Бесплатный фрагмент - Зыбкая тень

1

— Красавец какой! — вполголоса сказала женщина своей спутнице, когда автобус, покачиваясь и поскри­пывая, поворачивал на перекрестке. Стояли они на задней площадке у окна возле прораба Виталия Трофимовича Маркелова.

— Тут, говорят, таких домов целый микрорайон будет, — ответила спутница.

Маркелов понял, что разговаривают они о новом доме, который на повороте стал виден в окно автобу­са. Отделочными работами в нем руководил Виталий Трофимович. Дом под утренним солнцем был действи­тельно хорош: белый, светлый. Издали не были видны забрызганные шпаклевкой стекла. «На балконах стены выкрасим в зеленоватый цвет, совсем расцветет!» — подумал Виталий Трофимович и хотел сказать это женщинам, но автобус затормозил, заскрипел, двери, шипя, распахнулись. Маркелов вышел на тротуар и еще раз взглянул на освещенный солнцем дом. «Хо­рош! Хорош! И планировка хороша, не то что прежде строили!» — подумал он об устаревшем проекте, по которому до недавнего времени монтировал дома до­мостроительный комбинат.

Маркелов двинулся по тротуару мимо щитов с объ­явлениями и газетами. Возле одного из них, широко открыв застекленные рамы, парень прикалывал кноп­ками листок — объявление о розыске преступника. Не­сколько любопытных, ожидавших автобуса, стояли рядом. Парень закрыл рамы и отошел. Виталий Тро­фимович приостановился возле щита. У него были причины интересоваться уголовными историями. Между желтых, выцветших на солнце и известных Маркелову плакатов только что приколотый листок выделялся своей белизной. С размытой фотографии смотрел на Маркелова худощавый парень с коротко остриженными волосами. Облик его был знаком. По­раженный Виталий Трофимович не сразу оторвался от лица преступника, чтобы прочитать имя, а когда уви­дел черные слова: «Разыскивается особо опасный пре­ступник Анохин Степан Игнатьевич», у него перехва­тило дыхание. Шея одеревенела. Виталию Трофимови­чу показалось вдруг, что разыскивается он, Маркелов, и об этом уже догадались все: вывернут ему сейчас руки за спину и поведут в милицию. Неодолимо захо­телось отойти потихоньку, на цыпочках, от щита и бе­жать, пока не скроешься. Маркелов сглотнул несколь­ко раз, освобождаясь от внезапно подступившей тош­ноты, и стал читать дальше, надеясь узнать, что Анохин совершил на этот раз. Но об этом не говорилось. Маркелов с Анохиным смотрели друг на друга. И был Анохин точно таким, каким его запомнил Виталий Трофимович.

«Придет! Точно придет! — с тоской подумал Вита­лий Трофимович, отходя от щита. — За деньгами ладно бы, отдам хоть все… Как бы отсиживаться не пришел!» Вдруг вспомнилась ему Лида, жена, вспомнилось, как утром за завтраком отчего-то грустно стало, когда он увидел дочурку Леночку, заспанную, в длинной ночной сорочке — она босиком шлепала по паркету, направля­ясь в туалет, и остановилась перед дверью, глядя на него прищуренными спросонья глазами. Грустно ста­ло, словно в командировку собирался. Никогда с ним такого не было. Нехорошо это! «Не предчувствие ли встречи с Анохиным? — думал Маркелов. — Придет! Нужно приготовить деньги!..»

Познакомились Анохин с Маркеловым пять лет назад в милиции. Оба попали в изолятор первый раз. Обстановка там была им одинаково непривычна. Оба сторонились шумных, старающихся казаться бывалы­ми, временных соседей. Чтобы не быть в одиночестве, потянулись друг к другу… Прораб Маркелов попался на краже линолеума, а Анохина обвинили в ограбле­нии колхозной кассы. Когда стало ясно, что Анохину не выпутаться, а Маркелова управление возьмет на поруки, Анохин рассказал новому приятелю, где спрятал довольно большую часть денег из колхозной кассы. Рассказал потому, что опасался, что до его выхода из колонии денег в тайнике не окажется. Нена­дежное было место. Прятал впопыхах. Маркелов мог пользоваться теми деньгами, но вернуть должен был половину по первому требованию Анохина. Виталию Трофимовичу деньги тогда были нужны.

