Бесплатный фрагмент - Женский род

Ум женщины никогда не бывает юным. Женщины рождаются в возрасте трёх тысяч лет.

Шейла Делейни

Вступление

Истории любви обычно заканчиваются свадьбой. Но моя история начинается с развода — и это странная история любви.

Осень наступила неожиданно и неизбежно. Вчера избалованный город впитывал в себя позднесентябрьское солнце — тёплое и умиротворяющее, как и любая ностальгия. А сегодня с утра небо обметало тучами. Ветер, налетевший подобно орде варваров, опустошил город. Вода великой русской реки Фонтанки текла бессмысленно в каменных набережных, одна и та же вода, и текла она, казалось, по кругу. Гуляющие пары, дамы с собаками и бабушки с внуками скрылись за неприступными дверьми парадных. Освободившееся место на улицах наполнилось тоской.

Я вышел из загса на улицу. Погода была подходящей. Было бы странно разводиться весной, когда всё вокруг пропитано зарождающейся жизнью. Нет-нет, только так, пускай серое небо наваливается на город, пускай одинаково грязные и безликие машины едут по улице, да моргает раздражающе-зелёный крест на вывеске аптеки. Замечательно, так и должно быть. Хорошо, когда внутреннее состояние так совпадает с окружающей обстановкой.

Итак, я только что развёлся. Процедурой я остался доволен. Не знаю, бывают ли отзывы на сайте загса, но если бывают, то я бы написал:

«Сотрудники сработали профессионально, меня с женой развели буквально за несколько минут. Всего-то пару подписей нужно поставить. Большое спасибо, в следующий раз буду разводиться тоже у вас!»

Присутствие моей жены (бывшей жены, бывшей — надо начинать тренироваться) не понадобилось. Она бы и не смогла присутствовать. Сейчас она была в другой стране, привыкала к другому климату. Возможно, даже трахалась с другим мужиком.

На самом деле удивительно, что в нашей стране, с её многовековыми бюрократическими традициями, существует такая простая и понятная процедура, как развод. Всё очень просто. Два человека приходят в загс и подписывают заявление. Им назначают определённый день, примерно через месяц. В этот день хотя бы один человек из двоих должен прийти и подтвердить своё желание расторгнуть брак. Удобно и по-человечески. Бывает, поссорились люди, погорячились, даже несколько тарелок разбили. Решили впечатлить друг друга собственной решительностью. А потом остыли. Подумали. Поговорили — как в прежние времена, спокойно и с любовью. И раздумали разводиться. В таком случае даже не нужно загс извещать, просто не приходите в назначенный день и считайте, что и не было никакого заявления.

В моём случае ситуация была немного другой. Вскоре после совместной подачи заявления моя жена (бывшая, бывшая) уехала за границу, на новое место работы. Так что окончательное решение о разводе было полностью в моей власти, словно только меня оно и касалось. Решение принималось с трудом. Проходило это в фастфуд-забегаловке рядом с Технологическим институтом. Вокруг сменялись посетители — прелые куртки после дождя, чавканье свежей грязи на полу и смех, приглушённый картошкой фри. Я в это время сидел в углу, допивал остывший кофе и разглядывал фотографии на телефоне, последние свидетельства нашей семейной жизни. Отпуск в Греции, Новый год в Риме, путешествие в Таллин. Каждое фото должно было быть суррогатом воспоминаний. При малейшем взгляде оно должно было расцветать секундами, минутами, до и после того мига, когда щёлкнул объектив фотоаппарата — разлагаться на движения воздуха, запахи из ближайшего кафе, бьющее в глаза солнце, шаги прохожих по мостовой и вопрос «Ты снимаешь?». Фотографии должны были звучать, как симфонии. Но они молчали в ответ. Я тянул время, пытался заставить хоть одну подать слабый сигнал. Но знак, которого я так ждал, и не думал появляться. Какие-то ностальгические чувства ещё накатывали ракушечным прибоем где-то в глубине, но как можно было отличить их от обычного страха перемен? Я посмотрел на часы. Загс закрывался через полчаса. Ещё успеваю.

Действительно, успел. Всё прошло быстро. Девушка, работница загса, показала, где нужно подписать. Я подписал. Потом спустился в гардероб, подул на печать в паспорте, чтобы быстрее высохла, и надел пальто. Положил паспорт во внутренний карман, оглядел пышно украшенный вестибюль загса и вспомнил, что здесь не только разводятся, но иногда ещё и женятся. Выйдя на осеннюю улицу, я огляделся и не заметил никаких изменений в окружающем мире. Небо не упало на землю, Фонтанка не вышла из берегов. Дома смотрели на меня белесоватыми окнами, в них начинали зажигаться огни. В этом мире всё осталось как прежде.

Уже на улице я вдруг вспомнил, что девушка, принимавшая сейчас моё заявление, была удивительно хороша. По привычке я подавил в себе эту мысль, а потом неожиданно услышал свой внутренний голос, который напомнил, что я теперь свободный человек и могу свободно думать о женщинах. Я с ним согласился. Внутренний голос продолжил свои рассуждения и заявил, что в мире огромное количество женщин, приятных во всех отношениях, и что все они, наверняка, будут только рады знакомству со мной. С этим утверждением я тоже был согласен. Раззадоренный моей покладистостью, внутренний голос потребовал, чтобы я немедленно развернулся и познакомился с этой девушкой поближе. Придумал бы какую-нибудь шутку и взял бы номер телефона, благо момент был подходящим. Тут я замялся. Призвал его не торопиться. Привёл несколько аргументов против этого. Всё-таки я уже четыре года не знакомился с девушками и уж тем более не приглашал их на свидания. И потом, сегодня я уже был эмоционально переполнен. Нужно же немного отдохнуть, прийти в себя, заняться домашними делами… Внутренний голос махнул на меня рукой, и я зашагал в сторону метро.

Жил я уже не дома. В смысле, не там, где жил последние несколько лет. Странное ощущение. Раньше мы жили в квартире, которую нам на свадьбу подарил мой тесть — тоже бывший, судя по всему. Теперь эту квартиру пришлось покинуть. Собственно, мы все её покинули, и сейчас она стояла пустой и холодной — обрывки семейного очага, который, как оказалось, был нарисован на бумаге. А раньше она мне казалась живой. Я выучил тональность скрипа каждой половицы и направление солнечных лучей, освещающих гостиную в зависимости от времени суток. Я мог с закрытыми, заляпанными шампунем глазами нащупать вентиль крана или, не отворачиваясь от плиты, в процессе кулинарного действа, протянуть руку за бутылкой с подсолнечным маслом. Теперь эти навыки были мне не нужны, хотя руки всё ещё помнили нужные движения.

Я переехал к своей тётке, которая жила на Лиговке, почти на углу с улицей Жуковского. Звали её Анна Львовна. Как так вышло, что я переехал к ней? Да очень просто. Времени было мало, я не успевал найти подходящее жильё, а переезжать к родителям было как-то неловко. Поэтому я очень обрадовался компромиссу в лице Анны Львовны. Каким-то невообразимым чутьём, даже не разговаривая со мной, она распознала мою потребность в жилье и предложила комнату в своей двухкомнатной квартире. Я постеснялся положенное по правилам вежливости время, а когда это время закончилось, задал лишь один вопрос — не возражает ли она против котов?

Да, у меня есть кот. Вернее, был-то он у нас, но к настоящему времени больше подходит единственное число — надо и к этому привыкать. Рыжий кот по имени Мартын был, наверное, нашим единственным совместно нажитым имуществом. К счастью, делить его не пришлось — жена не намеревалась везти его в другую страну. Я бы и не позволил. Да и был он не имуществом, разумеется — глядя в его желтые, с хитринкой, но всё же полные любви глаза, глядящие на меня в ответ, я понимал, что это ещё один член семьи. Так что, в некотором смысле наша семья не распалась, в ней просто осталось два члена: я и Мартын. На алименты рассчитывать не приходилось.

Итак, когда я закончил переносить вещи в свою новую комнату — основную тяжесть составляли книги, но была также и одежда, и даже мебель, а именно, моё любимое кресло (мой маленький хэтчбек оказался в буквальном смысле забитым под самую крышу, и единственным свободным местом было водительское сиденье. Впрочем, на коленях у меня лежал ноутбук, бережно завёрнутый в старую наволочку) — так вот, когда я закончил переносить вещи, я встал посреди комнаты и огляделся. Для большей картинности момента взял на руки Мартына, но он моментально вырвался и спрятался под диваном, выметая оттуда клочья пыли нервными взмахами хвоста. В комнату зашла тётя.

— Ну что, устроился? Как тебе жилплощадь?

— Замечательно! Спасибо вам большое, Анна Львовна, так выручили… — начал я с приторной учтивостью.

— Да брось ты, родственники же. И ты мне помог в своё время. Вот только эту Анну Львовну прекрати, — ответила она сурово, но со смутно ощущаемой благосклонностью. И я понял, что мы найдём общий язык.

Итак, Анна Львовна. Или, по всей видимости, тётя Аня. Старшая сестра моего отца, ей было пятьдесят с чем-то лет. Одиннадцать из них она была вдовой — муж погиб в пожаре, вместе с дачей. Отношение к ней в семье было странное — её почитали вздорной женщиной, даже со странностями, но при этом втайне завидовали ей. Чему именно? Да именно тому, что она могла себе позволить считаться вздорной женщиной со странностями и при этом не обращать на это ровно никакого внимания. К сожалению, в детстве мы с ней нечасто виделись, поскольку мой отец, кажется, стеснялся её присутствия, но все эти редкие встречи запомнились мне, как встречи с некой параллельной жизнью, протекающей в непостижимой простым людям вселенной. Молодость её прошла бурно, а теперь тётя была одинокой вдовой, хотя одиночества этого она, кажется, не боялась. А уж если перебрать все слухи о той самой бурной молодости и принять хотя бы половину из них за правду, могло показаться, что не боялась она ничего. И теперь она стояла передо мной, ничуть не возмущённая ни моим появлением, ни появлением четвероногого Мартына, и разглядывала нас с вежливым любопытством, как ещё одно непостижимое явление жизни, которому в очередной раз не удалось выбить её из колеи достоинства.

— Виноват, тётя Аня! — отрапортовал я, пытаясь за дурашливым тоном скрыть смущение.

— Вот так-то лучше, — кивнула она в ответ, — всего-то несколько лет как не виделись. Чувствуй себя как дома.

Жила она на заработки мужа. Того самого, который погиб одиннадцать лет назад. Он был художником, да и вообще творческим человеком, во всех отношениях, и именно он сделал молодость тёти Ани такой бурной. Их брак был той темой, которая на семейных собраниях обсуждается лишь под вечер и шёпотом, с театрально округляемыми глазами. По слухам, там была настоящая страсть. Кто-то кого-то бросал, кто-то к кому-то возвращался — впрочем, подробностей ни один сплетник не знал. В течение восьмидесятых он был никому не известным художником и зарабатывал любыми случайными способами, принятыми в тогдашней среде непризнанных гениев. А в начале девяностых его картины оказались замеченными в Европе и Америке. Появились поклонники, появились деньги. Как ни парадоксально, это-то его и сгубило. Его всё устраивало, пока он был никому не известен — творчество оставалось в его собственности, они были один на один. Но известность и деньги нарушили его душевное равновесие. В его строго охраняемые, даже интимные взаимоотношения с искусством вторглась толпа незнакомых людей — критиков, ценителей, покупателей. Всё это привело к депрессии, депрессия — к водке, а водка привела к тому, что как-то раз он заснул на даче с тлеющей сигаретой. Права на все картины перешли к тёте Ане.

Она бережно хранила наследие мужа. Занималась организацией выставок, иногда давала интервью и совсем редко продавала картины любителям. К тому же ей удалось расплатиться с его долгами, этой вечной ложкой дёгтя в бездонной бочке творческого существования. Она несла титул «вдовы художника» со всем положенным достоинством. Можно было бы сказать, что она наконец-то достигла гармонии в отношениях со своим мужем, но лично я в этом сомневаюсь. Мне кажется, что порой ей не хватало прежних времён — голодных, безвестных, но таких искренних.

Квартира была полна его картинами. Располагались они не в хронологическом порядке — не было в обычной двухкомнатной квартире таких возможностей — и поэтому можно было только догадываться о развитии его стиля. Так, постепенно городские пейзажи старых улиц и домов теряли свою географичность, дома из осязаемых конструкций, какими они были в его ранних работах, превращались в абстрактные прямоугольники с узкими мазками оконных стёкол, а лица на портретах (с запечатлёнными живыми характерами на них) сменялись цветными пятнами. Впрочем, ценители предпочитали более поздние работы. Их чаще возили на выставки, коллекционеры предлагали за них большие деньги. Да в них и действительно что-то было. В моей новой комнате висела одна из последних его работ. Кажется, Анна Львовна была особенно к ней привязана, потому что почти никогда не выставляла её, предпочитая, чтобы картина оставалась с ней дома. В юности я мельком видел её и тогда она меня напугала. Пугала она и сейчас, спустя столько лет, но уже не так сильно, да и любопытства она вызывала больше, чем страха. Как с заставкой телекомпании «Вид», которую помнят все, чьё детство пришлось на лихие девяностые.

На картине была изображена фигура на фоне бесформенного пейзажа постапокалиптической расцветки — то ли ядовитый туман, то ли далёкий взрыв виделись в этом месиве. Фигура тоже была странной, неестественной. Страшно вытянутая, лишенная ног, снизу она заканчивалась заострёнными основанием и походила формой на сигару или веретено. Только полосатая драпировка на теле выдавала в себе одежду, которой была обмотана женщина — а была это именно женщина. Руки, лишенные ладоней и пальцев, были вытянуты по швам. Сверху располагалась голова с копной тёмных волос, растворяющихся в пейзаже, а лица у женщины не было — вместо него было пятно непроницаемой черноты. Изображение выглядело жутковато, но оторваться от него было сложно.

— Как она называется? — спросил я тётю.

Она проследила за моим взглядом и ответила:

— Женский род.

— На мою бывшую жену похожа.

Тётя вышла из комнаты, предоставив мне разбираться с вещами. Вещей было слишком много и разбираться с ними было лень, вместо этого я подошёл к окну. Голые деревья, будто прожёванные и выплюнутые, раскисающая детская площадка с торчащими из грязи качелями, облезлые мусорные баки. Через двор бежала собака. На скамейке сидели персонажи маргинального типа и разливали что-то по стаканчикам — сказывалась близость вокзала.

— Мартын, друг мой! Начало новой жизни так себе, признаю. Но ведь для нас это не помеха, не так ли? — имитируя бодрые интонации, я обратился к коту. Кот ничего не ответил, только чихнул от клока пыли, найденного под диваном, и выскользнул из комнаты, озираясь в отчаянии. И мне захотелось поступить так же.

