Бесплатный фрагмент - Жизнь длиннее смерти

ЖИЗНЬ ДЛИННЕЕ СМЕРТИ

ПАМЯТИ МИХАИЛА АХМАНОВА

СБОРНИК

ПАМЯТИ УЧИТЕЛЯ

Предисловие

Второе десятилетие при правительстве Санкт-Петербурга работают курсы «Литератор» для молодых авторов, пробующих свои силы в художественной литературе. Мои однокурсники начали обучение в 2009 году, дипломы нам вручили в 2011 году в присутствии литературоведа Бориса Аверина. Обучали нас замечательные писатели и преподаватели: Михаил Сергеевич Ахманов (Нахмансон), Андрей Дмитриевич Балабуха, Андрей Михайлович Буровский, Дмитрий Николаевич Каралис, Юлия Всеволодовна Малкина. Как Машевский читал нам Данте!

Михаил Сергеевич Ахманов начал свою первую лекцию с вопроса о том, что заставляет писателей творить. Он рассказывал нам о конфликте в произведении как главной составляющей любого художественного текста, расширял наш кругозор, пересказывая нам Ветхий Завет, разбирал любимые приключенческие романы («Крестоносцы» Г. Сенкевича, тексты А. Дюма и Ж. Верна), рассказывал, как писать фантастику, пояснял, что такое «фантастический реализм». Живое общение с известным писателем, обаяние его интеллекта и личности дало нам импульс к собственному творчеству.

«Писатель должен уметь написать любой текст», — говорил нам Михаил Сергеевич. Он рассказывал нам о выдающихся писателях прошлого и знакомил с насущными проблемами современности.

Михаил Сергеевич дал нам три сюжетные схемы и попросил написать по ним рассказы. Вот эти сюжеты:

— Современный: восемнадцатилетняя красавица из провинции, умная, настойчивая, бедная, приезжает в СПб, поступает в серьёзный ВУЗ, параллельно учебе работает в модельном бизнесе. Возникает любовный треугольник: девушка, студент (молодой человек), доцент этого ВУЗа. Выбор девушки. Доцент помогает ей с началом карьеры модели: отправляет в Париж к своему другу. Друг доцента оказывается мерзавцем — насилует девушку. Она возвращается в СПб, жалуется доценту на его парижского друга, петербуржец тоже оказывается мерзавцем. Она идет к влюбленному в нее студенту (молодому человеку). Он мстит обидчикам девушки.

— Фантастический: герой ученый (психолог; 35—40 лет, преподает в ВУЗе) изучает, как к людям приходят идеи. Оказывается, существуют коннекторы, связанные со Вселенной, они находят особых по ментальному складу людей и внушают им идеи. Если этого не делать, остановится движение прогресса. Вещество альфабол, предающее идеи. Вода — загадочная субстанция. И кактус может быть коннектором. У каждого гения есть свой коннектор. Герой становится коннектором.

— Детектив: Герой — частный сыщик, разыскивает похищенных детей, освобождает девушек из борделей. Дать: биографию героя, его возраст, любовную линию. Любимая девушка просит помочь её родителям вернуть деньги (найти сбежавшего хозяина?). Герой расследует непрофильное для него дело. У этого дела двойное дно.

.

Первым читателем дипломного рассказа Марины Бойковой-Гальяни «Дед» был М.С.Ахманов. Он очень помог начинающей писательнице ценными советами. А меня Михаил Сергеевич познакомил с Г.И.Каримовым, и после окончания курсов «Литератор» я вступила в ЛИТО «Царскосельская лира». Гумер Исламович очень хорошо работает с молодыми писателями.

По окончании курсов «Литератор» я собрала и выпустила с помощью Г.И.Каримова сборник «Жизнь длинная», куда вошли произведения моих однокурсников: Марины Бойковой-Гальяни, Татьяны Барандовой, Ирины Малыгиной, Павла Хуршудова.

Михаил Сергеевич был так добр, что дал в тот сборник 2012 года свой фантастический рассказ. Включен он и в этот сборник как завещание доброго, мудрого человека с хорошим чувством юмора. Он оставил в сердцах всех, кто его знал, только нежную благодарность и светлую печаль об его уходе.

Писательский рай должен находиться по ту сторону вечности. Куда же иначе отлетают души таких мудрых, светлых людей как Михаил Сергеевич Ахманов?

Людмила Лапина

Михаил Ахманов

Вояж 16. ДАР АТЛАНТИДЫ

Фантастический рассказ

В ноябре выпал первый снег, а вечером того же дня писатель Ахманов получил мейл от своего задушевного друга, археолога и доцента-египтолога. Послание было зашифровано, написано древнеегипетскими иероглифами, и только одна фраза в заголовке читалась на русском: «Привет с Азорских островов».

«Надо же, — удивился Ахманов, включив программу-дешифратор. — Друг-то на Азорах!» А он думал, что доцент сидит-посиживает на кафедре и читает лекции студентам!

Программа расшифровала письмо. В нем значилось: «Потрясающее открытие! Докопался до Атлантиды! Нужна помощь, срочно прилетай. Номер в отеле заказан».

Прочитав это, Ахманов посовещался с супругой, испросил согласия на отлучку и ответил, разумеется, тоже по-египетски: «Вылетаю». Ответ уложился в два иероглифа — птица с распростертыми крыльями и какая-то закорючка вроде могильного холмика.

На следующий день, в 16.27 по местному времени, самолет с Ахмановым и кучей британских туристов приземлился на острове Тейсейра, у городка Ангра-Ду-Эроишму. Против ожидания, доцент друга не встретил.