Маркелов весь день на работе нервничал, не поки­дало ощущение, что за ним наблюдают, постоянно хотелось оглянуться. И он не выдерживал, оглядывал­ся. На другой день, в четверг, тревога притупилась, стала отпускать, а в пятницу утром начальник потре­бовал, чтобы он обеспечил работу в выходной день, в субботу, иначе отделку дома в срок не закончить. Виталий Трофимович, бегая по этажам, забыл о Анохине, забыл о своей тревоге.

2

Начальник уголовного розыска Батурин вызвал к себе оперуполномоченного Морозова. Когда тот во­шел в кабинет начальника, там сидел парень: аккурат­ный пиджак, галстук.

— Познакомься, Валерий Григорьевич! — сказал Батурин Морозову, и парень быстро поднялся. — Ни­колай Егорович Чистяков, оперуполномоченный, пока по документам, а настоящего оперуполномоченного из него должен сделать ты!

— Сделаем! — усмехнулся Морозов, пожимая руку Чистякова.

Лицо парня ему понравилось: энергичное, волевое, взгляд доброжелательный.

— Это одно! — продолжал Батурин и указал рукой на стул: — Садись… Не успели мы объявление о розыс­ке Анохина вывесить, как вот, первый сигнал! — Батурин поднял над столом листок из школьной тетради и заглянул в конец письма. — Гражданка Стыркина пи­шет, что видела Анохина возле кинотеатра «Зенит» с женщиной в розовом сарафане. Мужчина высокого роста, кареглазый, нос прямой, лоб высокий, коротко остриженный, худощавый… с усами… Приметы совпа­дают, а усы отрастить недолго… Как видите, Валерий Григорьевич, Анохин объявился у нас… к сожалению, конечно… Раньше занимался им ты, займись снова…

Николай Чистяков слушал Батурина с деловым видом, чуть нахмурив брови, старался не пропустить ни слова. Начальник уголовного розыска был похож на учителя истории, перед которым Чистяков сильно робел в школьные годы и всегда смущался, когда учитель обращался к нему, хотя говорил он ровным, даже ласковым голосом. Батурин говорил точно так же, неторопливо и обстоятельно, словно объяснял но­вую тему урока.

— Сомневаюсь я, чтобы такой неглупый человек, как Анохин, полез в город, где можно знакомых встретить и погореть, — сказал Морозов, подставляя руку под прохладную струю воздуха от вентилятора, который, тихонько урча, поворачивал свою белую го­лову то к Батурину, то к нему. — По таким приметам и меня за Анохина принять можно: нос прямой, глаза карие, лоб высокий, рост выше среднего…

— Верно!.. Но давай размышлять! Давай поставим себя на место Анохина… Допустим, мы с тобой взяли кассу. Я ушел с деньгами, а ты попался и рассказал все обо мне. Объявлен розыск. Что мне делать? Что бы ты стал делать на месте Анохина, Николай Егорович? — обратился Батурин к Чистякову.

Николай не ожидал вопроса, смутился, но быстро нашелся:

— Пришел бы с повинной!

Батурин и Морозов засмеялись.

— Приходят, приходят после объявления всесоюз­ного розыска, но на это надеяться не надо…

— У меня было бы два варианта, — серьезно сказал Чистяков. — Первый — перейти на нелегальное поло­жение и второй — купить документы на другое имя!

— Верно! И что бы ты выбрал из двух версий, Валерий Григорьевич? — взглянул Батурин на Морозо­ва. — Характер Анохина тебе известен!

— Второй, конечно!.. У него были документы на другое имя, почему же и снова там не достать?

— Там уж нельзя! Доставал Анохину его сообщ­ник…

— Но я могу купить в другом городе, зачем мне соваться в Красногорск?

— Где? Ты когда-нибудь читал объявление: прода­ются, мол, документы, — пошутил Батурин. — Анохин с преступным миром связан не был. Это тобой установлено! Конечно, он мог узнать адреса, когда отбывал срок. Познакомился он с сообщником там… Мог!.. — Батурин вспомнил о Штронине, заводском ху­дожнике, который был судим несколько лет назад за изготовление фальшивых документов, и спросил: — В каком Анохин институте учился?

— В художественно-промышленном…

— А Штронин?

— Там же!

— Проверьте, не однокурсниками ли они были?

