Бесплатный фрагмент - 1000 миль на байдарке «Роб Рой»

От переводчика

В Англии правит королева Виктория. Уже работает телеграф, но еще не изобретен не только автомобиль, но и велосипед. Только что затерялся где-то на 37-й параллели капитан Грант, и еще только строится в глубокой тайне «Наутилус» капитана Немо.

А Джон Мак-Грегор отправляется в водный поход, да какой! И сегодня его плавание было бы изрядным приключением, а сам Джон, окажись он в нашем времени, мог бы дать фору многим байдарочникам. Заметим, что в тексте и названии книги говорится о каноэ «Роб Рой», но лодка Мак-Грегора вовсе не каноэ, а байдарка. Можно назвать ее и каяком. Во всяком случае, автор не имел в виду канойный способ гребли. Англичане называют все подобные лодки canoe и kayak, но мы будем называть байдарку — байдаркой.

Книгу иллюстрируют рисунки автора, юмористичные и передающие аромат времени.

Среди увлечений Мак-Грегора была и любительская лингвистика. Часть рассуждений о вариантах произношения и происхо­ждении тех или иных слов и названий опущена, так как пере­дать их (а иногда и понять) было трудно.

Но главное — лодка, реки и озера, жизнь людей на их берегах в далекие годы, которые теперь кажутся едва ли не золотым ве­ком: одни войны и революции отгремели, грозные тучи гряду­щих еще не затянули горизонт…

Отправимся же вместе с Джоном Мак-Грегором в байдароч­ный поход и в XIX век.

Григорий Шмерлинг

Предисловие

Описание совершенного автором в одиноче­стве путеше­ствия на байдарке с веслом и парусом. В том числе и по суше, через горы, леса и долины, где лодку надо было везти, нести на себе или тащить волоком.

Мы побывали на реках Темза, Самбра, Маас, Рейн, Майн, Дунай, Ройс, Аар, Илл, Мозель, Мёрт, Марна и Сена; прошли по озерам Титизе, Боденское, Унтер-Зее, Цюрихскому, Цуг­скому и Люцернскому вместе с шестью каналами в Бельгии и Фран­ции, совершили два морских перехода в Английском ка­нале.

Temple, London,

April 25, 1866.

Прибыль автора от первого и второго изданий была передана Королевскому национальному институту спасательных лодок и Обществу моряков, потерпевших кораблекрушение.

Глава I

Путешествия на байдарке. Другие способы. Роб Рой. Пу­теводители и туристы. По водам. Одежда. Я и мы. Вы­боры.

Цель этой книги — описать новый способ путешествий, с помощью которого можно познакомиться с новыми людьми и разными вещами, наслаждаясь здоровыми упражнениями и поддерживая бодрость духа потоком волнующих впечатлений.

Когда несколько лет назад «Водяная лилия» с экипажем из четырех человек совершила плавание по Рейну и Дунаю, их пу­тевые записи были с восторгом встречены читателями. После этого настал черед «Водяной ведьмы» отправиться вверх по французским рекам и утомительным путем через сотню шлюзов Базельского канала. Но эти и другие плавания компаний из трех-четырех человек в открытой лодке были по необходимости весьма ограничены.

В самой интересной дикой части лучших рек они слишком узки для весельной лодки, а если ширины хватает, для шлюпки не хватит глубины. Извилистые проходы, скалы и мели, завалы и коряги, мельничные плотины, перекаты, поваленные деревья, наконец, пороги, водовороты и водопады… Все это можно встретить на вьющейся среди холмов реке, и все это делает лучшие места, где пейзажи самые дикие и волнующие, совершенно недоступными для обычной открытой лодки. Она была бы затоплена крутыми волнами на порогах или опрокинута, налетев на подводные камни, которые рулевой не может заметить.

Но все эти препятствия и опасности на пути шлюпки с парными распашными веслами придают вкус и интерес плаванию на байдарке. Сидя в своей «ладье», он смотрит вперед, а не на­зад. Он видит весь путь, все течение, а кроме того, и открываю­щиеся пейзажи. Одним мощным взма­хом весла он мо­жет мгно­венно повернуть лодку всего в футе от камня и фаталь­ной ава­рии.

Он может с точностью до дюйма пробраться в узком месте, протиснуться сквозь камыши, ветки и траву; не вставая с места, поднимать и опускать парус, может оттолкнуться веслом, если сел на мель, или вовремя выпрыгнуть и удержать лодку, чтобы предотвратить удар. Он может идти вброд и тащить легкое судно по мелководью или по земле, даже через поля и живые из­городи, через дамбы и прочие преграды; может даже втащить лодку на руках вверх по лестнице. А если на пути окажутся горы или широкая равнина, на берегу найдется и телега, запряженная лошадью или еще какой-нибудь скотинкой.

Более того, байдарка с палубой надежнее открытой лодки. Ее можно безбоязненно направить вперед в слив порога, через шлюз или мельничную плотину. В море или речном пороге нас пугают гребни волн, но они лишь омывают палубу, а в лодке всегда сухо.

Байдарка безопаснее еще и потому, что вы сидите в ней низко, и никуда не нужно двигаться. Спина упирается в спинку, что весьма удобно в течение долгих часов, дней и недель работы веслом. Положив весло на ко­лени, вы можете сидеть, как в кре­сле. Плывя по течению или ветру, можно оглядеться, поесть, по­читать, поболтать с ротозеями на берегу. А если возникнет вне­запно опасность — руки сразу ока­жутся на верном весле, и вы го­товы к действию.

Наконец, в лодке можно лечь во весь рост, накрыться парусом как тентом от солнца или дождя, и таким образом провести ночь на свежем воздухе. По крайней мере, у вас будет не меньше места, чтобы повернуться с боку на бок, чем хватало в походной постели великому герцогу Веллингтону. Если же вы на время устанете от воды, можете оставить свою лодку на по­стоялом дворе, и она не будет требовать овса; наконец, ее можно отправить домой или вовсе продать, а самому отправиться в путь пешком или погрузиться в унылые подушки вагона первого класса и воображать, что вы видите мир.

При таких преимуществах, хорошей погоде и добром здра­вии путешествие на байдарке, о котором пойдет речь, было по­истине восхитительным. Ни в одном другом путешествии я не получал такого удовольствия.

Чтобы это утверждение имело больший вес, можно спросить у восхваляющего весло автора, какими еще способами случа­лось ему познавать радости путешествий? Взбирался ли он на ледники и вулканы, проникал ли в пещеры и катакомбы, ехал ли в открытой коляске по Норвегии, пробовал ли арабского ино­ходца, скакал ли по русским степям? Знает ли он прелести ло­дочного плавания по Нилу, или паруса в Эгейском море? Ка­тался ли он на муле в Испании? А на верблюде? А на санях?

Да, ему, то есть мне, довелось насладиться этими и другими способами передвижения по всем четырем сторонам света. Байдарка — лучше всего!

Замечу, что погода прошлым летом была исключительно хо­рошей; грести десять часов под дождем было бы скучновато. Но зато дождь прибавил бы пару дюймов воды в реках, избавив меня от некоторых мелей и бродов. А дождь — что дождь. В худ­шем случае, он намочит только сверху, а сверху можно укрыться плащом. Так что даже в плохую погоду я за байдарку.

Такую лодку, как я хотел, мне построили на верфи «Сирл и сыновья» в Ламбете.

«Роб Рой» сделан из дуба, нос и корма обшиты кедром. Лодка сделана такой длины, чтобы ее можно было возить в не­мецких железнодорожных вагонах: длина 15 футов, ширина 28 дюймов, высота 9 дюймов. Вес 80 фунтов, осадка с дюймовым килем — 3 дюйма. Средства движения: байдарочное весло дли­ной 7 футов, рейковый грот и стаксель. Единственное украше­ние — красивый шелковый Юнион Джек.

Гребец сидит в эллиптическом палубном люке длиной 54 дюйма и шириной 20 дюймов. На порожек вокруг люка кре­пится проре­зиненный фартук, застегивающийся на груди. Весь мой багаж для трехмесячного плавания укладывался в черный мешок размером в квадратный фут и глубиной в пять дюймов, помещавшийся между колен.

Когда я получил свою лодку, оставался главный вопрос: куда же можно будет на ней отправиться, по каким рекам? Хоте­лось, чтобы, помимо прочего, плавание было впечатляющим.

Мои запросы в Лондон не дали результата. Парижский ло­дочный клуб и вовсе ничего не знал о французских реках! Как потом оказалось, лучшие немецкие и австрийские карты часто ошибались. Отмеченные на берегу деревни на самом деле нахо­дились в лесу где-нибудь в миле от реки и поэтому были беспо­лезны для того, кто решил (а это правильное решение) не остав­лять свою лодку без присмотра.

Вскоре стало очевидно, что после выхода из Рейна намечен­ное путешествие сулит географические открытия. И так как я сам с большим удовольствием принял бы любые сведения о предстоящем пути, смею надеяться, что это повествование уменьшит затруднения других путешественников, которые про­ведут свой отпуск в байдарках и каноэ.

Но я не пытался написать полное руководство по пройден­ному пути. Турист, у которого есть хоть искра предприимчиво­сти, не стал бы тратить время на реку, каждая мель и перекат на кото­рой были бы нанесены на карту и отмечены буквами. Пред­ставьте себе вольного путешественника, снарядившегося в по­ход ради восхитительной летней жизни в дикой природе, и при этом спокойно подчиняющегося методичным указаниям в стиле приведенных ниже цитат, дословно взятых из пу­теводителей:

«Повернуть направо, пересечь ручей и подняться по широ­кой лесной тропе (40 мин.) в деревню Альберсбах, расположен­ную среди зеленеющих лугов. Через 5 мин. далее доходим до перекрестка, где надо пройти по тропинке налево, через 10 мин направо, к лесопилке, еще через 10 мин через ворота направо, наименее протоптанная тропа ведет к хутору Гашпеля; через ¼ часа нужно подняться по каменистой тропе в лес» и т. д. и т. п.

«Отель на вершине Риффельберга (8000 футов) очень хоро­ший. Идти 2 часа вверх; нанять проводника стоит 4 франка, с ло­шадью 10 франков. Пройти мимо церкви, затем слева по по­лям, один час вверх по лесу мимо шале, затем направо через ру­чей.»

