Бесплатный фрагмент - Жизнесмыслы на землешаре

Как решить вопрос бестемья?

Почеши ладошкой темя —

И на свет, покинув темь,

Вылупится пара тем.

А не станут вылупляться,

Можно высосать из пальца.

Нету темы в котелке,

Поищи на потолке.

Стих диктуй, шагая, чтобы

Слоги складывались в стопы.

Рифмы подбери сперва,

А потом слова, слова…

Напихай в строку метафор —

Ты без них хреновый автор.

Строчку слева начинай

И словами начиняй.

Пусть займёт свое местечко

В строчке каждое словечко.

Ставь словечки впереду,

Рифмы — тута, на заду.

Сонеты разных лет

катокиколобок

катилсядобрыйласковыйкаток

асфальтускладкиаккуратногладя

какутюгомматериалдляплатья

каквдругемунавстречуколобок

бессовестныйбездельникисачок

которыйжилссоседяминеладя

навсехспрезрениемизлостьюглядя

ибылктомужесплетникистебок

попёркактанкитутжебылразмазан

поднатискомстальногоколеса

моралькаткамнаколобковнелезьте

зачтобылчестныйтруженикнаказан

ненаезжалбыоннанаглеца

неизвазюкалсябывлипкомтесте

Принцип

Лезть

В хор

Спор

Весть?

Плесть

Вздор,

Сор

Месть?

Чтить

Хлам,

Хрень?

Льстить

Тлям?

Лень.

Сон в дождливую ночь

Ночь

Снов

Вновь.

Мощь

Тёщ

Ртов —

Слов

Дождь.

Дождь

Не

Спит,

Тёщ

Мне

Снит.

Мат

Мат —

Как

Как

Смрад.

Блат —

Враг

Благ?

Вряд.

Труд

Рук —

Срам.

Блуд

Сук —

Хлам.

Вкус

Всяк

Рот

Врёт.

Шлак

Врак —

Мёд

Сот.

Смак

Хул —

Кал

В пасть,

Стул

Хвал —

Сласть.

Жизнесмысл

Жить —

Жрать,

Врать,

Льстить?

Тить

Гладь

Мять,

Пить?

Нет,

Брось! —

Петь!

Цвет

Роз

Зреть!

Телестудия

Неудовлетворённый телезритель

Однажды прямо в центре телестудьи

Культурно выставил сосуд на блюде

И так сказал: — «Понюхать не хотите ль?»

— «Вы шутите ль? серьёзно говорите ль? —

Вскричали возмущённо телелюди, —

Что за дерьмо припёрли вы в сосуде?

На что вы намекаете, хулитель?

Что телевиденье погрязло в кале?

Что всё оно — поток говна эфирный?» —

И вот как гость ответил телехамам:

— «Тьфу! на уме у вас одни фекальи!

А я принёс духи французской фирмы.

Пришёл к вам заказать для них рекламу».

Барды и бардессы

Гитара, что вы дрочите прилюдно,

По своему устройству вам под стать:

Она и деревянна, и пуста;

Как вы, писклива и, как вы, занудна.

А в середине чурки шестиструнной

Вовсю зияет дырка, как… ну да.

А за дырой — кромешна темнота,

Как в вашей черепушке скудоумной.

Скользя рукой по грифу в ритме песенном,

Другой рукой чеша дыру с экстазом,

Вы так вопите страстно и так корчитесь,

Что если не заткнуть вам пасти пенисом

И не поставить кверху голым тазом,

То вы, заразы, никогда не кончите.

Перед отплытием в даль

Ты у меня оставила колготки,

Домой однажды утром уходя,

Да только что мне проку от шмотья,

В котором нет моей нагой красотки?

Твой стройный стан не украшают шмотки,

Сама ты — украшение тряпья.

Гляжу на серьги — вижу в них тебя,

Ищу в серёжке след любимой мочки.

Пока корабль меня уносит в дали,

Приди и забери всё барахло:

Трусы, чулки, камеи, бусы, камни…

Но самый ценный бриллиант едва ли…

Он твой… но с ним расстаться тяжело:

Пришлось бы грудь кинжалом рассекать мне.

Божественный снайпер

Не может быть мазилой Купидон!

Не может, даже если промахнётся

И остриём своим коснётся солнца,

Хотя в луну пытался метить он.

Он снайпер. Даже если в чьих-то жён —

Стрелой ли, нет ли — невзначай воткнётся

И сотворит невольно рогоносца,

Он по стрельбе из лука чемпион.

Куда бы ни стрелял он на лету —

В богов ли, в марсиан ли, в древних греков ли,

В сердца ли романтическим девицам,

В дыру ли, проглотившую звезду,

В лептон ли, прилепившийся к молекуле, —

Снаряд вонзится прямо в цель со свистом.

