Бесплатный фрагмент - Зеркало для Алисы

Зеркало для Алисы

В этом зеркале было что-то неуловимо странное, но что именно — Ричард понять не мог. Собственно, он зашёл в комиссионный магазин, чтобы присмотреть себе письменный стол и пару стульев, да и просто из любопытства — поглядеть, что там такое продаётся. Но, проходя мимо большого зеркала, висевшего посреди стены одной из комнат, вдруг остановился и, сам не понимая почему, посмотрел туда. Вроде бы ничего необычного: отражается он сам, мебель у противоположной стены, картины на стене, проходящие мимо другие посетители.

И, тем не менее, что-то всё-таки было не так. Ричард почувствовал это так явственно, что ему стало не по себе. Он вгляделся в стекло — да нет, всё в порядке: он сам, мебель, несколько картин, стекло ровное и чистое, без пятен и царапин, массивная, хорошо отлакированная деревянная рама с вырезанными на ней листьями и цветами. Что же его смутило? Видимо, показалось. И, постояв ещё немного, он прошёл дальше.

Письменного стола Ричард так и не нашёл, а те стулья, что здесь были, ему не понравились. Но зато магазин был полон множества других интересных вещей: старинные шкафы, допотопные комоды с коваными углами, изящные диваны, кресла и трюмо, секретеры, книги конца прошлого века и старше, резные шкатулки, причудливые пепельницы и простые старые чернильницы, множество дамских и детских безделушек и даже роскошная лошадиная сбруя — пожалуй, времён короля Джорджа Второго — в одном из углов.

Однако сильнее всего его привлекли картины. Сам будучи начинающим художником, он тщательно рассматривал их, переходя от одной к другой. Портреты дам восемнадцатого века, пейзажи, натюрморты, библейские сцены. Некоторые сделаны так себе, но некоторые откровенно хороши и достойны висеть в каком-нибудь аристократическом особняке или музее. Правда, при этом ни одна почему-то не подписана.

У одной из картин он остановился особенно надолго. На ней была изображена женщина в короне и пышном чёрном платье, держащая в руках чёрного же котёнка. Автор явно был талантлив — лицо женщины у него получилось очень выразительным: красивое, энергичное, с волевым и одновременно ироничным взглядом. Королева уверенно смотрела прямо на Ричарда своими тёмными глазами и неуловимо улыбалась. Сзади в отдалении стоял небольшой дом, перед которым рос дуб и была разбита клумба с цветами.

Бумажки с ценой на раме не было, хотя почти на всех остальных картинах они были налеплены. Может быть, цена написана сзади? Ричард аккуратно приподнял картину и осмотрел её тыльную сторону — нет, там никаких чисел тоже не обнаружилось. Что ж, можно спросить у продавца.

Непонятное ощущение, которое он почувствовал в буквальном смысле слова спиной, заставило его обернуться. Прямо за ним, напротив холста, висело то самое зеркало. И с зеркалом этим по-прежнему было что-то не так. Испытывая странное любопытство и какой-то притягательный, волнующий испуг, Ричард подошёл ближе и начал всматриваться.

Вроде бы, всё нормально. Опять в стекле отражается он сам, мебель напротив, только что прошедший мимо покупатель, картины на стене…

— Чёрт! — шёпотом выругался Ричард. Чёрная королева на холсте, которым он только что любовался и хотел купить, двигалась! Она склонила голову, опустила руки, котёнок спрыгнул с них, а она повернулась и зашагала к дому. Что происходит?

Ричард резко обернулся. Нет, на противоположной стене всё было точно так же, как и раньше: женщина в короне и чёрном платье держала котёнка на руках и с тонкой иронией глядела прямо на него. Он быстро приблизился — да, всё в порядке: обычная картина, и на ней ничего не изменилось. Разве что (впрочем, он тут же отмёл это глупое предположение) королева улыбалась чуть явственнее и чуть язвительнее.

Ричард медленно, стараясь успокоиться и взять себя в руки, отвернулся, постоял немного и — не в силах удержаться — снова шагнул к странному зеркалу. Он, мебель, картины на стене. Чёрная королева не двигалась, а стояла с котёнком. За ней возвышался дом, рос дуб и цвели цветы на клумбе. Всё в порядке. Он облегчённо вздохнул.

