Бесплатный фрагмент - Знаете, каким он парнем был?

Гладышевская Лидия — драматург, прозаик. Член Национальной Ассоциации Драматургов.

Победитель и Лауреат нескольких международных литературных конкурсов. Номинант Конкурса «Писатель года 2022», награждена медалью Марины Цветаевой за вклад в развитие русской литературы.

Автор сборника «Телефон для Золушки и другие расСказки»,

пьес: «Последний из Удэге», «В тени Вождя», «Белый Маг», «Возвратитесь в цветы», «Переделкино и его обитатели», «Ох уж эти привидения…», «Лишняя хромосома»,

романов: «Время собирать камни» «Смертоносная зона».

ОТ АВТОРА

Летом 1961 года моему отцу Виктору Ивановичу Гиненко, подполковнику медицинской службы, ветерану Великой Отечественной войны, позже — врачу-исследователю в области радиационной медицины, предоставили отдельную квартиру в пятиэтажном блочном доме в Подмосковном гарнизоне «Чкаловский».

Там в то время обитали не только военные летчики, но и первые космонавты, которые в течение нескольких лет тренировались и проходили подготовку на местном аэродроме, пока не был создан специальный Центр управления космических полетов в Звездном городке.

Наша семья из четырех человек перебралась из тесной коммуналки в двухкомнатные «хоромы» в доме номер четыре на улице Циолковского, в четвертом подъезде, на четвертом этаже. А поселились мы в квартире под счастливым номером — 55.

Две пятерки — какая удача, какое везение! Я как раз собиралась пойти в первый класс и твердо решила стать отличницей. Но настоящим сюрпризом для меня оказалась другая ошеломляющая новость…, когда вдруг выяснилось, что нашим соседом по лестничной площадке будет никто иной, как Первый космонавт — Юрий Алексеевич Гагарин!

Он «приземлился» после полета в космос, вместе со всем семейством, прямо в квартире напротив! Было это чудом, а может, знаком небес? Не знаю… Но стремиться быть первой во всем и подражать ЕМУ, всеобщему любимцу, кумиру, невольно стало тогда и моим октябрятским девизом.

Мы нередко сталкивались по утрам нос к носу и потом вместе бодро шагали, каждый — по своим делам: он — на службу, я — в школу. Иногда непринужденно болтали по дороге, иногда молчали.

Я не смела мешать и приставать с какими-то расспросами к человеку, погруженному в мысли о тренировках и предстоящем испытании нового самолета. Семенила сбоку или чуть позади… и тихо «сопела в две дырочки». Счастье — ЕГО просто увидеть, рядом идти и зарядиться космической энергетикой на весь день.

Бывали и «черные» для меня дни, когда Гагарин торопился и ездил на службу на машине, а не прогуливался на аэродром пешком, как бывало обычно. Я без моего звездного провожатого грустила и плелась на занятия без всякого энтузиазма.

По вечерам летчик-космонавт после тяжелого трудового дня и рискованных полетов частенько гонял во дворе с ребятами мяч, как мальчишка. Играл в лапту, «казаки-разбойники» и «испорченный телефон».

С ним было легко и просто. Дети нашего и соседних домов зачастую принимали его за своего…, своего в доску парня, напрочь забыв, что перед ними человек-легенда, первый из живущих на Земле, кто покорил неизведанное космическое пространство. Искренний, открытый, улыбчивый. Звезда без «звездной болезни».

Давно миновало Время Первых. Полеты в Космос многим кажутся уже чем-то обыденным и рутинным, а имена тех отчаянных смельчаков, кто, рискуя жизнью, когда-то бороздили небесные просторы, пробиваясь сквозь тернии к звездам, увы, стали потихоньку забывать.

