Бесплатный фрагмент - Знакомство

Знакомство

Сказка для бывших комсомольцев и не только

Часть 1

Будешь сеять, а жать не будешь;

будешь давить оливки, и не будешь умащаться елеем;

выжмешь виноградный сок, а вина пить не будешь…

(Мих.6:15).

МАИ. 1994 год

Большая Треугольная площадь перед главным корпусом Московского Авиационного Института всегда была местом притяжения для студентов. Справа от Дубосековской улицы располагается Главный административный корпус и ДК МАИ, слева — один из секторов общежития студенческого городка.

Сентябрь 1994 года выдался теплым и солнечным. Великая страна развалилась уже почти три года как, но нас это тогда мало волновало. Ветер перемен, казалось, надувал паруса нашей бригантины под названием Жизнь, планы ближайшие и отдаленные переполняли нас, но главным вопросом оставался, конечно, вопрос женского пола. Да. Параллельно мы были озадачены заработком денег, желательно легких или даже шальных. Всевозможные схемы, невероятные комбинации, появлялись одна за другой так, что сам Остап Ибрагимович мог бы нам позавидовать. И, пожалуй, топтался бы в нерешительности на обочине скоростной трассы, главной жизненной магистрали, по которой мы, набирая обороты, с упоением мчались навстречу самым сказочным предприятиям, смело и подчас безрассудно, окунаясь в самую гущу разворачивающихся событий и подчас, прямо скажем, авантюр. Казалось, наступившая свобода не просто гарантирует, а с необходимостью обязывает к финансовому успеху.

Мы только что окончили институт, защитили дипломы, кое у кого даже красные, и готовы были во всеоружии полученных знаний, задора молодости и открывавшихся капиталистических перспектив встретить начало взрослой жизни.

Однако что это я все мы да мы? Пора уже переходить и к личным местоимениям. Итак…

Итак, меня зовут Вертоградов Виктор и мне 23. У меня серьга в ухе, клипса в левой брови, длинные, где-то до лопаток, волосы, крашеные перекисью, естественно. Бритые виски. Я ношу драные джинсы и всякие типа импортные футболки, иногда под рубашку, иногда поверх водолазки. Да, еще я, как правило, ношу левый и правый ботинок от разных пар. И еще, если уж совсем хорошее настроение, цепляю к волосам пару бельевых прищепок. Стиль и экстравагантность во всем!

А что? Друзья уважают, девчонкам нравиться. Сейчас, знаете ли, не так просто кого-то чем-то удивить. Вы спросите, как меня не отчислили из института с такой внешностью и соответствующими замашками? Ха-ха! На этот вопрос есть ответ, но обо всем по порядку.

Вырезка из одной газеты.

Лучше и ярче! Так сейчас одеваются те, у кого есть возможность доставать вещи из-за границы. Или из-за бугра, как говорит наша молодежь. Их привозят родственники или покупают в «Березке» за чеки или за валюту. Все это могут себе позволить лишь те, кто, опять же, возвращается из заграничных командировок.

Внешность тех, кто причисляет себя к неформальным движениям, регламентируется довольно жестко. Если ты хиппи — а сейчас у нас появилась новая волна «системных» хиппи, которые возрождают традицию встреч 1 июня на Гоголях, весной ездят в Вильнюс на Казюкас, летом тусуются в Симеизе и работают сторожами и дворниками, — ты носишь вполне определенную форму одежды. Джинсы из секонд-хенда, свитер крупной вязки, кеды или туристические ботинки, туристическая куртка, рюкзак, собственноручно сшитый из очередных старых джинсов. Длинные волосы и феньки — по умолчанию.

Панки копируют внешний вид с Сида Вишеза: английские булавки, косухи в заклепках, цепи, всклокоченные волосы или ирокез. Металлисты внешне отличаются от панков, в сущности, только длинными волосами, ну, и музыкальным вкусом, разумеется.

Я же, по сути, старался быть неформалом в квадрате, не прислоняясь при этом ни к одной из регламентированных каст. И дело тут было — да, в музыке. Как-то так получалось, что я умудрялся находить хорошие вещи в любых течениях, что автоматически исключало для меня возможность ограничивать мои пристрастия по части принадлежности к той или иной субкультуре какими-либо форматами или цензами.

Где-то на 4м курсе меня затащила на 204-ю кафедру Виолетта Альбертовна. Она всегда меня любила. Ну, вот. Кафедра называется «Авиационная и космическая теплотехника». Ну, а Виолетта — зав. кафедрой, ведет на потоке теоретическую механику. Там, на кафедре у нас вроде как исследования в области управления процессами тепломассообмена в двигателях, разработки новых способов преобразования энергии и всякое такое. Ну, я там и ошиваюсь уже пару лет, даже лабы у первокуров веду, и что-то как-то Виолетта Альбертовна отпускать меня не собирается. Сейчас, по окончании института взялась настаивать, чтобы я оформлялся у нее на полную ставку. Какой-то там проект чуть ли не правительственный светит, я не знаю. Она, правда, и раньше намекала. Но я пока думаю. Мы сейчас вроде как с американцами все свои ракеты пилим, а они там к ним новые двигатели придумывают. Ага, смешно! Но тут ребята еще предлагают один коммерческий проект, вроде денежный. В общем, я пока не определился.

