Бесплатный фрагмент - Змея подколодная

Песнь о Харальде Этельредсоне

Долгий осенний вечер в канун Дня Всех Святых. Хмурое небо льёт слёзы, дождём стекают они на землю. Сбросила земля праздничный наряд, оделась в траур. Мрачной громадой над водами Ойра навис Рэмский замок.

Нерадостно сегодня в замке, не поют в нём весёлых песен. Смолкли шутки и смех, замолчали виолы. Только вороны крукают, сидя на башнях, да служат в капелле заупокойную мессу.

В рыцарском зале, на стуле резном сидит седовласый маркграф Конрад Рэмский. За столами — его верные вассалы, доблестные рыцари. По левую руку — Сигни, единственное чадо. По правую руку — место пустое. Не сядет сюда никогда славный рыцарь Роланд, наречённый Сигни. По нём справляют тризну сегодня, его поминают.

Чёрная ночь темна, как дума маркграфа. Тягостна длинная ночь, как его горе. Безвременная смерть нашла сильнейшего средь его вассалов, рука судьбы настигла владетельного барона.

Остальные пировали и славили мудрость Всевышнего. Наверное, дошли молитвы людей до Вседержителя. Матери обесчещенных дев, отцы сыновей убиенных проклинали лихого злодея и смерти ему желали. Переполнилась чаша терпенья Господня, отвернул он свой светлый лик от Роланда, а нечистый только и ждал того часа, и завладел чёрной душой лиходея. Ехал Роланд со своими людьми по лесу, а князь тьмы принял облик прекрасной девы. Охватила Роланда похоть, погнался за девой, а она ускользает, смеётся, кричит: «Не догонишь!». «Догоню, иль пусть дьявол возьмёт мою душу! — Роланд поклялся. Тем временем кончился лес, зелёной поляной земля расстелилась. Дева через поляну бежит, Роланд гонит коня за нею. Уж за руку схватил, как она обернулась, и Врага — похитителя душ Роланд увидал перед смертью. Тут разверзлась земля и поглотила барона. Постигла злодея кара за все прегрешенья.

Темнеет осенью рано, сгущается сумрак. Своим чередом застолье идёт, льётся мёд в кубки. Ярко горят факела, освещая залу. Затмевает сиянье огня красота дочери Конрада. Её лик подобен Солнцу, взглянет — и станет светлее. Злато волос до пола струится тяжёлыми косами. Её глаза — как вешняя зелень, губы — рябина. Шея — лебёдки, стан стройнее ствола березы. Во всём свете не сыщешь девы прекрасней, как ни старайся. Много достойных мужей руки её добивались. Среди них маркграф сильнейшего выбрал — Роланда. Теперь мёртв лежит жених её, и не о нём её дума. Не любим был Роланд, срок траура быстро минет. Получше мужа найдёт ей отец, достойного рыцаря. И тайно вздыхает она о Харальде Этельредсоне. Издалека приехавший гость завладел её сердцем. И Харальд не может глаз отвести от Сигни. Её красота покорила его, сокрушила силу. Сердце навек взято в плен зеленоглазой девицей. Думал день один в Рэме пробыть — уж месяц гостит здесь, и мечтает о встрече, о слове, лишь об одном взгляде. Но напрасна надежда. Он беден, она богата. Лишь меч и конь, да громкая слава — его достоянье. Он дракона убил, победил великанов. Славно меч его Глитнир неверных разил в крестовом походе. Ни в одном бою не знал поражения рыцарь. Победила его красота светлой девы.

Ночь наступает, не разогнать темноту факелами. Мрак заползает в зал, становится всё темнее. Грохают кольца входных ворот, сотрясаются двери. Леденящий ветер в залу рвётся, истошно воет. Снежную крошку швыряет он в окна и плачет. Дождь стучится: откройте, неприкаяную душу впустите! Нет, то не дождь стучит, не ветер в двери рвётся. Заскрипели ворота, пропуская незваного гостя. Вместе с ним ворвался буран, обдавая дождём и снегом. Затрепетало пламя, бросив рваный свет на вошедшего: вода ручьём текла по доспехам, на шлеме тина. Поднял он забрало — Роланда тут все узнали. Твёрдым шагом к столу маркграфа мертвяк подходит — рука на мече, шлем с головы не снимает.

— Ваше Сиятельство, мой сюзерен Конрад Рэмский! Я пришел забрать то, что было обещано вами. Дочь ваша Сигни клялась, что верна будет вечно, когда одевал я своё кольцо ей на палец.

