Бесплатный фрагмент - Жёлтая о

Часть вторая. Картеллине

От автора

Повторы в двенадцатой главе пришлось применить как контрмеры. Якобы, свободная подача 25% текста способствует продажам. Оригинальная мысль. Но в корне неверная! В хлебном отделе вам не дадут откусить булку на четверть, а потом отказаться от покупки. В банке не позволят израсходовать четверть кредита на пробу, вдруг понравится. Зубной врач не удаляет больной зуб бесплатно на всякий случай, вдруг вы захотите вырвать ещё три за деньги. Такси не повезёт вас четверть дороги даром…

Но автору отчего-то предлагается стать альтруистом и книгу, на которую затрачены масса времени и средств, выставить на четверть открыто. Авторов как бы много и есть выбор. Будто в такси выбора нет.

Будем считать повторы припевом.

В. Л.

Глава 12. Смена полюсов

Всякая перемена прокладывает путь другим переменам.

Никколо Макиавелли

Бильярд манил. Но не отнимать же ящик. Разорётся.

— Девочка! — кривляясь, потому что она его не видела, пробубнил Тима в нос — Скажите пожалуйста, как вас зовут? Мы же не знакомы.

Девочка обернулась, красиво приподняла голову, показав нежное горлышко. Волосы её коснулись плеч и она звонко и легко засмеялась.

— Меня зовут… — проговорила она сквозь прозрачный, словно стеклянный колокольчик, смех, — Меня зовут… — она продолжала смеяться, быстро встряхивая головой, отчего волосы её эффектно разлетались, — Мелита! Можно говорить ты, Мелита… — она ещё раз улыбнулась и продолжила спокойнее, — А ты всегда так повторяешь, что услышишь?

Тима мгновенно вспомнил глупую детсадовскую дразнилку про повторюшку и быстро ответил — Нет. Это просто твои слова.

— Хорошо, понятно, — тут же закруглилась Мелита. Она заметила, что разговор уходит в сторону скандала и закрыла тему.

Где такое имя нашли? Тима был в недоумении. Никогда раньше он не слышал такого упоительного смеха и никогда не слышал такого удивительного имени. Ему показалось, что такой смех можно слушать бесконечно. Имя он несколько раз повторил про себя и убедился, что оно сладкое. Ну, да! На языке сразу появлялся явственный привкус нектара. Заметно слаще персикового компота, который для Тимы был вершиной сладости. Решив всё же, что мало ли что покажется, Тима подошёл ближе к Мелите.

— Зови меня Зорро, — сказал он деловито.

Мелита снова рассыпалась смехом. — А ты потешный! — едва выговорила она, звеня своим небесным голосом. Этот мальчик плохо справлялся с буквой «Р».

Тима в девочке всё же не замечал ничего слишком необычного. Внешне она ничем не отличалась от других девочек, с которыми Тима бывал знаком раньше. Разве только взгляд её был не таким, как у всех, а к её голосу он быстро привык. Глаза девочки почти всегда были полуприкрыты причёской.

Когда Тима случайно встретился с новой подружкой взглядом, он увидел глубокие светло–зелёные глаза с блеском, очень похожие на мятную карамель, если её облизнуть. Небольшой прожектор сцены хорошо освещал её лицо. Глаза с отсветами прятались под длинной, густой чёлкой и он их не замечал. Но в этот раз он оказался через стол прямо напротив Мелиты в то время, когда она готовилась нанести удар и приподняла брови. Вместе с бровями приподнялась чёлка и Тима увидел её глаза.

Взгляд был завораживающий, очень необычный. Такой же взгляд, но гораздо более печальный, темнее и заметно мельче, не настолько глубокий и усталый был у её мамы. Но здесь была бездна! Хотелось замереть и не отводить глаз от её взгляда. Несомненно, она знала о такой своей особенности, потому и прятала взгляд. Но уж очень занимал Тиму бильярд, чтобы обращать внимание на удивительный взгляд. Странное тепло, которое успел почувствовать Тима, растаяло, как только началась игра. Бильярд поглотил его. Шары и кий, лузы и зелёное сукно увлекли его так, как ничто и никогда ранее. Он не сводил глаз с катящихся шаров. Они казались ему белыми зверьками, так они прыгали и резво двигались на столе. Новое увлечение быстро затмило его зарождающуюся симпатию к девочке. Он стал относиться к ней так, как всегда относился к друзьям. Мелита стала для него своим парнем.

