Бесплатный фрагмент - Жизнь как фотоплёнка

Этот сборник, как и все предыдущие, посвящается светлой памяти друзей и близких, безвременно покинувших этот мир: младшему брату Борьке, Борису «Ра» Раскольникову, Косте «Малышу», Мишке «Нильсону», Эдуардику «Родственнику», Валерию Василевскому, Игорю «Бамбине», Александру «Полковнику», Николаю «Куке», Шуре «Помидору», Вовке «Осташке», Косте «Моське» и, к сожалению, многим другим, здесь не упомянутым…

Хочу выразить искреннюю признательность и пожелать долгих и плодотворных лет жизни своему любимому редактору, а также критикам и рецензентам Андрею, Александру и Евгению «Джеффу» и, конечно, мэтру Ильичу.

Большая часть Рассказок обязана появлением друзьям юности, молодости и всей жизни — Андрюшке «Крексу», Колюньке «Ленинскому Стипендиату», Мишке «Рыбе», Шурке «Портосу», Григорию Ивановичу, Сергуне Робертовичу, Елене Лунёвой, Мишке «Хиппи», Михаилу Алфимову, Игорю Солдащенскому и, конечно, близким родственникам — «Братцу» Мише и Матери Марии. Все они и сейчас продолжают вдохновлять меня на новые творения.

Персональный ассистент Анастасия с присущей ей внимательностью, исполнительностью и творческой жилкой очень сильно способствовала изданию очередного, третьего сборника моих опусов, за что ей большое СПАСИБО!

Сердечная благодарность всем, предоставившим фотографии «давно прошедших лет», в особенности, вдовам ушедших друзей, одна из которых — Влада Раскольникова — автор замечательной обложки этой книги!

Предисловие к «Жизнь как фотоплёнка»

Чем старше становишься, тем ярче и отчётливей проявляются в памяти события давно минувших дней, словно из сумрака той, прошлой, советской жизни, на тебя вдруг смотрят весёлые и счастливые глаза друзей и любимых. И ты становишься свидетелем внезапно наступившего момента истины, когда предельно чётко отражаются кадры-негативы запечатлённой жизни.

В этой книге большая часть Рассказок посвящена друзьям совсем далёкой юности и чуть более близкой молодости. Горячо любимому Гурзуфу уделено совсем немного внимания, и впервые отображены весёлые эпизоды из «опасных 90-х» и почти вчерашней современности.

К моему глубочайшему сожалению неумолимое время всё чаще наносит очередной удар, уводя в «царство теней» ещё одного из друзей и близких. И моя цель — своими Рассказками — воспоминаниями поставить им «памятник нерукотворный», становится всё более объёмной и труднодостижимой.

---

Предисловие к первому изданию

Желал я душу освежить

Бывалой жизнию пожить

В забвенье сладком близ друзей

Минувшей юности моей.

А.С.Пушкин

Описать некоторые, а скорее определённые, куски жизни я хотел всегда — не хватало времени, и стыковки необходимости и усидчивости. Все время бежал, хотел «объять необъятное». Но в последнее время воспоминания всё чаще стали рваться наружу, и я понял — пора.

Большинство друзей признает, что с памятью у меня все отлично — я помню даже то, что и не очень должен, учитывая регулярное и не всегда умеренное употребление алкоголя. Это не бравада, а горькое сожаление! Перенося содержимое памяти на «жесткие носители», я надеюсь сохранить дорогие мне воспоминания и одновременно почистить «винчестер» в голове.

Мой любимый музыкант Ян Андерсон — бессменный лидер группы «Jethro Tull» — однажды в интервью сказал: «Услышав игру Эрика Клептона, я понял, что на гитаре даже в одну лигу с ним не попадаю, и выбрал другой инструмент, на котором преуспел!».

Воспитанный на Паустовском, и позднее, потрясенный рассказами Бунина, я понимал, что до их прозы — «дистанции огромного размера», а другим инструментом я не владею. Но творил ещё замечательный бытописатель Гиляровский, позже появились книги рассказчиков Довлатова и Веллера. Их и следует считать «крёстными отцами» этого опуса.

Литературное творчество Довлатова и Веллера связано с городом на Неве, а любимый мною Гиляровский писал о Москве конца 19 — начала 20 века. Мой дневник охватывает период на столетие позже. Он про москвичей бывших и нынешних, и для них же.

Я не великомосковский шовинист — «Понаехали тут!» — и надеюсь, что все упоминания Москвы и большинства моих героев, коренных жителей столицы, не отторгнут иногородних читателей и «новых» москвичей.

«Никто пути пройденного у нас не отберет!»

Все события, упомянутые в дневниковых записках, происходили при моем непосредственном участии, а персонажи — друзья, знакомые и родственники. Поэтому присказка «Сам я огурец не видал, но конюх из соседней деревни рассказал, что их барин едал и говорил, что вкусно» — не про эти опусы. Правда, в некоторых из них автор слегка отступил от 100% -ой истинности, но, отнюдь, «не ради красного словца», а оберегая особо ранимых и до сих пор «зашифрованных» персонажей.

Любимый с детства К. Паустовский сформулировал отношение к сочинительству следующими словами:

«Кроме подлинной своей биографии, где все послушно действительности, я хочу написать и вторую свою автобиографию, которую можно назвать вымышленной. В этой вымышленной автобиографии я бы изобразил свою жизнь среди тех удивительных событий и людей, о которых я постоянно и безуспешно мечтал».

В своих виршах я стараюсь в точности отражать факты быстропротекающей жизни, а не следовать мечтательному желанию глубокоуважаемого мэтра, хотя иногда очень хочется и, как следствие, изредка случается!

Большая часть героев Рассказок, к глубокому сожалению, уже нас покинула. Каждый год всё больше времени я провожу на Московских кладбищах, упокоивших родных и друзей.

«Кто не помнит прошлого — у того нет будущего!», — эти слова Ключевского, услышанные от отца в раннем детстве, я сразу воспринял как руководство к действию.

Дневник — дань памяти людям, очень значимым для меня. И это не плач по ушедшей «империи, которую мы потеряли», скорее весёлые воспоминания обо всем хорошем, что было в той жизни, ныне называемой «Совком».

Получившиеся Рассказки удалось объединить в определенные циклы: Друзья, Родня, Однокашники, Наш Гурзуф, Странствия, Служба, события и персонажи в которых тесно переплетаются.

Дневник предполагает некоторую историческую последовательность, Рассказки же «пляшутся» от героя, поэтому время и место в них — факторы переменные.

У читателя моих опусов может сложиться впечатление, что я и мои друзья никогда нигде не работали и не учились, так сказать, не созидали, а только выпивали, веселились и «занимались любовью».

Это совершенно не соответствует истине!

Все мы упорно и серьёзно учились, позднее честно и напряжённо работали «на благо построения…» в соответствующей времени обстановке, со всеми определёнными тем временем условностями.

В предисловии я особо подчеркнул, что в дневниковых Рассказках описываю только то хорошее, весёлое и смешное, что сохранила память из уже далёкого периода «развитого социализма».

Даже в «эпоху застоя», и как теперь пишут в эру «полного отсутствия свобод», «заколюченные» от всего мира, мы хотели и умели радоваться жизни.

В Рассказках я «бытописую» жизнь моих друзей, знакомых и родственников в период с 70-х до 90-х годов прошлого века. Все забавные случаи происходили в реалиях Советской власти в Великой Стране, называвшейся Советским Союзом.

В отличие от Сергея Довлатова, на творчество которого я ориентируюсь, у меня в друзьях не состояли Иосиф Бродский и другие, не менее известные личности того периода.

Мне не довелось опохмелять великого Саврасова, сиживать в кабаках и трактирах со знаменитыми российскими актёрами и издателями или «ручкаться» с «сильными мира сего» своего времени, как это удалось величайшему знатоку московского быта «Дяде Гиляю», ещё одной путеводной звезде моего творчества.

Но для меня и моих сверстников, надеюсь также, что и для представителей других поколений, герои моих опусов и события, происходившие с ними, не менее интересны. Тем более, что большинство из них являлись неординарными личностями с интеллектом существенно выше среднего и обладали сильно-развитым чувством юмора, что особенно ценно во все времена и эпохи!