Вырезка из архива МАИ.

В 1987–1993 гг. кафедра выполняла исследования по международным контрактам с фирмами Биотех (Болгария), SEP (Франция), Interturbine (Нидерланды), Volvo (Швеция). Более 20 сотрудников кафедры выезжали в зарубежные служебные командировки. Установлены деловые контакты с крупными фирмами США, Южной Кореи, Бразилии, Германии, Франции, Японии и других стран.

Сотрудники кафедры активно участвовали в различных международных конференциях по тепломассообмену, проводимых в США, Канаде, Португалии, Бельгии, Югославии, Польше, Германии, Индии, Китае, Турции, Бразилии, Южной Корее, Италии, Англии, Франции. За период 1987–1993 гг. сотрудники кафедры подготовили более 120 докладов на 47 международных конференциях.

Кафедра является ведущей теплотехнической кафедрой авиационных вузов страны. Она внесла огромный вклад в становление и развитие МАИ, в развитие отечественной авиационной и ракетно-космической техники.

Тут, вот только что, закончилась абитура, девчонки из деканата уговорили меня в начале лета помочь в приемной комиссии. Я им говорю, вы чё! Я вам всех абитуриентов распугаю. А они такие, давай-давай, мол, не отлынивай. Выручай! Ну, ладно, думаю, смотрите сами! В общем, вроде разгреб все дела с документами, но приходится еще заглядывать в деканат. А там Зоя Ивановна, наша зам. декана, каждый раз, как увидит меня, такая: «Что, Вертоградов! Не отпускают родные пенаты?», и смеется. Ну, а я что? Тоже смеюсь. Мы Зою Ивановну всегда любили, хоть и гоняла она нас, особенно первые три курса!

Попытка намбер раз. Среда

Одним словом, 14 сентября 1994 года, среда. Тепло, солнечно. Треугольная площадь перед ДК МАИ полна народу. Мы с ребятами тоже курим на ступеньках. Ну, то есть, они курят, а я нет. Так, побаловался когда-то на первом курсе, да и завязал. Дыхалка не та. Надо сказать, что мы все — те еще панки! Но такого прикида, как у меня, ни у кого, конечно, больше нет. Виолетта нас всегда поддевала: «Панки? Всех вон из комсомола!». Хотя, комсомола то уже и след давно простыл.

Вообще, решить в наше время, что ты панк — это выход. Помню, раздобыл я невероятными усилиями новые джинсы. Дело было на третьем курсе. У меня кореш был «утюг» из Питера. Что за «утюг»? А-а, понимаю… Ладно, кто такие «утюги» расскажу позже. Хотя нет, давайте сейчас. В двух словах. Так вот.

Пока мы мечтали о косухах и джинсовых куртках, в Москве были люди, способные добыть что угодно. Это были утюги — люди, которые утюжили иностранцев. В основном они тусовались на Арбате. Основная задача была менять одежду, которую называли ки́шками, на товары, которые производили у нас и которые пользовались спросом. Это были командирские часы, шапки с кокардами, ремни, матрешки и всякие промыслы — Палех, Хохлома, Жостово. Иногда Гжель — но это под заказ. Утюги были самыми модными людьми Москвы. Кроссовки либо Nike, либо New Balance, джинсы Levi’s, рюкзаки JanSport, итальянские сумки «Италтурист», очки Ray Ban, толстовки. Короче, как сейчас модно говорить, вау!

Ну, так вот. Раздобыл он мне джинсы, все через финских гастролеров. И через две недели у меня в кармане ручка протекла, чернильное пятно размером с пятак! И джинсы сначала чуть было не стали варенками, но это не мое, а затем превратились в элемент панковского прикида. Я тогда перерыл папенькин гардероб, нашел пару старых маек, старый свитер, спортивный костюм и серый обливной пиджак в тонкую вертикальную белую полоску. Приблизительно в таком же на сцене московских и питерских рок-клубов частенько появляется Гаркуша из АукцЫона, вот точно. Ну, да ладно.

В общем, сидим мы, трепемся ни о чем, а я на одну девчонку поглядываю. Она с подружками, на лавке, недалеко от нас. Такие первокурсники смешные, честное слово! По сторонам смотрят, всех разглядывают, препода увидят — подскакивают и старательно здороваются. А ее я еще на абитуре заприметил, такая, ничего себе. Я бы даже сказал, оч-чень ничего себе! Вот думаю, подойти или ну ее?