Бильярд манил. Но не отнимать же ящик. Разорётся.

— Девочка! — кривляясь, потому что она его не видела, пробубнил Тима в нос — Скажите пожалуйста, как вас зовут? Мы же не знакомы.

Девочка обернулась, красиво приподняла голову, показав нежное горлышко. Волосы её коснулись плеч и она звонко и легко засмеялась.

— Меня зовут… — проговорила она сквозь прозрачный, словно стеклянный колокольчик, смех — Меня зовут… — она продолжала смеяться, быстро встряхивая головой, отчего волосы её эффектно разлетались — Мелита! Можно говорить ты, Мелита… — она ещё раз улыбнулась и продолжила спокойнее, — А ты всегда так повторяешь, что услышишь?

Тима мгновенно вспомнил глупую детсадовскую дразнилку про повторюшку и быстро ответил — Нет. Это просто твои слова.

— Хорошо, понятно, — тут же закруглилась Мелита. Она заметила, что разговор уходит в сторону скандала и закрыла тему.

Где такое имя нашли? Тима был в недоумении. Никогда раньше он не слышал такого упоительного смеха и никогда не слышал такого удивительного имени. Ему показалось, что такой смех можно слушать бесконечно. Имя он несколько раз повторил про себя и убедился, что оно сладкое. Ну, да! На языке сразу появлялся явственный привкус нектара. Заметно слаще персикового компота, который для Тимы был вершиной сладости. Решив всё же, что мало ли что покажется, Тима подошёл ближе к Мелите.

— Зови меня Зорро, — сказал он деловито.

Мелита снова рассыпалась смехом. — А ты потешный! — едва выговорила она, звеня своим небесным голосом. Этот мальчик плохо справлялся с буквой «Р».

Тима в девочке всё же не замечал ничего слишком необычного. Внешне она ничем не отличалась от других девочек, с которыми Тима бывал знаком раньше. Разве только взгляд её был не таким, как у всех, а к её голосу он быстро привык. Глаза девочки почти всегда были полуприкрыты причёской.

Когда Тима случайно встретился с новой подружкой взглядом, он увидел глубокие светло–зелёные глаза с блеском, очень похожие на мятную карамель, если её облизнуть. Небольшой прожектор сцены хорошо освещал её лицо. Глаза с отсветами прятались под длинной, густой чёлкой и он их не замечал. Но в этот раз он оказался через стол прямо напротив Мелиты в то время, когда она готовилась нанести удар и приподняла брови. Вместе с бровями приподнялась чёлка и Тима увидел её глаза.

Взгляд был завораживающий, очень необычный. Такой же взгляд, но гораздо более печальный, темнее и заметно мельче, не настолько глубокий и усталый был у её мамы. Но здесь была бездна! Хотелось замереть и не отводить глаз от её взгляда. Несомненно, она знала о такой своей особенности, потому и прятала взгляд. Но уж очень занимал Тиму бильярд, чтобы обращать внимание на удивительный взгляд. Странное тепло, которое успел почувствовать Тима, растаяло, как только началась игра. Бильярд поглотил его. Шары и кий, лузы и зелёное сукно увлекли его так, как ничто и никогда ранее. Он не сводил глаз с катящихся шаров. Они казались ему белыми зверьками, так они прыгали и резво двигались на столе. Новое увлечение быстро затмило его зарождающуюся симпатию к девочке. Он стал относиться к ней так, как всегда относился к друзьям. Мелита стала для него своим парнем.

Бильярд манил. Но не отнимать же ящик. Разорётся.

— Девочка! — кривляясь, потому что она его не видела, пробубнил Тима в нос — Скажите пожалуйста, как вас зовут? Мы же не знакомы.

Девочка обернулась, красиво приподняла голову, показав нежное горлышко. Волосы её коснулись плеч и она звонко и легко засмеялась.