Но Гагарина всегда обожали, боготворили. О нем слагали стихи и песни. Нелепая трагическая смерть всенародного героя при очередных испытаниях в 1968 году, не в Космосе, а здесь, на Земле…, превратилась в общее горе и боль миллионов людей. И не только в России. Скорбели на всей планете. А те из ныне живущих, кто его лично знал и любил, те, кому повезло хоть на мгновение к нему прикоснуться, будут чтить и помнить Первого космонавта до конца своих дней.

Мне посчастливилось. А у меня был когда-то «свой» Гагарин, родной и близкий.

Знаете, каким он Парнем был? По-настоящему, это понимали, наверное, только дети. Дети, с которыми он общался, играл и дружил. Они не ошибаются, они чувствуют сердцем. Их обмануть нельзя.

Спустя годы захотелось написать о НЕМ, не о космонавте — о человеке…, необыкновенном человеке. Написать без пафоса и прикрас.

Так родились эти небольшие рассказы — мемуары маленькой соседки, наивной девчонки-первоклашки. Крохотные крупицы из моей детской памяти. Чтобы не забывали, чтобы помнили…

ШНУРКИ

Первая встреча

Утром я, как обычно, подбежала к двери, подставила скамеечку и посмотрела в глазок — Юрий Алексеевич Гагарин, покоритель Космоса, мой звездный сосед, чистил ботинки, как обыкновенный смертный.

Эту неприятную процедуру, которую по определению терпеть не может все остальное мужское население планеты, он делал ежедневно и с увлечением. Я бы сказала, даже самозабвенно, при этом еще мурлыча под нос любимую веселую песенку для поднятия настроения:

«Заправлены в планшеты космические карты

И штурман выверяет в последний раз маршрут…»

Для меня всегда оставалось загадкой — зачем первому космонавту нужно так тщательно, каждый божий день, натирать до сияющего блеска обувь. Он же не кочегаром работает? И по грязным лужам, как я, не шляется… Армейская привычка? Или просто очень собранный и аккуратный человек? Повзрослев, поняла — ведь не может иначе. Он должен быть эталоном во всем, потому что всегда на виду, и на него равняются миллионы людей!

После чистки обуви Юрий Алексеевич крепко-накрепко завязывал шнурки, которые, как известно, имеют обыкновение расплетаться и запутываться в самый неподходящий момент…

История про то, как у Гагарина 12 апреля 1961 года уже при сходе с трапа самолета развязался шнурок, облетела весь мир. Нахальные западные журналисты и операторы, словно нарочно, наводили камеры на болтающуюся «вредную» тесемку… Казалось, они злорадно поджидали, когда космонавт на нее наступит, споткнется и упадет…

Но он шел по красной ковровой дорожке, как ни в чем ни бывало, с высоко поднятой головой, по-военному чеканя шаг. А затем уверенно отрапортовал главе нашего государства — Первому Секретарю ЦК КПСС Никите Сергеевичу Хрущеву, что первый в истории человечества космический полет выполнен успешно! Вот так! И никак иначе.

В ту самую минуту, когда «карты уже окончательно были заправлены в планшеты», шнурки завязаны, и Гагарин готов был отправиться на повседневную службу, появлялась я…, как бы невзначай…, случайно. Ну…, так совпало…

Не знаю, догадывался ли он, что малолетняя соседка подглядывала за ним и подкарауливала, но на нашу якобы внезапную встречу всегда реагировал с улыбкой.

— О! Привет! Какая приятная неожиданность! В школу?

— Ага. Здрасьте, Юрий Алексеевич.

— Ну, тогда пошли… Только быстро. Пошевеливайся, соня. А то… опоздаем.

Он торопливо, как озорной мальчишка, сбегал по ступенькам. Видимо, обычным шагом отважный летчик-космонавт просто ходить не мог. Я старалась не отставать и бежала, как хвостик, следом.

***

Наша первая встреча состоялась в особенный для меня день — 1 сентября 1961 года. Я пошла в первый класс — осваивать свой новый, доселе неизведанный мир.