Тут надо пару слов сказать, что у меня по женской части вообще происходит. Ну, строго говоря, ничего и не происходит, а то стал бы я на первокурсниц заглядываться. Не, ну что-то, конечно, было, но то — такое… Как-то так получалось, что вроде я и за словом в карман не лезу, и пошутить могу, и на гитаре могу, и вообще. Но вот, скажем, у Женьки за институтское время аж целых две полноценных длинных истории было. И у Славки тоже. Сейчас у Славки никого нет, и он иногда такой погрустнеет, да и брякнет: «Пора, наверное, пожениться…». Мы ему, такие — давай-давай, поженись! Хоть пожрем на свадьбе. В общем, и смех и грех. Ну, вот. А у меня — не пойми что, вроде и появлялись какие-то девчонки на горизонте, вроде и знакомился с кем-то, вроде гуляли. Даже влюблялся, кажется. А так, чтобы хотя бы год повстречаться — не, как-то не задавалось…

Вон, сидит, улыбается. Все ее подружки хохочут-заливаются, а она — только улыбается. Платье длинное, рукав короткий, но плечи закрыты. Волосы длинные, назад убранные, без этих невыносимых начесов. Причем, волосы под резинку уходят не плотно, а свободно, с небольшой волной по бокам. Хорошо! Сейчас, надо вам сказать, у девушек мода на платья скромно так спряталась в уголок. Все ботфорты, колготки, миниюбки, ангор-рские свитера, расшитые бисером. Тфьу! Это я еще про неоновые лосины не вспоминаю. А тут такое…

Так как, подойти или нет? Это я так себя дразню, потому что понимаю — надо подходить. Ну, пошел!

— Пацаны, — говорю, — я сейчас.

— Эй, покоритель Гималаи, страховку возьми! — и ржут, как кони.

— Отвали…

Подхожу я к этой стайке первокурсниц, головой так делаю фирменный жест, слегка в сторону и назад, чтоб патлы по ветру, и сходу:

— Деф-фчонки, пр-рювет! Разрешите разбавить ваш тихий омут небезопасным мужским присутствием! — это одна из таких, заранее заготовленных формул. Безотказно работает.

— А в тихом омуте знаешь, кто водится? — это у них, видать, самая смелая.

— Ой, а я вас помню, вы в приемной комиссии документы смотрели, — это вторая.

— Было дело, — говорю.

— Как же это вас такого, расписного, и к неокрепшим и ранимым первокурсницам допускают? — это уже третья. А моя молчит, смотрит.

— Так это секретная методика, — отвечаю с самым серьезным видом, — сразу визуально, так сказать, предупредить, насколько все непросто будет.

Смеются. А моя — смотрит и так, улыбается слегка, и, в общем, не то, чтоб никаких эмоций во взгляде, нет. Но, с одной стороны, ни смеха, ни досады, ни интереса, ни раздражения. А с другой — взгляд какой-то… не пойму. Мне под этим взглядом хочется почему-то говорить громче, шутить язвительней, смотреть беззастенчивей и никого не слушать. Каково, а?

А остальные, кажется, начинают понимать, что у меня за цель. А цель моя вдруг стремительно подскакивает, как молодая козочка, и за каким-то преподом вдогонку:

— Александр Семенович! Подождите, пожалуйста, хотела вас спросить, — на бегу обернулась, — девочки, увидимся! — дальше слышу, преподу представилась, но я ни имени, ни фамилии, ни номера группы не разобрал. Так и убежала, на меня — ноль внимания. Как говорится в чисто русском предложении из трех букв — э, а я?.. А препод, кстати, по матанализу, хороший мужик. Терпеть меня не мог.

— Молодой человек, — это снова та, самая смелая, — так как ваши крашеные волосы могут нам продемонстрировать грядущие сложности обучения? — и смеются. Ну, а мне-то что тут еще делать? Посмотрел я на них…

— Ладно, — говорю, — девчонки, увидимся. — Точь-в-точь, как та сказала.

Пришлось вернуться к моим пацанам несолоно хлебавши. Ну, а они такие, как будто ничего не произошло. Только Эдька многозначительно так по плечу похлопал, типа, держись, старик. Ну, вот.

Вот так моя первая попытка знакомства и закончилась. Да, и ладно!

Кто я?

Ну, что сказать? Задело меня это, конечно, скрывать не буду. Почему у Женьки все всегда и сразу склеивается? Подошел, обаяние включил, познакомился, в ответ — никто и не против. Немного легкого кокетства, чтобы не спугнуть, день-два, много три, и дело в шляпе. Точнее, в койке. Через пару недель она у него остается на ночь, через месяц живут вместе. Полгода не разлей вода, смотрят уже друг на друга, как на собственность… Потом, правда, я замечаю, что в компании он про нее начинает как-то быстро забывать, да и она больше с подружками. И, в конце концов, как-то тихо и спокойно расходятся. Как там твоя? Да она уже не моя… И все. И через месяц заново. Но пол-то-года — красота, загляденье!

