Бесплатный фрагмент - Зоя

Часть первая

Завуч

Осень 1991-го

Зоя снова проснулась в слезах. Опять повторился тот самый жуткий кошмар, который она видела чуть ли не каждую ночь. Ей снова приснилось, будто она должна переехать в Америку и что они с Андреем прощаются навсегда. Они стоят около её подъезда, он обнимает её, и ей безумно хорошо в его объятиях. Она чувствует себя в полной безопасности, и ей так не хочется с ним расставаться. Андрей даёт ей на прощание письмо и просит не забывать писать ему. На конверте написан его адрес в Париже. Зоя бережно складывает конверт и прячет в кармашек куртки. Но когда она этот конверт разворачивает, то оказывается, что адрес написан так, что прочитать его невозможно. Буквы расплываются, и Зоя понимает, что это её слёзы размыли адрес. От осознания того, что она по собственной вине не сможет связаться с Андреем, девочка плачет ещё сильнее, и крупные капли капают на конверт. Буквы исчезают, а вместо адреса остаётся только клякса. Зоя пытается что-то предпринять, вертит конверт в руках, но слёзы льются рекой, а конверт превращается в липкий комочек… Тут-то Зоя и просыпается.

Зоя открыла глаза и вытерла уже совсем настоящие слёзы. Она всё ещё не могла привыкнуть к тому, что живёт в Америке. Ей казалось, что она находится у себя дома, на Брестской. В тёплой, уютной квартире на пятом этаже, с толстыми стенами, высокими потолками и лепниной. Что спит она на стареньком диванчике в углу около стены, а над головой у неё пасутся привычные олени, жующие коричневую траву. Но вместо квартиры, где прошло всё её детство, Зоя теперь жила в холодной комнате на улице Деннистон в Питтсбурге. Оленей на стене не было. Коврик с оленями остался в Москве и был, скорее всего, выброшен на помойку новыми владельцами их квартиры. Вместо оленей над головой сверкала белизной совершенно голая стена, на которую хозяева квартиры запрещали что-либо вешать. Около кровати стояло кресло, обшитое жёлто-коричневым драпом. Это кресло было необычайно уродливым и неудобным, и родители тщательно его избегали. Кресло досталось им в подарок из казённого рациона мебели, которую еврейская община города привозила всем новым иммигрантам, прибывшим в Питтсбург в начале 1991-го. Вместе с креслом им выдали две розовые лампы с абажурами в форме воронки, три кровати, корявый деревянный стол и четыре стула. Так началась их американская жизнь.

С момента переезда в Америку прошло почти два года, и уродливая казённая мебель уже успела прижиться в их квартире. Появились и новые вещи: книжные полки ярко-синего цвета, которые загромоздили их гостиную, тяжеленное кожаное кресло из комиссионного магазина, которое папа привёз с помощью знакомых, и диван. На самом же главном месте в гостиной стоял цветной телевизор, который они наконец-то обрели в Америке. Зоя сразу стала смотреть бесплатные каналы — самым любимым стал «Фокс53», который показывал мультик о семье Симпсонз.

Зоя подняла глаза на белую стену и поёжилась. Было очень холодно. Несмотря на то, что она всегда спала в шерстяных носках, свитере и под двумя ватными одеялами, Зоя постоянно мёрзла в их американской квартире. Всю зиму окна были покрыты изморозью, а комнаты, казалось, продувались насквозь, хотя Зоин отец уже второй год подряд кропотливо заклеивал все щели. Они снимали квартиру на втором этаже особняка, построенного в конце XIX века. И то ли запросы у жителей Питтсбурга значительно изменились за последние сто лет, то ли климатические условия ухудшились, но жить в этой квартире было очень неуютно. Если зимой Зоя ещё могла как-то согреться, то летом начиналось бедствие совсем другого рода. Дикая жара, от которой было некуда деться. На кондиционер у них не было денег, а простые вентиляторы только гоняли жаркий, липкий воздух из угла в угол. Но о лете Зоя пока не думала — надо было вставать и собираться в школу.

Занятия начинались в 7:35 утра, и Зоя уже привыкла подниматься в шесть, готовить себе завтрак, собираться в темноте и выбегать из дома не позже семи. Она любила не торопясь идти на уроки ранним утром в полном одиночестве и думать о жизни. За два года в Питтсбурге Зоя освоилась в новой школе и даже завела новых друзей, хотя далеко не сразу. Училась Зоя в школе, названной в честь именитого жителя города Питтсбурга — Тейлора Аллдердайса. Кем именно был этот человек, все давно забыли, но школа называлась его именем, и Зое это сочетание звуков нравилось. В названии было что-то яркое и одновременно жёсткое.

Школа располагалась на холме и была построена ещё в 1926 году в стиле неоклассицизма: похожее на греческий храм, с огромными потолками, колоннами и массивными ступенями здание величественно нависало над головой и сливалось с небом. В первое время Зоя постоянно терялась в коридорах. Чтобы пройти из одного класса в другой, требовалось несколько минут, и эти переходы и поиски помещений занимали большую часть перемен. Зоя путалась, на неё кто-то летел, надо было увернуться и протиснуться в правильном направлении. В коридорах всегда было огромное количество народа. Никто не стоял на месте.

После привычной московской школы, которую Зоя знала наизусть и где самым большим помещением был актовый зал на пятом этаже, Аллдердайс Зою подавлял. Здесь огромным было всё, включая количество учеников ― их было больше тысячи. Американские учебники тоже потрясли Зою. Это были глянцевые книжищи с толстыми обложками, которые весили по несколько килограммов каждая. В первое время девочка передвигалась по зданию как во сне. Лица одноклассников сливались в одно, неприветливое и страшное. С трудом ориентируясь, Зоя перебиралась из класса в класс, постоянно на кого-то натыкалась, смутно осознавая, что творится вокруг. На занятиях никто не хотел учиться. В лучшем случае одноклассники спали. Некоторые из них дрались, девушки красили ресницы, флиртовали, обсуждали всё на свете, но только не уроки, а учителя что-то бубнили под нос, не обращая внимания на класс. Зоя никак не могла понять, что же происходит, что от неё требуется и почему никто из учителей не задаёт домашнее задание. А потом из разговора с другой русской иммигранткой Зоя выяснила, что можно перевестись в другую группу, в поток для «одарённых». Для этого требовалось пройти специальный тест, на который надо было отдельно записаться у женщины по имени Марша Тарп. Зое показали, где находился офис мисс Тарп, и девочка бросилась к ней на приём.

Это была холёная полная женщина в очках. Волосы её лежали крупными светлыми локонами на плечах. Её все боялись, и когда та плыла по коридорам школы, волна учеников сразу же рассекалась. Мисс Тарп виделась Зое кем-то вроде советского завуча, хотя в действительности её должность называлась «руководитель программы для одарённых детей». Мисс Тарп была вершительницей судеб учеников в Аллдердайсе. Она проверяла списки поступивших и определяла, кто из них подавал надежды, а кто — нет. Когда ученик поступал в поток для «одарённых», то становился частью избранных, которую Марша Тарп самолично курировала. Этих счастливчиков она опекала, всячески помогала, давала советы при выборе программы на семестр, беседовала наедине с каждым, а в старших классах оказывала содействие при поступлении в университет.

Марша Тарп объяснила Зое, чего именно от неё ожидают: Зоя должна была продемонстрировать, что умеет читать, считать и мыслить логически выше определённого уровня остальных детей её возраста. Это определит её IQ. Если Зоя наберёт достаточно баллов, а ей требовалось превысить 130, тогда Марша Тарп самолично с ней пообщается, проверит ещё кое-что, а потом уже определит Зою в программу для одарённых. И тогда Зоя сможет учиться вместе с остальными ребятами, которые «подают надежды». Мисс Тарп нежно улыбалась, рассказывая Зое о том, как вскоре определится её будущее в Аллдердайсе, которое потом повлияет на всю её жизнь. Мисс Тарп была совершенно спокойна. Видно было, что она это делает не в первый и не в последний раз. И что Зоин успех зависит от самой Зои. Получит она 130 баллов — и всё будет хорошо. А если нет — то не обессудьте. Тут уж даже сама Марша Тарп была бессильна. Зоя сидела и внимательно слушала. А потом мисс Тарп предложила Зое взять с собой англо-русский словарь.

— Ведь там могут быть непонятные слова, а ты всего полгода живёшь в Америке, ― посоветовала ей женщина.

Зоя сначала обиделась. Она-то считала, что знает английский достаточно хорошо. Ведь не зря же она семь лет отучилась в английской школе в Москве. Но противоречить самой Мисс Тарп Зоя не решилась, и, когда ярким ноябрьским утром Зою вызвали на тест, с собой у неё был потрёпанный маленький англо-русский словарь с оранжевой обложкой. Также Зоя взяла и карандаш «номер 2», которым она должна была заштриховать кружочки с правильными ответами, чтобы набрать те самые 130 баллов.

Зоя очень нервничала перед тестом, но, попав в класс, где проходила проверка, успокоилась. Тестирование длилось три часа, и Зоя порадовалась, что Марша Тарп посоветовала ей взять с собой словарик. Несколько слов действительно были Зое незнакомы, и она проверила их значение. А в конце ноября Зою вызвала к себе Марша Тарп и объявила:

— Зоя Касаткин, я тебя поздравляю. Ты справилась и набрала достаточное количество баллов, чтобы поступить в группу для одарённых детей. Это значит, что мы сможем вместе составить твоё расписание и ты сразу перейдёшь к новым преподавателям.

Зоя вздрогнула. Она всё никак не могла привыкнуть к тому, что в Америке использовался мужской вариант её фамилии. В американских документах всей семье поменяли фамилию, оставив один вариант написания, чтобы быстрее оформить бумаги. Зоя каждый раз вздрагивала, когда кто-то называл её по фамилии «Касаткин», и очень горевала по утраченной букве «а». Сочетание «Зоя Касаткин» казалось ей убогим и смешным. Но объяснить американцам гендерное различие по фамилии было невозможно. Зоя завидовала Алине Кац, которой не пришлось бы носить мужскую фамилию в Америке, и иногда мечтала, что как только она выйдет замуж, то поменяет эту нелепую фамилию на какую-нибудь более достойную.

— Спасибо, мисс Тарп! — Зоя попробовала улыбнуться широко, по-американски, но ей это давалось с трудом. Мышцы лица отказывались слушаться и обнажать зубы.

— Отлично! Тогда давай начнём прямо сейчас, — мисс Тарп выложила перед Зоей таблицу с расписанием и ткнула в неё аккуратно наманикюренным пальцем. — Вот такие варианты. Тебе надо будет перейти в классы CAS по математике, английскому, биологии и гражданскому праву. Это минимум. Физкультура, музыка и здоровье останутся прежними.

Зоя поёжилась. Она очень надеялась, что ей больше не придётся ходить на здоровье: с тех пор, как учитель попросил её прочитать вслух отрывок, где говорилось про оргазм и его отличие у мужчин и женщин, Зоя этот предмет возненавидела. Ей казалось, что все помнят её позор и то, как она еле дочитала абзац, а остаток класса просидела вся красная.

После разговора с Маршей Тарп Зоина жизнь в Аллдердайсе в корне изменилась. Уже на следующий день Зоя училась по новому расписанию. В классах для одарённых детей обстановка была совершенно другая. Все ученики прилежно сидели за партами и с интересом слушали учителя. Никто не дрался, а вместо этого все аккуратно записывали лекции в тетрадях. Вскоре выяснилось, что многие из ребят уже были знакомы друг с другом, так как они учились вместе ещё в средней школе. Однако были и такие, кто перевёлся в Аллдердайс из других школ и совсем не знал остальных ребят. И то ли Зоя уже освоилась в школе, то ли ребята были более приветливы, но на новом потоке она не ощущала себя потерянной и забитой. В первый же день к ней подсела девочка и представилась:

— Меня зовут Молли, — девочка была небольшого роста, аккуратно подстрижена и улыбалась немного неуверенно. Зою сразу же поразили её ярко-голубые глаза. — Ты только что из России?

— Привет, меня зовут Зоя. Я здесь уже почти год живу, — ответила Зоя. Ей казалось, что год жизни в Питтсбурге можно было считать уже значительной заслугой.

— Понятно, значит, только приехала. А у меня есть русские корни, — похвасталась Молли. — Мой прадедушка из Киева. Он, правда, переехал в Америку в конце XIX века, спасался от погромов, но всё равно!

— Надо же, — отреагировала Зоя, хотя рассказ Молли её совсем не удивил. Она уже успела привыкнуть к подобным историям, которыми делились многие из еврейской общины в Питтсбурге.

Зоя и Молли разговорились, а потом уже как-то само собой получилось, что они стали сидеть рядом на занятиях. Мальчиков в классе было несколько. Больше всего Зое нравился Адам. Они сидели рядом на биологии. Зое никогда не нравились естественные науки, и биологию она еле терпела. Адам же собирался стать врачом, как и его отец, и как-то так получилось, что он стал Зое объяснять задания, а потом они выяснили, что домой из школы им по пути. Почти каждый день Адам и Зоя шли домой вместе. Адам был красивым жгучим брюнетом с тонкими чертами лица, и он был воспитанным и умным юношей. Зое он объективно очень нравился, и она часто ловила себя на мысли, что хотела бы, чтобы Адам стал её бойфрендом. Но потом девочка вспоминала Андрея — и тут же понимала, что никакой Адам не сравнится с тем, какими были её отношения с Андреем. Даже спустя два с лишним года с момента их последней встречи Зоя всё ещё не могла забыть то, как хорошо ей было с Андреем и как ей нравилось с ним гулять и болтать ни о чём, держаться за руки и просто смотреть по сторонам.

