Бесплатный фрагмент - Зигзаги судьбы

Зигзаги судьбы

Судьба играет человеком, так говорит известная поговорка. Прежде я думал, что это некое образное выражение, не часто встречающееся в обыденной жизни, Ведь мы же не на войне, а многие наши занятия, увлечения и обыденные действия редко принимают экстремальный характер.

Однако позднее заметил, что все-таки течение жизни человека не всегда похоже на спокойное движение воды в реке — то пороги встают на пути воды, а то и водовороты да омуты встречаются.

Непредсказуемость нрава реки жизни проявилась, когда мне пришлось срочно искать место работы после очередного, как тогда говорили, «облома». Об этом резком повороте в судьбах нескольких моих коллег я уже писал. Тогда, по прихоти нового зав. кафедрой, нашу сработавшуюся команду увольняли, давая нам лишь время, чтобы закончить работы по хозяйственным договорам.

Обида от таких недостойных действий нового заведующего усугублялась тем, что вместо нас, он принял на работу наших же однокурсников. Но, видимо, они чем-то больше его устраивали.

Как ни крути, но эти резкие повороты в судьбе навевали мысли о каком-то бурном потоке, который увлекал нас в неизвестное, и грозил обернуться совершенно непредсказуемой развязкой.

Я, наряду со всеми, попавшими в этот водоворот, метался в поисках выхода. Проще говоря, искал хоть какую-нибудь работу, близкую моим интересам. Наши слегка суматошные действия осложнялись наступающим временем, которое можно назвать кануном перестройки. В воздухе уже витали запахи тлена, порохового дымка, серы и озона. Нарастающий сумбур не располагал к безмятежности, а наоборот, подстегивал и настраивал на активные шаги, пусть и в неизвестное.

И вдруг мне показали объявление в газете о конкурсе на место доцента-биолога на каком-то несерьезном факультете, готовившем учителей начальных классов. Но раздумывать особенно долго я не стал, и ринулся на его поиски.

С трудом нашел это легкомысленное заведение, и согласился даже на то, чтобы читать ботанику, хотя зоология была бы мне больше по душе. Я, как бы, снизошел до нового для меня занятия, но никак не ожидал, что судьба приготовила мне необыкновенный подарок.

Я этого счастья долго не понимал, да и как тут понять, если мне предстояло обучать студентов ботанике. Ведь последний раз я заглядывал в соответствующие учебники почти пятнадцать лет назад.

Тут и случился один из первых благословенных зигзагов судьбы. Я начал знакомится с новыми коллегами, и вскоре узнал, что совсем недавно на этот же факультет по конкурсу прошла сотрудница, душа которой жаждала ботаники, а ей предложили читать зоологию. Мы встретились, переговорили и, конечно, с согласия заведующей нашей кафедрой, поменялись читаемыми курсами — радости от этого обмена, казалось, не будет предела.

Я, понятно, начал усиленно готовить материалы к занятиям — к лекциям и к практическим работам, и мысленно обращался к тем временам, когда нас — студентов биофака — университетские преподаватели водили по лугам и лесам и показывали живность тех мест. Меня тогда восхищала их способность быстро определить животное, да и еще успеть сообщить что-то существенное о нем.

Всех поражало многознание наших наставников. И особенно, именно зоологов. И понятно почему. Ведь ботанический объект не убежит и не улетит, а вот животные так и норовят улизнуть от любопытствующих. Поэтому мне предстояло подготовиться к преподаванию не только теории, но еще и к ведению полевой практики. Так что читал и читал учебники, ну и, естественно, еще готовил лекции.

Вспоминая незабываемые экскурсии с нашими преподавателями, понял, что мне тоже придется по прозвучавшей песне быстро определять, что это за птица поет, а среди пойманных сачком насекомых найти и назвать пяток, а то и больше букашек. Поэтому пластинку Вепринцева с песнями птиц слушал по многу раз. А определитель насекомых взял в нашей библиотеке и часто в него заглядывал, почти, как в томик любимых стихов.

Удивительно, но чтение лекций по зоологии стало большим удовольствием, можно даже сказать, как бальзам на душу. Наша зав. кафедры однажды даже «уличила» меня в том, что я негромко напевал что-то, поднимаясь по лестнице в аудиторию к самой ранней, в смысле, первой лекции. Пришлось признаться, что настроение отличное, хотя на улице еще темновато, да и погода не ахти — слякоть и ветер с дождем.

Этот краткий разговор имел для меня некоторые последствия.

Так, я понял, что во мне произошло какое-то изменение, и его неплохо бы понять самому. Если еще год назад я с моими коллегами с трудом успевал прийти на работу к десяти утра, хотя началась она на полчаса раньше. Нас, опаздывающих, (и многих других, так называемых «договорников») азартно ловил отдел кадров, а поймав, грозил карами.

Мы же укрывались в столовой или библиотеке, чтобы с невинным видом войти в свою комнату, где уже нас поджидали кадровики. Нам приходилось выдумывать невероятные истории, почти такие же, как у Драгунского в его рассказах.

Одно оставалось непонятным, зачем нас ловить, если мы обязаны к концу года сдать письменный отчет о выполненной работе. А если отчет оценен на хорошо или отлично, то еще полагалась и неплохая премия. Кстати, часть премии отщипывалась нашим руководством и, возможно, перепадала и отделу кадров.

Так что усилия ОК казались нелепыми и избыточными, что-то вроде, как тогда говорили, — ИБД — то есть выглядели имитацией бурной деятельности.

В таком режиме мы проработали почти десять лет. Потом, как я уже упоминал, нас уволили, но раз я нашел работу в том же Пединституте, и снова меня мог бы проверять тот же ОК.

Однако самым удивительным оказалось, что занятия на моей новой работе начинались в то же самое время — в половине десятого, а злополучный ОК нас не мог достать — наш факультет находился далеко — на выселках. Но почему-то я никогда не опаздывал.

Возможно, в этом и заключалось некое мое изменение — ну, не мог я представить, как вспотевший и запыхавшийся, влетаю в аудиторию, где меня ожидает чуть не сотня студентов. Другого объяснения не найти. Пожалуй, это тоже какой-то поворот, но не в судьбе, а где-то в душе.

Нашлось некоторое продолжение того краткого утреннего разговора с заведующей. Но оно вышло боком, и не мне, а как раз начальнице. Можно сказать, что она ожидала одного, а получилось совсем другое.

Через пару дней после нашей встречи, входя в аудиторию, я вдруг увидел, что среди студентов на одном из первых рядов сидит заведующая, и явно жаждет услышать мою лекцию.

Вообще-то такие «проверки» не проводят внезапно, а хотя бы предупреждают об предстоящем визите. Ну, раз пришла, то, как говорится, ваша воля. Правда, как нарочно, тема лекции намечалась не самая увлекательная — «Типы Червей». Можно сказать прямо, — не выигрышная.

Слава богу, я всегда припасал небольшие выкладки из научно-популярных журналов, чтобы увлечь, а то и развлечь моих студиозов. А для этой лекции таких «добавок» приготовил даже побольше, чем обычно, — больно уж неординарны изучаемые животные. Ну, что интересного можно сказать о них?

Тут я и навалился на бедных студентов со своими червями. Конечно, и без начальницы этот же материал давал почти так же, а тут мне и карты в руки.

На занятиях всегда приходилось много рисовать, потому что показ готовых плакатов или слайдов из презентаций на экране дают существенно меньше, чем постепенное прорисовывание черт строения объекта по мере его изучения. Тем более, рисовать я любил, и получалось, вроде бы, неплохо.

И так, лекция идет свои чередом, те приготовленные вставки из популярной литературы оказались к месту. Когда же я рассказал о способности к обучению плоских и кольчатых червей, то моя заведующая вообще почти застыла с открытым ртом.

Чувствую, я вытянул козырную карту, и сыграл ею хорошо. В конце занятия двое — трое студиозов даже спасибо сказали, и вроде, даже кратко аплодировали в знак благодарности. Заведующая подошла и тоже поблагодарила, но добавила, что никак не ожидала такого от «ваших» червей. И больше проверок не было никогда. Тоже ведь зигзаг судьбы.

