Бесплатный фрагмент - Земля белых волков

Остров дикий стоял на море,

И, не видя другой земли,

Жили люди там; страшно горе —

Быть от «дома людского» вдали.

Время близилось не из лёгких,

Скоро б волны покрыли дома,

Началась бы мучений долгих,

Иномирных существ пора.

Только долг был делом уплачен,

Всякий скот был загонен в дом,

День минувший, что с пользой потрачен,

Был Самайном благословлён,

Вышли люди к костру распалённому

И молили и день, и ночь,

Чтоб к наставшему времени тёмному

Бог спустился несчастным помочь.

И вот небо закрыли тучи

В миг, когда занялась заря,

И под звук леденящей кручи

Задрожала седая земля.

В тот же час отворились двери,

Что в иные миры врата,

И, соткав свой наряд из метели,

Вышла дева — как снег бела.

На глазах у всех постарела —

Обратилась старушкой седой,

И так ясно и ладно пропела:

«Не к лицу быть Зиме молодой».

Молот тяжкий с плеча опустила,

Сотворив горный вышний хребет,

И затем первым делом решила

Постирать в здешнем море плед.

И тря дня, и три ночи бессонных

Всё трудилась, покуда земля

Не укрылась в одеждах, подобных

Цвету вишни в закат сентября.

Всю гладь моря укрыло корою,

И от берега, словно мосты,

Шли дороги — до «дома» длиною,

Так прекрасны, кристально чисты.

Только трусам они не служили,

А в сердцах всех ютился страх.

Век от века так люди жили,

Смелость в диких слыла волках.

И тогда стара дева воззвала

К вечным силам земных широт,

А потом всех дрожащих собрала

У огромных морских ворот:

«Имя мне — Кайлэх, а второе —

Что Бейр, — я взамен отдаю

За покорность и веру, надвое

Сердце, стоя пред вами, делю.

Знайте, вы теперь вольные птицы.

Так летите во все края!

Вам не ведомы больше границы,

Весь ваш дом — ледяная земля».

Так поверил народ. И восславил,

И священную клятву принёс,

Неумелые крылья расправил,

Ветер зимний все страхи унёс.

Гром раздался над островом тихим,

Улеглась беспокойная гладь

Моря синего, что неспособно

       Человека

                  Боле

                             Сдержать.

Глава 1. Застывший город

Море было гладким, как шёлк, а ветер — нежным, как бархат. Погода на пристани сегодня убаюкивала всякого, кто решил бы насладиться ею. Рыбаки попрыгали в лодки с рассветом, надеясь застать сонную рыбу врасплох. Подвалы уже распухли от огромного количества морской живности, которую мужчины тащили в дом. Но припасов никогда не бывает много. Тёплая осень легко могла обернуться холодной весной.

Лёгкая морская рябь изредка покачивала суда, но рыбаки видели в этом лишь вызов. Каждый постарался отплыть подальше от остальных, чтобы спокойно заняться охотой. Пожалуй, стоит упомянуть, что сегодня вода была на редкость вредной и изворотливой, пряча всю рыбу в своих глубинах. Ноябрь уже подходил к концу, а значит, время охоты и собирательства прошло. Теперь настала пора затаиться и смиренно дожидаться зимы.

Но люди — создания во сто крат вреднее и настойчивее любой стихии. Вот один из них бросил свои сети в полусонное море. Оно вздрогнуло, встрепенулось и встало на дыбы. Лодку качнуло сильнее, но человек не обратил на это внимания. Он нагнулся и всмотрелся в своё пляшущее отражение. Улыбнулся — отражение ответило хмурой гримасой. Поднялась волна. «Таких волн не бывает при штиле», — сказал бы опытный моряк. «Такие волны бывают, когда море злится», — сказало море и вмиг проглотило судно вместе с его капитаном. Впрочем, пустая лодка вскоре всплыла.

Если углубиться в леса, расположенные к востоку от пристани, то, обходя стороной неприметные селенья, можно было попасть в Никс-Аргос — город непрекращающегося веселья, — хотя сейчас даже он начал погружаться в спячку.

Уже почти неделю стояла мерзкая промозглая погода. Люди ютились в своих домовых норах, топя камины и загружая подвалы едой. Здесь — в отличие от послушного собрата на пристани — ветер бушевал, взметал багровые листья и беспощадно сбивал с ног каждого, кто пришёлся ему не по нраву. Солнцу так и не удалось пробиться сквозь густой туман, и лишь его отголосок бледной дымкой освещал мостовые.

Фонари потушили ещё вчера. Повозки с лошадьми не ездили с воскресенья. А поскольку новый день наступил всего несколько часов назад, на улицах стояла гробовая тишина. Только ветер каждый раз ревел с новой силой, да изредка раздавался бой часов. Небо наполнилось тучами и готовилось обрушиться на землю тяжёлыми слезами — последние осенние дни мир всегда провожал дождём.

Трудно было сейчас поверить, что всего пару недель назад этот город сверкал и переливался, как какая-нибудь замысловатая, ласкающая сердце безделушка: все его улочки были наполнены смехом, танцами и весельем. Весь мир съезжался посмотреть на необыкновенные парады и фееричные цирковые шоу, которые проходили здесь каждый вечер. Яркие, местами вызывающие, костюмы, в которые были облачены буквально все жители Никс-Аргос, бросались в глаза приезжим. Город утопал в огнях. Повсюду сновали толпы детей, а следом — и родителей, пытающихся догнать своих неугомонных чад. Нескончаемый поток артистов и акробатов колоннами прокатывался по широкой мостовой. И так почти круглый год.

Сейчас же весь город окутала тишина. Замирая, он медленно покрывался слоями пыли, и лишь в пьяных наваждениях к нему возвращалось былое величие. Однако ничего не происходит просто так. И можно с уверенностью сказать, что всего через несколько месяцев огни снова зажгутся, и туристы рекой разольются по улочкам, вдыхая запах эля и истоптанных мостовых. Так что это — отнюдь не смерть. Всего лишь сон. А от любого сна, даже самого прекрасного, рано или поздно приходит время очнуться.

***

Около восьми утра в дверь приглушённо, но напористо постучали. Лилит, только встав с кровати, быстро завязала непослушные волосы в хвост и накинула поверх ночного платья плед. Босиком она торопливо спорхнула с лестницы, нервно оглядываясь в поисках матери. Стук умолк, но, очевидно, был готов вот-вот раздаться повторно. Девушка опередила его, распахнув дверь. Снаружи повеяло сыростью и холодом. Вместе с ними в дом вошёл доктор Эван Нильсон.

На вид мужчине можно было дать все пятьдесят, хотя на деле ему не было и сорока. Седина проклюнулась на его голове слишком рано, и уже успела захватить большую ее часть. Морщины покрывали весь лоб, минуя лишь брови. Тяжелые веки лежали на и без того маленьких глазках, делая взгляд печальным. У доктора был крайне усталый вид. То ли это было от ежедневной кропотливой работы, то ли от гнетущей панической боязни окружающего мира. Казалось, его всё пугало до чёртиков, и не было на земле такой вещи, которая не приводила бы его в ужас.

И всё же сегодня доктор Нильсон выглядел особо уставшим: под серыми потускневшими глазами виднелись мешки, пальто казалось помятым и истрёпанным. Такого не случалось прежде. Приближение зимы никого не красит, но, определённо, произошло что-то ещё.

Мужчина вошел в дом, чуть пошатываясь, и Лилит, испугавшись, что он упадёт, поспешила забрать из его рук старенький кожаный чемоданчик.

— Доброго вам утра, мисс Лилит, — как всегда приветливо, правда, слегка сонно, поздоровался Нильсон, снимая пальто. — Вижу, вы только проснулись. Остальные уже встали?

Девушка поправила чёлку и стыдливо кивнула, помогая гостю повесить одежду.

— С добрым утром, — слегка запоздало сказала она и бросила взгляд в окно, за которым продолжал бушевать ветер. — Похоже, погода ухудшается.

— В этом году всё с ног да на голову. Будем надеяться, что хотя бы без снега обойдётся.

Девушка вежливо улыбнулась, не желая развивать эту тему. Мать бы этого не одобрила, а Лилит и так умудрилась разозлить её два раза за последнюю неделю. Разговоры о снеге могли быстро усугубить ситуацию.

Они поднялись на второй этаж и прошли по длинному коридору в детскую спальню. Там-то гостя и поджидало всё семейство. Мальчик пятнадцати лет сидел на кровати, отстранённый от родительской беседы. Его взгляд ничего не выражал, но всё же явное недовольство в нём читалось. Мать с отцом стояли к сыну практически вплотную, при этом умудряясь совершенно его не замечать. Они прервались на полуслове, услышав шаги. Лилит вспомнила, как она выглядит, когда было уже слишком поздно.

— Милая, — на лице матери сияла улыбка, но в голосе слышалось явное раздражение, — пожалуйста.

Большего не потребовалось. Сгорая от стыда, девушка что-то пробормотала и практически выбежала из комнаты. Заслужить материнское недовольство трижды за неделю — это надо очень постараться. Подготовка к зиме никогда не проходила спокойно, но всему же есть предел. Хотелось запереться в комнате и не выходить целую вечность. Ну, или хотя бы до завтрашнего утра.

Пряди уже скользили между пальцами, когда девушка дошла до зеркала в своей комнате. Она ловко перебирала непослушные чёрные волосы, заплетая их в косу и пытаясь прижать сильнее к голове.

«Вот бы скукожиться и исчезнуть из всеобщего поля зрения», — думала юная О’Фаррелл, попутно выбирая, в какое из своих многочисленных блёклых и тяжёлых платьев ей облачиться.

В комнате продолжалась вялая беседа. Мать сидела в кресле, облокотившись на спинку, и пристально смотрела на дверь, за которой минуту назад скрылась дочь.

— Говорят, лесничие видели группу отшельников неподалёку от города. — Доктор Нильсон всегда любил рассказать какую-нибудь не слишком приятную новость. — В прошлом году их зимние набеги дорого нам обошлись: огромное количество еды пропало не только у городских крестьян, но даже у дворянских семей. Говорят, была похищена семейная драгоценность ваших соседей. А уж эти исчезновения… К сожалению, следует признать, что ни один из нас не может чувствовать себя в безопасности.

Он собирался развить эту неприятную тему, но мысль его резко скользнула в сторону, и, откашлявшись, доктор нехотя заговорил о более важном вопросе:

— …госпожа Адриана, как вы считаете? — обратился он к женщине, которая в тот момент слушала его крайне невнимательно, погруженная в свои мысли. Нильсону пришлось повторить:

— Стоит ли колоть вашей дочери препарат и в этом году? К этому нет никаких показаний. Я осматривал её в прошлом месяце и могу заверить вас: ей ничего не угрожает.. Тем более, препарат наносит некоторый вред здоровью, — говорил он медленно и осторожно, при этом глядя на мужчину. С хозяйкой дома доктор имел уже не один разговор на эту тему, и теперь надеялся на поддержку отца семейства.

— Я категорически против, — властно сказала миссис О’Фаррелл.

Она поднялась с кресла, выпрямилась и убрала выбившуюся золотистую с проседью прядь волос с лица. Всем своим видом Адриана О’Фаррелл показывала своё превосходство над остальными матерями, которые готовы спокойно согласиться с глупыми устоями общества, ставя этим под угрозу благополучие своего ребёнка. В её карих глазах горел настоящий огонь войны. Идти против этой женщины было бы ошибкой — Нильсон слишком хорошо её знал, чтобы не понимать этого.

Адриана О’Фаррелл всегда была строга к детям в меру своих убеждений и прививала им собственные взгляды на жизнь в обход их личных предпочтений. Но при этом она окружала их заботой и вниманием, поэтому вся семья жила под жёстким, но вполне комфортным контролем матери.

— Дорогая, может, стоит все же подумать? Наша девочка уже давно превратилась в девушку, и ты не можешь этого отрицать. Я в свои годы тоже был довольно хиленьким, но это никак не повлияло на качество сна. Времена меняются, и сейчас уже существует много исследований, результаты которых подтверждают, что это вещество вредно для здоровья. Если доктор говорит, что все в порядке, — кто мы такие, чтобы сомневаться? Может, пора избавляться от своих предрассудков?

Ирвин О’Фаррелл редко спорил с женой, так как его характер едва ли это позволял. Его настойчивость обычно ни к чему не приводила, и все принятые им решения жена оспаривала на раз. Порой казалось, что в сыне Ирвина таится куда большая сила, чем в нём самом. Однако сейчас был один из тех редких моментов, когда сказать своё слово всё же стоило.

— Думаю, она уже способна сама принять решение. В конце концов, рано или поздно она выйдет замуж и покинет нас.

Миссис О’Фаррелл и доктор Нильсон синхронно дёрнулись, услышав слово «покинет». Что-то в нём их страшно пугало. Интересно, какие тайны эти двое хранят от остальных членов семьи О’Фаррелл?

Когда Лилит вернулась, вопрос был уже решён, причём не в пользу мужчин. Как бы старательно они ни уговаривали Адриану, она была непоколебима.

— Наконец-то ты вернулась, и доктор Нильсон сможет провести осмотр. Хотя, если честно, не вижу в этом необходимости, — она обвела комнату критичным взглядом и остановилась на сыне. — Виллем, милый, если ты хочешь спать, можно вколоть препарат прямо сейчас.

Мальчик, всё это время пребывающий в каком-то своём мирке, замер и испуганно посмотрел на мать. Он сбросил сонливость и начал активно возмущаться:

— Нет! До зимы ещё три дня. Я хочу посмотреть на снег, — младший О’Фаррелл скрестил руки на груди.

И снова запретная тема повисла в воздухе. Лилит тихо вздохнула, поражаясь детскому поведению брата. Еще немного, и под этой крышей разразится настоящая битва. Возможно, мать перебарщивала, пресекая даже малейшую мысль о снеге. Девушке и самой это казалось странным. Но Вилл даже не пытался играть по правилам.

— Ох, ни минуты покоя с вами. Оба витаете мыслями, где угодно, но только не в реальности. — Брови на миг сошлись на переносице, но женщина тут же успокоилась и продолжила:

— Завтрак уже должен быть готов. Я пойду посмотрю. Те, кто после осмотра не сочтёт своим долгом обидеть мать, могут присоединиться, — и Адриана О’Фаррелл гордо выплыла за дверь.

За ней незамедлительно последовал отец. Доктор Нильсон замер в нерешительности, бросая на детей сочувственные взгляды. Лилит и Вилл переглянулись. Мальчик хотел что-то сказать, но сестра не дала:

— И не говори, что мать неправа. Мы должны её слушаться, — она машинально схватилась за косу.

— Хочешь сказать, мы должны растрачивать часть своей жизни просто так, и даже не задумываться на этот счет? И всегда-всегда-всегда слушаться маму, даже если она действительно неправа?

Девушка промолчала. Она старалась не поддерживать ни одну из сторон, и это было ужасно трудно. В конце концов, ее брат тоже не был дураком. Не каждый мог это заметить, но она-то знала, что мальчик на самом деле намного умнее, чем кажется. Почти все книги, которые покупались кем-либо из членов семьи, так или иначе оказывались у Вилла в комнате, какое бы заумное название не стояло на обложке. Способности мальчика к быстрому счету поражали воображение, а выиграть у него в шахматы и вовсе не стоило пытаться. И при всем при этом брат вел себя чересчур по-детски. В основном, из-за этого отношения у них и не складывались. Лилит притворялась умной, ни в чем особо не разбираясь, а Вилл строил из себя глупца.

— Почему нам не предоставляют выбора? — задумчиво проговорил Вилл, снимая рубашку и подставляя грудь под пальцы доктора.

— Значит, так надо. Зачем рушить то, что уже существует? Этот ритуал соблюдается веками! И если бы каждому мальчику давали выбор, представь, сколько бы вас перемёрзло в лесу. Или ты хочешь стать одним из отшельников? Будешь ходить, грабить и убивать спящих, — Лилит задрожала от одной мысли об этом.

— Пойдём завтракать, а то мама обидится, — сказала она после того, как Нильсон осмотрел и её.

— Что ж… В итоге, обиделся я, — и юный О’Фаррелл поспешил вслед за сестрой.

Завтрак уже остывал, когда дети уселись за стол.

— И что же вы планируете делать дальше? — неожиданно спросил доктор, тоже приглашённый к столу.

Лилит потупила взгляд, когда поняла, что вопрос был обращён к ней. Она покосилась на мать. Вот уж тема, которую ей совершенно не хотелось обсуждать при родных. Однако все взгляды присутствующих были устремлены на девушку, не давая возможности перевести разговор в другое русло. Юная О’Фаррелл начала едва заметно дергать ногой под столом.

— Пока я намерена продолжить домашнее обучение. В процессе заключу помолвку с одним из владельцев местных родовых земель или, как минимум, с местным влиятельным торговцем, — после несколько затянувшейся паузы достаточно спокойно сказала она. Во рту мгновенно пересохло, в комнате стало душно, несмотря на незажжённый камин. Но главное — выдержать нужный тон.

Мать одобрительно кивнула, отчего юная дворянка напряглась ещё больше. Теперь понижать планку было нельзя. Лилит выпрямила спину и поправила платок на коленях. Вилл фыркнул и уткнулся в свой салат, сгорбившись в три погибели. Его манерам явно уделяли слишком мало внимания.

— Вот как, — вздохнул доктор. — Это, конечно, не моё дело, но я заметил ваш интерес к лекарственнымрастениям.

Лилит неосознанно вцепилась ногтями в скатерть. Ну, неужели нельзя было поговорить о чём-нибудь другом?

— Вы не хотели бы развиваться на этом поприще? Я уверен, что мог бы помочь, изъяви вы желание обучиться траволечению. А уж если съездить в столицу…

— Это действительно не ваше дело, — довольно громко заметила миссис О’Фаррелл. — Любоваться цветочками — одно, а работать с больными людьми… Упаси высшие силы нас от такого доктора. У вас, мужчин, своё представление о таланте и призвании. Я же не предлагаю вам вязать носки! Вы читали, каков средний возраст врачевательниц и целительниц, решивших выйти замуж? Нет? И я не читала. Такого в газете попросту не печатают, потому что и так ясно: все они поголовно старые девы. Так что настоятельно прошу впредь держать своё сугубо личное мнение при себе, — женщина старательно скрывала раздражение под маской беспокойства, но голос её выдавал. Аппетит у всех тут же пропал.

Мистер Нильсон отодвинул стул, аккуратно поднялся и тактично поблагодарил за вкусный завтрак. Он заверил, что придёт завтра, ближе к полудню. Миссис O’Фаррелл проводила доктора до порога и, вежливо попрощавшись, быстро закрыла за ним дверь. Чаще всего именно этим визиты доктора и заканчивались: они с матерью расходились во мнениях, и Нильсон спешно ретировался, не имея возможности оказать сопротивление. Лилит слабо понимала, что не так с их отношениями, но на нее памяти так было всегда.

— Что ж, — настроение у хозяйки было здорово испорчено, — ещё столько всего нужно сделать, а мы толчёмся здесь. Ирвин, будь добр, сходи к Баррелам, забери мою настойку для спины. Мы с Лилит наведаемся в город и докупим масел для тела, а ты, милый… — женщина посмотрела на Вилла.

— Пойду отдыхать в свою комнату. Я устал, — быстро выпалил мальчик и показательно зевнул.

Мать понимающе кивнула. Лилит тоже хотелось как-то отвертеться от похода с матерью в город, но она не обладала ни находчивостью, ни убедительностью.

— Пойду переоденусь, — сдержав вздох, сказала девушка.

Прогулки с матерью всегда заканчивались плохо замаскированными упрёками и откровенными придирками, однако Лилит всё равно тщательно выбирала наряд, чтобы угодить матери. В конце концов, та была для неё не только авторитетом, но и единственной подругой. Дружить, правда, получалось не лучше, чем с девушками на приёмах, но зато хоть знаешь, что с тобой общаются не из-за статуса.