Завязка

Зоя стояла в коридоре и подбрасывала к потолку апельсин. Раз. Два. Три. Четыре. «Если ни разу не упадёт, то мы уедем в Америку. Если упадёт, то не поедем», — загадала девочка. Зоя не знала, хотелось ли ей переехать в Америку, но почему-то подкидывала апельсин очень аккуратно, стараясь, чтобы тот не упал.

С одной стороны, переезд означал, что можно будет не ходить в школу, и Зоя наконец-то избавится от надоевших за семь лет одноклассников. Также Зоя спокойно сможет приобрести красивые вещи. Можно будет забыть об одноклассницах в московской школе ― Некрасовой и Нагорской с Гавриловой, которые все эти годы отравляли Зоину жизнь. Это не могло не радовать. Также Америка сулила варёнки, шикарные свитера и куртки, которые там продавались на каждом углу. Зоя, которая недавно переросла свою единственную и любимую пару варёнок, очень переживала. Она терпела, сколько могла, старательно пытаясь до последнего натянуть на себя прошлогодние джинсы. Они уже не сходились на талии, но Зоя продолжала их носить, прикрывая расстёгнутую молнию длинными свитерами.

С другой стороны, переезд означал и продажу квартиры, которую Зоя очень любила. Несмотря на то, что квартира была захламлена, что в ней был постоянный беспорядок, это была её, Зоина, квартира, в которой она провела всю свою сознательную жизнь. Все свои тринадцать лет жизни. Зоя не хотела расставаться с уютным подъездом, с привычным видом из окна, с соседкой по лестничной клетке Инной Львовной, да и вообще с Москвой.

— Если я перееду в Америку, значит, я уже не буду москвичкой в четвёртом поколении? — переживала Зоя.

Она очень гордилась, что родилась в Москве и что её мама и бабушка тоже родились в Москве. Прабабушка же родилась в деревне под Москвой, но потом переехала в столицу ещё в молодости, так что и прабабушкино поколение тоже приплюсовывалось к Зоиной московской династии.

Переезд в Америку означал и то, что Зоя уже не будет ездить в Оружейную палату с Женей Куликовым, гулять по Кремлю и перестанет изучать французский с очаровательной Натальей Анатольевной. Именно благодаря этим занятиям Зоя познакомилась с французом Андрэ де Виньи на экскурсии в Оружейной палате. В тот день она встретила интересного юношу, с которым они успели обменяться адресами. К сожалению, Зоину бумажку с адресом Андрея порвал её одноклассник Егор Власов сразу после встречи. Несмотря на это, она бережно спрятала оторванный клочок с адресом в своём дневнике и сожалела о том, что из-за Власова упустила шанс подружиться с настоящим французом и побыстрее выучить язык. Спустя месяц после их встречи в Оружейной палате Зоя получила от Андрея письмо. Оно было написано очень аккуратным, почти каллиграфическим почерком, и Зоя вспомнила слова Натальи Анатольевны о том, что во Франции очень много внимания уделяют почерку и каллиграфии, а из-за некрасивого или неаккуратного почерка могут даже уволить с работы.

Чтобы ответить Андрею, Зоя истратила две тетради, практикуясь и перечёркивая свои слова. Ей казалось, что у неё получается недостаточно красиво и ровно. Она по пять раз перепроверяла спряжения, сверялась со словарём и ужасно устала. То, первое письмо, написанное Андрею, заняло у неё почти неделю, и Зоя уже отчаялась, но потом заставила себя его отправить. В конверт она вложила красивую открытку с поздравлением с Первомаем. Зоя знала, что и во Франции отмечают этот праздник, и ей казалось, что открытка поможет отвлечь Андрея от её неаккуратного почерка.

Ответ от парня не заставил себя ждать. На этот раз он прислал ей не только письмо, но и свою фотографию. Зоя жадно впилась глазами в карточку и потом долго разглядывала лицо Андрея, которое показалось ей ещё более прекрасным, чем при их встрече в Оружейной палате. Всё в нём было идеальным: и его прямой нос, и красивые, в меру тонкие губы, и немного вьющиеся волосы, и чуть раскосые глаза. Вдоволь наглядевшись на Андрея, Зоя бросилась к зеркалу, чтобы посмотреть, достойна ли она такого красавца. Собственный вид её не обрадовал. Да, за последний год она ещё больше вытянулась, постройнела, но волосы были жидковаты и не такие густые и роскошные, как у мамы. Затем Зоя обратила внимание на то, что её брови слишком густые, а рот слишком полный. И если у Андрея глаза были великолепного тёмно-серого оттенка, то Зоины были всего лишь карими! Совсем неинтересного цвета. Зоя вспомнила свою детскую мечту быть блондинкой с синими глазами, как у куклы Насти, и чуть не заплакала от обиды. Почему, почему она не может быть блондинкой с синими глазами? Такой же красавицей, как, например, Некрасова? Да, маленькие глазки Некрасовой совсем не такие красивые, как Зоины, но зато они голубые. И волосы у Некрасовой светлые, а не каштановые, как у Зои. И у Некрасовой есть великолепные джинсы-варёнки, даже несколько пар. Ведь если Андрей увидит Некрасову, то обязательно в неё влюбится. А Зое он пишет только потому, что ещё не повстречал Некрасову.

За такими страданиями Зоя провела целый вечер, пока не пришло время спать. А потом она перечитала то, что написал Андрей, и поняла, что он собирается в Москву. Теперь уже на целую неделю, в начале июня, когда у него закончится учебный год. Обычно в это время Зоины родители уезжали на дачу под Ленинград, однако в этом году их отъезд задерживался до середины июня из-за папиной работы, и Зоя начала готовиться к встрече с Андреем. И так как цвет глаз и текстуру волос изменить было невозможно, то Зоя решила похудеть.

Она никогда раньше не сидела на диете, но тут поняла, что ей обязательно надо попробовать перестать есть макароны, хлеб и картошку. По рассказам постоянно худеющей соседки по даче в Мартышкино Зоя знала, что эти продукты полнят, и что если их исключить из рациона, то можно сразу же скинуть вес. На завтрак Зоя бодро поджарила себе яичницу и порадовалась тому, что так твёрдо следует к цели. Яичница без хлеба была не такой вкусной, но Зоя терпела. На обед была картошка, которую Зоя больше не ела из-за диеты. Кроме картошки, Зоя нашла в холодильнике чёрную баклажанную икру маминого изготовления, которую избегала, и папины макароны по-флотски. Но Зоя была на диете. И девочка решила, что надо сварить гречневую кашу.

Зоя залезла в банку, где её мама хранила дефицитную гречку. Крупа доставалась маме от подруги, которая страдала диабетом и получала этот товар по талонам. Банка с гречкой была покрыта чем-то липким и неприятным, и Зое сделалось ужасно противно. Когда она открыла банку, то оттуда прямо на неё вылетела моль, и Зоя заплакала. Ей очень хотелось есть, а крупы почти не оставалось, да и можно ли было есть гречку, в которой водилась моль? Давясь слезами, Зоя разогрела чёрную баклажанку, которая была самой ненавистной Зое едой на свете. Но есть хотелось, и она заставила себя проглотить несколько ложек отвратительного месива. Теперь надо было дождаться ужина, но баклажанка не утолила чувство голода. Однако Зоя решила не сдаваться, ушла к себе в комнату, села на диван и попробовала почитать. Она пыталась не думать о еде, но под ложечкой сосало, а потом у неё начала кружиться голова. «Неужели это от голода?» — с ужасом подумала Зоя. Девочка бросилась на кухню и сделала себе бутерброд, жирно намазав его маслом.

Хорошенько перекусив, Зоя снова кинулась к зеркалу. «Всё равно не успею похудеть к его приезду», — вздохнула она и села на диван дочитывать книгу. Андрей должен был приехать в Москву через две недели, и Зоя решила, что этого срока недостаточно, чтобы диета сработала. «Придётся оставаться такой, как я есть сейчас, — с горечью подумала девочка. — Может, и так сойдёт».

Первый приезд Андрея в Москву она запомнила надолго. Они встретились около главного входа в зоопарк — Зоя назначила встречу там, решив, что ей будет удобнее всего туда подойти из дома. Зоя уже издалека увидела Андрея. Он озирался по сторонам, ища её взглядом. Заметив девушку, он улыбнулся, замахал рукой, и Зое показалось это очень трогательным. Как только она подошла, он тут же троекратно поцеловал её — так, как это принято во Франции. От внезапной близости у Зои закружилась голова. Ей было очень приятно находиться рядом с Андреем. Он был гораздо выше неё и, как показалось Зое, вытянулся с момента их встречи в Оружейной палате. До того, как Зоя снова увидела Андрея, она переживала, что не поймёт его или же что неправильно что-то скажет по-французски. Но уже через несколько минут ей стало ясно, что проблем с общением у них не будет. Зоя могла свободно изъясняться. Главное было не задумываться, и тогда слова сами текли рекой. Зоя сама не понимала, как именно она находит нужное слово в нужный момент, но это было именно так. Говорить на французском, и даже не говорить, а болтать, Зое было гораздо легче, чем писать.

— Неужели ты только прошлой осенью начала изучать французский? — удивился Андрей, когда Зоя рассказала ему про Наталью Анатольевну.

— Да, осенью, у нас факультатив есть в школе.

— Ты, наверное, очень умная. У тебя способности к языкам.

Зоя покраснела. Она очень не любила, когда её хвалили.

«Сглазят! Обязательно сглазят, — предостерегала её мама каждый раз, когда Зое делали комплимент. ― Сплюнь, сплюнь. Постучи по дереву три раза».

Но сплюнуть было негде, да и деревяшки поблизости не оказалось.

— Да нет, я просто английский давно учу. Наверное, это помогло, — ответила Зоя.

— Так ты ещё и английский знаешь?! Это невероятно! — Андрей смотрел на неё с таким восторгом, что Зое сделалось стыдно. Она явно не заслуживала такого восхищения.

— Просто меня родители отдали в спецшколу. У нас английский со второго класса, только и всего, — попробовала успокоить Андрея Зоя.

— Это замечательно. Ведь английский надо знать. Мой отчим так всегда говорит. Он очень любит Америку и меня заставляет читать Шекспира в подлиннике.

— В подлиннике?! — теперь настала Зоина очередь восхищаться Андреем. — Но ведь Шекспир пишет… ну писал на староанглийском. Ведь там же ничего не понятно!

— Да, представляешь? Он заставляет меня читать Шекспира в оригинале и потом ему пересказывать содержание. И даже наизусть заучивать куски. Говорит, что это поможет моему общему развитию.

Зоя вспомнила жуткого де Виньи, которого так боялась, и побледнела. Именно он был тем самым отчимом, который привозил Андрея в Москву. Она каким-то образом умудрилась вычеркнуть де Виньи из памяти и, даже регулярно переписываясь с Андреем, не вспоминала о его страшном отчиме. Но теперь она чётко представила его длинное лицо, вспомнила, как он издевался над Зоэ в Святой Анне, и похолодела от ужаса. Однако усилием воли Зое удалось не подать вида.

— Замечательно! А я вот даже на русском Шекспира ещё не читала. Я пробовала, но мне не очень понравилось, — обрадовалась Зоя. Она очень хотела хотя бы в чём-то уступать Андрею.

— Даже его сонеты? Ты не любишь читать про любовь? — спросил Андрей.

Зоя покраснела. Ей было неловко говорить с Андреем о чувствах.

— Не знаю, — Зоя пожала плечами, стараясь делать вид, что ей всё равно и разговор о любви её совершенно не смущает.

После первой их прогулки Зоя и Андрей стали регулярно видеться. Андрей часто приезжал в Москву на каникулы, сопровождая своего отчима, известного французского психиатра, профессора Жана-Мари де Виньи, который вёл исследования в области психиатрии совместно с советскими коллегами. Зоя подозревала, что Андрей приезжает в Москву ради неё, но свои догадки держала при себе.

Когда Андрей приезжал в Москву, они с Зоей гуляли по городу и посещали кафе-мороженое «Космос», где Зоя всегда заказывала фирменное мороженое, которое подавалось облитым какао с орешками. А самым любимым их местом стал «Вернисаж» в Измайлово. На выходных там проводилась ярмарка самых разнообразных самоделок, сувениров и прочего «народного творчества», как называла подобные безделушки Зоина мама. Прямо на тротуаре при выходе из метро «Измайловский парк» продавцы раскладывали картины, деревянные поделки, матрёшек и самовары. Зоя привезла туда Андрея в один из его визитов в Москву. Дело было поздней осенью 1989-го, и Андрей искал, где бы купить рождественские подарки для семьи во Франции. Сначала они с Зоей прошлись по Арбату, но там Андрею не понравилось, и тогда-то Зоя вспомнила про «Вернисаж». До метро «Измайловский парк» с «Арбатской» можно было доехать без пересадки, и через полчаса они уже были на месте. Андрей остался в восторге от «Вернисажа». Он накупил подарков для всех близких, а Зоя помогла ему выторговать павловопосадский платок, который Андрей хотел подарить маме.

А когда они, усталые, шли в сторону метро, Андрей протянул Зое маленький свёрток. Зоя развернула упаковку и вытащила статуэтку тигра, исполненную в бело-синей традиционной гжели. У тигра были крошечные, аккуратные лапки с прорисованными коготками и красивые, яркие глаза. Он как бы улыбался Зое.

— C’est un cadeau pour toi, — сказал Андрей.

— Подарок? Мне? Спасибо! — Зоя подпрыгнула и поцеловала Андрея в щёку, а потом покраснела от смущения.

— Тебе нравится? — спросил Андрей.

Зоя кивнула.

— А почему тигр?

