Бесплатный фрагмент - 7 рассказов для будущих взрослых, 6 эссе для родителей и кое-что ещё…

Перебояться

— Мама, а почему бабушка не умеет плавать? — спрашивает Борька, вылезая из реки.

Мама накидывает ему на плечи красное полотенце.

— Бабушка боится утонуть.

— Так поэтому и надо научиться, — деловито отвечает Борька.

Мама смотрит на Борьку внимательно, словно он сказал что-то необычное.

— Не все люди могут преодолеть страх. И раз девчонкам бояться можно, то…

— Ну ты ведь умеешь плавать, — возражает Борька, — ты что не боялась?

Они взбираются по обрывистому склону. Оводы липнут. Борька отмахивается полотенцем.

— Очень боялась, — отвечает мама, — но твой дедушка был тренером по водным лыжам. И я пе-ре-бо-я-лась.

Борька улыбается от слова «перебоялась». Он-то хорошо знает его смысл.

Мама наклоняется, срывает пушистую травинку. Суёт стебелёк в рот, и Борька сразу вспоминает деда. Тот обычно жуёт спичку.

— Дед что, тебя застаааавил? — с сомнением спрашивает Борька. Дед заставляет их надевать кепки в солнечный день. А больше… Дед всегда занят: то по ягоды идёт, то строит, то огородничает. Ничего не заставляет. Только клубнику в огороде собирать. Так это же для себя!

— Дед учил других ребят кататься на водных лыжах, — отвечает мама, нажимая голосом на «других ребят», — а я отказывалась, потому что плавать не умела. Хотя там в спасжилете. А всё равно страшно.

Однажды решилась. Ноги в лыжах расползаются, но спасик на воде держит. В руках — фал. Ну верёвка такая прочная. Одним концом к катеру привязана. Ты за рукоятку держишься, и катер тебя из воды вытягивает.

— Вот бы попробовать! — восклицает Борька. Мама кладёт ладонь ему на голову, мол, успеешь, попробуешь.

Убирает изо рта травинку.

— Ну катер меня из воды вытянул, да я не устояла. Бухнулась обратно. Как торпеда под водой за катером мчусь — фал из рук не выпустила. От страха. Воды нахлебалась, потому что орала. Еле догадалась отпуститься. Всплываю. Реву. Всё, думаю, пошли ваши лыжи!

Борька хохочет.

— Смеееешно ему, — мама обиженно щелкает Борьку по лбу травинкой, — знаешь, как страшно было. Думала: «Всё! Утонула». Ты хоть раз чувствовал, что тонешь?

— Нет, — лицо Бори становится серьёзным, — но помню Тимка рассказывал, как он под воду провалился, а ты его вытащила.

— Тимка помнит? Ему три года было, — мама смотрит удивлённо. Замолкает. Верхушки сосен шумят, словно перешёптываются.

— Ну и решила я тогда на всю жизнь завязать с водными лыжами. Так отцу и сказала.

Борька сердито пинает шишку:

— И завязала?

— Неееа. Мне стало стыдно: папа тренер, а дочь — трусиха. Поэтому вечером я пришла снова попробовать.

Борька гордится мамой и чуть переживает, вдруг второй раз снова не получилось? Он не сразу начал побеждать на соревнованиях. И велосипед было не так-то легко освоить.

— Второй раз я смогла. И научиться плавать после этого стало почему-то легко. Я перестала бояться.

— Пе-ре-боялась, — эхом откликается Борька. Подбирает две шишки. Крепкие. Как они с мамой.

Оглядывается. Берёт маму за руку. Он хоть и большой уже, но здесь ведь никто не увидит, поэтому можно. Мама в ответ крепко сжимает его ладонь.

Ты можешь…

— Мама, я написал рассказ, — Тимка, волнуясь, протягивает синий блокнот.

— Эээээ, — мама берёт, кладёт закладку между страницами, закрывает, — я ненавижу читать чужие тексты. Прости. Я прочту. Но мне надо настроиться и выбрать время. Знаю, тебе хочется поскорее услышать моё мнение. И ты волнуешься. Но… Хорошо ли получилось, знаешь только ты.

На последней фразе Тима перестает обиженно сопеть:

— Как это, мам?

Мама садится на подоконник. Рука нежно держит блокнот, словно в ладони бабочка-голубянка.

