Бесплатный фрагмент - Жития Грешка и Гармонии

«… Короткой я задумывал поэму,

И сам не знал, куда я забреду.

Хотелось мне представить эту тему

Цензуры благосклонному суду,

Польстить владык дряхлеющих амбиции, —

Но я, увы, рожден для оппозиции!»

Дж. Байрон «Дон-Жуан»

О таинственных первопричинах,

побудивших автора взяться за решение

сего поэтического ребуса.

Мне разговор начать не трудно,

И не боюсь, что не поймут,

Писать я буду беспробудно,

А там — корректоры уймут.

Зачем я взялся за поэму?

Кому он нужен — долгий труд?

Отвечу. Знаете экзему —

Болезнь такую? Страшный зуд

Меня преследует порою.

Таблетки пить? Совсем беда —

Слабеешь духом, головою

И пребываешь иногда

В прострации нечеловечьей,

Живешь бездумно и беспечно.

И я решил заняться делом.

Осталось выбрать (ерунда!):

Отдаться спорту ошалело —

Опасно, поздние года;

Артистом стать в большом кино —

Поклонницы б надоедали;

И я тогда (ну не смешно?)

Решил спокойно, без печали

В уединеньи пребывать

И развлекать себя собою,

И в размышленьях убивать

Своею собственной рукою

Ту, что печальна и забвенна…

Да — жизнь! Вы правы несомненно.

«Как жизнь?! — воскликнет мой читатель

— Кино», «таблетки», «спорт», «экзема»…

Больной, несчастненький писатель,

Какая может быть проблема

Во всем бредовом этом хламе?

Идея? Тоже никакой.

За всеми вашими словами

Я вижу только бред смурной…»

Но стоп! Довольно мой читатель,

Все твои мысли наперед

Я знаю. К месту ли, не кстати ль —

Река ожила, прорван лед! —

Гремит, и пенится, и плещет,

И обнажается зловеще.

Когда-то, слышал, воспевали

Героев старые слепцы.

Герои были. Люди знали

Все их начала и концы.

Теперь же время озверело:

Год пролетает, словно миг,

Нам до героев что за дело?

Мир к частым подвигам привык.

У нас дела, у нас заботы,

Спешим мы с самого утра

Умыться, в транспорт, на работы,

А там — и ужинать пора.

А впрочем, я не прав, наверно.

Жить на земле не так уж скверно.

Но, о героях! Мы их помним,

В сердцах их подвиги храним,

Всё как положено, достойным

Мы ставим памятники. Им

На мир глазеть совсем не просто:

Дожди и снег пытают их,

Пылятся лики на помостах

В лучах дневных, в лучах ночных…

Вот Пушкин. Мрамор. Бюстик скромный.

Осенний скверик. Тишина.

У бюста пёс скулит бездомный.

Из-за горы торчит луна.

В кустах здесь ветхая скамья.

Пиита созерцаю — я.

А почему бы ни сидеть

Вдали от праздности и шума,

На бюстик крохотный смотреть?

Ишь, на челе какая дума!

Да и вообще — имею право!

Сюда пришел я отдохнуть.

Вот улыбнусь ЕМУ слащаво!..

И все же лучше улизнуть.

Не встать! Как банный… привязался!

Ну я сейчас ЕМУ скажу!

— Вы думаете — испугался?

Надеетесь, что я дрожу?

Произвели Вы впечатленье,

Но я не верю в привиденья!

Вздохнул. Прошел. Садится рядом.

«Какой здесь воздух, боже мой!

Поговорить нам, право, надо,

Мой поэтический герой…»

— Зачем меня Вы так назвали?

Я плоть — реальный человек!

А Вы же — Пушкин! «Угадали.

Я посетил ваш старый век».

— А почему? Он усмехнулся:

«Сегодня я от Сатаны.

Ваш мир на бюстиках свихнулся.

Эх вы, российские сыны!»

И неожиданно добавил:

«Ты б взял, кого-нибудь прославил».

— Шутить изволишь, дядя-призрак!

Меня болезнь свела с ума.

Судьба же — дура и капризна —

Сегодня свет, а завтра — тьма…

«И ты туда же! Сколько можно?

Вам лишь о смерти бы твердить.

Но, милый мой, не все так сложно,

Как ты придумал, может быть…

Не будем трогать старый спор,

Я подсказал тебе проблему,

Продолжим этот разговор,

Когда ты сядешь за поэму…»

Сказав, исчез, как не бывало.

Я, пораженный, встал устало.

Пришел домой (тогда я с другом

Лачугу жалкую снимал),

В кровати, мучимый недугом,

Семь дней тяжелых пролежал.

Как беспощадно ум терзали

Дурные мысли, сновиденья!

