Бесплатный фрагмент - 2257 & 2050

2257

Даже над темной материей

властвует светлый разум.

Пролог

Если посмотреть из будущего в прошлое, история человечества — это некий лабиринт, если судить, что истина — «все, что ни случается, — к лучшему». А как же, ведь другого варианта мы не знаем. И теперь представьте, что это самое «к лучшему» уже есть некий путь, по лабиринтам которого человечество должно пройти к определенной цели. И опять же — может и не пройти. То есть, не найдя правильную линию, мы застреваем, тормозим, теряем время и, если это время определено таймером, можем не успеть. Не успеть ко времени, когда должно случиться определенное событие. Например, на Землю должен упасть крупнейший астероид или еще что-то невероятно катастрофическое должно случиться, и мы до того обязаны достичь определенного развития, что-то создать или вовсе иметь возможность отчалить из колыбели человечества, например, на околоземную станцию или, скажем, на Марс. Почему бы нет. Ведь глобальные катастрофы бывали на Земле. Например, оледенение, ледниковые периоды могли длиться до 300 миллионов лет. Вы только вообразите эту цифру. Возможно, некий вселенский разум направляет развитие цивилизации, и мы должны прийти к определенной цели. Возможно, нас ведет Бог, возможно, собственный разум, возможно, инстинкт, а возможно — никто. Всего лишь некая вероятность событий дает одной цивилизации выжить, а другие вынуждены погибнуть. Если уж в природе существует естественный отбор, то почему же его нет в глобальной природе, то есть во вселенной всей, относительно цивилизаций. Ведь если бы каждые сто лет Земля проходила очень близко или очень далеко от Солнца и вследствие этого возникали бы глобальные пожары или всеобщее оледенение, то тогда мы бы построили цивилизацию по другому содержанию. У нас развились бы другие технологии, и мы бы развивались в направлении относительно этой главной проблемы. А коли мы развиваемся в том русле, что есть, то из этого надо делать соответствующие выводы.

По большому счету — все изобретения существуют в природе, мы их всего лишь трансформируем для своего понимания, восприятия, нужд. Например, многие в детстве играли в игру, когда две спичечные коробки соединяются проводами и по ним можно «передавать» сообщения, колебания. Звук, например, эхо или раскаты грома, сам по себе, по факту своей природы, говорит о возможности распространения на большое расстояние. А если брать еще в расчет то, что наш мозг не только сознанием понимает этот мир, а еще и некой другой структурой своей… Например, есть масса диапазонов звука, которые мы сознательно не воспринимаем, однако они действуют на наш организм, в том числе и на мозг. Соответственно, если некая сложная система жизнеобеспечения складывает нужные для инстинкта самосохранения проявления природы в понимания нашим организмом, в том числе и мозгом, как полезные, хорошие или плохие, вредные, то для той же системы жизнеобеспечения появляются ответные реакции, которые мы называем сознательное восприятие. То есть рык леопарда опасен, а песнь соловья мила. Соответственно, и наш боевой клич воспринимается товарищами как сила и мощь, а для врагов — страх и настороженность. А уже после, чтобы все более и более усилить механизмы самосохранения, наш организм, а главное — мозг, придумывает все новые и новые системы. Когда-то он понял, что лучше сделать что-то из подручных материалов, например, камня, чем усиливать свои лапы и когти. А нынче мы летим в космос, развиваем всемирную связь, клонирование, атомную энергию и многое, многое другое. Сознание систематизирует полученные от тела, в том числе посредством всех чувств, данные, чтобы повысить нашу жизнеспособность и адаптацию к окружающей действительности. Жизнеспособность и адаптацию, в том числе и с помощью собранных, систематизированных данных, творя открытия и изобретения. Всегда загадкой, сложностью, дилеммой было — как это осуществить научно, как это сделать технически? Человечество постепенно пришло к пониманию физических законов, в том числе и передаче сигналов с помощью электродинамики, например, открытие Герца позволило изобрести радио.

