Бесплатный фрагмент - Здесь и сейчас

ГЛОССАРИЙ

* Агр — от англ. слова agression (агрессия). (Агрить, Сагрить) — означает вызвать на себя внимание атакующего моба (персонажа).

* Агрорадиус — радиус зоны, в которой игровой монстр обратит внимание на противника.

* АОЕ — (от англ. area of effect — «воздействие по площади») — свойство умения, заклинания, предмета и т. д. воздействовать не на конкретную цель, а по определенной области, затрагивая всех (или определенное число) персонажей, находящихся в этой области.

* Апнуть — сленг. (Up англ. — верх). Имеется ввиду повышение игрового уровня.

*Баг — программная ошибка.

* Бафф — от англ. buff — термин в компьютерных играх, обозначает временное усиление игрока, как правило, под действием специального заклинания или наложения какого-либо временного эффекта.

* Баббл — защитный эффект от заклинания, чаще всего в виде сферы, окружающей персонаж.

* Вайп — часто в многопользовательских играх обозначает полное унчтожение личного состава, участвующего в сражении.

* Го… — (go англ. — идти), часто употребляется в играх, как наиболее короткое слово для побуждения к действию.

* Групповой босс — моб, обладающий увеличенными характеристиками. В случае предназначения для сражения, рассчитан на противодействие группе персонажей (игроков).

* Дальнобой — игрок выбравший класс, преимущественно атакующий на расстоянии.

* Дамаг — от англ. Damage (урон, повреждение). Урон, наносимый игроком или игроку.

* Дамагер — от англ. Damage (урон, повреждение). Дамагер — тут, игрок наносящий урон другим персонажам.

* Дамажный — от англ. damage (урон, повреждение). Дамажный — тут, способный наносить урон другим персонажам.

* Данж — особая игровая зона, предназначенная для групповых приключений. Чаще всего Данжи реализованы в виде подземелий или локаций вне общих игровых территорий.

* Дебафф — Противоположное баффу действие или эффект (см. бафф).

* Диверсарий — здесь название общей игровой зоны с разнообразными испытаиями (Diversa лат. Многообразный).

* Донат — donatio (лат.) пожертвование. В онлайн играх — добровольное введение денег в игру с целью покупки игровых предметов.

* ДПС-метр — вспомогательная программа, показывающая уровень наносимого урона в секунду (от англ. DPS — dameg per second — урон в секунду).

* ДПС-чек — этап игры, пройти который смогут только игроки, чей уровень наносимых повреждений за единицу времени соответствует требуемому на данном этапе. Другими словами, дпс-чек — проверка боеспособности игрока или игроков.

* Дроп — то же, что и серый лут.

* Дэдэшник — ДД, дэмэдж дилер (англ. damage dealer) — игрок в компьютерных играх, при взаимодействии в группе, наносящий в бою основной урон противнику.

* Дьяус (небо, день) — в ведийской религии божество дневного неба, муж Притхиви, отец Ушас, Ашвинов, Агни, адитьев, марутов, ангирасов. В «Ригведе» его культ уже находится на стадии угасания, а позднее он совсем исчезает из пантеона и появляется только эпизодически в «Махабхарате», где он причисляется к Васу. Его отождествляют с младшим братом Васу — Прабхасой. Среди прочих богов Дьяус часто принимает образ карлика-шута.

* Забагованность — большое количество багов и недоработок

* Застанить — наложить на противника эффект, снижающий или прекращающий на время его активность.

*Ивент — от англ. event (событие). В игровых проектах — регулярные или уникальные события, в которых может принять участие большое количество игроков.

* ИИ — искусстеный интеллект

* Инфа — сленг. Информация.

* Кайтить — (от английского слова kite), что означает охотник. Кайтить — делать непрерывные движения назад, при этом останавливаясь (либо в движении) наносить урон противнику и двигаться дальше. Например, некоторых боссов надо водить по комнате, это и зовется кайтом — говорят «танк кайтит босса»

* Кастовать — Cast (от англ. «применять») — использование умения героя или же время, за которое применяется (подготавливается) заклинание. Иногда используется как простое обозначения действия «использовать» в игре. Время, потраченное на каст (подготовку) заклинания, зависит от ряда факторов.

* Квест — в онлайн играх — задание, выдаваемое игроку с оговорённой наградой за выполнение.

* Квестлог — журнал заданий

* Конста — от англ. constant party — «постоянная группа»

* Крафт –происходит от английского слова «craft», которое можно перевести как «искусная работа» или «ремесло». В играх крафт (крафтинг) обозначает изготовление каких-либо предметов, в том числе экипировки, пользуясь навыками в ремесленных специальностях.

* Крит — сокращение от словосочетания «критический урон»

* Ланташ — имя существа-симбионта из сериала «Звёздные врата. Первый отряд».

* Ларгитон — (Largito лат. — дарующий)

*Линк — связь, соединение, часто определяющее соподчинение соединённых элементов.

* Лока — сленговое сокращение от слова «локация».

* Лут — добыча, получаемая в результате победы над персонажами игры.

* Маунт — от англ. mount — (восхождение) — ездовые животные, на которых может передвигаться персонаж игрока, реже механические аналоги ездовых животных, устройства для езды по суше, плавания по воде и под водой, и перелётов в игровом пространстве.

* Моб — от англ. mob, mobile, сокращение от англ. mobile object, подвижный объект — любой нестатичный объект в компьютерной игре. Частными случаями мобов являются игровые персонажи, неигровые персонажи (NPC), монстры (агрессивные мобы).

* Набаффить — придать игровому персонажу временные дополнительные свойства при помощи заклинаний или снадобий.

*Непись — (сленг) НПС

* Ник — имя игрового персонажа.

* Ништяк — нечто положительное, особый предмет, эффект, свойство и т. д.

* НПС — (или NPC — non-player characters) — это неигровые персонажи в игре, то есть те, к которым можно обращаться за квестами, с которыми можно торговать.

* Онтогенетический. Онтогене́з — индивидуальное развитие организма.

* Пати, патька — в онлайн играх чаще всего группа, небольшой коллектив, выполняющий совместную миссию.

* Патч — patch (англ.) — заплатка. Информация, предназначенная для автоматизированного внесения определённых изменений в компьютерные файлы. Применение патча иногда называется «пропатчиванием».

*ПвП — от англ. PvP (Player vs Player) — (Игрок против игрока). Часть контента онлайновых игр, подразумевающих одиночные или массовые сражения между игроками.

* Переагрить — В игровом сражении привлечь внимание противника к себе, отвлекая от других союзников.

* Пет — от англ. pet, домашнее животное. В онлайн-играх любые животные (иногда механизмы), сопровождающие игровой персонаж и выполняющие вспомогательные функции

* Петовод — игрок, чей персонаж специализируется на управлении петами и их использовании в мирных и боевых ситуациях.

* Петомаунт — существо, совмещающее функции ездового животного (маунта) и дополняющего функции персонажа пета.

* Плюшка — на игровом сленге так обозначается, что-либо особо ценное, что можно добыть тем или иным игровым способом.

* Подвода — телега, запряжённая лошадью.

* Профа — сленг, профессия (специализация).

* Разрабы — (сленг) разработчики

* Рандомайзер — алгоритм, отвечающий за имитацию вариабельности событий или случайности выбора на основе генератора случайных чисел.

* Расшарить — сделать общим, общедоступным, открыть доступ к ресурсу для совместного использования.

* Рейдовый босс — (рейдбосс) Чрезвычайно сильное игровое существо, для противостояния которому требуется рейд, большое число организованных игроков.

* Режим бога — в игре может быть реализован при включении опций неуязвимости и превосходства над другими участниками событий.

* Реснут — (Реснуть) Сленговое обозначение принудительного оживления одного игрового персонажа другим.

* Респ — частое сокращение от Респаун.

* Респаун — от англ. respawn — (перерождение). В компьютерных играх место возникновения персонажа в случае смерти и возвращения в игровое пространство.

* Респаун-якорь — Место привязки точки возрождения персонажа после гиблели.

* Сагрить — означает вызвать на себя внимание атакующего моба (персонажа). Агрить произошло от английского слова agression (агрессия).

* Сагриться — быть привлечённым противником.

* Сальвус — Salvus (лат.) спасённые, сохранённые

* Саппорт — от англ. support (поддержка).

* Саппортер — игровой персонаж, специализирующийся на поддержке и помощи союзникам (усиление союзников, ослабление противников).

* Сгенерить — сленг, сгенерировать, создать, придумать.

* Серый лут — добыча, получаемая с побеждённых противников, имеющая малую ценность. Такие предметы, как правило, невозможно использовать, а можно только продать специальным НПС-торговцам по фиксированной цене.

* Соло — (da solo итал. — самостоятельно) — самостоятельное выполнение заданий и миссий.

* Соло цели (персонаж-проекция заточена под соло цели) — речь идёт об игровой специализации адаптированной для наибольшей эффективности в противодействие одиночным целям (противникам).

* Стаз или стан — в компьютерных играх, временное состояние персонажа, существенно снижающее его активность или прекращающее полностью на некоторое время.

* Стак — от англ. stack — (груда, кипа). В игре это означает увеличение количества одинаковых предметов или эффектов.

* Статы — Числовые показатели игровых характеристик персонажа.

* Танк — игрок, имеющий наилучшие защитные характеристики и высокую живучесть, отвлекающий в бою внимание противника на себя, предотвращающий нанесение урона другим членам группы.

* Танковать — выполнять роль «танка» в бою.

* Таргет — цель.

* Тихий Донум — (Donum лат. — дар) — Название нового мира является игрой слов и образов.

* Трешевый лут — тоже, что и серый лут или дроп.

* Тряпочник — персонаж игрового класса, экипированного тканевыми (тряпочными) доспехами.

* Фамильяр — familiar (англ.) — существо-спутник волшебника, связанное с ним узами магии. В компьютерных играх, чаще всего, существо-спутник игрового персонажа, обладающий собственным набором умений и способностей, расширяющих возможности хозяина.

* Фарм (Фармить) — от англ. farming — (сельское хозяйство). В играх чаще используется для обозначения процесса методичной добычи игровых ресурсов, как боевым, так и производственным способом.

* Фул — от англ. Full — полный, заполненный.

* Хардкорный — Хардкор (англ. Hardcore) жёсткий, радикальный.

* Хитов — (хиты) сокращение от слова хитпоинт.

*Хитпоинт — Очки здоровья (жизни). Величина, определяющая максимальное количество возможного урона до полного обнуления жизнеспособности.

*Школота — оскорбительное наименование лиц школьного возраста и им подобных персонажей, имеющих низкий уровень интеллектуального развития, часто проявляющих необоснованную агрессию и пренебрежение к правам других членов игрового сообщества.

* Шмотки — сленг, применяемый для обозначения боевой экипировки.

* Экспириенс — опыт.

* Экспа — сленг от экспириенс (Experience англ. — опыт). В игре накопление опыта приводит к повышению уровня персонажа.

* Энтерпрайз — наименование межгалактического звездолёта из киновселенной «Звёздный путь».

* Ясли — игровой сленг. Стартовые локации для начинающих игроков начальных уровней. Предназначены для освоения азов игры, управления персонажем и пользования игровыми предметами.

«Не здесь»

Каждый из нас хоть раз в жизни сталкивался с тем, что не вписывается в обычные представления, выходит за рамки нашего понимания. Вглядываясь в суть необычного, мы заново учимся понимать окружающую нас действительность. Ранее незамеченные мелочи дополняют картину привычного мира, делая его уже не таким привычным

ЛОВУШКА ДЛЯ МИНОТАВРА

Лифт остановился на верхнем этаже, слегка выгнутые створы разъехались на обе стороны. Стойка рецепшен пустовала, как и полагалось в предпраздничный вечер. Я вернулся с полпути за забытым в кабинете телефоном. В современном мире оставаться без мобильной связи, даже на некоторое время, дискомфортно.

Длинный коридор со скрипучим полом, в самом конце которого дверь в тесную комнату, гордо называемую кабинетом. На этаже все двери старые. Местами растрескавшиеся доски закрашены унылой серой краской. Компания не бедствует, но почему-то здание давно не ремонтировалось. Даже этаж, занимаемый владельцем, на которого работали все обитатели клетушек за серыми дверями, знал лучшие времена. Давно. Остальные этажи арендовались множеством мелких организаций, точное число которых знали только несколько человек, в число которых я не входил.

Пройдя по корявым, истёртым половицам и нащупав в кармане куртки увесистый ключ от замка, пережившего не одно поколение обитателей, но исправно работающего, я отпер кабинетик и ступил внутрь. От распахнутой наружу двери до стола, такого же древнего, как и всё вокруг, всего пара шагов. Включать освещение не требовалось, в Лунном свете на столешнице, занятой только монитором и лотками для бумаг, одиноко лежащий мобильник не найти было невозможно.

Сунув в задний карман джинсов свою «мотороллу», заперев дверь и для уверенности подёргав ручку, давно вросшую в вязкую от времени древесину, можно было возвращаться к лифту, ультрасовременному механизму, пронизывавшему все этажи насквозь. Не издающее ни единого звука механическое чудо откровенно диссонировало с архаикой сооружения, стареющего, но не сдающегося разрушительному всемени. Вторым и последним свидетельством современных технологических достижений, приданных неизвестно когда построенному зданию, являлась новая трансформаторная будка, недавно установленная взамен старой у глухой стены. За свежими рифлёными стенками из покрытого серой краской металла не было слышно никакого гудения. Местная шпана уже успела оставить след эпохи, нарисовав на передней стенке, слева от предупреждающего об электроопасности знака, чёрно-красное граффити. Буквы сплетались в яркий комок, но всматриваясь, можно было разобрать, три слова: «ловушка для Минотавра».

Не знаю, почему мне вспомнилась эта надпись, пока я возвращался к лифту. Стена между моим кабинетом и рекреацией со стойкой офис-менеджера по левой стороне делилась на неравные промежутки дверьми близнецами. До ближайшей пять шагов, восемь до следующей, затем тринадцать. Потом длины промежутков снова повторялись: пять, восемь, тринадцать. И ещё раз в том же порядке. Всего девять дверей, не считая мою, торцевую. Противоположная стена глухая, крашенная полинялой масляной краской до уровня локтя, выше когда-то белёная мелом, местами пожелтевшим от времени и высохших протечек.

Двигаясь к началу коридора, непроизвольно считаю шаги и в тысячный раз разглядываю знакомые щели на полу. Дойдя до угла сворачиваю к лифту, продолжая разглядывать сучковатые половицы, тяну руку к кнопке вызова, но промахиваюсь, ткнув пальцем в голую стену. Поднимаю глаза и чуть не кричу от неожиданности: сплошная стена, никаких кнопок и никаких лифтовых створ. Судорожно оборачиваюсь, слева прежний коридор, девять серых дверей по стене и торцевая, десятая. Тусклые лампочки дежурного освещения по потолку, позади — рецепшен.

Паника заполняет меня мгновенно, снизу вверх, как пустой сосуд, вытесняя рассудок. Логика пытается сопротивляться, медленно сдавая позиции. Может, я не возвращался на работу? Благополучно приехал домой и лёг спать? Но во сне сложно догадаться, что спишь.

Медленно на свинцовых ногах поворачиваюсь к стене, где ещё пару минут назад был лифт. Зажмуриваюсь, тру глаза кулаками, с опаской приоткрываю веки…

Новый панический всплеск вытесняет остальные чувства. Стена, сплошная и старая, со всеми признаками неухоженности, будто лифта тут никогда и не было. С трудом делаю несколько шагов назад, опираюсь на стойку. Сердце бешено колотится, мысли путаются. Через пару минут всплеск эмоций затухает, паника притупляется, замещаемая растерянностью. Отчаяние пытается вклиниться, но в тумане восприятия места ему пока не находится. Заставляя себя дышать ровнее, ещё через минуту уговариваю тело подчиниться и сделать несколько шагов к стене. Надежда очнуться от наваждения, увидеть или хотя бы нащупать спасательные створы теплится в глубине сознания.

Безрезультатно шарю по шероховатой поверхности, пальцы пачкаются мелом. Однако получается немного успокоиться. Прекратив попытки отыскать то, чего нет, я возвращаюсь в свою комнатку. Раздвинутые шторы не мешают полной Луне заполнить своим светом весь небольшой объём унылого кабинета.

Сажусь на вытертое кожаное сиденье старого стула, пытаюсь разогнать марево наваждения, подавить отчаяние и восстановить логику в размышлениях. Во-первых, есть обычная лестница, которой не пользовались, разве что выходили курить на площадку два-три человека из всех работающих на этаже. Во-вторых, есть мобильник и городской телефон у офис-менеджера за стойкой. В-третьих, у меня на столе тоже есть телефон… Был телефон…

Паника готова вернуться, кивая на новые аспекты, противоречащие всему привычному и знакомому. За окном висит двурогий месяц. Как же так? Только что я видел полный диск Луны. Что происходит?

Нужно снова взять себя в руки и успокоиться.

Очень хочется поверить в бредовый сон и проснуться. Считаю до ста с закрытыми глазами и снова осторожно приоткрываю веки. Стены моей клетушки прежние, стол прежний, стул, шкаф с папками у стены. Всё прежнее, хорошо знакомое. Монитор на обшарпаной столешнице, системный блок под ней. Нет только телефонного аппарата. Окно, старые шторы, за стеклом прежняя полная Луна. Уже легче.

Делаю несколько глубоких вдохов, лезу в карман за мобильником. Экранчик приветливо загорается в ответ на лёгкое касание. Иконки часто набираемых абонентов выведены на основную страницу. Жму на первую, вместо мелодии ожидания — пустота. Терпеливо жду хоть чего-нибудь, но ничего, кроме механического сообщения о том, что вызываемый номер вне зоны действия сети. По очереди пробую все с тем же результатом. Пытаюсь подавить очередной приступ панической дурноты, заставляю себя встать и выглянуть в коридор. Там тоже все, как я помню. Глухая стена справа, девять дверей слева, между ними пять, восемь и тринадцать шагов, потом промежутки повторяются дважды. Осторожно ступаю по рассохшемуся паркету, ближе к дверям половицы особенно скрипучи, дохожу до угла, за которым рекреация со стойкой и лифт. Должен быть… Делаю глубокие вдох и выдох, чуть наклоняюсь вперёд, держась за стену, высовываюсь из-за угла. Перед глазами сплошная стена. Бред продолжается.

Постояв неподвижным изваянием с минуту, понимаю, что тут ловить больше нечего. С переменным успехом, сознание пытается бороться с парализующими тело ощущениями и, подчинив себе минимальные функции движения, доставить меня к лестничной площадке. В этой части коридора тоже много дверей, но самая дальняя — двухстворчатая. За ней лестница. Половицы скрипят глуше. Перед выходом на лестницу скрипа нет вообще. Берусь за дверную ручку, чувствуя каждый сердечный толчок от груди до кончиков пальцев. Тяну на себя и делаю шаг…

Актовый зал? Справа за дверью нащупываю выключатели. Щёлкаю по очереди, в ответ нехотя загораются лампочки под круглыми жестяными абажурами. Проход между рядами счетверённых кресел упирается в невысокую сцену. В некоторых спинках прорехи, через которые выбивается вата. Перед зрительными рядами поставлен длинный стол, накрытый пыльной красной скатертью. В центре стола — гипсовый бюст вождя, некогда выкрашенный той же, что и стены, краской. Но теперь краска потрескалась и облупилась на кончике носа. На лбу засохшие капельки, словно пот. Взгляд заплывших краской глаз десятилетиями направлен в одну точку над дверью, где тускло светится зелёный фонарь с надписью «выход».

Выход?! Через эту дверь я как раз и попал в зал, которого тут никогда не было!

Где лестница?

Комок подкатывает к горлу, меня начинает потряхивать. Куда теперь?

Прохожу между рядами, слева несколько ступеней на сцену. Поднимаюсь. Поворачиваюсь к пустым креслам. Отсюда мне хорошо видно плешивое темя дешёвого изваяния. Тень от бюста стрелкой ложится на пол и тянется к единственной двери. Моя собственная тень остаётся короткой и путается под ногами. Странно. Неужели, изживший себя символ прошедшей эпохи всё ещё пытается указать верный путь?

Спрыгиваю вниз, возвращаюсь к двери. В голове крутится: «Уходя, гасите свет». Гашу, щёлкаю выключателями в обратном порядке. Выхожу в коридор и, не оборачиваясь, закрываю дверь позади себя.

Вокруг только одностворчатые двери, запертые служащими на такие же ключи, какой лежит у меня в кармане. Зачем-то вынимаю свой. Через ушко продёрнута суровая нитка, которой к ключу привязана бирка. На одной стороне три числа через запятую: пять, восемь, тринадцать. На обратной — сильно затёртая надпись, из которой удаётся разобрать только три последних слова: «ловушка для Минотавра».

Может, всё-таки это сон? Никакой бирки на ключе никогда не было. Номер кабинета значился вдавленными цифрами прямо на утолщении между ушком и стержнем.

Уже ничему не удивляюсь. Прохожу по коридору. Бросаю мимолётный взгляд на стену против стойки офис-менеджера, никакого лифта по-прежнему нет. Паники — тоже. Надо действовать. Но вначале стоит вернуться в свою комнатушку, сесть и обдумать возможные шаги.

Прохожу по коридору, ключ всё время зажат в ладони. Замок знакомо щёлкает. Привычным движением тяну ручку на себя. Дверь поворачивается на скрипучих петлях, за ней винтовая лестница, уходящая вниз. Стискиваю зубы и ступаю на шероховатые каменные ступени. Дверь захлопывается за спиной сама. Не хочу оборачиваться, но не могу удержаться. Со всех сторон только стены, обратного пути больше нет.

Спускаюсь вниз, вначале осторожно, потом быстрее, пока не перехожу на бег. Ступени становятся больше и выше. До края приходится делать несколько шагов и спрыгивать на следующую. Наконец лестница заканчивается, и я уже бегу по узкому тоннелю, освещённому дрожащим пламенем редких факелов. Стены в копоти, который смешивается с мелом на моих пальцах. Подошвы скользят на булыжниках мощения. Справа по жёлобу бежит вода. Меня обгоняет бумажный кораблик, качающийся на мелких волнах потока. Стараюсь не отставать.

Тоннель и жёлоб делают несколько поворотов, пока не выводит меня к мосту. Вода срывается вниз тоненьким водопадом, кораблик исчезает где-то далеко внизу. За мостом огромные врата, окованные железными стяжками. Подхожу ближе. На створках две бронзовые львиные головы держат в пастях кольца. Но я не успеваю протянуть руку, как створки распахиваются. За ними арена, окружённая трибунами. Но зрительские скамьи пусты. Только напротив меня под навесом на мраморном постаменте гордо возвышается бюст с облупившейся краской на носу. Его голову венчает венок из сухих лавровых листьев. Иду по песку, вспаханному многими копытами и колёсами. Под главной трибуной, маленькая дверь с зелёной табличкой «выход». Дверь заперта, но мой ключ подходит.

Снова лестница, но теперь широкая, покрытая красной ковровой дорожкой, закреплённой на каждой ступени длинными латунными спицами. Мраморные вакханки лукаво подмигивают пока я спускаюсь в холл.

За прозрачной дверью светит двурогий месяц, чуть покачивая своими рогами в такт моим шагам. Но вид на парк, который хорошо просматривался через дверь, остаётся только изображением на стекле. Вместо парка узкий тамбур между вагонами. Вагоны раскачиваются, колёса выстукивают дорожный ритм, сквозь стык металлических плит мелькают шпалы.

Делаю шаг через щель стыка. Пол больше не качается, ещё один коридор приводит меня к следующей лестнице. Спускаюсь и попадаю в какую-то приёмную. По всему периметру стоят стулья. На них старушки с палочками и перевязанными изолентой сумочками. О чём-то непрерывно судачат, кивая друг другу головами. В прорехе между стульями на стене мелом нарисована дверь. Над дверью истошно мигает лампочка, зазывая следующего по очереди.

Поворачиваюсь и бегу прочь. Мимо нарисованных на стене окон, пока не оказываюсь в тупике. Пытаюсь вернуться, но проходы ветвятся. Вспоминаю про правило левой руки. Иду дальше всё время касаясь стены пальцами. Считаю повороты. Пять налево, восемь направо, тринадцать налево. Потом всё повторяется. Пять, восемь, тринадцать. Тупик.

Стою не шевелясь. На пальцах правой руки ещё остался мел. Рисую дверь с замочной скважиной. Снова достаю свой ключ и пытаюсь открыть замок. Механизм срабатывает безотказно, и дверь распахивается. Вижу знакомые подсобки, заставленные деревянными ящиками. По долгу службы тут приходилось часто бывать. Это самый нижний этаж. Я хорошо знаю расположение помещений, а самое главное — прекрасно знаю где выход.

Бежать не хочется. Просто иду по хорошо знакомому маршруту. В здании сюрпризов больше нет. Через транспортные ворота выхожу наружу.

Впереди небольшой перелесок. Над деревьями висит двурогий месяц. За перелеском дорога. Можно поймать машину и поехать домой.

