У него кризис среднего возраста и кажется, что жизнь кончена. Так как уже все потеряно он решает делать, то что ему всегда хотелось — заниматься поэзией, сексом с разными девушками и искать удачу на кастингах в разных проектах.

Накануне ему удается снять клип на свои стихи. Презентация клипа должна пройти на модном в городе событии и герой связывает с этим большие надежды. Однако, показ клипа остается практически незамеченным широкой публикой. Единственным, кто обратил внимание на клип и восхитился творчеством автора — здоровенный лысый провинциальный парень 28-лет, родом из небольшого криминального городка. Этот парень — Дмитрий здесь, потому что всегда мечтал вырваться из своей обыденности. Он сразу предлагает дружбу герою, однако это совсем не то, на что рассчитывал сам герой. Так же герой обращает внимание на одну девушку модель, с которой он пытается флиртовать, кажется успешно. Однако, Дмитрий отвлекает его и он не успевает взять контакты девушки, отчего еще больше досадует.

Герой продолжает попытки раскрутиться как поэт и устраивает поэтические вечера на квартирах. На одном из таких вечером появляется взбалмошная сексуальная 19-летняя поэтесса Тори, которая сразу проникается доверием к герою и на каждой встрече посвящает его во все свои новые приключения.

Герою звонит Дмитрий, предлагая вложиться в бизнес — у него есть возможность выгодно на долгий срок арендовать элитную жилую недвижимость и сдавать её посуточно, но нет средств. У героя тоже нет средств и он желает Дмитрию удачи.

Героя приглашают со своим клипом на местное телевидение. Тут выясняется как герой смог организовать съемки клипа. Он предложил известному в городе, но скандальному и потому лишившемуся почти всех ролей в актеру сняться в клипе, пообещав, что их покажут по тв. Известного актера ради своего пиара согласились снимать оператор и режиссер. Тв тоже стало это интересно.

После выступления в эфире утреннего шоу, вместо творческого успеха, герой наконец получает внимание женщин.

Многие из тех женщин, с кем он знакомиться видели его по тв, а тем кто не видел герой показывает запись.

Для героя наступает время секса с разными женщинами — смешного секса, грустного секса и т. д.

Герой же в промежутках между встреч с женщинами пытается заниматься поэзией.

Вместе с поэтессой Тори герой идет на кастинг известного телепроекта, там встречают Куку — парня как с кино, в татуировках, с дикой прической и дикой уверенностью в себе, который явно побеждает на кастинге.

Герою звонит Дмитрий, говорит, что наконец снял крутой пентхаус и сдает его в аренду по выходным, но остальные пять дней в неделю он простаивает. Дмитрий предлагает устраивает там вечера поэтов.

Герой понимает, что это отличная возможность не только для творчества, но и для встреч с женщинами и быстро берет пентхаус под свой контроль — знакомя Дмитрия с разными женщинами.

Дмитрий ведет бизнес не один, а с массивной строгой брюнеткой, которой он явно нравится, но сам не питает к ней никаких чувств.

Герой планирует в пентхаусе поэтическую мегавечеринку на 100 человек и начинает её организовывать — давая анонсы в сми. На вечеринку большая предварительная запись. Накануне вечеринки звонит Дмитрий и говорит, что все надо отменить, потому что он выходит из бизнеса. Оказалось, что они с брюнеткой фиктивно женаты, за что та обещала Дмитрию 300 тысяч рублей, но кинула его.

Герой звонит брюнетке Ирине, та соглашается провести вечер, но предупреждает, что теперь в пентхаусе новый постоянный жилец.

Герой устраивает репетицию вечера для поэтов. Там он знакомится с новым постояльцем — Вадиком из Хабаровска, у которого много денег.

Герой рассказывает все Тори, пришедшей на репетицию. Она обещает решить вопрос с Вадиком и действительно после одной выкуренной вместе с ним сигареты выходит с балкона и говорит, что теперь она и герой могут продолжать пользоваться пентхаусом.

Безумная вечеринка проходит по плану. В списке записавшихся онлайн на вечеринку герой встречает модель с показа. Она на вечер не приходит, но теперь у героя есть её контакты.

Тори и герой после вечеринке продолжает пользоваться пентхаусом приглашая туда своих гостей. За все платит Вадик, который ведет себя очень странно — всегда сидит в туалете и играет там на планшете в онлайн казино.

Герой понимает, что пентхаус отличное место для съёмок нового клипа, но нужен новый крутой актер для клипа. Он вспоминает про Куку. Пытается с ним связаться. Куку все знают, но никто не хочет давать его номер.

Герой с Тори продолжают собирать гостей в пентхаус. Наконец герою удается позвать в пентхаус модель с показа. Она приезжает, но со своей строгой подругой, которая сразу заявляет, что будет следить, чтоб с моделью ничего не случилось. Герой проводит ночь в пустой болтовне с моделью, которая не соглашается на секс и в конце концов оба просто засыпают. В пентхаусе есть и другие гости, которых позвала Тори. Героя и модель будят, потому что её подруге плохо после того как она попробовала откуда то взявшиеся запрещенные вещества. В итоге её увозят в реанимацию.

Герой наконец связывается с Кукой и тот соглашается сняться в клипе. Герой планирует съемки.

Герой идет на ночное свидание, в этот момент ему звонит Тори из пентхауса и говорит, что Вадик улетел в Хабаровск и больше не вернется и хозяйка требует, чтоб они немедленно съехали.

Герой думает, как ему организовать съемки клипа, Тори обещает помочь с новой локацией, но постепенно становится понятно, что у нее проблемы с запрещенными веществами.