Встреча в лесу

Уродливейшая Баба-Яга,

Неудовлетворённостью гонима,

По лесу шлялась ночью с кислой миной

И повстречала Ваньку-дурака.

И стала с ним кокетничать карга,

Прикидываться девочкой наивной,

Разделася до тела половины,

Потом сняла рейтузы и, нага,

Прыг на него — и рвать на нем рубаху!

Он вырвался — харк, тьфу! — и ну бежать!

Она ж — визжать, орать, прям как свинья,

Которую мясник кладёт на плаху,

И звать ментов, и жалобу писать:

«Иван, дурак, снасильничал меня!»

Истинная мудрость

Кто весь свой организм обмажет мёдом

И в лес отправится пугать медведей,

Над тем смеяться будут все на свете

Как над блаженным или сумасбродом.

Он будет признан полным идиотом

У психотерапевта в кабинете;

В каком-нибудь язвительном памфлете

Его сравнят с идальго Дон Кихотом.

А между тем, что может быть мудрей,

Чем мёдом смазать пузо и бока,

Да и пойти стращать лесного мишку?

Ведь и для самых диких из зверей

Нет ничего опасней дурака:

Едва увидят — вон бегут вприпрыжку.

О божественном промысле

О господи, ты шесть трудился суток,

И весь сей мир — твоих творенье рук:

Вертеп глобальный гадов и гадюк

И мерзогнусных гнид, кровя сосущих!

Притон ханжей безмозглых вездессущих,

Прохвостов, прохиндеев и подлюк!

Будь я козёл, я забодал бы сук!

Будь я верблюд, я бы захаркал сучек!

Я ж настрочил — за шесть минут всего! —

С десяток строк, и каждая строка

Содержит смысл глубинный бытия,

И в каждой строчке — блеск ума мово

И философской мути до фига,

И каждая реальнее тебя!

В космос за звездою

Отправлюсь в небо

достать звезду любимой.

Вернусь не скоро.

До звёзд ближайших

лететь годами надо.

Какая скука.

Одна забава —

мочиться в космос через

отверстье люка.

Звёзд во Вселенной

не меньше, чем на пляже

песка и сора.

Песка ж на пляже

не более чем в мыслях

у женщин вздора.

Как будто звёзды

рвать с неба — всё равно, что

нарвать урюка!

Не бред ли — в космос

за призрачной звездою

послать супруга?

В мозгу у женщин

извилин — как под шляпкой

у мухомора.

Вон Гончих стая

летит дорогой млечной.

По следу сучки?

Вот Рыбы. Съем их.

Потом у Водолея

запью водицей.

Штаны спадают.

Лечу к Весам — проверить:

не исхудал ли?

В гостях у Девы

я задержусь подольше.

Сто лет без случки!

Звезду по почте

жене отправлю на дом:

на вроде пиццы.

На Землю позже

вернусь. Один ли? Вряд ли.

К жене? Едва ли.

Поток сознания

Ты слышишь песню майского дождя?

За маем сразу следует июнь.

В июне наползёт на окна вьюн.

Глядишь ли ты в окошко, писем ждя?

Я бжу, пиша, пишу, ночами бдя,

Писака бдящий, полуночный бдун,

Конца дождя нетерпеливый ждун.

Стою и жду, сигарою кадя.

Так конь стоит: и ест, и пьёт стоймя.

Сидеть не могут кони на заду.

Но солнце может сесть за горизонт,

Чтоб утром встать, как встанет у меня,

Когда среди дождя к тебе приду,

Вопрос: куда засунуть мокрый зонт?

На стадионе

Стадьон сошёл с ума. В разгаре матч.

Про стыд забыв, беснуется народ.

Раскрыт увитый сетью зев ворот.

Чемпьон пинка пинает пёстрый мяч.

Бастьон прикрыл собой вратарь. Ловкач!

«Мадрид», как кавалерья, прёт вперёд.

Дурит толпа и сальности орёт,

Бульон страстей бурлит и рвётся вскачь.

Весь тайм сижу, пью пиво, сэндвич ем,

Самум страстей умом постигнуть тщась:

Есть сеть в вратах. К чему два вратаря?

Их там не надо на фиг! И зачем

Свой ум мне мучить мысльми и, тащась,

Глазеть на дурость эту, сэндвич жря?

Ночное происшествие

Вчера я ехал ночью на машине.

Вокруг не видно было даже зги.

Как вдруг передо мною силуэт

У края улицы мелькнул зелёный.

Сбавляя газ, чтоб не давить раззяву,

Из рук чуть руль не выпустил я, так

Испуг моими членами владел.

Желая разглядеть его поближе,

Нажал на тормоз я и вышел вон,

А выйдя, рассмеялся так, что, если б

На койке был, свалился бы с неё.

Я ржал, не человека пред собой

Увидя, а помойный бак смердящий!

Помойки уж мне кажутся людьми!