— Меня зовут… — проговорила она сквозь прозрачный, словно стеклянный колокольчик, смех — Меня зовут… — она продолжала смеяться, быстро встряхивая головой, отчего волосы её эффектно разлетались — Мелита! Можно говорить ты, Мелита… — она ещё раз улыбнулась и продолжила спокойнее, — А ты всегда так повторяешь, что услышишь?

Тима мгновенно вспомнил глупую детсадовскую дразнилку про повторюшку и быстро ответил — Нет. Это просто твои слова.

— Хорошо, понятно, — тут же закруглилась Мелита. Она заметила, что разговор уходит в сторону скандала и закрыла тему.

Где такое имя нашли? Тима был в недоумении. Никогда раньше он не слышал такого упоительного смеха и никогда не слышал такого удивительного имени. Ему показалось, что такой смех можно слушать бесконечно. Имя он несколько раз повторил про себя и убедился, что оно сладкое. Ну, да! На языке сразу появлялся явственный привкус нектара. Заметно слаще персикового компота, который для Тимы был вершиной сладости. Решив всё же, что мало ли что покажется, Тима подошёл ближе к Мелите.

— Зови меня Зорро, — сказал он деловито.

Мелита снова рассыпалась смехом. — А ты потешный! — едва выговорила она, звеня своим небесным голосом. Этот мальчик плохо справлялся с буквой «Р».

Тима в девочке всё же не замечал ничего слишком необычного. Внешне она ничем не отличалась от других девочек, с которыми Тима бывал знаком раньше. Разве только взгляд её был не таким, как у всех, а к её голосу он быстро привык. Глаза девочки почти всегда были полуприкрыты причёской.

Когда Тима случайно встретился с новой подружкой взглядом, он увидел глубокие светло–зелёные глаза с блеском, очень похожие на мятную карамель, если её облизнуть. Небольшой прожектор сцены хорошо освещал её лицо. Глаза с отсветами прятались под длинной, густой чёлкой и он их не замечал. Но в этот раз он оказался через стол прямо напротив Мелиты в то время, когда она готовилась нанести удар и приподняла брови. Вместе с бровями приподнялась чёлка и Тима увидел её глаза.

Взгляд был завораживающий, очень необычный. Такой же взгляд, но гораздо более печальный, темнее и заметно мельче, не настолько глубокий и усталый был у её мамы. Но здесь была бездна! Хотелось замереть и не отводить глаз от её взгляда. Несомненно, она знала о такой своей особенности, потому и прятала взгляд. Но уж очень занимал Тиму бильярд, чтобы обращать внимание на удивительный взгляд. Странное тепло, которое успел почувствовать Тима, растаяло, как только началась игра. Бильярд поглотил его. Шары и кий, лузы и зелёное сукно увлекли его так, как ничто и никогда ранее. Он не сводил глаз с катящихся шаров. Они казались ему белыми зверьками, так они прыгали и резво двигались на столе. Новое увлечение быстро затмило его зарождающуюся симпатию к девочке. Он стал относиться к ней так, как всегда относился к друзьям. Мелита стала для него своим парнем.

Бильярд манил. Но не отнимать же ящик. Разорётся.

— Девочка! — кривляясь, потому что она его не видела, пробубнил Тима в нос — Скажите пожалуйста, как вас зовут? Мы же не знакомы.

Девочка обернулась, красиво приподняла голову, показав нежное горлышко. Волосы её коснулись плеч и она звонко и легко засмеялась.

— Меня зовут… — проговорила она сквозь прозрачный, словно стеклянный колокольчик, смех — Меня зовут… — она продолжала смеяться, быстро встряхивая головой, отчего волосы её эффектно разлетались — Мелита! Можно говорить ты, Мелита… — она ещё раз улыбнулась и продолжила спокойнее, — А ты всегда так повторяешь, что услышишь?

Тима мгновенно вспомнил глупую детсадовскую дразнилку про повторюшку и быстро ответил — Нет. Это просто твои слова.

— Хорошо, понятно, — тут же закруглилась Мелита. Она заметила, что разговор уходит в сторону скандала и закрыла тему.

Где такое имя нашли? Тима был в недоумении. Никогда раньше он не слышал такого упоительного смеха и никогда не слышал такого удивительного имени. Ему показалось, что такой смех можно слушать бесконечно. Имя он несколько раз повторил про себя и убедился, что оно сладкое. Ну, да! На языке сразу появлялся явственный привкус нектара. Заметно слаще персикового компота, который для Тимы был вершиной сладости. Решив всё же, что мало ли что покажется, Тима подошёл ближе к Мелите.