— Потому что тигр — это я. Я родился в год Тигра, это тебе на память обо мне. Теперь я буду всегда с тобой.

Зоя тут же залилась краской. Мысль о том, что Андрей предлагает ей всё время быть вместе, была её тайным желанием. «Неужели и он тоже хочет быть вместе?» — подумала Зоя. В голове у неё начали крутиться мысли об их отношениях. Андрей Зое очень нравился. Она фантазировала на тему их совместного будущего, но боялась признаться себе в этом. Ведь Зое было всего двенадцать лет, и жила она в СССР. Видеться с Андреем она могла, только когда он сопровождал своего отчима в командировки, да и самому Андрею было — тут Зоя быстро посчитала, что раз он родился в год Тигра, то, значит, в 1974-м — пятнадцать лет.

— Тебе не нравится тигр? — прервал Зоины размышления Андрей.

— Нравится, очень нравится, — ответила Зоя.

— А почему ты молчишь?

— Извини, я просто ничего для тебя не подготовила. Никакого подарка.

— Ну это не страшно, — сказал Андрей и взял её руку.

Зоя была в перчатках, но даже сквозь ткань она почувствовала его тепло. У неё страшно забилось сердце. «Неужели? Как же быть?» — запаниковала девочка. Отношения с Андреем явно переходили на другой уровень. Это уже была не просто дружба, а что-то ещё. Зоя занервничала. Она никак не могла понять, что же будет между ними. Ей нужно было доучиться в школе, потом институт, потом работа. А Андрей ведь жил во Франции. Да и как теперь ей быть?

Зоины родители ничего про Андрея не знали. Она тщательно скрывала их отношения. Зоя не хотела показывать Андрею свою квартиру, в которой вечно царил беспорядок. Она стеснялась потрёпанной мебели, кип бумаг, разбросанных повсюду книг и завалов грязной посуды на кухне. А ещё она боялась осуждения со стороны матери. Они никогда не беседовали про любовь и отношения. Зоя не знала историю знакомства своих родителей. Не знала о том, как и когда они полюбили друг друга. Несколько раз мама рассказывала Зое, что они с папой познакомились «в институте», но как развивались их отношения, были ли у мамы другие женихи и почему мама выбрала именно отца, Зоя не знала. Она чувствовала, что и мать не хотела вдаваться в эти подробности, и никогда её не расспрашивала. Зоя долго думала, любит ли она Андрея. Ей было страшно произнести это слово даже про себя. И можно ли влюбиться в двенадцать лет? Ведь это так рано. Но её постоянно тянуло к Андрею. Им было легко находиться вместе. Рядом с Андреем Зое казалось, что и дышится ей по-другому, легче, и смеётся она не так, как обычно, а более открыто и искренне.

Во время его второго приезда в Москву Зоя и Андрей заметили, что у них совпадали мысли. Получалось так, что Зоя начинала думать о чём-то, а Андрей вдруг заговаривал на эту тему. Их мнения по самым разным вопросам полностью совпадали. Ну а ещё Андрей был необыкновенно хорош собой. Зоя ещё в первый раз разглядела его потрясающие глаза — тёмно-серые, манящие. Андрей был высокого роста, широк в плечах, и, когда он улыбался, Зое казалось, что его улыбка освещает своим светом всё вокруг.

Вместо родителей Зоя познакомила Андрея с Инной Львовной, и та уже несколько раз принимала их у себя. Каждый раз, когда Зоя поднималась с Андреем к соседке, то немного переживала, что наткнётся на родителей. Но этого не происходило, и они с Андреем отлично проводили время у пожилой женщины. В гостях у соседки было спокойно и уютно, шла неторопливая беседа, подавалось печенье курабье, которое Инна Львовна пекла сама, и у Зои на душе было хорошо и спокойно. На кухне у Инны Львовны Зое казалось, что так будет всегда и что эта благодать никуда не денется.

Это прекрасное времяпрепровождение, их разговоры, смех, шутки — всё это Зое приходилось оставить в прошлом при переезде в США.

И хотя Зоя ни с кем не делилась своими мыслями, её угнетало ещё одно обстоятельство эмиграции: она с родителями переезжала не в Нью-Йорк или Чикаго, а в какой-то непонятный городок под названием Питтсбург. Питтсбург этот находился в глубинке, в штате Пенсильвания, и Зоя еле отыскала его на карте. Зоя, которая привыкла жить в столице, в самом лучшем городе СССР, да и вообще в самом лучшем городе всей планеты, вдруг будет жить в каком-то провинциальном городке? Одна мысль об этом приводила девочку в ступор.

Загон

Москва 1990-го

Родители полностью погрузились в оформление документов. Чуть ли не каждый день рано утром Зоин папа уходил отстаивать бесконечные очереди то в непонятное место под названием «ОВИР», то в американское посольство, то в ЖЭК или ещё какую-нибудь организацию. ОВИР, про который Зоя никогда раньше не слышала, вдруг стал упоминаться в их доме постоянно. Возвращался домой папа в приподнятом настроении, несмотря на очереди и усталость, и делился рассказами о людях, с которыми там знакомился. В очередях стояли сотни, если не тысячи желающих уехать из страны.

— Представляешь, я тут одного мужика увидел, простой мужик, а собирается в Америку. Говорит, всю жизнь мечтал туда уехать. Что это за люди? Откуда они взялись? — удивлялся папа.

Зоины родители сами никогда об эмиграции не думали. Всё Зоино детство они рассказывали дочери, как гордятся тем, что родились и выросли в СССР, и были в первую очередь «советскими» людьми.

Потом начали упоминаться и другие загадочные слова. «Пароль», «статус», «анкета». Что такое «пароль», Зоя так и не выяснила, но получить «пароль» было легче. А вот «статус» означал «статус беженца». Получив его, можно было переехать в Америку с большими привилегиями, разрешением на работу, пособием и перспективой быстрого получения гражданства. Зоины родители надеялись переехать в США, получив этот самый «статус беженца». Точнее, надеялась уехать мама, а папа с ней соглашался, хотя не сразу.

— Петь, ты пойми, ты наконец-то расцветёшь в Америке, — утверждала Зоина мама. — Ведь твой НИИ уже почти развалился, тут же все воруют. Скоро ты вообще останешься без работы, и как мы будем тогда жить? А у тебя столько патентов, ведь ты сможешь только там их продвинуть. С твоей профессией, с твоими мозгами надо жить в Америке.

— Лёля, перестань. Ты всё напридумывала. Как мы отсюда уедем? У нас здесь вся жизнь, друзья, связи, всё здесь, в Москве. А на голом месте как мы будем?

— В Америке это не нужно. Там люди честные, они зарабатывают трудом, а не через взятки, — твердила Зоина мама.

— Ну это мы ещё посмотрим. Американцы разные бывают.

— Вот увидишь. И ради Зоечки, ведь как она тут будет жить? Ведь она же не как мы, она же гуманитарий, — тут Зоина мама переходила на шёпот, чтобы дочь не услышала.

После нескольких месяцев таких разговоров Зоин папа согласился подать документы на эмиграцию в США. Родители через знакомых каких-то знакомых получили специальную бумажку под названием «вызов», а потом ещё один, который пришёл совсем случайно, и Зоина мама утверждала, что теперь-то им точно надо ехать, потому что два вызова — это неслыханно, и это явно перст судьбы. Теперь только требовалось доказать, что их преследовали из-за еврейского происхождения Зоиного папы, потому что так нужно было для получения «статуса беженца».

Зоя никогда раньше не слышала о том, что у неё есть еврейские предки.

— Мам, мы разве евреи? — спросила однажды Зоя, когда родители в очередной раз обсуждали «статус беженца» и очередь в посольство. Мама и папа переглянулись.

— Наполовину. Как ты можешь об этом не знать? Конечно, ведь твой папа еврей, — недоуменно округлила глаза Зоина мама, как делала всегда, когда пыталась что-то скрыть.

Зоя вопросительно посмотрела на папу, но тот отвёл взгляд.

— Как евреи? Вы мне никогда ничего не говорили.

— Как это возможно? Я? Не говорила? Конечно же, ты знала об этом. Папа наш еврей, — мама пожала плечами.

— Как еврей? Значит, бабушка Сима была еврейкой?

— Да, еврейкой. А кем же ещё?

— А дедушка Пётр? Тоже еврей?

— Нет, — вступил в разговор Зоин папа. — Он был русским.

— Так, значит, папа еврей наполовину, раз только мама у него еврейка.

— Зоечка, у евреев всё определяется по матери. Бабушка Сима была еврейкой, а значит, и папа наш еврей.

— А почему вы мне раньше ничего не говорили? — недоумевала Зоя.

— Да потому, что вообще кому это может быть интересным? — вздохнула мама. — Это только сейчас стало важным, чтобы уехать. А так никто никогда не думал о том, еврей он или нет. Мы все — советские люди.

Папа кивнул, подтверждая слова жены. Больше расспрашивать их было без толку. Зоя хорошо изучила своих родителей и прекрасно понимала, что никакой другой информации из них не выудит.

Бабушка Сима, папина мать, умерла очень рано, и даже Зоина мама не застала её в живых, хотя они с папой были знакомы ещё с института. Папа почти никогда не рассказывал Зое о своей матери, и для Зои она, как и его отец, сливалась с общим фоном предков без каких-либо конкретных деталей. Они просто были. Зоина мама же вполне компенсировала папино молчание нескончаемыми рассказами о своём детстве. О целой веренице сильных женщин, которые её вырастили, с прабабушкой Екатериной во главе. Прабабушку называли не иначе как «баба Катя», и легенды о бабе Кате преследовали Зою всё её детство. Баба Катя была умной, находчивой, руководила всей семьёй и сыграла ключевую роль в судьбе Зоиной мамы. Именно благодаря бабе Кате мама выжила в голодные послевоенные годы, отлично училась в школе и поступила в хороший институт. Баба Катя замечательно готовила, прекрасно вела хозяйство, руководила мужем, прятала фамильные драгоценности от советской власти и умудрялась быть щедрой, доброй и всеми любимой. Баба Катя для Зои затмила всех остальных предков. А про папиных родственников Зоя не знала вообще ничего, кроме того что папин отец, чью фамилию она носила, бросил семью и за это был вычеркнут из их жизни навсегда. Но если раньше Зоя довольствовалась этими скудными фактами о дедушке Касаткине и не задавала вопросов о его жизни, то теперь она решила выяснить как можно больше про него и про бабушку Симу, обладательницу той самой заветной еврейской крови, которая поможет им всем уехать в Америку.

И Зоя стала украдкой рассматривать старые фотографии, которые грудой валялись у папы в секретере. Ничего особенного она не увидела. Там были уже знакомые ей снимки бабы Кати в толстой кофте за столом в коммуналке на Краснопролетарской, где прошло мамино детство. Баба Катя смотрела на фотографа строго и оценивающе. Были фотографии её родителей из ЗАГСа, где оба они казались Зое необыкновенно красивыми. Мама в коротком белом платье, по моде шестидесятых, а папа — в элегантном костюме. Они счастливо улыбались и держались за руки, а рядом стояли свидетели: мамина любимая подруга Светлана Абрикосова и её муж Славик. Их называли «Светик и Славик», и они дружили с Зоиными родителями уже больше двадцати лет, с самого института. Были ещё снимки с отдыха на даче в Мартышкино и Зоины школьные фото, которые она ненавидела. Но Зоя заставила себя их пересмотреть.

Когда девочка уже начала складывать фотографии обратно в коробку, она вдруг заметила небольшую карточку, которая лежала на самом дне. Зоя никогда её раньше не видела. На фото был изображён незнакомый мужчина в военной форме. Грудь его была увешана орденами. Так выглядели ветераны, которые приходили в их школу рассказывать о своих подвигах. Но ветераны были уже стариками, а мужчина на снимке выглядел моложе, не старше 40 лет, как решила Зоя. У него был высокий лоб и открытое лицо. Зое он понравился. Она перевернула карточку и увидела надпись: «Любимой Симочке и маленькому Пете от папы. Северодвинск, 1957». Не успев осмыслить, что именно она увидела, Зоя бросилась на кухню с визгом:

— Я нашла! Нашла дедушку!

Родители пили чай на кухне и пытались смотреть телевизор, который снова барахлил. Папа только что снова треснул телевизор, и на крошечном экране появилось изображение: фигура в немецкой форме и фуражке. Шла очередная серия «Семнадцати мгновений весны». Зоина мама обожала Тихонова, считала его эталоном мужской красоты и старалась не пропускать ни одной серии.

— Дедушку! Нашла.

Мама цыкнула на Зою, не обращая внимания на её слова:

— Тише! Тише! Сейчас очень важный момент!

Фигура в фуражке обернулась, и глаза Штирлица засверкали.

— Вот! Дедушка! Он не бросил никого. Вот он! Я нашла его фотографию, — Зоя протягивала карточку папе. Она думала, что папа бросится её радостно обнимать и благодарить за открытие, но тот молчал. Зое показалось, что он побледнел. Увидев папину реакцию, Зоя тоже замолчала.

— Лёля, всё, мы должны всё ей рассказать, — сказал папа тихим голосом.

— Петь, ну подожди, я никак не могу понять, он сейчас всё раскроет, — мама не обращала внимания на Зою, а пристально смотрела на экран.

— Лёля, мы должны рассказать Зое всю историю, — повторил папа. И только тогда мама обернулась.

— Что это? Ты что принесла? — вдруг закричала она.

— Я нашла. Дедушку, его фотографию. Я никогда не видела её раньше, и вот она. Он никого не бросил, он прислал…

Но Зоя не успела закончить. Мама вырвала фотографию из её рук, потом, словно не видя Зою, закричала:

— Ты где это нашла? Ты зачем рылась в документах? Да как ты смеешь?