Самообмана хватило лишь на месяц. Прекрасный образ свободы пожух и превратился в грязь под ногами, подобно листве Летнего сада. Мой решительный рывок к свободе, такой героический, каким я пытался его себе вообразить, оказался незамеченным окружающими. А значит, и не нужным мне. Наверное, это и есть единственное отличие свободы от одиночества — есть ли тебе куда идти? Мне идти было некуда, меня никто не ждал. Если в октябре я мог убеждать себя, что всё произошло к лучшему, и что это был мой собственный выбор, и при этом верить самому себе, то к ноябрю я погрузился в беспросветную депрессию — а чем ещё заниматься в ноябре в Петербурге? Солнце отсутствовало даже то недолгое время, лишь несколько часов, в течение которых оно обязано было светить. Вместо этого оно отсыпалось за слоем облаков, навалившимся на город, как старый матрас. Город поглощал меня, растворял сыростью в ботинках, воздуха не хватало из-за хронического насморка, а голова была полна сонной мути. Спасением служили шерстяные носки, тёплый плед и Мартын, лежащий в ногах — он всё-таки освоился в новой квартире и нашёл общий язык с тётей Аней — но даже всё это не спасало от внутренней пустоты, по которой нет-нет, да пробегал холодящий сквозняк. Мне было одиноко. Неожиданно выяснилось, что за время моей семейной жизни все мои друзья тоже обзавелись жёнами, а также связанными с ними заботами и обязательствами. Я же, лишившись всего этого, не знал, что мне делать с таким количеством освободившегося времени. Оно было никому не нужно, даже мне самому.

И конечно, нельзя забывать о том ударе по самолюбию, который был мне нанесён. Где теперь были все те возможности, от которых я в своё время так недальновидно отказался, и ведь ещё так гордился собой! Где та коллега, что строила мне глазки, где та одноклассница, что выпила лишнего на встрече выпускников и позволяла себе недвусмысленные намёки. Нет, теперь они остались только в памяти, и видеться мне с ними приходилось перед сном, в темноте, когда я лежал один в постели.

Я вспомнил о девушке Насте, в которую был когда-то влюблён — ну или она мне просто нравилась, терминология довольно запутанная. Кажется, когда-то у нас что-то начиналось. Все эти долгие взгляды, чуть тянущиеся интонации, разряды тока, вспышкой проносящиеся по руке при случайном прикосновении… Что-то начиналось, но так и не началось. Она надолго уехала из города, а я, не до конца уверенный в её возвращении, да и вообще в её чувствах, познакомился с другой девушкой, начал с ней встречаться, а потом и женился. Теперь я воображал, что мне открылся секрет путешествий во времени — сейчас я могу вернуться в прошлое и исправить ту ошибку. Настя согласилась выпить со мной кофе, с сочувствием выслушала мой рассказ о разводе, а потом рассказала, что встречается с хорошим молодым человеком. Тот самый безошибочный гриф «всё серьёзно». Я невозмутимо допил кофе и проводил Настю до метро. Вернуться в прошлое не получилось, я находился в пугающем настоящем, наедине с самим собой.

А где все остальные женщины? Ведь я был уверен, что, прослышав о моём возвращении в большой секс, они бросятся на меня, каждая — в надежде получить частицу меня. Где же они? Я знаю ответ на этот вопрос. Они были вокруг меня. На улице, в метро, в очереди в магазин. Они смотрели сквозь меня и не проявляли ни малейшего энтузиазма по отношению ко мне. И вместо того, чтобы предаваться заслуженным утехам свободного человека, мне оставалось бросать на них голодные взоры. Словно мы стояли на разнонаправленных эскалаторах в метро, и девушки поднимались вверх, навстречу воздуху и солнцу, в то время как мне оставалось лишь глядеть им вслед, неизбежно опускаясь всё глубже и глубже. Робость сковала меня.

Как же мне познакомиться с девушкой?

Не найдя ответа на этот вопрос в собственной голове, я решил задать его миру и набрал «Как мне познакомиться с девушкой» в Яндексе. Тот пытался предложить вариант «Как мне познакомиться с красивой девушкой», но такие подробности меня уже не интересовали. В ответ я получил набор статей из разряда «10 советов опытных пикаперов. Все они сопровождались фотографиями девушек и парней — все девушки были прекрасны, а все парни были не мной.

Преодолев брезгливость и почему-то стеснительность, я открыл несколько из них и сначала даже увлёкся чтением — забавно было читать об этих приключениях альфа-самца и представлять, что они происходят со мной. Всё изменилось, когда я понял, что это именно мне придётся подходить на улице к незнакомым девушкам, остроумно шутить, сыпать комплиментами и покорять их сердца. Я тут же понял, что всё пропало. Сильнее всего меня убедила в этом фраза:

«Всегда излучай самоуверенность, женщины запрограммированы реагировать на уверенных в себе мужчин. В этом тебе помогут прямая осанка, легкость в контакте глазами и непринужденное положение рук».

Я оглядел себя и понял, что даже сейчас, сидя в одиночестве у себя в комнате, я не излучаю самоуверенности. Спина скрючена, руки странно поджаты, а глаза избегают контакта с собственным отражением в зеркале. Я поспешил закрыть все вкладки со статьями, чтобы не позориться.

Конечно, друзья поддерживали, в пределах возможного. Иногда такая забота была даже трогательной. Например, мой хороший друг Коля повёл меня в недавно открывшуюся бельгийскую пивную на Васильевском острове. После необходимого вступления, состоявшего из нескольких подходов к пшеничному и ламбику, блюду с мидиями, и прочих знаков соболезнования, Коля прямо заявил:

— Тебе нужна человеческая самка!

Я в ответ сослался на свою эмоциональную неготовность к новым отношениям. Коля на это возразил:

— А при чём тут отношения?

Я постарался сменить тему, хотя в целом ход мысли друга мне приглянулся. Но всерьёз задумываться об этом я ещё не решался. Хорошо, когда есть друзья, которые сами подумают за тебя о разнообразных глупостях. Когда ещё после нескольких стаканов и нескольких торопливых визитов в уборную (как сейчас помню, между умывальниками там стоял брюссельский писающий мальчик, что было довольно банально) мы вышли на улицу, Коля позвонил своей девушке и, вместо приветствия, со всей серьёзностью заявил:

— Маша, нам срочно нужна человеческая самка!

Когда я представил себе выражение лица Маши, мне стало не по себе. Я махал руками, чтобы он прекратил этот опасный разговор, но Коля уже отвечал на неслышный мне вопрос:

— Какая разница, который сейчас час? Маш, ты не понимаешь, это вопрос жизни и смерти! Косте срочно нужна человеческая самка.

Я приложился к бутылке пива, которую удачно захватил с собой, и постарался сделать вид, что не имею никакого отношения к этой беседе. Коля ещё побушевал какое-то время — я не прислушивался, с интеллигентным видом наблюдая за пешеходами, идущими по 6-й линии — после чего, закончив разговор без положительного результата, решительным шагом отправился обратно в пивную. У меня назрела шутка «Ну хоть вы теперь не расстаньтесь!», но я не решился её озвучить.

Остаток вечера я помню фрагментарно. Кажется, мы покинули заведение уже ночью, прихватив несколько бутылок с собой. Вроде бы мы ещё немного погуляли по Васильевскому острову. Одно мне запомнилось точно: в какой-то момент мы оказались на набережной Невы, между сфинксами. Торжественно подсвеченный город сиял перед нами, отражаясь из Невы, по которой неспешно плыли первые предвестники зимы — комья льда и снега из Ладоги. Ощущая всю эстетическую значимость момента, я достал из бумажника обручальное кольцо (которое я почему-то до сих пор носил с собой), размахнулся и бросил его в воду. Кольцо звякнуло о льдинку и исчезло в тёмной воде. Коля с понимающим видом похлопал меня по плечу и выразительно рыгнул. Дальше наступил самый длительный провал. Тётя Аня впоследствии рассказала, что я заявился под утро, споткнулся о кота, пожаловался ему на качество мидий и заснул, забравшись на кровать лишь наполовину. Утром мутило, болью стягивало голову, а ещё почему-то было мучительно стыдно перед Бельгией. И Мартын, и тётя Аня сторонились меня, симулируя наличие более важных дел. В поисках хотя бы капли сочувствия я позвонил Коле. Он тоже страдал, но, к счастью, за ним ухаживала его девушка. Никогда я не чувствовал себя таким одиноким.

Ноябрь незаметно перерос в декабрь. Продолжалось всё то же время года, в котором каждая резкая смена погоды — выпавшие накануне сугробы растекались слякотью под ногами, чтобы на следующий день превратиться в лёд — казалась апокалиптическим знамением. Я продолжал машинально вставать по утрам в кромешной темноте, машинально собираться и уходить на работу. Машину я оставил во дворе, и из покрывшего её капот снега мальчишки теперь лепили снежки. На работу я ездил на метро, у меня не было сил садиться за руль и не было желания совершать какие-либо осмысленные движения — я мог только спуститься в метро в общем потоке таких же бедолаг, задремать, придавленный к стеклу с надписью «Не прислоняться» и по приобретённой привычке проснуться на нужной станции. Да и не пробуждением это было, — весь оставшийся день проходил ровно в такой же дремоте. Чувства и эмоции притупились, разговоры с коллегами не клеились, дела шли кое-как. Вечером, всё в той же темноте — где же был этот день? — я возвращался домой на Лиговку и с каждым вечером находил всё меньше причин, чтобы не завалиться в кровать сразу же по приходу.

Как-то раз я проснулся в субботу — день, ничем не отличающийся от рабочего, разве что вместо дрёмы в метро я дремал на кровати, да вместо офиса ходил с тем же недовольным выражением лица по квартире. Так вот, именно в такую субботу я проснулся уже ближе к двенадцати, трагично вздохнул, аккуратно вытащил ноги из-под растянувшегося на них Мартына, натянул потёртый халат и побрёл на кухню. Туда меня влёк запах кофе — и именно он поставил меня в неловкое положение, потому что, будучи одурманенным предвкушением утреннего ритуала (наверное, одного из немногих, которые ещё утверждали моё отличие от животных), я совершенно не обратил внимания на такую деталь, как оживлённая беседа, доносившаяся с кухни.

Итак, я вошёл на кухню. Волосы взъерошены, лицо небрито, на щеке — отпечаток подушки. Из одежды на мне были (сверху вниз): распахнутый халат, несвежая футболка с изображением лося, трусы пошлейшей леопардовой расцветки (подарок бывшей жены — не выкидывать же, так трусов не напасёшься) и тапочки на босу ногу. Именно в таком виде меня и увидела сидевшая на кухне девушка.

— Ой… Здрасте, — одним подобием междометия выстрелил я.

— Привет, — рассмеялась она — судя по всему, совершенно не смущённая.

— Доброе… утро, — с брезгливым сомнением протянула тётя Аня, — это мой племянник, Костя. Большой специалист по эффектным появлениям.

— Да уж, этого не отнять, — пробормотал я, от неожиданности забыв маршрут до ванной, и уже на выходе, спохватившись, спросил с глупой улыбкой:

— А как вас зовут?

Глава 1. Лиза

— Лиза, — ответила девушка, явно забавляясь сценой, и жизнерадостно кивнула мне, — приятно познакомиться!

— А меня — Костя, — расплылся я в ещё более глупой улыбке. Что сказать дальше, я не знал, но меня выручила заботливая тётушка.

— Аншантэ! — воскликнула она, теряя терпение.

— Се ля ви, — парировал я первой пришедшей на ум фразой и скрылся за дверью.

Появление нового лица, да ещё и женского, мигом оживило меня. Оживление это даже перебило положенное в такой ситуации смущение. Я бодро намыливал себя под душем, чистил зубы, и при этом старался представить, о чём сейчас говорит тётя Аня с этой самой Лизой.

Кажется, она была симпатичной… Были там тёмные кудряшки, нетерпеливо убираемые за ухо, но не желавшие там оставаться, были глаза тёмного цвета, которые проворно следили за собеседником, жадно ловили каждую эмоцию, сканировали каждый кивок или движение руки — общаться с такими людьми бывает утомительно, но чертовски лестно — но сильнее всего в память врезался её голос. Может быть, потому что даже сейчас, когда я, склонившись над раковиной, выдавливал остатки зубной пасты, я продолжал его слышать за стеной. Он был ярок, он был звонок и он был так не похож на те голоса, которые я привык слышать вокруг себя. Каждый из них можно было бы сравнить со звучанием того или иного музыкального инструмента. Например, в речи тёти Ани я ясно слышал виолончельную ненавязчивость, и в то же время строгую аристократичность. Голос же Лизы звучал целым оркестром, были в нём все возможные полутона и переливы, слышалась даже симфоническая мощь, когда она кантатой смеялась над шуткой собеседника и тут же брала беседу в свои опытные дирижёрские руки, и с самоуверенностью первой скрипки вела за собой.

Она была уверена в себе, такие люди часто мне встречались, но Лиза казалась довольно редким экземпляром, который помимо этого был уверен и в тебе, и в твоей взаимной уверенности, ну и так далее. В ней горел внутренний огонь — не вулканическими всполохами, а совершенно равномерно и утилитарно, как в двигателе внутреннего сгорания. Чёрт его знает, что он использовал в качестве топлива, но жар этого огня, этой жадной, потребляющей любви к жизни, чувствовался всеми вокруг, в том числе и мной. Яростно надраивая зубы, я физически ощущал, как тепло это, зародившееся в груди, спускается всё ниже и ниже, подчиняясь обычным физиологическим законам.

По возвращении я обнаружил, что третья табуретка за столом была оккупирована Мартыном, который с довольным видом принимал комплименты со стороны Лизы, при молчаливом одобрении тёти Ани.

— Ага, уже познакомились, — ревниво протянул я, — кажется, он встретил тут более радушный приём.

— Может быть, это потому, что он в приличном виде вошёл? — пожала плечами тётя Аня.

— Да он вообще без штанов ходит.

— И ему это очень идёт, — произнесла с нежностью тётя, — и вообще, с ним очень сложно соревноваться в обаянии. Да, мой хороший? — она погладила кота по голове, и тот от удовольствия зажмурился.

— Подвинься, предатель, — я хмуро подтолкнул Мартына, а когда он не отреагировал, просто взял его на руки и посадил к себе на колени.

После этого продолжилась беседа, прерванная моим появлением. Участия в ней я почти не принимал и поэтому просто завтракал, при этом стараясь выглядеть как можно более самоуверенно. Это было непросто, особенно в тот момент, когда кусок яичницы сорвался с вилки, поднесённой уже к самому рту, и упал мне на колени, но я сделал всё, что мог.

Как я понял по контексту, обе женщины были связаны с искусством. Лиза, будучи гидом, когда-то приводила своих подопечных на выставку, где были представлены работы моего покойного дяди, там-то и познакомилась с Анной Львовной. Сейчас они продолжали разговаривать о современном искусстве, о современных музеях и современных экскурсантах, а также о каких-то общих знакомых. Удивительным было то, что главным двигателем беседы была именно Лиза. Она задавала вопросы, частенько сама же на них отвечала, высказывала своё мнение, спорила с мнениями чужими. Словом, Лиза болтала без умолку. Тёте Ане оставалось лишь изредка вставлять в этот поток свои остро отточенные фразы, в остальное время она не без иронии поглядывала на свою собеседницу, а иногда и на меня, размешивая сахар во второй или третьей чашке кофе. Лизина бесцеремонность, если не сказать — наглость, могла бы отталкивать, если бы не была до того притягательной, что её можно было спутать с непосредственностью. Этой искренности, этой уверенности в голосе и этому честному блеску глаз невозможно было сопротивляться. И я просто наблюдал за ней и улыбался где-то внутри своей головы, внешне сохраняя полную невозмутимость. И, разумеется, чувствовал себя ужасно неловко.