Возможно, моя начальница сомневалась в том, впишусь ли я в методическую направленность кафедры. Я ведь ничего не знал об этой специфике, и слегка волновался, поступая.

Но при знакомстве заведующую успокоил — мол, детям я помогал в учебе и, хотя бы вчерне, программу начальной школы представляю. К месту оказался уже однажды упомянутый анекдот, рассказанный в тот раз.

Суть его в том, что в одной семье жил настырный кот — гуляка и нахал, но любимый. Он часто исчезал по нескольку дней, а потом вдруг появлялся и мяуканьем даже будил соседей. Терпели-терпели хозяева эти загулы, но терпение кончилось, и решили гуляку кастрировать. Он после операции, вроде бы, успокоился, но вскоре опять начались загулы и ночные подъемы хозяев и соседей.

Тут они и спрашивают котяру: зачем теперь-то тебя тянет на улицу, что тебе там надо? А кот им отвечает с вызовом: Я теперь у них методист! Как после этого разговора не воспрянуть — не боги горшки обжигают — справлюсь!

Между тем, время летело, и приближалась наша весенняя полевая практика в Вырице, на Биостанции Пединститута. Хорошо, что я там встретил коллег — зоологов Биологического факультета. Они показали мне наиболее «рыбные» места.

Надо сказать, что вокруг Биостанции обнаружилось великое множество живности. Труднее удавалось определять птиц по их пению, чуть полегче пошло определение насекомых и моллюсков. Многие виды удавалось установить на месте, а часть животных определяли уже в аудитории с пособиями и использованием микроскопов и бинокуляров.

Забавно было наблюдать, как студентки поначалу боялись поймать и взять в руки лягушку или жабу. А через несколько дней они уже сами бросались ловить и лягушек, и пауков-охотников или просили дать им сачок, потому что увидели красавца самца гребенчатого тритона и захотели разглядеть его поближе. Дошло до того, что мои подопечные в конце практики не шарахались от гадюки, а старались получше ее рассмотреть и запомнить внешний вид.

В глубине леса в пойме ручья мы обнаружили хатку бобров и их невысокую плотину. Поблизости встречались признаки пребывания в лесу зайцев и лосей, а проще говоря, их помет. Но не всем группам практикантов так везло, что во время экскурсии находили эти кучки следов жизнедеятельности. Однажды мне захотелось поделиться подобной находкой с такими невезучими студентами, тем более, вот они рядом в том же участке леса, но на ботанической экскурсии.

Я взял в руку образец заячьего помета и, с разрешения коллеги-ботаника, показал его студенткам, посоветовал запомнить форму, размеры и цвет. Те кивнули, и что-то внесли в свои полевые дневники. Я, поблагодарив преподавателя, ушел к своей группе. Через день — коллега — ботаник поделился со мной тем, что в дневниках у многих его поразила примерно следующая запись: Пришел Свешников и оставил заячий помет!.

Я понял, что студентов не следует отвлекать от изучаемого материала любыми посторонними сведениями.

Бывали, правда, и более удачные случаи. Однажды я показывал, как ловко стрекоза ловит комаров. А этих кусак летало много около девушек, они спешили полакомиться их кровью. Стрекоза же зигзагами носилась возле нас, а я в это время рассказывал, как она иногда садится на любые неподвижные предметы в ожидании жертвы. Посоветовал обратить внимание, как она располагается на опоре — всегда вверх головой в ожидании появления комара или мухи.

И в этот момент стрекоза вдруг уселась мне на лоб в том самом положении, на которое я и советовал обратить внимание. Через секунду — другую она взлетела, и, схватив жертву в воздухе, улетела. Девушки, пораженные такой дрессировкой, долго оставались в недоумении, как мне это удалось. А я и сам не знал, просто стоял неподвижно, и не отбивался от комаров, вот и вся причина.

Такое обычно запоминается, и поэтому на небольшом празднике по случаю окончания полевой практики кто-то из студенток прочитали стишок о моем умении дрессировать стрекоз.

Общение с коллегами позволяло освежить знания о растениях, утраченные за прошедшие двадцать лет после университета. Это случалось на совместных экскурсиях, когда мы — зоологи, ботаники и землеведы показывали сложность экскурсий в природу. А ведь почти такими «мастерами — экскурсоводами» студенты должны стать, чтобы потом, работая в школе, водить детей в леса и парки.

Такие познавательные экскурсы следует назвать, пожалуй, не зигзагами судьбы, а своего рода горками или трамплинами, которые позволяли расширить горизонты.

К этому надо добавить немного об особенностях моей новой работы. В ней открылось много того, что я никак не ожидал встретить.

Так на заседаниях нашей кафедры методики начального образования случались научные споры о музыкальном образовании. Преподаватель этого предмета — поляк Ян Янович — хоть и маленького росточку, но чрезвычайно горячий спорщик, страстно отстаивал методику музыкального образования, предложенную Кабалевским. А другой преподаватель — Иван Николаевич на другом заседании не менее горячо, но тоже твердо, отстаивал преимущества привлечения к художественному образованию жанровых картин передвижников. Эти перепалки заставляли по-другому вслушиваться в музыку и искать в музее картины, упомянутые в спорах.

На этих же заседаниях кафедры мы узнали о новомодном и увлекательном занятии — оригами. О нем нам поведали преподаватели ручного труда. Они тоже относились к нашей кафедре и их сообщения часто удивляли подобными новациями.

Я даже показал своим детям некоторые способы поделок новогодних игрушек. Можно с удовольствием сказать, что сама атмосфера, сложившаяся на кафедре, стала еще одним, если не зигзагом, то поворотом к более интересным занятиям, к общению с необычными людьми.

Радовали не только новые занятия и люди, но и, например, возможность взять в библиотеке почти любую книгу. Особенно была хороша детская библиотека. Я приучил детей быть разборчивыми в чтении, да и вообще, много читать. Обидно, что позднее я увидел и гибель институтской библиотеки. С перестройкой начались пертурбации, и к управлению этого заведения пришли любители власти, а не книг.

Надо сказать, что эти перестроечные веяния поначалу внушали некоторые надежды. Хотя бы тем, что из планов исчезла всеми «любимая» история КПСС. Но появились и новые дисциплины. Чтение некоторых из них стало настоящим удовольствием, и следующим зигзагом судьбы, на который прежде и не надеялся, но вдруг он случился, и жизнь потекла по-другому.

Нечто подобное получилось из-за того, что временами не хватало преподавателей читать какие-то курсы. Так в начале перестройки у нас на факультете появилось даже вечернее отделение. Вот на том вечернем отделении мне пришлось читать ботанику и землеведение. Хорошо, что среди преподавателей всегда находились добрые помощники, их советы очень пригодились.

Казалось бы, появилась какая-то новая забота, и даже что-то вроде помехи на твоем пути к безмятежному чтению своей зоологии. Но новая нагрузка в виде прежде незнакомых курсов стала не препятствием, а своего рода вершиной, помогающей подняться над обыденностью и застоем.

Дело в том, что я давно уже подрабатывал проведением занимательных бесед с детьми. Они проводились в Планетарии и Обществе «Знание», кроме того, ездил по школам, а летом по пионерским лагерям по всей области, С собой возил проектор со слайдами и собственную коллекцию разных диковинок, вроде зуба кашалота, китового уса или клюва осьминога.

Поэтому после чтения курса землеведения, включил в свой «репертуар» для детей беседы о вулканах, землетрясениях и горных породах с минералами. Оказалось, что новые темы бесед с показом камней из коллекции для детишек не менее интересны, чем рассказы о динозаврах.

Не могу до сих пор объяснить, откуда у тогдашних школьников возникла непонятная тяга к тайнам возникновения и многообразия древних ящеров. Поэтому всегда старался рассказать о великом множестве загадок, связанных с происхождением и с образом жизни других групп животных.

Меня также поразило любопытство и какой-то пиетет, с каким дети внимали рассказам о минералах. Может быть, так получилось, потому что я с собой возил довольно тяжелую коллекцию с камнями.