— Нет-нет! Анохина перед судом с третьего курса отчислили, а Штронин в то время уже срок отсидел. Диплом у него был.

— Но исключать возможность, что они были зна­комы, мы не можем! А если были знакомы, почему бы Анохину не рискнуть, не приехать к нему?

— Он ведь мог еще и до объявления розыска ку­пить у Штронина документы и умотать отсюда.

— Мог, мог, конечно. Но мог и подождать: объ­явят или не объявят розыск. Он ведь не знал, остался жив сообщник или умер. Выдал он его или нет? Версий много! А вот перед нами сигнал, — указал Батурин на письмо в руках Морозова. — А как Штронин поживает?

— Ничего подозрительного… Говорит, что с про­шлым распрощался…

— А где деньги взял на машину? Проверили?

— Мать у него в деревне умерла… На сберкнижке у нее мелочь была, но он утверждает, что мать сберкассе не доверяла. Дома держала деньги. Проверить нельзя. Да и заказ он солидный для завода перед праздником делал…

— Хорошо! Установите наблюдение за квартирой и дачей Штронина. Там мы можем Анохина встре­тить… Действуйте!

— Вы с Анохиным знакомы? — спросил Николай, когда Морозов привел его в свой кабинет.

— Знаком! Дружок мой закадычный! — усмехнулся Валерий Григорьевич, располагаясь за столом и до­ставая папку из ящика. — Лет пять назад он в колхозе сейф вскрыл. Меня к тому делу подключили… Пово­зиться пришлось… А теперь опыта набрался, легко не дастся!.. Если он вообще в нашем городе. К кому он сюда мог приехать? Действовал раньше в одиночку. Бывшие знакомые его — порядочные люди. Вряд ли кто осмелится скрывать его у себя. А вообще-то, черт его знает, человек он темный! В хорошем институте учился, мог бы художником стать. Все данные были! Я интересовался. Преподаватели в один голос утверж­дали — талантливый парень! А он стал таскаться по колхозам, халтуру искать и доискался до сейфа. И все, что взял, за две недели спустил!

Морозов, рассказывая, пробил две дырки в письме Стыркиной и вложил его в папку-скоросшиватель вме­сте с объявлением о розыске Анохина.

— А теперь что он сделал?

— В Сибири зарплату большого завода взял. Хоро­шо, что на этот раз был не один. А то б нам его не искать… — Валерий Григорьевич достал из ящика стола фотокарточку и обратился к Чистякову: — Слушай, Ни­колай… — он запнулся. Называть по отчеству парня почему-то не стал. — Слушай, Николай, отнеси-ка фотографию Анохина в лабораторию. Пусть срочно раз­множат… Вечером мы ее по ресторанам и танцплощад­кам развезем. В таксопарк тоже нужно занести… Чело­век он общительный, любит погулять, повеселиться. Если он у нас, то долго в норе не просидит. Официа­нты и таксисты не раз помогали нам в таком деле.

3

На втором этаже Маркелов встретился с маляром. Девушка несла в ведре зеленую краску для панелей.

— Люба, ты точно выходишь завтра? — по инер­ции спросил Виталий Трофимович.

— Я — Люда, — поправила его девушка. — Я же обещала, значит, выйду!

— Да-да, Люда, извини, я уж совсем закружился сегодня!

Девушка повернулась и пошла к открытой двери двухкомнатной квартиры, но возле порога останови­лась и сказала:

— На улице вас парень какой-то ищет… Вот он, смотрите! — указала она в окно лестничной клетки.

Виталий Трофимович нахмурился, нагнулся, чтобы посмотреть в низко, над самым полом расположенное окно, кто его ищет. Об Анохине он забыл и решил, что снова пришел Витька Заварзин, бывший приятель по строительному техникуму. Витька жил в зятьях. С же­ной не ладил. Сегодня она в очередной раз выставила его за дверь. Заварзин приходил утром к Маркелову, просился пожить недельку. Он знал, что у Виталия Трофимовича трехкомнатная квартира. Место есть. Но Маркелов не пустил, сказал, что у него живет теща. Теща у него не жила, а отказал он потому, что Завар­зин был бабником. Поэтому и с женой не ладил. Маркелов боялся, как бы Витька не стал приударять за его женой. Виталий Трофимович с раздражением ду­мал, как ему отвязаться от Витьки. Но от прорабской к подъезду уверенным шагом шел парень в розовой сорочке и джинсах, совсем не похожий на Заварзина. В руках «дипломат». Что-то знакомое было в облике парня. И чем ближе он подходил к подъезду, тем тревожнее становилось Маркелову. Когда парень бы­стро метнул взгляд влево-вправо, Маркелов вспомнил: «Анохин!» — и отпрянул от окна. На мгновение пере­хватило дух. Виталий Трофимович, осторожно ступая по лестнице, поднялся на один пролет, потом кинулся вверх, стараясь как можно бесшумнее опускать ноги на ступени. Так бежал он этажей пять, пока не задох­нулся. Остановился и, переведя дыхание, стал прислушиваться. Сердце разрывалось у самого горла.