— Роланд, умер ты, взят могилой, покрыт землёю. Как ты можешь живую деву требовать в жёны? Установлено Богом: пути живых и мёртвых различны. Клялась она верность тебе блюсти лишь до гроба.

— Мне дела нет до законов, что установил Всевышний. Мне дьявол даровал эту ночь для свадьбы. Сигни клялась, что моею женою станет. Пойдём, я уже приготовил брачное ложе.

Сигни с пальца кольцо сняла, в Роланда швырнула:

— Я возвращаю клятву тебе, теперь в ад убирайся! Ты не был мне верен, первым нарушил обеты. Свободна от слова я, что было дано сыну Хьяли.

— Нет, липа запястий, неволей иль волей ты будешь моею. Желание жжёт сильнее пламени ада. Живым теплом ты прогонишь холод могилы. Согреется кровь моя от любви светлой девы. Идём! Конь мой ржёт призывно, нельзя больше медлить. Лишь ночь мне дана царем преисподней, владыкой ада.

Вскрикнула Сигни. Сжали ей руку холодные пальцы. Пыталась вырваться — где там, ей нет спасенья. Тащит деву Роланд к выходу через залу. У рыцарей в пятки душа ушла, слово молвить боятся.

Вскричал маркграф:

— Мои верные рыцари, что ж вы молчите! Неужели никто не заступит путь выходцу из могилы?! О дочь моя! В несчастный час свершилась помолвка. О горе мне, горе! Теряю я любимое чадо.

Никто из баронов на тот призыв не отозвался. Опустили головы долу, прячутся в темень. Их было много за чашей мёда, для битвы их нет здесь. Хоронится старший за младшего, с младшего нет ответа. Страх силы нечистой заставил забыть все клятвы.

Тут встал у выхода Харальд сын Этельреда. Поднялся во весь свой огромный рост, расправил плечи. Преградил мертвяку дорогу отважный рыцарь.

Харальд сказал:

— Отпусти, нежить, светлую деву. Не отдам я её тебе, в том Глитнир порука. Убирайся в свою могилу, мертвяк окаянный. Ждут черви тебя, а не любовь калины злата.

Роланд сказал:

— Кто ты такой? Откуда ты взялся? Не до тебя, не то стал бы ты на голову ниже. Девять раз пробили часы на башне. Ждут гости в кургане меня с молодою невестой.

— Я Харальд Могучий сын Этельреда. Свои мечом я немало орлов насытил. Не ведаю страха я, не отступаю в сраженьи. Не дождётся тебя твоя нечисть, напрасно её ты скликал. Не пропущу я вас, пусть восстанут все силы ада!

Опустил забрало Роланд, кинул Сигни на лавку:

— Здесь жди, пока я сниму скалу плеч с Харальда. Не хватает раба мне в кургане, чтоб ноги он мыл мне. Не хватает холопа, который коня бы мне чистил.

— Сгинь, житель могилы, пропади, великанши отродье! Мой меч вернёт тебя в Хель, к воротам смерти. А убьёшь меня — я пойду за тобою следом и биться мы будем тогда до Судного часа.

Обнажили клинки они и зазвенело железо. На тинге мечей повстречались властители битвы. В неверном факельном свете живой бьётся с мёртвым. В ночной темноте продолжали они поединок. Силён мертвяк, не так-то просто с ним сладить. Под его ударами гнётся, трещит щит Харальда. Стонет от встречи с булатом, откалываются щепки. Удар. Ещё удар. Не выдержал щит, раскололся. Лопнули щитовые ремни, посыпались доски. Нет защиты в буране лезвий клёну металла. Не отступил он перед зломерзким. Без промаха Глитнир разит Роланда, пьёт кровь луч сражений. Во мраке взлетают мечи, опускаются с лязгом. Не может Харальд одолеть кормильца воронов. Не приносит славы ему поединок. Дьявол силы даёт мертвяку, удар направляет, и кровь заливает кольчугу отважного витязя. Но сын Этельреда не замечает ранений. Он обрушивает свой меч на голову недруга. Лезвие режет железо шелома, вдребезги череп. Лишь покачнулся мертвяк, и вновь наступает. Не наносит ему ущерба удар смертельный. По-прежнему бьётся Роланд, отбивается Харальд. Насквозь промокла рубашка, ручьём пот струится. Дыхание свистом рвётся из горла, колотится сердце. Вместе с кровью уходят силы, их боль отнимает. Но взлетает Глитнир, грызёт железные кольца.