Ахманов послонялся в окрестностях аэропорта, потом хмыкнул недовольно, взял такси и поехал в отель «Гранд Лиссабон», единственный в городе. Несмотря на осень, припекало изрядно, и по дороге он любовался цветущими кактусами и смуглыми креолками в бикини.

Поселили его в отдельном бунгало на морском берегу. Ахманов распаковал чемодан, облачился в летнее, заказал коктейль с пальмовым вином и запеченного в бананах осьминога. Потом сел в шезлонг и снова принялся глазеть на креолок. Зрелище того стоило — многие разгуливали по пляжу вовсе без бикини.

Наступил вечер, креолки удалились, и Ахманов заскучал. Потом встревожился — не случилось ли чего с доцентом?.. Вытащил мобильник, хотел было позвонить, но вдруг видит: направляется к нему какой-то негр в панаме и футболке с портретом Че Гевары. Пригляделся Ахманов и понял, что перед ним не негр, а друг-доцент, замаскированный под негра. Идет и тащит большую сумку

Обнялись они, расцеловались, и Ахманов спросил, в чем причина такого маскарада.

— Секут за мной, — объяснил доцент. — Хоть я известный археолог, и есть у меня лицензия на раскопки, а для местных все одно — русская мафия! Вот и секут, следят, чтоб сдал все найденное в раскопе. Азоры, знаешь ли, португальское владение, у португалов с этим строго. Каждый черепок в ведомость заносят и номер дают. И за мной доглядывают, как бы чего не утащил, потому такая секретность.

— Но ведь не доглядели? — предположил Ахманов, покосившись на сумку.

— Не доглядели, — ухмыльнулся доцент. — Самое ценное я из раскопа вынес.

— Золото?

— Нет, — раскрыв сумку, доцент вытащил тяжелый молоток и четыре свертка. — Золота я тоже накопал, всякие колечки да сережки, еще скелетов десяток в захоронениях, амфоры, горшки и храм с мозаикой. Возраст — восемь тысяч лет. Атлантида, как пить дать! Но все сдал без утайки. А вот это… — он принялся разворачивать первый сверток. — Этого отдать не могу. Это в Россию надо вывезти! Тут не просто сенсацией пахнет, а нобелевкой!

Он показал Ахманову грязно-серый камень величиною с ладонь. На камне был выдавлен какой-то отпечаток

— Ракушечник? — спросил Ахманов

— Нет, окаменевшая глина, слежавшаяся за тысячелетия… да Бог с ней, с глиной! Ты на отпечаток взгляни! На что похоже?

На глине был выдавлен кружок диаметром пару сантиметров, с мелкими зубчиками по краю. Ахманов поглядел на него, прижмурив левый глаз, потом прижмурил правый и уверенно сказал:

— Крышка от пивной бутылки. Точно, она!

— А это? — доцент предъявил еще один камушек с отпечатком

— Хмм… на штопор похоже… — произнес Ахманов.

— Теперь сюда погляди. Что скажешь?

Глаза у Ахманова полезли на лоб: в глине был слепок мобильного телефона. Не совсем привычной формы, однако с экранчиком и десятком кнопок. Даже часть цепочки отпечаталась — прибор, должно быть, носили на шее.

— Ты… это… — начал Ахманов, — ты с датировкой не ошибся? Восемь тысяч лет… может, восемь месяцев? Или штучку совсем недавно глиной завалило?

— Обижаешь, — сказал доцент, потом вздохнул. — Нет, я, конечно, понимаю… такое трудно сходу осмыслить… но факт есть факт: все у этих атлантов имелось, и пиво, и штопор, и даже мобильники… словом, технологическая працивилизация, открытие века! И португалам оно не достанется! Только нашей славной державе!

Он схватил молоток и в две секунды превратил глиняные отпечатки в пыль. У Ахманова отвисла челюсть.

— Ты что наделал, изверг? — хрипло выдохнул он. — Где теперь доказательства? Если это и правда древние артефакты?.. Их ведь надо было радиоуглеродным… а пыль без отпечатков что анализировать? Пыль, она и в Африке пыль…

— Сюда погляди. Вот где истинная ценность! — промолвил доцент, вытряхнул что-то из последнего свертка и протянул Ахманову. Это был мобильник — тот самый, чей след остался в окаменевшей глине. Ахманов принял его дрожащими руками. Приборчик из белого пластика и совсем новенький, словно не пролетели над ним восемь тысячелетий, очень тонкий, с крохотным экранчиком и десятью кнопками. Маркировка на них была странная: три первых вроде бы обозначились римскими цифрами I, II и III, остальные — стилизованными рисунками: солнце, еловая шишка, таракан и так далее.

— Раритет нужно вывезти в Россию, — твердо сказал доцент. — Сунь в чехол вместо своего мобильника и улетай. Зуб даю, португалы ничего не заподозрят.

— За этим ты меня и вызвал? — спросил Ахманов.

— Разумеется. Меня-то, будь уверен, обшманают с ног до головы. А ты вроде как турист и со мною никак не связан. Погуляй тут день-другой и возвращайся в Питер. Я прилечу через пару месяцев, когда всю Атлантиду раскопаю.

Попрощавшись, доцент удалился, а Ахманов последовал его инструкциям: два дня гулял по острову, кушал осминогов и пил коктейли, затем рейсом через Лондон отправился на родину. Он был абсолютно спокоен, так как не в первый раз провозил контрабанду, португалы и правда ничего не заподозрили.