— Элла! Ты не права! — вдруг выпалил Зоин папа и выбежал из кухни. Мама последовала за ним.

Дверь за ними захлопнулась, и Зое стало очень грустно.

Девочка пошла к себе в комнату, вытащила дневник. Уже несколько лет Зоя вела дневник. А с тех пор как Зоина соседка, Инна Львовна, с которой Зоя советовалась о своих волшебных перемещениях в Париж, порекомендовала Зое записывать её слова, Зоя стала делать это регулярно. Сначала записи были редкими и Зоя вносила в дневник только основные мысли из того, чем делилась с ней соседка. Но вскоре Зоя стала делиться с дневником всем, что с ней происходило, и исписывала целые страницы наблюдениями и размышлениями.

Зоя написала: «Северодвинск. 1957». Надо было обязательно найти объяснение, которое бы объединило этот город и дату. Зоя недавно перечитала Шерлока Холмса и решила, что ей надо применить дедуктивный метод. Как именно это делать ― она не знала. Но попробовала написать несколько фраз, которые бы смогли связать воедино информацию. Пётр Касаткин был военным. Он служил на фронте и был награждён. Значит, и в Северодвинске он служил? «Вполне возможно, — подумала Зоя. — Но в 1957-м война давно закончилась, просто так посылать фотографию из Северодвинска он бы не стал». Ещё требовалось выяснить, где находился этот самый Северодвинск. Название города было похоже на водное, ведь Двина — река. Значит, на севере Двины есть такой город. Зоя решила, что ей обязательно надо проверить, так ли это, по карте.

«Значит, он служил в Северодвинске, когда папе было восемь лет, так как папа родился в 1949-м. Получается, что дедушка Касаткин не бросал семью как минимум до 1957 года. Так куда же он делся потом? Почему никто его никогда больше не видел?» — недоумевала Зоя.

Зоя отложила дневник в сторону и задумалась. «Надо попробовать расспросить папу, ведь он хотел что-то мне рассказать». Зоя вышла в коридор и тихонечко направилась в комнату к родителям. За дверью слышалось перешёптывание:

— Надо было раньше ей рассказать, теперь-то уже поздно, — сказала мама.

— Что значит «поздно»? Ей уже тринадцать лет, уже совсем взрослая, — Зоя зарделась при мысли о том, что папа считал её «взрослой». — Пусть знает о своём дедушке, почему мы всё от неё скрываем?

— Петя, ты же видишь, сейчас могут не отпустить, ведь ты мне сам говорил, что нельзя никому про твоего отца рассказывать. А теперь-то уж точно.

— Ну она же не дура, не будет на каждом углу трубить о нём. И, может, мы сами что-то о нём выясним?

— Не знаю, уже тридцать лет прошло, кто уж теперь что-то тебе расскажет? Главное, чтобы эта история не помешала нашему выезду.

Зоя вздохнула. От ощущения того, что родители ей врали всё это время, ей сделалось тошно. Но как выяснить правду? И почему они так тщательно скрывали от неё дедушку Касаткина? Почему говорили, что он бросил семью, когда папа был ещё младенцем, если это не так? И куда в действительности исчез дедушка?

Больше Зоя не задавала вопросов про деда Касаткина, хотя его портрет она забрала к себе в комнату и спрятала в дневник. Он так и лежал там, между страницами, а потом был перевезён в Америку. Иногда Зоя проверяла фотографию деда, думала о нём, мечтала, что он, такой красивый и яркий, приедет за ней, всё расскажет и сам раскроет тайну своего исчезновения.

В августе 1990 года семью Касаткиных вызвали на интервью в американское посольство. Зоя постаралась одеться как можно приличнее и очень переживала, что не поймёт вопросов представителя посольства. Зоя решила, что с ней обязательно будут говорить на английском, ведь она учится в английской школе. Посольство находилось совсем недалеко от их дома, и шли они туда пешком. По дороге Зою не покидало ощущение, что они идут в гости к друзьям. Однако, подойдя к зданию американского посольства, Зоя увидела огромную очередь, в которой стояли угрюмые, серые люди, а потом и военных, охраняющих здание. Ей сразу сделалось не по себе, и Зоя почувствовала страх, который подступил к горлу и сковал тело. Затем их провели по коридорам здания в довольно тесный кабинет. Там за столом сидела ярко-рыжая женщина с пышной чёлкой и зачёсанными набок волосами. На женщине был тёмно-бордовый костюм с высокими плечами. «Прямо как из „Бурда Моден“», — позавидовала ей Зоя. Это и была сотрудница посольства, которая проводила с ними собеседование.

Интервью в американском посольстве Зоя не помнила. Рыжая женщина о чём-то спрашивала родителей, а Зоя всё время молчала. Разговор шёл на русском, и Зоя расстроилась, что ей не удалось ни слова сказать по-английски. Сотрудница посольства говорила по-русски довольно хорошо, но с ужасным акцентом. Пару раз Зоя поймала на себе взгляд рыжей женщины. Зоя старательно отводила глаза и боялась, что та заметит, что Зоя её украдкой разглядывала. Зое рыжая женщина показалась милой и приятной.

А потом они ушли. По дороге домой родители обсуждали интервью, пытаясь понять, понравились ли они этой женщине:

— Там же тоже люди работают, — говорил Зоин папа.

— Люди, люди. Думаю, что ты всё провалил. Зачем ты ей про патенты начал рассказывать?

— Потому что они должны знать, что у нас здесь происходит. Элла, ты всегда так! У меня украли патент! Почему я должен молчать?

— Да какое отношение твой патент имеет к статусу беженца? Надо было говорить, что ты еврей и что тебя притесняли. Всю жизнь притесняли, несмотря на то, что ты русским записан.

— Еврей? Я не еврей. Я русский. Я — советский человек!

— Петя! Ну я же тебя просила! Ну нас точно не возьмут. Сейчас кто-нибудь услышит и донесёт.

— И пусть доносят, я не собираюсь становиться евреем, только чтобы кому-нибудь угодить. И вообще, если не возьмут, значит, и не надо, — буркнул папа.

Рыжая женщина действительно оказалась милой. И семья Касаткиных получила «статус беженца». Переезд в Америку набирал обороты. Теперь, на последних стадиях эмиграции, в их лексикон вошло ещё одно слово — «контейнер». Этот «контейнер» можно было отправить в Америку и загрузить в него мебель, книги, пианино и даже старинное зеркало, которое стояло в Зоиной комнате и служило источником беспокойства для девочки, так как она постоянно себя в нём разглядывала. Однако Зоины родители решили не терять время на отправку контейнера и не выстаивать очереди на его оформление.

— В Америке всё есть, — твердила Зоина мама. — И что мы это барахло повезём?

А папа не любил вникать в бытовые проблемы семьи. В Америку решили поехать с двумя чемоданами на каждого члена семьи, как разрешалось авиакомпанией, а книги послать по почте. Свои дневники Зоя посылать отказалась, поэтому часть её чемодана была выделена под уже заполненные тетради и несколько пустых, в которых она собиралась вести дневник в Питтсбурге.

Отправкой книг руководил папа. Несколько недель подряд он собирал посылки, обматывал их бечёвкой и отправлялся на главпочтамт, откуда те высылались прямиком в Питтсбург. Таким образом улетела вся их библиотека: и мамино «Сопротивление материалов», и все тома «Библиотеки всемирной литературы», включая «Старшую Эдду» и «Эпос народов СССР», и полное собрание сочинений Фейхтвангера, которое, как утверждал папа, им обязательно пригодится в США.

Зануда

В начале лета 1990 года в их квартире появился некто Виктор Петров. Этот Виктор стал для Зои символом той общей неразберихи, которая царила в их доме в это время. Появился он внезапно: Зоина мама познакомилась с ним в очереди в американское посольство, куда пошла один-единственный раз, сменив папу. Виктор также пытался уехать из СССР в США и тоже хотел получить «статус беженца». Статус Виктор получал ввиду своего вероисповедания, а не принадлежности к еврейской нации. Он познакомился с баптистами дома, в Донбассе, куда вернулся сразу после службы в армии, и каким-то образом выяснил, что баптистская община в Америке готова сделать ему вызов. Получив же вызов, Виктор тут же отправился в Москву отстаивать очередь в американское посольство, не желая оставаться в СССР. Виктор никогда не улыбался, и на лице его было постоянное выражение страдания и скорби. Было непонятно, пережил ли он что-то особенно ужасное в армии или же стал таким несчастным уже после того, как обратился в религию.

Виктор Петров своим совершенно славянским видом и высоким ростом сильно выделялся из толпы остальных страждущих в очереди в американское посольство. Как именно и о чём Зоина мама с ним заговорила, никто не знал, но мама привела Виктора в их квартиру без предупреждения, водрузила его на кухне и заявила, что «мальчику негде жить». Откуда-то с антресолей родители вытащили старую, ржавую раскладушку, и теперь на кухне невозможно было протолкнуться. По утрам Зоя стеснялась туда зайти, боясь застать там Виктора, который спал в тренировочных штанах и майке, тем самым очень смущая Зою. Больше всего ей не нравилось заходить после него в ванную. Виктор пользовался каким-то едким одеколоном, от которого у Зои щипало глаза.

Виктор был на десять лет старше Зои, но в свои двадцать три он казался ей взрослым мужчиной. «Мальчиком», как его называла Зоина мама, он не был. Виктор постоянно проводил пальцами своих ручищ по кудрям, вздыхал и пил чай с сушками, которые покупала для него мама. Говорил он с украинским акцентом, чем Зою раздражал. Чтобы избежать его общества, Зоя стала чаще навещать Инну Львовну. Но если раньше мама заметила бы её отсутствие, заставила бы делать уроки или же усадила бы для проведения воспитательной беседы, то теперь, казалось, вообще не обращала на дочку внимания.

Зоя сначала обрадовалась такой неожиданной свободе, но потом ей сделалось не по себе. Она уже почти не ходила в школу — получила оценки за первую четверть, и ей оформили аттестат, который был заверен и переведён на английский. С этим документом Зоя могла поступить в американскую школу. Но учёба в Америке казалась Зое чем-то фантастическим, отдалённым от реальности, ведь их переезд мог сорваться в любую минуту. Нужно было выкупить билеты, а для этого требовались невероятные усилия, потом надо было получить разрешение из ОВИРа, а ещё надо было собрать вещи и продать квартиру. И Зоя парила в этом неопределённом пространстве. Она радовалась тому, что не надо ходить в школу каждый день, а можно там появляться по настроению. Она мечтала о том, что совсем скоро окажется в Америке, где сможет добыть красивую одежду: лифчики, варёнки, свитера — и чудесную, вкусную еду, но до конца в переезд всё равно не верила.

С одноклассниками Зоя почти не общалась. Она рассказала об отъезде только Жене Куликову, обязав его не разглашать её тайну. И тут же выяснилось, что Женя, оказывается, тоже был евреем, только совсем не на четверть, а на все сто, и что они с его мамой давно мечтали об эмиграции, но та боялась туда ехать одна с Женей.

— Только ты никому не говори, ладно, Зой? — попросил её Женя.

— Так о чём рассказывать? Ведь ты ж никуда не едешь!

— О том, что я еврей. И вообще. Никогда не знаешь, на кого попадёшь. Кругом столько антисемитов, — пожал плечами Женя.

— Да не буду я никому рассказывать, да и кому это интересно? — заявила Зоя, повторяя слова родителей.

— Ой, какая ты наивная! Это всё потому, что ты не еврейка на самом деле, вот ты и не знаешь, каково это.

Женины слова прозвучали обидно. Теперь, когда Зоя выяснила, что в ней тоже течёт еврейская кровь, ей захотелось быть еврейкой по-настоящему, а не на какую-нибудь четверть. Ведь в ней текла та самая кровь бабушки Симы! И почему это Женя решил, что её еврейская кровь была ненастоящей? Однако Зоя решила не делиться с другом своими мыслями. Голова её и без этого была забита отъездом.

А через несколько недель их родители случайно столкнулись в очереди в ОВИР. Оказалось, что Женина мама, Лидия Семёновна, втайне от самого Жени подала документы на выезд в Америку и после той встречи в очереди стала регулярно приходить к ним в гости.

— Эллочка, знаешь, я ведь так боюсь, ведь я одна, совсем одна. Ведь как я его подниму в Америке? — жаловалась Лидия Семёновна.

— Лид, ну ты не переживай, никто там не пропадает, и вы не пропадёте. Ведь там еврейская община помогает, — отвечала Зоина мама.

Зою немного коробило, что они, оказывается, были уже на «ты». Выяснилось, что Женя с мамой собирались переезжать в город Кливленд в штате Огайо, который находился совсем недалеко от Питтсбурга.

— Это замечательно, Лидочка. Мы будем часто видеться, — утверждала Зоина мама.

— Но ведь это же американская глубинка! И как мы там выживем? — сетовала Лидия Семёновна.

— Хоть и глубинка, но американская. Это же не какой-нибудь Куйбышев. Я уверена, что даже самое жуткое американское захолустье куда лучше Москвы.

Зоя удивлялась, откуда у её матери появилась такая уверенность в Америке и в том, что их жизнь там наладится.

— Я еду только из-за него, из-за Женьки. Если бы не армия — ну сама понимаешь! Как тебе повезло, что у тебя девочка!

— Это ты права, Лид. Но мы тоже из-за Зоеньки едем. Какое у неё здесь может быть будущее? — и тут они переходили на шёпот, означавший, что их разговор Зое слушать было не надо.

У Лидии Семёновны было много знакомых, и она умело управляла подачей документов, оформляла все бумаги и даже помогла Зоиным родителям купить авиабилеты в Питтсбург, что оказалось самым трудным этапом их переезда.