Иду к знакомой тропинке. Месяц бледнеет и опускается ниже. Под ним проявляется мощный торс, такой же белёсый. Нижнюю часть туловища закрывает кустарник. Существо намного выше меня. Оно чувствует моё приближение, оборачивается и наклоняется. Я останавливаюсь, панический ужас снова пытается меня сковать. Перед моим лицом оказывается огромная морда Минотавра. Рога немного светятся. Губы шевелятся в попытке что-то сказать. Пустые глазницы обращены ко мне. Он слеп, но кажется, что всматривается вглубь меня.

Минотавр резко втягивает воздух ноздрями и выпрямляется с оглушительным рёвом. Но над ним уже разворачиваются летящие сети. Охотники больше не таятся, выходят из своих укрытий. Я пытаюсь помешать, пытаюсь кричать, просить отпустить пленённое существо, но меня оттесняют.

Спелёнутого Минотавра тащат к зданию, к глухой стене, где стоит новенькая трансформаторная будка. Он почти не сопротивляется, обречённо ступая по асфальту раздвоенными копытами. Кто-то открывает дверь железной коробки с граффити, наконец обретшим смысл. Существо уже не так огромно и его вталкивают внутрь. Никаких трансформаторов нет, только пустое пространство, достаточное, чтобы пленник туда поместился.

Пытаюсь подойти ближе, но меня толкают, и я падаю.

Поднимаюсь. Вокруг уже никого нет. В тёмном небе снова полная Луна. Её свет падает на стену здания и железную будку, где заключено древнее мифическое существо.

Не раздумывая, достаю из кармана ключ, подхожу к трансформаторной и отпираю дверь. Внутри на табурете сидит молодая женщина в красном плаще. Жгучая брюнетка с короткой стрижкой. Видя моё замешательство, она улыбается и спрашивает…

— Кого-то ищешь?

— Тут был… — запинаюсь я.

— Был, — вторит мне женщина. — Ты меня проводишь?

Киваю и подаю даме руку, помогая покинуть неуютное помещение. Она идёт чуть впереди.

— Ты хочешь знать, куда делся Минотавр, и как я оказалась на его месте?

Киваю, хоть она и не видит моего жеста.

— А что ты вообще знаешь о нём?

— Ну, — тяну я слова, — он жил в лабиринте, построенном на далёком острове.

— Не важно, где находится лабиринт, — перебивает меня спутница, — в любом лабиринте я снова стану Минотавром.

— Минотавр — женщина? — Удивляюсь я.

— Минотавр — это минотавр, но почему женщина не может им стать? Особенно если её против воли загнать на века в лабиринт?

Мы идём по каменистой дороге. Женщина расстёгивает плащ и сбрасывает его не останавливаясь. Теперь на ней красная кожаная жилетка, обтягивающая бёдра короткая юбка, тоже из красной кожи и высокие ботфорты. Дорога сужается, становясь тропой, поднимающейся на пологий холм.

Я порываюсь поднять плащ, но спутница меня останавливает, говоря, что он ей больше не нужен. Следую за ней, пытаясь уложить в голове услышанное. Мифы врут? Или тот, кто их писал, пытался создать красивую, с его точки зрения, сказку, не обязательно соответствующую реальности?

— Мифы лишь забавные истории, — будто услышав мою мысль, продолжает женщина, — те, кто писали о Минотавре — никогда не были в лабиринте. А те, кто побывал — никогда не рассказывали о том, что видели и как выбрались.

На вершине холма моя спутница скидывает жилет и стаскивает юбку, оставаясь только в ботфортах и бикини из той же красной кожи. Фигурка может вызвать зависть у любой представительницы прекрасного пола, но я не испытываю никакого вожделения.

Мы спускаемся по пологому склону. Внизу слышится шум накатывающих на пляж волн. У подножия холма остаются ботфорты. Ближе к кромке воды женщина избавляется и от оставшейся одежды.

Стою на мокром песке и смотрю, как она, шаг за шагом, заходит в море. Оказавшись по колено в воде, женщина останавливается, оборачивается и машет мне рукой. Машу в ответ, хочу спросить…

— Конечно увидимся, — отвечает она и ныряет в приблизившуюся волну.

Я вижу, что у неё теперь длинные серебристые волосы, когда она выныривает ещё не слишком далеко. Ещё раз машет мне рукой и погружается воду, подняв на прощание брызги русалочьим хвостом.

январь 2018

ИЗНАНКА

Вампиры не видят снов…

Когда мой закадычный друг Альфред сказал, что он вампир, я счёл это очередной шуткой, предвкушая дальнейшее развитие событий новой забавы. Хохмач, любитель безобидных приколов, наверняка что-то опять затеял. В памяти промелькнули наши прежние чудачества, весёлые и безвредные.

Кроме нас в курилке никого не было. Я подумал, что товарищ решил посвятить меня в новый сумасбродный план какого-то розыгрыша. Тем более, что в офисе недавно появилась пара новобранцев, немного заносчивых и излишне амбициозных. Наверняка Фредди выбрал их в качестве потенциальной жертвы. Обидятся — тогда они придурки. Поймут — значит, небезнадёжны. На злодейство Альфред неспособен. Мухи не обидит.

Но когда на моих глазах клыки друга стали расти и заостряться, радужки вспыхнули рубиновым цветом, лицо побледнело и от него повеяло холодом, мне стало не по себе. Потом неуловимо быстрым движением Фред схватил меня за руку, закатал рукав и впился в предплечье. Через мгновение он выпустил меня, отодвинулся, сел прямо и вернулся к привычному для меня облику.

Боль я почувствовать не успел, но ошарашенно переводил взгляд то на Альфреда, то на укушенную руку, не понимая, как реагировать на случившееся. Убеждения, что всякие вампиры и прочая нечисть существуют только в книгах, фильмах и играх, трещали по швам и не только по ним. Как же так? Фредди не боялся солнца, любил поваляться на пляже, не брезговал блюдами с чесноком, свободно заходил в храмы, курил и любил коньяк. Однако несколько капель крови, вытекшие из прокушенной руки, свидетельствовали о том, что признание Альфреда — не очередная шутка.

Вампир, сидящий рядом со мной и уже не отличающийся от обычного человека, медленно протянул ко мне правую руку и накрыл своей ладонью рану. Я хотел отскочить, но не смог. Тело оцепенело и не слушалось. Сердце бешено колотилось, капельки холодного пота выступили на лбу.

— Теперь ты знаешь, что вампиры реальны и я один из них. — Альфред убрал ладонь с моего предплечья, ранки затянулись. — Эта маленькая демонстрация не причинила тебе вреда, но, надеюсь, была убедительна.

— Я… ты… — дар речи никак не желал возвращаться, — зачем?..

— Брось, Тед, не дрожи так. Ты мой друг, а друзей я не ем.

Альфред улыбнулся прежней улыбкой, отчего мне стало ещё больше не по себе.

— После обеда шеф отправит нас в небольшую местную командировку, поговорим по дороге, а сейчас позволь, я приведу тебя в порядок.

Глаза Фреда снова превратились в светящиеся рубины. С минуту он смотрел на меня. Стало легче. Сердце перестало бешено биться о рёбра, испарина исчезла, дрожь ушла, и тело вновь слушалось, как прежде.

Машину вёл Альфред. Путь предстоял неблизкий. Теперь я точно знал, по крайней мере, две вещи: мой друг — вампир, и он по-прежнему мой лучший друг.

Вначале говорил только Фред, развенчивая небылицы плодовитых фантазёров о таких, как он. Потом я принялся задавать вопросы. Съехав с кольцевой и направив машину на север, Фредди на минуту замолчал, а потом перешёл к главному: предложил мне стать таким, как и он.

— Как видишь, это ничуть не повлияет на твою жизнь среди людей. Работа, привычки, интересы — всё останется прежним. Никто не догадается о том, что ты изменился. Проживёшь обычную человеческую жизнь. Женишься, заведёшь детей, они обеспечат тебя внуками, потом ты состаришься и умрёшь. Единственное, что изменится для тебя-человека, ты перестанешь видеть сны.

— Постой-постой, ты же говорил, что вампиры бессмертны.

— Теоретически, вампира можно убить, хоть и очень сложно. Но если не прилагать к этому усилий, то наша жизнь ограничена только существованием времени, материи и пространства. Однако, люди смертны и весьма недолговечны.

— Если я стану вампиром, то я стану бессмертен?

— Бессмертным будет только вампир, которым ты станешь, но человек, которым ты при этом останешься, рано или поздно умрёт.

— Поясни…

— Тед, ты не обратил внимания на мои слова, когда я говорил, что вампиры не видят снов.

— Люди тоже не всегда видят сны, что тут такого?

— Пока человек спит, вампир живёт на изнанке мира. Вампиры вообще не спят. Они живут двумя жизнями. Одна протекает в привычном тебе мире в качестве человека, другая — жизнь в иной реальности. Называй как хочешь: параллельный мир, скрытый слой, пятое, десятое, сотое измерение, тридевятое царство, антигалактика. Мы привыкли называть это Изнанкой.

— То есть, засыпая тут человеком, я оказываюсь там вампиром?

— Ты будешь вампиром и человеком одновременно. Я же смог показать тебе свою вторую сущность, находясь в привычном мире людей. Появление вампиров в истинном обличии и прочих жителей Изнанки в мире людей запрещено. Но, установленным законом, как ты понимаешь, можно и пренебречь. Появись тут какой-нибудь нарушитель, скажем, оборотень, за ним тут же отправят патруль. Если в своей природной ипостаси ликантроп не успеет засветиться и набедокурить, то ему просто предложат вернуться.

— И ничего не будет?

— Только административная ответственность. Штраф и постановка на учёт в органах правопорядка. Моё кратковременное появление тут в качестве вампира, кстати, было согласовано заранее и санкционировано патрульной службой.

— А если…

— Если случатся неприятности, любые, то служители закона имеют право уничтожить преступника. Тем более, что в мире людей это немного проще, чем на Изнанке. Отсюда растут ноги у многих легенд и поверий.

— То есть, как вампир ты уязвим к солнцу, серебру и прочим способам борьбы с нечистью, если находишься в этой реальности? Прости за нечисть…

— Нет, конечно, — Альфред улыбнулся широко и по-доброму, — как вампиру мне одинаково безразличны пули, хоть свинцовые, хоть серебряные. А, вот, обезвоживание наступит быстрее, чем у человека, зато мороз не так страшен. Здесь вампира можно утопить, продержав под водой пару дней, а на Изнанке для этого потребуется не менее недели. Улавливаешь разницу?

Мы помолчали ещё с минуту.

— Фред, — я решил задать главный вопрос, — мне нужно принять решение прямо сейчас?

— Лучше сейчас. Следующий благоприятный период обращения в вампира будет только лет через пятнадцать. Так уж звёзды встали.

— Ты говорил, что я, как человек, всё равно умру. Выходит, потом останется только моя новая сущность на Изнанке?

— После смерти в мире людей, вампир может подобрать себе новое человеческое тело. Кто-то выйдет из комы, или родится мёртвым, но оживёт вопреки всему, или какой-нибудь сирота чудом выживет в авиакатастрофе. Вариантов много. В конце концов, можно забрать себе тело жертвы.

— В смысле?

— Вампиры охотятся, мой друг. На изнанке тоже живут люди. Питаться, чтобы выжить, не запрещено, там — наш мир. Тут же никто не осуждает волка за охоту на зайцев.

— Если волки будут таскать овец из стада, то на них натравят волкодавов или начнут охоту.

— На Изнанке тоже случаются межклановые конфликты и межрасовые войны, но с вампирами предпочитают не ссориться. Это одна из немногих бессмертных рас. В бою носферату обычно выживают, в отличии от противников.

— Есть и другие бессмертные?

— Разумеется. Джинны, серафимы, драконы, ну и ещё кое-кто…

Мои глаза округлились от услышанного. Я опять замолчал и задумался над тем, что, по сути, ничего не теряю. Я-человек только променяю сны на бессмертие и возможность жить не только в мире людей, но и ещё в какой-то фантастической вселенной, покруче всяких снов. Прочь сомнения. Отказываться от такой перспективы глупо. Хотя люди, которых придётся убивать…

— Фред, а вампиры питаются только человеческой кровью?

— Что ты, мы всеядны. На Изнанке, кроме крови, нам так же нужна и другая пища. Кстати, сухарики с чесноком к пиву я с удовольствием употребляю и там, и тут. А кровь годится любая. Лично я предпочитаю саламандр, никсов и дворфов. Хотя и со вкусом человеческой крови знаком.

То, что можно не нападать на людей, для меня явилось важным аргументом в пользу принятия предложения Фреда.

Вечером, после местной командировки мы с Альфредом приехали ко мне. Как объяснил мне мой товарищ, первое посещение Изнанки лучше совершить, когда человеческое тело спит на привычном месте.

— Тебе меня опять придётся укусить?

Альфред опять широко улыбнулся.

— Если ты только этого хочешь…

— Я думал, что так передаётся это… как вы, кстати, называете процесс обращения?

— Так и называем — обращение.

— И что нужно делать? Если кусаться ты не будешь?

— Если помнишь, я тебя уже укусил. Для начала обращения этого вполне достаточно.

— Я уже вампир?

— Нет, Тедди, одного укуса мало. Нужно всем сердцем принять передаваемый дар. Но и это не всё. Если ты ни разу не совершал переход между мирами, то понадобится проводник. Иначе можешь заблудиться и застрять в межреальности. Если не пройти путь до конца, то обращение не состоится, ты так и останешься обычным человеком.

— Ты мой проводник?

Альфред кивнул.

— У тебя ещё остался коньяк?

— Сейчас принесу.

— Тогда по бокальчику и в путь.

Сон пришёл мгновенно. Правда, я не сразу понял, что уже сплю. Фред сидел в кресле напротив с остатками коньяка на донышке бокала и смотрел на меня, постепенно принимая свой изнаночный облик. Теперь я мог хорошо его рассмотреть. Лицо моего друга практически не изменилось, если не считать слегка заострившиеся черты, выраженную бледность и ярко рубиновые радужки глаз. Кисти рук тоже выглядели чуть иначе: уже и тоньше, а пальцы слегка вытянулись. Все движения казались быстрыми и неторопливыми одновременно.

Вначале я думал, что ещё не заснул, но Альфред встал, протянул мне руку и помог подняться из кресла. При этом одно моё тело осталось сидеть, а другое встало и сделало шаг навстречу товарищу.

Альфред попятился, увлекая меня за собой. Я думал, что он упрётся спиной в стену, но всё вокруг как бы плавилось и текло. Краски смешивались и тускнели, предметы теряли привычные формы и контуры, растворялись в сером тумане, становившемся плотнее и плотнее.

— Это путь на Изнанку… Изнанку… нанку… анку… нку…

Голос Альфреда звучал отовсюду, слова подхватывало эхо. Странно, откуда здесь эхо?

— Если ты не видишь стен, — угадывая мои мысли, продолжил мой проводник, — не значит, что их нет. Просто иди за мной.

Я сделал ещё несколько шагов и перестал чувствовать опору под ногами, словно меня подвесили, и я впустую болтаю ногами, не двигаясь.

— Идём, идём, — поторапливал товарищ, — тут не стоит находиться долго.

— Как? — С трудом выдавил я из себя. — Я не чувствую ничего под ногами…

— Это и не требуется, просто думай о том, что нужно выйти из перехода.

Моё тело продолжало какое-то время болтаться не пойми где. Только рука Альфреда, что я сжимал всё сильнее, оставляла надежду однажды выбраться отсюда.

— Вот, собственно, и пришли.

— Вокруг только серый туман, я даже тебя почти не вижу.

— Моргни, лучше несколько раз.

Я моргнул, вернее, закрыл глаза на секундочку, а когда открыл, то по-прежнему увидел серый туман. Правда, он стал немного бледнее. Моргнул ещё раз, ещё. С каждым разом туман бледнел и рассеивался, а вокруг проступали стены, мебель, окна… Моя квартира. Только на диване больше никто не сидел, но на столике рядом стоял недопитый бокал с коньяком.

Фред похлопал меня по плечу.

— Вот, ты и дома. Не удивляйся, или удивляйся, если хочешь. Первый переход самый сложный. Ты не просто должен оказаться на Изнанке собственной персоной, ты, как бы, перетаскиваешь сюда часть своей прежней жизни. Изнанка встраивает в свою структуру твой дом, привязанности, привычки. Если, например, ты привык обедать в какой-нибудь забегаловке, то она тоже появится тут. Мир людей и Изнанка вообще очень сильно связаны, разберёшься постепенно.

— Обратно ты меня тоже проводишь?

— Буду рядом, хотя в обратный путь ты должен отправиться сам. Я ещё несколько раз побуду на подстраховке, пока не научишься преодолевать переход уверенно и быстро, за одно моргание.

— В смысле — моргнул и всё?

— В смысле… решил уснуть, сосредоточился на переходе, увидел туман, моргнул, увидел мир людей или Изнанку. Зависит от того, куда направлялся. Поначалу отправляйся в путь, хоть туда, хоть обратно, только из своего дома. Так будет проще. Потом научишься перескакивать из мира в мир откуда угодно. Разумеется, не следует это делать посреди автострады. Любое тело, которое будет ожидать твоего возвращения, должно оставаться в безопасности.

— А если…

— Тедди, — прервал меня Фред, — вопросов у тебя будет ещё миллион, на все сразу даже Гугл не ответит. Сейчас нужно завершить обращение. А это произойдёт только после первой охоты. Не стоит откладывать.

Выйдя на улицу, мы прошли пару кварталов на север. Всё вокруг было узнаваемым, хоть и несколько иным. Здесь, как и в мире людей, сейчас был поздний вечер. Тем не менее несколько человек и других существ торопились по своим делам или неспеша прогуливались по вечернему городу. Машины проезжали мимо, останавливаясь перед светофорами. Вовсю горели огни реклам, освещая проезжую часть и тротуары даже лучше, чем дорожные фонари.

На двух вампиров, идущих своей дорогой, никто особого внимания не обращал, не шарахался в сторону, не обходил стороной.

— Если вампир не прячется, а спокойно идёт по городу, — пояснил Фред, явно снова прочитав мою мысль, — значит, он не на охоте и бояться нечего. Очень сложно увидеть охотника, преследующего свою жертву.

Я хотел задать ещё вопрос, но снова не успел.

— Со временем и ты научишься читать мысли. А я перестану это делать, как только отпадёт необходимость в моей опеке. Но учти, в память к тебе я не лезу, мы же друзья. Ловлю только то, о чём ты думаешь в данную минуту.

Паб, в который мы зашли я знал хорошо. На Изнанке он практически не отличался от своего близнеца на другой стороне. Даже бармен был мне знаком. В зеркалах за стойкой я впервые увидел своё отражение. Миф о том, что вампиры не отражаются, оказался очередной выдумкой. Вполне себе нормальный внешний вид. Разве что чуть бледнее, чем раньше и радужки глаз приобрели бордовый оттенок. Альфред молча наблюдал за моим знакомством с собственным отражением и чему-то лукаво улыбался.

Мы заказали по бокальчику тёмного пива и ассорти солёных орешков. Я выловил из блюдца пару покрытых зеленоватой оболочкой из каких-то специй с васаби. Всегда любил что-нибудь остренькое к пиву. Посмотрим, насколько это сохранилось после обращения, пусть и незавершённого. Вкус меня не разочаровал, все ощущения остались прежними.

Не успели мы с Фредом опорожнить наши пивные ёмкости до половины, как входная дверь открылась, и в помещение с шумом ввалилось довольно грузное существо. Его кожа бугрилась зеленовато-синюшными наростами, ноги больше походили на слоновьи, а на ручищах было всего по четыре толстых пальца с заскорузлыми ногтями. Существо подтянуло мятые штаны, совершенно не заботясь о вылезшей с одной стороны такой же мятой рубахе и направилось к столику в дальнем углу.

— Это болотный тролль. — Альфред одной рукой взял своё пиво, другой отправил в рот кешью. — Не очень приятная раса. Жадны, хамоваты, всё время рвутся на руководящие посты, но как начальники чаще всего бездарны. Хочешь завалить дело, найми тролля и сделай его директором.

На картинках и в кино я видел всяких троллей, но ни один из придуманных художниками-людьми не соответствовал тому, что оказалось на самом деле. Поглядывая украдкой на грузную тушу, я поймал себя на мысли, что этот неряшливый представитель новой для меня расы, кого-то напоминает. Всмотревшись пристальнее, я понял кого именно.

— Вижу, ты его узнал, — Фред перечеркнул мои сомнения, — в мире людей он пользуется обычным человеческим телом.

— Ты же говорил, что не людям там появляться нельзя…

— В таком виде нельзя, но никто не запрещает менять тела. Посмотри на меня, сейчас я вампир, но внешне мало отличаюсь от своего человеческого облика. Тут у меня одно тело, там — другое, человеческое. Они похожи, хоть и немного отличаются. Человек не умеет менять обличия, а вампир вполне может чуть подкорректировать вид, чтобы не привлекать нездоровое внимание. Когда я заговорил с тобой в курилке, я как раз был в теле вампира, временно явившемся в мир людей. Выглядел я как человек, но скинул личину, когда это понадобилось. Моя человеческая тушка в то время мирно спала у себя в постели, да и сейчас она там.

— Этот тролль очень похож на моего прежнего работодателя. Грубиян, хамло, бездарь и неряха с дурным вкусом.

— Теперь ты понимаешь почему у того человека столь мерзкий характер…

— Потому что он и есть этот самый жирный ублюдок! Порвал бы на части…

— И что тебе мешает, — притворно удивился Альфред, — разве ты не вампир?

В зеркале я увидел, что мои глаза вспыхнули и засветились таким же рубиновым светом, какой я видел у Фреда сегодня утром. Само же отражение стало исчезать, становясь всё более и более прозрачным. Прежде, чем исчезнуть совсем, я почувствовал руку товарища, крепко стиснувшего моё запястье.

— Не спеши. Дай жирдяю набубениться под завязку и отправиться восвояси. По дороге мы найдём более подходящее для охоты место.

Я немного успокоился, отражение набрало прежнюю плотность. В памяти возникли неприятные воспоминания, оставшиеся от вынужденного общения с человеческой ипостасью этого типа. Он всегда считал, что в любом вопросе разбирается лучше других. Достучаться до него, даже с самыми обоснованными и убойными аргументами было практически невозможно. Вот и приходилось большинство его требований, относительно выполняемой работы игнорировать и поступать так, как того требовала ситуация. Потом я, конечно, огребал за то, что не следовал начальственным инструкциям, несмотря на хороший и даже отличный результат в итоге. Когда эта тварь орала и топала ногами, выражая своё неудовольствие моими действиями, я мечтал об одном: что б он сдох, зараза.

Кажется, теперь у меня появилась возможность поквитаться сполна. Пусть не в мире людей, но так даже лучше. Именно тут, на Изнанке живёт мой настоящий обидчик, а не та кукла, чьё поведение полностью зависело от вселяющегося в неё тролля.

Примерно через час мы с Фредом покинули паб и пошли следом за моей первой жертвой. Через полквартала жирдяй тормознул такси, втиснулся на заднее сидение и хлопнул дверью. Машина тронулась, и покатила в восточном направлении.

Я начал вертеть головой по сторонам в поисках ещё одного таксомотора, но Альфред подошёл, взял меня за руку, и мы побежали следом за удаляющимся автомобилем.

— А вот теперь вспоминай всё, что наболело, разозлись и ощути инстинкт охотника.

Уговаривать меня не пришлось, в одно мгновение я ощутил бешенство, желание отомстить, догнать, растерзать. Я уже буквально чувствовал пульсацию артерий и запах крови.

Мы бежали легко и не уставая. Мир вокруг замедлился, почти застыл. Пешеходы почти не двигались, автомобили еле ползли, мяч, подброшенный ребёнком в сквере, практически завис в воздухе. Пробегая мимо витрины, я не увидел своего отражения. Выходит, миф не совсем беспочвенный.

— Когда вампир охотится, он становится быстрым и почти невидимым, — пояснил мне друг и наставник.

— Но я прекрасно вижу тебя.

— Мы оба вампиры, и оба сейчас преследуем жертву.

Догнав автомобиль, мы взмыли в воздух и плавно и беззвучно опустились на его крышу. События чуть ускорились. Машина уже не ползла, а потихоньку ехала. Я стоял во весь рост словно на чём-то неподвижном. Необходимости балансировать, удерживая равновесие не было.

Всю дорогу до окраины города Фред рассказывал мне об охоте. Оказалось, что арсенал возможностей вампиров не ограничивается только скоростью, силой, зубами и когтями. Волю жертвы можно подчинить себе. Можно прочесть память, как книгу и, при необходимости, переписать пару страниц. Можно забрать жизнь, а можно поделиться собственной, если нужно помочь существу выжить.

Чем больше я слушал, тем отчётливее понимал, что мы не такие уж и кровожадные монстры, какими нас привыкли считать. Есть, конечно, и свои мерзавцы. А у кого их нет? Хотя тот же Влад Пятый. Кровав? Жесток? Однозначно! А как, прикажете защитить своих сограждан от превосходящего числом и силой врага? Только умением и наглядной демонстрацией, что чужакам на охраняемые вампиром земли лучше не соваться, если вы не мирные туристы.

Моя первая охота прошла вполне успешно. Куски обескровленного тела уже покоились в трясине. Перелесок вокруг болота наполнял щебет птиц. У кромки леса в воздухе танцевали сильфиды. Биение их сердец было таким манящим, но Альфред снова стиснул моё запястье.

