Бесплатный фрагмент - Зимний лес

Глава 1

Громкий и мелодичный хруст снега раздавался из-под маленьких человеческих ножек. Был яркий солнечный день. Хоть на дворе стояла середина зимы, мальчик уже успел взмокнуть в своем тулупчике от активной ходьбы. Каждый его шаг отдавался на полянке звучным эхом. Лес вокруг был тихим, но живым. Отовсюду доносился щебет птиц, хруст снега и ветвей, редкий шепот деревьев. Но шаткие от тяжелой ноши шаги мальчика заглушали все эти звуки.

Ловким движением он поправил лямку тяжелого рюкзака и продолжил путь. Красный махровый шарф закрывал пол-лица, а капюшон с меховой отделкой — глаза, но это не скрывало его заалевших от кусачего мороза щек.

Он подошел к первому же дереву, что спало в снежном одеяле перед ним, и опустил рюкзак на землю. Мелодичный звук застежки рюкзака был короток, быстр, но звучен. Мальчишка чуть не с головой залез внутрь, с деловым видом что-то разыскивая. Поиски продлились недолго, и уже вскоре его рука победным движением поднялась вверх.

В ней был большой моток тонкой, но очень крепкой лески. Он удобно и привычно лежал в маленьких ладошках, укутанных варежками. Но работать с ней в таком виде было нереально.

Мальчишка сначала оттянул рукой шарф, а потом, подцепив зубами шерсть, снял варежку. Маленькие клубки пара повалили из его рта, слишком уж было жарко. Раз десятый он ругал себя, что перестарался с одеждой. Но вскоре он себя за это поблагодарит. Свободная рука вернулась к леске и быстро нашла конец упругой и крепкой нити. В пару движений она уже была обмотана вокруг дерева и крепко завязана.

Мальчишка еще раз улыбнулся и мысленно похвалил себя за проделанную работу. Эта нить была началом его великого приключения в лесу. Он представлял себя героем русских сказок, где волшебный моток ниток проводил персонажей сквозь дебри леса. Эти сказки ему рассказывал перед сном отец. Ребенок всегда с упоением глотал такие истории. Он просил отца рассказать еще, и тот с нежной улыбкой соглашался на очередную историю. Второй раз трюк уже не удавался. Взрослый нежно укутывал сына в одеяло, желал спокойной ночи и закрывал дверь с другой стороны. И сейчас мальчик, вспоминая те сказочные подвиги, чувствовал, что ему суждено совершить великие дела.

Он надел варежку обратно, застегнул рюкзак, закинул за спину, немного просев под его тяжестью. Когда мальчишка обвязывал леску вокруг дерева, моток ускакал от него, и потому какое-то время пришлось искать белый клубок на ослепительном снегу. Но вот цель поймана, и мальчонка снова развернулся лицом к лесу. В его глазах горел озорной огонек, но в какой-то момент он погас.

***

— Зачем?! Зачем ты это сделал? — женский хриплый голос разнесся по комнате. Мальчишка уставился в пол и, насупившись, со всей силы сжал кулаки. Руки повисли, а слезы изо всех сил стремились вырваться наружу. — Ты ведь знаешь, что это последняя вещь, что осталась от папы… Зачем ты ее разбил? — голос матери дрожал, как и она сама. Слезы уже текли по ее щекам, и было сложно их сдержать.

Мальчик же еще держался. Он понимал, что виноват, потому не мог позволить себе плакать. Но все-таки его очень сильно это задевало. Он упал, ему больно, а его мать первым делом ругала его из-за какой-то разбитой шкатулки.

— Мам, — всхлипнул малыш, — прости, — скованно и нерешительно сказал он. Да, он виноват, что ее сломал. Но он ведь важнее какой-либо шкатулки. А если бы разбился он? Что бы тогда она делала? Но, видно, маму не сильно волновала такая возможность. — Это же всего лишь шкатулка, зачем из-за нее так расстраиваться? Хочешь, я сам тебе сделаю похожую?

У нее было такое выражение лица, будто ее окатили ушатом холодной воды. Изумление застыло на лице, а потом сменилось злостью. Ее плечи задрожали, брови взлетели вверх, а ртом она начала глотать воздух, словно рыба, которую выкинуло на берег. Единственное, что сорвалось с ее губ, — короткая фраза, брошенная тихим хриплым голосом:

— Видеть тебя не хочу!

Мальчик остолбенел. Эта фраза, словно битой, стукнула его по голове. Даже шишка на затылке уже не так сильно пульсировала. Он отступил на пару шагов назад. Слезы прорвали последние укрепления и текли ручьем по щекам. Мальчишка развернулся, побежал к себе в комнату. Голос перестал его слушаться, он был способен лишь на невнятные всхлипы и рыдания.

***

Паренек взял горсть снега и бросил себе в лицо. Обжигающий холод вернул ему прежний задор и настрой. Он решил, что все исправит и снова увидит улыбку своей матери. Маленькая ручка обхватила леску и потянула на себя. Та со звуком гитарной струны туго натянулась, а затем мальчишка ослабил хватку.

Он громко ухнул и отважно сделал первый шаг в зимний лес. Разматывая клубок с леской, он двигался вперед. Он мечтал о приключении. О первом собственном подвиге.

Ноги раз за разом выбирались из снега, в то время как большой рюкзак с силой давил к земле. Величаво и красиво поднимались деревья, а сверху грело и освещало их теплое солнце. Озорной снег отражал его лучи прямо в глаза, ветерок гулял между деревьев и насвистывал легкие мелодии.

Маленький путешественник брел по лесу, а клубок лески скакал у него в руках, словно в сказке. Только в сказках клубок ниток катился вперед, к цели, а здесь он указывал обратный путь. Прошло немало времени, нить закончилась и чуть не выскользнула из рук. Но мальчик вовремя спохватился и успел ее сжать покрепче. Он подошел к ближайшему дереву и привязал остаток лески к ветке, а затем устроил привал.

Солнце уже не светило в глаза, но игриво отражалось от снега, и все равно приходилось прищуриваться. Большой рюкзак легко приземлился, и с таким же звуком, как и раньше, застежка расстегнулась. Путник снова зубами стянул перчатку и бросил ее рядом с рюкзаком. А рука залезла в недра сокровищницы и стала там ерзать в поисках припасов.

Ребенок быстро нашел, что искал. Он развязал кулек с бутербродами и, сев на сумку, приступил к трапезе. Он с восторгом осматривал лес вокруг себя. Лес, о котором он знал столько волшебных историй, который манил его днями и ночами и теперь должен был помочь вернуть улыбку его матери.

***

— Знаешь, у нас с твоей мамой скоро будет праздник, — говорил рыжеволосый мужчина, пока медленно шел по такому же зимнему лесу.

Мальчишка следовал за ним. Хотя тогда рюкзак на его спине был легче, двигаться было куда тяжелее. Снег доходил ему до колен, и каждый раз приходилось выпрыгивать из сугроба, чтобы снова оказаться в нем при следующем шаге.

— Поэтому я втайне от нее делаю подарок, — мужчина озорно улыбнулся и приложил палец к губам, — но это будет наш маленький секрет.

Это была их последняя вылазка в лес. На следующий день отец должен был забрать готовый подарок, но так и не вернулся домой.

***

Он ел маленькими кусочками, тщательно их пережевывая, думал о том, как будет рада подарку мама. Увидев его, она улыбнется, простит и обнимет его крепко-крепко. Он надеялся, что больше не увидит ее слез. Не увидит такого взгляда. Не услышит таких слов.

С этими мыслями он расправился с первым бутербродом, а затем незаметно для себя и со вторым. Пакет опустел и отправился обратно в рюкзак. Его место заняла бутылка с молоком, — на четверть пустая, она вернулась в рюкзак. Затем он достал печенье и уже хотел взяться за него, как сначала услышал, а затем и увидел снегирей.

Решение он принял быстро, в общем, как и всегда. Раскрошив печенье, он кинул его перед собой, и через пару мгновений птички спустились за лакомством. Сначала они недоверчиво прыгали и важно ходили вокруг добычи, словно оценивая ее, потом стали медленно приближаться, а затем и вовсе набросились на еду. Мальчишка, затаив дыхание, наблюдал за ними и был вне себя от восторга. Шуметь было нельзя, иначе птички могут улететь.

Вдруг рядом с ним зашевелились кусты, это спугнуло снегирей. Из кустов вынырнули рога. Сначала торчали только они — ветвистые, словно продолжение деревьев. Потом показалась и морда животного. Они увидели друг друга — олень и ребенок. Парочка изучающе смотрела друг другу в глаза. Первый с осторожностью, второй с любопытством.

Большое, величественное животное, уже умудренное жизнью, смотрело на маленького и наивного ребенка, который только ступил на свой путь. Они оба не двигались и продолжали своеобразную игру в гляделки.

В мальчике начало что-то меняться, появляться что-то новое. Нет, это был не восторг, что охватил его раньше, еще во время встречи со снегирями. Сейчас он чувствовал, как что-то горячее, приятно жгучее растекалось вместе с кровью по его телу, наполняло его энергией, заряжало его… жизнью. Олень пылал энергией. Он всего лишь смотрел, а нутро мальчика уже трепетало.

Снова раздался шелест ветвей, и из-под оленя вывалился маленький олененок, упав черным носом в холодный снег. Он поднялся на ноги и зафырчал от недовольства. А потом увидел мальчика. Он взвизгнул и отскочил к матери, снова упал, вскочил и с криком спрятался за большой оленихой. Та, наконец, пришла в движение, обернулась к своему ребенку, фыркнула и ткнула его носом, а затем развернулась и побежала прочь. Олененок ринулся за ней, спотыкаясь и путаясь в собственных ногах.

И мальчик остался один. Он не мог пошевелиться, но сердце его бешено колотилось. Ему стало неимоверно жарко, и он стянул с себя капюшон.

Как и говорил отец, лес стал показывать свои чудеса и тайны. Это мальчика и восхищало — волшебная красота, что открывалась не каждому. Если бы он, как другие дети, заплакал или же, наоборот, стал шуметь от радости, то спугнул бы и птиц, и мать с ребенком. Каждый раз в этом лесу он видел что-то новое, необыкновенное. Лес показывался в новых красках, словно дама, примеряя новые наряды. Но теперь все было по-другому. В этот раз он здесь один, и у него совершенно другие чувства.

Чуть отдохнув, ребенок продолжил путь. Он достал новый клубок лески и привязал его свободный конец к тому же дереву. Затем надел варежку и закинул на спину рюкзак. Тот стал легче. Ненамного, но легче.

Погода стояла спокойная, лес был тихим, а солнце ярким. Только снег скрипел под ногами, даже ветерок устал петь и решил отдохнуть, а мальчишка все двигался вперед, вглубь леса. Снова леска кончилась, и снова он сел передохнуть. Снова он так же перекусил и отправился в путь. Отец всегда говорил ему, что, когда уходишь в лес, нужно брать еды про запас. Так он и поступил. Он, конечно, так и не убрал дома следы своей подготовки к походу. Но как только мама увидит его сокровище, то все поймет и лишь улыбнется. Солнце уже начало клониться к горизонту, когда он закончил второй перекус.

Малыш шел с третьим клубком, когда солнце коснулось горизонта. Ветер принялся гулять меж ветвей, словно подгоняя мальчишку перед наступлением тьмы. И деревья стали шелестеть, напевая колыбельные. Снежинки падали медленней, укладываясь спать. Ребенок обвязал оставшийся клубок у дерева, положил сумку на землю и снял с рюкзака маленький походный топорик.