О«Фарреллы были очень древним родом. Предок их отца был выходцем из крестьян, причём самым младшим и болезненным сыном. Однако однажды он спас городского вельможу, который тонул в море, и тот даровал ему личные земли. Статус дворянина тоже не заставил себя ждать. Так что — слабый, да удачливый. Никаких войн или накопленных состояний. Его даже презирали за это. Но время всё сгладило, и теперь род О’Фарреллов был очень почитаем, по крайней мере, за свою длинную историю. Так что везде — а особенно на приёмах — хватало «милых» подруг и «дружелюбных» друзей.

Смена платья далась Лилит с трудом. Горничные, обычно помогавшие с переодеванием, уже отпросились до весны. Каждый год юная О’Фаррелл давала себе обещание научиться всё делать самой, и постоянно его нарушала. Ну, с какой стати ей выделять на это время?

Перед тем как спуститься вниз, девушка всё же решила предпринять попытку вытащить брата из комнаты. Приятнее прогулка не станет, но хотя бы придирки распределятся поровну. Так что она без стука открыла дверь и набрала в лёгкие воздух. Увиденное ей не понравилось: Вилла внутри не оказалось.

— Только не это, — не удержалась от очередного вздоха девушка.

Сперва она, как всегда, хотела рассказать всё матери, однако тогда поход в город сопровождался бы ещё и обвинениями в невнимательности. И почему сегодня всё идёт из рук вон плохо?

— Мама, — с нажимом произнесла Лилит, стоя на лестнице. — Похоже, я тоже засыпаю на ходу. Можно ли мне остаться дома?

Мать на удивление легко согласилась. Бросив загадочное «понимаю», она быстро вышла за дверь. Неужели её раздражение уже прошло? И она словно бы даже обрадовалась отсутствию компании. Впрочем, времени на размышления не было. Выждав около четверти часа, Лилит тоже вышла на улицу. Чудовищный порыв ветра чуть не сбил её с ног. Сапоги скользили по покрытой инеем земле, а шарф бешено извивался, так и норовя сорваться с шеи. Но девушка была настроена серьёзно. Попадётся брат — достанется и ей.

Лилит спустила с холма и дернула замерзшую калитку, отделявшую их район от остальной — более бедной — части города. Она шла по затемнённому проспекту в полной тишине. Было холодно и сыро. Дорогу покрывал густой туман. Здесь располагалось множество лавок, но на двери каждой виднелась табличка «Закрыто». Пришлось идти по уже не работающей улице, чтобы не наткнуться на мать. В другое время года отказываться от торговли было непозволительной роскошью. Туристы толклись в городе постоянно. Никс-Аргос был далеко не самым большим городом в стране, так что свободно пройтись по этому проспекту и не быть задавленным можно было разве что в конце ноября или в начале марта.

В стране вообще было немного мест для развлечения. Антис был страной-поставщиком лекарств, пушнины и дерева, поэтому основная часть населения занималась добычей и производством оных. Из пяти провинций только в одной было целых два туристических города. Никс-Аргос являлся одним из них — бесполезный для страны в целом, но незаменимый для местных жителей. Сюда приезжали со всех уголков королевства, даже из столицы, Римуэ, чтобы, наконец, повеселиться после многих месяцев работы. Так что неудивительно, что все встречающиеся О’Фарреллам лица были до ужаса угрюмыми.

Свернув на соседнюю улицу, Лилит ускорила шаг, очень надеясь не поскользнуться. Благо нужная лавка с ярко-красной вывеской находилась в начале ряда. Она ещё работала.

Колокольчик звякнул раньше, чем О’Фаррелл прикоснулась к дверной ручке. На пороге показалось круглое лоснящееся лицо владельца лавки.

— Доброе утро, Имир, — любезно поздоровалась Лилит, потирая замерзшие руки.

Мужчина одарил девушку лучезарной улыбкой и инстинктивно прикоснулся к золотой серьге в левом ухе (признак зажиточного торговца). Похоже, у лавочника прямо сейчас намечалась крупная сделка, а девушка его отвлекала. Этим можно было объяснить отсутствие приглашения войти, но не пренебрежение хорошими манерами.

— Ох, боги, мисс О’Фаррелл, какая удача. Думал, что уже не повидаюсь с вами в этом году. Вы хорошеете день ото дня.

Лесть — профессиональный навык любого торговца. Сейчас это раздражало Лилит сильнее обычного.

— Вы за маслами? Я уж думал, вы переметнулись к Треверу. Сейчас-сейчас. У меня где-то был список. — Он хотел юркнуть внутрь, но девушка вовремя спохватилась и подалась вперед.

— Вы не видели Вилла?

— Нет, — слишком поспешно ответил торговец.

В дверной щели она заметила разбросанные вещи и молодую женщину, которая, судя по выражению её лица, была явно обижена. Все вопросы отпали сразу. Чего ещё ожидать от богатого торговца, да ещё и иностранца? Лилит едва удержалась от смешка, но торговец и так прочел всё на её лице. Имир замялся и потупил взгляд.

— Сходите в таверну.

— Прошу прощения? — не поняла девушка.

Мужчина шагнул за порог и осторожно прикрыл дверь. Холодный ветер пробрался обоим под одежду, заставляя ежиться.

— Прислушайтесь, — сказал он, подняв палец. — Слышите?

Где-то на параллельной улице раздавались копошение, топот и громкое перешёптывание. Лилит нахмурила брови.

— Люди собираются в таверне. Точно не знаю, зачем, но… — он неосознанно покосился за спину, — мне сказали, что все, кто ещё не уснул, стекаются туда, как пчёлы на мёд. Похоже, приехал незваный гость. Мальчишка мог заинтересоваться и сунуться туда. Но надеюсь, это не так…

— Ясно, спасибо, — сухо поблагодарила девушка и двинулась в указанную сторону.

— Мисс О’Фаррелл, постойте. Ещё кое-что еще, — Имир быстро нагнал Лилит. Его смуглая рука легла поверх её. Девушка вскинула брови и замерла, неспособная даже возмутиться. — Она — тёмная. Не слушайте её. Если… она скажет что-то странное или… страшное — тут же идите ко мне.

— Вы ведь сказали, что не знаете причины всеобщего ажиотажа. Это женщина? Кто она?

— Я сказал, что не понимаю, зачем люди идут туда. Но причина мне известна. Если ваш брат там, берите его и уходите как можно скорее. Она не скажет вам ничего из того, что вы хотите услышать.

— Ничего не поняла. Объясните толком…

Но в этот момент из-за двери за спиной мужчины появилось лицо молодой женщины, которая до этого показалась дворянке обиженной. Сейчас же в её глазах отчётливо читалось беспокойство. Лёгким движением руки она поманила торговца внутрь. Её длинные пальцы слегка подрагивали.

— Простите, мне пора. Берегите себя, — бросил Имир и, крепко сжав протянутую девушкой руку, зашел обратно в лавку.

Отлично, подумала юная О’Фаррелл, стараясь унять внезапно громко застучавшее сердце.

Глава 2. То, о чём никто не просил

В таверне всегда было полно народу, так как это было единственно место в городе, где подавали вишнёвый эль. Однако в предзимние дни даже такое шумное место превращалось в безжизненную пустошь. Обычно отражавшийся от стен свет фонарей придавал таверне загадочный вид, но теперь, когда свет погас, было видно старое облезлое покрытие мышиного цвета. Железные решетки на окнах придавали всему этому особенно жуткий вид.

И всё же это не останавливало людей, толпившихся на входе. Лилит замерла чуть в отдалении и поморщилась от мысли, что нужно лезть в эту кучу. Вилла вполне могло внутри не оказаться. Но не проверить было бы глупо. По крайней мере, в это место точно не заглядывает мать, что делает его весьма привлекательным в глазах сбежавшего мальчишки. Дворянка постаралась осторожно вклиниться между двумя тучными женщинами, и они тут же взорвались колкостями и возмущениями. По мере продвижения девушка выслушала о себе столько нелестного, что хватило бы на целый год.

Внутри было тепло, стремительно перетекающее в «душно». Хотя, к удивлению девушки, в воздухе не стояли запахи алкоголя и табака, обычные для подобных заведений. У дальнего столика двое что-то негромко обсуждали за кружкой пива. Лилит кинула на них быстрый взгляд, концентрируя внимание на том, что привлекло сюда сегодня такую кучу людей: облокотившись на деревянную столешницу, у барной стойки стояла хозяйка таверны и вела напряженную беседу с незнакомой посетительницей лет тридцати. Сначала дворянка не поняла, что в ней такого особенного, за исключением малого количества одежды для столь холодной погоды. Оголенные плечи и едва ли скрываемые юбкой ноги всегда привлекали мужское внимание. Однако, приглядевшись, Лилит заметила особенности внешности женщины: смуглая кожа, темные волосы, золотые браслеты и кольца. О’Фаррелл охнула и попятилась, наступив мужчине, стоявшему позади неё, на ногу. Мысли о брате сразу вылетели из головы.

«Южанка».

Нет, иностранцы не были редкостью в Антисе, и людей с такой экзотичной внешностью можно было, хоть и редко, встретить на улице. Но внимание Лилит привлекла другая деталь. Пройдя чуть вперёд, так, чтобы наблюдать за женщиной сбоку, девушка убедилась в верности своих предположений: посетительница была гадалкой. Её глаза на протяжении всего разговора с хозяйкой были закрыты, а руки в толстых кожаных перчатках лежали поверх рук собеседницы. Поговаривали, что кисти гадалок исписаны руническими письменами, благодаря чему они читают будущее человека. Более того, у незнакомки отсутствовала обувь. Лилит даже огляделась по сторонам, надеясь заметить пару осенних сапог, но ничего не нашла. Теперь всеобщий ажиотаж себя оправдывал.

— Ну, что ты артачишься? — сухой и скрипящий голос гадалки почти утонул в гуле чужих перешептываний, и О’Фаррелл напрягла слух, чтобы разобрать слова.

Стоило гадалке открыть рот, хозяйка таверны непроизвольно вздрогнула. В её глазах читался ужас, она рада была бы выдернуть руку и броситься прочь, но кому охота злить такую особенную гостью?

Гадалка с весёлым огоньком в глазах наблюдала за своей собеседницей. Её забавляла такая реакция. Тактичностью эти люди точно не отличались. Лилит не доводилось раньше видеть гадалок, но слухи об их предсказаниях гудели по всей стране, и даже дальше. Всегда говорят, что вздумается, и даже не спрашивают, нужно ли это человеку. Обращение к гадалкам негласно осуждалось, однако любопытство чаще всего было сильнее. Хотя хозяйке таверны, судя по всему, интересно не было.

— Боишься? — женщина расплылась в улыбке, больше напоминающей оскал. — А что толку? Думаешь, я не скажу, и оно не сбудется? Милое заблуждение, — она сжала руку собеседницы. Все замолкли и затаили дыхание, — хотя, знаешь, я передумала, — с этими словами гадалка открыла глаза, подтянула перчатки и встала, собираясь уходить.

Люди, не скрывая разочарования, стали расступаться.

«Вот ведь показушница», — подумала О’Фаррелл, тоже направившись к выходу. Вилла в таверне не оказалось. Однако гадалка вдруг замерла у самого выхода и, не поворачиваясь, указала пальцем в дальний угол заведения. Все обернулись. Там было темно, но Лилит всё же разглядела знакомый силуэт.

— Пожалуй, я всё же ненадолго задержусь. Отчего-то мне очень захотелось прочесть твою судьбу, мальчик. — Она развернулась, заставляя толпу снова изменить положение. — Может, подойдёшь ко мне? Или тоже боишься?

Силуэт дрогнул. На свет появилось худое мальчишеское лицо Вилла. «Значит, прятался от меня», — раздражённо подумала Лилит. Ему, похоже, всё равно, что мать им потом жизни не даст.

— И вовсе я не боюсь, — Вилл вышел вперёд и присел рядом с женщиной.

Хозяйка уже успела куда-то исчезнуть. А вот зрителей только прибавилось. Теперь все молчали. В тишине было слышно, как звенят браслеты на руках женщины. Лилит теребила подол юбки, думая, как теперь быстро и без происшествий увести отсюда брата. Она прокрутила в голове слова Имира и городские сплетни, и поняла, что ничем хорошим ситуация не закончится. Но ведь и её семье конфликт с гадалкой мог выйти боком. От такой чего угодно можно ждать.

— Что ж, и как же тебя зовут?

Мало кто мог себе позволить обращаться в такой манере к дворянскому сыну. Вилл выпрямил спину и, посмотрев гадалке в глаза, с легким надрывом произнес:

— А вы сами мне не скажете?

— Милый чертёнок, — словно бы случайно произнесла вслух южанка. — Видения не называют имён. Я читаю людское время: вижу его образы, слышу голос. Заинтересован?

Вопрос не имел смысла. Лилит с другого конца таверны видела, как у брата заблестели глаза. Да будь его воля, он тут же бросил бы всё и уехал с этой проходимкой, куда глаза глядят. Лилит осторожно протиснулась вперёд, пока плотное людское кольцо окончательно не сомкнулось. Она постаралась незаметно для остальных привлечь внимание Вилла, но тот даже не взглянул на сестру.

У них будут большие неприятности. Даже исключая наказание матери, сложно оценить, какой вред нанесёт общение детей аристократов с гадалкой. Очернить дворянское имя можно, даже не имея повода, а тут такая благодатная тема для сплетен. Нужно было всё это прекратить, но Лилит не могла двинуться с места, горло словно что-то сдавило. Тяжелый запах чужих тел мешал думать.

— Ну и отлично. Раз никто здесь не против, заглянем немного в твое будущее. Надеюсь, твои родители потом не объявят на меня охоту? — беглый взгляд в сторону. О’Фаррелл показалось, что женщина смотрит прямо на неё.

— Да они и не узнают, — заверил Вилл, не отводя глаз от южанки.

— Самонадеянное заявление на глазах такой толпы, — женщина усмехнулась и закинула ногу на ногу, обнажив часть бедра.

Затем последовал ещё один приводящий в ужас взгляд. Все сделали шаг назад. Лилит инстинктивно повторила движение за окружающими. Кто-то в задних рядах уронил кружку с выпивкой, и дышать стало совсем нечем.

— Уверен, никто им не скажет.

Всеобщее молчание было тому подтверждением. Гадалка придвинулась ближе и накрыла ладони Вилла своими. Закрыв глаза, она с минуту сидела, не двигаясь. Наплыв людей спал, внутрь больше никого не пускали. Двое крепких мужчин подпирали собой дверь. Кто-то прижался спиной к окнам, закрывая зевакам снаружи обзор. Внутри стало неуютно темно, но никто не решился зажечь свечи.

— Какой пылкий юноша, — наконец подала голос южанка и рассмеялась. Мальчик тут же напрягся. — Да не нервничай ты так. Ты всё равно, скорее всего, не поймёшь сейчас моих слов. Но у тебя большое будущее. Я почувствовала это, как только ты вошёл. Хм, — протянула она, переходя на шёпот. — Вижу девушку. Холодную… мёртвую. Люди… много людей. И все смотрят. Они ждут от тебя ответа. Похвальны и твоя храбрость, и преданность, и вера, но как печальны последствия их сочетания в тебе. Внутри есть всё, что тебе необходимо, а ты всё ищешь что-то вовне. Когда придёт время принять решение — побойся собственных мыслей.

Гадалка резко убрала руки и с минуту смотрела на Вилла, не моргая и, похоже, обдумывая сказанное. Её глаза в полутьме стали совсем черными. В них читалось любопытство и смятение. Наконец женщина натянула перчатку на левой руке и переменила ноги.

— Запомни лишь то, что считаешь нужным. Я сама редко разбираюсь в своих предсказаниях.

— Вот как? И как мне тогда с этим разбираться? Не то чтобы я вообще хотел что-то из этого запоминать. Скорее всего, ничего, — откликнулся Вилл.

— Ну, я и не говорила, что будет приятно. Мои предсказания, честно говоря, вообще мало кому нравятся. Но я разве виновата, что ваша жизнь ужасна, м?

— Моя жизнь не ужасна, — мальчик вскочил со стула и свёл брови к переносице.

— Ну да. Чего не скажешь о бедной мёртвой девушке из твоего будущего. Не вини меня за собственные ошибки, — женщина тоже поднялась и натянула правую перчатку.

— Кто эта девушка? Я убью её?!

— Я не знаю, — медленно проговорила южанка. — Не мои проблемы.

Лилит видела, как у брата на лбу проступила пульсирующая вена. Она сжала подол платья так крепко, что даже сквозь ткань ногти больно впивались в ладонь.

— Скажи мне! Ты должна сказать мне!

Гадалка окинула мальчика безразличным взглядом, видимо, уже потеряв интерес к разговору. Отвернулась и внимательно посмотрела на собравшихся. Все молчали, боясь пошевелиться. Женщина сухо усмехнулась и снова потянула правую перчатку вверх.

— Пойду, пожалуй, пока у меня снова не появилось нестерпимое желание погадать кому-нибудь ещё из вашей трусливой компании. А тебе, Лилит, — она повернулась лицом к дворянке, — советую лучше следить за своим братом. Связь с гадалкой — не то, от чего его стоит оберегать. Впрочем… ты ведь даже на это не способна, — женщина подошла к Лилит практически вплотную, чтобы последнюю фразу услышали только они двое:

— У таких, как ты, даже нет времени, которое я могла бы прочесть. Печально.

Южанка отстранилась, и лишь тогда Лилит нашла в себе силы выдавить:

— Вы не имели права. Он ещё ребёнок. Как вы вообще можете так легко разбрасываться предсказаниями?!

Женщина едва удержалась, чтобы не рассмеяться. Затем в её глазах отчего-то на секунду отразился ужас. И снова — ироничный прищур.

— Ребёнок? Хах! Ну, конечно. И что же тогда никто меня не остановил? Ах да, не захотели ссориться с гадалкой. А я ведь вам добро делаю. Лучше услышать то, чего знать не хочешь, и подготовиться, чем услышать то, что хотел. Я ведь не желания исполняю, а судьбы читаю. Уважайте мой труд, — она провела пальцем по толпе, — все вы. Хотя я не против и запоздалой благодарности. Так что найди меня, юноша, как предсказание исполнится. Или же, когда твоя сестра захочет получить своё.

Толпа снова расступилась и затаила дыхание в надежде, что теперь-то гадалка, наконец, покинет таверну. Так и случилось. Женщина в очередной раз подтянула перчатки, и с морозной сладкой улыбкой скользнула в открывшуюся дверь, бросив напоследок: «Передайте хозяйке, что она найдет сына в воде».

Мрачное молчание наполняло таверну ещё почти десять минут, пока не сменилось тихим убаюкивающим голосом хозяйки:

«Путник, хочешь, я согрею, унесу твои печали,

Чтобы больше не грустили по тебе чужие дали?…»

Постепенно ей стали потягивать другие голоса. Песня многим была хорошо знакома:

«…Я — волшебна мастерица, дом мой ты найдёшь в камине.

Холод там есть, небылица — не бывать зиме-богине!

— «Не бывать зиме-богине!» — прошептали люди в унисон.

«…Век за веком знает каждый — я блаженная отрада

Нерадивейших матросов, дом свой вырывших в пустыне

Океанной, непроглядной; мне ведь вечная услада —

Дать им плавать и поныне…»

— – «Дать им плавать и поныне».

«…Пейте, ешьте, развлекайтесь, холод прочь гоните с хаты,

Этим месяцам разлуки мы дадим своей расплаты.

А я каждого согрею, отгоню мороза муку.

Что же, путник, остаёшься? Положи на сердце руку!»

— «Положи на сердце руку!» — уже кричали голоса.

Гнетущая атмосфера растворилась в тёплом смехе. Лилит и Вилл, мертвенно бледные, вышли из таверны под всеобщий хохот.

До дома брат с сестрой дошли молча. Говорить было не о чем. У Лилит в голове то и дело всплывали обрывки фраз гадалки, и девушку передёргивало. Места для беспокойства о наказании не осталось, так что дети появились на пороге дома тихие, словно привидения, и постучали, не думая о последствиях. Дверь открыл отец и окинул Лилит и Вилла долгим изучающим взглядом. Пропустив их внутрь, он закрыл дверь на ключ.