Я жалко вскрикивал: «Едва ли,

Чтоб Пушкин, словно привиденье,

В тот вечер был в пустынном сквере!

Я бредил! Я вообразил!»

Но не был твердо я уверен,

Что Пушкин бредом только был.

И стал я думать о героях,

О времени и о застоях.

…Невероятно! Но героя

Я встретил вскоре. Вот и все.

Не стало больше мне покоя —

Поэма! Черт возьми ее!

Теперь, куда ты не взгляни, —

Наброски, виды, планы, схемы…

Но если впрягся, то тяни

До окончания поэмы.

Так и живу: с моим героем,

Мечтаю только об одном —

Предстать пред вещим Аналоем

С завязкой, с фабулой, с концом,

Чтобы судили и рядили,

Чтобы героя оценили.

Какое имя дать герою?

Евгений?.. пошло и старо.

Писать онегинской строфою?

Сноровки нет — же, не Евгений.

Тот всеми чтим давным-давно,

И гениален без сомнений,

И надоел мне, как вино,

Пока его читал я лежа…

Прочтя Татьянино письмо,

Мой друг, беспечный бес Серёжа,

Сказал сурово: «Фу, дерьмо!

Ты зря взял книгу, кореш мой.

Бросай, дворяне ведь. Долой!»

Я усмехнулся: — Что же мне ты

Начнешь советовать читать?

«Как что?! Шекспировы сонеты.

Им никогда не умирать!»

Серёжа — он добрейший парень,

Умен, таких я не встречал,

Не в меру прям, но в меру странен,

Всем лезет в душу, как нахал.

Он не герой, не знал героя,

Покинул он меня, наш край,

Не принял «горького застоя»,

Сбежал на родину — в свой рай,

И там устроился привольно…

Но все о нем! Теперь пристойно

Начну о деле говорить.

Пора! Друзья мои, на сцену!

Не буду больше воду лить

И набивать поэме цену.

Постскриптум: Я забыл сказать

О языке и о структуре.

Стараюсь просто я писать,

По ходу мыслей, по натуре…

И буду делать отступленья

(Непосвященным пропускать),

Ловя чудесные мгновенья,

Открытий скромных благодать.

За эти слабости простите.

Читайте. Впрочем, как хотите.

К Н И Г А П Е Р В А Я

«Когда осилила тревога,

И он в тоске обезумел,

Он разучился славить Бога

И песни грешные запел…»

А. Блок.

Как все родился Спорин Сашка:

Без осознания, слепой,

Кричал, как все он, громко, тяжко,

Провозглашая: «Я — Живой!».

Ребенку имя мать дала,

Супруг согласен был, но бабка

(Старушка нервная была)

Звала любимца-внука Славкой,

Возненавидела невестку,

Мечтала, верно, о другой,

И видел Бог, забрал в отместку

Ее за это в мир иной.

Ну а последствия остались —

Все чаще Спорины ругались.

Семья. Ужасная здесь сложность!

Без вдохновенья не поймешь.

Нужны здесь точность, осторожность,

Иначе корни пустит ложь.

Что за причина браки губит?

«Несовместимость» — нам твердят,

Но их, влюбленных, Бог рассудит,

Интим не будем ковырять.

Пускай живут: раздельно, вместе,

В раздорах, в хлопотах, в мольбах,

Пускай разводятся; и если

Их понесут в тиши в гробах,

Я буду плакать вместе с вами

Большими горькими слезами.

Печаль давно мой мозг туманит.

Какая вялость в каждом дне!

Искал я истину в стакане,

Но много примесей в вине.

…Причуда времени, наш Спорин,

Рос без отца. Прекрасно жил!

Не знал он долго зла и горя,

И страстно мать свою любил.

Мать Сашки — доктор, весь поселок

Ценил ее за добрый нрав,

Хоть взгляд ее был прям и колок;

Порой, домой придя, устав,

Она на Сашке боль срывала,

Когда «отца в нем замечала».

Отец у Сашки «странный был»

— Мать эту фразу обронила.

Он Анну Павловну любил,

Она, наверное, любила

Его по-своему… Горда!

От алиментов отказалась,

Он улыбнулся ей тогда:

«Подумаешь, какая жалость…»

И Спорин-старший вновь женат,

А Сашка с матерью уехал,

И переезду был он рад,

— Познанью пылкому утеха:

Во смене дел и впечатлений

Живешь без скуки и без лени.

Его сознание тогда

Не знало многого; все ярче

Горела Сашкина звезда

Непредсказуемой удачей…

Мальчишкой бойким Сашка был.

Он игр бессчетных заводила,

Всегда подвижен, бодр и мил,

Он не смотрел на мир уныло.

Неповторимая пора!

Веселье, смех и увлеченья,

Открытья, тайны — кутерьма!