Он часто ходил в лес с отцом. Его отец был хранителем леса — очень почетным человеком, потому и сам паренек любил лес и знал, что и когда тут нужно делать. А нужно было устроить место для ночлега: набрать хвороста, разжечь огонь и примоститься рядом — всего-то.

Каждый раз почти всю работу делал за него отец, но теперь это было его задачей, и озорные огоньки загорелись в его глазах. На этот раз можно будет сделать все самому. Он будет как взрослый. Нет, он уже взрослый. Эти будоражащие мысли переполняли его. Маленький смотритель леса с улыбкой побежал к деревьям и стал тщательно ощупывать каждую веточку, до которой мог дотянуться. Ветки у земли были мокрые, для костра они не подошли бы. А те, что повыше, нужно было тщательно ощупывать и осматривать, чтобы ломать только сухие, отмирающие. Нельзя было ранить дерево, делать ему больно. Поэтому хоть все и выглядело как игра, мальчик подходил к делу серьезно.

Так, передвигаясь от места к месту, он собирал хворост, и количество веток в его руках постепенно росло. Каждый раз он, словно поглаживая кота, стряхивал с ветвей снег, обламывал сухую веточку и добавлял ее в свою охапку. Где-то между деревьями уже скрылся рюкзак, а ребенок почти собрал столько веток, сколько нужно было, как вдруг сильный порыв ветра дунул ему в лицо и принес громкий крик.

Смеркалось, и на лес спускались длинные тени. Поэтому, услышав крик, маленький путник испугался и припал к земле, чуть не выронив веточки.

В крике слышались отчаянье и страх. От него ребенок съежился сильнее. Вопль повторился, стал громче, ближе. За первым же деревом мальчишка спрятался и прижался к нему спиной. В унисон крикам завывал и ветер, а от этого становилось еще жутче. Ветви дерева тянулись к мальчику, чтобы обнять, защитить. Мать-природа заботилась о каждом своем ребенке, и о нем тоже. Ветви шуршали и шептали, чтобы успокоить, но непрекращающийся крик даже убаюкивание делал больным и страшным.

Крик раздавался снова и снова, словно молот, вбивая мальчика в землю. Он становился отчаянней. Это был нечеловеческий вопль. Кричало какое-то животное, просило о помощи, а мальчонка был испуган, не мог пошевелиться. Все ветки выпали из его рук, сам он сполз на землю и обхватил голову, зажал уши и не желал иметь ничего общего с этим криком. Страх заставлял тело мальчика покрыться мелкой дрожью. Он хотел не слышать его, не чувствовать то отчаяние, что передавал этот крик. Беззаботное, невинное дитя, что когда-то храбрилось и поддерживало позитивный настрой всегда, потеряло те качества, которыми так гордилось, от той злобной туманки, что покрывала лес криком сейчас. Это ведь так легко: зажать уши, закрыть глаза, отвернуться и сделать вид, что ничего не видишь и не слышишь. Просто не верить в происходящее и отвернуться, когда кому-то нужна помощь.

Когда ужас окончательно охватил мальчика, внезапное тепло начало разливаться в его груди. Он словно бы услышал слабый бархатистый мужской голос:

— Будь смелым, — говорил он.

Мальчик разжал руки и немного успокоился. Крик не прекратился, но теперь он смог взять себя в руки. Вспомнил, каким смелым и храбрым был его отец. Вспомнил, каким он сам хотел быть. Вспомнил, что это приключение, в котором он хотел быть героем.

Мальчишка с решимостью нахмурил брови, поднялся и сжал в свободной руке топорик, которым еще недавно рубил хворост для костра. Ветер и снег подбадривали ребенка. Они говорили: «не сдавайся», «будь храбрым», «ты сможешь!».

Он вышел из-за дерева и двинулся навстречу крику. Сначала слабыми, нерешительными, маленькими шажками. Но с каждой секундой они крепли и становились шире. С каждым мгновением страх уходил, а маленькие руки крепче сжимали рукоятку топорика. Он был храбрым мальчиком, как и учил его отец. Он был героем, каким и хотел стать. Все должно быть хорошо. Он сможет.

Совсем недолго мальчишка бежал до цели. Но чем ближе он подбирался к ней, тем сильнее и настойчивей прорывался сквозь ветер отчаянный вопль несчастного животного. Но теперь страха у героя не было.

Ветви расступались перед ним. Солнце уже почти скрылось за горизонтом и едва освещало дорогу. Но этого света было достаточно, чтобы идти вперед. Ветер и метель били в фанфары и отыгрывали марш для его шествия. Снежинки приветствовали его, и в дань уважения его храбрости каждая стремилась коснуться его и передать часть своей силы. Они укрывали мальчика и заглушали его шаги, чтобы никто — ни враг, ни друг — не мог его заметить, пока он сам не захочет показаться. Деревья подталкивали его вперед, давая свои напутствия и оказывая поддержку. Сейчас не мальчик был перед ними, а спаситель, спешивший на помощь. Тот, кого нужно поддерживать, а не защищать.

И вот за деревьями обнаружился источник криков. Маленький олененок, которого он видел утром, лежал и брыкался в снегу. Животное увидело мальчика, а мальчик увидел животное. Их взгляды пересеклись, в глазах маленького олененка застыл страх. Его было сложно не заметить. И тут мальчик резко остановился. Новое гнетущее чувство охватило его.

Вокруг копытца олененка был обмотан кусок проволоки, которую пару часов назад развешивал парнишка. Леска оплетала олененка, затягивая на нем петлю, и заканчивалась на ближайшем дереве. В том, что малыш попал в ловушку, была вина мальчика, и вина острыми шипами вонзилась ему в сердце. Это были печальные последствия необдуманных действий мальчишки. Он понуро опустил плечи и корил себя, но вскоре голос отца дал ему сил двигаться дальше на помощь олененку.

Но не только мальчик слышал плач лесного ребенка. Еще один его житель слышал эти крики. Только он не хотел помогать бедному существу. У него были иные, темные намерения. И секунды замешательства сделали укрываемого ветром и снегом мальчишку невидимым для злодея. Он не испугался незваного гостя и совершил свое темное дело.

Все произошло слишком быстро. Но мальчик все видел, как в замедленной съемке. Его тело словно налилось свинцом. Каждая секунда впечатывалась в его память, создавая новый кошмар.

Кусты зашевелились. Он даже не успел перевести на них взгляд, как оттуда уже выскочило чудовище. Огромный серый волк мягко коснулся поверхности снега. Пасть его скривилась в злобном оскале. Под шерстью бурлили мускулы, нос был покрыт морщинами ярости и злобы, уши, словно копья, навострились назад.

Едва это чудовище коснулось лапами снега, как снова взлетело, на этот раз достигнув цели. Все было кончено. Его острые, как лезвия, зубы сомкнулись на шее маленького олененка, и очередной крик о помощи сменился булькающими звуками. Огонь в еще живых глазах маленького существа внезапно потух, и взгляд замер, застыв на потрясенном мальчишке.

В тугой узел связало сердечко мальчика чувство вины. Бурлящая ярость заполняла его. Все кричало в нем, требовало справедливости, наказания гнусному убийце. Его взгляд был прикован к глазам олененка. А ярость все плотнее и гуще вытекала из раненого сердца, заполняя все уголки его маленького тела и огромной души. Маленький кулак крепко сжал топорик. Даже обычно незаметные вены на руке вздулись и начали пульсировать. Он пытался привести дыхание в норму. И тут оно успокоилось. Внезапно прекратился снег и утих ветер. Большой серый волк увидел мальчика, что все это время стоял за ним.

Злобный яростный взгляд нацелился на мальчишку, и зверь с добычей в зубах снова утробно зарычал. Эта угроза со стороны страшного хищника вывела ребенка из транса. Страшно ему не было. Ярость и отвага грели его, не давая телу закостенеть от ледяных касаний страха. Мальчишка сам чуть нагнулся и зарычал в ответ: быстро научился у животного, как показывать свою решимость.

Волк опустил свою жертву, а сам развернулся к противнику, ясно дав понять, что отступать тоже не намерен.

Они оба сверлили друг друга взглядом. Мороз крепчал. Лес вокруг затих, словно зрители на трибуне в самый напряженный момент. А между противниками словно трещали искры. Тонкой линией напряжение шло из глаз в глаза. Маленький храбрец или безумец? Время покажет. Мальчик перехватил топор второй рукой, а волк ринулся на него.

Прыжок, взмах — и они сцепились в неравной схватке. Мальчишка замахнулся слишком сильно и ударил волка древком по носу, а затем тут же пригнулся, и волк пролетел в сантиметрах над ним. Получив удар по носу, он лишь фыркнул и быстро развернулся к своей жертве. Мальчишка сделал то же самое. Новый рывок — и волк уже рядом. Мальчик успел лишь поставить топорик перед собой, как щит. Это его и спасло. Волк нарвался на древко топорика, которое встало поперек пасти, как распорка, и не дало зверю проглотить мальчонку целиком. Он упал, спиной упершись в дерево. Горячая слюна с примесью крови падала ему на лицо, а его нос обжигало мерзкое дыхание хищника.

Волк крутился из стороны в сторону, пытаясь дорваться до ребенка, но тот так же елозил по снегу. Смердящее дыхание волнами накрывало его лицо, обжигало, но давало силы бороться дальше. Тогда зверь пустил в ход лапы и острые когти. Но и тут мальчишке повезло, и его спасли рефлексы. За секунду до удара он успел изогнуться, ухватиться за шею чудовища и прильнуть к нему всем телом. Когти задели куртку ребенка и с неистовой силой потянули вниз, но тот лишь сильнее вцепился ногами и руками в волка, прижимаясь к нему сильнее. Он благодарил свою мать, которая приучила его одеваться теплее: сейчас на нем был ворох одежды.

Лапа соскользнула и хлопнула по земле, распуская волны снега вокруг. Мальчишка же ногами обхватил грудную клетку животного, отпустил топорик и вцепился в шею. Он всеми силами сжимал ее, чтобы клыки волка не щелкнули на его горле. Так и началась их скачка. Один пытался сбросить другого. Второй что есть силы вцепился в холку врага.

Мелькнула мысль, что лезть на дикого зверя было нелучшей идеей, но о сделанном он не жалел. Наоборот, только гордился своим храбрым выбором. В другой раз он поступил бы так же.

Но бой был неравным. Мальчишке противостоял матерый зверь, монстр, чудовище, которому все-таки удалось раскрыть пасть. Но очередным прыжком волк наскочил на натянутую леску, и она рассекла ему кожу. Он выгнулся и заскулил, из-за боли стал бездумно щелкать клыками у уха мальчика. Когда же волк умудрился извернуться для удара, челюсти щелкнули перед носом мальчика. Но зубы вцепились лишь в капюшон. Яростными рывками зверь теребил одежду, что секунду назад спасла его противника, а теперь стала смертельной удавкой, не давая ему дышать. Головной убор жалобно трещал от обиды, а с очередным рывком оторвался, и мальчик отлетел в сторону.

Он с бешеной скоростью влетел спиной в дерево. В глазах потемнело, а из легких вылетел весь воздух. Затем боль прошлась по телу, вдыхая в него жизнь. Он закричал, а зверь, сплюнув ненужную добычу, медленно направился к жертве.

Мальчишка попытался встать, но его тело ныло и протестовало от каждого движения. Он снова окунулся лицом в обжигающий снег.

Каждый шаг хищника показывал превосходство, силу, власть. Из его пасти и носа вырывались клубы пара, а рык разносился меж деревьев. Но внезапно его перебил другой звук.

Громкий рев разошелся по чаще леса. Волк не успел среагировать и, как и мальчонка, полетел в дерево с еще большей силой. С ворохом снега его сдуло в сторону. Он врезался в ветку, сломал ее и с визгом плюхнулся наземь. На землю закапала крови, на этот раз его. Ветка разодрала волку бок.