Благополучно добравшись домой, он сел к рабочему столу, включил компьютер, вытащил мобильник и, вдохновляясь его видом, стал сочинять новый роман «Последний дар Атлантиды». Так он трудился с месяц, пока однажды в мобильнике не зачирикало.

«Явный сигнал вызова!» — мелькнула мысль у потрясенного Ахматова. И на какую же кнопку давить для ответа? На шишку? Или на ту, что с яблочком? Или на ту, где нарисован таракан?

Но давить не пришлось — над экраном вознесся столбик света, и в нем нарисовалась небритая, опухшая физиономия.

— Ты хто, мужик? — спросил небритый.

— Акх… манов, п-писатель, — заикаясь, произнес Ахманов. Немногое в подлунном мире могло его удивить, водил он знакомства с пришельцами и призраками, с драконами, людоедами и инопланетными тварями, но сейчас он был искренне изумлен. Восемь тысяч лет! Из самой Атлантиды приборчик, а действует! Но с закавыкой — этот небритый и опухший на атланта совсем не походил.

— Писсатель, — протянул он с ударением на первом слоге. — А пишешь че?

Ахманов начал было объяснять, но небритый отмахнулся:

— Мне до лампы, я все одно читать не умею. Вот что, мужик… отойди-ка ты от хроноперда, мы его щас тюлепартнем. Подальше отойди, а то будет тебе кишкодрыц.

Но Ахманов уже очнулся от ступора, пришел в себя и с обычным своим напором молвил:

— Объяснения! Требую объяснений! Не то…

— Че — не то? — оскалился небритый.

Ахманов поднял тяжелую чугунную пепельницу

— Вдарю по хроноперду, и никаких тебе тюлепартней! Ну-ка быстро: имя, место жительства, род занятий! На кого работаешь, харя атлантидная?

— Э, ты полегче! — взволновался небритый. — Не трожь хроноперд! Это машинка тонкая, хитрая!

— Тогда отвечай!

— Вот привязался, писатель, — произнес с недовольным видом собеседник. — Ну че там… Я Колян, со мною Петруха.. из Нью-Тамбова. Мы и не работаем, а только пьем.

— Как в Атлантиде оказались? — продолжил допрос Ахманов, не выпуская из рук пепельницу.

— Как, как… это у вас тут каменный век, а у нас хроноперд, людишки шастают по времени туды-сюды, чтоб, значит, выпить и закусить на природе. Вот и мы с Петрухой хроноперднули к этим андлантам… Пивком да водочкой побаловаться, сувениров набрать, девок пощупать — девки-то у них голышом бегают… Ну, приняли на грудь, и Петька, чмо пьяное, свой хроноперд потерял. На моем только до ваших времен дотянули, погуляли слегка, теперь домой хотим. Не тронь, мужик, нашу машинку!

— Значит, из будущего вы, — оживился Ахманов. — По времени странствуете, к звездам, должно быть, летаете и живете по двести лет…

— Ха, двести! Мы бы и триста прожили, если бы меньше пили!

— А пьете-то что?

— Ну, мужик, ты даешь! Все то же, что завсегда пили в матушке-Расее. У нас в водяре недостатка нет. На этой… как её… Венере леса развели, спирт из деревяшек гонят, а юпитерский метанец идет на колбасу и студень. Закуска, знаешь ли, тоже нужна!

— А что еще интересного у вас случилось? — спросил Ахманов.

Колян призадумался, потом промолвил:

— Китаёзы нас завоевали. То есть вас — в вашем веке случилось, когда презиком был… не помню кто.. такой бородатый, в черной рубахе, речи все толкал, что Россия для русских… Тут китаёзы и нагрянули.

— А дальше что?

— Что, что! Научились пить и сдохли! А кто не сдох, тех мы ассюмлировали. Вот у Петрухи предок был китаёзный, а пьёт он как все. Нормальный мужик!

— Ладно, — сказал Ахманов, помрачнев, — забирай свой хроноперд, и катись к едреней фене. Впрочем, постой. Объясни-ка мне, почему на кнопках цифр нет? Только одна, две и три палочки да всякие шишки и тараканы? Очень мне это удивительно!

— А че тут такого? Мы лишь до трёх считать умеем, а дальше — по картинкам, — ответил Колян. — Отодвинься, писатель. Забираю!

Световой столбик погас, и Ахманов быстро переместился за дверь.

В его кабинете тут же сверкнуло и громыхнуло. Он заглянул в комнату, увидел, что хроноперд исчез и пробормотал с облегчением:

— Тюлепартнули, недоумки… Ну, скатертью дорога!

***

Через несколько дней случилось у писателей-фантастов собрание — обсуждали роман-утопию молодого автора о счастливом будущем. Разошелся творческий народ, воображение заиграло, стали строить планы по освоению Венеры и Марса, добычи ископаемых в астероидном поясе, полетам к звездам, вечной молодости и жизни в двести лет. И много еще о чем фантасты говорили, особенно после застолья, выпив водочки и закусив солеными грибками.

Ахманов слушал мечтания коллег и думал: молодые, зеленые, что с них взять! И тихо радовался, что до этого будущего он не доживет.

Елена ВОРОНЬКО

ПРЕКРАСНЫЙ ПОВОД УДИВИТЬСЯ

Вспоминая Михаила Ахманова

«Читатели-диабетики удивляются, выяснив, что он пишет фантастику; любители фантастики тоже бывают удивлены, разглядев знакомое имя на обложках диабетических книг. Удивляйтесь на здоровье! Будет повод, Ахманов удивит вас еще больше».