Из цикла: Друзья

Индпошив. Джинсовые воспоминания

«Приходи ко мне на хаус в джинсах фирмы Леви Страус!
Ты зашла ко мне под кайфом в модных джинсах Super Rifle!
Ты пришла, и мы легли, снявши джинсы фирмы Lee!»

Частушки из 70-х

Все события и персонажи, описанные в этом эссе, имели место в «молодёжный» период жизни продолжительностью ровно четверть века с 1971 по 1995 годы. Поскольку память уже начала сбоить — точную историческую хронологию выдержать не удалось. Но основные вехи «оджинсовизации» страны и моего с друзьями скромного участия в этом процессе указаны вполне последовательно.

К восьмому классу я заболел джинсами окончательно. В нашей школе пятеро старшеклассников носили настоящие джинсы; в параллельном классе двое (один, правда, болгарскую «Рилу»), и даже какой-то семиклассник щеголял в японской подделке под «Levi’s». Я знал назубок названия всех виденных, случайно встреченных и даже от кого-то услышанных марок: Super Rifle, Lee, Wrangler, Roy Roger’s, Lee Cooper, Maverick и т. д. и т. п. и, конечно же, Levi’s — предел юношеских мечтаний.

Сосед по двору, старше на два года, Володя, заработал перитонит в погоне за джинсами. В течение трёх дней он бился в очереди за индийскими «чухасами», невзирая на боль в боку. Зато, выйдя через неделю из больницы, сосед гордо выхаживал по Автозаводской в вожделенной обновке. Периодически в магазинах «выбрасывали» изделия текстильной промышленности этой дружеской страны — «Milton’s» и «Vaquero», сшитые из тонкой, не держащей формы и «непилящейся» ткани невнятного синего цвета, даже не тяготеющего к настоящему индиго.

Из турпоездок и командировок в братские соцстраны родня везла друзьям местные неказистые джинсы: из Болгарии — «Рила», из Польши — «Одра», из Венгрии –«Trapper», а уж из ГДР и Югославии — вполне приличные и даже «слегка трущиеся» «Boxer» и прочие. Мой дядя прикупил в Каире замечательные «обжимсы» «Five Stars» из египетского хлопка — они стояли «колом», но не «пилились».

Джинсы, как форма одежды, в советской действительности стояли наособицу. Не знаю, как к этой экипировке ковбоя Дикого Запада, идеологически чуждой советскому человеку, относились на просторах нашей необъятной Родины, но в Москве обладание джинсами придавало владельцу определённый статус. В одном из номеров любимого журнала «Юность» в повести «Растиньяк-78», герой — на тот момент явно отрицательный — давая приметы «справного» мужика, джинсы ставит в один ряд с импортными японскими часами и кожаным пиджаком. Но если о двух последних атрибутах я стал задумываться только после двадцати лет от роду, то носить джинсы отчаянно хотел уже в четырнадцать.

После восьмого класса меня, как активиста районного КИДа (Клуба Интернациональной Дружбы), отправили по обмену в Польшу с группой таких же пионеров-комсомольцев. Нам поменяли по 33 рубля на месяц, что в польской валюте выглядело совершенно «бешеными деньгами» — целых 500 (Пятьсот) Злотых. Поездку описывать не буду, но кроме мелких презентов маме, папе и брату я привёз главный и самый дорогостоящий подарок себе — джинсовый костюм «Одра». Родные не обиделись. Костюмчик почти в точности копировал марку «LEE», хотя цвет материи тяготел к фиолету, и прочность рогожки никакой критики не выдерживала. Но «На безрыбье и …..», да и суррогат, пока новый, выглядел отлично.

В девятом классе, зная о моём джинсовом томлении, мама на день рождения подарила настоящий «Original Super Rifle», купленный в валютном магазине «Берёзка». Радости не было границ. Омрачало праздник души неправильная посадка изделия. Настоящие джинсы должны сидеть, как на барабане, готовые лопнуть. Но отдавать «родные», американские джинсы в советское ателье казалось чудовищным. Изуродуют, как пить дать! Отец, глядя на мои мучения, предложил ушить джинсы до нужного состояния самостоятельно.

Как и в большинстве семей, у нас в стенном шкафу пылился ручной «Зингер», доставшийся по наследству уже неизвестно от кого. Тяготея к технике, я ещё в детские годы любил повертеть ручку машинки, наблюдая, как крутится колесо, и заглянуть внутрь, на диковинные сочленения занимательного механизма.

Снова достав старинный агрегат, я попытался разобраться в процессе его работы, но с наскока ничего не получилось. Отец, к любому делу относившийся очень обстоятельно, и нас с младшим братом приучивший к тому же, достал техническое описание отечественной швейной машины «Подольск», производимой в одноименном городе на бывшем заводе компании «Зингер». Советское устройство практически до мелочей повторяло дореволюционный раритет. Второй заслугой отца явилось подаренное им, специально к случаю купленное, пособие для специализированных учебных заведений «Конструирование верхней одежды на фигуры с отклонениями», служившее настольной книгой ещё много лет.

Покумекав с техническим описанием над «Зингером» и проштудировав пособие, я влёт, с первого раза ушил джинсы до искомого состояния. Теперь я натягивал «Райфл» только лёжа, втянув всё, что можно, но чувствовал себя при этом замечательно и «равных не видел»! Так необходимая любому юноше в период «мужского созревания» самооценка резко скакнула вверх, придав уверенности во всех областях, в том числе и в общении с девушками.

К окончанию школы я полностью освоил швейный агрегат и практиковался, перешивая на себя брюки от старых отцовских костюмов и вставляя клинья в штанины серой школьной формы. На тот же период пришлось первое знакомство с химчистками, куда приходилось отдавать в покраску в «радикально чёрный цвет» школьные брюки, после того, как они становились клешами: оттенок клиньев почему-то всегда резко диссонировал с цветом брючин.

Самый близкий друг Костя «Малыш», проживающий в соседнем подъезде, после восьмого класса пошёл учиться в швейный техникум, и сразу появился коллега и единомышленник. Поступив после школы в МАИ, пошив я не забросил. А с того момента, как понял, что могу скопировать любую «фирму́» один в один, одевался только в одежку собственного производства.

В начале 70-х в Союзе не приходило в голову даже мечтать о покупке настоящей джинсовой ткани, и естественным эрзацем выступал брезент, ознаменовав начало эры своего имени. Наступило время брезента. Во-первых, тот же хлопок, во-вторых, стоит колом, что и требуется и, главное, дёшевый. Единственным недостатком являлся цвет хаки, но эта проблема решалась с помощью ателье «Службы Быта». Химчистки красили ткань «без гарантии» в три цвета: чёрный, коричневый и бордо. Только однажды после повторной окраски мне выдали отрез ткани потрясающего тёмно-синего цвета, из которого получились исключительные «джинсы» — последний писк моды с накладными карманами, клёшем 42 сантиметра и гульфиком на шнуровке.

Тотальный дефицит на импортные комплектующие и расходные материалы легко преодолевался при помощи друзей и, творчески осмысленной поговоркой «Голь на выдумки хитра». Мама приятеля и соседа по микрорайону Игорька Молчанова, ударника хард-роковых групп «Ария» и «Мастер», работала в ателье Генштаба на Пятницкой: бобины качественных армированных ниток (существенно прочнее позже появившихся импортных) сохранились у меня до сих пор, правда, к сожалению, только трёх армейских цветов — хаки, чёрного и тёмно-синего. Вплотную к платформе подмосковной станции Малаховка располагался ларёк «Металлоремонт», в котором всегда наличествовал широкий ассортимент самодельных металлических пуговиц и заклёпок для джинсов наиболее ходовых брендов. Конечно, «самопал» сильно отличался от оригинала, но для не слишком искушённых потребителей смотрелся вполне «родным». Японские металлические молнии «YKK» покупались в ремонте обуви, а «лейблы» выпарывались из любых импортных товаров, невзирая на их направленность.