— Ты ещё не вышел из охотничьего ража. Поэтому любое существо, оказавшееся поблизости, может показаться желанной пищей. Но, посмотри, как прекрасны эти создания. Их тела совершенны, движения грациозны, а души чисты. Разве можно даже думать о причинении вреда таким чудесным красавицам?

Мне стало немного стыдно за свой порыв. Пришлось сосредоточиться на своём дыхании, постепенно возвращаясь в нормальное состояние. Мы немного постояли, любуясь танцем сильфид, а потом вышли на дорогу и поймали попутку. Ближе к утру я и Фред вернулись ко мне домой, чтобы отправиться обратно в мир людей.

Днём мне позвонил один приятель, с которым мы когда-то работали у того, как выяснилось, тролля. Он сообщил, что наш прежний жлоб-работодатель минувшей ночью скончался от сердечного приступа и если я хочу плюнуть на его могилу, то похороны состоятся через два дня.

Что ж, жестоко, но справедливо. Уничтожив причину на Изнанке, я повлиял на следствия здесь. И никаких угрызений совести, просто сделал ещё один вывод о взаимосвязи двух миров. Как вампиру, мне придётся охотиться и питаться живыми существами. Но кто сказал, что выбор жертвы должен быть случаен? В памяти всплыла ещё одна персона. Ещё один бывший работодатель, частенько задерживавший зарплату и, в конце концов, объявивший о банкротстве. Последней зарплаты никто не дождался. В финансовые проблемы его предприятия можно было поверить, если бы сразу после «банкротства» он со своим лоснящимся семейством не переехал в трёхэтажный особняк.

Скоро вечер, а там и ночь, которую я проведу не так, как другие люди. Потому что вампиры не видят снов.

август 2019.

ЛАНЧ

Иллари Таграт, Наместник Четвёртого сектора Диктаториума, не торопясь следовал к люкс-ресторану «Люцит», распложенному в независимой зоне. Личная дружба с шеф-мастером давала бесспорные преимущества перед другими посетителями. Нет, не стоит думать, что гости сидящие в больших, средних и малых залах обслуживались не по высшему разряду. Ни у кого, от холлмейстера до младшего сервировщика, и в мыслях не было отнестись к кому-либо, переступившему порог заведения с меньшим уважением, чем к сюзерену Двенадцати секторов. Однако Иллари Таграта, как завсегдатая и ценителя великолепных блюд, всегда ждал отдельный кабинет, исключительное меню и, в высшей степени, предупредительный персонал.

Сегодня шеф-мастер в приватном сообщении обещал побаловать своего друга новейшим блюдом, на которое, как он выразился, потратил целую жизнь. Лёгкая интрига возбуждала аппетит.

Коллеги из других ресторанов чаще всего выступали сценаристами и режиссёрами своих творений, составляя сложные, замысловатые рецепты и распределяя роли по реализации задуманного между многочисленными мастер-ауксиллиатами.

Шеф-мастер «Люцита» был неподражаем во всём. Превосходный рецепт-инвентор, создающий шедевры, высоко ценимые лучшими дегустаторами, скурпулёзный парсоалмониарий, хорошо знающий своих подмастерьев и поручающий каждому только ту часть подготовки ингредиентов, с которой помощник безусловно справится, и, наконец, эксперт-скрибендариум, собственноручно соединяющий все части в неразрывное целое. Но, в отличие от коллег своего ранга, в ключевых моментах сотворения нового блюда, он предпочитал всё же собственноручно выполнять сложные манипуляции, добавляя к творимому тончайшие оттенки и цепочки раскрывающихся вкусов и ароматов. След его мастерства ненавязчиво, но ощутимо присутствовал в главных акцентах каждого из созданных шедевров.

Каждый раз после изумительной трапезы, Иллари Таграт непременно заглядывал в кабинет друга, чтобы лично выразить восхищение и признательность за доставленное удовольствие. Но, каждый раз, вначале предстояло знакомство с обещанным творением.

Светильники в приват-кабинете, приготовленном сегодня для Наместника Четвёртого сектора излучали мягкий свет, волнами пробегающий по перламутровым гардинам, сотканным из тончайших нитей-кирари. Казалось, что свет, соскальзывая со складок почти невесомой ткани течёт от стены к стене, отражаясь многократным радужным эхом. Отражённые потоки встречаются в воздухе, порождая небольшие всполохи то тут, то там. На полу, по углам небольшого помещения, лежали туго набитые пухом кайры и волокном побегов идри-вьюнка подушечки, годами источающие умиротворяющий аромат. Стол в центре кабинета оказался кряжистым и приземистым, без скатерти. Широкое кресло, почти вплотную придвинутое к столу, обтянутое кожей диких кхадр с пледом на одном из подлокотников, приглашало сесть, накинуть плед на плечи и затаиться в ожидании чуда.

Иллари Таграт ждал ровно столько, чтобы аппетит, в предчувствии задуманного и исполненного шеф-мастером, стал сильнейшим из ощущений Наместника, по крайней мере, сегодня. И когда ожидание, смешанное с любопытством, желанием увидеть, попробовать, обладать добралось до пика предвкушения, дверь в кабинет распахнулась и в проход величественно вошли церемониал-мейстер и четыре носильщика с массивным подносом, на котором возвышался огромный, отполированный до рези в глазах чан.

Осторожно поставив ношу на столик, мускулистая четвёрка удалилась. Церемониал-мейстер поклонился Наместнику, поднял перед собой жезл и произнёс: «Фатум анте окулос», развернулся и вышел, плотно закрыв дверь за собой. Всполохи света, заполнявшие пространство кабинета, слетелись, стайкой любопытных насекомых, зависли над чаном и завибрировали, словно рябь пробежала по водной глади.

Иллари Таграт склонился над огромной посудиной. Чуть ниже краёв клубилась полупрозрачная субстанция, поднимаясь и оседая, словно это нечто оказалось способно дышать. Наместник вгляделся в принесённое блюдо, и оно отреагировало на пристальный взгляд. В хаосе движения наметился порядок. Медленно закручиваясь, содержимое чана заплеталось узорами, существовавшими всего лишь мгновения, перетекая из одних замысловатых картинок в другие. Картинки порождали мимолётные ароматы, ещё больше дразнившие тонкое чутьё Таграта. Одно ощущение, едва сформировавшись, ускользало, оставляя еле заметный, тающий след. Следующее за ним подхватывало едва заметные остатки, сплетаясь в непрерывную вязь, чтобы так же ускользнуть, уступая место возникающему следом за ним. Увлекаемый такой прелюдией, Иллари склонился над чаном, почти касаясь глазами меняющейся поверхности. До Наместника донеслись едва слышимые звуки. Тихая мелодия поднималась из глубин, возбуждая желание погрузиться в неё целиком. Один инструмент уверенно задавал тему, позволяя другим спорить, вмешиваться, перебивать, отступать, возвращаться. Картинки менялись в такт звучащей музыке.

Опытный дегустатор и тонкий ценитель таланта шеф-мастера, Иллари Таграт знал, что чем дольше он сопротивляется манящему, тем сильнее потом окажутся ощущения, когда он, наконец, погрузится в созданное целиком.

Звуки, цвет, формы, вязь сплетённых узоров сливались в единый вихрь, затягивающий, влекущий, направляющий в самый центр, где гостя ожидали тайны, готовые стать явью. Пора, понял Наместник и погрузил голову как можно глубже. Звучащая мелодия испуганной тенью метнулась прочь, краски, вспыхнув напоследок изумрудными прожилками, погасли. Вокруг была только молчаливая тьма без границ. Все ощущения пропали, желания померкли и рассыпались. Пустота и неопределённость, апатия и безразличие, мгновения, длящиеся вечность, бесконечность, сжатая в точку.

Иллари Таграт не знал, сколько времени провёл вне всего, но из небытия выплыл смазанный образ, постепенно обретающий узнаваемые черты.

Маленькая девочка держится за руки родителей, обещавших подарить ей самую красивую куклу на свете, потому что сегодня она стала совсем большой: целых три года исполнилось. К магазину игрушек ведёт весёлая дорожка, выложенная цветными камешками. Так весело перепрыгивать с камешка на камешек, как по капелькам радуги. В магазине полки с игрушками, уходящие в небо. Но машинки, вертолётики, кораблики не так привлекательны, как большие куклы в разнообразных платьях. Глаза разбегаются, хочется поиграть со всеми куклами сразу, но нужно выбрать только одну. Девочка переводит взгляд с одной красивой коробки на другую. Через прозрачные плёночки куклы смотрят прямо перед собой, безразличные к тому, купят их сегодня или нет. Продавец, похожий на доброго волшебника достаёт из большого ящика коробки с другими куклами и ставит на полки рядом с теми, что уже там, и ждут своих хозяек. Девочка тянет руки к одной из кукол, но потом прячет за спину и отступает назад. Смотрит на другую, но и эта не самая лучшая в мире. Мама наклоняется к девочке, тихо спрашивает, какая из игрушек ей нравится больше. Все нравятся, но не сильно-сильно, так, чтобы сразу захотелось именно эту, навсегда-навсегда. И тут продавец снова наклоняется над своим ящиком и достаёт большую-пребольшую коробку, из которой на девочку смотрит кукла в самом красивом платье, расшитом маленькими бусинками. Вот же она, та самая!

— Не тебя ли ждала эта кукла, юная леди, — спрашивает добрый волшебник-продавец, — хочешь с ней подружиться?

В улыбке продавца невозможно не узнать присутствие шеф-мастера. Маленький штрих, нюанс, тончайшая нить, вплетённая в события лично.

Девочка в восторге. Её даже назвали юной леди, а не малышкой или деточкой, как обычно. Родители озарены тем бесхитростным, мимолётным счастьем, глядя на дочь. Мир вокруг вспыхивает радужными переливами и жемчужными отблесками, воздух трепещет от рождающихся звуков, сливающихся в мелодию, создающую ощущение сказки. Иллари Таграт старался не упустить ни единого фрагмента всплеска радости, счастья, доброты и благодарности. Музыка вливалась приправой в каждый кусочек первого слоя великолепного блюда, приготовленного для него, Наместника Четвёртого сектора.

Впитав все крохи вырвавшихся наружу эмоций, дождавшись, пока стихнут последние звуки, Таграт выдержал паузу и погрузился глубже.

Эта же девочка, уже девушка, сидит перед клавиатурой концертного рояля. В зале только она и учитель. Старый профессор, опирающийся на крышку инструмента правой рукой. Левая не слушается после перенесённого удара. Но и одной руки хватает, чтобы раскрыть секреты мастерства. Ноты мелким плотным бисером заполняют строки большого белого листа. Между ними вспомогательные знаки, через которые композитор пытался выразить своё состояние и донести эту информацию до исполнителя. Но этого мало, недостаточно просто прочесть все символы и передать звуками скупо описанные чувства. Настоящий виртуоз обязан заполнить произведение собой. Между музыкантом и музыкой не должно остаться ни малейшего промежутка, ни струн, натянутых на мощную раму, ни клавиш, ни собственных пальцев. Только он и музыка. Только она и музыкант. Все посредники не имеют значения. Это пытается донести учитель до ученицы. И для этого вполне достаточно одной руки. Или взгляда глаза в глаза. Взгляда, через который на девушку смотрит шеф-мастер, подсказывая, побуждая.

Репетиция за репетицией, повторение за повторением. До полного изнеможения, до обморока от напряжения и усталости, пока в стенах небольшого зала не зазвучит музыка, способная проникать до глубин души, пока старый учитель не скажет: «Благодарю, маэстро, я не зря прожил свою жизнь».

Удивительный коктейль из усталости и удовлетворения, приправленный всё ещё гуляющим по коридорам консерватории отзвуками блестяще исполненного концерта для одного слушателя. Умиротворённая радость старика, которого смерть уже держит за безвольную руку. Цветные искорки проносятся вслед за ускользающими вибрациями, вспыхивая оттенками оранжевого и лилового. Ароматы сирени, лаванды и орхидеи смешиваются и заполняют собой пространство вместо затухающих звуков, последними из слетевших со струн рояля. Плотный поток эмоций, воссозданный шеф-мастером на втором слое блюда выше всяких похвал. Иллари Таграту хочется ещё, и он погружается на следующий.

Блестящий концерт, посвящённый памяти учителя закончен. Лучшие произведения сыграны на бис неоднократно. Занавес опущен, воодушевлённая публика нехотя расходится по ночным улицам. Девушка возвращается домой. Дом всего через пару улиц от концертного зала. Комната родителей на втором этаже, а ей отдали всю мансарду, где есть спальня, отдельная душевая, маленькая библиотека и репетиционная со старым, но чудесным инструментом.

Последний поворот, за которым она увидит свет в окнах гостиной, где родители ждут возвращения дочери после очередного маленького триумфа.

Перед тем, как потерять сознание, девушка успевает ощутить чьё-то приближение. Крепкая рука хватает её и притягивает к чужому туловищу, вторая плотно прижимает к лицу влажную тряпку. Закричать нет возможности.

Очнулась похищенная в комнате с маленьким, заколоченным снаружи окошком под самым потолком. Её одежда куда-то пропала. На ней вообще не оказалось никакой одежды. Голова гудела, словно она просидела весь концерт внутри литавры. Сквозь туман ощущений прорезался страх, постепенно превращавшийся в ужас.

На внутренней стороне небольшой двери не оказалось ни ручки, ни замочной скважины. К страху и ужасу добавились паника и отчаяние. Иллари Таграт насторожился в предвкушении особых оттенков. Но похититель оказался однообразен и скучен. Он приходил в подвал почти каждый день, приносил еду, насиловал девушку, садился на край тахты и, не обращая внимание на мольбы, слёзы и обещания никому не рассказывать о происходящем, если её отпустят, какое-то время рассказывал о бабочках. День за днём, неделя за неделей. Отвратительное однообразие, безысходность, рассыпающиеся в прах надежды, примитивная мерзость происходящего. Но однажды, что-то неуловимо изменилось. Наместник не мог не заметить, как в выражении лица насильника проступают черты шеф-мастера. Сегодня похотливый верзила оказался изобретателен и весьма оригинален. Тупой страх, понимание бесполезности сопротивления, безразличие к происходящему и желание просто умереть сменились на недоумение, страх, иной чем прежде, боль, ненависть, осознание собственной беспомощности. Накатила новая волна уже притупившегося стыда от собственной наготы перед чужим человеком. Эмоции перехлёстывали через край терпения, сознание готово было отключиться, чтобы не видеть, не чувствовать, не думать… Сгустки чёрного взрывались трёхмерными кляксами, отливающие холодным блеском капли разлетались в стороны. Сердцевина взрыва раскалялась, пульсируя багровым. Какофонию звуков резал скрежет рвущегося металла, воздух вокруг осыпался осколками вдребезги разбитого стекла. Все чувства Иллари Таграта пели, рыдали, кричали от муки и блаженства с каждым новым актом творимого насилия. Ощущения времени и пространства пропали. Сознание дегустатора словно маленькое утлое судёнышко кидали штормовые волны.

Когда буря выдохлась и ощущения перестали рвать душу на части, Наместник глубоко вдохнул, чтобы погрузиться ещё глубже, но что-то удерживало его на только что исчерпанном слое. Или нет? Неужели шеф-мастер заложил тут ещё какие-то оттенки и ароматы?

Ожидание оказалось не слишком долгим. Вопреки обыкновению, насильник не ушёл после разглагольствования о летающих насекомых. Только теперь девушка заметила, что её похититель был пьян. Рассуждая об особенностях бабочки Урании, он говорил всё менее и менее внятно, пока не повалился на бок. Тело ещё не освободилось от влияния извне. Режиссёр не отпустил избранную марионетку, давая возможность сцене длиться дальше, до иной развязки.

Луч надежды блеснул из нереального далёка. Ненависть лавиной обрушилась, вытесняя остальные чувства. Стараясь не шуметь, девушка выскользнула из своей тюрьмы, поднялась по ступенькам наверх. Чистенькая опрятная гостиная, шторы плотно задёрнуты, поленья в камине почти прогорели, на скобе, приделанной к стене, висят чугунные инструменты.

Звуки гобоя спорили с барабанной дробью, завывание ветра в трубе, переходящее в демонический хохот, сливалось в давящий гул, багровая муть застилала взор, но всполохи огня рвали липкий мрак, сквозь который было едва видно, как взлетает с каждым замахом и опускается кочерга, крошащая окровавленный череп. Капельки крови разлетались, превращаясь в цветной бисер, разбегались прочь. Тело ненавистного насильника ещё вздрагивало от посмертных конвульсий, когда бывшая жертва, внезапно ставшая палачом, ураганом понеслась по его дому, круша на своём пути всё, что способна была сокрушить, не замечая, как осколки битого стекла режут узкие стопы. Застеклённые дверцы буфета, витрины с распятыми бабочками, окна, вазы с сухими букетами.

Флейта-пикколо в бешеном темпе ткала кружево мелодии из почти запредельно высоких для слуха звуков, обгоняя метроном. Чёрно-красный калейдоскоп едва успевал перещёлкивать картинки внутри себя.

Кажется, девушка кричала от злости, отчаяния, ещё не веря в обретённую свободу, не понимая, что длившийся бесконечно долго кошмар позади. Резкий аккорд валторн заполнил всё вокруг ровным бирюзовым свечением, и наступила спасительная тишина.

Всё ещё ощущая послевкусие сопереживания, Иллари Таграт понял, что погружается на следующий слой.

Вокруг люди в больничной униформе. Одни врачуют растерзанное тело, другие пытаются собрать осколки души. У кровати сидит заплаканная женщина, мать девушки. Отец тихо переговаривается с человеком в костюме у самой двери палаты. Бабочка бьётся в закрытое стекло. Девушка отворачивается, после пережитого бабочки вызывают только страх и отвращение. Едва уловимый голубой поток смешивается с бледно-зелёным. Скрипка тихо плачет за рекой, ей вторят серебряные колокольчики, раскачиваемые свежим ветерком. Апатия и безразличие к собственной судьбе мутными, блёклыми красками рисовали мимолётные картины. Не хочется есть, пить, двигаться, дышать, жить… Однообразные дни тянутся один за другим, похожие друг на друга. Механические прогулки по больничному парку не вызывают никаких эмоций. Пустота, ничем не заполненная и никому не интересная.

Родителям всё чаще предлагали перевести её в какой-то интернат, мама снова плакала, отец спорил, не соглашался, просил подождать ещё немного. Сошлись на трёх днях отсрочки.

Два дня, по-прежнему однообразно долгих, тянулись из ниоткуда в никуда. На третий в палату зашёл совершенно седой доктор в старомодном пенсне.

— Уважьте старика, — произнёс он, лукаво поглядывая на лежащую под тонким одеялом девушку, — составьте компанию в прогулке по парку. Знаете ли, теперь сирень расцвела великолепным пышным цветом, а аромат просто бесподобен.

Девушке было всё равно: лежать, сидеть, идти куда-то со стариком в белом халате. Всё чаще она поглядывала на свои нетронутые лезвием запястья. И всё больше хотела покончить раз и навсегда с давящим грузом, оставшимся после похищения.

По аллее шли не спеша. Мимо кустов с белой и обычной сиренью, в ветвях которой суетились и чирикали воробьи. Старик рассказывал о своей юности, о том, что долго не мог решиться, какой путь выбрать: стать врачом или художником. Кстати, в больничных коридорах до сих пор висят несколько его акварелей, написанных много лет назад в этом парке. Выбор одного пути — не означает отказ от другого, не менее верного и интересного. Потом доктор стал рассказывать о том, как впервые увидел на сцене концертного зала свою теперешнюю пациентку. Её музыка воодушевляла и помогала отвлечься от старческих недугов, каждый раз находить в себе силы продолжать жить и работать.

От аллеи отходила боковая тропинка, и доктор уверенно на неё свернул. В нескольких десятках шагов, за плотной посадкой жимолости находилась стена, изогнутая полукругом. В центре, на уровне плеча — узкая дверь, и деревянная лесенка к ней. Пропустив девушку вперёд, старик поднялся следом. За дверью оказалась небольшая летняя эстрада, в центре которой стоял белый рояль. Указав жестом на сиденье за роялем, доктор отошёл в сторону и опёрся на инструмент правой рукой.

Девушка села, подняла крышку клавиатуры и осторожно коснулась пальцами пожелтевших клавиш. Снова звенели колокольчики, но теперь они пели про красоту жизни. Птицы носились в поднебесье, перемешивая акварель облаков. Молоточки опускались на струны увереннее, заставляя их вибрировать в такт набирающей силу мелодии. Звуки одного инструмента не затухали, множились, превращаясь в оркестр. Музыка заполнила парк, люди, забыв о своих делах подходили к эстраде и тихо рассаживались на скамейки. Вскоре мест перестало хватать, а пациенты, врачи, сиделки, посетители всё стекались и стекались в центр мира, которым стала площадка перед старой сценой. Время замерло, не пытаясь замедлить или ускорить рождение чуда, только послушно кивало, отбивая секундами ритм.

Девушка играла, поглощённая прежними ощущениями. Апатия осыпалась прахом былого. Новая надежда восставала из пепла. Жажда творить и наполнять собой звуки, как это было прежде, подняла голову и широко открыла глаза, глядя в новую жизнь.

Шеф-мастер смотрел на девушку глазами старого мудрого психиатра, всё ещё опираясь правой рукой на краешек рояля, словно левая больше на подчинялась ему.

— Ради такого стоит жить, — произнёс он и улыбнулся, — теперь я могу быть за Вас спокоен, маэстро.

Пресные и почти безвкусные крупицы, теряющиеся в вязкой массе, вдруг, раскрылись ёмкими и утончёнными гранями перехода от унылых, заторможенных эмоций до активной жажды возрождения и преодоления. Потоки чувств и ощущений неслись к Наместнику с неистовством дикой стаи. Он едва успевал поглощать всё, боясь упустить хоть каплю, хоть оттенок, хоть отголосок великолепно сплетённых мастером нитей. Такие разные, такие непохожие: лёд и пламя, уныние и восторг, выжженная пустыня и тропические джунгли, чернота космоса и ослепляющая яркость солнечной короны. Восприятие Иллари Таграта металось из края в край почти на пределе своих возможностей, охватывая бесконечное пространство, сжатое в точку, и одновременно умещаясь в ней, ничтожно малой точке, целиком.

Музыка затухала, эхом едва слышались сухие постукивания костяных клавиш, шелест долгих аплодисментов, шипящий присвист многократного «бис». Сумерки сгущались, наполняя слух стрекотанием цикад, погружая дегустатора на следующий слой.

Тревожное сообщение она получила в студии, где с коллегами записывала фортепианный концерт. Её дочь, увлёкшаяся однажды альпинизмом, попала под камнепад. Несколько переломов, множественные ушибы, травма черепа.

Минуту она не могла ничего сказать, руки не слушались, ноги стали ватными, подбородок дрожал, слёзы катились из глаз. Кто-то подал стакан воды, помог спуститься по лестнице. Муж заехал за ней на машине. Резкий аккорд внезапно навалившейся тревоги и страха не за себя взбудоражил Таграта, готовя к новым неожиданностям, задуманным шеф-мастером. По дороге домой девушка, вернее, давно уже зрелая женщина, потихоньку приходила в себя. Лихорадочно бившиеся в истерике мысли обретали подобие упорядоченности. Всё, что сейчас требовалось — быстро собрать необходимый минимум вещей, пока супруг звонит в аэропорт, бронируя билеты на ближайший рейс.

Хаос звуков выстраивался в чёткий ритмический рисунок. Буковые палочки опускались на туго натянутую кожу небольшого барабана, отскакивали от её поверхности, снова опускались и отскакивали. Темп нарастал, периодически переходя в дробь и возвращаясь к прежнему повторяющемуся рисунку. Вступил кларнет, приближаясь издалека, ведя за собой виолончели и арфы. Ультрамариновые и бордовые пятна перечёркивались широкими мазками блестящего хрома. Барабанная дробь рябью разбегалась по зеркальной поверхности, мир вокруг дрожал, отражая неопределённость будущего. Широкая дорога, ведущая из прошлого, превратилась в едва различимую тропинку настоящего. Оркестр исполнял увертюру, перед тем, как мощное соло самолётных двигателей не перекрыло своим гулом остальные звуки.

В палату к дочери пустили только после грандиозного скандала. Правила, правила, правила… Плевать она хотела на правила, попадись сейчас в руки кочерга, тело вспомнило бы неистовое безумие, крушащее вдребезги всё, что стоит на пути единственного желания. Сейчас она хотела, чтобы с её девочкой было всё в порядке, хотела находиться рядом, подпитывая материнской любовью, надеждой, оставляя боль, отчаяние, призраки обречённости только себе. Лишь бы она вернулась из зияющего провала, где нет чувств, нет ощущений, нет воспоминаний, нет времени.

Местные эскулапы делали всё возможное, но молодой организм слабо отвечал на усилия специалистов, всё глубже проваливаясь в ничто бессознательного существования. Вскоре потребовались аппараты для поддержания жизни. Багрово-серая завеса обволакивала, сжимая пространство вокруг. Теснота сдавливала, почти не позволяя дышать.

