Бесплатный фрагмент - Звёздный

Илья Тамигин

Звёздный

Посвящается моему другу на всю жизнь Игорю Смелову

Предварение

С чего начинается написание приключенческого романа? С сюжета — это раз. Сюжетов не очень много: дойти куда-то, найти что-то. Или добиться успеха в жизни: стать, скажем, царём. Ещё бывает, что надо раскрыть тайну или предотвратить катастрофу. Изобретение, которое перевернёт всю жизнь людей (колесо, например), тоже неплохо. Попутно изображаются боевые или интеллектуальные действия и любовь (как же без неё!).

Второе — это стиль изложения. Можно выбрать серьёзное изложение, ироническое, мистическое, а также стиль откровенного дуракаваляния.

Теперь, когда мы определились с первым и вторым, подумаем о героях. Главный герой. Какой он? Разумеется, с красивой душой и правильными ориентирами в жизни. Внешность не обязательно красивая. Главного героя надлежит описать достаточно подробно: не только, во что он одет и обут (типа, в белом плаще с кровавым подбоем), но и присущие только ему особенности личности. Заикание, косоглазие, привычка шмыгать носом. Ну, и темперамент, характер! Лёгкий или тяжёлый он человек в общении, держит ли слово, способен ли на благородные поступки и наоборот.

В романе, соответственно, должен присутствовать антигерой, к которому, несомненно, всё вышесказанное тоже относится. Кстати, антигерой не обязательно должен быть плохим. Достаточно того, что он активно противодействует главному герою в достижении цели.

Героиня. Тут всё несколько сложнее. Она часто гнёт свою, независимую линию, и прямолинейное описание любви, внезапно (или не внезапно) вспыхнувшей между ней и главным героем (или антигероем) не очень желательно в смысле читательского интереса. Антипатия намного привлекательней! Вспомним фильм «Анжелика — маркиза ангелов». Там красавица героиня прониклась отвращением к уродливому графу де Пейраку, и ему пришлось полфильма прилагать мощные усилия, чтобы переориентировать своенравную Анжелику.

Антигероиня. Тут всё ещё сложнее. Разумеется, мы вынуждены ввести этот персонаж для контраста. Обычно, для соблазнения главного героя с коварными целями.

Второстепенные персонажи. От них многое зависит! Вспомним деда Щукаря в наисерьёзнейшей «Поднятой целине»!

Описания природы. Увы, без них не обойтись! Злоупотреблять ими нельзя, иначе Читатель заскучает. Опыт показывает, что две-три строчки на каждые десять страниц текста, а то и реже, вполне достаточно.

Мистическая (фантастическая) составляющая произведения, если Автор решается её употребить, должна быть или очень мощной, или достаточно ненавязчивой, чтобы только оттенить действие, мотивировать поступки героев.

Между прочим, не рекомендуется императивно строить весь сюжет на, скажем, супероружии, которое у героя есть, а у остальных нет.

И самое главное: в романе должен быть обязательно упомянут Ленин! Или, хотя бы, памятник Ленину, или ссылка на его работы.

Таким образом, схема написания приключенческого романа довольно несложна. Нужно только облечь её в слова и выражения, не вызывающие у читателя отвращения и скуки.

Итак, начинаем!

От Автора

Эта история выдуманная, но в основу её положены реальные исторические штрихи. Все персонажи, населённые пункты, волшебные предметы, еда и напитки, а также синий цвет вымышлены. Реальны только Бог, любовь, верность долгу, жизнь и смерть. Если кто-нибудь уловит сходство кого-то с кем попало, то пусть радуется, что ему повезло. И ещё: Автор не несёт ответственности за любую идеологию, верования, а также поступки действующих лиц.

Эпиграфы

— Индия, о высокочтимый мой учитель,

находится почти на самом краю земного

диска…

Л. И. Лагин. «Старик Хоттабыч»

Не счесть алмазов в каменных пещерах,

Не счесть жемчужин в море полудённом

Далёкой Индии чудес.

Н. Римский-Корсаков. Опера «Садко».

Ария индийского гостя

Пролог

1792 год.

Шевалье Рей де Сен Жени кряхтя вылез из кареты у особняка принца Нассау-Зигена, своего доброго знакомого. Петербургский дождь, мелкий и противный, облепил его. Выругавшись, француз заковылял к крыльцу. Колено, поражённое проклятой подагрой, не позволяло идти быстрее, поэтому враз намокли усы. На нетерпеливый стук молотка швейцар открыл дверь и склонился в поклоне:

— Проходите, сударь. Принц ждёт вас!

Сбросив на руки слуге плащ и шляпу, де Сен Жени зашагал, постукивая тростью, через анфиладу комнат в кабинет хозяина. Принц, одетый в домашнее платье, встретил его стоя у письменного стола. Мельком окинув взглядом кабинет, особенно задержавшись на огромном глобусе в углу, француз поздоровался:

— Гутен таг, Гюнтер!

— И тебе бонжур взад, Рей! — улыбнулся пруссак, — Скверная погодка, а? Я прикажу подать вино и сигары.

— Лучше глинтвейн. Я весь продрог!

Ароматный горячий напиток пришлось ждать всего несколько минут, в течение которых мужчины наслаждались сигарами. Залпом осушив бокал, де Сен Жени крякнул и расправил усы.

— Совсем другое дело!

Принц ухмыльнулся и погладил лысину, ибо был без парика.

— Про погоду поговорили. Теперь рассказывай, с чем пришёл!

Де Сен Жени налил себе ещё, посмаковал.

— Мой король поручил мне предложить императрице… некий проект. Устрой мне с ней аудиенцию, пожалуйста.

Глаза Нассау-Зигена вылезли из орбит:

— Но почему ты? Ведь, есть же у вас в России посол…

— Король поручил это деликатное дело мне, ибо посол, господин Форжерон, слишком заражен революционными идеями. Что с него, с буржуа, взять. Есть опасение, что он может разболтать тайну англичанам.

Принц задумался. Он был другом светлейшего князя Потёмкина, поэтому устроить французишке аудиенцию с Екатериной будет не трудно. Но…

— Ты знаешь, Рей, я совсем на мели. Сижу без гроша… Хотел скромный, персон на восемьдесят, бал задать в декабре, а на какие шиши? И обносился я. Новая шуба нужна на зиму. Две!

Де Сен Жени, обладавший острым умом и сообразительностью, намёк понял.

— Чем я могу тебе помочь, Гюнтер?

— Ну-у… двенадцать тысяч помогли бы мне не умереть с голоду…

— Я могу подкрепить тебя только пятью, — твёрдо заявил эмиссар Людовика XVI и многозначительно позвенел золотом в карманах камзола.

Поняв, что больше из француза не выжмешь, принц вздохнул:

— Ладно. Когда надо?

— Как можно быстрее. В течение дней десяти, хорошо?

Пруссак кивнул.

Через неделю они вошли под гостеприимные своды Зимнего Дворца. Их проводили в кабинет Потёмкина.

— Позвольте представить вам, светлейший: шевалье де Сен Жени, специальный посланник Людовика XVI, — раскланялся принц.

Князь внимательно присмотрелся к шевалье. Не молод, далеко за тридцать. Полноват. Хром (подагра?). Но лицо умное, волевое.

«Непрост француз! Да король Луи и не пошлёт абы кого с секретным проектом!» — заключил Потёмкин и улыбнулся:

— Добро пожаловать, сударь.

Поклонившись согласно этикету, де Сен Жени шагнул вперёд.

— Что привело вас ко мне? И к императрице? — спросил Потёмкин по-русски.

— Я послан моим королём предложить Её Величеству некий секретный проект… совместную франко-русскую военную экспедицию в Индию, — ответил де Сен Жени на том же языке.

Услышав слово «Индия» принц Нассау-Зиген навострил уши и горько пожалел, что русского языка не знает. Суть разговора пройдёт мимо него! Он жил в Санкт-Петербурге более десяти лет, но не озаботился выучить местное наречие. А зачем? С простонародьем беседовать? Все знатные люди говорят и по-немецки, и по-французски.

— Нихрена себе! — восхищённо пробормотал Потёмкин, приподняв бровь над зрячим глазом,

Он жестом подозвал гвардейца-порученца и что-то ему сказал вполголоса. Тот звякнул шпорами и быстро вышел. Пока его не было, все трое молча курили, а принц ещё и конфузился, так как понял русское выражение светлейшего князя. Вернулся офицер через десять минут и подал князю знак. Даже не рукой, а глазами. Ну, подмигнул, типа. Потёмкин встал

— Ну, что же. Пойдёмте со мной, государыня ждёт вас. Там и расскажете подробно.

И все трое отправились в путь по залам Зимнего, галереям и переходам. Де Сен Жени головой не вертел, но роскошь — всякие статуи, картины, барельефы и гобелены — настырно лезла в глаза.

«М-да-а… Версаль отдыхает, а Лувр и Тюильри, вообще, завистливо курят в сторонке!» — подумал он, пряча улыбку.

По дороге Потёмкин посоветовал вполголоса:

— С государыней говорите громко и отчётливо, но не орите. Излагайте дело коротко, лишь самую суть.

Наконец, два рослых лакея в раззолоченных ливреях, стоивших, на взгляд, двухмесячного жалованье шевалье, отворили двери. Мажордом (или кто он там) громко провозгласил:

— Светлейший князь Потёмкин, принц Нассау-Зиген и кавалер де Сен Жени!

Войдя в кабинет, де Сен Жени сразу понял, что приём будет неформальный: императрица сидела на диване около кофейного столика. Перед ней дымилась чашечка кофию — любимого напитка, который сия шестидесятитрёхлетняя старушка выпивала до семнадцати чашек в день.

Все трое низко поклонились и, дождавшись приглашения, сели на позолоченные стулья. Кофию им не предложили.

— Тебя я сегодня уже видела, Гриша, — улыбнулась царица и перевела взор на Нассау-Зигена:

— Как поживаете, земляк?

Она родилась в Пруссии, и вопрос был задан по-немецки.

— Спасибо, просто прекрасно, Ваше Величество! Лучше и лучше день ото дня! — энтузиастически ответил принц.

Екатерина кивнула и заговорила с де Сен Жени. По-русски заговорила.

— Григорий Александрович поведал мне, что у вас есть ко мне поручение от моего венценосного брата Людовика.

— Да, Ваше Величество, — наклонил украшенную париком голову француз.

Нассау-Зиген слегка обиделся, что его опять исключили из разговора, но виду не подал.

— Излагайте, сударь, — велела царица.

И де Сен Жени, открыв папку, начал:

— Мой король разработал план совместной военной франко-русской экспедиции в Индию с целью ослабления позиции Великобритании и укрепления на сем субконтиненте французского и российского влияния.

«Попросту говоря, вырвать эту сахарную косточку из пасти британского льва!» — хором подумали императрица и Потёмкин.

— Французская армия перейдёт Дунай, переплывёт Чёрное Море и двинется по южной России через Таганрог, Царицын и Астрахань. В дельте Волги предполагается соединиться с российскими войсками. Переплыв Каспийское Море, соединённые силы высадятся в персидском порту Астрабад. Затем, через Герат и Кандагар достигнут Кашмира. Это огромная, богатейшая страна, часть бывшей империи Великих Моголов. Британских войск там мало, только несколько гарнизонов. Туземные же войска, подчиняющиеся британской администрации, не окажут выраженного сопротивления, ибо вторжение будет проходить под лозунгами поддержки Ислама и грядущего восстановления правления династии Великих Моголов. Скорее, наоборот: и население и армия будет расценивать франко-российских солдат как освободителей и друзей. Весь поход, если считать от выступления из Франции, займёт около полугода… Вот, извольте, Ваше Величество: подробная записка и карты, а также калькуляция необходимого количества войск и артиллерии.

Де Сен Жени поклонился и положил папку на стол.

На лице Екатерины, опытной картёжницы, не отразилось ровным счётом ничего. Потёмкин слегка нахмурился. После продолжительного молчания царица произнесла ровным тоном:

— Сие нуждается в осмыслении и обсуждении с компетентными специалистами. Мой брат Людовик получит ответ позже… Вас известят, кавалер де Сен Жени.

Поняв, что аудиенция окончена, француз встал и, кланяясь, вышел, сопровождаемый принцем. Тот мысленно рвал волосы на фактически лысой голове: он присутствовал при обсуждении величайшей тайны, грандиознейшей авантюры столетия — и не понял ничегошеньки! Только название городов: Астрахань, Кандагар и, вроде бы, Герат. Если бы только он мог внятно пересказать услышанное англичанам!

Де Сен Жени угадал его мысли, начертанные на лице пруссака заглавными литерами, и усмехнулся:

— Я не советую тебе, Гюнтер, пытаться продать это англичанам. Это… очень вредно для здоровья. А несколько золотых рублей, я полагаю, достаточно, чтобы ты забыл об этой аудиенции?

— В смысле, несколько? Пять тысяч! Ты мне их должен за то, что я замолвил слово Потёмкину!

— А! Действительно! Но я имел в виду ещё пять за молчание. Жадюги бритты столько не дадут даже за подробный план, а ты знаешь только о его существовании…

Нассау-Зиген намёки понял и решил помалкивать.

Тем временем Екатерина вопросительно взглянула на Потёмкина. Тот отрицательно покачал головой:

— Авантюра, матушка. Не связывайся. Шибко далеко, да и ненадёжно.

— Индия, Гриша!

— Ну, Индия, ну и что? Даже если всё и получится, как потом с Людовиком договариваться будешь? Хуже нет, чем власть делить! Он одеяло на себя потянет, не сомневайся! А трофеи? У французов глаза-то завидущие, а руки-то загребущие! Как бы потом не пришлось с ними в Европах воевать из-за индийской добычи!

— Да и я того же мнения… Но записку почитаю на сон грядущий.

Принятие решения такого масштаба, безусловно, требовало изрядного времени. Де Сен Жени терпеливо ждал. Но в начале сентября пришло известие, что Людовик арестован и заключён в Тампль вместе с остальными членами своей королевской семьи. А 21 сентября он лишился титула короля Франции и был обвинен в государственной измене. Стало не до интервенции.

Французская Революция пожаром Террора полыхала по стране, не щадя никого. Крестьяне и дворяне, буржуа и военные гибли тысячами. Иногда по приговорам судов, но гораздо чаще по требованию толпы, вдохновлённой революционным правосознанием. Возникла и пала, утопленная в крови, Парижская Коммуна. В 1793 казнили Людовика, а чуть позже — его жену, Марию-Антуанетту. Гильотина, оттяпавшая головы королевской четы, сейчас экспонируется в Лувре. В том же году заколот Шарлоттой Корде Марат по кличке «Друг Народа». В 1794, в ночь на 10-е термидора казнён без суда и следствия один из вождей Революции, Максимилиан Робеспьер с братом Огюстеном, а также соратниками, числом двадцать. Новых и новых лидеров возносило на гребень волны Революции, но все они были сметены ураганом Большого Террора.

Кроме одного: Наполеона Буонапарта, артиллерийского лейтенанта, а затем и генерала, произведшего 18 брюмера 1799 года государственный переворот и ставшего Первым Консулом Франции. Железной десницей круглолицый корсиканец навёл в стране порядок. А затем начал наводить порядок и в Европе, продолжив войну с Австрией, начатой до него Конвентом.

Это его шевеление сильно обеспокоило Англию, которая видела порядок в Европе со своей точки зрения. Она немедленно поссорилась с Наполеоном и попыталась вступиться за жалобно верещавшую Австрию. Наполеон обиделся и показал островитянам клыки, пригрозив вторжением. Но вторжение — дело сложное, его быстро не организуешь, тем более что флот Его Величества короля Георга III был намного сильнее французского. Пришлось кастрюльку с этой идеей переставить на дальнюю конфорку, тем более, что других дел было невпроворот.

«Как бы этих бриттов укусить побольнее?» — ломал голову будущий император.

А Императору и Самодержцу Всероссийскому Павлу I Наполеон был люб! Они поддерживали, как тогда выражались, «приязненные сношения». Объединяла их также нелюбовь к Англии. Павел не мог простить захват англичанами Мальты, ведь он был Великим Магистром Мальтийского Ордена! Мечта напакостить бриттам тлела раскалённым угольком в его сердце.

И вот! Разбирая личные архивы матери, он наткнулся на папку с планом вторжения в Индию российской и французской армий! Изучал сей план долго (три дня) и проникся идеей.

«Что же матушка-то оплошала… Впрочем, революция у французов тогда была, Людовика свергли, а потом и вовсе растовокали… А в одиночку не решилась!»

Приказал срочно вызвать Суворова. Уже через три часа тот вошёл в кабинет, чеканя парадный шаг. Остановился, козырнул:

— Генералиссимус Сашка Суворов по вашему приказанию прибыл!

Павел обнял его:

— Всё дурачишься, старый хрыч!

— Ну, как же без этого? Скучно, царь-батюшка!

— Садись, дело есть. Враз твоя скука расскучается!

