Бесплатный фрагмент - Железяка. Поворот судьбы

Неисповедимы пути господни, гласит народная мудрость. Потому не пытайтесь загадывать на далёкое будущее, тем более что и близкое готово преподнести немало неожиданных сюрпризов, способных перевернуть всю вашу жизнь. Подтверждением тому является эта история, случившаяся с обыкновенным питерским парнем, волею обстоятельств попавшим в неизведанный мир наполненный магией. Сможет ли он выжить, не обладая никакими необходимыми навыками, не имея никаких способностей к магии, со своим порой довольно скверным характером, со своеобразным чувством юмора, без друзей, без поддержки, без гроша в кармане в этом совсем непростом мире? Да сможет, если будет отчаянно бороться за свою жизнь, ставя её превыше всего на свете. Главное в этой битве за выживание суметь сохранить в себе человека, пребывая на грани жизни и смерти, среди глобальных интриг и опасностей. А если тебе ещё удается продвигаться вверх и тянуть за собой приобретённых друзей, то иначе как чудом это не назовёшь. Вот об этом чуде и повествует история молодого человека, по прозвищу Железяка.

---

1

Ослепительная красота раннего утра очень быстро при­вела меня в состояние блаженства и спокойствия. В небе плы­ли легкие облака, окрашиваемые лучами восходящего солнца в радужные цвета. Радостно щебетали ранние птахи, заливая местность ничем неповторимыми, но очень приятными мое­му слуху звуками. Тихо шумел кустарник, растущий у воды, нежно бились о прибрежные камни волны довольно тёплого моря и, чуть слышно, шелестела листва близлежащего леса. В эти минуты в голове начали проплывать картины моего очень беспокойного и весьма насыщенного прошлого. Все что пришлось испытать и пережить в моей, вроде пока недолгой и в тоже время очень длинной жизни. Но попробую расска­зать все по порядку, хотя поверить в мою историю человеку с нормальной психикой и ведущему вполне благопристойную жизнь, будет довольно тяжело. А ученые мужи, убеленные се­динами, с лёгкой улыбкой на губах, посоветуют пройти курс психотерапии в известном всем заведении. Но, тем не менее, постараюсь, в меру своих скромных возможностей, передать вам историю своих необыкновенных приключений, которые пока и не думают заканчиваться.

Родился я в Санкт-Петербурге, хотя почти все свое дет­ство провел в глухой деревне в Карелии, у своей бабашки, благодаря которой, у меня оказалась довольно романтическая натура. Она постоянно рассказывала занимательные истории о всевозможных сказочных странах, о добрых и злых волшеб­никах, колдунах, шаманах, и вообще о разных мистических су­ществах, о которых ей якобы рассказывал дедушка, и при этом загадочно улыбалась, с любовью гладя мою голову. Иногда она говорила, что я очень на него похож и что часто способности и духовная внутренняя сущность передаются через поколения. И хотя для меня эти понятия, не имели ни какого смысла, я очень любил слушать рассказы о дедушке и о странах, в кото­рых он якобы побывал. Это были добрые, безумно красивые и завораживающие сказки, в которые я искренне верил. По крайней мере, хотел там оказаться в своих мечтах, считая, что загадочные волшебники существуют на самом деле. Разубеж­дать меня в этом никто не пытался, как и в Деда Мороза, мо­тивируя, что вера во все эти сказочные истории идёт только на пользу детской несформировавшейся психике и благотворно влияет на чистую юную душу. И вообще, любые мечты в та­ком возрасте, способствуют правильному развитию. Дедуш­ку я никогда не видел, впрочем, как и мой отец, он погиб при загадочных обстоятельствах еще до рождения своего сына и бабушка никогда нам об этом не рассказывала, всегда отделы­валась общими фразами, говоря, что сама многого не знает и не понимает, и вообще дед был не от мира сего. После чего у нее наворачивались слёзы, и она тихо уходила на скамейку во дворе и долго смотрела на озеро, думая о чем-то своем.

Рос я довольно крепким пацаном, которому трудно уси­деть на одном месте, но и особых проблем своим близким не доставлял. Родители часто ездили в командировки, и я много времени был предоставлен сам себе. Соседку, которую родите­ли просили за мной присматривать, можно в расчет не брать. Обычно её функции ограничивались приготовлением пищи на неделю, да проследить, чтоб под рукой всегда была чистая одежда. Тем более что её сын, хоть и был на год старше меня, но был со мной дружен и мы часто играли на улице вместе с другими ребятами. Во дворе мне дали кличку «Железный», за то, что на мне всё заживало как на собаке, и после потасовок, которые часто встречаются в подростковом возрасте, из всех участвующих, я выходил с наименьшими украшениями на теле и на лице. Может в этом была виновата какая-то необъ­яснимая везучесть, или просто странные особенности моего организма, никто не знал, да и не задумывался об этом — же­лезяка короче. В школе дела у меня шли как у обычного сред­нестатистического учащегося. И хотя мне прочили блестящую учебу, благодаря незаурядной памяти и той легкости, с кото­рой я усваивал изучаемый материал, но моя полная безала­берность и постоянные прогулы, которые начались в старших классах, сводили на нет все чаяния моих родителей и учите­лей. В итоге средний бал у меня был твердой четверкой, а по литературе был поставлен железный трояк за ссору с учитель­ницей, которая будучи рьяной коммунисткой, не могла сми­риться с тем, что я назвал Павлика Морозова нехорошим че­ловеком, предавшим самых близких ему людей — его родных. Как я пояснил, любовь к Родине, к своей стране и его народу, начинается с любви к своей матери и к близким людям. А если раздумывать хорошие твои родственники или нет, то точно также начнёшь раздумывать хорошая твоя страна или нет, и точно также можешь предать и её. А свою страну предавать нельзя, попытаться изменить — пожалуйста, а предавать нет. И хотя это было в младших классах, злобу, затаившую на меня, она сохранила до самого окончания моей школьной учёбы, и ни какие уговоры и просьбы моих родителей и некоторых учителей не смогли изменить её мнение. Да и мне, если честно, было это по барабану, поскольку, к великому огорчению своих близких, я так и не определился чего я хочу делать после окон­чания школы. На призывы отца, закончить престижный ВУЗ и получить высокооплачиваемую и интересную профессию — я смотрел сквозь пальцы, да и давить на меня в этом возрасте было уже бесполезно. Как говорила бабушка — пороть надо, когда лежит поперек кровати, потом поздно. Хотя она сама и не разрешала оказывать на меня какое либо физическое воз­действие, что ей в дальнейшем и ставили в укор мои родители.

Тем не менее, в институт я поступил без проблем. Сказа­лось мое умение быстро схватывать нужный материал, и под­готовка, занявшая около недели, помогла свободно пройти по конкурсу. Выбор учебного заведения был случайным, точнее пошел я в него за компанию со своими приятелями, которые поступали в Кораблестроительный институт, чтобы продол­жить династию своих родителей, а также, чтоб откосить от армии, поскольку там была военная кафедра. Так я и оказал­ся учащимся на кафедре по изучению ядерных энергетиче­ских судовых установок, хотя мои родители были геологами и очень хотели чтобы я пошел по их стопам (знать бы свою судьбу — обязательно бы их послушался). Учёба проходила по сценарию школьной, также безалаберно и с многочисленными прогулами, и только благодаря хорошей памяти и общитель­ному характеру я не только переходил на следующий курс, но даже умудрялся получать стипендию, хотя больше половины абитуриентов вылетело ещё до начала четвёртого курса. Со­всем неплохо в этом мне помогала моя физическая форма. Я участвовал почти во всех спортивных соревнованиях, прохо­дивших среди ВУЗов, причём вполне достойно. И только мое не желание профессионально заняться тем или иным видом спорта не позволило мне приобрести статус мастера спорта и стать полноценным спортсменом. Тем не менее, серьёзная поддержка от преподавателей по физической культуре, в виде получения всевозможных зачётов и снисхождения на экзаме­нах мне была обеспечена. Я не был закоренелым лентяем, как вы могли подумать, просто я не мог найти применение своим умениям, пристрастиям, желаниям наконец (хотя по поводу желаний — я сам не знал чего хотел). А так, в остальном, я был довольно активным студиозом. Все вечеринки, турпо­ходы, пикники и прочие радости студенческой жизни, почти никогда не обходились без меня. Точнее я был одним из актив­ных организаторов всевозможных вне учебных мероприятий, которые в большинстве своем заканчивались хорошей и бе­зобидной попойкой, весельем и небольшой головной болью с утра от бурно проведённого вечера и от старания вспомнить, что за девушка лежит рядом с тобой в кровати — короче всё как у нормальных студентов. Конечно, можно вспомнить мно­го весёлых и занимательных историй из студенческой жизни, но они не имеют никакого отношения к тому, что случилось со мной в дальнейшем, потому я их попросту опущу. В конечном итоге, я дотянул до пятого курса, на котором уже выдавали темы для дипломной работы, которая у меня звучала следу­ющим образом: «Ядерные энергетические установки много­целевых подводных лодок с повышенной глубиной погруже­ния». Тема была закрытая и писали мы диплом в специально отведенном помещении, что создавало свои неудобства, по­скольку, скачать с интернета материал, не было никакой воз­можности и приходилось учить всякие периоды полураспада всевозможных элементов и рассчитывать прочность реактора на давление от теплоносителя на тяжёлой воде. Говорю я это Вам для того, что бы вы поняли уровень моих знаний и при­годность их к повседневной жизни. Проще говоря, для обыч­ной повседневной жизни, эти знания были нужны как собаке пятая нога.

На каникулах я постоянно приезжал к бабушке и часто приглашал с собой своих приятелей, тем более что она всег­да была рада таким гостям. Грибы и рыбалка нравятся всем, поэтому желающих поехать со мной всегда было много, но я старался брать только относительно спокойных ребят, чтоб не шокировать своих близких шумными пьянками и деви­чьими весёлыми криками. Одним из таких «ботаников» был Костя Шаманов. Толи благодаря своей фамилии или просто пристрастию, он был любитель читать и собирать сведения о всяких магических штучках, включая истории об НЛО, древ­них Майя, пропавшей Атлантиды и вообще о всяких чёрных, белых колдунах, всевозможных чукотских и индейских шама­нах и прочей живности на подобии Йети. Относились мы к этому со смешками и улыбками, впрочем, не злобными, так как человек он был интересный, хоть порой и изрядный за­нуда. Шаман, как мы прозвали Костю, очень любил слушать сказочные рассказы моей бабушки, впрочем, как и все, и был любителем повертеть в руках всякие ненужные медальоны и амулеты которые в беспорядке валялись на чердаке старого дома. В детстве я тоже играл с ними вместе с ребятами, но это быстро прошло, машинки и всякие модели были нам гораздо интереснее. И однажды, вертя в руках деревянный кругляк с вырезанными на нем совершенно ни на что не похожими зна­ками, Костик, непонятно как, умудрился разложить его. По­лучился веер, разделённый на пять совершенно одинаковых плоских диска, с мелкими значками на них. На вопрос, что это за штуковина — никто ответа не знал. Бабуля только вспом­нила, что мой дед, называл его амулетом Гуарда, по преданию, необходимый для совершенствования боевых навыков для магов и воинов. Вполне безопасный при правильном приме­нении, но очень неприятный по ощущениям, хотя возможно, что она может ошибаться. Мой дед редко посвящал её в каки­е-либо детали, под предлогом что ни ей, ни кому-либо дру­гому в этом мире, это не понадобиться. Естественно Костик не мог пройти мимо такой находки, и, видя его фанатичное лицо и загоревшиеся азартом глаза, бабушка разрешила взять его к себе домой. Правда, с условием возврата его обратно в целости и сохранности, так как это память о ее муже и моем дедушке. Она кстати так и не вышла в очередной раз замуж, хотя предложений было думаю много, как-никак, а женщиной она была довольно интересной, если не сказать шикарной. Но видимо она любила его даже сейчас, после того, как прошло почти пять десятков лет, и никого больше не хотела допускать к своему сердцу.

Наверное, надо немного рассказать о моих родителях, чтоб вы не подумали, что у меня с ними могут быть какие-то натянутые отношения, что в корне неверно. Они очень хоро­шие, любящие меня, хотя и не всегда могли уделять мне много времени. Папа, хоть и вырос без отца (моего деда), тем не ме­нее, привил мне все необходимые общепринятые правила для нормальных, адекватных мужчин. В том числе и в отношении к женщине, к друзьям и врагам, в отношении к своему слову и к своим обязанностям. Мама приобщила меня к музыке и к искусству. И пусть я не могу сказать, что пылаю любовью к театрам и выставкам, но и профаном в этом деле не выгляжу. Даже сам могу чуток сыграть не только на гитаре, но и на фор­тепьяно, да и рисунки у меня получаются вполне узнаваемые, если уж рисую кошку или лошадь, то они и получаются, а не сороконожки какие-нибудь. Так что вырос я хоть и балагуром, но вполне светским, можно сказать даже интеллигентным че­ловеком, даже крепким русским словцом выражался очень редко, тока тогда, когда требовалось по закону жанра. Но хоть мои родители и принимали непосредственное участие в моем воспитании и в формировании моего внутреннего мира, к случившемуся в дальнейшем это имеет только косвенное от­ношение. Так что больше о них говорить не буду, хотя очень их уважаю и люблю. Дай бог им здоровья и долгих лет жизни.

Жизнь продолжалась своим чередом. Вполне однообраз­ные, хотя нельзя сказать что серые и скучные, будни летели день за днём. И ни что не предвещало стремительных и бур­ных событий, в корне изменивших не только мою жизнь, но и отношение к ней. Постараюсь кратко рассказать о последних событиях, предшествующих безумному изменении моей даль­нейшей судьбы. Хотя сам вспоминаю эти часы как в тумане, и многие факты, сопутствующие этому, до сих пор трудно свя­зать между собой, по причине того, что узнать и проанализи­ровать всё на месте, у меня просто не было возможности, и о многом из моего рассказа приходилось догадываться вдалеке от этих мест.

Проснувшись утром, в день Святого Валентина, понял, что желание идти на лекции отсутствует полностью, тем более что на вечер была запланирована большая весёлая вечеринка. Ополоснувшись в душе, зашёл на кухню и увидел, что кофе нет никакого, ни заварного, ни растворимого, что меня немно­го расстроило, так как за многие годы у меня выработалась устойчивая привычка по утрам принимать этот божествен­ный напиток. Бежать с утра в магазин не хотелось абсолют­но, и решил зайти к Костику, благо он жил в соседней парад­ной. Прихватив остатки пирожных, так как с пустыми руками было вроде неудобно, завалился к нему.

— Привет Шаман, кофейком угостишь! — сказал я с по­рога, глядя на заспанную физиономию друга.

— И тебе не хворать, Железяка! Чего в такую рань? — пробурчал он, пропуская меня в квартиру.

— Да соскучился сильно. Вот и решил заглянуть.

— Да не ври уж. Опять дома хоть шаром покати, наверное?

— Обижаешь! Я даже тебе прихватил сладостей. — Надо заметить, костя был неисправимым сладкоежкой, но при этом был довольно худым и мы часто подшучивали по этому пово­ду в стиле — не в коня корм. Но на такие шутки он никогда не обижался, впрочем, как и на другие, и даже на «Ботаника» или «Чокнутого мистика» он никогда не хмурился. Впрочем, что касалось мистики, он точно был чокнутый.

— Ну, тогда будь как дома! Я пока душ приму! — сказал он, удаляясь в ванную комнату.

Кофе у него был отвратительным — пакетики три в од­ном. Но как говориться — на безрыбье и рак рыба. Засыпав два пакета в чашку и расположившись в кресле у журнального столика, заваленного всяким хламом с вырезками из статей, посвященных древним цивилизациям, стал ждать приятеля, кривясь от количества сахара в порции кофе. Пирожные точ­но уже не полезут.

— Железяка! Я кстати почти расшифровал надписи на том амулете, который забрал осенью у твоей бабули! — выпа­лил он, входя в комнату.

Прозвище «Железяка» закрепилась за мной и в институ­те, отчасти благодаря железному здоровью, отчасти благодаря моей фамилии. Фамилия у меня Железнов, а зовут Андрей. Андреем меня звали только взрослые, а так постоянно или Дрон, или Железяка. И то и другое я воспринимал как долж­ное, да и привык уже за долгие годы.

— Ну вот! Не прошло и полгода, и ты, наконец, смог разо­брать пару буковок! — без злобы съязвил я.

— Ты ничего не понимаешь! Эти письмена являются как бы прародителями египетских иероглифов и письменности древних Майя! Используя символы и тех, и других я грубо на­бросал возможный текст!

— И чё? Узнал, где сокровища зарыты? — продолжал шу­тить я.

— Дурак ты Дрон, и не лечишься! — с легкой обидой в голосе сказал Костя.

— Ладно, извини! — сказал я примирительно, легче было его выслушать, чем уйти от темы так его интересовавшей: — Ну и о чем там пишут? Расскажешь, надеюсь?

— Я пока не всё разобрал, но вроде тут говориться о возможности попасть в мир, где никогда не умрёшь, и где со­

браны почти все магические существа из многих миров. Тока не пойму, почему там стоит символ смерти, если сказано, что нельзя умереть. И еще символ «Зло» стоит, хотя вроде гово­риться, что мир помогает приобрести какие-то навыки, полез­ные причём. А раз приобретаешь что-то полезное — причём тут зло!

— Не парься Костя! Все одно туда не попадешь, так чего зря голову забивать всякой фигнёй!

— Зря ты ни во что не веришь Дрон. Многие специалисты говорят о множестве миров, и фактов приводят целую кучу.

— Специалисты это типа тебя и всяких чокнутых, кото­рые до сих пор за Йети гоняются, да инопланетян встреча­ют? — опять съязвил я, так как если его не остановить, то он заболтает тебя до смерти. А мне ещё сегодня на классную ве­черинку топать.

— А как же заговоры? Вон твоя бабка боль зубную снима­ет — обезболивающие таблетки рядом не стояли!

— Так, то зубы, а ты про миры всякие! — высказал я свои сомнения.

— Ну не скажи! Это тоже магическое воздействие! А раз можно этим лечить, то где-то могут и горы сворачивать! Вон пишут, что шаманы могли вообще видеть будущее!

— Ты еще Нострадамуса вспомни! — пытался возразить я, но спорить с Костей о магии было делом неблагодарным и бесполезным: — Короче, в чем суть этой деревяшки?

— Ну, во-первых это не деревяшка! Точнее вроде дерево, но странное очень. Сам глянь. Амулету много лет, а он как но­вый, да и не царапается вроде. Твёрдый, как железо и лёгкий, как дерево. А что касается сути этой, как ты говоришь, дере­вяшки, то вроде нужно зажать её в руке и прочитать заклина­ние, вырезанное на последнем сегменте. Только потом опять стоит символ смерти или крови, просто близкие по виду сим­волы у египтян — смерть, а у Майя — кровь!

— Ну и как? Пробовал уже попасть туда? Или меня ждал? — разговор явно начал меня доставать.

— Конечно, пробовал, только пока естественно не полу­чается. Первый блин всегда комом. Да это и не блины спечь —

тут надо годами исследовать! — немного огорчённо сказал Костя. — Слушай, а давай ты попробуй, а я со стороны гляну, может, замечу что-нибудь. Со стороны всегда виднее. Пожа­луйста!

— Да ты смотрю, совсем с катушек съехал! Хочешь и из меня придурка сделать! — ляпнул я это явно не подумавши, так как Костик собирался обидеться, и чтоб сгладить ситуа­цию, добавил примирительно: — Ладно! Чёрт с тобой, сделаю! Но тока чтоб никому не говорил!

— Вот и хорошо! — быстро отошел он: — Вот текст. Тут немного совсем. Взяв в руки листок бумаги с непонятными закорючками и с русской транскрипцией внизу, я в ожидании посмотрел на Костю, он как раз пихал мне в руку амулет.

— Ну что можно начинать? — с уже не скрываемым чув­ством досады спросил я, и получив утвердительный кивок, начал читать дребедень с взятого мною листка: — Чупора на­вами барлинам, Виса варам кунси, Силистарон маурони, Гуард наро.

Естественно как я стоял в центре комнаты, так и остался стоять. На что с ехидной улыбкой намекнул Костику, возвра­щая ему круглый диск, названный им амулетом.

— Из всего этого, только слово Гуард где-то слышал! — сказал я, вложив в его руки объект изучения.

— Гуард наро — это что-то типа Гуард повелевает. Слу­шай, а может, крови капнем чуток? — заявил он без всякого перехода и глядя на меня с просительным видом. Но видя мою перекошенную физиономию, поспешно ретировался на кух­ню за пирожными.

Поболтав ещё где-то с полчаса о мелких студенческих проблемах и просто о нашей текущей жизни, я всё-таки ре­шил сходить в магазин и прикупить заварного кофе и сладо­сти (вдруг с вечеринки вернусь не один).

Да и прибраться в квартире не мешало бы, ведь когда при­водишь девушку в чистую комнату, то она в чистоте чувствует себя гораздо увереннее, если конечно она нормальная девица. Впрочем, с другими я и не знакомился.

Как обычно, день Святого Валентина мы отмечали боль­шой компанией, практически полным составом нашей груп­пы, плюс близкие подруги и друзья наших однокашников. Собирались в одном вполне приличном, хотя и не в элитном, ночном клубе. Контингент — такие же молодые люди, как и мы. Светских львиц и других публичных личностей в нём не было, но и откровенных гопников и просто придурков охра­на старалась не пускать. Худо-бедно, но фейс-контроль здесь присутствовал, и потому посетители могли не опасаться пья­ных дебошей и серьёзных потасовок, хотя по мелочам бывало всякое. Вечер проходил по давно отработанной схеме, легкая выпивка, танцы, весёлые безобидные шутки и естественно новые знакомства, у тех, кто пришел без своих подруг или бой-френда. Компания наша была довольно разношёрстной. Здесь был и Костя — худощавый со смешной оправой на носу, и Толик — весом под 100 килограмм, и очень похожие друг на друга Ленка с Маринкой с внешностью фотомоделей. До сих пор никто не может понять, как их занесло в корабелы да ещё на ядерный факультет. Да и у остальных людей из нашей компании был свой характер и своя манера одеваться. Тем не менее, это была дружная компания, хоть и выглядели мы со стороны пестрым пятном. Где-то около двух часов ночи вече­ринка была в самом разгаре. Вся компания была уже разогрета обилием выпитого лёгкого спиртного (пили в основном шам­панское с фруктами и коктейли). Непринуждённая, весёлая и дружественная обстановка способствовала новым знаком­ствам и наш столик заметно пополнел. Рядом со мной сидела симпатичная девушка и задорно смеялась над шутками, кото­рые сплошным потоком выдавала мужская часть нашей ком­пании. С ней я надеялся связать свои планы, как минимум, на ближайший день. Подойдя к бармену, в надежде угостить мою новую знакомую хорошим коктейлем, чтоб закрепить наше вполне приятное знакомство, я заметил его кислую физионо­мию, что никак не вписывалась в этот весёлый праздник.

— Витёк! Ты чего такой кислый? Народу куча, пьют мно­го, радоваться должен! — решив я поднять ему настроение с улыбкой на лице.

— Да вон козлы достали! — показав взглядом на компа­нию изрядно выпивших двух парней, ответил он: — Нажра­лись и достают, придурки! Это им не то, да то им не этак!

— Так скажи охране — пусть выведут. Проветрятся на воздухе, глядишь, подобрее станут.

— Да вроде у них родители крутые шишки во властных структурах. Никто не хочет с ними связываться, дерьма потом наберёшься, не отмыться будет!

— И чё они тут делают, вроде такие персоны другие клу­бы выбирают?

— Фиг знает! Занесла видно нелёгкая. Быстрее бы нажра­лись до одурения, да слиняли отсюда!

— Ну ладно! Удачи тебе! И не грусти. Если на всех уродов обращать внимание — то легче повеситься будет!

Взяв заказанные коктейли, я вернулся к столу, к сожале­нию обнаружив, что он почти пустой — все пошли танцевать под зажигательную композицию местного ди-джея. Сидевший рядом Толик предложил проветриться в холле и покурить за­одно. Я хоть и не был заядлым курильщиком, но на вечеринках мог себе позволить пару-тройку сигарет, потому согласился, тем более искать в толпе танцующих нашу компанию не было никакой возможности. Сидя на уютном диванчике, потягивая сигареты и с юмором обсуждая наших новых знакомых, мы не сразу заметили шумное сборище в углу около туалетов.

— Дрон, Толик! Помогите! — раздавшийся крик прервал наше с Толиком обсуждения прелестей фигур наших новых знакомых.

Обернувшись, мы увидели, как наших Ленку с Маринкой в грубой форме тащат два негодяя, на которых недавно кивал Витька бармен. Сопротивляясь, одна из девушек, вроде Ма­ринка, полоснула одного из них ногтями по пьяной роже, за что получила в ответ увесистый удар по лицу.

— Ах ты, шлюха уродливая! — прокричал тип, который получил неглубокую царапину и ударивший нашу девушку: — Ты ответишь, сука, за все!

Конечно, Маринке с Ленкой было далеко до матери Тере­зы, но шлюхами они точно не были, тем более уродливыми.

И такое отношение к ним вызвало у нас чувство справедли­вого гнева и желание в срочном порядке осадить зарвавшихся ублюдков. Тем более, что бить наших девушек мы не позволим никому. Резко подскочив к ним, мы, двинув им по роже, стали успокаивать зарёванных девчонок, наблюдая одним глазом за поднимающейся парочкой.

— Уроды! Вы на кого руку подняли! — прошипел один из типов, который был немного трезвее второго: — Да вы сгниете в тюряге! Да мне тока позвонить, и вы пожалеете, что на свет родились! Да вы знаете, кто у меня родители!

— Во-первых, уроды — это вы! И мне по барабану кто у тебя отец! Будь он хоть папа римский — нечего наших деву­шек трогать! — прокричал я со злостью, кипевшей в груди.