Герой пытается что-то придумать самостоятельно. Но тут общая знакомая пишет ему, что Кука погиб. Он с друзьями поехал на пикник, был теплый апрельский день, он выпил и уснул на берегу реки, ночью температура опустилась до минуса — типичный для Красноярска перепад температур в это время года — Кука замерз насмерть. Это рифмуется со стихами героя, где персонаж тоже засыпает на берегу. Герой успели снять клип, то это был бы хит и ссорится с Тори из-за того, что она не выполнила обещание, не нашла локацию.

Герою остается только продолжать встречаться с женщинами.

На одном из свиданий героя ждет криминальная подстава — от имени женщины написали гопстопщики, которые грабят пришедших на свидание мужчин. Герой получает ножом в живот и оказывается в коме в больнице.

Там за ним ухаживает странная медсестра.

Герой выходит из комы, на животе у него оказывается колостома.

Теперь герою кажется, что он точно никому не нужен, кроме медсестры. Но после выписки медсестра только водит его гулять по кладбищам.

Герой сидит дома наедине со своими мрачными мыслями. В отчаянии он пишет пост в волонтерскую организацию, которая ухаживает за больными. На объявление откликается молодая 19-летняя девушка и соглашается иногда выходить гулять с героем. Постепенно у них завязываются дружеские отношения. Оказывается, что девушка балерина и у нее нет времени на личную жизнь — т.е. на отношения с выяснениями отношений и ей интересен формат fwb. У них с героем начинаются такие отношения. Герой постепенно узнает о балетной жизни города.

Звонит Тори и приглашает героя в бар, там она говорит, что она пролечилась от зависимости и что она беременна и теперь у нее все хорошо.

Балерина говорит герою, что нашла себе молодого человека и теперь они с героем просто друзья.

Герой вновь остается один, но после отношений с балериной он теперь верит, что он может быть кому-то нужен. Он увидел промо идеальных отношений и верит в будущее. Кризис среднего возраста миновал.

ПРОЛОГ

Много всего написано о любви в Париже, Чикаго, Нью-Йорке. Буд- то бы 99 процентов её мировых запасов сконцентрировано в этих горо- дах. Конечно, сама любовь есть всюду и везде, но если верить мировой литературе, то в этих мегаполисах в любви высочайшая удельная доля романтики.

Возможно, так и было. До XXI века.

Но под конец прошлого столетия её концентрация там превысила предельные значения. Произошло что-то типа ментального взрыва, невидимого, но мощного, как разрыв звезды, разнёсшего обогащён- ные атомы любви по всей планете, и мельчайшие её частички осели на экранах ваших смартфонов. И теперь достаточно лишь прикоснуться к этой пыли, смахнуть её пальцами — и вот уже образуется романти- ческая история.

Но всё же так не везде.

Посреди России, в тысячах километров от её западных и восточ- ных границ, находится город-миллионник. Далёкий, холодный, по-се- верному суровый. Город, где в поисках любви всё ещё приходится вру- баться в самые недра жизни. Сексуальная революция добрела до этих широт изломанной и искалеченной так, что, вернись она в таком виде в Америку или Францию, её вряд ли бы узнали.

Макдоналдсу, чтоб добраться сюда из Москвы, потребовалось 28 лет!

Приложения для знакомств справляются быстрее, но и им сложно тут адаптироваться и закрепиться.

В этом городе вообще никому не бывает легко. Но ему есть что поведать о любви!

Этот город — Красноярск.

МОЙ ГОРОД

ГЛАВА 00

Я сижу за круглым столом у своего окна, вид из которого обычно шикарный — новый центр, всё в неоне, в огнях, настоящий маленький Вегас. Но сейчас же он, этот вид, сжался до размеров прокуренной комнаты или, скорее, турецкого хамама, в котором клубы холодного пара, остуженные до минус 25, скрывают ночь. На улице непривычно тихо: ни потока машин, ни шума…

Через час всё вспыхнет. Эта ночь новогодняя, та самая, в которой мне наконец-то удалось избежать соблазнов и суеты, иллюзий и на- дежд и вместо всего этого заниматься тем, чего я действительно хочу. А таких настоящих желаний у меня было всего два — либо предаваться любви под бой курантов и вспышки фейерверков, либо наконец сесть за стол и написать всё то, что хочу, что должен успеть записать.

Так что сейчас я за круглым столом у окна с видом, который мож- но принять за остуженный хамам…

КАЛИНИНА

В пятницу всё сразу пошло не так. Проснувшись пораньше, пото- му что Тори обещала забрать меня в полдень, я прождал её весь день и вечером лёг спать. Она разбудила меня звонком, пообещав скоро заехать за мной и, как всегда, всё объяснить.

Когда мы ехали в такси, она поведала, что оказалась безнадёжно влюблена в кого-то, кто ею не слишком интересуется, из-за чего её не- рвы пришли в полное расстройство и не выдержали бы больше ни дня без успокоения, на поиски которого она потратила всё сегодняшнее время. И в доказательство того, что ей всё же удалось героическими трудами найти нужное средство, она продемонстрировала мне свою кисть, на тыльной стороне которой по-над веной чернел синяк.

Квартира была двухкомнатной. Я устроился в спальне у компью- тера и, убедившись, что уже никто не придёт, всю ночь прослушал музыку. Тори же болтала по телефону, лежа в гостиной на диване, и в полшестого утра попросила меня сходить с ней за сигаретами.

Мы вышли, и самое время рассказать, в каком районе находится дом Тори, я и она. Это улица Калинина. Представьте себе лежащий на боку полумесяц — на одном его конце окажется мой дом в микрорай- оне Северном, а на другом — то место, где мы сейчас. Раньше, чтоб до- браться из одного конца в другой, нужно было проехать через центр по всему изгибу, на что могло уйти часа два, позже же проложили прямую дорогу, словно прошив порталом и стянув эти два края друг с другом.