Вскоре темы были исчерпаны, и девушка начала собираться. Я вызвался проводить её до прихожей, и тётя меня поддержала, сославшись на неотложные дела на кухне. В прихожей я неуклюже подал Лизе пальто, после чего она вышла, нажала на кнопку лифта и обернулась ко мне. Я вежливо молчал, находясь в изнурительных поисках нужной и точной фразы. Престарелый лифт поднимался очень медленно, лишая меня оправданий. Да и Лиза глядела на меня выжидающе.

— Ну, было приятно познакомиться, — ринулся я напролом.

— И мне, — чуть наклонив голову и снова улыбнувшись, ответила Лиза.

— Вы заходите к нам. — Обязательно!

Лифт, наконец, раскрыл свои скрипучие двери, Лиза сказала: «Пока!» и уехала. Я испытывал странную смесь чувств — облегчения и горького презрения к самому себе.

— Тётя Аня, а если не секрет, зачем вы эту девушку пригласили? — спросил я, вернувшись на кухню.

— Девочка милая, почему бы и не пригласить, — неопределённо ответила она.

Я сел рядом за стол.

— И молодого человека у неё нет, — отсутствующе протянула она, глядя в окно.

— Какая счастливая находка! — хмыкнул я, — жаль, что забыл у неё телефон попросить.

— Не забыл, а постеснялся. Но ничего, я тебе её фамилию скажу.

— И что мне делать с её фамилией?

— Что-что, в соцсетях найти, несколько лайков поставить, а потом и на свидание пригласить.

— Ох, давно я на свиданиях не был. Года четыре, наверное.

— Не думаю, что в этой области какие-то коренные изменения произошли.

— Ну это вы специалист, вон, какие познания у вас. Соцсети, лайки… Откуда вы всё это знаете, кстати?

— Да ничего особенного, одна знакомая научила.

— Кто?

— Лиза.

— Ладно, — с трагической решимостью я кивнул, — давайте её фамилию.

Я вернулся к себе в комнату, минут пятнадцать поглазел на ничем не примечательные облака в окне, затем обозвал себя трусом и после не более чем минуты поисков нашёл страницу Лизы в Контакте. С аватара на меня смотрело знакомое лицо, недавно скрывшееся в лифте. Я полистал фотографии — лицо было везде, правда, иногда, совсем не узнаваемое, в обрамлении других причесок и других гардеробов. Набор сюжетов был довольно предсказуем: Лиза в осеннем парке, Лиза в роли свидетельницы на чьей-то свадьбе, Лиза в купальнике на пляже, Лиза в компании чересчур счастливо улыбающихся друзей на аляповатом фоне какой-то вечеринки и пр.

«Действительно, симпатичная», — подумал я. Как это часто бывает, мельком увиденное лицо уже начало стираться из памяти, и теперь именно его фотографии казались первичными, только на них и можно было основывать своё мнение.

Нужно было набраться решимости и поставить несколько лайков. Наверное, трёх будет достаточно. Один может быть случайностью, два — совпадением, но три — это, безусловно, знак. А вот четыре, пожалуй, чересчур. Во всяком случае, для одного раза это многовато. Вдруг она воспримет это как излишнюю настойчивость и займёт оборонительную позицию. К долгой осаде я точно готов не был.

Немного поразмыслив, какие фотографии лайкать — ни в коем случае не фото с купальником, ещё подумает, что озабоченный, — я одарил своей благосклонностью те, которые, по моему мнению, ярче всего характеризовали Лизу, как милую, обаятельную и интеллигентную девушку. После этого можно было переходить к написанию первого сообщения, но я уже немного устал к тому времени и поэтому прилёг на диван. Впрочем, оно и к лучшему, наверное. «Не нужно торопиться» — успокаивал себя я.

На самом деле, я просто не знал, что писать. Что это, как это назвать — просто написать малознакомому человеку. Да что уж кокетничать, — вовсе незнакомому. Просто написать человеку, которого видел единственный раз в жизни, и предложить встретиться? А если она спросит — зачем? Я ведь и сам не буду знать, что ответить. Что мне нужно от этой девушки? Ну, хорошо… Возможно, я знаю ответ. Вернее, могу предложить даже несколько вариантов. Но ни один из них не будет истинно и единственно верным, и все вместе они не составят правильного ответа. Мне нужен от неё секс? Само собой, это желание я ношу с собой постоянно, да и кто не носит. Но разве это единственная причина? Действительно ведь, уже третий месяц не видел я женского тела, не считая разве что стыдливо светящегося монитора в ночной темноте… Или я хочу от неё того странного комплекса чувств, обязательств и рутинных привычек, который для простоты принято называть «серьёзными отношениями»? Вот это вряд ли, с чего вдруг взяться такому желанию за время непритязательного субботнего завтрака. И что же я должен предложить человеку? Эту пустоту внутри, свистящую сквозняками на все лады? Обрушить на неё своё одиночество, которое не имеет веса, потому что является всё той же пустотой и засасывает в себя всё, к чему прикоснётся?

Ладно, успокойся, перестань паниковать. Относись к этому проще. Считай, что это собеседование — ты ведь уже проходил собеседования? Ведь что такое свидание, на самом деле? Всего лишь попытка продемонстрировать собеседнику свои положительные качества — в первую очередь те, которыми ты не обладаешь. И демонстрация эта должна пройти сжато, лаконично и в то же время эффектно — примерно, как презентация нового айфона. И все забывают, что при естественном течении событий целой жизни может не хватить, чтобы показать эти свои качества. Даже те, которые у тебя действительно есть. На свидании же нужно уложиться в пару часов, в течение которых готовится и съедается ужин, да выпивается пара бокалов вина.

Впрочем, почти все мои познания об этом предмете были почерпнуты из кино — там герой приглашал девушку на ужин в какой-нибудь шикарный ресторан с видом на Нью-Йорк, очаровывал её беседой и провожал до дома. Дальнейшие действия зависели уже от жанра конкретного фильма, но не сложно было догадаться, что вне зависимости от этих нюансов любое кино было далеко от реальности. Личного же опыта в свиданиях у меня было не так уж много.

Мартын сидел на подоконнике, не обращая ровным счётом никакого внимания на мой внутренний монолог. Это было объяснимо, ведь в реальности я лишь хмурил брови и жалобно глядел на случайные точки на обоях, хоть я и подозревал иногда своего кота в телепатических способностях. Как бы то ни было, он не заметил моих страданий. Вместо этого Мартын наблюдал за вороной, что сидела на голой ветке за окном, возбуждённо подёргивал хвостом и издавал странные мякающие звуки.

— Эй, мистер! — обратился я к коту, — забудь о ней, она за стеклом, а ты к тому же не умеешь летать.

Кот обернулся кратко на звук моего голоса, но, не найдя ничего интересного в сказанном мною, вернулся к предмету своего созерцания.

— А что бы ты с ней сделал, даже если бы она была здесь? Ты ж домашний, изнеженный кот. Кроме своего корма и не пробовал ничего, кажется. А тут — целая ворона, да ещё и живая, с клювом и лапами.

Кот меня игнорировал.

— Впрочем, Господь с тобой. Приятно, видеть человека, который знает, чего хочет. В смысле, кота.

И, повернувшись к ноутбуку, с экрана которого на меня продолжала смотреть Лиза, я открыл окошко сообщения. Начал я довольно бойко, но вскоре что-то застопорилось — собственно, после слова «Привет!». Из пучины творческого кризиса я посмотрел вокруг себя и снова наткнулся взглядом на кота. Вернулся к экрану и написал:

— Мартын передаёт тебе привет! И спрашивает, как ты добралась до дома

Раз уж меня сочли недостаточно обаятельным, буду действовать за счёт чужого обаяния. И вообще, кто сказал, что от котов не бывает пользы?..

Ответа пришлось ждать долго. Каждую четверть часа я подбегал к ноутбуку и каждый раз убеждался, что сообщение ещё не прочитано. Тогда от досады я делал вид, что подошёл к ноутбуку только чтобы включить музыку, но и в каких-то случайных аккордах мне мерещился знакомый звук — новое сообщение. Я не отходил от компьютера ни на шаг, вся моя деятельность в этот день происходила вокруг него. Ел ли я, лежал ли на диване — ноутбук всегда был в прямой видимости. Больших усилий мне стоило не взять его с собой в ванную, где я собирался принять душ.

И ведь что самое удивительное — я прекрасно видел, что Лиза находится в онлайне и при этом игнорирует моё сообщение. Я приходил от этого в ярость, метался по квартире, потом успокаивался, а ещё позже, когда спокойствие иссякало, снова впадал в ярость. «Как же так? — клокотал я, — ну как можно видеть, что тебе пришло сообщение, и намеренно на него не отвечать?». От бессилия и безделья мне даже пришла в голову идея — приложение для смартфона, которое будет бить током своего владельца, если тот не ответит на пришедшее сообщение. Мне показалось это спасением для миллионов страдальцев, хоть раз в жизни оказывавшихся на моём месте.

Моё сообщение было прочитано только под вечер. Лиза помолчала ещё примерно полчаса (нервное напряжение достигло такого уровня, что я накричал на чай за то, что он был слишком горячим), а потом ответила:

— Спасибо, всё хорошо. Передавай ему привет!

Стараясь не думать о том, что именно это сообщение я прождал весь день, я судорожно попытался сформулировать следующую реплику. Карта с котом была разыграна, и не очень успешно. Надо было переходить к другим своим преимуществам — например, к чувству юмора.

— Представляешь, так долго ждал твоего ответа, что у меня родилась идея для стартапа — приложение, которое бьёт током человека, если он долго не отвечает на пришедшее сообщение. Здорово, правда?

— написал я и зажмурил глаза.

Пришёл ответ:

— Хм, ну вообще-то нет. Кто же согласится сам себе такое приложение поставить? Ты ведь не сможешь поставить его другому человеку, которому сообщение написал

Действительно, что-то я дурака свалял.

— Извини, просто я волнуюсь. Можно тебя пригласить куда-нибудь, кофе выпить?

— Давай. Когда и куда пойдём?

— Ну, например, завтра. В 19:00 в Жан-Жаке на Марата — тебе удобно?

И почему мне этот Жан-Жак в голову пришёл? Видимо, потому что мы с женой часто туда ходили.

— Закрылся Жан-Жак, давно уж

— Ого, я и не знал… Сейчас гляну, что там ещё поблизости есть

— На том же месте другое заведение открылось, можно туда

— Отлично). До встречи

На следующий день, потратив почти час на выбор рубашки, которая всё равно была почти не видна из-под свитера, я подошёл к нужному кафе. Прошёлся зачем-то вдоль здания, украдкой поглядывая на ярко-освещённые окна и сохраняя при этом скучающий вид. Внутри был тёплый уют, сновали официанты, многократно отражаясь в зеркалах на стенах и на потолке, а за столиками сидели пары — мужчины и женщины. Они ели, пили вино, разговаривали, смеялись — и словно бы отказывали в существовании промозглой, брызжущей слякотью из-под колёс машин улице, на которой стоял я. Я зашёл внутрь. До условленного времени встречи оставалось ещё полчаса.

Разумеется, Лиза опоздала на пятнадцать минут. Я не большой специалист по свиданиям, но знал, что это совершенно нормально. Я бы заподозрил что-нибудь неладное, если бы она пришла раньше. Она повесила пальто и зонтик на вешалку, села за столик напротив меня и с очаровательной улыбкой извинилась за опоздание. Я улыбнулся в ответ и понял, что больше сказать ничего не могу. Все слова в панике разбежались от этой улыбки, и только безногая фраза «Как дела?» ковыляла у меня перед глазами, словно почувствовав, что это её шанс.

Подошёл официант. На изучение меню ушло некоторое время, которое я потратил совершенно бездарно, так и не придумав подходящей темы для разговора. После второго появления официанта, во время которого он благосклонно принял заказ, я ещё немного помялся, разглядывая свои руки и растерянно улыбаясь (при этом полагая, что улыбаюсь я мужественно и самоуверенно), после чего решил импровизировать.

— Знаешь, я очень удивился, когда утром увидел тебя и тётю на кухне. В смысле, тётю-то я ожидал там увидеть, но тебя — не очень…

— Да, — рассмеялась Лиза, — я так и подумала. Твоё появление было очень колоритным.

— Хм, — я почувствовал, как наливаются мучительной теплотой кончики моих ушей, и пробормотал: — Ты просто застала меня в естественной среде обитания.

— Ясно, буду иметь в виду, — серьёзно кивнула Лиза.

— Ну что ж, — выдохнул я, — давай знакомиться. Должен признаться, что я о тебе почти ничего не знаю. Кроме того, что ты каким-то образом оказалась утром в моей квартире.

— Квартира, если не ошибаюсь, не твоя. Я ведь не ошибаюсь?

— Действительно, не ошибаешься. А что ещё ты обо мне знаешь?

— Анна Львовна о тебе много рассказывала. Как будто сватала, — простодушно сообщила Лиза.

— Прекрасная тема для разговора. Наверное, что-то хорошее рассказывала?

— Ну как тебе сказать? Жизненное.

— Например?

— Например, про развод. Извини, если неприятная тема.

— Да ну что ты. Довольно крупное событие в моей небогатой на крупные события жизни. Действительно, почему бы не рассказать.

— Ты не волнуйся, она без подробностей. Никаких тайн на поверхность не всплыло.

— Она их и не знает. Я как-то особо не распространяюсь. Наверное, сам пытаюсь переварить, осознать…

— А сколько уже времени прошло? Сколько уже перевариваешь?

— Месяца два.

— О, сочувствую. Если неприятно, можем не говорить.

— Да нет, почему же. Могу рассказать.

И я рассказал.

Не могу сказать, что я был объективным. Да и кто из людей способен быть объективным, рассказывая о своём браке — особенно о неудачном. Вряд ли такой брак поддаётся анализу, поскольку вряд ли он состоит из фактов. Ощущения и эмоции — его ткань, а факты — все эти кто куда пошёл, кто что сказал и кто кому изменил — всего лишь внешние симптомы, как высокая температура при болезни. Именно это я и хотел передать в своём рассказе — описать свои чувства, чтобы собеседница моя могла побывать на моём месте. Я рассказывал не то, что происходило в реальности, а то, что происходило у меня внутри. И поэтому был необъективным. Иногда фактам приходилось немного подвинуться или изменить окраску. Ну и что греха таить, мне хотелось получить от Лизы определённую реакцию. Я так извёл себя жалостью к самому себе за последнее время, что теперь мне было стыдно за такой душевный онанизм. Нужна была жалость — именно так я представлял себе эмоциональное взаимодействие.

— А ты почему женился, кстати? — спросила она, когда я закончил и с видом пострадавшего, но сохранившего достоинство человека посмотрел в окно.

Вот уж такого вопроса я точно не ожидал. Даже в загсе во время регистрации развода умудрились обойтись без него.

— Ну не знаю… Три года вместе прожили. Вроде, после этого положено жениться.

— Любопытно. Но тебя ведь никто не заставлял? Предложение ты ведь сам делал?

— Сам, — подтвердил я с неуместной гордостью.

— Ну вот видишь, сам принял решение, сам за него отвечаешь.