Все эти месяцы Зоя и Женя обсуждали, как они будут жить в Америке.

— Жень, ну я не знаю, ведь у нас хорошая школа, и живём мы в самом центре в Москве. А едем непонятно куда, — жаловалась Зоя. — Я вообще не знаю даже, где этот Питтсбург находится. Его и на карте не найдёшь.

— Да ладно тебе, в Америке все школы отличные, ты что? И мы уже английский знаем. С этим у нас проблем не будет.

— Да, но как ты там станешь краеведом? — недоумевала Зоя. Женя с детства мечтал стать краеведом или археологом и делился с Зоей историей Москвы.

— Краеведом? Не знаю. Но мама меня водила в кружок один… ну не кружок, а к одному знакомому в НИИ. У него компьютер есть, и он мне показывал, как можно программировать. Там такие картоночки… И знаешь, я попробовал, мне понравилось. Думаю, может, я программистом стану?

— Жень, каким программистом? Ведь ты всю жизнь хотел быть краеведом?

Зоя однажды уже видела компьютер у своей мамы на работе, и он произвёл на неё жуткое впечатление. Чёрный экран странно жужжал, а на нём блестели непонятные ярко-зелёные цифры, от которых кружилась голова.

— Может быть, я бы и не смог стать здесь краеведом. С моей еврейской внешностью, — в последнее время Женя постоянно сводил разговор к своей принадлежности к еврейской нации.

— Жень, ты о чём? Ты ведь жил нормально, какая еврейская внешность?

— Вот такая. Меня могут на улице избить, меня могут и в институт не принять, потому что я еврей. Это тебе хорошо, у тебя всё чисто, и по виду ты совсем не еврейка.

— Да ладно тебе, никто тебя избивать не собирается. И потом, почему ты решил, что тебя в институт не примут? Ты ведь отличник.

— Мне мама рассказывала. У её знакомой сын — очень умный, окончил математическую школу. Так его на экзамене в Мехмат завалили. Задавали вопросы такие, что даже студент третьего курса не смог бы ответить. Потом этого парня взяли в МИИТ, а теперь он в Америке живёт, и его там сразу приняли в лучший университет, я название забыл. А всё потому, что парень — еврей.

— Ну мало ли, Жень. Может, он неправильно вопрос понял? Или что-то ещё там было на экзамене. И потом, какая тебе разница, что какого-то парня куда-то не приняли? Ты у нас умный и талантливый, — улыбнулась Зоя. Ей нравилось делать Жене комплименты.

— Да ладно, — Женя отмахнулся. — Я вот что решил. Я должен изучить еврейскую культуру. Вникнуть, понять моих предков. В Америке есть специальные школы, там можно изучать иврит и Талмуд. Думаю, что мне туда надо. Там интересно будет.

— Талмуд? Это что?

— Да это еврейская наука, толкование Торы.

— А Тора что такое? — Зоя впервые слышала непонятные слова.

— Тора — это еврейский закон. Типа Библии. Короче, я решаю, может, в такую религиозную школу пойду учиться. И вообще в Израиль хочу ехать, но мать боится, говорит, что там надо в армии служить и что она меня туда не повезёт. Она всё переживает, что меня убьют.

— Понятно, — Зоя вздохнула.

Она вспомнила красивые брошюры, которые ей показывала Соня Коваль, её подруга и бывшая одноклассница, перед отъездом в Израиль. Израиль казался Зое гораздо привлекательнее Америки, там росли пальмы и ели вкусную еду под названием «фалафель», о которой Соня ей столько рассказывала.

Забег

Осень 1992-го

Для поступления в хороший университет, как выяснила Зоя, помимо академических успехов, нужно было участвовать в разных кружках и проявлять активность на факультативах. Некоторые Зоины одноклассники занимались спортом. Плавали, играли в футбол, бегали. Зое всё это казалось совершенно дикой и неразумной тратой времени. Но она всё же решила попробовать и выбрала клуб бегунов, решив, что бегу специально учиться не надо и правил никаких особых нет. Клуб вела учительница химии, молодая женщина крошечного роста. Звали её мисс Донофрио. Для участия в клубе бегунов Зоя первым делом приобрела для соревнований фирменную ветровку зелёного цвета, потратив на неё тридцать долларов. Трата была значительной, но Зоя решила, что ветровка того стоила. Она видела их у нескольких ребят из школы. Перед первой же тренировкой Зоя переоделась, нацепила на себя зелёную ветровку и пришла в назначенное место. Там уже стояли, переминаясь, человек пятнадцать. Зоя обрадовалась, что у неё появилась возможность влиться в их сплочённые ряды и сразу же стать признанной спортсменкой. Началась разминка. Группка переговаривалась, смеялась, и Зоя не сомневалась, что сделала правильный выбор. И тут без предупреждения группа снялась с места и побежала. Зоя тоже побежала. Первые несколько секунд дались ей легко. Она стремительно неслась за другой зелёной ветровкой. Чувство восторга переполняло её.

Дорога пошла в горку — они поднимались по Шейди-авеню в сторону Шенли-парка. Зоя начала отставать. Группка с шустрой, маленькой мисс Донофрио впереди уверенно двигалась вверх, и Зоя осознавала, что дистанция между ними увеличивается. Она попробовала прибавить скорость, но тут же под ложечкой закололо. Дыхание перехватило, а в глазах потемнело. Зоя остановилась. Группа ветровок уже свернула за угол Бикон-авеню и исчезла из виду. Зоя постояла ещё минуту, а потом опять побежала. На этот раз под ложечкой закололо гораздо сильнее. Опять перехватило дыхание. Но девочка не хотела сдаваться так быстро и перешла на ходьбу. Наконец и она свернула за угол. Еле различимые зелёные куртки мелькали где-то вдалеке. Зое казалось, что все прохожие, которые попадались ей навстречу, смотрели на неё с осуждением. Гудок машины, который она услышала, уже приближаясь к Шенли-парку, показался Зое насмешкой над её неумением бегать. Но Зоя не сдавалась. Оставалось совсем немного, парк был уже совсем рядом. Ещё чуть-чуть — и она снова увидит группку в зелёных куртках, и всё будет прекрасно.

Зоя снова перешла на бег, уже не обращая внимания на боль в животе, пот, который струился по лбу, и тяжелеющие ноги. Она неслась изо всех сил, не глядя по сторонам, не обращая внимания на неудобство и на съезжающую куртку. И вдруг Зоя оказалась на земле. Она не поняла, что произошло, но вместо того, чтобы двигаться вперёд к зелёным курткам, она лежала в грязи. Зоя оглянулась, надеясь, что её никто не заметит, и увидела, что к ней направляется Адам. На нём тоже была зелёная куртка, и Зоя удивилась, что не заметила его раньше среди бегунов.

— Ты в порядке? — спросил мальчик, приблизившись к Зое.

Он тут же протянул ей руку, и Зоя поднялась с его помощью. Пальцы у него были тёплые, приятные на ощупь. В этот момент Адам показался Зое очень красивым.

— Да, всё нормально, — ответила Зоя, отряхиваясь. Она старалась не смотреть Адаму в глаза, боясь, что покраснеет.

— Я не знал, что ты тоже в нашем клубе. Ни разу тебя здесь не видел, — заметил Адам после небольшой паузы.

— Я в первый раз пришла. Решила начать бегать.

— А, понятно. Тебе у нас понравится. Мисс Донофрио вообще супер! Лучший тренер в школе! — Адам вёл себя так, будто это не он только что помогал Зое подняться после падения. — Давай я тебе покажу, где мы собираемся. Ты бежать можешь? У тебя ничего не болит?

Адам был обходителен и вежлив, и Зое захотелось как можно дольше оставаться в центре его внимания.

— Нет-нет, ничего не болит. Но только я бы лучше прошлась, если можно.

— Конечно-конечно, — Адам закивал, показывая Зое, что отлично понимает её нежелание бежать.

Зоя почувствовала облегчение. Ей очень не хотелось огорчать Адама.

— А ты давно бегаешь? — спросила она, стараясь поддержать беседу.

Она ковыляла рядом с Адамом по направлению к зелёным курткам, которые пестрели впереди.

— Да, я в этом клубе с самого начала, с девятого класса. Я обожаю бегать! Я ещё в шестом классе начал, в средней школе, а теперь вот продолжаю. И я даже рекорд поставил, ты, может, слышала?

Зоя ничего не знала о рекордах Адама, но утвердительно кивнула. Ей не хотелось разочаровывать одноклассника. Он обрадованно посмотрел на неё. Они уже подходили к площадке, где собралась группа в зелёных куртках. Поднялся ветер, и Зое стало прохладно. Зелёная ветровка оказалась совсем тонкой, и Зоя подумала, что простудится и заболеет, вспомнив предостережения мамы не переохлаждаться после занятий спортом. Остальные ребята, казалось, совсем не мёрзли. Все внимательно слушали мисс Донофрио, которая, стоя посередине, инструктировала бегунов.

Зоя выяснила, что им предстояло пробежать три больших круга, по миле каждый, а потом устроить забег на скорость. После всего этого им надо было бегом вернуться в школу. Зоя с ужасом подумала, что и одного круга не выдержит. Все остальные ребята слушали учительницу совершенно спокойно, будто им не предстояло бегать ещё как минимум полтора часа. И в этот момент Зоя решила вернуться в школу.

Адам куда-то отошёл, и Зоя, дождавшись, когда группа начнёт забег и зелёные ветровки скроются из виду, развернулась и рысью направилась обратно в школу. Откуда-то появились силы, Зоя не задыхалась, и дорога обратно в школу заняла всего несколько минут.

«Значит, спорт не для меня. И почему я решила, что мне понравится? Вот идиоты, бегают, будто им делать нечего», — думала Зоя. Приняв решение больше не участвовать в клубе бегунов, она почувствовала величайшее облегчение. Однако надо было искать другое занятие, которое бы дополняло Зоины академические достижения. Ведь это было важно для поступления в университет, и сама Марша Тарп уже несколько раз намекала Зое, что одних отличных оценок маловато.

На следующий день Зоя увидела в школе объявление первого собрания французского клуба. Клуб вёл учитель французского — мистер Ндоку. Он просил называть его «месье» Ндоку, чтобы они сразу же понимали, что находятся на занятиях французского. Это был невысокий коренастый мужчина, выходец из Камеруна. Месье Ндоку Зое очень нравился. Ходил он в ярких, расписных рубашках и всегда улыбался. Он носил огромные очки квадратной формы, которые закрывали его лицо почти наполовину. И Зоя решила, что запишется в его клуб. Ей уже виделось, что в этом клубе она сможет выделиться, показать себя, а потом с лёгкостью отметит свои достижения в анкете при подаче документов в тот самый престижный университет. И её обязательно примут. В какой именно университет она будет поступать, Зоя пока не знала. Она краем уха слышала, что в Америке надо подавать документы одновременно сразу в пять, шесть или даже десять разных университетов и что делать это надо ещё осенью, почти за год до окончания школы, но Зоя особо не вдавалась в детали. Ведь до поступления было ещё целых два года.

Собрания французского клуба проходили по четвергам, после школы. Зоя пришла в кабинет месье Ндоку в отличном настроении. Она уже решила, что станет самой активной участницей его клуба. Кроме учителя, который сидел за столом и ковырялся в бумагах, там никого не было. Месье Ндоку поднял глаза и заулыбался широкой, яркой улыбкой.

— Зоэ! — Месье Ндоку всегда звал Зою на французский лад, что тоже ей очень нравилось. — Как я рад, что ты пришла! Сейчас начнём. Ты присаживайся, присаживайся.

Зоя послушно села за парту. Месье Ндоку углубился в бумаги. Так прошло несколько минут. Зоя уже было решила начать делать домашнюю работу, которой было очень много, но в этот момент, пыхтя от напряжения, в класс ввалился Яков Сидельников. «Яшенька», как его звала мать, был огромным, краснощёким и вечно потным увальнем с ярко-зелёными, кошачьими глазами. Яша был на год младше Зои, но выглядел на все семнадцать. Их родители были знакомы каким-то необъяснимым образом, каким все иммигранты из бывшего СССР знали друг о друге в Питтсбурге. Яшина мать казалась Зое приятной женщиной, и Зоя удивлялась, что такой отталкивающий Яша — её сын. Яшина мать подтверждала врачебный диплом, что было делом трудным и кропотливым, но сулило светлое будущее для всей семьи. Яша ходил в школу с кожаным портфелем и носил шёлковые рубашки, аккуратно заправленные в костюмные штаны. Над ремнём нависало округлое брюшко. Общим видом он напоминал скорее господина средних лет, чем четырнадцатилетнего подростка, но Яша ощущал себя вполне комфортно. В школе он держался обособленно, и его никто не трогал.

— А вот и Жак! — воскликнул месье Ндоку и заулыбался.

Якова учитель тоже переименовал на французский лад, и неприятное уху имя «Яков» стало вдруг ласковым «Жак». Осознав, что теперь во французском клубе она будет проводить время с Яшей, Зоя начала судорожно думать, как бы оттуда поскорее сбежать.

«Можно им сказать, что я забыла, что мне надо на работу, — думала Зоя. — Или же просто выйти и не вернуться? Может, не заметят?»

Яша сел рядом с Зоей, бухнув свой кожаный портфель на парту.

— Друзья мои, — начал ничего не подозревающий мистер Ндоку. — Итак, я очень рад, что у нас есть группа основателей французского клуба, Зоэ и Жак. Я предлагаю вам углубиться во французскую культуру и наследие. А ещё я надеюсь, что этой весной мы сможем поехать на экскурсию во Францию.