Стоит отметить, что не все дети крупных чиновников были избалованы до безобразия. У меня было много знако­мых, у которых родители были весьма большими шишками, но, тем не менее, их дети были вполне адекватными людьми, некоторые даже стеснялись упоминать родичей. Но эти двое были явно не той категории. Избалованные, считающие себя центром мироздания и думающие что все вертится вокруг них, мерзкие и привыкшие к безнаказанности, они, похоже, поте­ряли чувство реальности и опять полезли к нам. После того как они опять оказались на полу, один из них, с трудом под­нявшись, выхватил травматический пистолет и почти в упор выстрелил Толику в голову. Толик присел, держась за лицо и между пальцев начала просачиваться кровь. Неадекватный урод начал направлять оружие на меня, но выстрелить в этот раз не успел. Со всей дури, на которую был способен в данной стрессовой ситуации, я двинул ему в челюсть. Еще в полёте, наверное, он потерял сознание, и, приземлившись, по инер­ции стукнулся виском об угол деревянной тумбы, служившей подставкой для цветов. Прибежавшие охранники обнаружи­ли два тела в крови на полу, к счастью пока живые, хотя одно было без сознания. Подбежавший бармен тихо дернул меня за рукав и посоветовал срочно слинять от греха подальше, мотивируя, что пока приедет скорая, пока они оклемаются, глядишь и все устаканиться потихоньку. А сейчас, мол, можно попасть под раздачу не за что. Я посмотрел на Толика, он сидел на стуле и пытался вытереть кровь, сочащуюся из брови. Сча­стье что выстрел угодил ему чуть выше глаза, крови много, но сама рана не страшная, заживет быстро. И после того как он махнул мне рукой, мол давай уходи, я неспеша покинул клуб.

Идя пешком в сторону дома, чувствовал, что происходит что-то не то. Чувство грозящей опасности так и перехлесты­вала через край. Кстати эта необъяснимая способность своей задницей чувствовать опасность и неприятности, часто вы­ручала меня при сложных ситуациях. Но в данный момент я просто не знал что делать и тупо шел пешком в сторону дома, пытаясь проанализировать случившееся. Костик шел со мной рядом, благо живем недалеко друг от друга. У него, кстати, хвати­ло ума не лезть ко мне в душу, пытаясь подбодрить или отвлечь, за что я ему был благодарен. Так молча мы и добрались до дома. Спать не хотелось, и всю оставшуюся ночь и утро я просто про­лежал на диване, гадая, чем закончиться так хорошо начавшая­ся вечеринка. Но дальнейшее было еще хуже, чем можно было предположить даже при пессимистическом прогнозе.

Где-то около десяти часов утра раздался телефонный зво­нок. Подняв трубку, я услышал взволнованный голос Толика.

— Дрон! Катастрофа! — услышал я в трубке полный от­чаяния голос.

— Что случилось? Ранение оказалось тяжелым и с тобой что-то не в порядке? — мой голос тоже начал дрожать от вол­нения.

— Нет, всё гораздо хуже! Тот тип, которого ты ударил, скончался, не приходя в сознание. Сейчас ко мне в палату должны прийти следователи. Я не знаю что делать! От этого сообщения я впал в ступор. За всю свою жизнь я не нанес никому ни одной серьёзной травмы, хотя довольно часто бывал в различных потасовках. Максимум обходилось разбитым носом да синяками, и представить себя в качестве убийцы я просто не мог. Хоть и говорят, что от сумы и от тюрьмы не зарекайся, но примерить эту народную мудрость на себе, разум просто отказывался.

— Алло! Железяка, ты меня слышишь? Что мне говорить следователям?

— А что ты можешь сказать? Говори как есть! Тем более в холле камеры стояли, так что все и так узнают, как всё было, и враньё только повредит и мне и тебе! — ответил я после не­долгого раздумья и повесил трубку.

Да и что я мог еще сказать. Странно, что я вообще смог хоть что-то ответить. Голова раскалывалась, как будто в неё забивали здоровенные гвозди. Мысли были перепутаны до такой степени, что даже на вопрос как тебя зовут, я не спосо­бен был дать простой ответ, а уж продумать свои дальнейшие действия и подавно. Как во сне я прошел на кухню и, увидев на столе бутылку рома «Бокарди», приготовленную для кок­тейлей, машинально налил себе полный стакан и стал поти­хоньку потягивать его как чистую воду. Сколько я пробыл в таком состоянии — не помню, но потихоньку ко мне всё-таки начала возвращаться способность думать. Я хоть и не учился на юридическом факультете, но самые азы законов знал. По идее, мне могли предъявить неумышленное убийство, в худ­шем случае, умышленное нанесение тяжких травм приведших к смерти потерпевшего. В первом варианте можно отделаться условным сроком. Со вторым немного сложнее, но надо будет проконсультироваться с адвокатом. С хорошим и опытным, думаю, отделаюсь небольшим сроком. С этой мыслью решил сам пойти сдаваться, предварительно заскочив в адвокатскую контору. Но видно судьба не только повернулась ко мне не тем местом, а вообще решила надо мной основательно поиз­деваться.

Только закончил приводить себя в порядок, сполоснув­шись в душе и тщательно побрившись, как раздался стук в дверь. Удивляясь, почему стучат, если звонок есть, пошёл открывать. Не успев полностью открыть дверь, как получил сильнейший удар ногой, и пока пытался понять, что происхо­дит, коридор заполнили люди в милицейской форме и грубо затащили меня в комнату.

— Ну что гадёныш? Спрятаться захотел? От нас не спря­чешься! — проревел старший из них.

— Да нет! Не прятался! Сам к вам идти собирался! — от­ветил я, и тут же получил удар по почкам. — Смотри что запел! Наверное, обделался со страху! — сказал тот же тип своим коллегам, и те злорадно заржали.

— Слушайте! Пришли арестовывать, так я ж не против! Зачем зря руки распускать? Вроде сопротивления я не оказы­ваю! — попытался образумить я сотрудников, но, к сожале­нию, сказанное мною только раззадорило их.

— Ты смотри, какой умник выискался! Учить нас взду­мал? Да кто тут увидит, оказываешь ты нам сопротивление или нет! А папаша убитого тобой, только спасибо нам скажет за то, что мы чуток тебе морду разукрасим! Глядишь, ещё бла­годарность в добавок объявит!

И меня начали методично избивать, чего со мной до это­го просто никогда не было. Конечно, в потасовках я бывал и довольно часто, но чтоб вот так, просто били и ты не можешь ответить — впервые. Били довольно сильно, и хоть я, благо­даря своему организму, всегда переносил любые повреждения своего тела значительно легче других (не зря прозвали «Желе­зякой»), тело ныло неимоверно, и боль была не шуточной. И когда один из избивавших захотел ударить меня между ног, я, скорее всего, чисто рефлекторно, резко разогнув ноги, ударил его в живот. Не ожидавший от меня таких действий сотрудник, взмахнув руками, как кукла грохнулся на спину, причем голо­вой приложился об батарею и тут же вырубился. На короткое время, остальные садисты в пагонах выпали в ступор, видимо не привыкли получать отпор от жертвы издевательств. Но в следующее мгновение, с озверевшими лицами, и с пылающей в глазах злобой, начали хвататься за оружие. Я, основываясь на инстинктах самосохранения, не раздумывая бросился бе­жать. Распахнув ногой входную дверь, своей пятой точкой по­чувствовал, что сейчас будут стрелять, и бросился на землю. Пули, благодаря моему броску, к счастью прошли мимо, но к несчастью на площадке стоял еще один милиционер, видимо оставленный там на случай моего бегства, и всё предназначен­ное мне он схватил сполна, после чего медленно начал оседать на пол.

Как я оказался в квартире у Кости не помню абсолют­но, да и почему побежал именно к нему объяснить так и не могу. Тем не менее, я сидел у него в комнате с отрешённым видом, невпопад отвечая на его вопросы. Всё тело пронизы­вала мелкая дрожь, окружающие предметы виделись мне как сквозь туманную дымку, да и самого Костика я воспринимал как эфемерное существо. Как он смог хоть что-то уловить из моего невнятного бормотания не знаю, но уловив основную суть, он вышел на улицу узнать подробности. Перед уходом он, предварительно налив мне кофе и плеснув туда изрядную долю коньяка, строго-настрого запретил выходить куда-ли­бо из комнаты. Через какое-то время, когда руки перестали дрожать и мой взгляд начал принимать осмысленное выраже­ние, раздался телефонный звонок. Подняв трубку, я услышал взволнованный голос Кости.

— Андрей! Что у тебя произошло на самом деле?

— Да я вроде тебе рассказывал. Начали бить, я испугался и убежал. Как пришел к тебе не помню!

— Дрон! Я зашел к своему знакомому, он в местном УВД работает, так он мне ориентировку показал на тебя. Если вкратце, то разыскивается особо опасный преступник, лидер местной ОПГ, Железнов Андрей Александрович. Кличка «Же­лезяка». Подозревается в совершении тяжких преступлений. Вооружен и очень опасен. При попытке захвата застрелил од­ного и тяжело ранил второго сотрудника уголовного розыска, который получил тяжёлую черепно-мозговую травму.

Если сказать что я был ошарашен, значит не выразить и малую толику того состояния в котором я находился. Каза­лось, что весь мир поплыл у меня перед глазами. Как такое могло случиться, что вполне пристойный и законопослушный гражданин, в лице студента пятого курса, вдруг за один день стал опасным преступником, и с преступлениями, тянувши­ми по совокупности на пожизненное. И если происшествие в клубе можно было бы, при наличии хорошего адвоката, пред­ставить фатальным стечением обстоятельств, тем более было множество свидетелей и записи видеокамер, то как доказать отсутствие злых намерений в квартире, хотя бы то что не я виновен в смерти сотрудника на лестничной площадке. По определению, моё слово — пустой звук по отношению к тому, что будут говорить садисты в погонах. А в том, что в их версии произошедшего я буду выглядеть исчадием ада, я нисколько не сомневался. Выхода из данной ситуации я не видел абсолютно никакого. Бежать без оглядки, но куда бежать — и некуда и бесполезно. Нет на земле места, где бы меня могли приютить и куда бы, не добрались силовые структур. При всех много­численных пороках, существовавших в правоохранительных органах, когда требовала необходимость, они могли и умели эффективно действовать. Но и оставаться в квартире тоже не было никакого резона. Во-первых, нельзя подставлять Кости­ка, а то ему еще припишут соучастие, со всеми вытекающими из этого последствиями. А во-вторых, ждать пока тебя задер­жат, и потом, если останусь живым, всю оставшуюся жизнь провести в аду, с вечными издевательствами — ну уж нет, по телевизору насмотрелся, вполне достаточно, лучше уж сразу смерть. В итоге, с такими вот не радостными мыслями, стал неторопливо собираться, механически рассовывая по карма­нам свои нехитрые вещи. На глаза попался дедушкин амулет, как говорил Костя позволяющий попасть в мир, где нельзя умереть. Вот бы мне туда — подумал я с мечтой и сказочной надеждой, обречённо вздохнув. Там точно не найдут, и можно жить вечно. Не задумываясь, также машинально положил его в карман, пусть хоть какая-то память о близких будет. Наки­нув куртку, вышел на лестничную площадку, предваритель­но тихонько прикрыв дверь. Ну что ж, прощайте мои друзья, прощайте родные, прощай мой город и вообще прощай моя жизнь, подумал я и начал потихоньку спускаться вниз, по­скольку спешить в данной ситуации было некуда.

Не успев преодолеть даже один пролет лестницы, услы­шал звук хлопнувшей внизу двери и топот ног в армейских ботинках.

— Внимание! Четвёртый этаж! Квартира двадцать четы­ре! Живым можно не брать! Мочите сразу, а то он уже двоих наших завалил! — случайно донёсся до меня отрывок разгово­ра группы захвата.

«Вот и конец» — понял я, заметив поднимающихся по лестнице оперативников. И в этот момент настолько ярко вспыхнуло понимания того, что нет ничего лучше и прекрас­нее жизни, и нужно ценить каждое мгновение, дарованное создателем нашим детям своим грешным. Отбросив все со­мнения, всю печаль, навалившуюся хандру и все негативные мысли, я бросился вверх по лестнице, стараясь из всех воз­можных сил, продлить хоть на мгновение, хоть на секунду бо­гом дарованную мне жизнь.

Естественно, незамеченным мой маневр не остался, и с криком: «Вот он! Не дайте ему уйти!», за мной кинулись с оружием наперевес мои преследователи. Добежав до послед­него этажа, дом был четырнадцати этажным, обнаружил, что дверь на чердак и крышу была закрыта на замок. В отчаянии рванув её так, что вырвал дужки вместе с шурупами, на кото­рых висел амбарный замок. Не задумываясь, откуда взялось столько сил, наверное, от отчаяния, а может от желания жить, я в несколько прыжков оказался на крыше. Всё финиш! Добе­гался! Летать к великому сожалению я не мог и парашюта, как вы поняли, у меня тоже не было. В это время, преследующие меня опера, уже поднялись на крышу и, сверкая злобными и одновременно ехидными глазами, начали передёргивать за­творы АКМ. Четырнадцатый этаж точечного дома. Интерес­но, сколько лететь до земли, три — четыре секунды. И это всё, что я мог урвать дополнительно в своей жизни. Да и черт с ним, я буду бороться за каждую секунду, а тут целых четыре. И больше не раздумывая, я бросился бежать к краю крыши, поразившись своему спокойствию. А чего нервничать? Поздно уже! Решение принято! Опешившие от моего манёвра преследователи, секунду были в замешательстве, а потом дружно нажали на свои курки. Уже оттолкнувшись от парапета, я почувствовал, как моё тело прошили очереди, выпущенные из автоматов. Боли я не чувство­вал, всё перебивала одна мысль — прожить ещё хоть одну секун­ду, хоть лишнее мгновение. Уже в полёте я понял, что, наконец я свободен, больше никто и никогда не будет меня преследовать.

Говорят, что в такие мгновения перед тобой проходит вся твоя жизнь. Я могу это с полной достоверностью подтвердить.

Перед глазами действительно пролетела вся моя жизнь, на­чиная с такого мелкого возраста, что учёные мужи говорят о том, что такое никогда не запоминается. Чушь! Я вспоминал всё, что со мной происходило, как только мои глаза приобре­ли способность видеть, даже в перевёрнутом виде. Всех своих знакомых, даже случайных, о которых бы в обычной жизни и не вспомнил бы даже под гипнозом. Вкус всех блюд, которые удалось попробовать за свои двадцать три года, запах груд­ного молока моей матери, которым она кормила меня после рождения, даже, абсолютно идиотский в данной ситуации, юмористический рассказ одного из российских сатириков: «Пролетая мимо четвёртого этажа…..». Пролетал я, кстати, только восьмой этаж. Так что уважаемые доктора, профессо­ра, академики и прочий научный люд, займитесь вы изуче­нием такого феномена, как человеческий мозг, поверьте, мы о космосе знаем больше чем о нём. Те объёмы информации, которые он показывал мне в красках, не смогут обработать и все компьютеры мира вместе взятые. Естественно, среди этой информации, была и история с дедушкиным амулетом, лежав­шим у меня во внутреннем кармане и основательно залитым моей кровью, бьющей из пулевых отверстий калибра 7,62. Как хотелось бы оказаться в сказке, и попасть в чудесный мир, на­поминающий рай и приносящий радость и спокойствие, где невозможно умереть. И всё чудесное время можно проводить в познании чего-то нового и неизведанного. Вспомнились и слова на бумажке, которую мне давал Костик, и я неосознан­но, чисто машинально, мысленно начал их проговаривать. Сказка — это был последний призрачный шанс, который у меня оставался.

— Чупора навами барлинам, Виса варам кунси, Силиста­рон маурани, Гуард наро! — мысленно прокричал я и крепко закрыл глаза, пытаясь остановить последнее мгновение моей короткой, но безумной желанной жизни.

2

Мгновение тянулось бесконечно. С крепко закрытыми глазами, я ждал встречи с матушкой нашей — с землёй. «Все мы в ней будем» — вспомнилось известное изречение, и хо­телось только, что бы встреча эта не была болезненной и от­вратительной. Мгновение всё тянулось и тянулось, и мозг от­казывался воспринимать непонятную, длинную паузу между жизнью и смертью. Не знаю, сколько я пробыл с закрытыми глазами, но постепенно начал понимать нелепицу, творящу­юся со мной. Попытался считать. Дойдя до ста, окончательно осознал, что такого просто не может быть. Решил открыть гла­за, но это было непросто — дикий страх не позволял мне не только открыть хотя бы один глаз, но даже ослабить давление, с которыми они были сжаты. Казалось, что их свела судоро­га, и легче стронуть с места ворота Исаакиевского собора, чем сдвинуть веки хоть на один миллиметр. Сколько я пробыл в таком состоянии, не помню, чувство времени отсутствовало полностью, но, в конце концов, приложив неимоверные уси­лия, мне удалось чуть приоткрыть окаменевшие глаза.

Я лежал на плоской каменной площадке, диаметром око­ло десяти метров, с невысоким бортиком по краям. Камень был шершавым и тёплым, цветом, напоминавшим кофе со сливками, с какой-то еле заметной дымкой, заполнившей всё пространство между бортиками. На самих бортиках, по всей окружности были выбиты какие-то знаки или симво­лы, отчасти напоминавшие находящиеся на амулете, отча­сти совершенно незнакомые и непонятные. Окинув взглядом окрестности за пределами площадки, взору открылись нево­образимые по своей красоте пейзажи. Поскольку место, где я находился, было на возвышенности, то и открывавшейся вид простирался на многие километры. Там можно было разгля­деть и горы, окруженные густыми лесами, и долины с мелким кустарником, с фантастической для земного представления расцветкой. Вдали виднелись водопады, струящиеся с крутых горных обрывов, и болота, обладающие насыщенно изумруд­ным оттенком с фосфоресцирующими лиловым цветом коч­ками и, как мне показалось, даже что-то наподобие пустыни, странно отливающей золотом. Подняв голову, стал наблюдать за странными и очаровательными лунами в количестве трёх штук, видимых даже несмотря на стоявшее довольно высо­ко солнце, имеющее, кстати, то же довольно необычный чуть красноватый оттенок.

— Ну и где же я? И что вообще могло произойти? Это что — рай, сказка или бред? Есть здесь еще кто-то или нет? И, в конце концов, это явь или сон? — эти, и ещё тысячи во­просов, автоматически выстроились у меня в голове, и всё мое существо требовало немедленного ответа хотя бы на ма­ленькую часть этих загадок. Попробовал себя ущипнуть. Ой! Было весьма ощутимо и даже немного больно, да и на руке след остался. Значит это все-таки не сон. Внимательно оглядев себя. Сразу же бросилось в глаза то, что куртка одетая на мне, стала напоминать решето, а тело, как я не старался его обсле­довал, не имело ни одной царапины, да и кровь была видна только на одежде, в виде засохших бурых пятен. Неужели я действительно попал в мир, где нельзя умереть и прекрасная сказка приобрела вполне реальные очертания. Во всяком слу­чае, очень хотелось в это верить. А раз так, значит мой Ад, в который я попал на земле, закончился, и я впервые за долгое время улыбнулся. Боже всемогущий, как же я оказался не прав. Ад не кончился — он только набирал свою силу.

Началось с того, что солнце жарило неимоверно, а по­скольку укрыться от его палящих лучей на месте возможно­стей не было никаких, то пришлось в спешном порядке поки­дать загадочную площадку, надеясь укрыться в тени чудного близлежащего леса. Не пройдя и трети пути до цели, я вдруг почувствовал болезненный укус чуть выше лодыжки. «Что за чёрт?» — успел удивиться я, как заметил мелкую, почти слива­ющуюся с травой, змейку. Присмотревшись, обнаружил еще с десяток мелких тварей, ползущих в моем направлении. Укус. Ещё укус. Бросившись бежать, чувствовал как то в одну, то в другую ногу впивались мелкие отвратительные зубы, прино­сившие нестерпимую боль. Тело начало схватывать судорогой и мой бег плавно перешел в жалкое подобие ползания по пла­стунский, да и то вскоре тело стало скрючиваться от адской боли и судороги, зрение и слух пропали и только ощущение ползающих по тебе мелких скользких гадов, было последним, что я чувствовал помимо боли. Сердце перестало биться, и я ощутил всеми фибрами своей души, как умираю в страшных муках.

Очнулся я опять на той же площадке, с так и не исчезнув­шим чувством страшного ужаса. Сердце бешено колотилось, в висках пульсировала боль, но в целом тело чувствовало себя нормально, никаких судорог или других неприятных ощуще­ний не было, даже наоборот, была какая-то легкость заново родившегося человека. И только память портила все хорошие ощущения, заставляя быстро биться сердце и ломить в висках. «Да что это за хрень такая?» — в страшной злобе прокричал я, обращаясь не понятно к кому, скорее всего к самому себе:

— «Так стоп! Надо успокоиться и попытаться понять что слу­чилось». Присев на теплый камень, я опять начал внимательно себя осматривать. На лёгких хлопчатобумажных штанах об­наружил множество мелких прокусов, но тело при этом было гладкое, как у младенца. Голова начала кипеть от перенапря­жения, но ничего путного в неё так и не приходило. Успокоив­шись на мысли, что я до сих пор живой и организм пребывает в хорошем состоянии, я начал внимательно оглядывать окрест­ности в надежде заметить, что ни будь, что могло ускользнуть от моего первого беглого осмотра. Как ни старался, ничего нового обнаружить не удалось. В округе, всё также, куда до­ставал взор, наблюдался восхитительный по красоте пейзаж. В небе, поражая воображение, висели три луны, переливаясь от чуть красноватого солнца всеми цветами радуги. Кстати о солнце, оно опять начало сильно припекать, и требовалось срочно что-то придумать, так как оставаться на солнцепёке с каждой минутой было всё труднее и труднее. Но что можно придумать на пустой каменной площадке, думаю, окажись тут знатоки из клуба «Что? Где? Когда?» в полном составе, и то сильно сомневаюсь, что они смогли бы найти нужный ответ. Хотя, может, и смогли бы. Но я, не полный состав клуба ин­теллектуалов, потому ничего путного, точнее вообще ничего, придумать не смог.

Жарило светило не по-детски. И на открытой площадке, да ещё на нагретых им камнях, я чувствовал себя как уж на сковородке, очень хреново себя чувствовал короче. Но пере­житый накануне ужас, не позволял мне ступить за грань окру­жавшего меня бортика, за который, как оказалось в дальней­шем, не проникало ни одно живое существо, кроме меня. Во рту пересохло, страшно хотелось пить, лицо покрылось мел­кими волдырями от солнечных ожогов, но я мужественно тер­пел, пытаясь дырявой курточкой прикрыться от, ставшего мне ненавистным красноватого создания. А если быть честным, то мне просто не хватало этого самого мужества шагнуть за пре­делы проклятой мной площадки. Слишком яркими и свежи­ми были воспоминания о прошедшей попытке. Не знаю точ­но, сколько часов прошло в моих мучениях, чувство времени отсутствовало напрочь, но солнце начало клониться к закату. Хоть во рту и пересохло до такой степени, что даже слюна уже давно не выделялась, и губы, от недостатка влаги, пошли тре­щинами, я был несказанно рад скрывающемуся за горизонтом красному исчадию ада. Как оказалось, зря я этому радовался. Ночь, если это можно было назвать ночью, была сродни но­чам в Санкт-Петербурге в июне месяце, наверное, даже еще светлее, хотя и несколько необычнее. От трёх лун исходило довольно сильное, причем у каждой своё по оттенку, свечение, и от этого, казалось, что земля медленно переливается от си­яния этих грандиозных спутников. Но не созерцание ночных светил, оно как раз было просто великолепно, а страшный холод нагрянувший вместе с уходом красного солнца, заста­вил меня пожалеть о смене дня и ночи, которое выражалось не столько понятиями светло — темно, сколько, более жутки­ми, с моей точки зрения, тепло — холодно. Если Вам, когда ни будь, удастся за короткий промежуток времени попасть из экваториальной Африки на Северный полюс и обратно, при этом оставаясь в одной и той же одежде, то вы, возможно, и сможете меня понять. Причём не пытайтесь сравнивать с вхо­дом и выходом из машины, с работающим кондиционером на свежий воздух, поверьте это далеко не те ощущения. Да ещё и камни, казавшиеся при попадании сюда, такими теплыми и даже нежными, сейчас напоминали глыбы льда. Прикоснове­ние к ним походило на прикосновение голого тела с замёрз­шим железом в морозный день. Если у Вас хватит смелости или дурости, то попробуйте зимой лизнуть металл, думаю, после этого у Вас отпадет всякое желание надо мной смеять­ся. Не вдаваясь в дальнейшие подробности, утро я встретил со скрюченными от холода пальцами, стучащими, как отбой­ный молоток, зубами и болью в груди, наверное, схватил как минимум двустороннее воспаление лёгких. И если бы не моя природная сопротивляемость к всевозможным болезням и су­ровым природным факторам, то, скорее всего, так и умер бы в скрюченной позе эмбриона. Оттаяв в лучах, опять полюбив­шегося мною, красноватого светила, я встал перед дилеммой, что делать дальше. Второго солнечного дня и, такой, хоть и по Питерски светлой, но ужасно морозной ночи, я точно не перенесу. Да и без воды я тоже долго не протяну, как не кру­ти. В итоге жажда и мучения от начавших раскаляться камней, победили страх, и я вышел за пределы спасительного бортика, окружавшего моё местопребывание.

Стараясь двигаться быстро, но при этом и не спешить, я пристально вглядывался в траву находящуюся поблизости. И только увидев шевеление, вызываемое передвижением полз­учих мелких гадов, сразу резко менял направление на проти­воположное, стараясь уйти от предполагаемой угрозы. К моей неописуемой радости, данная тактика приносила успех, так как скорость передвижения мерзких тварей была значительно меньше моей, даже с учётом быстрого шага, а не бега. Главное было вовремя заметить сливающихся с травой змеек, что мне пока отлично удавалось. Преодолев таким образом большую часть дистанции, между лесом и каменной площадкой, я за­метил довольно большую стайку больших бабочек, облада­ющих неповторимой расцветкой, грациозно кружившихся в воздухе, словно исполняя изумительный танец, под мелодию, создаваемую природой, и известную только им. Не забывая зорко глазеть по сторонам, чтобы избежать встречи с зелёны­ми гадами, я невольно залюбовался этим зрелищем. Как вдруг, словно по команде, эти очаровательные создания облепили меня со всех сторон, и, вгрызаясь в кожу словно вампиры, на­чали высасывать меня до нитки. Причем что они высасывали, кровь или душу, я так и не понял от дикой боли, пронзившей меня от макушки до пяток. Как итог, очнулся я опять на той же злосчастной площадке, видимо, успев снова умереть. Кипя от ярости, я тут же ринулся вперед, надеясь раздавить или раз­мазать по земле эти пёстрые создания сатаны, но, не пройдя и десяти метров, был снова укушен мелкими исчадиями, в виде знакомых уже ранее ползущих гадов. Что случилось дальше, вы, очевидно, догадываетесь.