Суворов быстро читал бумаги, отставляя их от глаз на расстояние вытянутой руки. Пользоваться очками и прочими лорнетами он считал за недостойное офицера занятие. Закончив изучать документ, он поднял выцветшие глаза на Павла. Тот отметил, что глаза горели энтузиазмом.

— Ну? Что скажешь, Александр Васильич?

— Сложно… но можно! — убеждённо ответил генералиссимус, — Ничего, если я это с собой возьму? А, твоё величество? Надо не наспех изучить.

— Забирай, конечно! — махнул рукой император, и Суворов ушёл.

Вернулся он уже через неделю. План был изрядно переработан и детализирован. Павлу понравилось. Было написано обстоятельное письмо Наполеону, в котором предлагался военный союз против Англии с приложением плана вторжения в Кашмир.

Наполеон письмо прочитал и тоже восхитился идеей обрезания Британской Империи. Но свободных войск на тот момент не было, и он предложил отложить сие мероприятие на пару лет, когда справится с делами в Европе.

Павла это не устраивало. Он, вообще, был нетерпелив. Снова был вызван Суворов.

— Александр Васильич! Буонапарт мнётся. Дескать, войск сейчас нет, да и более неотложные дела одолевают. Года, говорит, через два соберётся. А это всё равно, что никогда! Я и решил: мы начнём, а он пущай подтягивается, когда сможет. Отредактируй план с учётом новых обстоятельств. Задача ясна? Хочу уже в следующем году!

— Так точно, ясна, Твоё Величество! Всё сделаю! — козырнул генералиссимус.

Но — увы! Через три дня, 18-го мая 1800-го года прилетел Ангел Смерти и забрал душу Князя Италийского, графа Суворова–Рымникского, раба Божия Александра.

Погоревав и посокрушавшись, что план вторжения так и не был разработан с учётом позднейшего участия Франции, Павел решил действовать на авось.

«Пошлю войско, авось, да получится!»

И приказал вызвать Василия Орлова — Войскового Атамана Войска Донского, генерала от кавалерии. Тот прибыл в сентябре.

— Слушай, Василий Петрович, — начал царь.

— Я весь внимание, Ваше Величество!

— Не перебивай, а то собьюсь. Значит, решили мы с Буонапартом Индию воевать. Но он сейчас не может, подтянется позже. А начнёшь ты! К январю соберёшь всё Войско Донское в сборные места и готовься идти на Оренбург. Кашмир, куда вы направляетесь, управляется одним главным владельцем и многими малыми. Англичане имеют у них свои заведения торговые, приобретенные деньгами или оружием. Соответственно, цель такая: всё сие разорить и угнетённых владельцев освободить и лаской привесть России в ту же зависимость, в какой они у англичан. И торг обратить к нам!

Павел отпил воды и продолжил:

— Помни, что дело вам до англичан только, и мир со всеми теми, кто не будет им помогать. Так, проходя их, уверяйте о дружбе России, о поддержке Ислама, и идите на Герат и Кандагар, и там на англичан. Мимоходом утвердите Бухару, чтоб китайцам не досталась. В Хиве высвободите наших пленных подданных: их там много тысяч. Карты мои идут только до Хивы и до реки Аму-Дарьи, а далее твоё уже дело достать сведения до заведений английских и до народов индийских, им подвластных.

Он взял со стола пухлую папку и протянул Орлову:

— Вот, возьми! Здесь всё, что тебе потребно.

Тот взвесил её на руке, спросил:

— А пехота, Ваше Величество? А артиллерия?

— Артиллерию и пехоту Буонапарт пришлёт вслед за вами. Но лучше, кабы вы то одни сделали.

Орлов козырнул и хотел уже уйти, но Павел жестом задержал его и отчётливо произнёс:

— Все богатства Индии, добытые в сем походе — твои.

Орлов аж споткнулся…

Так, волею Императора и Самодержца Всероссийского, началась эта история.

Глава первая

В январе 1801-го года Орлов получил приказ выступать, и Всевеликое Войско Донское пришло в движение. Четыре отряда, общей численностью 22000 выступили на Оренбург. Впереди ехал сам Орлов, негромко ругаясь в усы, и генералы, командиры полков: Платов, Бузин, Денисов и Боков. Подготовка похода была плохая: недостаточно было провианта и фуража. Погода держалась мерзопакостная — то метель, то оттепель. Кони по самые бабки вязли в грязи, не говоря об обозах, поэтому движение шло медленно.

Есаул Звёздный, начальник полковой разведки, покачивался в седле и дремал. В лёгком своём сне он заново переживал прощание с дочкой, пятилетней Алёнкой. Она осталась в Подольске с бабушкой Марией, матерью есаула. При расставании Алёнка серьёзно поцеловала и перекрестила отца и сказала так:

— Да минует вас всякое лихо, папенька. Возвращайтесь, я вас ждать буду. А вот этого возьмите с собой! Будет вам оберег.

И протянула огненно-рыжего котика-подростка Шуршика.

Сейчас кот сидел за пазухой у хозяина и тоже дремал. Проблем у есаула с ним не было. Пищу себе хищник добывал сам, ночью ввинчивался Михаилу под бок и мурлыкал, а с началом движения ловко запрыгивал на круп коня, где обычно и ехал, лишь иногда перебираясь за пазуху погреться.

Близился конец февраля. Конница приближалась к Саратову. На ночь остановились в каком-то селе, где есаула нашёл генеральский вестовой.

— Ваше благородие, вам приказано к генералу!

Приказ начальника — закон для подчинённых! Слезши с коня, Звёздный строго приказал Шуршику:

— Охраняй!

Кот понятливо мяукнул.

Перешагнув порог избы, в которой разместился генерал Платов, есаул и не подозревал, что его судьба отныне изменится немыслимым образом.

— Есаул Звёздный по вашему приказанию прибыл!

Матвей Иванович кивнул:

— Вольно. Садись, Михаил Романыч.

Тот сел на табуретку, привычно придержав шашку, чтоб не путалась в ногах.

— Значит, так, — деловито начал Платов, — Слушай боевую задачу. Не мешкая ни часу, берешь свою разведку, обе сотни, и идёшь прямо на Хиву, нас не дожидаясь. Весна нынче ранняя, лёд только что сошёл, поэтому, чтоб быстрее двигаться, по Волге сплавишься до Астрахани, Каспий переплывёшь в Астрабад, а там напрямки, через степь. В Хиве иди к хану и требуй освободить русских полоняников. Вот Государев рескрипт, вручишь ему, — генерал протянул засургученный пакет.

— Держись нагло, спесиво. Дескать, основные силы грядут в скорости и, ежели хан не подчинится, то мало ему не покажется. Так-то у нас с Хорезмом мир, но хан намёк понять должон. Затем, подходящих проводников сыскавши, иди на Герат. Там уже могут быть англичане. Действуй по обстановке. Разрешаю врать, что ты только разведку делаешь. Впрочем, это и не враньё, а святая правда! Да они, англичане, и не будут докапываться. Мало ли, зачем русские казаки объявились. Маршрут зарисуй на карту, отошли мне, а то мои карты только до Хивы. Всё ли понял правильно, запомнил ли хорошо?

— Так точно, Ваше Высокопревосходительство! Запомнил! Разрешите вопрос?

— Спрашивай.

— После Герата куда… или вас дожидаться?

Генерал встал и прошёлся по избе, заложив руки за спину, ибо был в затруднении. Конечная цель похода войскам ещё не была объявлена…

«Придётся сказать! Не топтаться же разведке в Герате»

Он посмотрел на есаула в упор:

— После Герата пойдёшь на Кандагар. А потом — в Кашмир. Город Сринагар… ежели получится.

Платов сел к столу и быстро написал что-то на листе из бювара. Посыпал песочком, поставил личную печать. Сложил, запечатал четырьмя сургучными печатями.

— Вот приказ. Вскроешь, когда достигнешь Сринагара.

У скромного есаула Звёздного аж дух захватило!

«Вот оно что! Индия! Мы идём на Индию, чтобы… Чтобы что? А! Не моего ума дело. Однако раз государь приказал — дойдём и до Индии! Порвём англичан!»

Вернувшись к себе, принялся распоряжаться. Дневной переход уже закончился, но приказ был: «не мешкая ни часу!». Две сотни разведчиков, недовольно ворча, построились.

— Слушай мою команду! — протяжно проорал есаул, — Напра-во! Рысью… марш!

Его целью была Волга, вернее, большая деревня Гурьево в двухстах верстах ниже Саратова. Там был затон, в котором зимовало множество судов, а значит, можно будет разжиться плавсредствами.

В деревню пришли уже ночью, кое-как разместились на постой. Домов было мало, пришлось набиваться по восемь-десять человек в избу. Звёздный со своим помощником, хорунжим Рыковым, ночевали вдвоём, если не считать старика хозяина со старухой.

— Что за спешка, Михаил Романыч? — сонным уже голосом поинтересовался Рыков, — Давеча не сказали.

— Ага, некогда было. А приказано нам срочно идти на Хиву, а оттуда на Кандагар, который в Афганистане, — подавив зевок, ответил командир.

— Ого!!!

— Государева воля.

Более из темноты не донеслось ни звука — хорунжий уже спал. Шутка сказать, пятьдесят вёрст по распутице проскакать, а потом ещё пятнадцать!

Михаил повернулся на бок. На лавку он для мягкости постелил бурку. Сон начал нежными пальцами поглаживать веки, когда на лавку вскочил Шуршик, от которого отчётливо пахло свежесъеденной мышкой. Он пощекотал усами щёку хозяина, мурлыкнул, и тот обнял его.

Опишем нашего героя, пока он спит. Ну, чтоб времени не терять зря.

Итак: рост выше среднего, телосложение плотное. Волосы тёмные, волнистые. Лицо овальное, густые брови, глаза зеленовато-карие. Нос крупный, с небольшой горбинкой. Усы густые, длинные, с закручивающимися кончиками. Рот широкий. Подбородок квадратный. На правой щеке сабельный шрам. Вдовец. Двадцать восемь лет от роду, на службе уже одиннадцать. Командиром разведчиков назначен за феноменальную память, позволяющую нарисовать план любой местности или вражеских позиций с большой точностью. Два Георгиевских Креста, вручённых самим Суворовым. Один из лучших стрелков в полку: на пари сбивал из ружья летящую ворону. Из пистолета — прямо, как у Пушкина: в туз в пяти саженях попадал. И саблей Михаил Звёздный владел превосходно, хотя и сокрушался, что в технике рубки лозы слаб. Но если на стол ставили три свечи, то он, с завязанными глазами, гасил их взмахом шашки, не повредив. Короче говоря, отменный воин и командир.

Наступило утро. После завтрака отряд двинулся к затону. Там, после недолгих препирательств с охраной в лице двух сторожей, реквизировали десять расшив.

— Да, как же так-то, Ваше Благородие, — канючили сторожа, — С нас же головы поснимают за расшивы-то!

— Вот вам расписка на каждую. Предъявят их владельцы войсковому казначею, он оплатит стоимость сполна. Не просто же так берём лодки, а для государева дела! — объяснил Михаил.

Сторожа покорились: всё равно военные по-своему сделают!

Судёнышки были примерно одинаковые, поэтому на каждое поместилось по двадцать казаков с лошадьми. Немного тесновато и неудобно, но бывало и хуже. Людей, способных управляться с парусами и рулём, нашлось в изобилии, так что Михаилу пришлось нанимать только лоцмана. Лоцман, пожилой сорокалетний мужик Агафон, потребовал пять алтын в день и харчи. А ещё полштофа водки ежедневно. От сырости. На взгляд Михаила, цена была высоковата, но Агафон мотивировал её своим «аграмадным опытом».

— Двадцать годков по Волге-матушке суда провожу, и ни разу никаких происшествиев не было: на мель, там, сесть, али утонутий. Хошь кого спросите, Ваше Благородие!

Лоцман был нанят.

К полудню закончили погрузку провианта и фуража, завели в трюмы коней. Шуршик отнёсся к путешествию по реке скептически: он не любил воду. Но, пошныряв по трюму, убедился, что поохотиться можно от души: крыс было изрядное количество.

«Ну и ладно! По воде, так по воде» — подумал он, — «А чтобы не скучать, буду сидеть где-нибудь на носу и пейзажами любоваться!»

Караван отчалил и двинулся вниз по течению.

— Не извольте беспокоиться, Ваше Благородие, — обещал Агафон, — Нынче вода высокая, паводок. Никаких, значит, мелей и перекатов.

— За сколько дойдём, как думаешь? — поинтересовался Михаил.

— Недели за две, не то за восемнадцать дён. Вам же коней пасти, да харчи закупать, да в баню сходить. Вот, кабы наспех, за десять дён долетели бы!

Михаил рассудил, что Агафон прав. В самом деле: и в баню надо, и коней на травку выпустить, чтоб не захворали, и казакам ноги размять.

Шуршик, сидящий у хозяина на плече, тоже одобрил идею увольнения на берег. У него наступила половая зрелость. Надо же её реализовать!

Плыли до самого вечера и уже в сумерках причалили в селе Загребино. На пристани их встретил встревоженный староста. Ему объяснили, что долее, чем на ночь, войско не задержится. И, вообще, так кушать хочется, что переночевать негде. Староста покорился неизбежному, хотя бесплатно кормить две сотни прожорливых казаков был не обязан. Ночлег — другое дело, то повинность обычная.

Коноводы погнали коней на пастбище, остальные, крепко потеснив аборигенов, устроились в домах, сараях и на сеновалах. Наварили кулеша из материала хозяев, выпили по чарочке водочки (своей).

Март — ключевой месяц в кошачьем календаре! Шуршик без труда почуял, где находится кошка, которая не прочь: за ближайшим амбаром! При виде красавца Шуршика она так и обомлела. Кошечка оказалась очень приятная, полосатенькая такая, гладкошёрстная. Есть почин! Вернулся в избу, где спал хозяин, только под утро.

«Ничего, днём на корабле отосплюсь!»

На следующее утро продолжили путь. Есаул взошёл на борт последним. Нет, последним был Шуршик, сразу шмыгнувший в канатный ящик отсыпаться.

— Никто не отстал? — спросил Михаил урядника Сурова.

— Никак нет, Ваше Благородие, все люди в наличии!

— Кони?

— Все кони здоровы!

Так плыли несколько дней, пока не приплыли в Царицын. Там было решено сделать днёвку: люди нуждались в бане. Ну, и постираться тоже.

С ночлегом было лучше, чем в сёлах и деревнях, просторнее — город-то большой. Но с бесплатными харчами не прокатило, пришлось покупать. Впрочем, сей расход был предусмотрен. Кашевары расстарались: наварили и щей, и хлеба напекли, и мяса раздобыли — солёных сусликов да уток на базаре накупили. Они были, во-первых, дешёвые, а во-вторых — ни свинины, ни говядины в продаже почти не было. Кто же весной свиней режет, али, там бычков? Тем более что Великий Пост на носу. Михаил с Рыковым собрались столоваться в трактире. Была в городе и ресторация, но офицеры решили быть скромнее. И трактир хорош! Но, не успели они сойти на берег, как уже ожидавший на пристани урядник с поклоном вручил письмо.

— От Их Благородия секунд-майора Обольянинова вам, господин есаул, письмо.

Это было приглашение на обед.

— Передай их благородию, что я и мой заместитель придём!

Экипаж, любезно присланный комендантом, доставил офицеров в резиденцию — скромный двухэтажный особняк в пять окон по этажу. На обеде, кроме Обольянинова, присутствовал также городской голова, помещик Гориславский.

После обязательного первого тоста за государя и второго — за армию, Обольянинов осторожно поинтересовался:

— Нам известно, что Войско Донское выступило в поход. Следует ли нам ожидать его прибытия сюда, в Царицын?

Звёздный, знавший, что войска форсируют Волгу под Саратовом и оттуда пойдут на Оренбург, ответил:

— Нет.

Других попыток выведать военную тайну не было.

Город бурлил слухами. С какой бы стати такое войско на Низ плывёт со всей прыткостью?

— Война, братцы, — толковали в кабаках горожане, — Персидского Шаха казачки воевать идут.

— Да, как бы маловато их для такого сурьёзного дела?

— Э, не скажи! Это ж казаки! Пластуны скрытно подберутся, Шаха в полон возьмут, да и поднимут над дворцом государев штандарт! А Шах декрет издаст, что отныне Персия российская губерния.

— Однако сумлеваюсь я…

Самые хитрые пытались расспрашивать казаков, но те военную тайну не выдавали, ибо цель похода им самим была неизвестна.

— До Астрахани сплывём, а там видно будет… — уклончиво отвечали они, тем самым ещё более укрепляя в мужиках убеждение насчёт далёкой Персии, готовой вот-вот стать российской.

— А оно ж хорошо и нам, и персам! Беспошлинно торговать можно будет! Так-то сколь, взять хоть за рыбу, они пошлину драли? А теперь — шалишь! И рыбу, и ворвань, и пеньку таперича свободно туды повезём! А они к нам с коврами, с шелками!