Знойная графоманка

Самозабвенно мной себя пьяня,

Люби меня, лобзаньями бомбя,

По-всякому, как я сама себя,

Ласкай, лижа и всесторонне мня!

Тяня процесс, хребет дугою гня,

Пригубь меня везде, сося и пья

Со смаком, как вино. Шепчи, долбя,

Слова любви мне в уши, страстно льня

К моей фигуре, всю её гребя

И так, и этак, и, осеменя

Внутри всю пашню, лемех вынь, чтоб я,

Устав, как жница, хлеб под солнцем жня,

В бесчувствье впала с воплем. Для тебя

Наркотик я, ширяй в себя меня!

На все забил

Одною лишь главою обладаю

Я, на плечах торчащею, и та

Лишь всякою фигнёю занята

И днём и ночью. Лишь одна мечта у

Меня в главе, и тою я витаю

В краях, Макар телят не гнал куда.

Одно лишь кресло, но поднять пуста

Надежда место, коим восседаю,

Ждя свиста рака на горе. Но рак

Не на горе, а в речке, и не свищет.

Жизнь — как помойка, да и та смердит,

Дом — будто свалка, да и в той бардак,

Фонтаном мыслей интеллект не брызжет.

Один лишь хуй и тот на всё забит.

Пожарный

Пускай горят пожарища зело

В чужих домах и день и ночь умело!

Пусть языки огня виются! Смело

Идёт пожарный и суёт жерло

Тугого шланга, как гребец весло,

И харкает густою пеной белой

В проём оконный, чтобы не сгорело

Внутри дотла шмотьё и барахло.

А победив огонь, пожарный стойкий

Идёт домой, мечтая про любовь

И отдых от палящего угара.

Но нет спокойствья на широкой койке:

Он вновь со шлангом смело рвется в бой, в

Котором тушит целых два пожара.

Метаморфоза

С тех пор, как я в тебе души не чаю,

Охваченный любовью неземною,

Я от спинного зуда чуть не ною.

Вывёртывая шею, обращаю

Глаза назад, но там не различаю

Того, что может быть тому виною,

Хотя я и боками и спиною

Произрастанье крыльев ощущаю.

Еще чуть-чуть — и уж защебечу я,

Тебя схвачу и полечу к пенатам.

С тобой парю в фантазьях уж теперь я в

Обнимке тесной, тяжести не чуя:

Млекопитающийся стал пернатым,

А был нормальной курицей без перьев!

На пляже

Где изучать эстетику? На пляже.

Гляди, какая форма разлеглась!

Гармония и в профиль и анфас,

А бронзовая кожа шёлка глаже.

Ей место в Лувре или в Эрмитаже.

Как дыни груди, как арбузы таз.

Лишь вылупи на них лимоны глаз —

Банану станет тесно в трикотаже.

Так эстетична и так идеальна,

Что даже муха на неё не сядет.

Эстетику иную любят мухи:

Им только то по вкусу, что фекально,

Лишь то, чем гадят, или те, кто гадят…

Кыш от меня! Чего пристали, шлюхи?

У лукоморья

У лукоморья дуб стоит зелёный.

Под дубом тем Баба-Яга седая

Сидит и смотрит, от любви страдая,

На берег моря, солнцем раскалённый,

Где витязи гурьбою оголённой,

Как соколов породистая стая,

Вниманья на неё не обращая,

Одежду сушат от воды солёной.

Показывая им то грудь, то ножку,

Она подходит к ним и глазки строит,

И зазывает под дубок тенистый.

Никто не хочет трахать Бабу-Ёжку.

Ну и плевать! Козлы её не стоят!

Все пидоры небось и онанисты!

Суета сует

Залезу в гору ли, взойду на мыс ли,

Я мыслю с философской меланхольей:

Жизнь — ожиданье королевы в холле,

Болтание ведра на коромысле.

Брожу ли средь полей, хлевов ли, мыз ли,

Иль в подсознанья темноты подполье,

Зрю в мирозданья праздничном застолье

Один лишь смысл — отсутствье смысла в смысле.

Нырну ли в реку, лягу ли на грунт,

Зароюсь ли с любимой в лопухи, —

Всё ерунда, и чушь, и прах, и пух.

Но мир без фигнь, без чихнь и без ерунд,

Без тщет, сует сует и чепухи

Я счёл бы чепухейшей из чепух.

Забылость

Мне забудется снов легкокрылость,

И ночных выражений сдурелость,

И стыдливость, и неумелость.

Нам забылость даётся как милость.

Мне забудется страсти остылость,

Как забудется зрелости прелость,

Всё, что пелось и недопелось,

Не сбылось, отхотелось, размылось.

Уплыву мерноплещущим Нилом.

За волною волну книгу чувств

Нереиды взахлёб пролистают.

Стану илом, но помнящим илом.

Горечь терпкой волны, горечь уст, в

Поцелуе прощальном растает.