Я задумался. План мой провалился. Лиза и не думала высказывать мне сочувствия, не собиралась меня жалеть, но от её беспристрастного, почти ледяного тона почему-то становилось легче. Вернее, не совсем так. Её голос пробуждал во мне какую-то силу, о которой я раньше не подозревал. Она наполняла меня изнутри, таким образом выравнивая общее давление. Неожиданно я взглянул на ситуацию со стороны — всего-то отодвинувшись на пару метров от самого себя — и тут же перестал чувствовать себя жертвой. Неужели я сам управлял всеми обстоятельствами вокруг себя, и при этом даже не замечал этого? Удивительно.

Лиза расспрашивала меня о моей прошлой жизни в качестве женатого человека, а также о моей жене. Я отвечал, она комментировала. И в её комментариях не было ни следа той жалости, которую можно было бы ожидать при таких обстоятельствах. И даже когда в нескольких ситуациях она вставала на сторону моей жены, я соглашался с ней после некоторого раздумья — такая вежливая милость казалась мне уместной. А сама Лиза нравилась мне всё больше и больше.

Мы поболтали ещё немного. О себе Лиза не рассказала почти ничего — это я понял, когда мы уже начали собираться. В этом была и моя вина, уж слишком я был увлечён своими горестями. Впрочем, на несколько немногочисленных моих вопросов Лиза ответила коротко и скомкано — видимо, мои горести увлекли её не меньше. А может быть, она просто не любила о себе рассказывать.

Мы вышли на улицу. Воодушевлённый своей единоличной победой над оплатой счёта, я решил закрепить успех и проводить Лизу до дома. Она неопределённо согласилась. На такси мы добрались до Петроградки. Уже в машине я начал нервничать — наученный романтическими комедиями, я осознавал, что сейчас свидание переходит в решающую фазу. Пытаясь отвлечься от нервного озноба, сковавшего пальцы, я старался продумать сценарий нашего поцелуя у парадной. Лиза всё упростила. Она коротко попрощалась со мной, улыбнулась, а на вопрос, не хочет ли она ещё раз встретиться, ответила «Давай как-нибудь». Всё прошло так быстро, что при желании я успел бы догнать уехавшее такси. И всё равно я остался в благодушном настроении — ведь наша эмоциональная взаимосвязь казалась мне очевидной. Я успокаивал себя тем, что Лиза не из тех девушек, что целуется на первом свидании, и даже мысленно поздравлял себя с такой редкой находкой.

Тем же вечером, вернувшись домой, я открыл страницу Лизы в Контакте, просмотрел её целиком — все фотографии, все посты — и поставил неприличное количество лайков. Передо мной отрывками, всполохами мелькала её жизнь, и я чувствовал азарт, сходный, наверное, с азартом следователя, работающего над запутанным делом. К азарту примешивалась и странная зависть — мне было стыдно, но я никак не мог эту зависть прогнать. Жизнь Лизы казалась гораздо более насыщенной, чем моя, и каждое новое лицо друга на фото или каждое новое место, будь то бар или музей, которые она посетила, лишь усиливало это чувство. Для него не было разумных объяснений — я ведь тоже много, где бывал, в конце концов. Но, сидя за столом, в резком луче света настольной лампы, я представлял себя одиноким и ущербным, словно бы подглядывающим за чужим счастьем. И только безголосые лайки могли выразить моё смиренное восхищение.

Судя по её странице, Лиза была очень общительным человеком. Полный ассортимент друзей окружал её на каждой фотографии, и каждый раз она была в центре компании, а взгляды и улыбки массовки выражали восторг от такого соседства. На следующем фото ситуация повторялась, вот только лица друзей оказывались другими. Да менялась обстановка — клуб, улица, пляж… А иногда фоном служили и иностранные достопримечательности. Я вспомнил, что Лиза работает гидом. Может быть, эти люди вокруг — её экскурсанты? Ну, даже если так, то они явно выходили за рамки профессиональных отношений.

Вся эта яркая кутерьма, для описания которой в голову первым делом приходило пошлое слово «позитив», так сильно отличалась от моей повседневности, что это должно было меня насторожить. Что у меня может быть общего с этой девушкой? Но азарт владел мной и заставлял всё сильнее закусывать удила. Может быть, этой яркости и не хватало в моей жизни? Может быть, эта девушка — моя единственная возможность в эту яркость попасть?

Я уже начинал мечтать о ней. Не в примитивно-животном смысле, что было бы логично для недавно разведённого мужчины. Ну хорошо, не только в нём… Намного более постыдными были романтические мечты, овладевавшие мной посильнее мастурбации — шаблонные, пошлейшие мечты, отдававшие ванилью и ментолом. Будто мы уже давно вместе, любим друг друга — не страстной, а обычной, уютно-домашней любовью — просыпаемся вместе и варим вместе кофе. Я уже представлял нашу квартиру, кухоньку с пасторальными обоями, а на стуле, у подоконника, заставленного цветами, — Лизу, в нижнем белье и халате, с ленивым видом просматривающую соцсети. Через секунду декорации меняются, и мы уже едем на нашу дачу или, ещё лучше, в дальнее путешествие на машине, по скандинавским дорогам, петляющим между озёрами и гранитными валунами, всё дальше и дальше, к сверкающим на солнце фьордам. На ногах у нас привыкшие к странствиям ботинки, на плечах — потёртые куртки, в руках — карта и термос, а сами мы молчим, потому что научились уже читать мысли друг друга, и лишь по-доброму посмеиваемся над ними вслух.

О господи, да будь ты мужиком!

Нужно было взять себя в руки и подумать над дальнейшим шагом. Второе свидание требует ещё большей ответственности. Первое свидание ни к чему не обязывает, на него можно и случайно, и в шутку пригласить. Но раз ты приглашаешь девушку на второе — это уже неприкрытое заявление. Ты практически в открытую объявляешь ей, что знаешь, чего от неё хочешь, и готов идти до победного конца. Следовательно, девушка воспринимает это как сигнал к обороне. Теперь она будет предельно осмотрительна. И тебе нужно как следует подготовиться, продумать своё наступление, чтобы сломить её неприступность.

Всё это я прекрасно понимал — и именно это понимание вгоняло меня в растерянность. Недостаток опыта и долгое отсутствие практики оставляли меня беспомощным, наедине с сухой теорией. Мысленно отбиваясь от дурацких мечтаний, я старался подойти к планированию свидания с прозорливостью и стратегической беспристрастностью мудрого полководца — и внезапно обнаруживал себя растерянным рядовым в мешковатой форме, смутно представляющим себе не только цель атаки, но даже и её направление.

Пара дней прошла как в тумане. Я взвешивал все возможные варианты и по большей части отметал ужин в роскошном ресторане за пошлость и полёт на дельтаплане за нереалистичность. Я был так рассеян, что забывал покормить Мартына, на работе подолгу зависал над клавиатурой, а в столовой умудрился вместо жареной картошки ткнуть пальцем в цветную капусту, которую терпеть не могу. Впрочем, можно сказать, что именно этот отвратительный вкус вернул меня к жизни и придал решимости. Так, о чём я там мечтал? Как мы едем на машине? Отлично! Значит, так и будет — поедем кататься, куда-нибудь за город. Там уже наверняка началась настоящая зима, с сугробами и метелями, и это должно быть красиво. К тому же, девушке должно понравиться, когда мужчина везёт её на автомобиле. Тем самым он символически продемонстрирует, что держит ситуацию в своих руках, и девушке не останется ничего другого, кроме как поддаться его маскулинности.

Весь вечер я думал, в каком тоне лучше составить сообщение — развязном, добропорядочно-вежливом или немногословно-загадочном. Затем я лёг спать, а утром, дождавшись с сонным видом, пока кофеварка закончит свой похрюкивающий ритуал, я взял телефон и просто написал Лизе:

— Привет. Не хочешь прокатиться в субботу?

Уже в вагоне метро, погружённый в перестук колёс и подвывание тоннеля, я увидел ответ. Так быстро? Хороший ли это знак? Лиза написала:

— Не поняла, куда прокатиться?

Я оглядел пассажиров вокруг меня и, не дождавшись от них ответа, составил ответ сам.

— Просто за город. Я знаю одно озеро на Карельском, должно быть красиво

Второе сообщение от Лизы пришлось ждать долго. Я уже успел просмотреть письма по работе, когда она написала:

— Что-то не хочется за город, холодно. Если хочешь, приходи на тусовку к моим знакомым. Это на Старо-Невском

Кажется, из моего озера выдернули пробку, как из ванны, и туда засосало и само озеро, и лес вокруг него, и дорогу с машиной. Машину было особенно жалко, совсем недавно кредит выплатил. В звенящей пустоте остался я один. И я написал:

— Во сколько приходить?

— Во сколько хочешь, — ответила Лиза, — эти гулянки до утра обычно

Что это было — просто нелюбовь к загородным поездкам, желание познакомить меня со своими друзьями или боязнь остаться со мной наедине? Я пока не определился с диагнозом, но сомнения в мою душу уже закрались. Одно было совершенно неоспоримо — Лиза взяла инициативу на себя, и мне оставалось либо следовать за ней, либо сказать: «Я так не играю» и остаться наедине с котом, в пустой комнате, освещённой больничным светом от экрана ноутбука. Я выбрал первый вариант.

Часов в семь я нашёл нужную парадную и замер перед ней. Если честно, за время семейной жизни я отвык от такого понятия, как «тусовка». Оно осталось где-то в далёком студенческом прошлом, в которое я теперь глядел меланхоличным пенсионерским взглядом. Времена безумств прошли, сказал бы я, — но таких времён у меня толком и не было. Даже студентом я пил скромно и больше сидел в углу. Вспоминались несколько пьянок, которые под руководством Коли действительно проходили довольно весело, не более того. Но это была вершина моих прошлых безумств. Чего же можно было ожидать от Лизы, я не знал совершенно. Почему-то вспоминались дурацкие молодёжные комедии, которые я не любил. Но можно было бы и рискнуть, если в главной роли оказалась бы Лиза. Во всяком случае, с улицы не было слышно звуков пьяного веселья, так что всё могло проходить так же интеллигентно, как и в моём не блещущем событиями прошлом. Тут дверь в парадную открылась и на улицу вышла опрятная старушка. Она взглянула на меня с подозрением, и я полностью его оправдал, зайдя в открытую дверь.

На третьем этаже, где находилась нужная мне квартира, моя решимость угасла. Затушил её шум из-за двери — тот самый, из комедий. Мой внутренний интроверт забил тревогу, и я малодушно написал Лизе сообщение:

— Можешь меня на лестнице встретить? Я тут что-то заблудился.

Ответ пришёл из распахнувшейся через пару минут двери. Лиза высунулась в сумрак парадной и слегка осветила его блестящими от лёгкого опьянения глазами. Увидела меня и всё поняла.

— Ну заходи, трусишка!

И я зашёл.

Внутри было шумно и накурено. Причём источников шума было несколько — он доносился из разных комнат. Источников табачного дыма было ещё больше. Некоторые из них сидели здесь же на полу, в прихожей. Кучка ребят, вытянув ноги, лениво переговаривалась, стряхивая пепел в стоящую рядом бутылку из-под вина, постоянно при этом промахиваясь. Они с дружелюбным безразличием приветствовали меня, я тоже поздоровался и разулся, стараясь никого не задеть. Лиза повела меня на экскурсию.

— Так, слева у нас кухня, там едят и пьют. В гостиной ребята засели с какими-то философскими рассуждениями. Короче, дискутируют… и тоже пьют. В той комнате танцы — пить они ходят на кухню. Там ещё небольшая спальня есть, но её уже кто-то занял, кажется…

— Здорово. А ты где расположилась?

Тут из кухни вывалился высокий парень и сразу устремился к Лизе:

— Слушай, а где тут дуршлаг? Что-то мы всё перерыли…

Лиза всплеснула руками:

— Данька, ну откуда я знаю, я тут сама в первый раз!

Парень рассмеялся:

— А, точно, это ж не твоя квартира… А где хозяин, не знаешь?

— Не исключено, что в спальне. Но он может быть там занят.

— Нашёл время, у нас уже спагетти совсем не аль-денте!

Он засмеялся и с решительным видом отправился обратно на кухню, а Лиза обернулась ко мне и устало сказала:

— Ну, располагайся как-нибудь.

И я стал располагаться. Зашёл на кухню, где гремела музыка из портативных колонок, стал свидетелем весёлого дележа спагетти между участниками кулинарного процесса («А я соль подавал, мне ещё две макаронины, пожалуйста»), коротко познакомился с присутствующими, не запомнил их имён и налил себе вина. Перешёл в гостиную, где мальчики и девочки хипстерского вида, развалившись на диванах, вели яростные споры о философских материях и модных питерских заведениях. Ни о том, ни о другом у меня не имелось достаточных познаний, но было забавно наблюдать за горящими глазами и вдохновлёнными лицами спорщиков. Здесь я тоже налил вина. Когда дискуссия стала угасать, я перебрался в прихожую, где на полу сидела всё та же компания. Тут мне тоже налили вина (в бокал и немного на джинсы), и я смиренно прислонился к дверному косяку. За время своих скитаний по этой странной квартирке я несколько раз сталкивался с Лизой, но никак не мог удержать её рядом с собой дольше нескольких минут — она крутилась как юла, обеспечивая вечеринку всем необходимым. Она то руководила открытием бутылок, то отводила в ванную очередного захмелевшего философа, то всплескивая руками, кричала «Ну кто тут хабарик забыл на ковре» и бежала искать виноватого. Я наблюдал за её вихреобразными перемещениями, сидя на полу, и мне было грустно от собственной непричастности — хотя с уровня пола открывался неплохой вид на её ножки. Наконец, она подошла ко мне с пачкой общественных денег и сказала:

— Дружище, скучаешь? Пойдём, поможешь даме. Надо вина донести из магазина.

И я сказал:

— Авек плезир.

Вино было куплено в соседнем магазине, бутылки легли в пакет с ласковым позвякиванием. Мы пошли обратно и были уже в парадной, на лестнице, когда я подумал, что мы впервые за вечер остались одни. Лиза поднималась впереди. Она молчала и, кажется, наслаждалась этим, устав от болтовни на вечеринке. Я почувствовал нежность — сумрачная лестница, шаги по каменным ступеням, её дыхание. И в то же время жалость к самому себе. Припёрся тут, герой-любовник, теперь заведует поставками алкоголя для незнакомых людей. И, собрав всю эту жалость на языке, я сказал:

— Я как-то по-другому представлял наше свидание.

Лиза вздохнула, не оборачиваясь:

— Я бы сказала, что это вообще не свидание.

— А как тогда будет выглядеть наше свидание?

Она молча поднялась на нужную площадку. Ответ был понятен, но жалость к самому себе не позволяла остановиться:

— А если я очень попрошу?

— Тогда мне будет ещё более неловко.

— Жаль. А можно спросить, почему?

— Так. Ты куришь?

— Нет.

— Ну тогда давай здесь покурим. Вино занеси только, я на подоконнике буду.

Бутылки были встречены на кухне криками ликования, и я тихо возненавидел всех присутствовавших. Возвращаться на лестницу не хотелось (там явно предстоял серьёзный и не очень приятный разговор), но и оставаться здесь никакого желания не было — уж слишком все вокруг были счастливые.

Лиза курила и стряхивала пепел в оставленную кем-то пивную банку. Я встал рядом и засунул руки в карманы, стараясь придать мужественности и непринуждённости своей позе. Хотя скорее всего я походил сейчас на студента-первокурсника, обиженного неудом.