Надо отдать должное за помощь моим коллегам по факультету, ведь эти они искренне поделились своими геологическими коллекциями, да и на советы не скупились. Ну, чем не еще один зигзаг судьбы. И ведь ничего подобного со мной не случилось, если бы не работал на новом для меня факультете.

Общение с детишками приносило большую радость, а иногда искреннее удивление их пытливостью. Жалко, что реформы школы губят это качество личности у подрастающего поколения.

А тогда мне довелось встречать детей, которые не только рассматривали геологические образцы, но и, к примеру, нюхали их. Но самое любопытное было в том, что такие «нюхачи» утверждали, что ребята, возможно, могут различить один минерал от другого по запаху. Ведь, действительно, иногда геологи использовали собак для поиска полезных ископаемых по запаху. А тут готовый кандидат в «сомелье по камням» с такими уникальными способностями.

Но еще больше удивила девчушка, попросившая у меня разрешения полизать мои образцы, так вот она сообщила, что вкусы гранита и горного хрусталя заметно отличаются. Это ведь тоже замечательное свойство, и хорошо если бы оно пригодилось ей в будущем.

На новом месте работы застоя не наблюдалось, а как раз наоборот, ощущался какой-то водоворот событий — ведь я попал туда, когда перекраивались все, и в том числе, учебные программы. Поначалу эти изменения были направлены на улучшение образования будущих учителей. Так в планах появился курс экологии, и мне, соответственно, удалось проникнуть в новую область знаний о природе.

Это изменение программ объяснялось некоторым заблуждением новых «менеджеров» от Минобрнауки. Дело в том, что с началом перестройки открылись вопиющие факты «покорения природы» некоторыми деятелями. Публикации об этих преступлениях появились во время недолгого периода свободы слова. Верхи в ответ надумали изобразить заботу о чистоте воздуха, воды и почвы, и дали отмашку куда следует. «Менеджеры» нашего министерства подсуетились, и быстро ввели новый курс, и назвали его экологией.

А дело в том, что термин «экология» тогда звучал по радио и телевидению, да и газеты не отставали, и все они талдычили о «плохой экологии». Вот поэтому экологию полуграмотные менеджеры и ввели в учебные планы. Видимо, они не знали, что в этой науке лишь косвенно говорится о том, что на целостность природы может влиять человек. Так, вместо науки об охране природы, у нас появился курс экологии, и я с удовольствием стал его читать. Он оказался для меня еще одним судьбоносным поворотом.

Как раз в нем и рассказывалось, что настоящая экология изучает, в первую очередь, сложные и многообразные взаимоотношения между живыми организмами и связи их со средой, в смысле, с окружающей средой. И лишь как следствие, возникает понимание, что если бы человек не разрушал места обитания их, да и свою среду тоже, или, хотя бы не загрязнял ее, то не возникало бы и проблемы охраны природы.

Позднее менеджеров, видимо, просветили, и нам спустили еще и курс охраны природы. Но особенно интересным получился курс экологии. Мы с коллегами даже ввели в него понятие «экологической роли» отдельных видов, семейств и отрядов.

Но надо признать, что, казалось бы, такое незначительное изменение, как появление курса экологии, стало еще одним зигзагом судьбы. Объясняя студентам основные законы экологии, я надеялся, что изменю их представление об окружающем мире, а получилось так, что изменился я сам. Хотя бы в том, что перестал охотиться и даже ловить рыбу! Не хотелось кривить душой перед слушателями.

Пожалуй, последним зигзагом судьбы, случившимся со мной в стенах Пединститута, опять стало некоторое изменение учебных программ.

Дорогой читатель, не правда ли, эта череда внезапных изменений планов и программ никак не говорит о какой-то направленности и стремлении верхов к улучшению нашего образования. Скорее, даже наоборот, проступала какая-то натужная суета и необдуманная торопливость, подобная навязыванию ЕГЭ в школе, а Болонской системы в ВУЗах.

Бог им судья, пусть все это будет на их совести. Обидно, что все эти замены одних курсов другими, и особенно жаль разрушения наработанного опыта в образовании. Эти поспешные новации отзовутся тяжкими последствиями для страны. Впрочем, это уже проявляется.

Понимание пагубности этих шагов ретивых менеджеров от образования, их слепых действий, пришло как раз вместе с упомянутым преобразованием программ вузов. Тогда же случился мой очередной и, наверное, самый главный, и даже решающий зигзаг.

В тот раз неожиданно ввели совершенно новый курс «Концепций современного естествознания». Я уже писал, что мне выпало читать этот необычный предмет.

Мы — преподаватели — побаивались, что этот курс может оказаться занудным и бесполезным для будущих учителей, если его станут читать физики или философы. Мне даже пришлось пойти на хитрость, чтобы не отпугнуть от него студентов, выбравших, по сути дела, потому наш факультет, что там не будут давать сложных выкладок из физики и химии.

С самого начала занятий я объявлял слушателям, что у них будет полный конспект лекций, а на экзамене можно будет использовать его при подготовке ответа. Ну, где еще может встретиться такая лафа? Кроме того, я разрешал пользоваться на экзамене любыми источниками, но при одном условии — отвечать по билету своими словами, то есть не читать по бумажке, с которой готовился.

При таких условиях, не удивительно, что многие отвечали хорошо. Правда, если они слушали лекции и работали на семинарах, то и получали свои заслуженные пятерки с четверками. Но конечно, бывали и двойки, и тогда появлялась еще одна необычная особенность этого курса. Двойку можно было исправить, приготовив ответ на этот же билет. При этом можно было получить и пятерку, если удавалось одновременно отвечать на оба вопроса билета.

Дело в том, что курс получился настолько цельным и взаимосвязанным, что, отвечая на один вопрос билета, возникала возможность использовать для примера какие-либо положения второго вопроса.

На этом, можно было бы, и закончить историю с зигзагами судьбы. Главным образом, потому что последний упомянутый поворот стал даже не поворотом, а можно сказать, переворотом в жизненной позиции. Знакомство с синергетикой природы изменило во мне что-то.

Примерно к этому времени у нашей команды КВН появилось много противников, потому что им не нравилось наше неприятие поспешных реформ образования. Нас стали выживать с нашего, недавно еще самого лучшего факультета, ведь мы боролись с его деградацией.

Мне опять пришлось искать новое место работы! Но кроме того, захотелось поделиться впечатлениями о многих крутых поворотах в жизни, о взаимосвязи всего сущего в нашем мире, что я и пытаюсь показать на страницах повествований.

Запахи детства

Мы многое помним из детства, в том числе, и даже некоторые запахи его, но, к сожалению, взрослея, кое-что все-таки забываем. Правда, бывают такие моменты, когда вдруг повеет каким-нибудь ароматом или чем-то необычным, и сразу вспоминаются настолько давние события из жизни, что просто диву даешься — с чего вдруг такое всплывает в памяти.

Возможно, поэтому таким необычным свойством памяти человека на запахи пользовались жрецы в Древнем Египте. Они, само собой, постоянно сопровождали своего питомца — будущего фараона, но в поворотные и важные моменты его жизни, то есть когда, еще будучи малышом, наследник трона впервые сел на лошадь и поехал, когда первый раз удачно поохотился и много, что еще с ним происходило в детстве и юности. Так вот именно тогда ему давали понюхать какую-нибудь смесь из пахучих трав, цветов, смол, пряностей и чего-то еще.

А потом, через несколько десятков лет, когда фараон был уже в преклонном возрасте, ему опять предлагали уловить запахи тех самых пахучих смесей. Но давали их во время хандры, усталости или даже печали, и тут в памяти фараона всплывали те радостные события, что поднимало настроение, и бодрило его.

Прежде я не знал о роли запахов в нашей жизни. И только в университете нам объяснили, насколько важным для человека оказывается обоняние. Ведь оно первым начинает работать сразу после рождения. Мы, конечно, забываем запах материнского молока, но запах матери мы, похоже, помним долго.