Для тех, кто, может, только знакомится с городом, дорисую, что в двух остановках от начала улицы Калинина ближе к центру нахо- дится небольшая улица Северная, которая своим названием даёт нам отличные географические ориентиры. От этой улицы берёт начало проспект Свободный — один из самых уютных для меня районов, он от начала и до торгового центра пролегает параллельно Калинина, примерно в километре от неё, и только затем круто сворачивает вле- во, уходя из города в лесной массив.

Мы с Тори бредём уже две остановки по Калинина, тянущейся по окраине города, безнадёжно отрезанной от всего остального железной

дорогой, складами вдоль неё и, будто этого недостаточно, небольшой речкой, — эта улица словно лоскут, по верхнему краю оторванный от трепыхающегося на ветру полотнища. Я не помню, чтоб у меня рань- ше был повод углубляться в эту территорию, — сейчас же ощущение, что попал в городской посёлок. Редкие супермаркеты и магазины не решаются работать по ночам, а попадающиеся на пути жестянки ки- осков с фанерами вместо стёкол хоть и содержат на себе рекламу то- варов и кое-где надписи, свидетельствующие о их круглосуточности, остаются безучастными, отзываясь лишь пустым гулом на мой стук.

Мы петляли среди разномастных строений — кирпичных пяти- и панельных девятиэтажек, редких тут ещё новостроек — семян со- временного города, словно бурными потоками ветра перенесённых сюда с других районов и рандомно проросших то тут, то там, сосед- ствующих с общежитиями и резко врубающимися в частный сектор; брели сквозь утреннюю дымку от одной закрытой двери к другой, и я чувствовал за нас двоих нашу неприкаянность и неуместность здесь. Тори было всё равно, со мой, казалось, была только её оболоч- ка, а она сама шла где-то в глубине своего сознания, пробиваясь там через бесконечные снега белого шума. Лишь раз она остановилась на гравийной дороге меж деревянных домов, смотря вдаль, будто забыв цель, и сказала:

— Здесь очень похоже на Мариинск.

Тогда я повернул нас обратно. Мне хотелось в тот город, который я знаю.

СЕВЕРНЫЙ. ЗЕЛЁНАЯ РОЩА

Этот дом, на верхнем этаже которого находятся четыре пентха- уса, и в одном из них мы — я и Дима, располагался в том же районе, что и мой, но на его другой, юго-восточной окраине, в преддверии не столь благополучного района Зелёная Роща. Своими 18 этажами и высоким шпилем он как бы являлся сторожевой башней на границе. На другой стороне дороги, за широким перекрёстком, но уже в Роще, тоже стояла свечка — из грязно-коричневого кирпича с обшарпанны- ми балконами. Большинство домов там, расположенных на большой площади, тянущейся к югу до обрывистого берега Енисея и к востоку до гигантского алюминиевого завода, находящегося в черте города, являлись старыми серыми панельными пятиэтажками. И да простит меня мой земляк, решивший прочитать эту книгу, за то, что следу- ющие несколько строк потрачены на описание того, что ему и так известно, но вдруг сиё произведение попадёт в руки какого-нибудь заезжего, любопытствующего о наших краях и его жителях индивида. Так вот, сами жители района говорят «в Роще те, кто попроще»,

и отражается это в спортивном дресс-коде, но, чтоб не спутали с пра- вильными спортсменами, он, обычно, разбавляется атрибутами в виде бутылки пива или сигаретой, которые здесь стреляют и пере- стреливают друг у друга намного чаще, чем в других районах города. Местных девушек можно узнать по на пол длины волос, отросшим корням, которые принято красить только по особым случаям. И в це- лом характерно, что все друг друга знают хотя бы в радиусе одного квартала, хоть контингент здесь не сказать что неизменный. Он ак- тивно разбавляется студентами, любящими его за недорогое жильё, и жителями ближнего зарубежья, предпочитающими его по той же причине. Однако с новичками здесь принято знакомиться и приоб- щать их к традициям.

В общем-то, и мой район — Северный, который принято считать если не элитным, то образцовым по оснащению, изначально задумы- вался как продолжение Рощи, только чуть более современное. Тут се- рые пятиэтажки меняются на белые девятиэтажные панельки. Одна- ко пока он строился, время переломилось, и с другой стороны район

встретился с новейшей Взлёткой, воплощающей в себе представление о жизни нового русского человека.

На территории Северного эти два архитектурных потока, движу- щиеся друг другу встречь, столкнулись, и, как это бывает в природе, более свежий пошёл понизу, оставляя на своём пути кирпичные дома различной планировки и облицовки, а более старый и затхлый ушёл своими типовыми панелями вверх, прижатый к железной дороге. Чёт- ко посередине этих двух потоков идёт главная артерия Северного — улица 9 Мая — широкая, восьмиполосная и не засыпающая ни на ми- нуту. Однако вряд ли кому-то в городе (кому-то ещё) придёт в голову как-то разделять этот район, потому что для каждого его двора харак- терно благоустройство, освещённость, своевременный ремонт дорог и относительная чистота, чего не скажешь о многих других частях го- рода. Мой дом в панельный части Северного, на самой его западной границе, и из своего окна, у которого, как вы помните, я сейчас сижу и пишу этот текст, я не вижу ни одной панельки, вместо этого пять торговых и один автоцентр, освещённых неоном вывесок; купол ле- дового дворца, первую башню города* и множество высоток, проре- занных вертикальным светом фасадов и с красными огоньками крыш. Но вернёмся к тому мне, который сейчас в пентхаусе.

