Бесплатный фрагмент - Зловещий кумир

Пролог

Она тронула струны гитары так, чтобы из пальцев потекла кровь. Пусть будет больно. Настоящее искусство можно сознать только с помощью мучений. Они всегда говорили ей это, и никто не слышал их кроме нее.

Тогда она хотела жить и добиться успеха любой ценой, а сейчас внутри все было пусто.

Ноэль лежала на кушетке и все еще сжимала в руках гитару. Его гитару. Все, что осталось от него, не считая окропленного кровью и слезами письма. Кровь со струн тоже капнула на письмо и смешалась с пролитой вчера кровью из его вен. Лезвие бритвы, красивая рука, рассечение…

Ноэль болезненно зажмурилась и продолжила играть, несмотря на боль в порезанных струнами пальцах, и все начало получаться. Нот она не знала, но музыка лилась, чистая и правильная, как поток неземного света. Все было, как они сказали, хотя вначале она им не поверила. Искусство — страдания и не только твои. Оно существует через страдания, но войди во вкус, и они будут приятны. И действительно, у нее все начало выходить только сейчас, только сегодня. В эту минуту.

Они сдержали свое обещание, но цена оказалась слишком высокой. Интересно, если бы она раньше знала, чего они потребует, не отказалась бы она от своей мечты?

Ноэль раздумывала всего мгновение. Нет, мечта того стоила. Ее окровавленные пальцы лишь на миг оторвались от струн, чтобы нащупать на столе письмо, а потом она снова заиграла. Еще лучше, чем раньше. Но удовольствия не было, только пустота. А мелодия звучала, красивая, текущая, но слишком сильная и чистая для того, чтобы извлечь из простого музыкального инструмента ее могли пальцы человека, а не ангела.

Подумай о смерти! Музыка лишь едва прерывала эти мысли. Перед глазами возникало красивое лицо Тодда. Он мертв, уже мертв. Из-за нее. Он любил ее, больше, чем кто бы то ни было. Она была его мечтой. Причиной его самоубийства тоже стала она. Не потому что она этого хотела. Просто она знала, любить ей нельзя. Никого. Никогда. Ни за что, как бы этот человек ее ни любил. Та пустота, которая жила в ней не позволяла ей соблазниться ни на какое чувство. А само присутствие в ее жизни Тодда привносило опасность. Он был слишком прекрасен, чтобы в него не влюбиться, поэтому ей надо было жить там, где не будет его. И она его прогнала. А он не смог этого пережить.

Его голос… Она до сих пор слышала его красивый, даже слишком красивый и нежный, золотистый голос, который умолял ее остаться и в пенье и в словах. Но она не осталась, ни остался и он. Кто-то один должен был уйти. Она искоса взглянула на свои вены, слишком хрупкое запястье, его перерезать было бы легче и болезненней, но у нее никогда не хватило бы смелости на такое. Она только могла красиво спеть о самоубийстве и любви между мертвыми, а не живыми, но решиться на такое никогда.

А он решился. Он сказал, что он сделает это, и он сделал. Его голос будет вечно звучать в ее голове и звать.

Пальцы нестерпимо болели, но Ноэль еще сильнее надавила на струны, и все вдруг стало для нее совсем другим.

Рок-звезда

Пусть пустой невлюбчивой меня

С завистью зовет всегда молва.

Ревность смертных только претит мне,

Меня тянет к мертвой красоте.

Мне любовь земная не нужна,

Осужденье смертных только стон,

Я целую ангела в уста,

Зная, что из камня сделан он.

Какой оглушительный рев. Ноэль и не знала, что своего кумира можно встречать такими воплями. Нарастающий шум напоминал звуки океанского прибоя готового снести все. В прежние времена она предпочла бы оказаться прямо на побережье у скал перед всесокрушающими волнами, чем выйти на сцену освещенную рампой. Теперь все было иначе. Стеснительность и скромность куда-то ушли, будто кто-то стер карандашный рисунок ластиком. Она больше никого и ничего не стеснялась, но и гордости тоже не испытывала. Чем гордиться? Все, что есть у нее пришло из одного далеко склепа… Об этом склепе она сегодня споет.

Ноэль прикрыла веки. От ярких неоновых огней ночного города у нее уже рябило в глазах. От шума перед концертным павильоном у нее разрывало уши. Ее как обычно встречали с помпой, с криками, с гулом аплодисментов. Охранникам придется постараться, чтобы никто из обезумевших фанатов не пробился к ней через ограждение. Наверное, таких яростных поклонников, как у нее, больше нет и не было ни у кого в мире. Глядя на них сквозь тонированные стекла автомобиля, она была уверена, что сейчас они доведены до такого состояния, что готовы убить кого угодно, в том числе и ее саму, окажись она рядом. Она действовала на них, как сирена. Если еще не хуже.

Ноэль Розье. Юная рок-звезда. Кумир поколения. Мечта всего мира. Она вовсе не ощущала триумфа. Можно было сказать, что в миг своей полной победы она не чувствовала вообще ничего. Сейчас, когда толпа рукоплескала ей, она хотела вернуться обратно в фамильный склеп семейства Розье, к его холодным и молчаливым статуям. А ведь когда-то она мечтала уйти оттуда…

Теперь все изменилось. Смотря в зеркало, она часто не узнавала себя. А люди, взглянувшие на нее, еще чаще лишались разума. Прессу давно уже должно было заинтересовать, почему именно фанаты Ноэль Розье чаще всего сходят с ума, но на глаза сторонних наблюдателей словно была накинута пелена. Пока что Ноэль оставалась кумиром, не запятнанным грязными сплетнями. Хотя кровь уже была…

Она вздохнула, вспоминая мрамор, окропленный красными каплями. Это был всего лишь сон. Но какой сон! Таких снов кроме нее больше никому не снилось.

Она заметила, что в общей давке у павильона уже кого-то ранили. Нескольких человек, попытавшихся перелезь через ограждение, схватила охрана. А одного из них… Нет, наверное, ей только показалось, что раздался звук выстрела и по асфальту теперь растекается бурое пятно крови.

Ей часто казались странные вещи, и ни один психоаналитик не смог бы дать ей ответа на то, почему эти видения возникают. Но то, что происходило сейчас, вполне могло оказаться реальным. После ее концертов часто можно было подсчитывать жертвы. Хорошо, что она не раздавала автографов. Иначе люди передавили и перерезали бы друг друга в очереди за ними.

Закрыв глаза, она могла нейтрализовать оглушительный шум толпы, будто кто-то поднес морские раковины к ее ушам. В другой раз она могла бы заснуть прямо на мягком виниловом сидении автомобиля и слышать рокот волн, голоса русалок и еще неописуемые таинственные звуки, доносящиеся из склепа. Но сейчас не время спать. Ее ждет публика в концертном зале. Поздний вечер и ночь — самое время для ее работы. Такое создание, как она, может петь только в темноте.

Ноэль выпрямилась на сидении. Еще секунда, и шофер притормозит. А сейчас она может следить за своими почитателями, оставшимися шуметь на ночных улицах. За всеми теми, кому не хватило билетов. Она не могла сказать, что любит их всех. Точно так же, наверное, как и они не могли сказать, что любят ее. Скорее, они были опьянены ею, как наркотиком. И, к сожалению, действие она на них производила ни чуть не менее сильное, чем разрушающие и душу, и тело наркотические пары. Ноэль старалась не думать об этом.

Она смотрела за море неоновых огней и голов. Где-то там далеко за вспышками фото и видео камер она заметила незнакомца. Странно, как она вообще могла разглядеть его на таком расстоянии. Он как-то выделялся из толпы, хотя стоял в самом ее центре. Или, наоборот, позади всех? Нельзя было точно сказать. У нее голова пошла кругом оттого, что она долго смотрела на него.

Ее агент Кэролайн уже толкала ее в плечо, а Ноэль даже не чувствовала. Это же он. Вернее, один из них. Он пришел на ее представление. Он стоит среди толпы, но как будто возвышается над всеми людьми. Он отделен и от галдящих фанатов и даже от самой ночи, такая аура темноты сгущается вокруг него. Но она точно знала, что под капюшоном темной неприметной накидки скрывается такое прекрасное лицо, что ему могут позавидовать и небесные ангелы. Она не смогла бы назвать его человеком. А люди вокруг его как будто вовсе не замечали. И хорошо. Иначе, сорви с него кто-то капюшон, и поклонников у него стало бы куда больше, чем даже у нее.

Ноэль показалось, что под его плащом что-то мерно шевелиться, будто спрятанная под тканью громадная птица. Кречет, коршун или орел… Нет, что-то несравнимо большее. Размером, пожалуй, с человека. Даже с такого расстояния она различала легкий шелест. Будто других звуков вокруг и не было. Под его накидкой что-то мерно и загадочно шелестело. Это шуршание напоминало ей о крыльях.

— Ноэль! — это все же был голос подруги. Кэролайн теребила ее уже изо всех сил, будто красавица с золотыми кудрями была всего лишь тряпичной куклой, а не предметом поклонения для толпы.

— Да? — она нервно откинула локон со лба и оглянулась. В полутемном салоне автомобиля ее глаза светились ярко и загадочно. Кэролайн даже отшатнулась от этих глаз, устремленных в упор на нее. На миг ей показалось, что сквозь них просвечивает холод могилы.

— Я думала, что ты спишь, — пробормотала она.

— Я вечно сплю, — Ноэль издевательски усмехнулась, — возможно, это действие именно тех порошков, которые ты мне так активно поставляешь.

На миг ей удалось пристыдить Кэролайн.

— Только не усни на сцене, — все же попросила она с легкой долей сарказма.

— Я постараюсь, — Ноэль заметила, что подруга теперь отводит от нее глаза. Может, она заметила что-то? Какую-то вибрацию, доносящуюся из склепа. Ноэль знала, что ее глаза теперь выглядят так, будто это живые сапфиры вставили в мертвые глазницы мраморного изваяния. А еще они меняли цвет от синего до ярко-зеленого. Но это было еще не самое страшное…

При ее-то внешности ей не нужны никакие визажисты, гримеры и спецэффекты. А волшебные переливы ее голоса отлично бы звучали и без микрофона, и без музыки. Но такое для публики уже было бы слишком. Вот и сейчас Кэролайн невольно почувствовала себя раздавленной от золотистого тембра голоса Ноэль, как будто донесшегося из склепа, где драконы считают свое золотого и смеются эльфы.

Этот голос наводил на мысли о мрачной сказке, разворачивающейся прямо на улицах спящего города, о подземельях, где звенит драконье золото, о феях, танцующих в лунном свете, о других волшебных и опасных созданиях, из тайного народа которых, как будто вышла сама Ноэль.

Кэролайн ощутила, как ее сознание будто отлетает прочь под воздействием этого голоса, и погружается в бездну, полную троллей, злых духов и того же самого звенящего золота. Так можно запросто сойти с ума от общения с этим странным, красивым созданием с головой ангела, телом хрупкого подростка и голосом сирены. Лучше не разговаривать с ней вообще. И все же Кэролайн не смогла удержаться от еще одного вопроса:

— О чем все же твои новые песни?

— О том же самом, — равнодушно отозвалась Ноэль. Она всегда избегала говорить об этом напрямую. И таким образом и публика, и друзья, и пресса узнавали обо всем только в самый последний момент. Такая загадочность лишь потворствовала успеху. И все же ей хотелось знать. Как личный агент Ноэль она имела на это право.

— О чем все-таки? — она схватила тонкое запястье Ноэль и тут же пожалела об этом. Пальцы словно обожгло.

Ноэль спокойно высвободила руку и слегка нахмурилась. Казалось, она уже не ответит.

— О разбитом сердце, ангелах и склепе… — все же произнесла она. Так она отвечала каждый раз.

Тени на концерте

Я ищу разгадку, но во тьме

Эльфы лишь хохочут вкруг огня,

Злые фейри часто шепчут мне,

Будто тайна более страшна.

Крылья эльфов у свечи шуршат,

Это не волшебный мир, а ад.

Существа из мира фей так злы,

Что похожи сами на грехи.

Отдается в мире нашем этот смех,

И он отравляет мой успех.

Ей было нечего бояться. Каждый вечер мог быть ознаменован, как очередным триумфом, так и сокрушительным поражением. Другие думали об этом, когда выходили на сцену. Они нервничали и волновались. Звезды глотали таблетки экстази, чтобы не думать о том, что следующий час может стать началом их заката. Одна ошибка, один провал, и они больше уже не кумиры. Всегда найдется много талантливых конкурентов, готовых занять их место и стать даже лучше их. Но все они в итоге повторят судьбу первой и самой яркой звезды в мире. Судьбу Денницы. Равно, как и сын зари, они восторжествуют, а затем наступит очередь падения. И забвения.

Но разве миг славы не стоил всего? Неужели хоть кто-то не готов заключить договор с падшим архангелом, чтобы лишь на время ощутить себя на его месте? И не важно, что миг торжества не будет вечным. Главное, он будет.

Так думала когда-то и Ноэль. Все кумиры толпы, пусть и неосознанно, отдаются Люциферу. Все они жертвуют какими-то человеческими идеалами и принципами, чтобы побыть недолго на его месте. И точно так же с него скатиться. Но все они делают это по-разному. Большинство отдается дьяволу лишь морально, и лишь у храброго и безрассудного меньшинства, вернее лишь у редких единиц, хватает смелости подставить свое запястье под железное перо и расписаться собственной кровью на договоре с демонами. Она, скорее, относилась к последним. Ей смелости хватило. А еще над ней висел рок. Но об этом лучше было не задумываться.

И все же она не могла не задумываться о том, как легко дьявол завладевает умами тех, кого люди возвели на пьедестал. Он добивается того, чтобы они повторили его судьбу. Вероятно, он ревнует к чужой славе. А возможно так и был задуман мир. Если библейская история началась с восстания и падения Денницы, то ясно, почему в ней все до сих пор движется по кругу.

В первый вечер своего успеха Ноэль обреченно вздохнула, вспоминая о сыне зари. Любой успех в мире от него, не потому ли он так быстро кончается. Ее собственный вздох был подобен золотой вспышке. Она знала, к чему движется ее заря. К неизменному закату. Солнечный свет слит с Люцифером. Потухнет и то, и другое. А новый день начнется уже для других, чтобы потом точно так же померкнуть. Красота, обреченная на увядание, дана дьяволом. А бог спит и ни во что не вмешивается. Весьма удобная позиция. Ноэль не хотела быть ни с ним, ни с людьми. Она мечтала стать равной сверхъестественным созданиям. Это было мучительное желание, сводящее с ума. А люди внизу под сценой завидовали ей.

— Кто из вас готов продать свою душу дьяволу, чтобы оказаться на моем месте? — выкрикнула она в толпу, когда ее первый успех достиг апогея. Ее вызывающий крик потонул в восторженном реве фанатов. Они не поняли, насколько серьезно она говорила в этот миг.

Если бы в тот день нашелся хоть один желающий, то она бы тотчас отвела его к склепу, чтобы предложить ангелам вместо себя. Но в толпе не было никого, в чьих глазах она могла бы различить ту же одержимую страсть к темноте, которая направляла все эти годы ее семью. Возможно, только проклятая кровь самих Розье была родственна демонам. Ноэль не могла отыскать себе замены. Простые люди могли стать всего лишь жертвами, а не избранниками темных сил. А из семейства Розье никого кроме нее больше не осталось. Она была последней.

Ну и хорошо, если фамильное древо закончится на ней. Семейная ветвь оборвется, и где-то далеко в подземельях склепа наконец-то умолкнет манящий звон старинного золота. Больше не будет искушения для смертных. Или зло всегда найдет лазейку?

Если бы не она, то любой другой человек в мире был бы счастлив заложить свою душу, чтобы достигнуть в мире тех же вершин, что и она. Завидные места никогда не пустовали. А те, кто находились на них, чувствовали, как им в затылок дышат конкуренты. Дьявольская самоуверенность была присуща одной Ноэль. Но своим тайным зрением она могла подсматривать, как другие знаменитости не в ровню ей трепещут перед выступлением, опасаясь провала. Ее необычные друзья, которые лазали повсюду, как невидимки, доносили ей множество интересных слухов. Но Ноэль слушала вполуха. Это ее не занимало. Ведь сама она пока что на вершине Олимпа. Пожалуй, даже выше олимпийских богов. Но долго ли это продлиться? Ей стало все равно. И в этом была ее сила.

Она выходила на сцену с легкостью. И за спиной, как будто раскрывались крылья. Увы, их не было на самом деле. Было лишь призрачное ощущение того, что они есть. Но они не могли отрасти из ее лопаток у всех на виду, точно также как на ее глазах они вырастали из мрамора. Об этом никто не должен знать. Она глянула в темное зеркало у выхода на сцену и поднесла палец к губам, делая самой себе знак молчать. Мутное стекло, подернутое трещинками и паутиной, на миг озарилось ее неземным отражением. Казалось, что сказочное создание, выглядывающее из потустороннего мира, зловеще округляет свои соблазнительные губы и велит ей не говорить ни слова. Но зато петь она может. Петь о том же самом, о чем в разговорах ей придется молчать. Потому что куплеты песни могут быть восприняты всего лишь, как фантазия. Но она то знает, что это правда. И ее отражение знает. Вот, кажется, оно шевельнулось само по себе и лукаво подмигнуло ей. И это уже была не она, не Ноэль, похожая на молчаливого и величественного Денницу, а какая-то женщина из семейства Розье, затерянная столетия назад в фамильном склепе, возможно, давно замурованная там, и сама ставшая сверхсуществом.

Ее лукавство говорило само за себя. Ноэль привыкла видеть насмешливые и коварные взгляды призраков, и легко отличать сверхъестественных существ от простых людей.

На миг ей почудилось, что по паутинке на стекле ползет золотой паук с человеческими конечностями. Насекомое из склепа. Оно вплетало в мутную паутину дребезжащую золотую нить, так похожую на струну.

Ноэль быстро отвернулась и смело выступила из-за кулис в свет рампы. Ее приветствовали оглушительным шумом. Казалось, что все кругом взорвалось. А она ощущала себя на пустой сцене так, будто ее изолировали от мира.

Сейчас вступит музыка, и люди вокруг замолчат. Она потянулась к ненужному ей микрофону. Для нее он был всего лишь реквизитом, таким же, как мелкая часть декорации. Всего лишь атрибут ее лжи. Потому что ее собственный голос и без усилителя способен звучать в полную мощь.

На миг Ноэль удивилась, как она сама до сих пор не оглохла от того, какими криками ее встречают. Возможно, чтобы затронуть ее слух нужно было нечто большее, чем крики восторга, издаваемые сотнями глоток. Она знала, от каких звуков из человеческих ушей может хлынуть кровь. Эти звуки остались далеко в склепе. Звуки оживающего мрамора, шума крыльев и божественных, но опасных голосов.

Она никому не может об этом рассказать. Данная клятва и заключенный договор ей не позволят. Нельзя нарушать своих обязательств перед ними, чтобы не произошло чего-то более страшного, чем можно и помыслить. Но она может спеть. Это не запрещено.

И Ноэль запела, в миг завладевая вниманием ошалевшей публики, многочисленного рабочего персонала, прессы и даже вниманием тех, кого люди не способны увидеть. Но эти существа тоже были здесь, притаившиеся за занавесом, спрятавшиеся за креслами зрительного зала, качающиеся на люстрах, ползающие по шторам, лежащие на прожекторах. Невесомые, прекрасные, неуловимые и такие вредоносные, что словами этого было не описать. Они точили когти, делали пакости, нашептывали в уши людей коварные мысли. Красивые, маскирующие в себе какое-либо небольшое уродство и бесконечно злые, они стали бичом мира. Не будь у нее тайных покровителей, и они свернули бы ей шею за то, что она поет о них или хотя бы закусали до смерти. Они могли сделать все быстро, жестоко и незаметно, так, что люди не поняли бы, в чем дело. Они могли перекусить шнуры и опрокинуть на нее прожектора. Могли напугать человека до сердечного приступа. Могли столкнуть в пропасть. Так они и намеревались сделать с ней в начале. Но ее голос вдруг стал наркотиком и для них.