В результате, большинство наших с «Малышом» многочисленных друзей и знакомых щеголяло в брезентовых «джинсах» трёх вышеупомянутых цветов с полным набором обязательных атрибутов: заклёпками, металлической пуговицей, зиппером и, конечно, «лейблами».

Владение инструментом очень помогало материально и придавало уверенность: я твёрдо знал, что в любой момент смогу заработать собственными руками. Список клиентов рос и ширился в геометрической прогрессии, я уже не успевал удовлетворять растущие потребности знакомых, а за ними и незнакомых в почти настоящих джинсах. Получать высшее образование это не мешало: с опытом резко повысилась производительность. Совместно с почти профессионалом Костей «Малышом» и при помощи всё того же подаренного отцом пособия мы разработали и отладили на практике набор универсальных выкроек.

Первый задаваемый клиенту вопрос «Как шить? Нормально или как на барабан?» являлся определяющим. В зависимости от ответа подбиралась соответствующая выкройка, и после тщательного исполнения «стежок к стежку» изделие принимало завершённый фирменный вид.

Критический момент наступал при сдаче готовых штанов. Далеко не каждый осчастливленный обладатель «бренд нью джинс» осознавал, что отныне уже не будет той свободы движений, что в вольготно висящих «трениках». При озвучивании жалоб «давит здесь и жмёт вот тут», заказчику объяснялось, что сшито «по фирменной выкройке» строго исходя из его мерок, и мы «не исправляем дефекты фигуры». В потенциально проблемных случаях шитьё осуществлялось с одной, а то и с двумя примерками.

Особенно это практиковалось при изготовлении женских джинсов. Во-первых, девушки, как правило, оказывались более выкобенистыми, а во-вторых, некоторые недвусмысленно давали понять, что кроме портновских услуг их интересуют и прочие.

Как следствие, на короткий период появился комплекс «дамского портного» — казалось, что поголовно всех девушек и дам интересуют не мужские достоинства, а то, что я могу клиенток «модно прикинуть». К счастью, заблуждение продлилось недолго: искренние и незаинтересованные в портновском таланте подруги доходчиво на практике доказали обратное.

Шитьё существенно расширило круг знакомых прекрасного пола. После завершения делового общения — приёмки готовых изделий, некоторые клиентки весьма активно настаивали на развитии и углублении знакомства. Каких только весёлых, и не очень, эпизодов связано с продолжением контакта.

Бывшая одноклассница Мишки «Нильсона», а тогда студентка Второго Меда, относив неделю «итальянские» джинсы моего производства, слёзно упросила дать пару уроков «кройки и шитья». «Фирменное» изделие произвело настолько неописуемое впечатление в её «элитной» учебной группе, что она, немного подшивая сама, решила резко повысить класс путём консультаций у «знатного» специалиста. Обучение решили проводить днём у меня в пустующей квартире, чтобы ничто не отвлекало. На первый же урок Людмила принесла в качестве гонорара никогда не виданную бутылку голландской фирмы «Bols» с питьевым спиртом. Нет ничего удивительного, что, когда днём абсолютно неожиданно с работы объявилась мама, она застала педагога с ученицей в «чём мать родила» на полу на расстеленной выкройке в самой нескромной позе и сильно нетрезвыми. «Занятия» пришлось прервать и перенести на другой день.

Симпатичная молодая мама-одиночка ещё во время примерки попросила привезти готовое изделие к ней домой, потому что не с кем оставить ребёнка. Приехав на «край географии» в Тёплый Стан и с трудом найдя нужную новостройку, ребёнка я в квартире не обнаружил, зато застал хозяйку уже в неглиже, сразу пригласившую к богато накрытому «дастархану». В застольной беседе выяснилось, что дама собирается замуж за выездного внешторговца, и обновкой желает сразить друзей будущего супруга на завтрашней вечеринке. Я ей очень напомнил первую несчастную любовь, и пока она ещё не вступила в законные отношения — имеет право себя побаловать. Оторопев от такой откровенности, я в смущении выпил лишнего и утратил чувство времени. Поэтому, когда в дверь позвонил потенциальный супруг, мы ещё валялись в постели. Как честный благородный человек и джентльмен, я, не желая подставить барышню, мигом оделся и десантировался из окна. Мнение, что Б-г благоволит к нетрезвым, полностью соответствует истине. Вертикально войдя «солдатиком» в глубокий сугроб из виса на карнизе четвертого этажа, я только слегка ушиб пятки, которые ныли ещё месяца два. До сих пор, попадая в район Тёплого Стана, ищу взглядом тот дом, в котором так «удачно» выступил «парашютистом».

Востребованность «джинсов» росла, а с ней и круг интересных и перспективных знакомств. К перспективным относились все персонажи, имеющие хоть какое-то отношение к «джинсовой» теме: тканям, аксессуарам, фурнитуре и оборудованию.

На меня вышла целая команда замечательных клиентов, научных сотрудников НИИ ХБ на улице Орджоникидзе, которые, во-первых, рассчитывались отрезами настоящей импортной джинсовой ткани, привозимой для исследования, а во-вторых, поведали много интересного из своей области. Я узнал, что советская наука никак не может добиться необходимой плотности переплетения нитей, поэтому наша «джинсуха» такая вялая и «не стоит», как заграничная. А секрет набивки импортной ткани Советскому Союзу категорически не продают ввиду эмбарго на технологии двойного назначения. Специалисты, наконец, разъяснили загадочную надпись на бумажных этикетках «Denim 11 ¾ oz.», долгое время ставившую в тупик: цифры как раз и определяли плотность ткани в унциях, а «денимом» оказалась «грубая, жесткая, плотная ткань саржевого переплетения, у которого в индиго окрашена только нить основы, но не уто́к». То, что мы называли «джинсуха» в рубчик, как у «Levi’s» и «Lee», оказалось саржевым переплетением.

Самой же красивой и потому дефицитной являлась ткань в ёлочку, из которой шился «Wrangler» и его брат-близнец «Maverick». Выяснилось, что «деним» может быть не только хлопковым. Позже свояк отдал на выкройку привезённые из Вьетнама неубиваемые джинсы, сшитые из джутовой ткани, которые относил свыше десяти лет, а они только слегка потеряли цвет.

Представители «рабочей аристократии» с расположенного по соседству оборонного ящика оказались самыми что ни на есть перспективными знакомцами. Они самостоятельно наладили изготовление кожаных тиснёных лейблов любого рисунка и типоразмера из подручных материалов и активно осуществляли «бартер» на спиртные напитки. Причём цена кожаной этикетки внутри охраняемой территории в разы отличалась от стоимости за заводской проходной.

Мой дом от заколюченной поверху капитальной ограды предприятия отделяла разросшаяся рощица яблони — китайки, много лет назад высаженная дворовой активисткой-пенсионеркой. В старших классах школы мы уже вовсю уединялись там с девочками для романтических бесед и первых робких объятий и поцелуев. И естественно, я прекрасно знал о неприметном лазе в заборе, через который работяги с особо засекреченного производства шастали за водкой. Поэтому нам с «Малышом» большой «родной» кожаный лейбл «Levi’s» с двумя лошадьми, разрывающими джинсы, доставался почти даром.

К категории интересных относились, в основном, музыканты московских рок-групп, всегда находившиеся на переднем крае джинсовой моды.

Первым ко мне обратился Юра Иванов, басист одного из первых составов группы «Скоморохи». Тогда я в первый раз увидел джинсовый комбинезон — это было за гранью реальности.

Юрка желал превратить стандартный прямой силуэт в клёш от бедра. При этом размах его дизайнерской мысли потряс — клинья следовало вставлять не в швы, а разрезав штанины по линии гипотетических стрелок. Смотрелся переделанный комбез просто улётно, другого слова я не находил. Каждый раз, посещая сейшена «Скоморохов», я с гордостью наблюдал за Юркой в своём творении.

Музыкальный коллектив «Ребята с Арбата», позднее уехавшего в США Вадима Мулермана, привёл шиться практически в полном составе гитарист Андрюша, приятельствовавший с моим другом «Кукой» Карсаулидзе, ударником «Арсенала».