В книжном шкафу со стеклянными дверцами, который отражался в правой части зеркала, что-то двигалось. Какие-то маленькие белые фигурки. Ричард почувствовал, как внутри него в буквальном смысле слова рухнула гора, но оборачиваться специально не стал. Он подошёл чуть ближе и вгляделся. Это были шахматы! Белый король и белая королева, которые быстро и весьма целеустремлённо шагали мимо корешков книг к стенке шкафа. Повернув головы друг к другу, они, похоже, о чём-то общались между собой.

Он уже знал, что, когда оглянется, то ничего не увидит, но всё равно обернулся. Так и есть: в шкафу никого не было. В два шага оказавшись у него, он распахнул дверцы. Никаких шагающих шахмат — ничего вообще, даже книг.

Ричард не стал больше смотреть в зеркало. Стараясь даже не поворачиваться в его сторону, он опустился на диван возле шкафа и закрыл лицо руками.

— Что со мной происходит? — пробормотал он.

То, что он только что видел, не могло быть реальностью. Не должно было быть ею.

— Мистер, — услышал он чуть погодя. — Мистер… э-э?

— Дадд, — отозвался он, поспешно отнимая от лица руки.

— Мистер Дадд, простите, на диване сидеть нельзя, — почтительно-вежливо, но вполне настойчиво сказал ему продавец.

— Извините.

Ричард вскочил, по-прежнему стараясь не глядеть в сторону зеркала.

— Ничего страшного, сэр, — успокоительно ответил продавец. — У вас всё в порядке?

— Да, — без какой-либо уверенности в голосе заверил его Ричард. — Всё в порядке. Скажите, пожалуйста, а сколько стоит эта картина? — он кивнул в сторону чёрной королевы.

— Простите, сэр, но она уже продана. Просто покупатель не смог её забрать сразу, и мы отложили её часа на два. Видите, она без цены? А вот он как раз и подъехал.

От двери к ним уверенно шёл хорошо одетый человек лет тридцати.

— Здравствуйте, — сказал он, подходя. — Я могу забрать свой заказ? Портрет и зеркало?

Эти три коротких предложения он умудрился произнести одновременно и интеллигентно, и довольно чопорно. Какой-нибудь учёный или преподаватель, подумалось Ричарду.

— Да, — отозвался продавец. — Конечно, мистер Лидделл.

— Что ж, тогда, пожалуй, их можно упаковывать, — сказал тот.

— Сию минуту. Простите, мистер Дадд, вы не могли бы чуть отойти?

Не в силах вынести, как забирают картину, с покупкой которой он опоздал на каких-то два часа, и боясь смотреть в сторону проклятого зеркала, Ричард надел цилиндр и быстро зашагал к выходу.

Жёлтый взгляд

Она проснулась оттого, что увидела какой-то кошмар, но что в нём было — забыла почти сразу, как только открыла глаза. Где-то минуту или больше лежала, глядя в темноту и испытывая нарастающее радостное облегчение от того, что пережитый ужас оказался всего лишь сном. На стене успокаивающе тикали настенные часы, а в углу жизнерадостно горела красная лампочка не выключенного телевизора. Окончательно придя в себя, она полежала ещё, глядя на умиротворяющий красный огонёк, и решила спать дальше. А для того, чтобы подстраховаться и избежать ещё одного возможного кошмара, повернулась с левого бока на спину.

Именно в этот момент на улице кто-то закричал. Она не сразу поняла, что это был именно крик — скрип кровати частично заглушил услышанный звук и смешался с ним — так, что сначала решила, что ей просто показалось. Однако уже через несколько секунд крик повторился — громкий, пугающий и продолжительный. Кричал мужчина, и это явно был не поздний пьяница, орущий в ночи от избытка энергии и положительных эмоций. Кричал человек, испытывающий искренний, неподдельный страх.

Она вскочила сразу же, как только услышала третий вопль. Он звучал особенно жутко и пронзительно, но быстро оборвался каким-то рычаще-булькающим звуком, словно кричавший вдруг захлебнулся.

— Господи, — пробормотала она. — Что это?

Подождала ещё какое-то время, но больше ничего не услышала. На стене продолжали тикать часы, а внутри бухало сердце.

Что делать? За окном явно что-то произошло, кто-то пострадал, и наверняка ему требуется помощь. Или же всё это ей действительно просто послышалось — психика ещё не оправилась от увиденного во сне кошмара и отреагировала своеобразной звуковой галлюцинацией?