— Ой, нахрен тебе шёлк, Мирон?

— На хрен мне не надоть. Бабе моей платок подарю!

Отдохнув, попарившись в бане и отъевшись, разведчики двинулись дальше. Погода стояла прекрасная: ветра хватало надувать паруса, светило солнышко. Казаки, ощетинив борта расшив удочками, ловили рыбу. Мелочь, вроде плотвиц и пескарей, они отдавали Шуршику. Тот благосклонно принимал сии подношения.

«Вот, здорово! И охотиться не надо, люди сами еду приносят. Костлявая, правда, рыбёшка…»

Однажды ловцам удалось поймать осетра! Так, небольшого, пуда на полтора. Едва они с гоготом втащили его на палубу, как Шуршик бомбой выскочил из своего канатного ящика и, урча от восторга, вцепился в рыбину всеми когтями.

— Во! Всё сожрёт, нам не оставит! — хохотали рыболовы, — Эй, рыжий! Отдай осетра!

Но кот грозно шипел и замахивался лапой.

«Не отдам, не надейтесь! Всех порву!»

Шуршик сдался, только когда Михаил лично оторвал его от речного чудовища. Хозяина кусать и рвать когтями нельзя! Казаки же, впечатлённые свирепостью и мужеством кота, отдали ему плавники, голову и вязигу.

— Завтрева в Астрахань приходим, Ваше Благородие, — сообщил Агафон 20-го марта, — Магарыч бы с вас!

— Добро!

На следующий день, в полдень, из-за излучины реки показался город, сверкающий куполами храмов на весеннем солнце. Кое-где торчали свечками минареты мечетей. Казаки дружно крестились и шептали молитвы.

Время было аккурат обеденное, когда, наконец, причалили. Михаил вызвал казначея — старшего урядника Жомова.

— Так, Евграф Васильич. Рассчитай лоцмана незамедлительно и магарыч ему поставь, а завтра с утреца найди покупателей на расшивы. Сильно не дорожись. За сколько уйдут — за столько и ладно.

— Так точно, Ваше Благородие! — пуча глаза от усердия, козырнул тот, чуя неплохую наживу.

Десять расшив, хотя и не новых, худо-бедно по шестидесяти целковых, а то и по семидесяти за штуку уйдут. А расписки он представит по сорока — сорока пяти!

Офицеры, отдав необходимые распоряжения, пешочком направились в гостиницу под гордым названием «Метрополь». При ней имелась и ресторация, а как же! Был первый день Масленицы, поэтому стеснять себя в трапезе не стали. Подскочивший лакей в угодливом полупоклоне ждал, что соизволят заказать их благородия.

— Значит, так, — задумчиво начал Михаил, — Мне малороссийского борща с пампушками… Хорош ли?

— Лучше в самой Полтаве не готовят! — гордо ответил лакей.

— Ага… Блинов с икоркой свежепросольной, селёдочки. На горячее пожарских котлет. Ну, и водочки полштофа. Всё, пожалуй.

— Мне то же самое, только котлеты по-киевски, — лаконично выразился Рыков, — И без водки.

— Будет в лучшем виде! — заверил лакей, — На сладкое что желаете?

— А что есть?

— Торт кремовый с вишнёвым вареньем в нутре, мороженое с ягодами засахарёнными, аглицкий сливовый пудинг, а нему битые сливки.

— Ого! — восхитился Михаил, — Хочу пудинг! А вы что возьмёте, Евгений Викторович?

— Я, пожалуй, мороженое.

Лакей исчез, чтобы вернуться через минуту с графином водки, блинами, икрой и селёдкой.

Служивые чокнулись:

— За государя!

И принялись закусывать. Блины были хороши! С икоркой они прямо таяли во рту. Каспийская селёдочка тоже ласкала пищеварительные органы. Вскоре принесли борщ. После многодневной сухомятки… ну, не то, чтобы совсем сухомятки, скажем, походно-полевых харчей, это, вообще, была пища богов! Борщ, жалобно попискивая, моментально исчез в желудках страждущих.

— У нас в имении кухарка Агриппина борщ варит отличный. Думал, вкуснее уж не попробую. Ан, нет! Этот лучше! — сыто цыкая зубом, поведал Евгений.

Михаил хихикнул и приготовился к продолжению праздника живота. Котлеты привели обоих в восторг. Десерт — тем более. Расплачиваясь, Михаил дал лакею на чай целый рубль. Евгений — тоже.

— Премного благодарны, Ваши Благородия! — поклонился тот.

— Передай, любезный, повару, что мы его тоже отблагодарить хотим.

— Сию минуту-с!

Повар оказался немолодым калмыком в чистейшем накрахмаленном колпаке.

— Спасибо, братец, уважил. Давно так вкусно не ел! — похвалил стряпню Михаил и вложил ему в руку трёшку.

— Благодарствуйте, барин, — прижал руку к сердцу повар.

— А скажи-ка, где ты своему искусству учился?

— Мы с барином моим, Викентием Сергеевичем, много в Польше жили и на Украине. Так он самолучших поваров нанимал, а я у них учился. Пока науку превзошёл, всё, что в кухне есть, на своей спине да башке испробовал: и скалку, и сковородку, и трубу самоварную. Кроме печки, да! Потом восемь лет сам кухарничал. А когда Викентия Сергеевича Господь к себе призвал, то по завещанию ихнему мне вольная вышла. Вот, вернулся в родные края. Шесть лет уж здесь служу.

— Крещёный? — спросил Евгений.

— Ну, а как же! Еремей в святом крещении.

— Тогда дай тебе Бог, Еремеюшка!

Заселившись в гостиничный нумер, Михаил прикинул, что отдохнёт пару часиков (надо же переварить хорошенько отличный обед!), а потом займётся делами. Не успел он снять сапоги и улечься на кровати, как из коридора послышались вопли боли, мяв с подвыванием и запредельные ругательства вперемешку с богохульствами. Пришлось встать и выглянуть. В коридоре коридорный (пардон за тавтологию, Читатель!), щуплый малый лет двадцати, пытался оторвать от собственной ляжки Шуршика. Руки его были в крови.

— Отставить! — рявкнул есаул, — Шуршик! Ко мне!

Неохотно отпустив врага, кот шмыгнул в приоткрытую дверь.

— Я, Ваше Благородие, его, значит, шуганул, потому, как не положено котам в нумерах существовать, а энтот хищник мне мало ногу не отгрыз, да руки порвал когтищами! — жаловался коридорный, облизывая расцарапанные пальцы.

— Не положено, говоришь? А я, вот, положил! Мой это зверь, и при мне состоит, — строго объяснил Михаил, — Вот тебе, любезный, на поправку здоровья.

Серебряный целковый сразу успокоил пострадавшего.

— А я чо… Я — ничо! Жаль, что сразу не предуведомили, что энтот красавец ваш, я б его и не тронул… Дозвольте, я ему молочка налью?

Расхохотавшись, Михаил дал мужику ещё полтину:

— Тащи молоко!

И была принесена миска, в которой плескался целый штоф (1,23 л) молока. Шуршик лакал деликатес, пока не устал, а пузо не раздулось, как барабан. Затем принялся колбаситься на полу, ловить собственный хвост и делать вид, что охотится на привидение. Хозяин лениво взирал на него из-под полуопущенных век. Михаилу было хорошо! На перине — это вам не на лавке! Вскоре он задремал.

Разбудил его старший урядник Егоров.

— Беда, Ваше Благородие!

Есаул одним прыжком вскочил в сапоги. Шуршик ощетинился и зашипел.

— Что?! Говори толком!

— Государь наш, Павел Петрович, почили в Бозе, — вытер слезу Егоров.

— Как?! Когда?! Почему?!

— Сейчас как раз манифест нового Государя, Александра Павловича, на площади кричали. Двенадцатого марта приказали долго жить Павел Петрович. От удара они скончамшись…

Приведя в порядок мундир, есаул вышел из гостиницы на Соборную площадь.

— Через полчаса — общее построение, — скомандовал он уряднику, — Здесь.

— Есть!

Пока старшины сгоняли казаков на построение, выковыривая их из кабаков, Михаил ознакомился с рукописной копией манифеста, вывешенной на стене собора:

«Манифест от 12 марта 1801 г.

О кончине Императора Павла I и о вступлении на Престол Императора Александра I.

Объявляем всем верным подданным Нашим. Судьбам Вышнего угодно было прекратить жизнь любезного родителя нашего Государя Императора Павла Петровича, скончавшегося скоропостижно апоплексическим ударом в ночь с 11 на 12 число сего месяца. Мы, восприемля наследственно Императорский Всероссийский Престол, восприемлем купно и обязанность управлять Богом Нам врученный народ по законам и по сердцу в Бозе почивающей Августейшей Бабки Нашей, Государыни Императрицы Екатерины Великой, коея память Нам и всему Отечеству вечно пребудет любезна, да по Её премудрым наставлениям шествуя, достигнем вознести Россию на верх славы и доставить ненарушимое блаженство всем верным подданным нашим, которых через сие призываем запечатлеть верность их к Нам присягой перед лицом Всевидящего Бога, прося Его, да подаст нам силы к снесению бремени ныне на Нас лежащего»

Ниже было написано:

«С приложением Клятвенного Обещания»

Но текста не было.

«Не успели, наверное, переписать!» — сообразил Михаил, — «И то, ведь много же экземпляров потребно!»

Тем временем казаки построились. Лица у всех были тревожные, озабоченные.

— Р-равняйсь! Смирно! — подал команду Рыков.

Михаил, откашлявшись, зачитал манифест. Все серьёзно внимали, понимая важность происходящего.

— Завтра принесём присягу новому Государю, — закончил наш есаул, и скомандовал:

— Вольно! Разойдись!

К нему подошёл Рыков.

— Как же мы теперь, Михаил Романович?

Не задумываясь, Звёздный ответил:

— Будем выполнять приказ.

— Так, отменят, поди, поход?

— Ежели отменят, тогда вернёмся. А до тех пор…

На плечо вскочил Шуршик и сочувственно мурлыкнул в ухо.

Глава вторая

На следующий день c утра начальник гарнизона купно с губернатором приняли принесенную казаками присягу новому Государю Александру I. Закончилось сие важное мероприятие только к обеду.

Михаил немедленно вызвал казначея Жомова:

— Ищи, голубчик, на чём нам в Астрабад плыть.

Тот замялся:

— Я уж вчерась поразведал… Ни одной шнявы сейчас в городе нету, Ваше Благородие. Только два струга, но их сейчас чинют.

Их благородие выругалось. Судов требовалось много. Если шняв, то не менее четырёх, а стругов — штук семь. Что делать? Задержка! А приказ Платова гласил: «со всей прыткостию». Решение проблемы подсказал Рыков:

— А что, ежели по суше, Михаил Романович? И напрямик на Хиву! Чуток дольше получится, но не на много. И незачем оказии дожидаться!

— Верно мыслите, господин хорунжий! Но как быть с провиантом и фуражом? Не обоз же с собой тащить в такую даль.

— А давайте для… э-э… багажа верблюдов купим! Калмыки недорого продадут! И коней заводных тоже.

— Быть по сему! Готовьте переправу.

Пока искали подходящие плавсредства, Жомов нанял проводника Антипа, табунщика, знавшего, где приобрести коней повыгоднее.

— Не извольте беспокоиться, Ваше Благородие! Как переправимся, за день до ихнего улуса дойдём. Табуны у них хороши, да и верблюдов вдоволь. А чтоб не дорожились, смазки надоть с собою взять.

— Какой-такой смазки? — не понял Михаил.

Антип лукаво ухмыльнулся:

— Водочки, конечно!

Мысль была дельная, и Жомов закупил две дюжины штофов водки.

Войско переправлялось через Волгу на чём попало, но всё прошло удачно, без потерь. Только Шуршик при посадке не рассчитал прыжка с причала в косную* и плюхнулся в реку. Вытащенный из воды хозяином (позорно, за шкирку), кот не знал, куда девать глаза от стыда. Настроение было капитально испорчено, тем более, что над ним смеялись, а он этого очень не любил. Бедняге пришлось вылизываться всю дорогу.

*косная — небольшое одномачтовое парусное судно.

Плавсредств было мало, поэтому пришлось делать несколько ходок. Весь день потратили. Встали прямо на берегу лагерем, ибо уже смеркалось. Так как шли налегке, палаток не было. Да и зачем они, если лето впереди? Михаил уснул, завернувшись в бурку. Шуршик, поймавший зазевавшегося суслика, вернул себе доброе расположение духа и охранял хозяина до самого рассвета. На рассвете горнист протрубил зорю, казаки позавтракали вчерашним кулешом, напились чаю (с сахаром!) и отправились в путь.

Гнедой жеребец Мурза, застоявшийся в трюме за время многодневного плавания, бурлил энергией, периодически вскидывая задом, к немалому неудовольствию Шуршика, на этом заду (крупе) ехавшем.

«За ухо его, что ли, укусить, баловника эдакого?»

Антип, ехавший рядом на малорослой косматой кобылке, уважительно косился на гнедого, а потом выразил своё мнение:

— Добрый у вас конь, Ваше Благородие! Грудя широкие, ноздри тож, бабки тонкие. Скор да вынослив! Ахалтекинец?

— Да, — подтвердил Михаил, — В Казани на ярмарке купил два года тому.

— Я так смекаю, семь лет ему?

— Точно!

Весенняя степь текла навстречу. Пахло полынью, чабрецом, цветами. Некоторые казаки, помимо ружей, имели луки, из которых они азартно стреляли сусликов. Солдатская поговорка гласит: в поле и жук — мясо!

В голове Михаила от приятности и красоты окружающей среды сам собой начал складываться вирш!

Это было весною, в изумрудном апреле,

Когда степь развернулась бархатистым ковром.

Мы скакали с тобою на хивинского хана.

На восток мы неслися, покати нас шаром!

По травке-муравке, безо всякой дороги,

Где в небе коршун зоркоглазый парит!

Когда он спел эту композицию вслух, Шуршик одобрил творчество хозяина громким мяуканьем, хотя апрель ещё не наступил. Но стихотворцу виднее. Может, «апрель» был ему нужен для размера или для рифмы?

Солнце село. Закат окрасил всё в цвет пепла сгоревших роз, подчеркнув небо сначала малиновым штрихом, а затем ультрамариновым. Ещё одна ночёвка под открытым небом…

Миновала ночь, и все снова были в сёдлах. Брегет Михаила прозвонил четверть двенадцатого, когда Антип показал пальцем на тёмное пятно на горизонте:

— Вон он, улус-то!

Через час отряд вошёл в становище. Юрты стояли как попало, поэтому остановились на окраине. Местные удивления появлением войска не выказали. Вскоре подъехал важный дядька в богатом халате и белой чалме. Конь у него был, пожалуй, получше Мурзы. Тоже гнедой. Его сопровождали три нукера. Один из них нёс бунчук с двумя белыми лошадиными хвостами — знак высокого ранга вождя.

— Тысячник, Ваше Благородие, — шёпотом пояснил Антип.

«Ого! По-нашему… полковнику соответствует!» — прикинул Михаил.

— Здравствуй, есаул, — приложил дядька руку к сердцу и слегка поклонился, не спешиваясь, — Я хан Арсланг. Зачем пришёл?

— Я Звёздный, — представился Михаил в свою очередь, — Нам надобно верблюдов и коней. Продашь ли?

— Почему нет? — улыбнулся хан, встопорщив реденькие усы, — Договоримся! Но время обеденное. Не разделите ли со мной трапезу? Ты и твой хорунжий?

— Почту за честь, — с достоинством принял приглашение Михаил, и они подъехали к самой большой юрте.

Около юрты лежали, вывалив языки, три лохматых пса. При виде соскочившего с коня Шуршика они напряглись и слегка растерялись от такого нахальства. Кот же, надменно проигнорировав их, устремился вслед за хозяином в юрту, ибо не ел с утра. Он полагал, что те, кто будут кормить хозяина, покормят и его. Или сам хозяин даст кусочек мяса. У самого входа Шуршик обернулся и, грозно зашипев, дал понять собакам, что порвёт их на клочки, если только рыпнутся. Те поняли намёк и, на всякий случай, ретировались. Хан Арсланг при виде этой сцены улыбнулся:

— Храбрый у тебя кот, Звёздный! Прямо тигр!

— Ага, — согласился Михаил, — Только маленький.

Перед тем, как войти в юрту, пришлось снять обувь. Ничего не поделаешь, обычай такой. Уселись на кошмах, скрестив ноги. Войлок был закатан на аршин от земли, поэтому воздух был свежий. Сначала раб принёс блюдо с жареными в меду пончиками и кумыс. Затем, сняв с очага в центре юрты здоровенный котёл, налил в чашки бульону и положил баранины. Отдельно поставил блюдо с лепёшками. Баранина таяла во рту, даже жевать было не обязательно, но не хватало перца. Рыков предложил выпить водки, и хан не отказался. По первой выпили за нового Государя. К удивлению офицеров, хан уже был осведомлен о смерти Павла и восшествии на престол Александра. Потом выпили ещё, за Россию, за армию. Шуршика раб угостил бараньей селезёнкой.