Глава 1. Рождение легенды

…Юра, Юра, Юра, ты меня слышишь? Юрий, отзовись. Юра, прием, Юра, ответь!

В ЦУПе была напряженная ситуация. Вернее, трагическая, как для первого человека, отправленного в космос, так и для тех, кто готовил полет. Для них трагедия имела две тени — одна от потери, неудачи, отчаяния, стыда, а вторая — от страха, позора и краха.

— Юра, ответь, — уже спокойно повторял Королев.

После очередного цикла попыток вызвать на связь космонавта он, не получив ответа, встал с выражением отчаяния, пересел в соседнее кресло. За пультом расположился начальник ЦУПа.

— Кедр, ответьте. Кедр, дайте сигнал. Кедр, вы получаете какой-либо сигнал? Вы нас слышите? Дайте сигнал. «Восток-1», ответьте на любом устройстве, включите автоматику.

Ответа не было, хотя индикаторы показывали штатное функционирование всех систем. Так прошло 108 минут… и наконец…

Радость не успела проявиться. Лишь мгновением промелькнув, превратилась в разочарование.

— Я горю, прощайте товарищи, — ржавым лезвием полоснуло по слуху.

Молчание, тишина такая, о которой говорят мертвецкая, и она в этот «бесконечный» миг несла буквальный смысл.

Первый вышел из оцепенения Королев.

— Пускайте запись для общественности. Второго номера к сбросу.

Что же случилось до?

Глава 2. Причинно-следственная связь

Этим утром Александр Степанович встал рано. У него была очень ответственная работа. Сегодня должно было получиться. Это было гениально, невероятно, что человеческую речь можно передавать по воздуху на большие расстояния. Все было в очень большой секретности, так как проект был под командованием военного флота. Попов завершил все приготовления. Однако в голове у него, а вернее — из головы не выходила мысль. Да, возможно, он услышит голос своего помощника. Но более ничего. Да, изобретение готовилось для нужд военного флота, после введения в строй сильно помогло бы в вопросах связи, но только и всего. Никого он больше не услышал бы… и по большому счету никто особо-то никого не услышит. Все ведь в строжайшем секрете, будет использоваться тайно.

— Мефодий, — как-то растянуто сказал он повышенным тоном, — врубаем.

— Слушаюсь, Александр Степанович, — раздался бас в дальней комнате.

— Так врубай же?!

— Я, Александр Степанович?

— Ой, мой же боженька, я, конечно. Кричи, как будет голос.

Его ждало удивление, когда он соединил последние контакты механизма и перешел к действию. Случилось невероятное. Вернее — случилось то, что случиться должно было: звук из одной части лаборатории перешел в другую, по воздуху.

— Храни вас Господь, Александр Степанович, — сказал больше сам себе, нежели хозяину, Мефодий и освятил себя крестным знамением, а потом вдруг заорал: — О господи, Александр Степанович, вы тут рядом говорите! Вы тут, из этой машины говорите!

— Господи, велика сила твоя, велики тайны твои, благодарю за дар твой, дар открывать твои тайны, — полушепотом повторял Попов, в то время как помощник бежал к нему.

Александр Степанович смотрел сквозь распахнутые большие двойные двери вдаль, на небо, где могучий владыка, согласно мысли не менее могучего поэта, гонял те самые стаи туч.

Добежав, Мефодий остановился и, открыв рот, словно задыхающаяся рыба, пытался жестом что-то объяснить, показывая при этом в сторону, откуда он явился. Наконец он сказал:

— Там.

— А чего ты ждал, неверующий Фома.

— Чего уж так…

— А так. Говорил ведь я тебе, говорил, но не верил ты мне.

— Ну ведь чудно, Александр Степанович… и неверие одолевает.

— Полно тебе, полно, следуй на пост и слухай дальше, да помни, держи свои уста на амбарном замке.