Сидя в очередной раз на пресловутых и уже родных для меня камнях, я начал понимать, что злостью и яростью тут ничего не добиться. Нужно быть, как минимум, с холодной и разумной головой, и прежде чем выходить, нужно продумать тактику, исходя из сложившихся обстоятельств. Тем более, что неподготовленные эксперименты, оборачивались, неопи­суемой по своей чудовищной силе, болью, и с не менее страш­ным, а возможно и более ужасным, чувством смерти. Впро­чем, объяснить, не испытавшему на себе человеку, весь ужас и чудовищность данного чувства не представляется возмож­ным, просто поверьте мне на слово — в жизни нет ничего бо­лее мерзкого и зловещего чем смерть. Боль можно перетерпеть или смириться с нею, а со смертью смириться невозможно при всем желании.

Постоянное чувство жажды, за прошедший период при­нявшее просто маниакальную форму, вынудило меня поме­нять направление своего продвижения от леса к видневшему­ся, чуть вдалеке, водопаду. Приноровившись к ползучим га­дам и к бабочкам мутантам, их я просто разгонял, размахивая курткой, я снова и снова пытался добраться до живительной воды. Но другая мелкая живность, обладающая своей непо­вторимой и кровожадной способностью прекратить жизнь одинокого путника, желающего всего на всего напиться про­стой воды, мешала достижению этой цели. Приспособившись, в конечном счёте, и к ним, я уже практически добрался до во­жделенной влаги, в виде льющегося, на расстоянии в полутора километрах от моей так называемой базы, маленького водопа­да. И когда из прибрежных кустов выскочило животное, на­поминавшее крупного хомячка, и, вцепившись в ноги, начало со скоростью профессиональной бензопилы перегрызать мне конечности, я, собрав все оставшиеся силы, на окровавленных ногах, совершив невероятные кульбиты, всё же смог достичь задуманного. Допрыгнул и ткнулся перекошенным от боли лицом, в прохладный, и самый чудесный на тот момент, на­питок во всем мире. Жадно и с упоением принялся поглощать его, не обращая внимания на ноющие обрубки ног и на всевоз­можных водяных пиявок и рептилий, полностью облепивших то, что было погружено в воду. Я впервые в этом мире испы­тал чувство победы, и никакая боль не могла его омрачить.

— Ну и что дальше!? — думал я, сидя в центре своей цитадели. За прошедшее довольно продолжительное время, которое я так и не научился здесь определять даже прибли­зительно, я свободно стал добирался до водопада и до леса, утоляя чувство жажды и голода. В пищу шла агрессивная и зубастая рыба, плавающая в ручье или твари напоминающие кроликов, довольно часто попадающиеся на опушке леса. Я даже приспособил плавательный пузырь и желудок отврати­тельной твари под тару для запаса воды, которую приносил на площадку, хотя добраться до источника мог минут за пятнад­цать при желании. Моя одежда пришла в полную негодность, а организм, наоборот, из захудалого, по этим меркам есте­ственно, превратился в трудно уязвимую машину, со сталь­ными мышцами и отменной реакцией. Даже перепады тем­пературы я воспринимал как должное и обыденное явление, практически без дискомфорта для себя. Желудок научился переваривать сырое мясо уже без всяких протестов и отвра­щения, как будто я всю жизнь только тем и занимался, что ел сырую пищу. Огонь, к сожалению, я так и не смог добыть. Вро­де найденные неподалёку камни при ударе и высекали искры, но местная древесина в упор гореть не хотела, а высушенная трава просто превращалась в мелкую пыль. Ядовитые укусы мелких тварей, конечно в небольших количествах, теперь вы­зывали только неприятный зуд и небольшую опухоль, в месте укуса, а ведь раньше, встреча только с одной из них, приво­дила к летальному исходу. Сказать, что всё наладилось, было нельзя, язык просто не поворачивался назвать это серьёзным улучшением моей жизни. Я также постоянно испытывал по­стоянную жуткую боль, да и умирать приходилось довольно часто, хотя периодичность и снизилась в разы. Почему не сошёл с ума, сам понимаю с трудом, наверное, само понятие, что я живой играло главную роль в этом. В момент прыжка с крыши, слово «жизнь» было возведено в ранг единственного приоритета, даже если она была в страшных мучениях — всё равно это была жизнь. Но и продолжаться так дальше тоже не могло, потому и сидел на площадке с единственной мыслью: «И что дальше? Куда бедному крестьянину податься?». То не­многое, что всегда согревало меня, была надежда, что в этом мире я совсем не одинок, и есть где-то уголок с нормальной жизнью, а я просто неудачно попал сюда, вляпавшись в самое отвратительное место в этом мире, кишащее злобными тва­рями. Ну не может же такой дивный, по красоте природы, с фантастическим буйством изумительных красок и совершен­ных форм, с разнообразием животных и птиц, хотя мне встре­чались только агрессивные виды, быть не заселён разумными созданиями. Потому в список своих очередных приоритетов, первым пунктом, я внес разведку местности, с целью найти подобных мне людей. Как сильно, и в который раз, я ошибал­ся, но, увы, подсказать мне об этом было некому, а самому всегда хотелось верить в лучшее.

Ещё раз внимательно обдумав все варианты своих дей­ствий, понял, что для начала надо забраться на вершину са­мой высокой горы, находящейся в пределах моей видимости, а уж затем, оглядев всё как следует, принять направление своих дальнейших поисков. Осуществить задуманное было намного сложнее, чем я думал, так как твари, обитающие в горах, силь­но отличались от равнинных собратьев, и пришлось опять ис­кать эффективные способы борьбы с ними. Но потратив на это дело около трёх-четырёх месяцев, и испытав на себе около сотни смертей, я, стоял на вершине самого высокого пика, с гордым видом внимательно осматривая всё в округе. Везде, куда я не смотрел, была та же картина, что открывалась и с моей площадки, ну может, только видно было чуть дальше. Немного расстроившись, решил заночевать на вершине, тем более и идти, по большому счёту, было некуда. Ночью, залю­бовавшись переливами, идущими по земле от висевших в небе лун, заметил странную точку на горизонте по направлению пустыни. Что меня заинтересовало, так это цвет. Кофейный с молочным оттенком, он очень напоминающий цвет, стелюще­гося вдоль каменной площадки тумана, от которого и камни казались такими же. Прикинув расстояние, с учётом высоты, на которой находился, получалось около восьмидесяти кило­метров, и тяжело вздохнув, решил направляться в ту сторо­ну, так как ничего более интересного больше не наблюдалось, не считая, конечно, фантастической красоты этого злобного мира.

Начало своей экспедиции я решил провести в тщатель­ной подготовке. Во-первых, вся одежда которая была на мне ещё в Питере, пришла в полную негодность, а то, что было намотано на мне, одеждой было считать нельзя, даже с очень большой натяжкой. Да и с обувкой надо решить проблемы, по раскалённому песку много босиком не походишь. Во-вторых, решить вопрос с питьем и питанием, хотя с питанием можно и потерпеть, а вот с водой хуже, не хотелось бы опять попасть в начало своего путешествия из-за смерти от жажды. Плюс по мелочам всякое разное. Например, удобный бурдюк из желуд­ка твари сделать, да хорошую дубинку отыскать в лесу не поме­шало бы, а то моя уже изрядно попортилась и может в любой момент развалиться. Кстати, по поводу дубинки, да и других вещей, приспособленных мною под оружие, я обратил вни­мание, что при возрождении на каменной площадке, вместе со мной всегда оказывались те, которых я касался. Поэтому, даже умирая, я никогда не выпускал из рук оружие, иначе по­том замучаешься его заново добывать. Поскольку ближайшие окрестности были полностью изучены, вся моя подготовка за­няла около двадцати дней, причем пятнадцать из них ушло на изготовление жалкого подобия одежды и обуви. К великому сожалению, все мои знания и навыки, основанные на периоде полураспада тяжёлых элементов, были здесь, как говориться, ни к селу, ни к городу, и помочь мне в житейских проблемах не могли абсолютно никоим образом. Так что товарищи абитури­енты, подумайте хорошенько перед поступлением куда-либо, а надо ли вам это, может лучше пойти в ученики к сапожнику или портному — толку больше будет.

Как не пытался я подготовиться к предстоящему перехо­ду, но, сами знаете, всего не учтёшь. И даже человек с больным воображением в кошмарных снах не смог бы придумать того, что встречалось у меня на пути. Сценаристы фильмов ужасов в Голливуде молча отдыхают в тенёчке. Началось с того, что ступив на песок с золотистым отливом, простирающийся по всей пустыне, кстати добрался до неё я в кратчайшие сроки и практически без проблем, я почувствовал адскую головную боль, будто кто-то или что-то высасывало у меня из мозгов все воспоминания, все мысли, все знания, заложенные приро­дой, да наверное и сами мозги в придачу. И пройдя с десяток шагов, я рухнул на землю полным идиотом, в прямом пони­мании этого слова, не умеющим не только думать, но даже не знающим что значит есть или пить. Попробовав еще пару раз, и поняв, что это не случайность, прекратил все дальнейшие попытки, и решил искать другие пути.

Через пару месяцев поисков впал в уныние, обнаружив, что нахожусь на полуострове, окружённом морем. И что единственный проход отсюда преграждает непонятная и не­проходимая пустыня. Пребывая в отчаяние, занялся самоби­чеванием. На подобии того, когда люди, обречённые на без­ысходность, бьются головой о стену, как будто она в чём-то виновата, неважно — стена или голова. Только в качестве бетонной стены я выбрал эту злосчастную пустыню, и раз за разом пёр напролом, сколько мог, благо добраться до неё, от моего пристанища, было раз плюнуть. Сколько длилась эта истерика, точно сказать не могу. Может месяц, а может и три. Но однажды, в очередной раз, подходя к границе золотого без­умия, как я окрестил простирающуюся передо мной пустыню, взгляд упал на валяющийся далеко впереди бурдюк с водой, выроненный мной в последний раз. Остановившись, я долго не мог понять, что меня смутило при его виде. Но то, что здесь что-то не так, никакого сомнения не вызывало. Наконец меня осенило. Расстояние. Бурдюк валялся на расстоянии более двухсот пятидесяти метров. Но такого не могло быть, я пре­красно помнил, что максимум мне удавалось пройти десять-двенадцать шагов, после чего я падал, будучи уже полным придурком неспособным к передвижению. Неужели за время пока длилась моя истерика, что-то произошло с пустыней или, может, с моим организмом. Так может мне всё-таки удастся преодолеть коварную преграду, между мной и другими людь­ми (к великому сожалению, а может быть и к счастью, я до сих пор считал, что где-то здесь живут разумные и похожие на меня люди).

Получив неожиданную надежду на будущее, я решил по­дойти к вопросу продвижения в золотом безумии, с научной точки зрения, конечно с учётом возможностей, присущим в данной ситуации. Для начала, решил выяснить за какое вре­мя и на какую длину увеличивается дистанция пройденного мною пути. Чтобы это выяснить, клал на голову небольшой, но заметный камень, поскольку в ношении его в руках была существенная неувязка. Как выяснилось, чисто рефлектор­но, погибая, я не выпускал из рук предметов напоминающих оружие, и возрождался на своих камнях вместе с зажатыми в них предметами. Падая, камень помечал место, до которо­го удавалось добраться, и по приходу я добросовестно зано­сил полученные данные в таблицу, начерченную на глинистой площадке неподалёку. В итоге, после десяти дней экстремаль­ных экспериментов, удалось получить следующие результаты.

Выяснилось, например, что хоть увеличения происходили пока незначительные, но они явно находились, пусть и не в геометрической, но явно в арифметической прогрессии, что меня несказанно обрадовало. И проведя несложные вычис­ления, для которых, в коем веке, пригодились мои знания, стало понятно, что, если я не напутал с расчётами, и делать по три попытки в день, то преодолеть расстояние примерно в шестьдесят километров можно за двести пятьдесят — двести восемьдесят дней. И поскольку, возможность встречи, с себе подобными, перевесила вопящее чувство самосохранения, к героическому прорыву я приступил в этот же день.

К великому удивлению, всё оказалось гораздо лучше, чем показывали мои расчёты. Где-то после четверти пути, каче­ственно выросла прогрессия продвижения, и мне удалось преодолеть, казалось непроходимое препятствие всего за сто шестьдесят два дня. Знаю эту цифру потому, что каждый день делал засечки на дубине. Чего мне это стоило, рассказывать не буду. Впрочем как и о том, как проходил следующие за пу­стыней пятнадцать километров. Хотя только одни обезьяно­подобные существа, с дубинами в метр длинной, стоили мне не только нервов и времени, но и много чего пострашнее — изощрённых смертей, например. Единственное что уточню, так это то, что пустыню, в связи с этим, мне пришлось пол­ностью переходить раз сорок, и последние переходы я делал весело насвистывая мелодии, поскольку никакой живности на её территории не наблюдалось, а мне воздействие золотистого песка стало абсолютно по барабану.

Предчувствие меня не подвело. Точка, увиденная мною на вершине, действительно оказалась площадкой, как две капли воды похожая на ту, в которой я оказался изначально. Но к решению моих проблем это ничего не добавило, скорее на­оборот, возникло больше вопросов, чем решилось. И един­ственное, что для меня изменилось, в данном мире было то, что после летальных исходов, случающихся со мной, я возро­ждался уже на новой площадке, да и зверьё здесь было более крупным и смертоносным. Меня начала охватывать жуткая депрессия. Что бы её избежать, надо было искать новую цель, которая поможет отвлечь меня от осознания бессмысленно­сти и бесполезности своих действий. И самое главное, не по­зволит мне сойти с ума, живя в этом жутком мире без цели и без надежды. Единственное, что смогло прийти на ум, это по­пытаться найти следующую площадку, убеждая себя, что там точно будут люди, и мне обязательно надо это сделать. Верил я своим убеждениям со страшным скрипом, хотя и пытался себе это внушить даже с помощью самогипноза, тем не менее, даже маленькая частичка этой веры, заставляла меня вставать и продолжать движение вперед. Сколько времени я блуждал по окрестностям, не помню, да и засечки на дубинке давно перестал делать. Да и сами дубинки сменил не один десяток, последняя была с вставленными в ударную часть острыми осколками какого-то крепкого минерала, найденного мною у отдельно стоящей каменной гряды. За многие месяцы, прове­дённые здесь, а по самым скромным прикидкам прошло уже не менее двух лет, я научился довольно сносно срезать себе выросшую гриву на голове, поскольку длинные волосы сильно мешали в стычках со всевозможной нечистью. Борода, к сча­стью, как росла жиденько, в мои двадцать четыре года, так и осталась такой же, на подобии как у Арамиса из «Трёх мушке­теров», поэтому особых хлопот не доставляла. Одежда и обувь имела вид, как у дикаря из первобытного племени, но, тем не менее, была вполне удобной. Впрочем, это всё не существенно. Главное было то, что я, совершенно неожиданно, в одном из своих походов, встретил настоящего живого человека.

Это был мальчик лет двенадцати. Он стоял у скалы, вы­двинутой чуть в сторону от основной горной гряды, и делая странные жестикуляции руками, напоминающими плетение узоров в воздухе, отбивался от группы различных мерзких тварей. Причём тварей валяющихся в округе мертвыми, было значительно больше, чем нападающих, да и те наполовину были искалечены. Первое, что пришло в голову, было жела­ние помочь, как мне казалось, попавшему в беду ребёнку. Я, с диким криком, бросился на оставшихся недобитков, и, со зве­риным остервенением размахивая своей дубиной, начал, как орехи крушить черепа тварей, превращая их в кровавое меси­во из мозгов и костей. И когда по близости не осталось ничего живого, поднял взгляд на стоящего рядом мальчика. Он стоял на том же месте, правда глаза у него были круглыми от удив­ления и чем дольше он на меня смотрел, тем больше были его глаза, а открытый рот готов был упасть до груди. Одет он был довольно опрятно, можно даже сказать, шикарно одет. Правда покрой напоминал скорее платья времён короля Артура, но смо­трелся чрезвычайно элегантно, с добавлением какой-то просто­ты, от которой внешний вид только выигрывал. Сам я, немного ошалевший от такой встречи, от волнения не зная, что сказать, просто подошел чуть ближе к нему. Мальчишка первый начал разговор, проговорив что-то на непонятном мне языке и видя по моей физиономии, что я ни черта не понимаю, попытался что-то спросить видимо уже на другом языке. Перебрав их, штук пять, он молча уставился на меня, не переставая при этом удивляться.

— Привет! Меня зовут Андрей! А как тебя? — начал я хотя бы для того, чтобы он не посчитал меня за глухонемого.

Он опять с удивлением посмотрел на меня, и надолго задумался. Было ощущение, что он пытается что-то вспом­нить или найти в своей голове какую-то важную для него информацию. Прошло, наверное, около пяти минут, и вдруг он выдал фразу на языке напоминающем, что-то похожее на старославянский, только сильно исковерканный, и вперемешку с непонятными словами. Но при этом я его понимал, частично разбирая какие-то слова, частично догадываясь о значении не понятных для меня, и частично просто логически додумываясь, о чем идёт речь. Не буду рассказывать, как мы разговаривали с помощью отдельно взятых и понятных для нас обоих фразам, до­бавляя для лучшего понимания жестикуляцию и мимику. Про­сто перескажу наш разговор в привычном для всех Вас виде.

— Кто ты? И от куда? — была, по своей сути, его первая фраза.

— Я Андрей! Попал сюда с земли! А кто ты? И как тебя зовут? — ответил я, попутно сам задавая вопросы.

— Я гуард! Зовут меня Милаар! Нахожусь здесь, чтобы проверить и отточить своё мастерство. А для чего ты сюда прибыл?

— Я не прибыл! Я сюда попал, причём совершенно слу­чайно!

— Разве сюда можно попасть случайно!? — удивился он.

— Я же как-то попал сюда! — сказал я, и в краткой фор­ме рассказал ему свою историю, опустив всё, что касается убийств и бегства, говоря только про амулет и то, как мы с ним разбирались и как хотели попасть в мир, где нельзя уме­реть.

— Вы ошиблись! Не правильно перевели многие слова! — сказал он вертя в руках мой амулет, который я, после попада­ния, всегда носил на груди: — Это символ означает не «нельзя умереть», а «возрождение после смерти», а вот этот не «мир», а «мир где никто не живёт». Это вроде как обучающий полигон!

— Какой полигон? — перебил я его, потрясённый услы­шанным.

— Ну, полигон, это такой большой тренажёрный зал! — начал объяснять он, неправильно истолковав мое выражение на лице.

В дальнейшем из разговора я понял следующее. Что этот амулет служит для попадания, на так называемый, мир — по­лигон, служащий с давних времён, для приобретения и отта­чивания мастерства Гуардов. В основном все старались совер­шенствовать магические навыки, но случалось, заглядывали и для фехтования, попутно укрепляя тело и дух. Посещать его в последнее время стали мало, пользуясь более гуманным спо­собом развить своё искусство, не прибегая к смерти, а исполь­зуя только её имитацию, что имеет очень большую разницу, так как частая смерть сама по себе сильно влияет на психику, что может привести, в дальнейшем, к сумасшествию. Он сюда отправился по пожеланию своего дедушки, очень сильного мага, но любящего старомодные традиции, посчитав, что его внуку надо хотя бы раз здесь побывать. Правда, отправил он его на самый низкий уровень, чтоб, не дай бог, внучок не погиб лишний раз. Попасть сюда могут только Гуарды, причём им для этого не нужен древний старомодный амулет, требующий каплю крови для подтверждения, что она является кровью гу­арда. И что я тоже гуард, хотя этого и не знаю, иначе сюда не попал бы ни при каких обстоятельствах. Да и срабатывание амулета, получившего каплю моей крови во время стрельбы на крыше, это подтверждает. Слова — Виса варам кунси, напи­санные на амулете и произнесённые мною, имеют следующее значение. Виса — начало, Варам — конец, вместе они означают промежуток времени, а слово Кунси означает уровень. То есть, при заклинании надо было произнести, или просто подумать, что было вполне достаточно, примерно следующее: «два часа, третий уровень». А прочитанное мною заклинание, имело примерно следующий смысл: «от начала, до конца, все уров­ни». Почему я не владею магией, он не понимает, все гуарды маги по определению. Как отсюда мне выбраться он тоже не представляет. Никто не то что не проходил до конца этот по­лигон, а даже никому не приходило в голову находиться здесь дольше трёх-четырёх часов. Вытащить меня от сюда со сторо­ны не представляется возможным. Сюда можно попасть, и в дальнейшем покинуть этот мир-полигон, только по собствен­ной воле и по собственному желанию, которое оговаривается оглашением промежутка времени нахождения при активации прохода. Что язык, на котором мы общаемся, он изучил по на­ставлению деда, который считал, что изучение давно забытых языков, способствует развитию памяти. А забыт он потому, что в далёком прошлом, в мире в котором он имел хождение, произошла катастрофа и все магические источники, напол­нявшие планету магической энергией погибли. Соответствен­но исчезли и гуарды и маги, и язык стал забытым. И ещё много чего, что я возможно и упомяну чуть позже, при случае. Если пересказывать всё сейчас, то отниму у вас много времени, ко­торого, как всегда, вечно не хватает.

— Извини! Мне пора уходить! Время заканчивается! — сказал Милаард, напоследок предложив мне подарок: — Вот возьми на память, может тебе пригодиться, я всё равно им не пользуюсь, меня больше магия прельщает!

И он положил передо мной красивый клинок, висевший у него на поясе. Я смог только кивнуть головой в знак благо­дарности, так как от всего услышанного, у меня перехватило дыхание, и я с трудом мог даже дышать. Через несколько мгно­вений его заволокло серебристой дымкой, и он просто исчез, как будто его и не было никогда. Правда, клинок, лежащий у моих ног, подтверждал, что происходящее ранее не было моим больным воображением.

Сколько времени я молча просидел у этой скалы — одно­му богу известно. День сменяла ночь, потом опять приходил день, а я всё сидел, практически не меняя позы, и только нера­достные мысли бурлили в голове, напоминая кипящий котёл. Всё кончилось. Пропали даже призрачные надежды на измене­ние к лучшему. Как мне дальше жить, то что происходило сей­час нельзя назвать жизнью. Я чувствовал себя не живым чело­веком, а бездушным винтиком в этой машине под названием «Полигон». Дойти до конца, но как это сделать, если никто ни когда не проходил его, даже обладая огромной магией. И если, по словам мальчишки, это был только начальный уровень, то, что ждёт меня дальше, вечные муки, как в аду. И вроде бы, единственный правильный выход из положения, покончить жизнь самоубийством, здесь просто не мог быть осуществим. К своему стыду, я уже пробовал сделать это раньше. Устраи­вал обвалы, становясь под падающие камни, с камнем на шее топился в болоте и многое другое. Но всегда появлялся на ка­менной площадке, причём в случае с болотом, привязанный к шее камень лежал рядом, вместе с верёвкой на шее. Меня даже лишили обычной смерти от старости, поскольку уйдя из жизни в преклонные годы, я вновь возродился бы в свои двад­цать три с хвостиком, на какой-нибудь злосчастной площадке, причём здоровым и окрепшим. Не знаю, поймете ли вы, что я чувствовал, но думаю, в аду люди находятся в более выгодном положении. Там хоть и муки вечные, но всё понятно, да и ни­кто от этих мучений не умирает по десять раз на дню. О боже, за что мне это наказание, за то что прогуливал занятия, или за то что в моей кровати перебывало много женщин, а я так и не смог влюбиться, или за те смерти, что произошли в последнее время, когда я был на земле, но ты же видел, что произошли они не по злому умыслу. От полного бессилия, что-либо изме­нить, я дико завыл. Слёзы отчаяния хлынули из глаз, а руки сжались в кулаки с такой силой, что казалось, не выдержат су­ставы. Меня начала переполнять злость, перешедшая в даль­нейшем в слепую звериную ярость. Пусть я потерял всё, что можно себе представить, даже право на смерть, но кто-то дол­жен за это ответить. Я буду ломать этот мир всеми доступны­ми мне средствами. Возможно, я и не смогу его уничтожить, но хоть постараюсь ему навредить, и приложу для этого все свои силы без остатка.

Я превратился в безумного зверя. Желание уничтожить всех и всё, я превратил в свой основной инстинкт, в надежде, что если меня лишат способности думать, я всё равно продол­жал бы убивать, и крошить всё, что было возможным. Время перестало для меня существовать. Я, с клинком в руке, кото­рый, казалось, прирос к ладони, с сияющими полным безуми­ем глазами, не ища определённого направления, не отдыхая и даже спать умудряясь между пробежками от твари к твари, которых я в остервенении рубил, рвал руками и грыз зубами. В этой безумной гонке, я даже не замечал, ни новые площад­ки попадавшиеся на пути, ни качественные изменения самих тварей, окружавших меня. Среди них начали попадаться зом­би, обладающие не только неимоверной силой, но и магией, каменные тролли практически неуязвимые для всех видов оружия кроме магии, а ей я так и не стал обладать, летаю­щие ящеры гигантских размеров и многое другое. Я даже не замечал, какими только немыслимыми способами меня не­однократно убивали. Но, тем не менее, я упорно продвигался вперёд, если конечно можно было понять, где здесь перёд, а где зад. И вдруг, среди этой зловещей вакханалии, в голове, ярким пятном, затмив звериную сущность, возникли образы моих близких. Я увидел отца с матерью, свою любимую бабуш­ку и даже, умершего еще до рождения отца, своего дедушку. Причем он стоял как будто живой, очень похожий на меня, и нежно, но с укором глядел прямо мне в глаза.

— Остановись! Ты же человек! Никогда в нашем роду не было зверей! Ты должен верить в судьбу! В жизни всегда должна быть вера, а жизнь это то, за что надо бороться до по­следнего! — прозвучало у меня в голове. И всё тело как будто окатили ушатом холодной воды.

— Что это было? — задался я вопросом, промелькнувшим в моей голове впервые, после встречи с Милааром: — Это что, голос свыше? Или просто «полигон», лишивший меня всего, решил лишить меня даже самой возможности безумия? (За­бегая вперёд скажу, произошедшее, обычно называют зовом крови или родовой памятью, и хотя все хорошо знают об этом, но понять принцип действия до сих пор до конца не могут). И опять, в который уже раз, я сидел и думал над извечным во­просом: «И что дальше делать?». И как всегда, вариантов в го­лове было ноль целых, ноль десятых. «Да пошло оно всё..!» — в сердцах воскликнул я: — Буду просто жить! Думать о том, как жить, уже надоело!