«Вот это деликатес! Сроду такой вкуснятины не ел!» — восхитился кот.

Он ел, ел и ел, пока не съел всё. Пришлось поднатужиться: селезёнка была фунта в два весом! Но, как говорится, лопнем, но честь боярскую не посрамим! Хозяин тоже насыщался от души, несмотря на Великий Пост: странствующим и путешествующим пост разрешён. Тем более — воинам в походе.

Затем опять принесли кумыс.

— Сколько коней и верблюдов вам потребно? — открыл переговоры хан.

— Коней полсотни, а верблюдов сорок. Только, с твоего позволения, выбирать сами будем.

— Ну, разумеется! Как вы, русские, говорите: свой глазок — смотрок. Только сразу предупреждаю: монетами одна цена, ассигнациями другая, а векселями — третья. Когда ещё те векселя в городе на деньги поменять удастся.

— Мы монетами платим.

Хан легко вскочил, как будто не съел только что едва не четверть барана.

— Поехали товар смотреть!

Шуршик, раздувшийся, как шар и прилегший в сторонке переваривать, отнёсся к идее ехать куда-то с неодобрением. Но делать нечего: не отпускать же хозяина одного. Кряхтя, он с усилием запрыгнул на круп Мурзы.

Выбирать коней взяли старшего урядника Егорова, лучшего знатока в отряде, хотя и сами в конях разбирались прекрасно. А выбирать верблюдов позвали Антипа, ибо раньше сих животных видели лишь издалека. К вечеру кони были отобраны. Верблюдов отложили на завтра, ибо до них нужно было ехать часа три или четыре. Усевшись у очага, принялись торговаться. Говорил, в основном, Жомов, а офицеры только поддакивали. Хан тоже помалкивал, предоставив вести переговоры старшему табунщику Адучи. Тот предложил торговаться за каждого коня индивидуально. Жомов заявил, что это слишком долго.

— Разом за всю полусотню договоримся!

— Что ты, как можно! — ужаснулся Адучи, — Кони же все разные, двух одинаковых не бывает! Значит, и цена у каждого своя!

— Да, ежели мы по одному… уйма времени уйдёт!

Адучи покосился на хана и веско изрёк:

— Когда Аллах творил время, он создал его достаточное количество!

— Я понимаю, но хотелось бы до зимы управиться… Да, один дороже, а другой дешевле. А давай по среднему цену выведем?

Понятие усреднения пришлось долго растолковывать, ибо кочевник в математике был не силён.

— Так какая же ваша цена за всю полусотню будет? Ежели считать, что большинство коней лучше, чем наши, что уже под седлом? — пошёл на хитрость Жомов.

— Ну… как отдать… — задумался табунщик, — Скажем, по две сотни за штуку… Десять тысяч рублей!

— Милый, выпей кумысу, что ли… Остынь, короче! На ярмарке мы полсотни коняг за две тысячи купим! Вот, вы, Ваше Благородие, сколь за своего Мурзу платили?

Михаил купил коня за пятьсот рублей, но соврал, что за сотню.

— Вот, слыхал? За сотню! А это лучший конь во всём отряде! Остальные — по тридцать, по сорок рубликов!

— За такого скакуна всего сотню платил? — удивился хан, — Вот тебе триста, есаул, и он мой!

«Как бы выкрутиться?»

— Не могу, — покачал головой Михаил, — Мы с ним сдружились.

И строго добавил:

— А друзей не продают!

Хан ухмыльнулся.

Торговались до глубокой ночи, сошлись на четырёх тысячах. Михаил, рассчитывавший на три, с досадой признал, что переплатил. Зато назавтра верблюдов удалось купить дёшево! На треть дешевле ярмарочной цены, всего за четыреста рублей. Таким образом, удалось уложиться в бюджет, и Антипу была выдана премия: десять целковых и два штофа водки.

Шуршику верблюды не понравились: от них скверно пахло, а ещё они плевались. Один даже попал в Шуршика, когда тот подошёл поближе познакомиться. Полдня пришлось вылизываться! Опять же, горбы какие-то подозрительные. И запрыгивать, если что, высоковато, и сидеть меж горбов наверняка неудобно. Кони, конечно, тоже не фиалками пахнут, но всё-таки не так мерзко, как верблюды. И не плюются!

Уже собираясь покинуть гостеприимный улус хана Арсланга, Михаил вдруг сообразил, что с верблюдами никто обращаться не умеет!

— Позволь нам нанять пару погонщиков, Арсланг.

— Нанять? — изумился тот, — То-есть, ты хочешь платить им деньги?

— Ну… да, — растерянно пожал плечами Михаил, — А как иначе?

— Э, давай лучше так: я тебе двух рабов продам. Им денег платить не придётся, только кормить. Я тебе подыщу таких, чтоб жрали поменьше.

Ошарашенный Михаил согласился и расплатился, не торгуясь: всего-то сорок рублей за обоих. Рабы были немолодые, щуплые, но жилистые. Зато понимали по-русски, хотя говорили плохо.

— А когда я свои дела закончу, что мне с ними делать?

Совет хана поразил простотой:

— Да что хочешь: продай кому-нибудь, а не то просто прогони вон или убей!

Так есаул Звёздный стал рабовладельцем, но совесть его не мучила: обычное дело! Приобретение оказалось выгодным и полезным! В смысле, не пришлось нанимать проводника до Хорезма: оба раба много раз ходили туда с караванами. На вопрос, как их зовут, они ответили: Кул (раб). Урядник Егоров подошёл к ним и приказал:

— На первый-второй рассчитайсь!

— Первый!

— Второй!

— Вот так и будете теперя зваться. Поняли?

— Поняли!

Итак, нагрузили верблюдов провиантом и водкой, и отправились в дальнюю дорогу. С ханом Арслангом простились сердечно.

— Ну, скатертью тебе дорога, есаул. До самого Хорезма вам путь беспрепятственен. Туркмены нынче южнее откочевали.

— Э, почему ты решил, что мы идём в Хорезм?

— А куда же ещё могут русские направляться? Да, возьми вот это в подарок от меня, — хан протянул кожаный мешочек.

Михаил заглянул в него: там лежала лёгкая сетчатая кольчуга.

— Как говорите вы, русские: бережёного Бог бережёт. А тебя ещё и кольчуга. Мало ли, что. Она удержит саблю и кинжал, но не копьё.

— Спасибо, Арсланг!

Потянулись долгие дни путешествия, похожие один на другой, как близнецы. Травы для коней и верблюдов было вдоволь, воды тоже. Правда, вода в колодцах была солоноватая, но все быстро к этому привыкли.

На двадцать третью ночь кто-то попытался угнать верблюдов. Они ночевали в полуверсте от лагеря (из-за запаха). Раб по прозвищу Второй, задыхаясь подбежал к часовому:

— Верблюды! Были наши, стали чужие! Увели злые люди!

Часовой выпалил в воздух, и десяток казаков во главе с урядником Егоровым, с гиканьем помчались на выручку. Злоумышленников было четверо. При виде несущихся на них размахивающих шашками конников, они стрельнули вразнобой из мушкетов и кинулись наутёк. Раб Первый вылез из песка, в который он зарылся, чтобы спрятаться, и замахал руками:

— Вон туда! Плохие люди там!

В предрассветном сумраке удалось разглядеть удалявшихся рысью десяток двугорбых, нагруженных водкою и сопровождаемых пятью всадниками. Они успели пробежать две версты! Догнали, конечно. По-хорошему верблюдокрады сдаваться не пожелали, хотя им и было предложено. Пришлось их зарубить. Другая четвёрка, осуществлявшая отвлекающий манёвр, от возмездия ушла.

— Туркмены, Ваше Благородие, — докладывал Егоров, — Разбойники. Имения при них доброго не было. Мушкеты фитильные, сабли да кинжалы. Сабли мы взяли, коней и сбрую тоже.

Михаил осмотрел клинки. Сталь была так себе. Понравился только один кинжал, явно попавший в эти места издалека, возможно, с Кавказа. Прекрасная сталь, украшенные серебром ножны. Непонятные письмена на лезвии. Взял кинжал себе, остальное велел выбросить — лишняя тяжесть. На всякий случай приказал ставить отдельного часового при верблюдах. Едва и тягла, и водки не лишились! Велел завхозу поощрить рабов. Тот выдал им по куску сахара в кулак величиной каждый. Первый и Второй прямо-таки обомлели, ибо такого лакомства отродясь не едали!

Шуршик долго не мог прийти в себя от стресса. Он как раз проходил мимо часового, когда поднялась тревога. Стреляли! Вопили! Разобрался, конечно, что стреляли не в него, но всё равно, было крайне неприятно.

Путешествие продолжилось. Их ближайшей целью было Аральское Море. А оттуда вдоль реки Аму-Дарья до Хивы рукой подать! И было есаулу Звёздному невдомёк, что Войско Донское, едва форсировав Волгу под Саратовом, получило приказ нового Государя вернуться…

Директор Департамента Внешней Разведки, он же Второй Секретарь Министерства Иностранных Дел Великобритании (Foreign Office) сэр Уильям Стюарт звякнул в колокольчик и приказал секретарю:

— Пусть Макфарлейн войдёт.

Незамедлительно в кабинет вошел офицер в потрёпанном мундире артиллерийского лейтенанта.

— Срочное донесение, сэр. Я прямо из Санкт-Петербурга, — рапортовал он, отсалютовав.

— Излагайте, — кивнул Стюарт длинным, как клюв аиста, носом.

— Император Павел вступил в тайный союз с Буонапартом с целью захвата наших территорий в Индии. Конкретно — Кашмира. Но, в силу того, что Буонапарт в настоящее время слишком занят войной в Европе, Павел на свой страх и риск 20-го февраля отдал приказ Войску Донскому идти на Герат, Кандагар, и далее на Сринагар, в надежде, что французы присоединятся позже, переплыв Чёрное и Каспийское Моря. У русских двадцать две тысячи конных. Примерно столько же ожидается французов — пехота и до трёхсот стволов артиллерии. Конечная цель кампании — якобы реставрация империи Великих Моголов.

— Но, ведь, царь Павел умер! — перебил его Стюарт, — Я неделю назад получил это… э-э… скорбное известие!

— Да, сэр. У них взошёл на престол его сын, Александр. По неподтверждённым данным, он собирается вернуть войска. А, может, уже вернул.

— Фу-у, спасибо Господу! — с облегчением выдохнул Стюарт, — А то я чуть было не начал волноваться. У вас есть, что добавить, лейтенант?

— Да, сэр. Две сотни казаков под предводительством есаула Звёздного по Волге достигли Астрахани и пошли на восток. Предположительно на Хиву.

— Г-м… Две сотни… Что такое есаул, напомните мне, пожалуйста!

— Соответствует капитану в пехоте, сэр.

— И этот есаул идёт на Хиву… Интересно, зачем? Для полномасштабных военных действий две сотни маловато. К тому же, насколько я помню, у России с Хорезмом сейчас мир. Разведка, а?

— Не могу знать, сэр!

— Можете быть свободны, лейтенант.

После ухода разведчика Стюарт некоторое время напряжённо размышлял, разглядывая карту. Затем вызвал секретаря:

— Сделайте запрос, может ли Его Величество удостоить меня аудиенции в самое ближайшее время.

Секретарь поклонился и вышел. Через три часа он появился в кабинете вновь:

— Его Величество примет вас завтра в десять утра, сэр.

Король Георг с утра пребывал в скверном расположении духа. Весна! Солнце! Его злейший враг! Стоит выйти на улицу, как кожа на лице и руках начинает нестерпимо зудеть, покрывается пузырями, трещинами, язвами, от которых лекари не знают средств. Ну, на руки перчатки можно надеть. А с рожей что делать? Чешется же! Нестерпимо! Вспомнился анекдот, рассказанный на днях дежурным офицером: один шотландец говорит другому: что-то меня Корнуолл беспокоит. А тот ему: я же говорил тебе, не расчёсывай! Не развеселило, только угрюмости прибавило. М-да… Приходится сидеть весь день в помещении и гулять только вечером или ночью. Но ночью он почти ничего не видит! Даже с десятком факелоносцев. Впрочем, видит: странные видения. Демонов и чудовищ, от которых судороги делаются. Вот и выбирай: то ли гулять днём, а ночью спать, то ли спать днём, а гулять ночью. А на охоту как ездить? И мужская неудача опять сегодня постигла… Ничего не получилось, как не напрягал королевскую волю, и как не старалась графиня. Может, из-за запора?

— Что стряслось, Стюарт? — грубо спросил он вошедшего в наглухо зашторенный кабинет сэра Уильяма, — Надеюсь, не высадка французских войск в Бристоле?

— Нет, сир, это не вторжение. Вернее, вторжение, но не здесь.

— А где?

— В Индии, сир.

Георг пространно выругался, присоединив к брани ещё и богохульство.

«Не надо бы, так-то!» — сконфузился Стюарт, но промолчал, конечно.

Отдышавшись, Георг высморкался и приказал:

— Рассказывайте!

И начальник разведки королевства рассказал о сговоре русского царя Павла с Первым Консулом Франции Буонапартом, о выступлении Войска Донского в поход на Кашмир.

— По неподтверждённым данным, новый царь, Александр, скорее всего, отменит эту кампанию. Если уже не отменил. Но… две сотни казаков под командой есаула Звёздного отправились в Астрахань водою, а оттуда пошли на восток, предположительно на Хиву.

— Разведка?

— Я склонен держаться того же мнения, сир. Но что, если они пойдут дальше? В Афганистане наши позиции не очень-то крепки. Гарнизон Кандагара всего пятьдесят человек, в Герате — восемьдесят. Казаки с лёгкостью сметут их, даже не имея артиллерии.

— А туземные войска? — скрипучим от сдерживаемой ярости голосом задал вопрос король.

— Предвижу значительные трудности. Дело в том, что русские идут под лозунгом поддержки Ислама. Туземные войска просто откажутся с ними воевать, а то и того хуже: перейдут на их сторону!

— Так вы полагаете, что эти… как их… казаки беспрепятственно достигнут Кашмира? Кстати, что это такое: казаки? Они русские или кто?

— Сложный вопрос, сир. Большинство казаков являются потомками беглых из России крестьян. Беглых от крепостного права. Они считают себя отдельным народом, хотя и говорят по-русски. Потомственные воины, война у них в крови. В бою сражаются как настоящие берсерки. А что до Кашмира… Полагаю, что могут вторгнуться. К сожалению, у нас только небольшой гарнизон в Сринагаре. Около сотни, точнее не могу сейчас сказать. Ну, ещё личная охрана генерал-губернатора.

— А туземные войска? — уже не сдерживаясь, завопил Георг, наливаясь багрянцем гнева.

Стюарт вздохнул:

— Кашмир, как лоскутное одеяло, состоит из множества мелких княжеств. Раджи постоянно конфликтуют друг с другом и нашей администрацией. Да, они могут поставить под ружьё несколько тысяч воинов, но русские, помимо поддержки Ислама, утверждают, что главной их целью является реставрация империи Великих Моголов. Разумеется, под протекторатом России.

Король снова грязно выругался и задумался.

— Когда, по-вашему, они будут там? Ну, в Сринагаре?

— Сложно сказать, сир, но думаю, что в октябре-ноябре. И… я всё-таки склонен полагать, что это разведка.

— И ничего нельзя сделать! — с горечью прошептал Георг, — Даже гонца не послать! Самый быстрый корвет идёт до Индии полгода. А там ещё до Кашмира по суше добираться!

Он выпрямился в кресле:

— Вы можете быть свободны, Стюарт. Держите руку на пульсе всего этого возмутительного безобразия, информируйте меня немедленно, буде узнаете хоть что-нибудь новое. Я буду думать. И давайте надеяться и молиться, что это только разведка.

Глава третья

Вот и Аральское Море! Арал-тенгиз по-местному. Синее-синее, как огромный сапфир в оправе из матового золота песчаных пляжей. При виде его казаки разразились радостными криками. Михаил разрешил разбить лагерь до следующего утра, хотя время было едва за полдень. Быстренько скинув одежду, обе сотни бросились в воду.

— Ох, и солона водица! Ажно горькая! — доносилось до слуха есаула, — А тело прямо выталкивает! Гля, руки раскинуть — и лежать возможно, как на перине!