— Зови меня Зорро, — сказал он деловито.

Мелита снова рассыпалась смехом. — А ты потешный! — едва выговорила она, звеня своим небесным голосом. Этот мальчик плохо справлялся с буквой «Р».

Тима в девочке всё же не замечал ничего слишком необычного. Внешне она ничем не отличалась от других девочек, с которыми Тима бывал знаком раньше. Разве только взгляд её был не таким, как у всех, а к её голосу он быстро привык. Глаза девочки почти всегда были полуприкрыты причёской.

Когда Тима случайно встретился с новой подружкой взглядом, он увидел глубокие светло–зелёные глаза с блеском, очень похожие на мятную карамель, если её облизнуть. Небольшой прожектор сцены хорошо освещал её лицо. Глаза с отсветами прятались под длинной, густой чёлкой и он их не замечал. Но в этот раз он оказался через стол прямо напротив Мелиты в то время, когда она готовилась нанести удар и приподняла брови. Вместе с бровями приподнялась чёлка и Тима увидел её глаза.

Взгляд был завораживающий, очень необычный. Такой же взгляд, но гораздо более печальный, темнее и заметно мельче, не настолько глубокий и усталый был у её мамы. Но здесь была бездна! Хотелось замереть и не отводить глаз от её взгляда. Несомненно, она знала о такой своей особенности, потому и прятала взгляд. Но уж очень занимал Тиму бильярд, чтобы обращать внимание на удивительный взгляд. Странное тепло, которое успел почувствовать Тима, растаяло, как только началась игра. Бильярд поглотил его. Шары и кий, лузы и зелёное сукно увлекли его так, как ничто и никогда ранее. Он не сводил глаз с катящихся шаров. Они казались ему белыми зверьками, так они прыгали и резво двигались на столе. Новое увлечение быстро затмило его зарождающуюся симпатию к девочке. Он стал относиться к ней так, как всегда относился к друзьям. Мелита стала для него своим парнем.

Бильярд манил. Но не отнимать же ящик. Разорётся.

— Девочка! — кривляясь, потому что она его не видела, пробубнил Тима в нос — Скажите пожалуйста, как вас зовут? Мы же не знакомы.

Девочка обернулась, красиво приподняла голову, показав нежное горлышко. Волосы её коснулись плеч и она звонко и легко засмеялась.

— Меня зовут… — проговорила она сквозь прозрачный, словно стеклянный колокольчик, смех — Меня зовут… — она продолжала смеяться, быстро встряхивая головой, отчего волосы её эффектно разлетались — Мелита! Можно говорить ты, Мелита… — она ещё раз улыбнулась и продолжила спокойнее, — А ты всегда так повторяешь, что услышишь?

Тима мгновенно вспомнил глупую детсадовскую дразнилку про повторюшку и быстро ответил — Нет. Это просто твои слова.

— Хорошо, понятно, — тут же закруглилась Мелита. Она заметила, что разговор уходит в сторону скандала и закрыла тему.

Где такое имя нашли? Тима был в недоумении. Никогда раньше он не слышал такого упоительного смеха и никогда не слышал такого удивительного имени. Ему показалось, что такой смех можно слушать бесконечно. Имя он несколько раз повторил про себя и убедился, что оно сладкое. Ну, да! На языке сразу появлялся явственный привкус нектара. Заметно слаще персикового компота, который для Тимы был вершиной сладости. Решив всё же, что мало ли что покажется, Тима подошёл ближе к Мелите.

— Зови меня Зорро, — сказал он деловито.

Мелита снова рассыпалась смехом. — А ты потешный! — едва выговорила она, звеня своим небесным голосом. Этот мальчик плохо справлялся с буквой «Р».

Тима в девочке всё же не замечал ничего слишком необычного. Внешне она ничем не отличалась от других девочек, с которыми Тима бывал знаком раньше. Разве только взгляд её был не таким, как у всех, а к её голосу он быстро привык. Глаза девочки почти всегда были полуприкрыты причёской.