Глубокая ночь. Меркнет свет факелов. Ни зги не видно. Загробная тьма Роланда поит, в ней он черпает силы. Хоть разрублен шелом, кольчуга лохмотьями с плеч свисает — наступает Роланд, отбивается Харальд. Изорвана бранная рубашка, тускло железо. Льётся кровь из ран, ноги скользят по полу. Уставший, израненный, изнемогает сын Этельреда. С трудом поднимает клинок и тяжко его опускает.

Близится час рассвета, наконец-то дрогнул мертвяк проклятый. Не так быстро взлетает меч, не так мощен удар нанесённый. Но исчерпаны силы Харальда до дна, опускаются руки. Вскричал маркграф:

— Харальд! Снеси голову с плеч Роланда! Сундук золота дам я тебе, сокровищ без счёта, только спаси юную дочь, любимое чадо.

Опускаются руки Харальда, изнемог в бою рыцарь. Скоро пробьётся к двери мертвяк, а утро близко.

— Харальд сын Этельреда! Обезглавь Роланда! Во владение дам я тебе пол-марки — плодородные земли, зелёные пущи — только спаси юную дочь, любимое чадо.

Опускаются руки Харальда, плечом шевельнуть он не может. Кровь по кольчуге струится, уносит силы.

— Харальд сын Этельреда! Прочь голову с шеи Роланда! Под венец поведёшь ты Конрада дочь, обручишься с нею, если спасешь мое любимое чадо!

Вдохнули слова маркграфа силу в Харальда. Сверкнул пламень битвы, заскрежетало железо. Покатилась по полу вершина волос загробного жителя. Рухнул мертвяк и рассыпался в прах, и первый луч солнца приветствовал победителя тьмы, доблестного Харальда.

Кончена битва. Угомонился житель могилы. До Судного дня в ней он пребудет отныне. Твоя, воитель, по праву знатная дева, а имя твоё восславит звонкая песня. Харальд под венец Сигни ведёт, радость в Рэме. Со звоном сдвигаются кубки, наполненные мёдом. Поёт песню скальд о подвиге Харальда Этельредсона, и не ведает смерти громкая слава деяний достойных.

Завещание Хьяли

Пришел смертный час к Хьяли Свирепому

На ложе лежит он, хрипит, умирая.

Понял он, что время настало

С жизнью своей беспутной проститься.

Не о спасенье души он печется,

Не падре зовет перед встречей с Всевышним,

Требует сына — Роланда Бешеного,

И пажа за ним посылает.

Знает паж, где искать господина:

Коня он седлает, в таверну едет.

Там третий день пьет беспробудно

Наследник графства Хьяли сын старший.

Вот он сидит за чарой хмельною,

Правой рукой девку ласкает,

Левой — кости швыряет в прислугу:

Так он скорбит об отце умирающем.

— Сударь, — посыльный подходит к Роланду, —

Хьяли, отец ваш, вас призывает.

Собирайтесь скорее в дорогу,

Если живым вы хотите застать его.

Бранное слово из уст роняет

Сын безутешный.

С лавки, качаясь, встает он,

Едет в поместье.

(Хьяли сказал):

— Куда к сатане на рога ты унесся?

Разве не знаешь — я умираю?

— Третьего дня, думал, подох ты, —

Сын отвечает, — поминки справляю.

Черти еще не придумали мук тебе,

Потому и лежишь, в ад никак не отправишься.

— Не могу умереть я, душу мою

Гложет сознанье дел незаконченных.

Завещал мне отец, Хьюго Злопасный,

Я теперь тебе завещаю.

Не заказывай, сын, ты по мне панихиду,

Прочь гони попов от моего ты гроба,

Медный грош ты не смей отдать нищим,

Ни одного раба не отпускай на свободу.

Славу потомков Хьюго Злопасного

Ты грабежами, убийством, насилием

Преумножай. Притесняй беззащитных —

Таково господское право.

Налог на землю, на воду и воздух

Взыскивай до последнего зернышка:

Пусть вилланы от голода дохнут,

Лишь бы утроба твоя не страдала.

Девицу на ложе возьми перед свадьбой.

Меч в брюхо всякому, кто возмутится.

Всем непокорным место в застенке-

Будет потеха крысам голодным.