Так заканчивается статья, которую Михаил Ахманов написал для своей страницы на сайте «Лаборатория фантастики», датированная первым января 2013 года.

Михаил Сергеевич, в самом деле, не переставал меня удивлять — больше двадцати лет кряду, с самого первого моего с ним знакомства, когда в 1997-м он выступал на своем творческом вечере перед приемом в Союз писателей Санкт-Петербурга. Умный, веселый, с удовольствием занимающийся делом, которое выбрал, умеющий заразить своим энтузиазмом слушателей… и читателей. Как филолог по образованию, я убеждена: именно таковы лучшие из физиков.

Он был удивительно доброжелателен к людям. Не припомню ни единого сказанного им в сердцах крепкого слова в адрес кого-нибудь или чего-либо, хотя поводов в нашей непростой действительности было достаточно. Самую ядовитую мысль Михаил Сергеевич умел облечь в дипломатически сдержанные слова, исполненные скорее академической иронии, чем яда.

А уж если он рассказывал что-нибудь занимательное — о фильмах ли, книгах, о творческом пути известного писателя, да хоть о сахарном диабете, которым и сам, увы, был болен, — заслушаешься. С юмором, легко, непринужденно, мгновенно вспоминая фамилии, даты и факты, а ты диву даешься: откуда он все это знает? И как все держит в голове?! Непостижимо.

Он поражал меня своей целеустремленностью и невероятной работоспособностью. Пока я вразвалочку и не спеша творю одну повесть, Михаил Сергеевич успел и повесть, и роман, и перевод, и еще пяток разных дел. Казалось: он вообще не устает от работы, а бесконечно летит на крыльях вдохновения к той искренней радости, которую ему доставляет процесс творчества.

Еще он был до изумления разносторонним автором. Научные, научно-художественные и научно-популярные книги и статьи, переводы с английского, фантастика космическая, приключенческая, историческая… А однажды Михаил Сергеевич затеял написать иронический детектив. У него и это получилось! Не захочешь, а позавидуешь.

Чему еще я удивлялась… Книге «Литературный талант» с подзаголовком «Как написать бестселлер», который сам Михаил Сергеевич не одобрял и не раз подчеркивал, что он (подзаголовок) был навязан ему издательством. Как истинный ученый-технарь, Михаил Ахманов разложил «по полочкам» вроде бы неразложимое, а как писатель — занимательно и подробно рассказал о ремесле и мастерстве литератора. Руководствуясь его книгой, бестселлера, пожалуй, не создашь, но развивать писательский дар, если он имеется, «Литературный талант» помогает.

Поразительным было спокойное мужество, с которым Михаил Сергеевич встречал удары судьбы — внезапную болезнь и смерть жены, собственные новые диагнозы и неутешительные прогнозы врачей. Он приводил в порядок дела, готовил себе смену на литературных курсах, где преподавал, сам до последнего читал лекции.

Словом, удивительный был человек. И вспоминать его — замечательный повод удивляться снова и снова.

Марина БОЙКОВА-ГАЛЬЯНИ

Мишка

Рассказ

Лето, когда ему стукнуло шестнадцать, выдалось наискучнейшим. Шел второй послевоенный год, мальчишки рано взрослели умом и характером. Пережив слишком суровое детство, они научились смотреть на мир глазами зрелых людей. Иначе говоря, Мишке не довелось бегать в «коротких штанишках», а парусиновые летние брюки, купленные на вырост, держались исключительно благодаря ремню, туго стягивающему худые бедра. И то — как мать не старалась откормить единственное дитя, последствия блокадного рахита выпирали со всей очевидностью колкими ключицами, а ткань в мгновение истончалась на острых, как бритва коленках. Что, впрочем, не мешало Мишке ощущать себя мужчиной.

Единственное, чего он боялся — показаться теперешнему корешу Веньке эдаким маменькиным сынком. Отец Веньки, если таковой имелся, геройски погиб на фронте, и этот факт откликался в душе Михаила ревнивым уколом: по неясной причине он испытывал вину за своего отца, получившего бронь. Отец был химиком и в начале войны принимал не последнее участие в разработке секретной краски, спасшей немало домов с деревянными перекрытиями от полного сожжения. Теперь он работал над проблемами тяжелой воды.

Да, пришлось хлебнуть горя в блокаду, но сидеть в мышеловке и бить фрицев на фронте две больших разницы, как говаривала бывшая соседка по коммунальной квартире, Маргарита Соломоновна, нисколько не похудевшая, на «блокадных пайках», а даже, наоборот.

Однажды Мишина мама попросила:

— Маргарита Соломоновна, не выбрасывайте картофельные очистки, я их смелю, и будет питательная каша для сыночка.

— И с чего вы взяли, Мария Тарасовна, что мы картошку варим ночами? Стыдно должно быть!

А вскоре пришел солдат с винтовкой, и пристрелил Абрама Моисеевича, ее мужа, без суда и следствия за мародерство прямо на глазах голодного Мишки. Оказалось, добрейшей души Абрам Моисеевич, который ведал снабжением бойцов ленинградского фронта, страждущим семьям от мужей и отцов посылочки переправлял с фронта. Бойцы родным в блокадный город пять картошек отправляют, а он себе три штучечки в кастрюльку, те — кусочек сальца, а он себе добрых две трети ножичком — чик! — такие вот большие разницы.