Когда Тима случайно встретился с новой подружкой взглядом, он увидел глубокие светло–зелёные глаза с блеском, очень похожие на мятную карамель, если её облизнуть. Небольшой прожектор сцены хорошо освещал её лицо. Глаза с отсветами прятались под длинной, густой чёлкой и он их не замечал. Но в этот раз он оказался через стол прямо напротив Мелиты в то время, когда она готовилась нанести удар и приподняла брови. Вместе с бровями приподнялась чёлка и Тима увидел её глаза.

Взгляд был завораживающий, очень необычный. Такой же взгляд, но гораздо более печальный, темнее и заметно мельче, не настолько глубокий и усталый был у её мамы. Но здесь была бездна! Хотелось замереть и не отводить глаз от её взгляда. Несомненно, она знала о такой своей особенности, потому и прятала взгляд. Но уж очень занимал Тиму бильярд, чтобы обращать внимание на удивительный взгляд. Странное тепло, которое успел почувствовать Тима, растаяло, как только началась игра. Бильярд поглотил его. Шары и кий, лузы и зелёное сукно увлекли его так, как ничто и никогда ранее. Он не сводил глаз с катящихся шаров. Они казались ему белыми зверьками, так они прыгали и резво двигались на столе. Новое увлечение быстро затмило его зарождающуюся симпатию к девочке. Он стал относиться к ней так, как всегда относился к друзьям. Мелита стала для него своим парнем.

Глава 13. Времена дня

Оптимист верит, что мы живём в лучшем из миров. Пессимист боится, что так оно и есть.

Михаил Жванецкий

В комнатах обстановка была такая, словно тут проживали беднейшие из бедных. А между тем это было жилье алмазодобытчиков, людей с немаленькой заработной платой и нередко хорошо образованных. В ходу были газеты и полиэтилен, поношенная одежда и старые валенки, продавленные раскладушки и вихляющиеся ящики из-под водочных или лимонадных бутылок вместо табуреток. Ящики были грубо сколочены из не струганных сучковатых дощечек, потому лохматые, серые от пыли и времени. Углы ящиков закрывали искорёженные ржавые жестяные набойки.

Штор и занавесок на окнах часто не было. Многие окна снаружи затягивал полиэтилен для утепления, который часто забывали снять коротким летом. Всюду было множество книг. Книги тут стоили не дорого и были разнообразных жанров на любой вкус. Личного автотранспорта не было, но были лодки. Они появлялись в посёлке зимой. Многие горожане крупногабарит спокойно хранили в посёлке. Обилие лодок разнообразных конструкций придавали тогда территории сходство с солидным яхт-клубом.

Время суток здесь было понятием относительным. Солнечный ритм смены дня и ночи отсутствовал, и часто граждане определяли время только по работе магазинов, почты и рабочих столовых. Можно было сходить в кино в два часа ночи, если фильм собирал много зрителей, или зайти постричься в пять часов утра, если находились клиенты. И в этом был свой смысл. В рабочее время зал не набрать и много желающих сделать причёску не найти.

На улице в тот памятный день было морозно. Терпимо, в общем. Тиму давно предупредили насчёт мороза. Замёрзнешь — стучи в любую дверь. Он и решил проверить это утверждение. Тима зашёл в котельную и было попятился. Прямо на него уставился местный сумасшедший, известный под именем Герой Ордена Большого Песца. Тот самый псих, что наседал в аэропорту по прилёту.

Но в котельной были ещё двое — кочегары Шамиль и Равиль. Мальчик знал их обоих, как приличных людей. От них частенько крепко пахло тройным одеколоном, независимо от того, были они свежевыбриты или покрыты трёхдневной щетиной. Однако зла Тима от них никакого не видал. Будь они опасны, Тиме сразу запретили бы приближаться к котельной. Хотя, может быть, взрослым просто в голову не могло прийти, что малый первой дверью сочтёт грязноватую на вид котельную с пристроенным боксом. Пристройка служила когда-то для ремонта четвертаков и могла вместить одновременно два громадных карьерных самосвала. Бокс был настолько огромным, что возникали сомнения. Он пристроен к котельной или котельная к нему?