Для начала решил привести себя в порядок, поскольку со стороны был похож на грязное отвратительное животное, в прочем которым я до последней минуты и являлся. Хоро­шенько отмывшись, используя речной песок в качестве мо­чалки, я, подойдя к тихой заводи, внимательно стал рассма­тривать своё отражение. Оказываеться, я сильно изменился, и дело не в том, что у меня вдруг выросли клыки или когти с хвостом, нет. Всё такое было в полном порядке и имело вполне человеческий вид, но тело было словно выточено из камня. Не одного грамма лишнего жира, витые связки мышц, причём не накачанные до полного безобразия, с использованием стеро­идов, как у качков, а вполне человеческие. Со стороны обыч­но про таких говорят — жилистый мужик, а не накачанный. Гибкость моего тела тоже здорово меня порадовала, поскольку мог соперничать с девочками, занимающимися художествен­ной гимнастикой. Что немного удивило, так это волосы, расту­щие на голове, это ж сколько лет надо такие отращивать. Но с гривой, при помощи клинка, я быстро нашёл общий язык. А вот бородёнка, как была жидкая, так и осталась, да и бог с ней. Изменения произошли не только с моим внешним видом, но и реакцией моего организма на многие внешние факторы. Например, я легко переносил перепады температур, причём довольно значительные, мог вполне прилично видеть в тем­ноте, и что меня поразило, сильно выросла регенерация всего организма. То есть раны на мне заживали как на собаке, мо­жет даже и быстрее. Так же, что выяснилось в дальнейшем, я легко переносил всевозможные яды, во всяком случае, отрав­ления не приводили к летальному исходу. Что такое насморк или кашель я вообще забыл, хоть и раньше я на здоровье не жаловался, но сейчас оно точно было железным. Да, Железяка она и в Африке Железяка, с улыбкой, чуть изменил я старое изречение, запомнившееся по телевизионной рекламе. Орга­низм стал более вынослив, я мог долго находиться без воды и пищи, да и нырять стал как дельфин, во всяком случае, мог за­держать дыхание минут на восемь точно, причём в активном движении. Обидно было только то, что поделиться хорошими новостями было просто не с кем. Да и вообще, простого об­щения не хватало катастрофически, кажеться что я и попугая расцеловал бы в задницу, лишь бы он поболтал со мной не­много. Но, увы, их тут, к великому сожалению, не было.

Неожиданно вспомнился один голливудский фильм, ка­жется «Изгой» называется, в котором человек после катастро­фы попал на необитаемый остров. И вопрос с общением, он решил с помощью волейбольного мяча, на котором нарисо­вал глаза и рот, и назвав Винсентом, разговаривал с ним всё своё время пребывания в одиночестве. Решил попробовать. Набил сухой травой желудок очередной твари, нарисовал на нём лицо, даже уши приделал, и стал с этим чучелом разго­варивать. По прошествии трёх дней понял, что это не моё, ну ни как не цепляет совершенно, а только ещё больше нагоняет зелёную тоску.

И вот однажды, уничтожив в своём небольшом походе, несколько довольно серьёзных тварей, я увидел пушистый се­ребристый комок, размером с волейбольный мяч. Он слегка ворочался и тихонько поскуливал.

Уже занеся над ним клинок, неожиданно подумал: «Да что я за тварь такая, всех подряд уничтожающая, так меня и не отличить будет от чудовищ заполонивших этот мир!».

— Всё! Ты будешь моим Пятницей! — громко сказал я ему, вспомнив известный роман о Робинзоне Крузо. Став брать его на руки, получил чудовищно болезненный укус, распоровший мою руку чуть ли не до кости.

— Ах ты, гадёныш! — прокричал я и снова взялся за кли­нок, но тут во мне проснулось чувство упрямства, и, как не странно, чувство мести.

— Ты так легко не отделаешься! — уже остывая, вслух по­думал я, и убрал своё оружие.

Пятница, так я, не особо задумываясь, назвал своего пи­томца, был достаточно злобным существом, хоть и совсем ещё маленьким, напоминающим котёнка. Он постоянно рычал и скалился, если можно применить такие понятия к мелюзге, не умеющей ещё как следует двигаться. Временами, его серебри­стая шёрстка приходила в мелкое движение, и он становился каким-то мерцающим. После чего, ненадолго ложился и тихо поскуливал, как будто был чем-то расстроен. Держал я его на привязи, на своей новой каменной площадке, даже навес соо­рудил над ним, защищавший его от палящего солнца и пролив­ных дождей, из веток гибкого, но очень прочного кустарника. Как не пытался его накормить, ничего не удавалось, он даже не пил ни разу. Уже не надеясь сохранить своего питомца, по­скольку он совсем отощал и уже с трудом двигался, случайно скинул рядом с ним тушку убитого мною животного, слегка напоминающего горного козла, только рога у этого козла были пропитаны чрезвычайно токсичным ядом, но вкус был очень даже ничего. И перерезал ему горло, чтобы, впоследствии, со­драть шкуру и приготовить себе обед. Как неожиданно мой щенок припал к струйке крови, вытекающей из перерезанного горла, и, не отрываясь, лакал ещё теплую кровь, пока поток её не прекратился.

— Так ты у нас что, кровососущий? — удивился я, есте­ственно не получив от него ответа.

Кстати, разводить огонь я наконец-то научился. Просто поленья нужно было пропитать жиром, предварительно про­сушив их на солнце. Жирных тварей в округе было достаточ­но, как и деревьев, потому проблем с топливом я не испыты­вал. С посудой для приготовления, правда, были проблемы, так как мои знания ядерного реактора ни как не способство­вали пониманию того, как её сделать. Поэтому я просто ис­пользовал раскалённые на огне камни, ложа на него куски мяса, и получалось вполне прилично. А если ещё учесть, что здесь я нашёл кристаллическую соль, да собирал листья неко­торых растений, которые с небольшой натяжкой, сходили за приправы, то еда была просто изумительной, по моим новым меркам естественно.

По прошествии месяца, с момента знакомства с четве­роногим найдёнышем, Пятница наконец-то оклемался. Даже стал понемногу есть слегка прожаренное мясо, правда только пресное, если в нём была соль или приправы, то демонстра­тивно воротил мордой. Свежую кровь я постоянно приносил ему в бурдюке, в день он выпивал её где-то с пол литра. И, хоть он пока и не подпускал меня к своему телу, но я был настоль­ко счастлив нахождению рядом с собой живого существа, что готов был до скончания жизни ухаживать за ним, не требуя от него взаимности.

Дни продолжали идти своим чередом. Практически ниче­го не менялось в моей жизни, если не считать очередные сме­ны площадок, да того, что я стал периодически брать с собой Пятницу на небольшие прогулки, держа его пока ещё на по­водке. В один из таких обыденных дней я вновь повстречался с людьми. Хотя сама встреча и впечатления от неё не были та­кими яркими и судьбоносными, тем не менее, я многое узнал нового и полезного о себе, да и о мире.

Произошло это на моей каменной территории, когда я занимался приготовлением пищи. В воздухе внезапно обра­зовалась серебристая дымка и на площадке возникли две фи­гуры, одной из которых был мой старый знакомый Милаар, а второй — высокий пожилой мужчина, держащий мальчишку за руку.

— Привет Андрэ! — сказал Милаар, почему-то пропу­стив окончание моего имени: — Познакомься с моим дедуш­кой, зовут его Вигар!

— И вам здравствуйте! Очень рад нашей встрече! — от­ветил я радостно, но почему-то не особо удивлённо. Возмож­но, просто разучился удивляться в последнее время, иначе изумление никогда не сходило бы с моего лица, поскольку не­обычное и фантастическое меня сопровождало каждый день.

— Вот, дедушка, когда узнал от меня о нашей встрече, за­хотел срочно тебя увидеть! — продолжил он диалог, объясняя своё прибытие.

— Ничего себе срочно!? Если не ошибаюсь, прошло уже больше пяти лет, как мы с тобой расстались!

— Здесь время летит не так как в других мирах! У нас прошло всего два дня! И если честно, мы не думали что смо­жем застать тебя разумным человеком! — пояснил его пожи­лой спутник.

Тут наша встреча чуть было не оборвалась самым случай­ным образом. Увидев Пятницу, оскалившегося в углу, со взды­бленной шерстью и горящими от ярости глазами, они попыта­лись покинуть наше гостеприимное общество.

— Внимание! Опасность! — с побледневшим лицом про­кричал Вигар, стараясь спрятать внука за свою спину: — Как это чудовище попало за ограждение?

— Да вроде как я его притащил! И чего вы так всполоши­лись? — немного разволновавшись, ответил я, со своей сто­роны немного прикрывая своего питомца, так как дед начал плести руками какие-то плетения, явно не дружественного характера.

К моему великому удивлению, да, наверное, и к радости, Пятница, впервые в жизни, пристроился у меня между ног, и яростно рычал на стоящих людей, как будто пытаясь защи­тить меня от опасности. Челюсти у обоих моих гостей отвис­ли, наверное, до земли, и совершенно не думали закрываться. Минуты две старик с мальчишкой находились в полном сту­поре. Да я и сам молчал, не понимая, что происходит. Как вы­яснилось в дальнейшем из разговора, Пятница оказался очень редким и одним из самых опасных существ, среди множества миров. Как выяснилось, во взрослом состоянии он был сопо­ставимым с крупным тигром, причём тигр явно проигрывал ему в размерах. Ужас внушал и тот факт, что он практически был неуязвим для любой магии, к тому же он ещё мог стано­виться абсолютно невидимым, благодаря своей серебристой шерсти которая могла преломлять свет особым образом, и лучи как бы не отражались от него, а обтекали, создавая ил­люзию полного отсутствия. Да и сама шерсть по прочности не уступала хорошей стали. Правда, всё это проявлялось у них в более зрелом возрасте, который наступал где-то после семи лет, а до этого времени они считались щенками. Немного успокоившись, получив от меня исчерпывающую информа­цию, по поводу найдёныша, гости продолжили свою беседу.

Много времени из нашего общения заняло исследование меня на наличие магии и моих способностей.

Как выяснилось, гуарды являлись магами очень высокого уровня, не ниже пятидесятого. Маги, архи маги и магистры находились на ступеньку ниже. Сначала не понимая, почему со мной всё не так, а потом, дотошно обследовав, применив академические знания и магию доступную только сильным специалистам по менталу, каковым и являлся Вигар, вырисо­вывалась следующая картина, проясняющая мою эксклюзив­ность, как выразился старик. По мне так скорее ущербность.

Из объяснений Вигара, я понял следующее. В любом че­ловеке, тем более гуарде, изначально заложены способности к магии, еще при рождении. Но они находятся в спящем со­стоянии и их надо развивать. Причем способности, как и сама магия, делятся на две категории — пассивная и активная. Ак­тивной считается магия потребляющая магическую энергию, а пассивной та, которой эта энергия не нужна. Например, всё, что относиться к ментальному сопротивлению, самолечению организма без привлечения внешней силы, противодействию ядам, гипнозу, воздействием на психику, ускоренная реакция, интуиция, выносливость организма и тому подобное — это пассивная. Всё что касается видимых сторон волшебства, типа зажигание огня, заморозка, левитация, усыпление, возрожде­ние и так далее — это активная. Аура, по которой обычно определяют магов и их потенциальные возможности, обра­зуется только при приобретении активных навыков, так как по своей природе являлась чем-то на подобии принимающего и передающего устройства для магических сил, а поскольку у меня этих навыков нет, то и аура у меня отсутствует полно­стью. Теперь что касается обучения. Здесь тоже было не всё так просто. Сами ядра магических способностей находились в се­ром веществе, называемом мозгом. Но при развитии навыков, так называемые ядра, захватывали нейроны в коре головного мозга, причем, чем сильнее становилось умение, тем больше нейронов оно охватывало. Это относиться к обеим сторонам магии. В моём случае, у меня развивалась только пассивная, потому что не требовала обучения и заложена была на генном уровне, потому требовала только развития. А все нападения на меня, все отравления, болезни, ментальные атаки, постоян­ная борьба за выживание, действовали на меня, как тренажё­ры на культуриста. В период же моего безумства, длившегося около пяти лет, это проходило в таком бешеном темпе, что практически все свободные нейроны были задействованы, что само по себе было чрезвычайной редкостью. Короче, мне надо забыть о возможности колдовать, и никакие знания уже не помогут. Единственное что утешало, это то, что ментальная защита и многое другое, было у меня на уровне младших бо­гов, да и то не каждый из них мог преодолеть пустыню, про­званную мною золотым безумием. Кстати, я был первым за всю историю существования этого мира, кто её прошёл.

При дальнейшей беседе выяснилось, что я уже преодолел почти половину пути до последней площадки, которая выво­дила на последний уровень сложности. Но пройти её счита­лось невозможно, так ка страж преграждающий выход и хра­нящий ключ-амулет от него, был неуязвим ни для какого ору­жия, а боевая магия, способная убить его, должна была быть такой силы, что обладание её не могло быть по определению. Тем более что я не обладал вообще никакой, и никогда уже об­ладать не буду. В отличие от Вигара, большинство вообще пас­сивную сторону за магию не считали, и к его теории относи­лись с иронией. Ещё неприятными последствиями моего раз­вития было то, что мэтру ментальной магии так и не удалось вложить в меня знания языков и сведений о мирах, в которые могут попасть гуарды, хотя с другими у него это получалось легко. Просто моя защита от внешнего вторжения, восприни­мала это как враждебное вмешательство, а её сила была столь велика, что Вигар прекратил всякие попытки её преодолеть.

Вскоре время нашей встречи стало подходить к концу.

— Спасибо Вам уважаемые гуарды, за то, что уделили мне столько вашего времени! — сказал я совершенно искренне, поклонившись им, с чувством глубокого почтения.

— И тебе спасибо Андрэ! Я впервые встречаю такого уникального человека! И эта встреча принесла мне не мень­ше пользы, чем тебе! Теперь я точно убедился в правильности своей теории, и могу, со спокойной совестью, засесть за свои академические труды! — поклоном на поклон ответил мне Ви­гар: — Сожалею, что ни чем не смог тебе помочь, чтобы облег­чить твоё нахождение здесь. Прими от меня несколько подар­ков, которые могут скрасить твоё далеко не лёгкое положение!

После чего, они положили небольшой свёрток у моих ног, и их окружила уже знакомая серебристая дымка, предшеству­ющая перемещению между мирами.

Оставшись один, вместе со своим питомцем, я развернул, оставленный мне, свёрток. Там находились добротная одежда, состоящая из штанов и куртки, без изысков и всякой мишуры, но удивительно удобных и крепких. Очень лёгкие и изящные сапоги, которым я был рад больше всего, так как с обувкой у меня были большие проблемы. Кинжал, видимо являющейся приложением к клинку, подаренному мне ранее и с которым я уже сроднился. И небольшая фляжка с чудесным вином. Мне даже показалось, что вино они взяли для того, чтобы помя­нуть меня, если бы я на момент встречи был бы безумным зве­рем, без шансов снова стать человеком.

— Ну что Пятница! Двинем с тобой к выходу! Кто не ри­скует — тот не пьёт шампанское! — с лёгкой обречённостью в голосе, сказал я после долгого раздумья, в которое погрузился с момента расставания.

Сознательно пропущу следующие пять лет моей жизни. Догадаться как она проходила, думаю, будет совсем не слож­но, а описывать всю мерзость, попадавшую на пути, не хва­тит времени, да и желания нет совсем. Единственное отмечу, что Пятницу я перестал привязывать сразу после памятной встречи. Он понемногу подрастал каждый год, и становился для меня незаменимым помощником во всех моих делах.

Да и питались мы с ним почти из одного котла. Кровь, кстати, ему была необходима только в начале, на подобии как человеческому младенцу грудное молоко, и теперь он спокой­но пил воду, хотя и от неё не отказывался. Вот только от пря­ностей, он так до сих пор морду и воротил, признавая лишь чистый продукт в виде мяса, которого здесь было в избытке.

И вот мы, в конце концов, стояли на последней площадке. Мы — это я, бывший когда-то студентом пятого курса инсти­тута, Железнов Андрей, по кличке «Железяка», впоследствии, волею случая, ставшим преступником и изгоем, и мой верный, и единственный в этом мире, друг Пятница, существо внешне похожее на леопарда, только значительно крупнее и без пятен, с шерстью по цвету напоминающей алюминий. Впереди воз­вышалась цитадель, кишащая злобными созданиями, и пре­граждающая путь к так долгожданному выходу из этого ада. «Не боись Пятница, прорвёмся!» — подбодрил я своего друга, хотя боялся как раз я сам. По необъяснимой причине, имен­но у последнего рубежа меня начал бить мелкий озноб. Да и интуиция подсказывала, что предстоящее дело было мне явно не по зубам. Но дойти и не попробовать осуществить свою за­ветную мечту, которую лелеял больше десяти лет, было просто невозможно. Вопрос был поставлен ребром. Либо преодоле­ваем, либо в будущем навсегда превратиться в зверя, и ника­кая родовая память уже не поможет.

Возможно, по причине близости конечной цели, а может и страха, я никак не мог решиться на начало данной операции. И уже который день мы сидели на каменной площадке за ба­рьером, наблюдая за лежащей впереди крепостью. Из вещей, подаренных мне случайными людьми, у меня осталось только оружие. Клинок и короткий кинжал, которыми я уже владел виртуозно, и которые меня ни разу не подводили. Одежда и обувь за время скитания пришла в негодность, потому одет я был как дикарь, да ещё с учётом, что иглой и шилом я рабо­тать не умел, да и не было их у меня. Фляжка потерялась ещё в начале путешествия, когда я сорвался со скал, и искать её не было ни возможности, ни желания, хотя она и была наполнена больше чем наполовину.

Пятница лежал у моих ног и, глядя на меня, слегка пови­ливал хвостом, как будто подбадривая. За последние годы, мы настолько начали понимать друг друга, что выглядели как еди­ный боевой организм, и не знаю, смог бы я дойти без него до этого места, думаю врятле. Всё, хватит ждать у моря погоды. Пора начинать!

Сказать, что мы быстро добрались до стража, охраняю­щего ключ от выхода, значит бессовестно Вам солгать. При­чём Пятнице было даже хуже, чем мне. Поскольку он не мог заново возродиться живым и здоровым, и бывало, неделями зализывал раны, благо регенерация у него была в разы лучше моей. Но, тем не менее, нам это, в конечном счёте, удалось. Открывшаяся картина привела меня в состояние отчаяния.

Мы стояли по центру узкого и длинного коридора. Слева по направлению находилась дверь, представляющая собой боль­шой массив камня с восьмиконечным углублением в центре. А справа, на расстоянии около ста метров, висел ключ, выполнен­ный из золотистого материала и имеющий вид восьмиконечной звезды, точно повторяющий контуры углубления на двери. Но между нами и ключом стояло чудище, называемое стражем. Ростом под три метра, похожий на индийскую шестирукую бо­гиню, но со зверской рожей, состоящий из монолитного куска стали, причём с гибкостью не уступающей танцору, и с оружи­ем в каждой руке. Легче было биться головой о каменную стену, чем идти на него. Я сел на пол и зарыдал, прощаясь со всем, что было в моей жизни, с мечтами и надеждами. Ощущение было такое же, как при полёте с крыши четырнадцати этажного дома.

Пятница, изрядно потрёпанный, чувствуя моё состояние, свернулся у моих ног и тихо поскуливал.

«Прощай мой милый друг! Нет у нас с тобой больше буду­щего! Всё что мы делали, за что боролись, было зря!» — про­говорил я ему сквозь слёзы. Он вдруг привстал и долго-дол­го смотрел мне в глаза. Потом, видимо поняв причину моего отчаяния, резко встрепенулся, шерсть встала дыбом и по ней пошла лёгкая вибрация.

Сначала он начал мерцать, а потом стал исчезать прямо на глазах. Оказывается, в эти минуты в нём пробудилась спо­собность, о которой рассказывал Вигар. Широко раскрытыми глазами я смотрел на то место, где мгновение назад стоял мой, подобранный ещё малышом четвероногий друг. Дальше, кра­ешком своего сознания, я увидел как восьмиконечная звезда лежащая за спиной чудища, оторвалась от земли и медленно поплыла в мою сторону. Ещё не до конца веря своему счастью, я внутренне ликовал. Кто бы мог подумать, последний страж, монстр, которого по определению нельзя уничтожить ничем известным в этом мире, был пройден. Причём легко и непри­нуждённо.

Очевидно, я сглазил, или судьба решила, напоследок, подкинуть горькую пилюлю. Страж, неожиданно почуяв не­ладное, начал рубить каждое свободное пространство вокруг себя. В воздухе, как будто из ниоткуда, начала литься алая кровь, и мгновение спустя, на месте кровавых пятен, начало появляться тело Пятницы, изрубленное во многих местах. Что-же за чудовищное оружие было в руках у монстра, если шкура моего питомца, напоминавшая по своей прочности до­бротную кольчугу, была искромсана, как лист бумаги.

Тяжёлая нога стража припечатала его позвоночник к полу, и до меня долетел предсмертный хрип. За мгновение до этого, видимо предчувствуя свою кончину, Пятница, со­брав все силы, которые у него оставались, резким движени­ем головы отбросил ключ в мою сторону. Словно механи­ческая кукла, я поднял восьмиконечную звезду, лежащую у моих ног, и вставил в дверь. В ту же минуту последний страж рассыпался, образуя большое пятно чёрной пыли, медлен­но оседающей на землю, и наступила абсолютная тишина. Я, на негнущихся ногах, подошёл к моему верному другу, уже не подававшего признаков жизни. Упав на колени и обняв окровавленную голову, я издал звериный рык, полный отча­яния и горя. Да пропади ты пропадом этот ключ, этот мир и та сволочь, что его создала.

— И долго ты будешь сидеть!?

Раздавшийся голос, идущий вроде сразу отовсюду, вызвал оцепенение и полное недоумение. Ничего не понимая, я начал бешено крутить головой, пытаясь найти говорившего.

— Я спрашиваю, долго ты ещё собираешься здесь прох­лаждаться? — через некоторое время продолжил мой невиди­мый собеседник.

— Ты кто? И что тебе надо? — в ужасе прокричал я, про­должая озираться по сторонам.

— Я дух этого мира и мне ничего не надо! — ответило опять непонятно что.

— Так чего ты ко мне лезешь, если тебе ничего не надо?

— Я не лезу! Просто по правилам этого мира, испытуемо­му, победившему стража, положен приз, в виде одного любого желания! — пояснил голос.

— Ты что бог?

— Нет! Я же сказал — дух этого мира!

— И в чём разница? Раз ты тут занимаешься выполнени­ем желаний, значит почти бог.

— Я так до сих пор не мог прийти в себя. В голове был пол­ный сумбур, потому вопросы задавал, чисто автоматически, даже не задумываясь над их смыслом, впрочем, как и ответы воспринимал с трудом.

— Разница в том, что я дух а не бог! И занимаюсь я здесь тем, что слежу за этим миром. В мои обязанности входит воз­рождение попавших сюда, пополнение расходных материалов, в виде разнообразных агрессивных созданий, следить за кра­сотой этого мира. В том числе, исполнение одного желания, тоже входит в мои обязанности!

— А при чём здесь красота? — вырвался у меня совер­шенно дурацкий вопрос.

— Представь два тренажёрных зала с одинаковым обо­рудованием. Один грязный и ободранный, другой чистый и ухоженный. Куда пойдёшь?

— Голос был совершенно равнодушный. Как будто учитель от­вечал на бестолковые вопросы нерадивого ученика, который всё равно ничего не поймёт, но которого он не может просто выста­вить за дверь, пока не прозвенит звонок. В качестве звонка, если не ошибаюсь, была дверь окутанная серебристым сиянием.

— Ты можешь оживить Пятницу? — с мольбой в голосе спросил я через некоторое время.

— Могу! А зачем, если он всё равно умрёт?

— Как это всё равно умрёт? — недоумевал я.

— Если любое дикое создание взять в младенчестве, вы­растить и потом отпустить в дикий мир — оно умрёт!

— А если отправить его со мной в Питер? — не сдавался я.

— Во-первых, это уже второе желание! А во-вторых, с чего ты взял, что отправишься в Питер? Врата отправляют туда, где родилась кровь гуарда!

— А разве ты не можешь отправить меня в мой родной город?

— Могу! Но это уже будет третье желание! Я исполняю только одно! Выбирай!

Я оказался как витязь на распутье. Направо пойдешь — одно потеряешь, налево — другое, прямо — сам погибнешь. Пожелать отправиться в Питер, так что меня там ждёт, по­жизненное заключение или, в лучшем случае, вечные бега. Помочь своему единственному верному другу, так он вскоре умрёт без меня, и кроме лишних мучений это ничего ему не даст. Попасть в мир, где возможно родился мой дед, так на это желание не надо.

— А сделать так, чтобы я мог колдовать, ты можешь? — спросил я, оттягивая с принятием решения.

— Могу! Но тебе тогда придётся расстаться со всем, что ты здесь приобрёл за время скитаний!

— Хорошо! Слушай моё единственное желание! Хочу чтобы в мире, в который я попаду через эту дверь, меня со­провождал Пятница! Дух надолго задумался. Потом таким же равнодушным тоном сказал:

— Хорошо! Это действительно можно расценивать как одно желание! Ступай, я исполню то, что ты просишь!

Без сожаления, да и без особой радости, поскольку не знал, что ждёт меня в новом мире, я шагнул в серебристую дымку, навсегда покидая это страшное место, в котором я провёл гораздо больше десяти лет.

3

Когда серебристое сияние, окружавшее меня, рассеялось, передо мной предстала картина полуразрушенного древнего города, на добрые две трети, засыпанного песком. Я стоял на площадке, в отличие от уже знакомых, она была меньше раза в два, и без бортика. Рядом лежал мой верный друг Пятница, озираясь вокруг, с ничего не понимающими глазами. Физи­чески он был полностью здоров, даже врождённые болячки исчезли, если такие были, конечно. Что не говори, а дух поли­гона на совесть работал. Но сильный психологический стресс мой друг явно испытывал. Вспоминая своё первое воскреше­ние, я мог ему только посочувствовать.

— Ты полежи пока! Очухайся! — ласково потрепал я сво­его четвероногого спутника: — А я пока пробегусь по окрест­ностям, может, чего найду или увижу!

Не спеша, внимательно осматриваясь, я стал двигаться по спирали, вокруг нашего пятачка. Пятница предпочёл очухи­ваться рядом со мной, и ковылял чуть сзади, стараясь не об­гонять. Весь осмотр занял у нас не более получаса и ничего нового или полезного не дал. Во все стороны, от нашего места, простирался песок, без всяких намёков на присутствие здесь жизни. Воды тоже нигде не наблюдалось, и даже мой усатый приятель, с его способностью чувствовать влагу за десятки ки­лометров, обречённо крутился на месте, ожидая от меня ука­заний. Солнце, похожее на земное, стало уже чувствительно припекать.

— Да что за чертовщина такая! Куда нас занесло? Вроде обещали заселённый мир, а тут кроме песка и развалин ниче­го нет! — вслух подумал я, теребя холку своему другу, ещё не пришедшему в себя.