Как такое могло выйти, было необъяснимо. Даже ее покровители не гарантировали ей ничего подобного. Но это случилось. И теперь Ноэль понимала, что кроме галдящей человеческой публики, она сумела завладеть вниманием и сверхъестественных существ. При чем накрепко. Можно сказать, что они тоже стали ее поклонниками. Она чувствовала на себе их пристальные и заинтересованные взгляды. Их восхищение совсем не доставляло ей удовольствия. Скорее настораживало. От них нечего ждать хорошего даже тем, в кого они влюблены. Их манера выражать восторг всегда выливается в чем-то нехорошем. Зло рождает только зло. Но и сама Ноэль не уступала им. Она наблюдала, как люди реагируют на звук ее голоса, на ее появление на сцене, на ее почти адский шарм. И она понимала, что из-за нее будет много разбитых сердец, много несчастных случаев, много смертоубийств. Когда она замолчит, и восхищенные ею люди уйдут с концерта, на место восторга придет боль. Они поймут, что мир пуст без их золотого идола. И тогда безумие вдруг неслышно подкрадется к ним.

Ноэль прикрыла веки. Она знала, что такое безумие. Она пела о том, что сводит ее с ума. И вместе с нею это начинало лишать разума и других. То, что начиналось чарующей красотой, кончалось безумием.

Кто смог бы это объяснить? Такие существа были, но Ноэль не решилась бы задать им этот вопрос. Она ждала, что когда-нибудь они сами все скажут. А пока что она пела и получала от этого удовольствие. Ее голос разливался над залом, как мелодия, вытекающая из сказки. Но стоило лишь прислушаться к словам… и дрожь пробегала по коже. Волшебный голос пел о таких мрачных вещах. О крови, о склепе, о семье проклятых, заключивших договор с дьяволом, о страсти к мрамору, о том, как сливаются в объятиях смертное и бессмертное тело. О том, как страсть людей к сверхъестественным существам приводит первых к безумию.

— Хватит! — она ждала, что красивый и суровый голос над сценой скажет ей это. Но он молчал. И песня продолжалась. Никто не спешил остановить ее. Хотя в этом должна была проявиться божественная воля, не говоря уже о воле тех созданий, которые запрещали рассказывать о себе. Но вышло так, что замолчали и бог, и дьявол. Через искусство Ноэль была вольна открыть людям все. И это стало сокрушительным.

Когда пела, она чувствовала себя свободной. И все божественные тайны, о которых в разговоре нельзя даже заикаться, вдруг оказывались в ее власти. По своему желанию в песне она могла поведать людям обо всем. Но кто поверит ей? Те, кто поверят и проникнуться ее тайнами, могут погибнуть сами. Возможно, она рисковала не только собой, но и другими. Ноэль заметила лица, мелькнувшие в толпе зрителей, и они показались ей нечеловеческими. В отсветах прожекторов все выглядело так, будто поверх лица мраморной статуи накинули темный матерчатый капюшон. Но ведь глаза этих статуй были живыми. И издалека казалось, что они кровоточат или, по крайней мере, источают сверх яркое кроваво-рубиновое сияние. Такой эффект могли произвести лишь драгоценные камни, вставленные в мертвые глазницы каменного изваяния. Ноэль знала и про другой эффект. Что будет, если вырвать человеческие глаза и вставить их еще живыми в мраморные глазницы? Сможет ли сквозь них ненадолго, пока еще теплиться жизнь, выглянуть в мир демон, обитающий в скульптуре?

Статуи, воздвигнутые древним языческим божествами и еще более опасные статуи ангелов… Сейчас она уже не хотела ни петь, ни думать о них, но они как будто наблюдали за ней из зрительного зала. Бледные фосфоресцирующие лица мелькали то здесь, то там. Даже стайки духов куда-то ускользнули при виде этой зловещей красоты. Ноэль различала ангельские лица под рваными капюшонами. Это вполне могли быть фанаты, переодевшиеся, как на Хэллоуин, чтобы изображать персонажей из ее песен. Тогда их трюк был бы вполне безобиден. Но Ноэль ощущала опасность, исходящую от почти неуловимых фигур. Даже свет прожектора не смог бы высветить их из мрака, однако они светились сами по себе. Для этого им и нужны были такие невзрачнее накидки, окутывавшие тело целиком, наподобие хламиды, чтобы скрыть свечение их мраморной кожи.

Мрамор! Плоть и мрамор! Как отличить одно от другого? Ноэль прикрыла глаза. В свете рампы она сама казалась неземным созданием, но не настолько неземным, как они. Зал за сценой уже разрывался аплодисментами, а она чувствовала, как по телу пробегает легкая дрожь. Ноэль надеялась, что никто из зрителей в первых рядах не заметит, как она робеет при виде кого-то в толпе.

Они пришли за ней. Это было первой мыслью Ноэль и ее главным страхом. Они наконец-то выбрались из своего склепа, чтобы искать ее и заявились к ней на концерт. Нежданные гости в зрительном зале, вошедшие без приглашений, пропусков или билетов. Тени в толпе. Они пришли, как дьявол приходит в свой час за уже обещанной ему душой.

Их было семеро. И они не зря казались ей сделанными из мрамора. Она, живая и смертная, привлекала их куда больше, чем все создания из бессмертной расы. Можно сказать, что она была единственным связующим звеном между ними и миром людей. Если бы не она и ее талант, то дверь в этот мир для них была бы закрыта.

А теперь они оказались здесь. Так близко! И на миг она утратила контроль над собой. Ее ногти с нажимом впились в ладони. На сцену капнула кровь и, возможно, пробудила тех существ, которые обитают под сценой. Ноэль слышала их голодное шипение под пустующей суфлерской будкой. Для них капля человеческой крови была подобна сладкой ягоде. Но подобная рубину капля крови Ноэль возымела воздействие капсулы яда. Девушка слышала, как сверхъестественные насекомые, отведавшие ее крови, теперь бешено визжат, извиваясь, как в пламени. Ее кровь сжигала их, отравляла, заставляла агонизировать. Ну и пусть. Ноэль надеялась, что никто не заметит под балками сцены золотистую паутину, в которой гибнут животные точно так же, как сейчас никто не замечал ее смятения.

После выступления она не стала раскланиваться перед толпой, а просто ушла.

— Ты сумасшедшая! Сумасшедшая! — твердила за кулисами Кэролайн в полгола, так, чтобы никто из почитателей Ноэль, работавших за сценой, не услышал ее.

Зал за опущенным занавесом разрывался оглушительными криками. А Ноэль с равнодушным видом оглядывала кулуары. Парень по имени Ник, один из местных работников, приготовил ей цветы, огромный букет орхидей, но он был слишком робок, чтобы вручить его лично. Ноэль видела мысли в его голове, когда он неуверенно терся рядом, и они ее забавляли.

— Он уже в сетях, — шепнул чей-то голос над ее ухом, заставив Ноэль нервно обернуться. Позади она увидела только зеркало и свое красивое, зловещее отражение, будто жившее отдельно от нее самой. Уже не раз ей в голову приходила мысль, что из зеркала на нее смотрит сам Денница, принявший ее облик. Иногда отражение само лукаво подмигивало ей.

Но голос исходил от кого-то другого. Она догадывалась от кого. Теперь ей бы стало немного жаль Ника, если бы она не отмахнулась от этих слов, как от назойливой осы. Парень, вздыхавший по ней, был стеснительным, русоволосым и довольно миловидным. Он напомнил ей кого-то…

— Не вспоминай! — тут же шепнул голос в ее голове, будто дьявол перегнулся через ее плечо и зашептал ей в ухо.

Она и не хотела вспоминать, поэтому тут же отвернулась от Ника. Его цветы она тоже не возьмет. Пусть остаются вянуть возле ее гримерной или где-нибудь в подсобном помещении. Она не хотела поощрять его. Это могло бы плохо закончиться для юноши. Лучше не давать никому ложных надежд.

— Это плохо закончиться в любом случае…

Она снова отмахнулась от надоедливого бесплотного голоса над своим ухом, хотя знала, что он говорит правду. У нее есть только две возможности, как две карты вытянутые из одной и той же дьявольской колоды, она может либо поощрять подпавших под ее чары людей или сразу же отвергнуть их, но приведет это к одинаковому исходу.

— К смерти! — прошептала она вслух, и эхо собственного голоса показалось ей роковым. Она не боялась, что кто-то ее услышит. Это могло быть всего лишь слово из ее песен, но оно взывало к склепу, к могилам и к ангелам. Теперь, когда она глянула в зеркало, ей показалось, что сделанная из белого мрамора ангельская фигура склонилась над ее плечом, и каменные губы прильнули вплотную к ее уху, чтобы продолжать шептать… Что за наваждение?

Ноэль попыталась прогнать свои мрачные иллюзии и забыть о них, как если бы их не было совсем.

— Что ты говоришь? — Кэролайн не отходила от нее.

— Ничего, — Ноэль постаралась оставаться невозмутимой. С беспечным видом она кивнула работникам за кулисами и двинулась к своей гримерной.

— Куда ты? — взрывалась визгами за ее спиной Кэролайн. — А как же публика? Ты больше не выйдешь к ним? Они же разнесут весь театр. Ноэль…

Она обернулась, засунула руки в карманы джинсов и пожала плечами, легко изображая детскую наивность.

— Мне все равно.

Она старалась не замечать той гаммы свирепых эмоций, которая промелькнула на рассерженном лице Кэролайн. Ее подруга должна понимать сама, кумирам нужно прощать все. Даже самое безрассудное…

— И еще, — Ноэль все же отыскала взглядом Ника. Ей необходимо было оставить для него одно поручение. Об этом было неудобно говорить, и секунду она помялась. — Если ко мне явиться кто-то, кто угодно: мои друзья, мои поклонники, мои родственники… особенно последние, не пускай их.

Для другого такое предостережение прозвучало бы, как гром, но лучше Ника с этим не справиться никто. Мальчик готов был сторожить ее двери, как собака, однако поможет ли это? Ноэль вспомнила беломраморные лица, следящие за ней из толпы. Даже одно воспоминание о них пронзало мозг, как молния. Что сможет сделать простой смертный парень, пусть даже вооруженный до зубов, если в двери ее гримерной постучится мраморная рука, и стены всего здания дрогнут и затрещат от этого звука. Она знала, что ее так называемая родня способна сокрушить любые монументы, крепости или пирамиды. В прошлом они делали это. Когда еще не было на свете самой Ноэль, века тому назад, они легко крушили целые материки и цивилизации, не оставляя от неугодных им стран даже горстки пепла. Человеческие кости, материи и остатки строений крошились золой в их мраморных пальцах. Никакие стены ее от них не защитят. Если они могли сокрушить все раньше, то смогут и сейчас. Она только надеялась, что они еще немного подождут.

Семь статуй

Если его полюбишь

Ангелам вопреки,

Ты, детка, его погубишь

Проклятьем своей любви.

Кого небеса ревнуют,

И ангел в кого влюблен,

Тот людям лишь зло дарует,

Раз им приглянулся он.

Кого ревнуют небеса,

С людьми не счастлив никогда.

Ты им не ровня, поверь,

Ты в сердце ангелов, им

Нужна кровь того теперь,

Кто стать бы мечтал твоим.

Дорога к склепу. Сюда в итоге приходили все Розье. Найти путь сюда было их заданностью, переданной через генетическую память поколений. Склеп, затерянный в зарослях, ждал их. А они мучались всю жизнь, ожидая своей возможности прийти сюда. Зло и избранные злом тянулись друг к другу, как магниты. Как две половинки, разделенной когда-то монеты. И если эту монету соединить, то окажется, что ее цена — это существование всего мира.

Ноэль не знала, что ждет ее в склепе, но она туда пришла. Лишь позже она поняла, что место, о котором она прочла в старой потрепанной книге, передававшейся в их семье из поколения в поколение, для мира будто и вовсе не существует. Дорогу сюда могут найти лишь люди, носящие фамилию де Розье. Да и то не все из них, а только редкие избранные. В общем, так и было написано в книге. Просто она не верила в это до последнего момента. Она думала, что истории, овеянные легендами, в чем-то врут и преувеличивают истину. Оказалось, что они напротив ее преуменьшают. Едва она зажгла свою первую свечу в гробнице, она это поняла.

Райские голоса, раздавшиеся в тишине, наподобие дразнящего эха, отдались в ее сердце болью. Это заговорили они, те, кого она ожидала здесь встретить. Но она не думала, что они действительно существуют. До этого они говорили с ней лишь во снах. Они звали ее сюда с тех пор, как она появилась на свет. Уже тогда они знали, что она будет когда-нибудь принадлежать им. И вот этот час настал.

Ноэль пришла в склеп по собственной воле. Не только из чистого любопытства или из азарта, как это часто делали в прошлом члены семейства Розье. Они спорили и заключали пари с простыми людьми, что найдут проклятый склеп. Они жаждали доказать свою храбрость и из-за этого потом гибли те люди, с которыми они так неосторожно поспорили на разглашение божественной тайны. Ноэль не желала биться с кем-то об заклад, что она отловит в склепе дьявола или доказать свою смелость любыми другими способами. Она лишь чувствовала, что ее судьба дожидается ее здесь за закрытыми дверями старинной усыпальницы. Так и оказалось.

Едва она вошла, как зловещая тишина вокруг наполнилась шумом мраморных крыл, звоном золота и небесными голосами, твердящими о таких страшных вещах, что кровь застывала в жилах.

Ноэль уже знала, какие существа ее здесь дожидаются. Об этом ей пришлось узнать из семейных хроник и из обветшалых книг, затерянных на полках библиотек, которые никто будто не видел кроме нее. Странные помощники с детства манили ее туда, где можно было прочесть о главной тайне ее семьи. От прочтения подобных историй простые люди часто слепли, сходили с ума или заболевали весьма странными смертельными болезнями. Но она была из Розье. Ей все было ни по чем. Так она находила письма, запятнанные не только кляксами чернил, но и кровью, а также записи самоубийц, сделанные за миг до ухода из этого мира. Она верила, что над людьми, составлявшими их фамильное древо, уже стояли бледные тени ангелов в ожидании момента, когда смогут протянуть обреченным нож или револьвер. Один выстрел, один надрез и свидетели неземных тайн умирали, а записи продолжали жить. Из этих записей Ноэль узнала о многом. Ей было не страшно снимать человеческие черепа со стопки писем или раскрывать книгу, лишь один раз взглянув в которую люди теряют зрение. Она подолгу рассматривала фамильное древо, в котором не значилось ни одного имени сверхъестественного существа. Но эти создания были. С самого начала истории семьи они уже были рядом. Можно ли сказать, что сами Розье произошли от ангелов? Она в это не верила. Но генетическая память, заложенная поколениями, передавала ей совсем другие сведения. А еще были сны. Ноэль уже знала, что увидит в склепе. Но истина превзошла все ее ожидания.

Свечи вокруг не вспыхивали сами. Казалось, что они пылали здесь всегда. Крыло мраморного цвета задело одну из них, и Ноэль вздрогнула. Она готова была поклясться, что статуя ангела перед ней ожила. Всего одна статуя. Но ведь их должно быть семь.

Кто-то тронул ее сзади. Ноэль вздрогнула. Пальцы твердые, как камень, холодные и нежные ласкали ее талию. Над ее головой шуршало что-то тяжелое и огромное. Крылья! Мраморные крылья. Холодные мраморные губы целовали ее шею, и казалось, что по горлу пробегает змея.

— Последняя, — прошептал ангельский голос над ней. — Последняя из рода де Розье.

— И другой такой не будет. Все вы уникальны. Каждый по-своему, — уже другие руки коснулись ее лица, приподняли за подбородок, и Ноэль ахнула, увидев прямо перед собой живую великолепную статую. Ангел был намного выше ее. Возможно, из-за крыльев скрещенных над его головой он казался таким исполином. Изящная голова со змеящимися кудрями казалась всего лишь выкрашенной в цвет слоновой кости. Не мог же он и в самом деле быть мраморным. Ноэль смотрела на него с той же жадностью, с которой утопающий вдыхает последние глотки воздуха. Она поймала себя на том, что не может насмотреться на него, так он красив. Его губы, ресницы, глаза — все мраморного цвета. Все это только камень, которому резец скульптора придал идеальную форму перед тем, как статуя ожила. Но нет… Ноэль помнила по семейным хроникам, что статуи появились в склепе до того, как сюда пришли ваятели. И для самих скульпторов было таким же шоком увидеть здесь чудесные нерукотворные изваяния, как сейчас для нее. Они действительно жили. Все семь. Как и было написано в тайных архивах семьи, они оказались живыми. Семь мраморных покровителей рода де Розье. Семь ангелов. Или семь личных демонов? Читая чужие записи, она поняла, что ангелы существа ни чуть не менее страшные, чем демоны. Даже более. А тот, кто стоял сейчас перед ней и смотрел ей прямо в глаза, был, пожалуй, самым великолепным. А значит и самым опасным.

— Сетий! — она безошибочно угадала его имя, в миг отделив его от остальных. Он не был среди них самым старшим и сильным, но его исключительные способности почему-то делали его главным. Она не могла понять почему. Сама она видела в нем лишь одно превосходство над всеми — красоту. Но одновременно от него исходили соблазн и опасность. Он был, как райское яблоко, слегка подточенное ядом и червем. И знаешь, что оно отравлено, а не можешь удержаться от того, чтобы от него не откусить. Потому что такое наслаждение стоит гибели.

Сетий стал ее искушением. Он слегка кивнул, отдавая должное ее догадливости. И в его пустых мраморных глазах промелькнуло какое-то незнакомое чувство. Ноэль даже засомневалась. Действительно ли она догадалась сама, что это он. Или же память поколений так сильно отпечаталась в ее мозгу, что давала на все ответы сама. Они ведь с Сетием могли быть знакомы во множестве и множестве других жизней. Даже в самой небесной войне. Или это уже слишком? Ведь она всего лишь человек. Правда, чуть больше, чем обычный человек. Семья Розье слишком давно и слишком крепко спозналась с высшими существами, чтобы теперь ее члены могли считать себя просто людьми.

Сетий рассматривал ее при свете свечей. На миг ей показалось, что он сам изумлен тем, что видит. Шесть его мраморных собратьев обнимали ее сзади, глади обнаженные руки, плечи, шею. Холодные белые пальцы скользили по ней, как могильные черви. Мраморные крылья шуршали над ее головой, и от их шелеста можно было сойти с ума. А Сетий смотрел на нее так холодно и внимательно. Казалось, что он видит ее душу.

— Мы любим тебя, — шептали другие. Она не могла выделить из общего хора отдельные голоса. Но она знала всех ангелов по именам. Вернее, она знала те имена, которыми они стали называть себя уже здесь на земле. Их настоящее имя и шипящий ангельский язык был ей неведом. Сейчас, оказавшись в их кругу, вместо страха и неприязни она вдруг начала ощущать умиротворение. Мраморные объятия оказались такими приятными. Больно становилось лишь при мысли о том, что до нее они также обнимали и целовали других. Слишком многих. Всех, начиная от самых первых поколений их проклятой семьи. Ангелы любили их всех. Всех ласкали. Всем давали в подарок какой-то особый талант. Всем признавались в любви. И всех подводили.