Монстр быстро, хоть и не так резво, как раньше, развернулся к нападавшему. Огромный олень стоял перед ним. Луна, что только вышла на смену солнцу, освещала его гордый силуэт. Его осанка, взгляд свысока — все говорило о превосходстве.

Олень осмотрел поляну, увидел бездушный труп олененка и снова заревел. Крик этот был отчаянней и яростней прежнего. Скорбь пропитала его насквозь. Он стал бить копытом, и снег с землей полетели в разные стороны. Он наставил рога на волка и пошел тараном.

Лесной охотник осознал, что находится не в выигрышном положении. Припадая на заднюю лапу, он припустился наутек. Ветки и ветер со злостью хлестали хищника, прогоняя его прочь. Вскоре в чаще остались лишь мальчик и олень.

Мальчик, а следом за ним и лес, с облегчением выдохнули. Больше на этом месте не оборвется ничья жизнь. По крайней мере сегодня. Паренек собрал оставшиеся силы и медленно, опираясь на дерево, поднялся на ноги, сделал пару вдохов и пошел к месту схватки. Статная олениха даже не взглянула на него. Она развернулась к своему чаду и ткнула в него носом.

Мальчишка медленно дошел до места их схватки, нагнулся, поднял лоскут оторванной хищником ткани и направился к погибшему олененку. Тут мама-олень навострилась и завыла в сторону мальчика. Их скорбные взгляды пересеклись. Как раньше они передавали друг другу страсть к жизни и энергию, так и сейчас мать делилась своим горем с ним.

Возле трупа ноги мальчика захлюпали в противной слякоти. Он присел на корточки, погладил уже холодеющую голову звереныша и укутал ее своим оторванным капюшоном. Пусть малыш не замерзнет этой долгой морозной ночью.

Мама олененка смирно ждала, пока мальчик простится с ее сыном. Затем он отошел, уступая дорогу матери. Она не до конца поняла, что же произошло. Ей казалось, что ее ребенок лишь прилег отдохнуть. Но бархатное кровавое одеяло вырывало последнюю надежду из ее души. Олениха нежно прижалась носом к маленькому лобику и застыла на несколько секунд. Горе бушевало внутри, но она держалась и не позволяла выйти ему наружу. Открыв глаза, она нежно лизнула олененка в лоб, словно последний раз целуя перед тем, как окончательно попрощаться.

Нерешительно и медленно она развернулась и отправилась к маленькому человеку, пока не наткнулась на натянутую леску. Та натянулась сильнее и загудела, а следом чуть шевельнулось привязанное к ней тело. Олениха развернулась и с надеждой взглянула на детеныша, но тот перестал шевелиться. Ярость наполнила ее. Она резким движением рогами поддела нить, и та с жалобным визгом в мгновение порвалась.

Твердой походкой она дошла до мальчика и уставилась на него сверху вниз. Клубы пара вырывались из ее ноздрей, а грудь вздымалась и опускалась, словно меха. Мальчик лишь виновато опустил глаза, не в силах выдержать ее взгляд. Так они стояли некоторое время. Наконец, олениха коснулась его плеча и завыла что есть мочи. От могучего воя мальчика повело в сторону, но он изо всех сил старался не упасть, принимая горе матери на себя.

Затем они медленно пошли рядом: мальчик возвращался к месту своего ночлега, а животное сопровождало его.

От угрызения вины хотелось лезть на стену. Как жалко, что рядом ее не было! Мальчик понимал, что сделанного не вернешь. Потому и оставалось только винить себя. Ведь его маленькая прихоть лишила жизни живое существо. Слезы застряли в горле и вот-вот должны были прорвать плотину. Из последних сил он держался, чтобы не дать волю эмоциям. Ведь даже олениха не давала себе такой воли.

Как говорил его отец — взрослые отвечают за свои ошибки. Теперь, чтобы исправиться, ему надо сделать что-то хорошее для этого места. От этих мыслей на душе чуть полегчало. Но тяжелое дыхание под боком опустило его на землю.

Рядом с ним шла мать этого мертвого ребенка. Мальчишка сжал кулаки и ускорил шаг. Животное подняло чуть удивленную морду и пошло быстрее.

Мать мертвого дитя просто не могла оставить другого без защиты. Он был таким же теплым, как ее сын, в нем кипела такая же жизнь, и потому она хотела хоть немного, но помочь ему в его пути по лесу.

Вскоре они пришли к охапке дров, брошенной мальчиком. Он поднял их и двинулся дальше. Животное смиренно шло следом. Когда они добрались до места ночлега, луна показалась наполовину. Лес был необычайно тих, словно в трауре оплакивал смерть своего дитя. Снег печально всхлипывал и кряхтел под ногами идущего. Ветер заунывно завывал, а деревья в печали водили хоровод.

Пока животное смотрело на мальчика, тот расчистил снег и сложил небольшой очаг. Затем он достал зажигалку и ворох бумаг. Взял несколько листов, смял их и положил в центр. Вскоре пламя разгорелось, понемногу даря тепло и успокаивая.

Олениха поначалу с опаской косилась на огонь и нервно топталась на месте. Мальчик же привалился к ближайшему дереву, обнял рюкзак, согреваясь, понемногу стал клевать носом. Олениха чуть-чуть подумала и осторожно опустилась рядом с ним. Тот удивился, но ему стало от этого легче. Он опустил голову на теплый бок животного, закрыл глаза, и из них наконец полились слезы. Вскоре он так и уснул, бок о бок с жителем леса.

***

Мерный хруст снега раздавался под ступнями взрослого человека в это сумеречное время. Высокий мужчина появился из-за деревьев, словно из ниоткуда, и медленно приблизился к животному и ребенку. Рыжую густую бороду цвета меди разрезала добрая и нежная улыбка.

Услышав посторонние звуки, олениха с опаской подняла голову, потом фыркнула и снова опустила ее. Мужчина подошел вплотную, сел рядом с мальчиком и легонько погладил его по голове.

Тихо и настороженно забурчало животное, недовольно ерзая головой по снегу. Олениха то и дело бросала на человека осуждающий взгляд, но все же старалась не разбудить ребенка.

— Ш-ш-ш-ш, — едва слышно сказал мужчина, протянул руку и положил ее на широкий лоб животного. Олениха вроде как буркнула от недовольства, но ерзать прекратила. Человек потрепал ее по голове. — Спасибо большое, что ты сейчас с ним, — грустно улыбнулся мужчина. В глазах животного снова заблестело осуждение. — Не смотри на меня так, я с ним быть не могу, — он опустил голову и медленно убрал руку от мальчика.

Лес все еще был тих, но небо уже плакало хрупкими слезами. Они мерно, медленно падали на землю. И только игривый огонь с шипением от удовольствия, словно селезень, ловил снежинки ртом.

— Я, к сожалению, привязан в другом месте, — вновь заговорил мужчина. — Я понимаю, что ты не сможешь вечно сопровождать его, но прошу, окажи мне еще одну услугу, — он не мог посмотреть в глаза оленихе, и потому его взгляд блуждал от мокрого черного носа до махровых ветвистых рогов, — укажи ему путь. Он еще совсем маленький и сам его не отыщет. Эта ночь будет очень долгой, — он поднял голову и взглянул на одиноко улыбающуюся луну. — Я помогу ему, но только когда придет мое время.

Он развернулся к животному, обнял его за шею и прижался всем лицом к морде жителя леса.

— Мне жаль твоего ребенка. Никто не хотел, чтобы это произошло. Но это лес.

После этих слов он встал и медленно пошел прочь. Звук его шагов терялся где-то между треском костра и песнями ветра, а фигура растворилась в ночи.

— Папа, — почти беззвучно слетело с губ ребенка. Он чуть заерзал во сне и лишь сильнее прижался к животному.

Глава 2

Любовь Петровна была сильной амбициозной женщиной. Она всегда стремилась быть лучшей: душой компании, авторитетом на работе, опорой для друзей, стержнем семьи. Она ставила себе высокие цели и почти всегда их достигала. Но несмотря на все свои амбиции, она оставалась добрым и отзывчивым человеком: никогда не оставляла знакомых в беде и не бросала их на произвол судьбы. Она стремилась стать лучше и делала лучше других.

Такой же она и была в семье: любящая мать, хорошая жена, верный друг. Именно про нее можно было сказать: «хранительница очага». Возможно, люди скажут, что не бывает идеальных людей, но никто и не утверждает, что она была идеальной или у нее не было слабостей. Просто она их не показывала, а вернее, постоянно работала над ними. Семья была ее опорой, светочем ее жизни, но также была и самым слабым ее местом. Со стороны казалось, что она держит семью в своих руках, но на деле это она держалась за нее. И когда судьба ударила в это место, вся ее сила воли, весь дух, отвага и вера в себя рухнули, как карточный домик под легким бризом.

Не так легко было сформироваться этой волевой женщине — так же нелегко ей было и восстанавливать себя. Жизнь ее не была легкой и беззаботной. С самого детства ее всегда преследовали горе и несчастья, но даже в них она находила светлые моменты, находила, за что уцепиться и куда идти.

Жизнь отвешивала ей одну пощечину за другой, порой не давая времени на то, чтобы прийти в себя. С самого детства эта девочка осталась одна: сначала в автомобильной аварии погибли ее родители; бабушка, которая взяла на себя опеку, через пару лет скончалась от старости; ее младшую сестренку представители опеки забрали, а саму девочку с неимоверными усилиями отстояла семья ее будущего мужа. И вот жизнь стала налаживаться. Она стала совершеннолетней, взяла опеку над младшей сестрой. У нее появилась стабильная работа, хорошие друзья, любимый муж и маленькое чудо, еще один лучик в ее жизни. В нем она видела отражение себя и надеялась уберечь его от тех несчастий, что выпали на ее долю. Но Любовь Петровна понимала, что воспитывать ребенка надо правильно, находя тонкий и хрупкий баланс между кнутом и пряником, мотивируя себя быть хорошим, верным, справедливым родителем. Она должна знать, когда следует пожурить, а когда объяснить, что хорошо, а что плохо. Когда защитить, а когда не влезать и дать ребенку развиваться самому. Конечно, Любовь Петровна была не идеальной женой и матерью, не богиней и не героиней, она была обычной женщиной, что стремилась к лучшему. Она хотела стать для сына примером, достойным подражания.

Естественно, у нее были свои проколы, ошибки и сложности. Но, по крайней мере, она знала, что выложилась на все 110 процентов, добиваясь цели. Она делала, что могла, и потому не сожалела, если получалось что-то не так. Она была не одна, и люди, окружавшие ее, всегда стремились помочь ей и подставить плечо. Когда умерли родители, рядом оказалась ее бабушка, когда умерла и она, ее поддержал лучший друг и его семья, затем он стал ее парнем, потом мужем. Сестра не давала ей расклеиться в сложные времена. Ее поддерживали коллеги, друзья, знакомые. Все они пытались ей помочь и, конечно, влияли на нее и ее поступки. Любовь была благодарна всем этим людям и стремилась отвечать им тем же по мере возможности. Порой она жертвовала своим сном, свободным временем, своими силами, чтобы помочь близким ей людям. Когда у нее появился ребенок, сил на помощь оставалось меньше, но тратила она их с такой же отдачей.

Тогда она еще не подозревала, что судьба занесла руку в очередной раз для новой, сильной оплеухи наотмашь.