Эйфория быстро прошла. С каждой минутой настроение стало быстро падать, и через час, было уже ниже плинтуса. Да и организму требовалась вода и пища, коих в ближайших окрестностях не наблюдалось и в помине. Пятница преданно смотрел мне в глаза, надеясь, что я приму какое ни будь ре­шение в нашей дальнейшей судьбе. Но какое решение я мог принять. Я даже смутно не мог себе представить, где мы на­ходимся и куда дальше идти. Но и оставаться на месте было смерти подобно, тем более духов, воскрешающих тебя, тут, по-видимому, не было. В, конце концов, решив, что утро вечера мудренее, пристроился у развалившейся стены, хоть немного прикрывающей от палящего солнца, и решил дождаться утра.

Ночь наступила быстро, и на небосклоне, на фоне мер­цающих звёзд, появились две луны. По красоте, они может, и уступали зрелищу ночного неба в мире-полигоне, но, тем не менее, впечатляли своим великолепием. Одна — ослепительно белая, размером с нашу земную, вторая — рыжая и чуть круп­нее. Сидя и любуясь, открывшимися пейзажами, подумал: «Почему такая несправедливость? Когда кругом так красиво и хорошо, то мне, обязательно, так хреново!».

Не сомкнув глаз, дождался наступления рассвета. За всю ночь, в голову так и не пришло не одной стоящей идеи, а пло­хонькие, типа, иди туда, не зная куда, оптимизма не внушали. Сколько мы сможем продержаться без воды, пять — шесть дней, максимум десять, с учётом выносливости наших орга­низмов, и всё — финиш. Знать бы хотя бы направление, и мож­но было попытаться преодолеть эти пески, а так, бесполезная трата времени и сил. Хотя, глядя на лежавшего рядом Пятни­цу, в голове зародилась призрачная надежда, а не послать ли тебя дружок на дальнюю разведку. Скорость твоя нечета моей, да и выносливости в тебя побольше будет, так что, глядишь, и путное что получиться. Ещё немного поразмышляв, пытаясь найти альтернативу, пришёл к выводу, что ничего лучше уже не придумаю. И, нежно почёсывая за ушами моего четверо­ногого, глядя ему в глаза, начал тихонько объяснять ему суть предстоящей задачи. Не знаю, был ли он разумным, но через пару минут, радостно вильнув хвостом, встрепенулся и начал осматриваться.

— Ищи воду Пятница, ищи! — сказал я ему напоследок, и он, последний раз оглянувшись на меня, побежал в неизвест­ность.

Утро сменилось полуденной жарой. Находиться на от­крытом воздухе стало просто нестерпимо, а развалившиеся стены уже не давали желанной тени. Складывалось ощуще­ние, что я попал с одного полигона на другой. Где он — мир зелени, чудесных рек и озёр, рыцарей и принцесс, о котором рассказывала моя любимая бабушка, и о котором я грезил в мечтах, в подростковом возрасте. Кругом безлюдная пустыня и не только принцесс — пингвина рядом не найдешь. Почему вспомнил пингвинов, сам не знаю, наверное, от жары размеч­тался о холодном снеге и воде. Проведя в таком состоянии ещё около часа, вдруг заметил на горизонте чёрную точку, двигав­шуюся в моём направлении.

Прошло ещё не менее полутора часов, прежде чем смог различить, что маленькое пятно, не что иное, как караван, двигающийся мимо разрушенного города. Не помня себя от радости, я, насколько хватало сил, бросился ему навстречу. Не пробежав и трети пути, со стороны каравана, очевидно за­метив меня, отделилась группа всадников и поскакала в мою сторону.

— Стой! Кто такой? И как здесь оказался? — спросил пышно одетый мужчина, не слезая с вороного скакуна, отбро­сив платок, закрывающий лицо от солнца и песчаного ветра, в одежде, напоминающей по стилю, одежду бедуинов, только немного побогаче.

Я, не понимая ни слова, что он говорит, с широкой улыб­кой и радостью в глазах, произнёс первое, что пришло на ум:

— Здравствуйте! Меня зовут Андрей!

Все дружно рассмеялись. Оказывается на их языке, слово «зовуд» означает голову, а «андей» — больной. И всё, что они могли понять из моих слов, получалось — больной на голо­ву. Да и судя по моей одёжке, состоящей из грубо выделанных шкур, а пошитой ещё хуже, выглядевшей в пустыне как роба чернорабочего на балу у президента, добавляла впечатление этим словам. Единственное, что привлекло их внимание, был клинок за моей спиной и кинжал, висевший на поясе. Что-то спросив, но видя мою улыбающуюся и ничего не понимаю­щую физиономию, они просто забрали их себе.

— Иди за нами! — приказали они, вдоволь насмеявшись. И я, повинуясь их жестам, поскольку ничего не понимал в их словах, последовал за ними.

Караван, по меркам этого мира, был небольшой. Около тридцати верблюдов, навьюченных тюками и водой в боль­ших бурдюках, с сидевшими на них людьми, да около пятнад­цати всадников, видимо являющихся охраной. Богато одетый мужчина, который первый заговорил со мной при встрече, похоже, был хозяином. Обращались со мной вполне цивили­зованно. Сперва напоили водой, причём, не жадничая, потом дали накинуть на себя накидку из грубой ткани с капюшоном, который, как нельзя лучше, скрывал голову от палящих лучей, и усадили на одного из верблюдов, идущего в конце вереницы. На привалах, устраиваемых два раза в день, и ночёвки, прохо­дящей не ночью, а днём, в самый солнцепёк, я старался запо­минать слова, из разговоров караванщиков, и улавливать их смысл. По истечению трёх дней, мы вышли к первому колод­цу, повстречавшемуся на этом пути, и устроили полноценный отдых животным и себе. Я уже понимал смысл многих слов и выражений, правда, сам ещё не говорил, поскольку язык был для меня довольно трудным в произношении. Также я понял, что караван, помимо товаров, вёз и рабов, принятых мною за погонщиков. Нет, погонщики, конечно, там были, но где то около трети от общего состава людей, сидящих на верблюдах, и отличались добротной одеждой из тонко выделанной тка­ни. Поначалу меня ввело в заблуждение то, что рабов впол­не пристойно кормили, правда, в отдалении от остальных, и никогда не связывали. Впрочем, чего связывать, если бежать некуда. Выделялся среди них только юноша, примерно моего возраста, с чувством безысходности на лице, его на стоянках связывали по рукам и ногам, предварительно накормив. Как выяснилось, он один пытался сбежать, и один раз даже чуть не придушил охранника.

В качестве кого находился я, было непонятно. Если не считать лёгких подзатыльников, отвешиваемых мне, когда я чего-либо не понимал, свободу передвижения мне не ограни­чивали, и я помогал таскать еду и воду всем присутствующим, да натягивать лёгкий тент, при остановке на ночлег. Вертелся я больше среди погонщиков и охранников, так как рабы, по большей части всегда молчали, и на мои попытки их разго­ворить, отвечали тоскливым взглядом и полным унынием. Охранники относились ко мне вполне дружелюбно, особен­но после того, как маг, находившийся при владельце карава­на, сказал, что у меня полностью отсутствует магическая аура, что было редко для здешнего мира, и в купе с вечной улыб­кой на лице, меня посчитали блаженным. А так как считалось, что блаженные приносят удачу, то никто и не думал отгонять меня пинками. Отдохнув целые сутки у колодца, мы трону­лись в дальнейший путь. Из разговоров я понял, что идти нам осталось около трёх дней, по истечению которых мы и прибыли в город, напоминавший мне Самарканд, в исторической её части.

В целом путешествие прошло спокойно, без приключе­ний. И только мысли о моём четвероногом друге, иногда наво­дили на меня грусть. Где ты сейчас находишься и что делаешь, думал я. Ведь ближайшая вода была на расстоянии десятид­невного перехода, и даже передвигаясь, в пять раз быстрее нас, тебе бы понадобилось четыре дня туда и обратно, при условии, что ты сразу бы её нашёл. И хоть ты и мог чувство­вать меня в радиусе десяти километров, как пьяница бутылку, спрятанную в доме женой, но за четыре дня мы преодолели больше ста пятидесяти километров. И сможешь ли ты меня найти в дальнейшем, я не знал.

Пройдя немного по городу, мы вошли через ворота на довольно большую территорию, огороженную высоким гли­нобитным забором, с большим двухэтажным домом внутри и множеством мелких построек.

Судя по выбегающим домочадцам, плотным кольцом, окружившим хозяина каравана, это и была конечная цель на­шего путешествия. Четверо детишек и две стройные девушки, бывшие ему жёнами, бойко расспрашивали его о чём то, краем глаза поглядывая на подарки, упакованные в тюки, и которые один из слуг затаскивал в дом. По традициям народа населяв­шего данный район, истинный мужчина должен иметь две жены, как и у солнца, которое всегда сопровождают две луны. Жёны даже красились, согласно традициям, старшая в рыжий цвет, а младшая в белый, причём случаев конфликтов между ними, не припомнят даже совсем древние старожилы. Да и дети для них были общими, независимо от того, кто их кор­мил грудью. Хотя правило двух жён преследовало ещё чисто бытовую цель, так как мужчины были воинами и часто гибли в конфликтах, и соотношение один к двум было оправдано, так как поддерживало численность населения на необходи­мом уровне.

Разгрузив верблюдов, нас проводили в довольно чистый и большой барак, в котором проживали и остальные слуги, тоже являющимися рабами. В отличие от книжных историй, здесь рабов не клеймили, а помечали трудно смываемой краской, сделанной из разновидности местного растения, которую об­новляли каждые полгода. Да и кормили неплохо, хотя упитан­ными их назвать было нельзя, но и от голода никто не умирал. Да и в передвижении, в пределах владений, никто не ограни­чивал, а прослужившим более трёх лет, разрешался свобод­ный выход в город. Так что рабовладение здесь напоминало Южные штаты Америки до начала известной войны севера и юга. Даже разрешалось заводить семьи, и хоть дети и станови­лись рабами, но уровень их социального статуса был намно­го выше, чем купленных на торгах. Кстати рабов, прибывших вместе со мной, захватили дикие кочевники и Маргед, хозяин этого поместья, купил их на одном из невольничьих рынков. Так что разместили вновь прибывших, если учитывать наш статус, на пять баллов. Только юношу, о котором я говорил ра­нее, на всякий случай на ночь запирали в отдельной комнате, хотя и перестали сковывать руки. На сколько я смог выяснить за такое короткое время, он был младшим сыном небогатого барона. И чтобы хоть как то обеспечить его дальнейшую судь­бу, отец отдал его в шестнадцать лет на воспитание в церков­ный орден, поскольку в армию, на командирские должности, брали уже обученных отпрысков дворянского рода, а денег на хороших учителей и наставников просто не хватало. В орде­не же, представляли различных воспитателей, включая как учителей по слову божьему, так и инструкторов по воинскому искусству, в надежде воспитать воинов борющихся с иновер­цами, во благо истинной веры. И хотя карьеру при дворе такие люди не делали, но, как рассудил старый барон, с голоду не помрёт и на шее сидеть не будет. Хочу заметить, что, здесь и в дальнейшем, все титулы, звания и ранги мною адаптированы к близким по смыслу и более привычными для нас. Поскольку, что бы самому разобраться в этом, мне потребовалось боль­ше года, и озадачивать Вас хитросплетениями существующей градации не хочу.

Незаметно прошла первая неделя нашего пребывания, в качестве рабов, у Маргеда. Сказать, что меня устраивала такая участь, было нельзя. Но и бежать, смысла, не было ни какого. Не зная языков, не местных обычаев, ни устройства самого мира и без средств к существованию, убегать было себе доро­же. Потому решил присмотреться, получить хотя бы минимум знаний и в дальнейшем попробовать выторговать свободу у Маргеда, в обмен на какое ни будь полезное знание из наше­го мира, тем более человеком он казался разумным и не злоб­ным, как обычно рисуют рабовладельцев. Правда, перебрав в уме, все свои знания, понял, что кроме атомного реактора, да бесполезных тут, тригонометрических функций, ничего и не знаю.

Так что предложить мне хозяину нечего. Вообще то, я хоть и называл Маргеда хозяином, но свой статус так и не понял. Вроде делаю всё как и рабы, выполняю приказания, работаю во дворе, таскаю товары, но в отличии от других, меня не по­мечали краской. Но и гостем я точно не был, поскольку жил с остальными рабами.

Ну да ладно. Будем решать все вопросы постепенно и не забивать голову всем сразу. Главное выучить язык, и узнать как можно больше обо всём, что здесь твориться. Но моим планам, как уже повелось, пришлось претерпеть кардиналь­ные изменения.

Началось с того, что в один из дней, к хозяину пожало­вала делегация местных представителей веры. В халатах, рас­писанных под солнце, с двумя полумесяцами на кушаках, и с надменным до предела видом, на их изрядно разжиревших мордах. Судя по виду Маргеда, радости этот визит ему тоже не доставлял, но тем не менее, вёл себя с ними он со всем по­чтением и угодливостью. Владея небольшим пока словарным запасом, но вполне достаточным, чтобы понять суть происхо­дящего, я принялся внимательно прислушиваться к происхо­дящему. Суть его сводилась к банальной проверке на чистоту веры, правильно ли живущие здесь люди исполняют молебны, и как часто, не употребляют ли в неразрешённое время, пищу неугодную всевышнему и так далее. В итоге, убедившись в правильности поведения, способствующего укреплению веры, и в регулярных молитвах о всевышнем, им захотелось посмотреть, как идут дела у новых рабов, на пути становления веры в великого Магала. Как они считали, единственного ис­тинного бога этого мира. На слова Маргеда, что рабы находят­ся здесь всего неделю и не смогли ещё до конца проникнуться истинной верой во всевышнего, служители веры никак не от­реагировали.

Проходя мимо выстроившихся рабов и проповедуя идеи великого Магала, служители заставили всех встать на колени, и помолиться о его величии. И всё бы прошло спокойно, если бы молодой представитель ордена единого, натасканный на борьбу с иноверцами, вдруг не плюнул в лицо старшему смо­трителю дел веры, и с криком о возмездии, грозящем иновер­цам, не кинулся с кулаками на служителей. Ударить, кого либо, он не сумел. Служители явно обладали навыками магии, и ми­гом скрутили неудавшегося покушителя.

После чего начали методично над ним издеваться, то вле­зая в мозги, активировали болевые точки, то выворачивая не мысленным образом конечности, то выпуская магических змей, терзавших укусами плоть глупого юноши. Не знаю поче­му, но я вдруг вспомнил себя, мучавшегося в диких мучениях на полигоне. И видно воспоминания были такими яркими и ещё не стёртыми из моей памяти, что я словно на себе испыты­вал сейчас муки, предназначенные молодому барону. С диким криком «Не надо!» я кинулся в толпу и, раскидав избивавших, прикрыл собой окровавленное, но ещё живое тело. Мгновен­но перенаправив на меня действие своей злобной магии, слу­жители, заметив полное отсутствие какого-либо эффекта от их действий, замерли в недоумении, не понимая что проис­ходит. Вопросительно взглянув на Маргеда и получив от него ответ, что я вроде как истинный блаженный, вытащили плети на короткой рукоятке, с вплетёнными в них металлически­ми шипами, и, забыв о своей первой жертве, переключились на меня. Я, безусловно, мог бы их не только раскидать, но и убить голыми руками, благо время, проведённое на полигоне, не прошло для меня бесследно. Но мысли о том, какого чёрта я второй раз влезаю в разборки, которые круто меняют мою жизнь, ввела меня в состояния ступора, от осознания своей дурости. И если в первый раз, когда я влез в драку в ночном клубе из-за девчонок, ещё можно найти разумное зерно, то в данном случае, кроме как полным идиотизмом, мои действия назвать было нельзя. Вступиться за молодого придурка, кото­рый, мало того что сам был виноват в случившемся, так ещё он тоже был религиозным фанатиком, ничуть не лучшим чем эти. Когда я прекратил размышлять об этом, служители веры уже закончили избиение. Только тут я начал ощущать, как ис­полосовано моё тело. Со стороны же, я выглядел полным тру­пом с угасающей искоркой жизни.

— Этого орденца на рудники! А блаженного, как сдохнет, выкиньте на съедение шакалам! — тоном, не принимающим возражения, приказали блюстители веры и покинули терри­торию владений.

Изрядно побитого и скулящего рыцаря ордена, отнесли в барак, приспособленный под лазарет. А меня, считая уже не способным оставаться в мире живых, отволокли к хозяй­ственной пристройке, с намерениями по утру выполнить волю всевышнего, переданную устами религиозных служителей. Да и не могли они, глядя на мои раны, от которых живой чело­век не протянет и получаса, думать о чём то другом. Рваные красные полосы сплошным пятном покрывали моё тело, и крови на земле натекло столько, что и половины потерянного хватило бы отправить здорового мужика на тот свет. Всё ночь я пролежал с адскими мучениями от боли, не имея сил даже застонать. Утром, подогнав арбу, с запряжённым в неё ослом, слуги хотели вывезти меня за территорию города, но увидев текущие по моим щекам слёзы, в ужасе отшатнулись. Подо­шедший Маргед долго меня рассматривал, после чего прика­зал отнести меня в лазарет и вызвать мага. Тот с изумлённым взглядом, осмотрев и ощупав меня с ног до головы, приказал обмазать тело какой-то мазью, с неприятным запахом, после чего подошёл к хозяину и что-то ему объяснял. К всеобщему изумлению окружающих, на второй день я мог самостоятель­но пить и принимать жидкую пищу. А на пятый, попытался самостоятельно сесть, и хоть попытка не удалась, эффект на окружающих был сродни разорвавшейся бомбы.

— Ты как будто из железа сделан! — сказал изумлённый Маргед.

— А я и есть железяка! — с улыбкой отозвался я, хотя боль так и не отступила.

Проведя в лазарете в общей сложности около трёх недель, я смог уже самостоятельно передвигаться. И хотя сухая корка на ранах, покрывающая почти всё тело, ещё сильно болела и достав­ляла серьёзные неудобства, но к мертвецам меня никто больше не причислял. Всё-таки способности к регенерации, приобретён­ные на полигоне, были выше всяких похвал, и я впервые, за всё время, с благодарностью подумал о нём. Неловко повернувшись, опять ощутил резкую боль, и зло сплюнув, решил, что больше никогда и не кому не позволю над собой издеваться. Хватит, на­терпелся, от ментов, от полигона, от религиозных фанатиков, я лучше их придушу, чем вновь буду терпеть боль и унижение.

— Зачем ты это сделал? — спросил Маргед, присев возле меня в один из дней.

— Что сделал? — не понял я.

— Бросился на помощь тупому идиоту. Или ты тоже блю­ститель чужой веры?

— Нет! Вера у меня одна, и зовётся жизнь! А почему бро­сился — дурак, наверное! Сам не понимаю, что произошло!

— Раз ты живой, значит, так захотел всевышний! И вели­кий Магал покровительствует тебе! Но, ты понимаешь, я не могу оставить тебя здесь, не вызвав гнев хранителей его веры!

— Ну, так отпусти с миром! — попробовал я закинуть удочку по поводу своей свободы.

— Это для меня будет ещё хуже, чем оставить тебя рядом с собой! — с сожалением ответил он.

— Так что? Убьёшь меня что ли, после того как приказал слугам ухаживать за мной?

— Нет, не убью! Но и здесь не оставлю! Придётся отправить тебя, вместе с фанатичным рыцарем, на розовые рудники. И если на то будет воля Магала, ты сможешь выжить! — сказал он, и тихо добавил: — Какое-то время, во всяком случае!

— Знаешь Маргед, выживать, в последнее время, стало моим хобби! — ответил я, вымученно улыбаясь. Не знаю почему, но мне нравился этот рассудительный и спокойный человек, хоть и был он рабовладельцем.

На розовых рудниках мы, с молодым фанатиком, которого звали Виктоор, в дальнейшем переименованного мною в Вик­тора, оказались через пять дней после этого разговора. Рудники назывались розовыми, благодаря добыче розовых алмазов, кото­рые по легендам добывались тут раньше в больших количествах. А сейчас, всё что могли здесь найти, была порошкообразная суб­станция, из которой вырастали эти алмазы. Но и она считалась очень ценным ингредиентом при создании магических амулетов, и стоила безумно дорого, так как добыча её была сопряжена с большим риском и затратами. Как гласит та же легенда, много веков назад, произошёл катаклизм, и часть демонического мира хлынула на планету. И только совместные усилия самых могучих и опытных магов, смогли остановить это продвижение. Правда платой за это была их жизнь, а на земле, до сих пор остались следы той битвы, в виде аномальных мест, с обитающими там тварями. Таких мест было с десяток, причём крупных только два, а остальные мелочь, на подобии розового рудника.

Располагались мы в небольшой пещере, служащей укры­тием от непогоды и от ветра, единственный выход из которой, охранял отряд, состоящий из десятка хорошо вооружённых воинов. Причём, они следили не только за нами, но и охраня­ли выход от тварей, обитающих в катакомбах и изредка пы­тающихся вырваться на открытый воздух, к счастью проис­ходило это достаточно редко. Пещера была оборудована мно­гоярусными нарами, на подобии полок в вагонах поездов, с лежащими на них подстилками из высушенной травы и куска грубой ткани, служащей для нас одеялом, подушек естествен­но не прилагалось. Да и зачем они смертникам, которые про­тягивали здесь пол года, максимум год. На два часа в день нам разрешали выходить на солнце, обычно в обед, когда давали овощную похлёбку и лепёшку из муки грубого помола, поло­вину от которой обычно оставляли на завтрак и ужин. Правда, с водой проблем не было, поскольку прямо у входа протекал небольшой ручей. Раз в неделю приезжал управляющий и за­бирал то, что удавалось добыть за это время, хотя часто он уез­жал с пустыми руками, на что был очень зол и перед уходом, всыпал всем плетей, для профилактики. Если же, добыча была достойна его внимания, мог и поощрить куском мяса, в до­полнении к причитающемуся обеду, но уже никто не помнил, когда такое было. Случайно или нет, но одним из главных со­владельцев рудника был наш бывший хозяин, хотя в этом нет ничего удивительного, учитывая деятельную натуру Маргеда в сочетании с расчётливыми решениями, принимаемых в силу обладания им не дюжего ума и таланта. Он не только разводил верблюдов, получая от них шерсть и молоко, но и снаряжал торговые караваны, в которых сам часто принимал участие, и содержал небольшое производство по изготовлению шерстя­ных тканей, продаваемых им, и уже получивших известность во многих странах. Они так и назывались — ткани от Маргеда, и покупались знатью почти во всех уголках этого мира.

В пещере, помимо нас с Виктором, находилось ещё де­вятнадцать человек, причём только половина из них была более-менее трудоспособна. Хотя и нас нельзя было назвать здоровыми людьми. У Виктора было несколько незаживших переломов, перетянутых лубком. А у меня, один только вид кровавой засохшей корки на теле, после чудовищных плетей, вызывал ужас у окружающих. Но на самом деле чувствовал я себя значительно лучше. Раны уже не болели, а скорее посто­янно ныли, и я уже мог спокойно спать, не испытывая чудо­вищной боли, а только сильный зуд. Коротко перезнакомив­шись со всеми, мы улеглись на выделенных нам нарах, надо было отдохнуть перед завтрашним рабочим днём. Когда пред­ставлялись, я по привычке назвался Андрей. Опять все немно­го рассмеялись и пояснили, что на «й» обычно заканчиваются негативные понятия, например — больной, мёртвый, хромой, изгой и так далее. Отмечу, что такие слова как прекрасный и здоровый, звучали в этом мире по другому. Теперь я понял, почему при встрече с гуардами, меня называли Андрэ, упор­но пропуская окончание. Поэтому, в камере, после смешков, представился как Железяка. Во первых — не вызывало смех, а во вторых — было уже почти родным для меня, так как к Ан­дрэ, никак не мог привыкнуть, хотя это имя и имело древние аристократические корни. О том, что я из другого мира, я, по многим причинам, умолчал, сказав, что не помню ничего до того как оказался в пустыне в разрушенном городе. Поскольку меня считали блаженным, это легко прокатило.

Работа, после посвящения нас в детали, сводилась к следу­ющему. Одного человека обвязывали длинной веревкой, и он бегом проходил в одно из многочисленных ответвлений вну­три пещеры. Быстро отбивал куски скальной породы, и если попадались куски с розовыми вкраплениями или проходило больше десяти минут, также бегом возвращался назад. Свя­зано это было с тем, что порода обладала излучением, влияю­щем на мозг человека, и после десяти-пятнадцати минут, че­ловек попадавший под него, просто терял сознание. Для этого случая и была предназначена верёвка, его просто вытаскивали остальные участники. И так постоянно меняясь, один добыва­ет, остальные на подстраховке, и проходил весь рабочий день. Поскольку максимум на который продвигались участники со­ставлял около двухсот пятидесяти метров, соответственно и улов был мизерный, так как всё что можно было выбрать, уже выбрали, оставались жалкие крохи. Но и эти крохи ценились дороже золота. Более глубокое продвижение ограничивало не только время и длина веревки, но и то, что чем глубже, тем сильнее было излучение. Естественно, что при такой нагруз­ке, человек выдерживал, в лучшем случае год, после чего орга­низм обессилив, просто медленно умирал. Плюс к этому, ещё одним фактором риска, являлись твари, изредка появляющи­еся из недр катакомб. Схватив зазевавшегося человека, они бежали вглубь шахты, и никто ещё ни разу не возвращался. Противостоять ей, не было возможности, поскольку её шкура, от носа до кончика хвоста, была покрыта чешуйками, по проч­ности не уступающую хорошей броне, и не одно оружие её не брало, а держать постоянного мага не имело смысла.

Во-первых — очень дорого, и во-вторых за те мгновения, что она атаковала, он просто не успевал что либо предпринять. Человек даже не всегда успевал крикнуть, из-за того, что при укусе в кровь попадал яд, мгновенно парализующий жертву.

Работали обычно тремя бригадами по десять человек, но так как в наличии было всего двадцать два, из них четверо лежащих, то разбились по шесть человек. В нашей шестёрке, помимо меня и Виктора, были, хороший в бывшем плотник, средней руки купец, бывший воин, и странный тип, по повад­кам напоминающий уголовника. Все они попали сюда разны­ми путями. Купец и плотник за многочисленные побеги, воин за пьяную драку с жителями города, где только вина нашёл будучи рабом непонятно, а за что здесь находился тип, уголов­ной наружности, не знал никто.