Читатель может не понять, к чему я клоню, говоря о таких мерзопакостных вещах, только парнишке они тоже казались отвратительными. То ли дело фронт: все предельно — тут свои, там — враги.

Мишка цыкнул слюной сквозь передние зубы, как делает Венька: скоро он там?

— Ну, наконец!

Венька, в кепаре козырьком на ухо, подошел и тоже цыкнул:

— Гля, чо надыбал! — оттянул пальцем нагрудный карман черной вельветовой куртки, и Мишка узрел четыре папироски-гвоздика, — айда, брат, курнем настоящих!

Мишка присвистнул, и оглянулся:

— Куда? Не дай Бог, папаше доложат.

— Не дрейфь. Давай в Прудковский! Сядем на газоне в сторонке: мы видим всех, нас — никто.

Идея Мишке понравилась, и вскоре они затягивались папиросами, с наслаждением пуская клубы дыма. Венька растянулся на траве, надвинув козырек на нос — настоящий мужичок, только совсем молоденький:

— Знаешь, особый смак в затяжке после обеда.

— После ужина тоже неплохо закурить, согласись. Я обожаю.

— Мда-а! — Венька помолчал, — знаешь, мамка не ведает, что курю, зачем огорчать женщину, тем более мать.

— А если бы жена?

— Чего? Дурак ты, какая жена?

— Когда-нибудь женишься?

— Пожалуй. Да, ладно, отвяжись, — Венька рассмеялся, — женилка не выросла, а туда же. Выпить хочешь? Знаешь, как здорово: выпил и затянулся. Мужчины при этом глаза закрывают, такое наслаждение. Я иногда у матери винца отолью стаканчик и балдею.

— А мать?

— Она не замечает, полторы смены пашет, придет, сядет ужинать, глотнет с устатку каплю, и голова разве в тарелку не падает. — Помолчал. — Жалко ее, вырасту, не позволю работать. За двоих буду вкалывать, смотри, какие плечи. — Постучал кулаками по своим плечам. — Айда ко мне, покейфуем, мамка в ночную. — Присел. — А вот и гости! Здорово, медвежатники!

Мишка оглянулся: сзади выросли две фигуры — Панкрат и Гусь, получивший говорящую кличку за огромные красные руки. Ходили слухи, что ребята подворовывают.

— Неплохо живете, салаги! Дай затянуться.

— Свои кури, Панкрат, — Веня деловито протянул хабарик. Тот выпустил дым колечками и передал Гусю, — мать дома?

— В ночь, — нехотя сказал Венька, — а что тебе до нее?

— Женюсь, — загоготал парень, — батькой твоим буду, слыхал? Ладно, не боись. Махра, махорочка, э-эх, фронтовая! Бутылка есть, а выпить негде, сечешь, Склифосовский? Предоставишь площадь?

— Отчего ж, как раз ко мне собирались, — Венька кивнул на Мишу, — с дружком-приятелем.

— Сынок, тебя Максимкой кличут?

— Михаилом, — Мишка нахмурился.

— Мишка, Мишка, где твоя сберкнижка, полная червонцев и рублей, ладно, Михась, не топырься, дай пять. — Миша нехотя протянул парню руку и встал.

— Минька, просыпайся, скоро мать придет! — Венька тряс его за плечо. Мишка открыл глаза:

— Что ты здесь делаешь?

— Я? Я у себя дома. Скоро мать придет, утро.

— Утро? Как?

— Девятый час. Тебя предки чай с собаками ищут.

Мишка потряс головой:

— Во рту, будто конница проскакала. А где ребята? Гусь и Панкрат.

— Совсем ничего не помнишь?

— Помню, пили водку, а затем…, — Мишка пожал плечами.

— Ребята обещали денег, надо где-то посторожить.

— Ладно, я домой.

Мать всплеснула руками:

— Явился, горе мое! Мы с отцом собрались в милицию заявить, да хорошо сосед Петр Митрофанович видел тебя с Венькой в компании далеко не лучших парней района. Он сообразил, что вы не просто так у Венькиного подъезда трётесь. Отец шуганул парней из квартиры Веньки, но ты уже крепко спал, и он не стал будить.

— Ой! — Сказал Мишка, — теперь папка убьет меня.

— Убить не убьет, но разговор, верно, будет, и чувствую не слишком приятный. Мал сынок водкой баловаться. Садись чай пить.

— Не, посплю чуток.

Мишка прошел в свою комнату и завалился на кровать. Задремал, но вдруг встрепенулся: что-то будет. Отец, ясно, не погладит по головке за водку. А ребята узнают, точно засмеют, скажут маменькин сыночек Мишка. Позор! Лучше порка, чем беседа отца с Гусем и Панкратом.

Отец пришел со службы раньше, чем обычно, сел ужинать. Мишка примостился рядом, не поднимая от тарелки глаз.

— Котлеты объеденье! А, сын? Вкусно? — Мишка что-то пробурчал в ответ. — Похоже у сыночка аппетит не тот, а, мать? Если у человека нет аппетита, значит, совесть не чиста. Что скажешь?

— Чего говорить, сам знаешь, провинился, — Мишка уставился в тарелку, — больше не буду.

— Подробнее. Что не будешь?

— Пить водку с большими парнями.

— А с кем будешь?

— Ни с кем…

— Трофим, ты рано, — вмешалась мама, — праздник какой?

— Решаем судьбу единственного сына. У Валентина есть неплохая идейка, обещал придти на чай с вареньем. А вот и звонок! Открывай, мать!