— У тебя парень есть?

— Ну такое, — Лиза помотала в воздухе рукой. — Кстати, об этом можно было спросить в самом начале.

— Этот, с дуршлагом?

— Да нет, это Данька, парень моей подруги, она тоже где-то тут. Нет у меня никакого парня, не парься. И вообще дело-то не в этом. Парень не стенка, можно и отодвинуть.

— А в чём тогда дело?

— Кость, ну я не знаю… Понимаешь, либо есть искорка, либо нету. Так это работает. Ты не виноват, и я не виновата. Да и вообще, я тебе не очень подхожу. Я раздолбайка и друзья у меня раздолбаи. А ты хороший парень.

— Как-то это унизительно звучит…

— Ну не выдумывай. Хороших парней мало. Проблема в том, что девушек хороших тоже не очень много. Нет, серьёзно, ты мне нравишься. Но как друг. Ну ты понимаешь.

— Эх, вообще-то не очень.

— Значит, надо учиться. У тебя ведь сейчас новая жизнь начинается, придётся все эти премудрости осваивать. Я ведь всё понимаю — развёлся, одиноко теперь. Ещё и осень эта дурацкая… Но у тебя всё будет хорошо, мне кажется. Просто не прямо сейчас.

— Ну, да… Ты мне нравишься.

— Прости, Марио, но твоя принцесса в другом замке… Ну ладно, я ж шучу, не обижайся. Знаешь, все эти отношения полов — такая сложная штука. Так всё перемешано. Но у тебя теперь есть возможность самому во всём разобраться.

— Думаешь? Я себя как-то глупо чувствую.

— Ну ты уж не обижайся, но у тебя такое ещё много раз будет. Так уж женщины устроены. Да и мужики не лучше. Вон, этот Данька тоже недавно учудил. Там такая история, потом как-нибудь расскажу. А в результате вроде всё нормально, жить можно. Не кисни.

Я как раз начал киснуть. Диалог складывался совсем не так, как я его представлял, как будто Лизе дали не ту бумажку с текстом. Я оглядел потолок, перила лестницы и носки тапочек в поисках способа вернуться к правильному тексту пьесы. Лиза наблюдала за моим замешательством.

— Ну ладно тебе, — в её голосе сиропом текла жалость. Та самая, которой я добивался сначала, и теперь эта же жалость меня обдавала унизительными брызгами, — слушай, я тут подумала… А зачем тебе девушка?

— Вот это сейчас обидно было.

— Да нет, ты не понял. Попробуй сформулировать, чего именно ты хочешь. С какой девушкой ты хочешь быть и в каком статусе. Это вообще полезно — в себе пытаться разобраться.

— Да фиг его знает… Просто, понимаешь… Хотел Новый год встретить. С девушкой, любимой. Подарки там, поцелуи, романтика…

— Короче, чтобы было как раньше?

— Нет, — покачал я головой, — чтобы на этот раз было по-настоящему.

— Уже неплохо. Но всё равно расплывчато. Короче, ты подумай, что ты хочешь на самом деле, лады? И новый год, кстати, хороший срок. Только не этот, ближайший, а уже следующий.

— Нормальная же мотивация?

— Не зацикливайся на слове «нормально». Мне кажется, это не твой профиль. А мотивация… Знаешь, вся гора Эверест покрыта телами, которые когда-то были очень мотивированными личностями. Ну это так, шутка, чтобы взбодрить. Тебе-то я, конечно, желаю удачи.

Наступила тишина, которая закончилась за секунду до того, как стать неловкой.

— Так. Ну и что, мы друзья? — спросил я.

— Да. Серьёзно, мне с тобой интересно.

На этой фразе Лиза впервые посмотрела на меня (до этого она разглядывала всё, что угодно ещё), и я ей поверил. Мне даже немного полегчало. Совсем чуть-чуть. Хватило на одну вымученную шутку.

— У тебя же все друзья раздолбаи?

— Значит, ты будешь особенным другом. Сигарету хочешь?

— Да нет, мне не настолько грустно. Погоди… И что мне посоветует мой новый друг?

Лиза затянулась до фильтра и выбросила окурок в банку, где он коротко прошипел в агонии.

— Знаешь, съезди в какое-нибудь путешествие. В Париж, например. Серьёзно, нужны впечатления новые. Поглазеешь там на архитектуру, на девчонок. И поймёшь, как всё просто на свете устроено. Ну, не просто, а забавно, скорее.

— В Париж, говоришь?

— Ага.

— Ладно, спасибо. Дружище.

— Давай обниму, дружище.

Мы целомудренно обнялись, я почувствовал запах её волос и мысленно попрощался с ним.

— Не грусти, — сказала Лиза, — идём бухать.

— Не, я что-то не в духе.

— Как хочешь. Но ты всё равно не грусти. И про Париж подумай.

В состоянии приятного оцепенения я вернулся домой. Мартын вышел в прихожую, когда я уже снимал ботинки — ровно для того, чтобы убедиться, что это я, и вернуться в комнату тёти Ани. Оттуда доносился суровый телевизионный голос. Кажется, зачитывали вопрос в «Что? Где? Когда?». Я зашёл в свою тёмную комнату, постоял немного без движения и пошёл смотреть телевизор вместе со всеми.

Глава 2. Саша

Последовав совету, я подумал о поездке в Париж, даже расспросил о нём тётю Аню — она бывала там на выставке работ мужа. И решил, что не поеду, моей менеджерской зарплаты вряд ли бы на это хватило. Конечно, дело было ещё и во вредности — не мог же я во всём прислушиваться к мнению Лизы. И вот, празднуя сомнительную моральную победу, я вместо Парижа решил отправиться в Таллин — ближайшая заграница к Питеру, вроде бы чем-то родная, но при этом с непривычным европейским ароматом. И да, я признавал, что путешествие было необходимо, раз уж мне предстоит насыщенный год в поисках девушки, начать его нужно ярко.

Виза моя действовала ещё со времён нашей с женой поездки в Грецию. Рано утром автобус забрал моё сонное тело с вокзала (все остальные мои составляющие растворились в мороке декабрьского утра), провёз через границу и доставил его на другой вокзал. Солнце уже взошло, хоть и продолжало оставаться за однообразными облаками. Сознание вернулось ко мне. На такси я добрался до Старого города, затем, немного поплутав средневековыми улочками, нашёл свою гостиницу, где с облегчением сбросил сумку. Очередная прогулка по Старому городу, обед в туристическом ресторане, подъём на башню, какой-то музей. Вечером я сидел в баре на улице Пикк со стаканом пива и понимал, что путешествие себя уже исчерпало. Мне было скучно и хотелось домой. Знакомиться в баре было не с кем — немногочисленные девушки были уже в компаниях — да я и не умел этого делать. Пустынные улицы, пока только предвкушающие наплыв новогодних туристов, проводили меня эхом моих собственных шагов по брусчатке. В номере гостиницы я уселся в кресло, не снимая ботинок.

Здорово бы было сейчас ввалиться в номер, хохоча и целуясь, постепенно раздевая друг друга, и залезть под одеяло. А я тут сижу, как дурак, и в зимних ботинках уже жарко становится. Вечер был безнадёжен, пиво почти выветрилось из головы. Оставалось только одно — порно. Я наконец-то снял ботинки.

Забавно, но в браке я отвык не только от общения с друзьями, но и от порнографии. Не помню, спрашивал ли я мнение своей жены на этот счёт, но почему-то я был уверен, что это преступление по тяжести будет приравнено к полноценной измене. Что на самом деле странно, поскольку из трёх стандартных участников — порноактёра, порноактрисы и меня — я единственный, кто не занимается полноценным сексом во время процесса. Так что секс у меня был только с женой — ну, с небольшой помощью осевших воспоминаний о порнухе. Теперь, когда я сидел в кресле таллинской гостиницы, из этого же омута всплыло знакомое имя. Я рассудил, что за время моего отсутствия вряд ли многое могло измениться и поэтому вбил в его в поиске: «Саша Грей».

Несколько минут поиска показали, что изменилось многое. Я включил первое попавшееся видео, но через несколько минут меня ждало разочарование. На экране действительно была Саша Грей, но занималась она, как ни странно, актёрской игрой, а вовсе не тем, что я от неё ожидал. Следующее видео оказалось также довольно целомудренным. Теперь она была просто актрисой и снималась в обычных фильмах (то есть, в одежде), а старые порнофильмы отовсюду успели удалить. Всё это я узнал из видеоролика в ВК, на который меня выкинуло в ходе поисков. Это было что-то вроде киношного видеоблога, который вела девушка — просто сидела в кадре и рассуждала о фильмах, не скупясь на желчный сарказм. Можно сказать, что Саше уже давно так не доставалось. К тому времени я смирился, что другие видео мне не светят, а на новую карьеру Саши смотреть было особенно горько. Можно было, конечно, переключиться на другую труженицу жанра, но я в самом деле увлёкся видеоблогом. Мне нравились рассуждения этой девушки в кадре, нравились те мелкие детали или смыслы, которые она извлекала из просмотра. И фильмы нам нравились одни и те же.

И девушка была довольно симпатичная. Из тех, которых называют не красивыми, а милыми. Очки на чуть вздёрнутом носике. Веснушки по всему лицу. Немодная, но с домашним ароматом кофточка. И такой же домашний голос — с еле слышной хрипотцой, с ироничными менторскими тонами, с иногда прорывающимся кристальным смехом. Звали её так же — Саша. В своём блоге она делилась мыслями о разнообразных фильмах — от «Звёздных войн» до малоизвестных шедевров нигерийского кинематографа. Снимала то на кухне, то в гостиной на подоконнике, то где-то в парке. Курила, хихикала, стебала фильмы или, наоборот, хвалила. Выглядело это совершенно очаровательно. Больше всего меня цепляла её храбрость в суждениях. Я бы, например, постеснялся говорить, что Джеймс Кэмерон не является выдающимся режиссёром, хотя в глубине души именно так и считал. Она же без малейшего стеснения назвала его «говноделом». Такое наплевательское отношение к общественному мнению всегда подкупает. И я подумал, что было бы здорово сидеть сейчас с ней на кухне и болтать о фильмах. Вот, просто так. А может, и не просто так. Судя по её профилю, жила Саша в Питере. Я глубоко вздохнул, пролайкал несколько её фотографий и написал сообщение:

Привет! Классный у тебя паблик!

После этого я убрал телефон на зарядку, наскоро принял душ и забрался под одеяло. За окном иногда выстукивали шаги припозднившихся туристов по таллинской брусчатке. Убаюканный ими, я уснул. И Саша Грей мне даже не приснилась.

Ответ пришёл на следующий день ближе к вечеру, в ранних декабрьских сумерках. Я пил второе пиво в пабе на Ратушной площади, наблюдал за группой английских туристов, которые, в свою очередь, смотрели футбол по телевизору, и пытался разделить их радость от игры. Но, увы, это удовольствие было мне чуждо, так что я от скуки уже взвешивал аргументы относительно третьего пива — «за» или «против». Собственно, когда я убедился, что единственный аргумент «против» совершенно не состоятелен, поскольку туалет был за соседней дверью — именно в этот момент мне и пришёл ответ. И ведь я его давно не ждал. Просто был уверен, что моё сообщение было прочитано и осталось без ответа. В каком-то пароксизме самоуничижения я даже пытался представить себе мысли Саши, с которыми она решила мне не отвечать, пытаясь оправдать её. Ну и правда же, мало ли ей извращенцев пишет? Именно в этот момент на экране высветилось:

— Благодарю! Как говорится, ставьте лайки, пишите комменты)

Англичане заорали. Не от радости за меня, а просто в телевизоре забили гол.

Я написал первое, что пришло в голову:

— Послушал, как ты отделала Кэмерона. Молодец, так его! Он мне тоже никогда не нравился

— Интересно, а чем именно он тебе не угодил? Мальчикам он обычно нравится

— Хм, надо подумать. Кажется, это какая-то ревность осталась по отношению к Титанику. Уж слишком все девчонки в него влюблены были в школе)

— Погодь, а ты с Ди Каприо не путаешь?))

— Этот само собой. Но мы же понимаем, что он был всего лишь пешкой…

— Ясно! Слуш, а как именно ты на меня вышел? Мне с целью маркетинга нужно

— Для твоего маркетинга ничего не жалко. Тебе красивую ложь или суровую правду?

— Было бы забавно послушать суровую ложь). Но предпочту все-таки красивую правду

— Точно? Уверена?

— Да. Жги

— Да вот просто сижу в Таллине, скучаю, хотел кино какое-нибудь посмотреть. Стал искать знающего человека. Итак, что сможешь посоветовать?

— Хо-хо) лесть защитана, лайк тебе. Даже не знаю… Таллин? Какие фильмы в Таллине снимали? Надо погуглить, я только нашу «Собаку Баскервилей» помню

— Вообще мне в Париж предлагали поехать, но я только до Таллина доехал. А ты была в Париже?

— Я и в Таллине не была

— А, я думал, все петербуржцы были в Таллине

— Я не петербуржец. Я понаехавшая

— А, понял. Все куда-то понаехали. Это неважно, всем скажем, что познакомились в Париже

— Хм, ну ладно… У нас всегда будет Париж. Откуда цитата? Чур не гуглить

— Что-то знакомое… Вот прям реально знакомое

— Потому что классика, везде цитируют. Это «Касабланка». Ты ведь хотел фильм на вечер?

— О, точно! Отвлекся на общение с милой девушкой:)

— Ой, ну все, таллинский обольститель. Смотри кино, потом обсудим

Я поднял голову от экрана телефона. Уже давно стемнело, паб был полон туристов. Англичане, которые уже были мне как родные, успели подружиться с какими-то немцами, и официантки охотно заставляли их стол новыми кружками с пивом, пока сами они бегали группами в курилку. Мой стол выделялся своей пустынностью, только одинокая кружка, на дне которой оставалась выдохшаяся пивная лужица. Я замахал руками, призывая официантку, мне срочно нужно было выпить.

На улице стало очевидно, что я влюблён в этот город. Нежный свет бархатно подкрашивал шершавые камни стен и мостовых. По мостовым шли безмятежные люди, всех хотелось обнять и поболтать с ними о жизни, но я сдерживал себя и просто окидывал их добродушным взглядом. Шаги мягко отражались от камней, звуки дробились в осколки эха, которые так и гуляют по этим переулкам со средневековых времён. И уличные обогреватели на террасах баров и кафе можно было счесть потомками древних факелов, ароматно прокоптивших город. Голова кружилась от этой красоты. И от алкоголя — благодаря ему красота обретала цвет, объём и запах, она оглушала своей полифонией. Я кутался в тёплое пальто, поправлял шерстяной шарф (подарок тёти Ани) и поглубже засовывал руки в карманы. На улице было прохладно, пахло подкрадывающимся Рождеством, которое в Европу, как известно, приходит на пару недель раньше. Нависшие облака вот-вот должны были покрыть город снегом. Но за пазухой было тепло. Я пересёк Старый город, полюбовался подсвеченным шпилем Святого Олафа, в который раз пересёк Ратушную площадь, глянул на весёлую возню катка у Нигулисте и углубился в узкий переулок, ведущий куда-то наверх, к городской стене. В переулке я нашёл приятный бар — для местных, а не для туристов. Где немедленно выпил.