Расширение кругозора

Сидели

Два голубка

В тени листвы дубка

И на весь мир плевать хотели.

Она в него, а он в нее глядели.

Так просидели бы века,

Не зная, на фига

Сидеть без цели.

Я к паре

Подсел и тут же

Им рассказал о бирже

И выборах на Занзибаре.

Глаза влюблённых сжались уже, туже,

Но кругозор стал ёмче, ширше.

Сущность любви

Любовь — не в инфантильной «Камасутре»,

Любовь — не в словоблудском мозгопудрьи,

Любовь — не в эстетичьском суемудрьи,

Любовь — не в визготне эстрадных нутрий.

В лохудре между стройных ног любовь,

В пуху дремучем прячется любовь,

В паху трещит, рвя молнию, любовь;

Захуй дреколье в паха пух, любовь!

На картах мира нет страны любви,

И в кадрах порно-пошлых нет любви,

В театрах врут актёры о любви.

Любви следы — в мазне на школьных партах,

Любви залог — в упругих титек Татрах,

Любви заряд — как порох в пушек ядрах.

Семь сонетов в одном

Отбушевал, буй-тур стрибожий, шквал,

Под чаек крик умолк в просторе, сник,

Шуршаньем книг исчез в исторьи вмиг,

Шипящий вал остатком дрожи стал.

На камни пал, пополз по коже скал

Багряный блик, рябой от хвори лик,

Печальный бриг, как сполох в море, дик,

Вдаль уплывал, на стяг похожий, ал.

Среди немот, в лазури влаги вод,

Шелом златой, как дух скитаний, вой

Времён седых, в веках померкший стих,

Отрывок нот, осколок саги — вот,

Беглец немой, как пыл мечтаний твой

В лучах немых, вдали умерший, стих.

Первоначальный вариант предыдущего

Отбушевал, буй-тур стрибожий, шквал,

Под чаек крик отхлынул прочь и сник,

Багряный блик упал на моря лик,

Шипящий вал омыл подножье скал.

Огня овал кровавым шрамом стал,

Разверзнул стык воды и неба вмиг;

Заморский бриг, в лучах заката дик,

Плыл и пылал, как флаг, и флаг был ал.

Куда плывёт по воле волн и вод

Шелом златой, от битв уставший вой

Времён седых, о коих саги стих

И рокот од рассказывают? Вот

Вопрос какой волнует разум твой,

Романтик-псих, у скал, где ветер стих.

Разбор древнегреческого текста

Над греческим стихом я бжу с ранья.

Анапест, думаю, размер стиха, а

Писец по пьяни запись сделал, пхая

В пи сдуру член, испортив тем ея.

Стиху его сломала пи сия

Размер. Напряг, душой ужо пылая,

Мозги и, будто в тайну тайн вникая,

В пи здесь зрю член я, да! Монаху я

Подобен. Мне не надо баб и бать.

Мой дом — в наук семье и буче. Разум

Приучен верить смело слуху ею,

Идя на корпус рун и на глосс рать.

Мой ум — уда: где б ни удил я глазом,

С су рун на рубль идей я поимею.

Весна пришла

Из всех возможных выползя щелей,

Из всех повыкарабкавшися дыр,

Избороздивших Землешар, как сыр,

Стекя со всех сосульчатых соплей,

На стогны града и на ширь полей,

Блестя, как мыльно-радужный пузырь,

Опять весна припёрлася, — и зырь:

Уж сучкам спасу нет от кобелей!

А вот в науки вникнутый студент,

Зимой имевший всё, что пару ног

Имело, молча в кабинет вошёл.

Что он стоит, серьёзный, как доцент?

Что он глядит задумчиво, как йог,

На письменный четырёхногий стол?

Диалект

Желна дебеет дюбкою в чепыге,

Скубёт луску, лупсанит пелегу,

Калайдает колбяшкою о цку.

Сца троскота, как цуцки сцат шелыги,

Из пихки швыркнули куклёмы-зыги

На жаслую ялань, где в мурогу

Им леть чукмарить жвавую жужгу,

Средь поток еберзя в калабалыке.

Ляда и лузь меркасят жицей Индьи,

А пекелёк свербит и мреет рёдро,

И свергузит в муравом лосклом ирье.

Зась, елгоза! Тобе б юрзыхать инде!

На лыста лады вспурхни и на бёдра —

И лагоды не будет клюжей в мире!

Красавица

Она так хороша и обольстительна,

Что, говорят, когда идёт по саду и

На статуи глядит, у каждой статуи,

У твердокаменной, незамедлительно

Встаёт и разрастается стремительно,

Просовываясь сквозь кусты косматые,

Стволы разламывая суковатые,

И тянется к красавице, и длительно

Торчит торчмя, незыблемо, как вкопанный,

Уставясь на неё, от вожделения

И крови разбухая, в плоть нахлынувшей,

И смотрит жадно из копны растрёпанной

На красоту её до одурения

Полк ротозеев, варежки разинувший.