Считается, что он успокаивает и даже умиротворяет. Но и об этом мы забываем, повзрослев, а жаль.

Хорошо, если человек внимательный и чуткий. Стоит обратить внимание, что слово «чуткий» от чутья. Поразительно, но такое чутье, а точнее, сочувствие иногда проявляется даже у детей.

Моя младшая внучка удивляла тем, что иногда долго не могла заснуть, но стоило дать ей в руки мамину рубашку, то происходило чудо. Малышка прижимала рубашку к лицу, и почти сразу засыпала, конечно, учуяв родной запах.

Более того, однажды она принесла эту рубашку, видимо, как надежное успокаивающее средство, своей любимой тетушке. Та пришла в гости с забинтованной рукой. Хотя внучке тогда исполнилось примерно два года, но душа-то ее уже проснулась, и что-то подсказало, как можно помочь родному, но болящему человеку. В тот раз она, как бы делилась с ней этой защитой от внешнего мира.

У меня тоже были похожие воспоминания. Однажды я потерялся на рынке. В военное время это место было многолюдным и неспокойным. Мне было еще совсем немного лет, и я, естественно, испугался и заплакал. Меня, как могли, успокаивали какие-то люди, они спрашивали о том, какая же у меня мама. Я же твердил, что она милая и красивая.

Естественно, мама тоже меня искала и, наконец, нашла. Стоило мне обхватить ее руками, как я сразу успокоился. Понятно, что это примеры благотворного действия родного запаха на малышей.

Взрослея, мы утрачиваем это чутье и эту чуткость, потому что другие запахи начинают главенствовать в нашей жизни.

Сначала берут верх в наших ощущениях и хорошо запоминаются природные запахи. Это и запахи первой зелени, тополиных почек, черемухи и сирени, первых ягод — земляники и малины. Запах яблок, разрезанного арбуза и дыни, запахи костра и найденных лисичек запоминаются и прочно связываются с летом и его удовольствиями.

Но есть еще более яркие запахи, которые напоминают о лете — это терпкий запах скошенной травы, или волнующий запах реки или озера. Незабываем запах воды, попавшей в нос при купании или запах земли, когда ее вскапывают лопатой.

Потом наступает пора осенних ароматов. Самым осенним запахом был для меня запах школы. Каков букет при этом возникал передать трудно, потому что там присутствовали и оттенки краски от парт, запах мела и влажных тряпок для доски. Жаль, что нынешние дети не поймут о чем идет речь. Хотя, все равно школа и для них тоже целый мир запахов.

К нынешним школьным запахам прибавились оттенки приготовленной каши и котлет из столовой, но мы ничего подобного не застали. Но тот букет, настоянный на соответствующих причиндалах, придавал нашей жизни своеобразный аромат, и запомнился надолго.

Кстати, в то послевоенное время в начальной школе, нам все-таки давали какие-то крохи, которые удавалось купить. «Усиленное спецпитание» включало кусок хлеба, стакан слабенького чая и одну или две чайные ложки сахарного песку.

Интересно, что эта композиция вкуса и запаха запомнилась почти на всю жизнь. До седых волос сохранилась память о ней. Каждый раз, даже случайно пробуя подобное сочетание, память услужливо подсказывает: «А помнишь?»

Помимо ароматов школы существовала не менее важная часть наших воспоминаний об осенних походах за грибами и за клюквой с ее своеобразным болотным запахом, которым дышали целый день, пробираясь между сфагновых кочек.

Осенние запахи — это печеная в костре картошка, вороха опавших листьев, первые заморозки, удивлявшие появлением каких-то холодных оттенков приближающейся зимы.

В самом конце осени появлялись ароматы мандаринов — южных плодов с их почти новогодним оттенком. С ними приходили запахи снега, его вкус и что-то вроде привкуса сосулек.

Потом наступали зимние каникулы с новогодними праздниками. Первый, самый запоминающийся запах и, пожалуй, самый сильный — это хвойный, терпкий и манящий. Он особенно возбуждал в первые несколько дней после появления в доме елки, а потом мы незаметно к нему привыкали.

Но он как бы старался напомнить о себе, когда зажигали елочные свечи. В то давнее время еще не встречалось электрических елочных гирлянд, а продавались маленькие свечечки, которые зажигали лишь при взрослых. Слабый свет от них был едва виден и то лишь в темноте. Поэтому освещение выключали, а елка превращалась в какое-то подобие чуда.

Иногда мы водили с песнями хоровод вокруг ее, и не замечали, как разливался аромат хвои, усиливающийся от тепла горящих свечей. Но он присутствовал и понимали мы это, когда свечи гасили, и зажигали свет.

Потом нам дарили подарки, с их непередаваемым кондитерским ароматом.

Но новогодние праздники — это еще и пироги с картошкой, клюквой или вареньем и плюшки. Это, по-моему, верх совершенства пахучих композиций. Сила воспоминаний о них так велика, что, возможно, навсегда с нами и останется. Родители еще и использовали для праздничного настроения особый прием, для этого в самоварную трубу с углями бросали несколько крупинок сахара. И нас окутывал удивительный аромат, который помнится и до сих пор.

Так что запахов детства так много, что все их даже не перечислить, но некоторые из них, возможно, кому-то неприятны. Поэтому я не пишу об аромате путешествий — запахе пропитки железнодорожных шпал, или об озоне в воздухе после грозы. Не каждый вспомнит вкус и запах, остающийся после прикосновения к электродам «плоских» батареек.

Не все могут посчитать приятным запах высушенного белья, принесенного с мороза в дом, или аромат варежек, высушенных на теплой печке, после снежной баталии прошлым вечером.

Недаром говорят — на вкус и на цвет товарищей нет. То же можно сказать и о запахах. Многие из упомянутых запахов до сих пор будоражат нашу память. Это ведь хорошо и даже радостно.

Почти каждый помнит запах родного дома. Он едва уловим, а все потому, что мы к нему привыкаем и не замечаем. Но придя к кому-то в дом, мы чуем, что это не родной кров.

А его запах, видимо, успокаивает. Так наша дочка, попав в больницу, писала нам записки, а мы ей, соответственно, отвечали. И однажды такое послание нас удивило тем, что дочка вернула наше письмо, на котором был обведен кружок, и сбоку его подпись: «Я здесь понюхала, оно хорошо пахнет домом!».

Запомнился случай, связанный с целым букетом ароматов, но не благовонных, а скорее, специфических, можно сказать, производственных. Было это еще в армии, когда после полуторагодовалого перерыва я снова вернулся к работе на паровозе.

Эта пауза, между прежней работой на паровозе и новой встречи с ними, включила в себя многое. То есть сначала была работа кочегаром и помощников машиниста в Горьком. Потом меня забрали в армию, и год с лишком я писал плакаты в клубе. Но по многим причинам, уже не раз описанным, я ушел из клуба в паровозную бригаду. И вот снова я «пашу на бочке с дымом» — так мы иронично называли иногда свои локомотивы.

Недаром я употребил слово «пахота» — там не расслабишься, а все время действительно работаешь. Надо и пар держать «на марке», и воду в котле на должном уровне, и за дорогой и знаками надо следить, а на подъеме в горку с поездом так шуровать уголь в топку, что это запоминалось.

Но всему приходит конец, сдали мы смену, помылись в бане, и пошли спать после трудов праведных. Вот тут-то я и увидел сон, да не простой, а какие-то яркие видения из нашей безмятежной жизни в Горьком.

Я увидел в нем всех своих друзей и даже подруг, с которыми общался до армии, притом всех сразу и вместе, что в принципе было невозможным. А увиденные картины выглядели удивительно живыми и какими-то наполненными, почти осязаемыми.

Такие необычные сны получаются, если что-то их включает, другими словами, вызывает. В моем случае эти яркие сновидения оживили паровозные ароматы, которые меня окутывали на «гражданке» и те, что я учуял через полтора года, но уже в армии.

Так что не только ароматы детства нас окружают, но и другие, сопровождающие нас во взрослой жизни, пожалуй, бывают не менее впечатляющими и запоминающимися.