Слуг держи в строгости. Секи каждый день их.

Уши отрежь и язык вели вырвать.

Ничего не услышат, ничего не расскажут:

Верности их так ты добьешься

Все соседи вокруг — враги твои.

Со всеми я в распре, каждый — мой кровник.

Не успел я их род истребить под корень,

Тебе, сын, продолжить дело отцово.

Скот угоняй и посевы вытаптывай,

В их лесах бей кабанов и оленей.

Замки их разоряй, убивай домочадчев,

Кровью землю полей, а костями засей ее.

В юдоли земной властвует дьявол.

Ты хозяину тьмы поклонися.

Даст он тебе богатства и силу,

Научит злодействам, дотоле неслыханным.

Так сказал Хьяли Свирепый сыну

И в тот же час испустил он дух свой.

Черти в него когтями вцепились,

И потащили на вечные муки.

Злобно Роланд расхохотался:

— Я, наконец, полновластный хозяин!

Эй, собирайтесь, головорезы —

Поедем искать мы лихое дело!

Змея подколодная

Лучше не лезть, где Верность и Честь

Согласно проклятью, сидят

Тебя же вдвоем замучат живьем

Блудница сия и Прелат

Р. Киплинг

По разбитой дороге, пустив коней шагом, ехали двое всадников, один — впереди, как положено рыцарю и господину, второй — следом, как положено верному оруженосцу. Им некуда было торопиться, никто их нигде не ждал. Первый сидел на великолепном рыжем жеребце, высоком, с широкой грудью и крутыми боками, привыкшем нести на себе тяжеловооруженного седока, конь второго — похуже, но тоже сильный и выносливый. За ними, в поводу шла вьючная лошадь, которая везла на себе весь их скарб. Да, все нажитое младшим сыном маркграфа Этельреда Джеральдом за семь трудных лет вдали от родного дома могло поместиться в одном сундуке. Но под поношенным латаным плащом поблескивала сталь кольчуги тройного плетения, а к поясу был подвешен меч немалой длины в дорогих ножнах. Его звали Глитнир — Сверкающий, и он был таким же верным товарищем странствующему рыцарю, как породистый кастильский жеребец Огонек или оруженосец Хэмминг — дары отца и память о родном Хэрворде, где он не был с того дня, как имение отошло старшему брату. Магнус получил по завещанию Хэрвордскую марку, а он, Джеральд, всю доблесть и славу, которую сможет стяжать в этом мире. И он совершил немало подвигов, вот только нигде не нашел себе сюзерена. Судьба, словно в насмешку, гоняет его от одного владетельного сеньора к другому. Из Нибермейра в Лоннуа, потом Кастилия…. Не смея заглянуть в будущее, Джеральд вспоминал прошлое. Ему было, что вспомнить.

После неудачного турнира, когда Хэмминг отдал чуть не все деньги господина в качестве выкупа, Джеральд долго болел. К зиме они подошли с почти пустым кошелем и свободные, как ветер в поле. Джеральд пытался предложить свои услуги некоторым владетельным сеньорам, но везде получал отказ. Это было первая зима, которую они провели вне стен родного замка. Без золота, без помощи родственников, никому не нужные. Что бы как-нибудь продержаться, а главное, не потерять коней, Джеральд продал золотые браслеты и цепь. Хэмминг, более привычный к ячменю и вареной брюкве, переносил голодовку легче своего господина, которому такая еда с малолетства не лезла в горло. Джеральд мечтал о мясе, большом, жирном, сочном куске жареного мяса, и тихо страдал, понимая, что не может себе этого позволить.

Зима выдалась холодная, снежная и затяжная. К весне цены на овес выросли до сумасшедших величин, так что почти весь денежный запас ушел на прокорм коней. Джеральд даже слышать не хотел о продаже Серко, полагая, что как-нибудь они перебьются до свежей травы, а с одним конем — все равно, что совсем без коня. Вот тогда, в начале голодного апреля, случай привел их в Эрль, к замку герцога Лоннуа.

Джеральд попросился переночевать. К его удивлению, их приняли. «Хороший знак», — подумал Джеральд, решаясь проситься на службу. Ну, выгонят, дальше поеду. Хоть посмотрю на этого герцога. Фортуна действительно начала приоткрывать лицо, потому что герцог выразил желание побеседовать с приехавшим рыцарем.