* Первая башня — на момент написания книги самое высокое здание города. Высота 118 м.

ПЕНТХАУС

Дима сварил нам кофе, и мы поднялись наверх в красную комнату.

— Давай кальян покурим.

— Я же не курю.

— Точно, а почему, кстати?

— Не хочется как-то.

— А ты пробовал вообще?

— Нет.

— Так давай. Может, тебе понравится!

— Не, не буду.

— Почему так категорично? Или у тебя принципы такие — не пить, не курить?

— Не то чтобы. Просто я вот помню по своим школьным годам — выпьешь водку или пива, и рождается ложное ощущение жизни. А за- чем оно, когда вокруг столько всего настоящего? Конечно, есть люди, которые умеют совмещать. Но про себя я понял, что либо одно, либо другое.

— Ну кальян — это же так, лёгкое.

— Из лёгкого мне вот хватает кофе.

— А я себе сделаю, если ты не против.

— Пожалуйста.

Мы расположились на полукруглом с бархатной бордовой обив- кой диване. Когда кальян был готов, Дима спросил:

— Слушай, а что там с фильмом, который ты собирался снимать? Вопрос был неудобным, но у меня на такие случаи уже была заго-

товлена легенда.

— Видишь, все требуют сценарий, а я сейчас слишком занят, чтобы его писать.

— А чем ты так занят? Ты же говорил, что на работу тебе не надо, вот так вот, постоянно ездить.

— Я книгу пишу.

— Ох ты! И о чём она?

— О нашем городе, о его жителях, о нас.

— Я, конечно, понимаю, что не конкретно о нас, но всё-таки, что в нас может быть такого интересного, чтобы об этом писать? Мы же ничем не выдающиеся, с ничем не примечательной жизнью.

— Знаешь, во Вьетнаме есть деревня на воде, где-то в Австралии поселения туземцев, которые строят дома на деревьях, в Бангладеш город проституток. Уверен, тем, кто там обитает, их жизнь кажется абсолютно банальной. Но туристы со всего мира едут смотреть. Ког- да-то я тоже думал так, но потом понял, что это взгляд туземца, кото- рый не выезжал за пределы своей деревни и считает, что его привыч- ки привычны для всех людей мира либо не интересны им.

Когда я учился в школе, по радио шла заставка: «Если вы нас слы- шите, значит вы в Красноярске», — мне это звучало как издевка! Кто- то сейчас в Милане, Амстердаме, Токио, в Питере, наконец, а я, сука, в каком-то Красноярске. Потом мне попался рассказ Соломона Бело- ва. Ребёнком он с отцом едет через весь город в стужу, вьюгу в раз- битом трамвае через бесконечно долгий, холодный, грязный город, точь-в-точь Красноярск тогда. Как думаешь, что это был за город?

— Не знаю.

— Легендарный Чикаго тех лет, когда ещё творил Аль Капоне.

Этот рассказ примирил меня с действительностью. Потом уже я понял, как устроены некоторые вещи.

Всё просто.

Чтоб было легче управлять человеком, надо оторвать его от своих корней, заставить сняться с места, покинуть свою землю, Родину — растащить веник по прутикам. Знаешь, как это сделать? Надо убедить его, что он живёт посредственной жизнью, и посредственной не по сравнению с Гагариным или Мухаммедом Али, а по сравнению с обыч- ными людьми, просто находящимися в другой точке планеты. Поэто- му в печать выходит много книг о фееричной жизни в Нью-Йорке, Лос-Анджелесе или где-то там ещё.

Так вот, Соломон Белов дал мне понять, что в гангстерских раз- борках и блестящих вечеринках того самого Чикаго участвовали 5—10 процентов народа.

И чтоб разрушить иллюзию, писать надо о тех 90 процентах, ко- торые находятся на теневой стороне всего этого, потому что они под- вергаются всем тем же испытаниям. Могут схлопотать пулю, потому

что живут в самом опасном городе мира, но при этом их самих никто не боится, они могут смотреть на витрины, украшенные самыми до- рогими вещами на свете, но не могут ничего купить.

И тогда главным критерием героизма становится уникальность и суровость условий, в которых они находятся.

А Красноярск в этом плане феномен. Самый холодный миллион- ник мира! Даже канадские Монреаль и Торонто теплее, не говоря уже о разнице температуры в течение года в 80 градусов. Для большинства населённых пунктов плюс 40 либо минус 40 — это чрезвычайная ситуа- ция. А для нас и то, и другое в пределах нормы. А загрязнение воздуха, по которому мы постоянно боремся за лидерство с китайскими города- ми! Теперь задумайся, что же такого надо иметь, чтобы собрать в таких экстремальных для жизни условиях миллион, сука, миллион человек!

— И что же это?

— А вот об этом я и пишу свою книгу. Узнаешь, когда закончу.

— Ну ладно. А на кого она рассчитана, то есть читать её будут толь- ко тут у нас или по всей России или за рубежом тоже?

— Весь мир будет читать, всем будет интересно! Особенно за рубе- жом, потому что как раз-таки там сейчас огромный интерес к России.

— Наоборот же считают, что мы плохие, санкции всякие вводят.

— Это вообще отдельная тема! Зачем их вводят? Ведь они никак не ослабляют нашу экономику, наоборот даже.

Дело в другом. Люди по всему миру не догадываются, сколько процентов русского в окружающих их вещах. Молчу про нефть и газ! Кроме этого! Дерево — в одном Красноярском крае тайга, превыша- ющая площадь Германии. Алюминий, никель, золото — я уверен, что частица этого есть в каждой второй машине мира, в каждом третьем обеденном столе! И там правительства это поняли, и самое страшное для них, что русские в отличие от немцев или японцев не умеют рабо- тать без чувств. У нас люди делают всё с матами, со страстью, и во всё это вкладывают частицу своей души. И вместе с экспортом ископае- мых идёт экспансия русской души.