Подумав, Михаил тоже решил искупаться. Плавать он не умел, но почему бы не поплескаться у берега? Освежиться, так сказать. Шуршик, не любивший воду, с неодобрением смотрел, как хозяин в одной коже входит в море. Зачем ему себя мочить? Но кот резко сменил своё мнение, когда Михаил с радостным воплем неожиданно выбросил на берег огромную, фунтов на пятнадцать, рыбину — судака. Впечатлённые сей добычей казаки перестали бестолково барахтаться и тоже принялись ловить рыбу руками. Наловили столько, сколько в Волге и сетями не удавалось! Шуршик блаженствовал: рыбы было намного больше, чем он мог съесть! Казаки тоже насыщались от души: и ухи наварили, и на прутиках нажарили. Рыба была вкусная, жирная. А рабы закопали свою добычу в песок, обложив какими-то лопухами, и развели костёр сверху. У них рыба получилась самая сочная.

За сими приятными хлопотами наступили сумерки. В отличном расположении духа разведчики устраивались на ночлег. Михаил нагрёб себе кучу песка под кустиком саксаула с таким расчётом, чтобы утреннее солнце не било в глаза. Перед тем, как лечь спать, обратил внимание, что Первый и Второй окружили свои ложа арканами. Не в первый раз уже.

«Наверное, обычай такой»

Заход солнца был подобен команде «Отбой». С наступлением темноты наступает сонное время суток, да! Шуршик, сытый донельзя, прижимался к храпящему хозяину. Он не осуждал его за храп: ну, особенность такая у человека. Внезапно он почувствовал, как кто-то едва слышно шуршит по песку. В ноздри ударил неприятный змеиный запах. Кот насторожился. Несколько секунд спустя он увидел змею, которая, извиваясь, приближалась к хозяину. Вообще-то, она ни на кого не собиралась нападать, просто у неё под корнями саксаула была нора. Но Шуршик об этом не знал, и тело его само собой перелилось в позу готовности к атаке. Аршин… пол аршина до смертельной рептилии… четверть аршина! Кот прыгнул, сомкнув челюсти на загривке чудовища. Змея была толстая, толщиной в человеческую руку, и сильная. Взметнувшись свитым в кольца телом, она оторвала Шуршика от земли и с силой брякнула им о песок. Не ожидая такого аффронта, он разжал челюсти. Воспользовавшись этой ошибкой, змея атаковала. Бросок! Кот не успел увернуться и получил укол зубом в правую лапу. Он снова прыгнул, на этот раз более удачно: хребет позади затылка гадины хрустнул, и она, конвульсивно содрогнувшись, обмякла. Всё вышеописанное произошло быстрее, чем писались эти строки. А в следующую минуту подействовал яд. Лапа отекла и раздулась вдвое. Сердце застучало, как бешеное. Стеснило дыхание. Кот захрипел, разбудив этим хрипом хозяина.

Первое, что увидел в свете полной луны Михаил, было тело мёртвой змеи. Второе — корчащийся и хрипящий Шуршик. Вскрикнув, схватил кота на руки. На крик прибежал Первый и сразу всё понял.

— Змея его укусил?

— Да… Как думаешь, можно спасти?

— В море клади. Солёный вода яд возьмёт и жар остудит. Может выжить.

Михаил бережно опустил кота в воду, поддерживая голову, чтоб не захлебнулся. Шуршик был без сознания, дышал тяжело.

— Не умирай, дружище, — бормотал есаул, многократно видевший смерть в самых разнообразных обличьях, и сам частенько ходивший под смертью.

Слёзы текли по его давно небритым щекам. Подарок дочки, друг, согревавший его теплом собственного тела, мурлыка, оберег… Ведь, убил же змею! Защитил!

Час проходил за часом. Кот затих. Михаил решил проверить, жив ли он, и свободной рукой потрогал усы. Ус дёрнулся. Значит — жив! Солнце уже встало, когда Шуршик открыл левый глаз и посмотрел на хозяина. Дышал он лучше, ровнее и глубже, но правая лапа была всё ещё намного толще левой. Раздалось слабое мяуканье.

— Пить хочешь? — спросил Михаил, и кот опустил веко: да.

Налив воды из фляги в собственную миску, Михаил поднёс её к морде друга. Тот принялся лакать, пока не выпил всё.

— Ещё?

Ответный мяв был уже более отчётливым. Выпив вторую миску, Шуршик задремал.

— Будет живой! — уверенно заявил Первый, — Если сразу не сдох, то будет живой.

Весь день кот дремал за пазухой, и только вечером спрыгнул на землю. Всё ещё хромая, он дал понять, что отправляется на охоту. Михаил покачал головой:

— Э, нет! Тебе сейчас много двигаться вредно. На, лопай! Вчерашняя рыбка!

На траву лёг кусок судака, не доеденного накануне. Шуршик не очень любил жареную рыбу, но, как говорится: дарёному коню в зубы не смотрят. Да и сил на полноценную охоту было маловато. Съел, короче, судачатину. Пошатываясь, добрёл до уже расстеленной бурки, окружённой арканом, и уснул. Михаилу, чтобы лечь самому, пришлось кота подвинуть. Тот даже не проснулся.

Змеи, натыкаясь на колючий аркан, через него не переползают. Такое, вот, простое, но эффективное средство.

Бедняга Шуршик болел пять дней. Ел мало, пил много воды и спал едва ли не круглые сутки. На шестой день Михаил потрогал его за нос: тот был холодным и влажным, не как вчера — горячий и сухой.

«Значит, поправился!»

И был прав: к коту вернулся аппетит и двигательная активность. Он охотился на ходу! В смысле, не дожидался привала, а, завидев или учуяв добычу — суслика или полёвку, соскакивал с коня и азартно гнался за жертвой, что, между прочим, котам не свойственно. Они больше охотятся из засады. Догнав и сожрав, прямо на ходу запрыгивал обратно на круп Мурзы. Острые когти коня раздражали, и он ругался фырканьем и ржанием.

На седьмой день началась территория Хорезма, чаще называемого Хивинским Ханством. Ненаселёнка кончилась, начали попадаться кишлаки, окруженные полями, бахчами и садами. Некоторые были совсем маленькие, десяток-другой домов, а некоторые — большие, с мечетью и базаром.

— Которые с мечетями, они навроде наших сёл, — пояснил многознающий Жомов.

На русских население реагировало спокойно: пришли — значит, так надо. Немногие казаки, знавшие татарский язык, понятный всем тюркским народам, кричали:

— Эй, матка! Млеко, курка, яйки!

Опасаясь насилия кулаком по уху или нагайкой по спине (которое есаул настрого запретил!), местные покорно делились деликатесами.

В одной из лавок завхозу Жомову посчастливилось купить полпуда чаю, запасы которого закончились неделю назад. Чай на вид и на запах был отличный, но хозяин, плохо владевший русским языком, пытался что-то втолковать, показывая пальцами очки и ударяя себя левой рукой по сгибу правого локтя. Жомов его не понял, как ни пытался. Рыков же купил табаку, судя по надписи на упаковке, голландского, тоже не поняв телодвижений купца.

Вечернее чаепитие было весьма примечательным!

— Эх, и добрый же чаёк! Сразу вставляет, не хуже водки! — хвалили напиток казаки, — Аж в глазах сияние! И бабу бы сейчас, побороться чтоб!

Короче, чай оказался с добавкой возбудителя.

Хорунжий Рыков, выкурив перед сном трубочку новоприобретенного табаку, наоборот, впал в нирвану и не реагировал на внешние раздражители.

— Вы бы, Евгений Викторович, того… — деликатно посоветовал ему утром некурящий Михаил, — Поосторожней с незнакомым зельем. Всю ночь просидели в позе буквы «Зю» со стеклянными глазами.

— Ох, Михаил Романыч! Всё тело затекло, члены скукожились, еле распрямился, — со стоном вздохнул Рыков, — Но с вечера было уж так хорошо! Прямо, шевелиться не хотелось!

Повторить курение он, впрочем, не рискнул и табак выбросил.

А чай выбрасывать было жалко, поэтому Михаил распорядился пить его с утра, чтоб не клевать носом в сёдлах на марше.

Шуршик, к которому вернулось здоровье, блаженствовал. Местные кошки, все, как одна, персидские, щедро дарили его своими благосклонностями. Пришлось также сражаться с ревнивыми котами, но и тут пришелец с далёкого Севера оказался на высоте: всех победил! Кого по очкам, кого и нокаутом. Особенно примечательной вышла вторая битва. Шуршик возвращался с очередного свидания, когда дорогу ему преградил здоровенный — вдвое больше него, котяра. Из-за вздыбленной серой шерсти он казался ещё больше. Наглая морда, правое ухо рваное. Тот ещё гладиатор!

— Эй, ты, рыжий! — невежливо окликнул он пришельца, — Зачем по нашей улице ходишь?

— Отчего ж не ходить? Улица общая! — миролюбиво ответил Шуршик, понимая, впрочем, что драки не избежать.

— А вот ты и неправ! Это моя территория!

Ближайший плетень и впрямь «благоухал» меткой Серого.

— И кошки здесь тоже мои! А ты их осеменить норовишь!

— Так, ведь по согласию!

— Мало ли, на что дуры соглашаются!

Серый принял боевую стойку и, надсаживаясь, завопил:

— Я кошатину не ем, но тебя порву, чтоб было, чем воронам полакомиться. У-у, свиноед!

Шуршик на «свиноеда» обиделся, хотя и не понял, что неправильного в питании свининой. Он хладнокровно задрал хвост и демонстративно брызнул мочой прямо на метку Серого. Тот обомлел:

— Ты что делаешь, гад?!

— Да так… территорию мечу.

— А в глаз?

Согласно этикету, ритуал обмен любезностями мог продолжаться ещё достаточно долго. Но Шуршик прыгнул раньше, чем было сказано последнее слово в этом предисловии. Он удачно приземлился на спину не ожидавшего нападения агрессора. Крепко вцепившись в него задними лапами, чтоб не сбросил, он принялся лупить по морде передними, стараясь разорвать когтями нос, одновременно кусая врага за уши. Серый разразился воплем, заставившим содрогнуться всех собак в квартале, и попытался опрокинуться на спину, чтобы сбросить с себя рыжего наглеца. Шуршик извернулся и вцепился врагу в хвост. Хрустнули позвонки. Серый заорал и рванулся изо всех сил. С разодранным носом и ушами, потеряв изрядное количество шести и весь задор, он позорно пустился наутёк. Половина хвоста осталась в пасти победителя. Сей ампутированный орган был утром гордо предъявлен хозяину. Тот только головой покачал.

Ещё десять дней… Шли уже по дороге, на которой всё чаще встречались повозки, конники и пешеходы. После очередной ночёвки, перевалив через невысокий холм, увидели Хиву. Древний город раскинулся в долине, сияя на солнце куполами дворцов и свечками минаретов мечетей.

— А по-каковски они здесь говорят? — поинтересовался Рыков.

— Вроде, по-узбекски… Эй, Первый! — позвал раба Михаил.

Тот подъехал. На верблюде. Шуршик предостерегающе зашипел. Верблюд надменно покосился на кота и пошевелил щеками, готовясь плюнуть. Шуршик в панике соскочил с коня и спрятался в канаве. Первый стукнул верблюда между ушей. Тот успокоился.

— Первый, на каком языке здесь говорят? — задал вопрос хозяин.

— По-узбекски.

— Ты знаешь по-ихнему?

— Да, хозяин.

— Тогда, будешь толмачом. Эй, Евграф Васильич!

Подъехал завхоз-казначей.

— Слушаю, Ваше Благородие!

— Найди Первому что-нибудь попригляднее тело прикрыть. И сапоги.

Раб был одет в холщовые портки, такую же рубаху и чалму. Все грязное и рваное. Как его в таком виде к хану вести? Жомов вздохнул и показал жестом ехать за ним.

Отряд подошёл к воротам города. Два стража бдительно скрестили алебарды:

— Кто такие?

Первый, переодевшийся в старенький чекмень и обувшийся в сильно поношенные сапоги, перевёл вопрос.

— Есаул Звёздный с воинскою командою. К хану по государеву делу.

Стражи посторонились:

— Проходи!

Оставив своё войско у стен на попечении хорунжего, Михаил с Первым, Жомовым и Егоровым въехал в сей старинный город, основанный, по преданию, Симом — сыном Ноя. Навстречу им выехал десяток всадников в сияющих шлемах и кольчугах.

— Мы проводим тебя во дворец, уважаемый русский есаул. Хан Аваз-инак приглашает тебя для беседы!

Михаил не удивился, что об их прибытии уже знают. С достоинством наклонил голову, прижав руку к сердцу. Поехали. Улица была широкая, два воза разъедутся, и мощёная булыжником. Дома глинобитные, без окон (все окна выходили во внутренний двор). Проехали мечеть, украшенную изразцовой плиткой, составлявшей причудливый орнамент. Красота! На площади поодаль раскинулся базар. Вскоре показался ханский дворец. Не очень высокий и большой, он сверкал лазоревым куполом и ослепительно белыми стенами, также изукрашенными орнаментом. Спешившись у коновязи, трое русских и толмач вошли в высокие резные двери. Шуршик запрыгнул на плечо хозяина. Он его одного в незнакомом месте ни за что не оставит! Мало ли что? Почётный караул остался снаружи. Два рослых слуги, низко кланяясь, повели гостей по лабиринту коридоров и залов.

— Разуваться надо? — шепотом спросил Михаил Первого.

— Нет. Снимать сапоги полагается только там, где живут.

Отворились очередные двери, на сей раз из сандалового дерева. Пахучие! Шуршик расчихался. Михаил успокаивающе погладил его по спине.

В просторном двухсветном зале на возвышении сидел в кресле хан, немолодой мужчина за тридцать. Богато расшитый золотом халат, сабля в золотых ножнах, зелёная чалма. Сзади стояли с алебардами два богатыря в сверкающих кирасах и шлемах, держа на цепочках двух гепардов, с интересом воззрившихся на Шуршика. Кот же их надменно проигнорировал, только слегка встопорщил шерсть на загривке.

«Значит, совершил хадж, ходил в Мекку» — сообразил Михаил.

Борода и усы хана были аккуратно подстрижены. Глаза смотрели умно и жёстко. Одесную хана сидел на подушке старик в халате попроще, и тоже в зелёной чалме.

«Великий Визирь… как его… Асланбек. Серьёзный противник, если что»

А ошую хана сидел англичанин! Не старый, едва за тридцать. В статском платье, но явно военный, судя по прямой спине и неподвижным чертам гладковыбритого надменного лица.

«М-да-а… Англичане в каждой бочке хотят затычкой быть!»

У ступеней возвышения сидел белобрысый толмач, явно славянин.

Все эти мысли заняли всего секунду. Парадным шагом есаул подошёл к возвышению, остановился в трёх шагах и отсалютовал:

— Честь имею! Есаул четвёртого полка Всевеликого Войска Донского Звёздный! С пакетом для Вашего Высочества от императора всероссийского Павла!

В последний момент вспомнил, что на плече у него кот. Стало немного неловко… А, впрочем, переживут!

Толмач скороговоркой перевёл. Три пары глаз с интересом скользнули по вытянувшемуся в струнку Михаилу. Во взоре англичанина читалась враждебность. Так, небольшая.

— Ты можешь передать пакет, есаул Звёздный. Прошу садиться, — слегка поклонившись, сказал Великий Визирь.

Михаил вынул пакет из-за борта мундира и протянул ему, затем сел на подушку. Первый присел на корточки у него за спиной. Урядники остались стоять. Асланбек внимательно осмотрел печати, покосился на хана. Хан едва заметно кивнул. Пакет был вскрыт. После визуального изучения документа, его передали толмачу. Он зачитал:

— Я, Божией Милостию Император и Самодержец Всероссийский Павел I, повелеваю Его Высочеству Хану Аваз-инаку, Государю Хорезма, проявить добрую волю: освободить и отпустить на родину всех российских подданных находящихся в плену в Хиве и окрестных местностях. Сие деяние послужит укреплению добрососедских отношений между нашими державами, а также ляжет краеугольным камнем в фундамент военно-политического союза возможного в будущем.

Подписано:

Павел I

Января 11-го дня сего 1801 года от Рождества Христова

Затем, с некоторой запинкой, перевёл на узбекский.

Лицо хана осталось индифферентным. Англичанин нахмурился и сделал движение рукой, как будто хотел взять документ. Шуршик зашипел. Рука отдёрнулась. Великий Визирь еле заметно ухмыльнулся и прищурился:

— Повеление вашего Императора мы рассмотрим и всесторонне обсудим в ближайшее же время. А пока милости просим воспользоваться гостеприимством Его Высочества Хана Аваз-инака. Твоей воинской команде будет предоставлена казарма, питание и баня. Тебя, есаул Звёздный, и твоего хорунжего Рыкова, хан приглашает разделить с ним трапезу. Она состоится через два часа, а пока не угодно ли отдохнуть? Тебя проводят в гостевые покои. Я уже взял на себя смелость послать за хорунжим Рыковым.

— Почту за честь, — поклонился, прижав руку к сердцу Михаил.