С улицы больше не доносилось ни звука. Лечь спать или же подойти к окну посмотреть? И, если там действительно происходит что-то плохое, вызвать полицию?

Колебания были недолгими — уснуть в ближайшее время вряд ли удастся. А если она не разберётся, что происходит, и тем более не поможет тому, кому, возможно, сейчас очень нужна помощь, совесть потом не даст ей покоя. Осторожно, почему-то стараясь не шуметь и сдерживая дыхание, она выбралась из постели и аккуратно подошла к окну. Здесь немного помедлила — открывать было страшно — и всё-таки, решившись, чуть отодвинула занавеску.

Сначала она не увидела ничего, хотя смотрела очень внимательно, а во дворе успокаивающе ярко горели фонари. Что ж, видимо, действительно, просто послышалось. Слава богу, совесть её теперь спокойна. Осталось только задёрнуть занавеску, сходить на кухню попить воды и идти спать.

И вдруг в дальнем углу двора, в тени — там, где росли кусты шиповника, и куда почти не доходил свет фонарей, — она увидела странную и одновременно пугающую картину. На спине, головой к ней, на границе между землёй и асфальтом, раскинув руки и слабо дёргаясь, лежал человек, а над ним на коленях стоял другой человек, который держал лежащего за руки и, низко наклонившись, прильнул своим лицом к его шее.

О, господи! Она невольно вскрикнула и отшатнулась. Что это? Что происходит?

Может быть, показалось? Она тут же снова приподняла занавеску и посмотрела. И вдруг тот, другой, стоявший на коленях, как будто услышав вскрик — хотя как? услышать его оттуда было невозможно — или почувствовав её взгляд, поднял голову и посмотрел прямо в направлении её окна, моментально найдя его среди десятков других. И этот пристальный неотрывный взгляд был устремлён прямо на неё, а глаза незнакомца горели в полумраке неприятным, неестественным мутно-жёлтым светом, как будто у большого кота или ещё какого-нибудь хищника.

И её охватил ужас.

Срочно звонить в полицию! Она оглянулась, отпустила занавеску, метнулась от окна прочь и стала искать, где телефон. Не видя в темноте, бросилась было включать свет, но в последний момент остановилась — тот, на улице, несомненно это заметит. После чего снова, в нарастающей панике, начала разыскивать мобильник в темноте: шарила рядом с подушкой, на тумбочке, на столе, на полу у кровати. Но телефона нигде не было.

— Где же он? — бормотала она. — Господи, господи, только найдись, — и, вспомнив, бросилась к сумочке. Высыпав её содержимое на постель, сразу же нашла искомое, схватила и попыталась набрать номер. Однако телефон оказался разряжен.

— Чёрт! — воскликнула она и стала искать зарядное устройство. Того не оказалось ни в сумке, ни где бы то ни было ещё. — Чёрт, чёрт, чёрт! Найдись, скорее, найдись!

Внезапно, в самый разгар этих суматошных поисков, её как будто что-то толкнуло и остановило. Какое-то совсем уж нехорошее, тёмное предчувствие, от которого на душе сразу же стало страшно тоскливо и холодно. Она ничего не услышала, но отчётливо, сердцем, поняла, что на улице произошло что-то ещё. Что-то там изменилось, и явно в худшую сторону. И обернулась на занавешенное окно.

Держа телефон в правой руке, очень осторожно, почти не дыша, подошла к окну. Долго не решалась выглянуть. Наконец, собравшись с духом и приподняв занавеску, посмотрела.

Первый человек по-прежнему лежал там, в дальнем углу двора, и от его шеи, понемногу увеличиваясь в размерах, по асфальту расползалось тёмное пятно, природа которого сразу стала ей понятна. Однако второго человека над ним уже не было. Ушёл? Ну, конечно же, ушёл, наверняка ушёл. Увидел её и скрылся.

Но нет, почему-то в глубине души это предположение показалось ей неправильным, ошибочным, хотя и очень хотелось, чтобы надежда оказалась правдой. Ей по-прежнему было жутко и беспокойно. И через мгновение она поняла, почему.

Нет, желтоглазый не ушёл. Он стоял внизу, на тротуаре прямо под окном, и пристально смотрел прямо на неё. Встретившись взглядом, он поднял правую руку и приветственно помахал ею. А затем этой же рукой поманил её к себе и подмигнул — один мутносияющий глаз на мгновение погас и снова засветился.