Мама любит широкие подоконники. Они по всему дому.

Из светлого дерева. Не для цветов. Мамино место. В каждой комнате и на кухне. Тут она пишет стихи и рассказы, смотрит на дождь, греет ладони о чашку с какао, читает книги, закутавшись в плед. Здесь случаются самые лучшие разговоры.

— Иди сюда, — мама кладёт ладонь левой руки на подоконник. Ладонь прихлапывает раз-два, приглашает Тиму сесть рядом. Тима подходит, наваливается спиной на подоконник. От любого слова или неосторожного жеста готов вскинуться от обиды и уйти к себе.

Борька отказался поехать к маме, и Тима сильно скучает без брата. Он пока ещё не мог разложить в голове семейную драму, которая началась, когда мама развелась с отцом.

— Когда пишешь рассказ, а потом перечитываешь его, — голос у мамы ласковый, — появляется чувство… Я не знаю, как его точнее назвать: это и радость, и полнота, словно сделал что-то важное. Ты готов перечитывать рассказ снова и снова. Ты точно знаешь, что это шедевр. Потому что ты сделал лучшее, на что способен.

Тима садится рядышком, куда приглашала мамина ладонь. Раз-два.

— Может быть, через пару месяцев ты сможешь сделать рассказ лучше, — продолжает мама. Тима чувствует тепло её плеча. Они долго не виделись и, наконец-то он приехал к ней на летние каникулы, — но сегодня точно уже нет.

Потому что ты отдал этому текста всё, что у тебя внутри: все улыбки и все слезы, которые скрываешь даже от папы и брата. Текст завораживает тебя, как звёзды на тёмном небе. Как лего, которое начал собирать.

Читать его так же приятно, как играть в футбол или кататься на велосипеде. Как наблюдать игру ветра и солнца в желтеющих листьях клёна, когда идёшь из школы. Как есть бабушкины блины. И обнимать брата после разлуки.

Тима спрыгивает с подоконника, смотрит маме в глаза:

— Мама, отдай блокнот. Плохой рассказ. Я не смог перечитать его третий раз. Скучно.

Мама улыбается:

— Тима, я сказала, что знаю и чувствую. Но ты можешь поступать по-своему. Например, Жорж Сименон, который написал 425 книг, никогда не перечитывал и не правил свои тексты.

Тима приобнимает маму. Шутливо бодает её в живот. Теплый. Мягкий. Родной. Как он соскучился. Мама нежно перебирает Тимкины волосы. Стоять бы так до вечера. Но внутри свербит — переделать рассказ!

Тимка выпрямляется, настойчиво вынимает блокнот из маминой руки. Идёт к себе.

Мама смелая, а дочка справилась

Мама и дочка пошли в магазин. Дочке 4 года. Она не любит стоять без дела. И конечно же, как и все дети, ненавидит скуку.

Мама старается «совмещать», то есть делать по 2—3 дела вместе или делать по пути. Так она экономит время.

Маме надо на почту, чтобы отправить посылку сыновьям. Да у этой мамы есть ещё два сына, которые живут с их папой. Далеко живут — туда ехать на машине 14 часов подряд. Они скучают по маме и сестре. И «девочки» скучают по своим мальчикам. Хоть подарками их порадовать.

А ещё маме надо купить влажные салфетки для завтрашней поездки. А на это совсем нет времени, потому что маме ещё надо успеть поработать вечером. 7 вечера, все идут с работы, а по пути заходят в магазин, на кассе, наверняка, очередина.

В здании магазина и почтовое отделение, и супермаркет, где можно купить салфетки. Мама подписывает посылку, а дочка дергает её за куртку: «Мама, мне скучно! Можно я пойду порисовать?»

Рядом отдел с детской одеждой. Там стоит доска, на которой дети рисуют мелками, пока мамы выбирают им одежду. Дочка часто заходит туда, когда мама снимает деньги в банкомате или покупает канцтовары. Мама почти сказала: «Можно». Но вспомнила, что надо купить салфетки. Присела, смотрит на дочку.

— Держи 50 рублей. Сходи в магазин и купи влажные салфетки. Помнишь ряд, где мы всегда берём туалетную бумагу? Салфетки где-то рядом на нижних полках. И принеси мне чек и сдачу, — говорит мама. А сама волнуется. Ни разу дочка не уходила от неё так далеко. Минут 10 её рядом не будет. Да ещё и дело такое в первый раз. Справится ли?