Зоя подумала, что ослышалась. Неужели они и правда поедут во Францию? Зоя сразу же решила, что поездка будет именно в Париж. Побывать в Париже по-настоящему было Зоиной мечтой с тех пор, как она очутилась там «во сне», как она называла свои перемещения туда в марте 1989-го. С тех пор её парижские сны больше не повторялись и казались ей чем-то странным и сумеречным. Записки в дневнике, где она законспектировала объяснения Инны Львовны про временные ветки и параллельные аспекты, Зоя не перечитывала. И вдруг Париж, прекрасный и древний, снова заиграл яркими красками, как когда-то, когда Зоя вдруг проснулась в квартире у своего двойника — девочки Зоэ.

Зоя тут же вспомнила Андрея. В первые недели после иммиграции Зоя писала Андрею каждый день, тщательно описывая детали своего быта, рассказывала о новых знакомствах, о своих впечатлениях об Америке. Андрей отвечал ей охотно и часто, также делясь с ней деталями своей жизни. Он учился в школе, которая, по его словам, была самой престижной во Франции, её окончили Мольер, Дега, Сартр и Гюго. Андрей называл имена ещё и других именитых французов, но Зоя их не запомнила.

Но потом его письма постепенно стали приходить всё реже и реже. Сначала Зоя объясняла это тем, что Андрей был очень занят. Ведь он готовился к поступлению в престижную эколь, куда брали только самых умных и достойных учеников после изнурительных экзаменов, устных и письменных. Когда Андрей рассказывал ей про процесс поступления в это учебное заведение, Зоя понимала, что сама она никогда бы не отважилась даже задуматься о том, чтобы учиться в таком престижном месте. Однако Андрей не сомневался в том, что сумеет поступить в École nationale d’administration — ENA, как называлось это место. По рассказам Андрея, все президенты и министры Франции оканчивали это учебное заведение.

— ЭНА! — с придыханием говорил ей Андрей ещё в Москве. — Я обязательно туда поступлю. Ты знаешь, это ведь самая элитная школа во всей Франции. Если я её окончу, то мне будут открыты все дороги.

— Какие дороги? Куда? — недоумевала Зоя.

— Ну как, связи, понимаешь? Это ведь очень важно. Мой отчим так говорит, — Зоя содрогнулась, вспомнив мерзкого де Виньи. Ей не нравилось, что Андрей стал часто упоминать страшного врача.

— У вас тоже связи? — спросила Зоя. — Я думала, это только у нас.

— Конечно, и нужно закончить престижный вуз. Это тоже важно. И потом, ведь теперь я де Виньи, так что фамилия тоже играет роль. Но потом — всё. Потом я уже на всю жизнь буду устроен. — Андрей выразительно смотрел на Зою.

— Фамилия?

— Ну да, фамилия. Аристократия, понимаешь? Это ведь тоже важно, когда тебя на работу принимают. Они на это смотрят.

— Я думала, что у вас была революция. Разве не так?

— Революсьон?! Ха-ха! — засмеялся Андрей. — Конечно, была, но аристократия осталась, и уважение к происхождению тоже. Это никуда не делось и не денется. Мне очень повезло, что меня усыновил сам де Виньи.

— А почему она называется «школой»? — спросила Зоя, решив перевести разговор на другую тему.

— Не знаю. Так решил де Голль, — пожал плечами Андрей. — У нас все подобные учебные заведения называются «школами». Есть ещё школа мостов и шоссе, она тоже элитная, но для инженеров. А для таких, как я, — ЭНА.

Зое казалось, что Андрей говорил «ОНА» и что какая-то незнакомая женщина, «ОНА», отнимала у неё Андрея.

― Понятно, — вздохнула девочка.

В последний раз Андрей написал ей почти год назад, зимой 1992-го. Он прислал ей не письмо, а открытку, на которой было изображено красивое, но суровое бежевое здание с мозаикой. На обратной стороне открытки Андрей начеркал две строчки: «Теперь я учусь здесь!» Далее следовали многочисленные восклицательные знаки. Мелким шрифтом на обратной стороне карточки Зоя прочитала: «École nationale d’administration». Отвечать Зоя не стала. Некоторое время открытка пылилась на столе, а потом и вовсе потерялась. Но теперь, когда мистер Ндоку упомянул о поездке в Париж, Зоя загорелась идеей снова наладить контакт с Андреем.

«Ведь мы так хорошо общались! Мы ведь просто созданы друг для друга! — думала она. — Я приеду в Париж, мы увидимся, погуляем вместе, а потом…»

Что будет потом, Зоя не знала, но она знала, что ей обязательно надо увидеться с Андреем.

— Зоя, хелло?! Алё! — Зоя увидела перед собой красное, потное лицо Яши Сидельникова и содрогнулась.

Она огляделась и поняла, что с мыслями об Андрее совсем забыла про мистера Ндоку и французский клуб. Месье Ндоку всё так же сидел за столом и нежно улыбался, но очки он снял и, как показалось Зое, обеспокоенно их протирал тряпочкой. Зоя не могла понять, в чём дело.

— Зоя, ты что? Ты только что по-французски что-то очень быстро говорила, — сказал Яша. В его зелёных глазах отражался ужас, смешанный с удивлением.

— Я? А… да. А что я сказала? — спросила Зоя.

— Ну, милая, откуда я могу знать, что ты говорила? Месье Ндоку? — Яша вопросительно посмотрел на мистера Ндоку.

Яша и Зоя учились французскому вместе, несмотря на то что Зоя начала учить язык ещё в Москве. Записываясь на французский в девятом классе, Зоя побоялась пойти на продвинутый уровень. Она не верила, что занятия с Натальей Анатольевной дали ей достаточную базу. Но попав на первое занятие французским в Аллдердайсе, Зоя сразу же поняла, что совершила ошибку. В классе было безумно скучно. То, что они с Женей Куликовым выучили за неделю на факультативе у Натальи Анатольевны, здесь зубрили целый семестр. Но переводиться на другой уровень Зоя не стала. Ей не хотелось менять расписание, которое с таким трудом ей далось и которое одобрила сама Марша Тарп. Яков же сразу записался на продвинутый уровень языка. Ещё в самом начале учебного года он подошёл к Зое и хмыкнул, брызжа слюной:

— А я не знал, что здесь есть и другие русские.

Он вопросительно посмотрел на Зою. В Яшином взгляде чувствовался вызов.

— Где здесь? В Аллдердайсе много русских, — ответила Зоя и отодвинулась от Яши. От него исходил чуть ощутимый запах пота.

— На французском. Я думал, что все русские тут учат русский, — Яша презрительно ухмыльнулся.

В Аллдердайсе действительно преподавали русский язык, и почти все русские иммигранты записывались на эти занятия, чтобы получить лёгкую пятёрку. Зоя пожала плечами:

— Не знаю, зачем его учить? Я его и так знаю.

— Вот именно. Но, к сожалению, не все наши соотечественники столь ответственно относятся к своему образованию. Будем знакомы? — Яша протянул ей руку. Зое пришлось её пожать. Яшина рука была мягкой и влажной. Она внутренне содрогнулась, но не подала виду.

После их первого разговора Яша стал считать Зою своей хорошей знакомой. На занятиях французским он садился рядом с ней, заводил светские беседы и старался быть очаровательным. Зоя, которой так не хватало общения, страдала от его внимания. «Почему ко мне не может подойти кто-то другой? — думала она. — А теперь все будут думать, что я тоже такая, как этот Яша. Что мы и правда друзья». Вместо того чтобы скрашивать её одиночество, Яша её ужасно напрягал. Он напоминал Зое огромного слизняка — жирного, неторопливого и отвратительного на вид.

— Зоэ, ты разве хорошо знаешь язык? — спросил мистер Ндоку. — Ты говорила только что… Может быть, я ослышался, но ты без акцента говорила.

— Я? А что я сказала? — спросила Зоя. Ей сделалось немного страшно.

«А вдруг я что-то не то сказала? — подумала она. — Вдруг всё было как тогда, в Москве?»

— Ты? Ну ты сказала, что давно мечтаешь посетить ENA в Париже, — пожал плечами мистер Ндоку.

— ENA? — Зоя покраснела. — Да? И это всё?

— Откуда ты знаешь про ENA? — спросил месье Ндоку. — Может быть, тебе надо перейти на другой уровень французского? Более продвинутый? Зоэ, может быть, ты что-то недоговариваешь?

Месье Ндоку снова надел на нос свои протёртые очки, и лицо его загородилось двумя квадратами.

— Нет-нет, я просто заснула. Я же не умею говорить по-французски. Только так, как все.

— Конечно, только я бы не хотел, чтобы на моих занятиях студенты скучали. Если ты свободно говоришь по-французски, то тебе надо перейти на другой уровень, только и всего.

Зоя забеспокоилась. Теперь, когда мистер Ндоку собирал группу для поездки в Париж, Зоя не хотела переводиться из его класса.

— Нет, это, наверное, был сон, — ответила Зоя.

— А вот на занятиях спать точно не надо. Ну да ладно, начнём. Я бы хотел обсудить с вами наш клуб, — продолжил месье Ндоку.

Он всё ещё немного косился на ученицу, но Зоя старательно делала вид, что не замечает его взгляда. Остаток времени на первом собрании клуба Зоя просидела как в тумане. Она мечтала о том, как снова увидится с Андреем, как они будут гулять теперь уже по Парижу, как он покажет ей город и она сверит настоящий Париж со своими снами.

Записка

Через месяц во французском клубе было уже около десяти человек. Поездка во Францию намечалась на весенние каникулы, которые выпадали на первую неделю апреля. Всего во Францию ехало семь человек из Аллдердайса, включая Зою и Яшу. Как вскоре выяснила Зоя, в Париже они должны были провести всего три дня: один день сразу после прилёта и два дня перед вылетом обратно в Питтсбург. А остальное время они будут ездить по Нормандии и Луарской долине.

Зою интересовал только Париж, поэтому все разговоры и обсуждения Луарской долины она пропускала мимо ушей. Месье Ндоку огромное количество времени посвящал описанию древних замков, а потом рассказывал ребятам о прекрасном месте под названием Мон-Сен-Мишель. Но Зое хотелось только в Париж, и она не понимала, зачем вообще ехать ещё куда-нибудь во Франции, если есть Париж. Ведь можно провести всю неделю там! Ей было немного страшно думать о настоящем Париже. Вдруг он не оправдает её ожиданий? С момента того путешествия во сне прошло уже почти четыре года, четверть её жизни, два из которых она провела в Америке. Жизнь в Америке не оставляла много времени для раздумий. Все Зоины силы были направлены на выживание. Московские события марта 1989-го отошли на второй план.

Зоя старалась не вспоминать о том, как она пыталась выяснить причину путешествия в Париж и как Женя Куликов чертил диаграммы, а она делала вид, что вникала в его объяснения. Изредка Зоя вспоминала Егора Власова, и её охватывала тоска. Она сама не понимала, почему мысль о Власове так на неё действовала. Зоя чётко себе представляла, как Власов бежит на неё с клюшкой, как показывает ей пачку «Мальборо», а потом отрывает кусок записки в Оружейной палате. Она скучала по Власову, но не хотела признаваться себе в этом. Ведь Власов был страшным хулиганом, который чуть ли не до последнего портил ей жизнь в школе. Но теперь Власов представлялся ей уже не отчаянным задирой, а просто непонятым и несчастным. Зоя вспоминала его страшный фингал и то, как Власов рассказывал ей про своих отца и мать, которые постоянно его били, и ей становилось его жалко. Зоя переживала, что не попрощалась с Егором перед отъездом в США. Она была так занята сборами, разговорами с Женей Куликовым и своей ненавистью к Виктору Петрову, что совсем в то время забыла про Власова. А ведь перед самым отъездом Егор Власов подарил ей на память янтарный браслет.

Зоя хорошо помнила день, когда Егор принёс ей этот подарок. Егор ждал её на улице около школы перед началом занятий. Был январь, и она через раз ходила в школу. Стояли крещенские морозы, но Власов был без шапки. Зоя помнила, что первым делом, завидев Егора, заявила:

— Привет, ты так уши отморозишь.

Но Егор не отреагировал на её предостережение, а спросил:

— Эй, Касаткина, ты когда отчаливаешь?

— Через месяц.

Зоя не говорила точную дату их вылета в Америку, потому что родители строго-настрого запретили ей делиться в школе этой информацией. Они боялись, что их отъезд сорвётся в последнюю минуту или что кто-то сглазит переезд.

— Ну, я… короче, вот. Тебе подарок приготовил.

Власов протянул ей пластмассовую коробочку, перевязанную ярко-розовой лентой. Она выглядела роскошно. Зоя никогда раньше не видела таких элегантно завёрнутых подарков. Будто прочитав её мысли, Егор заметил:

— Это я на Арбате брал. На валюту. Для иностранцев специально делают. Открывай давай.

Зоя послушно сняла перчатки и коченеющими пальцами аккуратно развязала ленточку. Потом открыла коробочку и ахнула. Внутри на бархатной поверхности лежал серебряный браслет с янтарём.

— Егор! Это же, наверное, очень дорого! Откуда ты знал про янтарь? Я ведь обожаю всё с янтарём.

Зоя действительно очень любила янтарь и даже тщетно пыталась выпросить у мамы янтарные серёжки.

— Я ж говорю, на валюту брал. На Арбате. Там для интуристов делают. Я, это самое, у матери стащил баксы.

— Как это?

— Ну она зазевалась, складывала неаккуратно, короче, у ней выпали доллары из сумочки, а я заныкал. Но ей без разницы, она, знаешь, сколько каждый день загребает? У ней работа такая — в ГУМе, и ещё подторговывает. И Валерка из кооператива деньги подкидывает. Короче, вот тебе. Чтоб меня помнила у себя там.