Давешние слуги проводили его в роскошную комнату с низкой тахтой, заваленной подушками, и столиком, кряхтящим под тяжестью сластей и фруктов. Фрукты! Это в апреле-то! Черешня, виноград, дыня, лимоны… Ещё какие-то, незнакомые. Были и кувшины с шербетом и кумысом.

«Хорошо у хана разведка поставлена! Вон, даже фамилию Женину знают!»

С этой мыслью Михаил растянулся на тахте. Шуршик не спеша обошел комнату по периметру, а затем стащил с блюда кисть винограда и принялся жадно пожирать его вместе с косточками.

«Вот это да!» — не на шутку удивился Михаил, — «А я и не знал, что коты виноград едят!»

Он был голоден, но решил не есть всякую халву, чтобы не испортить аппетит. Достав из кармана фляжку, сделал добрый глоток водки и закусил виноградом. Затем расслабился и смежил веки. Поручение Государя было выполнено!

После ухода российского посланника Аваз-инак задумчиво почесал бороду:

— Что ты думаешь об этом, Асланбек?

— О, солнцеликий! — улыбнулся тот, — Мой скромный опыт и разум подсказывают мне, что ссориться с Белым Царём, с Большим Северным Братом, который есть матушка Русь, по такому пустяковому поводу не стоит.

Хан ощетинился:

— Ничего себе, пустяковый повод! Да у нас каждый второй раб — русский! Если всех отпустить, кто работать будет?

— Ну, зачем же всех, мой солнцеликий повелитель? Отпустим самых никчёмных и пообещаем ещё, но позже. Дескать, производственная необходимость сразу не позволяет.

— О! Я понял твой замысел, Асланбек! — просиял хан.

Англичанин же с досадой подумал:

«Как же невежливы эти азиаты! Говорят при мне по-своему, прекрасно зная, что я не понимаю их языка…»

Персиваль Доггерти, коммандер флота Его Величества короля Георга III, уже два года состоял при Хане Аваз-инаке военным советником. Ну, и, разумеется, являлся ухом и оком государевым, хотя нашпионить было совершенно нечего. Ему в Хиве не нравилось: жара, оторванность от семьи, а также полная бесперспективность в смысле карьеры. Плохо, когда нет высоких покровителей и связей! Вот и послали в глухомань, в которой даже подвиг совершить невозможно, чтобы получить рыцарство (knighthood) и титул сэра. И очередное звание… Ну, проторчит он здесь лет, эдак, десять. Посмотрят лорды адмиралтейства на его личное дело: а чем себя проявил Персиваль Доггерти? А ничем особенным! Сидел в Хиве, консультировал помаленьку хана. Важных разведданных ни разу не доставил, врагов империи и короля ни одного не разоблачил… Значит, пусть и остаётся коммандером! Дело осложнялось ещё и тем, что для получения повышения надо было купить патент на новый чин, а свой патент продать. А как это сделать, находясь в Хиве? Да и деньги… Коммандер тратил значительную часть жалованья на виски, и накоплений, таким образом, не имел. Обидно, да?

Приход русских в Хиву не был для моряка неожиданностью, но цели и задачи их оставались не ясны. Чтобы просто доставить хану пакет, ни к чему конвой из двух сотен конников. Сведения о выступившем в поход Войске Донском (22000 конницы!) он недавно получил, равно, как и сведения о том, что поход этот был отменен новым царём. Но куда целился покойный император Павел? И куда идут эти две сотни казаков?

«Скорее всего, это разведка. Они идут, чтобы разведать… что? Дорогу куда? Надо постараться выяснить это за обедом!»

Обед был сервирован в восточном стиле: низкий стол, подушки на полу. Слуги обнесли едоков сначала сластями, которые есаул и хорунжий едва попробовали, и зелёным чаем. Затем подали шурпу в больших фаянсовых мисках и лепёшки. После шурпы — совершенно волшебные манты! Потом чебуреки. Евгений со смешком шепнул:

— Я, барин, как бы, уже наедаться начал!

— Что? — не понял Михаил.

— Да, анекдот есть такой: два помещика поспорили. Один говорит: у меня мужичок может зараз целого телёнка съесть. Другой засомневался: не может быть! Позвали мужика, и он давай телятину поедать: и варёную, и тушёную, и жареную. А когда почти всё съел, говорит: барин, вели телёнка подавать, а то я этими закусками уже наедаться начал!

Михаил с трудом сдержал смех.

И тут подали плов! Знаете ли вы узбекский плов? Нет, вы не знаете узбекского плова! Нежнейшая баранина, рассыпчатый рис, оттененный морковью, зерой, перцем и чесноком… А запах! Только понюхал — и уже сыт! Заедали сие чудо кулинарии салатом из помидоров, а запивали зелёным чаем.

Доггерти, сидевший рядом с офицерами, начал разговор:

— Я извиняюсь, но не говорят ли джентльмены по-английски? Или нам придётся общаться по-французски?

— По-французски, если не возражаете.

— Я Персиваль Доггерти, коммандер флота Его Величества короля Георга III. Служу здесь военным советником Хана Аваз-инака.

Михаил отхлебнул чаю.

— Очень приятно! Я Михаил Звёздный, есаул, а это — Евгений Рыков, хорунжий.

Доггерти решил не бегать вокруг куста, как выражаются англичане, а сразу перейти к сути дела:

— До нас дошла грустная весть о смерти императора Павла. Мир праху его!

— Увы! — подтвердили офицеры.

— Незадолго до смерти он отдал Войску Донскому приказ выступить в поход… на Оренбург, но новый император, Александр, приказал войску вернуться. Не могли бы вы, Михаил, пролить немного света на это событие?

Сердце Михаила ёкнуло. Поход на Индию отменён! Правда ли это? Можно ли верить этому англичанину?

— М-манёвры, господин коммандер.

Доггерти уловил в ответе заминку.

«Ага, значит, всё-таки, военная операция планировалась! Очень интересно!»

— Позволю себе спросить ещё: вернётесь ли вы в Россию после доставки императорского рескрипта хану?

Михаил задумался. Соврать? Бесполезно, англичанин пошлёт за ними соглядатаев. Сказать правду? Можно, но не всю!

— После Хивы мы отправимся в Афганистан. Нам поручено нанести сей маршрут на карту. Хотелось бы посетить Кандагар. Нас заверяли, что тамошний английский гарнизон не будет чинить нам препятствий.

— Да с какой бы стати? — всплеснул руками Доггерти, — Чинить препятствия мирной экспедиции… Ни за что!

Михаил уловил фальшь в его голосе. Шуршик, поедавший не осиленные хозяином манты, тоже. Ему не нравился этот человек.

«Вкусно, и даже очень. Тесто нежное. Но за каким люди кладут в фарш чеснок и перец? Без них было бы намного вкуснее!» — плавно текли мысли в кошачьей голове, — «А этот безусый какое-то зло замышляет. Буду держать его в уме!»

В конце обеда к есаулу обратился Асланбек:

— Обсудив повеление императора Павла, увы, уже покойного, Хан Аваз-инак соблаговолил проявить добрую волю и разрешить вернуться в Россию девятистам российским подданным. Которые пожелают вернуться.

— А почему не всем? — без особого интереса спросил Михаил, чьи глаза уже слипались от переедания.

— Потому, уважаемый есаул, что работающим у нас россиянам нужна замена. Нельзя же сразу всех уволить, производство остановится. Но мы решим эту проблему в течение… скажем, двух-трёх лет. Император Александр будет извещён.

Великий Визирь коварно умолчал, что в число девятисот войдут только немощные старики и калеки, которых дешевле отпустить, чем кормить. Зато хан и добрую волю проявил, и с русским царём не поссорился, и лицо сохранил, и рабочую силу!

Глава четвёртая

Вежливо отвергнув предложение ночевать во дворце, Михаил с Евгением, сопровождаемые почётным эскортом, поехали в казарму.

— Слышали, Евгений Викторович, что англичанин сказал? — спросил глава экспедиции.

— Это насчёт отмены похода? Слышал! Как же мы теперь будем, Михаил Романыч?

— Будем выполнять приказ, — твёрдо ответил командир, — Ни подтвердить, ни опровергнуть слова коммандера мы не можем. Значит, пойдём на Кандагар.

Казарма представляла собой просторный глинобитный барак с узенькими, высоко расположенными окошками и глиняным полом. Не шедевр архитектуры. Далеко не. Но, кроме обширных дортуаров, вмещавших полсотни людей, там было и несколько небольших помещений, одно из которых и заняли офицеры. Удобства были минимальные: два тюфяка, набитые сеном. На них наши герои и растянулись. С огромным, надо сказать, удовольствием.

— Хорошо! — пробормотал Евгений, — Чисто, пол водичкой сбрызнут… Сено свежее. Чуете, как пахнет, Михаил Романович?

— Ага! — подтвердил Михаил, шумно принюхиваясь.

Сено пахло полынью, чабрецом и чем-то ещё, незнакомым, но очень приятным.

Шуршик, обследовав помещение, тоже остался доволен, удивившись, правда, отсутствию мышей.

— Сейчас отдохнём пару часиков, переварим — и в баню! — снова подал голос хорунжий.

— Да уж, последний раз ещё в Аральском Море купались, — зевнул с подвывом Михаил.

Дверная занавеска откинулась, и на пороге возник Степан, денщик. Он был не казаком, а призванным на службу крепостным князя Голицына. Служил уже пятнадцатый год, а при Михаиле состоял уже восемь лет.

— Не будет ли каких приказаний, Ваше Благородие?

— Не будет. Дай мне помереть спокойно, — томным голосом отозвался Михаил, — Ступай себе… Впрочем, стой. Команду накормили?

— Так точно! Обед был прямо сказочный! И похлёбка с потрохами, и лепёшки, и каша с мясом. Ох, вкусная! Чаю зелёного дали — хоть упейся. Без сахару, правда, зато с халвой. Одна сотня сейчас в бане. Другая вечером пойдёт.

— О! И мы с ними! Приготовь бельишко.

— Уж приготовил, Ваше Благородие.

— Иди уже… и не беспокой… х-рр…

Степан ушёл, а офицеры сдались на милость победителя-сна. Шуршик тоже придремнул.

А через час в полутёмную комнату скользнула неслышная тень. Бесшумно ступая ногами в одних чулках, Персиваль Доггерти подкрался к сложенным в углу вещам. Он не боялся разбудить храпящих офицеров, ибо за обедом незаметно подлил им в чай сонное зелье — настойку опия. Однако шуметь не стоило — на шум мог заявиться кто-нибудь из казаков. Но оставшаяся сотня сейчас находилась далеко, в противоположном конце барака. Англичанин обшарил карманы мундира. Ничего интересного! Обшарил карманы и пояса шаровар — тоже пусто. Небольшая сумка, в которой носят складную подзорную трубу, пороховницу и пули… Там, помимо перечисленного, нашёлся медальон с изображённой на эмали красавицей, карманная Библия на славянском, перочинный нож и два платка с вышитыми инициалами М. и З. И кольчуга!

«Значит, боевые действия предусмотрены! … А бумаг-то нету!»

Коммандер знал, что отправляя офицера на задание, командование обязательно вручает ему письменный приказ. Его-то он и искал!

«Где? Ну, где проклятый русский мог спрятать пакет?»

На всякий случай обшарил вещи хорунжего и тоже ничего не нашёл. На глаза попалась каракулевая папаха. Может, там? Прощупал подкладку… Есть! Шуршит что-то! Достав карманный нож, осторожно подпорол шов. Вот он, пакет! Странно, что не вскрыт… А что на нём написано? Доггерти напряг своё знание русского языка. Не особо хорошее, впрочем. С трудом разобрал в сумеречном свете: «Вскрыть по прибытии в Сринагар».

«Ах, вот оно что! Они идут в Кашмир! Наверняка это не просто разведка…»

Додумать шпион не успел, ибо Шуршик, давно уже наблюдавший за ним сквозь полусомкнутые веки, прыгнул и вцепился ему в лицо. Острые зубы и когти разодрали веки, повредили глаз, нос и губы. Доггерти заорал, пытаясь оторвать от себя хищника. Евгений по-детски почмокал губами и повернулся на другой бок. Михаил же проснулся, хотя и с трудом. Голова была мутная, как с похмелья, поэтому въехать в ситуацию удалось не сразу.

«Кто это, вообще, такой!? И почему орёт?»

Доггерти, наконец, оторвал от себя кота и швырнул его в Михаила. Тот уклонился… и заметил знакомый конверт в окровавленной руке! Ах, ты, шпионюга! Вне себя от гнева, он схватил шашку. Англичанин, прижимая левую руку к разорванному лицу, бросил конверт и выхватил палаш. Сталь скрестилась со сталью. Златоустовский клинок с изделием знаменитых шеффилдских оружейников. Клинк! Выпад! Ушёл, зар-раза, контратаковал. Парировал, снова выпад, в голову. Отбил! А вот так? Михаил перебросил шашку в левую руку и провёл секущий удар в корпус. Доггерти не успел парировать или уклониться, только подставил левый локоть. Шмяк! Рука упала на пол, царапая его конвульсивно сжимающимися пальцами. Англичанин вскрикнул и нанёс удар в голову. Попал! Острейшая сталь рассекла кожу на лбу, левую бровь и щёку. Но рана получилась поверхностная, и боли почти не было. Вот, только глаз залило кровью, и стало трудно оценивать расстояние. Понимая, что если он не закончит бой в течение нескольких секунд, то упадёт от потери крови, Доггерти рванулся вперёд, в ближний бой. Есть такой приём: держа лезвие параллельно земле, кинуться всем телом на врага и поразить его в горло (немногие этим приёмом владеют). Но он поскользнулся на собственной крови. Михаил же в момент броска нанёс колющий удар. Н-на! Шашка вонзилась в солнечное сплетение и вышла из спины на три вершка, слегка дымясь в тонком луче заходящего солнца. Доггерти упал на колени, затем на бок. Изо рта его хлынула ярко-алая кровь. Глаза остекленели.

Михаил выдернул шашку с чавкающим звуком, как будто сапог из грязи. Осмотрел себя: бельё было забрызгано и залито кровью, но, кроме раны на лице, других повреждений не было.

— Ко мне! — крикнул он, и через минуту в комнату вбежал Степан, двое казаков и два дворцовых стража.

Мгновенно оценив ситуацию, стражи кинулись за лекарем. Степан же принялся перевязывать хозяина, оторвав полосу от подола собственной нижней рубахи. Бязь была грубая, и крепко пахла потом, но что ж поделаешь? Другого перевязочного материала не было.

От топота и шумной возни проснулся Евгений. Глаза его вытаращились:

— Что… что случилось, Михаил Романыч? Кровища…

Взгляд его упал на лежащее на полу тело.

— Ой!

— Шпион! — пояснил Михаил, — Приказ генерала похитил! Только Шуршик его укусил. Я и проснулся от воплей. А он на меня с палашом! … Ай! Полегче, Степан!

Один из казаков поднял с пола испачканный в крови конверт и протянул его хорунжему. Тот, прищурившись, прочёл вслух:

— Вскрыть по прибытии в Сринагар… Михаил Романыч?!

— Так, вы, трое! Смирно!

Казаки и Степан вытянулись в струнку.

— Военная тайна! — строго объявил уже слегка пришедший в себя командир.

— Так точно! — гаркнула троица.

И Евгений тоже отчеканил:

— Так точно!

И попытался щёлкнуть босыми пятками. А тут и лекарь пришёл с толмачом.

Размотав повязку, он осмотрел рану. Кровотечение прекратилось.

— Глаз, слава Аллаху, не задет. Сама рана не опасна, господин есаул, но необходимо её зашить. Иначе будет долго гноиться.

— Ага. Как зашьёшь, порохом присыпь, — подсказал многоопытный Степан.

Лекарь отнёсся к этому антисептическому совету с сомнением.

Михаилу сделали анестетическое вливание полуштофа водки в организм и подождали, пока она там приживётся. Затем казаки зафиксировали руки командира, а Степан — голову. Лекарь ловко зашил рану шёлковой нитью. Всего получилось двенадцать швов. Когда сия хирургия закончилась, в комнату вошёл начальник стражи.

— Я должен провести расследование, господин есаул. Что здесь произошло?

— Этот человек хотел обворовать нас, — обтекаемо заявил Михаил, — Вон, вещи все раскиданы и карманы наизнанку вывернуты. А когда я проснулся, он кинулся на меня с палашом. Пришлось обороняться.

Говорить о секретном приказе не хотелось.

— Понятно, — кивнул царедворец, хотя понятно ничего не было.

«С какой бы стати уважаемый человек, военный советник хана, решил обокрасть русских офицеров? Да и что у них брать-то?»

Но объяснение пришлось принять.

— Я доложу Великому Визирю об этом вопиющем происшествии.

Когда все ушли, Шуршик, как раз закончивший вылизываться, вспрыгнул хозяину на грудь и замурлыкал. Тот неловко прижал кота к себе.

— Второй раз ты меня выручаешь, зверюга… Спасибо тебе!