Ее первой и единственной любовью был ее муж, довольно необычный человек с еще более необычной профессией. Они жили рядом с лесом-заповедником, где обитало множество животных. Как правило, обычные люди не много задумывались об окружающей природе. А люди, воспитанные на сказках о страшных волках и других опасностях леса, относились к нему с неприязнью и порой стремились навредить ему. Ее муж был не таким. Он любил этот лес и решил связать свою жизнь с ним. У него была редкая профессия — лесник, или, как он сам любил ее называть, хранитель леса. Зарплата была средняя, а работа неблагодарная, ведь иногда приходилось пропадать в лесу сутками. Но он любил свою работу. Любовь Петровна видела огонь в глазах своего мужчины и старалась поддержать его. Она не отказывалась и от своих целей. Почувствовав заботу других, испытав горести жизни на своей шкуре, он хотела помогать и наставлять детей. Поэтому она выбрала профессию учителя.

С будущим мужем они познакомились в школе их небольшого городка. Подружились еще в начальных классах, полюбились уже только в старших. Их отношения развивались медленно, но верно. Сначала они ссорились в школе, и мальчишка постоянно ее дразнил, но, когда ее родители умерли, он переменился. Этого паренька словно подменили, и он начал защищать тогда еще девчонку от обидчиков и стал ее первым настоящим другом. Он уговорил своих родителей взять девочку под опеку, окружить ее любовью, дать почувствовать себя в безопасности.

Хоть и приемная, но у нее появилась семья. Этих и прежде не чужих ей людей она смогла называть теплыми и важными словами «папа» и «мама». Но, разделенная с ее настоящей семьей — сестрой, она не могла быть полностью счастливой. Парнишка ее поддерживал, они становились ближе.

Этот парень и стал самым дорогим для нее человеком. Их дружба и привязанность переросла в любовь, и моря им стали по колено. Проблемы решались одна за одной, наступила светлая полоса в их жизни. Они ценили каждое мгновение, проведенное вместе, ведь из-за потерь девушка знала ценность таких моментов. Они ходили и на обычные свидания, в кино, в кафе, и уходили в лес, где бродили, гуляли, мечтали. Когда они стали взрослыми, Любовь взяла опеку над уже подросшей сестрой, и они стали проводить время втроем, что не мешало паре сближаться. Как только они разобрались с делами об опеке над сестрой, они стали планировать свадьбу и вскоре поженились.

Они много проводили времени в лесу до свадьбы и после, одни и с сестрой или семьей. Этот лес был для них многим. Он был их тайным и сокровенным местом. В печальные времена они там рассказывали свои беды друг другу, могли помочь советом, подставить плечо или принять важные мысли и эмоции друг друга. В хорошие времена они устраивали пикники, гуляли и любовались видами. Это лес стал для них олицетворением любви и крепости их отношений. Но тот же лес стал и самым зловещим местом для сильной и стойкой женщины.

Через несколько лет после рождения сына ее муж, как и обычно, пошел в лес, на обход, но обратно уже не вернулся. В первую же ночь она собрала поисковую группу в надежде скорее найти возлюбленного, но события в лесу развивались далеко не по плану и обернулись трагедией. Может, ей стоило чуть повременить с поисками? Ведь муж частенько пропадал там на несколько суток. Но ее сильная интуиция и чувства звонили во все колокола.

После этой ночи она окончательно сломалась. Поиски велись и дальше специальными группами обученных людей, а друзья старались поддержать девушку и поставить ее на ноги, но не слишком в этом преуспели. К тому же и маленький сын стал вести себя странно. Он стал закрываться в себе, часто молчал, реже улыбался, просыпался ночами от кошмаров.

Увидев слабость и ранимость этого хрупкого сокровища, она наконец смогла взять себя в руки. Мать решила переключить все внимание со своих проблем и своего горя на ребенка — самого ценного человека в ее жизни. Именно эта мысль стала переломной в этот момент ее жизни. Она помогла встать ей на ноги, хотя и постепенно. Сестра сначала переехала к Любови Петровне и помогала ей, как могла, а затем, уже успокоившись, вернулась к себе домой, к мужу. Жизнь стала налаживаться. Горе и несчастья понемногу отступили, а потом стали забываться в рутинных делах и работе. Это ее и спасало.

Но даже сейчас она порой выходила на улицу и часами смотрела в сторону леса. Он перестал быть «ее лесом», стал чужим, отстраненным и пугающим. Он стал ее первым страхом в жизни. Первым страхом, что вгонял в нее дрожь, словно раскаленные иголки под ногти. Он пугал ее настолько, что она покрывалась мурашками от одного его упоминания.

Был еще один страх, который сопровождал ее с раннего детства, — страх одиночества. Она уже сжилась и научилась быть с ним. Именно он сбил с ног женщину на ее жизненном пути. Также этот страх послужил хорошим компостом для нового — страха леса. И если первый был ноющей болью в ее груди, то этот, словно бензопила, терзал постоянно, не давая шанса оправиться. Лес вводил ее в трепет лишь одним своим видом, свистом ветра, проходящего через деревья. Страх пробирал ее до костей. Эта сильная и непоколебимая женщина не могла даже шагу в него ступить. Наверное, она не так боялась самого леса, как того, что когда-нибудь все-таки найдет в нем своего мужа. Его изуродованное и разложившееся тело впечатается в ее сознание, и искра надежды в ее душе, что ее муж жив, возможно, ранен, где-то в больнице без сознания, калека, но живой, погаснет окончательно. Этот психологический барьер не позволял ей и на миллиметр ступить в эту пугающую чащу. Эта же надежда и не давала ей продать их дом у края леса. Так она и жила на тонкой грани между надеждой о воссоединении семьи и страхом, что этого никогда не случится

Постепенно и незаметно следы ее мужа стали исчезать из дома. Его вещей становилось все меньше, и через какое-то время никто бы и не догадался, что в их доме жил кто-то еще, помимо матери и ребенка. Единственной вещью, что осталась воспоминанием о муже, была неприметная, довольно неказистая дышавшая на ладан шкатулка. Вот так, не оплаканным, и ушел из ее жизни возлюбленный. Конечно, перед ней вставало множество проблем, но все их она со временем преодолела, пока не настал этот день. День, когда новые неприятности постучались ей в двери.

Тот день начался неприлично рано из-за грохота в гостиной. Заспанная мать впопыхах вскочила с кровати, на ощупь надела тапочки и халат и, чуть не врезавшись в дверной косяк, еще полусонная, добралась до выключателя. Включив свет, она глянула на часы и поняла, что кто-то отобрал у нее последние десять минут сна перед рабочим днем. Но мысль эта была мимолетна: страх за ребенка оказался куда сильнее, чем обида за недосып.

Она легко подхватила телефон и, включив фонарик, пошла по коридору в сторону спальни. Еще не проснувшись, она усиленно вглядывалась в утреннюю темноту. Была середина зимы, и солнце еще не освещало их дом в это время. Подойдя к двери гостиной, она остановилась и внимательно прислушалась. Из комнаты доносилось странное кряхтение и детский шепот. Она открыла дверь и включила свет. На полу лежал ее сын. Он свернулся в клубок и, схватившись за голову, кряхтел от боли и сам себя ругал. Любовь Петровна быстро подошла к ребенку и обняла его.

— Что случилось, милый? — спросила она. Аккуратно, словно фарфоровую куклу, она поглаживала ребенка. — Ну, давай, убери руки, я взгляну. Где у тебя болит?

Мальчишка все еще сопел, но, прижавшись к матери, обнял ее и изо всех сил старался не плакать. Она осторожно пару раз провела рукой по его голове и рассмотрела то место, за которое еще минуту назад он держался. Обыкновенная шишка, и мама облегченно выдохнула.

Она слегка отстранилась от мальчика, взяла его за плечи и, добро заглянув ему в глаза, спросила:

— Ну, так что же случилось?

— М-м-м, — мальчишка насупился, пару раз шмыгнул сопливым от слез носом и буркнул, стараясь не заплакать: — Упал, — и его взгляд устремился к окну.

Любовь Петровна поцеловала сына в лоб, а затем снова его обняла. Ее взгляд проследил за взглядом сына — через комнату, от упавших на его пути стульев к разбитому шару со снегом. «Слава богу, он не порезался», — подумала она. Мальчишка явно успел повертеться от боли, раз проделал расстояние с полкомнаты. «Н-да, придется убраться».

— Малыш, как ты вообще умудрился так грохнуться? — снова посмотрела мать в глаза ребенку.

— Не скажу, — насупился мальчонка, — ты все равно не поверишь, — шепотом буркнул он. — Не верила, и сейчас ничего не изменится.

— Пока не скажешь — не узнаешь, — спросила мать, скрывая легкое беспокойство, и натянула милую улыбку на лицо. — Давай, все будет хорошо.

— Я шел в туалет и услышал голос папы.

Женщина на секунду вздрогнула и, отстранив ребенка от себя, строго взглянула в его глаза.

— Ты ведь знаешь, что папа ушел, — ее голос погрубел и стал отдавать привычными нотками строгости, нередкими, когда ее ребенок делал что-то глупое. — Опять выдумываешь?

— Но это правда! — его голос зазвенел в комнате, придавая ей жизни. — Я ведь сказал, что ты не поверишь! Папа со мной разговаривает. Он меня слушает, верит мне и помогает! Не то, что ты! — разрыдался мальчонка. Он не мог терпеть этого недоверия, особенно со стороны матери.

— Мой милый кроха, — попыталась успокоить его мать. — Я так хочу тебе верить, — она запнулась. — Но папа ушел и не вернулся. Я понимаю, что тебе сложно, и это нормально, но пора уже оставить это. Остались только мы с тобой, — ее голос стал затихать, и каждое новое слово давалось ей все сложнее. — Надо жить дальше, — словно мантру, прошептала она. Было непонятно, пыталась она успокоить мальчишку или все еще старалась залатать свои раны и отшлифовать рубцы на душе. — Не переживай, я тебя не оставлю. Я не говорю тебе забыть про него. Он наша семья. Когда-нибудь мы его найдем, но пока нужно идти дальше, — осторожно, словно идя по хрупкому льду, мать прокладывала тонкий путь к сердцу своего малыша.

— Но, мам, он действительно со мной говорит, — затараторил малыш, — я его даже видел. Он там стоял, — указал ребенок рукой на окно, — махал мне рукой из леса.

Женщина словно одеревенела. Ее пробрала мелкая дрожь, но Любовь быстро успокоилась и попыталась взять себя в руки.

— Я полез на подоконник, чтобы лучше его рассмотреть, и упал, — продолжал растирать покрасневшие глаза мальчишка.

Беспокойная мама медленно встала и погладила ребенка по голове.

— Ладно, иди умывайся, — сказала она ему, — обещаю, я изо всех сил постараюсь тебе поверить.

Мальчишка развернулся, и мать легонько его подтолкнула к ванной комнате. Все так же растирая свои красные щеки кулаками, он пошлепал в сторону двери, а женщина решила оценить масштабы разрушений. Она подошла к столу и подняла стулья, что упали, когда мальчишка шипел и катался от боли по полу. Сходила на кухню за веником и совком и стала сначала собирать крупные осколки шара со снегом, а затем подметать оставшиеся мелкие.

Она почти собрала все, как случайно замела кусочек деревяшки в форме лепестка, что попал на совок. Она положила веник на пол и аккуратно присела, согнув колени в одну сторону. Поправила белокурые волосы и тонкими пальцами медленно и осторожно взяла кусочек дерева, чтобы не задеть острые осколки. Что-то сжалось в ее груди, а руки непроизвольно стиснули кусочек дерева. Она резко встала и шатающейся походкой направилась к столику у подоконника. Глубоко вздохнула. Сделала шаг. Зажмурилась и сглотнула. Еще один шаг. Она не хотела осознавать происшедшее, потому что это означало конец. Точный и бесповоротный. Любовь через силу открыла глаза и, словно сквозь бурный поток, продвигалась к столику у подоконника. Ее ноги налились свинцом, в груди что-то раскалилось, а в горле застрял ком. Словно сквозь толщу несущейся на нее воды, она приближалась шаг за шагом к нежеланной цели.