В свой первый рабочий день, когда выпала моя очередь откалывать породу, я узнал, что излучение, так пагубно влия­ющее на остальных, на меня не действует абсолютно. Говорить об этом я не стал, а только намекнул, что могу находиться в штреках немного дольше остальных. Это обстоятельство все восприняли спокойно, объясняя тем, что я блаженный, да в шутку посмеялись над моей кличкой, мол, железяка, чего ей будет. Убедив свою бригаду, чтобы пройти чуть дальше, мо­тивируя это тем, что если я там достану больше розового по­рошка, то им меньше надо будет лазить, я углубился больше чем на 300 метров. Осветив стены светом от факела, заметил, что внешне, ни какой разницы не вижу, а ковырять стены киркой было лень. Развязал верёвку и пошёл дальше вглубь. Достигнув отметки, где то около пятисот метров, мне стали попадаться на глаза, куски, сплошь покрытые мелкими розо­выми вкраплениями. Быстро отколов пару штук, кинулся на­зад, успев как раз во время, разволновавшиеся товарищи уже начали тянуть верёвку, думая, что я отключился. Мой улов вы­звал большой ажиотаж, оказывается, чтобы добыть столько розового порошка, трём бригадам требовалось больше меся­ца кропотливого труда. И посовещавшись в узком коллективе, решили выдавать всё мелкими частями, уделяя больше време­ни отдыху, что благотворно повлияет на самочувствие моих товарищей по несчастью. Но даже первый маленький кусочек, получившийся в результате дробления найденных, вызвал прилив радости у управляющего рудником, и соответствен­но обернулся солидной добавкой к обеду. В течение недели я натаскал розовых полуфабрикатов столько, что хватило бы на год ничегонеделания. Потому наша бригада больше имитиро­вала кипучую деятельность, чем работала, соответственно по­явилось больше времени для душевных разговоров и сбором мною, так необходимой для меня, информации. Убежать я мог в любой момент, но не делал этого как раз по причине, что ни­чего не знал об этом мире. В течение месяца, что я находился здесь, произошло ещё одно знаменательное событие.

Началось с того, что охранники стали, в виде исключе­ния, отпускать меня на пару часов погулять за пределы охра­няемой зоны. Справедливо полагая, что я приношу удачу, и со мной полезно иметь хорошие отношения, так как считался блаженным, чем я, без зазрения совести, и пользовался. Да и убегать, по большому счёту, мне было некуда и на данный мо­мент незачем. Так вот, однажды прогуливаясь среди редкого, низкорослого лесочка находившегося в предгорье, я вдруг по­чувствовал резкий удар в грудь чем-то мягким, и, упав от не­ожиданности на спину, ощутил на своём лице прикосновения влажного и шершавого языка. Сначала опешив, а затем узнав, что это может быть, заорал диким от счастья голосом:

— Пятница! Дружище! Где тебя столько носило, «стелз» ты мой ходячий?!

Обняв за шею, возникшего словно из воздуха старого дру­га, я рыдая от радости, долго теребил ему загривок, попутно целуя его в нос. Я действительно был по-настоящему счаст­лив, и даже этот мир стал мне более симпатичен, и верилось, что всё у нас с ним будет хорошо. Рассказывать о своём друге, а тем более показывать его, я не собирался не кому. Не хотел лишних вопросов, на которые не знал что ответить. Задумав­шись над тем, как объяснить своему питомцу, что нельзя по­падаться на глаза охране и моим товарищам, решил сделать попытку подрессировать его на предмет скрытности. На удив­ление, это получилось довольно легко. То ли он был намного умнее и разумнее, чем я думал, то ли я был хорошим дресси­ровщиком, что было весьма сомнительно, но в течение полу­часа, на команду «Прячься», он стал моментально исчезать. Вопрос с проживанием, моего, уже довольно крупного друга, решился ещё проще. На ночь, перед сном, я давал команду «гу­лять», и он с большим удовольствием убегал до утра в лес, по­путно решая проблемы со своим пропитанием, мелкой дичи там гуляло в изобилии.

С появлением моего старого четвероногого друга, обсле­дование катакомб значительно увеличилось.

Причин, для моих расширенных поисков, было несколь­ко. Это и чистое любопытство, и способ убить скуку, и самое главное, я хотел найти другой выход, который судя по колеба­ниям горящего факела, точно присутствовал в данной системе, да и хорошая вентиляция внутри штреков, говорила об этом. Чем дальше, тем более разветвлённая сеть из коридоров и все­возможных проходов, попадалась на пути, потому, Пятница, стал незаменимым помощником, легко находившим обрат­ный путь. В одной из таких вылазок, мы попали в небольшую пещеру, стены которой, от света, испускаемого факелом, в не­которых местах искрились. Подойдя поближе и внимательно рассмотрев сверкающие точки, понял, что мы наткнулись на целую россыпь розовых алмазов. Вдоволь полюбовавшись ими, я отковырял с десяток и положил в карман.

— Эй, Пятница! Ты место запомнил, сможешь потом най­ти? — обратился я к своему спутнику.

На что он демонстративно повернулся ко мне задом и недовольно фыркнул, мол, чего зря ерунду спрашивать. Да и действительно, природное чутьё у него было выше всяких по­хвал, одно только то, что он смог отыскать меня в неизвестном мире, говорило о многом.

— Ладно, не обижайся! Лучше дорогу назад показывай! Возвращаться пора! — примирительно потрепал я его по шее.

Обратно мы добрались минут за сорок, по давно отрабо­танной схеме, Пятница чуть впереди, безошибочно угадывая направление и отпугивая тварей, обитающих здесь, я мелкой трусцой позади него.

С тварями, кстати, я так ни разу и не столкнулся, только пару раз видел издалека, убегающих от грозного рыка моего охранника. Правда успел заметить, что похожих на них, толь­ко крупнее, я пачками валил на полигоне.

Как и в случае с розовым порошком, находка вызвала не­поддельный ажиотаж среди моих товарищей.

Вернее сказать, уже друзей. За то время, что мы провели вместе, я много узнал о них, да и об этом мире. Выучил язык их соплеменников, к которым они, исходя из внешнего вида, зачислили и меня, узнал наличие и расположение стран и на­родов, населяющих эту планету, их обычаи и законы. И по­скольку знакомых, кроме них у меня здесь не было, а очень хотелось иметь друзей, помимо Пятницы, то я и зачислил их в таковые. И как показало будущее, не ошибся. Один из них, как я уже говорил, был купцом средней руки, звали его Валерт. В рабство попал, когда возвращался домой из пригранично­го района, после удачной распродажи своего товара. Умудри­лись нарваться на набег кочевников. Попал, кстати, вместе с Никоном, вторым моим приятелем, работающим в этом рай­оне плотником, и возвращавшимся домой, в том же карава­не, после трёх месячного отсутствия, связанного с наймом на постройку новых казарм. У обоих дома оставались дети и жёны, что и послужило причиной предпринимаемых ими по­бегов, после которых они оказались на руднике. Следующим был воин, с именем Родерик, попавший в плен после ранения, получившего в стычке со степняками, и оставленным отсту­пившим отрядом, посчитавшим его мёртвым. За что оказался с нами, я уже рассказывал, пьяные драки ещё никого до до­бра не доводили. И, самый молчаливый из нас, имел кличку Спица, и хотя и имел вид уголовника, но в жизни был добрым малым, всегда помогал, не задавая лишних вопросов. Но как здесь оказался и чем занимался раньше, так никому и не рас­сказывал. Пятым, в нашей компании был Виктор, но его я, пока, к числу своих друзей не относил, хотя и разговаривал с ним как с остальными. Даже когда предложил организовать побег, он входил в число получивших это предложение. На ко­торое, кстати, все ответили отказом, мотивируя тем, что даже если перебить охрану, что само по себе абсурдно, убежать всё равно не удастся, поскольку устроят массовую облаву, с со­баками и, по печальному опыту Никона с Валертом, пойма­ют в течении часа, и на этот раз уже точно убьют. То, что мне удастся убежать, да ещё с таким помощником как Пятница, я не сомневался, но бросать, ставших уже друзьями, людей, я не хотел. Мысли о побеге меня начали посещать недели через три, после попадания на каторгу. За это время однообразная, далеко не шикарная жизнь в пещере, изрядно надоела, да и свободолюбивая душа требовала изменение статуса. Правда конкретного плана пока не было, потому всё продолжалось своим чередом.

Возвращаясь к алмазам, принесённых мною, выяснилось, что последний из них находили здесь больше тридцати лет на­зад. И что стоимость их была неимоверно высока.

— А может подкупить ими охранников? Пусть скажут, что мы погибли в руднике, тогда и погони не будет! — пред­ложил я ребятам.

— Нет Железяка! Не получиться! Слишком приметный товар, да и охранникам своя жизнь дороже! — после недолго­го раздумья ответили они.

Немного посовещавшись, решили один, самый малень­кий камушек, отдать управляющему, а оставшиеся спрятать неподалёку, вместе с остальной добычей.

Отдать один алмаз стоило хотя бы ради того, чтобы уви­деть лицо служаки, приехавшего в очередной раз за порошком. С глазами, величиной с блюдце, он чуть не задохнулся от вол­нения. Промычав, что то нечленораздельное, видимо потеряв дар речи, он бросился обратно в город, даже не удосужившись посмотреть и оценить добытый розовый порошок. На следу­ющий день приехал сам владелец рудника, уже знакомый нам Маргед. Зайдя к нам в помещение, и распорядившись, чтобы нам выдали положенную премию, в виде дополнительного пи­тания, кивнул в мою сторону и подозвал к себе.

— Ну, здравствуй Железяка! — сказал он, жестом пригла­шая отойти в сторону.

— И Вам, уважаемый Маргед, здравствуйте! Что за судь­ба привела столь влиятельного и успешного господина, к та­ким недостойным созданиям как мы? И кого мы должны бла­годарить, за доставленную радость лицезреть Вас? — включив дурачка, ответил я на приветствие.

— Просто поговорить! Потому перестань паясничать, тебе не идёт!

— И о чём же вы хотели поговорить, если для этого вам пришлось отправиться в эту дыру?

— Да о тебе! Я много людей повидал на своём веку, хоро­ших и плохих, богатых и бедных, умных и дурачков, но ты для меня остаёшься загадкой. Не могу понять, то ли ты умный, то ли дурак, влезающий не в своё дело, то ли ты беспомощный, то ли способен скрутить в бараний рог любого. Но одно знаю точно, великий Магал тебе благоволит, а значит ты не враг на­шей веры.

— Я действительно не враг вашей веры, хотя и не покло­няюсь великому Магалу! Я просто не люблю фанатиков, го­ворящих от лица богов! — проговорил я, не понимая, к чему клонит Маргед.

— Ты нравишься мне Железяка! И мне не хочется, что бы человек, приносящий удачу, а она тебе, безусловно, сопутству­ет, окончил свою жизнь на каторге!

— Я тоже не хочу провести свою жизнь в рабстве! И у меня есть для Вас интересное предложение. Думаю оно Вас заинтересует! — и глядя на изумление отразившееся на лице Маргеда, тут же продолжил — Я хочу купить свободу для себя и моих друзей.

— И как ты собираешься это сделать?

Вместо ответа, я вложил ему в ладонь с десяток розовых алмазов, добытых мною ранее, пообещав, что он получит столько же за каждого моего друга, отпущенного вместе со мной. Маргед надолго задумался, медленно перебирая камни, и судя по времени его молчания, вопрос был гораздо сложнее, чем мне поначалу казалось. Наконец, видимо что то, решив для себя, он произнёс:

— Извини! Я не смогу этого сделать!

— Но почему? Разве камни не окупят потерю пяти че­ловек, тем более что они и так скоро умрут, если останутся здесь! — не понимая его решения, воскликнул я.

— Камни здесь не причём! Все попавшие сюда, были при­говорены служителями веры! И пойдя им наперекор, я навсег­да обреку свою семью на проклятье, а меня самого, отправят на рудники вместо вас! — и глядя на мои потухшие глаза до­бавил: — Всё, что я могу сделать, это облегчить жизнь твоих друзей здесь! Исчезновение одного тебя, я ещё смогу как-то объяснить, а шести человек сразу — точно не получится!

После отъезда Маргеда, я долго размышлял, как мне по­ступить. Оставаться здесь я точно был не намерен.

Но и бросить своих друзей, отправившись в неизвест­ность, искать лучшей жизни, тоже не мог, хотя и понимал, что другого выхода нет, и рано или поздно, но мне придётся это сделать. И чтобы отсрочить время принятия решения, я продолжал исследовать рудники. В конечном итоге я всё-та­ки нашёл другой выход, и даже два. Точнее нашёл Пятница, а я только держался его. Один из выходов, более короткий, находился в пяти километрах от нашего нынешнего жили­ща. И выходил у реки, протекающей по другую сторону не­большого горного хребта, в недрах которого мы занимались добычей. Прикинув, что это оптимальный путь для побега, стал потихоньку к нему готовиться, жалея, что моим друзьям пройти его невозможно. Для начала запасся самыми крупны­ми алмазами, полагая, что деньги в дальнейшем мне точно понадобятся.

Вопрос с оружием надеялся решить с Маргедом, подарив ему несколько крупных камней в обмен на мой клинок с кин­жалом, считая, что он не откажет мне в такой мелочи. А если откажет, то выкраду, уж больно я с ними сроднился на поли­гоне, к тому же это был подарок на память.

Маргед приехал на рудники недели через две. Взяв с собой старшего сына, полагая, что приобщать к делам будущего на­следника надо с раннего возраста. Приказав выдать нам новую одежду и добавить паёк, он, вместе с сыном, спустился к нам, вроде как забрать добытое за неделю, хотя больше для того, чтобы поговорить без охранников. Мальчишка, как и любой другой пацан его возраста, пытался сунуть нос везде где мог. И прикрикнув на него, чтоб не заходил в штреки, мы присели на скамью. Изложив свою просьбу по поводу своего оружия, я вопросительно взглянул ему в глаза. Маргед ответил что поду­мает, тем более что никаких серьёзных препятствий для этого не было. В этот момент наш разговор был прерван диким кри­ком.

Обернувшись, мы увидели тварь, тащившую его сына вглубь катакомб. Откуда она взялась, не знал никто, за более чем двухмесячное нахождение здесь, такого никогда не было. С криком: «Пятница помоги!», я кинулся за ними. Убежать тварь далеко не успела. Максимум через сто метров я увидел её, прижатую к стене моим четвероногим созданием и маль­чишку, лежащего рядом. Прекрасно зная, что надо делать, спа­сибо полигону, я, виртуозно прыгнув на чешуйчатую спину, зажал ей нос, перекрывая дыхание, и через несколько минут на земле осталось только бездыханное тело. Вернувшись к ошарашенному от случившегося отцу, с его сыном на руках, я, передав его, присел рядом с ними.

— Не переживай ты так! Он жив и здоров! Парализован чуток, но через часик будет как огурчик, а пару царапин твой маг легко подлечит! — сказал я, успокаивая Маргеда.

От пережитого он смог только кивнуть головой и с трудом выдавить из себя спасибо.

Появился он через два дня. Не обращая ни на кого внима­ния, достал кувшин с вином и присел рядом со мной. Недале­ко от нас лежала туша твари, вытащенная нами сегодняшним утором наружу, вокруг которой копошились охранники, пы­таясь снять чешуйчатую броню, которая была довольно боль­шой редкостью и потому высоко ценилась.

— Как ты её убил? — с удивлением в голосе спросил Мар­гед.

— Да так, придушил легонько!

— До тебя мало кому удавалось её убить, даже вооружён­ному отряду, а тут голыми руками без магии!?

— Да чего там её убивать! Безобидная зверюшка! Даже птичьего помёта боится! — ответил я, не зная, откуда с меня, попёрло хвастливое чувство, в принципе не свойственное мне.

— Какого помёта? — абсолютно ничего не понял он.

— Простого такого, который иногда на голову падает с неба! — и, видя его недоумение, добавил: — Они, почему-то, запах его не переносят. Поверь, я правду говорю!

Маргед опять надолго замолчал, очевидно, серьёзно заду­мавшись над чем то, известному только ему. При этом он не забывал периодически подливать нам обоим вина, обладаю­щего приятным терпким вкусом, и видимо стоившего весьма не дёшево. Подолгу и основательно думать, в отличие от меня, было отличительной чертой его характера, может поэтому, он и был весьма богатым и уважаемым человеком в округе.

— Я теперь твой кровный должник! — неожиданно для меня, после затянувшейся паузы, произнёс он.

— Да перестань, ничего ты мне не должен! — Я даже сму­тился от его признания, а он, будто не слыша меня продолжил:

— Помочь тебе теперь мой родовой долг! И если забрать тебя с рудника и переправить через границу нашего государ­ства, для меня не составит особого труда, то, как помочь тво­им друзьям я пока не знаю. Но сделаю всё возможное для это­го, хотя обещать ничего не буду!

— Но ты же можешь поставить под удар свою семью?

— Зато над моим родом не будет висеть проклятье, если человек, спасший моего сына, погибнет у меня на глазах, и я не попытаюсь помочь ему!

Сказать, что я был потрясён, значит не сказать ничего. Ко­нечно, мне нравился Маргед, но то, что честь и свой долг, он ставил выше богатства и благополучия, и чувство порядочно­сти у него не стояло на последнем месте, было для меня откро­вением. Тем более что, начитавшись в детстве книг о южных рабовладельцах, я представлял их монстрами, не достойными существования. Под воздействием чувств, возникших к нему, я рассказал и о том, что нашёл выход на другую сторону, и что могу им воспользоваться в любой момент и о желании иметь к своему уходу оружие, и о том, что сдерживало меня пока толь­ко невозможность помочь своим друзьям. Он внимательно меня выслушал, а затем неожиданно спросил перед уходом:

— Слушай Железяка! А что это за бог такой — Пятница, которого ты молил о помощи, кинувшись в погоню!

У меня даже челюсть отвисла, пробормотав что-то не­связное о покровителе и охраннике одиноких путников, я с ним попрощался и ушёл к своим приятелям.

Спустя некоторое время, чтобы поднять настроение сво­им друзьям и возродить в них надежду на будущее, я сказал, что возможно у нас появиться влиятельный покровитель и если немного подождать, то может и удастся осуществить план нашего возвращения. Хоть и со скрипом, но всё же они немного воспрянули духом, теша себя надеждой, что я дей­ствительно приношу окружающим удачу. А Валерт сказал:

«Железяка! Если я действительно смогу увидеть свою жену и детей, то буду молиться тебе всю свою жизнь, как богу, поскольку мои боги не могут мне помочь». На что Никон, ут­вердительно кивнул головой, полностью с ним соглашаясь. Но, впрочем, как и обычно, в нашу жизнь вмешался случай, и дальнейшие события стали развиваться по незапланирован­ному сценарию.

Наступившее утро не предвещало ничего не обычного. Как всегда проснувшись, я проделал утренние гигиенические процедуры, благо ручей рядом. Охранники этому не препят­ствовали, тем более, что после добычи первых розовых алма­зов, они получили значительное поощрение, как хорошо вы­полнившим работу. Да и слух, о случившейся удаче, быстро распространился по окраинам, превращая их в главных геро­ев во всех тавернах и забегаловках. Именно слухи и предопре­делили дальнейшие события. Как известно, где слухи и удача, всегда появляется начальство и церковь.

Вот и сейчас, прибывшая делегация, состоящая в основном из служителей веры и блюстителей её чистоты, в обязательном сопровождении владельцами рудника, основным из которых был Маргед, решила проверить, как ревностно соблюдаются каноны поклонения Великому Магалу. Памятуя события, про­изошедшие во дворе Маргеда с Виктором, повлекшие за собой отправку на рудники, я попросил Родерика присмотреть за ним. А его самого пригрозил задушить собственными руками, в случае повторения прошлых ошибок. Как обычно, пройдя мимо стоящих людей, и неся ахинею по поводу беззаветной любви к великому Магалу, и того, что только усиленный труд в его благо может смыть грехи наши, религиозные служители заставили всех встать на колени, дабы воспеть хвалу велико­му. Подойдя к нашей группе, одному из них видимо не понра­вилось то, как быстро я упал на колени, и то, что не увидел в моих глазах раболепия и ужаса, который они вызывали у окружающих только одним своим взглядом. Взмахнув пле­тью, с намерением наказать непокорного раба, он вдруг сва­лился на землю, придавленный Виктором, а Родерик, вместо того что бы сдержать Виктора, встал в стойку, загородив меня своим телом от подходивших охранников. К нему присоеди­нился и Спица. Идиоты! Ну, кто их просил влезать в это дело. Ну, полоснули бы меня разок плетью, тем более пара ударов для меня, что слону дробина. Ладно, Виктор — он фанатик, так прибили бы его, и чёрт с ним. А для чего влезли Родерик со Спицей непонятно. И что теперь прикажешь делать? Хорошо, хоть Пятница не влез, видно был умнее их, и видел, что хозя­ину ничего серьёзного не грозит, да и тренировал я его, чтобы без команды не встревал. Между тем, глядя на неповиновение рабов, служители Магула, отдали приказ охране убить нас, в назидание другим. И уже приготовившись дать команду «фас» своему питомцу, и подороже продать свою жизнь, я услышал громкий крик Маргеда.

— Стойте! — и уловив на себе удивлённые взгляды при­сутствующих, он добавил: — Смерть от меча, слишком лёгкая участь, для свершивших преступление против нашей веры! Позволят ли достойные служители Магула, казнить этих не­верных так, как они того заслуживают, вероломно напав на одного из Вас?

— И как ты хочешь их убить? — спросил старший из них.

— Медленно и в страшных мучениях примут смерть они! — с пафосом и с огнём в глазах пояснил Маргед.

При этом взгляд Маргеда излучал такую злобу и нена­висть, что фанатики отдыхают. Даже я испугался не на шутку, не говоря об остальных приговорённых. Как я мог так оши­баться в отношении его, неужели под маской доброго и рассу­дительного человека, скрывался злобный и коварный тип. А ведь я его почти полюбил, сына спас, и вот его благодарность. Нет, правы были люди, написавшие умные книжки, которые я читал на земле, там ясно говорилось, не может рабовладелец быть хорошим человеком. Маргед, между тем, продолжал го­ворить, с фанатизмом в глазах.

— Пусть их замуруют на веки вечные в одном из штреков! Мало того, перед этим пусть вымажут их, с ног до головы, пти­чьим дерьмом! Пусть дадут бурдюк с водой, что бы, если их не сожрут твари дьявольские, они смогли протянуть лишних пару дней, в страшных мучениях осознавая кару нашу праведную!

Многие рабы упали в обморок, после его речи. Даже ох­ранники стояли бледными. По местным обычаям, вымазать человека в птичьем помёте, считалось самой страшным нака­занием после смерти, хуже, чем отрубание конечностей. По­скольку, его в таком виде ставили у стен города и закидывали камнями, а все родственники, имеющиеся у него, становились по статусу ниже раба. Тех хоть кормили, а им было, под стра­хом смерти, запрещено даже подаяние, не говоря о какой либо помощи. И обычно весь род, за очень короткое время, выми­рал полностью, включая малолетних детей. Да ещё пещеры с тварями, которыми пугали детей, дополняли жуткую картину. Даже сам факт, заживо замуровать, вызывал ужас.

— Не слишком ли ты суров, уважаемы Маргед, тем более что наш брат живой и здоровый? — поинтересовался главный блюститель веры: — Может, просто отрубим голову?

— Нет! Нельзя прощать человека, поднявшего руку, на святых братьев нашей веры! Пусть другим будет в назида­ние! — безапелляционно ответил он.

— Ну что ж, пусть будет так, как ты говоришь! Я не забу­ду, как ты заботишься о братьях наших! И ты можешь всегда рассчитывать на нашу помощь, пусть великий Магал продлит твои годы!

После того как нас, вымазав в помёте, завели в один из штреков, и рабы с дрожащими руками стали подносить кам­ни, для закладки прохода, Маргед громко произнёс:

— А ты Железяка, раз смог сбить с истинного пути сво­их соплеменников, сумевших поднять руку на братьев наших святых, защищая тебя, червя недостойного, то можешь поно­сить их на руках перед смертью! А если в тебе проснётся со­весть, то вот тебе клинок с кинжалом, чтобы прекратить их страдания, и своей рукой убить их! — и он бросил мне, так мною любимое оружие.

И уже обращаясь к служителям спросил: — Надеюсь, смерть от руки друга, является не менее суровым наказанием?

На руках. Маргед сказал на руках. Боже, какой-же я идиот. Ведь правда, если мои друзья не могут сами дойти до выхода, я могу отнести их на руках. Ай да Маргед, ай да артист, Станис­лавский бы аплодировал.

Всё-таки он сдержал своё слово, и сделал всё возможное для меня и моих друзей. Вот умница. За секунды нашёл един­ственный выход из тупиковой ситуации. Да ещё умудрился при этом заработать себе авторитет среди верующих фана­тиков. Вот жучара, везде выгоду найдет, да продлит великий Магул его годы.

Друзья моего оптимизма явно не разделяли. Кончилась твоя удача Железяка, говорили они. Страшной смертью по­гибнем теперь. И стали открывать бурдюк с водой, что бы смыть с себя птичий помёт.

— Хоть умрём чистыми! — вздохнули они с тоской.

— Стойте! Не смывайте! Это от тварей! — успел прокри­чать я, и, присев, рассказал им всю подоплёку этого непросто­го дела.

Как я перетаскал всех к выходу, рассказывать не буду. Только отмечу, что было нелегко. Пять человек, пять киломе­тров до выхода, по десять километров туда-обратно, хорошо, что Маргед догадался воды оставить. Но к исходу второго дня, мы все сидели на берегу реки, согреваясь у потрескивающего рядом костра.

4

Первая эйфория от свободы быстро прошла. И встал уже стандартный вопрос — что делать дальше? Добраться до ро­дины моих товарищей, о чём все мечтали с момента побега, было весьма проблематично. Одно только пересечение пу­стыни казалось делом полностью безнадёжным, так как зате­саться в проходящий караван не было никакой возможности, по причине того, что объяснить своё появление здесь, мы не могли. Да и рабское клеймо, хоть и выполнено было краской, но сойдет не раньше, чем месяца через три. В раздумьях мы провели несколько дней, благо мелкой дичи в округе хватало, и можно было её добыть, просто удачно кинув камень, а раз­жечь костёр, высекая искры из кусков камней, для ребят не было большой проблемой. И хоть пища и была пресной, в свя­зи с отсутствием соли, но сдобренная разными травами, была вполне съедобной. В один из вечеров, сидя у костра, перебрав все варианты, пришли к выводу, что надо двигаться вдоль по­бережья, и хотя расстояние было значительно больше, но была возможность найти воду и пищу. Сложность этого пути со­стояла ещё в том, что на границе государства находилась одна из аномальных зон, наводнённых тварями, и считавшейся непроходимой для людей, а обойти её не было возможности, так как крутая горная гряда тянулась вдоль всей её террито­рии. Но двигаться домой надо было несомненно, и все решили рискнуть, понадеявшись на авось.