Касабланку я тоже посмотрел. На следующий день. Мне понравилось. Правда, я так и не смог до конца понять, был ли Рик на самом деле влюблён в Эльзу или он просто хотел поиздеваться над девушкой, которая его когда-то бросила. Честно говоря, в лице Хамфри Богарта я особой любви не углядел. Хотя, может, в этом и заключается секрет мужчин, пользующихся успехом у женщин? Сохранять суровый и независимый вид, несмотря ни на что. В конце концов, хоть мы с ним оба остались без женщин, Рик хотя бы пребывал в этом состоянии с большим шиком, чем я. Есть чему поучиться у классики.

А отпуск мой протекал безмятежно. Я шатался по городу, выпивал и закусывал где только мог, прошёлся по нескольким музеям и даже сфотографировал пару туристов по их просьбе. Таллин мне нравился. И тем приятнее было это ощущение, что гулял я по нему не один. Наш диалог с Сашей почти не прекращался. А если прекращался, я переключался на просмотр её роликов. Или просто мысленно болтал с ней, представляя, что она шагает рядом. Такой вот у меня был курортный роман. И при этом совершенно платонический. Ну, почти — иногда я всё-таки пытался представить себе Сашу без одежды.

Говорили обо всём — о жизни, о Питере, ну и о фильмах. Но не только о них. Я узнал, что она приехала в Питер из Воронежа, живёт тут уже пару лет, работает менеджером по каким-то закупкам. Ничего феноменально увлекательного, но меня радовало и такое общение. Сердце моё будоражила не сама информация, а процесс её получения.

И ведь я действительно пребывал в гармонии — в некотором смысле. Я гулял по красивым улицам, пил вкусное пиво, бездельничал и флиртовал с симпатичной девушкой. И угрожало этой гармонии только одно — моё скорое возвращение. И, следовательно, очная встреча с Сашей. Настоящая встреча, настоящее свидание — вот из-за чего я начинал нервничать. Рука с пивной кружкой немного подрагивала, и только усилием воли или переключаясь на что-то другое, я приводил её в порядок. Слишком спокойно мне было в моём нынешнем положении. А внутренний голос, повторявший трюизмы о «выходе из зоны комфорта», я готов был придушить за излишний оптимизм.

Уехал я из Таллина на католическое рождество. Перед отъездом пошёл снег, и я даже наивно надеялся на то, что снегом этим занесёт дороги и покинуть город я не смогу. Но он лишь красиво припорошил пейзажи за окном автобуса, оставив шоссе нетронутым. Через несколько часов я был уже на кухне тёти Ани и задумчиво чесал Мартына за ухом. Оба, кстати, окончательно спелись и вряд ли по мне скучали. Следующие несколько дней прошли в какой-то мелкой и непродуктивной суете, которая служила мне оправданием для того, чтобы не встретиться с Сашей. Общение наше при этом всё продолжалось и даже развивалось, обрастая своими шутками и моментами искренности, которые бывают обычно у близких друзей.

Новый год, кстати, отмечать было не с кем. Навязываться в гости к женатым друзьям не хотелось, а сами они не звали. Может, боялись, что вместе с разведённым человеком в их семейное гнездо придёт несчастье. А может, я просто автоматически выпал из их поля зрения, как бывает со спившимся и опустившимся знакомым, которого все инстинктивно стараются забыть. Новогоднего настроения не было и в помине, праздновать было нечего. Поскольку у тёти Ани и Мартына планов тоже не было, в качестве компромисса мы решили встретить праздник вместе. Я вспоминал вечную поговорку «Как встретишь Новый год, так его и проведёшь» и впервые в жизни боялся, что это поверье сбудется.

Город готовился к Новому году оттепелью. Свет праздничной иллюминации, которой следует подсвечивать нежный снег на ветвях и фонарных столбах, теперь размазанно отражался из хлюпающей под ногами грязи. Во дворах начали греметь фейерверки нетерпеливых сограждан. В телефон сыпались сухие смс-ки с поздравлениями от мобильных операторов и магазинов.

Днём я заскочил в гости к родителям, где мне пожелали, «чтобы новый год был счастливее предыдущего». После чего бездумно прогулялся по городу и к вечеру присоединился к тёте Ане в приготовлении скромного праздничного стола. Готовить она не любила, так что вся подготовка заключалась в том, чтобы разложить заказанную из ресторана еду по фамильным блюдам и тарелкам с щербинками и сколами, бурыми от старости, и окружить их потускневшими серебряными ножами и вилками. На столе появилось шампанское, а в телевизоре «Ирония судьбы» с dvd — тётя терпеть не могла обращения президента, хотя делала вид, что просто не знает об их существовании. Старинные часы, щёлкавшие маятником на стене, прозвонили двенадцать раз, тут же во дворе грохнули фейерверки и раздались нестройные крики, отчего кот испуганно распушил хвост и спрятался под диван. Тётя с достоинством, будто и не замечая этого кавардака, подняла бокал с французским шампанским (вот он, мой Париж) и я присоединился к ней.

— Ну что ж, непостоянный Константин, поздравляю тебя с началом новой жизни. Что уж греха таить, прошлый год не удался совершенно. Поэтому новый должен быть удачным.

— Спасибо, безумно вдохновляет.

— Ну а чего ты от меня ожидал? Называю вещи своими именами. И тебе крайне рекомендую.

Я вздохнул. Глотнул ещё шампанского и пузырьки прощекотали по нёбу, стараясь меня развеселить.

— С другой стороны, — продолжала тётя Аня, — год этот стал полезным для тебя. Расставил все точки, так сказать. А некоторые по много лет мучаются, одними многоточиями перебиваются. Теперь ничего лишнего.

— Ага. Вообще ничего лишнего. Ни девушки, ни квартиры. Кот вот есть, это главное. Дурак, правда.

— Мартика оставь в покое. То, что он тебе ответить не может, вовсе ничего не означает. Так что вопрос о ваших интеллектуальных способностях я бы оставила открытым.

— Он тут герань вашу погрыз, — мстительно заметил я, глядя на Мартына, который немного освоился и теперь наблюдал за происходящим во дворе с подоконника, — лишь кончик хвоста подрагивал. — Хотя на всех сайтах пишут, что коты герань не едят.

— Нахал, этого не отнять, — вздохнула тётя Аня, — а ты мог бы у него поучиться. Была бы тебе тогда и девушка, и квартира.

— Это тонкий намёк на то, что мне пора съезжать?

— Да Господь с тобой, живи, сколько пожелаешь. Мне так даже интереснее. Всё лучше, чем сериалы смотреть. Хотя, конечно, сериалы понасыщеннее событиями обычно.

— Ну извините. Кажется, моего сценариста уволили за профнепригодность.

— Молодец, хорошо парируешь. Такой остроумный молодой человек наверняка пользуется успехом у женского пола.

— А вот это уже ниже пояса.

— Костя, что там с Лизой? Ты ведь не с ней в Таллин ездил?

— Нет. Один. Операция «Лиза» провалилась.

— Бедная Лиза… Значит, начинай новую. Есть кто-нибудь на примете?

— Ну… Есть одна девушка…

— Хорошее начало. Уже поздравил её?

— С… с чем?

— Подожди ещё немного и сможешь с восьмым марта поздравить.

— Ох, Анна Львовна, вот ни слова в простоте, сплошной сарказм и (я кивнул на пьяненького Женю Лукашина по телевизору) ирония.

— Костя, поздравь девушку с Новым годом. Пока это ещё актуально. Так проще?

— Значительно.

— Вот и замечательно… Подожди, сначала налей мне ещё шампанского, а потом ступай.

Я ушёл к себе в комнату, отправил сообщение Саше, потом ещё одно и сам не заметил, как пригласил её на свидание на следующий день — вернее, уже на этот, 1-е января. Докладывать об этом тёте Ане я не стал, опасаясь дальнейших язвительных комментариев. Она к тому времени уже комментировала фильм, приговаривая: «Эх, а вот Ипполита жалко, такой мужчина…».

Встретились мы в метро, на выходе с эскалатора. Был вечер, город уже проснулся после беспокойного дневного сна. Встречающих, подобных мне, там было много, и я нашёл себе место рядом с банкоматом. Каждый раз, когда кто-то подходил снять деньги, я стеснялся и делал вид, что напряжённо слежу за выплывающим из-под земли эскалатором и его уловом. Да нет, я действительно не мог оторвать от него глаз. Поднимающихся девушек наверху расхватывали их кавалеры, а я пристально всматривался в них — как бы случайно не увели мою Сашу. Но она показалась позже, когда ряды заметно поредели. Забавное это ощущение — впервые увидеть вживую человека, которого раньше видел только на фото. Как будто резко фокусируется зрение — вдали появляется очередная размытая фигура, ты в очередной раз вглядываешься в неё и вдруг понимаешь, что ждёшь именно эту фигуру. Лицо, знакомое отдельными чертами, проступает из общей ряби, придавая чёткости всему остальному: шерстяной шапочке, зелёному пальто, перчаткам с обрезанными пальцами. И очаровательным серёжкам, сделанным из жёлтых кубиков Лего — явно вручную. Она близоруко обвела взглядом зал и тоже сфокусировалась на мне.

— Привет! — подходя сказала она.

Я постарался произвести на свет свою самую обаятельную улыбку и кашлянул:

— Здрасьте!

У меня был подарок для Саши. Прогуливаясь по Таллину, я набрёл на очередной магазинчик с сувенирами, в котором обнаружил открытку с кадром из «Касабланки» — Рик и Эльза смотрят друг другу в глаза. Уже в Питере я вставил её в небольшую рамку.

— Привёз тебе кое-что из заморских далей. С Новым годом!

Пока она разглядывала фото, я разглядывал её. Удивительная вещь — общение в интернете. Несмотря на все фото и видео, я ничего не знал о человеке, стоявшем передо мной. Веснушки на кончике носа, стёртая эмаль на оправе очков и, разумеется, рост — она еле доставала мне до груди — всего этого на экране не разглядишь. Но вот Саша подняла на меня глаза, и они показались мне знакомыми. Такие зеленовато-серые с солнечными искорками.

— Спасибо! Ну раз мы так сразу к подаркам перешли, то вот моя ответочка.

Это был сувенир из Воронежа. Пластиковый магнит, а на нём котёнок с улицы Лизюкова.

— Так сказать, сплошные идеи для путешествий. Я никогда в Воронеже не был, кстати.

— А я вообще нигде не была, кроме Воронежа.

— И Питера.

— Ну, и Питера.

— Это уже немало, мне кажется. Ну что, идём?

— Идём. А куда? План у нас есть?

— Вообще никакого! — голосом я попытался изобразить легкомысленную браваду, но сам внутри похолодел. Потому что я действительно не придумал, куда мы пойдём. По лицу Саши скользнула скептическая тень, и я похолодел ещё на несколько градусов. Однако она ничего не сказала.

Мы шли по улице и с каждым шагом я хотел чуть глубже проваливаться под землю. Провалиться мгновенно мне не хотелось исключительно из мазохизма. Зацепившись языком за тему путешествий, я беспардонно её эксплуатировал. Восторженно рассказывал о Таллине, о Греции и о Дубае (ездил туда пару лет назад по работе). Восторженно рассказывал, как здорово вести жизнь путешественника. И как я раньше этого не понимал, но бывшая жена меня к этому приучила. Тему путешествий Саша оставила без реакции, зато спросила, давно ли я развёлся. Я попался в эту ловушку и принялся пересказывать историю своего брака, как обычно подчёркивая свою роль жертвы в этих событиях. Вдруг Саша повернулась ко мне с совершенно определённым выражением лица.

— Слушай, мне это неинтересно. Я сейчас домой уеду.

— Не уезжай, — попросил я, — пожалуйста.

— Но больше без упоминаний твоей бывшей жены.

— Конечно, извини.

— Да ладно, не извиняйся.

— Можем вообще помолчать.

К ночи похолодало, с неба сыпался какой-то неубедительный снег, который тут же растаптывался в послепраздничной грязи, а мы с Сашей всё глубже засовывали руки в карманы.

— Вот тогда-то и понимаешь, что встретил кого-то особенного. Когда можешь просто заткнуться и спокойно помолчать, — произнёс я, глядя перед собой, затем повернулся к Саше, — откуда цитата?

— Ой, ну ты смеёшься, что ли? Это Чтиво.

— Молодец, угадала.

Она фыркнула.

— Ты любишь «Криминальное чтиво»? — не сдавался я.

— Да, люблю. Или не люблю. Да нет, скорее всего, люблю, просто сложно отделить сам фильм от его статуса. Он же культовый. Культурное достояние, всё такое. И не понимаешь, любишь его за это или просто за то, что фильм прикольный.

— Ага, наверное, это то же самое, что любить Бродского. Его и так все любят.

— Я люблю Бродского. Но не люблю людей, которые его любят. Такой вот парадокс.

— Ха, отлично! Прямо бинго!

— Вообще-то просто бинго.

— Бинго!

На улице всё ещё было холодно, но Саша как будто начинала оттаивать.

Зашли выпить в бар. Саша сопротивлялась сначала, из аргументов приводя только «Да ну», я шипел змеем-искусителем: «Ну давай, Новый год же, надо шампанского выпить». Впрочем, шампанское в баре почему-то закончилось, так что мы взяли по пиву. «Пиво употребляете?» — подкалывала меня Саша. «Только если жарко» — отвечал я, стряхивая остатки подтаявшего снега с рукава.

Саша сняла шапку, наконец-то я увидел её волосы. Очки запотели, она растерянно замерла посередине зала. Я воспользовался случаем и взял её за руку. Пальцы были холодными, но не такими холодными, как колечко на одном из них. «Прям танцующая в темноте», — пошутил я, ведя её за собой к столику. Саша ответила только хмыканьем, но хмыканье это было удовлетворённым. Очки оттаяли ещё до подхода официанта, и я снова мог видеть её глаза. Господи, почему они уже такие родные? Впрочем, глаза эти чуть боязливо оглядывали обстановку.

— Всё хорошо?

— Да, норм. Просто не очень привыкла к таким людным заведениям.

— А к каким ты привыкла?

— К кинотеатрам, конечно. Я ж киноманка, помнишь?

— Об этом я вряд ли смогу забыть. Ты мне, можно сказать, целый мир открыла с помощью «Касабланки».

— Ну что могу сказать… Я старалась.

— Подожди, в кино же тоже много людей бывает. Это для тебя не людное место?

— Смотря в какие ходить. Я ж девушка особенная, в попсовые киношки не хожу. Я больше по всякому артхаусу и киноклассике. Так что здесь в «Родине» и в Доме Кино сижу. Раньше, когда в Воронеже жила, постоянно в «Иллюзион» ходила, есть там такой кинотеатр.

— Ну не совсем же они пустые, всё равно там люди есть.

— Есть, да… Но они как бы растворяются. Я обычно беру билет на первый ряд, сажусь прямо перед экраном. А кто там позади, меня не особо интересует…

— Понятно. То есть на последний ряд тебя нет смысла приглашать.

— Ха, ну смотря с какой целью. И потом учти, есть опасность, что я всё равно буду смотреть оттуда кино, а не что ты там подумал.

— Надо же, какая самоотверженность.

— Лайки сами себя не поставят.

— Ну, я выложился по полной. Отдал тебе свои лучшие лайки.