Для девчонки-первоклашки это было событием планетарного масштаба. Я готовилась к нему основательно, наверное, не меньше, чем космонавт к полету. Строгая коричневая форма, белоснежный нарядный фартук, пузатый портфель, доверху заполненный всяческими школьными принадлежностями про запас, а также гигантский букет гладиолусов были приготовлены заранее, с вечера.

Однако ночь спала плохо — волновалась и встала чуть свет. Самостоятельно, без помощи мамы, вплела белые пышные банты в жиденькие косички-баранки. Немаленькая…, пора привыкать. Затем кое-как подхватила неподъёмное чудовище-портфель и букет, который оказался чуть ли не ростом с меня, и на всех парах вылетела из квартиры.

И тут… нос к носу впервые столкнулась с самим Гагариным. Вот это да… Вот так сюрприз! Летом гостила у дедушки с бабушкой, вернулась к началу учебного года, и видеть первого космонавта живьем, да еще так близко, еще ни разу не доводилось. От неожиданности я растерялась и хотела незаметно прошмыгнуть мимо, но он меня остановил:

— Постой, у тебя бант развязался…

— А у вас шнурок…, — брякнула я с расстройства вместо приветствия. Так тщательно собиралась…, но, оказалось, что скользкие шелковые бантики тоже имеют противную привычку развязываться, не хуже шнурков, особенно, когда торопишься или опаздываешь.

Он с удивлением посмотрел на свои ботинки.

— Все в порядке…

— И-извините…, — я готова была провалиться сквозь землю от стыда.

— А-аа… Так это ж давно было… По телеку видела?

— Ага… П-простите… Здрасьте. Эти ч-черто…, эти дурацкие банты… Первый раз в жизни завязывала…

— Давай, помогу. Мои дочки еще маленькие, и косички у них не выросли. Но пора мне эту сложную науку тоже осваивать. Они ведь быстро растут — и дочки, и косички. Двойной морской узел подойдет?

— Спасибо. Сама справлюсь. А вырасту — наголо побреюсь! Или сделаю короткую стрижку, как у вас.

Гагарин расхохотался.

— Нет, лучше не надо. Длинные волосы девушку украшают.

Немного осмелев, я бесцеремонно сунула веселому соседу в руки портфель и букет, и завязала непослушный бант.

— Букет, пожалуйста, оставьте себе. Поздравляю с осуществлением первого космического полета! — неожиданно для меня самой отчеканил мой проснувшийся голос.

Юрий Алексеевич вновь рассмеялся.

— Так это ж… когда было… в апреле. А сегодня совсем другой праздник. Верно?

— Ну, тогда…, тогда…, как это… в счет первой встречи. Вот.

— Ладно, считай, что поздравила, — ответил он смущенно, возвращая букет. А цветы тебе сейчас самой пригодятся. И встреча у тебя с первым учителем! И ты должна запомнить это событие на всю жизнь.

— Спасибо. Не забуду. Никогда не забуду. Обещаю.

— А что в портфель напихала? Тяжелый, словно гиря…

— Ручки, карандаши, тетрадки…

— Ну-ну… Перегруз у тебя получается…

— Ничего! Как раз для равновесия… С букетом.

— Тоже верно. Молодец! Тогда — поехали!

***

Первый космонавт. Первое сентября и девчонка-первоклашка. Волшебная магия цифр.

Мне было семь, ему — двадцать семь. А через семь лет его не стало… Летчик-космонавт погиб 27 марта…, вскоре после своего дня рождения, при выполнении очередного полета, при так и невыясненных до конца обстоятельствах. Какая страшная… магия цифр… и дат…

Но тогда, в шестьдесят первом, мы беспечно вышагивали по утрам, каждый по своим делам, иногда — вместе, иногда — поврозь, если у него случались ночные полеты или какие-то другие непонятные мне дела. Шли обычно молча. Каждый — в своих мыслях. Иногда он спрашивал:

— Как дела в школе, отличница?

— Нормально, — односложно отвечала я, чтобы поддержать взрослую беседу и не показаться невежливой. Ведь, итак, было все известно… Зачем тогда спрашивать?