Дядя Валя жил на первом этаже. Работал дворником и всех знал. Раньше дворники всех знали и даже порой глядели за детишками, гуляющими без присмотра во дворах. Мелюзга наперебой работала мётлами летом, лопатами зимой, помогая расчищать двор. Никто не считал это зазорным. А однажды дядя Валя вывел во двор велосипед «Орленок», оседлал сию машину, крутанул педали и ф-р-р-р, мотор затарахтел, дворник поехал по двору, оставляя за собой клубы дыма и запах бензина. Ребятишки следом с криками: «Ура! Ура! Едет!»

Потом дядя Валя дал всем прокатиться на чудо технике. Вот такой был дворник у них.

Сегодня дядя Валя был одет в костюм, и Мишка поначалу даже не узнал его.

— Зачем церемонии? — Сказал отец, — не ахти, какие гости.

— Ну, не скажите, Трофим Семенович, вы человек известный, научный, так сказать, а я из простого народа, но понимаю и уважаю отечественную мысль. И тоже с почтением прикасаюсь к техническим новинкам. Ах, как сынок ваш вырос! Давно ли вот такухоньким дитем лопаткой сугроб ковырял. Чудо ребятенок был!

— Не был я такухоньким! Война окончилась, мне пятнадцатый шел.

— И ладно, не в этом чай дело. Ты, сынок, не дуйся. Скажи, хотел бы на белом пароходе свет объехать?

— Кто ж не хочет? — Фыркнул Мишка. — Да разве берут в матросы без паспорта?

— А хочешь в училище морское на кока судового? Повара то есть. Уважаемая должность, скажу, во все времена. Даже капитан и тот ближе к кухне старается курс держать. Ведь испорть продукт, суп пересоли или кашу подожги, что будет с настроением пароходного состава? И заболеть можно от плохой еды. Так-то. У меня в училище зять дерзает. Каково?

— Здорово! А возьмут?

— Сейчас набор, поди, узнай какие документы собрать, и вперед!

— А Веньку можно?

— Конечно. Не ровен час, в плохую компашку попадет беспризорная душа, а тама-ка и до тюрьмы рукой подать. Некому за парнем глядеть, то ли дело у тебя, сынок, и мамаша при доме, а папа очень уважаемая, даже знаменитая личность.

Мишка покраснел и уставился в пол: не знает дядька, с кем он вчера водку хлестал, а то не говорил бы таких слов. Заерзал на стуле, не терпится бежать к товарищу и выложить замечательную идею. Венька, небось, и помыслить о морях-океанах не смеет.

— Валентин э-э, садитесь пить чай. Варенье сама делала, правда ягоды с рынка. Извините, отчества не знаю.

— Самое, что ни на есть простое: Иванович.

— Мам, я пойду?

— Невтерпёж?

— Да, хочу Веньке рассказать!

Отец кивнул, и Мишка сорвался с места.

Венька скользнул на лестницу, бесшумно закрыв дверь за собой.

— Спит мать?

— Ну. Айда во двор! Прошла голова?

— Давно. Есть дело. — Они присели на лавочку возле подъезда. Мишка, торопясь, рассказал о разговоре с дядей Валентином. Венька слушал внимательно, даже рот открыл. Когда Мишка замолчал, ожидая реакции, воскликнул:

— Вот это да! Точно, говоришь? А где училище находится, спросил?

— Нет. Бежим ко мне, Валентин чай пьет.

— Ну, друзья, чего не знаю, того не знаю. — Валентин Иванович развел руками, — да вот же справочники есть всякие, там все-все написано, когда прием, на кого учат.

— Точно, в библиотеке можно посмотреть. Бежим, пока не поздно!

Справочник нашелся быстро.

Занятия начались в сентябре. Мишка открыл в себе тягу к кухне, и дома с удовольствием импровизировал, приводя мать в священный трепет. Вскоре испек первый пирог и торжественно водрузил сие творение на стол, в ожидание суда близких. Похвалам не было предела, и Мишка гордо заявил:

— У меня по муке одни пятерки! Во! Отец, представляешь, что это значит, пятерки по муке?

— Моряков будешь пирогами баловать?

— Эх, папка! А хлеб? В плавании мука первое дело, без нее и кока нет.

— А! Понятно. Что ж, не скрою, видел я сына ученым, но всякому свое. Богу — богово, кесарю — кесарево, а пекарю — пекарево.

— А по мне, ничего важнее хлеба нет, — вмешалась мать. — И я знатного хлебороба или отличного повара славила бы, как артиста. Знаешь такое: хлеба и зрелищ? То-то. Но хлеб всегда на первом месте.

— Убедила! — Отец засмеялся. — Молодец, сын, горжусь. А торт можешь испечь?

— Торты еще не проходили, а творожную запеканку сделаю, пальчики оближешь.

— Вот и сделай, Позовем Валентина в воскресенье, отблагодаришь.

Мишка замялся:

— Неудобно…

— Неудобно спасибо не сказать. Человеку приятно, когда добрые дела помнят.

— Ладно.

Первый курс пролетел незаметно, Мишка и Веня перешли с пятерками. Летом оба устроились поварятами в сезонные кафешки, и уже в июле получили первые заработанные деньги. Венька гордо отнес «до копеечки» матери, и доложил товарищу, что та от радости плакала. Мишка купил маме подарок: золотое колечко с бирюзой:

— Деньги уйдут по мелочам, а ценное украшение останется.

И вот они на втором курсе, а там паспорт получат и ту-ту на белом пароходе мимо стран заморских в дальние дали.