— Девочка, ты Маркелова не встречала? — услы­шал он через минуту.

— Сейчас только наверх побежал!

Виталий Трофимович сразу сник, оперся на забрыз­ганные шпаклевкой перила, потом встряхнулся и не­ожиданно спокойно и деловито отправился вниз. Встретив звеньевого плотников, остановил его и гром­ко сказал:

— Саша, у вас клеймера не прибиты на чердачной двери. Срочно надо сделать! Не забудь!

Показался парень. Он неспешно поднимался по ступеням. Увидев Маркелова, улыбнулся и пошел на­встречу. А Виталий Трофимович разговаривал с плот­ником, не обращая внимания на Анохина, хотя каж­дый его приближающийся шаг давил и давил на него. Но ничем не выдал этого Маркелов.

— За клеймерами надо вниз бежать, в будку. Мо­жет, завтра, с утра? Зачем сейчас время тратить? — возражал плотник.

— Нет!.. Выход на чердак и на крышу сегодня ночью должен быть на замке!

Парень остановился в двух шагах от них и, когда плотник недовольно взял ящик и двинулся вниз, об­ратился к прорабу:

— Извините, вы Маркелов?

— Он самый! — повернулся Виталий Трофимович к нему и стал разглядывать Анохина. — Где-то встре­чались, а где не припомню, — улыбнулся он. — Вы не из газеты?

— Почти угадал! — усмехнулся Анохин.

— Степа! — воскликнул Маркелов и радостно шаг­нул к нему, протягивая сразу обе руки.

— Степа, Степа! — ворчливо заговорил Анохин и кинул взгляд на плотника, который, спускаясь, огля­дывался на них.

Они вошли в комнату.

— Значит, не забыл? А я боялся, что напоминать придется, — сказал Анохин.

— Долги свои я хорошо помню… Вернуть готов хоть завтра!

— Давай лучше не вспоминать о нем. Я не за этим… Нора мне нужна недельки на две. Отсидеться! И будем квиты!

Виталий Трофимович отвел глаза в сторону и стал дрожащими руками шарить по карманам в поисках носового платка. Потом он торопливо и нервно выти­рал вспотевшую шею и лоб и говорил:

— Понимаешь, я бы с удовольствием… Тем более, помня… Ну, сам понимаешь… Я сейчас ничего не имею с тем, прошлым… Дурость то была… Понимаешь, семья у меня… Жена, дочка… Кабы я один, то с удово­льствием… Прости, друг, не могу… А деньги я верну! Все!.. И теща у меня сейчас… Не надо лучше, а?

Анохин насмешливо следил за Маркеловым.

— Читал уже?

Виталий Трофимович ничего не ответил, только вздохнул.

— Взгляни-ка, похож я на того, кого ищут?

Маркелов глянул на Анохина и тут же отвел глаза, ничего не ответив. Общего было мало, можно сказать, ничего не было.

На фотокарточке был коротко остриженный парень с пустыми глазами и с неестественно откинутой назад головой, а перед Виталием Трофимовичем стоял молодой человек с аккуратной прической, с живыми глазами, в глубине которых теплился слабенький от­тенок грусти, особенно ощущавшийся, когда Анохин улыбался.

— Ну, похож или нет?

— Нет, — качнул головой Маркелов.

— А на преступника похож?

Маркелов снова отрицательно мотнул головой.

— Теща у тебя не живет! В трехкомнатной квартире найдется для меня уголок на две недели. Жене скажешь, что я приехал из другого города. Ясно? Выходить из квартиры буду не часто. За один день плачу «стольник». Где бы ты еще такого квартиранта нашел, а?