Соловьиха

Свисти слащаво до зари, певунья,

Насквозь залгавшаяся соловьиха,

Ночная шарлатанка и чудиха,

Сладкоголосая с огнём игрунья!

Свисти, бессонных туловищ вертунья,

Надеждой иллюзорной заразиха,

В несбыточную сказку заманиха,

Глазеть на таз прыщавый полнолунья

В сады без тапок выходить подзуживающая!

Пока ты лжёшь, вселенная в порядке:

Спокойствия не ведают сердца.

Свисти, бездельница, давно заслуживающая

Кота голодного или рогатки

Из-за тебя не спящего юнца.

Вечернее размышление о божественном

С мыслёй о боге в голове вечор,

Не зря, как там и сям друг к другу липли

Губами пары (средь дубов ли, лип ли,

Иных дерев ли), я по парку пёр,

Как вдруг узрел в грязи говна узор

Спиралевидный, а на нём (могли б ли

Поверить вы в сие?) страницу библьи

С священным текстом, мятую: подтёр

Посравший ею задницу себе

(А что ещё с ней делать?) и в дристне

Лист, не дочтя, оставил. Так, в зловонье,

Нашёл я то, искал что средь небес:

Святая правда повстречалась мне

Смердящей на природы чистом лоне.

Тоска по юным дням

О, юности метеорит, куда ж ты?

Любви высокой Джомолунгма, где ж ты?

Полопалась резина шин надежды.

Котёл бурды страстей, как был бурлящ ты!

Плыву по жизни, как корабль без мачты.

Судьба моя, ты — дырка, в трюме течь ты,

В навоз смердящий втаптыватель мечт ты,

В мои ворота пнутый кем-то мяч ты!

Мы до и после жизни — жидкий вакуум

И не намного гуще в середине:

В нас тыкни — даже нечего полапать.

Как жабы ртами квакаем да вякаем.

А что б не харкнуть мне в лицо судьбине

И щей хлебнуть назло ей? Где мой лапоть?

Проводы

«Не забывай меня, мой милый друг!» —

Она сказала, в самолёт залазя,

И, хитро ухмыльняся, подалася

Сорить баблом и банками на юг.

Из дюз летел огня и дыма пук,

А я стоял и думал, матеряся,

О том, какой бардак, какую грязь я,

Домой верняся, вновь узрю вокруг.

Её рейтуз нестиранных гора там,

Чулки еёшние на каждом стуле,

И стулом же смердят её прокладки…

Я каждый день дышу всем этим смрадом!

Да как же тут забудешь о грязнуле?

Тьфу! Не пойду домой, пойду на блядки!

Если бы да кабы

Когда бы обе две мои ноги —

Иль хоть бы только левая нога —

Могли, как мысль моя, до потолка

И даж до неба совершать скачки,

Какие бы я вытворял прыжки!

Взмывал бы каждый день под облака,

Весь землешар бы мигом обскакал,

Носился бы быстрее, чем плевки!

В сравнении со мной любой чемпьон

Казался б черепахой и лентяем;

А я порхал бы всюду вольной птахой,

Неуловим, не пойман, не нужон,

Как мысль моя, никем не понимаем,

Не замечаем ни одной собакой.

Самокопание

Я столб ли? Нет. Поэтому сижу я.

Я туп ли? Нет. Исполнен умных дум я.

Я дураков боюсь ли? Нет. Не бздун я.

Я недоучка ль? Нет. Не нахожу я.

Я ночью дрыхну ли? Нет. Ночью бжу я.

Я молчалив ли? Нет. Пустоболтун я.

Я чтец ли хрени? Нет. Её писун я.

Я в корень зрю ль? Да. Трюфели ищу я.

Я бездарь чту ль? Нет. На неё мочусь я.

Я рот заткну ль? Кому заткну и чем я?

Я власти льщу ли? Нет. Не подхалим я.

Я хил ли? слаб ли? Нет. Умом могуч я.

Я прекращу ль трепаться? Нет. Не нем я.

Я вон уйду ль? Нет. Здесь необходим я.

Размышление о чём-то важном

Порой увидишь, скажем, хоть кого

Или чего — и всё! И вот уже

Своеобразно как-то на душе

И в целом, что ли, вообще того.

И скажешь: ух ты! надо ж! каково!

И думаешь в каком-то мандраже,

С улыбкой этакою до ушей,

О чём-то — может, даже головой,

Своею даже… Иногда инако

Случается — то то, то сё, то это:

С бухты-барахты как бы и впросак.

Уж что тут скажешь? Да; бывает всяко:

И так, и эдак, там, и сям, и где-то,

То как-нибудь, а то совсем никак.

Ать-два!