Как, например, запоминается запах метро. новой машины, вагона электрички, салона самолета, песчаного берега у теплого моря, дымка от шашлыка, или свежее пойманной морской рыбы. Все это незабываемые ощущения, но о них можно будет рассказать в последующих страницах повествования.

Штаны

Есть хорошее слово «рукоделие»! Скоро оно, возможно, в словарях будет иметь пометку «устар.», что обозначает — устаревшее. А все потому, что очень быстро уходит в прошлое умение мастерить необходимое в быту своими руками, но следом исчезают и какие-то сопутствующие слова.

А это не пустяк. Ведь былые умения человека пропадают, можно сказать, навсегда. Скоро они, то есть чье-то мастерство забудется, и вещи, кем-то созданные, быстро исчезнут с концами. О них будут вспоминать, только посещая музеи этнографические или краеведческие. А экспонаты в них будут называть неживым словом «артефакт», хотя назови любую изготовленную вещицу созданием рук человека, это будет уже понятно любому.

Ведь, если присмотреться, то почти все, что человеку нужно в быту, в обиходе, прежде изготавливалось вручную от выделки кож, шитья обуви и одежды, поделки разного рода посуды, инструментов и многое, многое другое мастерили сами обыватели — крестьяне и жители городов и городков.

Встречались, конечно, и «узкие специалисты», например, кузнецы, гончары, столяры и плотники, портные, сапожники, скорняки, коновалы, и еще с десяток более редких умельцев.

Меня больше всего восхищали люди, осваивающие совершенно новые занятия, необходимые в этот момент. Если, к примеру, прохудилась крыша — готовили дранку и покрывали прорехи в кровле. Выросли волосы на голове — брали горшок и ножницы, глядь, и новая прическа готова. Ведь, коли они стригли овец, то нетрудно сообразить, что сделать более пристойную прическу — это дело минутное.

А если посмотреть на портновское дело, то сшить новую рубаху сыну или мужу — тоже, не весть, какая сложность. Так в послевоенное время при повсеместной нужде все пытались решить проблемы быта и обихода своими силами — шили, как умели.

Или взять хотя бы продовольственные потребности. Недаром в послевоенные полуголодные годы большинство горожан начали огородничать. Так почти вся свободная территория вокруг домов была засажена, картошкой, морковкой и капустой. А чтобы найти посадочный материал, картошку, к примеру, растили из глазков — ростков, срезанных с картофелины, после чего сама она шла в пищу.

Тогда же широко распространились разнообразные кружки кройки и шитья. И не всегда шили и кроили из новой ткани, а часто перешивали, а то и перелицовывали из какой-либо ношенной одежды. Основную потребность в новой одежде составляли дети — они и растут быстро, а мальчишки еще и штаны с рубахами часто рвут.

Вот и моя мама решила мне сшить штаны на лето. У какой-то знакомой она нашла хорошую выкройку штанишек на лямках. В нашем универмаге «из остатков» подобрала подходящий кусок ткани, по расцветке, похожей на «шотландку». Даже пуговицы удалось найти «в цвет» материала.

Дело пошло быстро. уже через день или два я щеголял в обновке. А спустя неделю наступило тепло, и мы начали купаться.

Наше любимое место — Соборная горка. Там довольно глубоко, и мы любили нырять в воду со свай, что торчали из воды у самого берега. Другим любимым занятием были прыжки в воду с плотов, которые почему-то часто стояли поблизости.

Короче, мы так увлекались, что купались до посинения и дрожи. Только тогда мы вылезали на берег, чтобы погреться на солнышке. И вот когда я вылез из воды, то понял — мои штаны украли.

Настроение сразу испортилось, так как представлял свое возвращение домой, те упреки, что я услышу, тоже предчувствовал, но и без попреков, понимал — не надо было так расслабляться. Ну, что ж, вперед наука.

Все, что я проигрывал в уме, как следствие моей беспечности, дома выслушал безропотно. А когда пришла с работы мама, то и ей я поведал о своем несчастье.

И тут мама ахнула: так вот почему я встретила в городе парнишку, идущего в штанишках, один в один с теми, что я только что сшила.

Эх, надо было спросить — кто тебе пошил такие красивые штаны? Небось, убежал бы, сорванец, так хоть не ходил бы больше в них по городу, зная, что его заметили.

Что тут поделаешь? Придется тебе походить в тех штанах, из которых уже вырос, ведь других-то пока нет.

Впрочем, погоди, будут тебе штаны. Есть у меня старая отцовская гимнастерка. У нее, правда, застежка посередине, но сделаю я тебе штаны с гульфиком, будешь, как взрослый им пользоваться.

Тогда я еще не знал ничего про гульфики, и зачем они нужны. А через несколько дней мама сшила мне новые штанишки, но были они из выцветшей на солнце гимнастерки. Поэтому выглядели, как старые, можно даже сказать, как боевые. Но это уже мои домыслы.

Зато никто уже не покушался на мою обновку, да и я стал более расторопным — не оставлял вещи на виду и поглядывал — нет ли рядом лиходея.

Жизнь тогда была суровым учителем.

Камин помогает найти решение

Теперь кажется, что в ту весну как-то особенно ярко светило солнце, возможно, причина крылась в том, что мы тогда впервые задались смелыми планами и попытались их выполнить.

Обычно компания наших пареньков и девчонок собиралась в одном из дворов. Понятно, что все другие дела откладывались, и мы отдавались какой-нибудь игре, например, в «каленого» — что-то вроде лапты, или в волейбол. А если желающих поиграть, оказывалось немного, то сражались в городки или в настольный бильярд.

Бывало, что нас набиралось на две, конечно, неполных команды, тогда наступало время футбола. Полем для игры выбирали спортивную площадку соседней школы. Понятно, что летом она пустовала, и мы наведывались туда чуть не каждый день. Там нет окон с бьющимися стеклами, и никто не услышит наших криков и споров. Одно плохо — путевого футбольного мяча у нас не было.

После одной из таких игр, мы надумали поступить по-взрослому, и купить футбольный мяч. Ведь впереди целое лето, и, не откладывая дело в долгий ящик, решили быстро где-то добыть денег, а то и заработать их.

Принялись искать возможные способы надежного заработка или, другими словами, быстрого обогащения. Но оказалось, что таких путей очень мало, а точнее сказать, их почти нет.

Кто-то предложил собирать все, что принимают в пункте вторсырья. А что? Это хороший вариант. Быстро нашли нужное заведение. На покосившихся дверях сарая — филиала этой организации — увидели «прейскурант», и внимательно изучили список и цены на то самое «сырье», что там принимали.

В первую очередь там брали металл, особенно, цветной. Платили при этом совершенно разные деньги. Медь, бронза и латунь были в цене, но не сдашь же домашние подсвечники или самовар — они в ходу. Принимали и железный лом, но за сущие копейки.

Хотя поблизости и существовал источник сбора еще одного цветного металла — свинца, но он был скуден и ненадежен. Много ли наберешь свинцовых пломб, если в областном пункте кинопроката, за день их выкидывают с десяток штук или чуть больше. Этими пломбами зачем-то опечатывали гремучие металлические банки с кинопленками. Сейчас, даже трудно представить, зачем это делали.

Мы собирали и использовали эти пломбы, чтобы ладить из них грузила для удочек. Свинец также использовали для отливки битков в играх на деньги.

Копейки же, которые иногда удавалось выиграть в наши простенькие состязания, оказывались сущим пустяком в сравнении с ценой мяча. Да и кому и с кем играть, если мы все друзья.

Еще одним источником обогащения в списке «Вторсырья» упоминалась макулатура. Ни с того ни с сего, там же значились трубчатые кости крупного рогатого скота и раковины перловицы. Было еще что-то, но нам не понравившееся, а потому и не запомнившееся.

Бумагу мы прежде уже сдавали. И помнили, что много найти ее довольно трудно, но возможно. Для этого надо обращаться к знакомым, соседям или к кому-то, корпящему над отчетами и сметами.