— Ладно, — кричит дочка и радостно убегает. Мама идёт за ней и смотрит, чтобы та прошла прямо в супермаркет, а не свернула в другое место. Уф. Теперь надо просто ждать. Первый раз ждать и не переживать тяжело. Мама волнуется.

Служащая почты наконец-то посчитала стоимость посылки. Вводит адрес в компьютере. Сейчас примет деньги и одно дело сделано. Можно бежать дочку искать.

Кто-то дергает маму за карман.

— Мама, вот смотри, — дочка протягивает маме упаковку. Салфетки. Влажные.

— Умница моя.

— На, — дочка протягивает мелочь и чек, — я взяла, какие мне понравились.

Мама смотрит в чек. Салфетки стоят в два раза дороже, чем те, что мама берёт обычно. И упаковка не очень удобная, чтобы класть в сумочку, большая.

— Ну и хорошо, — говорит мама, — для первого раза очень хорошо.

А в следующий раз мама объяснит и покажет, какие именно брать салфетки. А сейчас они обе умницы: мама смелая, а дочка справилась. Можно идти домой, ужинать.

Вторая жизнь лампочки. Новогодняя история

Лампочку достали из темной коробки. Ой, как светло. Лампочка осматривалась по сторонам. Её вкрутили в огромную красивую люстру. Раздался щелчок. Лампочка почувствовала, как через цоколь прошел разряд. Она засветилась. Первые в жизни она была не просто на свету, она сама дарила свет. Горячо и радостно внутри.

Рядом с ней на разных ярусах светились другие лампочки. У лампочек — разная мощность. Те, что на самом высоком ярусе и в центре люстры — самые мощные. Посмотрев на них, Лампочка захотела тоже светить сильнее. Она поискала, где работает не на полную мощность, и вспыхнула ярче.

— Эй, что ты делаешь? — услышала Лампочка голос справа. Лампочка увидела в правом нижнем ряду старую лампу накаливания. Поняв, что её услышали, старуха продолжала:

— Ты зачем пытаешься быть ярче, чем тебе положено? Перегоришь. Тебя выкрутят и выбросят. Просто работай, как все.

Лампочка послушалась. Каждый раз, когда щелкал выключатель, она светила обычным ровным светом, как все её товарки. Чтобы не было скучно, она внимательно наблюдала за посетителями торгового центра.

Однажды в большой торговый центр, где большая люстра освещала фойе, вошли женщина в бирюзовом пальто с рыжеволосым мальчиком. Мама была чем-то расстроена. Пока она говорила по телефону, сын отбежал смотреть витрину с роботами.

Они могли бы легко заметить друг друга, но тут дверь распахнулась и торговый центр заполнила толпа туристов. Туристы шумели, фотографировались на фоне новогодних витрин. Их становилось всё больше. Женщина закончила разговор и стала беспокойно озираться по сторонам в поисках сына.

Малыш у витрины оглянулся, чтобы показать маме того работа, что ему понравился. А мамы не было рядом. И вообще её нигде не было видно сквозь толпу.

Он испугался. Побежал искать её, но только ещё больше заблудился. Мальчик остановился и заплакал.

Лампочки с высоты наблюдали за мамой, мальчиком и беспокойно шумели:

— Вот, ворона, заболталась и потеряла ребёнка, — осуждала одна.

— Ничего, напугается, будет знать, как убегать от мама, — назидательно говорила другая.

А наша Лампочка хотела помочь. Пока малыш продолжал испуганно стоять под люстрой, она могла что-то сделать. Ей хотелось, чтобы мальчик поскорее перестал плакать, а мама беспокойно метаться в толпе. Лампочка изо всех сил постаралась крикнуть женщине: «Он здесь!» Лампочка засветилась ярко-ярко. Потом почти погасла. Вновь вспыхнула.

Товарки рядом с ней загалдели:

— Что ты делаешь?!

— Перестань немедленно! Мы так все перегорим.

Хрустальная люстра дрожала и звенела от возмущённых криков сотни лампочек. Но Лампочка продолжала мигать, пытаясь привлечь внимание женщины в бирюзовом пальто.