— Вот те крест, Александр Степанович, я ж клялся не раз.

— Верую, верую, и все ж слаб духом человек. Помни мои наставления, требования.

— Да гореть мне в аду за непослушание.

— Ну полно, ступай.

Они повторили опыт несколько раз, в разных режимах, после чего великий ученый и его преданный помощник уселись за чай. Этот ритуал, как называл его сам Мефодий, был одним из часто упоминаемых им при разговорах — будь то в кругу родни, среди сотрудников и служащих по хозяйству.

***

После ухода помощника ученый сел за формулы, дабы понять, можно ли таким же образом передавать внешний вид человека, как фотокарточку, переданную через посыльного. После очередного усовершенствования и изменения техники неожиданно послышался голос, кто-то звал его посредством его созданного аппарата. В доме никого не должно было быть. Изобретатель насторожился. Он медленно стал идти в том направлении, откуда исходил звук. В комнате, где был установлен аппарат, светилось нечто. Александр Степанович испуганно, осторожно крадясь, прошел ко входу в лабораторию, которая, собственно, была одной из комнат его дома. Он было подумал — не снится ли ему происходящее. Конечно, во сне может с нами случиться любое чудо, только проснувшись, мы понимаем сказочное волшебство, но теперь же он видел светящееся существо, ореол света, в центре которого было лицо человека. К нему явился ангел, как он сам это явление определил, и начал диалог.

— Александр, а как ты появился на свет?

— Э-э, — только и смог ответить ученый.

— А как ты и вовсе образовался?

Ученый упал на колени, перекрестился, спокойным смиренным тоном стал говорить.

— Господи, я верил в чудеса, и это во многом усилило и утвердило мою веру в возможность моего изобретения. Разве я грешен?

— Александр Степанович, ведите себя спокойно. Я и есть итог вашей работы. Не бойтесь меня. Я реален, я не чудо… и я не опасен для вас.

— Господи, что же за сие явление?

— Это не Господь, но если ты так хочешь считать — можешь этим себя успокаивать. Ты ведь веришь в Бога?

— Верую, верую, — с нотками испуга в голосе произнес ученый.

— Да не надо меня пугаться. Я не могу по-иному с тобой общаться. Так уж получилось, что ты стал первым, кто дал возможность быть мне здесь. Вот скажи мне, каким ты был за день до своего рождения? Рождения реального, из утробы матери.

Ученый молчал, еще не понимая, что происходит.

— Да вставай же ты. Сядь на стул и отвечай. Считай, что я твой собеседник, такой же ученый, и нахожусь в таком же виде, как и ты. То есть вполне человеческом. Итак, каким ты был, какой формы и содержания?

— Пожалуй, почти таким же, как на следующий день, когда родился.

— А каким был еще за день до этого?

Ученый сел на кресло, не отрывая взгляда от светящейся области и лица в ее обрамлении.

— Ну почти таким же, — ответил он, немного смутившись.

— А еще за день?

На этот раз на его лице, на лице Александра, появилась смесь иронии и недовольства. На его месте многие бы посчитали, что такие вопросы не от большого ума.

— Пожалуй, почти таким же, — ответил Попов.

— А еще за день?

— Ну уж извольте, да хоть за неделю, почти идентичным.

— Тогда что ж вы делали в другом человеке эту неделю?

— Простите, не в другом человека, а в матушке моей.

— Вы ведь ученый. Просьба — никакой лирики, только сухая наука.

— Позволю себе спросить — что сие значит, что происходит? Это работа прусской канцелярии?

— Ведите себя спокойно. Мне нужно ваше спокойствие. Я вам должен дать поручение. Оно очень важно для всего человечества.

— Соединенное Королевство? — все еще подозрительно вопрошал ученый.

— Да полно вам, милок. Видимо, такой тон и манера разговора более дружелюбными для вас будут. Никакое это не шпионское дело. Не изобретение рук человеческих это явление. Считайте меня ангелом.