Мы в детстве все, без исключенья,

Прекрасны пылом молодым,

Для взрослых милым и смешным.

В поселке каждый уголок

Знаком пронырливому Сашке,

И было место, где он мог

Порассуждать о дне вчерашнем,

В тиши привольно помечтать

О том, кем будет, что сумеет,

В альбом мечту нарисовать,

Над каждой черточкой потея;

Немного времени пройдет —

В большой альбом гнездятся споро

Луна и солнце, звездолет

И точка малая, к которой

Летит отважный экипаж,

Преграды брать «на абордаж!..»

А где же наш герой мечтает?

…Пылило лето. День за днем

Весь род мальчишеский гоняет

Избитый мяч. С большим трудом

Тогда в игре им гол забили.

Герой стоял на воротах.

Его за проигрыш винили,

И даже драться лез Ковях,

С которым жил он по соседству,

За школьной партою сидел,

И о девчонках (к их кокетству)

Одно с ним мнение имел:

Воображалы все они,

Хоть так, хоть эдак поверни.

На друга страшно негодуя,

Забрел мальчишка в старый лес

И злился: «Ну, им покажу я!»,

И незаметно мир чудес

Его завлек в такие дали,

О коих Пушкин не мечтал.

Вот, например: его украли

(А он не плакал, не кричал)

На свой корабль летучий люди

О трех гигантских головах;

Отныне Сашка с ними будет

Ходить в морях, и в небесах

С бесстрашной удалью носиться.

Ковях, как глянет, — удивится:

«Он стал волшебным и большим!»

От зависти позеленеет!

Никто не будет драться с ним,

Никто обидеть не посмеет!

Ах, как же будет им досадно,

Что Сашку Спорина они

Винили глупо, беспощадно!..

«Мы виноваты! Извини!» —

Воскликнут все без исключенья,

И будут Сашку уважать,

Просить пощады и прощенья,

И рады будут с ним играть, и…

Но закончим эти грезы,

Уже давно засохли слезы

У фантазера на щеках.

Он, осмотревшись, ужаснулся:

Журчал ручей в густых кустах.

Кругом деревья. Мох тянулся,

Как паутина, по ветвям,

Зеленовато-ядовитый,

Он расстилался по камням;

И гул, тревожный и сердитый,

Висел в вечерней тишине.

Унылым холодом пахнуло,

И меж деревьев в вышине

Крыло огромное мелькнуло…

Скорей, скорей отсюда прочь!

Над всей землей сгущалась ночь.

А лес всё сказочней казался…

Герой метнулся наугад!

За ним, он слышал, КТО-ТО гнался,

Но оглянуться и назад

Взглянуть? — И я бы не решился!

Вперёд! и только лишь вперёд!..

Вдруг лес дремучий расступился…

И Сашка место узнаёт!

Здесь он с мальчишками бывал,

Играл без устали весь день.

Вон там когда-то дом стоял.

Теперь торчит горелый пень.

Осталась старая беседка,

И люди здесь бывают редко.

К посёлку узкая тропинка

Петляет меж густых кустов,

А с высоты — поляна льдинкой

Светлеет средь морей-лесов.

Здесь жил когда-то, говорили,

Какой-то странный человек,

Его за что-то обвинили

В тот довоенный, смутный век.

Он то ли взятки долго брал

Или с правительством повздорил?

Возможно, что-то написал

Иль много знал и часто спорил?..

Кто знает. Так или иначе

Он грубой силой был назначен

В тюрьму преступником большим,

Лет десять жил под автоматом,

Ну а затем (да воздадим!)

Отпущен с чистым аттестатом.

Его родная сторона

Ничем к себе не зазывала,

Сошлась с другим его жена,

И дочь давно женою стала…

Сначала где-то он скитался,

Потом стал жить в лесу один.

В поселке всяк его чурался

За то, что странный гражданин,

Как помнят те, кто долго жил,

Ни с кем нигде не говорил.

Но вот однажды ночью темной

В тайге пожар заполыхал,

И над тайгой, огромной- сонной,

Безумный хохот завывал.

И до утра народ тревожил

Кровавый отблеск за стеклом,

А утром весть: «О боже! боже,

У молчуна сгорел весь дом!»

А за загадкою — загадка:

Хозяин дома — где? Исчез!

Поковырялись для порядка

В горячих углях. «Этот бес, —

Шутил товарищ прокурор, —

Шерлоку Холмсу б нос утер».

Следов убийства не нашли,

И праха в углях не осталось,

А там — дожди, дожди пошли,

Да так и следствие замялось.

Проворный ветер пепелище

По лесу желтому разнес,

Прозвали место то Кладбищем,

Пустырь травой густой порос,

А на краю большом поляны

Осталась сказочно стоять

Беседка — след глубокой раны…

Не любят деды вспоминать

О молчуне, о днях печальных.