Женщина звонила всем, кто хоть чем-то мог помочь, отчаянные крики о помощи уходили в радиоэфир. Сочувствие, искреннее и ложное, дружеское и показное, окутывало душевные импульсы, пытающиеся пробить купол безысходности. Иллари буквально распластался всеми фибрами по необъятной поверхности, чтобы не упустить ни единого из прорывов, решетящих пошедшую сеточкой трещин завесу. Мир снова взорвался, расплёскивая надежду, когда женщина услышала в ответ голос рекомендованного ей главного врача отделения нейрохирургии, обещавшего помочь.

Клиника, куда перевезли пострадавшую, оказалась оснащена по последнему слову техники. Кремовые и светло-бежевые оттенки интерьера палаты интенсивной терапии, аппаратура в корпусах цвета топлёного молока. Внимательный и предупредительный персонал, в компетентности которого сомневаться не приходилось. Лечение проводили опытнейшие специалисты.

Женщина почти постоянно находилась при дочери, всё время спрашивая себя, что ещё сделать, чем пожертвовать, чтобы её девочка осталась жива и поправилась. Ответов не находилось. Длительные, почти безрезультативные процедуры превращали ожидание хоть чего-нибудь в пытку. Но неумолимые весы обстоятельств сохраняли равновесие, не пытаясь склониться в одну из сторон.

Её пригласили в кабинет заведующего отделением. Подозревая, что речь пойдёт о бессмысленности дальнейшего лечения и согласии на отключение аппаратов, поддерживающих жизнь дочери, женщина готовилась к сражению до последнего.

В кабинете сидели двое. Заведующий, лет пятидесяти, и его молодой коллега. Женщина присела на стул и, прежде чем обратиться к старшему, изучающе посмотрела на молодого доктора. Ей долго и обстоятельно объясняли тяжесть состояния её дочери, тщетность усилий, предпринимаемых специалистами и неотвратимость финала. Но, всё же сказали, что есть ничтожно малый шанс исправить положение. Весьма сложная и чрезвычайно опасная операция. Шансы на успех минимальны, но молодой коллега, по счастью, специализируется именно на таких случаях и принял приглашение клиники приехать из другого города, чтобы попытаться помочь пострадавшей.

Вся приготовленная оборона рассыпалась, как карточный домик от слабого дуновения. Полоски цветной фольги кружились в воздухе, отражая случайные лучики зеркального шара. Надежда ликом печального мима смотрела из-за воображаемой, но непреодолимой стены за порхающими бликами. Единственный прожектор высвечивал лицо врача, долго и обстоятельно объяснявшего женщине всю сложность предстоящей операции. Серебряные колокольчики с язычками из блестящего хрома раскачивались, заставляя вибрировать ультрамариновые и багряные нити, на которых были подвешены. Нити дрожали, как рояльные струны, рождая вокруг себя тёплое свечение.

В конце беседы молодой доктор сказал, что никаких гарантий он дать не в праве, но сделает всё возможное, чтобы вернуть дочь матери. Он внимательно посмотрел в глаза женщине. Черты его лица на мгновение поплыли, превращаясь в лицо шеф-мастера.

Двенадцать часов просидела женщина в коридоре у операционной, ожидая приговора судьбы. Иллари Таграт блаженствовал в мощном потоке надежды, мольбы о благополучном исходе, упования на мастерство молодого специалиста. Женщине предлагали отдохнуть, перекусить, приносили кофе, но она от всего отказывалась, непрерывно подпитывая собой восходящий луч душевных усилий. Музыка смолкла, лишь метроном отсчитывал такты, ни разу не сбившись за всё время ожидания.

Наконец дверь распахнулась, уставший врач, чьё лицо ещё сохраняло черты шеф-мастера, вышел в коридор, присел рядом и произнёс только три слова.

«Теперь она поправится», многократно повторяясь, звучало в голове иссякшей, но счастливой матери. Теперь она поправится. Теперь она поправится. Пластинка со сбитой дорожкой крутилась, досылая последние импульсы вслед затухающему потоку. Усталость от ожидания, счастье обретения, благодарность сотворившему чудо, слёзы радости.

— Нам всем сейчас следует отдохнуть, — доктор помог женщине подняться со стула, — и мне, и Вам, и Вашей дочери. Завтра, ближе к середине дня, сможете её увидеть. Не ждите быстрых перемен, но теперь я могу обещать благополучный исход.

Месяц спустя женщина каждый день приходила в клинику, гладила дочь по ёжику отрастающих волос, брала за руку и вела гулять в парк, мимо буйно цветущей сирени, мимо ветхой летней эстрады. Старый белый рояль с пожелтевшими клавишами давно убрали. В нём больше не было необходимости. Музыка королевским шлейфом тянулась за идущими, набирая силу, вселяя уверенность в завтрашнем дне. Симфонический оркестр играл красочную увертюру, подсказывая, что будущее не захлопнуло двери, многие пути только начинаются.

За одной из дверей Наместника терпеливо ожидал ещё слой, лежащий в самой глубине огромного чана.

Уютный домик на берегу моря. Лёгкий бриз играет подолом сидящей в шезлонге пожилой женщины. Трое внуков беззаботно бегают по белому песку длинного пляжа. Муж что-то мастерит в гараже. К дому мягко подкатывает белоснежный кабриолет. За рулём молодая женщина с пышной шевелюрой волос глубокого медного оттенка. Дочь приехала на выходные. Детвора, увидев знакомую машину, наперегонки мчится к матери. Из багажника извлекаются коробки с подарками. Дети, получив своё, убегают на веранду. Медноволосая женщина направляется к своей матери. В руках небольшая плоская коробочка: лазерный диск с золотым переизданием лучших фортепианных концертов, записанных в тот период, когда она восстанавливалась после рокового камнепада. А её ещё не старая мать приходила в клинику сразу после работы в звукозаписывающей студии.

Скалы остались в прошлом. Акварели, висящие в коридорах клиники, побудили заняться живописью. Говорили, что их когда-то написал врач, работавший в одном из отделений.

Женщина присела рядом с шезлонгом, поцеловала мать в щёку и протянула диск с собственным оформлением обложки.

Воспоминания длинными вереницами потянулись со всех сторон. Пережитое белёсыми рубцами старых ран сплелось в затейливый рисунок. Жизнь не раз рвалась, пытаясь вытолкнуть через разошедшиеся края возможное будущее, пресечь надежды, остановить движение. Но находились силы для преодоления, части вновь срастались в целое, пути не заканчивались пропастью. Из-за туч всегда показывались солнечные лучи. Любой путь, каким бы долгим он не был, однажды завершится. Старая женщина чувствовала приближение дня, когда её мелодия растратит все ноты, но в душе были умиротворение и покой.

Жемчужины катились по хрустальной лестнице, прыгая со ступеньки на ступеньку. Двенадцать ступенек-клавиш — октава, ещё двенадцать — следующая, и так дальше, и дальше, проигрывая хроматическую гамму, не пропуская ни белых ни чёрных полосок, разлиновавших долгую жизнь.

Любопытные стрекозы носились над песком, замирая и снова срываясь в стремительный полёт. Прозрачные крылышки оставляли в воздухе цветные следы. За радужными росчерками гонялся неутомимый ветерок, собирая их пучками и бросая в набегающие волны. Солнце опускалось над водой. Скоро закат.

Иллари Таграт удовлетворённо откинулся на спинку кресла. Все слои исчерпаны, всё многообразие эмоций поглощено без остатка. Сгустки света, висевшие над чаном, разлетелись по углам и, впитавшись в ароматные подушечки, погасли. Пора навестить друга и выразить ему своё восхищение.

В просторном кабинете на стенах висели картины и фотографии, в застеклённых шкафах хранилось множество разнообразных предметов. Каждый раз, готовя новое блюдо, шеф-мастер оставлял себе на память какую-нибудь безделицу, сувенир, принесённый из того мира и времени, где он воплощал свой замысел. Многие вещицы были хорошо знакомы Наместнику. Именно ему чаще других доводилось быть первым дегустатором нового шедевра. Вот, в золочёной раме картина кисти Эжена Делакруа. Художник поймал тот уникальный момент, когда черты лица гениального скрипача пошли рябью. Через грубую трепещущую плоть проступали черты шеф-мастера, истинного маэстро, виртуозно управлявшего куклой, доводившей зрителей до неистовства, до обмороков, до самоубийств. Таграт хорошо помнил это блюдо, составленное из страсти, вожделения, жажды музыкального чуда и запредельных впечатлений.

Вот грубая маска из чёрного дерева с чёрного континента. Её пустые глазницы видели множество жертвоприношений, особенно, когда заполнялись тьмой, скрывающей глаза истинного творца событий. Потоки боли, отчаяния, страданий смешивались с желанием угодить духу-покровителю, покорностью и готовностью служить.

Вот обрывок хламиды аскета, которого соотечественники считали чудотворцем. К жилищу отшельника тянулась почти непрерывная вереница просителей, приносящих дары. Иллари хорошо помнил этот рецепт, составленный из гнева отшельника, отвергающего избыточные подношения, смирения аскета, молящегося за пришедших, голосов, вопиющих о чуде. Страждущие время от времени получали по вере своей, когда за праведником незримой тенью поднимался мастер, творящий желаемое и вплетающий в свой замысел ярчайшие из эмоций.

А вот, на стене слегка пожелтевшее фото. Суровый офицер в великолепной чёрной униформе с черепом на фуражке стоит на фоне обнажённых измождённых тел, сваленных мёртвыми грудами. Их скорбь, понимание неотвратимости злой судьбы, безысходность и страх волнами восходили над газовыми камерами. Шеф-мастер, как истинный дирижёр очень тонко управлял оркестром исполнителей, так, чтобы следующая волна эмоций начинала восхождение сразу за почти иссякшей предыдущей. Наместник, как сейчас, помнил ощущения взлётов, падений и новых взлётов на потоках ненависти и отчаяния, извергаемых новыми и новыми партиями обречённых.

Вот большая смешная кепка в чёрно-белую клеточку, вот ещё один головной убор — красный колпак с белой меховой опушкой и таким же помпоном. Фото сотрудников Манхэттенского проекта, среди которых невозможно было не узнать выдумщика, затейника и дорогого друга.

Много приятных воспоминаний о мастерски задуманных и виртуозно исполненных блюдах навевала коллекция сувениров, собранная шеф-мастером лучшего ресторана в независимой зоне.

Наместник Четвёртого сектора Диктаториума Иллари Таграт не спеша следовал в свои апартаменты, пообещав вскоре снова заглянуть по первому же приглашению. Ценитель лучшего возвращался к рутине служебных обязанностей.

август 2018.

НЕ ЗДЕСЬ

— Премного уважаемый Диц Алу Гир Медай, верховный конкуратор Сантиентариума, — Кабу Даг Мар Теон использовал прямую последовательность имён начальника, как и подобает в подобных случаях, сделал паузу для ритуального снижения и приступил к чтению доклада, — прошу позволить мне, как руководителю исследовательской группы, изложить причины и суть запроса на дополнительное оборудование.

Диц Гир Алу Медай поменял местами второе и третье имя, что означало его готовность выслушать просителя до конца.

Теон Кабу Даг Мар вернулся в прежнее состояние, демонстрируя готовность быть кратким и последовательным, не злоупотребляя временем и пространством, выделенными для аудиенции.

— Как известно Его Превозвышенности, Диц Медай Алу Гир, — порядком перечисления имён проситель подчеркнул безусловную осведомлённость высшего руководства о всех предыдущих открытиях, касающихся обсуждаемой темы, — за последние сорок два цикла Партикулярий Сантиентариума отправил триста четырнадцать экспедиций для исследования параллельных субпространств. Многие из них оказались населены аутентичными формами существования, чаще всего не представляющими никакого, даже научного, интереса. Но из последней исследуемой зоны смогли вернуться не все члены моей группы.

Алу Диц Медай Гир был крайне удивлён и встревожен, услышав немыслимое, что повлекло спонтанную перестановку имён в последовательности тревоги и удивления одновременно.

— Кир-Кебах благополучно доставил всех нас в пункт назначения. Но этот эмоционально-транспортный поток впервые оказался односторонним. По прибытии мы не обнаружили признаков ни одного из составляющих его каналов. Более того, тот мир оказался почти пуст, словно его создание не было завершено.

Гир Диц Медай Алу освободил часть занимаемого пространства, демонстрируя искренний интерес к получаемой информации и надеясь на подробности.

— То, с чем мы столкнулись, поначалу ошеломило нас, — Даг Теон Кабу Мар пульсировал боковыми коллапсатами в знак благодарности за щедрость начальства, — развёрнутые поиски оказались тщетны. Никаких зацепок, никаких откликов, никаких резонансов. Мир оказался глух и молчалив. Я велел сворачиваться и использовать Кас-Авар для возвращения.

Теон Мар Кабу Даг с благодарностью воспользовался частью предоставленного пространства для изложения некоторых подробностей того, что произошло дальше.

— Как предписывают инструкции, все исследователи выстроились, образуя петлю Бен-Ашах и пребывали в метаупорядоченном состоянии не менее двенадцати пар тактов. Однако, не смотря на все усилия, каналы Тер-Базай и Чид-Улас оставались незамкнутыми. Эмоциональный резонанс для скачка в базовую реальность не возник. Мы поменяли степень упорядоченности, пытаясь выйти на аварийный режим мерцания, но и тут нас ждала неудача.

У Диц Алу Медай Гир не было оснований не доверять докладчику, но периферийная вибрация указывала на то, что принять как факт полученные сведения он сможет только после серьёзной аргументации не менее чем на трёхуровневом сопряжении.

Кабу Мар Теон Даг беспрекословно подключил две собственные внешние сферы к вибрациям начальства, подтверждая, что все необходимые доказательства в требуемом сопряжении у него имеются и будут переданы совету конкураторов по первому, второму и третьему требованиям незамедлительно, в зависимости от фаз архивации внешнего опыта.

Диц Медай Гир Алу снизил амплитуду, и вновь переставил собственные имена местами, отмечая удовлетворение тщательной подготовкой к докладу.

— Не хочу вас торопить, — произнёс Алу Гир Диц Медай, — но мне крайне любопытно, смогли ли вы определить причины неудачи аварийной процедуры возвращения? В крайнем случае, я хотел бы, услышать Ваши соображения на этот счёт.

— О, да, Ваша Превозвышенность! — Мар Даг Кабу Теон сгенерировал четыре вспышки во внутренней спирали, испытав малый триумф. Ожидаемый вопрос, заданный так вовремя, давал право перейти сразу к сути доклада. — Петля Бен-Ашах не сработала из-за возникшего дисбаланса сразу в нескольких каналах эмоциональных потоков. При более глубоком исследовании удалось выяснить, что помехой стали примитивные чувства существ, населяющих тот мир, которые мы не смогли выявить, используя стандартные процедуры.

— То есть, мир не оказался пуст, каким выглядел при первичной мергеридии научной группы, — уточнил Алу Гир Медай Диц, акцентируя внимание на личном интересе к результатам расширенного научного подхода, — прошу, продолжайте последовательность фактов, коллега.

— Обычные методы рассчитаны на обнаружение и распознавание эмоций, сходных с нашими по глубине, количеству оттенков и депендо-доминантных связей. То, с чем мы столкнулись, кардинально отличалось от всего зарегистрированного Сантиентариумом за всю историю исследований. Приведу пример: весьма частым и распространённым эмоциональным состоянием среди аборигенов оказалось явление, называемое ими «любовь». Наши сотрудники выявили вариабельность в одну тысячу шестьсот восемнадцать оттенков, но жители этого мира не осознают даже и такого минимального разнообразия, фиксируя не более сотни образов, которыми пытаются обозначить то немногое, чем располагают в этой форме чувствоизъявления.

— Ужасно! — Медай Алу Диц Гир распространял флюиды сочувствия столь обделённым природой существам. — Всего тысяча шестьсот восемнадцать, в одном из эмоциональных аспектов?! В других аспектах, надеюсь, аборигены более чувствительны?

— Увы… всего пятьсот двенадцать оттенков в аспекте страха, сто восемь в аспекте радости и так далее, и так далее… — Даг Теон Мар Кабу на секундочку задумался, стоит ли обременять начальство самыми прискорбными открытиями, но успешно преодолел сомнения, — Минимальное число оттенков мы обнаружили в аспекте удовлетворённости результатами деятельности: всего два.

— Простите, коллега, — Гир Медай Диц Алу перебил начальника экспедиции, — вы уверены, что обнаруженных Вами существ можно назвать разумными?

— Более того, — Теон Даг Мар Кабу добровольно разделял чувства начальства, — у местных обитателей совершенно отсутствует представление о порядке использования и правилах перестановки имён в зависимости от переживаемого эмоционального состояния. В любом случае, их возможности в этом плане оказались сильно ограничены. Большинство довольствуется двумя, в крайнем случае тремя именами. О каком чувствовыражении тут можно говорить? А факт отказа от одного из собственных имён и заимствования у партнёра при успешной реализации чувства, о котором я уже упоминал, вообще явление парадоксальное. Но самое кошмарное, заключается в том, что большинство существ при взаимодействии пользуется только одним именем.

По эписенсорию Гир Диц Алу Медай пробежала затухающая волна тремоляций. Его Превозвышенность и не пытался скрыть удивление, граничащее с отвращением.

— Теперь же, я хочу услышать о судьбе ваших подчинённых оставшихся в такой весьма необычной реальности, — Гир Алу Медай Диц вернул себе часть временно предоставленного пространства, — указывая на необходимость следовать регламенту аудиенции.

— Единственным способом вернуться домой хотя бы одному из группы оказался Шиш-Арман. В той экстренной ситуации было решено, в соответствии с кодексом Аф-Ома, синхронизировать вибрации метасенсориумов всех членов экспедиции, создавая тем самым эмоциональный канал индивидуального перемещения Таст-Эви. Я отправился в обратный путь, чтобы доложить Высшему Совету Сантиентариума о произошедшем и попросить предоставить генератор Уз-Алам и систему Зиг-Дан, с которыми обязан вернуться к товарищам.

— Высшему Совету Конкураторов совершенно ясно, что генератор эмоционально-транспортного потока Вам действительно необходим. Возвращение наших уважаемых исследователей должно быть организовано в ближайшее время. — Медай Гир Алу Диц снизил прозрачность внешней сферы, лишний раз напоминая, что именно он примет окончательное решение. — Но, будьте любезны, поясните, зачем понадобилась система универсального перевода и коммуникации?

— В исследуемом мире, кроме уже упомянутых примитивных существ, нашлось несколько иных, отличающихся от прочих. Их эмпатические особенности оказались пригодными к установлению контакта.

— Эти особые существа почувствовали ваше присутствие в их субпространстве?

— По крайней мере одно…

— К какому типу существ следует отнести потенциальных контактёров? — Алу Диц Гир Медай приостановил ведение протокола, ожидая предварительной оценки специалиста.

— Нам ещё не приходилось систематизировать подобное, но в их базовом мире оно называется «провидица». Оно… вернее она явно ощущала наше присутствие и всё время повторяла: «Да, где же вы прячетесь, покажитесь!»

— Вы ответили?

— Да, премного уважаемый верховный конкуратор, попытались, но ресурсов портативного толмач-коммуникатора хватило всего на один единственный мыслеобраз.

— И каков же был ответ на вопрос существа?

— Мы не здесь…

апрель 2019.

Порядок имён, требуемый для выражения эмоционального состояния.

Прямой порядок:

1 Диц 2 Алу 3 Гир 4 Медай

1 Кабу 2 Даг 3 Мар 4 Теон

Соответствия вариантов перестановки имён и эмоциональных состояний:

1243 — состояние противоречия между доверием к источнику информации и необходимостью аргументированного её подтверждения.

1324 — готовность выслушать просьбу до конца

1342 — готовность предоставить требуемую информацию

1423 — осведомлённость об открытиях, имеющих отношение к обсуждаемой теме

1432 — удовлетворение верными действиями подчинённого.

2134 — состояние административного выбора

2143 — состояние крайнего удивления и тревоги.

2314 — любопытство в сочетании с лёгким нетерпением и стремлением услышать интересующую часть рассказа допуская непоследовательное изложение.

2341 — акцент на личной заинтересованности в получении подробной информации.

2413 — состояние благодарности, приводящее к пульсации.

2431 — успешное преодоление сомнений в необходимости озвучивания нелицеприятных фактов.

3124 — удивление на грани отвращения.

3142 — искренний интерес

3214 — предвкушение малого триумфа

3241 — требование, высказанное в форме просьбы для демонстрации личного расположения, но напоминающее о реальной расстановке сил.

3412 — обоснованное прерывание процесса при возникновении подобающих причин.

4213 — сочувствие низшему существу

4231 — добровольное согласие в акте сочувствия

4123 — готовность к краткому и последовательному изложению сути вопроса, не злоупотребляя временем и пространством.

4312 — благодарность при использовании предоставленной возможности.

4321 — состояние, подчёркивающее собственную значимость и возможность принимать ответственные решения.

Кир-Кебах — эмоционально-транспортный поток для перемещения в иные слои субпространства.

Кас-Авар — эмоциональное состояние для экстренного возвращения в начальную точку.

Бен-Ашах — вариант взаимодействия разумных существ, преследующих общую цель.

Тер-Базай и Чид-Улас — составляющие элементы петли Бе-Ашах.

Шиш-Арман — ритуал возвращения одного усилиями всей группы.

Аф-Ома — кодекс, регулирующий правила взаимодействия разумных существ.

Таст-Эви — временный эмоциональный канал для индивидуального однократного перемещения.

Уз-Алам — генератор стабильного эмоционально-транспортного потока.

Зиг-Дан — система адаптации мыслеобразов для восприятия различными разумными существами.

ЧЁТКИ

У меня абсолютная память.

Если кто-то демонстрирует, как он ловко запоминает почти бесконечные числовые последовательности за секунду, или страницы текста, мелькнувшего перед взглядом — это не более, чем трюки. Никто из этих клоунов уже через день не вспомнит то, что способна на несколько минут зафиксировать их краткосрочная память. Принудительно растянутая, натренированная удивлять праздных зевак, но краткосрочная.

Не спорю, иногда встречаются феномены. Они помнят всё, что видели, слышали, прочли… так им кажется. Но и такие люди не абсолютны.

Абсолютная память у меня. И до сих пор я ещё не встречал себе подобных. Я перебираю события и образы, как чётки, помня каждую бусину во всех деталях.

Начался дождь. И я решил переждать его в ближайшем пивбаре. По правде сказать, не слишком-то и лило, и вряд ли надолго. Всего лишь повод дать отдых ногам, уже гудящим от долгой ходьбы. А ещё хотелось пива. Светлого… с горчинкой.

Середина дня. Такие заведения ещё пусты и на развешенных по стенам телевизорах не гоняют футбольные матчи или попсовые клипы. Сейчас там о чём-то вещал вылизанный гримёрами диктор одного из многочисленных новостных каналов.

Я прислушался. В сообщении говорилось, что в какой-то дороженной больнице, не далее, как вчера вечером, скончался король поп-музыки Майк Браун. Диктор невозмутимо читал враньё про сердечный приступ. Ну, да… Вышколенные спецы, вооружённые ультрасовременным оборудованием, не смогли справиться с банальным сердечным приступом? Всякое, конечно бывает. Только пятидесятилетний поп-идол на самом деле помер от передоза. «Рок Страйк» — единственный журнал, из заслуживающих доверия, честно об этом написал два года назад. Я прекрасно помню этот материал. Но тут, где популярный певец умер только вчера, даже журнала такого нет.

Как-то я читал статью, что память способна подменять одни фрагменты воспоминаний на другие. Ты помнишь, как в детстве тебе подарили первый велосипед лазурно-голубого цвета. Однако в семейном фотоальбоме есть неоспоримое свидетельство, что рама велосипеда была выкрашена в зелёный металлик. Игра памяти? На лазурно-голубом велосипеде катался твой приятель? Где-то в глубине нейронных лабиринтов кусочки воспоминаний поменялись местами?

Уважаемые эскулапы! Таким образом вы пытаетесь объяснить то, чего объяснить не можете. Ваши доводы вполне логичны и излишне наукообразны. Но я знаю, что мои воспоминания — не карточная колода, которую ловко тасует мой несовершенный разум, чтобы разложить очередной пасьянс.

У меня абсолютная память.

В конце концов, умер Майк Браун вчера или два года назад, лично для меня значения не имеет. Это лишь мелочь, подтверждающая другой неоспоримый факт. Моё сознание опять перескочило в другую реальность, где существует мир, очень похожий на мой. Где есть я, только живущий немного иначе.

Я не знаю почему так происходит. Я не знаю куда перескакивает другое сознание, до сих пор жившее в этом теле. Знает ли он то же, что знаю я? Или они? Не каждый раз я получаю явные подтверждения произошедшего скачка. Или смещения. Чаще миры, слои, реальности оказываются почти идентичными близнецами. Однажды, возвращаясь домой с работы я заметил, что трубы на крыше соседнего дома чуть выше, чем были вчера. Мелочь, но достаточная для того, чтобы понять… Я снова в другом мире, в своём, но другом теле.

Больше всего я опасаюсь радикальных отличий. Мне нравится мой дом, моя семья, моя собака. Не хочу, чтобы однажды оказалось, что собаку мы никогда не заводили, а взяли котёнка или какую-нибудь шиншиллу. Каждый раз, когда я вижу несоответствия, с замиранием сердца берусь за ручку входной двери в свою квартиру. Вдруг там всё совсем не так, как я помню…

Я не знаю, вернусь ли однажды в тот мир, где я появился. Да и как я пойму, что это именно он? Не знаю, когда начал перепрыгивать из одной реальности в другую, каждый раз успевая прожить кусочек чьей-то жизни. Или всё-таки своей? Дополнить память событиями, происходящими со мной здесь и сейчас, чтобы позже унести своё знание туда, где его сочтут игрой памяти и воображения.