— Ой, — смотрите что это с люстрой, — сказала девочка и отбежала подальше. Люди, заметив, что огромная люстра на потолке мигает, дрожит и звенит. На люстру стали показывать друг другу и расходиться из центра.

— Что там случилось?

— Это короткое замыкание?

— А вдруг люстра свалится вниз?

Толпа в центре фойе поредела. Только мальчик продолжал стоять, заворожено глядя на «ожившую» люстру.

— Мальчик, отойди оттуда, — испуганно закричала девочка, когда раздался щелчок. Это Лампочка вспыхнула в последний раз ярко-ярко и перегорела. У неё помутилось в глазах и она уже не видела, что случилось дальше. Услышав пронзительный крик девочки, женщина в бирюзовом посмотрела в центр зала и заметила сына.

***

Вечером, когда торговый центр закрылся, заведующий 1-м этажом велел:

— Проверьте люстру и замените все перегоревшие лампочки.

Рабочий достал высокую стремянку, взял маркер и пластиковое ведро для перегоревших лампочек.

— Включай снова, — крикнул он напарнику, когда люстра оказалась в 10 см от лица.

Люстра засветилась. Лампочка изо всех сил пыталась гореть вместе с другими. Ей не хотелось на свалку. Наверняка, это так же темно, как раньше в коробке. В красивой люстре хоть было и скучновато, но всё-таки она работала и дарила свет.

Лампочка почувствовала, как живот что-то защекотало — на ней поставили чёрный крестик.

Лампочка вместе с другими оказалась в темной кладовке. Рядом встревоженно шептались:

— Куда нас теперь?

— Говорят на свалку, раздавят бульдозером: стекло лопнет, цоколь расплющится.

***

Заведующий 1-м этажом торгового центра пришёл домой. За ужином сказал жене:

— Сегодня у нас что-то с напряжением случилось. Думали люстра рухнет. Вечером оказалось, что 7 лампочек враз перегорело.

— Ой, папа, а можно мне эти лампочки? — спросила дочка.

— Зачем?

— У нас в классе одна девочка с мамой из перегоревших лампочек делают ёлочные шарики. Я тоже хочу.

***

Лампочка почувствовала, как за цоколь взялись теплые пальчики. Что-то щекотало её живот и бока. Потом на неё брызгали чем-то противным. А высохнув, она заметила, что её бока переливаются серебристыми блёстками. Когда Лампочка полностью просохла, её снова мазали чем-то вонючим на цоколе, а поверх накладывали верёвку и снова щекотались. На этот раз, яркими пёрышками.

***

— Мама, мне Маруся подарила самодельный шарик. Смотри! — мальчик достал из коробки Лампочку в новогоднем наряде. Мама сняла бирюзовое пальто и погладила сына по рыжим кудрям:

— Красивый, повесим на нашу ёлку?

Если бы вещи могли говорить…

Если бы вещи могли говорить…

…что рассказал бы ящик с лего?

Этот синий ящик принесла как-то в подарок тетя Лена. С ней был задиристый Сашка. Тётя Лена всё время болтала с мамой и смеялась. Ничего интересного не было в этой тёте, кроме того, что она, кажется, знала толк в том, что дарить мальчишкам.

В ящике оказался целый клад. Никакой инструкции, только огромное количество деталек белого, черного, синего, серого цвета. Которые крепились друг к другу.

Можно часами конструировать, что угодно: хоть самолёты, хоть динозавров, хоть танки.

Потом мама зачем-то перевезла нас в Москву. Ящик, конечно, поехал с нами. И чем больше наборов и наборчиков лего покупала нам мама, тем полнее становился ящик.

Однажды папа взял нас к себе на каникулы. Он не сказала, что это навсегда. Синий ящик с лего остался у мамы.

Нет-нет, вы не подумайте, мама вовсе не любила играть в лего. Она совсем не пожадничала, оставив ящик себе. Просто она тоже не знала, что это навсегда.

Иначе она обязательно дала бы нам синий ящик с собой. Или… или не отпустила бы нас с папой.

Мы сначала радовались папе. И бабушкам. И новым автоматам. А потом… потом мы с братом заскучали по маме. И по сестрёнке. Но говорить об этом нельзя, чтобы не огорчать папу, поэтому нам казалось, что мы скучаем по игрушкам. Брат скучал по своему фиолетовому котёнку. А я по синему ящику, набитому запчастями к воображаемым вертолётам и быстроходным лодкам.