На столе его не было. Ее сокровище исчезло, а его кусочек был у нее в руке. Сердце словно сорвалось вниз, и она упала следом. Теперь она смогла рассмотреть под столом вдребезги разбитую деревянную шкатулку, из которой высыпались украшения, до которых ей не было дела. Эта неказистая, старая деревяшка значила для нее больше всех драгоценностей в ней.

Шкатулку подарил ей будущий муж на новоселье. Это был день, когда началась ее новая жизнь, светлая ее полоса. Когда чужие люди приняли ее, как родную. Она не могла в это поверить, но ее окружили теплом. В день ее переезда они устроили праздник. Весь день был одной счастливой картиной, в большую часть которой она изначально отказывалась верить. Но к концу вечера настроение праздника передалось и ей. И вот, когда день уже клонился к закату, он подошел к ней и, пытаясь выдавить заученные за много дней до этого слова, дрожащими от волнения руками передал ей эту шкатулку.

Это была его первая работа. Его отец, лесник, научил его плотничьему делу. Это была маленькая шкатулка всего несколько дюймов в длину и пару в ширину. Линии резьбы были неказисты, а краски под слоем лака поменяли цвет, из-за чего получилось довольно странное и неопрятное изделие, не больше. Но уже тогда шкатулка стала для нее сокровищем. И сейчас этот Священный Грааль валялся между ножек стола, разбитый в щепки.

Первым ее порывом было закричать в голос и зарыдать. Позвать сына, отругать его, и ругать так, как этого она еще не делала. Что-то лопнуло в ней и начало растекаться по укромным уголкам тела, заполняя их ядовитой желчью и неимоверным желанием вылиться на кого-нибудь, не думая о последствиях.

Но одновременно росло и спасительное чувство материнской любви, пытаясь испарить всю злость и обиду. Из последних сил она убеждала себя, что вины ребенка здесь нет, что ее ярость и обида не принесут никакой пользы, она не получит удовлетворения и только навредит сыну. Она все это понимала, где-то там, в закромах ее сознания, эти мысли спасительным маяком светили ей, и материнские инстинкты сушили вытекающую из раны кислоту и обиду. Потихоньку бушующие чувства стали утихать и покидать ее со слезами, но дальше все пошло наперекосяк.

— Мам? — послышался детский голосок после скрипа двери в комнату.

Мальчик услышал крик матери, начал за нее беспокоиться и решил узнать, что произошло. Сам того не ведая, он стал триггером, запустившим ускоренную реакцию, и гнев матери разгорелся с новой силой. Но только уже не было времени его унять — он сразу метил в цель и поражал. Из последних сил женщина держала себя в руках, она была недвижима и в прямом смысле взяла себя в руки, чтобы удержать от порыва злости. Никогда не давала себе срываться на своем сыне Любовь. Никогда она не ругала и не ругалась на него в порыве ярости и не могла себе позволить сделать это сейчас. Только не так.

Мальчик сделал еще несколько шагов и спросил:

— Что случилось, мам? Ты кричала, — он шел с опаской, но все же шел к своему светочу жизни.

— Сынок, пожалуйста, выйди из комнаты, — дрожащим голосом, глотая слезы, говорила мать.

— Ты плачешь, — продолжал он, — тебе грустно? Прости, что расстроил, — приближался малыш.

— Уйди, — едва слышно выдавила из себя Любовь Петровна. Она впилась пальцами в плечи, чтобы успокоиться, и ком в горле не позволял говорить ей нормально. Надо было либо его проглотить, либо выплюнуть. Вся ее сила воли была нацелена на первое, в то время как присутствие мальчика сопутствовало второму.

Мальчишка не услышал призыва матери к пониманию. Слишком он волновался за нее. Он не представлял, что же с ней произошло, лишь наивно хотел помочь. Прежде он лишь мог наблюдать, как мама прячется, чтобы плакать. Мысль о собственной причастности к ее горю у него не появилась в голове. Он боялся за маму и потому еще раз позвал ее:

— Мам?!

— Да исчезни ты уже наконец! — резко развернулась Любовь Петровна и с силой хлопнула рукой по полу. Ее волосы цвета спелой соломы взметнулись вихрами, заплаканные красные глаза сузились, а тонкие губы поджались к зубам еще сильнее. Внутри нее сейчас воевали две эмоции — злость и тревога, — пытаясь уничтожить друг друга. Она не хотела ранить ребенка, но обида давала о себе знать. — Почему тебе вечно чего-то надо! Никогда не можешь остановиться. Вечно все ломаешь и попадаешь в переделки. А как тебя спросишь, то начинаешь выдумывать небылицы, лишь бы прикрыть свои проступки. Даже сейчас ты не можешь послушно уйти. Достало! Исчезни с глаз моих! — Она хотела попросить сына уйти, чтобы он не пострадал, но каждым словом из прорванной плотины метала в него лезвия, что впивались в маленькое создание.

Она увидела ошарашенное лицо мальчика и замерла — осознала, что натворила, и вся баталия эмоций внутри нее вмиг утихла. Любовь Петровна поняла, что сделала то, чего делать не хотела и всеми силами пыталась предотвратить.

Мальчишка лишь широко распахнул глаза. Затем на них навернулись слезы, но он себя сдерживал. Плакать для него было табу — он единственный мужчина в семье. Его маленькие кулачки были сжаты, а плечи слегка дрожали.

Между ними повисла горячая тишина, что звонко гудела у обоих в ушах.

Мать попыталась выдавить из себя какие-то слова оправдания, но изо рта вырывались лишь короткие звуки, а губы складывались из одной гримасы в другую. Это вывело мальчугана из оцепенения, и он быстро убежал к себе в комнату.

Женщина рухнула, и ее голова упала на руку. Она была бездвижна. Ее дыхание успокоилось. Было поздно, все было сделано, вернее, испорчено. Теперь нужно прийти в себя, чтобы начать все исправлять. Именно это она и делала. Вся обида и гнев исчезли из нее, а им на смену пришло колкое чувство вины. Оно позволяло ей действовать рассудительно. Любовь Петровна лежала на полу гостиной и с каждым глубоким вдохом и выдохом быстро возвращала себе самообладание и трезвость ума. Через несколько минут женщина снова села на колени и рукой зачесала лохмы за голову, шмыгнула носом и поднялась, опираясь руками на колени. Затем еще раз взглянула на утерянное навсегда сокровище. Что-то тянуло ее прочь от этого столика. Так она и поступила. Оставила все как есть и, следуя своему чутью, ушла в ванную.

В зеркале перед ней предстала взъерошенная блондинка с красными от слез глазами и таким же от недавней ярости лицом. Она положила руки на раковину и тяжело выдохнула. Затем, шмыгнув и потерев обратной стороной запястья нос, включила холодную воду. Она набрала в ладони воды и стала умываться. Затем она причесала растрепанные волосы, вытерлась.

— Ну вот, теперь хоть снова похожа на человека, — сказала она, снова взглянув в зеркало. Затем развернулась и пошла к комнате сына.

Она по привычке повернула ручку двери, но дверь не поддалась. Она была заперта изнутри. Ее чем-то подперли.

— Ладно, Люба, ты сама напросилась, — она снова вдохнула и начала: — Сынок? Ты меня слышишь? — попыталась она окликнуть жертву происшествий.

Ответа не последовало.

Мать спиной оперлась о стену у двери и медленно съехала на пол, положив локти на согнутые колени.

— Прости меня, — начала она спокойным голосом, просто выдавая всю правду, что была у нее на руках. — Я не хотела на тебя кричать, обидеть тебя или испугать. Просто ты случайно разбил очень дорогую для меня вещь. Это шкатулка от папы. Помнишь, та, которая была с бабочкой на крышке, — она на время замолчала и прислушалась к ответу мальчишки. Но его снова не последовало. — Я понимаю, что ты случайно, но просто я очень расстроилась. И не сдержалась, — выдохнула женщина. — Я понимаю, что тебе больно, и это было неправильно, — ее взгляд бродил по противоположной стене и пытался за что-то уцепиться, чтобы мысли складывались в голове убедительнее. — Я признаю свою вину и прошу прощения, — взгляд зацепился за часы, — я поступила неправильно, — мать снова замолчала, ожидая реакции ребенка, ее взгляд проходил сквозь часы, а внимание было направлено в слух и внутрь себя. Она думала, как помириться с ним. Но ответа все так же не было. — Все, я не могу с тобой разговаривать, когда ты меня не слушаешь и ничего не отвечаешь, — она резко встала и снова попыталась открыть дверь. Но та не поддалась. Она уперлась головой в дверь с негромким «бум», в очередной раз тяжело выдохнула и закончила: — Ладно, хочешь побыть один — будь. Хочешь дуться — дуйся. Сегодня я тебе разрешаю. Когда я вернусь, мы поговорим.

Она развернулась и снова посмотрела на часы. Теперь она видела время. Пора собираться на работу и выходить. В несколько минут она быстро собрала сумку, переоделась и нанесла легкий макияж. Уже в дверях она снова позвала сына, затем прислушалась к тишине, которую нарушало лишь тиканье часов. Тогда она попрощалась и пошла в школу, на работу.

***

— Браконьеры совсем страх потеряли, — сказал мужчина, сложил газету, которую читал, и положил ее на стол. Он сидел за столиком, и перед ним стояла чашка с кофе. Он изящно взял эспрессо и буквально смочил им губы, а после снова поставил на стол. Вельветовый пиджак сидел на нем, как вторая кожа.

— Давай не будем, — чуть покачала головой приближавшаяся к столу женщина, — не хочу об этом говорить. Что угодно, только не лес, — скривилась она, словно жевала корку лимона.

— Ладно, давай оставим это. Как у тебя дела? — сказал мужчина и встал поприветствовать свою гостью.

— Прости, я задержалась, — устало выговорила Любовь Петровна и обняла своего друга. — День ни к черту. Начиная с самого утра, все идет наперекосяк. — Мужчина после приветствия сел на свое место, аккуратно и выверенно, в то время как женщина устало рухнула на свое. Она поставила сумки на подоконник и жестом поманила к себе официанта. Тот подошел сразу же, и она ему бросила: — Мне капучино с сиропом на ваш вкус и ваш замечательный тирамису. — Официант записал заказ, но не успел и рта раскрыть, как она очередным жестом отпустила его. Она сложила пальцы вместе, поднесла их к лицу, сделала глубокий выдох и, улыбнувшись, обратилась к собеседнику: — Ну что, Лёнь, как твоя жизнь? Давно не виделись, что нового?

Мужчина горько усмехнулся и, поведя плечом, сказал своим бархатистым голосом:

— Не так уж и долго, но да, произойти успело многое. Никак привыкнуть не могу к новому образу жизни. Но дела идут в гору, — он сцепил кисти в замок и положил их на стол. На лице его расплылась уверенная улыбка. — Я же после того, как ушел из школы, занимаюсь репетиторством. Знаешь, дело тоже неблагодарное, но здесь полегче, да и к тому же все зависит от тебя. Если ты работаешь, то очень даже прибыльное, да и я сам себе расписание составляю. Единственная печаль, что с тобой стали видеться реже, — последнее предложение он сказал куда тише и печально улыбнулся, на мгновение замолчал, а затем продолжил: — Но, судя по сахарной бомбе, что ты собираешься съесть, твои новости выглядят поважнее.