Вот у меня так не получается. Может, я не к тем подхожу? Ага… а к тем — мне не интересно. Воротит как-то, честное слово. В чем загадка, объясните мне? И вообще, мне с девчонками как-то легче в большой компании, на виду. Перья распустил, анекдоты, истории. А чтоб один на один, тут другое начинается, мне, честно говоря, не до конца понятное. Эх-х…

Одним словом, загадала она мне загадку, да. И взгляд ее у меня перед глазами так и стоит. Что особенного? Они все там на меня смотрели, и все немного по-разному. И не то, чтоб я все их взгляды прям сразу расшифровал, нет. Да там и не было никаких вторых смыслов, и двойных днов, хе-хе. Но почему-то загадка именно ее взгляда не давала мне теперь покоя. Как будто был в нем какой-то вопрос, на который я уже и рот открыл, чтоб ответить, и слету, и вдруг спотыкаюсь оттого, что самого вопроса понять не могу. Очень непривычно. Отчего-то хотелось обернуться. Ну, не на подружек ее, не в буквальном смысле, а как бы внутренне. Понимаете? Но куда? И зачем? Что за чушь!?..

***

Маша в тот вечер пришла домой в каком-то слегка разобранном состоянии. Мама с дедом пили чай на кухне, папы еще не было. Поздоровавшись, Маша прошла в свою комнату. В комнате у нее был идеальный порядок, впрочем, как всегда. Но порядок, скажем так, уютный, без какой бы ни было больничной стерильности. Все было на своих местах, но некоторые безделушки лежали как бы нечаянно брошенные. На кровати открытая книга, корешком вверх. Занавески прикрыты наполовину, на стуле оставлена блузка, на письменном столе чистота, но как будто случайно забыт лист бумаги с карандашом. На листе набросок — приоткрытое окно, а за ним покачивающиеся ветки лип. Видно было, что комната очень любит свою хозяйку и незримо несет в себе заряд торжественности оттого, что — да! Мы уже не школьница, мы уже — студентка.

Но сегодня Машу почему-то все раздражало! Тут надо сказать, пусть и немного забегая вперед, что Маша была дочь дипломата. А когда человек, особенно молодой человек, и — девушка, выросла в интеллигентной семье, с достатком, хорошо и строго воспитана, то и раздражение выливается наружу в весьма причудливых формах.

— Мама, я сегодня не буду ужинать!

— Что так?

— Так…

В комнате, не переодеваясь в домашнее, взяла с кровати книжку, саркастически посмотрела на заголовок — Jane Eyre, в оригинале, — захлопнула без закладки, небрежно положила, и даже, пожалуй, бросила на стол и достала с полки другую, в мягкой обложке. Мастер и Маргарита. Ох!.. Забралась на кровать, вытащила из-под себя плед, накрыла колени и, устраиваясь под светильником, зачем-то показала Джейн Эйр язык.

А когда мы будем делать институт, милая? Потом, все потом…

Маша открыла книгу и стала читать.

…Тут глаза гостя широко открылись, и он продолжал шептать, глядя на луну:

— Она несла в руках отвратительные, тревожные желтые цветы. Черт их знает, как их зовут, но они первые почему-то появляются в Москве. И эти цветы очень отчетливо выделялись на черном ее весеннем пальто. Она несла желтые цветы! Нехороший цвет. Она повернула с Тверской в переулок и тут обернулась…

Машин взгляд скользил по волшебной бумаге, пальцы слегка теребили страницу, которую она собиралась перелистнуть.

Попытка намбер два. Четверг

В общем, второй раз пошел я на приступ прям на следующий день. И снова не подготовившись. Просто прикинулся, да и притопал опять на Треугольную площадь, огляделся. Из моих — никого. Да и откуда им взяться? Славик с Женькой, я знаю, полночи фуру с Picnic разгружали. Это у нас частенько.

Как мы горько шутим, все люди делятся на два типа. Те, кто фуры с Picnic пригоняют, и те, кто их разгружает. Хе-хе… А я и здесь не как все, посередине где-то. Разгружал — да, частенько. Но вот Игорек Старобогатов, который их как раз гоняет через Калининград, мне уже пару раз намекал, что ему в логистике толковый и надежный человек нужен. То есть делает, хитрец, допущение, что вот я как раз такой, быть может, и есть. А что? Очень даже может быть. Но чтобы это проверить, надо разок в рейс сходить. А тут Виолетта со своей кафедрой. Раздрай, короче…

Н-да, так вот на площади моих — никого. Эдька к родакам укатил. В общем, моему позору свидетелей не будет. Эй! А почему позору-то? Да она счастлива должна быть. Меня пол института знает, я… Короче, вот она. О-па!.. А как одета-то сегодня, ничёсе! Только прикиньте! Туристические штаны цвета хаки, с накладными карманами. Где она их достала-то? Уникальная вещь! А сверху песочного цвета водолазка, практически в обтяжку по фигуре. Да, по какой фигуре! Я и раньше замечал, что девушка стройная, с осанкой, умеет, что называется, себя подать. Но что ж ты делаешь-то со мной, а! А главное, вид такой, мол, а что такое? Что? Обыкновенная одежда, все так ходят. Да нет, милая, все, да не все. Так, да не так… Как я спать-то теперь буду? Однако, надо подходить. Подхожу.

— Привет!