Попов встал из кресла, отошел за него, держась за спинку одной рукой, второй перекрестился, произнеся очень тихо:

— Помилуй, Господи, и проясни сие явление.

— Ну хватит, хватит. Считайте, как вам удобно, только выслушайте, пожалуйста. Будете слушать?

— Извольте излагать.

— Садитесь, не волнуйтесь, вы же все-таки слуга науки, в том числе.

Ученый сел обратно в кресло, расположился более свободно в нем, взгляда же не отрывал от светящейся области.

— Александр Степанович, я к чему это спрашиваю… к раскрытию вашего третьего глаза. Итак, продолжим. Скажите, пожалуйста, когда и где та черта, которая будет характеризовать вас как не то, что тогда, когда вы родились?

— Я не совсем ясно понимаю происходящее в сей час… более того — не имею чести знать вас.

— Александр Степанович, я же сказал, считайте меня святым духом, да кем угодно, только слушайте… и просьба — отвечайте на вопрос. Скажем так, вы сами с помощью вашего изобретения позволили мне быть тут. Я вам расскажу всю суть, а вы потом решайте — верить или нет. Однако, уверяю вас, я так же реален, как и Бог, в которого вы верите. Вы ведь верите в Бога? Так ведь?

— Безусловно, беспрекословно, Господь наш Вседержитель не творит чудеса на потеху людям, и в мракобесие я не впадаю.

Попов встал и снова совершил ритуал перекрестия.

— Как-то вы мудрено ответили. Моя логика настроена на ваше время, хотя по нашим определениям столетие может быть единым континуумом.

— Так чего изволите?

— Ладно. Возможно, вы немного не поймете мою манеру выражаться и складывать логические цепочки. Ой, опять… Ну, я могу немного непонятно говорить, как, пожалуй, и вы для меня. Хотя согласитесь — мы друг друга поймем. Но это не столь важно. Прошу, не отвлекайте, иначе никакого изобретения у вас не получится.

— Позвольте, — немного резко и с искорками возмущения сказал ученый, при этом опять встал и ушел за спинку кресла.

— Да спокойнее, спокойнее. Оставим неверие и эмоции и слушаем меня. Так вот, скажите, сударь… у вас так выражаются, кстати? Нет? — спросило это нечто, увидев реакцию ученого. — Так вот, ответьте, какой момент вашего развития в животе матери можно считать моментом вашего превращения в человека?

— Я не понимаю происходящего, но все же отвечу. Видимо, в возрасте половины года.

— Отлично. То есть в момент зачатия вы еще не человек?

— Ну как вам сказать…

— Я вас понимаю. Не в философском смысле, а в физиологическом.

— По всем канонам — скорее нет.

— Хорошо, а теперь скажите, кем были те две частицы ваших родителей до того, как встретились и дали начало жизни?

— Это одному Господу известно.

— Я понимаю, вы ученый технических наук, но ответьте, что думаете.

— Не могу знать. Видимо, частями двух людей.

— А теперь скажите — не удивительно ли такое явление: встретились два совершенно разных элемента, а впоследствии получился тот, кто изобрел радио?

— Неисповедимы пути Господни, в том числе и в науке.

— Отлично. Тогда давайте так, вот вы говорите — и я вас слышу, верно?

Ученый молча и подозрительно смотрел на лицо в ореоле лучей света.

— Александр Степанович, вы, пожалуйста, считайте меня обычным собеседником и отвечайте без всяких ответвленных раздумий.

— Вы то Бог, как сами изволите себя называть, то человек…

— Я хочу, чтобы у нас начался заданный диалог на тему, которая необходима. Я пробую подобрать подходящий вариант, манеру диалога. В качестве кого вам лучше меня воспринять?

— Мне уже без разницы… подвох в сем имеется, по моему разумению.

— Ну и прекрасно. Считайте, что подвох, но отвечайте, прошу. Хорошо?