Не знаю, как ему…, но мне было просто хорошо… Хорошо, вот так, запросто, идти рядом. Хорошо — молчать, хорошо — дышать одним воздухом. Я не мечтала быть космонавтом, как мальчишки, я не была в него влюблена, как девчонки постарше. Но меня притягивало, словно внутри космонавта был магнит, и хотелось навеки привязаться к нему какой-нибудь веревкой или пусть даже пресловутым шнурком.

Сейчас бы, наверное, сказали, что это необыкновенная гагаринская аура или флюиды… или еще что-нибудь в таком роде… Но в те счастливые для меня дни хотелось воспарить над землей и кружиться… Без всяких научных объяснений. Разве что тяжелый портфель в тот момент мешал…

Нам ничего не нужно было друг от друга, и ничего не связывало друг с другом… как и пару шнурков — каждый сам по себе и затянут в тугой узел. Странная пара, на которую оборачивались ранние прохожие. Но мы были радостны и беззаботны на этих утренних скоротечных прогулках, и нам здорово вместе шагалось — бодро, дружно и по пути…

***

В те годы еще не было специально построенного и благоустроенного Звездного городка. Гагарин и другие будущие космонавты тренировались на военном Чкаловском аэродроме и проходили медицинский контроль в экспериментальном Центре, находившимся в непосредственной близости. Там же располагался и закрытый научно-исследовательский институт, где работал мой отец, врач-испытатель.

Космонавты со своими семьями проживали неподалеку — на открытой территории небольшого жилого гарнизона, в двух блочных пятиэтажках–хрущевках, покрашенных в мерзкий грязно-желтый цвет. Как шутили местные жители — цвет детской неожиданности.

Мы с первым космонавтом шли по нашей крошечной улице Циолковского мимо неказистого продуктового магазина-стекляшки с громким названием «Спутник» (а как же иначе…), параллельно главной широкой улице Ленина — всенепременного атрибута каждого населенного пункта нашей страны.

Тут в красивых кирпичных домах, утопающих в зелени, проживало местное начальство — важные генералы со своими «адъютантами». Улица была местом для проведения майских и ноябрьских демонстраций, а также военных парадов на День Победы.

А по вечерам здесь прогуливались влюбленные парочки и собиралась «золотая молодежь». Новоявленные местные битломаны втихаря именовали улицу Бродвеем — на американский манер. Невзирая ни на какие запреты, они под гитару невозмутимо распевали песни знаменитой английской четверки, сидя на тротуаре, пока не прогонят…

Наша узкая дорожка проходила вдоль зигзагообразного большущего здания из мрачного темно-красного кирпича, построенного пленными фашистами после войны, почерневшего от времени, и похожего на огромный каземат. Старожилами-остряками ему было дано прозвище — «Жилкомбинат», которое никак не укладывалось в моей детской голове. Ведь комбинат, по моему разумению, считалось предприятие, где делали колбасу или производили промышленные товары… А тут… в коммуналках, в невероятной тесноте проживали сотни семей, как селедки в бочках. Может, поэтому и назвали такое архитектурное чудовище «комбинатом», только жилищным… Каземат-комбинат — опять же в рифму выходило.

Когда-то в этой гигантской коммуналке, в одной комнате проживала и наша семья из четырех человек. Но после полета Гагарина, моему отцу, Виктору Ивановичу Гиненко, предоставили отдельную двухкомнатную квартиру, да еще напротив первого космонавта. И тогда мне стали понятны и причина, и следствие… — то есть таинственные папины поездки на Иртыш. Слова «космодром» и «Байконур» в то время были засекречены, и в нашем доме никогда не произносились, тем более при детях.

Но может, дело вовсе не в Гагарине, думала я, а генералам стало стыдно — не дать квартиру ветерану-фронтовику, военному хирургу, дошедшему до самой Вены, и спасшему жизни сотен людей.