Кстати, сегодня я много ходил, проверяя свои «вешки»: места которые не меняются нигде и никогда. Гранитные атланты по-прежнему держат над собой груз истории. Величественная императрица возвышается над своими подданными. Ангел-флюгер венчает золотую иглу шпиля, окружённого бастионами и равелинами. Царь-реформатор давит змею, сидя на вздыбленном коне. Усталый баснописец сидит в кресле на постаменте из своих выдумок. Сёстры-сфинксы, стойко переносящие холодные зимы чужбины, до сих пор не избавились от своего проклятия. Верный долгу матрос тянется к кингстону. Улица великого зодчего, как и всегда, состоит только из двух домов.

На площади у вокзала я оказался сильно озадачен. Хорошо помню строку из песни одного барда, где он сетует на то, что «…в горло проспекта шестигранный штык воткнули…» Не мог он ошибиться, любящий свой город, поэт! Сегодня, несколько раз обойдя этот несуразный обелиск вокруг, я насчитал только пять граней. Надо послушать песню. Наверняка ТУТ текст соответствует действительности. И в этом проблема…

До сих пор мне везло. Несоответствия никогда не оказывались радикальными, особенно касающиеся лично меня и моих близких. Но тогда все «вешки» оставались неизменны. Первый раз я оказался в реальности, где отличия затрагивали то, что я привык считать незыблемым. Чем ещё озадачит меня день сегодняшний?

Я огляделся по сторонам. В эту пивную я раньше не заходил. Вспоминать мне тут нечего. Однако именно здесь я узнал о втором несоответствии этого мира от тех, где доводилось оказываться волею судьбы. Шестигранный-пятигранный штык, вонзённый там, где когда-то росла сирень. И смерть любимца бездумной молодёжи, случившаяся для всех здешних вчера, а для меня два года назад.

Нужно было возвращаться домой. Сегодня я опасался этого больше обычного. Не страшно, если в прихожей окажутся другие обои. Хуже, если домашние окажутся другими людьми, незнакомыми, но однозначно узнающими меня, обращающимися ко мне по имени или называя папой. Или вообще — ключ не подойдёт к двери, а на звонок выглянет совершенно незнакомый мужик с вопросом: «Вам кого?». Где тогда искать свой дом? Позвонить по мобильнику и сказать, что я забыл адрес. Здравствуй, амнезия! Острый приступ Альцгеймера? Доигрался! Альц… цво… драй!

Дождь всё накрапывал. Я взял вторую кружечку того же пива. Посижу ещё немного, пусть взбудораженный рассудок немного успокоится. И сердце перестанет частить. Нормальный ритм способствует здравому мышлению и трезвым выводам, несмотря на выпитое. Есть такая штука — вероятность. Если всё время выпадает чёт, то считается, что растёт вероятность выпадения нечета. С чего это он растёт? Если вариантов всего два, то в каждой следующей попытке шансы всё равно будут равны. А если число вариантов неизвестно? И я, словно вечный жид, обречён бродить по вееру реальностей, ложась каждый раз, неизменной картой в меняющийся пасьянс. Кто раскладывает эти бесчисленные пасьянсы? Какой-нибудь древний и могущественный бог по имени Дьяус, прикидывающийся карликом-джокером?*

Смешать ему стройные ряды карт? Выкинуть что-нибудь из ряда вон… И пусть потом тащат в ближайшее отделение охраны порядка или сразу в психушку. И я уже придумал, что сделаю. Буквально вижу то, что должно произойти в следующую секунду при моём участии в качестве главного возмутителя общественного спокойствия…

Не в это ли мгновение я соскальзываю в другой мир, где наваждение рассеивается. Никакого представления не будет. Бенефициант пришёл в себя. Но ТАМ, в мире, где меня уже нет, мой двойник совершит-таки задуманное мной, навлекая на себя кучу неприятностей. А я уже далеко. Не достать.

Судьба снова тащит меня за шкирку, выбирая самые заурядные кусочки из всех возможных. Нанизывает, словно бусины чёток на нить жизни, начало которой я не помню, а конец не вижу. Пёстренько получается и скучно. Видимо этого и добивается.

Вместо отчаянного и безрассудного поступка, я допиваю пиво, ставлю кружку на стол, поднимаюсь и выхожу под моросящий дождик. Иду к последней «вешке» на набережную, чтобы удостовериться, что застывший в бронзе молодой флотский лейтенант стоит у прежнего моста. Значит не всё так плохо. Я дома. Я опять дома. Самое дорогое осталось неизменным. Остальное не имеет значения. Только в памяти время от времени всплывает ехидная фраза литературного героя, постоянно утверждавшего, что не так это было, совсем не так. У него, выдуманного ироничными братьями, как и у меня, абсолютная память.

май 2019.

ПРОРОЧЕСТВО

Когда падает косой луч — это хорошо. По нему можно скользнуть вверх или вниз. Прямой же луч пагубен. Он не несёт ничего позитивного ни оттуда где возник, ни туда, куда направлен. Упираясь в сплетение нитей, пересекающее его путь, растрачивает всю энергию на разрушение, словно нет других возможностей. А когда он ложится по касательной или под острым углом, то способен, дотронувшись лишь на мгновение, оставить след, гаснущий блик. Именно эти мгновения Кэйра считала лучшими для реализации Цио, несмотря на то, что обычно его энергия тратилась на иное. Для начала требовалось залатать все бреши, оставленные прямыми лучами. Затем, следовало разобрать нити, спутавшиеся вокруг очагов повреждения. И, самое главное, нужно успеть скользнуть по лучу, пока его блик не угас и способен отразиться в её глазах.

За время сна Цио восстановилось полностью. Его энергии достаточно, даже с избытком, чтобы починить разрывы, беспощадно проделанные прямыми лучами. Новые дыры в плетении появились, пока Кэйра спала и, как чудесный сон, рассматривала блик, пойманный в прошлый раз. А ещё Цио должно хватить, чтобы сплести кружево вокруг того места, что впитает новый косой луч. Такое редкое событие не должно просто так пропасть.

Правила придумала не она, Кэйра лишь делала то, что умела. Вместе с дюжиной других, её создали именно для этого: восстанавливать и плести. А потом смотреть сны про то, как сбываются Пророчества, которые никогда не стали бы таковыми, если бы ни она или кто-нибудь из сестёр. Слова, как и блики, гаснут быстро, ничего не оставляя после себя, если не связать вокруг новое кружево из тончайшей пряжи событий, обстоятельств, случайностей, надежд, стремлений.

Люди — странные существа. Лучше всего у них получается хотеть. Чего угодно, не задумываясь о последствиях своих хотелок. Цари, воины, священники, торговцы, мастеровые, знать и простолюдины. Все постоянно рождают новые и новые желания, способные сбыться и несбыточные. Но это только рябь, слабое трепетание, неспособное навредить всему тому, что творит, сохраняет и о чём заботится Кэйра. Если чьё-то желание становится общим для большого количества людей — возникает прямой луч, оставляющий брешь в Ткани вероятных событий. Некоторые возможности исчезают, когда там, далеко-далеко толпа получает желаемое. И Кэйре приходится заново переплетать узор вокруг вырванных фрагментов возможного будущего, утраченного ради того, чтобы лишь одна маленькая ниточка стала свершившимся прошлым. Если бы эти недалёкие существа могли хотя бы представить, чего лишились, получив опрометчиво вожделенное здесь и сейчас. Сколько всего утрачено разом того, что не сбудется больше никогда. Но выбор сделан. Желаемое получено. И ей остаётся только терпеливо разбирать уцелевшие волокна, переплетая в новый рисунок.

Обычно Кэйра старалась не вглядываться в причины повреждений, просто перебирала уцелевшие нити, сохранившиеся возможности, соединяла их в новый орнамент. Для кого-то эти узоры окажутся судьбой. События будут складываться так, что многие проживут свои жизни, довольствуясь малым. Никогда их желания не перерастут в стремления толпы, не появятся соратники, приносящие свои души на алтарь общей идеи. Не появится луч, вонзающийся в Ткань, сплетённую из потенциально возможного, и рвущий в клочья несостоявшееся будущее.

Но сейчас Кэйру не покидало тревожное чувство. Так бывает, когда слишком много людей одновременно становятся лидерами, обретают сторонников, а их идеи поглощают надежды последователей. А потом, перенасыщаясь общими стремлениями непременно достичь цели, взрывают переплетения причин и возможных следствий. Вспыхивает луч, стремительно летящий к той части узора, где спрятаны нужные нити вожделенных событий. Вероятное становится на мгновение свершившимся настоящим, и тут же — прошлым. Но сколько при этом гибнет других возможностей, которые уже никогда не станут чьей-то судьбой.

Вот маленький мальчик Пиррисий, герой, рождённый смертным царём мирмидонян и морской богиней. Он желает воинской славы. Ему мало предначертанных личных подвигов, его манит величие победоносного предводителя армии воинов, готовых принести в жертву собственные мечты ради воли господина. Его ещё не назвали Ахиллом, победителем других героев и предводителем собственного войска.

Патрокл, будучи ребёнком, неумышленно явился причиной гибели своего товарища. Позже он прошёл обряд очищения, успешно проведённый одним из героев-аргонавтов, другом отца. Но душа не успокоилась. Самым важным стремлением в жизни стало желание быть верным товарищем. Надёжным до самого конца, даже если придётся встать между своим другом и самой смертью. Славное желание и безопасное для Ткани судеб. Однако Кэйра не могла не заметить, что вокруг судьбы Патрокла переплетено множество других нитей, которые будут беспощадно оборваны, если его мечта осуществится.

Эант Теламонид и Эант Оилид, такие разные, но похожие своим буйным нравом. Два царевича, ставшие друзьями и прозванные — два Аякса. Один из них мечтал быть лучшим в состязаниях, чему способствовали его огромный рост и мощное телосложение. Второй — так же был превосходным атлетом, хоть и не таким большим, как его друг, но очень быстрым. Перегнать его мог разве только Ахилл. Но даже Ахилл не мог сравниться с Малым Аяксом в количестве женщин и способах их обольщения. Впрочем, обольщение шло в ход далеко не всегда.

Судьбы этих двух друзей сплетались в замысловатый узор, дополненный овациями стадионов, восторгами зрителей, желающих победы своих кумиров. А ещё, в тонкое кружево возможных событий вплетались жажда неги и страсти добровольных подруг и слёзы и проклятия тех, чьи тела удовлетворяли похоть Аякса Малого, вопреки их собственной воле. Тонкие нити множества судеб готовы были легко оборваться под напором прямого луча желаний двух Аяксов, усиленных жаждой зрелищ и пересудов толпы почитателей.

Рядом с этим затейливым рисунком Кэйра обнаружила ещё одно переплетение, готовое разлететься в клочья. В центре находились нити, связанные с Агамемноном. Долгие годы сын Атрея вынашивал планы свержения своего дяди-братоубийцы и возвращения микенского трона законному наследнику… себе. Его стремления поддерживали, как собственный брат Менелай, так и армия желающих поживиться на войне.

Ещё один прямой луч, способный оставить брешь, и очень близко к другим возможным разрывам.

Нестор, царь Пилоса. За свою долгую жизнь не раз вплетал нити собственной судьбы в судьбы других героев. Участие в битве кентавров и лапифов, когда-то оставившее огромную брешь в узоре возможностей. Поход с Язоном за золотым руном, участие в калидонской охоте. Этот человек всегда был рядом с людьми, одержимыми желаниями. Теперь же готовился реализовать собственные, пусть и связанные с будущим сына. Косвенный виновник нескольких повреждений Ткани, мог теперь стать причиной ещё одного.

Калхас, считавшийся прорицателем, к кому прислушивались с уважением, и Диомед, склоняющий к верному решению мудрым советом и демонстрирующий небывалую доблесть личным примером — оба всегда имели множество сторонников. Эней, сын прекраснейшей из богинь и потомок рода Дарданидов, мечтающий о благополучии и процветании подвластных ему городов. Его последователи, с надеждой взирали на деяния своего повелителя. Гектор, талантливый тактик и стратег, способный объединить воинов в один разящий кулак, поборник чести, никогда не прячущийся за спины, чем заслужил любовь и почтение. Мудрый Приам, главным желанием которого всегда было благополучие родного города. Терпеливый царь потратил всю жизнь, чтобы превратить захудалое поселение в великую Трою, обнесённую неприступными стенами. Многочисленные жертвы богам, и даже собственный сын, маленький Парис, оставленный умирать в лесу — всё ради блага города и подданных. Хитроумный и изворотливый Улисс, единственный из людей, способный сам плести узоры вокруг своих желаний. Но его плетение больше похоже на сети, в которые попадаются те, кто не так умён и расторопен.

Список имён людей, способных подчинить своим стремлениям многих других, казалось, уходил в бесконечность.

Кэйра с ужасом смотрела на Ткань, вернее на ту её часть, где концентрация человеческих желаний оказалась столь велика, что возникшие лучи, просто порвут её так, что восстанавливать будет нечего. Столько нереализованных судеб поглотит небытие… Даже если сёстры придут на помощь, делясь энергией собственных Цио, общих усилий всё равно не хватит, чтобы восстановить однажды созданный рисунок.

Впервые Кэйра почувствовала себя беспомощной. Но, вдруг, она услышала негромкий шёпот юной сивиллы. Девушка, вначале тихо, потом громче и громче повторяла одну и ту же фразу: «Троя падёт…»

Это был шанс! Косой луч, по которому Кэйра скользнула вниз, ближе к произнесённому пророчеству, оставил перламутровый блик. Теперь надо быстро переплести нити вокруг сказанного, чтобы слова из обычного неопределённого прорицания превратились в истинное и неминуемое Пророчество. Все разрушительные желания должны слиться в одно. Пусть часть из людей будет желать падения Трои, а их противники — наоборот, будут надеяться на то, что предсказанное не сбудется. Но, так или иначе, вся энергия человеческих страстей будет заплетена вокруг единственного события. Прямой луч невероятной разрушительной силы будет рождён и оставит чудовищную брешь.

Пусть, лучше один, чем множество множеств. С одним разрывом Кэйра справится и сама.

Пальцы пришли в движение, расплетая одни нити и вплетая на их место другие. Случайности, возможности, стечения обстоятельств формировали вокруг Пророчества другой рисунок.

Вот, вопреки всей логике, маленький Парис не погиб в лесу, спасся и вернулся в дом отца, когда-то согласившегося на эту жертву ради своего города. Вот, Приам, несущий бремя вины, потакает любому капризу сына, даже тогда, когда оскорблённый Агамемнон требует своё по праву. Вот, Фетида пытается спрятать сына от войны, зная о трагическом предначертании. Однако, Кэйра вплетает в новый узор нити волевого решения отца Ахилла и уловки царя Итаки, надевшего личину торговца. Герою не остаётся иного выбора, как отправиться к стенам Трои, истово желая её падения.

Вот, вокруг нитей желания Патрокла сплетён узор, напрочь связывающий все его личные стремления с одержимостью исполнить пророчество безумной сивиллы. Аякс Великий и Аякс Малый легко меняют шум стадионов и оргий на раздирающие слух звуки войны, тем более, что свидетелей доблести и пленниц будет в избытке. Нити тщеславия, вожделения и буйного нрава вплетены в желание оказаться на берегу, где высадятся и встанут лагерем ахейцы.

Царь Пилоса и Калхас — их нити Кэйра использовала, чтобы вселять уверенность в многочисленных союзников. А Диомед, кроме советов другим, и сам постоянно являл высшую доблесть. Только обстоятельства переплелись так, что единственным возможным местом реализации его потенциала стала узкая полоска земли между морем и неприступными стенами Трои.

Желания Энея и Гектора, и до того связанные с благополучием подвластных земель, теперь переплелись не только со стремлениями спасти великий город, но, что важнее всего, они стали частью рисунка, связанного с Пророчеством. И не важно, веришь ты в него или нет, мечтаешь, чтобы сбылось или оказалось пустышкой. Каждый день из долгих и мимолётных военных лет все, оказавшиеся в точке формирования разрушительного луча будут повторять слова отвергнутой сивиллы: «Троя падёт…» Веря и не веря, приближая и отдаляя назначенный час, молясь, чтобы свершилось или было опровергнуто.

Закончив свою работу, Кэйра погрузилась в глубокий сон. Ей снилась молодая женщина, впервые произнёсшая слова будущего Пророчества. Снились баталии, где герои бились один на один или во главе своих войск.

Вот, от руки Ахилла пало множество героев. Вот, сам Ахилл погибает от стрелы Париса. Аякс Великий выносит бездыханное тело с поля боя под прикрытием отряда Одиссея. Позже проигрывает в споре царём Итаки, затеянного ради обладания доспехом павшего героя, выкованного самим Гефестом. В порыве ярости убивает невинных, а придя с себя — кончает с собой, не дождавшись исхода войны. Аякс Малый доживает до падения Трои, но прельщается юной прорицательницей, совершая бесчинство в храме, за что его карает сам Посейдон.

Вот Гектор совершает дерзкие вылазки в стан врага, но позже и он оказывается повержен. Его тело, привязанное к колеснице, тащат вокруг осаждённого города. Приам, скорбя, вымаливает вернуть тело мёртвого сына. Одиссей, одержимый желанием победить любой ценой, предлагает построить деревянного коня.

Герои гибнут, сжигая дотла свои мечты и стремления ради одного — тихих слов, ставших Пророчеством.

Лишь некоторым удаётся вернуться домой. Их желания теперь намного скромнее. Больше нет тех, кто мог стать причиной возникновения лучей, разрушительных для Ткани судеб. И не скоро появятся. Кэйра может спать спокойно, улыбаясь во сне образу юной сивиллы. Кэйре снится, как она всё время произносит одну и ту же фразу, про падение неприступной Трои. Перед пробуждением Кэйра находит нужные слова: «Спасибо тебе, Кассандра, ты дала шанс спасти столько возможностей, которые теперь обязательно станут чьими-то свершениями. Сбудется то, что могло быть утрачено. Теперь каждое желание сможет встретиться со своей судьбой».

июль 2019.

ШЕСТЬ ГРАНЕЙ МИРА И ВОЙНЫ

ГРАНЬ ПЕРВАЯ

Брошенный кубик катится по плоской поверхности, замедляется, натужно переваливается последний раз, прежде чем замереть. На верхней грани одна закрашенная белым лунка.

Крдык раскроил череп очередному наглецу, уже восьмому за год, осмелившемуся бросить вызов ему, мэйру самого большого в саванне поселения. Когда, много лет назад, Крдык сам сместил таким же образом предшественника и занял его хижину, достаточно было пять раз согнуть и разогнуть все пальцы на руках, чтобы пересчитать всё подвластное население. Это не считая детей, потому, что их считать нет никакого смысла. Часть всё равно сожрут хищники, часть уцелеет и неминуемо повзрослеет. Взамен сожранных народятся ещё.

Первым делом, новый мэйр выгнал двух жён из семи доставшихся ему от прежнего правителя, самых старых, разумеется. А самую молодую, с младенцем на руках, сменял на двух буйволов в соседнем поселении. И первые годы своего правления вполне обходился четырьмя оставшимися.

Удачливый охотник, сильный защитник от врагов и мудрый хозяин, Крдык за первые пять лет своего мэйерства увеличил число жителей подвластного поселения ещё на три раза согнуть и разогнуть пальцы на руках. К нему приходили из других деревень, убегая от бедности и слабой защиты. При нём реже терялись и пропадали дети, дорастая до возраста, когда их уже можно и сосчитать. Он вызвал на поединок и убил всех других членов совета общины, став этим советом сам, единолично. А как ещё можно управлять разрастающимся поселением? Члены прежнего совета теряли кучу времени, споря и пытаясь договориться. Но каждый тянул в свою сторону. Теперь на камнях совета, кроме самого большого, лежат их посеревшие черепа, и никогда не возражают мэйру, когда он принимает решения сидя на том, главном камне.

Собравшиеся селяне ждали, когда мэйр Крдык, расправившись с конкурентом, вернётся на своё место, усядется поудобнее и скажет, какую часть проигравшего поединок он съест сам, а что можно взять остальным. Детей уже послали за дровами для праздничных костров, ещё до поединка. Зачем тянуть, один из двух в любом случае оказался бы победителем, а проигравший — ритуальным обедом. Да и никто особо не сомневался в исходе дебатлов, зная опыт, хитрость и силу аргументов своего мейра.

Больше других, победе радовалась, пожалуй, старшая жена, опасавшаяся за своё будущее. В её годы менять обжитую хижину на хлипкий шалаш у реки вниз по течению совсем не хотелось. Теперь же, к её искреннему удовольствию, ей, как и всем, достанется кусочек неудачника. Пожалуй, она предпочла бы часть лёгкого или глаз. Лёгкое лучше всего немного подкоптить, а глаз сварить, а потом запечь с одной стороны на раскалённом камне.

Мэйр думал не долго и сказал, чтобы ему зажарили левое плечо побеждённого, а пока идут приготовления к празднику, нужно сделать пару дел. Во-первых, раздать жён убитого достойным охотникам или землепашцам. Поскольку бывший претендент жил в этом же поселении, то обязанность победителя — позаботиться о его семье. Пристроить троих молодых женщин, даже с детьми, в другие хижины не так уж и сложно. Желающие пополнить свои семьи найдутся. Крдык даже подумал, не взять ли одну себе, но решил, что не в этот раз, сперва надо сделать новую пристройку к хижине, или две, про запас. Жить в тесноте, да не в обиде, обычно не получается. Во-вторых, появилось свободное жилище вернее появится, как решится вопрос с женщинами. Кажется, кто-то из соседнего селения интересовался, можно ли перебраться сюда. Теперь можно. Надо отправить гонца с весточкой. Пусть переселяется, только мзду для мэйра приготовит, как полагается. И лучше всего, если переселенцем станет глиномаз. Тогда в качестве мзды как раз новая пристройка и появится. Решено.

Следующие три дня прошли спокойно, если не считать отбитого львицами от стада буйвола. И уже сожранного, включая большую часть костей. С пастухов, конечно, придётся спросить по всей строгости. Буйвол хоть и был староват, негож как производитель, но жилист изрядно. Где теперь столько буйволиных жил взять? Впрочем, пусть об этом голова у сельского складовника болит. Ему больше других жилы потребны. Пусть сам теперь с охотниками договаривается. Мэйру сейчас о другом думать надлежит. Дожди скоро. Это, знамо дело, всем и так известно, что дожди. А, вот, когда лить начнёт, когда перестанет и высоко ли вода поднимется — только колдунец у своих духов выведать способен.

Когда дожди недолгие и в заводь воды не слишком прибывает, то и сетями обойтись можно. Всё равно крупной рыбы будет не особо. А, ежели долго льёт и щедро, то такая рыба приходит, что сетями никак. Только острогой бить да по двое, по трое на берег выволакивать. И соли тогда надобно больше обычного впрок заготовить, чтобы всю пойманную рыбу завялить. А потом вяленную рыбку, да с бражкой… Мэйр глаза закрыл от предвкушения и даже представил, как две младшие жены стоят перед ним. Одна жбан бражки в руках держит, а другая рыбку вяленую ломтями, пока остальные по хозяйству, да с детьми. Неплохо бы, чтоб ещё одна с опахалом за спиной. Вот, для этого и нужна пристройка, а для пристройки глиномаз надобен.

Помечтав вволю, Крдык вышел из хижины и крикнул пробегавшему мимо мальцу, чтобы сбегал и позвал сюда коллунца. Малец застыл, пока мэйра слушал, затем стремглав умчался на окраину селения гордый важным поручением.

Вскоре, посыльный примчался обратно, голося, что колдунец ушёл к своим духам совсем и больше не вернётся.

— Это как это, — не совсем понял мэйр, — как не вернётся?

— Обычно! Как ещё? — Продолжал визгливо голосить малец. — Видать, с духами заболтался, теперь в своей хижине дохлый лежит.

— Как дохлый? Кто позволил?

— Духи и позволили, кто ж ещё?

— Духи… — задумался Крдык. — Эти могут. Только как же теперь поселению без колдунца? Кто заменит? Ученика колдунец себе не брал, говорил, что ещё тьма тьмущая лун на небе народится и состарится, прежде чем его духи к себе позовут. Успеется с учеником.

Ага, успелось! Мэйр Крдык пошёл сам посмотреть на дохлого колдунца, размышляя по дороге как теперь быть. В соседнее селение на поклон идти, чтобы их колдунец в ученики какого-нибудь селянина взял? Долго это, с обучением-то. Да и ихний мэйр мзды потребует гору целую, что разорительно. А самое обидное, что потешаться, шакал, станет. Видано ли, сам Крдык на поклон пришёл… умора! Череп бы ему раскроить…

Финальная мысль мэйру пришлась по душе. На то и черепа, чтобы их дубиной, да в дребезги. Весь обратный путь перед глазами стояла заманчивая картинка: мэйр-сосед лежит бездыханный у своего камня, на котором ему больше не сидеть, голова — всмятку, как яйцо раздавленное, глаза к ушам разбежались. Красота, одним словом! Члены совета друг к дружке жмутся, дебатлов с Крдыком опасаются.