Я вовсе не высмеиваю путеводители такого рода. Начинаю­щим туристам они пригодятся, так же как как некоторым писа­телям пригодится разлинованная тетрадь. Для первых опытов может быть необходимо и приятно, чтобы все было легко, чтобы вас, как посылку, везли на пароходе или по железной дороге, чтобы вы останавливались в отелях, где знают английский язык, так как там много гостей из Англии; чтобы вы гуляли или ката­лись там, где уже заранее знают, что вы захотите увидеть, сде­лать и съесть.

Многие туристы год за годом получают удовольствие от своих путешествий, переезжая компанией из города в город со­гласно распорядку экскурсионного билета. Только самые опыт­ные из них осмелятся взять путеводитель и придумать собствен­ный маршрут. Когда с чемоданом, сумкой и шляпной коробкой они прибудут ночью на поезде в чужой город и возьмут омнибус до отеля, это будет настоящим приключением. Оказавшись на­конец в номере, они воскликнут с удовлетворением: «Ну, на­конец-то все в порядке!»

Но когда горы и пещеры, церкви и галереи, руины и поля сражений будут осмотрены, а здравый смысл и стойкость полу­чат закалку опытом, путешественник станет готов к маршрутам, которые раньше могли бы вызвать у него больше беспокойства, чем удовольствия. Он найдет интересные пути, углубляясь в природу и национальный характер стран, с которыми зна­комился раньше только поверхностно.

Реки, а тем более малые речки на континенте едва ли из­вестны английскому туристу; их красоту и жизнь на берегах ни­кто из нас толком не видел.

Переезжая согласно путеводителю из города в город, турист лишь заметит оживляющие пейзаж несколько ярдов воды под мостом и оставит ее навсегда. Он плывет на паро­ходе по большой реке или едет на поезде по ее берегам, иногда любуясь прекрасным речным пейзажем, и все остается позади.

А между тем сокровища красоты еще только ждут своих открывателей, и жемчужины жизни и характеров ждут, чтобы их собрали. Они не нанесены на карту, не отмечены ни в одном справочнике, и это гораздо лучше. Наслаждение своими откры­тиями только сильнее, когда нужны энергия и от­вага, чтобы до них добраться.

В новый мир водного туризма отправятся вместе лодка, че­ловек и некоторый багаж, так что следует обрисовать всю эти части. Начнем к амуниции.

Какое платье можно носить в пути? Я взял серый фланеле­вый костюм для использования в лодке и обычную легкую оде­жду для работы на берегу и отдыха по воскресеньям.

Норфолкский костюм похож на свободную куртку с поя­сом и шестью карманами. В этом превосходном новомодным ко­стюме, засунув что-нибудь в каждый карман, надев кем­бриджскую соломенную шляпу, синие очки от солнца и паруси­новые туфли, я мог радоваться жизни весь день. От дождя защи­щала непромокаемая накидка, и я хорошо себя чувствовал на солнце и в дождь, на глубине и на мелководье. Мне не могли по­мешать ни голод, ни уныние.

Мой день начинался с четырех часов работы веслом, затем три часа отдыха, или спокойного сплава, или паруса, а может быть, чтения или купания. Снова три часа гребли в полную силу, а затем купание в реке или ванна в гостинице, смена оде­жды и приятная прогулка. Все снова свежо для оживленного ве­чера, плотного обеда, разговоров, книг, картин, писем и постели.

Замечу, что в описании этого путешествия мне придется пи­сать «я», причем очень часто. К несчастью, я не император и к тому же холостяк (императоры и женатые джентльмены часто говорят о себе во множественном числе). Тем не менее я не хо­тел бы прослыть закоренелым эгоистом и считаю себя вправе говорить «мы», имея в виду нас с «Роб Роем».

Греблю двухлопастным байдарочным веслом легко освоить за несколько дней практики на Темзе. Это настолько превосход­ное мышечное упражнение для рук и тела, что я время от вре­мени продолжал его даже зимой, когда надо было быть до­вольно осторожным, чтобы безопасно управлять своим корабли­ком среди огней пароходов, барж, набережных и мостов в вечер­нем путешествии из Патни в Вестминстер.

В конце июля все было готово. Стояла очень жаркая погода, а страну в это время охватила предвыборная лихорадка: депу­таты побежали драться за места, а адвокаты поспешили за ними, чтобы усугубить суматоху. На Уимблдоне последние пули со­ревнующихся стрелков ударили по мишеням, и «Роб Рою» при­шло время стартовать.

Глава II

Темза. «Корнуолл». Морские свиньи. Шторм. Английский канал. Канал Остенде. Маас. Граф Абердин. Голландия. Рейн. Сын пре­мьера. Майн. Охота на цаплю. Принц Уэльский.

На максимуме прилива «Роб Рой» радостно промчался по волнам под Вестминстерским мостом, проскочил между сваями в Блэкфрайерс и заплясал по волнам, казались золотыми в лучах утреннего солнца, но на самом деле от ила и грязи были больше похожи на гороховый суп.

В Гринвиче легкий бриз позволил поставить парус, и мы с радостным шипением по­неслись вперед. В утренние часы река представляет собой оживленную сцену с речными пароходами и морскими судами, крутобокими маленькими буксирами и большими медленными баржами. Я болтал с про­плывавшими мимо на всех этих посудинах матросами, потому что лучше было начать практиковаться сразу: потом предстояло каждый день об­щаться с речным народом на английском, французском, гол­ландском, немецком языках и еще бог знает каком жаргон­ном наречии.

Начинать разговор надо с шутки и хорошего настроения: матросы неплохие ребята, но не упустят случая над вами посме­яться. Часто они начинали разговор словами: «Привет, эй, вы двое!» или «У тебя там есть койка внутри?» или «Губернатор, а ты застраховался?» Я всем улыбался и кивал, и на любой реке люди отвечали тем же и были приветливы.

На ночь я планировал остановиться в Грейвсенде, но, когда проходил Пурфлит, место мне так понравилось, что я специ­ально сделал пару галсов и остановился в хорошем отеле на реке, который могу рекомендовать.

Когда я отдыхал в середине дня, лежа в лодке на якоре под палящим солнцем, меня ужалила в руку какая-то гнусная лету­чая тварь. Сначала я этого и не заметил, но рука распухла, и на ночь пришлось делать примочки. На следующий день я зашел в церковь с перевязанной рукой, что вызвало большой резонанс в деревенской воскресной школе.

Перед отплытием пророки из числа доброхотов предсказы­вали, что на реках и болотах меня просто съедят осы, ядовитые мухи и комары, не говоря уж о прочей живности, обитающей в домах. Но этот случай был единствен­ной неприятностью от на­секомых за все путешествие.

Произошла здесь и еще одна история, на этот раз действи­тельно тяжелая. Когда я вошел в двери тихой маленькой церкви, единственный следовавший за мной и тоже собиравшийся войти джентльмен внезапно упал за­мертво прямо на дорожке. У меня крепкое здоровье, но такое се­рьезное предупреждение, как вне­запная смерть человека, не могло не произвести сильного и тя­гостного впечатления.

В Пурфлите было пришвартовано судно исправительной школы «Корнуолл». Некоторые мальчики выходили на прогулку на берег, выглядя при этом аккуратно одетыми и хорошо воспи­танными. Капитан Бертон, командующий этим необычным суд­ном, очень любезно принял меня на борту.

Запомнилась вечер­няя служба. Около сотни мальчишек си­дели рядами вдоль главной па­лубы старого фрегата, открытыми портами глядевшего на реку, красную от заходящего солнца. Прохладный воздух приятно овевал нас. Ребята распевали псалмы под музыку фисгармонии, сыгранной с чувством и хоро­шим вкусом, а капитан читал под­ходящий отрывок из какой-то книги, а затем возносилась мо­литва. Все было сделано бедными бродягами и для них, познав­ших несправедливость и пренебре­жение общества. Быть может, это станет наставлением, даже примером.

На следующее утро лодку спустили по лестнице с сеновала, где она ночевала (в следующие ночи «Роб Рою» предстояло по­бывать и в гораздо более странных для судна местах), и пар­нишки с «Корнуолла» пожелали мне приятного плавания. Их пожелание полностью осуществилось.

Загрузившись в Грейвсенде припасами, я оттолкнул лодку от берега, отдался течению и закурил сигару. Вот теперь я по­чувствовал, что начался Путь. Пришло не испытанное ранее ощущение свободы и новизны, и оно длилось до самого конца путешествия. Подобное ощущаешь, впервые готовясь идти куда-нибудь с рюкзаком на спине, или отплывая в одиночку в долгое плавание на парусной лодке.

Но пеший поход ограничивают моря и реки, а движению па­русной лодки кладут пределы мелководья и берега; тогда как я был в байдарке, на которой можно было грести или плыть под парусом, тащить ее или везти по суше, отправившись хоть в Рим, а если бы я хотел, то хоть в Гонконг.

Ветер снова был попутным, и я поднял парус. Плесы стали шире, а вода солонее. Я хорошо знал эти места, так как однажды провел около устья Темзы две недели на парусной лодке. Как и сейчас, в одиночестве, с собакой, картой, компа­сом и холостяц­ким чайником.

Мимо прошел новый пароход «Александра», который еже­дневно курсирует из Лондона. Его палубы с высокими терра­сами были заполнены народом, и толпа громко приветствовала «Роб Рой», ведь наше плавание попало в газеты.

Земля по сторонам постепенно исчезала в бледной дали, а вода уже стала более морской, чем речной. Около Нора мы во­шли в большую стаю бурых дельфинов, или морских свиней.

Я и раньше часто встречал этих безобидных и игривых со­зданий, но никогда прежде не был от них так близко. В малень­кой лодке они почти не обращали на меня внимания. Байдарка покачивалась на волнах, и дельфины подходили так близко, что их можно было достать веслом. Но задевать их мне было неза­чем, к тому же один взмах хвоста мог бы перевернуть меня с лодкой вверх тормашками.

После приятного парусного перехода вдоль пляжа к Сау­тенду ветер изменился, налетел проливной дождь и пришлось встречать бурю, сжать зубы и, взявшись за весло, грести до Шо­беринесса, где я собирался остановиться на день или два в ла­гере Национальной артиллерийской ассоциации, которая впер­вые устроила сборы добровольцев для призовой стрельбы.