А может…, может, дело в отцовской научной деятельности… Ведь в нашем доме часто бывали разные научные знаменитости, в том числе и академик Федор Григорьевич Кротков, который курировал папины работы по радиационной медицине — кандидатскую и докторскую диссертации. Неудобно же известных личностей в коммуналке-то принимать.

Доброжелательный Академик нахваливал белые грибы в сметане (моя мама была изрядной мастерицей по их приготовлению), вишневую домашнюю наливку, дружелюбно щелкал меня по носу в знак приветствия и тоже спрашивал, как дела в школе. Видимо, у взрослых не хватало фантазии на другие вопросы. Я отвечала ему односложно — «нормально», лишь бы отвязаться, и смущенно отползала на полусогнутых в другую комнату — делать уроки и приближать светлое будущее своими оценками. О чем разговаривать с известным ученым мужем в семилетнем возрасте? Не о радиационной же медицине…

Меня тянуло к простому парню из Гжатска, с которым даже молчать было интересно. И мое «нормально» Гагарину звучало совсем по-другому. Мне казалось, он все понимал и без слов. Ведь Юрий Алексеевич покорил воздушное пространство и смотрел с высоты (а не с высока) на нашу маленькую планету и на людей, вообще невидимых оттуда существ… Смотрел так, как смотрят на нас звезды. Он и сам был яркой Звездой. Но вернувшись на грешную Землю, Звездой и остался. Звездой, без звездной болезни и мании величия. Обыкновенный парень со Смоленщины по имени Юрка. Мужественный и бесстрашный.

***

За «Жилкомбинатом» наши пути расходились. Я сворачивала с «орбиты» влево — в школу, открывать свой космос, Гагарин — направо. Он подходил к памятнику-самолету с вечным огнем. На минуту останавливался, склонял голову, и шел по улице Ленина, прямиком в военную часть.

Я оглядывалась и долго смотрела ему вслед… Наверное, возле огня шнурки проверял…, наивно полагала я. Там было светло и днем, и ночью, в любое время года и в любую погоду.

ГАГАРИНСКИЕ ХОДОКИ

— Гагарин здесь живет? Гагарин здесь живет? — громогласно гэ-кая, дважды произнес грубый мужской голос.

— Гагарин здесь живет? — словно эхо, вторил ему другой, потоньше.

Эта фраза на целых 4 года стала кошмаром для нашей семьи и обратной стороной медали мирного и счастливого соседства с Первым космонавтом Земли, которым мы так гордились.

Наша квартира под номером 55 была слева, если подниматься по лестнице на 4-й этаж, и ровно напротив гагаринской — пятьдесят седьмой.

Стоит ли удивляться, что все граждане из разных уголков необъятной Родины, стремящиеся увидеть Юрия Алексеевича, прямиком отправлялись в нашу пятьдесят пятую.

Откуда страждущие пообщаться с Гагариным узнавали адрес, номер дома и номер подъезда., одному Богу было известно. Вот уж, воистину, Земля слухом полнится. Но все сразу же откуда-то узнали… Узнали и пошли, и пошли, и пошли. Пошли целыми толпами — и мужчины, и женщины, и дети.

После первого полета в космос всенародное ликование было таким бурным и таким непредсказуемым, что командованию гарнизона «Чкаловский» пришлось даже поставить у подъезда двух автоматчиков для сдерживания людского потока. А иначе бы двери снесли и стекла повыбивали, да и себя покалечили. Но к началу сентября шестьдесят первого года наплыв немного уменьшился и оцепление сняли.

Сначала в нашу квартиру раздавался пронзительный звонок, способный разбудить дюжину мертвецов и разорвать уши такой же дюжине, но живых…

В те годы не было мелодичных и приятных слуху электронных приборов, и советский пращур захлебывался оглушительными трелями, как полоумный. Возможно, люди, стоящие по ту сторону двери, думали, что тут проживают глухие, или им просто не захотят открыть, поэтому давили на несчастную кнопку, что называется, со всей дури.