Каждый раз, когда мама звонила нам, мы говорили, что хотим жить с батей. И требовали, чтобы мама выслала нам котёнка и лего.

Ничего другого мы не хотели. Но мама, почему-то, огорчалась, прекращала разговор. И ящик не высылала.

Потому что ящик остался в Москве. А мама с сестрёнкой жила теперь там, где живут бабушка с дедушкой.

И вот однажды под новый год мы получили большую-пребольшую коробку. Там были скучные рубашки, книжки с пожелтевшими страницами (потом оказалось, что в них удивительно интересные истории), и тот самый долгожданный ящик.

Фиолетового котёнка брат сказал ему не высылать. Это в пять лет котёнок дорог мальчишке. А в восемь тот, кто побеждает на областных соревнованиях по карате, вполне может оставить мягкую игрушке в подарок младшей сестрёнке.

Мы с братом открыли ящик. Смотрим на своё богатство. То самое, которое три года назад мы так мечтали получить.

Роемся в синем ящике. Ищем какие-то детали. Сами не знаем, что особенного надеемся найти. Ведь и папа покупает нам лего. На праздники. И просто так.

Мы смеемся, вспоминая, как строили звездолёт на той огромной серой лего-платформе. Узнаём лего-человечков, которыми воевали друг с другом.

Радуемся, найдя среди деталей 4 шоколадные конфеты, мячики-попрыгунчики и даже настоящие монетки.

— 23 рубля! Давай купим мороженое?!

— На два не хватит.

— Тогда печенье?

— Ага, в шоколаде!

Но даже перебрав весь ящик, мы не обнаружили чего-то важного. Того, что когда-то осталось в Москве. В день, когда мы уехали от мамы навсегда.

Изабелловая лошадь

Ты знаешь, мой мальчик, что есть редкая масть лошадей, называют её кремовой или изабелловой.

Некоторые люди даже боятся ездить на ней, потому что у неё необычный вид. Лошадь светлая вся, даже глаза у неё светлые, карие бывают крайне редко.

Она кажется хрупкой, но очень вынослива. Корпус её блестит даже на фото. Когда на неё смотришь на восходе солнца — она белая. Дневной свет меняет оттенок на серебрянный. При облачности изабелловая лошадь становится цвета слоновой кости, а закат окрашивает её красноватым цветом.

Есть люди, подобные изабелловой лошади. Они выглядят и ведут себя необычно. Встреча с ними запоминается. Некоторые опасаются иметь дело с этими людьми из-за их непредсказуемости.

Изабелловые лошади есть и сегодня, потому что люди стремились сохранить чистокровность необычной породы.

Необычные люди появляются, потому что они что-то тщательно соблюдают.

У них может быть любимое дело, которое для них важнее всего. Они избирательны в общении.

Они могут быть избирательны в еде или в том, что читают или смотрят.

В общем, как ты догадался, мой мальчик, дело в избирательности. Знакомо ли тебе это слово?

Оно означает, что ты глубоко внутри себя знаешь, чего ты хочешь, а чего — нет. Что правильно, а что — не очень. Когда ты поступаешь правильно по отношению к себе и справедливо по отношению к другим, то внутри тебя живет приятное чувство. Ты себя уважаешь. Ты можешь выбирать, как тебе поступить. Всегда.

Ты начинаешь понимать, что в обществе (в классе, спортивной секции или компании) есть свои правила. Но и у тебя могут быть свои правила.

Ты знаешь, что раньше в армии у офицеров был кодекс чести? И если офицер его нарушал, то его презирали.

Если ты начинаешь следовать своим правилам, то становишься человеком, который уникален так же, как изабелловая лошадь.

Это не просто, мой мальчик. Но и сохранить редкую породу было непросто. Жить по своим правилам дорого обходится. Могут быть синяки. И часы одиночества.

Но оно того стоит. Потому что ты начинаешь знакомиться с единственным человеком, с которым проживёшь всю жизнь. С самим собой.

Почему тебя не было, мама?

Почему тебя не было, мама?

Я устала, сыночек, душой.

Когда вы опустили забрала,

Когда я вам, вдруг, стала чужой.