Она заткнула рот, чтобы не завопить от ужаса. Боже, кто это? Как такое может быть? Что происходит? Срочно звонить в полицию, бежать на лестничную клетку, будить соседей! Но нет, они наверняка не откроют и не пустят. А звонить — как звонить? Где зарядник?

Не понимая, почему, но чувствуя, что поступает правильно, она бросилась к вещам, высыпанным из сумочки, и тут же нащупала в них зарядное устройство с замотанным вокруг проводом. Почему она сразу его не увидела и не нашла? Ругая себя и разматывая провод, метнулась к розетке и воткнула зарядку в мобильник, а вилку в розетку. Экран засветился, и она обрадованно схватила телефон.

В дверь позвонили.

Месяц

Тропа вела вперёд, потом у развилки направо, потом опять вперёд. Огромный замок со множеством комнат и залов, по которым его долго водили Крош с Лунтиком, и где он играл и веселился вместе с другими детьми и сказочными героями, остался позади. Максим оглянулся — замок возвышался слева от него, окна во всех башнях полны разноцветных огней, некоторые из них открыты, оттуда слышатся радостная музыка и смех. И он вдруг отчётливо, с тоской и грустью, внезапно и моментально заполнившими детское сердце, понял, что обратной дороги нет.

Максим завертел головой в поисках отца и матери, и увидел их тоже сзади, чуть справа, но стоящих далеко, дальше, чем замок, на какой-то возвышенности, отдельно друг от друга — маленькие тёмные неподвижные фигуры. Ему страшно захотелось назад, к ним — побежать, охватить руками, обнять, но он знал, что это бесполезно.

— Мама! — крикнул он. — Папа! Идите сюда, ко мне! — и усиленно замахал руками, чтобы привлечь их внимание. Он не услышал своего голоса, но увидел, что родители тоже подняли руки и машут ему в ответ. Возможно, и они ему что-то кричали, но отсюда не было слышно ни слова. Максим, отчётливо понимая, что у него всё равно ничего не получится, даже не сделал попытки бежать к ним. Он отвернулся, сел на траву и заплакал.

Здесь, на открытом воздухе, было тихо и тепло. В замок он попал ещё днём, почти сразу после того, как его привезли в больницу, и провёл там много времени, побывав вместе с Крошем и Лунтиком на всех этажах, во всех коридорах, залах и комнатах. Там играли другие дети, — к сожалению, все незнакомые, — ходили, бегали и летали герои самых разных сказок и мультфильмов, все веселились и радовались, а вокруг постоянно происходили всяческие невероятные волшебные чудеса. Сейчас же, когда он вышел оттуда, кругом была густая поздняя ночь, а рядом — никого.

Всё ещё всхлипывая, Максим огляделся. Он сидел на самом краю какой-то огромной долины, покрытой густой высокой травой и простирающейся далеко вперёд. Там, вдалеке, она переходила в лес, а за лесом возвышались горы. Как и покинутый замок, местность эта была весьма необычной: и в траве, которая слегка колыхалась от слабого ветра, и среди далёких деревьев постоянно сверкали и двигались многочисленные маленькие огоньки — красные, жёлтые, голубые, белые, — словно там живут и движутся туда-сюда какие-то маленькие существа. Однако при этом никого из них не было видно. А над долиной, лесом и горами раскинулось бездонное ночное небо, в котором радостно и ярко сияли тысячи разноцветных звезд.

Максим потрясённо поднялся и долго смотрел вверх. Он никогда не видел настолько звёздного неба — ни когда вечерами гулял с родителями, братом и сестрой по городу, ни когда в садике, на зимней прогулке после ужина, воспитательница рассказывала детям о космосе. Звёзд было очень много, и они были самые разнообразные: большие, маленькие, средние, самых разных цветов и оттенков. Некоторые порой срывались со своих мест и искоса падали вниз на землю, куда-то за лес и горы, но большинство висели неподвижно. Они сверкали, мерцали и блистали, соединяясь в причудливые созвездия, а посредине тянулась широкая и длинная густая звёздная полоса, похожая на дорогу через всё небо.