— Егор, спасибо! Я даже не знаю…

Зоя покраснела. Ей хотелось обнять Егора, как-то отблагодарить его за щедрый подарок и вообще показать ему, что она была очень растрогана тем, что он о ней подумал. Зое почему-то захотелось плакать от мысли о том, что она больше никогда не увидит Власова и уезжает непонятно куда.

— Ты давай, примерь. Вдруг не подойдёт, — Власов деловито вытащил браслет и протянул Зое.

Зоя открыла замок, но окоченевшие на морозе пальцы её не слушались.

— Дай сюда.

Егор ловко застегнул браслет на Зоином запястье, будто делал это всю жизнь. Янтарь засверкал на солнце огненным блеском.

— Ой, спасибо! Красота какая! — не удержалась Зоя.

— Ну, давай, я пошёл, — Егор вдруг развернулся и быстрым шагом удалился.

С тех пор янтарный браслет она носила почти не снимая. Она настолько привыкла к браслету, что уже и не вспоминала о том, что это был подарок Власова. Но теперь Зоя разглядывала браслет и любовалась камнем. Каждый раз она обнаруживала в нём новые тона, интересные прожилки и думала о том, каким чудом было то, что тысячи лет назад смола застыла особенным образом, специально для того, чтобы получился именно этот камушек.

— А теперь уже слишком поздно, — вздыхала Зоя. — А ведь ему уже шестнадцать лет. Интересно, как он сейчас выглядит? Наверное, совсем повзрослел.

Зоя пыталась представить себе возмужавшего Власова, но ей это не удавалось. Получался какой-то раздутый и неприятный тип, и почему-то обязательно в хоккейной форме и с клюшкой.

Мысли Зои снова переключились на Париж. Первым делом ей хотелось увидеться с Андреем. Она решила, что, поскольку уже почти год не писала Андрею, ей требовалось составить подробный отчёт о своей жизни. Но писать Андрею о школе и о поездках в магазины за одеждой Зоя посчитала глупым.

«Ведь Андрей учится в самом престижном университете во всей Франции. Там, где учился Мольер. А я буду писать ему о занятиях в каком-то Аллдердайсе?» — страдала Зоя.

Письмо получалось скудным. Зоя очень старалась казаться как можно более интересной, но выходила какая-то чушь. Ведь не могла же она написать ему, что зубрит английские синонимы для SAT. Тогда Зою осенила идея: она отправит Андрею свою фотографию! Это было элегантным решением. Ведь и он послал ей фотографию, а теперь она ответит ему тем же. Зоя начала выбирать из стопки фото и остановилась на летнем кадре: она стояла на пляже в Атлантик-Сити в шортах и любимой маечке. Жара, волосы её развевались на ветру, и сзади был океан. Зоя немного щурилась от солнца, и казалось, будто она чуть улыбается. Это, пожалуй, была единственная фотография, на которой Зоя себе нравилась. «Пусть думает, как хорошо мы живём в Америке и какой у нас тут замечательный океан», — подумала Зоя. Она аккуратно вложила фото в конверт, а потом добавила листочек с припиской: «Дорогой Андрей, я буду в Париже в начале апреля. Надеюсь, увидимся». Письмо она отправила в тот же день и стала ждать.

Время тянулось необычайно медленно. До путешествия в Париж оставалось ещё целых полгода. В декабре, в конце второй четверти, нужно было внести деньги за поездку. Школьная экскурсия во Францию стоила 650 долларов, и Зоины родители уже собрали деньги. Зоя ни на секунду не сомневалась, что родители поддержат её начинание:

— Конечно-конечно, мы найдём деньги, ведь ты учишь французский, это так важно, — сказала мама.

— Зоечка, не беспокойся, как-нибудь разберёмся, — добавил папа.

И Зоя успокоилась. Она старалась не думать о том, что родителям будет трудно заплатить за экскурсию. Ведь ей так хотелось в Париж по-настоящему, а не во сне.

За день до оплаты поездки к Зое подошёл Яша Сидельников. Он сжимал под мышкой портфель. Над поясом нависало брюшко.

— Зоя, а ты едешь во Францию?

— Да, еду, конечно. Ведь мы же в клубе обсуждали.

— Ага, понятно. Я передам маме.

— Какой маме?

— Моей маме. Она сказала, что у вас денег нет. Ведь твои родители не работают.

Зоя покраснела от возмущения. Её мама практически с первого дня работала в Еврейском центре. Конечно, работа была на полставки, и платили маме всего пять долларов в час, но она не сидела без дела. А не работал Зоин папа — но ведь он находился в постоянном поиске работы. Хотя переехали они в Америку в надежде на то, что папа устроится работать по специальности химиком и что наконец-то сможет запатентовать все свои идеи и изобретения, которые будет проще запатентовать в США, всё оказалось не так-то просто. Папа ходил в центр по трудоустройству, где ему помогали составить резюме, которое он рассылал в разные компании. В центре объясняли, что надо будет пройти интервью, а потом будет «оффер», который надо будет принять или не принять. Но никакого «оффера» не поступало. Папа так и сидел без работы уже почти два года.

А потом в их доме появился Саул. Это был высокий и очень сутулый пенсионер в очках от дальнозоркости. Саул познакомился с папой в карьерном центре, где проводил занятия по трудоустройству. Раньше Саул работал инженером, и они с папой обсудили сталь и металлургию в США и России, на чём и сошлись. Саул стал появляться в их квартире каждую пятницу, под вечер. Он заходил в гостиную, усаживался на диван, заполняя собой всё пространство, и начинал активно жестикулировать.

Выяснилось, что Саул приходил к ним по пятницам не случайно:

— Вам надо соблюдать еврейские обычаи. Сегодня Шаббат, вам надо зажигать свечи. Ведь вы — евреи, — объяснил Саул, когда пришёл к ним во второй раз. — Я помогу вам.

Саул вытаскивал из кармана свечку, а потом — бумажку, на которой была напечатана молитва на иврите, с переводом на русский и на английский.

— Вот, это вам пригодится. Сегодня Шаббат начинается в шесть вечера. Обязательно надо зажечь свечи.

Зоин папа слушался Саула, и несколько раз подряд они даже зажигали свечи и произносили непонятные слова молитвы. Но потом Зоина мама заявила, что не собирается соблюдать «всякие обряды», и Саул перенёс свои визиты на другие дни недели. Однажды Зоя услышала, как он выговаривал папе:

— Ты, Пьётр, предал свой народ. Ты должен соблюдать все обряды, иначе твоя жизнь не сложится. Ведь ты поэтому не можешь найти работу. Я могу тебе помочь, Пьётр, но при условии, что ты станешь настоящим евреем. В Америке у тебя есть на это шанс. Моё сердце болит за тебя и таких, как ты, за тех, кто предал свой народ.

Зоя думала, что сейчас папа закричит на Саула и выставит его из дома, но папа промолчал. Зоя не поняла, каким образом её папа предал свой народ, но так как она всегда старалась держаться от Саула подальше, то решила не уточнять.

Зоя не нашла подходящего ответа на Яшино обвинение. Она отвернулась и решила сделать вид, что не расслышала его слова. Но Яша придвинулся ещё ближе. Она могла чётко разглядеть его зелёные глаза навыкате. Потные Яшины щёки нависали прямо над её головой:

— Что, милая, хочешь быть как все? Ведь у вас нет денег, как же ты во Францию-то собралась? Как, милая?

Яша повысил голос, и Зоя увидела, как вокруг них остановились заинтересованные одноклассники.

— Ведь вы же никто! Никто! — Яша раскраснелся, по его лбу катилась капелька пота.

Зоя отодвинулась и хотела увернуться, но Яша оказался на удивление проворным и тут же встал так, что опять оказался напротив Зои.

— Так что, милая, что же ты будешь делать? Как же ты во Франции-то будешь? Без копейки. Может, и наскребёте денег на поездку, а дальше что? — тут Яша картинно захохотал. — Ты что, будешь меня просить о помощи? Или как ты там собралась смотреть города?

Вдруг откуда-то появился месье Ндоку.

— Жак, qu’est-ce que se passe?

— Rien, — прошелестел Яша в ответ. Он тут же отодвинулся от Зои и теперь стоял, держа руки в карманах. Зоя обратила внимание, что его портфель каким-то образом перекочевал куда-то к стенке, хотя у неё было ощущение, что Яша всё время кружил вокруг неё.

— Зоэ, всё ли у тебя в порядке? — месье Ндоку смотрел на неё с беспокойством, и Зое сделалось не по себе. Она очень не хотела привлекать к себе лишнего внимания.

— Да, всё нормально, мы просто обсуждали поездку во Францию, — нашлась девочка.

Яша хмыкнул.

— Давайте обсуждать поездку все вместе, — предложил месье Ндоку. — На кружке французского, а не так, в коридоре?

Не дожидаясь ответа, он удалился в сторону класса и закрыл за собой дверь. Зое показалось, что учитель хлопнул дверью, но это совсем не походило на спокойного месье Ндоку, и она решила, что ей это померещилось. Тем временем Яша поднял портфель, аккуратно отряхнул и засунул себе под мышку. Потом отёр пот со лба платочком, который был у него в кармане рубашки, и удалился вглубь школы.

До Яшиных слов Зоя не задумывалась о том, что поездка во Францию является чем-то экстраординарным. Родители никак не показывали ей, что не смогут оплатить билеты. Теперь же она поняла, что не учитывала всех тонкостей поездки. «Надо обязательно поговорить с мамой. Может быть, мне и правда не надо туда ехать? Может быть, Яша прав? — думала Зоя. — И денег у нас нет, да и вообще. Кому этот Париж нужен? И Андрей не пишет, и какая кому разница?»

Домой в тот день Зоя вернулась в отвратительном расположении духа. «Если папа смотрит телевизор, как обычно, я просто быстренько спрячусь, и всё», — думала Зоя. Девочка уже приготовилась проскользнуть в свою комнату, но, зайдя в квартиру, обнаружила, что на диване сидел Саул. Папа же стоял напротив и усиленно и учтиво кивал головой. Увидев Зою, папа бросился к ней и попросил:

— Зоечка, быстренько скажи ему, что я очень и очень благодарю его, — но тут же, не дожидаясь Зои, на своём ужасном английском заскрежетал: — Я тэнк ю, я тэнк ю вери мач э лот.

— Папа, в чём дело? Что происходит? — от неожиданности Зое показалось, что у неё кружится голова.

— Саул привёз нам свою библиотеку.

Папа показал в угол комнаты, и только тут Зоя поняла, что в комнате пахло гнилью. Вдоль целой стенки были аккуратно выставлены стопки книг на английском языке, от которых и исходил тлетворный запах.

— Папа, зачем нам это?

— Как? Это ведь литература, я буду читать и учить язык.

— Но ты же и так умеешь читать на английском! Тебе же надо устный английский учить, а не читать! Ты же сам говорил!

— Зоечка, надо быть благодарным Саулу, он так старается. А ещё Саул нашёл мне работу! — папа восторженно улыбнулся.

— Работу? Ура!

Зоя представила, как завтра подойдёт к Яше Сидельникову и скажет ему о том, что её папа теперь будет работать инженером. И ходить в костюме на работу, и получать зарплату в шестьдесят тысяч долларов в год. Именно такая сумма представлялась Зое достойной — и она даже несколько раз слышала, как родители обсуждали, как кто-то из знакомых устроился на работу именно на такую зарплату.

— Да, Зоенька, Саул помог мне оформить анкету, и теперь я буду работать в «Джайнт Игл».

— Где? — Зоя сначала не поняла, о чём идёт речь. «Джайнт Игл» был их супермаркетом, который располагался между школой и домом, и именно туда они ходили за покупками. — Как «Джайнт Игл»?

— Да, вот тут, рядом с домом. Я там буду работать три раза в неделю, иногда по ночам, расписание пока не составили.

— Зачем?

— Ну, Зоенька, нельзя же вечно сидеть без дела. Мне надо работать. Саул говорит, что я не смогу устроиться по специальности, мне надо начинать с другой работы. А потом, может быть, я смогу и химиком пойти.

— Папа, зачем тебе в супермаркет? Ты же инженер! У тебя же изобретения!

— Ну, Зоенька, ведь я уже два года стараюсь, и ничего не получается. А нам нужны деньги. Вот и ты в Париж скоро полетишь, — папа с гордостью посмотрел на Зою, и у неё защемило сердце. — Саул говорит, что все новые иммигранты должны пройти через трудности. А потом всё у них складывается. Его родители, если я правильно понял, мыли полы, а потом уже он и его брат выучились.

— Но, пап, ты же уже выучился. А его-то родители были безграмотными идиотами, вот и мыли полы!

В Зое кипела ярость. Почему этот мерзкий, отвратительный старик считал, что её отец не способен ни на что большее, чем работа в супермаркете? Почему он решил, что её папа, любимый папа, который столько уже изобрёл, и запатентовал, и бредил химией, обожал эту науку, и пытался передать эти знания ей, должен был работать в магазине, вместо того чтобы воплощать свои знания и опыт в жизнь?

Слушая их разговор, Саул оживлённо вертел головой. На лице у него застыло выражение вежливого внимания. Зое ещё никогда так сильно не хотелось дать ему кулаком в глаз. Она представила себе, как от её удара треснут его стариковские очки, как Саулов глаз заплывёт и сделается фиолетовым, как когда-то глаз Егора Власова, и ей сделалось весело от этой мысли. Она улыбнулась и поняла, что Саул уже целую минуту обращается к ней:

— Девочка, — он никогда не называл её по имени, и Зоя подозревала, что Саул не удостоился запомнить, как её зовут, — ты должна уважать своего отца. Ты должна ему помочь. Твоя обязанность — переводить твоему отцу.