— Здравствуйте, — вот, молодец, а! Спокойно, вежливо, нейтрально так. И смотрит своими прекрасными огромными глазами как бы вопросительно. Точнее, не вопросительно, а… опять не пойму! То есть вопрос там есть, но с условием. С каким условием? Я как будто этот взгляд где-то видел, только где? Наваждение какое-то.

— Если не занята, давай, может, погуляем? Мороженое там… кофе… — Да что такое! Где все слова? Почему я должен соображать, что там мой язык плетет!

— Занята, извините, — и главное, сразу не убежала, еще маленькую паузу выдержала, как будто шанс давала. А впрочем, никакого шанса там и близко не было. Потому как, ни улыбки, ни раздражения, ни-че-го. Да еще этот официоз, на вы! И я как болван, стою, глазами хлопаю.

— Извините. Девчонки, подождите!..

Оказывается, за моей спиной, недалеко так, ее стайка поджидала. Ну, мне туда лучше даже и не смотреть. Посмотрел. Ну, точняк, стоят, смеются, одна даже с сожалением на меня смотрит. На меня, блин. С сожалением! Это та, которая вчера меня по приемной комиссии узнала. А я смотрю на них и понимаю, что она — как хоть зовут-то ее? — в компании не то, чтоб белая ворона, нет. Но как-то тоже особняком что ли, и на особом счету. А поэтому… И тут вдруг рядом, прям над ухом, слышу:

— Вертоградов! — А я от этого голоса с первого курса приседаю. Виолетта, свет, Альбертовна!

Помню, с первого курса она для наших девчонок считалась прям иконой стиля. Синее вязаное платье по фигуре с золотой цепочкой. Или бордовый костюм из ткани букле. Или шелковая синяя рубашка с красной юбкой-карандаш. Все, что она носила, нашими девчонками тщательно записывалось, каталогизировалось и даже зарисовывалось.

Вообще, самые, так сказать, модные женщины выглядят сейчас как проститутки из фильма «Интердевочка». Помимо ботфорт и свитеров с гигантскими плечами, в моде юбки-резинки, огромные футболки — слова оверсайз никто у нас еще, сами понимаете, не знает, хе-хе, — брюки-гаучо, широкие и короткие. Куртки и пуловеры с рукавом летучая мышь, лосины (лучше в цветах), ангорские свитера (да-да), большие бархатные ободки, с огромными плечами пиджаки, рукава которых нужно обязательно подвернуть, предъявив миру контрастную подкладку. Цветные шнурки на ботинках, широкие ремни из кожзаменителя, пластмассовые броши, клипсы и прочие украшения.

Но Виолетта, наша, Альбертовна меру знает, вкус тонкий. А все остальное… Ярко-розовое, зеленое, желтое — и дело не просто в том, что это стало модно. У нас сейчас расцвел пышным цветом культ вещей, гораздо более масштабный, чем это можно было бы себе вообразить. Некоторые предметы одежды вообще впервые появились на наших улицах, где до этого увидеть что-то яркое было практически невозможно. И люди начали одеваться, что называется, изо всех сил. Да…

— Здравствуйте, Виолетта Альбертовна.

— Здравствуй, здравствуй, — посмотрела вслед убегающим девчонкам, посмотрела на меня, — ну, как ты?

А я тоже им вслед смотрю. Никто ни разу так и не обернулся. Да пошло оно все, думаю. И Виолетта туда же со своей кафедрой. Вон Игорек Старобогатов меня вчера вечером опять звал к себе в коммерцию, прям на следующей неделе в Калининград ехать, очередную фуру с Picnic оформлять и сопровождать. Доверяет мне. Женьку со Славкой только на разгрузку зовет, а меня — вот. Вот и поеду!

— Нормально, — говорю. Впрочем, Виолетту я всегда уважал. — Извините, Виолетта Альбертовна, я еще не решил.

— Послушай, Виктор, — тут я даже вздрогнул, настолько редко она меня по имени называла. По фамилии, это — пожалуйста! А чтоб по имени, это значит, что-то и впрямь серьезное, — сегодня четверг, завтра я на неделю уезжаю в Саров, в командировку. В следующую пятницу читаю лекции первокурсникам. А с понедельника, то есть, с 26го, у нас начинается проект, — она помолчала. Убедилась, что завладела моим вниманием. — Надо определяться, Виктор.

Да я уже определился, думаю.

— Хорошо, Виолетта Альбертовна, — а у самого в голове каша, — в следующую пятницу зайду к вам.

А сама кивает, и так немного грустно на меня смотрит.

— Хорошей командировки, Виолетта Альбертовна! — говорю.

— Спасибо, Вертоградов, — уф-ф, хорошо, опять по фамилии, — ну, думай.

***

Вернувшись домой, Маша прошла к себе в комнату, положила сумку, осмотрелась. Зачем-то взяла со стола карандаш, вышла из комнаты, и некоторое время бесцельно бродила по огромной квартире. Потом зашла к деду.