— Где мама? — сердце сжалось уже от того, что О’Фаррелл решилась задать этот вопрос.

Отец прошел в гостиную и сел на край дивана. Его руки сомкнулись в замок и сильно сжались. Мужчина смотрел в пол, словно ожидал найти там ответ. Лилит никогда не доводилось видеть отца таким.

— Она ушла к доктору Нильсону, — выдавил он.

— Что-то случилось? Она заболела?

Ирвин О’Фаррелл медленно покачал головой. Девушка не понимала, чего он тянет. Отец никогда не был резким, но такая медлительность выглядела пугающей.

— Доктор Нильсон пропал, милая.

Лилит упала на диван так резко, что чуть не промахнулась. Быть такого не может, подумала она. Никто никогда ещё не пропадал здесь. Доктор, правда, жил за пределами городских стен, но его дом всё же стоял на холме. Участившиеся случаи исчезновений происходили только с лесниками, охотниками или просто отчаянными, забиравшимися глубоко в лес. Что там делать доктору?

Мужчина прочитал вопрос на лице дочери.

— Прошло всего несколько часов с нашей встречи. Я считаю, что рано уверенно заявлять об исчезновении.

— Но мама так не думает? — подал голос Вилл.

Отец нехотя кивнул. В его взгляде на секунду отразилось что-то чужое и враждебное. Он вздохнул и почесал затылок. Только сейчас Лилит заметила, что его одежда была грязной и мятой.

— Она ушла с господином Хили, главой городской охраны. Доктор Нильсон назначил ему встречу у себя, но дверь сняли с петель, а внутри было все перевёрнуто. Ваша мать тут же сорвалась с места, чтобы лично убедиться.

Лилит слабо представляла себе мать, срывающуюся с места, но серьёзный голос отца не позволял усомниться, что все так и было. А это значит, что Адриана О’Фаррелл уже что-то подозревала. Это даже могло объяснить её странное поведение сегодня. И ходила она, возможно, вовсе не по магазинам.

— Ладно, не будем придумывать лишнего, — сказал брат, словно прочитав её мысли. — Дождёмся её возвращения.

Остаток дня прошёл в затяжной тревоге, которую каждый старался унять по-своему: глава семейства заперся в своём кабинете и наверняка перекладывал бумаги с места на место, Вилл ходил кругами по двору, а Лилит занимала свои мысли братом, просто чтобы не думать о другом.

Дом был уже окончательно подготовлен ко сну: одеяла лежали рядом с кроватями, шторы были завешены, а все окна — наглухо закрыты. В лёгкой панике юная О’Фаррелл перемещалась из комнаты в комнату, дёргая шторы туда-сюда и хлопая окнами. Пару раз она спускалась в подвал — проверить еду на весну. Во время сна организм не требовал ни пищи, ни воды. Все естественные процессы замедлялись. Зато после пробуждения требовалось огромное количество полезных веществ для возращения в привычное состояние. Аристократы в удобстве себе, конечно же, не отказывают, поэтому для них готовились специальные блюда, распределённые по дням недели на весь март. Лилит обвела взглядом запасы и подумала, что теперь будет с доктором Нильсоном зимой.

К вечеру отец не выдержал и, выскочив из дома, быстрым шагом направился к выходу из города. Напряжение после этого стало почти невыносимым. Брат с сестрой уселись в гостиной. Лилит перебирала пуговицы, которые нашла на чердаке, а Вилл смотрел на это стеклянным взглядом, не притронувшись к книге, которую принес с собой. Они так толком и не поговорили после возвращения. За окном всё ещё бушевал ветер, и ветки неприятно царапали окно. Мальчик пару раз вздрогнул от неожиданного скрежета.

— Противная погода, — скривилась девушка, раскладывая пуговицы по цвету.

— А мне нравится, — задумчиво ответил мальчик. — По крайней мере, лучше, чем тишина. В ней бы только повеситься, — он сказал первое, что пришло на ум, но сестру всё же разозлил.

— Не говори так! Больше никогда! Нашёл тему, — она вздохнула. — И почему мы такие разные, — её голос прозвучал печально.

Ветка снова ударила в стекло, заставляя детей сжаться. Холодный ветер, проникший из дверной щели и стелющийся по полу гостиной, морозил ноги.

— Неправда. Просто я более честен перед самим собой, — огрызнулся брат.

— Не говори со мной таким тоном, понял? Я, знаешь ли, о тебе беспокоюсь. Как бы ты ни воспринял ту гадалку всерьёз, — она нахмурила брови.

— Всерьёз или не всерьёз — моё дело. Хоть ты не пытайся залезть ко мне в голову. Твоя забота мне не нужна. Тем более, просто на словах, — он знал, куда колоть. — Вечно перед зимним сном одно и то же. Нечего и начинать этот разговор.

И Лилит замолчала. Она не знала, как нужно правильно заботиться. На уроках такого не рассказывают. А в их семье с этим вообще тяжело. Каждый сам себе на уме, и заботится так, как сам это понимает. Да уж, подумала девушка, говорить и правда не о чем.

Они просидели в гостиной до поздней ночи, пока дверь не заскрипела, впуская внутрь людей вместе с промозглой погодой. Дети вскочили, но их резким жестом отправили по комнатам. Ни слова больше не раздалось в доме до самого утра.

***

Зимний сон висел над страной неизлечимым проклятьем уже более трёх веков. Пуская корни, оно разрасталось со страшной силой, подчиняя своей воле всё больше и больше людей. Даже боги ничего не смогли с этим поделать. В конце концов, страна потеряла слишком много рабочих рук, чтобы иметь способность прокормить себя зимой. Тогда королём было вынесено решение разработать препарат, ускоряющий распространение болезни, то есть помогающий организму погрузиться в длительную спячку. Так можно было избежать раскола в обществе.

Препарат изготавливался по особым технологиям, известным только самым искусным мастерам. Некоторые говорили, что на основе трав, другие — масел. Шла речь и про магию. Однозначного мнения не было, так как эти самые мастера не распространялись о способах приготовления. Знание дозировки было основополагающим. От самых первых неумелых экспериментов страна медленно перешла к необходимости врачебного образования. Многие целители, занимающиеся траволечением, спешно переучивались на мастеров, чтобы получать больше денег. Стариков, детей и особо нервных к работе не допускали. У аристократов в обязательном порядке был свой доктор, который знал особенности организма каждого члена семьи. Ведь при недостатке препарата человек мог проснуться раньше срока, при профиците — не проснуться никогда.

Сначала использование препарата носило лишь рекомендательный характер: каждый был вправе решить сам, засыпать или нет, и, в случае отказа, полагаться зимой только на себя самого. Однако чем дальше распространялась эта болезнь, тем больше страха у людей вызывало зимнее время года. Стали появляться различные, ранее неведомые этому миру, существа, бродившие по земле и нередко нападавшие как на скот, так и на людей. Из года в год увеличивалось число странных исчезновений. Однако спящие никогда не пропадали.

Исходя из всего этого, король издал закон, обязующий всех, кого болезнь еще не настигла естественным путем, стимулировать ее препаратом. В конце концов, человеческими устами проклятье было превращено в великое чудо, спасшее народ от жуткого «белого мира». На несогласных начались гонения. Даже знатные дома не смогли отказаться. Разве что один…

***

Утро наступило неожиданно, потому что солнце отказалось выглянуть из-за туч. Юная О’Фаррелл недовольно потянулась, ощущая сонную тяжесть. Доктор Нильсон должен был прибыть около восьми, но теперь это не имело значения. Оставалось только догадываться, что теперь будет.

— Лилит, ты проснулась? — монотонным голосом, но достаточно громко спросила миссис О’Фаррелл, поднимаясь на второй этаж. — Иди в комнату Виллема.

Быстро заплетя косу, которая уже доставала до локтя, девушка надела белое до пола платье с кружевными оборками по краю подола. От плеч по рукавам тянулась полоса голубой ткани. В народе довольно быстро прижилась традиция надевать на зиму одежду определённого цвета. Каждый цвет выражал ожидания человека в будущем году. Зима считалась временем отдыха, возможностью набраться сил для плодотворной работы.

Белый чаще всего являлся символом чистоты, нового начала. Его надевали те, кто только переступил порог молодости, чтобы после пробуждения вступить во взрослую жизнь. Голубой символизировал спокойствие и смирение. У женщин этот цвет был особенно распространён. Адриана О’Фаррелл его очень любила. Она в принципе любила традиции, поэтому платье было подготовлено заранее и лежало на кресле в комнате.

— Выглядишь, как тётя Тильда перед смертью. Такая же нарядная и с мертвенно бледным лицом, — пробурчал Вилл, когда Лилит вошла в комнату.

Она намеренно проигнорировала его слова. Это уже превратилось в традицию.

— Давайте без ругани хотя бы сегодня, — сказал отец, всё ещё пребывающий в ужасном расположении духа. Он стоял у кровати и смотрел в стену, даже не повернувшись к дочери.

Никто не заговорил о вчерашнем, но отсутствие доктора говорило само за себя. Миссис О’Фаррелл, похоже, вовсе не спала. Она впервые на памяти детей выглядела такой взъерошенной и неопрятной. Каждые пару минут её взгляд застывал на двери, словно в ожидании, что в неё вот-вот кто-то войдёт. Лилит грызла себя изнутри, желая задать повисший в воздухе вопрос, но боялась. Вместо этого она нещадно теребила юбку.

— Ладно, ложись, Виллем. Нечего больше ждать, — выдохнула мать. Её голос скрипел, как несмазанные петли.

Лилит никогда не доводилось видеть свою мать в роли доктора. Но теперь женщина сидела и внимательно вымеряла количество вязкой жидкости болотного цвета. Препарат сейчас использовали редко, так как надобность в нем уже давно отпала. Однако оставались ярые приверженцы «надёжных» методов, и мать была одной из них.

Адриана О’Фаррелл осторожно закатала сыну оба рукава широкой серой рубахи, похоже, ещё не решив, куда именно колоть. Вилл тут же машинально зажмурился.

— Не хочу засыпать, — громко и твёрдо сказал он.

— Ну что за глупое детское упрямство? — попыталась возмутиться мать. Однако было видно, как у неё задрожала нижняя губа.

Она выпустила пару капель и приставила шприц к вене на правой руке. И когда только успела научиться?

— Не упрямство, — серьёзно сказал Вилл. — У тебя ведь было вчера предчувствие чего-то плохого, да? Я тоже это чувствую.

Лилит вздрогнула, вмиг вспомнив гадалку и её предсказание. Родители тоже напряглись. Брат хотел сказать что-то ещё, но резко поморщился, когда игла вошла под кожу. Через секунду складка у него на лбу разгладилась, и он уснул. До самой весны. Хоть это время и пролетает, как один миг, девушке вдруг почему-то подумалось, что их следующий разговор произойдет очень нескоро.

— Пойдём, — скомандовала мать.

Если вчерашний день не принёс ничего хорошего, то этот был особенно жутким. Зимняя спячка — лишь жалкое мгновение, но Лилит шла и чувствовала, что надолго покидает свою привычную жизнь. Место, куда родители вели её, казалось странным и неправильным. Всё происходило так быстро, словно бы впопыхах. Взрослые хотели как можно быстрее разобраться с детьми, а потом… Что они будут делать потом?

В душу закралась непонятная тревога. Юная О’Фаррелл легла на кровать и глубоко вдохнула. Девушка закрыла глаза, и вдруг в голову ей пришла мысль, что она не проснётся. Глупости, конечно, но… вдруг препарат подействует не так, как должен? Может, его в организме накопилось уже так много, что её тело просто не выдержит. В конце концов, закон о принудительном употреблении отменили почти полвека назад. Думает ли об этом мать? О чём она вообще думает?

Лили покрутила головой, отгоняя дурные мысли. Мать наклонилась над ней, холодная игла царапнула кожу, но больше почему-то ничего не происходило. Девушка осторожно приоткрыла глаза. Отец остался стоять за дверью, и сейчас они с матерью были в комнате вдвоём.

— Что-то не так? — шёпотом спросила девушка.

Женщина долго молчала, но потом всё же произнесла:

— Это нечестно.

Сердце забилось чаще. Теперь Лилит была в полном смятении. Страх подступал к горлу. Почему её всегда уверенная и решительная мать так медлит?

— Я всегда хотела для вас с братом только лучшего, — Адриана опустила глаза и тихо продолжила:

— Тебе будет сложно понять это сейчас, но кем я буду, если не скажу? — её голос звучал приглушённо. Она боялась, что отец услышит. — За границей Никс-Аргоса есть очень много того, что не поддаётся описанию. Люди, живущее там, неподвластны чужому влиянию, в их крови течёт свобода, независимость, жажда приключений. Это завораживает и увлекает. Для одних это хорошо, для других — губительно. Там холодно, очень холодно, и я безумно боюсь, что ты не сможешь справиться с этим. Если бы я только смогла дать тебе больше. Если бы была хоть немного смелее в своих действиях и словах. Прости меня. Прости, что не сделала ничего, чтобы облегчить твой путь. Отыщи записи. И запомни: я люблю тебя, но найти своё время может только ты сама.

Дальше всё было как в тумане. Лилит не знала, когда мать успела вколоть препарат, но тело её стало неподвижным, веки опустились. Сон пробрался в самую глубь разума, не дав ни секунды на раздумья. Только обрывки фраз, только части слов. Всё смешалось. На секунду стало жарко. Бурлила кровь, жар подступил к горлу. Через мгновение тело покрылось холодным потом. Стало трудно дышать, словно дыхание заморозили. Боль прошла по всему позвоночнику. Пальцы рук и ног закололо. Ощущение близкой смерти не покидало. Потом всё прекратилось. Наступило затишье, длившееся минуту и год одновременно.

«Проснись, Лилит! Проснись и найди меня!»

Глаза открылись быстрее, чем девушка успела это понять. Она подскочила, резко сбросив с себя одеяла. Нестерпимо болела голова. Глаза лихорадочно бегали по комнате, пытаясь зацепиться хоть за что-нибудь. Осознание пришло лишь через пару минут. Удалось нормализовать сбившееся дыхание. Боль немного утихла, но всё ещё тошнило.

Всё в порядке, успокоила себя Лилит. Она была в своей комнате. Девушка осторожно встала с кровати, босыми ногами на ледяной паркет. Холод пронизал девушку до костей. Лилит не понимала, что происходит. От сна человек всегда отходил медленно.

Постепенно мысли начали проясняться. Всего секунду назад здесь была мама. Или всё уже закончилось? Но зимний сон никогда не ощущался таким коротким. Коснувшись заледенелыми пальцами штор, девушка рывком отдёрнула их. Яркий свет залил глаза. Затем прояснилось. Её бросило в дрожь.

— Что… это? — одними губами спросила Лилит, отшатнувшись от окна. — Что… это? — повторяла и повторяла она раз за разом.

Лилит слетела с лестницы, выхватила из кармана пальто ключ и вцепилась задеревеневшими пальцами в замок на двери. С третьей попытки она попала в замочную скважину. Дверь распахнулась. Девушка вывалилась на улицу, спотыкаясь о ступеньки. Остановилась. Закрыла глаза. Снова открыла. Вокруг ничего не изменилось. Лилит отказывалась верить собственным глазам: всё вокруг было белым, абсолютно белым.

Девушка стояла посреди двора одна, босыми ногами ощущая землю, полностью покрытую снегом…

Глава 3. Новая жизнь

Прошло десять минут, а может, и полчаса, прежде чем Лилит смогла прийти в чувство. Взгляд прояснился, и она огляделась вокруг. В ту же секунду пришло осознание холода. Пальцы на ногах заметно посинели и онемели, руки неприятно покалывало, а глаза сильно щипало. Малейший порыв ветра причинял телу жуткую боль. Накатывала тошнота.

Лилит развернулась и, поднявшись по ледяным ступенькам, зашла обратно в дом. Она, наконец, начала догадываться, что произошло. Сердце стучало невероятно быстро, к горлу подступали слёзы. В голове бушевал нескончаемый поток мыслей, но в нём были одни вопросы — и никаких ответов.

Следуя первому порыву, Лилит побежала к лестнице, но тут же была вынуждена сбавить шаг. Подниматься было невыносимо тяжело. Тело тянуло вниз, голова кружилась, ноги скользили по ступенькам… Её бледные тонкие и слабые руки не выдерживали тяжести тела. Наверно, это было одним из неприятных побочных эффектов пробуждения. Новых и потому пугающих.

Второй этаж стал с трудом покорённой высотой. Здесь легче дышалось, и девушка поспешила в комнату брата, почему-то надеясь застать его сидящим на кровати с перепуганными от непонимания глазами и с такими же дрожащими руками, как у неё. Ей очень хотелось услышать его голос. Молчаливые взгляды портретов на стенах сводили с ума.

Открыв дверь, Лилит тихо подошла к кровати. Было слышано, как за окном ветер треплет кроны деревьев. Вилл спал. Смуглая прежде кожа выглядела такой бесцветной, что Лилит не удержалась и прикоснулась ладонью к щеке брата: она была ледяной. Но его спокойное равномерное дыхание успокоило девушку.

Родители, вопреки ожиданиям, тоже крепко спали. Значит ли это, что она ошиблась в планах матери? Адриана О’Фаррелл не будила дочь. Тогда почему она проснулась? Лилит пошатнулась, прислонилась к стене и стремительно съехала по ней вниз, уже на полу обхватив колени руками. Её била дрожь. Она терялась в догадках и боялась подтверждения своих самых жутких мыслей.

Прошло ещё несколько часов, прежде чем Лилит поднялась и бесшумными шагами спустилась на кухню, а оттуда — вниз по лестнице — в подвал. Её одолевал нестерпимый животный голод. Банки с едой располагались строго по порядку, отмеченные цифрами, которые означали дни после пробуждения. Сначала шла лёгкая пища, в основном, фрукты и разные напитки, далее стояли более питательные мясные блюда.

Девушка недолго колебалась с выбором. Её руки дрожали, пока она пыталась отодрать кусок от заледенелой тушки (обычно этой работой занималась кухарка). Чтобы разогреть еду, следовало затопить печь, на что у девушки попросту не было сил. Пришлось приложить немало усилий, чтобы всё же утолить голод. Ледяная безвкусная пища не лезла в рот, но только так можно было заглушить мысли о будущем. Плана не было. Спать не хотелось, напротив, организм сопротивлялся сну, боролся с ним, боялся. И что же дальше? Еды не хватит на зиму. И сколько вообще ещё будет длиться эта зима?

Паника вернулась, и Лилит всячески старалась её унять. Первой пришла в голову мысль разбудить родителей. Она была настолько эгоистичной, что у юной О’Фаррелл тут же пропал аппетит. Если она так поступит — погибнут все. Но что же, теперь умирать одной? Жить и умереть так бессмысленно — слишком жестоко. Тут же мелькнула мысль о брате. Стало даже немного смешно, ведь именно он не хотел погружаться в сон, а проснулась та, что боялась зимнего мира больше всего на свете.

Лилит отдернула штору и снова посмотрела в окно: ветер у дома играл со снегом. Она собралась с мыслями и уже спокойнее, чем в прошлый раз, вышла во двор, перед этим предусмотрительно накинув пальто и надев сапоги. Снег показался девушке иллюзией, мимолетным видением. Он покрывал все вокруг, окрашивая все деревья и дома в свой цвет, словно на свете осталась всего одна краска. Девушка вытянула руку, и на её ладонь стали падать снежинки, мгновенно тая. О’Фаррелл вздрогнула и, отдёрнув руку, зашла обратно в дом. Этот холод был ей неприятен.

Чуть позже в голову стали приходить мысли о докторе Нильсоне. Может, он сейчас тоже не спит? Лилит показалось, что перед самым пробуждением она слышала его голос. Доктор звал её. Как? И почему? Дворянка не хотела выяснять, не хотела никуда идти. За окном — зима, а значит, по улице наверняка рыщут отшельники, безумные и кровожадные. А за городской стеной — дикие звери, готовые разорвать любого.