У каждой московской рок-группы присутствовал знакомый портняжка, помогавший держаться на гребне модной волны. Моего шапочного приятеля молодости Женьку Маргулиса, басиста «Машины времени», обшивал его брат Марк, предпочитавший в брезентовых «джинсах» чёрный цвет.

Ансамбль «Апрель», где в 70-х барабанщиком подвизался «Кука», «обилечивал» Шура К-ан, «храбрый портняжка» из Пищевого, дерзавший работать с любой тканью, даже супермодным в тот период «Кримпленом». Он «сконстролил» из синтетической «Тревиры» потрясающие ярко-полосатые клеша́ от бедра, в которых «рассекала» половина музыкантов к восторгу окружающих фанаток.

Одного из общих друзей «по блату» устроили на центральный склад инвалютных магазинов «Берёзка», что окончательно решало проблему заклёпывающихся пуговиц. Предусмотрительный западный изготовитель прикладывал к каждой паре джинсов запасную пуговицу, которая изымалась на складе и потом продавалась по рублю за штуку в оптовых количествах.

Исключительными импортными нитками правильного «лукового» цвета мы разживались на международных выставках, где почему-то только итальянские компании на своих стендах регулярно представляли автоматизированные линии по пошиву джинсовых изделий. При правильном подходе к «макаронникам» можно было выцыганить даже вполне приличный кусок джинсовой ткани, но уж на пару больших бобин «джинсовых» ниток можно было рассчитывать всегда.

Существенным подспорьем, естественно, являлась добыча «утюгов», живущих фарцовкой и промышляющих в центре Москвы в районе Красной Площади и у валютных гостиниц. Все непродающиеся из-за необъятных размеров джинсы, куртки и другие импортные изделия они отдавали за полцены, а то и вовсе, за бесценок. «Заутюженные» Борькой «Ра» джинсы «Three Tears» 44» -го размера я перешил на свой 30» -й в более модную модель с «хулиганскими» карманами и клёшем 32 сантиметра, заметно улучшив качество. У «Малыша» из принесённого Виталиком Яневым классического «Levi’s» 42» -го размера получились уникальные дизайнерские джинсы того же названия, не указанные ни в одном фирменном каталоге бренда. Чем «слоновее» был размер исходного изделия, тем больше простора для творчества.

Самыми проблемными «клиентами» всегда являлись друзья и хорошие знакомые.

Наш приятель с Варшавки «Никки Фингерс», он же Коля «Эмерсон», всегда настаивал, чтобы очередные брезентовые «джинсы» содержали все «последние навороты»: и пояс «ласточкин хвост», и «плетёнку» в задних карманах, и четыре шва на каждой штанине. Объяснить ему, что ни одна фирма так не шьёт, не представлялось возможным.

Друг Шуры «Помидора», обаятельный мачо Серёга Аккерман привёл шиться одну из многочисленных пассий. Готовое изделие при сдаче через две недели (очень много заказов), почему-то не сходилось в поясе, хотя было выполнено точно по размерам заказчицы, и пришлось немного расставить, благо небольшой запас имелся. Когда ещё через две недели позвонил Серёга и пожаловался на вновь возникшую проблему «узости в талии», я поинтересовался, не находится ли его подруга в «интересном» положении. Для Аккермана это прозвучало громом с ясного неба, он и не предполагал такого развития событий. Как далее складывались их взаимоотношения, я не в курсе, но больше клиентка рекламаций не выставляла.

Первой джинсовой «ласточкой» явился отрез, привезённый мне мамой из командировки в Болгарию. В магазинах Софии уже свободно продавалась настоящая «трущаяся» джинсовая ткань итальянского производства. Куска индиговой рогожки хватило на джинсы мне, жене Галке, «Малышу» и на джинсовую юбку его супруге. Мой младший брат получал школьный аттестат и праздновал выпускной в специально сшитых к этому событию дизайнерских джинсах-брюках.

«Малыш» немедленно вытребовал в своём ателье турпоездку к «бра́тушкам», где на все обмененные деньги закупился «джинсухой». В результате заезда были облагодетельствованы настоящими джинсами все близкие друзья и родственники. Из оставшихся неформатных остатков сокурсник «Малыша» сконстролил мне джинсовый полушубок. Две цигейковые подкладки мальчуковых китайских пехорок пошли на меховую основу, которую знатный дизайнер покрыл джинсовой рогожкой. Воротник оригинального изделия напоминал боярский, виданный на картинах кисти русских классиков: в поднятом положении он закрывал не только уши, но и всю голову вместе с шапкой.

Крайне редко, но случались досадные проколы. Обмеряя разгорячённое любовью девичье тело, я впопыхах иногда допускал промашку. Как следствие, изделие не садилось на клиентку, и исправить дефект не представлялось возможным. Тогда вызывался друг Миша «Леннон», обладающий потрясающими коммерческими талантами, то, что сейчас называется «продажник от бога». Миша отправлялся в самый конец Варшавки, за окружную, где размещался кемпинг «Южный» — традиционное пристанище водителей-дальнобойщиков из Юго-Западных регионов Союза. Они привозили в столицу на продажу щедрые дары Юга и ожидали попутного груза в обратный рейс. Шофёры и экспедиторы, не скупясь, сметали любой дефицит, а джинсы — в первую очередь. Отсутствие экспертов-специалистов облегчало Мишину задачу, и «самострок» шёл за милую душу, и «Леннон» снимал свой «карбач». Ещё задолго до того, как появились настоящие чёрные джинсы, кавказские джигиты, любители чёрного, перекрашивали стандартные индиго в «радикальный».

К концу 70-х в магазинах изредка стали появляться финские джинсы «James», а однажды выбросили бразильский «Levi’s», расхватанный за секунды со смертоубийством.

На Олимпиаду-80 волонтёров приодели в итальянские джинсовые костюмы «Jesus», мгновенно заполонившие чёрный рынок.

И только в начале 80-х окружающий мир ярко раскрасился цветом «индиго». Меня познакомили с замечательной молодой женщиной Верой, покойный папа которой являлся первым начальником отдела кадров «СовТрансАвто». Дома у Веры на стене висел огромный поясной портрет отца в парадном мундире с иконостасом орденов за трудовую доблесть, при виде которого сразу становилось ясно, что человек был непростой. Факт подтверждался тем, что многочисленные водители-дальнобойщики, «ходившие в загранку», везли семье давно усопшего всё, чего их душа пожелает, по вполне умеренным расценкам. Именно так у нас с «Малышом» появился регулярно подвозимый настоящий джинсовый материал, доставляемый из Центральной Европы. Наступил «аутентичный» джинсовый период.

Но! Настоящей «джинсухе» необходимы соответствующие «родные» нашивки и другая оригинальная фурнитура.

Мой друг, летавший стюардом Аэрофлота по всему миру, первым притаранил откуда-то из Азии рулон флажков «Lee» и упаковку заклёпывающихся пуговиц того же бренда. Кроме этого, стараясь помочь, он же выпарывал и отрывал с каждой вещицы, встречавшейся в отелях и иных заведениях, «лейблы», несущие надпись «100% Cotton», для вшивания во внутренние швы.

Но настоящий праздник наступил, когда трудившийся в Мавзолейной лаборатории свояк в очередной раз съездил в загранкомандировку проводить профилактику мумии «Дядюшки Хо». Из Вьетнама он навёз товарное количество полных комплектов фурнитуры, включая заветные рулончики тканых «лейблов», для джинсов «Wrangler», «Levi’s» 501 модели и ещё неизвестных нам брендов «Texwood», «Lee Spencer» и «Super J’T».

Ни разу не видев настоящего изделия «Texwood», мы шили джинсы этой торговой марки, пока не закончилась фурнитура. Только в 2000 году, посетив Таиланд, в самом крупном торговом комплексе Бангкока «Isetan», я впервые узрел целый отдел бренда «Texwood», к тому времени отнесённого к категории мифических.