При мысли об этом Ноэль вздрогнула. Любовь ангелов это первым делом предательство. Она должна не забывать об этом. Ведь члены ее семьи давно научены горьким опытом. Но разве при взгляде на живое и довольно сексуальное изваяние можно хоть о чем-то не забыть. Мраморные белые одеяния в складках чем-то напоминали рясу или бесформенную хламиду. В таких одеждах никого не соблазнишь. И в то же время от них веяло не только странным изяществом, но и почти ощутимыми волнами эротизма. Красивые ангельские головы были совершенны. Крылья занимали почти все пространство. На миг ей показалось, что мраморная краска с них сошла, и она видит существа, спустившиеся с небес.

— Мы знаем, чего ты хочешь, — шептали они, передавая Ноэль из одних объятий в другие. Она растворялась в мраморных руках, то в первых, то во вторых, то в третьих… и снова по кругу. Каждый спешил обнять ее нежнее другого и долго ласкать, оставляя на живой коже следы могильного холода. Эти ласки напоминали танец. Ноэль ощущала себя танцующей в круге мраморных скульптур. И они танцевали вместе с ней. Странно, но ей было все равно, что они находятся в гробнице, что рядом саркофаги, могильные черви и разлагающиеся под пластами земли трупы ее предков. Ей было все равно, что ее новые возлюбленные только что сошли с могил. Она чувствовала себя опьяненной.

Где-то звенело золото, казалось, в недрах самой земли. Звуки были притягательными и манящими. Но голоса ангелов оказались еще слаще. Они обещали больше, чем может дать золото, и пьянили сильнее, чем даже колдовское вино.

— Твое сокровенное желание давно нам известно, — нашептывал кто-то, а Ноэль лишь смеялась, вертясь в объятиях ангелов. Хотя нужно было, наверное, уже тогда различить оттенок яда в сладком голосе.

— Твое желание — величие, — прошептал Сетий. Он обнимал ее реже всех, но, кажется, именно он был сильнее всего ею потрясен. Скорее всего, она напомнила ему его господина Денницу, под знаменами которого он восстал. Отсюда и страх прикоснуться к ней, как если бы она была солнцем.

— Величие в мире смертных, — он хотел коснуться ее лица и не смог. Светящиеся бледные пальцы застыли возле ее щеки. Ноэль испугалась, что сейчас статуи перестанут быть живыми, они снова замрут, а она останется зажатой в мраморных объятиях и погибнет. Но для гибели было еще слишком рано. Обычно семеро из склепа придумывали для своих любимцев куда более изощренный путь к смерти. А губили они всех. Ноэль не могла оторвать глаз от мраморного лица ангела.

— Я хочу не этого, — возразила она. — Я хочу петь…

Но он приложил палец к губам, и она вдруг ощутила, что не может больше даже говорить.

— Мы дадим тебе все, что пожелаешь, — это зашептали хором уже другие. — Все, что хочешь, лишь пообещай нам одну ведь.

Одну вещь. Но какую? Ноэль сомневалась, что они попросят ее лишь о любви. Обычно им нужно было другое. Но это и так уже принадлежало им. Учитывая то, что она из Розье и унаследовала проклятие своего рода, то заключение сделки это всего лишь формальность. Она и так принадлежит им.

— Я знаю. Вы хотите мою душу.

Это давно была непреложная истина, но Сетий усмехнулся так, будто она сказала что-то невероятное наивное. На самом деле бледные губы лишь слегка шелохнулись, а, казалось, они смеются, напоминая чем-то ожившего ядовитого червя. Но ведь это только иллюзия, рожденная светом свечей. Сетий так прекрасен.

— Нет, — он склонился над ней так, будто хотел поцеловать, но на самом деле лишь приблизил губы к мочке ее уха, чтобы шепнуть. — Душу твоего возлюбленного.

На тот момент условие не показалось ей страшным.

Розы с могилы

Сегодня ее день. А вернее сказать ночь. Потому что она выходила на сцену только ближе к ночи. И это опять ночь ее триумфа. Снова и снова. И этому не будет конца, если верить ангелам…

Но можно ли им верить? Ноэль знала, что конец есть у всего, не считая историю склепа семи ангельских статуй. Один рассказ о них мог бы длиться вечно. Это хроники семейства Розье можно было бы пересказывать без конца. А ее сегодняшнее выступление уже было окончено. Ноэль отстраненно наблюдала, как рукоплещут ей зрители. На сцену уже выносили цветы: какие-то от уже известных ей поклонников, другие от незнакомцев, только недавно восхитившихся ею. Наверное, ее фанаты опустошили ни один цветочный магазин. От стойкого аромата роз и орхидей могла бы закружиться голова. В другой раз. Но не в этот. Сегодня Ноэль ощущала себя в прострации. Она стояла здесь, на сцене, но чувствовала себя так, будто ее здесь нет. Ее душа, как будто осталась в склепе, откуда она сама только недавно ушла. Наверное, это начало конца. Это странное чувство его уже ознаменовало. Ноэль уже читала в семейных хрониках, что именно так чувствуют себе те, чей триумф вот-вот сменится провалом. Она не хотела в это верить.

Кто-то протянул ей розу, и Ноэль машинально приняла ее. Всего один цветок на очень длинном стебле. Он показался ей роскошным. Даже более роскошным, чем пестрые цветочные композиции, которые ей только что преподнесли. И в то же время от темно-красной розы повеяло холодом и дождем. Наверное, ее несли под дождем, чтобы доставить сюда. Карточки на стебле не было. Да, и зачем. Один цветок это ведь так скромно. Такой подарок смог бы преподнести ей Тодд…

— Не думай о нем! — тут же завопили голоса в ее сознании, и Ноэль их охотно послушалась. Она не хотела вспоминать ни о золотистых бровях над голубыми глазами, ни о коже гладкой, как лепестки цветов, ни о крови на ней, красной, как это роза.

Она вдохнула аромат и невольно представила себе кладбище, дождь и могильных червей. Мысли сами проникли в голову, как эти черви. Она ведь даже не успела рассмотреть того, как подарил ей розу. Рука, протянувшая цветок, исчезла в толпе. Показалось ли ей, что кисть руки была прикрыта точно такими же лохмотьями, какие надевают ее ангелы перед тем, как выйти из склепа в мир смертных. Им нужно было скрывать свои крылья. А Ноэль успела заметить язвы на чьей-то коже. Почти следы разложения. Странно, она не ощущала рядом присутствия больных или зараженных. Ангелы научили ее распознавать людские недуги и даже лечить их. Они могли замедлить смерть или напротив призвать ее. Сама Ноэль была застрахована от любой заразы. Поэтому она не боялась прикасаться к подаренным неизвестно кем вещам. Даже во время эпидемии она была бы неприкосновенна для болезней, как статуя. Впрочем, как и для несчастных случаев. Упади сейчас на нее прожектор, и ангел оттолкнул бы ее. Так быстро и стремительно, что никто не догадался бы, в чем дело. А все дело в том, что она слишком ценна для потусторонних сил. Ноэль не сомневалась в этом. Поэтому она привыкла ничего не бояться.

И ей следовало бы давно уже привыкнуть воспринимать поклонение, как должное. Ее орбита вращения это роскошь и восторг. Взять хотя бы цветы. Гладиолусы, георгины, канны, хризантемы и пионы. А также розы всех сортов и оттенком. Она тщетно искала глазами букет неувядающих алых роз, присланный из склепа. Роз, которые гибнут на солнце, но вечно живут в ночи, и под пышными лепестками которых шипов больше, чем бутонов. Их невозможно было заметить за общим многоцветием. Ноэль была уверенна, что только что подаренную алую розу принес не кто-то из ангелов. Тогда как же объяснить тот странный мрачноватый восторг, который она испытала от подарка. От него повеяло холодом, но она просто не могла от него отказаться.

Целые букеты уже унести. Их было просто негде выставить. На сцене не хватило бы места, чтобы вместить столько цветов. Корзины с орхидеями и лилиями высотой от пола до потолка заняли бы целую цветочную лавку. И даже они были не самыми роскошными, а тут вдруг всего одна роза, но она показалась Ноэль самой восхитительной. Почему?

Невольно она потянулась к цветку.

— Не трогай! — завопили голоски гномов в ее голове и тут же им завторили другие одной ей слышимые голоса. — Цвет крови, цвет любви. Огонь, смерть, любовь — вот цвет твоей розы. Любви без крови не бывает.

Она приняла розу и крепко сжала. Пьянящий аромат заполнил ноздри. Даже розы не пахнут так сладко. Так могут пахнуть разве только цветы, принесенные из бездны Денницей, но это была обычная роза. Только очень уж роскошная. Такого пышного и ярко-красного цветка Ноэль еще не видела.

— По цвету ведь, правда, очень похоже на кровь?

Конечно, этого голоса не слышал никто кроме нее, но она все равно кивнула. А потом наклонилась к розе и вместо того, чтобы вдохнуть аромат коснулась губами ее лепестков. Что на нее нашло? На ощупь лепестки были как бархат. Подгнивший и изъеденный червями бархат… Что за мысли полезли ей в голову, а вместе с ними и воспоминания. Свежесть весны, тепло солнца, волосы юноши, по цвету напоминавшие золотящуюся в солнечных лучах рожь, его первые поцелуи, свежие, как роса, его музыка, его стихи… его окровавленные пальцы, касающиеся гитарных струн. Ноэль прикрыла веки, так, что ресницы коснулись щек. Она будто приняла наркотик, вызывающий галлюцинации, и теперь опасалась, что кто-либо увидит ее расширившиеся зрачки. Это было невозможно, толпа и оркестр находились далеко, но если б только они видели то же, что и она. Ее сознание засосал мрачный круговорот. Она будто неслась вперед по черному адскому тоннелю, вот статуи ангелов, и черви ползают по ним, как по трупам, а потом мраморные глаза раскрываются, шевелятся каменные крылья и слышится звон золота. Сетий ступает по гниющим трупам, он забирает души. Ноэль должна принести чью-то душу ему в дар, чтобы он наделил ее талантом. Он протягивает к ней свою мраморную длань, чтобы вырвать бьющееся сердце из ее груди, как он делал со многими до нее, но она подставляет Тодда. Ангел требовал жертвы, и он ее получил. На могиле юноши-самоубийцы никто не плачет, но там растет роза. А вокруг нее одни черви. Черви едят ее лепестки точно так же, как его юное мертвое тело.

Это та самая роза. Ноэль вскрикнула. Не только от воспоминаний, от боли. В ее ладонь что-то вонзилось. Шипы! Как же она не заметила их раньше. Острые, крепкие, колючие шипы. Они оставили на ее ладони множество кровоточащих ранок, подобных стигматам. С трудом она разжала пальцы и выпустила цветок. По стеблю струилась кровь, яркая и вязкая. Казалось, что шипы упиваются в ней. Ноэль смотрела на плавно падающий к ее ногам окровавленный цветок и не сразу смогла расслышать аплодисменты. Толпа ревела, и не от ужаса, это был восторг.

Ноэль с трудом вздохнула. Конечно же, зрители приняли все за продуманный трюк. Роза и кровь. Разве это не ее готские символы. Теперь все в восторге. Кроме нее. Крики нарастали, а она смотрела на брошенную розу. Капавшая с ее шипов кровь образовала крошечную лужицу у огней рампы. Цветок казался сломанным и растоптанным, совсем как погубленный возлюбленный.

Ноэль больше не могла смотреть на него. Она резко развернулась и ушла за кулисы, не взирая на рев толпы. Как бы фанаты не требовали, она не могла вернуться. Не могла еще раз посмотреть на цветок. Цветка, честно говоря, она и не видела, вместо него ей мерещилось окровавленное тело из разрытой могилы. Его тело.

Тело юноши по имени Тодд, которого когда-то она любила.

Отзвуки ночи

Ей казалось, что в струях дождя мелькают иногда золотые нити. Такие же золотые, как в склепе семи ангелов. Там даже дождь шел золотыми монетами. Но здесь в гуще дождя проблески золота напоминали однотонную радугу или игру фей.

Роскошь. Ты создана для роскоши, всегда шептали ей ангелы. Она уже сомневалась в этом. Так же они, наверное, говорили и всем, кто приходил в склеп до нее. Они осыпали своих избранных золотом и отнимали души. И многие смертные были бы рады согласиться на такой обмен, считая его выгодным, до тех пор, пока не узнавали, что это такое — остаться без души. Ноэль уже познала эту радость с лихвой. С нее было довольно. За ее плечами, как будто выросла черная тень, выпивающая из нее все наслаждение жизнью. Ей принадлежало все, но ничем она не могла наслаждаться. Все стало пустым. Как все же хитро устроен этот капкан, сделка с дьяволом, с одной стороны ты все получаешь, но с другой будто и не имеешь ничего вообще, потому ничего более не доставляет тебе радости.

Она уже почти забыла, как это прекрасно — наслаждаться чем-то простым. Запахом скошенной травы, свежестью дождя, переливами радуги. Вот настоящая роскошь, живая роскошь земли, а мертвое золото пусть остается в склепе под землей. Так легко оттуда вырваться, если захочешь, и ангелы не удержат…

Она подставила руку под струи дождя, ожидая ощутить живительную влагу, но на ладонь вместо капель как будто упали тяжелые червонцы. Ноэль заметила, что на ее пальцах собираются капельки крови, а не дождя, и убрала руку. Маленькие фейри плясавшие в лужицах ничем не могли ей помочь. Она могла видеть их, но не могла обратиться к ним с просьбой. Ей хотелось бы сейчас танцевать под дождем так же беспечно, как они.

— Ноэль Розье! — кто-то окликнул ее со стороны улицы. Статный молодой человек приближался к черному ходу. Как он заметил ее под дождем? Наверное, ее кудри светились в темноте, и он ее узнал. Ноэль смерила его взглядом. Довольно привлекателен. Он шел быстрой пружинистой походкой и, похоже, так спешил, что даже отсутствие зонтика его ничуть не смущало. Она узнала его. Кажется, его звали Дэниэл, и раз или два она уже видела его в компании журналистов.

Хорошо, что это оказался он. А то на секунду ей показалось, что она снова видит Тодда, который спешит к ней под проливным дождем, а в его светлых прядях путаются земляные черви.

— Можно попросить у вас автограф? — Дэниэл уже рылся в карманах в поисках ручки и блокнота, а ей все еще казалось, что она видит руки, по которым вместе с дождевой водой стекают багряные струи. Кровь и порезанные вены. Струны в крови. Она прикрыла глаза.

Дэниэл смотрел на нее восхищенно и слегка изумленно. Нужно было сказать хоть что-то, но она не стала тратить слов. Лишь молча взяла перьевую ручку и вывела свое имя. Ноэль де Розье. Она надеялась, что дождь не успеет смыть чернил. Дэниэл вместо того, чтобы скорее спрятать блокнот все еще смотрел на нее. Всего лишь еще один ее почитатель. Она не должна была придавать этой встрече особое значение. Ноэль попыталась заставить себя слегка улыбнуться.

— Прощайте, — произнесла она, хотя почему-то была уверена, что они еще увидятся.

Ему не хотелось уходить. Он стоял под дождем, но как будто не замечал того, что влажные струи стекают ему под воротник. Ноэль знала, что здесь за углом его ждет машина. Она легко могла читать его мысли. Он хотел позвать ее с собой, пригласить в какой-нибудь ресторан или хотя бы проводить до дома, если она позволит. Но она этого не хотела и уже собиралась мысленно дать ему понять, что отклоняет предложение. Обычно с людьми это всегда срабатывало. Они должны были понимать ее желания без слов, это еще один дар ангелов. Но в этот раз ей не пришлось его применять. Кто-то заставил Дэниэла отвернуться от нее еще до этого. Она его не видела, но ощущала давящее присутствие рядом потусторонней силы. Именно эта сила, сформировавшаяся в прозрачное крылатое существо, заставила ничего не подозревавшего Дэниэла развернуться и уйти. Позже он так и не сможет понять, почему это сделал. Ведь его мечта находилась так близко. На расстоянии вытянутой руки. Ноэль старалась не коснуться его пальцев, когда возвращала ему блокнот. И все же она была рядом. Его мечта, его звезда, его наваждение.

— Ему плохо из-за тебя, — шепнул голосок над ее ухом.

— Я знаю, — Ноэль отмахнулась от пикси. Она действительно все видела и понимала даже без подсказок потусторонних сил. А вот Дэниэл жил и не знал, что одно прикосновение к мечте может его погубить. Наверное, это Сетий заставил его уйти. Он тоже ревностно охранял свою звезду. Даже с чуть большим усердием, чем другие ангелы из склепа. Он не был среди них первым, но главным можно было счесть только его. Во всяком случае, самым сильным. Или же самым агрессивным. Ноэль так и не могла понять, какие именно качества делают Сетия главным из семи. Возможно, и сами они тоже не смогли бы дать этому объяснение. Он словно был квинтэссенцией всего того зла, что творилось в склепе на протяжении столетий и за его пределами. У Ноэль заболела голова. Так всегда случалось, если она слишком долго думала о склепе и старалась найти разгадку всему тому, что происходило в нем. Это было настоящей головоломкой. Ее лоб сдавливало, как стальным обручем от этих раздумий. Так лучше и не думать об этом вообще. Но она не могла. Ей хотелось знать все.

— За это ты и погибнешь, — шепнул все тот же настырный пикси, забравшийся к ней на плечо и незримо притаившийся в волосах. Какой надоеда.

— Я уже погибла, — невозмутимо констатировала Ноэль. — Как и все, кто заходят в склеп. Точно так же, как и все, кто рождаются, когда-нибудь умрут. Человеческая жизнь с самого своего начала движется к финалу. А каждый, кто приходит к ангелам, сознательно приносит им в жертву свою жизнь. Окончательная гибель это лишь вопрос времени.

Пикси недовольно хмыкнул. Возразить на это ему было нечего. Истина горька и однообразна, но с ней не поспоришь. Ноэль уже смирилась с тем, что человеческая жизнь это клише. У тех, кто пришел в склеп, оно становилось чуть более ярким и замысловатым, чем у прочих людей, но все равно неизменным. С этим надо было смириться, но она не могла. Хотя в склеп приходили многие до нее, и точно так же, как ее ангелы наделяли их талантами, одаривали и любили. Многих и многих, мириады заблудших душ, коим несть числа. А она все равно хотела считать себя единственной.

Статуя под дождем

Дэниэл не хотел уходить. Он так и не понял, что же заставило его отойти от нее. На все тело, как будто навалилась свинцовая тяжесть. Такого с ним раньше никогда не было. Когда он отошел от дверей концертного зала, то явно был не в себе.

Его мечта находилась совсем рядом. Его мечта?! Когда это Ноэль Розье успела стать его мечтой? Он уже и не помнил. У него позади осталось так много несбывшихся мечтаний, что он уже перестал относится к ним серьезно. Мечта так мечта. Еще одна в длинной череде других. С единственной только разницей. Ноэль не только его мечта. С недавних пор она стала мечтой всего человечества.

Он хотел только написать о ней статью и всего, но… он увидел ее, услышал ее голос, ощутил нечто волшебное, исходящее от нее, и что-то изменилось. Из охоты за очередной сенсацией Ноэль превратилась в наваждение. Он даже попросил своих сотрудников не подслушивать больше под дверями и не следить за ней. Ему не хотелось, чтобы ее застали за чем-то порочным. Это нарушило бы иллюзию совершенства, которую ему хотелось сохранить.

И что в ней такого особенного, в этой Ноэль?

Прошло уже несколько недель, а статью он так и не написал. Непозволительная для него медлительность. Но он испугался, что, расхваливая ее, перегнет палку. Его нанимателям это бы не понравилось. Больше всего им не нравилась растущая популярность юной звезды. Наверное, лишь потому, что из-за нее поддерживаемые ими любимцы отошли в тень. И теперь Дэниэл должен был раскритиковать конкурентку, найти в ней хоть какие-то недостатки. Но что делать, если недостатков не было. Он же не мог просто выдумать их.