— О, Господи! Когда же это закончится?! — причитала в такие минуты мама.

— Никогда, — философски отвечал отец.

— Но почему!!!

— Разве ты не понимаешь? Люди тянутся к Гагарину, как к солнцу, а пока солнце светит, они так и будут двигаться навстречу, как подсолнухи.

— Может проклятый звонок отключить? — как-то раз, с надеждой спросила моя несчастная родительница, проснувшись среди ночи.

— Ч-что-что? Не слышу…, — пробормотал отец, всегда предусмотрительно надевавший беруши.

— Никакой совести у бесцеремонных посетителей нет… Слышишь?!Ладно бы еще в дневное время приходили…, когда дома никого не бывает…, так нет же — с вечера и до утра трезвонят, чтобы застать наверняка!

— Если звонок отключить, то тогда…, тогда назойливые ходоки будут колотить в дверь, пока ее не сломают. Ты этого хочешь, Олюня? Она в нашей хрущевке — тонкая, чуть не фанерная, и долго не выдержит. Лучше уж трезвон перетерпеть. Это, по крайней мере, безопасно…

— Ну, знаешь, Витя! Я тоже не из железа! И могу сломаться. С ума можно сойти!

— В таком случае возьми тоже беруши и для верности одеялом с головой накройся. А можешь еще и подушку сверху положить, — смеялся никогда неунывающий папа.

Он был оптимистом и всегда находил какой-нибудь выход из, казалось бы, неразрешимой ситуации.

— Ага…, чтобы к утру задохнуться…

— Ну, милая, тебе не угодишь… Я-так, уже привык и сплю беспробудно. А тебе, как врач, могу еще пустырника или валерьянки предложить или снотворного, на худой конец, если заснуть не можешь. Ночные ходоки теперь ведь редко приходят. Всего-то пару раз за ночь. Не то, что раньше.

Слово «ходоки», то есть пешие посланцы народа, было понятно и знакомо мне чуть не с пеленок. Будучи ребенком, я частенько пряталась от родителей под столом во время ужина и потихоньку пялилась в телевизор из своего «убежища», пока меня не обнаружат и не уложат спать.

Ежегодно 22 апреля показывали фильм «Рассказы о Ленине», где бородатые дядьки в шинелях и жутких косматых шапках шли к Вождю в Кремль поговорить о какой-то революции и о том, как обустроить жизнь дальше. А строгий матрос с ружьем их тоже поначалу не пускал — мало ли что… Подозрительно… Страшно. Но потом все-таки разрешал, внезапно сжалившись. Люди-то издалека. Безобидные. Ходоки с благодарностью снимали в помещении головные уборы и шли в кабинет с непокрытой головой.

А еще старший брат Алька, смешно картавя, мне глупый анекдот рассказывал:

— Приходит Владимир Ильич к своей жене Надежде Константиновне и спрашивает — Надюша, не знаешь, где моя поллитровочка? Она тут, за томиком Карла Маркса стояла… Неужели… К черту! К черту ходоков!

Но я твердо знала, что вранье все это. Ни к какому черту добрый дедушка Ленин, с хитрым прищуром глаз, этих народных посланцев не посылал, а наоборот — поил их морковным чаем, говорил с ними по душам и учил уму-разуму.

Однако, на мой взгляд, ленинские ходоки с нашими, то есть с гагаринскими, ни в какое сравнение не шли. Тех и было-то в фильме всего трое или четверо…, наших же — тьма тьмущая. Стало быть, авторитет и слава у Первого космонавта были не в пример выше, чем у Вождя революции и основателя Страны Советов.

А уж про лучезарную улыбку и открытый взгляд Гагарина и говорить нечего. Только небожителю такое и дано. И мне, семилетней девчонке, всегда было ясно, почему люди тянулись к нему и шли на поклон, как к всемогущему Богу. Кто-то просил защиты, кто-то помощи, а кто-то хотел просто к нему прикоснуться, как к святому — первому человеку, побывавшему там…, в неизведанной вселенной, рядом со звездами.