Правитель Лоннуа оказался маленьким сухоньким старичком с острой лисьей мордочкой и выступающим подбородком. Мутные глаза непонятного цвета сквозь сеточку морщин внимательно рассматривали замершего в учтивом поклоне рыцаря. Герцог приветливо кивнул, пригласил Джеральда сесть и изложить просьбу. С первого взгляда было ясно, что нет у приехавшего рыцаря ни кола, ни двора. Одежда безупречна, но голодная зима оставила свой отпечаток на его внешности. Бледное лицо, запавшие щеки, круги под глазами. И все же, движения полны уверенности, а речь — достоинства. «Ничего, молодец, — думал герцог, — неплохо держится. Только, куда его? Ворота охранять? Не годится. Все-таки, сын маркграфа, пусть и младший. Земли лишней нет. Чего я смогу ему обещать? Он молодой, пусть едет с язычниками воевать. Гляди, отвоюет себе баронство, а нет — значит судьба его такая». Несмотря на свое решение, герцог продолжал задавать вопросы. Джеральд отвечал, но по тону чувствовал, что и здесь ничего не выйдет. Герцог размышлял, разглядывая рыцаря. Вежливо выставить его не составляло труда, но что в том интересного? Герцогу хотелось развлечений, а их так мало оставалось для его слабого тела. Когда-то он сам выходил на ристалище, и от мощного удара его копья лопались ремни на щитах, а сейчас.… Осталось на других смотреть.

— Не соблаговолите ли вы, сударь, показать ваше искусство владения оружием в поединке с любым из присутствующих здесь рыцарей? — сделал герцог хитрый заход. Откажется — вон его, а согласится, — будет развлечение.

Джеральд окинул быстрым оценивающим взглядом свиту герцога. Неслабые мужи, а он зимой больше думал о куске хлеба, чем о мече, и все же…. В Хэрворде были мужи и покрепче. Даже Хигелак, внук Сигурда, отмечал Джеральда, а он был первый рыцарь в марке. Взять бы сейчас Глитнир! Сердце гулко забилось в груди, перегоняя застоявшуюся кровь.

— В пешем или конном бою, Ваша Светлость? — спросил он, а глаза светились от предвкушения боя, а голос помимо воли взлетел вверх. Вот оно — истинное счастье: встретиться в поединке со славным мужем. Тогда чувствуешь всю прелесть жизни, тогда — живешь, а не прозябаешь.

Герцог вспомнил, что на дворе — пронизывающий весенний ветер, хрусткий талый снег, от которого так и веет холодом, и сделал выбор.

— В пешем бою. Вот, с мессером Вольфгангом.

Герцог хотел быть справедливым. Вольфганг был не намного старше Джеральда, так что никто не скажет, что противники были не равны.

Джеральд внимательно посмотрел на поднявшегося рыцаря. Он был ниже его, но столь же широк в плечах. Недюжинная сила сквозила в толстой шее, сильных руках, развороте плечей. Вольфгангу стало не по себе под этим пристальным оценивающим взглядом. «Так смотрит волк на овцу перед тем, как вцепиться ей в горло», — мелькнула у него мысль.

— Достойный муж, — наконец проговорил Джеральд, и рыцари вместе с герцогом обомлели, не зная смеяться ли им над этим замечанием как над веселой шуткой, или возмущаться, как над оскорблением. Достойный для кого? Для этого бродяги? Джеральд встал со скамьи.

— Разрешите мне, Ваша Светлость, удалиться, дабы одеться, как пристало для боя.

— Проводите, — распорядился герцог.

Джеральд снова вошел в залу, звеня кольчугой. Он сразу отметил, что в броне не один Вольфганг, а еще двое. Это что же, с тремя предлагается биться? Но Джеральд никогда не шел на попятный. С тремя, так с тремя. В конце концов, учебный бой на тупых мечах. Им подали оружие, и все мысли отступили. Джеральд прикрылся щитом, рука ощутила привычную тяжесть меча. Хотя, нет, Глитнир намного тяжелее. Давай, Вольфганг, начинай! Герцог дал знак, и рыцари медленно пошли навстречу друг другу.

— Хаой, Вольфганг! Покажи этому бродяге! Наломай ему бока! — подбадривали своего бойца зрители.