Но больше всего его поразили не звёзды. Прямо перед ним в вышине, в профиль, висел огромный сияющий золотистый месяц с длинным носом и одним-единственным глазом. Этот глаз, живой и внимательный, пристально смотрел прямо на Максима и, поймав его изумлённый взгляд, подмигнул ему. И тотчас же рот месяца расплылся в широкой улыбке.

От неожиданности Максим сделал было шаг назад, но его словно не пустила невидимая неощутимая стена. В этот же момент огней в траве и далёком лесу словно стало больше, они засветились даже в горах, слегка мерцая, а в небе послышался едва уловимый звон, через несколько секунд превратившийся в тихую мелодичную музыку.

Внезапно часть звёзд двинулась со своих мест и, причудливо объединяясь друг с другом, сформировалась в сияющие силуэты огромных парусных судов, которые выстроились друг за другом и вереницей, спокойно торжественно, поплыли по небу в направлении месяца. А у того из единственного глаза, плавно разворачиваясь в воздухе, вышла и спустилась прямо к ногам Максима длинная лестница, сверкающая серебром.

Максим вопросительно оглянулся назад. Там по-прежнему возвышался весёлый, залитый огнями замок и стояли тёмные разобщённые фигуры родителей. Они снова махали ему руками, но уже не из стороны в сторону, а вперёд-назад, как будто прощаясь. И он еле сдержался, чтобы из глаз снова не полились слёзы.

Первый шаг на первую ступеньку лестницы сделал даже не он сам, а что-то другое, будто заставившее его, но зато дальше Максим двинулся самостоятельно. Поднимаясь, он больше не оглядывался назад, а зачарованно смотрел вперёд, вверх и по сторонам, где справа и слева, ниже и выше параллельно с ним — к месяцу и дальше, за него, куда-то в далёкую-далёкую даль — плыли огромные корабли, чьи светящиеся звёздные паруса и флаги развевались на неощутимом ветру. С каждым шагом на душе у Максима становилось легче и спокойнее, и он шёл и шёл, без устали поднимаясь выше, становясь всё ближе и ближе к огромному приветливому глазу, который всё отчетливее превращался в огромную дверь во что-то сияющее и неизвестное.

Хирург снял с лица влажную повязку и отбросил ее в сторону.

— Всё, — сказал он сиплым голосом. — Констатируем смерть. — Он закрыл мальчику глаза, подольше придержал его нижнюю челюсть, поправил руки. — Три с половиной года было парню. — И, повернувшись, к ассистенту, спросил: — Оля, есть сигареты?

— Фёдор Иванович, вы же не ку… — вырвалось у той, но она тут же прикусила язык. — Да, есть.

Фёдор Иванович посмотрел на горизонтальную линию на кардиографе.

— Курю, — ответил он.

Диалоги

— Папа, как ты думаешь, кто в нашем классе из мальчиков хуже всех учится?

— Ух ты. Неожиданно. А я, думаешь, знаю имена всех ваших мальчиков?

— Ну, некоторые-то знаешь?

— Некоторые знаю.

— Тогда угадай.

— Хорошо, сейчас. Гриша?

— Нет.

— Ваня?

— Нет.

— Никита?

— Нет, не Никита.

— Костя?

— Какой Костя? У нас в классе нет Кости.

— Я же говорю, что я не помню все имена. Попытался наугад. Кто там ещё у вас есть? Подожди, дай вспомню. Антон?

— Нет.

— Илья?

— У нас нет Ильи.

— Тогда Гена.

— Какой ещё Гена? Такого и имени-то нет.

— Как это нет? У крокодила Гены же есть.

— Так это у крокодила. А людей так давно уже не называют. Гена, надо же. Давай, вспоминай ещё.

— Подожди… А, вот. Игорь?

— Нет.

— Дима?

— Да нет у нас Димы.

— Саша?

— И Саши нет.

— Что за класс такой — ни Димы, ни Саши? Они в любом классе есть.

— У нас нет.

— Странный вы класс. Максим?

— Папа, хватит говорить имена, которых у нас нет.

— У вас и Максима нет? Популярное же имя сейчас. Ну, а какие тогда? А, вот. Ваня.

— Ваню ты уже называл.

— Да? Я уже и забыл.

— Ваня — нет. Ваня вообще отличник.

— Тогда сдаюсь.

— Не сдавайся, ещё много имён есть. Ну, ладно, называй все вообще, а я буду говорить, да или нет.