Другие смогли бы, но Дэниэл оставался честен. Хотя из-за этой честности чаще всего у него появлялись лишь проблемы.

Он уже отошел на несколько кварталов от концертного зала, а золотистый голос Ноэль все еще звучал в его сознании. Казалось, что кто-то поднес к его уху раковину, в которой вечно поет сирена. Это глупо, ведь концерт давно уже окончен, диски с ее записями нигде не включены, и все равно даже воспоминание об ее голосе перекрывает все окружающие звуки.

Дэниэл остановился, чтобы посмотреть за игрой уличного музыканта. Именно посмотреть, а не послушать. Никакой другой музыки после концерта Ноэль он просто не воспринимал. А ведь он никогда не был поклонником тяжелого рока, металла или любой другой современной эстрады. Он предпочитал классическую музыку, и смычок, двигавшийся сейчас по струнам скрипки, должен был бы привлечь его куда больше. Но он даже не полез в карман, чтобы бросить мелочь в раскрытый футляр, лежащий на тротуаре. Его не тронуло даже то, что музыкант играет прямо под моросящим дождем. Прохожие убегает, прикрыв головы зонтиками или пакетами, а он продолжает играть, как ни в чем не бывало. Хотя ему бы сейчас не помешал дождевик.

Дэниэл и сам удивился тому, что гуляет ночью в пальто и без зонта. Он даже забыл, где оставил свою машину. Странно, но после короткой встречи с Ноэль он будто получил удар по голове, и сам уже не знал, куда идет и зачем. Бывает же! Он остановился недалеко от скрипача, но протяжная музыка лишь слегка достигала его слуха. Музыкант был молод и плохо одет, спутанные волосы почти полностью прикрывали лицо. Можно было рассмотреть лишь бледную гладкую щеку, припавшую к деке скрипки. У него была нежная кожа, совсем как у девушки, но это был юноша. Должно быть, красивый.

Дэниэл нахмурился. Почему теперь ему хочется сравнить с Ноэль всех. Развязность мальчишки и красота женщины — это ее сочетание. Ангельское сочетание. Зачем привязывать его и ко всем остальным людям, которые поют или играют?

Отблески ламп, зажженных в далеких домах, и неоновые огни высвечивали в струях дождя что-то золотистое. Мелкие капли, оседающие на плечи скрипача, переливались наподобие жемчужин. Казалось, что чья-то нечеловеческая рука швырнула в струи дождя пригоршню перламутровых бликов.

— Дождь — это слезы ангелов, — произнес чей-то чистый и нежный голос за его спиной, и Дэниэл взволнованно обернулся, ожидая увидеть за своей спиной Ноэль. Какое-то время его не оставляло впечатление, что она стоит рядом и точно также наблюдает за скрипачом, но, конечно же, ее рядом не было. Только круглый дурак мог вообразить себе обратное. Наверняка, она сейчас развлекается где-нибудь со своей компанией. На банкете, устроенном после концерта или в каком-либо ночном клубе для элиты. У нее, конечно же, огромная компания, состоящая не только из людей, с которыми она сошлась на работе, но и из многочисленных почитателей. Он для нее лишний.

Дэниэл почувствовал, как струи дождя скатываются по шее и бегут ему за воротник. Щекочущий поток пробежал по позвоночнику, замочил рубашку. Так недолго и подхватить простуду. Дэниэл удивлялся, почему скрипач не уходит. Ведь дождь становится все сильнее. На улице стало холодно. Так как же он этого не замечает. Вечер тоже оказался неприбыльным. Раскрытый футляр на тротуаре был почти пустым, не считая нескольких мелких монеток. Возможно, Дэниэлу лишь показалось, что он видит, как на внутренней обивке блестит один крупный золотой червонец. Сейчас ведь таких монет просто не производят. Золото явно высокой пробы и странной чеканки. Как оно блестит. Или это только отблеск от фонарей? Ночные огни могут преображать вещи, придавая им нечто сказочное.

Дэниэл вдруг заметил, что он не единственный слушатель. За углом притаился некто. И он так же внимательно наблюдал за скрипачом, ловил каждое движение смычка, каждый звук, но близко не подходил.

Дэниэл попытался рассмотреть его внимательнее и в тот же миг ощутил себя близоруким. Того, что он видел, просто не могло быть. Должно быть, это просто игра света и тени. Слушатель за углом показался ему целиком белым, будто облитым мрамором. Даже бежевая накидка с капюшоном не могла бы создать такого эффекта. Слишком длинные и такие же белые уши были навострены. Он будто не слушал, а подслушивал, и боялся, что его застанут за этим занятием. В то же время, как жадно он внимал каждому звуку. Дэниэл заметил что-то шевелящиеся за его спиной. Вот это уже, правда, напоминало наполовину скинутую с плеч накидку. Наверное, так оно и было. Только издалека это было так похоже на шелестящие за углом крылья. Дэниэл обратил внимание на руки с острыми ногтями, лежащие на ребре стены. Издалека они напоминали облитые мелом птичьи лапки. Только уж слишком большие, даже для хищной птицы.

Если бы он когда-либо принимал наркотики, то решил бы сейчас, что это их воздействие. Он даже заподозрил, что ему что-то подлили в херес, который он вечером пил. Во всяком случае, то, что он сейчас видел, не могло быть настоящим.

Дэниэл поспешил отойти и лишь потом подумал о том, что это было некрасиво: слушать музыку и не найти для игравшего хотя бы несколько мелких монет. Нужно было вернуться и положить что-нибудь в раскрытый футляр. Заодно он мог и развеять свою иллюзию насчет золотого червонца. Наверняка, если глянуть с более близкого расстояния, то его там не окажется. Это была лишь игра отблесков. Он должен был убедиться в этом.

После минутных раздумий Дэниэл свернул обратно. Он отошел совсем недалеко и отлично помнил, куда идти, но внезапно понял, что заблудился. Вот он тот самый переулок, в который он пошел и небольшая площадь, уже знакомый ему навес над антикварным магазином, но никакого музыканта рядом нет. И за углом уже не прячется никакой бледный слушатель. Значит, он свернул не туда. Дэниэл сделал еще одну попытку, но результат оказался тот же. Он ходил кругами. Любая выбранная дорога очень быстро приводила его назад.

Дождь все не кончался, но музыка уже не звучала. Из-за угла больше не подсматривал некто, похожий на бледную тень. А ведь еще недавно он стоял там, весь белый. Так со стороны может выглядеть лишь тот, кто только что сбежал из сумасшедшего дома. Отсюда и странные манеры, и белый балахон с обрывками ткани за спиной, вполне вероятно прежде служивший смирительной рубашкой. Невольно Дэниэл содрогнулся. Что если какой-то пациент действительно сбежал из дурдома и теперь разгуливает по ночным улицам. Он ведь может кого-то убить. Он вполне мог схватить и утащить в переулок скрипача. И что произойдет там дальше? Не задумываясь, о собственной безопасности Дэниэл подошел к углу, за которым прятался странный незнакомец. Там, конечно же, уже никого не было. Но над затейливым цоколем на ребре стены остались глубокие отпечатки, как будто по камню прошлись чьи-то когти. Это так напоминало царапины. Дэниэл обуздал неожиданный порыв приложить к ним руку. А так хотелось прикоснуться… Он едва смог сдержаться.

Проходя по тротуару, он неожиданно заметил в лужице блеск золота, наклонился и ничего не обнаружил. Никакого золотого червонца на дне лужи, конечно же, не лежало. Разве золото может валяться в грязи? Да, и вообще в современном веке его не пускают на отливку монет, только на украшения… Глупо думать, что музейная редкость окажется в кармане попрошайки. И все-таки он видел.

Неожиданно Дэниэл уловил в воздухе аромат. Как будто запахло лилиями. Приятный запах смешивался со свежестью дождя. Так пахнут цветы, окропленные утренней росой. Цветы с могилы. Почему он вспомнил сейчас именно о тех цветах, которые растут на кладбищах?

Какое-то колебание света и тени опять образовало смутный силуэт впереди. Он тоже был абсолютно белым, но странно неподвижным. Неуверенным шагом Дэниэл двинулся к нему. Он опасался стать жертвой какой-либо галлюцинации. Он даже протер глаза, чтобы видеть четче, но силуэт впереди оставался неподвижен, можно даже сказать незыблем, как монумент. Сравнение пришло к нему в голову раньше, чем он понял, что перед ним статуя. Всего лишь статуя. А он ожидал увидеть живое и невообразимое существо.

Вопреки его ожиданиям под дождем возвышалась гордая, стройная и абсолютно неживая скульптура херувима. Роскошные оперенные крылья простирались за гладкой спиной. Босые ступни касались тротуара, как пьедестала. Он еще ни разу не видел статую без постамента, но она все равно была выше его ростом. Каким величавым был этот ангел. И он взирал на мир, как будто смеясь, холодно, отстраненно и даже с лукавством. Как резец скульптора может придать такое выражение пустым глазам изваяния? В сочетании с коварной улыбкой эффект получался и вовсе отталкивающим. И все равно ничего более красивого Дэниэл не видел за всю свою жизнь.

Он заметил, как дождевые капли оседают на рукава и крылья ангельского изваяния. Коснувшись мрамора, они начинали блестеть, как драгоценные камни. Ему показалось, что вот-вот они превратятся в настоящие алмазы. Он даже хотел подставить руку, чтобы поймать их, когда они будут скатываться вниз. Так можно стать богатым за одну ночь, но кто-то за его спиной пропищал:

— Не смей!

Дэниэл, сам того не желая, послушался тоненького голоска. Голос гнома, так бы он его охарактеризовал. Писклявый и настойчивый. Такому сложно что-либо возразить.

Молодой человек в последний раз посмотрел на скульптуру. Дождевые струи теперь уже касались ее лица, скатывались по щекам, как настоящие слезы. И казалось, что ангел плачет.

— Плачет обо всех тех, кого ему пришлось бросить там, на небесах, чтобы оказаться здесь, на земле, среди порождений ночи, — этого уже никто не сказал. Но и сам Дэниэл не смог бы до такого додуматься.

Ему даже не показалось странным то, что струи дождя не касаются лба, бровей или изящных губ, а только глаз и щек. Это могло быть только совпадение.

Он уходил, а капельки дождя все еще сверкали на одеянии мраморного ангела, действительно напоминая блеск драгоценных камней. Может быть, так оно и было, но он уже не хотел вернуться, чтобы это проверить. А тоненькие требовательные голосочки все еще верещали за его спиной о том, что он прикоснулся к запретному, и теперь ему остается лишь пенять на себя.

Воспоминания

Великое искусство можно создавать, только пережив великую боль, так говорили они, и это была правда. Но какую жертву они потребовали. Ей было все равно, она заплатила, и теперь ее голос стал голосом сирены, все это признали. Однако на самом деле он принадлежал ей от рождения. Он просто раскрылся только сейчас, после того, как кровь окропила струны. Совершенная музыка, идеальные и звучные куплеты песен, все это ее сочинения. Она сама создала все это, и в то же время лишь отчасти чувствовала себя творцом. Тягостной была лишь боль, а сотворение легким и текучим, как журчащий поток. И то же время ни она сама, ни ее пальцы на струнах, ни ее слова, каждый раз слагающиеся в ровный рифмованный куплет, словно не принадлежали ей. Кто-то, будто нашептывал ей все это, хотя шепот был неслышен. Кто-то управлял ее рукой, и ее умом, когда она все это делала. Лишь наполовину ее собственные произведения принадлежали ей. А наполовину оставались собственностью ангелов. Но об этом никто не должен знать.

Все, что в мире лишь отчасти принадлежит бесплотным, отчасти живым, если бесплотные позволяют. Надо только разделить с ними их блеск и их боль, но они вступают в такую близость только с избранными и только когда хотят. Так в мир проскальзывает нечто, что принадлежало до сих пор только им, и завладевает людскими умами. Они делают так только с теми, кого они любят. Они любят ее, и их любовь сводит ее с ума, потому что они выбрали ее средством, через которое они передают миру то, что позволено сказать. То, что не может больше оставаться в их склепе, потому что перешло все границы, и они сами не могут больше этого терпеть. Их возлюбленная, их жертва должна разделить с ними все то, что они знают, чувствуют и не хотят больше скрывать, точнее только часть этого.

Кто-то звал ее из склепа, которого нигде не найти. Ни одна дорога мира к нему больше не ведет, только они сами могут ее туда отвести, но пока они делали это только посредством стихов. Во всех своих песнях она искала этот склеп и никак не могла его найти, мечтала прижаться своими живыми окровавленными губами к мраморным губам прекрасной скульптуре ангела, чтобы он обнял ее своими широкими каменными крыльями и почти раздавил. Вот, что есть любовь в их понятие, а теперь и в ее. Искусство сделало ее практически садомазохисткой, она готова была страдать, чтобы разделить все это с ними. Чей-то более сильный разум заставлял ее вновь и вновь возвращаться к склепу в своих стихотворных сочинениях, говорить о том, что она делит со своими покровителями их проклятие и их великолепие, а так же их уже едва осознаваемые страдания. Боль притупляется от искусства, потому что оно питается ею, и чем больше пищи, тем насыщенней его блеск. Как у них, так и у нее. Она творит красоту, чтобы заглушить свои мучения, но она творит не сама, кто-то управляет ею, как игрушкой, дарит ей все, чтобы таким подарком принести лишь частичное благо. Все правильно, жестоко и неодолимо, но так рождается то, что восхищает всех.

Это, как дары фей. Ноэль вспомнила сказки, которые всегда ее покоряли. Не жалкие поделки современных мастеров, а настоящие средневековые сказки о настоящих феях, которые были некогда самым безобидным из легионов падших ангелов, и после падения на землю остались прекрасны, но неосознанно злы. Даже если они из самых хороших побуждений одаривали чем-то, приглянувшихся им смертных, то их щедрые подарки в итоге всегда оборачивались этому человеку во зло. Первый восторг затем сменялся жгучей болью оттого, что из-за дара волшебницы человек стал выше других людей, не таким, как все, обособленным от всех и от того несчастным, потому что он видит и может то, чего не могут ни разделить с ним, ни даже просто понять другие. Многие даже влюблялись в своих чудесных дарительниц и уже не могли жить без них в опустевшем поблекшем мире. А те, кто побывал на празднике фейри и получил свой дар там, становился еще более несчастен, потому, что после яркого волшебства, мир и вовсе утрачивал свои краски, вместо того, чтобы обрадовать каким-то даром, например умением играть на скрипке так, чтобы все кругом пускалось в пляс, благодетели губили своего любимчика. Он начинал мучаться черной тоской без них, и тщетно до самой смерти искал обратный путь в чудесную страну фейри. Но врата, открывшие однажды, в сказках почему-то тут же закрывались почти навсегда. Люди гибли от любовных подарков бессмертных созданий.

Ноэль знала еще одну историю о скрипаче, которому дали талант играть так, чтобы гипнотизировать умы, создавать вокруг смычка облако золотой пыльцы и заставлять взлетать в воздух понравившиеся ему предметы, чтобы они тоже пускались в пляс. А его кузине позволили раскладывать пасьянс так, чтобы всегда верно предсказывать судьбу, в которой непременно появлялось что-то злое и играть, никогда не проигрывая. Придворные хотели казнить их, но юноша, запрыгнул на сцену бродячих актеров и заиграл на скрипке, тогда в бой вступило колдовство. Но это была не сказка. Совсем другая история, в чем-то незаконченная. Ноэль даже не помнила, где именно вычитала ее, но уж точно не в сборнике сказок и не в одной из бесчисленных книг домашней библиотеки, которую с таким старанием собирали для нее родители, надеясь, что однажды она поступит в университет и получит ученую степень или хотя бы обучится той же профессии, которой владели они, но у нее была другая судьба, более яркая и опасная. Короткий блеск стоит того, чтобы потерять целую долгую, но рутинную жизнь. Ноэль так решила, но сейчас не это было самым важным, ее мозг старательно выискивал в закоулках памяти, где же она могла достать тот манускрипт, в котором все это прочла. Она почему-то была уверенна, что то был именно манускрипт, и буквы на нем выглядели совсем необычными, не такими, как в книгах на ее родном или даже иностранных языках. Почти непонятные буквы и загнутые края страницы со старинными разрезами. Вид и форму текста она с трудом вспомнила, но припомнить, где все это было найдено, она не могла.

На самом деле, она много не помнила. Иногда казалось, что кто-то стер ее память точно так же, как ее прошлое до встречи с Тоддом. Ее жизнь началась лишь в тот миг, когда у нее появилось что-то, что она может отдать ангелам. Все до этого момента было покрыто странной пеленой забвения.

Ноэль помнила лишь о своих неудачах. Ничего счастливого в ее жизни как будто и не было. Она не помнила ничего о своих настоящих родителях. Те, которые воспитывали ее, оказались приемными. Да и те уже были мертвы. Их жизни унесла какая-то автокатастрофа. А что случилось с ее настоящими матерью и отцом? Ноэль даже не смогла бы назвать их имен. Она просто ничего не знала о них, но красивый старинный особняк, расположенный за городом, достался ей в наследство вместе с запущенным, больше похожим на кладбище садом, пыльной библиотекой и семейными тайнами. Она ездила туда редко. Сама атмосфера в том доме была подавляющей, а заросший терном сад опьянял таким сильным благоуханием роз, которых давно уже в нем не было, что становилось тошно. После визитов туда она каждый раз чувствовала себя немного ошеломленной, хотя старому дому вроде бы уже ничем было ее удивить. И все равно каждый раз там случалось что-то необычное.

Точно также неуютно Ноэль чувствовала себя в своем уже почти забытом прошлом, когда проваливалась на всех кастингах и прослушиваниях, куда ей только удавалось попасть. Никто не хотел принять ее, хотя все признавали, что она чрезвычайно хороша. Тогда она не была так красива, как сейчас, и, тем не менее, помнила взгляды, полные вожделения, многократно устремленные на нее. Не было таких членов жюри, которые не сошли бы по ней с ума, и все равно она оказалась не нужна никому.

Кто-то объяснил бы это тем, что миром правит корысть, другие сказали бы, что над ней висит проклятие. Сама Ноэль считала, что два эти фактора в ее биографии сочетались. В семнадцать лет она стала уже не настолько наивна, чтобы не понимать, что добиться успеха в жизни нельзя без наличия связей. Будь ты хоть Венерой, без наличия поддержки влиятельных лиц, тебя не оценит никто. На тот момент связей у нее не было, но она их завела. Связи с сатаной…

Девушка усмехнулась. Ангелы, демоны, золото. Все это смешалось в ее сознании. Она помнила, как червонцы дождем сыплются из мраморных ангельских рук. Ее благодетели — всего лишь живые скульптуры.

Но и было и другое воспоминание. Несколько раз перед прослушиваниями ее будто сковывало что-то: болезнь, нерешительность или сонливость. Бывало, что она не могла встать с постели и отправиться на пробы. Где она только не успела побывать, но в те моменты… Это было сложно объяснить, но ее тело будто сковывала каменная оболочка. В такие мгновения она сама словно становилась мраморной. И ее голос звучал из пустоты, в то время, как веки наливались свинцом, а саму ее клонило в сон. Странный, тяжелый, гипнотический сон. Мог ли такой же сон сковывать и тех, кто слушал ее.

Ноэль тряхнула головой. Она не должна вспоминать о тяжелых временах. Это вредно, так говорил Сетий. И она решила вспомнить о чем-то приятном. О том, как после своего первого визита в склеп впервые пришла на прослушивание. Темный актовый зал был пустым. Был поздний вечер. Все устали. Никто уже не хотел ее слушать. Но она запела, и ее уже не посмели прервать.