В котельной шёл жаркий спор о писателях в частности и о литературе вообще. Тиме о кочегарах было известно, что они были раньше корреспондентами где-то в центре, а сюда приехали на заработки. Ну и почерпнуть материал для своих будущих гениальных произведений. Экономили будущие светила прозы на всём и всегда держали в котельной собачку или двух разнообразить меню. Считалось, что собачий жир хорош для лечения и профилактики туберкулёза, этого неизбывного ужаса горняков. У Шамиля и Равиля были постоянные покупатели. Кроме того, они пускали для короткого ремонта четвертаки в бокс в то время, когда других машин там не было. Это давало дополнительный доход. Ещё предприимчивые кочегары выполняли в котельной вдвоём работу четверых. Закон разрешал рабочим совмещение такого рода. Шамиль, худощавый, подвижный мужчина лет сорока частенько бренчал на гитаре. Равиль был моложе друга лет на десять, хотя и пошире в плечах, но более резвый и предприимчивый, очень продуктивный в плане письма поэт. Оба черноглазые и усатые, в народе именовались запросто — Шома и Рава.

— …Что за удивительная профессия — писатель! — воскликнул Герой в сердцах, продолжая разговор, начала которого Тима не слышал. — Считается искусством, но загнана в самые жесткие рамки. То, что художник изображает легко и просто — писателю напрочь запрещено. Маленький музыкант играет джаз — и всем нравится! Попробуй вон тот шкет что–то настрочить. Его и читать не станут!

Кочегары мгновенно откликнулись возмущёнными возгласами.

— Да ладно! — отмахнулся оратор. — Небось, не с луны свалился. В садик ходил?

— Ходи-и-и-л, — врастяжку подтвердил Тима. Губы плохо слушались с мороза.

— Вот! — торжественно поднял палец Герой. — Стало быть, в курсе… Но не буду, не буду…

Тима кивнул, словно позволяя продолжать.

— Писатели — самые затюканные из профессий искусства! Это я утверждал, утверждаю и буду утверждать! — докладчик азартно припечатал ладонь к столу, за которым сидел. — Сначала их учат правилам в немыслимых количествах. При этом они обязаны читать произведения других писателей в лошадиных дозах. Произведения дают не в степени талантливости, а из соображений каких угодно. Чаще всего мерилом успеха служит степень популярности автора. Читали Аверченко? Нет? И не прочтёте! Это антисоветский автор монархической направленности. Плевать, что он пишет лучше самого Чехова! У него нет тиражей и он обречён на безвестность. И учтите, что Чехова раскрутили, а Аверченко всего добился сам. И только когда студентам напрочь отобьют охоту к чтению и сочинительству таким насилием — им будет позволено писать самим. Однако, и тут над ними будет висеть острый меч идиотической критики. Редактор влезет в творческий процесс по самые локти. Посмотрел бы я на художника, которого всё время толкают под руку — не так, не по правилам, не принято, публика не поймёт, критик не одобрит, цензура против, а я, редактор — запрещаю! Попробуй, влезь к Сальвадору Дали и намекни, что так не пишутся картины. При этом — любого писателя правит любой редактор. Почему у произведения редактор непременно изменит название? Назовите повесть — «Синяя метель». К примеру. Вам непременно скажут, что метель не бывает синей, а назвать просто «Метель» — эпигонство и жалкое подражание. Объясняю. Довелось мне изучать материалы Нюрнбергского процесса. Страшные вещи. Нечеловеческая жестокость. Действительно жутко. И один эпизод я здесь приведу.

Человеколюбивые Шамиль и Равиль глазами указали на Тиму, но Герой отмахнулся — Я его не держу. Пусть уходит. Да ведь он сам писатель. Ему полезно.

Тиме стало лестно, что его назвали писателем. Хотя он только-только осваивал азбуку. Кочегары переглянулись. Тима присел на перевёрнутое ведро у стены, рядом с лопатами. Котельная топилась углём, доставленным судами с Большой Земли. Строение вечно окружали горы угля и шлака.