Практически одновременно с Вьетнамским «сюрпризом», в полном соответствии с поговоркой «Деньги к деньгам», младший брат стюарда, служивший проводником международных вагонов, начал завозить из Польши и ГДР полные комплекты фурнитуры для особо востребованных джинсов «Montana» и «Super Perry’s».

Более популярных джинсов, чем «Montana», не помню. В Союзе на них разразился бум, и востребованность зашкаливала. В подтверждение приведу популярный анекдот того времени. «Трудновоспитуемого подростка по окончании ПТУ определяют на завод. В первый день, встретивший на проходной мастер, провожая его на рабочее место, показывает родное предприятие: «Это машиностроительный корпус, где ты будешь работать!». В ответ раздаётся: «П….ц!». «Это наш металлический цех!». «П….ц!». «Это твой токарный станок!». «П….ц!». Наставник не выдерживает и раздражённо спрашивает: «А ты ещё какие-нибудь слова знаешь?». «Монтана!». Озадаченный мастер спрашивает: «А это что такое?». «Это — просто П….ц!».

Обилие фурнитуры в корне изменило расстановку приоритетов. Если раньше узким местом «фирменного» стиля являлись комплекты фурнитуры, то теперь всё снова упёрлось в наличие рогожки.

Младший брат Борис пошёл по моим и «Малыша» стопам. Шитьё далось ему также легко, как и всё остальное в жизни. Вместе с Мишкой «Дедом» они закупили какое-то фантастическое количество специфической материи, называемой в ценнике «Тик под перо» по рубль двадцать за метр. Достоинствами этой «рогожки» являлись ярко-выраженный рубчик и грязно-белый цвет, поддающийся окраске в любые тона. Далее, с помощью химчистки придав ткани всевозможные яркие цвета, они нашили десятки дамских джинсов «Levi’s», востребованной модели «бананы», не соответствующей ни одному оригинальному каталогу, но со всеми присущими бренду наворотами и лейблами. Наш друг Игорь «Бамбина» в одиночку реализовал их за два выходных дня в Парке Горького «по дешёвке» — 120 рублей за пару. Охочие покупательницы рвали «фирму» из рук!

С организаторами подпольных производств, так называемыми «цеховиками», но небольшого размаха, жизнь сводила трижды.

Первого подвела к «Малышу» люберецкая родня. Николай, так звали оптового заказчика, раз в неделю привозил Косте 12 метров импортной ткани («джинсухи» или вельвета) и объявлял перечень размеров. А через семь дней мы вдвоём с Костей сдавали десять пар джинсов «Levi’s» или «Montana», в зависимости от имеющихся на тот момент комплектов фурнитуры, и получали свой гонорар. «Малыш», будучи творческой личностью, не смог в режиме конвейера работать одинаковую продукцию, очень его утомляющую, и продлилось сотрудничество недолго — всего месяца три.

Институтский приятель «Фёдор» познакомил с бывшим одногруппником Давидом и его братом Семеном. Братья происходили из клана ювелиров, и всей мишпухой собирались на ПМЖ в Америку, а пока зарабатывали стартовый капитал для открытия собственного бизнеса драгизделий на новой родине. По понедельникам Сёма, коренастый мальчуган суровой мужской красоты и шрамом через всю щёку, подвозил на видавшей виды «Двойке» два рулона материи и фурнитуру. Тканью могла быть непилящаяся «джинсуха» или толстая чёрная плащёвка, а «бренд» абсолютно неизвестным — началась эра «варёнки». У братьев была прихвачена химчистка, и имелось место на Рижском рынке. Я договорился сразу с пятью друзьями-портняжками, и за неделю мы выдавали двадцать пар штанов пяти самых ходовых размеров, причём для большего удобства каждый отшивал только один размер. «Афанасий», «Бычман», «Дед», «Джефф» и, эпизодически, «Малыш» полтора года без особых проблем тянули эту лямку. Но всё хорошее имеет обыкновение кончаться, и в начале 90-х братья сдёрнули за бугор.

Перед исчезновением Давид прислал следующего «цеховика» Володю, человека с большим размахом. Он с порога предложил мне и друзьям поменять специализацию: перейти с «джинсухи» на трикотаж. А также уволиться с постоянной работы и трудиться только на него. Всем подельникам он пообещал купить новое высокопроизводительное оборудование для трикотажа, но озвучил высокую планку и жёсткие требования по готовой продукции. Посовещавшись, «советская малина врагу сказала нет!».

Более «цеховики» не встречались.

После Олимпиады-80 в «Берёзке» появились в продаже отечественные джинсы «Новинка», сшитые по образу и подобию «Lee», но с небольшим отличием, из хорошего импортного «денима» со всеми необходимыми атрибутами настоящих джинсов. На маленьком флажке, вшитом в правый задний карман (как у «Levi’s») чётко читалось «иностранное» слово «Novinka». Ушлые знакомые коммерсанты, покупая эти джинсы за 30 сертификатов (на чёрном рынке сертификат ВТБ стоил два рубля), продавали их оптом ровно вдвое дороже за 120 рублей, всего лишь аккуратно срезав с «лейбла» две крайние буквы. По их отзывам на огромной толкучке в Малоярославце, куда приезжали на закупки оптовики с Юга России и Украины, джинсы «ovink» являлись самыми востребованными.

Наконец, в середине 80-х случился прорыв одновременно на двух направлениях: в магазинах «Ткани» эпизодически стала продаваться импортная джинсовая ткань, и наша швейная промышленность из этой же ткани, преимущественно греческой, начала отшивать джинсы, куртки и юбки под названием «Тверь».

В силу любви отечественного потребителя к заграничному дефициту я, как и большинство друзей-портняжек в тот период, был вынужден заниматься вшиванием фирменных «лейблов» в отечественные джинсовые изделия, а также заменой пуговиц на «родные».

На моей памяти в продажу поступал «деним» производства Греции, Испании и Японии. Японская рогожка стояла колом, при регулярной носке ломалась на сгибах и обладала исключительно стойким красителем. Продукция греческих ткачей отличалась очень красивым цветом, не очень плотным переплетением нитей и хорошо шилась даже на «легкошвейках», но быстро линяла. Испанский «деним» по своим качествам находился посередине между двумя упомянутыми, и, именно из него (долго припасаемого куска) я сшил себе последний «самострок» в 1995 году.

Уже на излёте 20-го столетия я всё ещё периодически застывал в общественном транспорте, встречая на людях джинсы моего собственного производства. Фирменный знак у меня отсутствовал, но по мелким, одному известным, деталям, я сразу узнавал своё «детище».

Сейчас, когда уж очень начинают «чесаться руки», я сажусь за машинку и «починяю» старые джинсы или перешиваю отжившую рубашку в «дизайнерскую».

Первая практика

Летом после окончания второго курса предстояло пройти первую производственную практику. Открытые названия и адреса пяти определённых для этой цели объединений объявили сразу после летней сессии второго курса. Студенты сами могли выбрать ближайший «ящик» на предстоящие три недели, исходя из территориального принципа. Радости не было предела, когда выяснилось, что одно из означенных предприятий вплотную примыкает к моему дому. Своим наименованием наша улица как раз была обязана этому «Велозаводу», который, как и каждое закрытое предприятие, обязательно выпускал ещё и товары народного потребления. В данном случае — детские велосипеды.

Ещё одной приятной новостью оказался отъезд отца в командировку на Урал, пересекающийся по датам с отпуском мамы. Маме выдали путёвку в приморский пансионат, и она, захватив младшего брата, отбывала в Крым, так что на две недели практики я становился счастливым обладателем свободного «флэта».

Уточнив у отца дату возвращения, я оповестил всех друзей и знакомых о намечающемся «празднике жизни».

Практика началась без каких-либо неожиданностей; нас распределили в электромонтажный цех, где студенты целыми днями вкручивали металлические сердечники в катушки индуктивности. Мигом перезнакомившись с молоденькими радио-монтажницами, мы особо не скучали, так что рабочее время пролетало незаметно, тем более, что, к моей радости, смена длилась с 7:45 утра до 15:15.