Так мы и продолжали говорить, продолжали пить. Кружки опустели, мы заказали ещё. Холод растекался по жилам, как будто я открыл рот и запустил в себя всю зимнюю улицу снаружи, от которой мы и пытались сбежать. Но тепло подвальчика, в котором находился паб, согрело меня. Мы продолжали пить и продолжали говорить. А ещё мы продолжали молчать, и в молчании этом были и отзвуки нашего неловкого флирта, и привкус пива, но было в нём и ещё что-то — бесшумное, но обволакивающее, оставляющее без движения тепло. Оно соединяло нас. Её рука лежала рядом, придерживая стакан, и мне хотелось к ней прикоснуться — ладонь чуть ли не жгло от отсутствия прикосновения.

Когда мы вышли на улицу, то сразу ощутили себя в новом году. По морозцу, схватившему нас за носы, и по лёгкой зыбкости окружающего мира можно было решить, что сотворён он совсем недавно. По пути, то там, то тут ещё встречались остатки прошлого — бутылки, обгоревшие остатки петард, — но мы с Сашей определённо шли уже в новом времени, полном вдохновения. Мы сменили несколько улиц, перекинулись несколькими незначительными словами и вскоре очутились у метро, не помню уже, по чьему предложению. Также я совершенно не помню, по чьей инициативе я спустился в метро и отправился провожать Сашу до дома, в один из районов ранних хрущёвок и старых лип. У парадной мы остановились, разглядывая в смущении снег на карнизах домов и ветвях лип, а затем произошло новогоднее чудо — Саша спросила:

— Зайдёшь?

Уже в квартире она торопливо-безучастным тоном объясняла, что обычно так никого не приглашает, ставила чайник на кухне, искала мне тапки, объясняла, что соседки до утра не будет дома… А я стоял и впервые за долгие месяцы ощущал своё тело целиком. Не просто ком одежды с торчащими из него кистями рук и бестолковой головой. Теперь о себе дало знать остальное тело, которое было скрыто одеждой, забытое, но помнящее. Всё потому, что кто-то наконец проявил к нему интерес. И я ужасно волновался. Как показали дальнейшие события, волновался не зря. Хотя, может, это волнение всё и испортило. В подступающей панике тело начало вести себя хаотично: руки обняли совершенно не сопротивлявшуюся Сашу, ноги инстинктивно потащили нас обоих в её комнату, пальцы сумбурно скакали по пуговицам и застёжкам, уши старались не обращать внимания на её «подожди, застелю», сердце барабанило в грудной клетке. Короче говоря, все были при деле, и только из одной окраины вестей не было. Сброшенная одежда копилась на полу, показались Сашины плечи со следами от бюстгальтера, её небольшая грудь с чуть раскосыми сосками, родинка выше пупка, ледяные ноги, которые она тут же спрятала под одеялом. Пора мне было тоже что-то продемонстрировать, но меня охватил ужас похолоднее Сашиных ног. Простите, но у меня не стоял. И тем не менее я бросился в отчаянную атаку под одеяло.

— Какая ты…

— Привет…

— Ох…

— Как ты там?

— Да. Сейчас.

— Всё хорошо?

— Ммм…

— Давай помогу.

— Ох, секундочку…

— Иди ко мне.

— Ай!

— Ну ты чего?

— Да блин, нога…

После какого-то неудачного движения, в ходе нашего безуспешного ворочания под одеялом, мне свело ногу. Боль сверкнула молнией, похоронив какую-либо надежду на необходимую в данных обстоятельствах стойкость. Я запрыгал по полу, пытаясь вправить ступню. Затем молча сел на край кровати, полный раскаяния.

— Кажется, тебе пора, — прозвучал голос Саши. Холодный, как и ноги его обладательницы. Больше ни слова не было произнесено. Позор вился за мной на пути домой подобно плохому запаху.

Прошла неделя, город по инерции отпраздновал Рождество и готовился к настоящему началу года — года рабочего, офисного, монотонного. Судя по его началу, с этим годом уже всё было ясно. Последние дни я долёживал на диване с Мартыном и ноутбуком на коленях. Мартын смотрел на меня с ленивым выражением на морде и помуркивал, ноутбук показывал «Друзей». Я мельком подумал, что благодаря разводу я наконец-то приблизился к своему истинному состоянию и что именно в нём мне и предстоит встретить одинокую старость. Даже тётя Аня не удержалась в привычных рамках собственного чопорного равнодушия и несколько раз спрашивала, как я себя чувствую. И никак не комментировала моё плоское «Ага…» в ответ.

Я бы и продолжал так существовать, и с превеликим удовольствием, но меня прервали. Тот самый Коля, мой друг и утешитель, снова снизошёл до меня и позвал посидеть в баре с друзьями. Праздники, давно не виделись — повод был расплывчатым, как и всё вокруг в это время года. Разумеется, настоящая причина была проста. Мы всё ещё молоды, здоровы и платёжеспособны, так почему бы не выпить? Уж не знаю, насколько я годился для подтверждения этого тезиса, но неожиданно для самого себя принял приглашение. Несмотря на дурное настроение, незнакомую компанию и твёрдое намерение состариться на диване.

Было не то чтобы совсем плохо, но хотелось большего. Шумный бар был полон недоступных девушек. Постепенно собралась компания, Коля изо всех сил старался руководить общением, но потом ему это надоело, и общение стало налаживаться само собой. Я единственный пришёл без пары, но переносил это мужественно. Утешал себя тем, что в этом можно разглядеть некоторую загадочность. И всячески отвергал мысль о том, что в этом можно увидеть одинокого неудачника. Болтали о разном: работа, городские сплетни, работа. Об отношениях не говорили. У меня их не было, а все остальные пришли со своими половинками. Внимательно приглядевшись к их взаимным взглядам и интонациям, всё можно было про них понять — кто в паре главный, кто довольный, кто любит, а кто позволяет себя любить. Это всегда видно. Итак, я развлекался непрошенным наблюдением за чужой личной жизнью. Потом одна из девушек, с чуть истеричным голосом, придерживаемая за талию своим флегматичным молодым человеком, начала рассказывать о фильме, который она недавно увидела. Она употребила слово «артхаус», и оно сразу отозвалось во мне — при этом, не резкой болью, а некой даже ностальгией. Она описывала какой-то совершенно безумный фильм, название которого вспомнить не могла. Воспользовавшись всеобщим замешательством от этого пересказа, я достал телефон и написал сообщение:

— Ты не знаешь такой чёрно-белый фильм про японца, который почему-то превращается железное чудовище и творит какой-то сюр?

— Знаю, — ответила Саша через минуту. — Тэцуо — железный человек.

— Спасибо большое!

— На этом моя функция гугла исчерпана? — написала она ещё через пару минут.

— Нет, прости. Просто нашёл повод, чтобы тебе написать.

— Так что, хочешь Тэцуо посмотреть? Он у меня в списке несмотренных

— Хочу…

— Ну, адрес знаешь

— Сейчас?

И когда увидел, что мое сообщение прочитано, но остается без ответа, я торопливо написал вдогонку:

— Понял, сейчас. Скоро буду.

Затем оглядел собравшихся, просмаковал своё тайное превосходство над ними и отправился в приключение.

Дверь открылась, Саша открылась — и я вошёл, во всех смыслах. Отскрипели пружины раскладного дивана, за окном виднелись неподвижные ветви липы, подведённые тонкими полосками снега. Всё началось и закончилось именно тогда, когда и должно было закончиться. Всё ещё желая сделать ей приятно, я заявил, что заварю ей чаю. Саша встала вместо со мной, натянула шорты и футболку с выцветшим рисунком и вышла вслед за мной. Чайник зашипел на голубом огне.

Странно это — начинать разговор после первого секса. Соединиться вместе, снова разъединиться на два существа и продолжать разговор, в котором ещё минуты назад не было необходимости, потому что все мысли были едины в едином теле. Да и о чём говорить? Не спрашивать же «Всё хорошо?» или «Тебе всё понравилось?».

— Интересно, соседка спала или всё слышала? — посвежевшим голосом проговорила Саша.

Я и забыл про соседку.

— При желании могла бы и увидеть, — хихикнула она, — комната-то проходная.

— И она так каждый день и ходит через твою комнату?

— Ну естественно, — удивилась Саша глупому вопросу, — куда она денется?

— Не смущает? Вдруг она действительно что-то увидит?

— Не переживай, это зрелище её совершенно не интересует, она лесбиянка. У неё девушка есть.

— Что ж, у каждого свои недостатки. Ну всё равно, может же неловко получиться…

— У меня в Питере ещё не было мужчины, пока что не случалось неловкостей. Вообще у меня есть вешалка с одеждой, икеевская, я её ставлю как ширму, когда кино смотрю. Просто не успела, когда ты пришёл.

— А сколько ты уже в Питере?

— Два года. И сколько-то там месяцев. Идём Тэцуо смотреть?

— Иди, я чай принесу.

Уже утром, в мутном январском свете, я сквозь сон почувствовал, как её рука поползла вниз, вниз по моему животу. Я поцеловал Сашу в макушку, а сам потянулся рукой вниз, под кровать. Где-то там, на полу, лежала открытая пачка с презервативами.

Так мы начали встречаться. Забавно, что этот термин все понимают по-своему. Для кого-то это признание в любви, для кого-то — подготовка к совместному долгому (уж как получится) будущему. В нашем случае всё было проще. Мы ни разу не заговаривали ни о чём подобном, да и вообще не обсуждали наши отношения. Мы знали, что мы встречаемся — просто потому, что мы встречались, в буквальном смысле. Мы встречались либо в центре, на выходе из метро, либо на выходе с Сашиной работы, куда я иногда подъезжал на машине, и просто были вместе. Чаще всего мы шли в кино. Выбирала его всегда Саша. А я и не возражал. Я даже гордился этим, мне было приятно наблюдать за её почти профессиональной щепетильностью в выборе фильмов. Я действительно ощущал себя частью какого-то особенного круга — хоть он и состоял из нас двоих, а также далёких режиссёров, преимущественно усопших. И потом, в кино я мог держать её за руку. Я хотел бы держать её за руку и на улице, гулять с ней, взявшись за руки. И чтобы все на нас смотрели. Но, как назло, на дворе стоял январь, ещё и в одном из самых холодных своих проявлений, так что тепло её руки я чувствовал только во тьме кинозала, чего, разумеется, окружающие заметить не могли. Зато мы могли упоённо целоваться, сидя в машине, и я от всей души надеялся, что кто-то из проходящих мимо видел нас и позавидовал моему счастью — с добротой или злобой, мне было всё равно.

Саша была стеснительна. Это бросалось в глаза даже мне, хотя моя собственная застенчивость всегда была очевидной настолько, что друзьям даже было неловко шутить о ней. Вечный Сашин сарказм происходил именно отсюда. А также и её любовь к укромности кинотеатров. Она не любила кафе, не любила ресторанчики. А мне ведь так хотелось водить её туда. Кофе-вино — мои представления о романтике ограничивались этим набором. Разве не так должны выглядеть пары, которые я про себя называл «состоявшимися». При этом я вздрагивал от страха, не произнёс ли случайно это слово вслух. Так вот, Саша постепенно теплела ко мне. В нашей переписке всё чаще и чаще проскакивала нежность. Она даже позволила себе несколько «скучаю» и «мур», когда мы не виделись дольше трёх дней. А когда как-то воскресным утром я проснулся в её постели один и увидел, что она уже на кухне готовит шарлотку, стало понятно — эта неприступная крепость не устояла.

По будням я провожал её до дома, иногда заходил в квартиру на чай и на короткий секс за вешалкой-ширмой, но всегда уезжал домой. Поздно, потому что прощание обычно затягивалось. Но выходные наши протекали по-другому. Я приезжал в пятницу сразу после работы. Пицца, вино, какой-нибудь фильм на ноутбуке — непременно от неизвестного мне режиссёра, с неизвестными актёрами, а иногда даже и из страны, которую я не мог заподозрить в кинопроизводстве. Затем титры, бокалы с вином отставляются в сторону, рука тянется к выключателю. Падает на пол одежда, тела стараются поскорее забраться под одеяло — ногам зябко, батареи греют лишь в полсилы. Под одеялом снимаются и выбрасываются наружу трусы.

Конечно, можно предположить, что за время моего отсутствия в сексе произошли большие изменения. Предположить такое можно, но дело, вероятнее, было в моей неопытности — или, как я называл её про себя, «недостаточной опытности». Наверное, самое время признаться, что до жены у меня было только две девушки. Достижение вряд ли можно назвать впечатляющим.

И вот передо мной лежит девушка. Собственно, подо мной. Как она уже признавалась, секса у неё уже не было больше двух лет, а это невероятный груз ответственности. И, скорее всего, благодаря этому перерыву она прекрасно знала, что ей нужно, чтобы кончить. У неё было достаточно времени, чтобы изучить самостоятельно все свои кнопки и клавиши. Так что у нас с Сашей был не секс — это была скрупулёзная работа над её оргазмом. Я ощущал себя шахтёром-стахановцем, старающимся перевыполнить план по добыче оргазма. К моему счастью, работа эта проходила под её руководством. Оставалось малое — вовремя и по команде выполнять все указания. «Поцелуй в ухо», «укуси плечо», «быстрее», «медленнее», «продолжай», «оооххх», «дааааа». Приятно встретить человека, который точно знает, чего он хочет. Прозвучит двусмысленно, но в такие моменты я чувствовал себя на своём месте. И я был счастлив.

Занимались мы и другими вещами. Смотрели футбол, к которому я был равнодушен, а Саша любила, но со странного ракурса: «Ох, как же я люблю Уэйна Руни, у него такие веснушки», валялись на кровати в Икее («Дорогой, кажется, по нашей спальне ходят посторонние люди») и мерились количеством лайков в соцсетях («Почему тебе все твои бабы ставят лайки? Особенно там, где ты один! Когда со мной фото, вообще мёртвый сезон!»). Мне нравились все эти занятия, но больше всего мне нравился Сашин голос, комментировавший их. Без него они остались бы в памяти бесцветными и двухмерными, как белый шум в телевизоре.

Первый ураган обрушился на наши отношения, которые я уже считал идеальными, через три недели. Я сидел на работе и, не обращая внимания на рабочую почту, самозабвенно писал сообщения в телефоне.

— Гуд морнинг, солнце! Как ты тудэй? 😊

— Ты что, крэйзи? По-русски говори, я простая девчонка из провинции, нечего тут

— Ну прости. Как ты? Как спалось?

— Соседка поздно пришла, пьяная, кажись. И не одна. Мне кажется, это начало прекрасной дружбы

— О, рок-н-ролльная жизнь. Буянила, телевизор из окна выкидывала?

— Да нет, просто с девушкой. Пошли к ней в комнату и давай кроватью скрипеть. А мне вот и поскрипеть не с кем…

— Несчастная душа. Скоро выходные, поскрипим 😉

— Давай, я соскучилась… А потом я пирог с грушей сделаю! Такой рецепт офигенский нашла, буду на тебе эксперименты проводить)

— Я к Вашим услугам) Какие у нас ещё планы на выходные?

— То есть тебе мало?)) Роскошная женщина и роскошный пирог с грушей — а ему всё мало?)

— Это прекрасное сочетание — женщина, пирог, груша… А гулять будем, если погода хорошая?