— Ну это уже метафизика какая-то.

— То, что я сейчас в пентхаусе, для меня тоже как метафизика, вряд ли я ещё в начале года мог предположить, что буду проводить так ве- чера.

— Кстати, да! Есть такое.

— Я всего три месяца назад не знал, где взять место для своих ве- черинок. А потом одно, другое. У меня есть друг — известный в горо- де доктор арабской медицины, и он серьёзно восточной философией увлекается. Познакомлю вас как-нибудь. Так вот он по этому поводу сказал, что джины мне помогают. Типа вместе тусить веселее, а им не- сложно найти квартиру, там ещё чё-нибудь под это, и вот беспутные джины объединяются с беспутными людьми.

И в принципе я как-то верю в такое.

***

С Димой мы познакомились всего три месяца назад на модельном показе, с тех пор у него многое изменилось — он где-то раздобыл де- нег и арендовал этот пентхаус, чтоб сдавать его посуточно. Но так как желающие снять его были по большей части только по выходным, он предложил мне в свободные дни устраивать там творческие вечера.

До этого я пригласил его на один из квартирников, которые тог- да устраивал, и он, забежав всего на пару десятков минут, всё равно успел зацепить атмосферу, и ему понравилось.

Хотя в тот раз всё шло совсем не так.

Тогда я приехал к Дюше около восьми вечера.

На тесной кухне сидели четверо, и больше в квартире никого не было. Дюша со своим другом, Изаксон и Тима Томат.

— А где все?

— Кто?

— Ну, другие люди.

— Без понятия. Кто ещё должен быть? Я думала, это всё.

Кажется, этих четверых вполне устраивала такая компания, и на кухне мест больше не было. Я пошёл в комнату, сел за компьютер, за- шёл на свою страницу и стал писать тем, кого звал раньше.

Базаркин ответил, что ищет деньги и ещё очень рано, другие либо не отвечали, либо были заняты сегодня.

В итоге я полтора часа просидел один за компьютером, решив, что пора сделать передышку от квартирников. Потом всё же приехали Ева с Диной и сели в углу дивана. Тогда те четверо тоже вышли из кухни.

Через несколько минут позвонили в домофон. В квартиру и сразу в комнату вошёл Базаркин, за ним ещё два парня. Он был в элегант- ном плаще песочного цвета, но слишком лёгком для зимы. Двое дру- гих, среди которых уже знакомый мне Лёха, в чёрных бесформенных куртках. Все они еле стояли на ногах и в целом имели не очень презен- табельный вид.

— Никита-а-а, Никита-а-а! — Базаркин, не снимая плаща, в туфлях прошёл через комнату мне навстречу. — Я всё-таки нашёл деньги.

Он показал глазами на початую бутылку виски в руке. Затем по- смотрел вроде мне в лицо, но взгляд его плыл вокруг меня.

— У нас ещё есть, — он меня обнял и похлопал по спине. — Я при- ехал специально, чтобы с тобой поговорить. Мне срать на эти ваши вечера. Мне нужно с тобой поговорить. Где мы можем это сделать?

— Пошли на кухню, — я повёл его за собой.

— Мне нужно, чтобы ты мне помог. Я знаю, ты можешь это сделать. Знаешь, только стихи твои дерьмо и видео дерьмо, просто дерьмище. Пожалуйста, не снимай больше никогда. Лучше помоги нам. Мне ну- жен будет завод для съёмок, я думаю, в начале весны. Я знаю, ты мо- жешь договориться. По тебе видно, что ты пробивной. По телевизору выступаешь. Можешь не только попросить, но и локтем подвинуть, если надо. Но больше никогда не пиши стихи.

— Ладно, пойдём ко всем. Почитаешь нам.

— Нет, я не читаю. Мои стихи дерьмо, и я дерьмово читаю.

Когда мы вернулись в комнату, там шло довольно живое общение. Вновь пришедшим удалось принесённым с собой алкоголем располо- жить к себе присутствующих.

Я же вернулся к Дюшиному компьютеру.

Там меня ждало сообщение от Димы. Он сетовал, что не сможет приехать, потому что задержался на работе и уже довольно поздно, он потом не успеет на автобус, и денег у него только либо на такси, либо на еду, а ему очень хочется жрать.

Я сразу пообещал, что если он приедет, то его здесь накормят.

— Тогда я согласен.

И только после этого мне пришло в голову спросить у Дюши, есть ли у неё что-нибудь съедобное.

— Только макароны с сыром.

Я передал этот ответ Диме, и он написал: «Пойдёт».

Тем временем собравшиеся принялись упрашивать Базаркина продемонстрировать своё творчество, особенно усердствовали те, кто уже слышал его стихи, но не в его исполнении. Базаркин же раз 50 сказал, что уже давно не исполняет свои стихи на публике и вообще он уже не тот, да и публика уже не та.

Мне вконец надоело слушать это, и я вмешался:

— Слушай, на прошлом вечере сразу три человека читали твои тек- сты, все хорошие поэты, и всё равно никто не уловил смысл.

Он посмотрел на меня долгим взглядом:

— Ладно, Никита Никитич или как тебя по батьке. Освободи мне место, мне надо найти свои стихи в интернете, я так их не помню.

— Пожалуйста.

Ещё с четверть часа ушло на то, чтоб он нашёл свои тексты и на- строился.

Но затем было нечто. Настоящая экспрессия, слова в его текстах казались освобождёнными от смысла и воздействовали как аккорды, проникая куда-то внутрь тебя.