Уже на второй день я подружился с двумя симпатичными девушками: секретаршей начальника цеха, восемнадцатилетней Наташей, которую студенты ласково прозвали «Утёнком» за миленький вздёрнутый носик, и двадцатишестилетней Мариной, носившей в цехе прозвище «Мальвина». На мой взгляд она больше напоминала Золушку в исполнении Янины Жеймо в одноимённом чёрно-белом советском фильме.

Наташа, не поступив в ВУЗ, устроилась по знакомству на секретарскую должность и планировала получать высшее образование, «не отходя от кассы», в расположенном на родном предприятии филиале ВЗМИ. Девушка проживала со строгими родителями на Каширке, поэтому могла забегать в гости только сразу после работы, и то ненадолго.

Марина, успешно окончив институт, трудилась в цехе экономистом и после раннего брака и скоротечного развода «холостяковала» в коммуналке на одной из Кожуховских улиц. Она с удовольствием посещала весёлую квартирку, периодически принимая на себя роль хозяйки, и с охотой оставалась на ночь.

Ежедневно к четырём часам дня начинали подтягиваться наиболее незанятые друзья и подруги.

Кроме самых близких территориально (Кости «Малыша», Андрюшки «Крекса», Вовки «Афанасия» и других) и по духу (двух Мишек — «Нильсона» и «Хиппи», Борьки «Ра» и Вовки «Во») на «флэту» гуляли «родная душа» некровная сестра Маша с приятелем Славкой Бер-ским и многочисленные пассии всех вышеупомянутых молодцов. Трое одногруппников и коллег по практике периодически отъезжали домой, но основную часть времени также проводили под гостеприимной крышей.

Отдельные «картинки с выставки» и сейчас видятся особенно ярко.

Андрюшка «Крекс», которому предстояла пересдача очень неприятного экзамена по Сопромату, приходил каждый день около пяти часов дня, предварительно отоспавшись дома, «чтобы вместе с Костей заняться подготовкой к пересдаче», как он объяснял перед уходом маме. Андрей занимал стул за кухонным столом и, водрузив перед собой учебник, честно начинал «повторение пройденного» вслух: «Двухтавровая балка на четырёх опорах…». В голос «Крекс» был вынужден учить потому, что, сидящий напротив на постоянном месте у окна Борька «Ра», вернувшийся с дневной вахты постановщика декораций в недавно открывшемся ДК ГПЗ (впоследствии известного всей России как «Норд-Ост»), сразу начинал мучить гитару с целью повышения класса собственной игры. Едва заслышав Андрюшкины «заклинания», «Ра» немедленно прерывал музыкальные упражнения и чуть не силой заставлял упёртого студента выпить с ним рюмочку, после чего Андрейка приступал уже сызнова: «Двухтавровая балка на четырёх опорах…». Забегавшая на кухню «пеструшка-невозможница» Ленка «Дура», ещё одна постоянная участница «праздника», упорно зазывала «Крекса» в партнёры для танцев, устав от сексуальных притязаний Вовки «Афанасия». Залетевший за ней «Афанасий» увлекал её вновь в дебри квартиры, предварительно заставив уже слабо сопротивляющегося «двоечника» осушить с ним бокальчик. Тем не менее, упорная тяга к знаниям не переставала терзать Андрея: «Двухтавровая балка на четырёх опорах…».

Как правило, к шести вечера заявлялся с практики «в полях» студент Тимирязевки «Нильсон», кроме всего прочего, с целью помыться (у него на Соколе отключили горячую воду), и со словами «Ну что, Андрюшка! Всё грызёшь гранит! Давай по маленькой!», наливал себе и «Крексу» стаканы в край. Отказать Мишке не мог никто, и, начав было «Двухтавровая балка на четырёх опорах…», Андрюшка с возгласом «Гуд бай мама давай!!» утыкался носом в учебник и выбывал из соревнований.

Забредавший под вечер на кухню «Во», почти не покидающий вместе со своей «потенциальной» невестой Иришкой выделенной тахты, аккуратно оттаскивал недвижимое тело Андрея в большую комнату на экспериментальный диван и, усаживаясь на освобождённый стул, затевал с «Ра» пространную полемику о современной рок-музыке, в которой оба оппонента считали себя крупными специалистами. Вышедший из душа после полуторачасовых водных процедур, «Нильсон», про которого моя мама, хорошо знакомая с привычками периодически проживающего у нас непримиримого идеологического борца с собственным отцом, говорила, что «если все произошли от обезьяны, то Миша — от утки», подливал масла в огонь. Налив всем круговую и объявив, что «С „Аквалангом“ всё равно сравнить нечего!», вызывал новый всплеск споров.

«Отдельным кабинетом» в квартире выступала шестиметровая лоджия: туда выносили две крупногабаритные колонки от стереорадиолы «Ригонда», из которых по улице разносился тяжёлый рок. На выставленных стульях заседали отдыхающие с бокалами и заигрывали с проходящими внизу симпатичными дамами. Возвращающегося с работы соседа Женьку «Емелю» втянули на балкон за руки, квартира располагалась на высоком первом этаже «сталинского» дома.

Как-то в разгар гулянья я решил подсчитать количество находившихся в квартире гостей, но будучи не до конца трезв, на семнадцатом сбился.

В выходные с самого утра заявлялся Вовка «Бычман», студент-вечерник, который в будние дни работал почти круглосуточно. Вовка практически не пил, поэтому все квартиранты сразу переходили на «сухое с фруктами» — так «Афанасий» называл портвейн, подававшийся с Вовкиной фирменной яичницей с помидорами, которую тот жарил на всю компанию. Оригинальный рецепт включал ещё и лук, но для Борьки делали послабление: «Ра» не употреблял лук категорически, ни под каким видом.

Около семи на кухне воцарялся «Малыш», успевавший после техникума забежать в соседний подъезд домой за продуктами. Он начинал готовить общий ужин. Чуть позже прибывала «Мальвина» и прямиком шла помогать Косте у плиты.

В первый же вечер «Малыш» приготовил мясо с макаронами на принесённой из дому огромной сковороде, сначала поджарив по привычке лук. Борька первым зацепил длиннющей рукой большую ложку ещё дымящийся еды из стоящей в центре круглого стола посудины и уже собирался съесть, когда углядел жареный лук. С воплем «Там же лук!», немедленно метнул ложку обратно.

Несмотря на наступивший «праздник жизни», обычные будничные события никто не отменял и не игнорировал. Позвонивший в один из дней Мишка «Дед» оповестил, что в ЦУМе продаётся авизент приятного шоколадного цвета.

Московские «портняжки» с удовольствием использовали «авизент», ткань менее грубую, чем обычный брезент, для пошива «джинсов», тем более покрашеннный фабричным способом. Стандартный брезент цвета хаки далеко не все московские химчистки принимали в окраску, а те которые брали, не давали гарантии. У нас на Автозаводской единственное ателье службы быта, расположенное во дворах на улице Трофимова, принимало ткань в покраску только в грязно-коричневый и тёмно-бордовый цвета.

Начиная с девятого класса школы, я активно занимался «самостроком» — шил, ушивал и перешивал джинсы, джинсовые юбки, куртки и рубашки. Озарение пришло свыше, а мастерство появилось с опытом. Добрая часть наших друзей того периода носила пошитые мной или «Малышом» «джинсы» из крашеного брезента.

Собрав со всех желающих деньги и отпросившись у мастера цеха, я катнулся на Петровку. В ЦУМовском отделе тканей, располагавшемся в торце нынешнего Петровского Пассажа, тянулась длинная очередь за байкой. По разговорам, большинство покупателей брало с запасом на халаты. Ничего похожего на брезент ни на прилавке, ни на полках в зале я не увидел, но к очереди пристроился. Когда, наконец, подошёл мой черёд, я поинтересовался авизентом, и из подсобки вынесли три рулона коричневой ткани. Пока мне отмеряли двенадцать с половиной метров (на десять пар), я давал импровизированную пресс-конференцию на тему «для чего нужен авизент». После не очень понятных окружающим объяснений про «самопальные» джинсы, трое стоявших за мной сообразительных персонажей, тем не менее, раскупили всю оставшуюся ткань для «хозяйственных нужд».