Перед ноябрьскими праздниками велели ребятам торт испечь. Ах, какие торты печет Мишка! Мама не нахвалится. И подруги ее завидуют. Мишка не ходит по земле, а летает: еще бы, к великому празднику торт испечь доверили. Сидит Мишка за обеденным столом, а вид отсутствующий, мама нет-нет к горячему лбу сына руку приложит — не заболел ли? — а отец глянет, головой покачает — уж, не влюбился ли сын? Думает Мишка о торте, глаз ночами не сомкнет. Однажды увидел во сне сказочное сооружение, наверху фигура вождя мирового пролетариата, вскочил, как подстегнутый, карандаш в руку и скорее рисовать сие великолепие, торопится, только не забыть. Не упустил даже лысинку в обрамлении серых волос, чуть подумал и знаменитой кепочкой прикрыл. Закончил, отодвинул от глаз на расстояние вытянутой руки, оценил: красота! Такая красота, сердце пляшет, ликует: а Владимир Ильич как живой. Сделал произведение искусства, обязательно на выставку достижений пошлют. Ай да Мишка!

Печет торт, бисквит на бисквит, и кремовая прослойка между ними не забыта, но это ерунда, главное впереди. Взбивает Мишка крем, у него спланировано как придать крему любой цвет. Любовно ваяет фигуру Ленина, костюм, жилет, бородка, и венец — мудрая лысинка, говорящая о Великой заботе вождя трудового народа. Решил кепку отменить, чтобы не закрывала высокого лба, да и в кепке вождь проще смотрится. Два дня не ел толком, наконец, вышел в столовую с лицом победителя, грудь вперед:

— Мама, умираю с голоду, дай покушать!

Набил брюхо, и скорее к работе, осталось всего ничего — коробку соорудить. Сам склеил, упаковал торт, и перевязал красной лентой: всё!

Преподаватель открыл коробку и обмер. Пауза воцарилась в безлюдном классе. Парнишка гордо вскинул голову, ожидая восторга учителя. Тот лязгнул зубами и выдохнул, хватаясь за грудь:

— Так-так-так, это что ж такое? Как прикажете понимать: вождя мирового пролетариата есть будут? Знаете, на что смахивает? Чем дело пахнет? Вредительством. Да, да, вредительством. Хорошо, никто не видит этого безобразия, и я, чтобы не видел. Забирайте и вон из училища! По муке вам три! И забудьте мечтать о дальних плаваниях!

Выбежал Мишка на улицу с тортом в руках, едва рыданья сдерживает, и к Веньке. Тот увидел товарища, всполошился, домой за руку втащил:

— Мама на работе! говори!

Говорит Мишка, губы синие, трясутся, будто у покойника:

— Венька, скажи, я враг народа?

— Какой враг? Ты же не нарочно. Покажи торт! Знаешь, вождя съедим, а кремом наискось «С праздником Октября» и скажем, так и было.

— Да-а? Только учителя не обманешь.

Достал Венька маленькую водки, граненые стопки, капнул понемногу:

— Давай для успокоения, мать говорит, первое дело.

Выпил Мишка, закусил кремовой головой, а Венька откусил вождя по пояс:

— Вкуснота необыкновенная, дурак Влад Яр. Ты, Мишка, лучший кондитер в мире!

— Да-а-а. С тройкой по муке. — Слезы вновь хлынули из глаз кулинара.

— Ничего, Михась, хочешь, и я заберу документы. Не хочу, мол, без друга за границу!

— Что ты, Веня? Учись, дружище, а я найду свое дело. Веришь? — Глаза Мишки высохли мгновенно и блеснули новым огнем, — Запишусь в драмкружок или танцкласс. Танцором свет объеду, ноги длиннющие. Гости в доме — я первый кавалер: танго, не хотите ли, вальс предпочитаете? С удовольствием. А что? Будешь еще торт?

— Наелся.

Мишка сгреб сооружение, принесшее столько горя, обратно в коробку, и, пряча от друга слезы, вынес на помойку.

ПРИВОРОТ

Рассказ

Наконец, любимая подруга возвращается!

― Вадим! Афродитка едет! Я счастлива, счастлива, увижу, обниму!

― Ой, ой, радости полные штаны! Когда это вы дружили? В школе? А потом уехала, лишь изредка писульки слала, тоже мне, подруга.

Я махнула рукой: никто не испортит радость от встречи. Даже муж.

Вадим выдернул волосок из ноздри и отошёл от зеркала. Пахнуло дорогим одеколоном.

― Опять намылился? А кусты подрезать?

― Успею.

Курортный городок просыпался от зимней спячки. С каждым днём отдыхающих прибывало. Наши мужчины словно с цепи сорвались. Непритязательные дамы с удовольствием крутили летние романы с местными. Муж в остальные сезоны мог быть образцом для подражания: идеальный супруг и потрясающий отец наших двух сыновей. Но с наступлением лета в примерного семьянина вселялся бес-искуситель.

― Смотри, кобелина, заразу притащишь, убью!

― Сказал, с этим покончено раз и навсегда! ― и, отведя лживые зенки, выскользнул из дому.

Я пригорюнилась. То, что любила до замужества, после возненавидела: лето, с наполненными пляжами, полуголыми туристами, оживленной торговлей на местных рынках и вечной уборкой за отдыхающими. Два года назад муж построил «муравейник» вместо щитового домика на четыре семьи, резко увеличив прибыль от сдачи в аренду и окончательно закабалив меня. Захлопнулась дверь в большой мир.