— Постараюсь. Да, вы меня слышите, поскольку я излагаю мысли.

— А теперь скажите, зачем вам изобретать радио, если Богом уже дано говорить и слышать?

— Радио должно выполнять иные функции.

— Какие же иные, если те же, только на дальние расстояния.

— Вот-вот, вы сами изволили ответить.

— Возможно ли изобрести нечто, что способно заменить, облегчить или усилить другие действия, функции, потребности человека?

— Возможно, мы ведь орудия труда для этого и изобрели.

— Не буду больше приторно изъясняться — сразу крутой взлет, хотя вам это совсем пока не понятно. Скажите, можно ли сделать аппарат, который сможет выносить и родить ребенка? Точнее сказать, родить или, позволю себе немного богохульства, создать ребенка, создать человека?

— Упаси господи, вам нужно помолиться.

— Хорошо, я обязательно воспользуюсь вашим наставлением. А пока ответьте на вопрос.

— Нет. Это антиестественно.

— А создал ли Бог человека?

— Да, безусловно, хотя он сперва создал природу и, уже преобразуя ее, создал все, в том числе и человека.

— Замечательно. А теперь скажите — если вы что-либо создаете, являетесь ли вы творцом своего творения?

— Возможно.

— А теперь представьте: вам нужно создавать свое потомство каким-то таким способом, например, слепить и вдохнуть жизнь, с помощью некого заклинания, молитвы, из одной части получить другую, как из ребра Адама возникла Ева…

— Мне трудно такое вообразить… и, пожалуй, сие антибожественно и антинаучно.

— Ну давайте оставим такой уклон размышления. Давайте строго научно. Так как?

— Позволю себе заметить, я являлся бы творцом в том и ином случае.

— А теперь скажите, если все же существовал бы подобный метод, был бы рожденный таким образом полноценным человеком?

— О боже, почему вы такое спрашиваете?

— Не волнуйтесь, анафеме вас никто не предаст, вы же все-таки слуга науки.

— Неисповедимы пути Господни. Раз Господь разрешит науке такое сотворить, значит, это есть хорошо.

— Александр Степанович, почему вы все время в этом стиле ведете диалог, вы что — напуганы?

— Страх — естественное чувство при созерцании необычного, непонятного явления. Кроме того, Бог есть главный ученый вселенной, а низложение его до бытового уровня есть грех и убогость сознания.

— Было бы чудом ваше изобретение в дни жизни Христа, в то время?

— Безусловно.

— Могли бы вас посчитать слугой дьявола или как минимум магом и чародеем?

— Позволю себе вас поправить: чародейство — исконно русское явление. А вот волшебником, возможно, сатанистом вполне могли бы назвать.

— То есть тогда ваше изобретение было бы чем-то необычным, вызывало бы неверие, страх?

— Страх — уж точно. А что ж говорить-то, если и нынче оно вызывает неверие и настороженность. Слыхали, как кличут меня и нарекли мое изобретение?

— Да, слыхал. Дьявольская машина. Но ведь и авто кличут дьявольской машиной.

— Да, и не только.

— Не столь важно. Если все же такой метод рождения, создания людей будет изобретен, поверят и примут ли люди впоследствии его?

— Мне трудно о таком судить, ведь речь идет о человеке. Думаю, если Господь такое разрешит, то вполне.

— А теперь вы, пожалуйста, поверьте мне. Начнем опять с вашего изобретения. Например, тогда, скажем, в древнем мире, кто-то ученому мужу того времени, а может, и простолюдину, продемонстрировал бы ваш метод связи, ему ведь пришлось бы в итоге принять его как естественный?

— В итоге да. Хотя в самом начале он мог бы поплатиться головой.

— Ну вы тоже немного поплатились репутацией. Какие времена — такие и отношения, оценки. Инквизицию и реформы Никона с Петром общество тоже не безболезненно прошло.

— Это так, да…