Крдык дошёл до своей хижины, уселся в плетёнку, крикнул, чтобы браги принесли, залпом ополовинил тыквенный сосуд и принялся рассуждать трезво. Мэйру вызов любой может бросить, чтобы место прежнего для себя освободить и власть в селении к рукам прибрать. Но он, Крдык, уже мэйр и власть свою не раз подтверждал. Следовательно, незачем ему другому мэйру вызов бросать. Нельзя же жить в двух селениях одновременно. А своих селян бросать ради других негоже. Но, ведь, соседнему мэйру череп проломить — задумка верная, только зачем — пока не ясно.

Пытаясь ухватить за хвост ускользающую мысль, Крдык допил остатки браги. Поглядел одним глазом через узкую горловину в пустой сосуд и ничего не увидел в перспективе. Итак, низложить конкурента — это правильно, только мэйр мэйру не конкурент получается. Эх, был бы колдунец жив, помог бы разобраться…

Тут в голове у Крдыка прояснилось, видать брага хорошо пошла. Колдунец! Череп раскроить, чтобы мзду не давать и насмешки всякие на корню пресечь. А, ежели мэйра-соседа не станет, то колдунца вообще себе можно забрать. И глиномаза получше тоже забрать. И жену пятую выбрать из молоденьких. Вот, сколько проблем разом решится. И тогда соседи уже на поклон придут, чтобы крдыковский колдунец для них нового обучил. И мзды пусть щедро за это готовят.

Мэйр заулыбался, что случалось с ним редко. Только недолго радовался, вспомнил, что есть одно маленькое препятствие. На поединок мэйра может вызвать только простой человек, власти не имеющий, но желающий её поиметь. А у кого власти и так вдоволь, тот… Тот… У того, получается, права на вызов нет совсем?

Крдык повертел в руках пустой сосуд, бросил с досады в стену. Не вовремя колдунец с духами до смерти заболтался. Не вовремя. Теперь самому придётся вспоминать, нет ли какой подсказки в древних заветах. Думал-думал, думал-думал и вспомнил, таки!

Есть! Есть решение проблемы! Ежели не вызов бросать, а войной пойти… Тут не важно: вызов — не вызов, мэйр или не мэйр, прав — не прав. Война на то и война, не правых искать, а врагам черепа кроить. И тогда, хоть две жены бери, хоть три трофеями. Хоть одного глиномаза, хоть двух глиномазов — сколько надо, столько и забирай. Хоть одного колдунца, хоть двух… Стоп. Колдунец только один в селении. Что ж, одним обойдёмся. И мзду ещё можно взять. За что мзду? Да, какая разница за что? Кто возразит-то? Совет? Совет пусть лучше решает кому какой кусок бывшего мэйра на праздничном обеде достанется. Как смену власти и не отпраздновать? Когда такое было?

Сладок вкус победы, как вкус печёнки прежнего мэйра. Но намного слаще вкус войны, когда движешься к цели с дубиной наперевес, когда машешь наотмашь направо-налево в полную силу, когда лопаются черепа врагов, как тыквы, когда хрустят их кости и прорываются обломками наружу, вспарывая кожу, когда отползают в страхе подранки, скуля и скрежеща зубами, когда враг уже сомневается в собственной победе и поглядывает по сторонам, думая о побеге.

Решено! Завтра после обеда идём на войну, чтобы к закату у людей уже праздник случился.

ГРАНЬ ВТОРАЯ

Брошенный кубик делает пару подскоков, прежде чем прокатиться ещё немного и остановиться. На грани, направленной на восток, две закрашенные белым лунки.

— Вот, ты мне скажи, за что я тебе плачу? Второй месяц выдаю из казны по два мешка брюквы, по три меры зерна, по две жмени соли и кулёк сладкого жмыха в придачу? Ты мне какие реформации обещал? Где эти реформации? Ты мне клятвенно клялся, что в новую ополчению желающие бегом побегут, отбоя от рекрутёров не будет. И где твои лихие «молодцы-как-на-подбор»? Половина войска, как сидела по шинкам да едальням, так и сидит на казённый счёт. Другая половина лавки инспектирует. А к кому лавочники потом жаловаться бегут? К тебе, что ли, реформациатор хренов? Кто потом жалобщиков усмиряет, казну разоряя? А ещё требуют, чтобы ахцызы налоговые в знак примирения с торговым людом снизил. Вот, опять прибегут, снова обещать ахцызные послабления придётся. Иначе по домам не разойдутся.

— Так, на деле же не послабляешь, Ваше Превосходство…

— Не послабляю… но обещать приходится. А ну, цыц у меня! Нечего в политесы да торговлю енкономическую лезть! Твоё дело ополчению наладить, как обещал. Война на пороге!

— К… к… какая война? Мы про войну не договаривались… Я же только про ополчению… про реформацию… К… к… кто на нас нападает?!

— Вот, заладил к-к-к, кукушка. Никто не нападает. Кому на нас нападать-то? Но война — штука неизбежная, как ни крути, стало быть необходимая. Смекаешь?

— С… с… мекаю, — военных дел специалист замотал головой, показывая обратное, — н… н… не совсем. Смекаю, но н… не совсем…

— Вот и славно, — Его Превосходство унтер-барон хлопнул себя по коленке, расплываясь в улыбке, — своим делом займись. Чтоб через месяц вся ополчения в строю была. Чтоб каждый вояка к тому сроку протрезвел, вспомнил, где казённую амуницию спьяну позабыл или пропил, и обратно всё реквизировал. И рекрутёров, что обещал, набери две дюжины, не меньше. На войну пойдём!

— Ик… ик… и к… и куда пойдём? На в… войну?

— Вот, пристал! Куда, куда? Кудахтало! Не знаю ещё. Не решил. Подумаю на досуге.

— Так, как же, господин унтер-барон? Как же это? Как же я на войну? Я же… только же… реформацию же… не поспеть же… за месяц же…

— Всё! Иди с глаз, не нервируй меня сегодня больше, а то в следующем месяце только две меры зерна получишь. А жмыха велю вообще не выдавать.

Перепуганный донельзя ополчениюводец поспешил удалиться из приёмной своего сюзерена.

Унтер-барон, оставшись один, задумался. И правда, на кого бы из соседей войной пойти?

В ближайшее унтер-баронство три года назад старшую дочь замуж отдал. Кто ж на родню династическую войной ходит? Негоже! В гости съездить, проведать — это другое, но ополчения для такой поездки не требуется. Взять подальше и чуть севернее? Туда с войной соваться тоже не с руки. Лейб-маркиз тамошний в наши края на охоту приезжать любит. Каждый раз с подарками. Ежели с ним воевать, так он ездить перестанет. И подарков больше никаких от него не дождаться.

Можно, конечно, ополчению на юг отправить. Однако, далеко идти до владений вице-герцога. Не дойдут, вояки. В сёлах попутных загуляют так, что забудут куда шли. Запад в стратегическом разумении тоже не шибко для интервенционалий подходит. Ну, с кем там воевать? Государства мелкие, что твой задний двор. Владетели державные — тоже мелочь всякая. Гварди-король на гварди-короле, обер-князь на обер-князе. Ни одного лейб-маркиза, хотя бы, не говоря уже об унтер-баронах. Измельчали западные правители за последний век… измельчали.

Выходит, по всему, что единственный возможный путь лежит на восток. Но на восток путь преграждает стена. Такая стена, что не обойти, не перелезть. Никто эту стену отродясь не видал, но говорят, что есть. А до стены известно только одно государство, где в парадной зале руководствует ибн-эмирр. Человек вдумчивый, но общительный. И эль у ибн-эмирра весьма заборист. И ежели туда ополчению погнать, то можно сразу забыть про эль, который тамошние брагоделы на пеньку и самоцветы у наших негоциантеров меняют.

Как же быть-то теперь в столь стеснённых енкономических и политесных обстоятельствах? Война-то нужна! Жизненно для интересов державы необходима. Ополчения есть, а войны нет — не порядок! Воевать — это вам не коммерсалии учинять, это не фунт жмыху. Война — это суть державного обновления и междержавного утверждения силы, неколебимости и прочего всякого.

Дни неспешно шли своим чередом. Назначенный месяц до войны подходил к концу. Ополчениюводцу велено было с утра, но не слишком рано, устроить парад всего войска державного, всей ополчении без исключения, являя преимущества проведённой реформации. Новых рекрутёров, правда, набралось только две полудюжины, а не столько, сколько было велено. Ну, унтер-барон не счёл сей казус обстоятельством, способным подорвать боеспособность в целом. Пусть не две дюжины, а две полудюжины лишь. Главное, что две, а не одна, пусть и полная дюжина. Как одной дюжиной фланги прикрывать? То-то и оно, что никак, коль флангов всегда два. Другое дело — двумя полудюжинами.

Позже, за обедом, Его Превосходство похвалил своего военных дел специалиста за проведённую реформацию и енкономию казны. Как-никак две полудюжины державной мошне не так накладно обойдутся, как до предела закомплектованные войска. После фазанчика, грибочков и наливочки морошковой унтер-барон велел подсесть ополчениюводу поближе, чтобы далее негромко говорить о военных планах, и чтобы челядь, снующая между кухней и обеденной палатой, уши не развешивала.

— Так, вот! Для начала жалую тебе новый чин. Теперь ты не какой-то там ополчениювод, а целый адмиралиссимус. О, как! Гордись!

— Я г… г… гор… жусь…

— Слушай дальше. Отобедаем, вели трубить сбор и выступай с войском в поход боевой. Что дрожишь-то?

— Бо… бо… боевой? Вз… вз… взаправду?

— Взаправду, взаправду. На восток ополчению поведёшь.

— На ибн-эмирра? Ик.. ик… и как с ним воевать? У него же яныр-чары бешенные, они же взаправду сабли точат и рубят потом пополам всадника вместе с телегой.

— Дурья твоя башка, а ещё адмиралиссимус. На что мне с ибн-эмирром вражить да собачиться? Человек он достойный и эль у него забористый. Неча там с войсками делать. Туда если и отправляться, то с консуляриями по делам торговым.

— Уф… — военных дел специалисту явно полегчало.

— На державу ибн-эмирра мы нападать не станем, ты это уже смекнул.

— Смекнул, — адмиралиссимус на сей раз кивнул головой впопад.

— Дальше на восток только стена. И то не ясно далеко ли. Посему туда ходить вообще смысла нет.

— С кем воевать-то тогда?

— А кто сказал воевать? Война и воевать — одно из другого не вытекает. Смекаешь?

— Не очень, — адмиралиссимус. Опять кивнул на всякий случай, — не вытекает. Вытекает, но не очень.

— Вот, и я так кумекаю. Пойдёшь, значит, с войском на восток. Да за пределы державы не уходи. Встань лагерем у крайнего села.

— А в селе прямо можно?

— Можно и в селе, даже лучше, шатры с собой тащить не придётся.

— У нас шатров-то и нет совсем.

— Ну… смекаешь, когда хочешь, адмиралиссимус, — унтер-барон отпил из кубка наливочки, закусил огурчиком, — скоро покос, вот твои парни и помогут местным с покосом.

— А война?

— А что война? Война — войной, а покос по расписанию. Довольствие-то бойцы будут по боевому регламенту получать. А это что означает?

— А что это означает?

— А то, что боевой регламент только для тех, кто на войне. Не важно, чем заняты при этом. Хоть покосом, хоть ещё чем. Ну, полагаю, что через годик, а то и раньше население державное ещё увеличится. И это тоже хорошо. Сущий позитивус!

— Хорошо, — адмиралиссимус прикрыл глаза, замечтавшись, — хорошо-то как!

— С покосом управитесь, потом в гарнизон вернётесь.

— Куда вернёмся?

— До дому, до хаты! Но, чтобы все знали, что не просто так, а с победой возвращаетесь. А я велю кузнецу медалей пока начеканить, у него хлама в кузне всякого завалялось, не пропадать же.

— Ваше Превосходство! Не подведём! Как есть, не подведём! И на войну, и по селу, и по хатам, и на покосе… и назад с победой!

— То-то же. — Унтер-барон широко улыбался.

— А ме… ме… медали, не пойму, зачем?

— Ме-ме-ме, ме-ме-ме, — передразнил Его Превосходство, — медали нужны, чтобы никто потом не сомневался в доблести и героизме воинов, проявленных на полях, ха-ха, сражений!

— Мудро… Ваше Превосходство, господин унтер-барон, как есть, мудро…

— Вот, вижу, теперь и ты уразумел, что война для державы штука полезная, потому и неизбежная? И не важно воюешь, не воюешь, на покосе или ещё где девок мнёшь. Главное потом с победой вернуться. Иначе зачем воевать?

ГРАНЬ ТРЕТЬЯ

Кубик покатится слегка подпрыгивая, упал на одну из граней, потеряв ход, и замер. Грань, глядящая на запад, была помечена тремя закрашенными белыми лунками.

На постижение военного искусства уходят годы, а, случается, что и вся жизнь. И весь накопленный опыт, весь взращённый потенциал тактика и стратега может остаться невостребованным, кануть в лету со своим носителем, ни разу не применённый на практике. Чтобы не случилась такого рода вопиющая несправедливость, как раз и требуется политический тупик, неминуемо ведущий к войне.

Третий Тайный Советник императорской Академии военно-императивного искусства Кунц Абрахам джуниор-младший уже целый час смотрел на карту сопряжения действующих сил противника и собственных армейских подразделений. Расположение имперских отрядов и опорных пунктов обозначались разложенными фишками цвета нежной молодой листвы. На местах скопления вражеских боевых формирований лежали бордово-коричневые фишки, что, по замыслу, стратега усиливало восприятие собственной правоты в противостоянии и намёк на неизбежный успех планируемой операции с полным поражением противника.

Если абстрагироваться от конкретных задач, взглянув на создаваемую картину в целом, то можно увидеть не только тонкие стратегически замыслы, но и формирующийся узор из светло-зелёных и бордовых фишек. И проблема состояла как раз в том, что этот узор Третьему Тайному Советнику абсолютно не нравился. Недостаток гармонии полученного изображения удручал и заставлял глубже вникать в причины столь неудовлетворительного результата. На этом этапе стратегического планирования предстоящих военных действий карту с фишками никак нельзя демонстрировать Императору-Предводителю и членам Уважаемой Делегации противоборствующей стороны. Сырое решение — отсутствие решения!

Проворные, изящные пальцы Кунца Абрахама джуниора-младшего коснулись фишек, приводя их в движение и плавно перемещая по гладкой поверхности. Постепенно композиция начала принимать требуемое гармоничное состояние. По центру формировался двуцветный символ Величия Империи, по флангам раскинулись графические изображения Неотвратимости Истинного Правления и Судьбоносного Начала Всех Начал. Уже гораздо лучше. Так, а что у нас в резерве?

Резерв пока не складывался в достойный замысла орнамент. Третий Тайный Советник передвигал фишки и так, и этак, но не смог выразить задуманную доминанту в почти состоявшемся рисунке. То ли бордовых фишек слишком много, то ли зелёненькие не на своих местах. По логике бордовых тут быть вообще не должно, на то он и стратегический резерв. Но без них эта часть узора выглядела бы слишком монохромно. И совсем без резерва никак невозможно.

В конце концов выход нашёлся. Пришлось раздробить резерв на несколько групп и сочетать на карте небольшие символы, объединяемые свободным пространством. Каждый цвет теперь располагался на полагающейся стороне, усиливая весомость центрального композиционно-стратегического решения.

Перед тем, как считать свою работу завершённой, джуниор-младший отошёл от стола с разложенной картой, обошёл вокруг, чтобы удостовериться в возможности правильного прочтения всего орнамента в целом с любой точки смотрения. И тут Кунц Абрахам заметил одну маленькую неувязку: правый фланг невозможно организовать в полном соответствии с его схемой. Причина в рельефе местности, о котором он забыл, увлечённый созданием высшей тактико-символической гармонии. Категорически мешает гора, способная исказить весь гениальный замысел. А времени уже нет. Император-Предводитель, ведя переговоры с членами Уважаемой Делегации противоборствующей стороны, уже наверняка изящно завёл дискуссионный процесс в полный политический тупик. Осталось объявить, к всеобщему согласию и одобрению, что выходом из создавшегося тупика может стать только война! Затем пригласить достопочтенных гостей в главный зал Академии военно-императивного искусства для демонстрации тактико-стратегических планов по проведению, собственно, баталий.

Но, что делать с горой, обнаружившейся не вовремя и не к месту?

Третий Тайный Советник ходил вдоль стола туда и обратно, судорожно ища выход из сложившейся ситуации. Впрочем, выход лежал на поверхности. Следует предложить Императору-Предводителю и членам Уважаемой Делегации до начала непосредственных вооружённых столкновений, попросту эту гору срыть, приведя рельеф местности в полную пригодность для реализации представленного плана.

Теперь можно утвердительно кивнуть ожидающему адъютанту, подтверждая полную готовность продемонстрировать шедевр военной мысли.

ГРАНЬ ЧЕТВЁРТАЯ

Кубик вертелся волчком на одной из своих вершин, чудом удерживая равновесие. Наконец, инерция вращения иссякла, обрекая на неизбежное прекращение движения. На грани, обращённой к югу, белым было закрашено четыре лунки.

Морской воздух оказался и в правду целебен. Дышалось легко. Всего два дня в лагуне, а запах гари уже почти забылся. Лёгкий бриз поглаживал кожу, расчерченную множеством рубцов разного возраста. Глаза наблюдали за медленно садящимся солнцем, привыкая к постепенной смене красок, какой никогда не бывает при вспышках от рвущихся рядом боеприпасов. Пальцы скользили по шероховатой поверхности выброшенной на берег раковины, ощущая всю непохожесть на выглаженные до зеркального блеска рукояти, магазины и цевьё личного оружия.

Краткосрочный реабилитационный отпуск после госпиталя, где очередной раз хирурги залатали раны. Три дня уже почти прошло, ещё ночь и два оставшихся дня на прекрасном, тропическом берегу. Далеко от войны. Потом обратно, на передовую. Наверняка зачислят в новое подразделение, где половина, если не больше, это новобранцы, не обстрелянные, хорохорящиеся, старающиеся прикрыть бравадой и напыщенной смелостью неуверенность и глубинный страх. Такие, обычно, и гибнут в первую очередь, не успев даже снять оружие с предохранителя. Ветераны видны сразу: молчаливы, неторопливы и покрыты шрамами, говорящими о сроке и местах службы больше, чем нашивки и шевроны.

Среди желторотиков можно выделить три-пять человек у которых есть шанс пережить первый бой. Это видно по глазам. В их взгляде есть что-то пронизывающее, усмирённая ненависть, готовая не взорваться, как у большинства, а выстрелить в нужный момент. Если бы враг видел этот взгляд… Но враг не всматривается в глаза того, кого уничтожает или того, кто уничтожает его. Мы смотрим друг на друга, вернее враг на врага через электронные прицелы, через мониторы, контролирующие наведение наших залпов и летящую в их сторону смерть. Глаза в глаза — никогда.

Если честно, мы даже не знаем, как они выглядят и откуда взялись. Пленных у нас не было никогда, даже мёртвых тел. Дальность поражения нашего и их оружия такова, что ближайшие позиции противника остаются всегда за горизонтом. Мы целимся и стреляем по координатам, которыми нас щедро снабжает разведка. Линия фронта не двигается никуда уже много лет.

Иногда кто-нибудь задаётся вопросом, а есть ли там вообще враг? Но такие вопросы лучше держать при себе, а всякие сомнения исчезают, когда земля, воздух, техника и боевые товарищи вокруг тебя рвутся на искорёженные, изуродованные и окровавленные куски. Когда взрывная волна выбрасывает тебя с позиции, тело снова посечено осколками и санитарные боты уже спешат вытащить ещё не безнадёжного раненого из зоны возможного поражения.

В учебке всем рассказывают про внезапное вторжение, начавшееся ещё до рождения всех, кто сейчас в строю, про вероломное нападение, про тварей, взявшихся неизвестно откуда. Рассказывают, что это вообще не люди. Люди по своей природе существа мирные, беззлобные, склонные находить компромиссы и нацеленные на созидание. Так и есть. Наш, человеческий мир был прекрасен и гармоничен. Теперь же от прежнего благополучия осталась только часть, примерно половина того, что было. В другой части людей больше нет. Она захвачена врагами. Врагами, которых никто из нас не видел.

Бывало, в периоды затишья, кто-нибудь из новичков, уже прошедших боевое крещение, пытался представить, кто там, за горизонтом, с кем мы ведём эту нескончаемую войну, как они хотя бы выглядят. Фантазёры придумывали различные варианты. Когти, перепончатые крылья, клыки, щупальца, иглы, гребни и прочие многочисленные варианты химер и фантастических монстров.

Если удавалось пережить хотя бы год регулярных атак и контратак, фантазировать больше не хотелось. Совершенно не важно, как выглядит тот, кто старается тебя убить и кого пытаешься уничтожить ты сам. Важно — на чьей стороне будет успех. Важно — выжить, чтобы однажды вернуться к мирному созиданию. Потому, что такова природа человека: строить, выращивать, очищать, приумножать, делиться, объединять усилия, творить прекрасное и доброе.

Война нам навязана извне безжалостными, агрессивными существами. Люди никогда не воевали с себе подобными. Ни-ко-гда!

ГРАНЬ ПЯТАЯ

Движение кубика по рваной, замысловатой траектории завершилось, как и должно было, неминуемой остановкой. На грани, обращённой к северу, имелось пять лунок, закрашенных белым.

Миротворец. Мира Творец! Что может быть привлекательнее? Великая, наиважнейшая миссия из всех возможных. Лучшие из лучших приходят в неблагополучные земли, неся справедливость и устанавливая тишину и порядок. Их всегда ждут с нетерпением, надеются, что миссионеры-миротворцы не обойдут вниманием никого, не забудут даже самые отдалённые уголки этого многострадального мира. Как только где-то просыпается злоба, ненависть, жестокость по отношению к ближнему, желание взяться за оружие и развязать войну, туда уже спешит миротворческий корпус, чтобы предотвратить, снять возникшее напряжение, в крайнем случае усмирить.

Перед погрузкой в транспортные челноки, всему личному составу выдали двойной боекомплект. Холостых и парализующих зарядов не выдавали в этот раз совсем. Это значило только то, что по прибытии последует приказ работать исключительно на полное поражение, пленных не брать. Так бывает, когда ситуация совсем безнадёжна, когда никакое примирение невозможно в принципе, все шансы упущены, компромиссы недостижимы. Тогда целями миротворцев становится любой вооружённый субъект или военный объект. Чем быстрее будет уничтожено вооружение и ликвидированы бойцы, не желающие сложить оружие, тем скорее наступит мир. Пора восстановления, созидания и приобщения к всеобщему гуманизму. Добровольно или принудительно!

Сто шестьдесят первому специальному подразделению восьмой миротворческой бригады предстояла зачистка небольшого населённого пункта, вернее его правобережной части. Где ещё сохранялись серьёзные силы двух противоборствующих сторон. Подлётное время — сорок две минуты. Как раз достаточно для проведения оперативного инструктажа перед высадкой десанта.

Перед полётным креслом каждого бойца-миротворца включился экран, на котором появилось лицо командира подразделения. Глаза майора второй категории со всех видеомониторов несколько секунд вглядывались в глаза каждого. Затем камера немного отъехала, позволяя увидеть китель, буквально усеянный наградами за миротворческие миссии. Каждый из бойцов подразделения ещё в школе изучал события, в которых их нынешний командир принимал участие, всегда чётко и точно выполняя поставленные задачи.

— Бойцы, — обратился майор второй категории к каждому из своих подчинённых, — как всегда, начну с небольшой исторической справки, чтобы ни у кого не осталось недопонимания происходящего и необходимости нашего вмешательства.

Командир рассказал о истории заселения местности предстоящей операции. Два племени в давние времена расположились на правом и левом берегу небольшой реки выше и ниже по течению. По мере разрастания их поселений, жители правого берега вскоре могли видеть дома соседей, строящиеся на другом берегу. С высоты птичьего полёта могло показаться, что это один город, обрастающий реку с двух сторон. Однако, не стоит тешить себя иллюзиями, население не смешивалось, предпочитая придерживаться своих собственных культурных традиций. Разумеется, вскоре появились противоречия, которые удавалось решать путём дипломатии и переговорных процессов. Баланс сохранялся долгие годы, пока левобережцы не совершили серьёзный технологический рывок, оставив далеко позади своих конкурентов. Быстро нарастив определённый военный потенциал и обеспечив стратегическое превосходство, политические аспекты так же сместились от необходимости договариваться в сторону возможности требовать и даже выставлять ультиматумы.

Партнёры превратились в противников, противники стали врагами. Фитиль пороховой бочки был зажжён и взрыв теперь неминуем. Учитывая военно-техническое превосходство одной из сторон назревшего конфликта и мотивацию фанатиков другой, тоже обладающей некоторым боевым потенциалом, прогнозы неутешительные. Затяжное военное противостояние, повреждение городских инфраструктур, гуманитарные и санитарно-эпидемические проблемы.