Тут нам немного повезло, потому что в нашем дворе в небольшом флигеле находилась Ремстройконтора. Иногда нам удавалось умалинить тамошних бумагомарателей, и выпросить у них кипу каких-то актов, квитанций и смет. На этот способ обогащения мы надеялись, но и понимали, что много бумаги нам не дадут. А если и дадут, то вырученных денег на мяч не хватит.

Самым неожиданным способом получения денег оказался прием костей. Требовались, правда, только трубчатые кости.

Мы кинулись по дворам и закоулкам в поисках этих останков от наших небогатых обедов.

За неделю костей набрали довольно много. Тогда мы еще не знали, что появятся герои из Простоквашино, которые считали, что мясо с костями лучше покупать в магазине. Мы, однако, не знали такого источника. Это утверждение нам показалось бы нелепым, потому что мясо в магазинах никогда не продавали. Купить его можно было только на рынке.

В те нелегкие послевоенные времена почти все наши родители работали, и попасть на рынок они могли только после работы. Но к концу торговли там оставалось мясо не самых лучших сортов — с костями. Нам это качество оказалось на руку, но хотелось большего.

Поэтому помимо ближайших дворов нам пришлось охватить поисками окрестности. Навестили даже небольшую больничку на соседней улице. Там, в большой бадье, выставляемой на заднем крыльце, нашли почти клад! Добрая повариха позволяла нам набирать кости для нашего предполагаемого обогащения, правда, странного, в ее понимании.

Она нас предупредила, чтобы мы не попадались на глаза цыганам, которые забирают все пищевые отходы. По ее совету, мы ходили туда только днем, а то под вечер там появятся цыгане на телеге, тогда бы нам несдобровать.

Мы усвоили график работы конкурентов, и тем самым, избежали «столкновения интересов».

Нашелся еще один источник трубчатых костей — питомник служебных милицейских собак. Он располагался рядом — в соседнем дворе. Там тоже встретилась участливая и добросердечная служащая, и время от времени «одаривала» нас костями, оказавшимися не по зубам ее овчаркам.

Нам, по правде сказать, этот вид сырья тоже казался странным, но все, что собрали, мы уже несколько раз сдавали в пункт нашего «Эльдорадо». А вырученные деньги складывали «в сейф» — жестяную коробку из-под зубного порошка «Особый».

Каждый наш приезд в пункт приема вторсырья удивлял новыми открытиями. То увидим несколько исправных самоваров, приготовленных скорее не на сдачу, а на продажу. Кто будет начищать самовар, если его надо отправлять, как цветной металл.

То вдруг мы узнаем, что из костей, которые мы сдавали, станут делать либо пуговицы и брошки, либо еще что-то необычное. А мы-то удивлялись — кому вдруг могут понадобиться кости, которые валялись незнамо где — почти на помойке.

В другой раз мы узнали, что в городе есть артель, которая делает перламутровые пуговицы из раковин беззубки и перловицы. Эти раковины тоже принимали в этом пункте. А цена их много выше, чем у костей.

У нас сразу заиграло воображение, и мы начали строить планы по сбору этих раковин с целью опять же решительного обогащения. Но на дворе, считай, еще стояла весна. Вода не сошла после половодья, и была такой холодной, что пока добывать перловиц невозможно.

Наш любимый учитель географии Генрих Михайлович объяснил, что в нашей реке этих моллюсков очень мало. Их можно встретить только в чистых реках с песчаным дном.

А по нашим рекам, к сожалению, сплавляют лес, и на дне их очень много остатков утонувших деревьев и древесных обломков. В такой грязи беззубки и перловицы не живут.

Г.М. рассказал, что он с коллегами борется против такого сплава леса, но добились они пока немногого. Мы искренне обещали, что станем помогать им.

Наш учитель посоветовал получше учиться, и не забывать то, чему нас учат в школе. Ведь все те, кто загрязняет реки, тоже когда-то учились в школах, и должны бы представлять вред от такого сплава леса.

Однажды в пункте приема вторсырья нас заинтересовали аптечные пузырьки из-под лекарств, которые лежали в ящиках на полу. Приемщица объяснила, что эти пузырьки она принимает у старушек, которые не могут добраться до главной аптеки города. Там эти пузырьки принимают за хорошие деньги. И она изредка сдает туда накопившиеся склянки, когда они начинают мешать проходу.

Недолго думая, мы тут же помчались по домам. Все помнили, что на чердаках и в чуланах часто встречались такие стекляшки — уже пыльные и грязные, а иногда и с остатками лекарств.

Наша мечта о новом мяче на глазах становилась явью! К вечеру мы набрали почти полную корзину склянок разных цветов и размеров.

Мы их быстро перемыли, и собрались было в аптеку. Но когда попытались тащить эту корзину, то поняли — надо разделить ношу на несколько небольших, чтобы каждый нес небольшую часть склянок.

Так и поступили. Кто-то сложил пузырьки в рюкзак, типа «сидор», а кто-то поместил их в простой мешок и перекинул его через плечо. Двинулись в центр города всей компанией. После сдачи аптечных пузырьков наша мечта почти на три четверти продвинулась к осуществлению. Оставалось еще немного наших усилий, и мы к лету готовы.

Как обычно мы сидели вечером в крыльце нашего дома. Рядом с соседним домом был устроен небольшой стол. С наступлением каникул мы играли на нем в бильярд. Но до тепла еще далеко, но планы-то мы строить можем. Вот мы и обдумывали, каким образом добрать последние крохи денег на наш собственный мяч.

Тут чей-то взгляд упал на чугунную начинку бывшего камина. Он был довольно тяжел, но за чугун платили сущие гроши, и нам все равно бы не хватило полученных денег на исполнение нашей мечты.

Общими усилиями мы перевернули довольно тяжелый каминный корпус, чтобы лучше его рассмотреть.

Я помнил время, когда этот камин стоял на своем законном месте в нашем доме, в соседней квартире. Там жили мои двоюродные сестры с мамой и бабушкой. Сестры рассказывали, что его не топили на их памяти.

По воспоминаниям родителей, сразу после революции стало туго с дровами. А затем зажигать камин вечерами стало небезопасно — могли посчитать почти контрреволюцией. Позднее, во время одного из ремонтов печи его вытащили на улицу, и его чугунный остов так и стоял близ сарая и ждал своей участи.

Рассказывали, что перед тем, как разбирать камин, кто-то предложил его затопить напоследок. Но шутника остановили, не стоит и пытаться, это ведь не буржуйка, нет ни трубы, ни поддувала. Уже никто из родни не помнил, какие вьюшки и задвижки надо открывать, прежде чем разводить огонь. Так и не стали рисковать.

Мы рассмотрели лицевую сторону камина. На ней имелась довольно красивая решетка. Видимо, она не давала поленьям рассыпаться при топке. Когда потянули за решетку, то она оказалась съемной. Мы ее сняли, и увидели, что в местах крепления проступил золотистый блеск.

«Смотрите — вдруг, это золото!» — крикнул кто-то. И верно решетка была явно сделана не из чугуна, но всего скорее, и не из золота. Оказалось, это была бронза, много бронзы!

Мы сняли еще две части решетки и только тогда поняли, почему она казалась чугунной, а не бронзовой — ее старательно закрасили темно-серой краской.

Как потом мне объяснила самая старшая из моих тетушек, закрасили бронзу специально, чтобы не возникало ненужных вопросов у случайных проверяющих, уполномоченных, инспекторов и прочих надзирающих лиц.

С этой бронзовой решеткой мы даже перевыполнили свой план по сбору денег на мяч. После этого, сложив все деньги в коробку из-под монпансье, мы направились в магазин «Динамо». Там долго выбирали хороший мяч, и он несколько лет служил нам верой и правдой.

А потом мы выросли, и мяч, добытый такими усилиями, перешел к нашей смене — младшим соседским ребятам.

Так совершенно случайное общение возле камина, хотя и неработающего, оказалось решающим для обретения нами счастья, которого мы так долго добивались.

Теперь можно сказать, что наше «стремление к быстрому обогащению» получилось своего рода становлением нас.