Джеральд был здесь чужаком, и рассчитывать мог лишь на справедливость герцога да на свою силу и ловкость. Удар! Как Джеральд и ожидал, Вольфганг начал первым. Рука со щитом взметнулась навстречу, отражая нападение. Нет, Джеральд ничего не забыл. Меч ударил о щит. Джеральд замахнулся в свою очередь, но Вольфганг легко ушел от удара и опять напал на Джеральда. Джеральд вновь прикрылся щитом. Нет, он не мог рисковать. Он должен победить Вольфганга, а как же иначе? Вольфганг нападал все яростнее, стремясь как можно быстрее покончить с наглым бродягой, но вновь и вновь меч ударялся о щит. Джеральд пытался перехватить инициативу, но Вольфганг опять загонял его в оборону. «Был бы со мной Глитнир, а не эта игрушка, я быстро бы сбил с него спесь, — думал Джеральд, — но ничего, пусть побегает, скоро он не так размахивать будет». Они топтались друг вокруг друга довольно долго. Вольфгангу никак на удавалось пробить оборону Джеральда, а Джеральд не мог нанести решительный удар Вольфгангу. Тот тоже прекрасно оборонялся.

— Аой, Вольфганг! Бей! Круши ребра щенку! — кричали рыцари.

Вольфганг сделал еще один рывок с отчаянной решимостью одолеть соперника. Мечи скрестились. Вольфганг пытался выбить оружие из рук, повернув меч. Джеральд отступил в сторону, мягко отводя меч, а Вольфганг сделал шаг вперед. Джеральд оказался сбоку, и тут же, пока противник не восстановил равновесие, ударил его по шлему. Вольфганг словно напоролся на препятствие. Крики мгновенно стихли, и только герцогиня, которая незадолго до того вошла в залу и остановилась за троном мужа, воскликнула:

— Ах! — то ли восхищаясь ударом Джеральда, то ли сокрушаясь о своем фаворите.

Герцог поспешил прекратить сражение. В зале стояла тишина. Джеральд опустил меч. К Вольфгангу подскочили слуги и оруженосцы, помогая ему добраться до лавки. Джеральд сквозь щель в забрале видел, как усаживают Вольфганга, снимают с него шлем, подают кубок. Но отдохнуть Джеральду не пришлось. С лавки поднялся второй рыцарь, и герцог махнул рукой, начиная новый поединок. «Проклятие! — мелькнула мысль у Джеральда. — А там еще и третий, а потом и четвертый появится. Долго я с Вольфгангом возился, с этим надо быстрее кончать».

— Аой! — опять закричали в зале, и звон железа возвестил о начале боя.

Джеральд не сильно устал, первый поединок помог разогреть мышцы и обрести уверенность в себе. Джеральд не отсиживался в обороне, он перехватил инициативу, и уже его сопернику пришлось отбиваться.

— Неплохо, — бормотал себе под нос герцог, наблюдая за ходом сражения.

— Кто этот рыцарь? — спросила его герцогиня. Она была недовольна, что ее не позвали посмотреть на единоборство.

— Джеральд сын Этельреда, — вяло откликнулся герцог, — странствующий рыцарь. На службу просится.

— Он молод? — в глазах у герцогини зажегся хищный огонек. Она оценила стати этого молодца, но ее интересовал и возраст.

— Даже слишком, — герцог был настолько увлечен боем, что говорил не думая, — осенью ему исполнилось девятнадцать.

— Ах! — герцогиня не смогла удержаться. Статный молодой рыцарь. В самом расцвете юности. Дрожь побежала по ее телу. Он будет ее. — И ты еще о чем-то думаешь! — воскликнула дама! — Ты совсем не заботишься о моей безопасности! Мне нужен телохранитель. Чтобы он охранял мой покой!

Герцог поднял голову, глядя на жену. Она с вожделением смотрела на нового рыцаря. «Вот кошка! — подумал он. — Все ей мало!» Впрочем, пусть развлекается. И он развлечется. Герцог сделал жест рукой, останавливая бойцов.

В тот же день Джеральд дал клятву на верность герцогу, а уже на следующий его пригласили к герцогине. Пока он переодевался, выбирая платье получше, замковые рыцари давали ему весьма недвусмысленные советы:

— Ты, главное, не теряйся. Ее Светлость любит решительность, правда, Вольфганг?

Вольфганг недобрым взглядом смотрел на Джеральда, понимая, что отодвинут на второй план. Надо же было вчера так обесславиться! Правда, если честно, малый умеет держать меч в руках, и силы ему не занимать. Одна надежда, что он скоро надоест Ее Светлости, и она опять призовет Вольфганга. Так бывало. Самый искуссный на войне не всегда самый искуссный в любви.