Ева потом призналась мне, что дрожала всем телом, пока слушала, другие тоже замерли, будто пронзённые, и когда он закончил, повис- ла звенящая тишина, и всем нам хотелось длить её, чтоб насладиться контрастом, и только Дина, в силу своих лет не поняв момента, соско- чила и со словами:

— Кто хочет курить? — потянула за собой на балкон Еву.

И я подумал, что она, очевидно, ещё мала для таких вечеров. Дюшу я попросил проявить себя хозяйкой и заняться готовкой.

Она нехотя пошла на кухню, но справилась быстро, аккурат к Дими- ному приходу.

В зале тем временем в ход пошла вторая бутылка виски и воца- рился всеобщий гвалт. Базаркин спорил с Изаксоном и Тимой из-за Кастанеды, кажется, доказывая, что единственное настоящее медита- тивное средство — это водка.

— Тогда почему ты пьёшь виски?

— Да?!

— Потому что настоящую водку сейчас не найти, кругом подделки!

А я просто пью.

— А можно я себе ещё виски налью? Мне нравится, — это была Дина.

И только Ева имела привычный богемный вид. Она сидела у сте- ны с бокалом виски, во взгляде, устремлённом в потолок, отражались безмятежность и отрешённость, как будто она сейчас парит той синей птицей над привычными человеческими мыслями.

И никто за всем этим криком не заметил появление ещё одного человека.

Мы с Димой прошли на кухню, он взял ложку и стоя принялся есть прямо из кастрюли. А я тем временем рассказывал про планы снять фильм.

Когда он закончил, то сказал только:

— Да, Никитос! Мне это очень интересно, я с удовольствием приму участие. Но сейчас пойду. Может, ещё на автобус успею. Спасибо за жрачку!

Я проводил его до двери, попрощался. Потом ещё раз взглянул на то, в какой шалман превратилось сиё поэтическое мероприятие, и ре- шил, что тоже надо валить. Только не хотелось оставлять всех этих пья- ных мужиков в квартире у Дюши. Я подошёл к ней, отвёл в сторону.

— Я пошёл. Давай попробую увести с собой Базаркина с компани- ей. Ты скажи, что тебе уже спать пора.

— Да не. Всё нормально. Пусть остаются. Весело же.

— Ладно.

***

В пентхаусе мне не хотелось таких камерных попоек, я планиро- вал нечто масштабное, но пока только примерялся, и мы с Димой про- водили свободные вечера в разговорах. Иногда к нам присоединялась его компаньонка Ирина — массивная брюнетка с суровым лицом, на котором изредка появлялась натянутая улыбка. Но в основном мы были вдвоём и говорили о жизни, о городе, творчестве, философии, о патриотизме…

— …Мне сложно для себя определить, что такое патриотизм. То есть вычленить какой-то его неотъемлемый критерий. Вот сто лет на- зад патриотами были те, кто выступал за Советы, и они фактически

разрушили Российскую империю, или белые, которые не могли пре- дать традиционные ценности и защищали самодержавие? Но ведь про большевиков, которые в итоге создали государство, победившее фашизм и запустившее первого человека в космос, невозможно ска- зать, что они не любили страну. Я бы сказал, что патриотизм — это готовность разделить участь своего народа, какой бы она не была. Но ведь, опять-таки, не назовёшь предателями уехавших за границу офи- церов царской армии. Помнишь того деда, который эмигрировал во Францию, но так и не принял никакого другого гражданства? А пом- нишь письма, которые нам давали при рождении?

— Нет, откуда я могу помнить?

— На конверте было написано: «Открыть в день совершенноле- тия». И сначала мои родители хранили его, потом я до 2002 года не вскрывал и не читал. А там такие строки: «Никита, всегда помни, что ты гражданин великой страны — Союза Советских Социалистических Республик!» А страны такой уже нет. Так, может, я сволочь последняя, раз страны такой нет, а я живу и радуюсь?

— Да ну, ты чего!

— А того, что если завтра России не будет, а я буду жить и радо- ваться, и не считать себя сволочью? Нормально? Или патриоты те, кто поддерживает любые действия государства, даже если считает, что оно не право, только потому, что это твоя Родина?

— Не знаю.

— И я тоже. Но всё-таки, кажется, один пример того, что значит быть патриотом — при любых переменных, — у меня есть. Я, правда, только недавно это понял.

Ты, конечно, ещё в Назарово жил и не застал этого. Но я, когда вер- нулся из Германии в 96-м, и потом ещё долгие годы, видел: на крыль- це — то ли у Дома быта, то ли у Благовещенского, а может, и там, и там, и, кажется, у «Детского мира» — сидел дедок, старый такой, щуплый, исхудавший, но почти каждый день там был, в любую погоду — и в хо- лод наш, и зной летний, и в дождь, — просто приходил и сидел, а в ру- ках у него всегда было красное советское знамя! Я тогда думал, что это городской сумасшедший. А может, как раз-таки было наоборот — единственный нормальный? Когда все другие делали вид, что ничего особенного не случилось, всё хорошо… Знаешь, вот японцы поставили

памятник собаке, Хатико этому, который ждал хозяина. А тут человек ждал свою Родину, верил, что она вернётся. И ничего не выгадывал для себя, без всяких этих громких слов, без личных амбиций, ежедневно, из года в год, как на работу приходил, держал знамя, чтоб напоминать нам о Родине, которая у нас была… Вот кому памятник бы!