Пожалуй, эти поиски выхода во многоходовой ситуации и, наконец, разрешение ее, стали красивым завершением нашего детства.

Звезда

Один ум хорошо, а два лучше.

Русская пословица

Как бы наше детство не было суровым, но мы не унывали, и как все дети играли, бездумно веселились, а если и случались невзгоды, то как-нибудь да выпутывались, правда, не всегда и вспомнишь, как это удавалось. И все-таки, хочется рассказать о некоторых из таких передряг. Ведь в разные неординарные события мы попадали так много и часто, что невольно возникает желание о них поделиться с окружающими.

Надо сказать, что, бывало, мы оказывались их участниками из-за особенностей той далекой поры. Хорошо помнятся, главным образом, летние события, когда наступали каникулы, и мы целыми днями играли в окрестных дворах.

Но наступал учебный год, и эта вольница исчезала, — учились мы в две смены, и поэтому дворовые компании уменьшались наполовину. Короткие дни и домашние задания сводили на нет нашу свободу, а иногда еще и морозы сокращали нам игры. Но за ту пару часов свободы, мы так вываливались в снегу, катаясь с ледяной горки или играя в «Царя горы», что приходилось минут по десять отряхиваться от снега, чтобы не слушать упреков старших при возвращении домой.

Летом же в любую погоду мы проводили во дворах. Игр было очень много, а взрослые почти не следили за нами. Раз они во дворе, то все в порядке. Наши крики могли слышать только бабушки, так как дедушек уже ни у одного из моих сверстников не имелось. Отцов тоже явно не доставало, а матери, все, как одна, работали с утра и до вечера, да еще и шесть дней в неделю.

Вот бабушки, я так думаю, время от времени и прислушивались — если внуки во дворе кричат, визжат и спорят, то можно заниматься своими домашними делами. А вот когда крики стихали, то это пугало, — уж не бедокурят ли. Чтобы не каверзили (так они называли наши проказы), приходилось бабулям выглядывать в окна или зазывать внучков домой, а то и грозить вечерними родительскими карами. Иногда этого кустарного «педмомента» хватало, и мы занимались чем-нибудь более спокойным.

С ранней весны и до осени мы чем-нибудь промышляли. Первым делом добывали березовый сок. Иногда и кленовый тоже собирали. Берез вокруг домов много, и мы на ночь ставили бутылки из-под лимонада или пива. И спешили утром к ним, чтобы отведать этой сладковатой жидкости с ароматом и привкусом арбуза. А может быть, нам это так казалось. Кленовый сок, вроде бы слаще, но не было в нем того запаха и вкуса, что в березовом.

Потом наступала пора поисков первой зелени. Сначала собирали самую полезную крапиву, а потом гусиный лук и щавель. А следом, через неделю — две, созревала земляника, за ней голубика, малина, черника, да и грибы уже в августе тоже появлялись.

За ягодами мы ходили своей компанией, а вот за грибами мы без взрослых не ездили — это обычно поездки в более отдаленные места. Зато, если находили грибы, когда собирали малину или чернику, то набирали их с удовольствием и почти с азартом. Ведь мы приносили домой какую никакую еду.

Вот этот азарт или удовольствие однажды и подвели нашу самую младшую из компании — мою двоюродную сестру Людмилу. В тот раз мы собирали малину в «нашем» лесу. Надо сказать, что мы надеялись набрать и грибов — два или три дня назад прошли сильные дожди.

Понятно, что мы разбрелись по лесу, но перекликались время от времени. И вот я услышал, что меня зовет Люся, но почему именно меня, я не понимал. Но как старший брат, я чувствовал какую-то ответственность и направился на крики. Хотя и не хотелось бросать хороший малинник, но найти другой такой же не трудно.

Через несколько минут нашел Люсю в полной растерянности. Она объяснила, что потеряла свою корзину с грибами и малиной. То есть потеряла и большую грибную и маленькую под ягоды, что находилась внутри ее. Мы обычно так и поступали, если пошли грибы. Вставляли маленькую корзинку в большую, тогда и набирать легко и тащить сподручно.

Люся не понимала, как получилась такая промашка — она наткнулась на «плантацию» хороших грибов. Поставила корзинку в приметном месте — под наклонившейся елью — и начала собирать подосиновики, а тут и пара белых обнаружилась. Ну и увлеклась.

Когда руки стали полны, решила найти корзинку, чтобы переложить в нее трофеи. Ан, нет, грибы еще есть, а унести их нет возможности. Сняла куртку, соорудила из нее своего рода котомку, и принялась искать пропажу.

Неожиданно поняла, что корзинка где-то запропастилась. Тогда и начала звать меня, чтобы вдвоем попытаться найти ее. Оказалось, что похожих наклонившихся елей много, а той, самой нужной, не найти.

Люся объяснила, что прошла этот кусок леса вдоль и поперек несколько раз, и теперь не представляет, где может находиться ее потеря.

Но самое главное было в том, что сама по себе корзина — это ведь тоже ценность. Вроде бы, не так уж и велика, но когда приходится считать всякую копейку, то и покупка двух новых, разных по размеру корзинок — это траты, которых можно было бы избежать. Если, конечно, найдем то, что где-то рядом под елью скучает, и нас поджидает.

Другими словами, Люся не хотела быть в семье обузой. Впрочем, почти у каждого из нас разного рода потери вызывали со стороны старших справедливые упреки. Поэтому мы старались их избегать. В каждой семье бывали свои истории, требования и пути выхода из трудного положения. Можно сказать, что весь народ боролся за выживание в это послевоенное время.

Вот и Людмила во что бы то ни стало, не желала слушать попреки от старших. В их семье трудности начались почти сразу после начала войны. Так уж получилось, что родилась Люся шестнадцатого октября в год начала войны. Этот день в Москве был, можно сказать, самым страшным — враг стоял у ворот города. В бой бросали все новые силы, и в этот переломный момент отец Люси в составе роты курсантов Радиотехнического училища был направлен на передовую. Не вернулся никто — полегли все. И всех посчитали пропавшими без вести.

А это, считай, клеймо отверженного. Поэтому не было пособия ни жене, ни двум дочкам — старшей — Татьяне и младшей — Людмиле. Да еще и ограничения в правах, как будто в чем-то виноватых.

Короче, денег в семье всегда в обрез, и любая потеря — это урон. Вот мы и решили бороться с этой невзгодой. Но надо что-то придумать, как обязательно найти, а не просто побегать в разные стороны по лесу.

Мы решили, что Люся будет стоять на месте нашей встречи, а бегать буду только я. Но так. чтобы я двигался от нее по прямой, как по лучу, исходящему от Люськи. А чтобы не сбиться с направления, она будет все время отзываться на мои крики.

Ну и принялись искать таким способом. Ведь недаром говорят: один ум хорошо, а два лучше.

И мы нашли эту корзинку! Радость была большая и искренняя.

Тут как раз почти вся компания собралась на наши крики, поэтому порешили — пора и домой — у всех и ягоды есть, да и грибов набрали много.

Пока выбирались из леса по одной из тропок, кто-то назвал наш способ «Звездой». Потом как-то само собой стали называть его «Люськиной звездой».

А что? Неплохо придумали?

Роковой барабан

Никто не станет спорить о том, насколько изменчива наша судьба, как многое может ее изменить. Она зависит от нашего окружения, считай от родных, но даже, к примеру, и от соседей.

Начиная от детского садика и заканчивая «трудовыми коллективами» нас берут в кольцо друзья, недруги и совершенно случайные люди, а наше общение с ними откладывает какой-то отпечаток.

В школе мы пишем сочинения на тему «Кем ты хочешь стать», но половина из нас сообщает то, чего от нас ожидают учителя, а не то, о чем мы мечтаем на самом деле.

Так я почему-то мечтал, что стану летчиком, а свое будущее представлял, как блаженство после полета в доме, стоящем на возвышенности, в окружении пышного сада. Вдали должны бы видны какие-то горы, спускающиеся к морю. Короче, что-то похожее на открытки с видами то ли Крыма, то ли Кавказа.