И тогда я решила, раз наша квартира стала буфером между окружающим миром и гагаринским жильем, то я буду маленьким проводником между народом и Первым космонавтом. Буду указывать людям верный путь, чтобы «не заблудились» случайно.

Как только раздавался очередной требовательный звонок, малолетняя соседка мухой летела к двери, а на вопрос — «здесь ли живет Гагарин», пищала что есть силы — «в квартире напротив».

Дневных ходоков такой ответ вполне устраивал, и они отправлялись звонить и стучать в пятьдесят седьмую. Гул в ушах у нас прекращался. Родители с облегчением вздыхали, а я, выполнив свою важную «миссию», с гордым видом отправлялась в детскую — делать уроки.

***

Но однажды вечером со мной приключилась вот такая забавная история…

Мама, папа и брат уехали в гости. Когда никого, кроме меня, в доме не оказалось, вдруг опять настойчиво позвонили… На этот раз я тихонько подкралась в полутьме к двери и с осторожностью посмотрела в глазок.

На пороге стояли двое — пожилой мужчина и мальчик, примерно моего возраста, может, чуть младше. Оба — в теплых пальто мрачного мышастого цвета, а на головах красовались лохматые шапки — точь-в-точь, как у ходоков из кино про Ленина. Только в руках у странников вместо посохов были современные лыжные палки.

— Гагарин здесь живет? — в третий раз переспросил мужчина, вероятно услышав мое шумное дыхание и аханье за хлипкой дверью. Я пискнула, что в квартире напротив, и, спрыгнув со скамейки, спряталась в своей комнате, под кроватью.

Однако через пару минут снова раздались звонки. Я на четвереньках подползла к двери. В замочную скважину ничего не было видно… Рискнула дотянуться выше… Но в ужасе тут же отпрянула — на меня смотрел огромный черный зрачок, прильнувший к глазку.

— Убирайся отсюда, чудо-юдо заморское! Тебя здесь никто не боится! — заорала я от страха. — А если ты к Гагарину, то иди в соседнюю квартиру. Он — храбрый и сильный и щас тебе, чудище, покажет, как детей пугать!

Но «гигантский глаз» моей угрозы не испугался и вовсе не собирался уходить.

— Там не открывают… Может, нет никого, — жалобно сказало страшилище и заморгало, прогоняя слезу.

— А я…, то есть, а мы тут причем? — буркнула я, создавая видимость, что в доме еще кто-то есть, и внезапно распахнула дверь, поддавшись необъяснимому порыву — увидеть настоящее чудище, несмотря на строжайший запрет родителей — чужим не открывать.

Человек от неожиданности едва не ввалился в нашу квартиру.

— Нам бы попить, дочка, — в смущении пробормотал он, сняв с головы шапку, предъявляя доброе и совсем нестрашное лицо. — Издалека мы. Староверы. Идем с сыном на Богомолье, но сначала хотели Юрия Алексеевича Гагарина повидать.

— А зачем?

— Хотим узнать, видел ли он Бога, там, в космосе…

— А-аа. Ну тогда ладно…, — сменила я праведный гнев на милость. — Может, чаю хотите, добрые странники? Морковного…, правда, нет, но есть индийский — «три слона».

— Тащи своих «три слона», — несмело подал голос мальчишка.

В ожидании космонавта он расположился на ступеньках и вытаскивал из холщового мешка нехитрую снедь — вареные яйца и картошку в мундире.

Я юркнула в квартиру — заваривать чай, а когда вернулась, ходоков уже и след простыл, но на лестнице остались их скромные пожитки и шапки… Наверное, Юрий Алексеевич со службы вернулся и непрошеных гостей в дом пригласил…

Я присела на лестнице и решила подождать у соседской двери вместе с чайником. Люди с дороги — устали. Нужно и мне проявить радушие и гостеприимство.