Девушку снова затрясло, и она, крепко держась за перила, поднялась в комнату брата. Грудь мальчика равномерно вздымалась и опускалась, так привычно, словно он задремал на минуту. Это успокаивало. Лилит надеялась, что брат не проснется раньше положенного срока. Вилл был намного сильнее своей сестры, но всё же, столкнувшись с такой пугающей реальностью, не смог бы её принять.

«Закрой глаза и просто дай себе забыть. Когда ты проснёшься, всё исчезнет», — так всегда говорил отец, когда случался на редкость противный день. На секунду это показалось лучшим решением — сделать вид, что ничего не было. О’Фаррелл прилегла на кровати рядом с братом и закрыла глаза. Спать не хотелось, но девушка заставила себя забыться на несколько часов. Желаемого успокоения это не принесло. Лилит осталась там же, где была. Ничего не изменилось. Этот мир по-прежнему существует, он не оказался кошмаром, иллюзией, или хотя бы вчерашним днём.

Снова осторожные шаги по лестнице, чтобы не свалиться вниз. Только звук шагов и тишина — ею была пропитана каждая комната. Вилл был прав на этот счёт — невыносимо. А еще осуждающие взгляды портретов. Девушка закрыла тканью те, что висели в коридоре. Позже она доберется и до остальных. Но страшнее был холод, пробравшийся в ничем не утеплённый дом. Даже камин в отцовском кабинете не мог согреть, как когда-то в детстве. В итоге Лилит стащила в кабинет как можно больше одеял и уселась в кресло с книгой, которую ей теперь никто не мог запретить читать. Ночь прошла, как в тумане, внутри мира, который, как и этот, был для Лилит чужим.

Утром О’Фаррелл встала с неким отрешением от реальности. Она довольно сытно позавтракала фруктами и выпила не меньше литра воды, совершенно не беспокоясь об иссякающих запасах. Раз всё решено, надо плыть по течению. Лилит плотно задёрнула шторы, позволив себе забыть о времени года, зажгла свечи и начала убираться. Вещи успели покрыться слоем пыли, и весь дом казался девушке давно заброшенным: в некоторых углах появилась паутина, а цветы, которые забыли выкинуть, завяли. Раньше Лилит никогда не занималась уборкой, ведь у неё была масса других важных дел: уроки истории, этикета, фортепьяно, скрипки, иностранных языков. Но сейчас это все казалось бессмысленным и бесполезным.

Девушка аккуратно прошлась тряпкой по полке с различными статуэтками. Многие из них принадлежали ещё прадедушке, однако отлично сохранились. Лилит они не нравились. Созданные из стекла вперемешку с каким-то благородным металлом, полупрозрачные статуэтки смотрели на девушку, словно мечтали, чтобы её здесь никогда не было. Сколько раз ей хотелось сбросить хоть одну из них на пол, но мать очень дорожила коллекцией и тщательно её оберегала.

Теперь же никто не мог ничего ей запретить. Тряпка невольно скользнула вбок, задев женщину в ярко-розовом платье с нелепым чепчиком на голове. Та слегка пошатнулась и как бы дотронулась своей стеклянной рукой до стоявшего рядом мужчины во фраке. Обе статуэтки, не удержавшись на своих пьедесталах, упали, с грохотом разлетевшись на сотни осколков. От этого Лилит испытала особое удовольствие и, осторожно обойдя россыпь полупрозрачного стекла, направилась в комнату отца.

У него всегда была отдельная комната. Это было настолько привычным, что девушка никогда не задумывалась, любили ли её родители друг друга. Когда-то отец был другим, но Лилит уже с трудом могла припомнить то время. В какой-то момент его жизнерадостное лицо побледнело, сам он осунулся, стал носить очки, жаловаться на боли в спине и вести занудные речи о политике. Словно лампочка перегорела, и никто не решился зажечь новую.

Комната вся была в тёмных тонах и напоминала… ничего. В этом ограниченном четырьмя стенами пространстве не было ничего особенного или примечательного: старые обои, деревянная односпальная кровать, стол из тёмного дерева, изрезанный некогда ножом для изготовления свечей, пыльная люстра, до которой у горничной никогда не доходили руки. От всей этой обыденности становилось грустно. Даже пыль смотрелась здесь к месту. Отец всё так же лежал на кровати. Лилит не знала, зачем зашла к нему. Наверное, просто хотела убедиться, что он жив. К матери О’Фаррелл решила не ходить. Она боялась даже безмолвных обвинений.

На четвёртый день Лилит поняла, что медленно, но верно сходит с ума. По нескольку раз за день девушка молча вставала перед окном, всё ещё занавешенным шторами, и представляла себе далекий от реальности пейзаж. Иногда она настолько глубоко погружалась в фантазии, что могла простоять так несколько часов.

У тебя точно не всё в порядке с головой!

Лилит начала слышать собственные мысли. Это её не сильно удивило. Примерно так девушка и представляла себе отшельников: сначала в голове появляется тихий голос, а потом ты под его влиянием уже бредёшь в чащу леса в поисках жертвы… или собственной смерти. Лилит никогда не встречала ни одного отшельника, и потому не могла спросить, что лучше — чужая смерть или своя?

А ты как думаешь?

Да, однозначно своя. Лучше уж сохранить рассудок, пока его не поглотило безумие. Ведь так можно и на родных с ножом кинуться. Девушка на секунду представила, как собственными руками душит брата. От этой мысли её замутило, и она бросила кусок мяса недоеденным.

Беспокойный и короткий сон, как ни странно, помог ненадолго обо всём забыть. Но лишь затем, чтобы наутро вспоминать было ещё больнее. Девушка всерьёз подумывала отказаться от сна. Он только морочил ей голову различными картинками из прошлого, а иногда из будущего, показывая, какой могла бы быть её жизнь, если бы не это пробуждение. Лилит и сама всё понимала. Видения и фантазии смешивались с реальностью. Помимо недостатка сна, сказывалась и нехватка пищи, ведь юная О’Фаррелл стала есть всего раз в день, к чему она совсем не привыкла.

Интересно, хватит ли тебе смелости выйти наружу?

— Замолчи, — грубо ответила самой себе девушка, понимая, что в этом нет никакого смысла.

На самом деле, она действительно планировала уйти. Даже при всём желании и мнимой решимости такая трусиха ни за что бы себя не убила. Как ни старайся — бесполезно.

Идём?

Она собрала сумку ещё вчера, положив туда всё, что смогла найти: немного фруктов да бутылку воды. Тёплой одежды оказалось мало. Шерстяное приталенное платье чуть ниже колена из гардероба служанки, махровые чулки, тонкие кожаные сапожки, лёгкое пальто и перчатки едва ли могли должным образом защитить от холода. Но выбирать было не из чего. Лилит как можно туже завязала шарф, запрятав концы под воротник пальто.

Подоткнув Виллу одеяло, сестра поцеловала его в щёку, крепко сжав на мгновенье холодную руку. За прошедшую неделю — или больше — она твёрдо убедилась в том, что никто из родных не проснётся, и была этому рада. Стоя у лестницы на первый этаж, Лилит нерешительно теребила косу. Она не знала, куда идёт. Но чувствовала, что вряд ли вернётся обратно. Поэтому, развернувшись, всё же решила ещё раз распахнуть дверь и войти туда, где безмятежно спала Адриана О’Фаррелл.

Над этой комнатой время словно было не властно. Она была такой же, как и месяц, как и год назад — маняще прекрасной. Маленькая Лилит часто пробиралась сюда тайком, чтобы позаглядывать в разнообразные причудливые шкатулки и потрогать запретные фигурки, гораздо более красивые, чем те, что стояли в гостиной. Здесь, казалось, жила совершенно другая женщина: добрая, весёлая, милая — абсолютно не такая, как её мать. Сейчас девушка больше не ощущала ни ненависти, ни презрения. Грусть. Только и всего. Теперь казалось глупым бояться такого уязвимого человека.

Закрой глаза и просто дай себе забыть.

На выходе Лилит колотило, как при ознобе. Непослушная рука никак не хотела браться за дверную ручку. Во взрослом возрасте всё уже не так просто, отец. Закрыть глаза страшно, а забыть и вовсе невозможно. Тишина впитывает мысли и разносит их по дому, не давая покоя.

Идём?

Она опять повторила вопрос, как бы подтверждая своё решение. Может, безумие — это не так уж и плохо?

— Идём, — ответила девушка, широко распахнув дверь, за которой начинался новый мир.

Не прошло и получаса, как Лилит захотелось вернуться. Девушка и подумать не могла, что так скоро придётся самой принимать все решения. Она не была готова. Стоит ли вообще загадывать наперёд, если все твои планы и мечты всё равно разрушит какая-нибудь случайность? Что ж, безумие толкнуло её на этот шаг — оно пусть и ведёт дальше.

Снег уже перестал падать, но земля успела покрыться толстым белым слоем. Расчистить дорогу было некому, поэтому дорога давалась девушке с трудом. Взгляд девушки упёрся в лес — толстую полосу, разделяющую миры. Он проходил чётко по горизонтали южной части острова, скрывая за собой море и все его таинства. Ни для кого не секрет, что южный берег всегда славился более благоприятным климатом, особенно для рыбалки. Но с тех пор, как лес оккупировали отшельники и монстры, туда боялись соваться.

Пойдёшь туда?

На этот раз голос в голове прозвучал тихо и неуверенно. Похоже, Лилит сама не знала ответа. Но подумывать о самоубийстве было ещё рано. Необходимо найти еду — это девушка знала точно. Её организм, казалось, был готов приспособиться к приёму малого количества пищи, но причиной этому было лишь её отсутствие. Поэтому сначала О’Фаррелл направилась в город.

Впервые за то время, которое она помнила, город казался мёртвым. Все лавки были заколочены тяжёлыми дубовыми досками, скреплёнными между собой сосновой смолой. Правда, это мало чем помогало, если отшельники всё же наведывались. Запертые ворота их не останавливали. Прошлой зимой они совершили несколько довольно крупных набегов на продовольственные магазины и жилые дома. Из-за этого весной многим пришлось туго. Для маленького города такие убытки были критическими. Людей грабители трогали редко, однако всегда страшно заснуть — и не проснуться. В голову лезли разные темные мысли, и Лилит изо всех сил пыталась от них отвлечься.

За первые полчаса удалось найти лишь несколько разграбленных лавок. О’Фаррелл с тяжким сердцем зашла в одну из них, боясь встретиться с грабителем, но лавка была пуста. Повсюду на полу валялись куски ткани и невероятной красоты украшения. Зачем только отшельникам понадобилось громить хорошее ателье? Лилит вышла с пустыми руками и с тревожными предчувствиями на душе. Отшельники были здесь. Как давно? Вернутся ли они снова?

Наконец удалось добраться до нужного места: целого, и, в то же время, не защищенного от посягательств на своё содержимое. Владелец был стар, однако довольно хитёр. На витринах стояли различные бесполезные статуэтки и картины, скорее отпугивающие, чем привлекающие. В этом и состоял хитрый замысел.

Девушка распахнула незапертую дверь и вошла, оглядываясь по сторонам. Грабители особо не церемонились с выбором вещей, они всегда брали всё необходимое для выживания, и не тратили лишнего времени на поиски чего-то не очень важного.

Но Лилит знала, что и где искать. Она осторожна приподняла ковёр, висящий на стене одной из комнат, и резко дёрнула защёлку на тайной двери. Та тут же поддалась, и через секунду О’Фаррелл уже спускалась по ступенькам в тайное убежище старика Майкла. Он показал ей его много лет назад, больше в шутку, нежели с умыслом, так как маленькая девочка отказывалась верить в тайную комнату за ковром. Но сейчас это знание могло спасти ей жизнь.

Старик крепко спал на своей разваливающейся кровати. Он был бы крайне удивлён, если бы узнал, что Лилит проникла сюда. Когда эта кошмарная зима закончится — О’Фаррелл больше никогда не сможет смотреть старику в глаза. Не простит — она знала.

Девушка активно набивала сумку, когда наверху заскрипел пол. Старые доски сразу же выдали присутствие нежданного гостя. Кто-то массивный и тяжёлый, абсолютно спокойный. Человек зимы.

Лилит вжалась в стенку и постаралась не дышать, однако сердце стучало так сильно, что девушка начала задыхаться. В глазах помутнело. О’Фаррелл огляделась, пытаясь найти что-нибудь тяжёлое, но в этот момент наверху раздался грохот, и все мысли в голове перемешались.

Лилит вдруг вспомнила, что не ела уже больше суток. Тело изнывало от голода. Рядом лежала сырая индейка, и вызывала не меньше отвращения, чем желания. Было противно от самого ощущения того, что она может и хочет съесть это.

Наверху кто-то ожесточенно громил дом: были слышны звуки бьющегося стекла и ломающейся мебели. Грабитель не собирался уходить с пустыми руками. Судя по тому, как отдалялись и приближались шаги, человек ходил из комнаты в комнату.

Ждать было невыносимо. Животный инстинкт брал верх. Хотелось есть, хотелось жить. Лилит пододвинулась ближе к желанной еде. Голод притуплял остальные чувства. Мать бы сейчас укорила её во всех смертных грехах, но девушка впилась ногтями в индейку. Кусок мяса полетел ей в рот. Было противно и невкусно, но само осознание, что она раздобыла еду, доставляло незабываемое наслаждение, заставляя забыть обо всём.

Ты медленно превращаешься в животное.

Шаги стали громче. Он здесь. В этой комнате. Послышалось какое-то бурчание. Дыхание перехватило, и девушка схватилась за горло, пытаясь заставить себя успокоиться. Человек шагал медленно и размеренно, стараясь уловить малейший звук или шорох. Доски скрипели под тяжестью его веса. Он откинул ковёр, и тот глухо ударился о пол.

— Так и знал, — в голосе звучало неприкрытое торжество.

Лилит смотрела, как он медленно спускается, и не двигалась, парализованная ужасом. Всё тело дрожало, крик рвался с уст. Она должна была что-то предпринять, но не могла. Судорожно схватившись свободной рукой за платье, девушка смотрела прямо перед собой.

Он заметил её не сразу, а лишь после того, как оглядел комнату. Его лицо искривилось в гадкой усмешке, и Лилит захотелось закрыть глаза. Но она продолжала в упор смотреть на грабителя, стараясь впечатать себе в память то, чем она станет, если выживет. Вся одежда была выпачкана и порвана: рубаха потеряла форму и едва прикрывала грудь, штаны оборваны почти по колено, массивные сапоги затерты до дыр. Сальные, немытые, с застывшей грязью черные волосы вызывали отвращение. Пустой взгляд, смотрящий вперёд. Это было ужасно. И всё же он жил. Этот человек смог выжить. Юная О’Фаррелл испугалась восхищения, которое на секунду испытала.

Мужчина с минуту смотрел на девушку немигающим грозным взглядом, а потом неожиданно усмехнулся. То ли его позабавило ничтожное положение О’Фаррелл, то ли сырая индейка у неё в руках, но на секунду его взгляд стал отдалённо похож на человеческий.

Девушка вжалась в стену ещё сильнее, стараясь раствориться в ней. Она закрыла глаза и позволила себе выдохнуть. Потом вдохнула и снова посмотрела перед собой. В этот момент мужчина сделал несколько медленных шагов, приблизившись к Лилит практически вплотную. Он бесшумно наклонился, и девушка ощутила его затхлое дыхание. Отшельник снова расплылся в омерзительной улыбке и крепко схватил свою жертву за запястье, наслаждаясь её беспомощностью. Однако уже в следующую секунду его лицо переменилось. Он с серьёзным видом произнес:

— Посмеешь двинуться — умрёшь, — затем поднялся и долго стоял, думая о чём-то своем.

Его слова заставили Лилит едва слышно всхлипнуть, что грабителю не сильно понравилось. Рассудок девушки уже находился где-то на грани, и в любой миг грозил скатиться в бездну безумия. Она снова зажмурилась, ожидая худшего. Руки разжались, еда упала на пол. Было то душно, то холодно.

— Какое жалкое зрелище, — О’Фаррелл была уверена, что грабитель поморщился. — Ты человек или помойная крыса!? Может, я и выгляжу хуже, но всё же не опустился так низко, чтобы дрожать за собственную шкуру. Мерзость, — он поднял одну из стоящих на столе бутылок и со всей силы бросил в стену напротив. Осколки стекла посыпались Лилит на голову вместе с расплескавшимся повсюду содержимым. Мужчина выругался. В этот момент Лили закричала. От собственного крика заложило уши. Девушке казалось, что она вся в крови.

Мерзость.

Сознание заволокло туманом. Лилит провалилась в темноту, более блаженную, чем реальность.

Глава 4. Тупик

       Однажды боги пришли на эту землю и спасли ее жителей. Как жаль, что ко всем последующим мольбам высшие силы остались равнодушны. Но, как говорится, первое спасение — исцеление, второе — проклятье… или что-то подобное. В любом случае сейчас эта фраза была единственным, что сдерживало его злость на этот мир.

Лилит открыла глаза и медленно вдохнула воздух. Пахло вином, но помимо этого в комнате ощущался еще какой-то отвратительный аромат. Похоже, именно он вырвал девушку из бессознательного состояния. Обморок показался самым приятным ощущением за прошедшее время, поскольку только сейчас девушка наконец почувствовала себя отдохнувшей. Голова, конечно, слегка побаливала от резкого столкновения с полом, но это казалось мелочью на фоне избавления от гнетущего чувства усталости. Слегка приподнявшись, Лилит туманным взглядом оглядела комнату, и облегчение окатило её новой волной, когда она не увидела в ней отшельника.

Встать на ноги всё ещё не удавалось — они тряслись, как листья на ветру, голова кружилась, но вонь стояла ужасная, и дворянке не хотелось здесь оставаться. Нужно просто забрать сумку и убираться отсюда.

Девушка поднялась и снова села. Страх парализовал её. Она похлопала себя по щекам, затем вытерла рукой пот с лица и замерла. Запах усилился. Лилит попыталась сфокусировать взгляд. На руке виднелся красный размазанный след. Что это? Вино было другого цвета.

Она пресекла мысль прежде, чем та успела сформироваться, но это не помогло. Тогда девушка осторожно провела пальцами по лбу в поисках раны. Её там не оказалось, и Лилит заволновалась ещё больше. Секунду О’Фаррелл не двигалась, устремив взгляд в пол, пока в глазах не прояснилось окончательно. Затем она медленно подняла голову и посмотрела в другой конец комнаты.

На кровати лежал старик Майкл, его голова была повёрнута набок. Глаза были открыты. Кровь лилась из его рассеченного горла прямо на пол, образовывая огромную красную лужу, которую Лилит не разглядела сразу.

— Тот мужчина убил… его, — прошептала сама себе О’Фаррелл, и ей стало тошно.

Она подползла к телу, огибая кровавую лужу. Преодолев брезгливость, девушка опустила руку старику на глаза. Лилит не настолько любила Майкла, чтобы плакать по нему, однако прекрасно понимала, что виновата в его смерти. Стыд и страх съедали её изнутри. К горлу подступила тошнота, когда в нос опять ударил отвратный запах. Всё вокруг теперь казалось противным, грязным и испорченным.

Надо было идти. Девушка схватила свою сумку. В ней ничего не оказалось. О’Фаррелл с трудом поднялась на ноги и чуть не упала снова. Однако она сумела унять панику и вскарабкалась по лестнице.

Последующие блуждания по городу не оправдали её надежд. Лилит передвигалась перебежками, боясь снова с кем-нибудь столкнуться. За два часа поисков ей удалось найти склянку с водой, батон ржаного хлеба и несколько сладостей, оставленных у порога кондитерской. Видно, владелец надеялся таким образом задобрить отшельников. Лилит чувствовала себя последней дрянью, жадно хватая эти «гостинцы» и засовывая их в сумку.

Ноги подкашивались от усталости, но оставаться здесь было самоубийством. Холод подбирался всё ближе к сердцу, а промокшая одежда всячески ему в этом помогала. Нужно было переодеться, но любая задержка сулила новую малоприятную встречу. Девушка решила пойти к границе города и попытаться разбудить лошадей. В аптекарской лавке ей как раз удалось раздобыть парочку микстур с резким запахом. Если всё получится, Лилит сможет доехать до Лампии — ближайшей деревни, а оттуда прямиком в Аруэ-Сивитис, где уж точно удастся хотя бы ненадолго задержаться. Отшельники ту местность не сильно трогают из-за болот, так что еды у них в городе побольше.