Я завидовала Афродите. Глупые девчонки после выпускного вечера замуж повыскакивали и детей нарожали, мол, что ещё делать при налаженном родительском деле, городок-то курортный. Учеба? Смешно, кому оно надо, годы корпеть, а потом на учительские или инженерные слёзо-гроши перебиваться.

Афродита и тогда была красавицей, безумно влюблённой в крутого парня, Стаса, сводившего девчонок с ума песнями под гитару и картинной игрой мускулов. Его накачанные ягодицы вызывали восторг у приезжих кокеток, и, едва ему минуло двенадцать, парнишка простился с девственностью, о чем гордо сообщил одноклассникам.

Мы перешли в десятый, когда отец Афродиты, грек Панайотис, ушёл далеко в море и не вернулся. Через полгода его признали мёртвым, хотя тело не нашли. Мы все жалели Афродиту, а она большие печальные глаза останавливала на Стасе. Парень плотоядно оглядывал стройную фигурку девушки и выжидал.

Однажды вечером, по обыкновению, мы гуляли в парке местного санатория, сплетничая о летних романах одноклассниц.

― Знаешь, Марго, ― вдруг сказала Афродита, сильно раскачавшись на качелях, ― я решила признаться Стасу.

― Стас, нехороший парень. Одно на уме.

― Уверена, Стас влюблён. Как смотрит на меня! Вздыхает, смущается. Веришь, такой донжуан, а боится подойти. Ромео, мой Ромео!

― И ты вышла бы за Стаса замуж?

― Любимый! За ним в огонь и воду! Глаза закрываю, его губы целуют меня по всему телу, руки сжимают в объятиях. Я хочу его.

― А если соблазнит и бросит?

― Маргит (так звала меня только Афродита), берег моря рядом, а там где-то в пучинах, нашёл пристанище папа.

― Не ходи к Стасу, пусть трахает приезжих баб.

― Маргарита батьковна, не будь грубой: девушке, без пяти минут с аттестатом, не идёт. Сама по кому сохнешь?

― Гуляю с одним тут, но всё так несерьёзно. Экзамены через месяц, какие романы?

― В том-то и дело. Уедет мой Стас поступать в институт, и прощай!

― Какой институт? Папаша от плиты не отпустит.

Наш городок славится уютными кафе и отменными кулинарами. Отец Стаса был победителем конкурсов, даже по телевизору показывали. Занял почетное третье место в Париже, четвёртое в Риме. А Стасик с малых лет крутился на кухне.

― А кулинарный?

― Где артистов-юмористов готовят? ― я рассмеялась, ― никуда не денется твой Стасик-таракасик.

За день до выпускного вся школа узнала, что Стас «послал подальше эту богиньку, чтобы слетела со своей горы».

― Я не тот парень, что бегает в общем стаде ухажёров. Эта дура чуть ко мне в штаны не лезла, чтобы трахнул, а я ― от ворот поворот. Мне целки-неумехи неинтересны. У меня этого товара…

Я хотела утешить подружку, но Агата Юрьевна (её мать) не пустила в дом. На выпускной вечер Афродита не пришла. Забрала аттестат и на другой день покинула город, не простившись даже со мной, лучшей подругой.

Через год я получила первое письмо, в котором Афродита хвасталась, что стала моделью, хорошо зарабатывает и везде путешествует с показами. В ответ я написала, что вышла замуж и жду ребёнка.

Через два года Агата Юрьевна уехала к дочери, и мы думали, навсегда. Лицо и фигура Афродиты часто мелькали на обложках модных журналов, и в то время, как мы старели и толстели, обрастая детьми и жировыми складками, подруга хорошела и хорошела.

Не знаю, о чём думал Стас возле своей жаровни, жалел, может быть. Когда герой несостоявшегося романа с Афродитой стал похож на хряка, а его буйная шевелюра покрылась плешью, Стас повёл под венец первую уродину городка.

― Её внешность отражает его сущность, ― сказала я, ― родственные души.

Афродиты не было дома семнадцать лет. По большому счёту, дома у неё и нет, зачем возвращаться? Можно навестить могилу отца, но могилы тоже нет. Зачем?

Я сидела, пытаясь это понять. Мир, в котором живу, ограничен «муравейником». Я бы ни за что не вернулась обратно. Часы показывали ровно пять: Афродита в аэропорту ловит машину. Красивая современная женщина. Шофер, конечно, узнал модель и вспотел. Вот они садятся в машину, мотор. А, кстати, мать выглядит моложе дочери.

Поперхнувшись слюной, дёрнулась, и мои сто двадцать килограмм чуть не плюхнулись со стула на пол.

― Стыдоба! Свиноматка в сарафане. Одна отрада, деньги посчитать. Через год старший школу закончит, и гнать в шею. Мир повидать, себя показать. Деньжат хватит! Блин, Афродита уже на подступах, а я собиралась встретить в аэропорту, и заснула. Ладно, хоть номер в отеле заказала.

Посмотрелась в зеркало: одутловатое лицо, маленькие серые глазки блестят в лоснящихся щеках. Эх! А была симпатяшкой-пончиком. На что Вадик и повелся. Я не была худой, и не страдала по тонкой талии, но теперь, что вдоль, что поперёк. Собраться дело пятнадцати минут, ведь после рождения детей я напрочь забыла о косметике. Муж никуда не денется: аренда моей недвижимости приносит больше денег в семейную копилку, чем его рюмочная. В отличие от своего папаши, Вадим оказался никудышным поваром, но закусочные бутерброды талантов не требуют.