Артиллеристы приняли нас с величайшим радушием. По­скольку в лагере были свободные места уехавших в отпуск офи­церов, я вскоре удобно устроился. Лагерь размещался на мокром поле, но приехавшие из Йоркшира, Сомерсета или Абердина рослые парни весело месили грязь в толстых ботинках, а потом пели у костра под моросящим дождем. Это были правильные добровольцы. На следующий день им предстояло управляться с 68-фунтовыми орудиями и бить по мишеням.

Ветер к тому времени усилился до штормового, и представи­лась возможность для испытания лодки в бурю. Я отгреб за мыс, где лодка меньше пострадала бы от выбрасывания на берег в слу­чае опрокидывания, и где «Роб Рой» был бы в безопасности, пока я мог сбегать переодеться после купания.

Плавучесть лодки оказалась поразительно хороша, и остой­чивость ее была удовлетворительной. Среди волн я даже ставил мачту и парус, а так как при испытаниях на борту не было ба­гажа, я не возражал и против того, чтобы промокнуть насквозь. Не осталось ничего не опробованного, и у меня появилась уве­ренность в лодке, которая потом была бесценной.

Рано утром на следующий день я выгребал прямо против ветра и бурного моря в Саутенд, где насладился приятной теп­лой ванной, пока сушилась одежда. Затем «Роб Рой» совершил свое первое путешествие по рельсам, проложенным на пирсе Сау­тенда, прокатившись в маленькой тележке к пароходу.

Занятно было наблюдать, какой интерес и любопытство вы­зывает байдарка даже на Темзе, где можно увидеть всевозмож­ные лодки. Причин этого я так и не понял. Кто-то удивлялся, увидев в море такую маленькую лодку, дру­гие никогда прежде не видели байдарку, и манера гребли была для большинства необычна. Мой парус вызывал у многих улыбку. Другим нрави­лась изящная форма лодки, кедровая об­шивка и бойкий флаг. Кое-кто глазел и на мой «капитанский мундир» и еще шире рас­крывали глаза, когда в ответ на вопрос «Куда ты идешь?» я честно отвечал: «Сам не знаю!».

От Ширнесса до Дувра надо было ехать на поезде. Сначала «Роб Рой» положили на уголь в паровозном тендере, под про­ливной дождь и множество горячих искр. После некоторой за­держки лодку официально оформили в багажный вагон, выдав билет, как на чемодан. На нашем пути это был первый переезд такого рода. Лондонская компания Чатэм и Дуврская железно­дорожная компания приняли этот новый тип «чемодана» как обычный пассажирский багаж, так что и платить ничего не при­шлось. Идущий в Остенде пароход был столь же великодушен, поэтому советую байдарочникам пользоваться этим путем.

Прежде чем переправиться в Бельгию, я провел день в Дувре, где купил кое-какие вещи, подправил свой стаксель и немного попрактиковался в гребле на «Роб Рое» по зеленым вол­нам, которые великолепно разбивались о пирс, доставая почти на всю его высоту.

Такой же спектакль я повторил на зыби, ло­мавшейся о загра­ждение у берега в Остенде, где даже при слабом ветре море было бурным и с крутыми волнами из-за силь­ного отливного течения. На мелководье у пляжа барахтались толстяки, а более спортивные купальщики, одетые самым при­чудливым образом, плавали и ныряли, как утки.

Все они, включая визжавших при каждом шлепке волны де­тишек, выглядели весьма похвально. Потом я потихоньку побе­жал под парусами вперед по широкому и пря­мому каналу.

На станции после небольших уговоров железнодорожники согласились погрузить лодку в багажный вагон, взяв за допол­нительный багаж до Брюсселя пару франков. Потом мы поехали на телеге через город на другую станцию, а к вечеру были в Намюре, где «Роб Рой» остановился на ночь в гостиной хозяина, изящно покоясь на двух стульях.

Следующим утром двое носильщиков отнесли лодку по ули­цам на берег, и я опустил свое весло в воды Самбры, а вскоре свернул вниз по течению и плавно заскользил по Маасу.

Искрящаяся вода, быстрое течение, яркое солнце, все нуж­ное со мной, лодка легка и легко на сердце — разве можно про­менять это на заботы, железную дорогу, пароход или, скажем, лошадь? В начале плавания для радости и удовлетворе­ния было достаточно приятного речного потока, ибо опаска и волнение при виде скал и порогов еще не сменились очарова­нием.

Хорошо начинать плавание с такой легкой и приятной реки, как Маас, когда новизны достаточно и в том, чтобы просто быть на реке. Берега реки, ничем не примечательные при взгляде с самого берега, с середины потока выглядят совер­шенно иначе. Картина, которая повернута боком к сухопутному путешествен­нику, разворачивается прямо перед вами. В мягком колебании речного потока пейзаж, кажется, прирастает то с одной, то с дру­гой стороны новыми видами, двигаясь вам навстречу.

Как осторожен был я на первой отмели! Вылез из лодки и потихоньку пробирался на глубину. Через месяц я мчался по ме­лям, отталкиваясь веслом в ответ на хриплый скрежет камней, скребущих киль.

А вот и первая преграда, и я снова тревожился, как бы мне через нее перебраться. Тут, как раз вовремя, на берегу появился местный житель (так обычно и бывало), помог обнести «Роб Роя» по суше и был осчастливлен скромной наградой в два пенса. Я снова запрыгнул в лодку и направился дальше.

Плыть по широкой и глубокой реке с попутным ветром было прекрасно. Появился речной пароходик, я подошел к его борту и получил за два пенни булочку и стакан пива. Пассажиры улыба­лись, болтали, а потом посерьезнели — не будет ли непри­лично потешаться над явно сумасшедшим англичанином? Вот бед­няга… Так вели себя потом многие удивленные зрители.

Плавание состояло из череды бесчисленных маленьких со­бытий, совершенно отличными от тех, которые случаются на бе­регу. Когда показались форты Юи и я понял, что работа первого дня на Маасе сделана, я почувствовал, что живу теперь в мире совершенно новых ощущений.

На следующее утро я нашел лодку в целости и сохранности в каретном сарае; паруса еще сохли на кольях, где мы их оста­вили, но конюха и его людей нигде не было видно. Горожане со­брались, чтобы присоединиться к длинной похоронной процес­сии знаменитого музыканта, пятьдесят лет прожившего в Юи. Честно говоря, никогда раньше о нем не слышал, как и о самом городе.

Увлекательно и своеобразно плыть по извивам незнакомой реки. Каждые несколько ярдов открывают новую картину или что-то интересное и волнующее. Здесь подпрыгивает журавль, там хлопает крыльями и уди­рает всполошившаяся утка, рядом плещется фо­рель. Рокот камней предупреждает вас из-за угла, или вдруг вне­запно открывается мельница с плотиной.

Погода, живописные пейзажи, люди на берегах — все это не дает нежиться и бездумно дремать вашему рас­судку. Вы сознае­те, что на пути есть трудности и препятствия, которые вы должны преодолеть; что нельзя бросить лодку в безлюдной глуши; хорошо бы добраться до деревни, пока не стемнело, а желудок напоминает, что сумка, в которой был завтрак, давно пуста. Тут уж не до дремы, как в вагоне первого класса!

Заботы и невзгоды наставляют нас, как это происходит и во всем жизненном путешествии. Если бы жизнь была подобна прямому каналу, по которому нашу лодку тянет буксир, разум прозябал бы в скуке и праздности.

Волнующие душу приключения и испытания подобны реч­ным мелям, скалам и водоворотам; лодка, которую не трепали волны, не знает и половины сладости тихой гавани.

Течение Мааса между тем усилилось, река стала более жи­вой. При быстром движении казалось, что деревья впереди вы­растают на глазах, вместе с ними плавно плыли навстречу при­ятные деревушки. Часы энергичной работы веслом хорошо воз­будили аппетит, пора было и позавтракать.

И снова жизнь была гладкой речной дорогой, состояла из мечтательных образов и далеких звуков. Без суеты, без пыли и чего-то внезапного или громкого. Пока, наконец, к «Роб-Рою» не приблизились суета и стук молотов Льежа. Да, именно так — словно не я плыву по реке, а весь мир плывет вокруг.

Прошел быстроходный пароход «Серен» с двумя гребными колесами по бортам, отбрасывавшими потоки воды. Еще качаясь на поднятых им волнах, мы зашли в небольшой док, и вскоре байдарка была поднята на ночь в сад.

Основная мода в Льеже — ружья. Здешние жители либо рабо­тают на оружейных заводах, либо носят ружья с места на место, либо продают. Даже женщины тут ходят с десятком ружей за плечами, а каждое ружье весит 10 фунтов! На рынке продают много фруктов; здесь есть церкви, которые стоит посетить, но в итоге главной идеей этого города остаются ружейные стволы.

Но не буду углубляться в описание городов. Я уже бывал в Льеже, да и почти во всех городах, упомя­нутых на этих страни­цах. Теперь цель и прелесть путешествия заключалась не в том, чтобы отправиться в чужие страны, а в том, чтобы увидеть зна­комые места по-новому.

В Льеже, в соответствии с составленными заранее планами, мы встретились с графом Абердином. Он тоже решил отпра­виться в путешествие на байдарке и построил для этого лодку на фут длиннее и на два дюйма уже, чем «Роб Рой». Сделана она была из пихты, менее прочной по сравнению с дубом.

Потихоньку спустив наши лодки на реку, вскоре мы оста­вили Льеж вдалеке и бросили вызов палящему солнцу. Компа­ния из двух путешественников, каждый из которых был совер­шенно свободен в своей лодке, была очень приятной. Иногда мы плыли под парусами, затем гребли милю или две, иногда объеди­няли свои усилия, чтобы перетащить лодки через пло­тину, или для разнообразия вели их за собой, идя по берегу.

Каждый выбирал берег, который ему больше нравился, и мы шествовали по обеим сторонам реки, перегова­риваясь через вод­ную гладь. Встречавшиеся на берегах степен­ные местные жи­тели сильно удивлялись странным орато­рам, особенно если один из нас был скрыт кустами или камы­шом.