На самом деле двери были давно закрыты. Но никто уже не думал о том, как она вошла. Никому здесь не пришло бы в голову, что ей помогают потусторонние силы. В зале было темно, но ее кожа, волосы и глаза теперь светились сами собой. Кто-то недоверчиво протирал очки, другие щипали себя или не могли встать с места, ослепленные ее красотой.

Наверное, кожа по текстуре и цвету похожая на мрамор напоминала о гриме, а светящие, как сапфиры глаза, вызывали подозрения насчет цветовых линз. Но линз было не надо. Глаза сами меняли цвет от яркого изумрудного до нежного оттенка лазури или же насыщенной фиалковой синевы. Ноэль жалела, что не может все время носить с собой ручное зеркальце, чтобы наблюдать за преображениями. Она видела в склепе одно такое — изящное, золоченое с ручкой в форме хвоста русалки. Но оно отражало бы не только ее лицо, но и разные странные, порой ужасающие вещи, которых глаз человека не может рассмотреть в пустоте, но зеркальце их выхватывало.

Ноэль спела о нем и об удивительных отражениях, которых на самом деле нет. Когда она закончила, несколько ее слушателей все еще не могли прийти в себя. Они так и не могли поверить, что песня уже закончена, и голос сирены смолк. Особенно был увлечен тот, кто возглавлял жюри. Со стороны могло показаться, что он влюбился. Но в кого? В нее саму или в только что прорезавшийся голос?

Ноэль продемонстрировала ему золотую монетку на своей ладони. Ей дали ее ангелы из склепа. Червонец блеснул в ее пальцах лишь на миг, затем она позволила ему упасть и покатиться по полу. Это была оплата за то, что они выслушали ее. Так ее научил поступить Сетий.

Ноэль это сделала. Она заплатила или напротив купила их внимания. Человек во главе стола все еще восхищенно смотрел на нее. На нее, а не на монету, канувшую во мраке, хотя это было чистое золото.

— Спой еще раз, — восторженно и горячо попросил он. — Все золото мира, если ты споешь еще раз.

— У меня есть больше, — возразила Ноэль, тихо, но веско.

— Что же?

И она серьезно сказала то, что можно было посчитать лишь романтической шуткой.

— Любовь темного ангела.

Конечно же, это и было принято за ее красивый талант к фантазиям, и лишь один из слушателей понял, что она говорит правду. И она это поняла. Он знал. А из темноты ее сознания кто-то прекрасный и незнакомый в плаще, под которым трепыхались крылья, поднял голову и посмотрел на нее пристально, но без укора. Теперь она имела право говорить, потому что это ее наследие, а они имели право дать ей то, чем она теперь владела.

Сирена. Больше, чем сирена. Теперь всех это манило в ней. Семеро крылатых и неземных друзей трепетно шептали ей что-то, что другие услышать не могли, целовали ее, оставаясь незримыми для остальных, но она уклонялась от их поцелуев. Вокруг казалось только начала сгущаться тьма.

Надо было отвлечься чем-то, что всегда ее радовало. Ноэль взяла в руки первую попавшуюся изящную вещь, достала из нарядного конверта первую поздравительную открытку. Ей так нравились красивые вещи. Как и все Розье она любила роскошь больше всего на свете, наверное, кровь богатейших аристократов давала в ней знать о себе и влекла ее к оформленным под дворцовые изящным вещицам. Стоило ей получить что-то изысканное в подарок, и настроение тут же улучшалось, а тьма отступала.

В этот раз подарков было даже слишком много. Она вынула из коробки дорогую музыкальную шкатулку в форме рояля, ей всегда такую хотелось. А завтра концерт. Все, о чем она мечтала. Все уже в руках. Все, что она хотела, есть теперь в реальности, а не мечте. Так почему же вокруг вдруг стало так пусто.

Зов из могилы

Она вышла на сцену самоуверенно, как обычно. У нее не было конкурентов. Она первая. Шум и гвалт восторженных зрителей были для нее привычными. Никогда зал не встретил ее унылым молчанием или жидкими аплодисментами. Она одна способна вызвать бурю. Ноэль ждала, что увидит кого-то в толпе, но накидок, похожих на ангельские, нигде не мелькало. И она ощутила себя свободно. С ее шеи будто сняли мраморную руку, сдавившую горло. Теперь можно быть более раскованной, беспечной и не выглядывать призраков на концерте.

Но даже если их не было здесь, петь ведь она собиралась о склепе, о тайнах своей семьи, о проклятии. Возможно, стоило разнообразить репертуар, но эти темы оказались бесконечными. И публика только приветствовала их.

На ее выступления часто приходили готы. Она то здесь, то там замечала густо подведенные черной тушью глаза, волосы крашеные в оттенок воронова крыла и жуткие эмблемы на одежде. Не будь это все время разные люди, и Ноэль бы подумала, что где-то рядом расположен готический клуб. Она уже привыкла видеть серебряные распятия и черепа на юных шеях, авангардные макияжи и вампирские татуировки. Молодежь в черном — постоянная составляющая часть ее публики. Многие из них не снимают маек с изображением ее лица. Другие уже набили себе тату с эмблемой склепа или ее именем. Не переводные, а настоящие, похожие на черные ожоги. Ноэль не понимала, зачем так уродовать себя. Видя это, она каждый раз представляла тавр, которым клеймят скот, и не понимала, почему люди так издеваются над собой. Они будто признают себя ее рабами, вычерчивая у себя на запястье или щеке ее имя. Ей это было совсем не нужно. Однако она не могла не замечать плакаты, которые появились повсюду — она с распущенными золотистыми кудрями по пояс стоит на фоне надгробия с какой-то скульптурой. Все выглядело красиво, мрачно и по готически. Наверное, для готов она стала настоящей королевой.

Приличной публике в зале также хватало, но и у них был какой-то загипнотизированный вид. Отражаясь в их глазах, певица словно отнимала их души. Они по-прежнему жили, двигались, но уже принадлежали ей. Если бы сейчас она велела им раскроить собственный череп, то они бы это сделали, не задумываясь о последствия.

Ноэль тряхнула головой, прогоняя наваждения. Ей не нужно было думать вообще, только петь. Люди, собравшиеся в зрительном зале, ждали от нее именно этого. Но она не могла не думать. Мозг работал сам собой. Память без конца возвращала ее к склепу, порождая самые невообразимые картины. Вместе с ними вдохновение приходило само собой. Часто она сочиняла слова на ходу, и все получалось идеально. Строки легко рифмовались, а музыка всегда поддерживала ритм, будто проконтролированная кем-то.

Сейчас Ноэль не хотела импровизировать, чтобы создать что-то новое. Пусть будет то же, что всегда. Ведь многие приходят на ее концерт, лишь чтобы услышать повторение того, что уже привело их в восторг. Так зачем же их разочаровывать.

Ей не нужно было изворачиваться и изобретать что-то, как другим. Ей даже на гастроли ездить больше не приходилось. Ее популярность давно так возросла, что желающие ее послушать съезжались за ней сами отовсюду. Когда публика ломиться в кассы так, что под дождем всегда стоит очередь, пора забыть о турне. Ноэль просто наблюдала, как полниться зрительный зал, а Сетий, наверняка, смеялся над теми, кто остался снаружи. Где он сам сейчас? Его здесь нет. Ноэль обвела взглядом набитый людьми зал. Кругом ни одного веяния холода. Значит можно раскрепоститься. Люди ждали, и она запела:

— Где-то далеко мой склеп,

Где-то, где меня

Призывают через сотни лет

Ангельские голоса.

Склеп семи ангелов, там, где тьма,

Снится наследнице сквозь века.

Музыка вошла в ритм, а Ноэль вздрогнула. Что-то вдруг стало непривычным. И дело было вовсе не в том, что она опять помянула в своих песнях запрещенную тему. Она имела право петь об этом, но не говорить. Таково было условие. До сих пор она его соблюдала. И люди думали, что в куплетах ее песен изложен всего лишь красивый вымысел, а не правда. Сетий не мог злиться на нее. К тому же она не слышала в воздухе над прожекторами трепыхания его мраморных крыльев. Его здесь не было. Тогда в чем же дело?

Свет рампы выхватывал из темноты отдельные участки сцены. Ноэль замечала иногда сверхъсуществ, снующих то здесь, то там, но чувство тревоги исходило не от них. По инерции она продолжала двигать губами, а слова лились уже будто сами собой.

— Вы не ангелы, я знаю,

Есть древнее существа,

Я любовь свою теряю,

Что б быть с вами на века.

И опять что-то не так. Кто-то будто прервал ее, хотя и музыка и слова песни продолжали литься сплошным потоком, но сердце самой Ноэль чуть не остановилось. Ощущение было таким, будто кто-то тронул ее за плечо. Прикосновение было почти неощутимым, но заставляющим цепенеть. Казалось, что сама смерть стоит за ее спиной, и все равно Ноэль продолжала:

— Склеп — обитель смерти,

Но в нем жизнь слышна,

Я люблю, поверьте,

Ваши чудеса.

Мраморные крылья,

Мертвые уста,

Сказка стала былью,

Но она страшна.

Страшна. Ноэль ощутила, как кто-то повторил последнее слово, будто выдохнул его ей в лицо. Это играет с ней кто-то из ангелов. Она глянула на галерки вверху, но там никого не было, лишь суетились осветители возле прожекторов.

В зале не присутствовало никого из склепа, но нее дохнуло холодом могилы. Ноэль задержалась и чуть не сбилась с ритма. Так можно и сорвать выступление. В будущем надо внимательнее следить за тем, что она делает и поет. Но по телу уже пробежала предательская дрожь.

Ноэль услышала, кто-то произнес ее имя. Так призывно, мягко и в то же время зловеще. Голос приглушенным шипением пронесся по залу, перекрывая и музыку, и ее слова. До сих пор никто был не в силах пересилить тембр ее голоса, но неизвестный легко это смог. Ноэль взволновано обежала глазами зал. Никто как будто и не услышал.

Но как такое может быть? Как можно не слышать этот голос? Он словно везде. Шипящий звук обволакивает собой зал, заглушая звуки оркестра. Прислушавшись внимательнее, Ноэль установила, что он доносится, скорее всего, со стороны входа, но ничьи головы не оборачивались назад. Все взгляды были устремлены только на нее.

Кроме нее никто не слышал? Ноэль даже решила, что ей померещилось. Она постаралась снова проникнуться песней. Все уже выходило отлично, и вдруг снова раздался пугающий звук…

Голос, мягкий и в то же время настораживающий, как шипение змеи, вновь с легкостью перекрыл дребезжащую музыку и звучащую в динамиках песню. Он снова назвал ее по имени.

— Ноэль…

Девушка вздрогнула. Казалось, что кто-то пытается докричаться до нее со дна могилы, и лишь поэтому голос кажется шепчущим, потому что того, кто обращается к ней отделяют от нее толщи земли. И в то же время казалось, что он присутствует прямо здесь на концерте. На секунду она заметила цепочку кровавых следов на ковровой дорожке между креслами. Наверное, это воздействие тех стимулирующих средств, которыми Кэролайн накачала ее перед концертом. Ноэль хотелось так думать. В конце концов, голос мог звучать не где-то, а в ее мозгу. Еще рано срывать выступление из-за слуховой галлюцинации. И в то же время кто-то из зрителей, наверное, заметил, что у нее испуганный вид.

— Розы, Ноэль, любовь, как розы с шипами…

Она постаралась сделать вид, что не замечает последней фразы. Кажется, в зале стало еще темнее, чем было. Свет рампы не рассеивал больше эту тьму вокруг нее. Может, сломался один из прожекторов. Или эта темнота сгустилась лишь вокруг ее души. Ноэль думала, а если зажать уши, будет ли она снова слышать, как кто-то ее зовет или уже нет. Она с трудом смогла допеть до конца и ушла раньше того, как ей начали рукоплескать. Наверняка, этот голос смог бы перекрыть и шум аплодисментов.

— Что же ты делаешь? — как обычно недовольная Кэролайн выросла рядом, будто навязчивый призрак.

Ноэль лишь мельком глянула на ее вытравленные волосы и накрашенные ресницы. Сама она небрежно прислонилась к софитам за сценой и стряхнула со лба непокорные пряди. Они нависли над глазами, как липкая золотая паутина и мешали, как следует, видеть. Н сейчас ее больше занимал не вид кулуаров, а звуки, раздающиеся в них. Вроде ничего непривычного. Или все-таки что-то подозрительное есть.

— Ты ничего не слышала? — собственный голос показался ей чужим.

Кэролайн смотрела на нее со смесью недоумения и подозрения. Наверное, она решила, что это какая-либо изощренная шутка.

— Чей-то голос, звучнее моего, — пояснила Ноэль, осторожно подбирая слова. Она даже не знала, как точнее это явление описать. Оно просто было неописуемым.

— Лучше твоего, — Кэролайн хотела рассмеяться, и все равно ее голос напоминал озабоченное эхо. Наверное, она решила, что у Ноэль жар, во всяком случае, коснулась рукой ее лба, чтобы проверить температуру.

— Тебе нельзя так сильно волноваться. Нервы плохо скажутся и на голосе, и на внешности, не говоря уже о репутации. Если кто-то увидит тебя такой напуганной…

— Я напугана? — Ноэль нахмурилась и поискала взглядом зеркало, но поблизости не оказалось ни одного. Оно и к лучшему. Возможно, ей не стоило сейчас смотреть на себя и тем более на те подробности о сверхъестественном мире, которые открывают ей лишь зеркальные отражения. Вероятно, пикси, подстроившие шутку, уже хохочут над ней так, что дрожит зазеркалье. Хотя нет, вряд ли, они на такое просто не способны. На мелкие пакости, да. Но это уже слишком продуманный трюк. Таким можно испугать до смерти. У нее чуть не остановилось сердце, когда она впервые услышала этот голос. Она узнала его. И не хотела признаваться самой себе в том, что знает, кому он принадлежит.

Он сильно изменился. Стал не таким юным, добрым и наивным. Но это был все тот же самый голос, хотя в нем теперь появилось нечто зловещие. Ведь она и вправду его узнала, поэтому так испугалась. Ноэль резко мотнула головой, рассыпая по плечам завитки волос. Нет, такого просто не может быть.

— Это невозможно, — произнесла она вслух и отвернулась от Кэролайн.

Мертвые не оживают. Даже в склепе семи ангелов они остаются всего лишь призраками, прикованными к своим могилам. Они не могут взять и заявиться к ней на концерт, как бы им этого не хотелось.

И все равно она готова была поклясться, что узнала голос Тодда. Юноши, который умер из-за нее.

Дудочник из Хамельна

После антракта она вышла на сцену, как в бреду, опасаясь, что опять услышит потусторонний призыв, но его не было. Все обошлось, не считая того, что она спела чуть хуже, чем обычно. Благо, что никто этого не заметил. Для слушателей ее голос по-прежнему оказывался изысканным наркотиком. О ней мечтали. Ей внимали. Ее преподносили цветы. И никто не подозревал о скрытых в ней пороках.

Одна Ноэль сознавала, что для нее совсем не представляет опасности блуждать одной по ночному городу, а потом возвращаться в пустой павильон или концертный зал. Жуткие силы из склепа ее от всего ограждали. Так, проходя ночью по вечерней улице, она замечала кого-то стоящего в отдалении, неподвижно, как статуя, и понимала, что он послан из склепа, чтобы наблюдать за ней. За ее безопасностью, как они утверждали. Но на самом деле им хотелось ловить каждый миг ее жизни, будто свой.

Они не дышали, но дышала она. Им приходилось прятать свои крылья под накидками, она ходила по холоду в открытом топе и ни разу не замерзала. Они жили и в то же время не жили, а ее жизнь оказалась принадлежащей им.

В последнее время Ноэль замечала их повсюду, куда бы не шла. Молчаливые неподвижные наблюдатели застывали по краям ее дороги, а прохожие, будто не замечали их или на самом деле принимали за статуй, хотя они двигались и жили. Они улыбались ей, демонстрировали златокудрые головы, едва прикрытые капюшонами и совершенные лица. Они были до умопомрачения красивы. Невозможно было не желать их, и невозможно было их не бояться, потому что их холодная мистическая красота носила в себе нечто зловещее.

Проезжая мимо в машине Ноэль замечала их лица, смотрящие на нее из витрин супермаркетов, из окон незнакомых домов или из других автомобилей. Ни были всюду и в то же время нигде. Сама Ноэль не помнила дороги в их склеп, но знала, что стоит назвать хоть одно из семи ангельских имен, и кто-нибудь непременно отведет ее туда.

Но они не ждали, пока она придет. Они следили за ней отовсюду. Поэтому Ноэль старалась особо не смотреть по сторонам. Она уже привыкла видеть их везде. На улице, под дождем, в бурю, холод и зной… Статуи всегда и везде были непоколебимы.

Но сегодня, выйдя из концертного зала, она ощутила временное затишье. Или вокруг и так обреталось слишком много зла, чтобы замечать еще и ангелов.

Недалеко от черного входа сновало множество людей. Здесь они оставались незаметными. Темные силуэты в оборванной одежде больше похожие на бродяг. Они мелькали, как тени. Они рыскали даже под дождем, выжидая клиентов. Их можно было бы принять за призраков, если б не отвратительный смрад, исходивший от обносков. Иногда Ноэль казалось, что они нечто другое, чем преступники, спешащие продать желающим дозу. Они будто бы наблюдали за ней, сами оставаясь в тени. Их будто послали из склепа или напротив враги Розье Делакруа направили их наблюдать за возрастающей наследницей. Едва она переступит грань, они нападут. Это глупо, Делакруа давно вымерли. Последняя из них Эжени сама приобщилась к нечисти. Это могут быть разве только их мертвые души. Люди с бледными ладонями, высовывавшимися из-под просторных накидок, чтобы передать упакованный в целлофан порошок, действительно больше напоминали мертвяков. Но они ведь люди, всего лишь опустившиеся люди. Ноэль старалась убедить в этом саму себя. И у нее находились все новые аргументы, но подозрение не исчезало. Она не тревожилась, ее тело и сознание стали непоколебимыми как мраморная статуя. Она сама уподобилась своим покровителям.

Где этим людям еще слоняться, как не возле концертного зала. Здесь ведь так много желающих купить дурь. Есть спрос, есть и торгаши.

Едва Ноэль вышла из черного хода, как к ней подскочил один из них, больше похожий на бродягу под грязным капюшоном. Будь она до сих пор прежней, вздрогнула бы от неожиданности, но она была спокойна. Теперь она рок-звезда. Денег у нее хоть отбавляй. И ей нужна доза. Она убедила себя, что наркотики перебьют зов из склепа. Она протянула свернутые купюры, приняла пакетик из сморщенной руки и изумилась. Это эффект дождя и молнии или чего-то другого. Даже свет рампы и софит не мог родить такую иллюзию. Рука под рваным рукавом стала гладкой и… мраморной. Она почти замечала вибрацию крыл на месте спины под рваной накидкой. А потом она заметила лицо под капюшоном. Лицо ангела. Сетий! Она чуть не выронила пакетик. Только что это был Сетий. Она готова была поклясться. Но теперь рядом простирались лишь дождь и темнота. Серебристые блики неоновых огней у вывески играли лучиками в дождевых струях. Казалось, что дождь пронизал серебристыми вспышками. Казалось, что Сетий до сих пор говорит с ней, шуршит крыльями, звенит червонцами и заманивает в склеп. Она представила его, сидящем на саркофаге и открывающим ей древние тайны. Нужно ли ей сейчас пойти за ним. Или все это игры воображения и опия. Но ведь сегодня она еще ничего не принимала. У нее не развивалось зависимости, как у людей. В конце концов, ее организм стал особенным. Она могла без опасения кидаться во все крайности и оставаться неуязвимой. Не будет старости, не будет ран, уже почти нет холода, жары и аппетита к еде. Остались лишь наркотики, да и те на нее почти не действуют. А Сетий зовет. И этого достаточно, чтобы сойти с ума, но ведь именно на стыке безумия и черной романтики рождается гениальность. Возвышенное сочетается с порочным, земное с неземным. Именно так родилась та Ноэль, которая есть сейчас, и она выше всех. Если б только еще не этот голос. Ноэль зажмурилась, вспоминая его.