Когда Джеральд вошел в покой Ее Светлости, герцогиня отложила вышивание, встала и, улыбаясь, пошла ему навстречу, протягивая руку для приветственного поцелуя. Джеральд ткнулся губами в кисть, увешанную дорогими перстнями, и учтиво поздоровался. Герцогиня смогла вблизи разглядеть молодого рыцаря и сочла, что не ошиблась в своем выборе. Джеральд не смотрел на знатную даму, стараясь вести себя скромно. Герцогиня подвела его к скамье, усадила и сама расположилась рядом. Она чувствовала напряжение гостя, видела его настороженный взгляд. Конечно, он волнуется. Она тоже волнуется. Первые минуты самые тягостные. Но не надо спешить. Все должно быть естественно.

— Расскажи мне о себе, Джеральд, — томным голосом пропела герцогиня. — Я слышала, ты сражался под Геттесьером?

— Да, — Джеральд немного расслабился. Это просто куртуазный разговор! Дамы любят беседовать с приехавшими издалека рыцарями. — То была славная битва.

Джеральд увлекся рассказом. Герцогиня внимательно слушала, не перебивая, с восхищением глядя на него. Служанки потихоньку выскальзывали из покоя, так что через некоторое время герцогиня осталась наедине с гостем. Час пробил!

— Как это чудесно, Джеральд! — воскликнула герцогиня. — Ты настоящий герой! Я поняла это сразу, как увидела тебя. Не то, что старый чурбан — мой муж, который что-то думал да размышлял. Я ему сразу сказала: где ты еще найдешь такого рыцаря? Он стоит любых двоих из твоей дружины. Конечно, герцог меня послушался. Он всегда и во всем меня слушается.

— Вы преувеличиваете мои достоинства, Ваша Светлость, — Джеральду не понравилось ни фамильярное обращение герцогини, ни грубая лесть. Фальшь вызвала напряженность, которая грозовой тучей повисла в зале. Вдобавок, Джеральд заметил, что они остались одни. «Пора раскланиваться», — понял он, но дама опередила его.

— О да, скромность украшает воина, — герцогиня смотрела страстным взглядом прямо в глаза Джеральда, наклонясь к нему.

«Как она омерзительна, — подумал Джеральд, — сморщенная и скользкая, как лягушка». Он с трудом подавил в себе желание оттолкнуть герцогиню, сильно толкнуть, чтобы она летела по всем лавкам до противоположной стены. Герцогиня смотрела на него влажным взглядом, и под этим взглядом озноб пробегал по коже и странная оцепенелость сковывала члены. «Колдунья!», — с ужасом понял Джеральд. В памяти пронеслись отрывки жутких рассказов, как за одну ночь ведьмы высасывали жизненные силы молодых парней, превращая их в немощных старцев. Неужели и ему уготована такая же участь?! Герцогиня протянула к нему руки, белые, холеные, они показались Джеральду отвратительными. Он содрогнулся, ощутив холодную липкость пальцев на своей шее. Дама расстегнула заколку плаща, он сполз с его плеч и упал на лавку, оставляя юношу в рубашке. Не Бог весть что была та рубашка, но остальные были еще хуже.

— Как! Мой старый скряга не дал тебе нового платья! — воскликнула герцогиня. — Обо всем приходится заботиться самой!

— Я не заслужил, — глухо проговорил Джеральд. Наваждение начало сходить, но озноб затаился где-то внутри.

— Глупости! — отрезала герцогиня. — Я сама сошью тебе рубашку. Из шелка. И ты затмишь всех рыцарей своей красотой. Ах, сколько дам проливали слезы от любви к тебе!

У Джеральда опять захолонуло сердце, а в ушах зазвенели строки:

Олав, танцуй со мной до упаду,

Сорочку из шелка получишь в награду.

Из лучшего шелка сошью я сорочку,

Что мать отбелила в лунную ночку.

— Я благодарю, вас, Ваша Светлость, за такую заботу, но я, право, не стою…

Джеральд сделал попытку подняться, но герцогиня преградила ему путь. Ее начало раздражать упрямство Джеральда. Неужели он ничего не понимает? Придется потратить больше времени.

— Глупости! — повторила герцогиня. — Моя первейшая обязанность заботиться о платье моих вассалов. Подожди, я сейчас сниму мерку.