Чо празднуют оне в своем кремле

И пред кремлем, у гроба у господня,

Где мумия почиет до сегодня

И трупы вдоль стены лежат в земле?

Зачем ракет и танков дефиле

И сапогов подкованных злозвонье?

Ужели не закончилася бойня

Тому назад чорт знает сколько лет?

Совок и три каких-то сверхдержавы —

США, Франция и Великобританья, —

Любители торжественных парадов,

Справляют дату доблестной расправы

Аж над одной — не менее! — Германьей!

Иль, может, это просто клоунада?

Две сучки

Разгавкавшейся сучке в жопу кол

Воткнул я — сразу перестала лаять

И начала скулить скотина злая!

Швырнул её с размаху в древа ствол!

На сук повесил суку и вспорол

Ей брюхо я до места, что, воняя

Щенками, вводит в бешенство меня, и

Со смехом сделал гадине аборт!

Двуногой сучки вопли прозвучали:

На вой прибёгла мерзкая толстуха —

Вся слёзы, горе, плач и безутешность.

И было от чего: кто будет в зале

Ей срать и ссать? и ей рейтузы нюхать?

Кто будет ей вылизывать промежность?

Размышление о смерти по Заболоцкому

«Вчера, о смерти размышляя…»

(Н. Заболоцкий)

Вчера о смерти думал я и мне

Такая мысль на ум пришла простая:

Как хорошо, что ада нет и рая

И перевоплощений тоже нет!

Когда их вправду нет, то белый свет

Покинуть можно, горько не рыдая.

В него мы и приходим, не желая,

Зачем же, расставаясь с ним, реветь?

Красна цитата, но она верна ли?

«Я мыслю — то есть, значит, существую».

Сие звучит сомнительно зело.

Иные мыслить и не начинали,

Иные начинали, да впустую,

Зато язык у них как помело.

Тореадор

Горят огнём глаза тореадора,

Бока быка кровоточат от пик,

И, слушая его предсмертный мык,

В ладошки бьёт прекрасная сеньора.

Но зверь взревел — и прёт на живодёра!

Тот от него прыг, прыг — и вдруг спотык! —

На четвереньки пал и так постиг

Всю глубину бесчестья и позора.

Вся публика от ужаса дрожит,

А дама сердца чуть не плачем в ложе:

Её герой невинность потерял!

Прикрыв лицо вуалью, вон бежит…

О стыд! О срам! Пассивный скотоложец!

А говорил, что чистый натурал.

Выхожу один я на дорогу

Выхожу один я на дорогу

И гляжу — и что я вижу? Боже!

Вся в ухабах, хуже бездорожья!

Зазеваешься — сломаешь ногу.

Скучно так, что хоть напейся грогу.

Месяц, на гнилой банан похожий,

Так скривился в небе кислой рожей,

Что невольно чувствуешь изжогу.

А вдали дубы шуршат листвою,

Как рейтузы из хуёвой ткани;

Завывают сучки-кривоссачки.

Да ещё вверху звезда с звездою

Обсуждают сплетни мирозданья —

До чего базарные пошлячки.

Кардиологический сонет

Я не желаю быть любим.

Любой, кто будет раз любить,

Однажды должен разлюбить.

Я не желаю быть любым.

Предпочитаю быть гоним

И даже презираем быть:

Приятнее такая выть,

Чем быть любим — и разлюбим.

Полсердца у меня в груди:

Его разбил Венерин сын.

Скажи мне, кардиолог друг:

Где можно донора найти,

Чтоб склеить два куска в один?

Амур — мясник, а не хирург.

Сучка в норке

Сейчас зима, на улице не жарко.

Замёрзли мышки бедненькие в норках,

Миллионерши даже мёрзнут в норках,

Но этих стерв не жаль, а норок жалко.

Бессовестная живодёров шайка

Их держит в зарешеченных каморках,

С ещё живых сдирает шкурки в моргах —

И вот на падлах модная фуфайка.

Пушные прелести, ужель родились

Затем вы, чтобы стать посмертно шубой

Для сучек извращённых толстопузых,

Чтоб в вашу кожу гадины рядились?

Эх, обвафлять бы морды им залупой

И выгнать на мороз в одних рейтузах!

Великосветское

Чего я там как пень торчу у входа?

Что значат разноцветные ботинки?

Зачем поправил молнию ширинки

И выдавил икру из бутерброда?

Чего молчу? Пора блеснуть остротой.

Чего вдруг распизделся без запинки

О всякой ерунде? Зачем по спинке

Графиню глажу с видом идиота?

Ишь на столе расселся, как на троне,

И анекдотом дам довёл до смеха!

Поправь-ка галстук, застегни рубаху!

Как ни стараюсь, я тут посторонний,

Зуд геморройный, вечная помеха,

Pain in the ass. Пойти мне, что ли, на хуй?