Дедушке Леше в этом году исполнялось 80. Четыре года назад скончалась его супруга, баба Катя, хотя и была младше его на 9 лет. И дед переехал к младшему сыну Евгению. Старший, Иван, жил в США, и связь с отцом не поддерживал. Почему так вышло, об этом — позже. Средний же, Георгий, давно уже работал за границей, в Ливии, инженером-нефтяником.

Алексей Иванович сидел в огромном кресле под торшером и читал. Когда Маша зашла, он отложил книгу и привычно потянулся к шахматам на маленьком журнальном столике рядом. Но Маша отрицательно покачала головой. Села на стул, потом встала, плотно закрыла дверь и снова села. Какое-то время продолжалась тишина. Наконец Маша сказала:

— Деда…

— Да, Машуль.

— А ты по бабе Кате скучаешь? — Алексей Иванович внимательно смотрел на нее поверх очков. Маша сидела, опустив глаза, и задумчиво вертела в руках карандаш. Вопрос был неожиданный. Дед всегда был в ее жизни, сколько она себя помнила. Всегда они разговаривали, и поговорить могли обо всем. По крайней мере, так было до последнего времени. А про какие-то вещи Маша могла поговорить и вовсе только с дедом. Но вот этот вопрос сегодня прозвучал как-то по-новому. Алексей Иванович по старой привычке внутренне собрался.

— Конечно, скучаю. Хотя… — он чуть прищурился. — Представь, что тебя разорвали пополам. Ты по своей второй половине будешь скучать? — Он сделал ироничное ударение на слове скучать.

Маша подняла на него глаза, но дед был серьезен. Маша посмотрела в окно. За окном покачивались ветки лип. Снова помолчали.

— Знаешь, о чем я жалею? — Наконец спросила Маша.

— О чем же?

— Что не успела спросить бабу Катю, как она в тебя влюбилась, как вы познакомились. Маленькая была…

Когда мы думаем о своих родителях, разве мы можем представить, что они когда-то тоже были молодые? Влюблялись, страдали, встречались-расставались? Они же всегда были наши папа-мама. А чем они занимались до этого? Хороший вопрос?

— Ну, так ты можешь пораспрашивать свою маму, как они познакомились с твоим отцом.

Маша опять отрицательно помотала головой. Слишком близко, понял Алексей Иванович, слишком близко. Хотя, там история, будь здоров. Женька мой тогда, отчебучил тоже, да… А ей наверно интересно, как все выглядит и происходит именно с женской стороны. Да-а, моя Кэт могла бы многое ей рассказать, подумал Алексей Иванович. Что ж делать-то? Потом произнес:

— Ну, давай, хоть я расскажу? — Алексей Иванович чуть улыбнулся. Маша снова опустила взгляд.

— Расскажи, — дед снял очки, положил на журнальный столик.

— Самые интересные сюжеты, милая Машуля, разворачиваются, как правило, на самых задворках истории, — начал дед…

Попытка намбер три. Пятница

И вот тут чёт я задумался. Может я не того хочу? В смысле, не к тому стремлюсь? Ну, а как не к тому? Веселые глаза, теплая постель, что не так? Не знаю. Ну, все же этого хотят, не? Да. Так и чего ей не хватает? Может с цветами надо? Может еще белую рубашку надеть? А что, я могу!

Вот примерно такая каша у меня в голове булькала. Однако завелся я! Сегодня опять на штурм пойду. Белую рубашку я, конечно, надевать не стал. Да и не было ее у меня, я даже на защите диплома себе не изменял. А цветы купил! Долго вспоминал, в каких случаях четное количество, а в каких — нет. Хорошо, тетя в лавке подсказала. Ну, нормальные такие, желтые хризантемы. Взял я тот букет и — на Треугольную площадь, где-то к концу занятий. Пятница. Народу — тьма, погода шепчет. Только чую, с этими цветами в руках я совсем дурак-дураком. Остановился, верчу их в руках, не знаю, куда деть. Хотел уже развернуться, но вдруг понимаю, что на меня смотрят. Ну, знаете, как бывает, когда чувствуешь на себе чей-то взгляд. Поднимаю глаза и точно. Вся ее стайка в тридцати метрах стоят, на меня смеются. Она только не смеется, а так, наполовину улыбается и с каким-то легким ужасом смотрит на мои желтые хризантемы. Если только ужас может быть легким. Но…

Но на ней сегодня какой-то, я извиняюсь, не знаю, как сказать даже… маскарад! Джинсовая мини-юбка и розовый ангорский свитерок. Сероватые такие колготки и лакированные туфли на каблуке. Волосы собраны с начесом и, в общем, она сегодня вполне органично сливается с пейзажем, да. Это вообще она? И вот мы стоим и смотрим издалека друг на друга. И там такой взгляд! Ну, во-первых, удовлетворение — мол, вот он ты, хорошо. Во-вторых, раздражение — кто ты такой? В-третьих, сожаление — отказать-то придется. В-четвертых, равнодушие — сколько же вас таких. А в-пятых — опять вопрос. Но за те полминуты, что мы друг на друга смотрели, очень много чего меняется. Уж не знаю, что она читает в моем взгляде, но у нее и удовлетворение, и раздражение, и сожаление, и равнодушие уходят, а вопрос остается. Она видит, как у меня постепенно рука с цветами опускается, и я вижу, что теперь как бы уже она не знает, куда себя деть.