— Слава?

— Нет.

— Андрей?

— Нет.

— Серёжа?

— Нет.

— Егор?

— Нет.

— Евграф?

— Нет.

— Захар?

— Нет.

— Потап?

— Нет.

— Паисий?

— Какой ещё Паисий? Папа, ну хватит.

— Ладно, ладно, это я так уже. Паша?

— Нет.

— Миша?

— Не… А какой Миша? Истомин или Баранов?

— Я уже и так понял, что они оба — нет.

— Да, они оба — нет.

— Петя?

— Нет.

— Вася?

— Да, Вася!

— Ух ты, а у вас есть Вася?

— Есть.

— Видишь, угадал всё-таки. А что, почему Вася хуже всех учится?

— Я не знаю. Да и не важно, это его личное дело. Важно, что ты молодец. А давай отметим твою победу?

— Это как?

— В кафе посидим.

— Да я смотрю, что это не я, а ты молодец. Хорошо отцом родным манипулируешь. Не пропадёшь в этой жизни.

— Так пойдём, отметим?

— Пойдём.

***

— Ты что будешь брать?

— Блин.

— Всего один блин?

— Да. Так я с начинкой.

— А, понятно. С какой?

— С творогом.

— Дайте нам, пожалуйста, один блин с творогом. Тебе разогреть?

— Нет.

— Нет, разогревать не надо, спасибо. Что ещё? Давай я тебе суп куплю какой-нибудь, второе.

— Не надо, это я и дома съем.

— Салат?

— Нет.

— Ты так и не наешься тогда.

— Я пришла сюда не наедаться, а съесть что-нибудь вкусное.

— Разумно. Ещё что-нибудь, кроме блина?

— Да. Сок и сосиску в тесте. Но это я сама возьму. А, и ещё гренки.

— Гренки обычно едят с чем-то ещё. С борщом там каким-нибудь или же щами.

— А я так съем, они и так вкусные. А ты, кстати, заметил, что ты сейчас сказал сразу несколько слов с шипящими?

— Нет. Это само собой так вышло.

— Забавно просто получилось.

— Забавно, да. Но вот поляки, например, постоянно так разговаривают — и ничего, привыкли. Всё, ты всё выбрала?

— Да. А себе ты, что ли, не будешь ничего брать?

— Нет, я дома поел. Я только кофе куплю и вон то пирожное.

— …Давай сюда сядем, здесь самое лучшее место.

— Почему?

— Отсюда телевизор хорошо видно, поворачиваться не надо.

— Зачем тебе телевизор? Он всё равно без звука.

— Всё равно интересно.

— Там ведь ерунду всякую показывают.

— И правильно. Мы же отдыхать сюда пришли. Зачем что-то серьёзное смотреть?

— Мудро. Ты сок-то весь сразу не пей.

— Я весь и не пью. Сначала часть сока, потом булочка, потом блин. Потом я остальной сок допью.

— А сосиска в тесте?

— Её я домой возьму, дома съем.

— Здорово ты всё продумала.

— Да.

— Это, кстати, тебя положительно характеризует. Есть такой эксперимент, — он регулярно проводится, — когда учёные собирают детей, дают им какую-нибудь вкусную еду: конфету там, шоколадку или пирожное — пусть будет пирожное, допустим, — и говорят им, что, вот, мы даём вам вот эту вкусность, и вы можете её сразу съесть, но если немного потерпите и съедите не сразу, то мы вам потом ещё одну такую же дадим. И у вас тогда будет уже не одно пирожное, а два. И дети всегда делятся на две категории: одни не могут терпеть и съедают пирожное сразу, а вторые терпят.

— И получают ещё одно пирожное?

— Да. И вот те, которые терпят, они обычно и учатся лучше, и во всём остальном: дружбе там, отношениях с родителями — у них тоже дела лучше обстоят. И в последующей взрослой жизни они обычно показывают более хорошие результаты. Поняла намёк?

— Поняла. А ты своё пирожное сейчас съешь или домой возьмёшь?

— Сейчас.

— Ясно.

— (смеётся) Молодец, уловила мысль.

— А я сегодня две пятёрки получила.

— По математике?

— По русскому и английскому. По математике у меня четвёрка.

— Ну, здорово. А за что?