По течению реки дошли до моря, обойдя, попавшиеся на пути, пару мелких поселений. В них Спица умудрился сво­ровать старый небольшой топорик, нож для травы, немного напоминающий серп, и помятый медный котелок, которому мы были, несомненно, рады, хотя и потребовали от него — больше никаких краж, без нашего ведома во всяком случае. Пятница, о котором я так не кому и не рассказал, большую часть времени носился неподалёку, подбегая ко мне только в тех случаях, когда впереди попадались люди, чем оказывал мне добрую услугу, помогая заблаговременно избегать случай­ных встреч. Естественно проделывал он это в скрытном режи­ме, которым овладел в совершенстве. Своим спутникам такое знание я объяснял своим внутренним чутьём, которое у меня действительно было, но реагировало только при непосред­ственном возникновении серьёзной опасности, например, ударе со спины. Так, без особых приключений, мы преодолели больше половины пути до границы империи.

В очередной раз, устраиваясь на ночлег, сидя у костра и сожалея об отсутствии хлеба, по которому успели соскучить­ся, ребята попросили меня показать им мой клинок, всегда висевший у меня за спиной. Отстегнув кожаные крепления, положил его на колоду у костра, пусть смотрят, не жалко. По очереди, подержав в руках, и поцокав языками, они обнару­жили надпись, выгравированную на лезвии и принятую мною за затейливый орнамент. Непорядок, подумал я. Говорить умею, а писать и читать, ещё не научился.

— Ну и что там написано? — спросил я, чувствуя себя безграмотным дикарём.

Ещё раз, внимательно рассмотрев, Валерт, как самый об­разованный среди нас, ответил следующее:

— Это очень древний язык, сейчас на нём не говорят! А примерный смысл можно перевести так — «Взявши оружие, забудь страх и сомнения. Думай о цели, и помни о чести!».

— Кстати, как он у тебя оказался? — спросил Виктор.

— Да случайно нашёл, не помню где, поскольку до того, как меня нашли в пустыне, ничего не помню! — невпопад соврал я, не желая говорить правду, дабы избежать новых вопросов.

— Очень хороший клинок! По мне, правда чуть легковат, да и длина чуть меньше обычного. Для такого нужна виртуоз­ная техника, одной силы маловато будет! — Присоединился к разговору Родерик: — Слушай Железяка! А покажи пару при­ёмчиков с ним!

— Каких приёмчиков? — слегка опешил я.

— Ну как каких! Обыкновенных! Связки, какие ни будь удары, защиту, ну то, чему тебя учили, свою школу владе­ния! — пояснил он.

Простейшая просьба Родерика поставила меня в тупик. Я, конечно, сроднился с клинком и кинжалом, и мог покро­шить в капусту любого, но никто меня не учил, и ни какую школу я не изучал. Моей школой было банальное выживание на полигоне. Всё что от меня требовалось, это максимально быстро и с минимальными затратами убить противника, и ни о какой красоте связок и приёмов я некогда не думал, да и не умел красоваться перед публикой. Я прекрасно знал, куда надо ударить, под каким углом, и с какой силой, только относитель­но конкретного момента сражения и в отношении определённо­го противника, а махать оружием в воздухе, я просто ни разу не пробовал. Глядя на моё растерянное лицо, и видимо истолковав по-своему моё замешательство, друзья решили меня успокоить:

— Не переживай! Родерик или Виктор тебя поучат в до­роге. Может, и успеешь приобрести хотя бы азы владения хо­лодным оружием!

С утра, как только взошло солнце, ко мне подошёл Роде­рик, с двумя деревянными палками, по внешнему виду напо­минающие мечи.

— Вставай Железяка! Учиться будем, пока ребята завтрак готовят. Начинать учёбу в двадцать четыре года конечно позд­новато, но ты должен хоть немного научиться себя защищать. Без этого в нашем мире просто пропадёшь, тем более что ма­гии в тебе нет абсолютно никакой!

Представив себя в поединке с Родериком, и то, что деревян­ные мечи не помешают мне его убить, поскольку на полигоне убивать приходилось, всем что под руку попадёт, и убийство противника было доведено до уровня рефлексов, я испугался. В голове проскользнула мысль, что я не смогу себя полностью кон­тролировать в схватке, и могу случайно покалечить воина. Про­бормотал какую-то дребедень, по поводу пацифизма, я пошёл к костру, где и присел, наблюдая, как виртуозно Спица готовит нам еду. В ответ на это, Родерик тяжело вздохнул и подошёл к Вик­тору с Никоном. О чём они болтали, я мог только догадываться. Хотя понять, что меня все считали никчёмным воякой, особого ума не надо, тем более за всё время пребывания здесь, я не только ни разу не дрался, а даже ни разу не проявил никакой агрессии в поведении, видимо до чёртиков устав от этого на полигоне.

Быстро перекусив, двинулись дальше. Впереди шёл Роде­рик, с топором за поясом, замыкал нашу колонну Спица, тоже вооружённый, с кривым ножом для травы. Меня, как самого беззащитного, по их мнению, поставили в центре, мотивируя тем, что со мной всегда ходит удача, и её надо беречь любой ценой. На вежливую просьбу отдать на время клинок Викто­ру, я ответил решительным отказом, чем немного озадачил моих спутников, но они тактично не стали спорить. Конечно, меня немного задевала их чрезмерная опека, и я даже хотел им всё рассказать, заодно и с Пятницей познакомить, но во время одумался. Мой четвероногий питомец, кстати, крутил­ся в радиусе трёх-четырёх километров. Причём помимо не­обходимой для меня разведки, он ещё находился в отдалении по причине того, что быть в режиме невидимости, он мог не более часа. Потом ему требовалось в три раза больше времени на восстановление этой функции. И потому что бы ни мучать животное и не пугать моих товарищей, я приказал пореже приближаться к нашей компании.

Остановившись под небольшим ветвистым деревцом, чтобы переждать стоящее в зените солнце, все, кроме Спи­цы, разлеглись в тенёчке. Он как всегда принялся готовить для нас еду из добытой заранее мелкой дичи. Стоит отдать должное его кулинарному искусству. В полевых условиях, без необходимой посуды, из приправ имея только то, что на­шлось под рукой, листья какой-то пряной травы и кустар­ников, он готовил вполне достойные блюда, причём делал это с большим удовольствием. На наши вопросы, где он так научился профессионально готовить, он как обычно отвечал молчанием. И до сих пор, нам так ничего и не удалось узнать о его жизни. У меня сложилось впечатление, что благодаря своей необщительности и скрытности, мы и отнесли его к уголовному миру, хотя никто не помнил, чтобы он задирался или ругался, наоборот, всегда старался помочь. Ну да ладно с ним. Могут же быть у человека свои тайны. Я вон, вообще вру напропалую о своей прошлой жизни, а он не врёт, а про­сто молчит.

Отойдя от нашей компании, чтобы справить обычные человеческие потребности, я почувствовал прикосновение к рукам чей-то влажной морды.

— Ну что Пятница? Опять чужие люди в округе появи­лись? — потрепал я его за шею, и уже громко произнёс:

— Эй, народ! У меня чувство подсказывает, что неподалё­ку есть кто-то чужой! Туши костёр и будьте внимательными!

— Слушай Железяка! А кто это? И сколько их? Тебе твоё чувство не говорит часом? — спросили друзья.

— Да нет, не говорит. Пока не умеет ещё! — ответил я, мысленно рассмеявшись и отправив своё «чувство» погулять.

Едва успев затушить огонь и спрятаться в близлежащем кустарнике, как из-за холма, показалась группа всадников. Осторожно выглядывая из прикрытия, мы пытались рассмо­треть, кого к нам занесло в такую глушь. Самым глазастым, помимо меня, у нас оказался Виктор, выдавший нам неутеши­тельную информацию, что приближающаяся группа является религиозным карательным отрядом, и что с ними, судя по зна­кам отличия на одежде, находиться очень сильный маг. Может, пронесёт мимо, подумали мы все, стараясь сильнее слиться с землёй и моля своих богов о чуде. Чуда не произошло.

Видимо у них действительно был сильный маг, причём до­бросовестно исполнявшим свои обязанности.

Уже проезжая мимо нас, он вдруг напрягся, и начал мед­ленно, как локатор, водить руками вдоль зарослей, служив­ших нам убежищем. Потом, видимо уловив человеческие ауры, что-то резко крикнул своим сопровождающим, указы­вая в нашем направлении. Бежать некуда. Сопротивляться де­сятку хорошо вооружённых воинов бессмысленно. Сдаваться бесполезно, так как бежавших с каторги рабов, ожидает толь­ко смерть. Мысленно попрощавшись друг с другом, мои то­варищи встали в круг, взяв в руки оружие, у кого оно было, и камни, в надежде подороже продать остатки своей жизни. Но видимо в планы карательного отряда не входило дать нам даже саму возможность умереть с честью. Маг, со злорадной ухмылкой, направил ладони с растопыренными пальцами в нашу сторону и произнёс заклинание. В тот же миг, огонёк жизни в глазах моих спутников потух, и они, превратившись в безвольные куклы, медленно стали вставать на колени. Во­ины, громко рассмеявшись, спешились с коней и двинулись в нашу сторону, в полной уверенности отсутствия какого-либо сопротивления с нашей стороны. Подойдя почти вплотную, вдруг обратили внимание на меня, стоявшего в центре сре­ди преклонённых и безвольных товарищей, сжимающего в руках древний клинок. Удивлённо глянув на мага и обнажив оружие, стали окружать меня в кольцо, надеясь быстро по­кончить с возникшей проблемой. Не сомневаясь, что Пятница находиться рядом, я прокричал ему «Вперёд! Ату их!», и бро­сился в атаку.

Одним движением полоснув по горлу ближайшего, раз­ворачиваясь по инерции, воткнул кинжал в сердце другого и ударил пяткой третьего, ломая челюсть. Минус три, мысленно посчитал я. Мгновенно пригнувшись, уходя от удара четвёр­того, сделав кувырок вперёд, клинком подрезал сухожилья рядом стоящего пятого, и, развернувшись, воткнул кинжал ему в горло. Четвёртый воин, пытавшийся перед этим нанести мне удар, на мгновение оказался ко мне спиной, и я спокойно успел вонзить свой клинок ему под лопатку. Ещё минус два. Нет, ошибся, четыре. Пятница тоже без дела не сидел. Итого семь, неплохо для нескольких мгновений, особенно для но­вичка в этом мире. От отряда осталось три человека. Два, оша­левших воина, не успевшие даже до конца обнажить оружие и принять стойку, и маг, стоящий в стороне. С воинами не было никаких проблем, и вскоре они упали, один с перерезанным горлом, другой с распоротыми рёбрами, несмотря на наде­тые на него крепкие кожаные доспехи. Вдруг меня пронзило чувство грозящей опасности, и рефлекторно пригнувшись, заметил просвистевший над моей головой топор. Отпрыгнув в сторону и приготовившись к атаке, с трудом сдержался от убийства, увидев своих товарищей. Они, с затуманенными красной поволокой глазами, шли на меня с оружием. Родерик с топором, Спица с серпом, а остальные с поднятыми у убитых мечами. Стоящий неподалёку маг, с перекошенным от напря­жения лицом, плёл свои мерзкие заклинания.

— Ах ты гадина! Чуть не заставил меня принять грех на душу! — прошипел я со злостью, и крикнул своему четверо­ногому питомцу, уже потерявшему свойство невидимости: — Фас! Ату его! Пятница, в два прыжка достиг цели. Маг, за мгновение до того, как стальные челюсти вцепились ему в горло, успел не один раз обделаться, увидев несущегося на него исчадие ада, и через мгновение свалился на землю с застывшими от ужаса глазами.

— Блин! Что за несправедливость такая! Все боятся моей милой зверюшки, а меня в грош не ставят! А ведь я прикон­чил семерых, а он только троих! — с некоторым сожалением и завистью подумал я, разглядывая обделавшегося от страха колдуна.

Мои друзья, после смерти мага, лежали на земле, и види­мо ещё не до конца отойдя от ментальной атаки, с затуманен­ными глазами, пытались привстать, ничего не понимая, и не помня, что произошло в последние минуты. Одобрительно похлопав своего помощника в этой схватке по спине, я отпра­вил его отдыхать в близлежащие заросли. Нечего пугать моих спутников, когда в себя придут. И что бы снять навалившееся нервное напряжение, прилёг на траву и закрыл глаза, дожида­ясь пока мои товарищи окончательно очухаются.

— Железяка! Ты живой? — Раздавшийся голос вернул меня к реальности.

— Да вроде как живой! — ответил я, медленно поднимаясь.

— Что тут произошло? Никто ничего понять не может. Может, ты что помнишь? — спросили они, озираясь на валя­ющиеся трупы.

— Нет, не помню! — соврал я без зазрения совести, даже не краснея: — Вроде как вы собрались драться, дальше пусто­та! Потом открываю глаза и вижу ваши озадаченные лица с квадратными глазами. Кстати, когда вы успели здесь всех грохнуть?

Ответ получился в стиле Никулина — упал, потерял со­знание, очнулся, гипс. А что мне ещё оставалось делать, не говорить же правду, в которую всё равно никто не поверит. Ещё где-то с полчаса ребята прибывали в состоянии лёгкого помешательства, иногда косясь в мою сторону, но видя мою беззаботную физиономию, лишних вопросов не задавали. Да и чего их задавать человеку, по их мнению, не умеющему дер­жать в руках холодное оружие. В конечном итоге, посчитав случившееся провидением богов, наконец-то начали собирать и сортировать трофеи. Для нашего нынешнего положения, трофеи были просто сказочные. Помимо десятка прекрасных лошадей, в седельных сумках нашлась и еда, и посуда и тё­плые одеяла, всё необходимое для длительного путешествия. У мёртвых воинов собрали оружие и срезали кошели, с нахо­дящимся там серебром, а поскольку отряд считался элитным, то и серебра там было в достатке. У мага, помимо дорогих амулетов, в которых я не разбирался, нашёлся увесистый ко­шель с золотыми монетами и с десяток драгоценных камней. Все очень обрадовались хлебу, обнаруженному в седельных сумках, и Спица пообещал приготовить прекрасный ужин, тем более что различных приправ было тоже в достатке. Вы­рыв большую яму, похоронили убитых. Бросать людские тела, пусть даже врагов, было бы кощунством. Доспехи и оружие, предварительно подобрав под себя мечи и кинжалы, закопа­ли неподалёку, обернув их в одеяло. Зачем таскать лишнюю тяжесть, хотя Валерт и уговаривал взять всё с собой, обещая выгодно продать в первом же посёлке. Торговец — он и в бегах остаётся торговцем. Быстро загрузив оставшееся, и внима­тельно осмотрев всё вокруг, чтобы случайно не оставить лиш­них следов, поскакали лёгким галопом, в надежде до ночёвки отъехать как можно дальше.

За час до захода солнца, найдя ложбину, поросшую густым кустарником, решили остаться на ночлег и хорошо отдохнуть. Стреножив лошадей, и достав одеяла и лёгкий тент, впервые за долгое время устроили себе полноценный отдых. Спица не подвёл, ужин превзошёл все ожидания, даже вино нашлось, правда совсем немного. И разомлев от обильной пищи и пары глотков вина, мы, улегшись у костра, предались мечтам и сво­им воспоминаниям. Валерт и Никон вспоминали свою семью, и мечтали обнять своих детей и жён, если конечно смогут до­браться домой. Рассказывали, какие они хорошие и ласковые, и как они соскучились по женскому теплу, и шалостям ребят­ни. Родерик сказал, что как доберётся до родного города, то хорошенько напьётся в кабаке и зависнет на несколько дней в борделе, поскольку уже почти год не тискал женщину. О чём мечтал Спица, никто не знал, но судя по задумчивому лицу, у него тоже была своя мечта. А в чём моя мечта, подумал я. Я конечно не отказался бы от женщины, но мечтой это назвать было нельзя. Как там говориться в девизе на клинке: «забудь страх и сомнения, думай о цели и помни о чести». Так вот этой самой цели у меня и не было. Ну, доберёмся мы в родные края моих товарищей, и что дальше. Никто меня там не ждёт, ни семья, ни друзья, ни дом. Если моей целью является выжива­ние в этом мире, так я мог это прекрасно сделать и на каторге. Попасть обратно в Питер, так это невозможно, да и что меня там ждёт, кроме неприятностей. Даже у фанатичного Виктора была своя цель в жизни, вернуться в свой орден и продолжить своё дело. И мне вдруг стало так одиноко и тоскливо, что я взял одеяло и пошёл в заросли, надеясь отыскать там Пятницу.

Он, как и я, тоже был одинок в этом мире, и его судьба была такой же не определённой, как и у меня. Друзья, заметив мой уход, притихли, но помня моё недавнее грустное состояние, посчитали лучше не вмешиваться, за что я был им премного благодарен. Утро я встретил со старым другом в обнимку, как в прошлые времена на полигоне, хотя там мы знали, что нам делать и куда идти. Немного посидев и полюбовавшись чудес­ным рассветом, сопровождаемым изумительным сверканием белой и рыжей луны, я в который раз подумал: «Почему, когда кругом так красиво, мне так хреново».

— Ау! Железяка! Ты где? Завтрак готов, только тебя ждём! — услышал я голос, нарушивший тишину пробуждаю­щегося утра. Громкие крики моих взволнованных товарищей, вернули меня из мира уныния и красоты в реальную действи­тельность. Ласково потрепав напоследок моего верного четве­роногого, я двинулся к месту нашей стоянки. «Будем живы, не помрём, может, и мечту найдём!» — почему-то в рифму поду­мал я, стараясь разогнать своё угрюмое настроение.

Благодаря наличию транспортных средств, в виде поро­дистых скакунов, наше продвижение значительно ускорилось. И спустя три дня мы достигли нашего последнего препят­ствия, аномальной зоны на границе государств, с обитающи­ми там демоническими тварями. Стоит отметить, что хоть я и сидел на лощадях впервые, но перенёс путешествие на них вполне сносно, во всяком случае, не валился на стоянках в из­неможении и с раскоряченными ногами. Очевидно, свою роль сыграло моё натренированное тело и прекрасная гибкость с координацией, приобретёнными на полигоне. Приближаясь к границе зоны, стали искать место для длительной стоянки. Слева нас подпирали горы, с крутыми склонами, справа про­стиралось море, тоже отнюдь не безобидное. Впереди находи­лась местность, чередующая в себе колючие заросли, болоти­стые места, невысокий, но густой лес, и водные преграды, в виде бурного горного потока, впадающего в море. По словам Валерта, это была не самая большая зона. Но пройти её ещё никому не удавалось, даже специально экипированным от­рядам с поддержкой магов. После гибели более трети воинов, они прекращали попытки её преодолеть. Единственное что им удавалось сделать, это добыть несколько тварей на окраинах, что считалось удачным походом, так как многие органы этих созданий, служили источником важных ингредиентов, для различных целебных и других снадобий. Да и шкура, вместе с когтями, благодаря неимоверной прочности, тоже приноси­ла немалый доход. Особой удачей считалось добыть крупную тварь, в её железах, в печени или в сердце, находились веще­ства обладающих большой магической силой. Даже камни, найденные в почках, имели определённые свойства и пользо­вались спросом на рынке. Камни эти были внешне различны­ми, в зависимости от существа в которых их находили, и свой­ства имели тоже разные. Но добывали таких тварей крайне редко, так как обычно они обитали в глубине зоны, да и убить такую крупную и злобную животинку, было весьма проблема­тичным делом. Помимо этого, некоторые травы и растения, произрастающие здесь и обладающие определёнными фар­мацевтическими свойствами, тоже были объектом хорошей продажи, но воины редко занимались их сбором, а крестьяне просто боялись заходить в эти места.

Найдя большую поляну на возвышенности, окружённую мелким лесом и кустарником, мы стали разбивать лагерь. Спица, как всегда занялся кухней, Родерик лошадьми, а мы взяли на себя палатки и заготовку дров для костра. Уже сидя вечером у огня и попивая чай, сделанный из местных расте­ний и обладающий хорошим тонизирующим вкусом, стали продумывать наши дальнейшие действия. Тупо переть вперёд, в данной ситуации было самоубийством, и немного посове­щавшись, решили, что поутру я схожу в разведку, углубляясь не более чем на пару километров. Выбор пал на меня, как наи­менее восприимчивого к различным внешним воздействиям, что было доказано ещё на рудниках. Точнее этот выбор сделал я, и остальные просто не посмели мне возразить, восприни­мая это как приказ. Ещё немного посидев и поговорив о пустя­ках, стали укладываться на ночлег. Дежурить не стали, посчи­тав, что место здесь безлюдное, а если появятся твари, то нас разбудят лошади, чутко реагирующие на всякие демонические создания. К тому же имея при себе козырной туз, в лице Пят­ницы, я вообще не переживал по поводу безопасности нашего отдыха.

Ночь прошла спокойно, без приключений. Но мои спут­ники выглядели удручёнными и не выспавшимися. На мой вопрос, что случилось, и почему они ходят как в воду опущен­ные, когда наша цель уже рядом, ответил за всех Никон.

— Обидно будет погибнуть в конце пути! Столько сил и нервов потратили, а преодолеть эту зону шансов у нас не так много. Вот потому и не спали, что родню свою вспоминали. Сможем ли увидеться — одному богу известно!

После его слов настроение у моих товарищей совсем упа­ло, и что бы хоть как-то поднять боевой дух, я с воодушевле­нием, на которое был способен, громко произнёс:

— Никон, Валерт, да и все остальные! Хватит посыпать голову пеплом! С вами я, Железяка! Не вы ли говорили, что со мной ходит удача, которая уже не раз вытаскивала нас из самых трудных переделок! Посмотрите на клинок, там написа­но — забудь страх и сомнения, думай о цели и помни о чести! Так неужели, когда наша цель близка как никогда, вы позволи­те отчаянию захватить вас! Мы с вами до сих пор живы, и до сих пор двигаемся вперёд к своей мечте! Разве этого мало для хорошего настроения?! А то, что здесь ещё никто не проходил, значит только то, что мы будем первые. У нас говорят — не так страшен чёрт, как его малюют. И пусть будет трудно, зато будет что рассказать своим детям и внукам, коротая вечера в старости. Так что подумайте над этим, и к моему приходу, что­бы я не видел ваших кислых физиономий!

Не знаю, подействовали мои слова или нет, ждать я не стал, а закинув за спину клинок и повесив на пояс кинжал, по­шёл в простирающиеся впереди заросли, где меня уже ожидал мой четвероногий питомец.

По скудным сведениям, рассказанным Валертом, место, которое нам необходимо было преодолеть, имело протяжён­ность около двадцати километров. И где то на середине пути, должна быть преграда в виде горной реки впадающей в океан, до которой я и решил дойти во время своей вылазки. Для меня это оказалось значительно проще, чем я ожидал. Во-первых, твари, обитающие здесь, по классификации полигона, на кото­ром я собаку съел, располагались, где то в начальном уровне. И основная угроза от них исходила в виде ментальных атак, которые мне и Пятнице были до фонаря, хотя для моих дру­зей это являлось непреодолимым препятствием. А во-вторых, Пятница, своим диким рёвом, распугивал всю находящуюся по близости нечисть. Представьте ревущего тигра в саванне, от него даже слоны с бегемотами шарахаются. Примерно такое же воздействие на окружающие существа производил, бегаю­щий вокруг меня, мой четвероногий друг. В итоге мы достигли реки, ниспадающей с гор, потратив на всё менее трёх часов. Никаких схваток и поединков не было, не считая парочки мелких тварей, не успевших убраться с нашего пути и разод­ранных Пятницей в виде профилактики. Так что запомнилась только красота этих девственных, не тронутой человеческой рукой, мест. Идти дальше, в данную минуту, смысла не было. Помимо того что переправиться через бурлящий поток было затруднительно, так ещё и надо было срочно возвращаться, чтобы не доводить своих спутников до инфаркта. Подумают ещё, что я сгинул, и начнут глупости делать.

Уже подходя к нашей стоянке, я понял, что мои опасения по поводу моих друзей оказались верны, так как находились они на грани нервного срыва, разволновавшись моим дли­тельным отсутствием. И, завидя мою фигуру, показавшуюся из зарослей, они дружной гурьбой кинулись мне навстречу. Как выяснилось, громогласный рёв моего подопечного, раз­носившейся далеко по округе, здорово напугал их, и они все пять часов не могли найти себе места, думая, что со мной при­ключилось несчастье. И приди я на полчаса позже, они пошли бы искать моё бренное тело.

— Железяка! Ты вернулся! Живой! — вразнобой голоси­ли они, пытаясь взять меня в объятия.

— Да тише вы — раздавите! Тогда точно мёртвым буду!

— Ты где пропадал так долго? Мы уже думали, что тебя больше не увидим!

— Да гулял немного. Красотой здешней любовался. Вот и задержался чуток! — отшутился я.

— А как же нечисть? Да и тот рёв, который издавала одна из них, он на нас столько жути навёл! Как тебе удалось пройти сквозь них целым и невредимым?

— Да очень просто! Одна нечисть гоняла другую и на меня никто внимания не обращал! Так и прошёл до речки и обратно, даже рассказать вам нечего!

— Ну и везёт же тебе Железяка! Драться не умеешь, в ма­гии вообще полный ноль, а ни одна тварь тебя не берёт! Нам бы чуток твоего везения, до конца жизни счастливыми ходи­ли бы! — по доброму позавидовали они.

Сидя у костра и поедая зайчатину, как всегда изумительно приготовленную Спицей, ребята долго обсуждали мою удачу, которая помогла мне вернуться живым и здоровым. А я что, я даже не врал когда рассказывал. Подумаешь, промолчал, что нечистью, которая гоняет всю здешнюю округу, является мой верный питомец, а красотой я и правда любовался.

Начинать наш последний переход решили следующим утром. Хорошо выспавшись и плотно позавтракав, принялись снаряжать коней и грузить на них свою поклажу. Поскольку ехать верхом в лесных зарослях было проблематично, при­шлось каждому брать под узды по пару лошадей. Меня, правда от этой обязанности освободили, разумно решив, что идя впе­реди, я почувствую ментальную атаку и смогу заранее пред­упредить остальных об опасности. На всякий случай Валерт покопался в барахле, собранном после стычки с попавшимся отрядом, и выдал каждому разные амулеты, вроде помогаю­щие от этого. Плюс нацепил и все остальные, даже в которых не разобрался, мотивируя тем, что в данном случае лишнее не помешает. Да с ним никто и не спорил. Напоследок помолив­шись своим богам, и пытаясь подбодрить друг друга, мы дви­нулись в путь. Единственное, что вызывало дикий ужас у моих спутников, был громкий рёв Пятницы, посланным мною раз­гонять пред нами всё, что попадётся на пути. И все мои увеще­вания, по поводу моего чутья, которое якобы подсказывает, что эта тварь не будет на нас нападать, имело очень мало эф­фекта, и лица у всех так и оставались бледными как мел, хотя и ни кто из них не обделался, как недавний злобный колдун.