— О, Великий Хан! Мне только что доложили: русский есаул убил коммандера Доггерти! — согнулся в поклоне Великий Визирь.

— Да ты што-о! Как? Почему?! — взволнованно выпрямился Аваз-инак.

— Начальник стражи допросил есаула. Тот показал, что мистер Доггерти тайком проник в их с хорунжим спальню с целью кражи! Вывернул все карманы, разбросал вещи… А есаул проснулся и застал его на горячем! В ход пошли сабли. Доггерти ранил русского в лицо, а тот отсёк ему левую руку и заколол насмерть.

Хан задумался.

— Всё это более чем странно. Обворовать русских… да у них, поди, ничего ценного и нету! А я хорошо платил англичанину, да и на родине ему жалованье шло.

— Я думаю, Солнцеликий, что он искал приказ командования. Русские, когда отправляют куда-либо с заданием воинское подразделение, обязательно вручают письменный приказ командиру.

— Да-а? А я и не знал… И, что, нашел наш Перси этот приказ?

— Даже если и нашёл, этого уже не узнать. Русский настаивал на простой краже.

Великий Визирь помолчал и продолжил:

— Вопрос, куда направляются казаки, очень интересный. Я предлагаю послать за казаками соглядатаев. Они собираются идти на Кандагар, соответственно, им будет нужен проводник… проводники. А мы любезно предложим им самых лучших и опытных караванщиков!

— Да. И прикажи в компенсацию за увечье выделить есаулу полсотни верблюдов с подарками. Чай, халва, сушёные фрукты, крупа, мука… Ну, и денег сколько-то. Сам сообрази! Вот и будет повод подвести к ним караванщиков.

— Всё сделаю, Солнцеликий! Да, вот ещё что: начальник стражи осмотрел тело. Кроме отрубленной руки и раны в животе, у англичанина было изорвано всё лицо. Это кот есаула напал на него. Видимо, от этого Звёздный и пробудился. В смысле, от воплей.

— Ничего себе! Сторожевой кот! Я тоже такого хочу!

— Но у тебя же есть гепарды, о Солнцеликий повелитель!

— Э! Они для охоты. Да и заметные они. А кот может спрятаться в уголке — и не видать его! И чуть что — сразу оттуда выпрыгнет! Добудь мне такого кота, Асланбек.

Великий Визирь озадаченно поклонился.

— И распорядись о похоронах коммандера. Найди какого-нибудь христианского муллу…

— Да где ж его взять?! — всплеснул руками Асланбек.

— Ну… тогда хоть кого-нибудь, кто знает ихние молитвы. Не хоронить же англичанина по нашим обрядам.

В тот вечер Михаил с помощью Степана мылся в корыте, сожалея, что не может сходить в баню из-за раны. В трёх водах мылся, целый фунт мыла извёл! Шуршик недоумевал: почему бы просто не вылизаться?

Наутро, после общего построения, к есаулу подошёл царедворец:

— Великий Хан Аваз-инак чрезвычайно сожалеет о вчерашнем нападении на тебя, и в знак добрых намерений и дружбы дарит тебе пятьдесят верблюдов с провиантом, а также тысячу золотых.

Два тяжёлых кошеля легли в руку Михаила.

— Передай Великому Хану мою глубокую и искреннюю благодарность.

Взмахом руки подозвал Жомова:

— Ступай, Евграф Васильич, принять ханские подарки надо.

Урядник-завхоз отправился в место дислокации верблюдов, произвёл инвентаризацию и пришёл в восторг.

— Ваше Благородие! И рис, и пшено, и даже гречка! Мука, абрикосы сушёные, изюм, чай, халва, мясо вяленое, лук, чеснок, соль! На три месяца, а то на четыре хватит!

— Добро! — кивнул командир, — А люди?

— Девять человек. Все при оружии, опытные. И свой караван у них на две сотни верблюдов с товарами для Герата и Кандагара.

Михаил сообразил, что это не просто так, караванщики-погонщики, но соглядатаи хана. Ну, и пусть их! Скрывать ему нечего. Зато без проблем дойдут до Кандагара.

Тем временем казаки были заняты привязыванием мешков под хвостами коней. Первый и Второй привязывали мешки верблюдам.

— Почто? — поинтересовался Рыков.

— Дак, Ваше Благородие, навоз собирать. Места пойдут пустынные, иного топлива, кроме кизяка, не будет, — объяснил урядник Егоров.

«Фи, как неизящно!» — поморщился хорунжий.

К щедрому подарку хана не хватало только водки. Увы! На базаре её не было. Однако Жомов, пораспрашивав царедворцев, выяснил, что можно купить спирт, который гонит аптекарь для медицинских нужд. Михаил впал в изумление:

«Какие-такие медицинские нужды? Как его, кроме как внутрь, употреблять возможно? Ну, дают узбеки!»

— Ваше Благородие! Сейчас у него много нету, но через два дня обещал четыре ведра! Может, подождём? Без неё, родимой, в походе никак!

Михаил задумался. С одной стороны, урядник был прав, без водки нельзя. А тут, вообще, спирт, который меньше места займёт. С другой стороны, задерживаться в Хиве не хотелось. Моральный облик личного состава мог пострадать из-за чая с возбудителем и наличия в городе множества женщин…

Женщины, конечно, все носили паранджу, но можно было без труда отличить молоденьких девиц, кокетливо постреливавших глазками в белокурых красавцев с севера, от матрон постарше.

«Не, лучше не доводить дело до греха! У них тут строго. Чуть что — узбеки мстить затеются за честь сестёр и дочерей…»

— Давай поступим так, Евграф Васильич. Ты с охраной, четырьмя… нет, пятью верблюдами и Первым остаёшься и покупаешь десять вёдер. Затем догоняешь нас, как сможешь.

— Десять… На неделю аптекарю работы, Ваше Благородие! Кабы не того… не потеряться нам!

— Мы для вас будем маяки оставлять. Не заблудитесь.

— А лихие люди?

— Полуэскадрон казачков с кем хочешь справится.

Урядник козырнул и поехал договариваться с аптекарем, а отряд выступил в поход.

Выехав за ворота, они вскоре догнали телегу с гробом, сопровождаемую русским мужичком в рваной хламиде и английским моряком в синем мундире енсайна*. Мужичок нёс грубо сколоченный крест и громко читал молитвы.

*енсайн — первый офицерский чин в британском флоте.

— Стой! — окрикнул их Михаил.

Подъехав ближе, спросил:

— Кого хороните?

— Мы хоронить мой офицер, Персиваль Доггерти. Я есть… был с ним на служба. Се́кретари. — ответил моряк, коверкая русский язык, — Мой имя есть Джон Баррел.

«Понятно. Секретарь, значит» — сообразил Михаил.

— Кладбище в двух верстах отсюда, Ваше Благородие, — пояснил мужик с крестом, — Велено господина офицера похоронить за оградою по-христиански.

Возница, узбек в небогатом халате, покивал.

— А ты кто таков? Почему тебе поручено?

— Я Василий сын Иванов, по прозвищу Волга. А поручили хоронить мне, потому, как я священником служил в Оренбурге, в храме Всех Скорбящих Радость, и отпевание наизусть знаю.

— Но… покойный же не православный, — растерялся Михаил.

— Ну, и что? Господь един, что здеся, что в России, что в Англии!

— Тогда… вот тебе на помин души новопреставленного раба Божия Персиваля.

В ладонь Василия Волги легло шесть полтинников.

— Спаси вас Бог, Ваше Благородие, — поклонился тот, косясь на возницу.

Узбек протянул руку, и деньги перекочевали к нему.

— Хозяин мой, — пояснил Василий.

Михаилу стало жалко бывшего священника. Впрочем, почему — бывшего? Сана с него никто не снимал!

— Спроси хозяина, сколько он за тебя хочет.

Хозяин сначала продавать Василия Волгу отказался, но быстро понял, что, ежели будет упорствовать, то казаки просто так своего соотечественника отберут. Со вздохом заломил тридцать три рубля, то-есть, раза в полтора дороже базарной цены, учитывая возраст и состояние здоровья невольника. Торговались недолго, сошлись на двадцати пяти.

— Как закончите с похоронами, догоняй нас. Эй, кто там! Коня!

Коня привязали к телеге.

— Премного благодарны, Ваше Благородие Михаил Романович! — поклонился в пояс Василий.

— Откуда моё имя знаешь? — не на шутку удивилось Их Благородие.

— Да, вся Хива знает! — пожало щуплыми плечами новоприобретенное движимое имущество, — Слыхом земля полнится!

Похоронная процессия двинулась было дальше, но тут к Михаилу подошёл англичанин:

— Господин есаул! Я теперь есть совсем один. Позвольте ходить с вы в Кандагар. Там английски гаррисон. Я готовый платить за еда, конь и защита.

Сердце у есаула Звёздного было доброе. И в самом деле, что тут бедолаге делать одному? Согласился.

— Священник нам весьма пригодится, — объяснил он Евгению, ехавшему рядом, — Хоть по воскресеньям службу служить будет. Божье слово послушаем. А то души у нас всех зачерствели изрядно!

— Воистину! — согласился хорунжий.

Вечером, когда остановились на ночлег, подъехали отец Василий и Джон. Вдвоём на одном коне.

— Евграф Васильич! — позвал Михаил Жомова, — Вот, поставь на довольствие батюшку. Он теперь в нашей команде. И мистера Баррела тоже возьми на довольствие и коня ему обеспечь.

— Эх, на всех харчей и коней не напасёшься, — буркнул себе под нос завхоз, но англичанин услышал.

— Я платить за коня и еду!

— Ну, это другое дело! — воспрял духом скуповатый Жомов, — Значит, питание из солдатского котла, считаем по три алтына в день. Конь… тридцать рублей. Бурка второго срока носки — два рубля.

— Что есть бурка? — озадачился английский моряк, — Зачем мне?

— Ну, как же! От непогоды укрываться, спать.

— О! А три алтына это сколько есть монет?

— Девять копеек.

— Я согласный! — просветлел лицом Джон Баррел, — Вот, бери… мани!

И отсчитал эквивалент сорока рублей российскими, персидскими и английскими монетами.

За вечерним чаем отец Василий поведал свою историю.

— Служил себе в Оренбурге… Однажды похороны случились. Купец один преставился. От города далеко, сорок вёрст, деревня Покровка. У них в приходе, в селе Знаменском, за два месяца до того священник помер, отец Григорий. Мне бы отказаться, но родственники сильно упрашивали, хорошие деньги сулили. Ну, поехали. Отпел, похоронили купца честь по чести. А обратно ехали только я и возница. И, значит, ногайцы из-за холма наперерез. Ценного у нас ничего не было, потому взяли они нас с собой в Бухару и продали… Восемь лет уж тому. А хозяин мой, Ахмеджан, человек добрый. Не бил, кормил хорошо. Я ему столярничать помогал.

Тут священник показал руки с мозолями и изуродованными ногтями. Рабочие руки.

— А намедни из дворца пришли и велели сколотить гроб (а здешние в гробах не хоронят), и похоронить англичанина по христиански, но за оградой кладбища. Ну, вот так и встретилися мы с вами!

Отец Василий пришёлся по душе всем, даже Шуршику, позволившего ему погладить себя.

«Значит, хороший человек, без двойного дна!» — заключил Михаил.

И священника, и англичанина прикрепили в смысле котлового довольствия к полуэскадрону, которым командовал Егоров. И он, и казаки отнеслись к новым членам команды доброжелательно. Опять же, с новыми людьми приятно поговорить на всякие интересные темы! Но езда новичков верхом вызывала у служивых неудержимый смех. И священник, и моряк сидели на коне, как собака на заборе. Увы! Впрочем, в скачках им участвовать не предполагалось.

И Михаил, и Евгений вскоре сдружились с англичанином. По вечерам они сражались в шахматы и шашки. Фигурки вырезал Степан, а доску нарисовали на куске бязи. А ещё Джон рассказывал много интересных историй об Англии.

После Хивы отряд шёл медленно. Во-первых, чтобы Жомову было легче догнать, во-вторых — из-за дороги. Через три дня Хорезм кончился, и местность сильно поменялась. Началась полупустыня, усеянная скалами. Дров, как и было предсказано урядником Егоровым, не было. Из подсохшего навоза лепили лепёшки кизяков, добавляя в них немного травы. Горело сие топливо достаточно жарким огнём, чтобы готовить пищу.

Вода встречалась всё реже, и была она плохая — солоноватая, мутная и вонючая. Если бы не любезно предоставленные Великим Визирем караванщики, знавшие наизусть все источники, то войску пришлось бы туго. Многознатец Рыков приказал воду отстаивать, а затем сливать с осадка и кипятить.

— Почто кипятить-то? — изумился Михаил, — Вода и так невкусная!

— От миазмов, которые понос причиняют, Михаил Романыч. Я об этом у Гиппократа читал, — важно объяснил Евгений.

Гиппократа Михаилу крыть было нечем. Впрочем, хорунжий оказался прав: неприятный запах исчезал после кипячения, и поноса ни у кого не случилось ни разу.

Плохо было и с травой. Коней приходилось подкармливать овсом, запасы которого были весьма невелики. Кишлаки (скорее, хутора) встречались тоже редко, один в два-три дня. В них иногда удавалось пополнить запасы фуража.

На девятый день отряд догнал Жомов со своею командою. Въезд его в расположение был подобен триумфам римских императоров, ибо закупленная ещё в Астрахани водка заканчивалась. Казаки кричали ура и воздух чепчики бросали. Сие грандиозное событие совпало с празднованием дня святителя Николая Чудотворца, и отец Василий служил службу. Из-за отсутствия вина все причащались разведенным спиртом с кусочками лепёшек, тесто для которых замешивали на кислом верблюжьем молоке. Нашлось в подаренном ханом стаде с десяток молочных верблюдиц!

Итак, путь их лежал на Кандагар через Герат. Конечно, ежели прямо ехать, как ворон летит, то от Хивы до Сринагара было раза в два ближе, но — горы! Поэтому, как выразился урядник Егоров: кривой дорогой ближе завсегда!

На девятнадцатый день разведчики доложили: в пятнадцати верстах стадо оленей!

— Маленькие, такие, олешки, Ваше Благородие. Но съедобные!

— Джейраны, — пояснил отец Василий.

Михаилу очень не хотелось тратить порох и пули, запас которых был ограничен. Поэтому он приказал имевшим луки казакам укрыться в балке, а сотню казаков послал в обход, загонять стадо в засаду. Сам встал на холме и приготовил подзорную трубу. Через два часа увидел облако пыли. Это стадо, спасаясь от рассыпавшихся лавой улюлюкавших казаков, во весь опор мчалось… куда надо мчалось! Джейранов было много, сотни две или больше. Изящные небольшие антилопы с гордо вскинутыми головами, украшенными витыми рогами, развили скорость недоступную лучшим скакунам! Вот они поравнялись с балкой… и стали падать один за другим! Обогнув засаду с двух сторон, стадо быстро исчезло из виду. Михаил сложил трубу и поехал посмотреть на добычу. Пока доехал, казаки уже прирезали раненых животных.

— Так что, Ваше Благородие, сорок две штуки! — доложил довольный охотой урядник Егоров, — Эх, кабы ружья, вдвое бы больше взяли!

— Не жадничай, Анисим Петрович, — укорил его командир, — И так в три горла жрать придётся. Протухнут же на жаре! А соли мало.

Свеженину лопали, не сходя с места, два дня. Могий вместити, да вместит, как выразился отец Василий. Шуршик блаженствовал: он обжирался и мясом, и печёнкой, и нутряным салом до икоты!

На третий день, не без сожаления бросив остатки (мясо уже начало пованивать), продолжили поход.

Глава пятая

На сорок второй день к Михаилу подъехал главный караванщик Рахимбай. Он вполне прилично говорил по-русски.

— Слышь, Михаил ибн Роман, до Герата всего два дня пути осталось.

— Так, это же хорошо! — улыбнулся есаул широкой улыбкой.

Переход был тяжёлым. Жара днём и холод ночью, змеи, скорпионы. До сих пор всё как-то обходилось без смертей, но пятерых казаков скорпионы умудрились покусать, и укушенные болели целую неделю. А ещё плохая, невкусная вода, и невозможность помыться. Короче, люди устали и нуждались в отдыхе.

— Хорошо-то оно хорошо… но здесь бандиты. Во-он то ущелье видишь? Там они сидят.

— Грабят караваны? — подобрался Михаил ибн Роман.

— Нет. Но требуют плату за проезд, и немалую.

— Сколько их?

— Никто не знает. Но, по слухам, до трёх сотен. А плату требовать выходят трое, редко пятеро.

— Можно ли обойти это место, в смысле, ущелье?

— Нет.

Михаил думал недолго.