Бывало, что разговор переходил в не слишком благозвучное, но энергичное хоровое пение. Вообще-то мы, британцы, люди скромные и стеснительные, но уж если решим, что вырвались на свободу…

В августовский полдень солнце быстро лишит вас свежих сил; вот и мы решили остановиться в одной из деревень, чтобы запастись хлебом и вином.

Когда я снова сел в лодку, внимание привлек пронзительный жалобный крик с реки. Кричал маленький мальчик, который каким-то образом упал в воду, видимо с идущей мимо большой баржи, и теперь делал попытки за нее уцепиться. Есте­ственно, я бросился его спасать и так разогнал лодку, что ее нос поддал не­счастному сорванцу и зацепил за рубашку, да так удачно, что когда он вскрикнул и вырвался, то вцепился в свою баржу и по­лез на борт. Таким образом, помощь, хоть и грубая, подоспела вовремя.

На большинстве бельгийских, немецких и французских рек встречаются превосходные плавучие купальни — очевидное удобство, которого нет ни на одной реке в Британии, хотя летом у нас столько же купальщиков, сколько здесь.

Состоят эти купальни из деревянного каркаса футов 100 длиной, закрепленного в русле на цепях, и натянутого внизу на прочных рамах искусственного дна из железной сетки, которое на одном конце мельче, а на другом глубже. Вода свободно про­текает через все сооружение, а купальщика течение не унесет. По сторонам вокруг сделаны кабинки, лесенки и доски для пры­гунов с разной степенью умения.

Юноши и мальчишки на Рейне хорошо плавают, а многие и ныряют. Иногда встречается и дамская купальня аналогичной конструкции, из которой доносится весьма живой шум находя­щихся в веселом настроении прекрасных купальщиц.

Из расположенных у реки летних военных лагерей регу­лярно водят купаться солдат; однажды мы проплыли мимо большого лагеря молодых рекрутов. Пока одни купались, другие тренировались в стрельбе по мишеням.

Мы видели три картонные мишени на деревянных стойках. Рядом с ними сидел защищенный толстым щитом наблюдатель, который мог видеть результат стрельбы по всем мишеням. Стре­ляли по три человека, каждый в свою мишень. Пули пробивали картон, оставляя четкие отверстие, и зарыва­лись в землю по­зади. У нас ставят железные мишени, и пули разлетаются оскол­ками во все стороны, представляя большую опасность для на­блюдателя и всех вокруг.

Когда все трое выстрелили, раздался сигнал, и стрельба пре­кратилась. Наблюдатель показал следы пуль на каждой мишени, залатал дыры, вернулся в свое укрытие, и стрельба возобнови­лась. Такой способ тренировки намного лучше того, что исполь­зуется на наших стрельбищах.

Однажды за поворотом показалось целое стадо коров, плот­ной колонной переплывавшее реку. Я заплыл прямо в середину стада, чтобы посмотреть, как они примут незнакомца.

На Ниле утром и ночью можно видеть черных волов, плыву­щих по течению, что напоминает библейскую историю о сне фа­раона. Помню, в детстве рассказ о выходящих из реки коровах приводил меня в замешательство, пока старшие не объяснили его смысл, в котором нет ничего абсурдного. Библия — книга, ко­торая несет свет, но и на нее бывает нужно пролить свет, чтобы увидеть скрытые истины.

В то утро мы задержались с отплытием, поэтому сумерки сгустились прежде, чем достигли намеченного места отдыха. Это был голландский город Маастрихт, по старинке считаю­щийся одним из самых укрепленных городов в Европе. Да, век назад эти высокие стены были неприступны, но тогда не было пушек Армстронга-Уитворта.

Приближаясь к городу уже ночью, мы видели, что река хо­роша и течет быстро — и все! Никаких огней. Выйдя из-за дере­вьев, мы оказались посреди города, но где же дома? Не видно ни окон, ни светильников, ни даже свечи. Реку окружали высокие каменные набережные, и мы не могли найти ни ворот, ни га­вани, хотя один из нас внимательно осматривал правую сторону, а другой осторожно пробирался по левой стороне этого столь странного места.

Ни торговли, ни лодок — только канал среди старой полураз­рушенной крепости с негостеприимными глухими кирпичными стенами вокруг. Вскоре мы подошли к мосту, нависшему в тем­ноте над головой, и тут наше прибытие было встречено градом безжалостно стучавших по хрупким лодкам камней, которые швыряли несколько парней-голландцев.

Повернув назад вверх по течению и получше осмотревшись, мы нашли место, где можно было уцепиться за стену, которая здесь была разрушена и немного наклонена из-за обломков. Ни­чего не оставалось делать, как тащить лодки целиком через эту «фортификацию» и нести их в сонный город.

Появился охранник городской таможни. Свет его фонаря упал на двух худых мужчин в сером, несших, как ему наверное показалось, пару длинных гробов. К счастью, он оказался чело­веком благоразумным: хоть и удивился, но повел нас по темным пустынным улицам к отелю.

На следующий день наши байдарки поехали в телеге на же­лезнодорожную станцию, где тоже произвели впечатление. Как мы ни доказывали, что байдарки должны ехать в качестве ба­гажа, но­сильщики были непреклонны и отказывались нести их в багаж­ный вагон. И вдруг произошла внезапная перемена: они броси­лись к нам, схватили брошенные лодки, побежали с ними к ба­гажному вагону, втолкнули внутрь и захлопнули двери. Сви­сток, и поезд тронулся.

— Знаете ли вы, почему они уступили так внезапно? — спро­сил вошедший в вагон вместе с нами голландец, который мог го­ворить по-английски. Конечно, мы не имели понятия.

— Потому что я сказал им, что один из вас сын премьер-министра, а другой — сын лорда Рассела!

В Ахене нужно было сделать пересадку на Кельн, и тут по­сле упорной борьбы нам едва не пришлось сдать лодки на товар­ный поезд, который «может быть, пойдет завтра». Багажный суперинтендант ухватился за наши лодки как за собственный приз, но упивался своей властью слишком громко: пришел на­чальник перевозок, выслушал и спокойно заказал специаль­ный крытый вагон, даже не потребовав добавочной платы.

Желая после дороги побыть в тишине, мы отправились в Бель-Вю в Дейце, что напротив Кельна, но там устроило свое празднество Певческое общество — пели и выпивали они вовсю, просто неимоверно.

На следующий день, в воскресенье, в этом же тихом Дейце проходил Schutzen Fest, стрелковый фестиваль. Самого мет­кого стрелка возили в открытой карете с вместе женой, надев на них латунные короны. Они по-королевски кланялись кричащей толпе, а вокруг то и дело сверкали фейер­верки и ракеты.

В Кельне лорд А. отправился за билетами на пароход, а лодки погрузили в ручную тележку, которую я толкал сзади, а еще один человек тянул спереди. По пути к реке к нам привя­зался бродяга, который требовал, чтобы его взяли носильщиком. Разъяренный отказом, он схватил большой камень и с угрожаю­щим видом побежал за телегой. Я не мог оторвать рук от лодок, хоть и боялся, что он повредит их, если швырнет камень. Мы бе­жали с телегой рысью, как лошади, и мне пришлось таким же манером лягаться, отбиваясь от бродяги. Кто-то видел эту сцену, и вскоре бродяга появился перед нами снова, на этот раз задер­жанный полицейским. Теперь он дрожал от страха еще больше, чем раньше от злости. Я не стал предъявлять ему офи­циальное обвинение, хотя полицейский и настаивал, сказав: «Путеше­ственники здесь священны».

Упоминаю этот случай потому, что он был единственным за все путешествие, когда пришлось столкнуться со столь невежли­вым обращением.

На пароходе мы доставили наши лодки в Бинген, в котором Рейн расширялся. Здесь хорошие пейзажи, и мы провели на реке активный день, плывя под парусами на приятном ветерке, выса­живаясь на острова, качаясь на волнах от пароходов. По сути, это было прекрасное сочетание плавания на яхте, пикника и ло­дочной гонки.

День прошел отлично, хотя была и поломка. В один из вне­запных шквалов лодка в самый неподходящий момент ткнулась в бе­рег, и бамбуковая мачта не выдержала. Нелепый вид упав­шего за борт паруса подобен вывернутому наизнанку зонтику. Но ни­чего страшного, я взял для мачты более прочный бамбук, а из сломанной сделал гик.

Лорд Абердин поехал на поезде, чтобы осмотреть реку Наэ, его сведения были неутешительны. Я поплыл от ее устья вверх по течению; воды в реке было мало.

Потребовалось немного времени и доводов, чтобы бросить эту затею. Я глубоко уважаю универсальный принцип тяготения и полагаю, что при гребле хорошо действовать с ним заодно. Против течения хорошо работает сила пара, лошадей, в крайнем случае нанятых работников.

Моего товарища поджимало время, он спешил вернуться в Англию, поэтому мы отправились в Майнц, а оттуда по железн­ой дороге в Ашаффенбург на Майне. Байдарки снова отправил­ись в путь в роскошной обстановке отдельного вагона, но вме­сто философски настроенного начальника перевозок в Ахене, который отправил их безвозмездно, здешний начальник, суетли­вый низенький человечек, взял с нас плату, и, по-моему, при этом еще и обсчитал.

Попутчик на железной дороге весьма заинтересовался нашей экскурсией; и мы некоторое время обсуждали с ним различные аспекты водного туризма, прежде чем обнаружили, что он был уверен, что мы путешествуем с двумя маленькими пушками, ошибочно приняв слово canôts (лодки, фр.) за canons (пушки).

Расспросив нас об их длине и весе, он спокойно выслушал, что наши «пушки» имеют пятнадцать футов длины и весят всего по восемьдесят фунтов, и что мы берем их только ради удоволь­ствия. Если бы он услышал, что мы взяли с собой двух домаш­них верблюдопардов, то, вероятно, тоже не удивился бы.

В Ашаффенбурге мы зашли в трактир, где другие гости по­забавили нас почтительным любопытством. Их весьма озада­чили наши одинаковые костюмы из серой фланели, похо­жие на некую форму. Недоумение местных жителей по поводу костюма и вопросы, откуда, почему и куда, были повседневным явлением и в течение следующих месяцев.