Но ничего подобного не случилось. Правда, нечто похожее я довольно долго видел из своего окна, но это было во Владивостоке, а дом назывался общежитием. В нем мне отвели одну комнату, сад под окном, принадлежал, однако, владельцу ближнего дачного участка.

Кроме того, хоть я и мечтал, что стану летчиком, а выучился на биолога, да еще, к тому же, морского. То есть полный раздрай.

Может быть, так получается потому, что на нашу судьбу могут влиять разные случайные явления и события. Вот мне и кажется иногда, что на мое будущее однажды фатально сказался роковой удар барабана. Правда, самого удара я не слышал, но эхо этого пионерского инвентаря оказалось громким.

Предыстория этого события довольно долгая. Просто мы прежде жили совсем в другом мире, можно даже сказать, в другой стране, в СССР, — там и горны трубили, и барабанная дробь тоже звучала.

О том времени сейчас многие грезят и ностальгируют, как о самом счастливом времени, а о стране вспоминают, как о надежном оплоте мира и безопасности. Примерно так и ощущалось, особенно в детстве. Но почему же тогда все так быстро превратилось в мираж? Все ищут виновника и даже находят его, но своей вины в том крахе не видят.

Однако, кому-то со временем стало понятно, если ты не будешь дергаться и не искать истину, а плыть в общем потоке в направлении коммунизма, да еще и выполнять несложные требования опять же вдохновителя и организатора, да еще и строителя коммунизма — то все путем.

Другими словами, все будет, как по маслу, если ты выполняешь предначертания партии, а они были до предела обтекаемы: «Планы партии — планы народа», тогда можешь радоваться общему делу и этому общему счастью.

И совсем другое получится, если ты захотел немного подкорректировать идею, например, объявить такую крамолу, как например, перевернуть лозунг, чтобы планы народа, стали планами партии. Вот тогда ты попадал в ревизионисты, в уголовники или в сумасшедшие. Таких находилось довольно много, но мы лишь иногда об этом узнавали.

Зато внешне выглядело наше житьё-бытьё очень пристойно, да и сравнивать было не с чем. За границу ездили немногие и проверенные. О том, как перебиваются с хлеба на квас наши слуги (народа) мы только догадывались, но молчали.

Это замечательное качество требовало выхода эмоций, для этого позволялось в определенные моменты проявлять международную солидарность, радость свободного труда и законную гордость. Для этого существовало много праздников, традиций и других торжественных мероприятий.

Например, детство обязательно считалось счастливым. Хотя так оно и было на самом деле, но скорее, благодаря усилиям родителей, а не заботы партии.

Впрочем, вспомните душевный фильм «Добро пожаловать или… посторонним вход воспрещен» и ответьте, у кого из ребят — городских или деревенских — было более счастливое детство. Особенно хорошо показана та самая неусыпная забота о детях в пионерском лагере.

Кстати, юность по праву считалась резервом партии строителей коммунизма. А чтобы встать в ее ряды, и найти место в жизни, примерно каждые пять лет комсомольцев куда-нибудь посылали…

То их ждали на ударных стройках коммунизма — где они возводили разного рода ГЭС, сооружали каналы, осваивали целину и сажали кукурузу почти у полярного круга, то объявляли важными мелиорацию, химизацию или электрификацию, то прокладывали железные дороги, особенно прозвучал БАМ.

Я повидал только целину и стройку железной дороги, и понял, что это были не планы, а кампании — то есть объявили призыв, собрали народ, воодушевили его на подвиги, и можно было переходить к очередному этапу строительства светлого будущего.

Короче, коммунизм получился своего рода морковкой перед носом какого-то вьючного животного (умолчу, чтобы никого не обидеть, я же сам поначалу с радостью ехал на целину).

Но пора уже вернуться к истории с барабаном. Понятно, что она произошла давно, еще в детстве — счастливом и беззаботном. Да и немного для этого счастья требовалось. Не было ни телевизоров, ни телефонов и никто не мешал нам в хорошую погоду резвиться и играть до темноты на улице, а в ненастье — дома. Но были еще лагеря, в смысле, пионерские, и целые Дома пионеров и школьников, а там полно кружков на любой вкус.

Раз я нацелился на летчика, да и друг мой — Славка тоже был не прочь полетать, то мы и пошли в авиамодельный кружок. Мы и прежде что-нибудь мастерили, а тут, пожалуйста, перенимай, чему тебя учат, и строй самолетики и планеры.

Нам очень понравилось заниматься в кружке. Даже то, что на дорогу туда и обратно выходило почти по часу — нам это не мешало. Обратная дорога была в чем-то непривычной — уже включалось уличное освещение, но фонари кое-где отсутствовали, поэтому мы иногда передвигались под лунным светом.

Все шло своим порядком, и мы уже ладили первый планер, но однажды я сильно порезал себе руку скальпелем — они служили нам ножами. Первую помощь оказали, руку перевязали, но руководитель и медсестра сообщили, что пару недель надо ее не тревожить. Я пошел домой, а Славик тоже направился со мной — нельзя же оставлять друга в беде.

Всего-то две недели мы не ходили в кружок, но за это время многое изменилось. Казалось бы, что уж такого в том, что нашему однокласснику Руфке купили фотоаппарат. Естественно, он нам показал его, и обновка покорила нас своим видом, запахом, звуком затвора и еще чем-то волшебным.

Наш дружок даже уже что-то снял, и мы восторгались от увиденных фоток. Но своих фотоаппаратов у нас не было, да и не предвиделось — это дорогое удовольствие, а просить, точнее, клянчить у родителей, язык бы не повернулся.

Научиться снимать очень хотелось, но Руфка объяснил, что без фотоаппарата это трудно — почти невозможно — примерно, как учиться плавать, не заходя в воду.

И тут он же посоветовал, если вы ходите в Дом пионеров, а там есть и фотокружок, вот и запишитесь туда. У них и фотоаппараты для обучения, наверное, есть. Мы тут же воспряли духом, но как-то неловко получалось — ведь в одном кружке уже оба начали заниматься.

И все-таки решились, и направились на поиски. Нашли его быстро, и занятия там в другие дни, чем в авиамодельном. Но прием желающих уже был закончен и больше нет мест. Руководитель фотокружка посоветовал заглянуть в соседнюю изостудию — вдруг, да примут, а там узнаете, что такое композиция — это пригодится.

Названия изостудия и композиция звучали многообещающе и даже манили неизвестностью. Нас приняли, тем более, занимались мы в другие дни, и неловкости не было, пока не узнали, что в авиамодельном кружке идут занятия почти постоянно, только ходят другие школьники и разные дни недели. Но обнаружилось это позднее, да никто нас и не искал — а желающих учится в кружках, секциях и студиях всегда было с избытком.

На занятиях в изостудии рисовали разные кубы, вазы и шары. Про композицию никто ничего не говорил, и я однажды спросил про нее нашего преподавателя. Он слегка недоверчиво посмотрел на меня, на мой рисунок, и усмехнувшись, дал какую-то книгу с полки. Почитай, если хочешь, сказал он, и на том мы расстались. Композиция оказалась сложноватой для меня, но интересной неожиданными открытиями. Все шло хорошо до поры до времени, мы уже начали что-то понимать, как показывать объем и перспективу в рисунке.

И вот однажды посреди занятия, как обычно, был объявлен небольшой перерыв, на котором мы выходили в коридор и отдыхали. Хотя от чего полагалось отдыхать, нам не объяснили, поэтому мы резвились, как нормальные дети — играли в «Крестики — нолики», в «Морской бой» и во что-то еще.

Кто-то резвился в салочки, а некоторые «вырабатывали электричество», то есть двигались по ковровой дорожке, что лежала на полу коридора, но не отрывая ног, а накопившимся зарядом статического электричества щедро делились с тем, кто подвернется. Тот, естественно, подпрыгивал, как ужаленный, от удара током и жаждал мести. Короче, шалили.

А мы с другом тогда встретили своих знакомых авиамоделистов и даже заглянули к ним в кабинет. Примерно за месяц наши друзья ушли далеко вперед, но мы тоже обещали показать свои рисунки.