Зоя недоуменно посмотрела на старика. Тот вскинул брови, ожидая ответа. Зоя заметила, что прожилки на его носу побагровели. Вместо ответа Зоя отвернулась и вышмыгнула из гостиной.

Оказавшись у себя в комнате, Зоя бросилась на кровать и зарыдала. Она чувствовала ужасное, всепоглощающее одиночество. О том, что сказал ей Яша, теперь она не могла рассказать родителям.

«Неужели папа действительно пойдёт работать в супермаркет? — с ужасом думала Зоя. — Ведь он потом уже никогда не устроится химиком. Так и будет всю жизнь в магазине работать. А ему уже 43 года, это возраст, и что потом? Потом только старость. Но как мне теперь ему рассказать про Яшу? И про Париж? Что же делать?»

Зоя лежала на кровати в раздумьях. Белые стены наводили на неё тоску. Зое ужасно захотелось снова видеть над собой тихих коричневых оленей, жующих тёмно-зелёную траву. А ещё больше ей хотелось оказаться снова у себя дома, на Второй Брестской, в той самой квартире, где был чёрный ход и где в кухонное окно был виден колодец двора и серый барельеф напротив. А ещё там были Власов, и Куликов, и друзья, и Наталья Анатольевна. И добрая, умная соседка Инна Львовна, которая так помогала Зое и кормила вкусным печеньем. Вспомнив об Инне Львовне, Зоя вскочила. Ведь Инна Львовна рассказывала ей о временных ветках, о квантовой запутанности, объясняла столько всего интересного. Но с момента переезда в Питтсбург Зоя ни разу не открывала свой московский дневник. Зоя даже не знала, сможет ли его найти. Девочка бросилась к письменному столу, который был завален многочисленными бумагами и книгами, — она готовилась к контрольной по алгебре — и начала рыться в ящиках.

Она смутно помнила, что сразу после переезда в Питтсбург, когда она с родителями распаковывала чемоданы, то запихала в ящики стола несколько тетрадей, включая дневниковую. В верхнем ящике Зоя обнаружила калькулятор, карандаши и набор фломастеров, который она выпросила у мамы в прошлом году. В наборе было 48 цветов, и Зоя собиралась ими рисовать в свободное время, но почему-то совсем про них забыла и однажды при уборке положила в ящик и совсем перестала ими пользоваться. Девочка вытащила фломастеры и аккуратно положила на стол. Но сваленные бумаги стали её раздражать, и она принялась их разбирать, складывая в стопки. Затем скомкала старые и ненужные заметки и отнесла в мусор.

В гостиной уже никого не было, и Зоя обрадовалась, что Саул ушёл к себе домой. Она покосилась на груду замшелых книг в углу. От книг исходил всё тот же запах плесени, и Зою замутило. Сверху лежала книга Стивена Кинга, на чёрной обложке кровавыми буквами было выведено женское имя — Кэрри. Зоя открыла книгу — страницы пожелтели и слиплись, а запах был тлетворный. «Фу, гадость какая. Скажу маме, что эти книги надо выбросить», — подумала Зоя и вернулась к себе в комнату.

Поверхность письменного стола была уже совсем чистой и радовала глаз, а красочные фломастеры сверкали ярким пятном. Зоя проверила средний ящик, но он оказался совсем пустым. Зоя удивилась и сразу же полезла в нижний ящик. Открыла она его с трудом — ящик был забит. Зое пришлось полностью его выдернуть, и тогда она увидела все свои тетради ученицы восьмого класса и тот самый дневник, который вела в 1989 году. Зоя также обнаружила несколько пустых тетрадей в клеточку и вспомнила, как Инна Львовна советовала ей взять несколько тетрадей для ведения дневника «на новом месте».

— Зоечка, тебе ведь надо будет всё записывать, лучше заранее подготовиться. Никогда не знаешь, как дела сложатся в самом начале. Ты возьми с собой тетрадки, к которым привыкла.

Зоя чётко представила себе, как Инна Львовна сидит на своей кухне и наливает ей чай, пододвигая тарелку со свежеиспечённым курабье, и девочке захотелось плакать. «Зачем я в этой дурацкой Америке живу? Зачем? Только одни страдания и вонючий Саул с его книгами!» Тут Зоя вспомнила про папу и его новую работу, и ей сделалось ещё хуже. «А папа? Как я теперь буду в магазин ходить? Мы же будем посмешищем всего города. А если Яша узнает про папину работу?»

Зоя живо представила, как Сидельников подходит к ней, тряся жирным животом, и насмехается: «А ты, милая, на что рассчитывала? Вот моя мама врач, а твой папаша кто? Никто! Вы никто! И что ты в Париже забыла?»

И только тут Зоя вспомнила про Париж! Ведь она собралась туда ехать, и там был Андрей. У неё был настоящий французский друг. И даже не друг, а, может быть, бойфренд, ведь так это называлось. Ведь Андрей подарил ей маленького тигра из Гжели, который стоял теперь в серванте из комиссионного. И Зоя иногда вытаскивала маленького тигра и вспоминала, как они с Андреем гуляли по Москве, держались за руки и как им было хорошо вместе. Зоя тут же бросилась к серванту и проверила, на месте ли крошечный тигр. Она вытащила его, протёрла и погладила. Тигр смотрел на неё, покосившись, как и всегда, и Зое показалось, что он над ней насмехается.

«А ведь Андрей обещал, что мы всегда будем вместе, — подумала она. — А сам не отвечает. Как же так? Неужели он не хочет увидеться?»

И тогда Зоя решила написать Андрею ещё раз. «Возможно, что моё письмо просто не дошло. Наверное, оно потерялось, — решила она, поглаживая тигра. — Ведь если он узнает о моём приезде, он не сможет не ответить? И почему я раньше не догадалась? Ведь надо было ещё раньше ему написать второе письмо».

Она села писать второе письмо Андрею, теперь уже без фотографии.

«Только по делу, только по делу, — думала Зоя. — И фотографию не надо вкладывать, наверное, с фотографией не дойдёт».

Зоя села за чистый письменный стол, на котором лежали яркие, почти новые фломастеры, и вдруг решила, что нарисует что-нибудь красивое для Андрея.

«Надеюсь, что у тебя всё в порядке. Поздравляю с поступлением в ENA. А ещё я буду в Париже с нашей школой в начале апреля. Давай увидимся? Я очень по тебе соскучилась».

Зоя подписала письмо и нарисовала красивое сердечко под своей подписью. Сначала ей показалось, что это уж слишком, ведь они с Андреем никогда не признавались друг другу в любви, но потом решила, что сердечко смотрится очень даже красиво на странице, и оставила его. Затем она принялась рисовать цветочные узоры по контуру листа. Рука двигалась сама собой. Рисунок получался красивый, на бумаге стали появляться листья, лепестки роз, бутоны, и письмо наполнилось красочными и разноцветными узорами. Зоя чередовала то оранжевые, то розовые, то красные и фиолетовые фломастеры, а листки закрасила разными оттенками зелёного и даже нежно-голубого. Затем, не раздумывая, Зоя нарисовала маленькую змейку, которая свилась внизу страницы, у ног тигра. «Он поймёт, ведь он знает, что это мы — тигр и змея, ведь Андрей знает про китайский гороскоп».

Зоя посмотрела на красивую страничку, и ей стало радостно на душе. «И почему я не рисовала столько времени? — подумала она. — Надо будет во втором семестре записаться на рисование. И дома тоже рисовать».

В их школе был учитель рисования, доктор Кларк, которого все ученики очень боялись. Его кабинет находился на четвёртом этаже, в самом углу школы, и добраться туда было непросто. Доктор Кларк никогда не улыбался, был очень строг и редко показывался на людях. Но Зоя решила, что обязательно запишется к нему на занятия. «Ведь рисовать — это так здорово. И почему я всё это время ничего не рисовала? Творить — это чудесно!» — подумала она.

Тут хлопнула входная дверь, и Зоя услышала приглушённые голоса родителей. Они, как всё чаще делали в последнее время, вяло бранились. Зоя уже привыкла к тому, что их разговоры были небольшими перепалками.

— Петя, ну почему ты такой нелюдимый? Нельзя же всё время прятаться от людей. Ведь это наши хорошие друзья. И Зое важно поддерживать отношения со сверстниками. С приличными людьми. А то она совсем одна.

Зоя возмущённо нахмурилась. Она не считала, что была «совсем одна». Но тут девочка услышала папин ответ:

— Элла… — папа называл маму Эллой, а не Лёлей, когда был не в духе, и Зоя насторожилась. — Какие это друзья? Мы их почти не знаем. И у нас нет места! Где они будут ночевать?

— Ну мы найдём место. Зоя может поспать в гостиной, у неё в комнате переночуют. Ничего страшного. Разберёмся.

— Ну уж нет, Зое надо отдыхать, я не хочу, чтобы она спала в коридоре. Пусть они в гостиной ночуют, а нашу девочку трогать не надо.

Зое стало интересно, кого это имел в виду папа и ради каких знакомых мама собиралась заставить её ночевать на диване в гостиной.

— Петя, это невежливо.

— Так это они придумали к нам в гости приехать. Не мы же их пригласили?

— Петя, как ты можешь? Ведь Лидочке уже за пятьдесят. Она Женю очень поздно родила.

— Мама, папа! К нам что, Женька приедет? Куликов? — выпалила Зоя, выбежав из комнаты.

Родители переглянулись. Первой нашлась мама:

— Зоечка, я не знала, что ты дома. Мы тут с папой как раз обсуждаем. Лидия Семёновна мне на днях позвонила, она предложила вместе отметить Новый год с ней и с Женей. Ты помнишь Женю? Ведь вы же дружили…

Зоя возмущённо перебила маму:

— Мам, ты что? Конечно, мы с Женей дружили. Ещё до того, как ты с его мамой стала общаться. Ты что? Мы с Женей вместе французским занимались, и вообще.

— Зоечка, ты всё напутала. Это я тебя с Женей познакомила. Мы с его мамой, Лидией Семёновной, на родительском собрании вместе сидели.

Зоина мама рассказывала Зое альтернативную версию своего знакомства с Жениной мамой и делала это с таким напором и убеждением, что если бы Зоя не была уверена в том, что её мама ну никак не могла быть на родительском собрании вместе с Жениной мамой, то точно бы ей поверила. Но Зоя была убеждена в обратном:

— Мам, ты не могла с ней быть на родительском собрании. Женя в классе «Б» всю жизнь учился.

— Ах да? Наверное, ты что-то напутала, Зоенька, я точно помню, мы с Лидочкой вместе сидели, ты была в первом классе. Может быть, Женю перевели?

— Мам, он всю жизнь в классе «Б» учился. Это ты что-то путаешь. Мы с Женей на французском стали общаться, а потом уже и в Оружейную палату ездили.

— Ах! Теперь я припоминаю, ведь это Лидочка поездку организовала. И пропуска. Ну не важно, — мама округлила глаза, и это означало, что она осознала свою ошибку, но вслух ни за что в этом не признается.

— Так, мам, они что, к нам приедут? Когда?

— Да вот уже на следующей неделе. Лида отпуск берёт и сказала, что они могут 28 декабря к нам, а обратно уже первого числа поедут. Ей на работу надо, она не может много дней брать.

— А как же они доедут? На автобусе?

Зоя совсем забыла о том, что папа не хотел принимать гостей. Она загорелась идеей увидеть Женю! Ведь с момента их последней встречи прошло уже почти два года. И всё это время они жили в Америке в соседних штатах, но совсем не общались.

— Зоечка, нет, Женя сдал на права. Ему шестнадцать исполнилось в начале декабря, он же тебя старше, 1976 года, и вот он уже права получил, и они приедут.

— Он что, за рулём будет? И машина у них есть?

— Да, и машина есть. Лидочка водит машину, она такая молодец, — мама покосилась на папу, но тот никак не отреагировал.

Зоина мама наотрез отказалась учиться водить машину, и её папа «был вынужден», как он выражался, сдать на права. Их первой американской машиной стал разбитый «Шевроле Каприз Классик». Зое машина сразу не понравилась. Девочку раздражала уродливая полоска «под дерево», которая перечёркивала дверцы, и то, что машина была неприятного блёклого цвета беж. Однако «Каприз» был вместительным, с огромным кузовом и куплен был для того, чтобы папа мог подрабатывать грузчиком. Но вскоре после покупки машина начала ломаться, а у папы стала сильно болеть спина, и подработку грузчиком он был вынужден отложить до лучших времён, а потом эта идея и вовсе забылась. Машина же осталась.

— А как же Женя поедет? Он не боится? — спросила Зоя.

— Зоенька, я не знаю, но я им уже сказала, чтобы они приезжали и что мы их ждём.

Зоина мама с вызовом посмотрела на мужа. Тот возмущённо пожал плечами.

— Ну, значит, моё мнение никого не интересует? А я, между прочим, на новую работу выхожу.

— Петя, ты же будешь в магазине работать.

— И что? Это что, не работа, что ли? Тебе важнее какая-то Лида, а не я и моё здоровье? Я тут, между прочим, стараюсь, чтобы Зоенька могла в Париж поехать, — обычно спокойный папа вдруг стал суров и непреклонен.

— Петя, ну мы что, всю жизнь так и будем? Надо уметь дружить! К нам хотят приехать люди, они наши хорошие знакомые, и Зое интересно будет пообщаться со сверстником.

— Я в Москве умел дружить, а здесь нет настоящих людей. Здесь вообще непонятно что! И если бы не ты, мы бы вообще тут не жили. И не страдали бы среди этого зверья.

— Какого зверья? У нас есть знакомые. Раиса и Гриша, например, — заметила мама.

В ответ на упоминание этой пары папа возмущённо хмыкнул.

Знакомство