Чуть взъерошенная женщина откликнулась на слова бывшего коллеги и давно уже друга, мягко улыбнулась и убрала рукой выбившуюся прядь волос цвета соломы.

— Да нет, — говорила она, словно настраивала гитару и никак не могла подобрать правильную тональность, — это потерпит, сейчас я хочу отвлечься и послушать тебя. — Она на некоторое время замолчала, о чем-то задумалась. На землю она вернулась, когда ей принесли ее десерт и напиток. — А, спасибо большое. — Она взяла барную ложку и с удовольствием съела пенку с капучино, потом аккуратно отломила кусочек пирожного. — Итак, продолжай, — и ласково улыбнулась.

Некоторое время текла приятная легкая беседа, они обсуждали, что же у них произошло нового. Леонид Владимирович был одним из тех, кто помог ей встать на ноги после потери любимого. Он был с ней в тот день и помог ей вынести первые удары судьбы. Она была ему благодарна, но чувствовала за собой некоторую вину, ведь из-за нее его успешная карьера учителя была разрушена. Но он преодолел и этот поворот судьбы и с достоинством встал на ноги. После увольнения из школы он был официантом и чернорабочим, чтобы хоть как-то заработать на жизнь, но потом он увидел для себя новый путь развития и очень скоро встал снова на гребень волны. Он искренне делился своими успехами и достижениями, она от всей души радовалась его удаче и успеху. Они оба, словно побитые собаки — когда плохо, зализывали раны друг друга; когда хорошо — как кошки, мурлыкали о хорошем. Но сегодня у них был разный настрой. Любовь Петровна постоянно отвлекалась и уходила в себя. Она никак не могла выбраться мыслями из этого утра. Конечно, это привлекло внимание ее хорошего друга. За все те беды, что прошли мимо них, они научились читать друг друга, как открытую книгу, и теперь это оказалось кстати.

Мужчина снова пригубил терпкий эспрессо, поставил его на стол и сказал:

— Давай, рассказывай. Я же вижу, что у тебя проблемы.

Услышав эту фразу, женщина съежилась, словно ребенок, которого поймали на горячем. Она виновато улыбнулась и сощурила один глаз.

— И все-таки ты заметил, — согласилась она. — Читаешь меня между строк, — она тяжело вздохнула, опустила голову, протянула к нему руку, сложив ладонь ковшиком.

— Значит, дело серьезное, — хитро, по-лисьи прищурился мужчина.

Он залез к себе в карман и вытащил пачку сигарет, самых дешевых, с гадким фильтром. Они предназначались не для успокоения или удовольствия. Они должны были пропитать легкие едким смолянистым дымом — вызвать боль, тем самым притупив другую, и помочь сказать то, что сказать было трудно. Сигареты были старыми, пачка — початой. Это был их ритуал для сокровенных разговоров. По заведенному обычаю, он на встречи носил сигареты, она — зажигалку. Раньше сигареты приносила Любовь, но с тех пор как Леонид потерял резную зажигалку, ее подарок, она приносила новую сама. Так и появился их обычай.

Несколько лет назад, еще до трагедии, в которой женщина потеряла себя, Леонид пережил схожую ситуацию. Он неожиданно потерял любимую женщину и ребенка, что та хранила под сердцем. Это для него было тяжелым ударом. Тогда он переломился и долго не мог прийти в себя, стал много пить и закурил. В тот трудный момент от него почти все отвернулись, но семья Любови Петровны не могла бросить друга. Они были теми, кто помог пережить ему случившееся. Она была тем, кто помог ему излить душу. Тогда они так же встречались, и женщина спокойно и чутко выслушивала все, что накопилось на душе у Леонида, аккуратно за руку выводила того из тьмы. И тогда она впервые присоединилась к его курению, взяв с него слово, что нигде больше он курить не будет.

Они могли в любой момент нарушить негласный обет — что тогда, что сейчас: купить сигареты и курить их при желании, но ни один этого не сделал. Они оба ненавидели этот едкий дым, но с ним было легче. Они оба не курили поодиночке, но впускали отраву внутрь, когда надо было поделиться проблемой и найти решения вместе. С ней было легче. Эта полупрозрачная лента дыма словно связывала их и помогала вывести наружу свои чувства.

Леонид Владимирович привычным движением достал сигарету из пачки и положил ее в руку женщине. Та села прямо, но расслабленно, второй рукой залезла в боковой кармашек сумки, достала зажигалку и после пары неудачных попыток зажгла сигарету и вдохнула едкую смолу. Боль растеклась по ее легким, а затем вместе с появившимся зудом дым вышел из нее и быстро улетел в работающую вытяжку.

Официант почти беззвучно подошел к их столику и поставил на него стеклянную пепельницу, куда Любовь бросила первые крохи золы. Она сделала еще пару затяжек и вместе с дымом почувствовала легкое онемение в лице и головокружение.

— Говоря простым языком, я наломала дров, — сказала она, в очередной раз стряхивая пепел. — Это не может сравниться с тем дерьмом, что происходило ранее, но это все равно по-прежнему дерьмо.

Мужчина слушал ее внимательно. Он сцепил руки в замок и положил их на стол, а сам уперся носом в кисти. Сейчас с этой женщины слетел привычный флер милой и энергичной дамы, в котором она ходила всегда. Она не церемонилась в выражениях, говорила по сути, не боялась никого задеть или обидеть. Она показывала себя такой, какая она есть на самом деле. Ему нравилась такая она. Мало того, что теперь она была настоящей, прямолинейной и сильной, словно мощный водяной поток, женщиной, так и мысль о том, что только с ним она могла так преобразиться, льстила мужчине, делая его особенным хотя бы в его мыслях. Женщина в очередной раз затянулась и замолчала, пытаясь собраться с силами.

— Так и что же ты натворила? — попытался подтолкнуть ее напарник.

Она докурила сигарету, затушила бычок и оставила его в пепельнице. Еще пару секунд она с неприятным чувством пожевала дым, что не успел выйти из легких, и выдохнула.

— В общем, все произошло спонтанно, — и женщина начала рассказывать о тех событиях, что выбили ее из колеи. — Черт, я не знаю, как можно опуститься до такого, — слезы появились на ее лице. — Ты бы видел его лицо! Он так испугался… Он убежал и заперся в комнате. Я за него жутко волнуюсь. Я боюсь возвращаться домой, — слезы стали падать на стол и собираться крупными полусферами. — Вдруг он меня возненавидит? — беспокойная мать снова подняла голову и посмотрела на мужчину.

Мужчина был терпеливым слушателем и дал своей собеседнице выговориться. Она изливала ему душу, а он ловил каждое ее слово, каждую эмоцию и пропускал их через себя, чтобы помочь ей. Она была дорога ему. И сейчас он хотел поддержать дорогого для себя человека. Когда она закончила рассказывать ему свои переживания, настал его черед.

Он отодвинул кофе в сторону, взял ее за руки, посмотрел в глаза и сказал:

— Что бы вы сейчас друг другу ни говорили, вы все равно семья. Ты — его мать, а он — твой любимый ребенок. В каждой семье случаются ссоры, это естественно. Все порой не выдерживают и срываются на своих родных и близких, — для него весь этот эпизод был сущим пустяком, не заслуживающим внимания. Но поскольку он был важен для нее, Леонид отнесся к рассказу со всей серьезностью: — Семья на то и семья, это самые родные люди. Даже если ты их обидишь или сорвешься на них, они тебя не бросят. Я уверен, что он за тебя очень переживает, может, даже сильнее, чем ты сейчас за него. Он никогда тебя не возненавидит, ведь ты его мама. Он любит тебя всем сердцем, — от этих слов женщине стало немного легче, но теперь ее сердце стала терзать вина, и она съежилась от его слов. Он это ясно видел: — Да, в этом происшествии есть вина вас обоих. Он зачем-то полез на подоконник, и сам виноват, что был неосторожен и упал. Он не хотел разбивать дорогую тебе вещь, но он это сделал, и это была его вина. Твоя же вина в том, что ты не смогла сдержать себя и сорвалась на нем, вместо того чтобы принять это как взрослая и ответить ему как родитель. Вы должны поговорить друг с другом и извиниться, — женщина расслабилась и наконец смогла оценить ситуацию здраво. Для нее вдруг стало очевидно, что это далеко не фатальная проблема, и она довольно легко решится. Порой такие банальные и простые вещи следует услышать от другого, чтобы их вспомнить и осознать.

— Да уж, кажется, я стала паникером, — она усмехнулась и вытерла глаза.

Мужчина, как обычно, встал с грациозностью льва, обошел столик и положил свою широкую ладонь на ее соломенные волосы.

— Никакая ты не паникерша, — улыбнулся он, затем нагнулся к ней чуть ближе и ровным уверенным голосом продолжил: — Просто мы все теряем рассудок и самообладание, когда дело доходит до дорогого нам. Я терял его, ты теряла — и после поломки шкатулки, и сейчас. Тебе надо остыть, подумать обо всем отстраненно, и ты поймешь, как тебе следует поступать, — он гладил ее по голове, как ребенка.

— Я уже давно не маленькая, — по-детски хихикнула она, а он улыбнулся ей в ответ.

— Да-да, верю-верю, — похлопал он ее по плечам, — ты у нас очень взрослая, — улыбнулся он, словно ребенку.

Леонид вернулся на свое место, и они заказали еще по чашечке кофе.

Так пролетело около полутора часов. Друзья вспомнили о прошлом, помечтали о будущем, обсудили настоящее и, как всегда невовремя, пришла пора прощаться. Расстались они на хорошей ноте, и воодушевленная мать легкой рысцой кошки помчалась к себе домой, где ее ждало то сокровище, с которым не могло соперничать ничто.

Она еще не знала, что жизнь припасла для нее очередной удар. Она не ведала об этом, когда, напевая приятную мелодию, зашла домой и стала раздеваться. Когда она проходила на кухню и по пути закинула ключи на ключницу к запасным, она не ведала о том, что ее ждет. Даже когда она зашла на кухню и увидела грязный стол, взяла из холодильника йогурт и начала его есть, она не представляла, что беда уже нависла над ней. Она ничего этого не знала.

Ее ничуть не смутило то, что сын не вышел ее встретить. «Наверное, еще дуется», — подумала она. Сейчас Любовь Петровна просто наслаждалась йогуртом, сидя на диванчике в гостиной, и думала, как подступиться к сыну.

Она оттягивала момент разговора как могла, борясь с за и против в своей голове. Ведь всегда просто решить что-то сделать, но, когда ты встаешь прямо перед возможностью, многие оттягивают момент старта вплоть до закрытия дверей уходящего вагона. К сожалению, Любовь Петровна была именно такой. Она мучила банку йогурта, потому что знала, что, покончив с ней, придется серьезно говорить с сыном, а этого она боялась. Но время не дало ей шанса окончить битву внутри ее головы и огласило внеочередную победу одной из сторон.

Из конца коридора она услышала резкий хлопок, и он вывел ее из раздумий. Она поставила баночку с йогуртом и, все еще смакуя вкус земляники и вишни, направилась в дальний конец коридора. Звук повторился. Он доносился из комнаты ее сына. В этот момент нотки радостного настроения исчезли, и материнский инстинкт взял верх. Внутренний голос говорил ей, что что-то не так. Она позвала сына, но ответа не последовало. Холод прошелся по ее щиколоткам, волны мурашек охватили ее снизу доверху, сделали круг, а затем снова спустились вниз. Хлопок раздался еще пару раз, пока мать добиралась до комнаты сына. Она снова потянула ручку, но дверь все так же не поддавалась.

Тут ей завладела паника. Она кричала и звала сына, дергая ручку двери в разные стороны. Она била ногой неподдающуюся дверь и толкалась в нее плечом, но все без толку. Она испугалась не на шутку.