— Понимаешь, я не этого боюсь.

— Ну, что еще? — недовольно спросил Анохин.

— Семья у меня… жена, дочка…

— Знаю! Ну и что? — перебил Анохин. — Боишь­ся, что ли, как бы я к жене не подвалил? Спи спо­койно!..

4

Домой с работы ехали в автобусе. На душе у Маркелова было тягостно. Вся налаженная жизнь, все сча­стье семьи его висит на волоске. Любой неосторожный шаг квартиранта мгновенно разрушит все. А как неос­мотрительно ведет себя Анохин! Вместо того чтобы не привлекать внимания людей, влез в разговор с дев­чатами-малярами, которые были в автобусе, и рас­сыпается перед ними. На черта они ему сдались! А тем только дай похохотать. Виталий Трофимович стал прислушиваться к разговору. Анохин зубоскалил так складно, смешно, что даже Маркелов заулыбался и по­смотрел на него впервые со стороны. «Он парень при­ятный, — подумал Виталий Трофимович с каким-то об­легчением. — Перебьемся как-нибудь две недели… До­ма только не усидит он, наверно. Человек общитель­ный! Сколько он за день обещал — „стольник“? Сотню в день — это полторы тысячи почти за две недели. Видно, опять кассу грабанул?»

Выйдя из автобуса, Анохин весело помахал дев­чатам рукой, потом увидел гастроном рядом с оста­новкой и потащил туда Маркелова. Купил коробку конфет, шоколадку и бутылку шампанского. Анохин был в хорошем расположении духа. Теперь, думал он, есть где переждать, пока не найдет новые документы. А потом можно будет вычеркнуть Анохина Степана Игнатьевича из списков и начинать новую жизнь.

Не успела открыться дверь в квартиру Маркелова, как раздался звонкий, чуть картавый по-детски го­лосок:

— Папа пришел!

Виталий Трофимович ежедневно слышал этот ра­достный возглас дочери. Но сегодня он воспринял его с грустью, словно перед разлукой, и подумал, что Лида поймет по его виду, что у него что-то неладно, и подтянулся, приободрился. Он пропустил вперед Анохина. Девочка разбежалась навстречу, но, увидев незнакомого человека, остановилась и оробела.

— Что же ты застеснялась, а? — ласково заговорил Анохин. Он поставил «дипломат» на пол и присел на корточки: — Ну, иди ко мне. Иди! Не бойся!

Девочка взглянула на отца. Он улыбался. Тогда она нерешительно подошла к Анохину. Он взял ее на руки, ласково приговаривая:

— Ну, вот и молодец!.. Как тебя зовут, а?

— Лена, — тихо ответила девочка.

— Аленка, значит! А меня — дядя Степа! Ну, вот и познакомились! Дядя Степа тебе конфеты принес и еще что-то, — Анохин присел с девочкой на руках возле «дипломата», свободной рукой откинул крышку, вытащил коробку конфет и отдал девочке, потом спря­тал шоколадку за спину. — Что у меня в руке? А?

Коробку конфет Лена взяла с удовольствием и по­тянулась через плечо посмотреть, что он прячет в руке за спиной.

— Э-э, не подглядывать! — засмеялся Анохин.

— «Аленка»! «Аленка»! — вдруг звонко завизжала Лена.

— Смотри-ка, сразу угадала! — удивился радостно Анохин и протянул девочке шоколадку.

— «Аленку» она любит больше всего, — ответил Виталий Трофимович, снимая туфли.

Он достал тапки из шкафа, стоявшего в коридоре, и бросил на пол возле Анохина. Наблюдая за до­черью и Анохиным, он думал: «А говорят, что дети прекрасно чувствуют людей и никогда не пойдут на руки к плохому… Может, просто Лена у нас такая ручная? Вроде бы не к каждому она раньше шла. А с ним, ишь, сразу освоилась!»

Лида все не выходила из комнаты, хотя, вероятно, слышала, что он пришел не один.

— Лида, у нас гости! — позвал Маркелов.

Слышно было, как в спальне торопливо захлоп­нулась дверь шкафа, и Лида ответила:

— Я сейчас!

А Анохин продолжал разговаривать с Леной, кото­рая с довольным видом крутила в руке шоколадку, а другой прижимала к груди коробку конфет «Ассорти».