В таких вот мужских холостяцких беседах мы провели почти ме- сяц, а потом вдруг Диму выгнали из дела, аккурат накануне вечерин- ки, которую я всё же организовал. И только тогда, в автобусе, когда мы ехали забирать его вещи, я узнал, как он сам вписался в эту тему:

— Я уже давно стал замечать, давно! Покупает что-нибудь — бельё постельное последний раз. Да и до этого тоже, просто я не спрашивал. Там краску. Мы помнишь — стены обновляли в прихожей. Ты пом- нишь тот серо-жёлтый цвет и какой сейчас. А теперь я ей говорю — ты покажи чеки на постельное бельё! Она отвечает — доверие должно быть. Какое доверие, когда это бухгалтерия, учёт, бизнес! А она делает вид, что ничего не понимает. В общем, я предложил хозяйке дальше вести дела со мной, она ответила, что подумает, а потом перезвонила и сообщила, что оставляет одну Иру. Ну, они подруги, понятно. Хотя у той денег на аренду не было, мы два дня назад обсуждали. Моя часть суммы была, а у неё не было. И тут вдруг она заплатила одна, за месяц вперёд. Якобы появились внезапно деньги. Тут этот Хабаровск нари- совался откуда-то.

— Какой Хабаровск? — хотя все предыдущие предложения тоже вы- зывали много вопросов.

— Парень какой-то из Хабаровска, сразу на месяц снял, я его не видел ещё. Сейчас посмотрим.

— А ты сам как вообще оказался в этой всей схеме?

— Ну, вообще, вообще мы с Ирой женаты.

— Так ей не нравилось, наверное, что ты девок домой водишь.

— Нет, мы женаты чисто фиктивно. Хотя я, конечно, понимаю, что она ко мне неравнодушна. Постоянно мне предлагала то массаж, то в джакузи полежать, спрашивала, что покушать приготовить, — но это её проблемы. Я всегда отказывался.

— Так что, у неё проблемы с гражданством?

— Нет, она муниципальный служащий вроде как. И, по её словам, в том случае, если она выходит замуж, ей государство предоставляет

трёхкомнатную квартиру в центре. Такое жильё приблизительно сто- ит 7 миллионов, она бы её продала, и я должен был получить 300 ты- сяч.

Брак должен был быть чисто фиктивным. Но она сказала всем своим родственникам. Мне её мама звонила. Говорит — я же не могу маме не сказать. Пришлось ехать в деревню, знакомиться там со все- ми. И постоянно мне на работу звонила, знаешь, как бы в шутку спра- шивала — когда супружеский долг выполнять будешь и так далее.

— Да уж.

— Что скажешь?

— Чё-то я не знаю таких законов, по которым квартиры за 7 мил- лионов раздают.

— Думаешь, это всё разводка была?

— Думаю, увидела она тебя, баба ушлая, красавца такого деревен- ского, и решила охомутать, да чувствует, не по Сеньке шапка, и сна- чала так хитро-ловко, женила тебя на себе, типа понарошку. А потом придумала способ с этой арендой, чтобы вы жили вместе, вроде как стерпится — слюбится. А тут тебе с бабёнкой подфартило, ну она и ви- дит, что ни в какую. И может, самой ей Хабаровск золочёный на до- роге попался.

МОИ «МУЗЕЙНЫЕ НОЧИ» I

При входе в главную дверь ко мне подошла бабушка контролёр, и я, как всегда при общении с вахтёрами, кассирами и продавцами, косноязычно, как будто мозг соглашался мне выделить на это только малый процент своей энергии, произнёс:

— Э-э, модельный показ.

— Пожалуйста, по лестнице вниз к гардеробу, затем налево по ко- ридору.

— Спасибо.

Я в точности последовал её инструкции и влился в небольшую кучку людей, человек 25, перед которыми уже вещала невзрачная женщина средних лет, очевидно, куратор.

— Эти шинели ещё два года назад выставлялись в Лондоне, и к ним нельзя было даже притронуться, а теперь у вас есть уникальная воз- можность…

Рядом с ней, по всем признакам, стоял сам модельер, в красном свитере, цветастых шароварах и обозначающем его креативность шёлковом платке вокруг шеи, которым так любят отмечать себя теа- тральные режиссёры и прочие деятели искусств. Но больше выделял- ся не он, а загорелый лысый Аполлон на голову выше меня, с релье- фом мышц под тонким, обтягивающим свитером.

Если бы в нашей кастинговой кучке все были такими, то лучше мне было бы сразу незаметно свалить — на их фоне меня в лучшем случае просто бы не заметили. Но, оглядев остальных, я остался. В ос- новном там были девушки, как будто наспех собранные и одетые на соседнем рынке, довольно разношерстные, и ни одного личика, кото- рое хотелось бы запомнить или описать, наверное, из тех, кто ходит на кастинги в надежде поднять себе самооценку. Конечно, я тоже здесь, по какой-то неясной причине…

Ну, как бы то ни было, парней было всего трое-четверо, и я решил, что тот лысый, профессиональная модель, а то и вовсе личная муза дизайнера.

Маэстро же, когда начал говорить, то сопровождал это жеста- ми, похожими на взмахи дирижёрской палочки, обращался к нам, но

говорил лично лысому, заглядывая ему в глаза и делая паузы, как буд- то выжидая, когда в оных отразится понимание.

— Значит, сейчас нам откроют хранилище, и каждый из вас сможет выбрать себе, я думаю, по две вещи для показа. Когда вы закончите с примеркой, то проходите в комнату налево, здесь мы вас отфотогра- фируем и дооформим костюмы аксессуарами, потом мы поднимемся на сцену и поработаем с постановщиком.

И то ли лысый не мог усвоить материал, то ли модельеру так по- нравилось наше внимание, но он в тех или иных конфигурациях по- вторил всё это раза четыре, затем нас подвели к хранилищу, двери которого были похожи на сейф и действительно вызывали уважение. Внутрь я зашёл одним из последних. По периметру и перегород- кой в центре стояли шкафы с большими и малыми ячейками, как в по- чтамте, и по кругу вешалки с разноцветными шинелями и камзолами

на них.