— Как это он писатель? — засмеялся Шамиль. — Малый, может, ещё только буквы учит…

— А потому он писатель, — поучительно вещал Герой, что он умеет писать буквы. Вы писатель, если вы знаете азбуку. Никого же не смущает, что первые джазмены нот не знали? Это не мешало им быть музыкантами. Не позволяя мальчику именоваться писателем, вы поддерживаете двойные стандарты. Другое дело, что сейчас многообещающий автор не сможет написать ничего интересного другим людям. Это ещё впереди. Но никто не убедит меня, что писатель — это тот и непременно тот, кто закончил институт и имеет диплом филолога. Несчастные люди эти филологи! Их убивают правила. Есть отличный рассказ Карела Чапека «Человек, который умел летать». Там это замечательно показано. Правила — могила таланта. Кстати, и школа! Основное её предназначение тормозить на старте. Я ошибаюсь? Тогда покажите мне механизм перехода из класса в следующий класс, если ученик всё выучил и ему просто нечего делать!

Тима шевельнулся на своём ведре, но промолчал. Что-то ненормальный слишком складно говорит для больного.

— У меня племянник пришёл в первый класс с полным знанием программы первого года учёбы, — продолжал мнимый псих. — Как бедный маялся! Его сестра старше на один год и он учил уроки вместе с ней. Никому и в голову не пришло, что будут проблемы. Мальчишка выучил буквы и цифры вверх ногами, так как сидел напротив сестры, когда она учила уроки. Но оперировал малыш перевёрнутыми символами безошибочно. Орали на бедных родителей так, что стёкла вылетали. Не положено из класса в класс досрочно, не по возрасту. Нельзя и всё! Пусть не свистят, что это забота о ребёнке. Непременно пусть со своим возрастом учится. А если ему нечему учится со своим возрастом? И я узнавал — таких детей не один и не два. Их много. Тогда вопрос — а почему детей не учат с шести лет? Тормозят развитие! Мне по случаю стало известно вот ещё что. ЦРУ… — тут все трое инстинктивно оглянулись — ЦРУ в Америке проводило исследования на тему: Что могут и что умеют пятилетние дети? Доклад по итогам засекретили! Значит, и в Америке развитие тормозят! Это что-то значит… Но вот что — я никак не могу понять… В чём выгода государства в целом, если детей, будущих граждан растить идиотами?

— Вы не сумасшедший, — неожиданно произнёс Тима.

— Почему это я не сумасшедший? — обиделся Герой, понижая голос. — Я самый настоящий сумасшедший. У меня и справка есть. Давай ухо откушу. Мне ничего за это не будет…

Тима в ужасе выскочил из котельной под дружный смех компании.

Дискуссия в котельной переключилась на темы насущные. Герой уверял, что все проблемы Союза в искажённом религиозном догмате. Бог терпел и нам велел — это тупик. У католиков идея другая — Сам живи и жить давай другим. Оба кочегара активно возражали. Никто из спорящих не принадлежал ни к какой конфессии и спор был схоластическим, но от этого не менее жарким.

— Религия? Это всё побаски для людей, потерявших душевное равновесие! Достаточно прийти в себя после потрясения, как сразу станут заметны натужность и неестественность догматических построений. Религия современному человеку не нужна! — кричал Герой Ордена Большого Песца.

— Уверены? Хорошо… Как вы относитесь к Гоголю? — возражал Равиль.

— Нормально отношусь. Великолепный писатель. Отличные произведения. Классик. А почему вы спросили?

— Гоголь Николай Васильевич был верующим человеком. Отрицая догматы веры, вы отрицаете её приверженцев. Гоголя в том числе.

— В огороде бузина, а в Киеве дядька. Пусть себе верующий. Мне это не мешает восхищаться его талантом.

— Гоголь неотделим от православной традиции. Это взаимопроникающие понятия. Гоголь вкладывал в произведения такой смысл, который и увидеть невозможно, отрицая религию. Вот, например, пьеса «Ревизор». Смешно, правда? А если я вам скажу, что под ревизором автор предполагал искусителя рода человеческого? Религия полагает, что перед Страшным Судом явится подобный Судье искуситель и всех введёт в заблуждение, — Равиль многозначительно поднял указательный палец. — И уже смех становится трагедией. Прельщённым душам уже невозможно будет спастись. А когда вы лучше познакомитесь с догматами, то и Гоголь станет ближе и понятнее. И, возможно, вы не станете так огульно отрицать то, чего не знаете…

Через неделю Тима опять грелся в котельной.