— В Питере в январе бывает хорошая погода?

— Ну, даже если не очень хорошая… Я уже давно хочу в Некрополь съездить, на Александра Невского. Представляешь, петербуржец, а никогда там не был. Позор, да?

Саша начала печатать. Потом перестала, потом снова начала набирать. Я отвлёкся на работу и даже начал ей заниматься, пока через пару минут не получил сообщение:

— Так. Я не поняла. ТЫ давно хочешь съездить?

Я удивился.

— Ну да, я. С тобой. Если ты хочешь

— Вот если ты со МНОЙ хочешь съездить, то так и пиши. А если ТЫ сам хочешь поехать, то САМ и езжай

Я помотал головой. Наверное, подобная мысль первой проносится в голове у рыбы, заглотившей крючок: «Это что ещё такое?»

— Саш, в чём дело? Что ты к словам цепляешься? Я же просто написал, чего мне хотелось бы

— Вот именно! Ты всегда пишешь, что тебе хочется. Всегда речь о том, чего хочется тебе. Только о себе и можешь.

Эта точка в конце сообщения поразила меня больше всего. Такая холодная, прямо-таки сгусток темноты, смотревший мне прямо в глаза из конца предложения. От неожиданности я даже извинился.

— Прости, малыш… Ну, я честно не хотел тебя обидеть

Сообщение было прочитано и осталось без ответа. Саша ушла из сети.

Когда мой рабочий день закончился, а ответ так и не пришёл, и мой телефонный звонок был сброшен, я понял, что мне нужно ехать к ней домой. Именно так — нужно. То есть мне не хотелось, но это необходимо было сделать. Как ещё мог бы поступить любящий человек ради любимого человека? Я отмахивался от мысли о том, что это слишком походило на сцену из какой-то мелодрамы — а также от мысли о том, что именно поэтому мне и хотелось это сделать. И вместо этого стал рассуждать логически. Работает Саша совсем рядом с домом, не то, что я. Значит, к моему приходу она уже вернется с работы. Не купить ли цветов, подумал я, и не купил. Мне казалось, что нельзя было терять ни секунды.

Бросил машину на улице за пару домов до Сашиного (там было свободное место, а будет ли оно дальше — чёрт его знает), добежал до её парадной по свежевыпавшему снегу, который в свете желтоватых ламп казался особенно радостным, и позвонил в домофон.

— Кто там?

— Это я. Давай поговорим.

— Саш, это к тебе!

Тьфу ты, с соседкой перепутал, минус сто очков Гриффиндору.

В домофоне пошуршало и ледяной голос, ещё менее походивший на Сашин, произнёс:

— Сейчас спущусь.

Минут через пятнадцать, когда я своим хождением туда-сюда почти вытоптал весь снег перед парадной, дверь пискнула, выпустив Сашу наружу. Она была мрачна.

— Ну привет, — сказала она, глядя на меня исподлобья, как на гестаповца, ведущего допрос.

Я решил начать с шутки, чтобы разрядить атмосферу.

— И как это твоя соседка сразу поняла, что это не к ней? Может, с ней тоже кто-то хотел поговорить о чём-то важном?

— С ней о важном говорят женским голосом, она лесбиянка.

— А, ну да… Как её зовут, кстати?

— Даша.

— Понял…

Она с еле заметной неприязнью оглядела мои следы вокруг крыльца и спросила:

— Ты о чём-то ещё важном хотел поговорить? Или тебя интересовало только имя моей соседки?

Я вздохнул:

— Нет, не только.

— Ух ты. Интрига.

— Ну, я просто хотел спросить… На что ты так обиделась?

— Я не обиделась. Просто хотела кое-что объяснить.

— Каким образом? Не отвечая на сообщения? — отомстил я сарказмом за её «интригу».

— Это я разозлилась. Теперь спокойна. Иногда ты ешь медведя, а иногда медведь ест тебя.

— Прекрасно. Пойдём погуляем? Ещё больше успокоимся.

Мы вышли на проспект, с его спешащими по домам автомобилями. Снег хрупал под ногами, мы оба смотрели себе под ноги.

— Ну так в чём проблема была? — я сдался. — Я просто пригласил тебя с собой. Съездить в Некрополь. А тут ты взорвалась.

— Нет, — действительно, спокойным тоном учительницы младших классов начала она, — меня ты не пригласил. Ты сказал, что ты хочешь туда пойти. А приглашения не было.

— А ты не перегибаешь? Я просто сказал, что мне интересно. Ты могла сказать: «Да, мне тоже» или: «Фу, какое занудство, сам езжай в свой сраный Некрополь», так ведь.

— Нет, не так. И никуда я ничего не перегибаю. Я объясняю.

— Странно, в который раз слышу про объяснение, но его самого так и не услышал.

— Значит, слушай. Ты думаешь только о себе. О своих желаниях. Тебе другие-то и не нужны особо.

— Ну как это? Ты мне нужна.

— Ну да, нужна. Не как девушка там или друг, а как аксессуар. Просто придаю тебе спокойствие, создаю хорошее настроение.

— Неправда. Пожалуйста, ты мне очень дорога. Мне интересна твоя жизнь, я хочу быть её частью.

Она молчала. Не кивнула, не покачала головой. Только вздрогнули её серёжки в виде ярко-красных земляничек.

— Холодно, — решил я вдарить по жалости, — пойдём к тебе.

— Нет. Не сегодня.

И от этого ответа я окончательно замёрз.

Мёрз я нещадно в течение нескольких дней. Кажется, даже после развода я так сильно себя не жалел. Неуправляемые мысли вели меня к следующему выводу: один развод мог быть случайностью, но такое расставание говорит о системной проблеме.

Однако через три дня всё наладилось. Снова я написал ей, мы встретились, я приехал к ней. Утром, за завтраком, мельком познакомился с соседкой Дашей — худощавой застенчивой брюнеткой. Она взяла кружку с чаем и ушла в свою комнату.

— Она депрессует, с девушкой поссорилась, — пояснила Саша, когда мы остались вдвоём.

— Ох, сочувствую, — пробормотал я, сомневаясь, что нужно говорить в таких случаях. И сказал самое неуместное:

— А она прям всегда была лесбиянкой?

— Нет, Костя. Только с тех пор, как тебя увидела.

— Ну что вот сразу так! Хотя я примерно об этом и хотел спросить. То есть, не хочу никого обидеть… Просто я не знаю, как у них это устроено. Это какой-то неприятный опыт с мужчиной? Ну, что-то действительно нехорошее случилось… И с тех пор её мужчины не привлекают?

— Ты совсем дурак?

— Нет, только чуть-чуть. Ну прости, я ж не понимаю в этом ничего.

— Что тут понимать? Кто-то любит блондинок, кто-то брюнеток. Кто-то мужчин, кто-то женщин. Просто разные вкусы.

— Любопытно. А тебе она как, знаков внимания не оказывала?

— Слушай, ну ты серьёзно думаешь, что раз она лесбиянка, то хочет со всеми бабами спать?

— Ну и слава Богу. Мне больше достанется такой красоты.

— Подхалим. Ладно, живи пока, котик. Моя прелесть.

Вместо ответа я подошёл к Саше сзади, обнял и ущипнул за попку. Она издала звук, похожий на мультяшное мурчание и вдруг, без всякого заметного перехода, спросила:

— Как считаешь, я не склонна к полноте?

— Солнышко, ты склонна к милоте.

Поздно вечером, когда был посмотрен ещё один фильм, съедена ещё одна пицца, наши холодные ноги грели друг друга под одеялом, а темноту комнаты разбавлял только отсвет всё того же жёлтого фонаря во дворе, она вдруг спросила:

— А почему ты заговорил про неприятный опыт с мужчиной?

— А?.. Чего, какой опыт?

— Ну ты про Дашу сказал, что, мол, она лесбиянкой стала…

— А, понял. Да я не знаю. Просто стереотип такой. Если какие-то отклонения… Ну, в смысле, немного другие предпочтения в сексе, то обязательно проблема в каком-нибудь насилии…

— Больше ничего не имел в виду?

— Нет. Подожди. А ты что имеешь в виду?

— Ничего. Спи.

— Саш. Серьёзно. Всё нормально?

— Нормально.

— Точно ничего не хочешь рассказать?

— Точно. Спи давай.

И ведь что-то было там, за этим спокойным голосом, за этим тёплым дыханием мне, что-то совсем не спокойное и не тёплое, но я был здесь и сейчас, и потом, мне ведь дали понять, что задавать вопросы дальше не стоит — я и не стал. Просто смешал её дыхание со своим и заснул.

Жизнь наладилась. Всё было как раньше, а именно, как в наши с Сашей лучшие моменты. Она смеялась и ворковала. Писала мне во время рабочего дня, что хочет меня пожулькать — и само это дурацкое слово, которого я никогда раньше не слышал, звучало в голове её голосом, и тут же аранжировалось её смешком, рассыпчатым, как свежий снег на солнце, с её веснушками, лучиками в её глазах. И я не мог оставить переписку с ней, не мог не дождаться очередного её ответа, в жгучем нетерпении наблюдая за этим «Саша печатает…» — в то время, как за мной (видимо, тоже в нетерпении) наблюдал мой начальник, недовольный моей производительностью.

И опять мой неумолимый мозг рисовал пошлые в своей идеальности картинки, ему хотелось ехать куда-то далеко-далеко на машине, останавливаться на заправках и пить кофе, гладить её по коленке и спорить из-за выбора следующей песни. Один раз мы так и сделали. Поехали на старую дачу тёти Ани (дом был отстроен заново после гибели её мужа в пожаре, об этом факте все старались не упоминать, но забыть о нём было невозможно), я действительно гладил Сашу по коленке, хотя о музыке мы не спорили, потому что я сразу согласился на её любимую и совершенно неизвестную мне инди-группу — сопротивляться казалось кощунством. На даче мы попытались отправиться на прогулку к озеру, но быстро завязли в февральских сугробах. Саша провалилась в какой-то особенно глубокий из них, села в снег, набрала его полные ботинки. Я начал издеваться над ней, она залепила мне снежком по шапке, я не замедлил ответить, стараясь бросать снежки так, чтобы слепить из них подобие бюстгальтера поверх Сашиного пальто. Прогулка, таким образом, продлилась недолго. Мы вернулись в дом, растопили печку и, забравшись под несколько одеял, согревали друг друга как могли. Больше из дома мы не выходили — зачем?

По пути обратно в город мы загадывали друг другу киноманские загадки: что именно кричал Джек Николсон в разрубленную топором дверь, что означает фраза «залечь на матрасы» и какими были последние слова гражданина Кейна. Побеждала почти всегда Саша, но и мне в паре случаев удалось не ударить в грязь лицом. Когда загадки иссякли, я сказал:

— Кстати, ты что-то давно ничего не выкладывала в свой блог.

Саша хмыкнула, словно опомнившись:

— И действительно. Чегой-то я.

— Мы вот Индиану Джонса недавно пересматривали. Сделай выпуск про все части, обстеби Спилберга, как ты умеешь. Припомнишь ему холодильник и всё прочее.

— Хм, ну да, — промычала Саша и начала выбирать новую песню.

— Или можно что-нибудь новое привнести. Не смотрела каких-нибудь других киношных блогеров? Может, какие-нибудь сценки разыгрывать? Можно будет на ютубе раскрутиться.

Саша начала разглядывать ногти. Я почувствовал, как сгущается грозовое электричество в салоне автомобиля, и предпочёл уделить больше внимания дороге.

— А ты смотрел каких-нибудь… киношных блогеров?

— Ну, так… Сейчас их много появилось.

— Ясно.

Мне снова захотелось под тёплое одеяло.

— Всё хорошо? — спросил я с детской наивностью. Очевидно же было, что всё плохо.

— У тебя — да. Как обычно, всё хорошо.

— Саааш. Ну что такое?..

— Да ничего! — взорвалась она. — Шикарно всё! Да, не пишется у меня! Нет идей никаких. Это не повод, чтобы стебаться! Как будто я сама не знаю, что я неудачница…

— Господи, да откуда ты это взяла? В какой моей фразе ты услышала, что ты неудачница?

— Да это по всему твоему виду понятно! Я вообще недостаточно хороша для тебя. Неграмотная провинциалка, понаехала тут. Зато ты можешь мне свои глубокомысленные советы давать.

— Хорошо, извини, если я что-то не так сказал. Я ж просто рассуждаю… Если тебе неприятна тема, сказала бы просто, я бы замолчал.

— Какая разница, что я буду говорить? Ты же всегда только себя слушаешь. Я вообще для тебя не человек. Вещь красивая. Ты вообще зачем меня с собой взял? Молчал большую часть дороги. Я тебе только для секса нужна и для еды.

— Так, я запутался. У тебя претензии к моим разговорам или к моему молчанию?

— К отсутствию внимания. Тебе и без меня хорошо. А мне нужно, чтобы меня любили. Чтобы окружили вниманием, закутали с ног до головы — и тогда тебе будет всё. И солнце, и звёзды, и шарлотка, и минет!

— А это не эгоизм? Ты вот сама меня эгоистом называешь.

— Я не эгоист! Я нормальный влюблённый в себя человек! А тебе и с котом хорошо. Разговаривать с ним не надо, только кормить иногда и говно убирать!

— Забавно, что ты говно упомянула…

— Что?

— Ничего.

Саша перевела дух.

— Я тебе говорю, что тебе другая девушка нужна. Правильная, интеллигентная. Чтобы без ошибок писала и в обществе себя умела вести. И в кино лучше меня разбиралась.

— Да я тебя уже нашёл! Зачем мне другая?

— Я тебе серьёзно говорю. Лучше не затягивать. Я и так к тебе привязалась, это перебор. Понимаешь, я ведь живу в постоянном страхе, что ты меня бросишь. Потому что я какая-то не такая. Бог не на нашей стороне, потому что даже он ненавидит идиотов.

— Давай не будем торопиться, — я вздохнул. Больше мы ничего не сказали. Я почувствовал, как скользят пальцы на руле, настолько они вспотели. И сердце бьётся слишком жестоко, как будто пытается что-то из себя вытеснить. Всё с теми же потными руками я довёл машину до Сашиного дома, где она безмолвно вышла, и вернулся на Лиговку. Позволил Мартыну вдоволь обнюхать мои ноги (видимо, пахло неизвестной ему дикой природой), затем ушёл к себе в комнату и отправил Коле сигнал о помощи:

«Идём бухать!»

— Ну что? Опять проблемы с женщинами? — одной рукой Коля взял пивную кружку, другой — быка за рога.

— А тебе лишь бы позлорадствовать. Представитель счастливой ячейки общества.

— Э, нет. Это ты меня удачно вытащил, у меня такое же настроение. Теперь твоя очередь злорадствовать. Мы с Машкой того…

— Женитесь?

— Диаметрально наоборот. Короче, мы больше не вместе.

— Ого. Внезапные и трагичные новости. А что так? Непримиримые разногласия?

— Типа того. Не сошлись в сексе. Не туда член вставил.

— Куда — не туда?

— В другую девушку!

Непонятно, кого он хотел обмануть своим хриплым смешком — очевидно же было, что ему не смешно. И ведь наверняка заранее эту дурацкую шутку готовил, позёр…

— Слушай, ну ты как-то это… Вы же столько лет уже вместе. Тебе это было прям нужно?