Однако, когда воодушевлённая своей идеей девушка завернула за угол очередной лавки, она упёрлась взглядом сразу в пятерых мужчин, стоящих у ворот. Лилит дёрнулась обратно, но было поздно. Послышался громкий шёпот, и все пятеро дружно загоготали.

— А чего это сразу твоя? — сквозь смех нарочито громко поинтересовался один.

— А что, не видно? Я для кого её пометил? — откликнулся второй.

Лилит замутило, когда она поняла, о чем они говорят. Она остервенело начала тереть лоб.

— Выходи, красавица. Мы хотим посмотреть на избранницу Хупха.

Бежать. Бежать. Бежать.

Но тело категорически отказывалось её слушаться. Ноги приросли к земле. Мужчины, посмеиваясь, размеренной походкой приближались, не сомневаясь, что бежать девушке некуда. Тогда Лилит вцепилась ногтями себе в ногу так, что даже сквозь грубую ткань смогла почувствовать боль. Лишь после этого власть над телом вернулась, и она двинулась с места — сначала медленным шагом, а потом перешла на бег.

— Вот же дрянь! — насмешливо крикнул ей в спину отшельник.

В голове окончательно прояснилось, и девушка ускорилась. Краем глаза она видела, как из лавок на северной стороне города выглядывают другие отшельники, провожая девушку насмешливыми взглядами. Среди них даже оказалось несколько женщин. Их тоже веселили попытки О’Фаррелл сбежать.

— Нет! — крикнула на выдохе дворянка, останавливаясь возле северных ворот.

Они были наглухо заперты. Ни секунды не думая, девушка побежала вдоль стены к восточному выходу. Кто бы мог подумать, что защита города обернётся против него. Каждый год отшельникам удавалось проникать внутрь, так что слухи о предателе среди жителей ходили давно, но знал ли кто-нибудь, что на этот раз дикарям захочется захватить весь город?

До других ворот было не меньше двух километров. Они располагались ближе к лесу, что, конечно, делало их менее востребованными. За воротами был небольшой туннель, идущий почти до ближайшего селения.

Когда Лилит поняла, что погони за ней нет, она решила сбавить скорость. Скорее всего, обо всех выходах уже позаботились. От отчаяния на глазах выступили слёзы. Захотелось вернуться домой и притвориться спящей.

Если с ними кто-то местный — тебя найдут

Лилит шикнула сама на себя, хватаясь за голову и пытаясь что-нибудь придумать. Бегать от ворот к воротам смысла не было, но вот побежать к одним конкретным…

— Они же не могут просто запереться в городе и сидеть. В этом нет никакого смысла. Еды не хватит и на месяц. — О’Фаррелл остановилась, прокручивая эту мысль в голове. — Если город — не источник пропитания, значит, они хотят его использовать для чего-то другого.

На этом её догадки обрывались. Это точно не простой набег. Значит, они хотят пойти дальше на север? Или же город — крепость, в которой отшельники хотят что-то переждать? Как бы то ни было, они откуда-то проникают в город. И не могут просто так закрыть это место, ведь тогда отшельники окажутся отрезанными от внешнего мира.

Может, они этого и хотят…

Но хотелось верить, что капля трезвого ума в головах отшельников ещё осталась.

***

«Это тупик», — эта мысль пронеслась в голове быстро, не оставив и следа. Мелькнула и померкла под натиском мнимой решимости.

Лилит осторожно продвигалась к самым южным воротам, выходящим в лес. Двигалась она медленно. Во-первых, чтобы не привлечь ненужного внимания, во-вторых, потому что решимость сменялась сомнением каждую секунду. Девушка перебегала с места на место раз в десять минут, таким образом кружа у ворот уже почти час. За это время ей стали понятны две вещи: во-первых, эти ворота были закрыты, как и все предыдущие, во-вторых, они всё же открывались. И достаточно часто. Мужчины постоянно затаскивали в город тяжёлые на вид ящики с непонятным содержимым. Значит, выйти из города всё же можно. Но бесконечный поток людей, движущихся группами по несколько человек, не давал такой возможности.

Действовать надо было решительно, ведь в любой момент ворота могли закрыться совсем: то ли до завтра, то ли до весны. Безумные идеи в голове Лилит сменялись настолько быстро, что становилось страшно. Девушка уцепилась за последнюю, делая неуверенную ставку на то, что девушек среди отшельников мало. Она подобрала одну из валявшихся на земле щепок и, отвернувшись, уколола палец. Кровь идти отказывалась, поэтому пришлось перетерпеть боль и надавить сильнее. Наконец вытекло достаточно для восстановления стертой «метки» на лбу. О’Фаррелл глубоко вдохнула, стараясь не думать о старике Майкле, и провела пальцем по коже. Затем вытерла кровь внутренней стороной пальто и выдохнула.

Давай!

Как только ворота снова откроют, она рванёт вперёд. Оставалось лишь надеяться, что эта кровавая метка произведёт на местных отшельников то же впечатление, что и на других. Как минимум, это даст ей лишние секунды.

Массивные дубовые двери распахнулись. Лилит выпрямилась во весь рост и приготовилась бежать. Тело дрожало. Вино пропитало не только верхнюю одежду, но и платье. Девушка несколько раз подпрыгнула на месте, чтобы немного согреться. В этот момент кто-то больно дернул её за руку, оттягивая назад.

— Кто это тут у нас? — промурлыкал приторно-сладкий мужской голос.

Один из отшельников подкрался к ней со спины, пока девушка стояла, погрузившись в свои мысли. Но метка всё же сыграла нужную роль. Бродяга недоверчиво покосился на её лоб и сплюнул себе под ноги:

— Обогнали, черти! Эй, слушай, а неспящей подружки у тебя тут, случаем, нет?

Лилит молчала, пытаясь высвободиться из цепких рук разбойника. Ворота закроются, и она останется здесь.

— Да ты не боись. Нам, знаешь ли, запрещено развлекаться с местными. Спящих, вон, даже пальцем не тронь. А иногда так хочется, — он удручающе вздохнул, проведя своей ледяной и потной рукой по лицу девушки. — Это кто же успел заграбастать себе такую красотку, интересно было бы знать.

Не трогаете местных. Как же…

Подавив очередной прилив тошноты, Лилит выдавила:

— Меня пометил Хупх, — именно в этот момент ей в голову пришла новая безумная идея, — значит, я теперь его? — со страхом в голосе спросила дворянка.

— Хупха? Того болвана с северных ворот? Вот уж дела! — мужчина расплылся в улыбке, обнажая жёлтые зубы. — Нет-нет-нет, милая. Как же он позволил тебе гулять одной в этой части города? Далековато, — многозначно произнёс он, а потом снова повторил:

— Далековато.

Рука отшельника скользнула со щеки Лилит ко лбу и грубыми движениями начала размазывать кровь.

— Зачем же быть Хупха, когда можно быть моей, верно? Я уж тебя не обижу. Может, даже в жёны возьму. Я, знаешь ли, побогаче этого Хупха буду. Все ближайшие лавки — моё хозяйство. Пойдём, покажу, — и он потащил её в противоположном от ворот направлении.

— Нет! — О’Фаррелл, как могла, тормозила ногами. — За мной погоня! Он поймает меня! — Она дёрнулась обратно, пытаясь высвободить руку. Южные ворота стояли нараспашку.

— И куда ты, дура, собралась? В лес? Хочешь, чтобы тебя волки сожрали?

— Да хоть бы и так! — крикнула ему в лицо Лилит, заливаясь слезами.

— Да там скоро такое начнётся, что дайте нам Боги тут продержаться! Я же тебя, считай, от смерти спасаю, — казалось, его голос дрогнул.

Но Лилит стала вырываться еще упорнее. В ход пошли пинки, крики и царапанье ногтями.

— Не хочу! Не пойду с тобой! — кричала она как можно громче, привлекая внимание других мужчин.

И ей это удалось.

— Это ты чего там вытворяешь, Махар? — подойдя ближе, отшельник присвистнул. — Никак местную поймал? — заметив размазанную кровь на лбу Лилит, он подступил ближе. — Твоя? Хотя сомневаюсь. Мы здесь ещё к работе не приступили. Отпусти её.

— Так она вот в лес рвётся, — буркнул Махар, раздраженный, что его лишают забавы.

— Ну и пусть бежит. Всё равно вернётся. В таком-то наряде. Там только деревья и хищники, девочка, — обратился к О’Фаррелл мужчина. Его взгляд не был затуманен, и в голосе не было ноток безумия. — И чем дальше, тем хищники там крупнее и опаснее. Поверь, здесь тебе безопаснее всего. Потом, может… — он на секунду призадумался, — может, глубже на юг двинемся. Хотя бы в соседний город. Так оно ещё получше будет. А то еды вряд ли хватит, — отшельник покосился на ящики, что складировали недалеко от ворот.

«Так там еда?!» — с ужасом подумала Лилит. Почему-то эта мысль страшно напугала её.

— Отпусти, пусть проветрится, — ещё раз, уже настойчивее, сказал мужчина Махару.

Тот нехотя оттолкнул девушку. И она тут же побежала. Не заботясь о дыхании, выжигая лёгкие по полной. Несколько отшельников у самого выхода со смехом уступили ей дорогу, но Лилит этого даже не заметила. Лишь спустя несколько минут она обратила внимание, что пейзаж перед глазами уже совсем не городской.

Впереди простирался бескрайний дикий лес. Деревья достигали в высоту двухсот футов и, казалось, никогда не переставали расти. Они были плотно прижаты друг к другу, а их ветви извивались и закручивались во все стороны. Даже не имея листвы, они всё равно едва ли пропускали солнечные лучи. Здесь было неуютно и чуждо. Холод медленно, но верно пробирался под кожу.

Снег был плотно утрамбован и практически никем не тронут. Со временем, растеряв все силы, Лилит перешла на шаг и двигалась с опаской, боясь потревожить лес. За ней никто не гнался, но легче от этого не было. Она всё ещё чувствовала, как пальцы отшельника прикасаются к её лицу, и это заставляло О’Фаррелл идти все дальше и дальше. Под ногами противно скрипело. Изредка вдалеке мелькали силуэты животных, каких Лилит раньше не встречала. Девушка пугалась и тут же меняла маршрут.

Привлекающий раньше своей загадочностью снег теперь казался О’Фаррелл просто белым полотном на земле, посредственным явлением, не стоящим внимания. Всё, что он делал, — это морозил ноги, затрудняя передвижение. Вода уже отчасти заполнила тонкие сапоги, а пальто постоянно цеплялось за ветки, позволяя ветру без проблем забираться под него.

Сейчас! Остановись сейчас!

Она хотела остановиться, хотела вернуться, но позади ничего не было. Возможно, за стеной этих деревьев у неё ещё есть будущее, а за спиной лес уже сомкнул ряды, отгораживая Лилит от захваченного города. Её трясло от мысли, что она бросила свою семью на произвол дикарей. А, может, это был просто мороз.

Мир закружился раньше, чем девушка успела это понять. Живот дико болел уже несколько часов, но, настойчиво игнорируя это, О’Фаррелл продолжала идти.

Наконец Лилит позволила себе остановиться и осторожно вдохнуть холодный воздух. Солнце уже давно зашло, и в наступающей темноте не врезаться в дерево становилось всё труднее. Но, как ни странно, ожидаемый страх не пришёл, напротив, девушке стало спокойнее с наступлением темноты. Впереди виднелись лишь едва различимые очертания местности, а пугающие детали тонули во мраке, не доставляя беспокойства. Девушка как будто наконец осталась одна в своей комнате. О сложившейся ситуации напоминали лишь пробирающий до костей холод и боль в животе.

О«Фаррелл присела на первый камень, который смогла распознать, и вытащила на ощупь из сумки кусок хлеба. Он показался девушке самой вкусной едой на свете. Пальцы едва могли держать еду, рот открывался с трудом, веки с каждой секундой все сильнее наливались свинцом.

Даже интересно, почему её никогда не интересовало, что скрывается по ту сторону леса. Неужели она не считала это важным? Смешно, как мало уместилось полезного в голове за восемнадцать лет. Всё то, что ей так упорно вдалбливали учителя, было сейчас ни к чему. Может, стоило прилагать больше усилий? Да, однозначно, стоило, но не к штудированию глупых правил, бесполезных за стенами города, а к изучению окружающего мира. Даже травы говорили ей теперь больше, чем поучения взрослых.

Лилит ушла глубоко в лес и старалась не думать о том, сколько ещё она способна пройти. Лучшим решением было найти реку. Вдоль неё наверняка располагались поселения, но девушка опасалась, что они вряд ли окажутся дружелюбными. В лучшем случае, река выведет её к морю, а оттуда… Может, что-нибудь и получится. В этот момент в голове дворянки мелькнула мысль. Лилит вскочила с камня и упала на колени, онемевшие пальцы начали быстро сгребать снег с камня, давая проступить серой породе. Глаза её искали малейшие признаки литофитов — растений, цветущих на камнях. Они всегда тянутся к воде, и по ним можно отыскать реку. Однако камень так и остался неприступной глыбой, не таящей в себе ничего, и не прячущей под снежным покрывалом секретов.

С чего бы вдруг литофитам цвести зимой?

Очередные бесполезные знания. Мать сейчас сказала бы: «Соберись!». Она всегда так говорила. Для неё мир состоял лишь из её убеждений, и представлял собой не более чем список покупок к обеду. Но Лилит не могла следовать пунктам, которых не было. Мать не оставила ей списка действий.

Юная дворянка растерянно смотрела вдаль, пытаясь отыскать какую-нибудь тропинку, однако никак не могла сосредоточиться. Подобная температура была для неё просто непереносимой, однако О’Фаррелл заставила себя подняться и сделать новый шаг в неизвестность. Он дался Лилит тяжело: ноги предательски подкосились, оставляя лишь секунду на то, чтобы успеть ухватиться рукой за ветку. Надежда медленно испарялась, закрывались глаза, опускались руки, холод отступал, давая мнимому теплу в последний раз разлиться по телу. Сознание пьянило новое далёкое чувство.

Уже сдаёшься?

Как будто были варианты. Отшельник у ворот оказался прав — тут ничего нет. Но и возвращаться обратно уже поздно. Разве мир всегда был настолько жесток к человеку?

Сейчас!

Девушка снова сделала рывок, и в этот момент голова её ударилась о ветку, заставляя притупившуюся боль вспыхнуть с новой силой. Все уже почти утраченные чувства вмиг обострились: в ушах снова зашумел ветер, нос вдохнул аромат ночного леса, закололо в кончиках пальцев, глаза начали различать силуэты деревьев. Лилит оглянулась, словно ища последний шанс на спасение.

И вдруг О’Фаррелл увидела его — цветок размером с ладонь, совсем не похожий на те, что ей доводилось видеть прежде. Перечитав все книги по растениям в отцовской библиотеке, она могла лишь отдалённо предположить, что находится перед ней. Большие, несуразные, словно изо льда, лепестки слегка напоминали лепестки лилии, однако имелась одна особенность — от цветка исходил ослепительный свет. Если бы звёзды падали с неба и лежали на земле в лесу, они выглядели бы именно так.

Очарование растаяло, когда до Лилит донеслись чьи-то крики. Она испуганно обернулась на звук, затем снова посмотрела на цветок, который светился ярче фонаря. Если ничего не сделать, её заметят. А убегать снова дворянка была просто не в силах. Девушка, не раздумывая, нагнулась и схватила цветок, чтобы спрятать его под пальто. На ощупь он оказался твёрдым… и очень хрупким — через мгновение в руках у Лилит осталась лишь искрящаяся пыль.

О«Фаррелл ошарашенно уставилась на место, где всего секунду назад находился цветок. Руки неприятно покалывало. Однако во всём теле словно бы прибавилось сил. Следующие десятки шагов показались девушке приятной прогулкой. Однако крики прозвучали вновь. И на этот раз громче. Девушка вся обратилась в слух, стараясь ступать как можно тише. Она постоянно оглядывалась, но ничего не видела. В лесу кто-то был. И в сознании Лилит всплывали картины — одна страшнее другой — что будет, если ее поймают.

Вниз!

Подчиняясь указанию неведомой силы, ноги подкосились, и Лилит упала, сильно ударившись о камень. Через секунду прямо над головой девушки просвистела стрела и вонзилась в дерево поблизости. О’Фаррелл замерла, издав лишь чуждый самой себе короткий сдавленный вскрик, — то ли от неожиданности, то ли от все же настигшей её боли от удара.

Глава 5. Ночная охота

Странно

На секунду в голове Лилит возникла мысль, что сейчас она бы могла встать без всяких препятствий, однако подобного желания не возникло. Напротив, захотелось ещё сильнее вжаться в землю, укрыться толстым слоем снега и молча слушать собственное прерывистое дыхание.

Где-то вдали снова раздался немой крик дерева, потревоженного стрелой. Затем послышались быстро приближающиеся шаги — человеческие или?.. Нет, скорее, это бежали гончие псы. Нет, настоящие волки. Их была целая стая, снег скрипел под тяжестью их тел — они мчались навстречу ветру. Воображение рисовало грозные светящиеся глаза, острые клыки и огромные когти.

Просвистела ещё одна стрела, на этот раз не попав в цель. Если, конечно, целью было дерево, а не девушка, лежащая неподалёку.

— Левее! — неожиданно раздалось где-то рядом. — Поворачивай здесь налево! — мужской голос едва не срывался на крик. — Налево, говорю!

Теперь перед глазами вместо волков возник образ огромных людей, бесстрашно несущихся сквозь ночной лес.

— Вот он, вижу! Вижу! — голос становился громче, шаги всё беспощаднее тревожили тишину.

Попытаться убежать? Или дождаться? Что несут в себе эти человеческие крики? Спасение или смерть? Люди в зимнюю ночь просто так не бродят. Хотя ей ли об этом судить?

Девушка вжалась в землю ещё сильнее, позволяя снегу спрятать её измождённое, белое от страха лицо в своих объятиях. Холод медленно просачивался в каждую клеточку тела, заставляя его дрожать. Если её найдут — всему конец. Слёзы потекли по щекам раньше, чем Лилит это поняла, но позже, чем смогла ощутить.

Стрела вонзилась в землю примерно в ста метрах от перепуганной девушки. Она непроизвольно вздрогнула и подняла голову. Глаза пытались различить в темноте приближающиеся силуэты. Они замерли возле стрелы. У Лилит перехватило дыхание, ей показалось, что она сейчас задохнётся. Тело не слушалось. Пальцы онемели и были не способны даже сжаться в кулак. Пелена слёз туманила взгляд. Мир ненавидел девушку так же сильно, как она ненавидела его в этот момент.

— Эй, Ро́ман, подойди-ка сюда, глянь.

Не нужно было долго гадать, чтобы понять, куда смотрит отшельник.

Еще немного, и все закончится

Да. Лилит закрыла глаза, мечтая погрузиться в сон. Но сердце безумно колотилось, отрезвляя разум.

— Если ты опять увидел светящуюся белку, то в этом нет ниче… — человек оборвал речь на полуслове, и стало понятно, что он тоже что-то заметил.

Снег захрустел. Лилит ощущала массивные, грубые и устрашающие туши, нависшие над ней. Они были готовы сомкнуться над её головой и занести свои огромные топоры. О’Фаррелл с трудом открыла рот, намереваясь то ли просить пощады, то ли громко выругаться (чего делать не умела). Однако не произошло ни того, ни другого, потому что в этот момент раздался оглушительный крик. Лилит широко распахнула глаза, пытаясь найти источник звука, но вскоре поняла, что сама является им. Девушка ничего не могла с собой поделать, хоть и понимала, что жить ей теперь оставались считанные секунды. Ей было страшно, и она кричала.