Покрытых мраком странной тайны.

…Отсюда Сашке до поселка

Каких-то полчаса ходьбы,

Сначала лесом, вдоль пригорка,

А там — дорога да столбы…

«Скорей домой, — мальчишка думал, —

Мать беспокоится одна.

Вот будет дома крика, шума!..»

Но тут холодная волна

Сырого воздуха ночного

Понурый лес обволокла,

Потоком ливня грозового

Седая туча обожгла

Тайгу, поселок, Сашку, землю,

И каждому живому стеблю

Избыток дождевой воды

Был дан ослепшим черным небом,

Решившим смыть в тайге следы

Одним стремительным набегом.

В испуге Сашка наш в беседку

Влетел, весь мокрый, впопыхах

Он поцарапал лоб о ветку

И потерял берет в кустах.

В беседке сухо. Дробью быстрой

Колотят капли тут и там.

Струёю длинною и чистой

Вода сбегает по ветвям.

Мальчишка слушал: «Где-то, вроде, —

Ему казалось, — кто-то бродит!»

Дождь барабанит реже, тише,

Бояться Сашка перестал.

Но вдруг (о ужас!) там — на крыше!

Железный звук проскрежетал!

И Сашке этого хватило,

Как и любому молодцу,

Чтобы его немая сила

Швырнула к выходу. Мальцу

«Лететь» до дома оказалось

Буквально несколько минут!

Как грудь его не разорвалась?

Вам и спортсмены не рискнут

Ответить на такой вопрос.

Что мне сказать? Рекордный кросс!

А дома: — Где же ты мотался?!

Ты посмотри который час!

— Я, мама, молний испугался… —

Хотел начать герой рассказ,

Но мать не слушала его

И говорила гневно, властно:

— Не понимаешь ничего!

Тебе я верила напрасно!

Себе я места не нашла,

Поселок весь исколесила,

Весь вечер в страхе провела,

А если б молния убила

Тебя, негодный ты мальчишка!

Какой же сын ты мне? Врунишка!

Тут Сашка в слезы. Зарыдал

(Сказалось долгое волненье).

И этим мать он испугал:

Взахлеб кричал, до исступленья:

— Я был один совсем!.. боялся!..

Там кто-то съесть меня хотел!..

Т-т-там зверь за мной по лесу гнался,

Я т-там один совсем сидел!..

Он тонко, слезно голосил,

А Анна Павловна терялась:

Прощенья Сашка не просил,

Как это раньше с ним случалось…

Мальчишка, мокрый весь, дрожал,

И все рыдал, рыдал, рыдал.

Сняла одежду мать с героя,

Умыла, кудри расчесала.

— Что ты кричишь без перебоя?

И вдруг ей жалко парня стало!

«Родной мой, крохотный сынишка.

Несчастный, бедный, мальчик мой!

А я его (вот дура!) слишком…

Он рядом — теплый и живой…»

А к горлу слезы подступили,

И в сердце — боль, обида, жалость,

И чувств своих сдержать не в силах,

Мать вслед за Сашкой разрыдалась.

Обнявшись плакали они…

Без нас побудут пусть, одни.

ОТСТУПЛЕНИЕ НОМЕР РАЗ

Нам с детства дорог образ милый —

Очаровательный герой!

С какою ясностью и силой

Его прославил Пушкин мой!

Какие сладкие мгновения

Он нам, потомкам, подарил!

Забавен нрав крутой Евгения

И лик Татьяны вечно мил,

И Ленский — добрый обожатель,

И Ольга — вольная пичуга,

И Ларин — либерал, приятель,

И книги, вещи, и прислуга,

И этот свет — пустой, постылый —

Все нам оставил Пушкин милый!

«Роман в стихах» — назвал поэму.

Звучит, не правда ли? Гремит!

Не принял светскую дилемму,

Но… не за это же убит?

Да, и за это! И за это

Он так вознесся над толпой.

У настоящего поэта

Вергилий есть — талант святой…

Но тут я вспомнил гнев Сократа

(Когда о святости писал),

Он так учил: «Будь то проклято,

Что я открыл и утверждал.

В закон вы имя возведете,

Сократа мною же убьете».

…Роман! Чудесная обитель.

Мне в нём просторно и легко,

Как долгожданный здесь я житель, —

Пью строк парное молоко.

Довольный позою любою,

Кровать иль стул — всё мой причал,

Я представляю: под свечою

Поэт «Онегина» писал.

Сводил начала и концы

Любви историю творил:

Сначала — нижние венцы,

Потом их с крышею скрепил.

Любовь развилась и: ура!

Но вскоре росчерки пера

Одну судьбу перевернули

(Диктует жизнь, не мы, увы),

Затем другую ужаснули

(И слава богу не вдовы!),