Все синие, розовые и чёрные уже разобрали ещё до того, как я пе- реступил порог хранилища. Причём девчонки брали явно по цвету, а не по размеру, так что у некоторых подол был до пола. Я же взял из оставшихся, одну серую и одну хаки, обе были мне чуть малы и сели приталено, как Slim Fit, распахнуто на груди так, что воевать в такой было бы крайне неудобно. Но вот для подиума и фото вид весьма за- лихватский.

Справились мы довольно быстро, расхватали всё, как в чёрную пятницу, и отправились в комнату налево.

То, что модельер назвал аксессуарами, было головными уборами, противогазами и бутафорскими орденами со змейками и саламандра- ми. Мне подумалось, что, может, он из рептилоидов и готовит себе армию. Ещё я подумал, что моя подруга Коша дура, что не поехала. Мы собирались вместе, но в последний момент она как всегда поме- няла планы. Ей бы здесь понравилось. Ей нравилась военная тематика и нравилось лазить по заброшенным бункерам в поисках хабара — так называлось всё, что оттуда можно унести, по легендам, от банок ту- шёнки до муляжей оружия. Но на ней я видел только армейскую пор- тупею, которую мы нашли вместе и совсем не в бункере.

Я дополнил свой образ папахой, из-под которой мои волосы тор- чали совсем по-казацки, а-ля персонаж «Тихого Дона». Ордена же

предлагалось пришивать самостоятельно, так что я среди всего нашёл ленту, как у свадебных свидетелей, накинул её и отправился пози- ровать фотографу, пока девочки, набрав по 40 орденов, старательно строчили. Наверное, их кумиром был Брежнев. Пожалуй, в современ- ном мире он бы вообще много кому понравился.

Когда все справились и мы поднялись наверх, там невысокий лы- сенький парень, по которому нельзя было определённо угадать, что он имеет отношение к модельным показам, объяснил нам нехитрую схему передвижения по сцене — никаких ручейков или более сложных перестановок, просто два потока шли по кругу, одни по часовой, дру- гие против. Единственной фишкой было, что люди из разных потоков останавливаются в центре друг напротив друга и встречаются взгля- дом, считают до пяти и идут дальше, так по два раза.

Тем временем я приметил себе одну деваху, чей взгляд был бы не против приковать к себе, рассчитал, когда она окажется на сцене, от- теснил одного из редких парней, как раз оказавшегося в очереди передо мной, как бы запнувшись об него, и вылетел ей навстречу. Она была ро- стом чуть ниже меня, в высоких чёрных сапогах, чёрном камзоле и кепи и чёрном же противогазе. Стройная и сексуальная. Мы досчитали до пяти, и мне это понравилось.

В общем-то, больше ничего примечательного в этот вечер не про- исходило. Мы уложились менее чем в три часа, и по окончании моде- льер и кураторша торжественно объявили, что они настолько доволь- ны нами, что решили выдать каждому пропуск на всю «Музейную ночь». Я думал, это было само собой разумеющимся, но как бы то ни было, отправился я домой с пропуском на завтра с 20:00, к которому времени и собирался прийти, несмотря на то что наш выход намечал- ся на час ночи.

На следующий день я, главным делом, как следует выспался, поел и к шести вечера отправился на книжную ярмарку слушать совмест- ную лекцию кураторов искусств из Екатеринбурга и какого-то англи- чанина или американца Джошуа, занимавшегося уличными инстал- ляциями. То, что я услышал, звучало реально круто! Эти ребята брали заброшенные заводы и устраивали там выставки, перезапуская их.

Версия 2.0 — вторая жизнь, вот что меня тогда интересовало — жизнь после той, которую ты просрал.

Например, на улицах я подбирал монетки, стёртые или проржавев- шие, и радовался, когда удавалось сбагрить их какому-нибудь не слишком придирчивому кассиру, вновь запустив в оборот, чтоб они могли зам- кнуть свой цикл — утилизироваться и переплавиться во что-то другое.

Тем временем Джошуа рассказывал о стульях на Манхэттене и о том, что здесь он завесил одно из зданий плакатами с фотографи- ями то ли бездомных, то ли просто рандомных людей со всего мира. Я уже мельком видел их, когда ехал на лекцию. Он завесил «наше» здание — крайком КПСС, в общем-то, оно было самым подходящим для всего подобного.

В музей я успел вовремя, ещё не начали запускать, и толпа на вхо- де собралась внушительная. Наверное, я мог бы по своему пропуску зайти через служебный, но, может, и не мог. Так что решил остаться в очереди, тем более что пока я размышлял, за мной уже собралось столько же народа, как и перед.

Вход открыли ровно в 8. Но пока я добрался до металлоискателей внутри, прошло полчаса. Досматривали не то что тщательно, просто медленно. Толпа прибывала, давила, но мне это нравилось, я чувство- вал, что здесь и сейчас нахожусь в самом актуальном месте.

Как только я проник внутрь и сдал куртку в гардероб, то сра- зу отправился через весь лабиринт комнат на самый верх в красные залы, где нам предстояло выступать, чтобы потом, спускаясь оттуда навстречу посетителям, рассматривать их лица, одежду, манеру дер- жаться. Для меня это и была основная экспозиция, а не то, что на стенах. Когда я так дошёл до второго этажа, со мной рядом оказался тот лысый с показа, он сразу узнал меня:

— Привет! Тоже решил с самого начала?

18+

Книга предназначена
для читателей старше 18 лет

Бесплатный фрагмент закончился.

Купите книгу, чтобы продолжить чтение.