Земля ушла из-под ног в одно мгновение. Из-за неожиданного рывка крик тут же сорвался на хрип, и Лилит начала отчаянно хватать ртом выбитый из лёгких воздух. Крепкая мужская рука сдавливала её талию, не давая окончательно восстановить доступ к кислороду. Девушка попыталась поднять голову, чтобы посмотреть, кто её схватил, но в итоге лишь получила веткой по лицу и сдалась.

Какая разница, кто? Хорошего все равно не жди

Словно в подтверждение этой мысли, мужчина тряхнул дворянку с такой силой, что у неё клацнули зубы. Боль пронзила всю голову.

— Будь добра, закрой рот! — металлическим голосом прошипел «спаситель» и тряхнул Лилит с новой силой.

Лишь тогда девушка поняла, что до этого момента всё ещё продолжала хрипло кричать. Сзади доносились звуки погони. Десятки, сотни, а то и тысячи «волков» бежали по твёрдому снегу, стремясь схватить убегающую добычу. Лилит показалось, что краем глаза она увидела волчью шерсть. В нос ударил запах дыма, и в следующую секунду рядом просвистела стрела. Картинки перед глазами сменялись с бешеной скоростью, однако девушке удалось заметить, как загорелось дерево. У них — огненные стрелы! Одно точное попадание, и они покойники.

Ну, если попадут в тебя, ему ничего не стоит тебя бросить. А вот если умрёт он…

Да, её жизнь целиком и полностью зависела сейчас от какого-то незнакомца. Оставалось лишь молча молиться. В детстве мать часто заставляла ее обращаться к богам, но примерно шесть лет назад почему-то резко охладела к этому, а потом и вовсе установила строгий запрет на молитвы. Возможно, что-то заставило её разочароваться в высших силах, или вообще перестать в них верить. Сколько Лилит не силилась припомнить, что могло произойти, — так и не смогла этого выяснить. Однако с тех пор и её вера растворилась, оставив в груди некую пустоту. Молилась девушка лишь в минуты глубокого отчаяния. А такие случались не часто.

— Прекрати чесать языком, — снова злобно отозвался мужчина, продолжая бежать на огромной скорости и совершать немыслимые манёвры.

О«Фаррелл попыталась поднять голову, чтобы посмотреть ему в глаза, но ничего не вышло, и девушка по-прежнему видела лишь его ноги. Огненная стрела пролетела рядом с лицом, слегка опалив ухо. Вскрикнув, Лилит начала виться и изгибаться от боли. Всё тело, до этого погибающее от холода, обдало жаром. И даже ругательства мужчины перестали на неё действовать.

— Остановитесь и сдайтесь, — голос звучал из толпы довольно громко и ясно, однако был проигнорирован. — Вы не сможете убегать вечно. Остановитесь! — в очередной раз не получив ответа, голос зло прошипел:

— Осс, дай мне стрелу! О, Кайлэх, быстрее!

В этот момент человек, всё это время несший О’Фаррелл, остановился, тяжело дыша. От неожиданности Лилит замерла, боль отошла на второй план. Неужели он устал? Или действительно испугался стрел?

Что ж, попытка была неплоха

— Так-то лучше, а теперь медленно развернись и отдай нам то, что у тебя в руке, — человек говорил спокойно и с торжеством в голосе.

Неужели это она им нужна? Но зачем? Да к тому же — она не вещь, чтобы говорить про неё «то». Однако, когда мужчина начал медленно разворачиваться, девушка поняла, что преследователям было, в сущности, абсолютно на неё плевать. Цветок! В левой руке у державшего её человека находился невиданной красоты стеклянный цветок, похожий на тот, что сегодня стал светящейся пылью в руках Лилит. Хотя этот не рассыпался и горел немного тусклее.

— Медленно опусти девушку и подними руки вверх.

Теперь дворянка могла разглядеть лица дикарей, держащих наготове огненные стрелы, освещающие их лица. Выглядели они менее страшно, чем она себе представляла: лица чистые, волосы у тех, кто не прикрывал их, относительно ухоженные, одежда на вид тёплая и надёжная. Но в одном всё же ошибиться было невозможно — они были волками. Не в прямом, конечно, смысле, однако их глаза горели тем самым огнём, способным сжечь всё на своём пути, — огнём искренней ненависти.

Девушка вздрогнула, почувствовав, как её медленно опускают на землю.

— Вот так, отлично. Возможно, Кайлэх смилуется над тобой, — мужчина начал опускать своё оружие, — …и ты умрешь быстро, — в то же мгновение он снова направил на врага свой лук, готовясь выстрелить.

Однако этих нескольких минут затишья хватило, чтобы спаситель Лилит завершил свои приготовления. Когда стрела только начала путь по своей траектории, мужчина уже успел, крепко сжимая в руках девушку и цветок, взмыть в воздух, сделав невероятный для человека прыжок. У Лилит в этот момент всё поплыло перед глазами, и она потеряла сознание.

Огненная стрела потухла в снежном сугробе, так и не достигнув цели. Мужчина приземлился на ветку — и тут же перепрыгнул на другую, все быстрее и быстрее отдаляясь от преследователей.

— Вот ведь, — грустно вздохнул зеленоглазый парень — Оссиан — собирая использованные стрелы. — Я-то думал, он уже выдохся. Огромное количество цветов в этом году начинает напрягать. Лучше бы это и правда была светящаяся белка.

— Только не начинай, — буркнул ему в ответ стоящий рядом Роман и зашагал вглубь леса, поманив рукой остальных. — Возвращаемся, на сегодня охота окончена.

Глава 6. Бригантийский дворец

«Если в реку ночную опустишь ты косы

И ноги свои помочишь в ней босы,

Принесёт Бригита тебе процветание,

Поэзии дар и талант врачевания…»

Лилит с трудом смогла разомкнуть веки. В глаза ей ударил солнечный свет. Она поморщилась и попыталась встать, но тут же снова упала, чувствуя, что ни руки, ни ноги её не слушаются. В голове крутилось множество мыслей, и девушке никак не удавалось их собрать. Голова гудела, и они разбегались в страхе перед здравым смыслом. Ночь, лес, светящийся цветок, грубые мужские руки — всего этого не было, а если и было, то не с ней.

Лёжа в кровати под тёплым одеялом, Лилит представляла, что находится в своей комнате. Её лишь на миг потревожил луч солнца, шаловливо забравшийся в дом. Сейчас она снова погрузиться в уютный сон и проснётся под щебетание весенних птиц за окном.

— Эй, не смей снова засыпать, я же видела, как ты пыталась открыть глаза, — грубый женский голос окончательно прогнал остатки сновидения. — Ладно-ладно, сейчас занавешу окно.

Когда девушка почувствовала, что свет в комнате померк, она нехотя открыла глаза и, кряхтя, приподнялась на локтях. Лилит увидела комнатушку размером не больше чердака в её доме. Однако пол, потолок и стены были словно изо льда, а мебель выдавала высшую степень зажиточности: картины на стене, судя по их виду, стоили дороже многих товарных лавок в городе, ковёр, похоже, был из шкуры самого настоящего волка, а диван, занимавший половину и без того маленькой комнаты, словно украли из королевского дворца. Неужели её привезли в другой город? А может, и вовсе в столицу! Нет-нет, быть такого не может.

— Закончила любоваться?

Обладательницей высокомерного грубого голоса оказалась женщина лет тридцати с короткими волосами странного цвета — они были серебряными. Да и одета она была необычно: в белое с красными вставками платье длиной чуть выше колена и короткую меховую шубу, скорее всего, из песца. Ноги обуты в довольно увесистые сапоги с похожим мехом. Её глаза сильно контрастировали со всем остальным — они были практически чёрными — и смотрели в упор на Лилит. В общем и целом, женщина производила довольно устрашающее впечатление. Она не была похожа ни на кого из тех, с кем О’Фаррелл доводилось общаться прежде.

— Так и будешь на меня смотреть? Да, возможно, для тебя я выгляжу немного странно, но…

— Скорее — пугающе, — Лилит сама удивилась, услышав собственный голос. Она не собиралась перебивать. Но женщину это, похоже, ничуть не смутило.

— Да, таким благородным девицам, как ты, нравится командовать. Что ж, жаль разочаровывать, однако здесь тебя слушать мало кто станет. У всех и без того полно проблем и забот. Поэтому ты либо с нами, либо…

— …меня убьют? — выпалила Лилит, тщетно стараясь не выдать панического ужаса. Ей вдруг стало жутко неуютно в этой комнате.

Кареглазая громко цокнула языком и встала с дивана, скрывая накатившую на неё волну раздражения. Она пару раз измерила мелкими шагами комнату в обе стороны, затем медленно подошла к кровати и отчеканила:

— Убийство — самое прекрасное из того, что тебя может ждать, малышка, — она широко оскалилась, имитируя улыбку, и слегка сжала левую руку перепуганной девушки.

Если бы у Лилит ещё остались силы на гордость и высокомерное поведение, она бы непременно возмутилась из-за такого обращения. Малышка! Обратиться так к аристократке её возраста — прямое оскорбление. Будь они в другом месте и в другое время — расплаты было бы не избежать.

«…Поведай богине всю правду тогда,

Когда ожидаешь честно́го суда.

Брось зависть и ревность в глубокий овраг,

Согреет Бригита домашний очаг…»

— Что такое? Не нравится? А ты попробуй заслужить другое отношение, — последние слова женщина произнесла уже на выдохе, стараясь утихомирить бурю внутри себя.

— Умеешь же ты запугать человека при первой встрече.

В комнату зашёл мужчина по виду чуть старше женщины. Лилит не требовалось подсказок, чтобы его узнать. Она не видела его лица раньше, но хорошо запомнила голос. Человек был именно таким, как девушка себе и представляла: высоким и массивным, как шкаф; густые брови, нависающие над глубоко посаженными тёмно-карими глазами, острые скулы, выпирающий подбородок, сухая бледная кожа. Вот только волосы неожиданно оказались серебряными. Мужчина сел на стул и окинул О’Фаррелл спокойным внимательным взглядом.

— Похоже, на этот раз всё обошлось, и не придётся ничего ампутировать, — он отметил, как исказилось лицо дворянки от услышанного. — Однако впредь не советую ходить зимой по лесу в одном плаще и тонких сапогах. От холода это не убережёт, скорее, только подстегнёт его. Я принёс тебе новую одежду, портнихи шили её всю ночь, — мужчина положил вещи на край кровати.

Заметив, как пристально смотрит на него девушка, он прочистил горло и произнес:

— Сэр Арден Мур. Прошу прощения, что не представился сразу.

Лилит замешкалась. Ранее он не показался таким уж «сэром», когда велел ей закрыть рот.

Ты кричала, как ненормальная

Похоже, её внутренний голос наконец проснулся. Что ж, и то верно. Она явно тогда была не в себе, а сейчас не стоит быть невежливой по отношению к своему спасителю.

— Это я прошу прощения за недостойное для моего статуса поведение. Лилит О’Фаррелл, — представилась она и слегка кивнула головой, воображая, как делает красивый реверанс.

— Если хочешь прижиться здесь, или хотя бы не оказаться в подвале в первый же день, будь добра обуздать своё высокомерие, малышка, — краем глаза Лилит заметила, как Арден слегка улыбнулся словам кареглазой. Ему, похоже, тоже понравилось новое прозвище Лилит. Тот образ, который она так старательно пыталась выстроить, окончательно рухнул перед этими дикарями. — Ах, да. Леди Сабина Хэйс, — она хотела протянуть руку, но потом, словно опомнившись, быстро её опустила.

Да уж, подумала О’Фаррелл, кто тут ещё высокомерный. Присвоенные титулы «сэра» и «леди» не сделают благородными тех, кто не является таковыми по происхождению. К счастью, Лилит удержалась от очередного неуместного высказывания и, стараясь взвешивать каждое слово, спросила:

— Вы отшельники? — и, немного помедлив, неуверенно добавила: — Зимние бродяги?

Сабина насмешливо вскинула бровь. Да уж, вопрос все равно вышел нелепым.

— Ты так внимательно осматривала комнату — и, в итоге, сделала самый глупый вывод. Наверное, голову тебе все же знатно подморозило, — Сабина определенно могла наговорить ещё немало колкостей, но взяла себя в руки и всё же ответила:

— Мы — бригантийцы, — и поспешно добавила: — Не путать с бригитами.

«…Любого уменья она покровитель,

Заботливый, добрый и мудрый учитель.

Отдай ей творенье ручного труда —

Не будет тебе от работы вреда…»

Лилит попробовала слово на вкус и согласилась, что звучит оно достаточно благородно, чтобы присвоить титул. Значение термина было непонятно, но задавать очередной вопрос девушка не решилась.

— Если не спросишь — ничего и не узнаешь. Мы не намерены играть в твои игры по поднятию самооценки, — сказала Сабина, снова раздражаясь.

Однако Арден, словно не замечая этого, начал объяснять:

— Ты наверняка знаешь о доме Бригитты, но слышала ли ты, что у их богини есть и второго имя — Бригантия? — Лилит неуверенно кивнула. — Хорошо. Впрочем, если ты солгала, это не моя проблема. Я рассказываю лишь то основное, что тебе нужно знать. Да, «бригантийцы» — от имени этой самой богини, однако не заблуждайся. Мы не её прислужники, и мы вовсе не поклоняемся ей, как люди дома Бригитты. Она просто… — он замялся, пытаясь подобрать нужное слово.

— …наш союзник, — спокойно продолжила женщина.

— Богиня — ваш союзник? — на секунду девушке стало смешно.

Нет, это действительно было безумно смешно. Ты либо веришь в богов, либо нет. Либо поклоняешься им, либо нет. Но чтобы бог был — или не был — твоим союзником? Кому такое вообще может прийти в голову?

На самом деле Лилит трясло от мысли, что это может оказаться правдой. Кто эти люди, что не спят зимой? Сродни ли они богам? Имеют ли силу и власть, чтобы считать богов игрушками в своих руках?

— Мы просто преследуем одни, ну, или схожие цели. Конечно, никакой весомой поддержки она в нашей войне не оказывает, но нам и так есть, чем похвастаться, — голос Сабины был ровным, даже немного весёлым. Она говорила так, словно это была беседа о кружевных платьях.

— В вашей войне? — голос Лилит непроизвольно дрогнул.

— В нашей войне, малышка, — тут же поправила её женщина и резко встала. — Что ж, все эти объяснения мне надоели, как насчёт того, чтобы каждый занялся своими делами? — не дождавшись ответа, она выскочила за дверь.

— У меня тоже есть дела? — осторожно поинтересовалась Лилит в наступившей тишине.

— Для начала переоденься, я подожду за дверью, а затем мы немного пройдёмся, — Арден попытался выдавить из себя улыбку, но получилось не очень, и он поспешил удалиться.

Девушка осталась одна в маленькой комнате с новой одеждой и совершенно перепутавшимися в голове мыслями.

Бригантийская одежда была Лилит впору (что, конечно же, неудивительно, ведь всё шилось специально для неё). На смену тонкому осеннему платьицу пришли тёплая вязаная кофта кремового цвета с непомерно длинным горлом и кожаная коричневая юбка с меховой подкладкой. На ноги она натянула толстые длинные чулки телесного цвета и неимоверно утеплённые меховые сапоги, которые на вид были размера на три больше, однако прекрасно подошли. В роли верхней одежды выступала тяжёлая белая меховая шуба. Также прилагались перчатки. Весь образ в целом девушке нравился, и она с радостью отметила, что её сумка отлично вписывается сюда. Однако ей было безумно тяжело и душно — Лилит никогда не носила столько одежды разом, да ещё и такой тёплой.

Но распахнув дверь, Лилит поняла, что о лучшем костюме и мечтать не могла. Ледяной поток ветра ударил ей в лицо, заставив поёжиться. Её комната оказалась в одной из башен огромного замка, и дверь выходила сразу на улицу, точнее, на мост между соседними частями здания.

— Какая красота, — выпалила девушка на одном дыхании, оглядываясь вокруг. Замок стоял посреди леса, его центральная башня на несколько футов поднималась над окружающими деревьями.

— Приятно, что тебе нравится.

«…Но коль посмеешь Бригите солгать,

Её обмануть, чтобы силу забрать,

Познаешь всю горечь утраты, всю тяжесть вины,

Трёхликая дева — богиня войны!..»

О«Фаррелл вздрогнула от неожиданности и обернулась. Она не заметила Ардена, когда выходила.

— Бригантийский дворец, — так называется место, где мы сейчас находимся, — был задуман и практически сразу воплощён в реальность около семи лет назад. Он выступает в качестве пункта сбора, то есть места для переговоров, однако может использоваться и как дом — или оборонительная крепость. Собственно, он и выглядит больше, как крепость или замок, чем как дворец, но не стоит сильно в это вникать, — похоже, Ардену нравилось рассказывать об этом месте. Раньше он не показался девушке многословным. — Думаю, интересным фактом будет для тебя то, что каждый год, в конце зимы, дворец разрушают, а следующей зимой воссоздают заново. Поэтому он, возможно, отличается от оригинала, но не сильно. Память у строителей хорошая.

Лилит замерла.

— Его каждый раз строят заново? Но это же колоссальный труд! Такое и за год вряд ли построить можно, а каждый раз ломать…

— Ну, в этом нет особой сложности. Дворец строится не вручную, а с помощью магии, поэтому больше одного дня процесс не занимает, — опять этот спокойный ровный тон.

Лилит мысленно подавилась словом «магия», буквально застрявшем у неё в горле. Ещё секунда — и её услышал бы весь Бригантийский дворец.

— Кхм, и что же вы подразумеваете под… магией? — главное: держаться ровно и спокойно. Пальцы крепко вцепились в сумку.

— Не думаю, что кто-то здесь достаточно понимает в этом, чтобы тебе ответить. Завтра вернётся Мудрейший и всё тебе объяснит, — О’Фаррелл уняла в себе жгучее желание задать новый вопрос, не решаясь перебивать, — а сегодня я могу просто предложить тебе прогуляться по дворцу. Если появятся вопросы — служанки есть на каждом этаже. Если проголодаешься, скажи одной из них, они тут же накроют на стол. Советую не приставать со своими расспросами ни к кому, кроме прислуги. Здесь этого не любят. Меня тоже не ищи — я не твой друг или что-то вроде. У каждого здесь своих забот немерено, — обрушив на девушку эту длинную тираду, мужчина поспешил по лестнице вниз.

Это перестаёт быть забавным

Как будто это было забавно с самого начала. Если Арден пытался ввести Лилит в курс дела, то у него это плохо получилось. Но жаловаться было бессмысленно, если не хочешь, чтобы кто-нибудь ткнул тебя носом в снег и не поленился напомнить о спасённой жизни. Нужно постараться прижиться здесь и, возможно, эти люди помогут ей пережить зиму. И все же хотелось бы надеяться, что кто-то здесь обладает человеческими эмоциями.

«…Страшись, восхищайся, танцуй у огня —

богиня Бригита полюбит тебя!»

***

Лилит ещё никогда не чувствовала себя более растерянной, чем сейчас, хотя, казалось бы, давно растратила всю свою растерянность. Замок — или дворец (будь он неладен) — оказался внутри ещё огромнее, чем казался снаружи. Бродить по нему — всё равно, что в зеркальном лабиринте, с той лишь разницей, что здесь были двери и окна.

Из первой же комнаты, в которую Лилит заглянула, она выскочила, как ошпаренная. Изнутри на неё узкими страшными глазами уставился темноволосый мужчина, сжимающий в руках щипцы с раскаленным почти добела камнем. Рядом на стуле в полуобмороке сидела рыжеволосая девушка. Лилит не успела толком разглядеть всей картины, поскольку мужчина одним взглядом дал ей понять: она легко может стать следующей. Закрыв дверь, О’Фаррелл для уверенности поднялась на два этажа вверх и прошла сквозь длинный коридор, словно хотела запутать следы. С лёгким чувством вины девушка постаралась уверить себя, что видела вовсе никакую не пытку, и просто всё неправильно поняла. Через несколько минут страшное видение исчезло из её памяти.

***

— Почему вы не отвечаете? Ну! — терпение Лилит было на исходе. Она медленно выдохнула и, чуть сбавив напор, повторила свой последний вопрос:

— Где здесь библиотека?