— По русскому — за домашнее задание. По английскому — за то, что я стихотворение очень хорошо рассказала. По математике — за контрольную.

— У вас была контрольная?

— Я же тебе говорила. Позавчера.

— Точно. А почему не пятёрка?

— У меня там ошибка была.

— Значит, нам надо с тобой налечь на математику.

— Вот я так и знала, что ты это скажешь. Не надо нам налегать на математику, у меня с ней и так всё хорошо.

— А надо, чтобы было отлично. Так что сейчас придём и будем заниматься.

— Папа!

— Что?

— Не будем.

— Будем.

— Не будем.

— Будем.

— Не будем.

— Тебе надо развивать свой мозг. А математика — это царица всех наук.

— Не надо мне развивать свой мозг, я и так умная.

— Неправильная формулировка. Вот правильная: ты умная, поэтому тебе надо развивать свой мозг.

— Зачем?

— Затем, что человек либо развивается, либо деградирует, а третьего не дано. Не развивая свой мозг, ты деградируешь.

— Папа, опять ты начинаешь со своей психологией.

— Потому что повторение — мать учения.

— У тебя, между прочим, кофе стынет.

— Серьёзный аргумент. Ладно, давай потом обсудим. Держи моё пирожное.

— Нет, не надо. А ты тогда как же?

— Я не хочу. Просто несладкий чёрный кофе попью.

— Но это же невкусно.

— Это очень вкусно. Мне такой кофе нравится.

— Ты странный.

— Я не странный, я просто люблю чёрный несладкий кофе. Так будешь пирожное?

— Съешь лучше сам. Ты тогда, получается, вообще зря в кафе пришёл.

— Почему зря? Мы же празднуем мою победу в конкурсе «Угадай двоечника», и я отмечаю её своим любимым напитком. А пирожное я действительно не хочу, так что держи.

— Хорошо, спасибо. Я его дома съем.

— Молодец.

***

— Ну, что? Как ты в целом?

— Хорошо.

— Наелась?

— Да. А ты?

— Я и так сытый был. Куда пойдём дальше?

— Давай ещё погуляем?

— Давай, тем более, что и погода хорошая. Может, я тогда твой портфель понесу?

— Не надо, я сама.

— Да зачем сама? Он тяжёлый у тебя. Давай сюда, а то осанку испортишь.

— Ладно, держи. Папа, а ты читал «Мио, мой Мио»?

— Читал, только давно, в детстве. И я уже не помню ничего. А ты что, хочешь прочитать?

— Я книжку взяла в библиотеке, мне Катя посоветовала.

— Почему посоветовала? Ей понравилось?

— Да. Я тоже начала читать.

— И как?

— Интересно.

— Потом расскажешь мне, о чём там?

— Расскажу. Смотри — котик.

— Где?

— Вон, в окне.

— Не вижу.

— Вон там, на втором этаже, рядом с цветком.

— А, точно. Это даже не котик, а настоящий здоровый кошак.

— Кошак — это тоже котик. Красивый, правда?

— Да, ничего такой.

— Я бы его погладила.

— Тебя дома и так кошка ждёт. Она сейчас, наверное, спит. Представь: ты придёшь, возьмёшь её, а она сонная, тёплая, мягкая такая.

— А, папа, не говори! Мне сразу же домой захотелось.

— Папа знает, как тебя домой заманить.

— Она такая лапочка, такая сюсечка-малипусечка. Я приду и буду её тискать и мякать. А ты будешь её мякать?

— Нет, не буду.

— Почему?

— Зачем мне её мякать? Это же просто кошка.

— Кошка не может быть «просто кошка». Тем более, когда она сонная. Когда она сонная, то такая беззащитная и трогательная. И у неё такая мордочка милая становится — треугольненькая.

— Да, только ей уже почти четыре года, то есть, в пересчёте на человеческий возраст, она по возрасту как взрослая женщина. Ты вот представь — лежит такая взрослая тётенька лет сорока, спит, а к ней приходит какой-нибудь слон или носорог, хватает и начинает мякать.

— (смеётся) Почему слон? Тогда уж великан.

— Хорошо, пусть будет великан. Это с нашей точки зрения она милая и пушистая кошка, а с её точки зрения она взрослая, самостоятельная, состоявшаяся женщина в возрасте. И вот она спит себе спокойно, но тут вдруг подходят великаны, будят её, хватают и начинают мучить. С точки зрения кошки, наверное, всё обстоит именно так.