Легкий ветерок позволил нам выйти на Майн под парусами, хотя мы и потеряли много времени, заставляя наши байдарки делать вид, что они — парусные яхты. В общем, я склоняюсь к тому, что если и стоит использовать на реке парус, то только при попутном ветре.

Сплавляться по Майну легко, но река не особенно живо­писна. В конце концов, когда пошел сильный дождь, мы ре­шили, что настало подходящее время для обеда. Мы укрылись в какой-то унылой беседке, пристроенной к гостинице, где нам смогли предложить лишь кисловатый черный хлеб и сырое сало. Ветер, сырые плащи и барабанящий дождь, неважная еда и та­кое же на­строение. Пожалуй, это единственный раз, когда я так себя чувствовал, так как трудностей в этом замечательном путе­шествии было мало.

Скоро погода снова улучшилась и проводить время на реке стало удовольствием. Нас позабавили дикие утки, весьма на­хальные в своей фамильярности, и бродившие вокруг цапли, при приближении наших лодок принимавшие вид оскорбленной не­винности.

Мы решили поохотиться. Мой друг достал револьвер, а я действовал как охотничий пес, пробираясь по другой стороне реки и показывая веслом, где сидит дичь. Мы старались изо всех сил; лорд А. долго полз к хитрой птице, но, хоть он и показал себя на Уимблдоне одним из лучших стрелков в мире, было, очевидно, что нелегко подстрелить цаплю из ма­ленького кар­манного револьвера.

Вечерело, и даже довольно скучная река становилась пре­красной. Для вечернего купания нам попался тихий берег с чи­стым желтым песком, на котором приятно было отдохнуть, устав от плавания. На ночь мы остановились в Ханау.

Плавание следующего дня по извивам Майна не запомни­лось, но было приятным. У большого замка мы заметили на реке лодку явно английского вида. Пока мы ее осматривали, подо­шедший человек сказал, что судно принадлежит принцу Уэль­скому, «и сейчас он смотрит на вас с балкона». Это был замок герцогини Кембриджской в Румпенхейме. Вскоре на пароме че­рез реку переправилась карета с четверкой лошадей, в которой принц и принцесса Уэльские отправились по берегу реки. А мы в это время энергично гребли против сильного западного ветра, пока не добрались до Франкфурта, где наши мокрые куртки вскоре были высушены в Russie, одном из лучших отелей Европы.

На следующий день франкфуртские лодочники были очень заинтересованы, увидев, как легко плывут по реке наши лодки, то скользя вместе с ветром, невзирая на встречный поток, то раз­ворачиваясь на мелководье, где трава едва покрыта водой.

Однажды мы попробовали сесть в мою лодку вдвоем, и она отлично выдержала дополнительный вес, но места для ра­боты веслами вдвоем недостаточно. Пожалуй, для одного человека лодку можно было сделать и поменьше.

В воскресенье королевские особы были на службе в англий­ской церкви Франкфурта, придя на нее без всякого шума. Это вызывает куда большее уважение, чем пышное торжество. По­кинули они церковь так же скромно, вме­сте с остальными при­хожанами. В простоте и есть истинное ве­личие.

На следующий день мой деятельный и приятный компаньон должен был покинуть меня, чтобы вернуться в Англию. Не удовлетворившись двухнедельной стрелковой практикой в Уим­блдоне, где благодаря его мастерству был завоеван приз года, он собирался отправиться на болота и в чащобы для более смерто­носной охотничьей забавы; кроме того, более важные дела тре­бовали его присутствия дома.

Он плыл по Рейну до Кёльна и по пути несколько раз совер­шил настоящий трюк, прицепляясь к идущему полным ходом пароходу.

А мы с «Роб Роем» тем временем отправились по железной дороге во Фрайбург, откуда должно было начаться новое путе­шествие по неизвестным краям.

Глава III

Перевал Хелленталь. Дамы. Темный лес. Ночная музыка. Не­мецкая постель. Озеро Титизе. Понтий Пилат. Буря. Ротозеи и певцы. Исток Дуная.

Планирование летнего путешествия — одно из самых прият­ных занятий. Именно в июне или июле быстро раскупаются пу­теводители Брэдшоу и книга расписаний «Пароходы и железные дороги» — стоит быть холостяком для того лишь, чтобы иметь возможность с упоением изучать эти страницы как часть своей жизни, набрасывать планы и (о, эгоистичная мысль!) совето­ваться при этом только с одной головой.

Однако все радости во многом зависят от верных ответов на следующие вопросы: много ли вы работали в рабочее время, чтобы иметь право играть в эти игры? Ждете ли вы свой отпуск, чтобы освежиться, или желаете убить время праздно и с ком­фортом? Требует ли ваше хрупкое здоровье отдыха и поправки, или вы полны бодростью и готовы насладиться активными спор­тивными занятиями?

Но в байдарочном походе ни непогрешимый Брэдшоу, ни его собрат Бедекер не могли помочь ни на йоту. По этой при­чине после Фрайбурга мои планы сводились к простой фразе: «Отправиться отсюда к истокам Дуная».

Следующее утро застало «Роб Рой» в телеге, а рядом пут­ника в сером, движущихся по пыльной Хеллентальской дороге. Беззаботное ликование от того, что ты силен и здоров, и занят правильным делом, а впереди ждут неизведанные места, кото­рые можно увидеть, и люди, с которыми можно встретиться, — кто может это описать? На душе легко и радостно, благодать!

Несколько миль я таким образом сочинял сам себе нравоуче­ния, и тут меня догнала карета, полная англичан. Мы стали компаньонами. Кое-кто считает, что англичане люди молчали­вые, недоверчивые, заносчивые, хмурые и витающие где-то да­леко — ну надо же! Ошибочный вердикт, это я вам говорю.

В компании с дамами мы ехали через прекрасную долину, а лодка на телеге медленно катила за нами через перевал Хеллен­таль, редко посещаемый путешественниками. Обычно туристы ограничиваются взглядом шпилей Фрайбурга из вагона желез­ной дороги, проезжая его по пути в Швейцарию.

Дорога в Шварцвальд, по которой мы ехали, проходит по лесу, среди скал и в мрачноватой теснине. Впрочем, сама дорога от­личная и маленькие гостиницы по пути тоже.

Дома в деревнях деревянные, и в каждом втором работает лесопилка, издающая живой, благодетельный шум, смягчаемый плеском и стуком водяного колеса. Потом туристический пей­заж заканчиваются, и вы движетесь через величественный тем­ный океан холмов и хвойных лесов. Дома становятся все больше и больше, но встречаются все реже. Почти у каждого дома ря­дом построена маленькая часовня с деревянным изображением святого в натуральную величину на фронтоне. Однажды я про­вел ночь в одном из этих огромных жилых домов. Когда все кре­стьяне вошли внутрь, они стали петь молитвы жалобным, но му­зыкальным тоном, а затем отправились на сытный ужин.

Наша повозка все еще ехала среди утесов, которые высту­пали то с одной, то с другой стороны, загораживая узкое уще­лье, и были увенчаны высокими деревьями. Эти леса будут срублены и отправлены вниз по Рейну огромными плотами, ко­торые можно встретить в Страсбурге. Должно быть, все видели рейнские плоты, так что нет нужды подробно описывать акры древесных стволов, целые улицы хижин плотогонов и веселые знамена. Для управления большим плотом требуется 500 чело­век, а дерево продают за 30 000 фунтов стерлингов.

По вершине перевала проходит водораздел первой цепи хол­мов; там мои новые английские друзья простились со мной. «Роб Рой» благополучно разместился в таверне «Баар», и я от­правился в долгую прогулку, чтобы выяснить, можно ли пройти на байдарке по маленькой речушке.

Я шел по склону холма, один в чужой стране. Вечернее солнце освещало дикие горы, веял шаловливый ветерок, доносил­ось блеяние овец вокруг. Снова нахлынуло радостное чувство свободы и независимости, но как можно объяснить это словами? Такое состояние надо испытать самому.

Увы, оказалось, что речка, вернее ручеек, совершенно не­проходим даже для байдарки. Что же, ложимся спать в комнатке с овальным умывальником, стенки которой такие тонкие, что в полночь слышны все звуки вокруг. Зычно храпит хозяин, ти­хонько сплетничают не заснувшие слуги, жалобно мяучит киска и шуршат мыши; мягко дышат дремлющие коровы, и опять слы­шен лязг конской цепи.

В сложной конструкции называемого bett спального места в этом обширном домовладении можно разобраться, лишь только разбирая и раскладывая его каждую ночь, чтобы получилось не­что достаточно плоское для постели. Сначала надо снять пухо­вый мешок в добрых два фута толщиной, затем одеяло, еще одно блестящее алое одеяло; затем вы извлекаете одну огром­ную подушку, другую огромную подушку и огромный клино­видный валик — видимо, все это необходимо представителю тевтонской расы, чтобы лечь спать в наклонном положении. Того же результата наверняка проще было бы добиться, просто наклонив плоскую кровать под углом в 45°.

Здесь я нахожу в обращении простую, но искреннюю вежли­вость. Каждый говорит: Gut Tag — добрый день; и даже в гостин­ице, вставая после завтрака, гость, который не сказал ни слова, пожелает на прощание Gut morgen и, возможно, Bon appetit — доброго утра, приятного аппетита незнакомым со­трапезникам, еще не удовлетворенным в той же степени, как он сам. Около восьми часов день начинается с легкой трапезы: чай или кофе, хлеб, масло и мед; в полдень Mittagessen, полу­денная трапеза, оставляющая подходящее время и повод плотно под­крепиться еще разок в виде ужина в семь.

Утонченных манер здесь нет. Возница сел обедать со мной, и официант, куря между делом сигару, обслуживал нас обоих. Но все это точно так же, как в Канаде и в Норвегии.

В той же Норвегии, да пожалуй везде, где много гор, воды и лесов с ред­ким населением, вы сразу видите, что все здесь умеют читать и читают. На хуторе в Германии за один день чи­тают больше, чем французы в таком же месте за месяц.

На следующее утро я нанял телегу и кучера, который не хо­тел следовать моим указаниями, а именно: свернуть с главной дороги и довезти лодку до Титизе, красивого горного озера дли­ной около четырех миль, окруженного лесистыми холмами.

Возражения были явно надуманными, на уме у него было что-то более глубокое. Оказывается, согласно старинному мест­ному суеверию, в этом глубоком тихом озере упокоился… Понтий Пилат, и он обязательно утащит меня вниз, если я по­тревожу его покой.

Тем не менее дело было решено, и погожим туманным утром я спустил «Роб Рой» с галечного берега на виду у всех жителей округи (восемь человек по последней переписи). Несколько миль по Титизе были самой приятной весельной про­гулкой. Издалека лодка была не видна, так как сидела низко в воде; мне сказали, что «виден был только человек, махавший ве­слом над головой».

Собственно, в этом озере нет ничего интересного, кроме разве что факта, что оно находится на высоте 3000 футов над уровнем моря и очень уединенно. Конечно, здесь раньше не было ни одной английской лодки, и, вероятно, ни одна другая не посетит эти пустынные воды.

После этого «Роб Рой» отправился дальше в леса. По дороге встре­чались неуклюжие возы с дровами. Некоторые возчики со­единяли три повозки в целый поезд, который тащили восемь ло­шадей. У некоторых, кроме того, были один-два вола. Все они с интересом останавливались и смотрели на лодку. Мой возница рассказывал им на совершенно недоступном для меня языке, по-видимому, о том, какой странный ему достался пасса­жир с лод­кой и без всякого другого багажа. Крестьяне прихо­дили к вы­воду, что такую странную лодку везут на продажу, и видимо я хочу уж очень много денег, иначе уже много раз мог бы ее про­дать.

Около полудня мой мудрый возница начал время от времени что-то ворчать, но я смог только понять по его жестам, что речь о надвигавшейся буре. Смесь английского, французского и не­мецкого языков на Рейне порождает странные слова. «Вы будете Pottyto?» — говорит официант, спрашивая, не подать ли вам картошки. Другой протягивает вам блюдо, говоря, что это sweet­bone, а вы должны сообразить, что это сладкий хлеб.

Между тем действительно началась буря, да какая. Почему-то я попадал в сильную грозу чаще не в обычной жизни, а именно в путешествиях по интересным местам. Однажды я слу­шал раскаты грома, стоя в кратере Везувия, и видел яркую мол­нию холодной и величественной красоты, сверкнувшую ночью над Ниагарским водопадом. Но яркость вспышек и непрерыв­ный ужасный грохот небесной батареи в эту грозу над Швар­цвальдом были поразительны.

Одна молния ударила так близко и с таким пламенем, что лошадь, хоть и усталая, рванула с холма и заставила меня по­нервничать, как бы она не опрокинула телегу и не разбила мою драгоценную лодку, которая становилась мне все дороже, ведь теперь она была моим единственным спутником.

Пока мы карабкались на перевал Ротенхаус, хлынул дождь. Ветер с ливнем свистел и мчался сквозь холодный темный лист­венничный лес, чернеющий на вершине великого Фельдберга, самой высокой здешней горы. Телега, лошадь, байдарка и мы с возницей быстро были вымочены как следует. Но это оказался по­следний дождь во всем путешествии, все остальные дни были совершенно сухими.

Зеваки выглядывали из окон и видели телегу и лодку под до­ждем — что за ерунда: лодка, здесь, в горах? Чья она и куда он собрался? Любопытство заставило их выбежать к нам и расспра­шивать возницу, который безуспешно пытался удовлетворить их любопытство. Они с серьезным видом качали головами, а я ки­вал и смеялся, лежа в телеге и задирая голову среди мокрой со­ломы.

Наконец погода высушила свои слезы. На еще сверкавшей ручейками дороге заблестело солнце, а промокший капитан со­грелся бодрой прогулкой.

Наша лошадка тоже повеселела и бежала рысцой, потому что теперь дорога шла вниз по склону и светило яркое сол­нышко — за каких-то десять минут произошла приятная пере­мена после тяжелого подъема по крутой лесной дороге в грозу.

Вероятно, даже самый строгий трезвенник (а я всего лишь человек умеренный в этом отношении) допустил бы, что в такой момент с пользой может быть прописана маленькая рюмочка киршвассера. Не у кого было спрашивать разреше­ния, кроме себя самого, так что и вознице, и его работодателю была вы­дана лечебная доза. Лошади достались отруби и расти­рание. Все это сделало нас троих довольными собой и друг дру­гом, и мы снова двинулись неторопливой рысцой.

К сумеркам мы въехали в Донауэшинген. Переходя мостик, я увидел, что могу начать путь по Дунаю прямо отсюда: посере­дине потока было по крайней мере три дюйма воды.

Через пять минут вокруг лодки собралась толпа, даже до того, как ее успели снять с телеги.

Сначала собрались обычные уличные ротозеи, затем более осторожные горожане, и несколько человек, общественное по­ложение которых было мне непонятно. Оказалось, завтра в го­роде должно было состояться большое певческое собрание, на кото­рое со всей округи съехались сотни гостей, все люди культур­ные и с некоторым достатком.

Постоялые дворы были переполнены, но добрый хозяин «Почты» у моста предоставил мне прекрасную комнату, а байдарку понесли на чердак каретного сарая.

Какой шум производили все теноры и басы за общим сто­лом! О путешествии и лодке приходилось рассказывать им по десятку раз; у моего возницы внизу был отдельный лекторий по этому же предмету.

На следующий день город стоил того, чтобы его осмотреть. Все дома были в пышном убранстве, все прибрано, улицы чисто подметены. Из окон скромных домиков свисали зеленые ветки и гирлянды, вышитые платки и коврики; о богатых хозяе­вах воз­вещали знамена, венецианские вымпелы, девизы и венки цве­тов.

Толпы зевак слонялись по улицам, несколько расхлябанно вышагивая по неровным мостовым и теснясь с барабанщиками и духовыми оркестрами. То и дело по мостовой грохотали четыре лошади с повозкой, доставившей новых гостей из какого-нибудь отдаленного места, и суета вспыхивала с новой силой. Длинная телега увита ветками, среди мешков, которые должны служить сиденьями, воткнуты сосенки, но вновь прибывшие певцы стоят и вопят что-то, размахивая флагами. Сотни зрителей кричат «Хох!», это немецкое «Ура!».

Поскольку окна и все вокруг было украшено, я тоже украсил свои паруса гирляндами (польщу себе: весьма со вкусом), чтобы поддержать маленький шелковый английский флаг на лодке.

Это было тут же оценено немцами, которые приветствовали нас аплодисментами, с ликованием пели и сочиняли стихи об Ан­глии, кричали и неистово хохотали во всю силу молодых лег­ких. Больше не говорите мне, что немцы флегматичны!

Вечером в музее был бесплатный банкет. Пришли 400 чело­век, и все пили пиво из длинных стеклянных стаканов по пенни за стакан, и курили сигары по фартингу за штуку, и пели, и гово­рили. Играл великолепный духовой оркестр, и всякий раз, когда он останавливался, начиналось ликование или хоровое пение.

Все это было сценой дикого возбуждения, очень любопыт­ной для созерцания изнутри. Рядом я увидел молодого торговца, который утром продал мне французскую книгу. Он сказал, что я должен взять билет на воскресный концерт; но я отвечал, что у нас в Англии принято по воле Божьей и во благо человека соблюдать воскресенье для более важных дел. О них часто забы­вают, если хотя бы один день из семи не избавлен от волне­ний и головокружения повседневной жизни.

Не возникает ли ощущение тупого однообразия в течении времени в тех странах, где неделя не посвящена главному дню, когда возвышенные и глубокие помыслы должны были бы за­нять хоть несколько часов нашего внимания?

Так что я оставил веселых певцов бить в барабаны в большом зале, предоставленном для них принцем Фюрстенбург­ским. Он построил его рядом со своими конюшнями, в которых много хороших лошадей, а некоторые из лучших были англий­скими, их звали Мисс, Любимчик, Леди, Том и т. д.

Один английский джентльмен, с которым я познакомился позже, путешествовал по Германии в экипаже четверкой и при­был в Донауэшинген, где принц вскоре узнал о его прибытии. На следующий день Его Светлейшее Высочество зашел в свои конюшни и, увидев там англичанина, вежливо провел незна­комца по всему заведению, подробно объясняя все детали. По­том он узнал, что его гость был не заезжим джентльменом, а всего лишь конюхом!

Вежливость и хороший нрав большинства немецких офици­антов несомненно оценят путешественники, чьи повседневные удовольствия так сильно зависят от этого класса. Вот, например, официант в почтовой гостинице. Он ростом с маль­чика, но на самом деле лет на двадцать старше. Он широкоплеч и широко­лиц, лицо загорелое, почти как его куртка. Напоминает четырех немецких юношей в толстых пуховых одеялах на шее, которые часто стоят на лондонских улицах, играя духовую музыку, наду­вая щеки и холодными серыми глазами провожая проходящих мимо, пока музыка или, во всяком случае, какой-то шум выры­ваются как бы сами собой из больших грубоватых инструмен­тов, которые держат покрасневшие от холода пальцы.

Этот официант весь день на побегушках у всех, у него не бывает и спокойной ночи, однако он так же любезен в десять ча­сов вечером, как и за ранним кофе на рассвете, и он согласен с каждым гостем в убеждении, что именно его котлета или коньяк — самое важное дело часа.

Я с большим уважением отношусь к таким людям. Они хо­роши на своих не самых легких местах, где никто не смог бы сде­лать большего.

Сегодня появился еще один официант, Ульрик, нанятый в помощь первому — кормить толпу голодных вокалистов, кото­рые скоро заполнят зал. Он молодой и робкий, так как привык к деревенской гостинице, и «Почта в Донауэшингене» вероятно кажется ему шикарным рестораном.

Он учил французский, и я дал ему одну книгу, а он вдруг спросил меня, не возьму ли я его с собой, когда поплыву вниз по реке в сторону его дома! Повеселила наивная простота этой просьбы, и если бы знать, что река до его деревни будет без­опасной, но не слишком мелкой, было бы забавно взять такого пассажира.

До сих пор нет согласия по вопросу, где же находится исток Дуная — как и исток Нила.

Я тщетно искал точную информацию по этому вопросу у го­рожан, а потом потратил целый день на собственное географи­ческое исследование. Окрестности Донауэшингена болотисты и изобилуют многочисленными речками и ручьями.

Я прошел вдоль одной из речек, Бреге, которая берет свое начало в двадцати милях от Сен-Мартена, и исследовал при­мерно десять миль ручья, берущего начало около Санкт-Геор­гена, примерно в миле от истока Некара, который впадает в Рейн. Эти ручьи сливаются около Донауэшингена. И уже в го­роде, в садах принца близ церкви бьет ключ с чистой водой, и этот малютка Дунай впадает в уже достаточно широкую для лодки речку, которая затем впервые получает имя Дунай.

Говорят, что название не дано ни по одному из двух больших ручьев, потому что известно, что оба они могут пере­сыхать в засушливое лето, а маленький бурлящий источник не иссякает веками.

Бреге и другой приток заполняют искусственный пруд у ме­стечка Бригах. Этот водоем окружен лесом, на нем есть краси­вый остров, лебеди и золотые рыбки. Водяное колесо (зачем-то напрасно прикрытое) качает воду, которая течет из переверну­того рога среди группы скульптур в этом романтическом пруду, и поток, вытекающий из него, также присоединяется к другим — теперь уже к Дунаю.

Чтобы не ошибиться, я поднимался по каждому из ручьев до тех пор, пока могла пройти байдарка. Затем, 28 августа, возле мостика состоялось торжественное отплытие. Певцы вовсю распевали и кричали «Хох!», прощаясь с английским флагом, хозяин кланялся (его счет на тринадцать франков за три полных дня был должным образом оплачен), народ смотрел.

«Роб Рой» стартовал, как выпущенная из лука стрела, и на­чал плавание по восхитительно новой реке.

Глава IV

Дунай. Певцы. Тенистые уголки. Гайзинген. Мельницы. — Стремнины. Провожающие. Острова. Монастырь. Па­уки. Концерт. Рыба. По течению.

Сначала ширина Дуная составляет лишь несколько футов, но вскоре река расширяется: притоки быстро делают ее похожей на Темзу в Кингстоне. Часами извивается тихий и темный Дунай медленной змеиной гладью по лугам на равнине. Колышется осока на берегах, колеблются в воде шелковистые сонные водоросли. Длиннокрылая, длинноногая и длинношеяя цапля, кажется, забыла обзавестись телом; целыми стаями мельтешат дикие утки разных пород, красиво раскрашенные бабочки и страшненькие на вид стрекозы купаются в лучах летнего солнца — жизнь кипит и в воздухе.

Идет сенокос; крестьяне стучат по мягким краям своих убо­гих кос и споласкивают их в воде. Мы даем им тему для разго­воров: когда «Роб Рой» выплывает из-за поворота, я вижу ряд открытых ртов и недоумевающих глаз. Проявление вежливости прикосновением к шляпе и «Gut tag» возвращают им присут­ствие духа. Тогда они окликают своих товарищей и смеются с деревенским удовлетворением — смехом не циничным, а простым и искренним, будучи поражены странной неуместностью разумного существа в странной лодке за сотни миль от дома. Кто-нибудь непременно весело свистит.

Вскоре равнина повышается; на холмах по обеим сторонам реки появляются дома и старые замки, затем деревья и, наконец, скалы. Отсюда начинаются крутые берега, леса и впечатление дикой природы; начинается величественная панорама речных красот, которая будет разворачиваться в течение многих дней. Ни одна из красивых рек, которые я повидал, а их было немало, не сравнится с верхним Дунаем.

Леса здесь такие густые, скалы такие причудливые, вода та­кая чистая, а трава такая зеленая… Тут не расслабишься, надо смотреть в оба: где повернуть, где развернуться, то быстро про­мчаться вниз вдоль одного берега, то медленно грести вдоль другого. Каждую минуту новый вид и новые впечатления. Но зе­вать некогда, не то лодка ударится о берег, налетит на скалу или застрянет среди ветвей, полных комаров и пауков.

В таком путешествии нужны умение и смекалка, чтобы дви­гаться вперед, и каждое усилие сразу же вознаграждается. Ду­маю также, что плавание способствует развитию характера. Приходится выбирать, и притом быстро, скажем, между пятью протоками, внезапно открывшимися впереди.

Три из них, вероятно, безопасны, но какой путь короче, глубже и лучше других? Если вы замешкаетесь, лодка тут же окажется на берегу. Удивительно, как быстро принятие решения входит в привычку, но, конечно, только после нескольких суро­вых уроков.

Весьма увлекательное занятие — вести верблюда по песчаной пустыне, когда вы потеряли своих попутчиков, или в одиночку вести лошадь в непроторенных дебрях; но плыть на байдарке по неизвестной быстрой реке с высокими берегами — еще лучше.

Отчасти удовольствие связано просто с ощущением бы­строго движения. При спуске по быстрому потоку дух захваты­вает так же, как при плавном движении вперед на высоких каче­лях. А течение Дуная первые несколько дней было очень бы­стрым; между истоком и Ульмом падение реки составляет около 1500 футов.

Это дает 300 футов падения на каждый из пяти дней пути. Отправляясь утром в путь, приятно сознавать, что вам предстоит спуститься примерно на высоту собора Святого Павла, прежде чем остановиться на ночь.

Нельзя отрицать, что удовольствие приносят и правильные решения, и преодоление трудностей. Когда вы следуете по вы­бранному руслу и через полмили видите, как отвергнутые про­токи одна за другой появляются из-за своих островов и присо­единяются к той, в котором вы находитесь, можно слегка гор­диться: если бы был выбран любой другой путь, это наверняка было бы ошибкой.

Размышляя таким образом по пути, мы уже петляли по луго­вой равнине, и появившийся впереди мост сделал это место вполне цивилизованным. В тот момент, когда я проходил под ним, по мосту проехала одна из украшенных веселых телег с певцами, возвращавшимися из Донауэшингена. Они узнали меня на байдарке и остановились поприветствовать песней, состоящей из нескольких знакомых английских слов: «All r-r-r-r-ight, Englishmánn!» — все в пор-р-рядке, англичанин!

Совпадение отплытия от истока Дуная с празднеством шумных и добродушных певцов привело к тому, что известие о наш приключении разнеслась по всем окрестным городам, и «Роб Рой» встречали с одобрением. Более того, мы попали в отмечав­шие его успехи газеты не только в Германии и Франции, но и в Англии, и даже в Швеции и Америке.

Когда мы подошли к городку Гайзинген, выяснилось, что котел моей машины нуждается в топливе, или, проще говоря, надо бы позавтракать. Дома стояли в отдалении, но поблизости работали несколько человек. Пришлось оставить «Роб Рой» по­среди ручья пришвартованным к доске и дать строгие предписа­ния (на лучшем английском!) мальчику, который обе­щал забо­титься о лодке до моего возвращения. Затем я пошел на главную улицу, выбрал самый красивый дом, постучался, во­шел, попро­сил завтрак, и меня накормили превосходной едой.

В комнату то и дело заходили люди, чтобы посмотреть на странно одетого незнакомца, и шепотом спорили — да как же и откуда он пришел? Когда я заплатил за еду и пошел обратно на реку, любопытные последовали за мной. Всякий раз при очеред­ном отплытии на берегу собирались любознательные, но почти­тельные наблюдатели.

Снова в путь! Августовское солнце припекает, но останавли­ваться сейчас не стоит. Лучше наслаждаться тенью, отдыхая в лодке в тени скалы, поросшей соснами, или в гроте с прохлад­ной водой, или хотя бы под деревянным мостом.

Я часто пытался отдыхать в жаркие полуденные часы (не все же время грести) на берегу, в доме или на травке, но приятнее всего было растянуться во весь рост в лодке, загнав ее в тень гу­сто разросшегося дуба, с книгой для мечтательного чтения и легкой сигарой по шесть штук за пенни, выращенной из табака на полях, мимо которых мы плыли, и сделанной во вчерашней гостинице.

Конечно, эта картина описывает только время отдыха. Во время ак­тивного движения до и после часов полуденного солнца не могло быть и речи о ленивом безделье, зато была радость от вос­хитительных усилий, своих на каждом участке реки.

Вскоре после отплытия обязательно послышится хорошо знакомый плеск и стук мельницы; они встречаются почти каж­дый день, да не одна, бывает и пять или шесть. Подойдя к мель­ничной плотине, я обычно шел вдоль ее верхнего края, выиски­вая подходящее место для спуска и осматривая бесчисленные ручейки внизу, чтобы выбрать лучший курс.

К этому времени мельник, его домочадцы, работники и со­седи сбегались, чтобы посмотреть на новое зрелище, но я спо­койно доставал свой маленький черный рюкзак, клал весло на берег, а затем выходил и перетаскивал лодку или через препят­ствие или вокруг него, иногда по лугу, или вдоль стены, или по улице, а после обноса снова спускал байдарку на глубокую воду.

Плотины высотой менее четырех футов можно «простре­лить», нырнув в небольшие валы у подножия, но это опасно, так как можно налететь на камень. Лучше выйти и перенести байдарку поверх плотины или вокруг.

Кое-где я усаживался верхом на корму, ногами в воде, и от­талкивался от больших камней с обеих сторон, осторожно управляя лодкой.

Остальное время, кроме этих увеселений и небольших про­бежек, сидишь на сухом сиденье со спинкой, и, прислонившись к ней, плавно скользишь мимо всякой опасности. Где течение быстро и было бы небезопасно добавлять скорость веслом, можно развалиться в «кресле» и отдыхать (удар от столкновения с камнем на полном ходу разбил бы и самую крепкую лодку).

Когда небольших происшествий, пейзажей и людей на бе­регу недостаточно, чтобы удовлетворить вечно жадный ум, бо­лее сильный плеск и шум, а то и рев, возвестят о приближении по­рога. Его голос прогонит любую сонливость: посреди бурной воды надо быть энергичным и смотреть в оба.

У меня ни разу не было повода для серьезного огорчения, но, конечно, частенько приходилось выпрыгивать на мель, спа­сая лодку. Первой заботой был «Роб Рой», второй — багаж, кото­рый должен был остаться сухим, особенно альбом для рисова­ния, и, наконец, третья цель заключалась в том, чтобы плавание проходило удобно и быстро.

После нескольких часов удовольствия и от работы, и от отдыха, а также всего увиденного, услышанного и пережитого, о чем было бы слишком долго рассказывать, закатное солнце и желание отобедать предупредили, что я приближаюсь к месту остановки на ночь.