Она, рок-звезда, стоящая у черного выхода под дождем с пакетиком запретного порошка. Найди ее полиция, и Сетий бы их отпугнул, обратись поклонники за автографом, и Ноэль расписалась бы в их блокноте собственной кровью. Она часто так делала, ранила палец или вену и писала свое имя. В память о Тодде. Но умирали те, кому она давала расписку.

Это был бесконечный круговорот, как танец в темноте с завязанными глазами среди шепчущих ангелов. Ноэль устала. Она ощущала лишь тьму, живые скульптуры, звон золота и голоса, твердящие нечто непостижимое. Казалось, так будет длиться вечно, но это только пока она не поет. Ее пение перекрывает все. И Ноэль запела, надеясь, что голос из мира мертвых больше не зазвучит.

Кажется, где-то за углом шевельнулось крыло Сетия. Что ж, подслушивать уличных музыкантов это его страсть. Он внимал ей. И не он один. Ее голос, золотистыми нотами рассыпавшийся под дождем, тут же привлек внимание многих людей. Кто-то из них узнавал ее, кто-то нет, но опьянены были равно все. Никто не посмел подойти к ней и протянуть блокнот с ручкой для автографа. Это стало бы таким святотатством, что этого человека могли растерзать. Ноэль не сразу отдала себе отчет в том, что ее пение одуряет людей, лишая их собственной воли. Они стаяли под ливнем, как загипнотизированные, даже грязные наркодельцы, в которых давно умерло все человеческое. Они сами оказались, как во власти наркотика, услышав ее.

На улице без звукового сопровождения и микрофона ее голос звучал непривычно громко, напоминая больше чудесные переливы, чем песню. Казалось, что золотые монеты посыпались дождем и превратились в звуки. Даже птичьи трели не бывают такими. Песня рассыпалась по ночи волшебством, хотя Ноэль уже не чувствовала ее слов, и вдруг голос снова позвал…

Не голос одного из слушателей, бросивших все свои дела, чтобы уставиться на чудесное явление, поющее под дождем. Нет, это был не человек с улицы. Голос исходил не из переулков, разбегающихся перед ней, и в то же время он был везде. Голос, от которого никуда не деться. Он в миг приглушил золотые переливы ее собственного голоса и накрыл собой все. Он стал частью самой тишины и пустоты, образовавшейся вокруг.

Ноэль резко оборвалась на полуноте. И только после того, как она замолчала, люди начали приходить в себя. Они будто просыпались ото сна. В до сих пор сонных глазах блеснула искра понимания. Те, кто торговал травкой, только сейчас вновь вспомнили об упущенных клиентах, и все равно не могли оторвать взгляд от только что певшей девушки. Ноэль было в тягость их внимание. Она сорвалась с места и быстро пошла прочь, не обращая внимания на монеты и даже мелкие купюры, полетевшие к ее ногам.

— Так ты могла бы зарабатывать и на улицах, — это настойчивый Сетий шептал в ее мозгу, а она боялась услышать уже совсем другой, далеко не ангельский голос. Значит, он был не сном. Она еще не успела принять купленную дозу. Ей не могло померещиться.

Лишь на углу незнакомой улицы она остановилась и схватилась за голову. Что же она делает. Среди светящихся рекламных вывесок мелькнул плакат с ее изображением, и Ноэль на миг отвлеклась на разглядывания причудливых виньеток обрамлявших ее лицо. Почему-то ее всегда изображали на мрачном фоне надгробий или скульптур, но одетую так роскошно, словно она собиралась на бал. На бал мертвецов. Платья с рюшами в стиле Марии-Антуанетты, для эффекта чуть забрызганные кровью, напоминали о трагедиях прошлого. Ноэль несла их собой, чтобы передать от мертвых назад живым.

— Спой еще раз!

Об этом ее попросил какой-то ребенок. Неужели он шел за ней от самого концертного зала.

— Зачем? — Ноэль стряхнула со лба непокорные локоны и глянула вниз. Ребенок показался ей каким-то уж слишком угрюмым. Он так мал для того, чтобы ценить ее песни о смерти. Как можно в столь юном возрасте увлекаться такими вещами. — Неужели тебе понравилось? — прямо спросила она.

— Ты своей песней завораживаешь даже больше, чем мог гамельский крысолов.

Ноэль рассмеялась. Одна из ее любимых сказок. Видно, малыш ее читал. Или ему прочли родители. Это тоже был неудачный выбор. И все же она решила подразнить его.

— А ты слышал его игру на дудке, когда он уводил в реку детей?

— И не только в тот раз, — кивнул ребенок.

Ноэль потрясенно покачала головой. Такой маленький, а уже такой порочный. И кто придумал читать детям такие жестокие сказки. Дудочник из Хамельна — так она сама называла человека, который за неуплату долга утопил детей должников. Он завел их в реку свой гипнотизирующей игрой. И теперь ребенок сравнивает ее с этим дудочником. В чем-то он прав. Но не лучше ли было назвать ее сиреной. Те тоже своим пением заманивают на гибель моряков. Наверное, о них ему еще никто не читал.

— Ты, наверное, хочешь автограф? — Ноэль протянула руку за блокнотом, который, наверняка, должен был у него найтись, но ребенок лишь злобно посмотрел на нее и вдруг оскалился.

Да, это же совсем не ребенок. Ноэль отшатнулась от него. Какой-то уродливый гном, на которого страшно смотреть. Свет неоновых огней лег ему на лицо, на миг высвечивая шрамы. Или ожоги. Она так и не поняла, что это было.

Существо быстро шмыгнуло за угол, оставив ее недоумевать и дальше. По крайней мере, оно убралось у нее из-под ног. Ноэль было противно даже смотреть на то место, где он стоял.

Дудочник из Хамельна. Сетий тоже произносил это имя и смеялся.

— У него был талант, — говорил он. — У тебя тоже есть талант.

— У многих он есть, — возражала Ноэль.

— Но не такой, — и мраморные пальцы ангела, будто до сих пор касались ее горла. От этого прикосновения огонь прокатывался по голосовым связкам, заставляя все внутри дребезжать. Она поднесла руку к щеке так, будто на ней до сих пор остался поцелуй ангела, и ее окатило волной привычного мраморного холода. Сетий был где-то рядом. Она чувствовала это и почти видела его вдалеке. Но сегодня ей не хотелось разговаривать с ним, и она пошла прочь.

Подозрения

Ее автограф в его блокноте был похож на огненную печать, как будто не рука девушки расчеркнула пером, а злой ангел приложил туда каленое железо. Дэниэл боялся даже коснуться блокнота. Хотя почему?

Кто такая Ноэль? Кто ее покровители? Бог? Дьявол? Почему он вдруг начал трепетать перед ней?

— Потому что влюбился.

Кто-то шепнул эту фразу прямо ему на ухо, и Дэниэл не смог ничего возразить.

Он не хотел больше влюбляться. Прошлые любовные истории слишком плохо кончились для него. Но разве с этим можно было хоть что-то поделать. А он думал, что с годами научился контролировать свои чувства. Выходит, это было не так.

Теперь его наваждением стала Ноэль. Вместо того, чтобы написать стаю самому, он начал искать любые заметки о ней в прессе и даже лазать по Интернету. Он делал вырезки ее фото из газет, скачивал с различных сайтов любые сведения о ней и любые ее изображения. А их насчитывались сотни. Такое ощущения, что кроме нее люди не интересовались ничем. Ноэль была повсюду: на постерах, журнальных разворотах, билбордах автобусов, в рекламных проспектах и даже на открытках. Видно, не он один жаждал приобрести ее изображения. Она стала своего рода идолом. Почти с каждой обложки модных журналов на него смотрело ее лицо. Это была все та же Ноэль с ее холодной классической красотой. И в то же время не она, а всего лишь искры ее отражений, многократно умноженных фотокамерами. Готические и фантастические коллажи чередовались с обычными снимками. Ноэль на них была такой разной. Одетая под аристократку 18 века или средневековую королеву, в римской тоге или в простой футболке, полуобнаженная или прикрывающая обольстительную наготу только приклеенными к спине роскошными черными крыльями. Он даже не мог понять, как они держались, но эффект был поразительным. Золотые локоны, черные перья и соблазнительно выгнувшееся тело, напоминающее о чем-то змеином — сочетание достойное демона, а не ангела. Где только Ноэль брала все эти сюжеты? Если только идеи не принадлежали фотографам… Хотя вряд ли. Она ведь сама автор своих песен. Выходит, что на выдумку она неистощима. Он послушал кое-что из ее альбомов и невольно увлекся. Мир падших ангелов и статуй его заворожил. Все ее песни были однообразны, и в то же время каждая открывала какую-то новую тайну и давала новые загадки. Ими невозможно было пресытиться. Всегда хотелось еще.

Он посмотрел на целую коллекцию своих вырезок из газет и журналов. На его рабочем столе уже громоздились пухлые папки. И самое удивительное, что он любил все это пересматривать и делать дополнения. Ноэль нравилась ему всякой, в любых позах, на любом фоне, в любой одежде или без таковой. Ее лицо, скулы, соблазнительно припухлые губы и гипнотические глаза, как казалось часто меняющие цвет. Или это только эффект камеры.

Он перечитывал интервью с ней. Кажется, Ноэль не любила их давать. Во всяком случае, она стремилась ограничиться короткими фразами. Лаконичность не присущая ей в ее песнях. Похоже, она не собиралась отвечать на такие банальные вопросы, нравится ли ей ходить в салоны красоты, заниматься спортом или примерять платья от кутюр. Она предпочитала говорить не о моде, косметике и сексе, а лишь на возвышенные темы. Хотя нет, о последнем она как-то раз обмолвилась. Она сказала, что больше всего ее интересует секс с ангелами. Что она имела в виду?

Он чуть не сшиб со стола одну пухлую папку. Ему пора открывать выставку из этих фотографий, уложенных в прозрачные файлы. Всюду ее лицо: смотрящее прямо в объектив, на три четверти в анфас, в профиль, чуть затененное и на свету, обрамленное длинными локонами или короткой стрижкой под каре. Пора бы уже удовлетвориться собранной коллекцией. И все же он хотел получить кое-что еще. Один из его официальных помощников, ловкий парень по имени Клей, уже высматривал возможность это раздобыть.

Он мог достать шокирующие фото любой знаменитости, но Дэниэл даже не представлял, что он ему принесет на этот раз.

Он, не задумываясь, купил снимки. Хотя это было совсем не то, что он ожидал. И все-таки Клею удалось заснять настоящий феномен.

— Неужели это единственный провоцирующий ее поступок за последние месяцы? Ты уверен, что ничего не пропустил?

Клей кивнул. Наверное, Дэниэлу стоило сделать вид, что он слегка разочарован. Он то думал, что увидит свою звезду в обществе сомнительных личностей, в ночном клубе с плохой репутацией или рядом с продавцами наркотиков, но на снимках были одни могилы. Кто бы мог подумать, что единственным шокирующим фактором в личной жизни Ноэль станет кладбище. Каменные кресты, обелиски и надгробия, среди которых затерялась ее хрупкая фигура.

— Похоже, она действительно любила этого мальчика, — после минутных колебаний пробормотал Клей. Его хриплый прокуренный голос слегка дрогнул, когда он пояснил. — Она сидела прямо на земле возле его могилы и рыдала.

И действительно сжавшее существо у надгробия было похоже на эльфа или ангела. И не важно, что на ней современные джинсы и топ. Ноэль всегда напоминала эльфа, каким-то непостижимым образом оказавшегося в мире и людей и для маскировки одетого в простые современные вещи. Тело подростка и голова французской аристократки, как будто ждущая, что по ней пройдется лезвие гильотины, чтобы отделить современное от роскошного. Ее кудрявая голова это роскошь. Простая одежда с ней совсем не сочетается. Так говорили о ней конкуренты и завистники. Но отчасти это была ложь. Подобное сочетание скорее восхищало, чем разочаровывало. На самом деле свитер грубой вязки и черная футболка без каких-либо логотипов только больше подчеркивали, что смертное тело увенчано ангельской головой. И контраст поражал. Можно ли отрубить голову ангелу и приставить ее к хрупкому женскому телу, по своей худобе напоминавшему еще не сформировавшееся подростковое? Ее грудь едва намечалась под вырезом топа, узкие бедра так и не округлились, плечи были угловатыми. Идеальная стройность. Такой не добьешься с помощью спорта и диет. Ноэль вроде бы и не занималась спортом вообще. И нигде не удалось найти ни малейшей заметки о том, чтобы она обращалась к пластической хирургии или прибегала к липосакции. Она даже парикмахерскую или салон красоты ни разу не посетила. Так как же ей удалось стать таким совершенством? Возможно она и вправду падший ангел, рыдающий на кладбище обо всем, что было потеряно во время небесной войны.

— Она не одна.

— Что? — до Дэниэла ни сразу дошло, что с ним говорят.

— В смысле, мне показалось вначале, что она не одна. Рядом с ней кто-то стоял, но на снимке его нет.

— Как это понимать?

Клей пожал плечами.

— Может, что-то случилось с пленкой или с камерой, или освещение было слишком плохим. Во всяком случае, мне не удалось его заснять.

— Но она сама на снимке четко видна, — возразил Дэниэл.

— Она была в центре моего внимания, а его мне даже рассмотреть, как следует, не удалось. Какое-то время он стоял сзади и гладил ее плечи. Он утешал ее, я в этом уверен, но потом… Клянусь, я видел, как он двигается. Я не сразу понял, что там за ее спиной стоит только статуя.

— Статуя? — Дэниэл нахмурился. Само слово будто напомнило ему о чем-то неприятном.

— Да, статуя ангела. Такие часто можно увидеть на кладбищах, но эта была особенно красивой. Жалко, что ее не удалось заснять. Я вернулся туда утром, но не нашел того места, где она стояла.

Или не нашел самой статуи, потому что ее там не было? Дэниэл положил фотографии на стол и поднес пальцы к вискам. Головная боль стала неожиданно сильной. Он вспомнил скульптуру, стоящую под дождем и дождевые капли, стекающие по мраморным чертам. Они изумительно сверкали и, казалось, что вот-вот они превратятся в бриллианты.

— Нужно сделать что-то еще?

Дэниэл отрицательно покачал головой, но потом окликнул помощника.

— Ты не мог бы узнать имя того юноши и еще раз сходить на могилу.

Клей был немного удивлен, но не сильно. Он привык к необычным поручениям и уже знал, к чему все клонится.

— Ты хочешь получить снимок той статуи?

Дэниэл только кивнул, хотя на самом деле не смог бы дать утвердительного ответа. Он почему-то был уверен, что статуи там уже не будет.

Мрамор, золото, кровь

На этот раз она нашла дорогу в склеп сама. Стоило всего лишь подумать о ждущих ее там покровителях, как путь к ним стал доступным. Где-то в ночи взметнулась изумрудная птица, и Ноэль пошла за ней. Она хотела по привычке бросить червонец на дорогу и подождать, пока за ней явится один из ангелов, но этого не потребовалось.

Должно быть, ноги сами повели ее в нужном направлении. Граница между миром людей и сверхъестественным миром оказалась на миг стертой. Впечатление было таким, что кто-то из призраков семейства Розье манит ее за собой, шелестя старинными юбками и неся зажженную свечу в руке.

Чугунные двери, покрытые причудливыми рельефами, приоткрывались сами. Оплетавшая их жимолость, отползала от замков и дверных ручек сама собой. А ведь в другие дни она оплетала их так плотно, что ее бы пришлось срубить, чтобы добраться до самих дверей. Растение казалось живым. Так оно и было, скорее всего. Узоры на филенках напоминали сцены рая, чистилища и ада. Ноэль и не подумала бы изучать всех этих невообразимых существ, которые терзают или искушают грешников. Но иногда они снились ей.

Каким должен был быть мастер, оформлявший эти двери? Не сводили ли призраки его с ума, нашептывая о том, какие гравюры и барельефы они хотят увидеть на своем жилище? Что за одержимый мог изобразить с такой ошеломляющей подробностью сцены страшного суда, мук в аду, гнева в раю и искушений на земле, где демоны отражаются в зеркалах кокеток или садятся за один стол с картежниками.

Наверное, нужно было еще изобразить на мрачном фоне хоть что-то мрачное, но любой луч света, попадавший в склеп, тут же терялся во мгле. Любые солнечные зайчики пляшущие рядом могли бы оказаться лишь коварными блуждающими огоньками. Она не решалась взять с собой ни карманный фонарик, ни даже брелок с электрической подвеской. Они бы тут же сломались. Ноэль это знала, точно так же, как и то, что когда она войдет, в склепе вспыхнет лампада. Сначала одна, потом еще несколько.

Входя сюда, она ни разу не вспоминала про ад Данте и не винила строителей за то, что они забыли выбить над входом цитату. На самом деле надежду теряли не входящие сюда, напротив, сюда приходили те, кого в мире смертных надежды давно лишили. Судьба приводила их сюда. Здесь им предлагали спасение. Ненадолго… но проход был доступен не всем. Коснувшись двери, Ноэль вздрогнула от вспышки ослепительного видения, метеором пронесшегося в сознании. Это было озарение. С ней такое изредка случалось. Она видела, то, что произошло здесь до ее прихода. Кто-то нашел дорогу в склеп. Этот человек пришел сюда в состоянии одержимости. Он хотел войти, зная, что его там ждет. Но рука, коснувшаяся, двери, лишь обожглась, хотя огня не было. Но ожог остался. Огненное клеймо.

— Прикоснись к запретному, — запищали тоненькие голоски на уши Ноэль. — Прикоснись, ты одна это можешь.

Беспокойная мелкая нечисть обитала всюду. От нее исходи мелкие искушения и мелкий вред. Но нечто действительно непостижимое спало в склепе. Спало или только дремало? Там где ждет нечто великое, кругом болтается и мелкота. Ноэль уже привыкла к тому, что может замечать и слышать крошечных сверхъестественных существ. Прежде у нее такой способности не было, но с недавних пор многие чудеса стали для нее обыденностью. Вместе с дверьми склепа для нее приоткрылись врата в потусторонний мир.

Ноэль дернула за золоченое кольцо в ноздрях медной Горгоны Медузы и ступила в склеп, в темноту. Едва первая гладкая ступень скользнула под ее ногами, как дверь наружу захлопнулась, а лампада зажглась. Она вспыхнула, как звезда где-то высоко под потолком и от нее полетели снопы оранжевых искр. За ней поочередно стали загораться и другие, будто чья-то невидимая рука зажигала их. Если кто-то незримый и делал это, то он должен был уметь летать, потому что они висели слишком высоко. Ноэль бы не допрыгнула. Они вспыхивали, будто от лучины, и мягкий приглушенный свет разливался по пустому пространству. Ступени лестницы, приобретавшей овальную форму, плавно спускались вниз, чуть скашивая влево. При первом взгляде казалось, что это не лестница, а плавный водный поток, ближе к концу сменяющий русло. Сами ступени были широкими, округленными и гладко отшлифованными. Мрамор действительно мерцал, как водная поверхность. Перил не было, что лишь усиливало впечатление. Для полного ощущения того, что вокруг разлито озеро не хватало лишь лилий, да и немного мешали мрачные стены с легкой копотью, будто сложенной в письмена. Свет лампад тоже придавал мраморной голубизне оттенок чуть теплее водянистого. А на одной из верхних ступеней раскрывал великолепные крылья мраморный ангел. Один из семи. Они стояли по обеим краям лестницы, каждый на несколько ступеней ниже другого и не соприкасались крыльями лишь благодаря ширине ступеней. Их расставили точно шахматные фигуры по какой-то причудливой схеме. Первый ангел слева, второй на несколько ступеней ниже уже справа, третий еще на две-три ступени ниже слева, четвертый опять справа и так далее. И в то же время, казалось, что все они находятся на одном уровне, под стать единственным фигурам, уцелевшим в шахматной игре, она окончена, а они все стоят. Лишь последний ангел расположился как-то обособленно в самом низу лестницы. Он стоял как раз на последней ступени, сливавшейся с гладким полом внизу. Ноэль знала его по имени. Амадео. Кажется, оно означало «верный богу». По крайней мере, сами ангелы утверждали так. Его историю Ноэль также знала. Он не участвовал в небесной войне, и никто не изгонял его из рая. Он последовал за ними в изгнание сам, потому что рай без них для него перестал быть раем, как пояснял сам Амадео. И таким образом ангелов стало семь. Шесть поверженных военачальников Денницы, и седьмой — невиновный. Поэтому зло, зарождающееся в нем, выглядело особенно ошеломляющим. Он будто сам не понимал, что творит, но делал это усерднее остальных.

Проходя мимо каждого, Ноэль поочередно называла имена.

— Мэстем, Норей, Дориэль, Сетий, Рамиэль, Новелин, — и последний, — Амадео.

Это имя она выдохнула, а не произнесла. Произносить его всегда было сложно, будто делаешь что-то, что находится под запретом. Но легкий звук отдался в тишине и, кажется, крылья статуй встрепенулись и зашелестели.

Ноэль оставила позади лестницу, похожую на античную с широкими плоскими ступенями и семью зловещими украшениями.

Когда-то семеро падших ангелов обольстили прародителя семейства Розье. Красавца, картежника, дуэлянта, каким был Нортон Розье дю Верр. Он построил для них этот склеп. Склеп был им зачем-то нужен. Даже слишком нужен, как, впрочем, и все потомство его строителя. Здесь они, оставаясь обособленными от всего мира, все равно продолжали проникать в него и часто делали это благодаря членам семейства Ноэль. Их одаривали неземными дарами и, кажется, неизменно приводили к гибели. Она не хотела об этом думать. Не сейчас. Только не о гибели. Ее голова заболела так, будто лоб сдавили раскаленным свинцом обручем. Еще рано об этом думать. Слишком рано… Потусторонние силы спешат напомнить ей о другом. О вечности, дремлющей здесь и победе над самим мироустройством. Планы бога не удались. Последний седьмой ангел присоединился к своим друзьям.

— Теперь мы все семеро одинаково прокляты, — было первой фразой, прозвучавшей в этом склепе. Вместе с ней неосторожные строители, которые потом, конечно же, погибли, могли слышать и шорох крыл, и звуки неземных поцелуев.

— Мы прокляты, и в этом наше счастье…

Вот какую фразу нужно было выбить на фризе над дверью. Только это был бы девиз, а не эпитафия, как могли подумать входящие. Но в склепе все было не тем, чем должно было быть. За исключением разве что могил и трупов, гниющих в земле под саркофагами. Если вернуться к истокам, то Нортон де Розье тоже утверждал, якобы строит дворец для своей невесты, а не склеп для семи ангелов. На самом деле, первой, кого он собирался принести здесь в жертву, была она. Любовь к женщине была всего лишь умелым розыгрышем. Настоящие же его возлюбленные ждали в темноте в только что отстроенном склепе, когда кровь оросит их мраморные тела. Однако все пошло не так, как он запланировал. Зато все, что спланировали ангелы, удалось. Жаль, что они не всегда посвящали избранных в детали своих планов. Лишь они знали, что им нужно. И порой это оказывалось совсем не тем, что для них делали.

Конечно же, статуи появились в склепе сами, вызывая удивление строителей. Никто их не создал. Они выросли, будто из пустоты. И это они стали хозяевами и склепа, и его последующих владельцев, а не наоборот.

Ноэль хотела думать, что к ней у ангелов особое расположение, но это ведь могло оказаться совсем и не так.

— Ты пришла! Какой сюрприз, — оживший Сетий уже стоял рядом. Другие бледные силуэты также выступали из темноты, образуя около Ноэль привычный полукруг. Но говорил только он.

— Как редко ты жалуешь нас своими визитами. Это успех замутил твою прелестную головку. И нам самим приходится искать тебя, бродя по миру смертных.

— Не преувеличивай, — она ощутила прикосновение мраморных пальцев к своим голым плечам. Кажется, ее головка не была такой уж прелестной, пока она не зашла в склеп к ним. Воспоминание всплыло будто само, но она подозревала, что это Сетий его навевает.

— Как трагично, да… — он приподнял ее лицо за подбородок. — Ты все время вспоминаешь о его красивой голове. Некогда красивой…

Как легко он говорил о мертвом. Ноэль стряхнула его пальцы со своего лица, будто надоедливых червей.

— Вы говорили, этого не может случиться, — она обращалась непосредственно ко всем ангелам, а не к одному из них.

— Чего именно? — Сетий сделал вид, что ее не понял.

— Что мертвое не вернется, — после колебаний произнесла она.

— Так оно и есть, — Сетий пошевелил крыльями.

— Да, — подтвердил Норей, осторожно накручивающий на палец ее локон.

Остальные кивнули. Лишь Амадео, чуть отделившийся от них, неуверенно пожал плечами. Он застыл у подножия лестнице и показался Ноэль особенно миловидным и беспомощным, что естественно было не так. Это лишь обескураживающая игра. Вот и все.

Они все с ней играют. Ноэль на миг ощутила возмущение. Они считают ее наивной.

Она хотела уйти, но Сетий посмотрел ей в глаза, и первое впечатление прошло. Растворилось в его непоколебимости. Где-то звякнуло золото. Звук подающих при пересчете монет напоминал льющуюся музыку или удары часов. Тик-так. Но часов в склепе не было. А вот золота было, хоть отбавляй. Они давно бы уже могли мостить им мостовые. Казалось, что все, чего касаются ангельские пальцы, превращается в золото. Старинные червонцы просыпались дождем на пол. Она могла их собрать и унести с собой, но она не хотела.

— Чего ты хочешь? — это заговорил уже Мэстем. Ноэль путалась, глядя на почти идентичные лица и слыша почти одинаковые приглушенные голоса, напоминающие шелест крыльев.

— Скажи, чего тебе хочется, и мы дадим тебе это.

— Любые чудеса, чтобы развлечь тебя, — согласно кивнул Новелин, высекая золотистые искры из щелчка пальцами.

Как странно. На сцене она развлекала людей, поя о склепе, а здесь они, ее сказочные кумиры, развлекали ее.

— Мне показалось…

Сетий обнял ее за плечи, очень нежно, чтобы не раздавить. Она почти не ощущала, что на нее давит тяжесть мрамора.

— Кажется людям, тебе же мы открываем истину, — доверительно шепнул он.

О да, ее глаза и уши, будто давно уже были смазаны волшебной мазью, позволяющей увидеть потусторонний мир. Она читала об этом в сказках. И теперь испытала на себе. При чем реальность оказалась куда поразительнее вымысла. Даже самые смелые предположение многих авторов не могли сравниться с ней.

Откуда вообще берутся эти истории, на миг задумалась она. Неужели, все случаи с другими сказочниками таковы же, как и ее собственные песни, сочиненные для публики. Вымысла нет, есть лишь человек, для которого некие силы по каким-либо причинам приоткрыли завесу над миром сверхъестественного. После он может рассказать об этом, но лишь на правах авторской сказки. Как замысловато. Люди могут все узнать, но лишь в том случае, если будут считать это чьей-то фантазией.

А хоть кто-то догадывался, что это правда? Те, кто слушают сейчас альбомы с ее песнями, хоть о чем-то подозревают? Если и да, то лишь потому, что хотят ощутить близость со своей звездой, а не из-за того, что они так догадливы.

— Я хочу показать тебе кое-что, — Сетий подвел ее к одной из глубоких овальных ниш в отдаленной стене. Их здесь было множество. Ноэль е решилась бы сосчитать сколько. Ей не хотелось приближаться к углубления вообще. С одной стороны из каждой ниши можно было бы сделать отличный люнет со скульптурой, но с другой они очень уж напоминали место чьего-то последнего пристанища. Ведь это в конце концов был склеп, где могли не только хоронить трупы под землей, но также оставлять урны с пеплом или замуровывать в стенах. Ей казалось, что в каждой нише она может увидеть по трупу женщины, как в замке герцога Синей Бороды.

Один раз она уже замечала призрак женщины, пришпиленный гвоздями к верху ниши. Из ее пробитых гвоздями шеи и ступней текла кровь, орошая белое бальное платье.

— Анжелетта Розье, — пояснил ей тогда Норей и поведя плечами добавил. — Слишком любознательная…

Словно это все объясняло.

Ноэль должна была бы испугаться, но она почему-то была уверена, что ей ангелы вреда не причинят.

— Что она сделала? — Ноэль больше не видела призрака, но ей было интересно узнать о нем. Пустые глаза и розовые губы мертвой девушки напомнили ей о больших тряпичных куклах и манекенах. Если бы из ран с гвоздями не текла кровь, Анжелетту можно было бы назвать местным украшением.

— Она нам перечила… для начала. А потом она спуталась с парнем из семьи Делакруа. Ты должна знать, они были нашими врагами. Пока ветвь их семейства не прервалась. Анжелетта ждала от него ребенка. Мы не могли потерпеть смешения крови. Это ослабило бы нашу связь с твоим родом, — Сетий уже теребил ее локон. — Не думай о ней. Бунтарки попадаются не так часто. Но они быстрее всех погибают.

Вы убили ее, хотела обвинить Ноэль, но благоразумно промолчала.

— Я хотел показать тебе не ее нишу, а вот эту, смотри, — Сетий легко подкинул вверх старинный испанский дублон, и вдруг его ловко поймала вынырнувшая из пустой ниши рука скелета.

Сперва Ноэль отшатнулась. Рука показалась ей живой. Лишь спустя миг она разглядела, что скелет в нише сидит в застывшей позе.

— Страж мертвых, — пояснил Сетий, — если захочешь пообщаться с кем-то из своих предков, с Анжелеттой Розье, например, раз уж она так тебе понравилась, то всего лишь дай ему монету, и он пропустит тебя в мир мертвых. А если у тебя кончится золото, есть еще один способ с ним расплатиться.

— Какой? — Ноэль насторожилась. Уж слишком медоточиво звучал его голос. Это не предвещало добра.

— Кровь, — Сетий нежно провел по ее указательному пальцу. — Кольни ножом и пролей капельку крови на его ладонь. Он ценит кровь ни чуть не меньше, чем золото. Пожалуй, даже больше.

Ноэль обескуражено посмотрела на останки, гниющие в стене. Судя по остаткам одежды, это был мужчина из прошедших эпох. Изъеденный тлением камзол с галунами, золотые пряжки на башмаках и тяжелая драгоценная подвеска на шее напоминали слегка об испанской моде. Когда он был жив, то носил серьгу в одном ухе. Рубин похожий на кровавую капельку все еще лежал на его плече под сгнившим ухом. Должно быть, пират, капер или торговец-мореплаватель, которого потусторонние силы заманили в склеп до того, как его корабль отошел от пристани. От него остались лишь кости и лоскуты некогда роскошного бархата. Она не могла определить, был ли он купцом или дворянином, но одно знала точно, он умер здесь в муках. А из его мощей тут сделали чучело. Оно стало неким связующим звеном между миром мертвых и живых, желающих туда заглянуть.

— Занятно, — Ноэль отвернулась.

— Так кого ты хочешь увидеть, — не отставал Сетий. — Ты прочла достаточно много запрещенных другим книг, чтобы знать всех своих предшественников по именам. Лишь назови имя того, с кем тебе хотелось бы провести наедине несколько весьма познавательных часов.

— Ты можешь узнать от них, что такое холод могилы и грызущие черви, и тяжесть захороненных с трупом сокровищ, — хором зашептали другие и их глаза загорелись непонятным ей восторгом. — Мы этого никогда не узнаем, а ты могла бы расспросить своих предков.

Мрачный хорал вокруг ее усыплял. Сонм нечеловеческих фигур, закружившихся вокруг нее хороводом, навевал мысли о близости смерти. Может и впрямь кого-нибудь о ней расспросить.

Если б она только могла узнать у мертвеца может ли он отвести ее к духам самоубийц.

— Лишь назови имя, — снова предложил Сетий.

Но Ноэль промолчала. Она знала одно имя, которое ей больше всего хочется назвать, и поэтому прикусила язык. Ее ангелам вряд ли понравилось бы вновь услышать о Тодде.

— Наверное, я должен предложить тебе другие развлечения, — Сетий как-то напрягся. — Что скажешь о том, чтобы спуститься вниз в могилы и посмотреть, как мои менее удачливые собратья поедают трупы под землей.

Она скривилась от отвращения. Он уже рассказывал ей, что есть ангелы, павшие слишком глубоко в недра земли и так сильно искалеченные, что им лучше не выбираться наружу. Дневной свет оказался бы для них губителен. Они становились подслеповатыми даже от блеска лампады. Поэтому они никогда не выбирались из своих узких земляных нор и прорытых там когтями лабиринтов. Они подкапывались к свежим захоронениям, волоча за собой вялые конечности и потрепанные крылья, чтобы наесться мертвой плоти. Падальщики, как презрительно называл их Сетий. Еще он говорил, что если бы Ноэль заснула ночью возле одного из саркофагов, то она услышала бы, как жадно они обгладывают внизу кости. Это происходит на много метров под землей, но если прислушаться, то можно уловить звуки. Однако Ноэль боялась, что если она приложит ухо к земле, то одно такое существо, издалека, почуяв ее, начнет прорывать себе путь когтями наружу. Оно может схватить ее и утащить с собой. Сетий сказал, что после падения ими овладел страшный голод, который они теперь никак не могут утолить.

И вот он так запросто предлагает ей посмотреть на них.

— А еще мы можем вместе посмотреть на местные сокровищницы. Их здесь много, в этом склепе, знаешь ли… — он довольно ухмыльнулся. — Мы могли нарядить тебя в старинное платье из золотой парчи, некоторые такие наряды отлично сохранились, и примерить на тебя драгоценности. Все, что захочешь: колье, короны, браслеты, серьги, кольца… в любых количествах и на твой выбор. Можешь даже унести их с собой.

— И с каких трупов снято все то, что ты хотел бы примерить на меня? — это была дерзость, но она не удержалась.

Он не разозлился.

— Все мои подопечные за века стали трупами, Ноэль. Как ты этого не понимаешь? Нет ничего зазорного в том, чтобы снять корону с мертвого короля и надеть ее на живую голову. Люди не вечны, как ты знаешь, а драгоценности во веки веков не утрачивают свой блеск. Рубины, золото, сапфиры и все им подобное это единственная такая же вечная материя, как мы. И лишь они нам под стать.

— Да, помню, ты говорил, что все это россыпь слез Денницы — твоего поверженного господина.

— Прежнего господина, — Сетий нежно погладил ее по щеке. — Теперь мы сами себе хозяева.

— Как же он вас отпустил, — Ноэль много раз слышала из его уст историю самого прекрасного ангела, который восстал против бога, потерпел поражение и пал, приняла с собой на землю не только зло, но и сводящую людей с ума колдовскую красоту. Порой ее эта легенда очаровывала. К тому же Сетий часто сравнивал ее кудрявую голову с золотистой головой самого Денницы. Это была высшая похвала.

— У него много своих забот, — глухо отозвался ангел.

Где-то раздался манящий звон падающего золота, как если бы дракон в глубине земли начал пересчитывать свои сокровища.

На этот притягательный звук сюда можно было бы заманить любого человека, но только не ее. Она уже знала цену проклятому золоту. Оно приносило зло любому, кто им владел, кто его получал, и с кем им расплачивались. Теперь Ноэль понимала людей, которые заподозрив неладное, готовы отказаться от богатства. И все равно ангелы продолжали одаривать ее. Каждое утро, просыпаясь, она находила на своем столе новые пригоршни монет и новые драгоценности. Ей уже надоело прятать их в сейф или относить на хранения в банк. Их количество все возрастало. Любое хранилище могло лопнуть от них. Ноэль удивлялась, как все это вмешалось до сих пор в склепе. Хотя склеп, если присмотреться, имел форму и объемы бесконечности. Он начинался плоской мраморной лестницей с семью скульптурами, над которыми горел светильник правды, как его назвали строители, может потому, что он впервые осветил оживающие фигуры ангелов. От лестницы плоский мраморный пол подобно водянистой поверхности убегал к саркофагам, вначале было видно лишь несколько, и только затем становились заметны витые колоннады, туннели, ниши с захоронениями, урны с прахом, аркады и целые разветвленные лабиринты. Склеп был, как ларец, открыв который, обнаруживаешь внутри целый город. Вернее целую вселенную. Ноэль помнила одну картину неземного живописца, которую ангелы хотели подарить ей. Там была изображена первая возлюбленная дьявола Рианон, ставшая королевой в его аду. Картина казалась живой. Девушка сказочной красоты то улыбалась, смотрящему на картину, то вдруг разворачивала ладони, и на них вырисовывался в миниатюре весь порабощенный ею мир с многочисленными башенками, дворцами, целыми странами и селениями. Все это она держала в своих руках. Точно также и склеп словно объединял в себе сразу несколько миров. Лишь неопытному человеку, вошедшему сюда в первый раз, его пространство могло показаться чем-то ограниченным. На самом деле границ не существовало.

Ноэль знала, что забранное мелким переплетом и совсем не пропускающее свет окошко над входом почему-то называется окном для птиц. Две галереи справа и слева от лестницы горизонтами порока. А арка, напоминающая триумфальную, за ними аркой терна, быть может, потому, что она была увита не свежими розами, а лишь засохшими шипастыми плетнями.

— Цветы оживут, если впитает в себя достаточно крови, — как-то пояснил ей Мэстем, — поэтому держись от плетней подальше, когда проходишь мимо. Они могут вцепиться в любого, кто окажется рядом. Им все равно Розье ты или нет. Они хотят пить, а твоя кровь почти ничем не отличается от смертной. Божественный нектар, он слизнул алую капельку, выступившую на мочке ее уха. Так она впервые ощутила, что ее уши проколоты, и она может носить золотые гвоздики с сапфирами вместо сережек. Мэстем так быстро проколол их шипами засохших роз, что она не успела ощутить боль.

Ей стало даже жаль засохшие цветы.

— Не жалей, они слишком кровожадны, — шепнул ангел. Он сам облизнулся как-то уж слишком похотливо при взгляде на е кровь.

— Почему вы не приведете кого-нибудь, чтобы напоить их? — она понимала, что предлагает совершить нечто преступное, но ее утешала мысль, что ангелы всегда выбирают только грешников: убийц, воров, насильников и маньяков. Такого их предназначение на земле, даже падших ангелов, искоренять зло. Она знала, что они вожделеют преступников, их крови, их мучений. Однако не всегда все бывало так обыденно.

— Еще не время, — многозначно заметил тогда Мэстем. Розы оставались сухими до сих пор. Шипы на плетнях обозначились четче и, кажется, чрезмерно заострились. Возможно, скоро придет пора напиться.