Итак! В целях предотвращения большого числа жертв и разрушений, Командование миротворческого корпуса приняло решение подавить конфликт в зачатке. Текущая задача — ликвидация вооружений и живой силы на правом берегу. В текущем моменте, правобережцы являются более слабой стороной, следовательно, их уничтожение потребует меньших усилий и затрат. Всё равно ни те ни другие никогда не договорятся между собой, добрососедское сосуществование не представляется возможным. Лишь устранение одной из конфликтующих сторон приведёт к предотвращению войны и установлению мира на долгие времена.

В конце инструктажа командир зачитал прямой приказ.

— … в соответствии с распоряжениями Командования, приказываю всем бойцам подразделения: стрелять только на поражение, пленных не брать, технические средства противника уничтожать дистанционно, подсчёт сопутствующих потерь не вести. Работать быстро, чётко, боеприпасы не жалеть. Мир должен быть установлен в кратчайшие сроки! С нами правда и справедливость!

ГРАНЬ ШЕСТАЯ

Кубик упал сразу с глухим стуком на ту грань, где, по идее, должны были располагаться шесть лунок, закрашенных белым.

Старшая жрица Ордена Благоденствия и Благополучия завершала свою полуторамесячную поездку, предпринятую с благословения Совета Высших Настоятельниц Ордена, в котором состояла почти с самого рождения. И которому служила всю сознательную жизнь, продвигаясь по служебной лестнице в силу преданности, рвения и ряда других, совершенно необходимых качеств души и тела.

Восемь планет Содружества, вернее их правительства, всегда выказывали полную лояльность и готовность следовать Пути, однажды предложенным Орденом, ведущим исключительно к благополучию и благоденствию. Девятая планета, последняя на маршруте, вызывала некоторую тревогу и опасения. Казалось бы, что может быть проще смены планетарного правительства любой формы и содержания на лояльное Ордену. Цели благоденствия и благополучия оправдывают любые средства, даже слегка насильственные. Незначительные карательные операции по вразумлению несогласных, плавно переходящие в гуманитарные миссии и благотворительность всегда дают ожидаемый результат. Правительство принимает верные законы, народ рукоплещет, редкие диссиденты восстанавливают душевные гармонии на специальных курортах под наблюдением лучших специалистов департамента Нравственного Равновесия.

Однако девятая планета — та ещё заноза в… то есть не до конца решённая проблема Ордена в его стремлении замкнуть полный круг Содружества добровольно вовлечённых планет системы. Последний потенциальный член всячески игнорирует аргументы Настоятельниц и не выказывает, мягко говоря, должной заинтересованности.

Собственно, миссия Старшей жрицы — не более, чем последняя попытка уладить дело тихо и без реализации многократно проверенных на практике сценариев смены власти на оптимизированных законных основаниях. Правила Ордена должны быть превыше эгоистичных локальных интересов.

Все предыдущие попытки упирались в откровенное непринятие принципов Благоденствия и яростное сопротивление предлагаемому Благополучию. Проклятый матриархат, процветающий на этой отсталой планетке, поддерживающий архаичную систему власти с варварски настроенной и агрессивной Матерью Народов. Шесть миссий не дали должного результата. Две последние оказались откровенно проваленными. Дважды эту упёртую особу приглашали посетить планеты соседей, предоставляли наилучший транспорт с лучшими пилотами, разумеется ассоциированными с системами навигации и управления кораблём. Стюарды из обслуги — исключительно особи неопределённого пола чуткие к желаниям пассажиров и услужливые. Такие не способны раздражать вообще, но, почему-то, Мать Народов была раздражена и велела не подпускать их к своей каюте. Так и сказала: «…чтобы этих тварей и близко не было…». Одевалась сама, пищу готовила на портативном кухонном комплексе сама, отказалась от перемещения по транспортному кораблю на микромобиле и везде ходила пешком.

Она вообще везде ходила пешком. Даже провела почти весь день на ногах, ни разу не присев, пока осматривала галерею достижений Содружества. По всей видимости, ни одна из тем экспозиции гостью не заинтересовала. Долго расспрашивала, почему добывающие предприятия расположены на одних планетах, а перерабатывающие на других. Не проще ли было построить всё рядом. Аргументы о сбалансированном технологическом цикле и ювелирно выстроенных логистических цепочках, учитывающих занятость, востребованность и упрощённую отчётность, на Мать Народов никакого действия не возымели. Эта особа лишь пожала плечами и зашагала размашистой походкой в сторону стенда биологического усовершенствования условно патогенных симбионтов. Простояла там не более минуты молча ругаясь и закипая.

Посещение Межпланетного Конгресса чуть не закончилось скандалом. Обсуждение проблем равенства всех членов Содружества и методов обязательного выравнивания путём гуманитарно-принудительного воздействия со стороны наиболее прогрессивных партнёров, вызвало у правительницы отсталой планетки едва сдерживаемый гнев. А во время пресс-конференции, в ответ на вопросы, когда ожидать решения о присоединении, обозреватели свежих новостей услышали только адрес, по которому им всем следует отправиться немедленно. Пришлось быстро сворачивать программу визита и возвращать несговорчивую особу восвояси.

От встречи, которая будет формальной и уже точно финальной, в попытках достучаться до разума консервативной, архаичной правительницы заштатного мирка, Старшая жрица Ордена не ждала никаких позитивных подвижек и перемен. Прилететь, изложить ещё раз все щедрые предложения, получить отказ, доложить Настоятельницам, после чего Матерью Народов будет заниматься совершенно другое подразделение Ордена.

— Великая Мать, на орбиту выходит корабль Старшей жрицы.

— Говорила же этой суке, чтобы она и близко не подлетала к нашей планете. Нахрен нам сдалось её сраное Содружество? Сбейте уже этих извращенцев.

В ночном небе полыхнуло. Яркая точка, похожая на падающую звезду прочертила короткую линию на тёмном фоне и погасла. Некоторые счастливчики успели загадать желание.

БРОСОК НАУДАЧУ

Брошенный кубик катится по плоской поверхности, замедляется, натужно поднимается на ребро, балансирует на самой кромке, замирает на мгновение, но, всё же переваливается через край и срывается вниз. Никаких больше лунок. Никаких белых точек.

март 2022.

«Урбанариум»

Мы — часть социума. Социум — часть той среды, в которой мы живём, выживаем, меняемся и меняем то, что можем изменить. Мы творим историю, даже если пытаемся прятаться от событий и внешнего влияния. История создаёт нас такими, какими мы способны стать под воздействием тех же событий и в силу того же влияния. Социум навязывает нам свои правила. Мы живём по правилам. Мы живём против правил. Мы — ответ на все вопросы уже заданные и ещё неосознанные

ЧЁРНАЯ МЕТКА

Григорий Потапович Островерхов просматривал свежую сводку, составленную Филадором Феоктистовичем Чубучеевым. Брови начальства ползали по лбу вверх-вниз, то вместе, то порознь. Молодой заместитель по денежным делам терпеливо ждал. Отнюдь не похвалы, таковой не случалось никогда, но одобрения за тщательность и дальнейших распоряжений.

Пара почтовых голубей, прилетевшая получасом ранее, принесла вести из соседних округов, которые тут же были вписаны в реестр для подачи директору бумагодельной фабрики, спешно принесённый в кабинет лично.

Большие руки Григория Потаповича бережно держали серый лист бумаги с шероховатым краем. Всем служащим было строго велено брать листы без ровного обреза. Для своих надобностей и так сойдёт, а бумагу дорогую, белёную да нарезанную на гильотине лучше продать в Москву.

Заместитель директора знал привычки руководителя изучать любой документ, глубоко вникая и попутно щёлкая костяшками счётов туда-сюда. Наконец Григорий Потапович оторвался от написанного убористым почерком зама, поднял глаза и чуть подался вперёд.

— Скажите, Филадор Феоктистович, много ли у нас в наличии саратовских рублей?

— Две тысячи сто сорок и пятнадцать копеек с полушкой.

— А московских сколько?

— Пятьсот восемьдесят четыре и тридцать две копейки, если не считать люберецких гривенников. Этих у нас полпуда, но уже месяц, как никто в мену не берёт. Разве, что к новому урожаю на ярмарке снова в ходу окажутся.

— Вот и славно, — продолжил директор, — пошли кого-нибудь из бухгалтерии, да с охраной только. Пусть в Центробанке саратовские рубли на московские обменяют, чтобы с нашими тысяча вышла. Курс сейчас хороший, как ты написал. За один московский два саратовских берут с мелочью.

— Один к двум с двенадцатью копейками, — уточнил молодой человек.

— Тысячу московских выдай Ивану Илларионовичу, да дорожных сверху добавь. Пусть он в Брянск собирается, да там всю сумму обменяет на брянские рубли. Они к московским сейчас, как вижу, у брянских менял один к шести с половиной. А потом к северу, да подальше от города, вели лес закупить и на фабрику везти. Надобно склады пополнить, а то к зиме совсем опустеют. У местных-то шкуродёров за эти деньги полполена только и купишь. Пусть они свой лес замест съестного сами и жрут. Не хотят по совести торговать.

Вернувшись за свой стол, после того, как выполнил все указания начальства, Филадор Феоктистович вытащил из нижнего ящика подборку старых газет и продолжил читать, где остановился. В торговом бакалавриуме преподаватели, конечно, рассказывали о некогда существовавших деньгах, ценимых во всём мире и даже каких-то цифровых монетных знаках, пока ещё существовал Интернет. И о стараниях великих держав спасти мировую экономику, когда та готова была буквально сорваться в пропасть. Но даже согласие всех считать новый евродоллар основным платёжным средством не спасло положение. Да и как экономика может быть мировой? Смешно, право. Сколь бы державы друг дружке в уважении не клялись, а люди, знай под себя гребут. Ну, город, это понять ещё можно. Кнеж-городовой за своими людьми уследить в силах, но знать не знает, что у соседей творится, пока гонцы не доложат. А как над всей страной верховодить, где городов разных тыщи? Самообман сплошной думать, что за сто вёрст хоть кто-то по-твоему поступает. У всех свои головы на плечах.

Из прочитанного Филадор уже знал, что беда в прежнем мире началась, когда в сети появился новый вирус «Чёрная метка». Тут сказать надо, что сетями тогда люди не только неводы называли, а придумки всякие, через которые на весь мир смотреть получалось. Тогда, может, и выходило у президентов за всеми следить. Но навряд ли, столько глаз не напасёшься. Хотя, как знать, как знать, газеты-то не врут. Никто не станет столько бумаги на враньё переводить. Дорого.

Много газет старых прочёл Филадор, пока в голове улеглось, что могли раньше по этой сети даже деньги передавать. Вот, сейчас бы так. Не посылать Ивана Илларионовича в Брянск с обозом да деньгами… То есть, за лесом-то обоз отправить придётся, а деньги — раз и по сети улетели да через брянский сбербанк в ихние рубли и превратились. Красота, и по дороге не украдут. А как доберётся начальник транспортного цеха с людьми до лесоповала, так у мастеров местных уже готово всё, на все шесть с половиной тысяч брянских рублей леса заготовлено. Грузи, да вези домой.

Так, вот. «Чёрная метка», вирус сетевой, умел деньги переиначивать, но не как хозяева хотели, а по-своему как-то. Филадор часто перечитывал статьи, где про это излагалось, но не всё понимал. Учителей да магистров знакомых спрашивал, но те тоже не всё отвечали. Потому начал молодой человек самое, что ни наесть важное и непонятное в тетрадку записывать, чтобы каждый раз не искать где читал, когда с другими статьями сравнить нужно. К примеру: «С момента появления „Чёрной метки“, блокирующей криптовалютные транзакции, прошло уже две недели, но контрмеры так и не найдены». Крипта, это ж вроде склепа что-то, или нет? И от чего древние люди свои деньги в криптах хранили? Хотя, бывает, что слово останется без вещи своей, гуляет по языкам, никому не нужное, а потом само где-нибудь и прилипнет. Вот, у землепашцев нынешних, у каждого свой кировец имеется. Откуда слово взялось, никто уже не ведает, только в старину кировцами землю пахали по слухам, почему теперь не пахать? Кузнецы нынешние отменные кировцы куют, сносу им нет. Запрягай лошадь, держи за рукояти, чтоб кировец твой с нужной глубины землю поднимал-перепахивал и тяни по полю борозду к борозде. Может и с криптами так. Прилипло слово к деньгам, никто и возражать не стал.

Или вот ещё: «Спецслужбы пострадавших государств и Интерпол обещают в ближайшее время найти и арестовать хакера, запустившего самый опасный вирус за всю историю компьютеризации.»

Интерпол — слово занятное. Филадору представлялась большая зала с полом чудным, всякими узорами разукрашенным. Собираются там и стоят на полу вычурном разные люди служивые, да думают, как злодея сыскать да изловить.

А ещё никак в толк взять не мог, что за вирус такой сетевой злокозненный. Газеты слово это часто печатали, но не всё про вирус излагали. По разумению своему мыслил Филадор так, что вирус навроде жука крупяного. Заведётся в мешке и портит зёрнышко за зёрнышком, пока хозяин не обнаружит, да весь мешок девкам перебрать не велит. Бывало не сразу жука заметят, так от мешка, считай, только треть и останется. Видать и с сетями древними так происходило. Заведётся в них вирус и давай портить всё, что по сетям передаётся. На лету ловит-перехватывает.

Или ещё; «Контрвирусные меры до сих пор не дали желаемого результата. Очевидно, что „Чёрная метка“ разработана хорошо законспирированной организацией, возможно не имеющей постоянной географической локализации.»

«Интерпол спешно увеличивает штат сотрудников, призванных на борьбу с сетевыми преступлениями.»

Про штат сотрудников заместитель директора Чубучеев хорошо понимал. Два года назад затеяли на фабрике станков добавить. Хорошую бумагу делали, продавали успешно. Бывало приедет посыльный из соседнего города, где своей бумагодельни нет, а склад и пуст. Продали всё. А ему строго-настрого велено без бумаги не возвращаться и в накладной транспортной начальником его чёрным по белому прописано сколько бумаги купить должен да привезти. Вот и ждёт в кабаке, пока заказ его делается, бывало все подорожные пропьёт ожидаючи. Григорий Потапович человек хоть и строгий, но с пониманием, ссудит деньжат на обратную дорогу, чтобы и в другой раз к нам ехал за покупкой.

Станки-то поставили, но за каждым станком мастер с подмастерьями нужен. Вот фабрика и увеличила свой штат на девять душ. Филадор Феоктистович лично с каждым собеседование проводил. Как зовут спрашивал, да далеко ли живёт. Ежели далеко, так на фабрике один из амбаров перегорожен и за стенкой лавки поставлены да лежанки брошены, кому каждый день домой ходить никак. И трапезная своя имеется, не задаром, конечно, кормят, но недорого и вкусно. В обед похлёбка и на ужин каша. А по утру можно кваса в жбане зачерпнуть да хлеба краюху у стряпчихи взять. Все дальние довольны.

Вот, и у древних людей так же было. Штат сотрудников увеличивали. Видать вирус, как и жук крупяной множился, и ловить его людей не хватало. Хоть и службу знали, порой только числом и можно работу к сроку поспеть. Но, не заладилось у служивых что-то, не словили вирус в сетях. Про это тоже в газетах много написано. Штат увеличивали-увеличивали, но мал оказался, видать.

А свою службу на фабрике Филадор Феоктистович нёс исправно. Сразу после бакалавриума поступил младшим счетоводом. Начальство приметило усердного работника и над другими скоро поставило. И тут Филадор молодцом себя показал. А как совершеннолетие минуло, четверть века как ни как прожил, то и вовсе над всеми деньгами старшим назначили. Григорий Потапович доверял молодому человеку всемерно, но и спрашивал строго. А через год самолично написал прошение в магистериум с просьбой взять бакалавра Чубучеева в обучение на степень денежного магистра. С тех пор заместитель директора вечера после службы просиживал за лекциями да симпозиумами, это где не только слушать дозволяется, но и самому отвечать велят.

Особо радовался студиозус праву посещения библиотеки магистериума, в хранилищах которого газет старых валялось не считано. А библиотекарь местный и вовсе приятелем закадычным стал, видя, что читатель, ежели берёт, то обратно в кучу не бросает, а на полку, где место найдёт, складывает.

Бывало, Филадор так зачитается, что только с рассветом опомнится. А там и спать времени не осталось, на службу пора. Пройдёт тихо меж стеллажами библиотечным, чтобы товарища не разбудить, дверь притворит и на фабрику торопится. По молодости спать мало хочется, интерес с вопросами в душе бурлят — глаз не сомкнуть.

Зато в субботу спит, пока не проснётся. Встанет, распахнет ставни. По улице евреи с полотенцами полосатыми на плечах в свою синагогу кланяться идут. А Филадор посмотрит и вернётся в постель валяться, ему, как и другим православным только завтра на службу церковную быть надлежит. А пока лежит на перине, тетрадочку свою вынет и заново всё читает, да думает, каково раньше жилось. Хорошо ли? Или завидовать нечему, теперь лучше?

Попалась как-то на глаза статейка о курсах валют разных. Много разных денег в таблице значилось. Иные и не выговоришь сразу. Только теперь их точно больше стало. В каждом городе свой рубль печатают, монеты чеканят, а в округах некоторых собственные монетки к делу торговому пристраивают. Из старых денег Филадор видел только рубли, доллары и евро. У кого в хозяйстве завалялись, так на праздник ими ворота оклеивают. Пёстро получается.

А ещё думал молодой человек, что удобнее, когда все деньги по-разному называются, путаницы меньше. Месяца два назад один из младших счетоводов перепутал строчками самарский рубль и саранский, и чуть прибыль не упустил. Разницы всего в два алтына по курсу, а помножь на двадцать пять рубликов, это ж сколь денег не досчиталась бы фабрика. Хорошо Филадор расчёты проверял и заметил. Не случились убытки, но директор, чтобы другим неповадно было, назначил за каждый ошибочный алтын по одной розге виноватому. Каждую субботу по пятнадцать розг терпеть. Вот и работает счетовод два месяца не садясь, и ещё ему две недели так, и ещё, пока зад не заживёт.

Лежал Филадор, тетрадку свою листал. Глазами по строчкам бегал, понять силился, что, к примеру, означает слово «биткойн». Деньги какие-то старые, но и не совсем деньги, с другой стороны. По всему видать слово важное. Много всякого с этим словом написано. «…в феврале 2011 года за биткойн начали давать доллар или около того…», «В апреле 2013 года произошёл новый резкий подъём до 266 долларов и последующий обвал до уровня 50 долларов»

Это что же с деньгами такое творилось, что одна монета другую за короткий срок так обгоняла. Может товары какие заморские на эти биткойны привозили? Нет, не укладывается пока в голове такое. А далее и вовсе непонятно написали: «Текущее удешевление биткойна не окажет значительного влияния на мировую экономику, поскольку его капитализация все еще относительно мала, считают аналитики.»

На следующей страничке из другой газеты переписано было: «В первый месяц своего существования вирус „Чёрная метка“ блокировал биткойн-адреса. Последующие версии вируса были уже способны перенаправлять транзакции на случайные или ложные адреса. Аналитики воздерживались от прогнозов, хотя становилось очевидно, что финансовое одеяло на себя может перетянуть не менее популярная криптовалюта — Эфириум. На сегодняшний день именно Эфириум занимает место бенефициара второй волны, отбирая очки у биткойна. В случае признания в качестве альтернативного платежного средства, его развитие получит новый импульс. Эфириум еще только развивается, и есть надежда на то, что он преодолеет часть недостатков биткойна.»

Были у Филадора в тетрадке и ещё записи, разгадать которые пока не выходило. «…массовое появление таких проектов, как OneCoin, E-Dinar, именующих себя криптовалютами…», «И всех сегодня волнует вопрос: где предел этой «криптовалютной гонке»? Может быть, это вообще тупиковая ветвь киберреволюции?»

Однажды в библиотеке магистериума молодой человек обнаружил и вовсе странное: «… открытая конкуренция между различными криптовалютами однажды способна перерасти в настоящую войну на финансовом рынке…»

А это и вовсе непонятно, причём тут война? Разве могут деньги сами воевать? Или люди за деньги свои бились. Как люберецкие давеча, хотели, чтоб их гривенники наравне с московскими ходили и выступили тремя сёлами на Москву, да с кольями. И чем кончилось? Знамо Москва всех побила, а зачинщиков нагнули ещё и выпороли у Спасской башни. С тех пор никто их монеты и не меняет. Ждут осени.

У прежних людей тоже всякие беспорядки случались. Газеты про то часто писали. «…для подавления массовых беспорядков, спровоцированных движением „зелёных“ и активистами Гринписа, под лозунгами „Очистим планету от вымышленных денег“ власти вынуждены были прибегнуть к помощи спецподразделений вооружённых сил…»

Более всего не давал покоя Филадору вопрос: что же случилось со старыми деньгами? Почему их не стало? Неужто вирус «Чёрная метка» во всём виноват? Так нет же. Не уничтожил он все деньги старые. Филадор сам видел. У Григория Потаповича в одном амбаре до сих пор старых денег телеги три свалено. Все пачечками аккуратно сложены и полосками бумажными крест-накрест заклеены. По праздникам директор самолично детворе с дюжину таких раздаст, ворота оклеивать. Пусть радуются. Поначалу думали старые деньги в дело пустить, бумага как ни как, но отбелить ту бумагу не вышло, так и сбросили в амбаре и больше за такими не ездили. Из древесины листы сподручнее делать.

Ещё полистал тетрадку, перечитывая записи из разных газет сделанные. Нет ответа. Вынул листок газетный меж страничками вложенный, развернул, перечёл заново.

«Очередная версия „Чёрной метки“ научилась не только блокировать или перенаправлять транзакции, но и конвертировать один вид криптовалюты в другой по случайному курсу. Это известие вызвало коллапс на многих финансовых биржах.»

Ещё одно странное слово — «коллапс». Только нет, как и не было, ответа на вопрос…

Филадор закрыл тетрадку, потянулся и крикнул Агафью, чтобы та квасу принесла и горбушку хлеба. Ещё немного поваляться и вставать надо, хоть и выходной, а библиотека магистериума уже открыта. Где-то в старых газетах должен найтись ответ.

январь 2018.

СПАМ

Зупинатор смотрел на монитор и ржал в голос уже семь минут, нервно глотая воздух между приступами смеха.

— Я… ха-ха, тебя… ыы-ха-ха-ха, такому… ха-ха, ща обоссусь… ха, не.. учил…

Бладжер стоял за спиной своего товарища и наставника, пытаясь скрыть улыбку.

— Сам… ха-ха, придумал?.. Не зря я… ха-ха, тебе такой ник, Толян, сочинил. Знатно ты по мозгам всем этим шарахнул. Изящно обошёл защиту системы, следов, вроде, нигде не натоптал. Чистый хак, поздравляю. Среди наших ты теперь в таком респекте, даже Перфоратор сказал, что это жесть, как круто. А от него, обычно, кроме мата и воплей о криворукости, узколобости и твердожопости больше ничего не услышишь. Гуру, блин. Хотя, на самом деле — гуру. Куда он только не влезал, что только не ломал. Ни разу никакие службы его не взяли за нижние полушария, а до верхних им не дотянуться.

Сашка продолжал просматривать код за кодом.

— Пивас холодный есть? Тащи!

На свой вопрос он явно не ждал отрицательного ответа. Толик, зная его привычки, не поленился загодя сгонять в ближайший лабаз и затариться на весь вечер с запасом, чтобы не бегать «за ещё» и «ещё за ещё». Хотелось показать свою работу во всей красе.

— Дааа, жесткач!

Товарищ продолжал коротко комментировать особо понравившиеся ему места свеженаписанной учеником вирусной программы, постепенно справляясь с приступами хохота.

— Так ему, хе… ха-ха… рр.. по самые гланды, миллиардеру сраному. То ему Марс подавай, колонизатор доморощенный, то солнечные панели на все крыши Европы натянуть хочет. Филантроп хренов. С какого куля он решает, что кому лучше? А эти твари безмозглые радуются! О, полштуки баксов в год сэкономим всем кагальником.

Три недели назад Эйлан Наск выступил с публичным заявлением, транслируемым почти по всем каналам телевидения. Его речь была приурочена к десятой годовщине с момента запуска проекта «Кибербрейн». За минувшие годы многие клюнули на компьютеризацию и улучшение созданного миллионами лет эволюции и полученного от мамы с папой тела человека обыкновенного, гордо именуемого разумным. Сравнительно небольшой чип прятался в недрах согласившейся на операцию биомассы. Куча тончайших нитей проникала в нервную ткань, обеспечивая слияние живого и созданного в лабораториях Наска. Успешно перенесшие такое вмешательство, (идейный вдохновитель проекта утверждал, что никаких проблем не возникло в ста процентах случаев, ха-ха сто раз) наперебой демонстрировали свои новые возможности. Включить телевизор без пульта? Пожалуйста. Сдать без изнурительной подготовки экзамены в престижный вуз? Легко. Запомнить целый чемодан книг, бегло пролистав тысячи страниц? Не проблема. Перемолоть терабайты инфы? Как два пальца… Постоянная связь с глобальной сетью. Медицинский мониторинг двадцать четыре часа в сутки. Нормализация до того сбоивших функций организма. И прочие чудеса науки и техники, запакованные в небольшой чип, покрытый гипоаллергенным биополимером, не вызывающим отторжения.