Она побежала в кладовку за топором. Плевать, что дверь будет сломана и что потом придется устроить сыну взбучку. Жалость, сомнения и муки совести, что мучали ее с утра, отступили. Ее охватило беспокойство и беспредельный страх. Она понятия не имела, что с ее сыном и почему она никак не может попасть к нему.

Обычно мальчик ходил в школу вместе с ней, и там в группе продленного дня дожидался конца ее рабочей смены. Они шли по магазинам, порой покупали сладости или ходили по занимательным местам, а потом возвращались домой. Всегда вместе. Если он уходил гулять, мать всегда была дома и встречала его заботой и теплыми объятиями. Он был слишком мал, потому ему не нужны были ключи от дома, и она точно знала, что выйти он не мог. Запасные ключи сейчас висели на крючке.

Единственный, кто имел еще ключи, ее сестра, но та уже вторую неделю была за границей в командировке и вернуться должна была не раньше, чем через пять дней. Беспокойная мять в панике рыскала в кладовке, роняя вещи на пол, и даже не собиралась класть их на место. Топора нигде не было. Как назло, ни молотка, ни кувалды тоже. Там не было ничего, ни одного предмета, что мог бы помочь ей выбить эту чертову дверь.

Из комнаты послышался грохот, и мать сразу же побежала обратно. Дверь была приоткрыта. Маленькая щель появилась в дверном проеме, но дверь не открывалась дальше. Женщину снова обдало холодом, на этот раз всю целиком. Она протиснулась в комнату, с громким скрипом по полу пополз стул, которым была подперта дверь. По комнате гуляли листы бумаги, танцевали шторы и радостно водили хоровод снежинки. Ее сына в комнате не было, а окно было раскрыто нараспашку.

Мать резко подбежала к окну и чуть ли не наполовину высунулась из него. Ребенка там не было. Зато были его следы. Увидев их, она облегченно выдохнула, но способность думать рационально и рассудительно к ней еще не вернулась.

Она залезла обратно, собиралась помассировать висок — листок прилип к ее руке.

«Ушел в лес. Мама, я тебя не подведу!

Твой уже взрослый сын».

Прочитав эти строки, она побледнела, забыв, как дышать.

Любовь Петровна тут же вылезла из окна на крышу и аккуратно, но торопливо пошла по следам, выставив руки в стороны для баланса. Дунул морозный ветер и стал колоть все ее тело. Мурашки быстро прошлись по ее телу, а руки начали дрожать от холода. Налетел новый порыв ветра, и женщина, уже не опасаясь упасть, побежала к противоположному краю крыши.

День был почти безветренный, иногда поднимался маленький, легкий ветерок. Поэтому следы ребенка сохранились довольно четко, и можно было по ним найти ребенка, но к вечеру порывы ветра усилились, и не слежавшийся и не притоптанный снег быстро засыпал следы ее сына.

Любовь испугалась, что теперь последняя нить, что ведет к сыну, может оборваться. Страх за сына притупил страх за собственную жизнь. Она бежала по крыше, не прощупывая почву под ногами. Это было ее ошибкой. Через пару шагов она поскользнулась, и земля ушла из-под ее ног. Она упала на бок и ударилась сначала тазом, а потом плечом. Ничто не держало ее на крыше, и женщина, влекомая силой тяжести, заскользила к краю, еще не осознав произошедшего и не отойдя от боли.

Как маленький мячик, она скатилась с крыши и ударилась о крышу крыльца на задний двор, а затем, как пушечное ядро, рухнула в сугроб у черного входа. Снег накрыл ее с головой и забил открытый от вскрика и удивления рот. Он обжег ее, Любовь вскочила, принялась стряхивать с себя снег, вытряхивать его из тапок, скакать и растирать свое тело. Вспомнив, зачем она пошла на эту авантюру, она начала искать оборвавшиеся на крыше следы.

Искать пришлось совсем не долго. В паре шагов от нее злой ветер нещадно заметал последние улики, и беспокойная мать побежала по исчезающему следу. Любовь надеялась, что ребенок ушел недалеко и его будет легко найти. Некоторое время погоня проходила удачно, мать прицельно отмечала ямки в снегу, стараясь не потерять ни одной. Неожиданно она едва не врезалась в ствол дерева, стоявшего у нее на пути. Она резко подняла голову и, еще не осознав, где она очутилась, отскочила на несколько шагов, словно неведомая сила просто швырнула ее назад.

Она стояла перед лесом.

День клонился к вечеру, лес грозными, пугающими кронами деревьев навис над женщиной. Она начала часто дышать и задрожала, цепенея от страха. Она широко открывала рот, чтобы в легкие попали крупицы воздуха, жмурилась, инстинктивно пытаясь стереть лес со своего пути, но становилось только хуже. От нехватки кислорода все перед ней стало расплываться. Не то от холода, не то от страха все тело покрылось мурашками. Цепкие когти клещами стали сжимать сердце до боли. Ужасные образы прошлого стали всплывать у нее перед глазами. И чем сильнее от нехватки кислорода мутнело окружение, тем яснее и четче перед глазами проносились кошмары минувших дней.

Но именно то, что должно было убить ее, вернуло к жизни. Ноги ее подкосились, и, упав в обжигающий снег, она почувствовала боль от холода, у нее перехватило дыхание. Паническая атака отступила. Вернув под контроль малую часть своего сознания, женщина начала действовать. Она дрожащими руками достала из кармана телефон и стала по памяти, на автомате, набирать номер. Безжалостные гудки длились вечность, тишина между ними занимала несколько жизней. Ее тело дрожало от нетерпения, а с губ срывались слова, которыми она побуждала гудки стать короче, соединение — лучше, а нерасторопного человека на том конце провода — собранней и активней. Длинные гудки сменились короткими, но и теперь этот ритм не поспевал за ритмом ее сердца. Огромными усилиями она поборола в себе желание запустить телефон куда подальше. Женщина чертыхнулась на себя и весь белый свет: буквально несколько минут назад она вспоминала, что ее сестра за границей, а сейчас в приступе паники пыталась ей дозвониться.

В сознании всплыл другой образ — человека, который много раз ей помогал, провел ее через ту кошмарную ночь. Любовь Петровна упрекнула себя в том, что не удосужилась выучить телефон близкого ей человека, и сейчас ей приходилось непослушными руками перелистывать записную книжку в поисках номера Леонида. Как не в себе женщина нажимала на сенсор несчастного телефон, чуть ли не протыкая его насквозь.

Наконец нужная надпись появилась перед ней. Она нажала на контакт «Лео Фокс», а затем на зеленый телефончик. Пока шли медленные и размеренные гудки, женщина молилась всем, кому только можно, пока абонент не ответил на вызов.

Гудки прервались, и из телефона послышался родной голос, который смог вселить в нее надежду:

— Алло?! — начал он спокойно. — Мы же только разошлись, — властный голос с ухмылкой растекался из телефона. — Неужели ты успела…

— Лёнь, — прервала она. Мужчина осекся. В охрипшем от холода голосе он услышал тревогу.

— Что случилось?

— Он пропал, — осипшим голосом сказала Любовь Петровна.

Последние багровые лучи солнца уходили за горизонт, повторяя каждодневный ритуал. Картина казалась зловещей, алые лучи приобрели кровавый оттенок, легкий освежающий ветер, словно цепями, бил и причинял боль. Жаркие слезы стали обжигать женщину холодом. День, как и ее жизнь, погружался во тьму. В этой тьме прозвучал хриплый голос, потерявший надежду и погружавшийся в отчаяние:

— Он ушел в лес, — огласила Любовь смертельный приговор.

Глава 3

— Давно я тебе не рассказывал историй, — мужской баритон разносился по лесу и тут же утопал в звуках его жизни. — Я даже и не помню, когда мы с тобой так ходили по лесу, — улыбка появилась на лице мужчины, пока двое шли вдоль лесного ручья.

Вокруг раздавались песни птиц, а под ухом живо и задорно журчал ручей. Его вода перетекала по камням, под корнями деревьев и задорно напевала свою трель. Солнце светило высоко, от чего на глади воды постоянно бегали блики света.

— Думаю сейчас самое время, — мужчина опустился на колено у ручья и сполоснул лицо прохладной водой. Затем достал из кармана платок и вытерся. Когда он обернулся, то увидел, что мальчишка, который ходил за ним хвостиком, уже сидит на корне дерева и с искрами в глазах смотрит на отца. — Ха-ха, я погляжу, ты уже готов, — улыбнулся медноволосый. — Ну ладно, — лесник тоже уселся и, сняв рюкзак, посмотрел сначала на сына, а затем поверх его головы куда-то в лес.

— Это история о маленьком мальчике и прекрасном саде его мамы, — мальчик чуть нахмурился и вопросительно посмотрел на отца. — Да, сынок, это будут не обычные сказки, что я читал перед сном. Сейчас все будет немного по-другому, — мужчина заметил удивление ребенка. — Но давай вернемся к нашей истории. Однажды жили сын и мама. Были у них хороший дом и на заднем дворе ослепительный сад, в котором росли прекрасные розы разных цветов и размеров: красные, белые, синие и даже черные. Мама очень любила этот сад и проводила в нем дни напролет. Вся их деревня приходила посмотреть на этот сад, все покупали у мамы букеты. Но мальчик не понимал, чем всем приглянулся этот сад. Он был, по его мнению, обычным. Мальчишка видел его каждый день и каждый день помогал маме работать в нем. И ему это не нравилось. Он не понимал, зачем так стараться ради цветов. Да и к тому же они все были в колючках и постоянно царапались. Им было все равно, хочешь ли ты их полить, прополоть или удобрить. Они огрызались каждый раз.

Однажды днем, когда мама отпустила мальчика погулять, он пошел бродить в поле. Он ходил с задумчивым видом по тропинке между полей пшеницы и подсолнухов, все не понимая, зачем его маме розы. Но тут он нашел у дороги прекрасный одуванчик. Он присел к нему и решил погладить, как он это делал множество раз с розами, которые его кусали и царапали. Одуванчик оказался очень мягким и нежным. Он ластился под ладонью ребенка, от чего еще больше нравился малышу. Его оранжевый цвет казался волшебным и живым. Не то что у манерных роз. И тут он понял, что хочет, чтобы у них в саду появились такие прекрасные цветы.

Тогда он быстро, но аккуратно выкопал одуванчик и понес его домой. Он быстро заскочил в дом, пока его не заметила мама из сада. Малыш не хотел, чтобы его мама узнала об этом сюрпризе. Он спрятал цветок у себя в комнате на подоконнике за складками тюля.

Затем он, как всегда, пошел помогать маме в саду. И снова розы огрызались на него, кусались и не подпускали к себе. Он посмотрел на маму, но ее руки тоже были в царапинах. И вопрос снова возник у него в голове: «Зачем им такие злые цветы?»

День прошел быстро, и мальчишка перед сном снова взглянул на свое сокровище. Одуванчик уже заснул и закрылся. Тогда мальчик аккуратно погладил едва вылезший пушок и счастливо уснул.

На следующее утро он первым делом взглянул на свое оранжевое чудо. Но как сильно он удивился, когда вместо мягкого и теплого рыжего цветка увидел волшебный белый шарик. Цветок ему понравился еще больше, он точно хотел увидеть его в саду.

Он открыл окно проветрить комнату, но сильный порыв ветра сдул весь пушок с белого шарика, и тот улетел в сад. Мальчик сильно расстроился, но не сдался. После завтрака он решил снова пойти в поле и найти новый цветок.