Когда ты мне махал кулаками,

Когда палкою тряс за окном.

Я, сыночек, душою устала.

Стала старой. Стала больной.

И душа моя бедной старухой

Прочь от окон от тех побрела.

И дорога не стала мне мукой,

Потому что я уж не жила.

Потому что всë вмиг опустело.

И исчезли цвета, и цветы.

Потому что сожгли, как сумели,

Вы меж мною и вами мосты.

И по свету скиталась бесцельно

Та старуха,

старушка-душа.

Не осталось у бедной старушки

За душой ни тепла, ни гроша.

Одиноко на камне сидела,

Забывая развесть костерок.

И погибнуть в пучине хотела.

И исчезнуть меж долгих дорог.

Как ты выжила, милая мама?

Как к нам снова дорогу нашла?

Отчего ты простила нас, мама,

И опять, как родных приняла?

Я увидела, милые дети,

Как внутри мои всходы взошли.

И теперь я уверена, ныне

мне дни с вами надолго даны.

Что вы злы той особенной злобой,

что привита. Не та, что дана.

Что терпеть мне осталось недолго,

скоро выберетесь из гнезда.

Скоро крылья дано вам расправить,

Высоко вам и долго лететь.

Вы сумеете, милые дети,

Правду жизни опять разглядеть.

Побыть богом

Она залезла ко мне на колени. А рукой отворачивала от себя моё лицо. Чтобы я не могла её поцеловать. Дочь пыталась продышать заложенный нос. Невозможность свободно дышать пугала и злила её. Она капризно и нервно стучала ногами по полу.

Однако отвергала любые попытки помочь. Но всё теснее прижималась. Перестала бить ногами. Теперь дочь лежала головой на моей левой руке, а ноги старалась прижать к себе и втиснуть в границы, которые невольно очертила моя правая рука.

«Хочет принять позу эмбриона, — догадалась я, — ей нужно ощущение покоя и безопасности».

Вообще-то, раньше я бесилась, когда люди одновременно и просили о помощи, и отказывались её принять.

Если у тебя заложен нос, надо его высморкать! Но она не хотела идти в ванну, не хотела сморкаться в платок.

Или не хотела ничего, как сейчас. Просто хотела как-то решить проблему САМА, будучи рядом со мной.

Я не умела так: присутствовать при проблеме и не решать её. Или хотя бы не предложить варианты. И не продавить, чтобы один из них был принят. Я не могла спокойно находиться рядом.

«Уйди тогда и не беси меня, раз не хочешь принять мою помощь!» — вот что я чувствовала. Потому что я ненавижу ощущение беспомощности. Избегаю попадать в ситуации, когда чувствую себя бессильной что-либо изменить.

Сегодня я признала, может быть, впервые в жизни, что у моего пятилетнего ребёнка есть свобода воли даже при проблеме. Она имеет право выбрать САМА, как ей поступить со СВОИМ заложенным носом. Решить так, как считает нужным она. Всё, что от меня требуется — это обеспечить безопасное пространство.

Ей нужно, чтобы я телом держала рамку, в которую она забралась, как в пещерку, и заняла позу эмбриона. Ничего больше в данный момент от меня не требуется. Держи рамку, в которой дочь чувствует себя в безопасности. В этом вся твоя роль.

Так мааааало?

В высшей степени непривычно. И раньше это показалось бы мне неприемлемым. Я бы психанула, возмутилась, обиделась. Ушла бы заниматься своими делами (ненавижу терять время).

Но это мой ребёнок. И сейчас ей от меня требуется только это. Могу ли я это дать? Просто своё тело и время. Ограниченное моим телом безопасное тёплое пространство. Разве это потеря времени? Скорее, вклад.

Не болтать. Не давить. Не отстраняться (даже внутренне). Просто быть. Просто позволить ей быть со мной, почти во мне. Как 5 лет назад, когда она росла внутри матки.

Пожалуй, это и есть стать Богом на какое-то время (не всемогущим, а Сущим, то есть существующим). Побыть Вселенной для этого конкретного человечка. У которого есть своя воля. Пусть это кажется нелепостью для тех, кто привык брать на себя слишком много: как так!? ведь в 5 лет — слишком маленькая. Так сложно принимать факт, что ребёнок — отдельный человек, и чем дальше, тем чаще будет проявлять свою волю.