Тут как раз какие-то ребята, одногруппники наверное, мимо проходили, парой слов с ними перекинулись. А один так прям с ней персонально, мол, пока-пока, до понедельника. И ничего, смеется! Посмеялась и опять на меня посмотрела. И очень быстро так под моим взглядом улыбка растворилась на ее лице. Но и я ничего в этом взгляде не увидел ободряющего. Ситуация понятна, что я здесь с этими хризантемами делаю. Окинул я ее еще раз мрачным взглядом и думаю — а ведь мы с ней сегодня друг друга стоим! Подходить бы надо, а я и так понимаю, что шансов нет. И запала нет, пшик — и все! А рядом — урна. Ну, я и взял, да и с размаху хризантемы — в урну! И не попал! Они о край урны ударились, рассыпались и вокруг попадали. Я давай было поднимать, а с них лепестки срываются, и, в общем, целый желтый ковер вокруг урны. Хохот, всем все понятно. Плюнул я, развернулся и, не оглядываясь, пошел себе в общагу. И что? Молодец, милая! Отличный штурм получился.

Честно сказать, давненько я так не позорился. Даже не припомню…

В голове вертятся какие-то обрывочные воспоминания из детского сада. Вот, например. Мне 5 лет. Несостоявшаяся драка, разрушенные куличи в песочнице и пропущенный момент, когда надо было бить первым, слезы… И еще, из начальной школы. Мне — 10. К нам на физкультуру пришел тренер из местной секции по футболу. Посмотреть, и, может быть, отобрать пару талантливых ребят. А я с детства — лучший вратарь во дворе, да и во всей округе. После матча тренер нас построил, показывает пальцем на меня и еще на двух пацанов. А я, демонстративно так, отрицательно мотаю головой. И, странно, вроде меня выделили, но все вокруг смотрят не с завистью, а с неодобрением, и никто меня не поддерживает…

А ведь ты с ней еще ни разу не поговорил толком, друже! Как же ты хочешь чего-то добиться? А?! Лошок, ты, чилийский! Ну, и что делать будем? Так, а какой у нас сегодня день? Ага. Сегодня пятница, а значит вечером… А значит вечером в ДК МАИ у нас сегодня дискотека. Ну что, пойдем?

Я представил себе картину. Полный зал, гремит музыка. Сначала 5—6 убойных хитов, как всегда, для разогрева. В течении первых двух народ еще жмется по стенам, на 4й старшекуры вываливают на танцпол, а на 5й композиции процесс уже набирает ход, средние курсы вовсю танцует, и теперь к ним робко, но бойко начинают подключаться первокуры. Еще пара номеров и тут звенит пауза, которая неизменно растворяется в первом медляке. К этому времени я уже нашел взглядом мою зазнобу и выжидаю момент. Мысленно беру ее за талию и прижимаю к себе. Вот заиграла медленная музыка, скорее всего Scorpions, Time — а что же еще? — и я, пересекая зал, направляюсь к ней. Она замечает меня сразу, еще издалека, и я читаю в ее взгляде всю палитру девичьего негодования пополам с растерянностью и даже… И даже попытку взглядом показать мне, что лучше бы тебе, родной, сменить курс, пока не поздно, но я, хоть все уже и понимаю, сворачивать не привык, и еще раз позорюсь ее отказом, на этот раз уже окончательно и бесповоротно…

Представил я себе все это и… Одним словом, впервые я не иду на дискотеку не потому, что занят или просто не хочу, а от бессмысленности и безысходности. А иду я к себе в общагу. Такие дела. В общем, как-то плотно все пошло…

***

Обычно Маша, возвращаясь из института, всегда звонит в звонок. Не смотря на то, что ключи от квартиры, разумеется, с собой. Как-то так за этот неполный месяц обучения завелось. Очевидно, ей нравиться, что вот, она студентка, возвращается с лекций, ее встречают, ободряюще смотрят, расспрашивают, и вообще…

Но сегодня она открыла дверь своим ключом и едва заметно, насколько позволяло воспитание, скривилась от досады, когда увидела, что мама вышла на звук. Но виду не подала. Она еще с утра старалась не замечать мамин укоряющий взгляд, относительно своего наряда. А сейчас даже избегала смотреть маме в глаза.

— Ты же собиралась сегодня остаться на дискотеку?

— Передумала. Да и чтоб вы с папой не беспокоились… — не смогла сдержать легкого ехидства, — извини, мамуль, устала.

Чмокнула маму в щеку и пошла к себе. Закрыла дверь, повернулась, и тут же, увидев себя в зеркале на створке шкафа, остановилась. М-да. Она вдруг разозлилась. Да кому, какое дело?! Кто сказал, что образ — отражение внутреннего мира? Вот специально теперь всегда буду так ходить!..