— Похожа на тебя Аленка? — спрашивал Анохин. — Ну-ка, давай посмотрим… Смотри-ка! Прямо как с тебя написана!

Дверь спальни открылась, и вышла жена Маркелова, поправляя на ходу прическу. Она была небольшого росточка, полненькая, но нельзя сказать, чтобы чересчур, вся какая-то чистенькая, беленькая. Выйдя из ком­наты, она заговорила виновато:

— Ой, извините меня! Я как раз переодевалась!

— Ничего, ничего… — почему-то смутившись, про­бормотал Анохин.

От звука голоса Лиды у него на душе стало как-то тепло и покойно. «Понятно теперь, почему Маркелов не хотел, чтобы я у него жил!» — подумал он.

— Лида, это мой товарищ по техникуму. Он из Белгорода… Недели две у нас поживет…

— Конечно!.. Места хватит! — проговорила Лида, подходя знакомиться.

Анохин назвал себя, все еще чувствуя неловкость, словно он в грязных сапожищах ввалился в комнату на ковер. Девочка отдала матери конфеты, а потом и сама потянулась к ней.

— Проходите в комнату… Я сейчас поесть приго­товлю, — сказала Лида и взяла девочку, потом обрати­лась к мужу: — А у тебя на работе как? Все налади­лось?

— Куда там! — хмуро махнул рукой Маркелов. — Завтра, в субботу, работать…

5

Анохин вошел в комнату и остановился на поро­ге, удивленный. Такой комнаты он еще никогда не видел наяву: только в мечтах да в кино. Она, казалось, сама излучала приятный голубоватый свет. На стенах был нанесен колер какого-то необычного голубого не­бесного цвета, окно закрывали нежные капроновые шторы, портьеры были того же голубоватого цвета. На полу лежал большой ковер, в углу на тумбочке цветной телевизор. Высокая, под потолок, импортная стенка с резной инкрустацией на дверцах. Софа с наки­нутым на нее ковром у противоположной стены. Над софой третий ковер, поменьше. В одном из отделений стенки серебрился панелью японский магнитофон. Два глубоких кресла возле журнального столика со стату­эткой, изображающей купальщицу, которая с берега пробует ногой воду: не холодна ли?

— Проходи, что ты остановился? — пригласил Маркелов.

Он заметил, какое впечатление произвела комната на Анохина, и это приятно отозвалось в груди. Они сели на софу. Но Анохин тут же поднялся, прошелся по ковру туда-сюда, словно пробуя, хо­рошо ли ходить по нему, потом остановился напро­тив книжного шкафа и окинул взглядом корешки книг. Здесь были в основном собрания сочинений за­рубежных классиков. В комнату вбежала Лена, и Анохин повернулся к ней.

Маркелов молча наблюдал за дочерью и гостем. Он заметил, что Анохин возится с Аленкой не от скуки, а потому, что это нравится ему. И еще заметил Маркелов, что глаза Анохина, когда он разговаривал с девочкой, становились печальными и влажными. «Э-эх, дружок, видать, надоело шататься. Тянет к семье, к деткам!» — подумал Виталий Трофимович. Он встал, включил ма­гнитофон и обратился к дочери:

— Леночка, спляши! Спляши дяде Степе…

Девочка посмотрела на Анохина. Он отпустил ее.

Она выбежала на середину ковра, остановилась и хлоп­нула ладошками в такт музыке, потом стала притопы­вать ногами, вдруг ловко повернулась на месте и стала плясать.

— Молодец ты какая! — воскликнул Анохин.

А девочка все плясала. Споткнулась и села с раз­маху на ковер. Довольный отец подхватил ее на руки и стал целовать.

— Скажи дяде, кем ты будешь, когда вырастешь?

— Артисткой, — картавя, ответила девочка, повер­нувшись к Анохину.

— Ах ты, артисточка моя! — вновь стал целовать дочь Маркелов.

Лида позвала на кухню. За столом разговорились. Лида расспрашивала Анохина о его жизни, о семье. Маркелов нервничал. А Анохин врал, что развелся с женой, что у него тоже дочка есть, только чуть-чуть постарше Леночки.