Люди, в чём-то преуспевшие, покупали себе электронные мозги, думая, что теперь станут доминирующим видом. Неудачники влезали в огромные кредиты, надеясь резко поумнеть и щелчком пальцев решить все проблемы, созданные себе до разорительной операции.

Ключевым моментом в речи миллиардера, основоположника кибергизации населения, выделялась мысль об абсолютной личной неприкосновенности и безопасности, несмотря на связь с серверами «Наск Глобал Кибер Систем». Эйлан Наск несколько раз повторил, что система, с которой соединены все личные чипы, управляется искусственным интеллектом нового поколения. За десять лет стражи системы выдержали десятки тысяч хакерских атак. Все попытки взлома заканчивались неудачей для злоумышленников, многие из которых сейчас отбывают наказание в исправительных учреждениях.

Тут он сильно ошибся. Нет, его информация была абсолютно верна. Куча ламеров действительно получила апартаменты с небом в клеточку. Серьёзные люди прорывались достаточно глубоко в систему, проходя один барьер за другим, но никогда не добирались до ядра искусственного интеллекта, пауком засевшего в многомерной паутине и принимающего решения со скоростью света.

Ошибся Наск, когда сказал, что построенную его спецами защиту невозможно сломать. Так и сказал — невозможно!

Это был вызов.

Сразу после эфира, полсотни хакеров встретились в закрытом виртруме, доступ в который был лишь у избранных. Обменялись соображениями. Решили принять вызов амбициозного богача с непомерным самомнением. Десять дней на подготовку каждому участнику. Тому, кто первый хакнет хвалёные искусственные мозги, выделили приз из общего фонда «членов клуба». В случае командной работы, награду получает группа. Как поделят бабло между собой — их головняк. Пятьдесят электронных подписей скрепили соглашение. Каждый внёс в общий фонд свою долю будущего приза.

Одиннадцать дней назад начались попытки взлома.

Не так. Попытки не прекращались никогда. А одиннадцать дней назад «Наск Глобал Кибер Систем» была атакована одним из полусотни, заключивших пари. Как выяснилось позже, в своём кругу, первым оказался Раскидай, он же Йохан Бьёрнсон. Дальше пошла лавина попыток. Но ни один из претендентов на клубный приз не прорвался к цели. Сам Зупинатор, вернее его действия, были нейтрализованы стражами через пару часов. Перфоратор продержался почти вдвое дольше. Одним из последних приступил Бладжер. Его вирус умел не только ловко прятаться от вездесущих стражей, он мимикрировал, притворяясь чем-то своим, полезным и нужным. Несколько раз даже выдавал себя за стража, пробираясь всё глубже и глубже.

Построенная защита была действительно великолепной. Спецы у Наска работали — что надо. Их извращённой фантазии хватало на многое. Миллионы способов взлома они предугадали и предупредили. А если ничего не ломать? А если пробираться в глубины святая святых, подчиняясь общим правилам? Если даже принимать участие в отлове и ликвидации чужеродных вредоносных программ? Если стать своим и получить право на сканирование серверов, содержащих тот самый хвалёный искусственный интеллект? И даже потом, перебирая файл за файлом этих беспристрастных и неподкупных мозгов ничего не испортить… Только одно маленькое вмешательство. Между блокиратором спама и комплексом программ-мотиваторов, разработанных в помощь неуверенным в себе людям, поставить маленький программный джампер. И ещё… включить в список обязательного обновления индивидуальных чипов результат порочного взаимодействия двух ранее не связанных между собой официальных программ, инструментов по управлению личными чипами.

Семь дней назад все чипы, вживлённые в ничего не подозревающие мозги, получили файлы запланированного обновления вместе с маленьким фрагментом вируса от Бладжера и копией связки спам-мотиватор.

Сразу после программного обновления, во все филиалы большинства банков потянулись вереницы людей. Активно-навязчивая реклама предлагала кредиты на выгодных условиях по индивидуальным критериям каждому обратившемуся. Банки соревновались во вранье, переманивая доверчивых клиентов к себе. Ещё до открытия у дверей скапливались целые толпы, готовые объяснить работникам банка, какие условия кредитования они считают выгодными для себя лично и какие критерии банк обязан в их случае применить при расчёте процентной ставки.

Большинство сотрудников всевозможных банковских филиалов уже через час хватались за голову, безуспешно отбиваясь от настырных, хорошо замотивированных посетителей. Те же из служащих, кто был, счастливым обладателем чипа, оказывались солидарны со своими клиентами и отправляли запросы в головной офис на немедленную выдачу кредитов, несмотря на условия, сильно расходящиеся с политикой банка. Отказы в кредитовании клиентов их не останавливали. Наоборот, желание добиться справедливого решения руководства, соответствующего обнародованной посредством рекламы информации, заставляли повторять запросы многократно. В ответ посыпались предупреждения о служебном несоответствии, увольнения. К обеду большинство банков закрыло двери для посетителей по техническим причинам.

Программисты Наска, справившись с первым шоком, судорожно искали причину сбоя. По тревожному коду в штаб квартиру «Наск Глобал Кибер Систем» срочно прибывали все сотрудники, кроме отправившихся за кредитами на выгодных условиях.

Через несколько часов причина сбоя была найдена и устранена. Оставалось только запустить новое обновление, возвращающее индивидуальные чипы в прежнее состояние. Однако вирус Бладжера блокировал любые изменения в персональных электронных устройствах, нахально информируя, что ни один патч не может быть установлен в течении недели. Следите за таймером самоликвидации. А пока, имея прямой доступ в сеть, искусственные мозги сами решат, как и чем мотивировать своих носителей. Искусственный интеллект, до сих пор успешно управлявший армией своих подопечных может взять отпуск на всё оставшееся время.

Все СМИ срочно снимали рекламу банков. Администраторы сайтов спешно увивали баннеры, ссылки и всплывающие окна, содержащие рекламу, неожиданно оказавшуюся сильным мотиватором. К концу дня кредитный ажиотаж пошёл на спад.

Шесть дней назад спам-мотиватор, утратив интерес к кредитованию населения, переключил своё внимание на другой, расползшийся по сети информационный блок. Приближался Конец Света. Метеоритные дожди, пролетающие мимо астероиды и кометы готовы были обрушиться на многострадальную Землю. Землетрясения, цунами, ураганы, вызванные атакой из космоса, готовились разрушить, смыть, сдуть с поверхности планеты мегаполисы. Чёрные дыры подбирались всё ближе к Солнечной системе, желая поглотить материю, оказавшуюся поблизости.

Эксперты, комментировавшие апокалиптическую информацию на многочисленных сайтах, советовали запасаться продуктами и по возможности покинуть крупные населённые пункты.

Полки продуктовых гипермаркетов опустели почти мгновенно. Очереди на заправочные станции растянулись на километры в ожидании прибытия бензовозов с топливом. Кольцевые дороги и выезды из городов встали намертво, до предела заполненные разномастным транспортом. Дорожная полиция судорожно пыталась ликвидировать заторы, но персонала не хватало. Часть полицейских, следуя велению своего электронного разума, пытались покинуть «опасные» зоны не только на личном, но и на служебном транспорте.

Провайдеры начали массовую блокировку сайтов, содержащих любую информацию на космическую тему, а заодно и советы по выживанию в экстремальных ситуациях.

Пять дней назад, индивидуальные чипы приняли к сведению спадающий в сети метеоритно-астероидный ажиотаж. Логика подсказывала, что угроза из космоса не столь велика и пора обратить внимание на призывы ведущих многочисленных ток-шоу, и высказать, наконец, собственное мнение по всем поднимаемым злободневным вопросам. Активная гражданская позиция — наше всё! Как можно оставаться в стороне, когда вырубаются тысячи гектаров столь необходимых планете лесов? Политики разглагольствуют о коррупции, прилюдно негодуют и обещают приложить все усилия, так сказать. Кулуарно же всё происходит с точностью наоборот. Проблемы превышения миграционных квот, вступающие в противоречия с толерантным отношением к населению стран третьего мира, упорно лезущего к лучшей жизни на пособия, предоставляемые… и так далее. Ежегодная миграция перелётных птиц и влияние техногенных устройств на естественное магнитное поле Земли. Дезориентация пернатых, приводящая к массовой гибели. Упадок в образовательной системе. Государственные программы по реабилитации инвалидов и досрочно освобождённых из мест лишения свободы. Фальсификация истории. Особенности содержания редких пород карликовых кабанчиков в домашних условиях…

Студии едва сдерживали натиск желающих, прорваться на запись очередного шоу. Среди статистов, уже занимающих зрительские места за скромную плату, число стремящихся завладеть микрофоном и вниманием ведущего неожиданно возросло. Напоминание, что за предложенный гонорар их задача сидеть молча и не ёрзая, изредка хлопать, когда включится соответствующая надпись за камерами, чуть охладило пыл. Однако стремление реализовать свою гражданскую позицию оказалось сильнее. Съёмки ряда передач были сорваны. А идущие в прямом эфире по техническим причинам заменены на симфонические концерты. На одном из каналов даже пустили в эфир старую запись «Лебединого озера».

К концу дня большинство теле и радиоканалов развлекало свои аудитории заунывной музыкой без рекламных вставок.

Четыре дня назад. В одной из социальных сетей стартовал анонсированный некоторое время назад конкурс «Угол зрения». К участию допускались селфи, запечатлевшие авторов в нестандартных ракурсах, на фоне необычных конструкций, уголков природы или атмосферных явлений. Администрация обещала три ценных приза авторам фотографий, набравших наибольшее число лайков за сутки. Начался селфи бум, уже через несколько часов споткнувшийся о полностью исчерпанные резервы электронных хранилищ, которыми располагали владельцы данной социальной сети. Срочно подключались дополнительные жёсткие диски, которые тут же заполнялись до отказа новыми и новыми файлами. Временно арендовались мощности других хранилищ, что приводило лишь к кратковременному всплеску до следующего затыка. Где народ брал столько причудливых бэкграундов оставалось загадкой.

Три дня назад. Жизнь входила в прежнее русло. Банки, магазины и дороги возвращались к повседневному ритму. Сотрудники компаний, оказавшиеся жертвами неизвестного хакера, были временно отстранены от своих служебных обязанностей. Остальные, поминая недобрым словом программистов, компьютеры и безумного миллиардера, работали сверхурочно. Телеканалы осторожничали, но постепенно выпускали в эфир ранее отменённые передачи, перемежая их не самыми мотивирующими рекламными роликами. Однако внимание обладателей персональных чипов было приковано к совершенно иной информации. В сети активно обсуждалась сложившаяся ситуация. Разумеется, пострадавшие не остались в стороне, аргументированно доказывая, что любое их действие — не результат программного влияния, а проявление личной свободной воли, гарантированной Конституциями всех цивилизованных стран. Кто-нибудь сомневается в таких высоких гарантиях?

Несколько известных блогеров излишне резко характеризовали события последних дней, предлагая принудительно изолировать всех обладателей чипов, сравнивая их с душевнобольными, которые тоже считают себя здоровыми и полноценными, но…

Волна негодования прокатилась по городам и весям. Сочтя себя оскорблёнными по причине зарождающейся дискриминации, многие из прошедших процедуру усовершенствования персонального интеллекта, дружно писали жалобы и подавали иски в суды всех уровней. Свобода слова и волеизъявления должна оставаться под защитой закона! Власти вынуждены были временно закрыть доступ к блогам, с подачи которых негодующие народные массы стекались к зданиям судов и прокуратур. Владельцы и ведущие заблокированных сетевых ресурсов мгновенно регистрировали новые адреса, где пытались продолжить прерванные дискуссии, угрожая, в случае следующего бана, лично отправиться в суд с исками по той же самой причине: препятствие гарантированной свободе слова и волеизъявления.

Вечером этого же дня состоялось вручение призов трём авторам-победителям конкурса «Угол зрения».

Два дня назад. Массовая смс рассылка одного из сотовых провайдеров информировала о крупномасштабной акции, проводимой сетью магазинов электроники по замене старой техники на новую. Ввиду краткости сообщения, детали и условия акции остались за кадром. Личные чипы помогли своим владельцам быстро сориентироваться и додумать возможные варианты условий, предлагаемые гражданам.

Желающие воспользоваться щедрыми предложениями гипермаркетов электроники вереницами стягивались к магазинам. Обменять пытались всё, что подпадало под определение «электронное устройство». Недавно приобретённые или сменившие несколько владельцев коммуникаторы, комплектующие для морально устаревших компьютеров, бытовую технику, если в ней имелась хоть одна маленькая плата с несколькими радиодеталями. С чердаков доставались забытые и почему-то не выброшенные телевизоры с чёрно-белыми кинескопами. На пункты приёма старой техники тащили всё.

Устав спорить с неутомимыми клиентами, работники гипермаркетов прятались и отсиживались в подсобках, изредка выглядывая и снова ныряя в тишину служебных помещений.

Через три часа новая смс рассылка подробно объясняла, какие старые электронные устройства подлежат замене на новые по условиям, опубликованным ранее.

Разочарованные таким поворотом событий, люди нехотя расходились, оставляя невостребованную технику на ближайших помойках. Дворники матерились, наблюдая быстрый рост мусорных куч на своих территориях.

Ближе к вечеру того же дня к Толику заглянул, как и обещал, Сашка. Ему не терпелось увидеть шедевр, созданный недавним учеником, во всей красе. Обосновавшись в рабочем кресле друга, он, смакуя каждую деталь вирусной программы, вначале ухмылялся время от времени, явно сдерживая порыв рассмеяться от души. Позже он перестал бороться с естественными порывами. Прокручивая страницу программного текста за страницей, откидывался на спинку кресла и ржал в голос.

— Прикинь, Толян, наши уже ставки делают, на какой спам поведутся эти кибермозганутые в последний день. Ясен перец, что приз твой, но остальным до жути интересно, что будет в конце. И ещё все в недоумении, почему твой вирус не зацепил самый активный и вездесущий спам?

— Ты про рекламу сайтов знакомств, свингер-клубов и прочую эротическую и порно хрень?

Бладжер вывел на монитор несколько строк кода и ткнул пальцем в одну из них. Зупинатор всмотрелся. Через несколько секунд он согнулся пополам от смеха и свалился с кресла.

— Ну… ха-ха, ты, блин… точно уссусь… ха-ха… даёшь.

— Да, ладно. Всего-то сделал эту спам-мотивацию отложенной.

— Ха-ха… вирусяга… ыы-ха-ха, цепанул порнушку в первую очередь и зарыл её в мозгах поглубже.

— Завтра в пять утра по местному времени эта спам-мотивация станет приоритетной.

— Ха.. а все наши до сих пор извилины ломают, думают, что ты решил обойти эту тему.

— С какого? Всё по чесноку, пусть хавают, что наплодили.

— Блин, такое нельзя пропустить. Сегодня же подключусь к камерам наблюдения, где обычно народ кучкуется. И надо Перфоратору намекнуть, что к чему. Он свою ставку на последний день ещё не сделал.

— Мухлёж…

— Я же не себе… Пусть человек порадуется. Бабла немного поднимет, когда из своих хат повыползает куча озабоченных с электронными мозгами и будет пытаться трахнуться со всем, что попадётся на глаза. В пять утра начнётся, говоришь? А самоликвидация вируса потом в полночь?

Блаждер кивнул.

Шесть суток специалисты «Наск Глобал Кибер Систем» безуспешно пытались преодолеть блокировку личных чипов на программное обновление. Начальство вынуждено было смириться с фактом собственного фиаско. Пора дать людям немного отдохнуть. Благо до самоликвидации вируса оставалось менее двадцати часов.

октябрь 2019.

СПАЗМ

Огонь в бочке почти погас, да и сама бочка грозила скоро развалиться. Прогорела в нескольких местах. Бигль пару часов назад отправился за дровами, вернее за всем, что может гореть. Заодно пообещал поискать что-нибудь взамен дышащему на ладан общему имуществу, долгое время служившему очагом. Грелись, готовили нехитрую снедь, смотрели на огонь.

В проломе стены, наконец, показалась фигура вернувшегося с добычей товарища. Самум принялся помогать разбирать тележку. По части того, что можно жечь, за Биглем нужен глаз да глаз. Как-то он умудрился сунуть в огонь кусок старой автомобильной покрышки. Завоняло знатно, народ чуть не на изнанку от кашля выворачивался. Кое-как вытащили горящую резину прочь, но вонь держалась ещё долго.

— Новой бочки нигде не приметил? — Квач помешивал в котелке густое варево. — А? Бигль!

— Недалече торчит из земли кусок железной трубы. Где дорога провалилась и дождями потом провал размыло. — Бигль подошёл ближе к источнику тепла и ароматного запаха. — Одному, да с телегой не с руки было докатить, толстая больно. Если на попа поставить, чуть пониже бочки будет, но шире. Да и откопать чуток надо. Завтра сходим, никуда не денется.

— Бегуны не укатят? Может сейчас сходить? — Кашевар зацепил снедь из котелка кончиком ложки, поднёс к губам и стал дуть.

— Не. Они же хватают только то, что можно быстро унести, оттого и бегуны. — Бигль протянул ладони ближе к жару. — Сейчас жрать охота. Чем порадуешь, стряпуха? Опять харч из кошкиных консервов сварганил?

— Кончилась кошкина хавка, на той неделе ещё. Жбан где-то брикеты, не пойми какие, нашёл. Надпись стёрлась, но съедобные, а Баз пару чаек на свалке словил. Вот и весь пиргой!

— Пир горой, — поправил Самум.

— Да хоть как, — пожал плечами Квач, — будите братву, сваргинилось.

Бигль подошёл к противоположной от пролома стене. Отодвинул рукой брезент, которым завесили дверной проём вместо двери. Там, в небольшой каморке на драных матрасах, набитых сеном, спали трое: Баз и двое недавних приблуд, совсем малолеток. Старшему лет восемь, или десять. Только щуплый больно, больше восьми не дашь. А младшему… да кто его знает. Старший говорит, что пять. Может и так.

— Эй, Баз, — позвал тихонько Бигль, — просыпайся.

Судя по похрапыванию, первая побудка не удалась.

— Баз, — Самум поднырнул под руку, которой Бигль придерживал брезент, — Баз! Базар-Вокзал! Твои чайки улетели!

— Чо надо? — послышался сонный голос, — жратва, что ли, готова?

— Готова, готова. Малышню поднимай, им тоже подкрепиться не помешает.

— Вот ведь, на нашу голову…

— Не гунди. Сам такой не был? Бегуны их, что ли, приютят? Или мародёры? Или, не приведи супостат, клановцы? Самим им тут не выжить.

— Да ладно тебе, разошёлся, самый умный? А, Самум, сам себе ум? — Баз улыбнулся собственной шутке и принялся расталкивать малышню.

За ужином молчали, вычерпывая до дна из своих мисок ароматное варево с волокнами птичьего мяса.

— Завтра за трубой пойдём, замест бочки поставим, — начал Бигль, соскабливая согнутым пальцем остатки еды со дна миски.

— Ты говорил, её откапывать надо.

— Чуток. Найдём по дороге пару железяк, откопаем и прикатим. Очаг — что надо получится.

— Поели? Все сыты? — Самум поднялся, плеснул воды в миску и взял пакли, которой мыли посуду.

Малыши переглянулись, но, по всей видимости, попросить добавки побоялись.

— Эй, старшой, — пакля гоняла мутноватую воду по посудине, — помоги малому потом миску помыть. Кстати, надо вас как-то называть по-человечески. Имена есть? Помните, как вас звали?

Послышалось какое-то тихое бормотание, старший мальчик пытался что-то сказать.

— Громче говори, не бойся, — подал голос со своего места Жбан, — не обидим, раз уж накормили.

— Меня Толиком зовут, а это Андрейка, — чуть громче повторил мальчик.

— Ничего себе, — присвистнул Самум, — как это вас с такими именами на Отчуждение занесло?

— Нас, — Толик пожал плечами, потом показал пальцем на База, — вот этот дядя нашёл.

— Хорошо, — кивнул Самум, — это как раз понятно. Раньше-то вы где были?

— Раньше? — мальчик задумался, — раньше мы в приюте жили. Там еды мало было, и воспиталка злая. Мы не долго там. А потом она нас отпустила. Сказала, что приют и без нас по швам трещит, и отпустила.

— В приюте тоже таких имён не дают, — шепнул Баз сидящему рядом Биглю, — так детей могли только в Городе назвать.

Бигль молча кивнул.

— А до приюта, — продолжал расспрашивать Самум, — вы в Городе жили?

Глаза Толика набухли слезами. Андрейка поднял голову, посмотрел на брата и расплакался первым.

— Мы… когда папа и мама были, — всхлипывая, говорил старший мальчик, — там, за стеной, жили. У самой стены. Потом, когда они домой не пришли, приехали дяди в полицейской форме и отвезли нас в приют.

— Давно это было?

— Прошлой осенью. Андрейке только четыре исполнилось.

— Ближе к стене в Городе рабочие кварталы находятся, — так же шёпотом сказал Жбан, — видать, предки пацанов там и жили, пока живы были. Как ещё дети могли на Отчуждение попасть?

— Ясно. — Подвёл итог короткому рассказу Самум. — Баз, ты первый дежуришь, потом меня толкни — подменю. А теперь, всем спать. Стемнело уже.

Ночь прошла спокойно. Солнце поднялось и разогнало туман. Бигль проснулся первым. Выбрался из жилища отлить, потом вернулся и зачерпнул мятым пластиковым стаканчиком дождевой воды из лохани. Напился и пошёл будить остальных. Квач, сменивший на дежурстве Самума, уже во всю суетился у очага, замешивая остатки яичного порошка с какой-то сушёной травой.

После завтрака Бигль, Баз и Самум выкатили тележку и отправились за трубой, прихватив с собой Толика. Толик, по привычке, взял за руку и потащил за собой брата, но ему сказали, что за малым присмотрит Квач, а они скоро вернутся обратно. Жбан, как давно уже собирался, отправился на поля, которые после заморозков не охраняли.

Труба, и правда, была подходящей и не так уж далеко от дома. По дороге повезло разжиться ещё кое-чем полезным для хозяйства. Всё найденное грузилось на тележку. В одной из новых куч так же нашлось кое-что съестное. Даже полбуханки чёрствого хлеба в пакете. Водилы грузовиков должны были отвозить мусор на свалку, но некоторые вываливали его, отъехав не слишком далеко от стены. Экономили бензин, который потом меняли у клановцев на ласки их девок. Для обитателей отчуждённых территорий, вываленный у дорог мусор становился источником почти всех благ. В кучах всегда находилось что-нибудь полезное или пригодное в пищу, если бегуны первыми не растащат. Особенно, если мусоровоз забирал помойки центральных районов, где жила элита. Эти что только не выбрасывали.

Трубу откапывали по двое, попеременно. Кто не копал — присматривал за тележкой. Тем более, вокруг крутилась пара бегунов. Хорошо, что не больше. Двое на рожон на полезут, разве что будут ждать момента, чтобы стащить что с телеги, если зазеваться. Не на тех напали!

Настала очередь рыть землю Базу и Самуму. Бигль и Толик отдыхали, заступив на место тележных сторожей. Неугомонная парочка чужих всё ещё пряталась неподалёку. Но Бигль их прекрасно видел. Он даже встал во весь рост и поставил ногу на тележное колесо.

— Эй, вы, валите отсюда. Только суньтесь, я вас так откредитую, друг друга не узнаете! Аутсорсинг вам, а не наша добыча. Кэшбек вам в жопу по самые инвестиции! Так по тендыру настучу, что только дыры и останутся.

Баз даже копать перестал, заслушался. Лицо его расплылось в широкой улыбке.

— Бигль, дружище, я, вот, всё спросить хотел, где ты так ругаться научился?

— Да, так, это я от бабки своей…

Парочка бегунов больше не показывалась. Или ушли, или затаились до поры.

— Бабка, когда совсем из ума выжила, как зайдётся тараторить, старыми словами так и сыплет…

— Не спрашивал, что это всё значит?

— Пытался. А что толку? Она пока тараторит, ничего не слышит, а потом только молчит или плачет. Это у неё началось, как деда, мужа ейного убили.

— Ты раньше об этом не говорил…

— А что тут говорить? Я деда своего нае видел. Мать рассказывала. Она тогда молодая была, и они все вместе в Городе жили. Хорошо было, сытно. Мамка даже школу городскую закончить успела до коллапса.

— Вот ведь. — Хмыкнул Баз.

— До того, как в прежней жизни что-то сломалось и люди перестали жить как раньше. Когда стену вокруг Города ещё не построили. Да и то, её не сразу построили. Вначале всё исправить пытались, а когда поняли, что всем хорошую жизнь не вернуть, то и сделали Город отдельно, а Отчуждение отдельно. И стеной отгородились.

— Так с дедом-то твоим что приключилось, — перебил Самум, — мамка не рассказывала?

— Дед до коллапса на заводе работал, инженером-гидравликом…

— Это как? — спросил Баз. — На двух работах что ли?

— Не, работа одна. Так его специальность называлась: инженер-гидравлик. Что делал, я нае знаю, но он, бабка и мамка моя с младшей сестрой тогда хорошо жили. А потом оказалось, что после коллапса, столько специалистов не требуется. Выгнали его с завода. Некоторые его товарищи сразу на Отчуждение попали, а ему повезло, устроился на другую работу, где хоть как-то платили…

— