Бесплатный фрагмент - Злопыхательные злоключения

— Стой! Стой! А ну отдай, гаденыш! — орала женщина из-за прилавка с хот-догами.

Куда стремительно неслась Милка. За Милкой — Теодор. За Теодором — Рада. А за Радой — свободный предподростковый дух первой вылазки без родителей.

Рождественская ярмарка, как гусь, только-только помещённый в духовой шкаф, пропитывалась праздничным ажиотажем, ароматом специй и настроением: бездельно слоняющихся от лотка к лотку зевак.

— Милка, хот-доги после! У нас есть тридцать минут и накопленные за год деньги! — объявила симпатичная девочка лет семи и скинула косички с закутанных в серое пальто плеч.

— Новогодние подарки подождут! — одурманенная ароматом мясных деликатесов, Милка напрочь забыла о плане.

Разговоры о котором велись с июня. Каждый вечер четверга в импровизированном штабе под дедушкиной кроватью.

Не считая нескольких опасных путешествий во времени. Парочки походов в соседние от дома леса и болота, схватки с монстрами, нежитью, призраками, пришельцами и ветеринарами. Это был первый самостоятельный поход Рады в город без мамы. Без папы. И даже без оптического дрона, который собрал Дедушка, присматривать за внучкой, пока сам он наслаждается послеобеденным сном в саду.

Не узнали бы родители, чем занимается их дочь, пока они с утра до ночи зарабатывают Милке на сосиски, и в это раз.

Если бы не розовый аксессуар, механическими оковами скрепивший маленькую ручку. И совершенно не вписывающийся в меланхолично готический образ девочки. Благодаря часам, надетым под предлогом рождественского подарка, теперь взрослые легко могли отследить, в какое приключение на этот раз угодило их любимое чадо. Ну и два ее соучастника.

— А может, мы их на кролика наденем? — развернувшись, крикнул Тедик, уносимый в даль ошалевшей при виде сосисок Милкой.

Рада не сразу уловила о чем речь, а когда поняла, было уже поздно. Со всей дури компашка из голодного мопса и контролируемой искусственным интеллектом девочки влетела прямо в лоток, за которым пряталась длинная повелительница глютена.

Деревяный стол покачнулся, скрипнул и небезопасно накренился.

— Да что же это делается! — закричала продавщица.

Да так громко, что от напряжения ее розовая шапка, подпрыгнув на бровях, поползла куда-то вверх. Все больше и больше делая женщину похожей на сосиску.

— Извините, — шепнула Рада.

— Семь хот-догов и тринадцать сосисонов, — отдала приказ Милка и посмотрела продавщице прямо в глаза. — Деньги! — не поворачиваясь, протянула лапу к Раде.

— То воришки безобразничают, то мопсы! В этом году не ярмарка! А один большой беспредел! — замахала головой окончательно превратившаяся в сосиску продавщица и отошла от прилавка, указывая рукой куда-то вдаль.

В знак солидарности прилавок грустно скрипнул и повалился на бок. Орошая мясными деликатесами, словно первым снегом, все в радиусе метра.

— Наконец-то! Наконец-то этот день настал! — завизжала от удовольствия Милка и подставила морду, не веря своему счастью.

— Мама нас прибьет! — стряхнув прилетевшую сосиску с плеч, успела вымолвить Рада.

— Бежим! — скомандовал пришедший в себя Теодор. И потащила всех от лотка, по совпадению именно туда, куда жестами указывала продавщица. — Если поймают, лишат Новогоднего салюта, как в том году! А так отделаемся легким наказанием.

— Ух, все родителям расскажу! — размешала застывшие снежинки кулаком сосископодобная женщина.

Снег сыпал весь день. Покрывая невзрачный город белым пухом, словно мама, посыпавшая подгоревшие куски пирога сахарной пудрой. Это был редкий день в году, когда погода дополняла хоть и монохромных, но красок в унылую серость бытия.

Вдогонку женщина крикнула еще пару проклятий и остановилась. Быстро переключившись на упитанного мужчину, жадно рассматривающего остатки хот-догов на сломанном столе.

— Еле ноги унесли! — завилял хвостом Теодор, перебив тяжелые вздохи запыхавшихся друзей.

­– Мама нас прибьет! — вновь, но уже более мягко, заочно смирившись, вымолвила Рада и огляделась вокруг.

А вокруг не было ничего, кроме стен и парочки забитых до верху мусорных бочков.

— Тупик! — вздохнула Милка и закинула голову вверх, раскрыв рот. То ли пытаясь насладиться свежевыпавшим снегом, то ли продумывая план отхода. Точнее отлета.

Как бы то ни было, мысли Милки тут же прервал шум.

Возле мусорного бочка раздалось шуршание. И на бледное покрывало заснеженной тропки выкатилась сосиска. Вмиг она стала темной. Круглой и покрылась пылью и сажей. Словно уголек.

Уголек?

Без сомнения! Это был уголек! Большой. Черный. Грязный. Уголек из печи.

Ребята переглянулись.

— Иди понюхай! — ткнула Милка лапой Теодора, — ты самый молодой среди нас, мы еще не так успели к тебе привыкнуть.

— Вообще-то я старше Ра… — хотел поспорить Тедик, но, взглянув в небесно-голубые глазки маленькой невинной хозяйки, прикусил язык. — Ладно!

Настороженно пёс придвинулся к древесной субстанции и…

Громко чихнул.

— Будь здоров! — зашкварчал уголек.

Присутствующие переглянулись вновь. И в тот самый момент из уголька выскользнула худенькая ножка в маленьком черном сапожке. А после еще одна. А затем прямо посередине открылись большие сверкающие глазки. Которые тут же принялись протирать черные кулачки.

— Ты кто?! — гавкнул Тедик от неожиданности.

— Амадей! — Уголек мигом обернулся Тедиком.

— Один в один! — тут от неожиданности чуть не гавкнула Рада. — Это что за выкрутасы?!

Тедик-Уголек посмотрел на девочку в упор. Моргнул пару раз и тут же обернулся Радой.

— Нет! Со мной не пройдёт! В меня превращаться не надо! — замахала лапами Милка, а следом еще одна.

— Как ты это делаешь? — прислонив палец к носу (обычно Рада так делала, когда подвергала сомнению очередную теорию) девочка обошла Уголька кругом и рассмотрела со всех сторон.

Уголек напыжился и на миг стал мальчиком в черном пальто, с огромной лысой головой и почему-то одним глазом.

— А это кто?

Уголек ткнул пальцем в площадь с ярмарочными лотками.

— Таких уродиков не было! — заключила Милка и вытащила из складок на спине сосиску.

— Милка! — грозно посмотрела Рада, — стащила всё-таки, хулиганка! — и потрясла кулаком для пущей авторитетности.

Увидев это, мальчик с одним глазом погрустнел и осуждающе покачал головой. Резко подпрыгнул и в полете перевернулся через голову, сделавшись снова Угольком. Приземлился на одно колено, как супергерой из папиных любимых книжек. И прищурился, глядя в пустоту за Милкой.

Милка обернулась. Но за ней была лишь унылая кирпичная стена.

Тут Уголек начал вытворять ручками хаотичные, понятные только ему движения, разгоняя угольную пыль. Пыль закружилась, завертелась, смешиваясь со снегом, и сделала все вокруг черным. На секунду повисла в воздухе, а потом рухнула плотным шаром на присутствующих.

— Вы где? — Теодор выпустил вперед лапы, словно зомби, и поплелся на ощупь сквозь черноту.

— Ай, ой! — внезапно вскрикнула Милка и зачем-то прижала к себе хвост с такой силой, с какой не за каждую куриную сосиску держатся. Видимо для надежности.

— Тедик! Ах, ты ж жертва грумера-самоучки… Чего пугаешь?!

— А где Рада!? — Теодор еле сдержался от неимоверного желания дернуть за хвост Милку еще раз. — Чего обзываешься!

Но выяснять отношений было некогда. Грязевой ураган, в центре которого случайным образом оказались они с Милкой, набирал обороты. А от хозяйки не было ни слуху, ни духу.

— А Рада? — тявкнула, не расслышав вопрос, Милка и достала из складки на спине еще одну сосиску. Спокойно очистила и, закинув кожуру подальше в темноту, принялась есть.

— Радуся! — с большим напором повторил Теодор, но получил в ответ лишь гудящие порывы смертоносной бури неизвестного происхождения, вперемешку с чавканьем.

Жужжащая темнота, которая секундой ранее поглотила шкурку от сосиски заволновалась. Зашипела с удвоенной силой. Так грозно, что в редких прорехах стали видны огненные вспышки и гальванические молнии.

Державшаяся до этого стойко, первой не выдержала Милка и что есть сил прижалась к трясущемуся Теодору. Так близко, что на секунду ей показалась, что от страха затряслась и она.

Бам! И внезапно в голову Милке прилетела знакомая сосисочная шкурка.

— О, Святой Сасиско! — раздалось во мгле.

И большая мохнатая туча выпрыгнула прямо на мопсов.

Мопсы завизжали.

— Вот вы где! — крикнула туча знакомым голосом, а потом завибрировала прямо как мопс, которому в уши попала вода.

— Радуся наша любимая! Нашлась! — завиляли хвостами, прощавшиеся с жизнью секундой ранее, мопсы. И кинулись обнимать хозяйку, появившуюся из осыпающегося кусками облака.

«Дзинь!» — пискнул велосипедный звоночек, новый партнер для катастрофичного танца. И черная субстанция, окутавшая все вокруг, рухнула вниз, словно сорвавшийся с тросов лифт. Прямо на участников драмы. Похоронив навсегда под обломками стихийного бедствия.

***

Что в жизни «навсегда» в сказках — лишь толчок для новой главы.

В воздухе кто-то разбрызгал невидимой лапой запах тревоги. Тот самый тяжелый аромат надвигающейся грозы, когда тягучие тучи сковывают в железные прутья ясное небо.

На затянутую мхом брусчатку опустилась одинокая монохромная снежинка. Сразу через секунду следом за ней опустилась другая. А потом мириада кружащих серых хлопьев под аккомпанемент гаркающих двуглавых ворон окутала пространство тоской и унынием.

— Где мы? — стряхнула черный пепел с белых плеч Милка.

Теодор оглянулся.

Серая кладка кирпичей, сквозь которые пробивалась пучками мохнатая растительность, давила с трех сторон и трансформировалась в мрачную подворотню. За ней открывался вид на небольшую площадь с маленьким неказистым фонтаном в виде осьминога, а если быть точнее — кракена. Из фонтана лилась бурая жижа, беспрестанно брызгая на покрытую тем же серым кирпичом мостовую. В кольцо странную площадь взяли кривые домики. Устроившие прямо тут соревнование: кто из них дальше наклонится в сторону фонтана.

— Точно не на ярмарке! Мама нас прибьет! — и, нервно хихикнув, а возможно, громко икнув, Рада погладила треснувший экранчик розовых часов.

Внезапно дверь дома-победителя в конкурсе кривизны противно скрипнула, то ли впустив, то ли выпустив из себя темноту.

— Глядите-ка! Это он! — Милка ткнула лапой именно на ту зеленую, покрытую мхом и плесенью дверь, за которой только что скрылся их новый знакомый. Уголек!

— Бежим! — в голос крикнула троица.

Дом постанывал. Как многие ветхие дома, населенные душами прошлых хозяев, бурлил невидимой человеческому глазу энергией. А когда ребята подкрались ближе, недовольно выдохнул сонной вороной из-под крыши.

— Стучи! — скомандовала Милка Теодору, который и не намеревался переступать порог странного дома, — А, — махнула она лапой, — Как всегда все сама! — и дернула за пожелтевшую веревку, ведущую к ржавому колокольчику.

— Руки уберите! — грозно дзикнул голос из колокольчика, — уберите свои грязные руки, я сказал.

Милка вздрогнула и на всякий случай проверила чистоту лап, предварительно плюнув на них и растерев об живот.

— На сколько записывались, Имя и Фамилия, — продолжил голос более спокойным тоном.

— А к кому записываться?

­– Что за бестолковые создания! К создателю чудес и каштанового сублимата, конечно же!

— Мы не знали, извините, — Радуся подошла ближе и заглянула внутрь свисающего колокола.

— Да что за день то сегодня! — задребезжал голос, — ходют и ходют тут без записи, грязными руками лапают, под юбку заглядывают.

— Простите, я хотела понять, кто с нами разговаривает.

— Глупости какие! Что тут понимать? Я говорю!

И в этот самый момент ржавый колокольчик повернулся, явив присутствующим свою недовольную физиономию. С зоркими черными глазками, моргающими из-под нависших металлических бровей. Маленьким железным носиком, укрытым россыпью ржавых веснушек. И сжатым в трубочку ротиком.

— Колокольчики не умеют разговаривать! — гавкнул Тедик, пятясь назад.

— Ага, а чудики вроде вас умеют? — зазвенел колокольчик раскатистым смехом.

Ребята испуганно переглянулись.

— О, святой Сасиско! Больше никогда не буду есть сосиски неизвестного происхождения! — Милка уже было вскинула лапы кверху, желая изобразить трагичную сцену, но возгласы ее перебила открывшаяся дверь. На пороге показался Уголек.

— Черное на белое! — от удивления он выпустил изо рта пыльное облако, — Это вы? Это вы! Как вы сюда попали? А если вас увидят! А если узнают, что вы пришли со мной? А если узнают, что я бегал в город Света? А если…

Уголек подпрыгнул и от испуга стал большим и пушистым, как рыбка фугу. Оглянувшись по сторонам, он втолкнул Милку и Радусю в дом и захлопнул дверь.

Оставшийся на пороге Теодор открыл рот, желая подать сигнал, указывающий на его существование. Но в ту же секунду дверь отворилась вновь, и из нее показалась голова Уголька. Хотя он и так состоял лишь из одной головы, это не помешало ему оглянуться еще раз по сторонам и жестом призвать забытого пса. Уголек сурово посмотрел на колокольчик и, приложив черный палец к черным губам, неприятно шикнул.

— Ты ничего не видел! Ты ничего не знаешь! Кто будет спрашивать — я отлучился по срочным делам. Вернусь вечером. Нет, лучше скажи, что вернусь завтра.

— Слушаюсь! — зазвенел покорно колокольчик.

И Уголек захлопнул дверь.

***

Глаза залила мгла. Где-то вдали, за зарытой дверью, раздавались шорохи, мигал теплый луч света и текла жизнь. Серая, унылая, но жизнь: с планами на будущее, мечтами, с возможностью радоваться и грустить. Во тьме же не было ничего.

— Если ОНА узнает, что в город проник светоземец… Она раздерет вас на части, выпьет кровь, а тела отправит скитаться по бездонной реке Тоски. Мне конец! — послышался в темноте голос Уголька.

— Она? — всхлипнула справа Рада.

— Река Тоски? — буркнул Теодор слева.

— Омномном.

Чавканье Милки перебил резко зажегшийся свет.

Милка стояла посередине комнаты возле круглого стола и закидывала один за другим в рот горячие пышки, которые кто-то красиво разложил по фарфоровому блюду. Пудра с пышек запорошила усы Милки и брови, что сделала ее немного похожей на премудрого старца.

— Батюшки! — взвизгнул тонкий голос из дверного проема, где застыла полноватая фигура в черном фартуке. В дверях, держа поднос с еще дюжиной пышек, стояла жабоподобного вида старушка. Серый чепчик на ее овальной голове, напоминающей дыню, слегка сполз на бок и приоткрыл прядь редких седых волос. Волосы скудными завитушками спали на белый накрахмаленный воротник, аккуратно уложенный поверх засаленного льняного платья.

— Маменька, не волнуйтесь! Это ко мне! Сейчас я все улажу.

— К тебе? И позволь мне объяснить, Амадеус Яниус Упус Глод младший! Что Светляки делают в нашем доме? Ты что, опять поднимался наверх?

— Ну вот, Маменька, опять вы за старое? Никто, кроме них, не впустит Солнце в наш мир! Только Светляки знают, где находится ключ от Небесных Врат.

— Твой отец! Амадеус! Твой родной отец! Потратил триста семьдесят пять лет, два месяца, четыре дня и пятнадцать часов, чтобы разгадать эту тайну! И где он теперь?

Жабоподобная старушка ткнула серым заляпанным рукавом в портрет жуткого вида создания с щупальцами вместо усов. Развернулась с подносом в руках, побежала прочь. Да так быстро, что Милка даже лапой не успела взмахнуть с просьбой разместить плюшки вместе с остальными на столе.

— Яниус! — прикрывшись лапой хихикнул Теодор.

— Будь здоров! — не расслышала Рада.

— Смейтесь! Смейтесь! Я один знаю, как вам вернуться домой! Но я вам не скажу! Пока вы не расскажете мне, как вы излучаете свет.

— А ну быстро веди нас домой! — рыкнула Милка и схватила сразу несколько пышек в надежде, что Уголек испугается ее грозного вида и тотчас отведет их обратно к лотку с сосисками на ярмарке.

— Вот еще! — сложил ручки на груди Уголек. — Раз так совпало, что вы сами ко мне пришли, а не я нарушил закон царства Ничего: и привел вас в наш мир, значит, я имею полное право узнать, где там у вас прячется свет.

И с довольно серьезным видом, что было совершенно не свойственно для угольков, он схватил вилку, чугунный утюг и напялил на голову миску. Прищурив один глаз, медленно начал подступать к Милке.

Совершенно не рассчитывая на такое наглое поведение от приличного с виду Уголька, Милка громко икнула.

— Отдай мне свой свет!

Как закалённый в бою воин, размахивая вилкой и спихивая то и дело сползающую на глаза миску, заорал Уголек и побежал на Милку.

Милка завизжала не человеческим, не мопсячьим и даже не собачьим воплем.

— Вас что, взрослые не учили? Что за чужими в соседние миры ходить нельзя? — настаивал Уголек.

Наконец-то придя в себя, Милка нахохлилась. Как обычно хохлятся собаки, когда видят кошку. Или как другой пес ест из их миски. Или как другой пес, кошка, да хоть хомячок: ластится к хозяину.

— Ни за какие сосиски я бы не покинула Рождественскую ярмарку! Ты нас обманом заманил в эту тьму тараканью, — не соглашалась Милка.

— А я говорю: это нелепое стечение обстоятельств. Нужны вы мне! Вон, посмотрите сколько от вас троих шерсти.

Уголек подбежал к Милке и резко хлопнул в ладоши прямо перед ее носом. Милка вздрогнула, а в воздух поднялась пыльная туча. Кружась, белая собачья шерсть устремилась вслед за потоками воздуха, но, потеряв ориентир, медленно осела Милке на нос.

— Пчхи! — не успев прикрыть пасть лапой по правилам высокосветских псов, Милка выпустила мокрое облако прямо Угольку в черное лицо.

И тут начался бой.

Потасовка.

Возня.

И полная неразбериха.

Уголек отмахнулся от Милки. Милка от Уголька. В разные стороны полетела шерсть, угольная пыль и проклятья. Затем миска. А потом грубости, словно мячик для пинг-понга:

— Убирайтесь! А то я вас выпотрошу! Мне уже нечего терять!

— Да, мы с радостью, знать бы, куда идти!

— Идите, откуда пришли! Королева все равно меня скормит Нико´му!

— Так мы за тобой пришли!

— Ты мерзкий поросенок!

— А ты угольный барабенок!

— Нет такого слова, балбеска!

— Нет такого слова, балбеска! — передразнила Милка разъярённого соперника и высунула язык.

— Может, нам их разнять? — не вытерпел Теодор, наблюдавший с Радой за сценой со стороны.

— А ты!

— А ты….

В дверь два раза постучали.

— Тише! — зашипел Уголек, — Вас не должны заметить! — и поспешил открыть.

— У него же колокольчик есть, — шепнула Рада, прячась за мешком с очищенными каштанами.

— Наверно и у колокольчиков бывает обед, — Теодор толкнул за тот же мешок абсолютно потерянную после угольного боя Милку и облизнулся от упоминания обеда.

— Здравствуйте! — раздался детский, но такой унылый голос за дверью.

— Здравствуйте! — совсем несвойственный детской натуре. За исключением тех редких моментов, когда взрослые отказывают в покупке новой игрушки. — А чего вы шумите? Бездельничаете? У вас вечеринка?

— А мы просто мимо проходили и решили зайти, — перебил первый голос, но грустными нотами слишком похожий на второй.

Рада насторожено взглянула на Теодора, следившего за престранной сценой.

Очнувшись от потрясения и, влекомая гурманским ароматом, Милка пыталась залезть в мешок с каштанами. Получалось откровенно плохо. Пыхтя и размахивая задними лапками в воздухе, словно гусыня, нырнувшая за крилем. С четвертой попытке ей удалось выловить одного жирненького представителя. Покрутив с разных сторон под тусклым светом лампы, она кинула орешек в рот.

— Показалось вам! Один я! Работаю над новым рецептом солнечных лучей.

Смачно чавкая, Милка выпрямилась и окончательно высунулась из-за мешка.

— Каштаны как раз вот приготовил для гидролизации. Стремлюсь выудить солнечную эссенцию, а не ореховое масло, как в прошлый раз.

Приподняв уши от удовольствия, Милка взяла еще орешек и проделала с ним то же, что и с первым.

— Поросеночек! — внезапно завизжал от радости детский голос.

Дверь распахнулась. И на пороге появились две крепко державшихся за руки девочки.

— Так ты и из него солнце будешь получать? — спросила одна — поменьше, ткнув в Милку серым пальцем.