— Жили мы с женой вроде хорошо, — теребил Анохин бумажную салфетку и говорил медленно, словно заново переживая прошлое. — Лучше, наверно, некуда! Дочка родилась… Я, когда уезжать из города собрался три дня дежурил в телефонной будке возле тещи­ного дома, ждал — не выведут ли ее гулять! Посмот­реть хотелось, хоть издали… Все было хорошо, пока жена на другую работу не перешла. Полегче, говорит! Я уж не заметил, как подружки у нее новые появились. Грубая она какая-то стала, недовольная всем… Я хва­тился, а изменить уж ничего нельзя… И разошлись… А развелись — все из рук валиться стало… В комнате тоска заедает, а выйдешь погулять, куда ни повер­нешься, вспоминаешь — там сидели, здесь гуляли, там целовались! Глупость всякая в голову лезла — витрину разбить или с милиционером подраться, чтоб в тюрь­му попасть… Потом решил уехать… Может, здесь, где устроюсь…

Анохин замолчал.

— Да-а! — вздохнула Лида. — Никогда не знаешь, откуда ее ждать, беду-то…

Анохин грустно и неотрывно смотрел в одну точ­ку, на тарелку с сыром, нарезанным тонкими ломти­ками. Лида со страданием глядела на него, не зная, как деликатнее оторвать Анохина от грустных воспоми­наний.

— Давайте допьем! — предложил Маркелов.

Анохин пил шампанское неспешно, глотками, от­хлебнет немного — и оторвется от бокала, отхлеб­нет — оторвется.

Зазвонил телефон. Маркелов вышел. Анохин от­вел взгляд от тарелки и посмотрел ему вслед. Слышно было, как Виталий Трофимович снял трубку и быстро ответил:

— Да! Здравствуй!

Затем наступила тишина, беспокойная долгая ти­шина. Нарушил ее приглушенный и взволнованный голос Маркелова:

— Ты же говорил тогда… Последний раз! А теперь опять?.. Я не могу… Пойми, не могу больше… И у ме­ня гость сейчас… Может…

Маркелов замолчал. Через минуту покорно и уста­ло ответил:

— Не забуду! Иду!

Он положил трубку, но долго не появлялся, потом вошел с сердитым и раздраженным лицом и развел Руками:

— Опять двадцать пять! Этот дом из меня все жилы вытянет! И все из-за этой бездарности… На комбинат какая-то шишка приехала… Требует немед­ленно быть… Скоро из постели в полночь вынимать будут… Человека сколько не видел, поговорить не дадут. Ты уж извини, Степа, я постараюсь побыстрее. Может, через часик буду! Вы посидите еще… Я побегу собираться!

Виталий Трофимович выскочил в коридор и мину­ты через две заглянул уже в пиджаке. Был он, по глазам видно, сильно взволнован чем-то.

«Неужели он так перед начальством дрожит?» — подумал Анохин и спросил у Лиды, когда за Маркеловым захлопнулась дверь.

— Что он так разволновался?

— Видать, не получается у него что-то… Нагоняя ждет! Раньше ему работалось лучше. Премии большие давали! Правда, и мотался он тогда — не дай бог! Худющий был, страх! Даже спал беспокойно… По­том вроде успокоился немного, поправляться стал. А тут начальство сменилось, все по-своему поворачи­вает…

Леночка потянулась за кусочком сыра. Она не до­стала и попыталась встать на коленях у матери.

— Лена, ты уже наелась, хватит с тебя, а то опять плохо будет, — усадила ее мать и продолжила: — В этом месяце ему нужно сдавать школу и дом. Витя за дом в основном отвечает, там дела шли хорошо, как обычно, а на школе отставали. Начальник новый взял людей с дома да на школу перевел на целую неделю. Школу-то сдали, а дом стоит… Витя изнерв­ничался весь!.. Завтра работать придется. А мы за ягодами в лес собирались! Я уж и с Галкой, подруж­кой своей, договорилась, а теперь отказываться при­дется…

— А вы бы вдвоем сходили? — улыбнулся Анохин.

— Она-то с мужем, а я одна не могу. Непривык­шая… Уже четыре года всюду вместе с Витей бываю…

Леночка пыталась слезть с колен матери, а она удерживала:

— Лена, сиди смирно! Дай с дядей поговорить!

Но девочка настойчиво вырывалась из рук.

— К дяде Степе! — капризно сказала она.

— Ну, иди, иди к дяде Степе, — отпустила ее мать. Анохин посадил девочку к себе на колени и вновь стал слушать Лиду.

6