Как ребенок и хотел, он позавтракал и пошел искать цветок в поле. Он бродил между колосьев пшеницы и стеблями подсолнухов и, наконец, увидел одуванчик. На этот раз он решил его сразу посадить в саду. Он так же аккуратно выкопал его и отправился домой.

Едва он подошел к дому, как услышал мамины крики. Забыв обо всем и выкинув растение, он побежал прямиком в сад. Там он увидел рыдающую на коленях маму. Он подбежал к ней и спросил, что случилось.

— Сюда как-то попали семена одуванчиков, и теперь посмотри, что стало, — плакала она.

Мальчик обернулся и увидел, как весь их сад покрыли рыжие одуванчики. Все розы, что когда-то росли в их саду, стали увядать и никнуть рядом с одуванчиками. Мальчик почувствовал вину за это. Ведь именно он принес этот цветок сюда. Тогда ребенок бросился к цветам и стал с корешками выдирать все одуванчики, что успели вырасти. Он освобождал розы, плененные этими солнечными цветами. Но те были так слабы, что даже шипы их стали мягкими и совсем не царапали.

Вскоре мама перестала плакать и тоже стала выдирать одуванчики, пока все розы не погибли. К позднему вечеру их работа была окончена, но розы сильно пострадали, их осталось совсем немного.

Тогда мальчик подошел к маме и рассказал, что это он виноват во всем. Он понял, что дело было совсем не в розах: мама любила этот сад, и ради ее улыбки он готов на все. Он понял, что его поступки несут последствия, и за них ему нужно отвечать. Ведь даже маленькие шалости могут сильно навредить. Даже маленький сорняк может уничтожить целый сад.

— Мальчик мой, — мама улыбнулась ему, — не грусти. Главное, что ты признал ошибку и понял урок, — сказала она. — Ты пытался исправить свою ошибку и больше так не сделаешь. Важно, что ты простил себя, — она обняла ребенка, и тот заплакал.

Мужчина отрешенно поглядывал по сторонам, пока рассказывал историю, а лес немного притих, тоже прислушавшись к его голосу. Листья шикали на всякого, кто издавал хоть какие-то звуки, птицы тихо перечирикивались, обсуждая, что произошло, и даже ручеек замедлил свой ход ради этой истории.

Затем мужчина развернулся к ребенку и взглянул ему в глаза:

— А ты простил себя? — серьезно спросил отец.

***

Мальчик резко открыл глаза и сел. Обжигающая боль на щеке вернула его из дремы, он коснулся своей щеки и понял, что она ледяная от снега.

Была темная ночь, и прошла пара часов с тех пор, как он уснул. Мальчишка взглянул наверх и понял, что, скорее всего, проснулся из-за снега, что упал с ветки дерева. Он еще раз провел рукой по мокрой щеке и попытался вспомнить, что ему приснилось. Он помнил, что там был его отец. Он ему что-то говорил, и это было очень важно. Но каждый раз, как мальчишка пытался вспомнить, мысль ускользала от него.

Окончательно сдавшись, он решил осмотреться. Вокруг все было так же спокойно, как и раньше. Костер уже почти потух и жалостливо попискивал, выпрашивая угощения, в надежде похрустеть еще немного. Сверху медленно падали снежные хлопья, но ветви деревьев бережно укрывали двоих и охраняли их сон. Рядом с человеком все так же лежала, свернувшись, олениха, словно недвижимая статуя. Только нежное тепло, исходящее от мощного тела, и мерно вздымающиеся бока говорили, что это живое существо. Рога были припорошены снегом, и небольшая горка мостилась на ее носу.

Тут снег дрогнул, и глаза животного открылись. Она глянула на ребенка, а затем тряхнула головой. Снежинки быстро разбежались, хихикая. Мальчик взглянул в эти глаза и отвел взгляд. Вина по-прежнему скреблась у него на сердце, но теперь что-то изменилось. Ее путы были не так крепки и болезненны. Он не знал как, но понял, что теперь делать, и какая-то странная решимость появилась в его взгляде.

Он поднялся, следом встала и олениха. Мальчишка быстро собрал свои пожитки и отправился было в дорогу, как услышал возмущенное фырканье. Он развернулся и увидел, что животное смотрит на него. Мальчик улыбнулся, подошел, мягко погладил олениху по носу и развернулся, чтобы уйти, но снова услышал фырканье. На этот раз мальчик повернулся с вопросом во взгляде.

Ждать пришлось недолго. Животное повело головой, а затем развернулось и пошло в сторону. Мальчик понял, в чем дело, и направился за ней следом.

Так они медленно шли друг за другом, постепенно продвигаясь глубже в лес. Ребенок не знал, куда они идут и что будут делать дальше, он просто доверился существу, ведущему его. Они все шли, луна светила, а лес не кончался. Еловые ветви пытались дотянуться до мальчишки, чтобы укутать своим махровым одеялом и дать бедному ребенку возможность подремать. Снег убаюкивающе хрустел под ногами и уговаривал его прилечь. Погода была безветренная, но веки тяжелели, снег под ногами был глубок, и идти становилось все труднее.

Путь их продолжался, а мальчика все сильнее одолевала дрема, пока он не упал на снег не в силах двигаться вперед. Снег хлынул ему на лицо и пробрался за ворот. Он вскочил, ужаленный ледяным огнем, осмотрелся, пытаясь найти своего гида, но нигде его не было, остались лишь слабо различимые следы.

Снежинки волнами ходили вокруг мальчика, затрудняли поиски и заметали следы животного. Он запаниковал, когда понял, что еще чуть-чуть — и связь с его проводником пропадет. Словно заяц, он выпрыгивал из снега, чтобы двигаться быстрее. Но ветер нарастал, и все менее заметными становились следы животного. Вьюга со смехом кружила вокруг парня, с озорством наблюдая, как тот пытается найти следы оленихи.

И вот они исчезли. Снег стеной окружал мальчишку, и он растерянно остановился.

Кругом были лишь снег, деревья и непроглядная тьма. Тогда он решился идти вперед, туда, куда еще секунду назад вели следы.

Однако поиски его были тщетны. Слезы наворачивались на глаза, но мальчик лишь шмыгал носом и не позволял себе расплакаться. Ели и сосны стали успокаивать его, и даже вьюга, что совсем недавно потешалась над ним, ослабила напор и стала напевать мелодию.

Мальчик улыбнулся и подумал, что лес старался его поддержать, сжал кулачки и отправился дальше. И тут его живот предательски заурчал. Он вздохнул, расстегнул рюкзак и достал один бутерброд из пакета.

Он медленно и тщательно пережевывал каждый кусочек, прежде чем проглотить, жевал в такт своим шагам и двигался вперед по наитию.

Метелица танцевала вокруг мальчика, и ее платье из снежинок то и дело поднималось вверх и опускалось вниз. Мальчик с радостью любовался этим представлением, и уже ничто не терзало его душу. Он шел вперед вслед за танцовщицей, а та прокладывала ему путь. Лес становился гуще, и луна уже не могла заглянуть за кроны заснеженных деревьев. Внизу становилось темнее, стройные стволы стали блекнуть, а вскоре и пропали вовсе. Стало совсем темно.

Но от этого движения танцовщицы становились лишь прекрасней. Те редкие лучики лунного света, что пробивались сквозь тьму, заставляли ее платье светиться, и теперь это представление пропиталось волшебством и магией. Но вскоре этот танец кончился, осела последняя снежинка, и все погрузилось во тьму. Даже руки мальчику было сложно рассмотреть, если не уткнуться в них носом.

Но он не боялся: ведь лес был с ним, вокруг него. Он все так же слышал песню вьюги, и шелест веток аккомпанировал ей. Снег так же хрустел под его ногами, в этом лесу он чувствовал теплое присутствие дорогого ему человека. Дух его отца еще был здесь, был с ним.

И вот в непроглядной тьме он увидел вдали просвет. Мальчишка стал пробираться к этому свету сквозь сугробы. Вьюга окончила свою песню, и ветви замерли. Только мерный хруст раздавался из-под ног. Но тишина ночного леса не пугала.

Свет, что едва пробивался сквозь плотные ветки кустарника и укрытые снегом ветви елок, стал расти и теперь уже превратился в полоску. Еще несколько минут — мальчик отодвинул ветки, что перегораживали ему путь, и в глаза ударил яркий свет.

Он вышел из зарослей, прикрыв ладонью руку. Вскоре его глаза привыкли, и он смог убрать ладошку от глаз. Он решил осмотреться.

Перед ним протекал ручей, было видно даже место, откуда он начинался и бил ключом. Но сейчас все было укрыто белой пеленой, а сам ручей покрылся льдом. Луна с мягкой улыбкой освещала все вокруг, а от ее лучей лед переливался различными цветами. Под ним шумела вода, что придавало жизни этому месту. Ветки деревьев тянулись к этой живительной влаге, а некоторые деревья даже вытащили свои корни из-под земли.

Когда-то он ходил вдоль этого ручья с отцом, но тогда все было по-другому. Тогда это был обычный ручей. А сейчас он превратился в светящуюся тропинку. Все это место окутывала аура волшебства, магии и жизни. Словно вот-вот откуда-то должны были выскочить феи да лесные духи, или леший с доброй улыбкой взялся бы показывать лес.

Но самое важное, что мальчик помнил это место. Хоть зимой оно и сильно изменилось, но он тут бывал с отцом. И теперь знал, куда идти, а потому решил передохнуть.

Он присел у одного из корней и решил немного прийти в себя. Очень скоро его стало клонить в сон. Не то совы, не то филины стали его убаюкивать своим уханьем. Хотя отец объяснял ему, как они различаются, он не мог этого запомнить, а теперь и подавно стал все забывать.

Может, мальчик так бы и уснул, но внезапно издалека донесся яростный лай. Перед глазами мальчика сразу возник образ страшного серого волка. Вот только вместо страха он испытывал гнев и злость.

Мальчишка тут же подскочил и помчался сквозь сугробы и ветки на голос. Он быстро одной рукой достал из рюкзака топорик, в то время как второй отбрасывал ветки с пути: они цеплялись за одежду, пытаясь предостеречь от опасности. Всеми силами они тянули его назад и уговаривали отступить. Но он не унимался. Серый убийца уже отнял невинную жизнь, и теперь делом чести было остановить его.

Однако опасность подкралась к нему с другой стороны. С каждым шагом, что тянул его к земле, с каждой веткой, что цепко цеплялась за него и тормозила, он приближался к цели, лай становился все громче, стали слышны и непонятное тявканье, и тонкие повизгивания. Но тут за очередной веткой разверзлась пропасть.

Дерево попыталось веткой поймать мальчика, но подцепило только шапку.

Словно игрушечный мячик, он летел по склону, подскакивая после каждого удара. Он даже не успевал вскрикнуть, как получал новый удар, его дыхание сбивалось. Он попытался сгруппироваться, чтобы меньше пострадать, и ему пришлось выпустить из рук топорик. Тот быстро скрылся под толщей снега, а мальчик, свернувшись калачиком, полетел дальше. Словно пушинка в вихре, он подскакивал вверх и приземлялся на снег, сдвигая его широкие слои. Порой он пытался ухватиться за ветку, вернее, за все, что попадало ему под руку, но каждый раз либо это оказывался очередной ворох снега, либо хрупкая ветка с жалобным визгом ломалась и следовала за мальчиком в его лихом спуске.

Спуск этот был хоть недолог, но довольно болезнен. Снег пытался заботливо стелиться перед мальчуганом. Ветви пытались его удержать, но все было бесполезно: остановить его не получилось. И едва мальчик приземлился на живот, снег в очередной раз обжег его лицо холодом и пробрался за ворот, вся кипа беспокойных и беспокоящих провожатых огромным слоем волной накрыла того с головой.