К горной реке мы добрались часов через пять. Весь путь проделали без приключений и практически без остановок. Небольшая задержка возникла только у мёртвой твари, за­дранной Пятницей, и напоминающей по своему виду, что то среднее между скунсом и шакалом. Валерт с Никоном стали быстро её разделывать. На наш вопрос, зачем это надо, они от­ветили, что жир этой зверюги омолаживает кожу и стоит беше­ные деньги, выкладываемые местными аристократками, и грех бросать их на дороге. Понюхав то, что они напихали в глиняные горшки, меня чуть не вывернуло наизнанку. Какое счастье, что я не женщина, так как наносить такое на лицо, по моему мнению, было смерти подобно. Валерт правда пытался нас убедить, что сам король не откажется от этой процедуры, и что мы ничего не понимаем ни в косметике, ни в бизнесе. С ним опять спорить не стали, в вопросах касающихся выгоды, это было бесполезно, и легче потратить пять минут на разделку, чем десять на споры.

Внимательно осмотревшись, мы поняли, что перепра­виться у подножья гор не получиться. И решили идти вниз по течению, в надежде найти более спокойное и мелкое место. Так мы дошли почти до океана, где в дельте, река расширилась почти в три раза, но соответственно и течение значительно уменьшилось, да и глубина была вполне приемлема для кон­ной переправы. К сожалению, солнце уже клонилось к закату, и, найдя боле менее подходящее место, приняли решение за­ночевать, что бы завтра с утра, последним рывком преодолеть это гиблое место. В отличие от меня, ребята провели ночь бес­покойно, они так и не привыкли к рёву нашего охранника, пе­риодически раздававшегося вокруг нас. Но рассказывать им я ничего не стал, решив сделать это позже, если будет необходи­мость. Проснувшись поутру, глядя на их не выспавшиеся фи­зиономии, решил отложить на пару часов наш выход, надеясь что за это время они немного оклемаются и придут в нужную форму. Тем более, что открывавшийся отсюда вид, поражал своим великолепием и красотой. Любой этой чудной панора­мой, когда солнечные лучи искрились в месте впадения реки в океан, создавая сверкающий ковёр на водной поверхности, страшно захотелось окунуться в эти тёплые воды.

Оставив своих друзей заниматься хозяйством, подошёл к берегу и, раздевшись, со всей прыти окунулся в это разно­цветный водный ковёр. Глубина в месте впадения была около пятнадцати метров, вода кристально чистая и тёплая, и я как ребёнок резвился и наслаждался ласкающими впечатлениями от купания. Ныряя в очередной раз и плывя мимо небольших коралловых рифов, обратил внимание на красивые раковины, по форме напоминающие устрицы, но более крупные и име­ющие чудную пёструю окраску. Вытащив парочку, позвал Ва­лерта и поинтересовался, пригодны ли они в пищу, очень уж захотелось разнообразить наше меню морскими деликатеса­ми. Валерт, увидев выкинутые мною раковины, завизжал от вос­торга. Оказывается, это были морские жемчужницы, которые не только являлись изысканным деликатесом, но и сами представ­ляли большую ценность. Из них делали различные женские без­делушки, типа гребней и брошей, а самое главное, иногда внутри попадались жемчужины, обладающие уникальными лечебными свойствами, и в руках умелого лекаря творили чудеса. Деньги меня в данный момент не интересовали, а вот полакомиться за­хотелось. Поныряв с пол часика, я выкинул на берег пару десят­ков. Завтрак удался на славу. Слегка обжаренные в собственном соку и обсыпанные приправами, моллюски просто таяли во рту с неповторимым вкусом. Разница с земными устрицами была как у запорожца с мерседесом, не в пользу земли конечно.

Основательно набив свои желудки и полежав минут де­сять для удовольствия, стали собираться в дорогу. Валерт, как всегда заботясь о нашем благосостоянии, аккуратно почистил и уложил в седельные сумки сами раковины, радуясь что в од­ной из них попалась небольшая жемчужина и одновременно сетуя на меня, что так близко от берега их собирал. Мол, чуть подальше на глубине, и жемчужины чаще попадаются, да и ра­ковины побольше будут.

— Ну что ты плачешься Валерт? Ты бедным плачешься, и став богатым, тоже плакаться будешь! Никакой разницы! — съязвил я по этому поводу.

— Нет Железяка, не скажи! Разница очень большая! Одно дело плакаться в собственном доме с сытым желудком, и совсем другое, голодным и на улице!

Найти что возразить — было нечего. И спорить на эту тему никто не стал, тем более что деньги в дальнейшем нам действительно были нужны.

Услышав рёв на другой стороне реки, опять заставивший побледнеть моих приятелей, мы начали переправу. Первым пошёл я, за мной, ведя за уду пару лошадей, двинулся Родерик, замыкал наше шествие Виктор. Уже взбираясь на противопо­ложный берег, я вдруг услышал отчаянный крик. И обернув­шись, увидел, как какая-то водная тварь, внешне похожая на моржа, только с когтями на ластах, ухватила за ногу Никона, шедшего предпоследним, и стала тянуть его в сторону океа­на. Виктор бросился ему на помощь, и получил сильный удар когтистом ластом. Он стал медленно оседать в воду, с распо­ротой грудью. Выхватив кинжал, я кинулся наперерез чудищу, намереваясь воткнуть его в глаз. Но Никон, каким-то неимо­верным усилием, смог освободить ногу и попытался плыть к берегу. Забыв о твари, я устремился к нему, помогая выбраться на берег.

— Железяка! Виктора уносит! — Услышал я крик Валер­та, и кинулся вдогонку за уплывающим телом. Вытащив, уже теряющего сознание Виктора, внимательно осмотрели ранения наших пострадавших ребят.

У Виктора была сильно распорота грудная клетка и задето лёгкое. Благо Валерт нашёл в седельных сумках кое-какие пре­параты, останавливающие кровь и обеззараживающие раны. Но, даже истратив почти весь запас, состояние у Виктора было критическим. У Никона дела тоже были не намного лучше. Тварь умудрилась почти полностью перекусить левую ногу ниже колена. Был вырван значительный кусок плоти и сло­мана кость. Обработав рану и наложив тугую жёсткую шину из крепких веток, обмотали тканью, предварительно нарезав полосы из лёгкого тента.

— Нужен хороший лекарь! Без него нам Виктора не вы­тянуть! Да и у Никона с ногой не всё так просто! — сказал Ро­дерик, повидавший на своём веку, будучи воином, множество различных ран.

— И где мы возьмём тебе здесь лекаря? — раздражённо прокричал я, виня себя за случившееся несчастье. Ну что мне стоило внимательно осмотреть реку перед переходом. Так нет, я понадеялся на Пятницу, думал с ним море по ко­лено. А ведь он не водяная свинка, и в реке сражаться не умеет, хоть и плавает неплохо. И всё это я мог и должен был предусмотреть, и тогда бы мы не имели двух тяжело раненных, да ещё и без квалифицированной медицинской помощи.

— Хорошего лекаря только в городе найти можно. А сей­час нам надо найти хотя бы деревню, с местным знахарем. Он, конечно, не вылечит, но возможно поможет нам довести их живыми. — Продолжал Виктор, не обращая никакого внима­ния на моё раздражение.

— Я здесь вроде кое-какие травы видел! Попробую сде­лать отвар тонизирующий, чтоб боль немного снять, и чтоб уснуть смогли, пока мы с ними до жилья доберёмся. — Вдруг произнёс до этого всегда молчавший Спица.

Немного удивившись красноречию нашего товарища, мы начали разводить костёр и ставить котелок с водой, что бы по его возвращению под рукой был кипяток. Вода закипела минут через пятнадцать, а ещё через пять вернулся Спица. Жестом, указав нам отойти, чтоб не мешали, и принялся колдовать над кипящей водой. Ещё через полчаса, мы, напоив пострадавших и закрепив импровизированные носилки на лошадях, осто­рожно двинулись в дальнейший путь.

Солнце уже начало клониться к закату, когда прекратился рёв, сопровождающего нас Пятницы, и мы вышли на откры­тое пространство. Что бы определиться в направлении, ре­шили временно разделиться. Я остался с ранеными, а Спица, Родерик и Валерт поскакали в разных направлениях, в наде­жде обнаружить хоть какое-то присутствие людей. На наше счастье, Родерик, двигавшийся вдоль побережья, обнаружил неподалёку небольшую рыбацкую деревеньку. Мы поспешили к ней, надеясь успеть до наступления ночи.

Въехав в сумерках на единственную улицу, Валерт громко прокричал:

— Эй! Народ! Есть кто живой? Выходи, помощь нужна!

Прошло несколько минут. И уже собираясь начать бара­банить во все двери, во двор начали выходить люди. Выяснив, кто здесь старший, обратились с просьбой:

— Подскажи милейший! Нет ли у вас в деревне знахаря толкового? Раненые у нас есть тяжёлые!

— Знахаря у нас нет! А вот на отшибе недалече лекарь живёт! Хороший лекарь!

— Да откуда тут хороший лекарь? Тут же ничего не зара­ботаешь! С вас же кроме рыбы и взять нечего!

— Так он едой и берёт! Причём только тогда, когда она нужна, а так и бесплатно лечит.

— Он у вас, типа сумасшедшего старика давно выживше­го из ума, что ли?

— Почему старика? Девица она. Только вроде изгоя, так как родила от эльфа, вот и забралась в такую глушь. Юли её кличут! Вы тока не шибко её обижайте, потому, как зла она никому не делала, да и живёт тихо, людям не мешает.

— Не переживай старик! Зла некому не сделаем! А если поможет, то и её отблагодарим, да и вашу деревню не обидим! Ты показывай, куда двигать надо! — ответил я за всех. К небольшой хижине, указанной жителями, мы подошли уже затемно. Спешились, и начали снимать с лошадей носилки с ранеными. Валерт в это время вежливо постучался в дверь.

— Хозяюшка! Открывай! Помощь твоя нужна! Не обес­судь за поздний визит, отблагодарим как следует!

Дверь открыла молодая, довольно симпатичная женщина. Приятным, но слега уставшим голосом, поздоровалась. Подо­шла к лежащим во дворе Никону с Виктором, и бегло осмо­трев их, приказала срочно занести их в дом. Аккуратно поло­жив обоих на лавки и помогая Юли раздеть их, мы обратились к ней с вопросом о состоянии наших друзей и поинтересова­лись, сможет ли она им помочь.

— Который с раненой ногой, жить будет точно, но удастся ли спасти ему ногу, я гарантировать не смогу. Слишком много

времени прошло, трудно будет срастить кости и ткани. А вот у того, с распоротой грудью, дела намного хуже. Боюсь всё, что я могу сделать, это облегчить ему страдания. Лёгкое повреж­дено и крови потеряно много, чудо что вы его сюда довезли.

— Слушай лекарка, а это случаем не поможет тебе в ле­чении? — сказал Валерт и выложил перед ней добытую нами жемчужину.

— Возможно поможет! Только маг нужен хороший, что­бы её активировать! Да вы не переживайте, я смогу, хотя давно и не держала в руках таких вещей!

Взяв в ладони жемчужину, она, закрыв глаза и склонив­шись над Виктором, начала шептать заклинание. По мере звучания непонятных фраз, жемчужина покрывалась лёгкой белёсой дымкой, которая медленно перетекала из ладоней це­лительницы на тело лежащего друга, обволакивая его рану и проникая вглубь лёгкого. Закончив читать заклинание, Юли внимательно всмотрелась в произошедшие с раной измене­ния.

Лёгкие капли пота покрывали её лицо, и руки слегка под­рагивали от напряжения. Подняв на нас глаза, она с грустью произнесла:

— Сожалею господа! Энергия жемчужины кончилась, а рана так и не затянулась. Я даже не уверена, смогла ли бы по­мочь, если была бы не одна, а несколько таких.

— Так возьми и попробуй! Может получиться? — в отча­янии проговорил я.

— Вы шутите господин? Где я могу взять их?

— Как где? Здесь же все рыбаки. В море этих раковин на­валом. Ты возьми, а мы сколько надо заплатим.

В наш разговор встрял Валерт, желая разъяснить мне си­туацию, и защитить удивлённую Юли.

— Железяка! В этих местах нет морских жемчужниц. Они могут обитать только в кристально чистой воде, которая к тому же должна быть не такая солёная. Горная река в зоне, как раз уменьшила количество прибрежной соли, и способ­ствовала размножению этих редких моллюсков. Но туда ни у кого доступа нет.

— У меня есть этот доступ! — заявил я, закидывая за спи­ну клинок и цепляя кинжал.

— Ты что ополоумел? Ночь на дворе! Какая к чёрту зона! А морская тварь, изуродовавшая наших ребят, ты о ней за­был? — накинулись на меня мои спутники.

Но я уже их не слушал. У меня не было никого ближе них в этом мире. И я считал себя виновным в случившейся траге­дии. И если была хоть призрачная возможность помочь Ни­кону с Виктором, я должен был её использовать. Бросив напо­следок, слегка ошалевшей от нашего разговора лекарке, что бы до утра присмотрела за ними, выскочил за дверь.

Хоть на дворе и стояла глубокая ночь, но яркое сияние двух лун давало достаточно освещения. Во всяком случае, его хватало для того, чтобы лошадь не переломала ноги на пути к аномалии. Не доезжая пары сотен метров до зарослей, я при­вязал её к одинокому дереву и снял седельные сумки. Всё-таки ехать верхом через заросли было бы полной глупостью, а та­щить её на привязи, большой потерей времени. Свистом по­дозвав Пятницу, нацепил седельные сумки на него. К моему удивлению, эти сумки, по размеру, оказались не такими уж и большими для моего найдёныша. «Да растём помаленьку» — подумал я, и быстрым шагом направился вглубь зарослей, к реке. Под отпугивающий рёв ручного хищника, и слегка обод­рав кожу о колючки, я довольно быстро достиг берега реки в месте её впадения в море. Открывшийся передо мной пейзаж, просто поражал воображение. От сияния двух лун, по водной ряби бежали две переплетающиеся дорожки, одна белая, дру­гая рыжеватая, создавая неповторимый причудливый узор. Залюбовавшись зрелищем и мечтая обосноваться в таком месте, что бы каждое утро приносило радостное впечатле­ние от реликтовой природы окружающей всё вокруг, чуть не забыл о цели своей ночной поездки. Хватит нежиться, пора и делом заняться, — промелькнуло у меня в голове, и я вер­нулся к действительности. Наскоро раздевшись и нырнув, по­нял, что даже для моего уникального зрения, приобретённого за десятилетия пребывания на полигоне, на глубине больше пятнадцати метров, все предметы приобретали расплывча­тые чёрно-белые очертания. Но немного подумав, решил всё же продолжить поиски, наполовину ориентируясь на ощупь. Вспомнив разговор Валерта, что на глубине жемчужины должны попадаться гораздо чаще, отплыл немного подальше. Первые же попытки принесли удачу, и я вынырнул, держа в руках четыре раковины, больше просто не влезало, поскольку они действительно были довольно крупными. Подплыв к бе­регу и положив их около сумок, решил что, плавая взад вперёд, теряю много времени. Осмотревшись, и не придумав ничего лучше, я связал узлом брючины у штанов и привязав их рем­нём к поясу, опять устремился в море. На этот раз дело пошло лучше. Набив за полчаса свои штаны под завязку, повернул к берегу, и с трудом вытащив их, начал с помощью кинжала их раскрывать. Дело оказалось намного сложнее, чем я думал. И как это с ними так легко управлялся Спица, не понимаю. Видно опыт нужен в любом деле, даже в открывании раковин. Потратив кучу времени, и распотрошив около пяти штук, нашёл только одну жемчужину, правда довольно крупную. Плюнув на всё, решил набрать побольше раковин, и пусть ре­бята сами их курочат, тем более что блюда из них, на скоро приготовленные Спицей, до сих пор вызывали приятные вос­поминания. Вернувшись со второй порцией штанов и забив добычей седельные сумки почти до отказа, толи от жадности, толи, просто решив перестраховаться, вдруг найденных в них жемчужин будет недостаточно, снова полез в воду. Поныряв ещё полчаса и уже почти набрав третьи штаны, вдруг резко почувствовал приближающуюся опасность. Начав озираться вокруг, но из-за стоявшей темноты, так ничего рассмотреть и не смог. Чувство опасности не отпускало, наоборот, только усиливалось. Прекратив собирать морские жемчужницы, на­чал осторожно подниматься с глубины. Резкий тупой удар вы­бил последний остававшийся воздух из лёгких и только после этого сумел увидеть напавшее на меня морское чудище. Это была именно та тварь, которая покалечила моих товарищей, весом около полутора тонн, напоминающая моржа, только со звериным оскалом и с когтями на ластах. Привязанные к пояс­нице штаны, набитые раковинами, сильно затрудняли любые мои действия, и, не успев их сбросить, получил второй удар. На этот раз всё было намного хуже первого столкновения. Моржовый клык вспорол мне бок в районе печени, и, ощутив сильную боль, увидел, как вода вокруг меня начала окраши­ваться в алый цвет. От нехватки кислорода, да и от начина­ющейся потери крови, в глазах потемнело, и моё тело стала покидать сила. Ну нет, так просто ты меня не возьмёшь — по­думал я со злостью, выдёргивая из-за пояса кинжал. Следу­ющее нападение я скорее почувствовал, чем увидел. Успев до столкновения нанести удар, метя в глаз, единственной уязвимой точки этого создания, но из-за плохой видимости, промахнулся. Лезвие царапнуло шкуру возле уха, не принося ощутимого вреда моему противнику, который в этот раз полоснул меня ластом по спине, оставляя глубокие кровавые раны. Солёная вода вызы­вала дикую боль, попадая на свежие порезы и на разодранный бок, лёгкие начали разрываться от недостатка воздуха, и я понял, что следующая атака может оказаться для меня последней в этой жизни. Собрав все остатки сил в кулак, забирая последние ре­зервы своего организма, всё-таки смог увернуться от четвёртого удара и ухватиться одной рукой за здоровенный выступающий клык чудовищного моржа, другой стал неистово молотить кин­жалом по голове твари, в надежде попасть в глаза. Как оказался на берегу не помню абсолютно, скорее всего, на грани безумия. Способность думать начала возвращаться ко мне постепенно, очевидно кислородное голодание отрицательно повлияло на ра­боту головного мозга. Пролежав на берегу какое-то время, пока кровь не разогнала кислород по всему телу, начал осматривать­ся и попытался ощутить своё состояние. Тело, от морской воды, жгло неимоверно и отказывалось подчиняться. Вокруг меня на песке образовалась бурое пятно от моей крови. В ушах звене­ло, и только иногда, сквозь хаотичное гудение, различалось, как жалобно поскуливает Пятница. Вспомнив причину моего по­явления здесь и события последних минут, я попытался встать. Резкая боль в боку не позволила мне это сделать, всё что удалось достичь, путём невероятных усилий, это встать на четвереньки.

— Я должен это сделать! Я должен добраться до деревни! Я должен помочь умирающему товарищу! — твердил я себе, стараясь пересилить боль и слабость, охватившие меня. Це­ной неимоверных страданий, мне удалось закинуть на спину Пятнице седельные сумки, набитые раковинами. Из послед­них сил, я сам смог взгромоздиться на него, и вцепиться в се­ребристую шерсть, причём мои набитые добычей штаны так и остались привязанные к моему телу. После первых осторож­ных шагов моего четвероного друга я потерял сознание.

Очнулся я только когда Родерик, тряся меня за плечо, причинил мне новую волну адской боли, пронизывающей моё тело. Издав еле слышный стон, увидел выбегающих из дома Юли и Валерта.

— Он живой! Сейчас тихо стонал! — прокричал им Ро­дерик.

— Нужно его раздеть и положить на скамью! — приказа­ла спешившая к нам лекарка.

— Так он голый! Абсолютно голый! Вообще не понимаю как он в таком виде и в таком состоянии сюда добрался! — уже гораздо тише произнёс воин.

— Чёрт! Да он весь в крови! Видно добрался и потерял сознание! — добавил подошедший Валерт.

— Ага, и при этом притащил седельные сумки общим грузом больше ста килограмм! Не мог он с такими ранами сам добраться, да ещё с грузом! — начал спорить с ним Родерик.

— Да перестаньте вы спорить! Потом разберётесь! А сей­час быстро несите его в дом! — сказанное лекаркой, не прини­мало возражений.

— Что за фигня тут к нему привязана? — поинтересовал­ся Родерик, глядя на набитые мною штаны, но получив увеси­стый подзатыльник, прекратил дальнейшие разговоры.

Во второй раз я очнулся, когда обнаружил себя, лежащим на топчане в хижине, со склонившейся надо мной Юли. Из её рук медленно вытекала белёсая дымка, окутывая мой разод­ранный бок и притупляя боль в моем теле. Причём на этот раз я понял, что мне значительно лучше и в обморок я уже па­дать не буду. По мере прояснения сознания и восстановления способности адекватно мыслить, вспомнил о своих раненых товарищах.

— Что с Никоном и Виктором? Ты с ними уже закончи­ла? — пока ещё с трудом прошептал я.

— Лежи и молчи! Тебе нельзя двигаться и разговаривать! Очень много крови потерял, не меньше месяца пролежать придётся! — ласково ответила лекарка.

— Я только хочу узнать как у них дела! — не сдавался я.

— Сейчас с тобой закончу и примусь за них! Думаю, ког­да Спица найдет ещё жемчужины, дела у них должны пойти хорошо!

— Ты что ещё их не лечила? Так какого чёрта ты сидишь у меня? Мне твоя помощь нужна меньше всего! Я Железяка, и так оклемаюсь! Быстро к больным!

Что на меня нахлынуло, до сих пор не могу разобраться. Может сказалось то, что после злополучной переправы, все мои мысли были о пострадавших товарищах, и моё пережи­вания по поводу их, затмило всю окружающую действитель­ность. А может, просто находясь длительное время в стрес­совом состоянии, сдали нервы, требуя выхода негативной энергии. Тем более, если учесть полигон и последние дни на земле, в постоянном нервном напряжении я находился боль­ше десяти лет, и у меня по сегодняшнюю минуту, не было ни дня спокойной жизни. Сначала преследования на родной пла­нете, потом изнуряющее преодоление полигона, потом безво­дная пустыня, перешедшая в рабство, затем побег, встреча с карательным отрядом, переправа через зону, дурацкое ране­ние, полученное мной от морской твари. Возможно, многим хватило бы и части пережитого, чтобы сойти с ума. Хотя это не может служить мне оправданием, и до сих пор я со стыдом вспоминаю эти события. Но, тем не менее, я продолжал расхо­диться, несмотря на слёзы, хлынувшие из глаз Юли.

— Что разревелась? Слов не понимаешь что ли? Или тебя силком заставлять надо?

— Успокойся Железяка! Юли всю ночь сидела у Виктора, много сил отдала на него. На вон лучше чайку выпей тонизирую­щего, он нервы успокаивает! — Вступился за лекаря Валерт.

— Пошёл ты со своим чайком, знаешь куда? Я что, зря но­чью в зону попёрся, пока вы тут чаи гоняли? И потому не хочу, чтобы из-за нерасторопности какой-то лекарки, мои друзья потеряли здоровье!

Я понимал, что говорю, что то не то. И злился я, скорее всего на себя, а не на друзей, но остановиться уже не мог.

— Эй, Спица! Что ты там с раковинами так долго копа­ешься? Неси хотя бы то, что нашёл!

— Вот, пока только шесть штук, а разобрал почти поло­вину! — произнёс вошедший на мой крик Спица. И положил на стол шесть, довольно крупных жемчужин.

Юли, не дожидаясь моего крика, взяла одну из них и склонилась над Виктором. Как и в прошлый раз, под её ма­гией, жемчужина начала исчезать, покрываясь белёсой дым­кой. От напряжения, лицо её покрылось потом, под глазами образовались мешки и руки начали заметно подрагивать.

— Теперь ещё одну на Виктора! Потом переходи к Никону!

— Железяка! Ты что совсем озверел? На ней лица нет, дай отдохнуть человеку! — мои друзья были не на шутку встревожены и собирались чуть ли не силой заставить меня молчать.

— Не трогайте его! Я всё сделаю, как он хочет! Тем более что его состояние намного хуже, чем у меня. У него печень по­вреждена, обычно с такими ранами не живут. Поражаюсь, как у него хватает сил просто разговаривать.

После чего, Юли взяла одну жемчужину и повторила процедуру с Виктором, а потом, взяв ещё, подошла к Никону. Врачуя своей магией над плотником, ей стало совсем плохо. Закончив заклинание, она побледнела, страшно осунулась, и пытаясь уйти в свою комнату, без сознания повалилась на пол. И тут я впервые увидел очаровательную девочку, выглянув­шую из комнаты Юли. Ей было на вид лет шесть, может чуть больше. С большими голубыми глазами, с шикарной копной светлых волос, аккуратно расчёсанных и перевязанных ярко бордовой лентой, она стояла у двери в простеньком, но безу­пречно чистом платьице. Глядя на упавшую мать, по её щекам потекли слёзы, но видя стоящих в комнате незнакомых муж­чин, она боялась подойти к ней. Во мне что то переломилось. Я ясно осознал нелепость и непорядочность своих действий.

Ответил грубостью и злобой на бескорыстность и доброту, спавшей, путём собственного здоровья, моих товарищей Юли. Превозмогая боль, я вскочил с лежанки и поднял лекарку на руки, в надежде собственноручно отнести её в постель. Но ви­димо ранение действительно было серьёзное, и потеря крови была значительной, так как пройдя два шага я стал валиться на бок, снова теряя сознание. Последнее что я помню, это как Родерик подхватил выскальзывающую из рук Юли. А Валерт со Спицей схватили меня, падающего на пол. Потом в созна­нии наступила полная темнота.

5

Первое что я ощутил после беспамятства, был запах пищи, с неповторимым ароматом. В пересохшем рту непроизвольно образовалась слюна, и ещё не проснувшись, челюсти начали двигаться, делая глотательные движения. Пытаясь разлепить глаза, услышал радостный голос Спицы:

— Я ж вам говорил что проснётся! От такого супчика даже мёртвые встанут!