Сразу четыре однокурсника вечером того же дня пришли обмеряться: Вовка Го-бин, Пашка Та-ров, Колюнька и наш институтский «ветеран» Серёга Ег-ров. Все они приняли активное участие в происходящем «празднике жизни», причём на Ег-рова, бывшего старше большинства на 12 лет, гуляние произвело самое сильное впечатление. Он меня сразу «зауважал» и потом всегда «прикрывал» в институте, припоминая мне «квартирку» вплоть до окончания учёбы. К завершению практики все четверо щеголяли в новых авизентовых «джинсах».

Напитки, сколько не запасай, имели обыкновение заканчиваться к ночи. И сразу организовывалась экспедиция в районный ресторан «Огонёк» на Автозаводской. Тогда-то мы и подружились с владельцем раритетного автомобиля «Хорьх». Он проживал по соседству и имел обыкновение «выгуливать» машину по ночам. Выдающийся транспорт был востребован киностудиями страны на съёмках фильмов про Великую Отечественную Войну. Хозяин сдавал её в аренду на условии, что сам будет исполнять роль водителя. У кого только из нацистского генералитета он не «потрудился» шофёром. Отличный мужик с замечательным чувством юмора катал нас в ресторан совершенно бесплатно, просто совершая вечерний моцион.

В один из обратных рейсов домой в кабине раритета меня увидел Вовка «Облет», учившийся в параллельном классе. Он зашёл в гости, и был настолько потрясен весёлой дружеской атмосфера в квартире, что зачастил к нам. Возвращаясь с занятий на вечернем отделении ВТУЗа, «Облет» сразу забегал в «Огонёк», закупался и звонил в дверь около 11 ночи. Открывала всегда «Мальвина», поэтому Вовка, твёрдо уверовавший, что она моя девушка, ещё много лет передавал привет Косте, встречая её в районе.

Наскоро пообжимавшись днём с застенчивым неопытным «Утёнком», ночью я с трудом выдерживал натиск ненасытной «Мальвины», спасал периодически ночующий на раскладушке у стены напротив «Нильсон», задававший спросонья совершенно неожиданные вопросы сельскохозяйственного характера.

Как-то поздно вечером позвонил Женька «Джефф», студент 3-го факультета МАИ, завсегдатай «стрита» и известный на весь институт «дискобол». Женька проживал в маёвском общежитии, непосредственно над кафе «Икар», местом проведения большинства институтских «сейшенов», где мы регулярно встречались. Как позже рассказал «Джефф», я абсолютно безапелляционным тоном предложил немедленно приехать, что он и сделал, зацепив друзей.

К моменту их приезда «ночь страсти» была в полном разгаре, лежачие места во всех трёх комнатах, включая ванную, были заняты «романтическими» парами. Свободным от «территории любви» местом оставалась кухня, в которой «Ра» продолжал свои бесконечные упражнения на гитаре, а вернувшийся из Дома Кино Славка Берж-нский пересказывал на пальцах содержание увиденных на закрытом просмотре сюрреалистических мультфильмов, предварительно раскурив с Борькой расширяющего сознание «Беломора». Шокированные происходящим, Женькины друзья в испуге уехали, пообещав вызвать милицию, а «Джефф» с удовольствием присоединился к «гуляющим».

Мой отец, заслуженный изобретатель-рационализатор, как только встречал изделие из любой сферы человеческой деятельности, заинтересовавшее нестандартностью конструкции, немедленно его приобретал, не всегда к маминому удовольствию. Именно таким образом в квартире появился «экспериментальный» диван. Жёсткий корпус, выполненный из легкосплавных труб, раскладывался как в длину, так и в ширину. Шесть подушек трёх типоразмеров придавали дивану упругость и завершённость. Основным достоинством дивана являлась лёгкость перемещения по квартире, а единственным неудобством то, что в разложенном состоянии подушки имели обыкновение расползаться, и отдыхающий при любом резком движении больно ударялся о металлический остов.

Именно на этот диванчик и прилёг окончательно уставший к середине ночи «Джефф». Его истошный утренний крик о помощи разбудил всех обитателей квартиры. Каким-то непонятным образом Женька умудрился во сне вытолкнуть головой одну из боковых подушек, и, поэтому, проснувшись, не мог понять, где он и что происходит: голова висела в воздухе, а шею «обвивала» боковая металлическая рама. По соседству на раскладушке дремал «перезанимавшийся» «Крекс». Женькин вопль вырвал его из забытья, но не вернул чувство реальности и ощущение пространства. Осознание, где они находятся, пришло к обоим не сразу. Освободив совместными усилиями «Джеффа» из плена «железных труб» и вдоволь нахохотавшись, всей компанией принялись за яичницу выходного дня в исполнении «Бычмана».

Практика, между тем, шла своим чередом. В цехе финальной операцией согласно технологической карте являлась гравировка номеров контактов спецкабеля. Цеховой гравер, Яков, имел специфическое хобби — играл на трубе. Я регулярно встречал его в компании соседа по двору Володи «Тромбона». Володя учился со мной в первом классе, а затем перевёлся в школу для особо одарённых детишек при Московской Консерватории, которую впоследствии и окончил по классу кларнета. С обоими-двумя духовиками я периодически встречался в винном отделе нашего магазина, и каждый раз они собирались идти на похороны «лабать жмурика». Яков, как выяснилось, страдал «любимой» болезнью Автозаводских музыкантов — запоями. Как следствие, весь цех с нетерпением ожидал появления гравера после очередного похоронного «забега». Надвигался конец месяца, а сдать в ОТК готовую продукцию не представлялось возможным. У всех сотрудников «горели» премии и прогрессивки. Начальник цеха в который раз громогласно обещал «уволить алкоголика к чёртовой матери!», как только тот появится на работе.

Время вольности подходило к концу, и в наступившие выходные мы решили провести предварительную уборку квартиры. «Нильсон» пылесосил, кто-то протирал пыль, девушки занимались «постирушкой», а мы с «Малышом» и «Крексом» решили сдать пустую посуду. Андрюшка сгонял домой и принёс видавший виды ободранный чемодан с металлическими скобами по углам, заполнив который, мы и выдвинулись. Винный отдел занимал большую часть общего зала нашего магазина между гастрономией и молочным. «Привет, Кости! В дальний путь собрались?», — приветствовал нас с «Малышом» стоящий третьим в очереди к прилавку «Тромбон». «Да нет, квартиру чистим!», — ответил «Малыш». В этот момент я вспомнил про пропащего гравера: «Вов! Где твой напарник по похоронному маршу? А то из-за него цех простаивает, работников обещают премии лишить!». «Вот те раз! Мы с Яшей как раз передышку устроили — на пиво с портвейном перешли! Я передам, что его разыскивают!».

В понедельник утром, ещё не совсем пришедший в себя Яков, с глазками-щёлочками а-ля Ким Ир Сен, уже сидел на своём «почётном» месте на возвышении в торце цеха и колдовал над грудой кабелей под одобрительный шёпот сотрудников.

Ближе к завершению практики студентам устроили итоговый зачёт. Проводивший его молодой зам. начальника цеха, точивший на меня зуб с того момента, когда застукал нас с секретаршей, целующимися на лестнице, всячески пытался завалить «кучерявыми» вопросами. Всегда готовый к здоровому соперничеству, я, упрямо и с угрозой глядя ему в глаза, предложил встретиться для мужского разговора за проходной в любой момент. Институтский куратор, будучи не в курсе интриги, побелел и, насколько возможно, дипломатично перевёл разговор на другие «рельсы». В итоге всем практикантам поставили зачёт, и мы дружно отправились ко мне его праздновать.

В последнюю субботу перед возвращением отца «квартиранты» сплочённо поучаствовали в генеральной уборке квартиры с мытьём полов во всех помещениях, а «Мальвина» с Машкой перестирали и перегладили постельное бельё и полотенца.

После возвращения из отпуска мама попыталась расспросить не особо разговорчивого отца, в каком виде он обнаружил квартиру после длительного отсутствия. Отец с присущим ему лаконизмом ответил: «Во всём помещении чистота и порядок. Постельное бельё свежее и даже немного влажное. Из еды — в морозилке пачка масла за 72 копейки».