— А где этот, который у вас вон там сидел? За столом? — поинтересовался мальчик, — Вы ещё ему молоко наливали? Из-под бешеной коровки?

— Ты о ком? Его как звали? — попытался увести разговор Шамиль.

— Герой его зовут. Где ваш гость? — Не поддался на уловку любопытный ребёнок.

— Не было здесь никого. Ты, наверное, во сне что-то видел. Сюда никто не заходит. — Кочегар был серьёзен. Слишком серьёзен для человека, говорящего правду. Следовательно — он лгал.

Тиме хотелось всего лишь узнать — Кто такая Эмма? Что это значит?

Всё на свете что-то значит. Человек, притворявшийся ненормальным, говорил простыми словами. Только смысл ускользал.

Юный следопыт вздохнул и вышел из котельной.

Глава 14. Алмазная вьюга

Не было еще ни одного великого ума без примеси безумия.

Аристотель

Тима стал заглядывать в котельную по поводу и без повода. Кочегары его не прогоняли. С ним разговаривали простыми словами, постоянно напоминали о ценности учения и даже развлекали немудрёными фокусами или лихой сноровкой. Один трюк Равиля особенно мальчику понравился.

Кочегар брал консервную банку, укладывал её набок пропаянным ребром вниз, потом делал резкий и сильный взмах громадным охотничьим ножищем. Банка расходилась на две половинки, словно яйцо на скорлупки. Рава легко вытряхивал тушёнку в котёл и тянулся за следующей банкой. Меньше, чем за полминуты он выпотрошил три банки и довольно подмигнул, ударив себя в грудь, обтянутую тельняшкой.

Тима был потрясён! Никогда он не видел такого варварского и такого эффективного способа вскрытия консервов. Мама открывала консервы специальным консервным ключом, аккуратно шедшим по бортику, и Тима не подозревал об иных вариантах.

Видя удивление Тимы и довольный произведённым впечатлением, Равиль таинственным шёпотом намекнул. — Держись за меня, салага. Я тебя научу консервы голыми руками открывать!

Тима чуть не задохнулся от восторга и тут же унёсся рассказать о такой перспективе подружке. Вагончик Мелиты располагался на края посёлка с той стороны, которая ближе к отвалам. Насыпи пустой породы в округе были уже приличной высоты. И росли эти отвалы с каждым днём. Горы отработанного грунта всё–таки могли в себе содержать нечто ценное — не извлекаемое золото или полудрагоценные камни. Происходило это потому, что технология была несовершенной и добывать полностью дорогие включения не позволяла. Надеясь, что в будущем технология улучшится, отработку тщательно складировали в отвалы, уплотняя тяжёлым катком для защиты от размывания осадками. От отвалов постоянно шёл запах серной кислоты, то усиливающийся, то почти пропадающий. Кислотой пользовались при промывке грунта на фабрике. Периметр отвалов был аккуратно огорожен рядами колючей проволоки и охранялся караульными нарядами с собаками. Людей там было редко видно, а собаки постоянно звенели проволокой, на которую были закреплены их поводки. Лая слышно не было. Псы были обучены и подавали голос только в случае опасного приближения к ограждению. В сильные холода периметр защищала колючка, а люди и собаки по несколько дней не появлялись.

Мелита стояла у вагончика на лыжах. Лыжи были у многих. У Тимы тоже были лыжи. И они хранились у Мелиты. Это были узкие и длинные лыжи для взрослых. В продаже имелись детские лыжи. Но по стоимости детские лыжи были ненамного дешевле взрослых. Родители быстро соображали, что незачем тратиться дважды, покупая сначала детские лыжи, а потом и взрослые для быстро растущего ребёнка. Для детей подгоняли по росту только лыжные палки, обрезая их до необходимой длины. Самые сообразительные и экономные даже палок не обрезали, а переставляли крепёж для петли под руку маленького лыжника. Так сберегали лыжные палки для растущего ребёнка, на будущее. Так же было и с велосипедами. Большинство детей катались на велосипедах для больших, просунув ногу под рамку. Велосипед при этом наклонялся набок. Неподалёку строилась новая дорога и часть её была уже готова. Там и катались на велосипедах и на лыжах.