Город Туттлинген стоит на обеих сторонам реки, и почти каждый дом представляет собой красильную или кожевенную мастерскую. Кругом бьют, чистят и моют шкуры в воде. Я позволил лодке дрейфовать, и мальчишки обнаружили сей новый объект. Скоро целая шайка ма­леньких немцев бежала вслед и вопила. Однако, не видно было ни одного приличного постоялого двора.

Одно из преимуществ путешествия по воде состоит в том, что вы можете спокойно обозревать все, что вас окружает, нахо­дясь вне досягаемости торговцев, носильщиков и прочих попро­шаек, докучающих туристу, доставленному в их руки с омни­буса или парохода. Можете пофилософствовать о моральном духе данного города, и при желании миновать его и идти дальше. Несколько раз так и было: мне не нравился какой-то го­род, и мы отправлялись в другой.

Тем не менее, на этот раз я был сбит с толку. Город почти кончился, других населенных мест вблизи не предвиделось. По­казалась мельница, я свернул к ней и вышел на берег.

Тут уже теснилась целая толпа, и я увидел мальчика, у кото­рого была игрушечная тележка с четырьмя колесиками. Под громкий смех я уговорил мальчика одолжить ее (для него это была великая честь) и потянул лодку в гостиницу на этом транс­порте. Награда в шесть пенсов окончательно сплотила все юное население. Мы подняли «Роб Рой» на сеновал и дали очень ре­шительный приказ конюху охранять лодку, но вскоре к нам впу­стили целую вереницу экскурсантов. Даже поздно вечером по лестнице поднимались с фонарями и мужчины, и женщины, так им хотелось осмотреть schiff, судно.

Обычно смена одежды позволяла мне прогуливаться вече­ром, не будучи узнанным, но здесь меня сразу узнавали, и было очевидно, что утром следует ожидать скопления любопытного народа.

Туттлинген — интересный старинный город с хорошей гости­ницей и плохими тротуарами; высокими домами, то тут, то там несколько наклонившимися. Мужчины здесь крупные, честные и неуклюжие на вид. После работы они собираются компаниями на неосвещенных улицах и ведут беседы, будучи весьма до­вольны общением. Женщины Тутлингена на вид приятны, а вот лошади здесь очень толстые. В городе имеется мост и много гимназистов — таковы мои впечатления.

Уже в шесть часов утра к гостиницы стали собираться в ожидании зрелища мальчишки. Те ребята, у кого были ранцы за спиной, похоже, были глубоко разочарованы, обнаружив, что старт состоится, когда они уже должны сидеть на уроках.

Вместо них появились взрослые, которые стекались к мосту и его подступам. Пока я пытался ответить на обычные вопросы о лодке, один горожанин почтительно попросил отложить от­плытие на пять минут, так как его престарелый отец, обычно прикованный к постели, тоже очень хотел бы добраться сюда и увидеть байдарку.

Всегда приятно доставить удовольствие и восторг мальчиш­кам, меня и самого в детстве интересовали и радовали лодки. Но тут собрались и достойные отцы семейств, и дамы — как можно было устоять перед их любопытными взглядами, дружескими улыбками и неподдельным интересом?

Я начинал путь не по главному руслу Дуная, а по узкому ру­каву, проходившему через город (главное русло вело к мельнич­ной плотине). На рисунке изображена сцена отплытия, и в дру­гих городах бывали такие же толпы. Но рисунок не в силах вос­произвести крики, суету, а то и пушечные выстрелы и звон ко­локолов, которые не раз отмечали выход «Роб Роя» в плава­ние.

Прекрасные пейзажи этого дня напоминали мне Уайр в его лучшей части между Россом и Чепстоу. Там были белые скалы и темные леса, пещеры, утесы и выступающие пики, которые вы встретите возле Тинтерна; но зато в Уайр нет островов, во время полного прилива его вода мутная, а когда море отступает, обна­жаются илистые отмелые берега, что еще хуже.

Острова на прекрасном Дунае имеются всех размеров и форм. Некоторые низкие и плоские, покрытые густым кустарни­ком; другие из поднимающихся острыми углами скал, под кото­рыми струится прозрачная вода, чистая и свежая.

Почти каждую минуту являлась новая сцена, и часто я от­ступал назад против течения, чтобы запечатлеть в памяти пора­зительную картину. Величественные утесы возвышались по бе­регам реки, и дикие леса звенели эхом, когда я в восторге кричал от радости, избытка сил и свободы.

Но пейзажи и впечатления не накормят голодного гребца, поэтому я остановиться в деревне Фридинген. Но где оставить лодку? Рядом не было места, где за ней присмотрели бы, пока я завтракаю. В конце концов работавший рядом каменщик помог мне отнести «Роб Роя» в сарай, а мальчик вызвался проводить до гостиницы. Но и первое, и второе, и третье заведение, куда он меня привел, оказались пивными, где можно было только вы­пить; так что я не стал больше слушать оборванного чичероне и доверился верному руководству безымянного инстинкта, кото­рый ведет голодного человека к еде.

Когда наконец подходящий трактир был найден, его вскоре заполнили любопытные зрители. Всеобщее внимание привлек немецко-английский словарь из моего багажа, несколько раз его даже выносили на улицу для тех, кому не хватило места внутри.

Живописность пейзажа достигает кульминации в Бойроне, где большой монастырь на зеленом холме почти окружен Ду­наем, а вокруг — просторный амфитеатр отвесных белых скал, покрытых лесом.

Это прекрасное место выглядит таким уединенным, что едва ли можно поверить, что здесь можно остановиться на ночь. Я уже почти пронесся мимо, но все же остановился под навис­шим деревом и пошел по тропинке среди вспаханных полей в маленькую деревушку.

Работавшие в поле крестьяне были удивлены появлением человека, который, должно быть, вышел из реки; но и сюда успел добраться слух о странной лодке, так что вскоре «Роб Рой» взобрался на крепкие плечи двух помощников и был с триумфом доставлен в превосходный отель.

И вот уже мой обеденный стол накрыт в беседке с прекрас­ным видом, еще более величественным из-за сгущающихся в го­рах темных туч, гулких раскатов грома и колокольного звона.

Хлынувший ливень пришелся кстати, он охлаждал воздух и усиливал течение реки; так что я, сидя в хорошем укрытии, ува­жительно поглядывая на почтенных монахов. Когда сидишь под крышей и смотришь на людей, которые снаружи под дождем, невольно появляется какое-то чувство самодовольного удовле­творения, что ты успел укрыться.

Пока я обедал, появилась приехавшая в гости к своим здеш­ним друзьям девушка, которая бегло говорила на французском языке, поэтому ее послали посплетничать со мной. Затем вся се­мья посмотрела мой альбом с рисунками, что происходило по крайней мере два раза в день в течение многих недель плавания. Я осмелился попросить немного музыки, и мы перешли в большой зал, где вскоре начался целый концерт с гитарой, фор­тепиано и скрипкой; играли хорошо, а уж случая спеть немцы никогда не упустят.

Затем юная Мелани стала переводчицей в беседе с осталь­ными, говорившими только по-немецки; я постарался обратить наши мысли к духовной сфере, о которой не следовало бы забы­вать надолго. В своем весьма ограниченном багаже я вез с со­бой несколько избранных отрывков и рассказов из Писания, на французском и немецком языках, которые использовал в подхо­дящих случаях. Они всегда принимались хорошо, часто с большим интересом и искренней благодарностью.

Некоторые люди стесняются раздавать религиозные бро­шюры или даже побаиваются их. Но некоторые люди вообще стесняется говорить, а кто-то, например, не любит ездить вер­хом, кататься на коньках или грести. Все это не повод, чтобы над ними смеяться. По-моему, хорошо и правильно иметь при себе несколько печатных страниц, чтобы ясно передать то, что не можешь выразить на чужом языке. Неизменно нахожу этот способ общения полезным и интересным для себя и для других. Никому не причинит вреда такое чтение, и тут нет ничего, чем можно было бы гордиться или, напротив, стыдиться.

Монастырь в Бойроне — излюбленное место экскурсантов из окрестных городков. Без сомнения, в скором времени он станет и «местом, где надо побывать» для английских туристов, сплав­ляющихся по Дунаю, ибо только так можно прибыть сюда с пол­ным эффектом. Когда я выглянул из окна своей спальни, взошла луна; она осветила обширный круг нависших скал и темных де­ревьев. Из монастырской часовни мерцал слабый краснова­тый свет, и время от времени слуха достигали низкие тона полуноч­ного пения.

Может быть, лучше носить монашеский клобук, поститься, петь и преклонять колени перед святынями, чем быть сдержан­ным, благодарным и молящимся в обычном суетливом мире? Но я сомневаюсь.

Покинув Бойрон под ружейную стрельбу и обычные добрые пожелания, «Роб Рой» пустился дальше. Час за часом Дунай нес нас в безветрии между высокими скалами. Вода была необыкно­венно чистой; можно было видеть ямы на дне далеко внизу.

Я так увлекся наблюдением за движущейся в воде рыбой, пытаясь достать ее своим длинным веслом (ни разу не задел ни одной), что забыл смотреть по сторонам; лодка с шумом врезалась в какие-то кусты, и ливень из листьев, мусора и пауков прогнал мою задумчивость.

Предупрежденный этим случаем, я вспомнил о своем долге впередсмотрящего, и около часа мы быстро бежали вперед по узким протокам и небольшим порожкам. Пришлось и вылезать из лодки, и перетаскивать ее через более крупные препят­ствия. Потом я опять стал заглядываться на вершины над голо­вой, парящих над ними орлов и ясное голубое небо надо всем этим, а «Роб Рой» наехал на подводный камень, и мне при­шлось ловко выпрыгивать, чтобы спасти его от аварии. Целыми днями я ходил босой и в подвернутых штанах, готовый в любую ми­нуту лезть в воду. Это было вполне удобно, так как палящее солнце сушило все в несколько минут.

Только по своему опыту можно ощутить физическое, телес­ное удовольствие от такой жизни, испытываемое человеком в добром здравии и в хорошем расположении духа, да еще с хоро­шей лодкой и среди великолепного пейзажа.