Первомай имени Куки

Светлой памяти Н. Карсаулидзе

Мир, Труд, Май!

Советский лозунг

В Советское время Первомайский праздник был вторым по значимости после Годовщины Великой Октябрьской Социалистической Революции. Так же, как и в главное ноябрьское торжество, устраивался парад войск на Красной площади с последующей демонстрацией трудящихся. К двум праздничным датам добавлялась ещё пара дней или переносились выходные, и всенародное гуляние затягивалось почти на неделю.

На втором курсе я всё ещё отмечал торжества такого рода дома, по крайней мере, обязательно участвовал в начале семейного застолья. В этот год на празднование родители пригласили моего друга Николая. «Кука» барабанил в ВИА «Апрель» и в свободное время работал сантехником на «ящике» у метро «Сокол» с целью отсрочить призыв в ряды СА.

На первый день праздников никаких определённых планов у нас с «Кукой» не имелось. Мы собирались чинно и непродолжительно посидеть за праздничным столом в кругу семьи, после чего отправиться в центр столицы на поиски приключений.

Приключения нашли нас сами. Раздался телефонный звонок, и Толик «Фёдор», институтский приятель, весёлым голосом с другого конца провода поинтересовался: «Что поделываешь? Какие планы на праздники?», и, не слушая ответа, проорал в трубку: «Давай к Морозу! Здесь все! Гуляем!».

Наш друг Вовка «Мороз» проживал с родителями в отдельной квартире старинного дома на Раушской набережной. В этом же доме комнату в коммуналке на первом этаже занимала бабушка. На праздник родители ушли к бабушке, и квартира на втором находилась полностью в распоряжении молодёжи.

Колька, «Мороз» и ещё несколько общих друзей учились в одном классе. Сразу несколько одноклассников поступили учиться в Пищевой Институт, и на Раушской собрались и школьные приятели и новые друзья из Пищевого.

«Кука» на тот момент состоял в затянувшемся конфликте со своим лучшим другом, Пашей, из-за школьной подружки, впоследствии ставшей женой последнего. Подозревая, что Паша прибудет на веселье, Колька не горел желанием посетить вечеринку. Я сумел его уговорить на условии, что выйдя из метро «Новокузнецкая», мы позвоним из автомата «Морозу» и уточним диспозицию.

Выяснив, что Паша с женой уже покинули Вовкино жилище, мы, не торопясь и наслаждаясь отличной майской погодой, прогулялись вдоль всей набережной мимо празднично украшенного здания Мосэнерго до Большого Устьинского моста. Угловой двухэтажный дом с присущей Замоскворечью старомосковской архитектурой делила на две части глубокая арка, ведущая во двор. Ужё на подходе к зданию из окон второго этажа приветственно засигналил Толик, указывая место празднества.

В дверях встретил хозяин, уходивший с девушкой к ней в гости и пожелавший нам отличного праздника. Первое, что я увидел, зайдя в комнату — был совершенно пустой стол, за которым сидел «Майкл», бывший «Кукин» одноклассник, а ныне студент Пищевого. «Майкл», опираясь на стол, держал в одной руке полный стакан водки, а в другой вилку с наколотой на неё пачкой сливочного масла. Увидев нас, «Майкл», отсалютовав нам стаканом, с воодушевлением произнёс: «С Первым Мая! Международным женским днём!», выпил до дна и откусил от пачки. Я понял — гуляют уже давно.

Оживлённое празднование шло во всех помещениях квартиры, но ощущался дефицит женского пола, юноши явно превалировали. Заметив в окно прогуливающихся по набережной Москвы-реки трёх симпатичных подружек, «Фёдор» отчаянно сиганул вниз с подоконника и вернулся обратно с двумя из них, но уже через дверь. Девушки совершенно естественно влились в веселящийся коллектив, и немного погодя, одна уединилась с Толиком в свободной комнате, а со второй я активно целовался «на брудершафт» на кухне. Решив развить успех, я стремительно ринулся по квартире в поисках свободного помещения.

Заглянув в одну из комнат, я застал совершенно нетоварищеское выяснение отношений. «Майкл» отключился и спал за столом. Окровавленный и уже вяло отбивающийся «Кука» лежал на полу, а Андрей, ещё один одноклассник, со всей дури охаживал его ногами. На поваленном, рвущемся на помощь и шипящем «За Куку убью!» Толике, сидели ещё двое, не давая подняться.

Сообразив, что «промедление смерти подобно», я, ни секунды не раздумывая, ухватил со стола початую бутылку водки и, что есть силы, ахнул Андрея по голове. Бутылка не разбилась, и на Андрея удар не произвел желаемого действия: оставив Кольку, он двинулся на меня. Разряд по боксу придавал уверенности, но противник имел явное преимущество, так как превосходил меня весом килограмм на двадцать. Я принял стойку и приготовился к серьёзной трёпке. В этот момент кто-то сзади одним движением буквально отмахнул меня в сторону и нанёс Андрею сокрушительный апперкот, сразу погрузивший того в крепкий «сон». Неизвестно откуда возникший Валерка «Жёлудь», ещё один приятель и одногруппник Толика, первый, но не последний раз спас мне если не жизнь, то уж точно сберёг здоровье.

Кольку, как смогли, привели в порядок: замыли кровь на лице и одежде и в полузабытьи положили на диван. Сами продолжили веселье. Озлобившийся «Фёдор» не простил «Майклу» нейтралитета во время бойни и, высвободившись, одним ударом увеличил ему «клюв» вдвое. Остаток вечера «Майкл» провёл, охлаждая распухший нос в стакане с ледяной водой. С трудом оклемавшийся Андрей пояснил, что схлестнулся с «Кукой» за поруганную честь Пашкиной жены, но информацию уже никто не воспринимал. Ближе к ночи гости начали расходиться, напоследок выпив «на посошок», «стремянную» и «по последней».

«Куку», до конца не пришедшего в себя, под руки вели я и «храбрый портняжка» из Пищевого, Шура Клей-н. Впереди выступал недовеселившийся Толик, очень недовольный, что не удалось поучаствовать в «товарищеском недоразумении». Поравнявшись с ярко иллюминированным зданием Мосэнерго, известного каждому москвичу и гостю столицы огромной светящейся над ним цитатой Дедушки Ленина «Коммунизм есть Советская Власть плюс Электрификация всей страны», «Фёдор» выкрутил лампочку из низко висящей праздничной разноцветной гирлянды. Разбежавшись, он поддал её ногой, но зацепился о камень мостовой и с размаху рухнул на брусчатку, растянувшись во весь рост. Дальше я тащил «Куку», а Шура волок слабо постанывающего Толика.

Дома старший Колькин брат Сандро отмечал 1 Мая с друзьями и нас никак не ожидал. Среди гостей к общей радости оказалась врачиха «Скорой Помощи». Промыв «Куке» 17-ть, по тщательному подсчёту Сандро, ссадин и ран и обработав имеющейся в доме зелёнкой, «удачно зашедшая» медработница оказала первую помощь и Толику, вправив челюсть, и Шура повёл того домой. Попраздновав ещё недолго со старшими товарищами, я отбыл, предварительно договорившись с оклемавшимся Колькой на следующий день поехать продолжать веселье в Измайлово к «Тяте», гитаристу его ВИА.

Утром, проспав звонок будильника, я вылетел из дома, даже не попив «с бодуна» водички, стремясь успеть к «Куке» на Сокол. Его дом — новостройку ещё не телефонизировали, и предупредить об опоздании не представлялось возможным.

На удивление бодрый Колька в нетерпении мерил коридор шагами, пока я на кухне из чайника утолял жажду «после вчерашнего». От живительной влаги во рту проснулась чувствительность вкусовых сосочков, и я с удивлением ощутил резкий остро-кислый вкус. О необычном вкусовом феномене кипячёной водички я радостно поставил в известность сидящего за столом Сандро и с удивлением узнал, что «это мама в чайник уксус с вечера налила от накипи». Пить я сразу расхотел.