— В этой арке живет дух девушки некогда занимавшейся выращиванием роз, — шепнул ангел. — Мы зовем ее дамой арки роз. Она вся изранена шипами. Бедняжка.

Последовавший за словами издевательский смешок не сочетался с сожалением.

Ноэль уже сама вычислила, что за аркой простирается лабиринт, при чем бесконечный. А ниша со скелетом, наверняка, именуется нишей стража.

— Ты хочешь узнать, что такое райское блаженство, — Мэстем погладил ее шею. Норей сзади коснулся плеча. А Сетий просто обнимал ее и наблюдал. Но, наконец, и он заговорил.

— Знаешь, что происходит, когда сливаются в любовных объятиях мрамор и плоть? Я могу показать тебе это. Такого удовольствия ты еще не знала, клянусь.

Она хотела это узнать, но страх оказался сильнее. Ноэль вырвалась.

— Не золото и не мрамор, — Сетий произнес это почти нараспев. — Тогда может предложить тебе вино. Норей, принеси ту бутыль, которая осталась у нас с виноделен Нортона Розье.

Выходит в склепе есть еще и погреб, а может и сама адская давильня.

— Ты уверен, что там вино, а не кровь? — с вызовом спросила Ноэль.

— Абсолютно, — Норей почти тут же вернулся, демонстрируя старую темно-зеленую бутыль под горлышком оплетенную легкой паутинкой золота.

— Смесь винограда, зелий фей, пальцы с цветущего папоротника, вишни, ну и немного крови. Всего две три капли. Однако им уже не одна сотня лет, так что ты не ощутишь кровавой примеси, — почти весело пояснил Сетий.

— Зачем? — Ноэль недоуменно смотрела на бутылку, каким-то образом уже переместившуюся в его руки, хотя она не видела, как ее передавали по кругу. А принесший ее Норей стоял так далеко.

— Не стесняйся, — Сетий вытащил пробку, и из горлышка взвилась разноцветная пыль, словно порошок из толченых сапфиров, рубинов и изумрудов. На миг ей показалось, что оттуда вылетит джинн. — Твои пристрастия к белому порошку, купленному у бродяг, меня раздражают. Лучше испей моего вина. Оно действует сильнее наркотика.

— Но оно гораздо быстрее может свести с ума, — Ноэль по опыту знала, что дары ангелов опасны.

— Только не тебя, моя дорогая.

И зловещая улыбка Сетия оказалась слаще вина. Ноэль нерешительно приняла подарок. Она снова осторожно закупорила горлышко пробкой. Лучше попробовать вино дома, а не в склепе.

— Обещаю, что уже после первого глотка все неприятные наваждения перестанут тебя беспокоить, — поклялся Сетий.

Значит, стоит лишь один раз хлебнуть этого напитка, и она больше не услышит зовущий голос. Отлично. Ради этого стоит выпить хоть яд. Или все-таки не стоит? Ноэль помнила, как некто неизвестный и незримый произносит ее имя, будто зовя ее за собой на тот свет. От одного воспоминания о его голосе, по ее телу побежали мурашки. Она крепче сжала в руках бутылку, подаренную ангелами.

Подмостки театра смерти

Она пила вино прямо из горлышка, и оно не кончалось, хотя Ноэль давно уже пригубила бутылку, и теперь по потолку над ней расплывались танцующиеся золотые узоры. На белой известью поверхности оживал целый мир. Ноэль откинула голову на подушки и, не переставая, смеялась. Ей было хорошо, как никогда. Даже призраки, застывшие в дверях и странно шептавшиеся, не казались ей больше такими пугающими. Хор их голосов напоминал шуршание палых листьев или шут ветерка в кронах деревьев, высаженных вдоль кладбища. Она совсем недавно пригубила бутыль, а уже успела заметить всех: Анжелетту с ранами от гвоздей, оставлявшую алые следы раненых ступней на ковре, даму из арки роз, Нортами с выеденными червями глазами и многих, многих других. Перечислять можно было до бесконечности. Большинство из них толпилось за порогом, не смея войти. В склепе они бы давно обступили ее. здесь же дома к ее крови подполз лишь кто-то один. Она сразу узнала его. Скелет из ниши. Только сейчас он был красивым кавалером. Только его ноги раздробил испанский сапог. Раздробленными пальцами он перебирал локоны Ноэль, рассыпавшие по подушки.

— Они, как золото, как чистое золото, — приговаривал призрак.

Он и попал в склеп из-за своей страсти к золоту. Жадность никого не доводила до добра. Особенно его. Он так и остался в склепе среди золотых копий и истекающей кровью.

Ноэль хотела отогнать его от своей кровати, но не хватало сил. Она слишком много выпила. И реальность начала расплываться перед нею. Унылая рутина жизни взорвалась целым фейерверком радужных тонов. И вдруг в них прокрался мрак.

Ноэль заметила в толпе призраков женщину и прочла в ее глазах историю, похожую на свою. Кристабель Розье. Она тоже чудесно пела. Ангелы также наделили ее божественным голосом. Так выходит Ноэль не первая. Разве она раньше об этом не знала? Они же каждому давали какой-то талант. Но не тот же самый талант, который был у нее…

Теперь она действительно ощутила себя так, будто ангелы дали ей донашивать чужую корону, снятую с трупа. Если человек уже мертв, то его драгоценности могут носить другие, такова их мораль. Ноэль смутилась. Ей в голову полезли картины, как ангелы снимают украшения с мертвых тел и примеряют на нее, а золотое зеркальце в форме свившегося дракона висит в воздухе и одобрительно подмигивает. Ноэль очнулась от этого видения с трудом и тут же потянула руки к шее, не осталось ли на ней до сих пор мертвенно холодных ожерелий. Уж слишком явственно она их только что ощутила.

Женщина с копной огненно-рыжих волос забранных под жемчужную сетку и зелеными кошачьими глазами до сих пор смотрела на нее. Ее отполированные ноготки оставляли царапины на спинке обитого винилом кресла. Муслиновое платье шуршало, напоминая о карточной игре и шелесте колоды, которую тасуют. Талант играть без проигрыша тоже дарили ангелы. Но у Кристабель был другой дар. Петь. Внешне они с Ноэль были совсем не похожи, но кое-что общее у них нашлось.

Ноэль подумала о том, что до сих не знает ни одной ноты, а поет чисто интуитивно. Теперь ноты, отлитые из чистого золота, рассыпались перед ней на потолке, словно выпущенные из кулачка Кристабель. Только она не могла назвать правильно ни одной. Она просто не знала названий. Ее голос был действительно даром, а не плодом долгих репетиций. Так как она без предварительной подготовки поют только птицы или сирены, но ведь у них и получается лучше, чем у людей. Естественное лучше искусственного. Так считала сама Ноэль. Интересно, согласились бы с ней семь ее покровителей из склепа. Люди, конечно же, были не согласны. Многие считали, что нельзя отнимать хлеб у преподавателей. Кому будут нужны учителя, если они ничему уже не могут научить. Однако, чтобы занять хоть чем-то рабочее время им придется придумать хоть что-то такое, чему еще необходимо учиться. Поэтому Ноэль не уважала учебу. Ей не нужны были ни музыкальные школы, ни консерватории. Те, кто учатся там, никогда не запоют так, как она. Им это просто не дано.

Кроме нее это могла только Кристабель. Но она умерла много столетий тому назад. И таким образом конкурентки не предвиделось. Если только призрак не захочет снова спеть. Но он как раз был молчалив. Под гладким горлом, наполовину прикрытым бархоткой, наметилась алая линия, похожая на порез. Ноэль это не понравилось. Слишком красноречиво. Ткани и жилы проступали под разрезанной кожей.

Ноэль снова приложилась к бутылке. Она больше не хотела видеть призраков и надеялась, что колдовское вино исполнит ее желание.

Однако костлявые пальцы безного призрака все еще цеплялись за пряди ее волос.

— Золото, золото, золото, — причитал он, жадно перебирая их. Ей едва удалось высвободить локон, который он намотал на костяшки своих пальцев.

Вскрытые вены

Ноэль не сразу поняла, в чем дело. Она видела полицейских, кровь на полу, рыдающую Бетти. Вначале она подумала, что произошел несчастный случай. Возможно, опять упал один из прожекторов, и кого-то придавило. Но почему же тогда полицейские кладут в пластиковый пакет окровавленный нож.

— Это ты виновата, — Бетти вдруг устремила на нее покрасневшие заплаканные глаза. — Он сделал это из-за тебя.

Кто-то попытался заставить ее замолчать. Ноэль даже не смогла ничего сказать. Каким образом это все могло касаться ее? У нее не хватило сил задать вопрос. Губы будто сковало. Она видела бурые пятна крови на полу и вспоминала другого юношу, другой нож… Тело, накрытое простыней, которое уносили на носилках, ее ни чуть не волновало.

— Кто это был? — тихо спросила она. — Какой-то работник сцены.

Ей ответил Ник.

— Ее брат, — он кивнул на рыдающую Бетти.

Ноэль вспомнила блондина, пристававшего к ней после концерта. Да, он вполне мог быть братом ее подруги. Во всяком случае, внешне они были очень похожи. Те же серо-голубые глаза и волосы платинового оттенка. Конечно же, эти двое были братом и сестрой. Как она раньше не догадалась. Кто кроме Бетти мог ему сказать, где можно застать ее после выступления. Наверное, он долго ждал в неуютном тамбуре перед гримерными. А она его отшила.

Все вышло, как с Тоддом. Только тот, чтобы умереть вернулся к себе домой, а не в пустой театр. Наверное, его закрыли здесь на ночь. И до сегодняшнего вечера никто ничего не знал.

Казалось, что вместе со слезами у Бетти сейчас вытекут белки глаз. Ноэль отвернулась. Извиняться перед Бетти было бесполезно, да и не нужно. В конце концов, она ни в чем не виновата. Зная саму Бетти, можно сделать выводы относительно того, каким был ее брат. Ноэль не должна чувствовать себя ответственной за то, что какой-то юный наркоман решил после ее выступления свести счеты с жизнью. Если он так же, как и его сестра сидел на игле, то все равно бы рано умер. Она здесь ни при чем. И все же совесть ее кольнула. Не из-за этого незнакомого ей парня, из-за другого. Того, который умер раньше. Воспоминания возобновились.

Люди за кулисами уже начали шептаться о том, что Бетти необходима помощь психоаналитика. На не переставала причитать и плакать. Ноэль отошла, чтобы не увидеть вновь ее обвиняющих глаз. Она бы и сама сейчас не отказалась от беседы с психологом. Ей хотелось убить чувство вины. Пусть кто-то другой, если не собственная совесть, убедит ее, что она не виновата. Будь она всего лишь звездой из мира людей и завела бы себе личного врача, но она знала средство получше.

Как она только научилась различать их по лицам. Ведь они все почти одинаковы.

— Ты не принесла никакой особой жертвы, — нашептывали она. Бледные мерцающие фигуры притаивались во мраке и наблюдали за ней. Она видела их всюду и ни разу не перепутала с обычной надгробной статуей или музейным изваяниям. Но ангелы застывали меж экспонатов выставок, по которым она бродила, затеривались на кладбищах, дразня ее из гущи надгробий, мелькали в скульптурной композиции фонтанов, становились украшениями торговых центров или вестибюлей отелей, где она останавливалась во время гастролей или отдыха. И только она знала, что они живые.

Они появлялись всюду, где была она. Люди не замечали живые движения в пустых каменных глазах, не понимали, что осколки разбитых ваз, фужеров и витрин валяются рядом, потому что их задело шелохнувшееся крыло каменной статуи. А найденный на пороге гостиницы труп никто бы не сопоставил с похождениями ожившего изваяния. Но обескровленные трупы находили везде, где задерживался кто-либо из ее ангелов.

Ноэль устала от этого. Их бдительное внимание больше напоминало слежку. Они уже преследовали ее, а не опекали. Мраморные лики смотрели на нее из витрин магазинов, мимо которых она проходила, из клубов и баров. Она замечала их в скверах, парках или чуть поодаль от шоссе. Они сидели в кафе, лениво ложились на крышах, притаивались в канализациях, под мостовыми по которым она шла. Один раз Сетий занял место вверху фонтана, у которого она сидела. Удачный насест, но из фонтана пошла кровь, разбавленная водой. Кровь человека, которого он недавно убил и бросил труп в механизмы, качающие воду. Он любил преподносить подобные сюрпризы обескураженным людям, оказавшимся рядом. Замечал ли кто-то из, проходя мимо, что губы мраморного ангела тоже в крови. Или статуя всегда была вне подозрений?

Так удобно убивать, а потом прикидываться неживым. Неодушевленный предмет ведь никто не заподозрит в только что совершенном преступлении. Статуя и есть статуя. Что здесь можно предположить? Если ты сам не видел, как она оживала, то никогда в это не поверишь. Единственная сложность состояла лишь в том, что те, кто видели, тут же умирали. Ну, разве только не считая саму Ноэль. Она же как никак была наследницей склепа. По идеи это статуи принадлежали ей по праву наследства, а вели себя так, будто это она принадлежала им.

Какое-то время Ноэль наблюдала за призраками, толпившимися в прихожей. Легкий Шум, исходивший от сонма полупрозрачных фигур, был похож на жужжание целого роя пчел. Ей все это надоело. В последний раз она приложилась к горлышку бутылки, вино в которой не убывало, и отставила ее на прикроватный столик. За приоткрытыми гардинами на окне темнела ночь. Не самое подходящее время для пеших прогулок в одиночку и все равно Ноэль захотелось пройтись. Она накинула поверх топа куртку из черной кожи, однако даже не потрудилась застегнуть пуговицы. С недавних пор ей не нужно было опасаться, что она простудит горло. Болезни ее не трогали. Лекарства, микробы, температура — все осталось в прошлом. Будто по какому-то негласному договору между склепом и смертью, последняя Ноэль не трогала. А вместе с ней отступили и все опасности. Она не боялась бродить одна по ночным улицам. Можно было заходить в самые злачные места и районы и ничего не опасаться. Ее проклятие защищало ее от всего. Тот, кто на нее нападет, сам будет убит. Ее новая квартира в высотном здании, оснащенная сигнализацией, на самом деле вовсе не нуждалась в охране. Напротив, можно было даже не запирать дверь на ключ. Плохо пришлось бы грабителю, который вломился внутрь и обнаружил нечистую силу, охраняющую имущество подопечной.

Ноэль долго ходила одна, смотря на светящиеся вывески универмагов, дискотек и неоновые огни. Под высокими подошвами ее модных ботинок едва скользил тротуар, а казалось, что она вовсе его больше не касается. Ей бы крылья. Как у Сетия.

Прекрасная мечта. Прекрасная и влекущая. Ноэль услышала где-то, как играют на гитаре, и поспешно свернула в другой переулок. Один раз, проходя мимо бродячих музыкантов, она подумала, что видит Тодда, живого и невредимого. Конечно же, это был другой парень, но болезненное ощущение узнавания не оставляло ее до сих пор.

Впереди ярко засветились огни какого-то незнакомого театра. Прежде Ноэль никогда не заходила сюда, и красивый фасад с кариатидами ее поразил. Здание больше напоминало Венскую Оперу, Парижскую Оперу или Большой театр. Такие заведения не работают по ночам. Это же не дешевые пабы, диско или клубы для развлечения галдящей молодежи. Но ведь были времена, когда в подобных местах собиралась аристократия. Семейство Розье тоже было аристократическим. Вот его то представители как раз могли веселиться на балах и в театрах ночи на пролет.

Ноэль заметила публику, уходящую с представления или напротив идущую на него. Люди были одеты как-то чересчур нарядно. Такие костюмы можно разве только украсть из музея или сшить на заказ. Она сама не видела таких причудливых платьев даже в театральных костюмерных. Разве только на портретах своих предков… Еще миг и она услышала грохот странных экипажей, плеск воды в фонтане и приветствия консьержа. Он называл имена и титулы.

Тот же самый карлик, которого она недавно приняла за ребенка, вынырнув из-за угла, подошел к ней. Теперь он тоже был одет в старинного покроя кафтан, что-то среднее между сюртуком и ливреей.

— Мадемуазель, — приветствовал он ее и поклонился. Выговор у него явно стал французским. И обращение… Но ведь здесь Не Франция. Ноэль заинтересовалась.

— Чудный вечер, не так ли?

— Вечер? Но уже ночь, — Ноэль хотела обернуться за плечо, но он нарочно ее отвлек, щелкнув пальцами.

— Нет, еще только вечер. И публика уже собирается. Но для таких гостей, как вы, у нас всегда есть свободные места.

Ноэль отстранилась, когда он попытался взять ее за руку.

— Сегодня поет Кристабель Розье. Это будет ее последнее выступление, но тихо… — он подмигнул Ноэль. — Только мы с вами об этом знаем. Она и публика еще нет. Она ведь такая великая певица. Хотите послушать, как звучит ее голос? Почти, как ваш. Идемте!

— Нет, спасибо, — Ноэль невольно отшатнулась от него.

Кристабель Розье. Да за кого он ее принимает. Она ведь умерла сотни лет назад. Ноэль глянула на карлика. В изысканном наряде он выглядел еще более уродливым. Его крохотные глазки сверкали, и ей почудилось, что она видит труп на сцене, шорох крыльев и кровь.

Это было страшно. Ноэль захотела отвернуться. Карлик отчаянно протестовал, но она уже обернулась назад, и звуки за ее спиной тотчас стихли. Не было больше ни фонтана, ни театра, ни шума подъезжающих карет, ни беседующих людей у входа. Она обернулась и ничего этого больше не увидела. Впереди нее простиралась только грязная дорога, кончавшаяся тупиком.

Что только не померещиться ночью, если ты чувствуешь себя уставшей и разбитой. Зря она пошла гулять. Но ей так хотелось ощутить твердую почву под ногами, а не салоны порше и лимузинов, в которых ее отвозили к местам светских раутов или пресс-конференций. Ей нравилось просто бродить по городу, не задумываясь о людях, которые могут узнать ее и начать просить автограф. В те времена, когда она чувствовала себя никому не известной и свободной, было намного лучше, чем сейчас. Тогда она могла гулять, где хотела, и никому из прохожих не было дело до нее. А теперь ее лицо красовалось почти на каждом рекламном плакате. И ведь когда-то она мечтала об этом… но теперь все стало пустым.

Она собралась вернуться домой. Какой-то бродяга у мусорных свалок, мимо которым пролегала дорога, попытался потребовать у нее денег. Ноэль оттолкнула его с такой неожиданной силой, что он опешил.

Кэролайн давно настаивала на том, что ей нужна охрана. Как в воду глядела. Ведь на улицах все, что угодно может случиться, но только не с Ноэль. Она единственная звезда мира, которая не нуждалась в телохранителях. С недавних пор она стала такой сильной, что сама могла постоять за себя. Хотя было загадкой, как такая сила могла поместиться в ее хрупком теле, истощенном диетами.

Она вернулась домой и проспала до утра. Ей приснилось, как бродяга, приставший к ней, видит золотую монету, блеснувшую на дне грязной лужицы, и наклоняется, чтобы выловить ее. А за его спиной вырастает силуэт мраморной статуи.

Неотвязнее тени

Кэролайн звонила, не прерываясь, то по сотовому, то в домофон. Ноэль не обращала внимания на ее отчаянные звонки. Она проснулась в смятой постели, как будто один из ангелов провел ночь вместе с ней, скользнув под стеганое атласное одеяло. Могла ли она всю ночь прижиматься к нему тесно, как кошка, и сейчас даже этого не помнить. Настольная лампа, стоявшая возле кровати, оказалась разбитой, как будто кто-то задел ее крылом и столкнул на пол.