— Мы поступим так…

Отряд остановился. Полторы сотни казаков разделись до рубах, разулись, намотали тюрбаны, испачкали лица, ноги и руки глиной и сажей. Шашки и пистолеты спрятали под тюками на спинах. Типа, верблюдов не хватило, вот невольники и несут товары. «Невольников» связали надрезанными верёвками по десять человек. За шеи связали. Михаил облачился в халат и чалму и, с пятью замаскированными подобным же образом казаками, присоединился к каравану Рахимбая вместе со своими девятью десятками верблюдов. Всё вместе выглядело, как большой караван, к тому же с изрядным количеством рабов.

— Ты, Рахимбай, будешь хозяином каравана. Мы и твои люди — охраной.

Михаил перекрестился:

— Ну, с Богом!

— Во имя Аллаха милостивого! — подтвердил Рахимбай.

Засада двинулась к ущелью, до которого было около четырёх вёрст. Рыков с полусотней остался в резерве.

Идти босиком по каменистой почве было неприятно. А ещё мешали верёвки. Казаки семенили, шепотом матерясь, но терпели. Вот и ущелье. Едва караван вступил в него, как из-за скалы выехали пятеро всадников. Их предводитель, высокий бородатый мужчина с орлиным носом, был одет в расшитый золотом халат. Халат был достоин самого эмира бухарского, если бы не был очень грязным. На голове у главаря была чёрная чалма. Четверо его спутников были одеты попроще.

— Салам алейкюм, уважаемый купец! — вежливо поздоровался разбойник с Рахимбаем, ехавшем впереди в сопровождении Михаила, — Я Чёрный Абдулла. Слыхал ли ты обо мне?

— Алейкюм салам! Как же, как же! Столь славное имя мне отлично известно. А моё имя Рахимбай. Я иду в Кандагар, говорят, там нынче хорошие цены на рабов.

— У тебя слишком маленькая охрана, купец. Не хочешь ли заплатить за безопасность?

— Сколько?

Чёрный Абдулла сделал вид, что задумался.

— Ну-у… давай считать. Две сотни верблюдов, столько же рабов с поклажей… Пятьдесят таньга с верблюда и двадцать с раба! Я думаю, так будет справедливо.

— Всего получается… тысяча четыреста таньга? — быстро сосчитал Рахимбай.

— Совершенно верно, уважаемый! — ухмыльнулся бандит.

— У меня нет таньга. Динарами возьмёшь?

Чёрный Абдулла толкнул локтем нукера слева от себя:

— Сколько это будет динарами, Салим?

Тот важно погладил бороду:

— По нынешнему курсу… восемьсот пятнадцать!

Разговор шёл по-узбекски, и Михаил не понимал ни слова, но ему и ни к чему было значение слов. Рахимбай подал ему условленный знак, и шестеро «стражников» вдруг кинулись на пятёрку негодяев. Те не успели опомниться, как оказались на земле, сбитые сучковатыми дубинами с коней. Казаки сорвали с них одежду и связали. Потом принялись усердно, но без излишней жестокости, пороть нагайками. Спины и ягодицы пленников вскоре окрасились кровью. Над ущельем стоял вой боли, визг и вопли. Чёрный Абдулла вопил громче всех.

— Достаточно, пожалуй, — подал Михаил знак Рахимбаю.

Порка прекратилась.

— Теперь ты не чёрный, а краснозадый Абдулла! — обидно рассмеялся Рахимбай, — Обезьяна-павиан!

И ущелье наполнилось хохотом стражей и рабов. Даже камни посыпались. Эхо раненой птицей металось от стены к стене.

Бандитов развязали.

— Ты можешь идти на все четыре ветра, краснозадая обезьяна. И помни, что с Рахимбаем Хивинским шутки плохи!

Пять голых окровавленных фигур медленно побрели прочь, и вскоре скрылись за поворотом.

— Теперь они нагрянут всей ордой! — удовлетворённо осклабился Михаил, вытирая нагайку пучком травы, — Вперёд, Рахимбай Хивинский!

— Время обеденное, — возразил караванщик, — Да и зачем людей зря мучить босиком по камням? Поедим, отдохнём, а Абдулла тем временем соберёт своих. Я послал разведку: соглядатаев нет. Пусть хорунжий подтянется.

Посредством гелиографа Рыкову был послан сигнал, и он быстро появился со своей полусотней.

— Так, Евгений Викторович, вы останетесь здесь, это место просматривается только с той скалы, а мы пообедаем, отдохнём и, немного погодя, двинемся вперёд.

— Есть! — козырнул Рыков, весь вибрируя в предвкушении боя.

Солнце клонилось к закату, когда засадный караван, наконец, выступил. Со времени порки разбойников прошло уже шесть часов. Верста, другая, третья…

«Неужели Чёрный Абдулла планирует ночную атаку?» — встревожился Михаил, — «Крайне нежелательно! В темноте потери будут большие… хотелось бы их избежать!»

Ущелье уже начало наливаться синими сумерками, когда из-за очередного поворота высыпала орда. Их было много: четыреста, если не больше. У большинства настоящего оружия не имелось: топоры, копья, вилы. Лишь у некоторых были сабли. Огнестрельного оружия не было ни у кого. У Михаила мелькнула мысль:

«Совсем озверел Чёрный Абдулла! Безоружных мужиков в бой гонит!»

А конников было всего десятка три. С воем и улюлюканьем толпа побежала на казаков. Те быстро сбросили тюки и верёвки и, подпустив врагов поближе, дали залп из пистолетов, после чего в воздухе замелькали-заблестели клинки шашек. Не ожидавшие такого отпора бандиты растерялись. Но не все! Чёрный Абдулла, скача впереди своих всадников, клином врезался в пехотинцев. Вращая саблей и надсадно визжа, он рвался к Рахимбаю, вооруженному тяжёлым копьём. Казаки слаженно расступились и бросились на землю, подсекая ноги коней. Конные бандиты не могли их достать, и валились наземь один за другим.

— Рахимбай! — вопил Чёрный Абдулла, — Бейся со мной, сын тысячи отцов! Докажи, что ты мужчина!

— Я за него, — крикнул Михаил по-русски и встал у него на пути.

Абдулла занёс саблю, намереваясь провести удар «атакующий сокол». Им можно разрубить человека от плеча до седла! Михаил дёрнул поводья, Мурза встал на дыбы и слегка повернулся влево. Сабля со свистом опустилась, не причинив вреда, и Михаил, державший пистолет наготове, спустил курок. Осечка! Вот незадача! Пистолет был заряжен ещё в Астрахани. Порох за время путешествия мог и отсыреть, а мог и просто разложиться.

«Придётся шашкой работать!»

Клинки скрестились, высекая искры. Раз, другой! Достать врага никак не удавалось, Абдулла был отменным фехтовальщиком.

«Эх, слабо мы его выпороли!» — подосадовал Михаил, — «А если вот так?»

Он сдавил бока коня коленями, тот двинулся вперёд. В следующее мгновение Михаил, бросив стремена, развернулся в седле спиной к гриве и нанёс удар противнику в спину. Неудачно! Только халат распорол.

Новая схватка! Абдулла выписал саблей замысловатую фигуру, обманув защиту. Клинок неотвратимо приближался к шее нашего есаула, и не было уже времени парировать. И тут с крупа Мурзы прыгнул Шуршик! Прыгнул, чтобы собственным телом заслонить своего человека, хозяина, друга. Рука Чёрного Абдуллы дрогнула от неожиданности, и Михаил сумел уклониться, откинувшись на спину коня. Лезвие сабли чиркнуло по коту, и кончик левого уха… Увы! Заорав от боли, Шуршик, едва коснувшись лапами земли, ракетой взмыл в воздух и вцепился в правую руку обидчика. Он не смог прокусить толстый халат, но полноценно махать саблей было уже нельзя. Михаил воспользовался этим шансом и сделал выпад прямо в рожу главаря разбойников, пронзив шею. Клинок прошёл сквозь бороду, как рыбацкий челнок сквозь прибрежные камыши. Кровь хлынула потоком, забулькала. Горящие ненавистью и азартом боя глаза Абдуллы мгновенно потускнели, и он медленно сполз с коня.

Из-за поворота раздались свирепые крики: «Гойда! Гойда!». Это примчался на выручку Рыков. Разбойники дрогнули и побежали. Но скрыться им не удалось! За какие-нибудь полчаса казаки порубили всех.

— Господин есаул! Враг разбит, победа за нами! — энтузиастически отрапортовал Рыков, весь красный и потный от стресса.

Михаил, прижимавший к груди раненого Шуршика, только кивнул.

Потери составили восемнадцать человек убитыми. Двадцать два казака было ранено, из них четверо тяжело. Отец Василий исповедал и причастил их. Уже в темноте, при свете факелов, отпел убитых.

— Утром похороним, — решил Михаил и скомандовал, — Отбой!

Но к его костру подошёл Джон.

— Господин есаул! Я имею сказать!

— Говори, мистер Баррел.

— Разбойники быть здесь давно. Значит, накопили много treasure!

Слово было созвучно французскому «tresor», и Михаил понял:

— Сокровища?!

— О, да! Я думать, надо допрос пленный мужик сделать.

Из конного отряда Абдуллы в плен захватили только двоих. Были ещё пленные крестьяне-пехотинцы (полдюжины), но они явно не могли быть посвящены в тайну.

«Вот, с всадников и начнём!»

— Эй, Степан! Пусть пленных приведут! — позвал он денщика.

— Всех, Ваше Благородие?

— Нет, сначала двоих конников.

Урядник Егоров привёл требуемое и Первого. Один пленник был повыше и одет так себе. Другой был постарше, одет в богатый халат и дорогие красные сапоги.

— Ты! — ткнул пальцем в того, что повыше, грозный победитель Чёрного Абдуллы, — Отвечай: где хранится ваша добыча?

Тот упал на колени и принялся выкрикивать что-то и биться головой о землю.

— Он не знает, Михаил ибн Роман, и клянётся в этом бородой пророка Мухаммеда и всеми тайными именами Аллаха, — перевёл Первый.

— Увести подальше и отсечь башку! — приказал Михаил Егорову, но при этом подмигнул, дескать, понарошку.

Первый понял замысел и громко перевёл этот приказ. Трясущегося от ужаса мужика увели.

— Тогда отвечай ты! — грязный палец есаула упёрся во второго, уже заранее трепещущего, пленника, — Где добыча спрятана? Не скажешь — на кол посажу!

— О, сиятельный князь! О, сокрушитель богатырей! Я был ближним нукером Чёрного Абдуллы! Я знаю, где его схрон! — завопил тот, — Я всё скажу и провожу тебя туда! Только не приказывай сажать меня на кол!

— Ты будешь жить, если не обманешь, — величественно пообещал сиятельный князь, — Связать и приставить часового! И, вообще, всем спать!

Утром, после завтрака, были похороны. Четверо тяжелораненых казаков умерли ночью. Увы! На войне, как на войне! Земля была трудная, каменистая, поэтому братская могила получилась неглубокой, едва в аршин с четвертью. Батюшка пропел «Вечную Память», товарищи убитых троекратно выстрелили из ружей. Навалили курган из камней, установили крест, сколоченный из древков трофейных копий. Потом устроили поминки, а как же. Чтобы зря добро не пропадало, казаки разделали убитых коней, выбрав тех, что помоложе. Предрассудков, в смысле питания кониной, не было ни у кого.

Шуршик, всю ночь намывавший лапкой раненое ухо, всё утро скучал и страдал от жажды и голода. Ведь, пришлось потратить уйму слюны! А вчерашний бой распугал всю дичь! Ни мышки, ни, даже, ящерицы во всём ущелье. А тут такая благодать! Подойдя к туше, над которой трудился Степан, вырезая лучшие куски для себя и есаула, кот хриплым мявом потребовал свою долю и получил здоровенный кусок печёнки, весящий едва ли не столько же, сколько он сам. Шуршик напряг все силы (и волю) и поедал деликатес до самого заката. Это было очень утомительно! Пришлось прерываться на сон несколько раз. Воды тоже выпил много — Степан щедро налил целую миску. Вопрос: что ещё надо коту? Ответ: любви и ласки! Кот ввинтился в подмышку засыпавшего хозяина, удовлетворённо рыгнул и принялся мурлыкать, когда почувствовал, как человеческие пальцы нежно почесали лоб и под подбородком.

Да! А как же сокровища!?

Пока Шуршик расправлялся с печёнкой, Михаил, взяв с собой Рахимбая и Жомова с полуэскадроном, а также Первого с пленным бандитом, отправился на поиски сокровищ.

— Здесь недалеко, сиятельный Звёздный князь! — заверил пленный, кстати, тот самый Салим, описанный выше, — Во-он за той горой!

Ехать пришлось около полутора часов. Наконец, Салим показал пальцем:

— Вот она, пещера!

Но входа видно не было! Только когда все спешились и Салим подвёл их вплотную к скале, обнаружилась щель, как будто кончавшаяся тупиком. На самом деле это был хитрый извилистый проход. Узкий, зараза! Обдирая бока, все протиснулись в небольшую, пять на десять аршин, пещеру. При свете факелов разглядели кожаные мешки, фунтов по двадцать каждый, уложенные рядком у дальней стены. Мешков было одиннадцать. Во всех, кроме одного, были монеты. Всех стран и народов! И персидские туманы, и арабские дирхемы, и турецкие лиры, и бухарские таньга, и русские рубли. Были также английские гинеи, шиллинги и пенсы, испанские дублоны и китайские монеты с дырками. Золота было мало, в основном серебро и медь. Но десять мешков! В одиннадцатом были драгоценности: золотые и серебряные браслеты, цепи, кольца. Серебро преобладало. Несколько жемчужных ожерелий, не очень дорогих. Всех удивили серебряные часы-луковица, судя по надписи на крышке, сделанные в Амстердаме. Михаил завёл их — и они затикали!

— Какую долю ты выделишь мне, о Михаил ибн Роман? — деликатно осведомился Рахимбай.

— Бери любой мешок! — великодушно повёл рукой тот.

Десятая часть! Это было очень щедро! Кинув грустный взгляд на голландские часы, Рахимбай поклонился.

— Благодарю тебя, о сиятельный князь! Не отдашь ли ты мне и эти часы, дабы каждый раз определяя время, я всегда вспоминал о тебе и призывал на твою голову благословление Аллаха милостивого?

Надо сказать, что в то время часы и в Европе представляли собой редкость, а уж здесь, в Азии, даже не каждый хан их имел.

Прикинув, что благословение Аллаха лишним не будет, Михаил протянул часы караванщику:

— Возьми, Рахимбай. Может, они тебе пригодятся.

Тот рассыпался в благодарностях и немедленно принялся чваниться, открывая и закрывая крышку и, то и дело, нажимая кнопочку репетира. Нежный звон курантов приводил его в неописуемый восторг!

Жомов сортировал и пересчитывал добычу всю ночь.

— Около ста восьмидесяти тысяч получается на наши рубли, Ваше Благородие! Только китайские монеты непонятно, как считать, но их не так много. По весу серебра три фунта с осьмушкою, меди — четыре.

Михаил, посоветовавшись с Евгением, решил так: половину в отрядную казну, другую половину — раздать казакам. Офицерам три доли, урядникам по две, нижним чинам — одну. На долю рядовых казаков пришлось по шестьсот пятнадцать рублей! Очень большие деньги. Кстати, урядник Егоров отметил, что Баррел сражался наравне со всеми.

— Ну, так выдай ему долю! — приказал Михаил, — И отцу Василию тоже.

В тот день отряд выступил в путь в особо хорошем состоянии духа!

Герат был городом, где начиналась зона британского влияния. Гарнизон его составляли семьдесят шотландских стрелков плюс капитан Майлс Маклафлин. Сей кабинетный вояка не имел ни влиятельных родственников, ни связей в министерстве иностранных дел, поэтому успел состариться, будучи капитаном, без малейшей надежды на повышение. Ему шёл сорок пятый год, от сидячей жизни отрастал живот, а отношение к жизни развилось самое мизантропическое. Как и многие британские чиновники в Афганистане (кроме генерал-губернатора) он был женат на местной женщине (вернее, она была его наложницей), имел от неё трёх дочерей и мечтал о скором выходе в отставку. Нет, он не вернётся на остров, он останется с семьёй здесь. Потому, что привык. Опять же, жизнь в Герате дешевле, накоплений и пенсии вполне хватит. Да и как везти дочерей-полукровок в Англию или Шотландию? Шокинг!

Его солдаты, формально обязанные жить в казарме, тоже взяли себе местных жён, и жили кто где, ковыряясь от скуки на огородах, и надевая форму только по праздникам. Как стрельцы в допетровской России. Маклафлин смотрел на это, как выражаются англичане «слепым глазом».

В пятницу утром в дверь капитанского дома постучал унтер-офицер Маккерри. Слуга впустил его, и тот стремительно прошагал длинными тощими ногами прямо в столовую, где капитан завтракал с семьёй. Пятница — выходной день в мусульманских странах, поэтому визит Маккерри, да ещё одетого в кильт, сильно удивил Маклафлина.

— Что стряслось? — недовольно буркнул он сквозь набитый яичницей рот.