— Ну и что, а я всё равно буду её мякать и обнимать.

— Довольно эгоцентрично.

— Не надо, пожалуйста, мне своей психологии. Психология — это для людей, а не для кошек.

— Неплохой афоризм. Сколько уроков тебе сегодня задали?

— Четыре.

— Много. И математику задали?

— Да.

— Вот, значит, сейчас придём домой и будем делать домашнее задание.

— Но я хотела сначала отдохнуть.

— Да, сейчас придём домой, ты отдохнёшь, и будем делать домашнее задание.

— А ещё я хотела попить чаю с сосиской в тесте и пирожным.

— Хорошо, сейчас мы придём домой, ты отдохнёшь, попьёшь чаю с сосиской в тесте и пирожным, и будем делать домашнее задание.

— А ещё я хотела поиграть на компьютере.

— Хорошо. Сейчас мы придём домой, ты отдохнёшь, попьёшь чаю с сосиской в тесте и пирожным, мы сделаем домашнее задание, и ты будешь играть на компьютере.

— Папа!

— Что?

— Ничего. Так неинтересно.

— Играть на компьютере неинтересно? Не знал. Хорошо, тогда не будешь играть, конечно.

— Папа, ну хватит.

— Ладно-ладно, играй. Компьютерные игры развивают ум. Но сначала всё равно надо сделать домашнее задание.

— Нет.

— Да.

— Нет.

— Да.

— Нет.

— Помнишь, что мы завтра идём на рисование?

— Помню. А может, не пойдём?

— Почему?

— Я не хочу.

— Почему не хочешь? Тебе же нравится рисовать.

— Ну, там всё очень долго и сложно.

— Так и должно быть сложно. Чтобы хорошо рисовать, нужны разработанные навыки рисования, а для разработки навыков надо развиваться. А человек развивается только тогда, когда сложно.

— А зачем мне развиваться? Я и так развитая.

— Развитая, не спорю. Но тебе надо развиваться ещё дальше.

— Куда дальше-то?

— Развитию нет пределов.

— Зачем мне такая чересчур большая развитость?

— Люди с развитым мозгом живут дольше, лучше и интереснее. Ты ведь хочешь так жить?

— Хочу.

— Тогда какие вопросы?

— У меня всё равно не получается.

— Как это «не получается»? Ты с каждым разом рисуешь всё лучше и лучше.

— Папа, ты всё время мне льстишь. Хватит меня хвалить, это всё равно неправда.

— С чего ты взяла? Я говорю правду: занятия идут тебе на пользу, и рисуешь ты всё лучше и лучше. Тем более, что и преподаватель говорит, что у тебя талант. Так что надо обязательно ходить.

— Хорошо, уговорил.

— Смотри, как помогают разговоры, — мы уже пришли и сами не заметили.

— Чур, я открываю дверь!

— Хорошо, чур, ты. Тебе сразу налить чаю, как придём? Ещё ведь блины остались. Будешь пить чай с блинами, сосиской в тесте и пирожным?

— Да. Я хочу как следует отдохнуть.

— Понятно. Я тебе тогда «Смешариков» включу. Ну, открывай дверь-то.

— «Смешариков»?

— Да. И потом ещё «Грэвити фоллс» можешь немного посмотреть.

— Папа, я тебя люблю. Купишь мне вечером мороженое?

— Между этими фразами надо было сделать паузу чуть подлиннее. И ещё несколько нейтральных предложений тоже не помешало бы вставить. В общем, тоньше надо было действовать.

— Хорошо, поняла. Так ты купишь мне мороженое?

— Куплю.

Вид из окна

— Вот ты объясни мне, что он там говорит. Что это такое — «общий долг» и «чистый долг»? Что это за хрень?

Выпитый алкоголь, хорошее настроение и общая отупляющая расслабленность не позволили быстро сообразить, о чём его спрашивают. Пришлось выйти из полупьяно-счастливого медитативного состояния и перевести взгляд на экран телевизора. Там работал канал «РБК», а ведущий зачитывал данные из годового отчёта какой-то компании.

— Общий долг и чистый долг? А зачем тебе?

— Я просто переключал, хотел фильм какой-нибудь найти или что-нибудь интересное, а тут остановился, потому что про «Северсталь» говорят. Объяснишь?