Вид из окна

Сколько лет уж гляжу на древний замок:

На гранёные крыши башен, вжатых

В толщу склона горы и стен зубчатых,

И на окна в прямоугольных рамах.

Так он виделся мне ещё в романах —

Выплывающим из страниц помятых:

Над вратами порой дозорный в латах

Проступал в очертаньях филигранных.

Вот и нынче: едва уйдут туристы

И опустится ночь, там бродит некто,

В лунном свете мерцая алебардой.

Сторожит ли он кельтский лес бугристый?

Кто он? рыцаря призрак или кнехта?

Слышит ли он вдали напевы барда?

Наденьте маски

Сгинь, мерзогадость искренности хамской!

Уродство откровенности, исчезни!

Мне красота гораздо интересней:

Спасенье мира — в ней, а значит — в маске.

Наденьте маски — и не будет мрази,

Себе ж самим покажетесь прелестней,

Забудете о неизбежной бездне,

Где холодно и пусто, как на Марсе!

И вместо рож вокруг возникнут лики,

И скроется уныние за ними,

Забудется, что вся душа в смятенье,

Что срок отпущен крайне невеликий,

Что вы дошли до края той пустыни,

Где вас уже давно настигли тени.

Авеню

Буквы, картинки, рай для полиглота;

Искры, зигзаги, сполохи неона.

Чтобы читать, не надо Шампольона:

Купи-ка то-то барахло и то-то.

Мораль с экрана льет на идиота

Сирена — я сказал бы: умиленно, —

Как от нуля дойти до миллиона.

Одна и та же скучная икота.

Одна и та же нудная гармошка:

Ползи вперёд — и станешь ферзем, пешка.

О том же фары сзади каждой вспышкой.

Я стал у края, рядом села кошка —

Её зевок я бы назвал усмешкой —

И почесалась мордочкой под мышкой.

Из Гёте

Природа и искусство избегают

Друг друга, но стремятся всё же к встрече.

И я не вижу тут противоречий:

Меня то и другое привлекает.

Кто для искусства разум напрягает,

Старательно корпя, сжигая свечи,

Увидит, как природы сад расцветший

В его душе свободно засверкает.

Вот так же точно и в любом ученьи:

Не покорит сияющей вершины

Дух необузданный и неуёмный.

К великому ведут ограниченье

И собранность: в них мастерства пружины.

Свободу дать нам могут лишь законы.

55-й сонет Шекспира

Осколки статуй мрамора златого

Покроет прах замшелый в мире этом.

В моей строке, живым сверкая светом,

Ты избежишь забвенья векового.

Неистовствовать будет Марс сурово,

Война и мор пройдут кровавым следом;

Наперекор пожарищам и бедам,

Жить будешь вечно ты в звучаньи слова.

По монументов и дворцов обломкам

В грядущее шагая, невредимый,

До страшного суда ты не исчезнешь,

В сияньи славы донесён потомкам,

Моей любовью и стихом хранимый,

Пока для жизни новой не воскреснешь.

130-й сонет Шекспира

Уста её коралла не краснее,

Глаза сияньем солнечным не жгут,

В сравнении со снегом грудь темнее,

А локоны волос — как чёрный жгут;

Цвет роз дамасских — бело-розоватый —

Ни разу не похож на цвет ланит;

Пьянящими бывают ароматы,

Её дыханье вовсе не пьянит;

Речам любимой с радостью внимаю,

Но музыка звучит куда милей;

Как шествуют богини, я не знаю,

Любовь моя ступает по земле; —

Но я её красивей нахожу,

Чем тех, кому навешали лапшу.

Шекспира сто тридцатого сонета слов звука смысл

Двух глаз искр блеск — уж впрямь не двух солнц свет;

Уст цвет не как коралл у ней. Снег — коль

Рыхл, свеж — пусть бел; грудь — нет: тускл, жухл, смугл цвет.

Уж коль влас — жгут, главы косм жгут — как смоль.

Дамаска роз цветов расцветку зрел

Я уж. Что ж, с ней щёк цвет чуть-чуть лишь схож.

Я от духов уж множеств всяких млел,

Её ж рта дух на нюх вряд так хорош.

Слов звука смысл слух мне, как плектр, ласкает,

Музыки ж слаще тембр. Божеств взгляд мой

Не зрел: пусть в вздух, как вихрь, вдруг взмыв, взлетают,

Любовь земную топчет твердь ногой.

Всех мымр, кому сходств мнимых спектр льстит, лгя,

На фальшь щедр, всё ж б она затмить смогла.

Вольно по Шекспиру

Глаза у леди тусклы и без мыслей,

На голове почти ни волоска,

А груди, если есть, совсем обвисли,

Ни дать ни взять гладильная доска.

Ланиты не сравнить со свежей розой,

Когда их вижу, жизни я не рад,

В сравненьи с ароматами навоза

Её дыханье — это сущий смрад.