Она уже минут десять пыталась добиться от служанок хоть какой-нибудь информации, но те, с круглыми от ужаса глазами, смотрели на неё так, словно она — чудовище из их детских кошмаров, и молчали. Повышать на них голос было бесполезно, но дворянка уже выходила из себя.

— Нам не разрешено общаться с… посторонними, — тонким мышиным голоском пропищала одна из служанок.

«И какой же, на милость, толк обращаться к прислуге, если ей запрещено со мной разговаривать?» — весь этот дворец казался девушке просто насмешкой над её дворянским происхождением.

И всё же библиотека была ей просто необходима. Возможно, удастся найти хоть какую-то информацию об этом месте. А еще лучше — о том, как снова уснуть. Книги явно будут посговорчивее местных жителей. По крайней мере, хотелось на это надеяться.

Девушке вспомнился дом доктора Нильсона, в котором она иногда бывала втайне от семьи, часами изучая различные травы. Порой ей казалось, что растения разговаривают с ней. Дом Эвана Нильсона был кладезем бесценных знаний, а также массы менее полезных вещей. Там всегда царил ужасный беспорядок, такой непонятный девушке, рождённой и росшей в окружении множества слуг. «Если всё разложено по полочкам — это ещё не значит, что всё на своих местах», — так всегда говорил мужчина, замечая её любопытные взгляды. Его дом был — и навсегда остался — её маленьким загадочным зелёным раем.

Сейчас девушке, как никогда раньше, хотелось, чтобы её жизнь кто-нибудь упорядочил и расставил по полочкам. Полный хаос в голове и вне её мешал думать, рассуждать, принимать правильные решения, даже дышать. Ей не нравилось, каким холодным и враждебным был воздух снаружи, и каким удушающим — внутри. Чем быстрее хоть что-то прояснится, тем быстрее Лилит сможет адаптироваться.

— Эй, ты, — кто-то окликнул Лилит, когда она собиралась выйти на крышу. — Это ты бродишь по дворцу и пугаешь прислугу? — грубая рука развернула её.

Лилит отшатнулась. Перед ней стоял тот самый мужчина, которого она видела несколько часов назад в комнате с рыжеволосой девушкой. Приглядевшись, О’Фаррелл даже отметила, что это был юноша не намного старше её самой. Тогда её сбило с толку его обозлённое лицо, горящие огнём глаза и пленница, без чувств обвисшая на стуле.

Значит, всё же пленница?

Лили помотала головой в ответ на свои собственные мысли, чем вызвала раздражение черноволосого юноши.

— Ты человеческую речь понимаешь? Зачем пугаешь служанок? — он сильнее сжал руку.

— Никого я не пугала, — гордость снова опередила здравый смысл. — Я пыталась с ними поговорить, но в ответ доносилось одно мычание, — на секунду её речь превратилась в детский возмущённый лепет, что, похоже, позабавило парня.

— И что же ты хотела от них? — уже более спокойно спросил он, слегка ослабив хватку.

— Пыталась узнать, есть ли здесь библиотека. Судя по размеру этого дворца, здесь легко может находиться целый лес, — она попыталась сбросить руку собеседника, но он не обратил на это никакого внимания.

— И зачем же тебе туда? — в его голосе оставалось все меньше злости, но начало проступать ехидство.

Такие мальчики всегда приставали к ней на балах и приёмах. Девушка задумалась и выдала, как ей показалось, самый подходящий ответ, чтобы впечатлить собеседника:

— Я занимаюсь траволечением, и мне показалось, что у вас может найтись что-то, отвечающее моим интересам, — она инстинктивно поправила челку.

— И что, маленькая дворянка даже не боится запачкаться в земле? — похоже, юноша окончательно развеселился.

— Конечно, — девушка постаралась придать своему голосу уверенность.

Парень усмехнулся и наконец отпустил руку девушки. Похоже, его дико забавляли её ответы. Он стоял молча довольно долго, и О’Фаррелл уже надеялась прошмыгнуть мимо него и скрыться, но юноша вдруг сказал:

— Хорошо, я отведу тебя в библиотеку. Однако зачем довольствоваться теорией, когда можно насладиться практикой, верно? — заметив её расширившиеся от удивления глаза, он добавил:

— Я, Дугальд Фиор, как смотритель Бригантийского сада, с радостью проведу вам экскурсию. Думаю, мы можем обменяться друг с другом своим бесценным опытом.

Они шли молча. Лилит то и дело озиралась по сторонам, силясь запомнить путь, которым её вёл Дугальд. Но он был слишком витиеватым: сначала они долго спускались, а потом, пройдя сквозь череду коридоров, почему-то снова стали подниматься. Было в этом смотрителе сада что-то до ужаса пугающее. От него вовсе не исходил запах цветов, который, как Лилит считала, должен исходить от любого травника. Даже одежда доктора Нильсона источала едва уловимый среди запаха лекарственных препаратов, страха и ранней старости благоухающий аромат. От Дугальда же исходила такая зловонная аура, что девушке захотелось прикрыть нос рукой, игнорируя все приличия. И дело было вовсе не в его приторно-сладких духах. Нет. Это был запах гнили, запечённой крови и… смерти.

По дороге они почти никого не встретили, что показалось О’Фаррелл странным. Такой огромный дворец наверняка способен вместить в себя сотни людей, не считая прислуги. В коридоре лишь единожды показалась белокурая девчушка, выскользнувшая из одной из комнат и пронёсшаяся по ступенькам вниз, да мелькнула Сабина со стопкой документов в руках, бросив недовольный взгляд на Лилит. Похоже, здесь не принято было улыбаться. Девушке никогда не нравились большие пространства, а этот дворец упорно старался подавить её своим величием и богатой меблировкой. Крохотный человек терялся в нем, становясь еще менее значимым, чем был до этого.

Ещё одним вопросом, не выходившим у Лилит из головы, был явно необычный цвет волос местного населения. Почти все, как на подбор, имели серебряные локоны, у кого-то были осветлены лишь корни, однако факт оставался фактом. Причём на седину цвет был совершенно непохож. В список людей с нормальными волосами удалось пока занести лишь слуг и Дугальда с его чернильно-чёрной копной. Когда О’Фаррелл попыталась задать этот вопрос Фиору, он просто его проигнорировал. Так всегда делала мать, когда вопрос ей не нравился.

— Не отставай, — кинул юноша, взбираясь вверх по винтовой лестнице в конце коридора.

Лилит неуверенно схватилась за резные перила и посмотрела вверх. Всё это здание выглядело абсолютно нелепо. Где-то внутри восторг боролся с отвращением. Девушка инстинктивно сжала подол юбки и тут же отпустила, ругая себя за вредную привычку. Призрак матери словно по пятам следовал за ней. Её голос звучал в голове так же чётко, как и собственный голос Лилит. Образ отца маячил где-то вдали, разбрасываясь советами о правильном ведении светских бесед. Совсем в глубине мыслей девушку ругал младший брат. О’Фаррелл поправила чёлку и стала взбираться наверх.

— Вот и пришли. Руками ничего трогать не смей! — серьёзное выражение лица шло Дугальду намного больше. Лилит надеялась больше не увидеть его улыбку.

Девушка прошла через распахнутую стеклянную дверь — и замерла в полном потрясении. Красота здешнего сада ослепила её. Столько растений за раз она видела впервые. Нет, такое любой житель Антиса наверняка увидел бы впервые. Однажды, лишь однажды, ей удалось побывать в Вири-Гулосе, городе, представлявшем собой один огромный сад. Но рассаженная повсюду зелень разных размеров ещё не означала красоту в том её понимании, в котором она виделась Лилит сейчас.

— Нравится? — без толики эмоций, безо всякого интереса спросил смотритель и, не дождавшись ответа, скрылся среди растений. Они буквально впустили его, словно признавали в нём хозяина.

Это была огромная теплица, наверняка занимающая не меньше, чем пол этажа в длину и столько же в высоту. Солнце проникало в неё со всех сторон, позволяя разглядеть на листьях растений самые тонкие прожилки. Растения словно соревновались между собой, показывая неведомое человеку прежде разнообразие. Здесь были не только подсолнухи, одуванчики, розы и тюльпаны, не только клёны и дубы, не просто чертополох, который деревенские женщины собирали для защиты от злых духов. Здесь, казалось, поселилась сама Мать-природа — и принесла с собой Миддлемист, Лизиантус, Муфасаил и множество других наипрекраснейших и невероятно редких растений, которые девушке доводилась видеть лишь на страницах книг. Клумбы уходили вдаль стройными рядами, оставляя полету фантазии возможность продлить столь прекрасную картину. На листьях ещё блестели капли воды, в воздухе стоял аромат цветов вперемешку с запахом настоящего счастья, от них же исходившего. Похоже, среди заснеженной пустыни и для Лилит О’Фаррелл нашёлся рай.

На язык просились слова восхищения, однако ни одно из них не могло бы описать то, что чувствовала сейчас девушка. Она бесшумно втянула носом воздух и с новой силой зашагала вслед за Дугальдом, озираясь по сторонам. Среди многочисленных листьев мелькнул едва различимый крошечный силуэт, и Лилит резко отшатнулась. Этот кто-то был похож на огромного жука, только прозрачного. Дальше О’Фаррелл шла, то и дело озираясь по сторонам. В конце концов, когда она остановилась посмотреть на причудливый цветок с розовыми листьями, сверху прямо на растение упало существо, чем-то напоминающее фею из сказок, однако более очеловеченное. И — изо льда. Последнее стало очевидным, когда маленькое тельце надломило стебель цветка, и они вместе рухнули на влажную землю. Вот только цветок так и остался лежать, а фея разлетелась на множество ледяных кусочков прежде, чем Лили успела её схватить. Слёзы тут же подступили к глазам, хоть повод для них был совершенно глупый. В последнее время Лилит постоянно тянуло на глупости.

— Просто камни, — без толики жалости бросил Дугальд, словно выросший за спиной опечаленной девушки. Его голос был пропитан скукой, будто тысячи фей разбивались у него на глазах каждый день. А, может, так оно и было. — Не реви из-за этих глупых камней! Они только и умеют, что всё мне тут портить, — и он, обойдя Лилит, нежно взял в руки сломанный цветок.

«Камни? Ну, разве это крошечная фея была похожа на грубый и неотёсанный булыжник, лежащий на дороге?» — девушка поправила чёлку и грустно вздохнула, чем вызвала ещё один неодобрительный взгляд смотрителя сада.

— Что? Неужели твоя тонкая девичья душа не способна лицезреть гибель какого-то камня? Что же с тобой происходит, когда ты видишь мертвеца? Он-то не разлетается на осколки, а остаётся гнить там, где его бросили. Верно?

— Верно, — выпалила Лилит. — Я спокойно переношу вид мертвецов! — дополнила она на высокой ноте для уверенности. В горле неприятно кольнуло.

Это была ложь. Конечно, ложь. И Фиор тоже моментально её распознал. Для таких, как Лилит, подобные слова были терпкими, сползающими с языка, словно черви. Их хотелось выплюнуть как можно скорее, но язык неумело заплетался и спотыкался.

Дугальд многозначно промолчал, скорее всего, усмехнувшись про себя, и перевёл разговор на другую тему:

— Эти существа, которыми тут кишит каждый сантиметр, вовсе не феи, как тебе, видно, показалось, — он противно улыбнулся, заметив удивлённый взгляд собеседницы. — Это просто камни, — он словно играл этим простым словом, не давая девушке поймать его подлинное значение. — Просто глыба красиво вырезанного льда, которая тут присматривает за чистотой и поливает растения. Не одному же мне, в конце концов, тут за всем следить. Всё требует тщательного ежедневного ухода, а поскольку служанки здесь ещё более нерасторопные неумехи, чем эти камни, выбирать не приходится. Хоть они и гибнут пачками, как мухи, по десятку в день, но уж лучше так, чем когда какая-нибудь клуша, вытирая лист, случайно его порвёт. Эти куски льда хотя бы чётко выполняют свою задачу. В большинстве своём.

Голова гудела от этого слова, которое смотритель сада бросал налево и направо, не давая девушке добраться до сути. Похоже, его забавляло её неведенье. А с какой натугой он его повторял из раза в раз!

— Ладно, мне надоело смотреть на твой кристально-чистый взгляд и, похоже, такой же — разум. Пойдём, покажу тебе венец всех моих творений, главный сад, скрытый за этим. А потом уже ты поделишься своими «знаниями», — он без особого энтузиазма поманил девушку за собой.

Лилит снова воспрянула духом, вмиг забыв и о фее, и о камнях, и о смерти, ожидая, что сейчас её взору откроется нечто ещё более прекрасное, чем всё, что было до этого. Молча она проследовала за Дугальдом в конец зала, минуя различные коридоры и лестницы, ведущие на верхний этаж. Как бы ей хотелось остаться здесь на всю зиму, блуждать среди наипрекраснейших растений и вдыхать аромат жизни!

В конце, казалось бы, нескончаемого коридора из цветов находился отдельный застеклённый павильон. На его окнах, в отличие от всех остальных, были занавеси из плотной ткани, едва-едва пропускающие свет. Фиор снял с двери увесистый замок и открыл её. В ту же секунду О’Фаррелл поняла, что за этими окнами скрывается душа самого смотрителя — мерзкая и гнилая.

— Входи, — грубо сказал Дугальд, пропуская гостью вперёд.

«…не стесняйся», — мысленно добавила девушка, успев вовремя прикусить язык. Хотя, наверняка, стесняться было чего. По крайней мере, об этом говорил характерный запах — точно такой же, какой исходил от самого смотрителя.

Павильон был довольно маленьким, особенно по сравнению с остальной частью сада, однако создавал ощущение угнетающего величия. Все растения также были красиво упорядочены и расставлены по расписным клумбам, однако дышать здесь было невозможно. Лёгкие отторгали испорченный воздух.

— Это мое главное достояние, — юноша говорил с неприкрытым восхищением. Он воодушевлялся с каждым словом, и на глазах превращался в фанатичного безумца. — Здесь собраны самые ядовитые и смертельные растения, которые только можно найти на нашем континенте, и даже вне его. Я собирал их долгие одиннадцать лет — и знала бы ты, чего мне стоит каждый раз выкапывать и закапывать их, когда зима уходит и возвращается. Что остальным до этого? Рушить для них — забава, почти такая же, как и строить. А мои растения подолгу не могут привыкнуть к новой почве. Ты только взгляни на эти листья, — он приподнял бледно-зеленый лист одного из растений. — Да они же едва живые. Ну, что за мука! А что мне говорить Мудрейшему, если яд вдруг не сработает на пленном? Что он во всём виноват? Ну уж нет! Пусть эти каменюки лучше работают, — Дугальд погрузился в свои мрачные мысли.

Он сумасшедший

У Лилит затряслись коленки, и она уже не могла скрыть этого под длинной пышной юбкой. Теперь сомнений в том, что этот человек пытал рыжеволосую девушку, не было. Нет, она не может здесь оставаться. Снова ошибка. В этом мире просто не существует для неё места. Дугальд вызывал у Лилит приступ животного страха, такого, при котором жертва обычно в порыве отчаяния нападает на хищника. Рука быстро забегала по столу в поисках чего-нибудь острого или тяжелого, но нащупала только плотный стебель. Уже через мгновение у девушки в руке оказались семенные коробочки — две или три — и она запихнула их в карман, пока Дугальд яростно искал в шкафу что-то для улучшения качества листьев.

Что теперь с этим делать, Лилит не знала. Семена, скорее всего, ядовиты, и, если О’Фаррелл удастся незаметно положить их в еду смотрителя, — хотя бы на одного ужасного человека здесь станет меньше. Убийство не было приятно или привычно девушке из аристократической семьи, но почему-то сейчас это казалось единственно правильным поступком. Внутри всё клокотало от переизбытка чувств, спёртый воздух не давал нормально дышать, отчего сознание мутилось. Сейчас, находясь в окружении безумцев, было не время принимать трезвые решения.

Глава 7. Мудрейший

Ноги несли Лилит так быстро, что тело едва за ними поспевало. Сапоги без каблуков ей определённо нравились. Оставалось надеяться, что Дугальд не обратил внимание на её спешку. Они стояли в этой ужасной комнате, по меньшей мере, ещё пол вечности, прежде чем юноша наконец вывел О’Фаррелл обратно. Девушка пропускала все слова мимо ушей, борясь с предобморочным состоянием. «Надеюсь, он опять спишет всё на мою тонкую женственную натуру», — обнадёживала она себя, медленно осознавая всю степень своей глупости. Лилит держала лицо так долго, как могла, но, выйдя из сада, почти тут же утратила всё самообладание — казалось, будто каждое растение кричит ей вслед: «Воровка».

Переведи дыхание. Сложно лгать, задыхаясь

Узнает ли Дугальд? Поймёт ли, что она сделала?

Ну, конечно же, он ведь не идиот

Плевать. Пусть весь этот их загадочный ледяной мир катится к чёрту. Сколько уже прошло с тех пор, как она очнулась? Неделя? Больше? Этого времени было вполне достаточно, чтобы понять: Лилит О’Фаррелл здесь не место. Кажется, пора прекращать очаровываться красивыми картинками. Пусть эти отшельники и бригантийцы делают, что хотят, а она вернётся домой. Ей удастся разбудить кого-нибудь из взрослых, а уж они-то наверняка знают, что делать. Да, она должна убираться из этого колодца со змеями. Нужно просто взять себя в руки. Девушка остановилась на середине винтовой лестницы, тяжело дыша. Кто бы мог подумать, что она так быстро бегает.

Убегает

Лилит быстро спустилась вниз и бодрым шагом двинулась вдоль по коридору, одновременно прокручивая в голове план и пытаясь вспомнить дорогу к своей комнате.

***

Лилит проснулась. Глаза открывать не хотелось. В темноте под веками ей виделся совершенно другой мир. И всё же нельзя постоянно отрицать очевидное, ей и так потребовалось слишком много времени, чтобы привыкнуть.

Приподнявшись на локтях, девушка обнаружила, что завтрак стоит на тумбочке рядом. На подносе также лежали чистый лист бумаги и перо с чернилами. Лилит с горечью во рту вспомнила, что так и не поделилась с Дугальдом своими «знаниями». У него была хорошая память. Радовало уже хотя бы то, что юноша не ворвался к ней посреди ночи, требуя вернуть семена. Кажется, такой сон Лилит как раз и снился. Голова болела от множества новых мыслей. Все они были мрачными.

Позавтракав и одевшись, О’Фаррелл ещё пару минут посидела на кровати, глядя на пустой лист и силясь что-нибудь придумать, но в итоге сдалась и решила подумать об этом позже. На улицу она вышла, предварительно съёжившись, и не прогадала — ветер был безумно холодным, к тому же, снег валил огромными хлопьями. Девушка на секунду замерла, осматриваясь вокруг, и попыталась снова почувствовать тот трепет, который испытала, выйдя из комнаты первый раз. Ничего. Всего за неделю её сердце охладело к белому цвету и признало его лишь одним из многих других. Лилит с ужасом осознавала, что день за днём просыпается в одной и той же холодной комнате, выходит на этот мост, смотрит на белый мир — и не видит ничего особенного. Может, она вписывается сюда лучше, чем ей кажется?

***

По пути на кухню (ну, по крайней мере, она пыталась попасть на кухню) Лилит заметила, что дворец внезапно стал заметно оживлённее. Количество служанок неожиданно удвоилось, а то и утроилось, и все они метались из одной комнаты в другую, испуганно и возбужденно перешёптываясь. Помимо прислуги, на этажах также начали появляться женщины в элегантных платьях и мужчины во фраках. С одной молодой парой Лилит даже удалось завязать разговор, когда она случайно вслух восхитилась красотой платья, сидевшего на женщине точно по фигуре. «О, это старьё?» — с притворным смущением уточнила дама и принялась расхваливать своего портного, который так некстати предпочёл провести всю зиму в своей постели. В итоге, Лилит удалось выяснить, по какому поводу царит такой ажиотаж. «Вы что, не знаете?» — искренне удивилась женщина, толкая вперёд своего молчаливого кавалера. — «Так ведь Мудрейший возвращается сегодня. Говорят, он будет здесь всего через пару часов. И, конечно же, в честь этого будет бал. Ах, как же без бала, верно?» — дама многозначительно подмигнула дворянке, заправила выбившийся локон серебристых волос за ухо, и потащила своего спутника дальше по коридору.