Однако Маша долго еще стояла перед зеркалом. На улице зашумел ветер, набежали тучи, в комнате потемнело. Маша вздохнула, нажала выключатель и потянула створку платяного шкафа. Шкаф был старинный, достался от бабушки, от бабы Кати, супруги деда. Это она наряжала маленькую Машу в платьица и приговаривала про внутренний мир. Маша бабу Катю очень любила, и вот, ее нет уже четыре года. Маша представила себе, как бы бабуля на нее сегодня посмотрела, передернула плечами и опять судорожно вздохнула.

Почему, ну, почему ты меня сегодня утром вовремя не остановила?! Все, милая, все! Дальше — сама…

Размышления перед зеркалом

Пришел я, значит, к себе в общагу, зашел в комнату, с силой захлопнул дверь. Аж подкова на гвозде закачалась. Не помогает ни фига подкова ваша! Пятница на исходе, впереди выходные, а там…

В комнате у меня, кстати, все хорошее, добротное. Хороший письменный стол, на толстых резных ногах, с двумя рядами ящиков слева и справа. Достался в наследство от ребят, с которыми я тут жил, когда сам первокуром был. Так уж получилось, что я больше тусил с компанией на три-четыре года старше, был у них вроде как сын полка. Да, смешно. Потом они институт позаканчивали, я перешел на пятый курс и, уже имея возможность пинком открывать в институте любые двери, плюс определенная удачливость, и вот, комната осталась полностью под меня одного. Отдельный столик под миникухню, чайник, плитка, ну, и всякая кухонная канитель, ножи, вилки и прочее. А чайник, как и полагается, со свистком. Чтоб весь коридор знал — Вертоградов чай кушает!

Хорошая кровать, точнее тахта. Не расшатанная и не продавленная. Хотя это как раз может говорить и о другом… эх-х. Ну, да ладно. Дальше. Тумбочка, занавески на окнах и даже торшер! Но самое главное — шкаф. О, ребята!.. Круче моего шкафа, наверно только тот, который ведет в Нарнию. Шкаф черного дуба, трехстворчатый, и посередине — зеркало. Во весь рост, и даже выше, серебро, слегка отслоившееся по краям, одним словом, винтаж! Шкаф уникальный, во всей общаге такого нет. Да что, в общаге!.. Сейчас по-настоящему хорошие вещи не ценятся. Точнее, ценятся единицами. Ну, так вот я — типа как раз такой. Потому и пер этот шкаф на грузовике по случаю через всю Москву. Но то другая история. Мы тогда с ребятами на грузовике в открытом кузове ехали и под дождь попали. Под хороший такой московский летний ливень. А в кузове, помимо моего шкафа, еще мебель была, и в том числе пианино. Встали мы на светофоре, дождь шпарит, а Женька пианино открыл и давай джаз наяривать. Мужики вокруг в машинах окна открыли, сигналят! А мы премся — круть, красота! Ну — панки, куда деваться, всех вон из комсомола! Да…

Ну, так вот, зашел я к себе, скинул ботинок с кроссовком и огляделся.

И как-то так получилось, что посередине комнаты стоит табуретка. Не помню, чтобы я ее так ставил. Ну, сел я на нее и оказался прям перед зеркалом, которое на средней створке моего шкафа. Ну, вот. И стал я на себя в отражение — смотреть.

Майка, продранная на плече. Джинсы черные, с желтой прострочкой. Длинные волосы, частично подающие вперед на плечи. Давно не мытые, кстати. Отражение сидит, опираясь локтями на колени и сцепив кисти рук. Ну, что, брат ты мой? Ты ведь уже все понял, правда, умный мальчик? Отражение смотрит на меня слегка исподлобья. Но как-то так весь образ отдельно, а взгляд — отдельно. Знакомый какой-то взгляд, кстати, где-то я его видел…

Вот так и сидим с отражением и друг на друга смотрим. А я думаю, я это или не я? Вроде я. Пригляделся — да не, крашеная обезьяна какая-то. Потом снова смотрю — да это ж самый стильный парень на районе! Дерзкий, брутальный, одним словом — мечта! И так по кругу. И вот просидел я уже около часа. На улице зашумел ветер, набежали тучи, в комнате потемнело. И вдруг понял я, что мне страшно отвести глаза. Почему-то пришло в голову, что я-то взгляд отведу, а отражение продолжит на меня смотреть. Наваждение…

Я как будто иду по параллельной дороге. То есть где-то проходит моя основная дорога, главная жизненная магистраль, — вот это я завернул! — а рядом катится второстепенная дорога, и вот по ней-то я и топчусь. Так, изредка поглядываю между делом на главную магистраль, но перестраиваться на нее пока не тороплюсь. Успею еще. Понимаете, о чем я? А перестроиться на нее тоже не везде можно, надо развилку поймать! И вот понимаю же я, что рискую, если честно, на этой параллельной дороге застрять. Навсегда. Вот, чую, дождусь я, что она в сторону потихоньку уйдет и перестанет быть параллельной. И что делать? Эх-х… И когда я с главной магистрали съехал?