Звук голоса похож на хрюк свинячий,

Услышу — уши пальцами зажму,

Походка — в раскорячку, как у клячи,

Куда ей до богинь! Вот почему

Она ни по борделям не блядует,

Ни в голливудских фильмах не звездует.

A Parody

My honey’s lips are colourless and dull,

Her eyes are so opaque that I get bored,

The hairs are scarce upon the ugly skull,

The tits are flatter than an ironing board.

Her cheeks are not like roses fresh and young,

They urge me to go out somewhere to wench,

And as compared with fragrances of dung

My lady’s breath is a disgusting stench.

There’s nothing of a goddess in her gait

And in her voice of music not a spark,

She creeps and limps, a humpy crippled jade,

I plug my ears hearing her grunt and bark.

Considering all this you may conclude,

She neither whores nor stars at Hollywood.

151-й сонет Шекспира

Любовь — ребёнок, ей чужда стыдливость,

Хотя стыдливость ею рождена.

Умерь, о лгунья милая, гневливость:

В моей вине есть и твоя вина.

Как ты меня, так низменная плоть

Обманывает мой высокий дух.

Он говорит: страсть надо побороть,

Но плотский жар к увещеваньям глух.

Плоть на тебя встаёт и смотрит гордо,

Как на трофей, награду и хвалу,

И жаждет падать и вздыматься твёрдо

Тебе в угоду, словно твой холуй.

Я не стыжусь твоей любви хотеть,

Вставать и падать, мякнуть и твердеть.

Sonnet 155 by W. Shakespeare

To show thy deep concern about my arse

Thou gav’st me, my dear friend, my witty donnot,

A precious gift — a chamber China vase

With a slit-eyed dark lady painted on it.

Didst thou foreknow the dun un-British beauty

Would fascinate my senses? Thou wert right.

I cut the picture out and, as a booty,

Put it upon the wall to please my sight.

Now, if I be a sailor and the bark

I sit on sail and err on shoreless seas,

Her image is a lighthouse in the dark

Filling my mind with streams of fantasies.

Thus with pure thoughts and love my soul she fill’th,

While through the vessel’s hole leaks slimy filth.

Shakespearei soneti centesimi tricesimi paraphrasis

Se dicit futui cupique velle,

Sed membrum nequeunt meum virile

Laxae pellicere uberum mamillae

Nec spurcae capitis pili puellae.

Obscena evomit e scatente felle

Rictu opprobria acerbiora bile,

Vestem sordidam habet velut suile,

Omnino fimo olet situque cellae.

Jam non pene jocor diu neque utor,

Non sum vir suculae neque irrumator.

Ridet patricium infimumque vulgus:

Nunquam illam raperet Paris fututor,

Etsi viveret impotens amator,

Ne abducet quidem eam ad gregem subulcus.

Fortuna

Quis monstrat mihi nunc suum timendum

Distortumque malignitate vultum

Quem credo esse cadaver insepultum

Uno tempore pallidum et cruentum?

An quaedam Furia scelus pudendum

Ulcisci iubeat me adhuc inultum?

An Fortuna animo in meo tumultum

Irritet specie sua tremendum?

Averte procul os dehinc ferinum,

Fortuna, trepidoque verte dorsum!

Malo podicem enim deae videre

Et perferre olidum cavi cachinnum,

Quam Parcae faciem ferocis horsum

Spectantem similem horridae Megaerae.

Adieu

Je pars. Adieu, ma fée enchanteresse!

Jouis de la paix que je te fiche! Essaye

De profiter pleinement du sommeil

Et du repos dans lequel je te laisse!

Tout est, sans toi, mocherie et bassesse :

Ces beaux bijoux, ôtés de tes oreilles,

Sont des cailloux; ton jupon est pareil

À un torchon, s’il ne colle à tes fesses.

Tous ces colliers et psellions que je t’offre,

Sans toi dedans, ne sont que de la frime

Et valent moins qu’un ramas d’algues mortes;

Sauf un seul diam, qui t’appartient en propre,

Mais qui ne peut sortir de ma poitrine

Et que j’emporte où que le vent me porte.

Depression

…Und so entstand die Mauer, die uns trennte.

Ich bin dazu verdammt, diesseits zu hausen.

Diesseits — das heißt nicht drinnen, eher draußen.

Ein Blick ins Fenster: Keine Sonnenstrände

Im inneren Moraste ohne Ende.

Tagtäglich wieder rein in dieses Grausen,

Um dort zu weilen, ohne zu verlausen,

Zum Fraß den Viren bietend Hals und Hände!

Der Zeiger drängt. Nun los und zähl die Sprossen!

Ich komme rein in die Realitäten.

Den Schritt muss ich wohl oder übel wagen.

Die Innenwelt, die habe ich verstoßen,

Nicht sie mich. Und ich muss sie doch betreten.