С другими людьми разговор у девушки не задался: все либо безумно спешили, либо просто окидывали Лилит взглядом, прямо говорящим: «А ты что тут забыла?», словно за одну неделю она превратилась из дворянской особы в мешок с картошкой. А ведь в балах Лилит О’Фаррелл понимала далеко не «что-то», а твёрдое «кое-что». Балы были неотъемлемой частью жизни аристократов, и девушка могла перечислить без запинки все подобные мероприятия, которые ей удалось посетить.

Впервые она была приглашена на бал вместе с родителями, когда ей исполнилось шесть, к семье Айнтроп, проживающей по соседству. Их огромная гостиная была полностью забита различными экзотическими блюдами, которые нельзя было попробовать, безумно дорогой мебелью, которой так никому и не удалось воспользоваться, и массой знаменитостей, с которыми, конечно же, нельзя было и помыслить вступить в диалог. В итоге, единственное, что разрешалось делать, девочка делать ещё не умела — танцевать. Тогда это казалось довольно скучным. Вокруг все кружились и вращались, наступали друг другу на ноги и мило улыбались, как будто это действительно было весело. Юной О’Фаррелл пришлось весь вечер простоять в углу возле окна, отбиваясь от навязчивого поклонника, единственного сына семьи Айнтроп, — Люиса. Он то и дело хватал её за юбку, якобы так приглашая на танец. Взрослых это веселило, а Лилит чуть не разревелась прямо там. А ведь тогда родители всерьёз думали о том, чтобы выдать Лилит за этого неотёсанного болвана. Благо, когда ему исполнилось четырнадцать, он сбежал с молодой служанкой, и больше не показывался в Никс-Аргосе.

С тех пор завидных женихов на горизонте так и не нарисовалось. Все, в основном, уже были при будущих жёнах. Оставались более-менее зажиточные купцы да приезжие иностранцы, с которыми никогда ничего не понятно до конца. В итоге, когда О’Фаррелл уже шел пятнадцатый год, появились слухи о предложении одного заграничного лорда родом из Южных Королевств. Сейчас ему, наверно, было уже около сорока. Родители эту тему обходили стороной, и непонятная ситуация с каждым годом напрягала Лилит всё больше. Сейчас, по крайней мере, ей не нужно было волноваться по данному поводу.

Девушка металась из стороны в сторону, не совсем понимая, чего же она хочет. Семена, казалось, сейчас прожгут сумку и раскатятся по полу — так стыдно было Лилит за свои действия и мысли. В конце концов, она все-таки решила испытать свою удачу.

Кухня оказалась на удивление обычной. Даже слишком обычной. Все повара, без исключения, занимались своей работой и смотрели на девушку с обычным неприкрытым раздражением человека, которому мешают работать. От такой «обычности» у Лилит чуть не вырвался восторженный крик. Она постепенно привыкала ко всем странностям ледяного мира, и уже не надеялась отыскать здесь что-то простое и человеческое. Хоть это и были лишь повара, которых в обычной жизни она едва замечала, но стало легче. На секунду отступили и страх, и собственные смертоубийственные намерения.

Работники мимоходом взглянули на девушку и вновь принялись за свои дела. Похоже, ничего их не смущало. Впервые Лилит подумалось, что странная — она, а не все вокруг. Интересно, есть ли у этих людей семьи? Возможно, где-то далеко отсюда глубоким сном спят дети, мужья и жёны, нисколько не подозревающие о том, где находятся и чем занимаются их родные и близкие.

О«Фаррелл ничего не могла поделать со своей обострившейся болезнью под названием «любопытство». Раньше она проявлялась слишком редко, чтобы быть замеченной, но сейчас девушка явно ощущала её присутствие. Словно бешеная птица, любопытство рвалось и металось внутри, мечтая вырваться и обрушиться на людей всей тяжестью своих вопросов. Может ли кто-то здесь утолить её вечный голод? Лилит не знала ответа, поэтому молча вышла из кухни, так и не осуществив задуманного. Она хотела опустошить свою голову, изгнать оттуда противную птицу, но та уже принялась вить гнездо.

— Ну, наконец я тебя нашла! — голос прозвучал совсем близко, хотя шагов Лилит не слышала. — И почему я должна, словно собака, носиться по всему дворцу и искать тебя! Эй, слышишь меня? — женская рука несколько раз взмахнула перед глазами, и О’Фаррелл, наконец, перевела взгляд на Сабину.

— Что-то случилось? — отрешённо поинтересовалась Лилит.

— Не делай вид, будто занята чем-то важным, — произнесла Сабина довольно спокойным тоном, не выказывая раздражения. — Пойдём. Думаю, уж на основную-то массу твоих нескончаемых вопросов Мудрейший даст ответ. Хотя ума не приложу, с чего бы ему уделять тебе время.

— Мудрейший? Он уже прибыл? — О’Фаррелл ожила. Пожалуй, ей сейчас ничего так не хотелось, как скормить своим голодным вопросам парочку хороших ответов.

— Да… — устало произнесла женщина, похоже, истратив все свои силы на грубость.

***

Они прошли по длинному коридору, завернули за угол и миновали три лестничных пролёта, прежде чем забрались почти на самый верх этого ледяного сооружения посреди леса. Выше находились только башни, в одной из которых Лилит и жила. От постоянного хождения по лестницам у девушки уже начинала кружиться голова. Они остановились возле массивной ледяной двери с красивым резным орнаментом.

— Только веди себя прилично, — всё тем же уставшим голосом пробурчала Сабина, словно намекая, что Лилит ничего не знает о хороших манерах. Прежде чем девушка успела возмутиться, Хэйс поспешно добавила:

— Просто не задавай глупых вопросов.

— Было бы неплохо уточнить, какие именно вопросы считаются глупыми.

Но Сабина уже не слушала. Она еле слышно постучала. За дверью раздался раздражённый вздох.

— Кто? — без тени вежливости поинтересовался мужской голос.

— Я привела девушку, которую мы поймали в лесу. Вы хотели её видеть, — покорно, но при этом достаточно гордо произнесла женщина.

— Лилит О’Фаррелл, — шёпотом напомнила девушка, но её слова остались без внимания.

— Ах, да. Пусть заходит, — донеслось из-за двери.

Сабина молча кивнула в пустоту перед собой и, развернувшись, сделала шаг по коридору.

— Подожди! Ты куда? — Лилит бесцеремонно ухватила женщину за рукав, но та сбросила её руку.

— Заниматься делами поважнее. А ты думала, я буду тебя за ручку везде водить? Я выполнила приказ. Всё. Я уже говорила тебе: возиться с тобой в ничьи обязанности не входит. Сама проснулась — сама из этого и выпутывайся. По счастливой случайности ты нашла тот камень, который и спас твою никчёмную жизнь, — Хэйс резко замолчала, чтобы восполнить запас кислорода, но по ней было видно, что сказала она далеко не всё.

— Не заставляй Мудрейшего ждать, — сухо бросила Сабина опешившей девушке и, быстро прошмыгнув через полукруглую арку, зашагала обратно.

Лилит так и осталась стоять на месте, пытаясь понять, о каком камне шла речь. Ровно до тех пор, пока за дверью не послышалось раздражённое бурчание. Девушка быстро поправила челку и разгладила складку на платье. Дверь поддалась со второго раза и впустила гостью, ни разу не скрипнув. В глаза ударил яркий свет.

— Проходи, — раздался голос с другого конца небольшой комнаты.

Всё вокруг было завалено книгами до отказа. Может, их тоже сотворили с помощью магии? Такими средствами едва ли обладал хоть один аристократ Никс-Аргоса. В оставшемся пространстве как-то умудрялись умещаться ещё и различные свитки, непонятные склянки и высокие деревянные шкафы с неизвестным содержимым. Стен здесь не было, точнее, они представляли собой одно сплошное окно, за которым можно было наблюдать всё ту же белую картину, как и в любом другом месте. Письменный стол был едва различим среди завалов, но вот человек, сидящий за ним, сразу приковывал внимание.

— Так и будешь стоять у входа?

— Дверь не скрипит, — выпалила Лили первое, что пришло ей в голову.

— Что? — он лишь на секунду поднял свои глаза, но мурашки успели пробежать по телу девушки с головы до пят.

Оба долго молчали. Лилит впервые довелось услышать, насколько громкой бывает тишина. Она заполняла всю комнату и, казалось, мешать ей — сущее преступление.

— Ах, да, — мужчина отложил перо. — Дверь. Её смазали маслом как раз вчера. Не люблю, когда что-то отвлекает от мыслей. — Он испытующе посмотрел на О’Фаррелл, и она наконец, вопреки нежеланию, присела на стул напротив окна. — Итак, юная леди, что же вы мне поведаете?

Лилит молчала — то ли от того, что не ожидала вопросов с его стороны, то ли от того, что неприлично заострила внимание на его глазах — молочно-белых и пронзительных. Волосы серебром блестели на солнце, кожа на лице выглядела туго натянутой на скелет, морщины были только на лбу. Вроде бы ему было не больше тридцати — но, в то же время, и никак не меньше сорока. Весь вид этого странного мужчины заставлял признать его «Мудрейшим».

— Раз у нас всё так медленно движется — предлагаю ускорить, — с этими словами он одной рукой быстро перевернул песочные часы, стоящие на краю стола. Песок начал отмерять минуты. — Так пойдёт быстрее. Говори.

Лилит непонимающе уставилась на быстро перетекающий в сосуде песок. Как это должно ускорить процесс? Мужчина снова испытующе на неё посмотрел.

— Если ты не скажешь ничего стоящего до тех пор, пока песок падает, я отправлю тебя обратно в лес — играть с теми дикарями.

Угроза подействовала. С трудом собравшись с мыслями, Лилит заговорила. Она говорила так быстро, что постоянно путала слова и запиналась. События самых жутких дней её жизни, оказалось, можно поместить всего в три минуты рассказа.

— Занятно, но это не то, что я хотел услышать, — сказал сам себе Мудрейший и встал из-за стола. Его худая, но очень высокая фигура нависла над девушкой. — Ладно, твой вопрос?

— Простите? — как-то неуверенно промямлила О’Фаррелл.

— Твой вопрос — мой ответ. Что ты хочешь у меня узнать?

Девушка застыла с открытым ртом, как бы снова напрашиваясь на то, чтобы перевернуть песочные часы. Этот метод допроса сбивал её с толку. В голове Лилит много дней копились вопросы, но сейчас не осталось ни одного.

Не задавай глупых вопросов

Сейчас любой вопрос казался Лилит глупым. Этот человек сидит и работает. Посреди зимы. Кругом снег, а для него это — обычное дело. О’Фаррелл чувствовала себя несмышлёным ребёнком.

— Почему… — начала была она, но вновь замолкла.

— Почему мы не спим зимой? Почему посреди леса стоит огромный ледяной замок? Почему ты проснулась? Почему меня зовут Мудрейшим? Вокруг тебя так и кружат эти бесконечные вопросы, а ты не можешь выхватить даже один?! — на секунду его бледное лицо почти приобрело естественный цвет, но он быстро взял себя в руки. — Для начала: я знаю, что тебя зовут Лилит О’Фаррелл. Известно ли тебе моё имя?

— Нет, — Лилит постаралась ответить быстро.

— Аогнас Каэль. Впрочем, «Каэль» придумано мной лишь для созвучия. Фамилии у меня нет. Знала ли ты, что «Аогнас» на языке богов означает «один-единственный»? Вижу, что нет. Ладно. Что означает имя «Лилит»? Насколько мне известно, в божественном языке такого нет.

— Я читала в некоторых книгах, что оно связано с ночью, но мать всегда говорила, что назвала меня в честь цветка лилии.

— Цветка лилии? Воистину удивительное совпадение, не находишь? — мужчина вдруг оживился. Лилит ответила ему непонимающим взглядом. — Я про тот прекрасной работы камень, что ты отыскала в лесу, и про который ни словом не обмолвилась в своем рассказе. Он ведь имел вид лилии. Значит, это твой способ не спать?

Лилит нахмурилась, не понимая, на какой вопрос должна отвечать.

— Тот светящийся цветок? Он так ярко горел и… казалось, что он состоит изо льда. Постойте, — девушку осенило. — Как вы об этом узнали?

— Ну, вот и первый вопрос. Причём вполне достойный ответа, — от мужчины не укрылось, что Лилит облегчённо вздохнула. — Не стоит так переживать. Я не монстр. Далеко не каждый проснувшийся удостаивается личной встречи со мной, но твой случай меня заинтересовал.

Девушка заёрзала на стуле. Легче ей не стало. Они следили за ней в лесу. Вот так сюрприз.

— Хочешь сказать, что ничего не знаешь о камнях? Допустим, — Аогнас задумчиво посмотрел в окно. — Не стану забивать тебе голову лишней информацией и постараюсь объяснить просто. Так называемые «камни» представляют собой вместилище для сгустка духовной силы природы. Если выражаться совсем примитивно — это сосуд для энергии, неживая оболочка. Обычный камень, но странной формы и содержания, — он посмотрел на Лилит. — Кхм, проще объяснить я уже не в силах.

Возьмём, для примера, тот сосуд, что попался тебе. Он, как и другие, ему подобные, заключает в себе элементарную частицу природы. С его помощью человек — или другое мыслящее существо — способен во множество раз усилить свои органы чувств, физическую силу и ум. В том числе — усилить свою сопротивляемость сну. Думаю, ты уже наблюдала, как это выглядит, и прекрасно понимаешь ценность такой находки. Мой человек, Арден, как раз занимался поиском камней, когда заметил тебя. Вот почему я разрешил тебе со мной встретиться. Далеко не каждый знает, как из такого сосуда извлечь энергию. Но ты сделала это моментально и, похоже, без раздумий.

— Но… я без понятия, откуда этот сосуд… камень взялся. Я случайно на него наткнулась, и он просто… рассыпался, — слова отказывались произноситься и прилипали к горлу, от чего речь выходила крайне примитивной и глупой.

— Но ты ведь должна иметь хоть малейшее представление о вещи, которую поглотила. Не говори, что сделала это бездумно, — похоже, мужчина снова перешёл в нападение.

— Поглотила? Я просто взяла его, и всё! Что теперь со мной будет? — девушка задрожала. Кто просил её трогать непонятный горящий цветок?

Тишина снова заполнила комнату, и на этот раз она показалась девушке ещё ужаснее. Вот-вот Мудрейший набросится на неё, оставив всякое приличие. Однако этого не произошло.

— Вот как, — задумчиво пробубнил мужчина, так и не ответив толком ни на один её вопрос. Он снова сменить тему. Теперь его взгляд стал ещё тяжелее. — Как ты спишь?

— Простите? — не поняла девушка. Однако Мудрейший не был настроен повторять дважды. — Плохо, если вы об этом. Последнее время почти не сплю.

О«Фаррелл уловила едва заметное подрагивание уголков губ и расценила это, как удовлетворение её ответом. По крайней мере, тема снова сменилась:

— Как ты относишься к богам? — спросила статуя, пытающаяся играть в человека.

О«Фаррелл нервно сглотнула, снова сбитая с толку, но тихо ответила:

— Так же, как и большинство тех, кто не имеет отношения к великим домам, — неопределенно. Не отношу себя ни к фанатикам, ни к неверующим. Мне просто кажется, что боги давно потеряли к нам всякий интерес. Вряд ли им так уж хочется контролировать каждый шаг человечества. Но мне сказали, что богиня Бригитта — ваш союзник. Это какой-то оборот речи?

Мудрейший не удержался от смешка, но было видно, что разговор заходит не туда, куда ему нужно.

— Говоря «бог», люди всегда представляют что-то в высшей степени великое, такое, с чем не сравнится ни один правитель. Они думают, что такая огромная и могущественная сила управляет нами: может прочесть мысли, предугадать желания, заставить что-либо сделать или от чего-то отказаться. Иными словами, чем больше эта сила, тем ничтожнее становимся мы. А теперь, — он подошёл к окну и немного помолчал, — я хочу, чтобы ты установила связь между этой информацией и той, что я тебе предоставил до этого.

Лилит ошарашенно уставилась на мужчину. Она едва умудрялась укладывать в голове обрушивающиеся на неё новые сведения, и никак не думала, что ей придётся тут же их соотносить.

— Ну же! Разве это так сложно? Даже твоего ума будет достаточно для этой простой задачки, если хоть немного напрячься, — в порыве секундной злости он стукнул кулаком по столу, и песочные часы, мирно стоящие на краю, с грохотом упали на пол.

Говори, если не хочешь тоже разбиться

— Неужели вы хотите сказать, что… боги тоже являются камнями? — девушку испугал собственный спокойный голос. Руки её дрожали, глаза блуждали по комнате.

— Да, наконец-то ты начинаешь думать! Но, знаешь, у тебя есть очень плохая привычка — ты недоговариваешь. Нет! Даже хуже! Ты недодумываешь. Ты словно блокируешь весь свой последующий мыслительный процесс, и меня это раздражает. Я не понимаю, с кем говорю, — с человеком или с платяным шкафом. Собственно, именно по этой причине я хочу, чтобы говорила ты. Считай это хорошим уроком. Давай же, скажи то, что сейчас хочешь сказать, — его пустые глаза на секунду как будто загорелись.

Они все здесь сумасшедшие

— Я считаю, что вы так толком мне ничего и не объяснили. Мне до сих пор ничего не понятно, — пожалуй, это был первый раз, когда О’Фаррелл призналась в чём-то подобном. — Кроме того, вы сказали, что камни — это неживая оболочка. Боги разве неживые?

— Ладно, — Каэль медленно опустился на стул, его пыл поутих. — Я-то надеялся на хоть небольшой мыслительный процесс. Допустим, я неправильно выразился. Не неживые — бездушные. Они оболочка — пусть и разумная — в которой сосредоточено колоссальное количество природной живой энергии, заменяющей душу, — Мудрейший опустил рассеянный взгляд на высыпавшийся на пол песок из часов. — И вот мы подошли к кульминации, к той великой мысли, которую я все пытаюсь уместить в твоей маленькой голове: Бог — отнюдь не главенствующее звено. Изначально боги были предусмотрены лишь как сила, поддерживающая жизнь природы, нашу жизнь, в том числе. Затем на них возложили более серьёзную задачу — поддержание баланса, сохранение гармонии.

Итак. Боги используют энергию, чтобы сохранять порядок. Они отрывают куски от собственной души, понимаешь? Она-то, конечно, потом восстанавливается, но уже не в первоначальном виде. Представляешь, что за буря творится у них внутри? Их душа рвётся и восстанавливается каждую секунду. Если уж боги и чувствуют что-то, то точно не так, как мы.

И тут происходит самое интересное: появляется сознание. После того, как боги пришли в наш мир и установили с человечеством контакт, в них начало зарождаться «я». А, как известно, вместе с этим рождаются «мне» и «моё». В итоге, если ты начинаешь рассматривать себя, как личность, то невольно осматриваешься по сторонам и сравниваешь себя с другими.

Лилит не двигалась. Её тело словно приросло к стулу. Страх, всю жизнь притесняющий любопытство, начал сдавать позиции. И она спросила:

— И что произошло с богами? — девушка старалась смотреть на стол, на книги, на разбитые часы, лишь бы не в глаза мужчины.

Мудрейший молчал. Девушка чувствовала: он внимательно изучает взглядом каждый сантиметр её кожи. Неожиданно мужчина вскочил, перевалился через стол, ухватил Лилит за шею и замер. О’Фаррелл тоже не двигалась, до конца не осознав происходящее. Белая пелена его глаз завораживала и затягивала в омут беспамятства. Лицо Мудрейшего было всё таким же гладким и бледным, но пальцы, сжимавшие шею, пылали.

— И что же произошло? — спросил он и ослабил хватку.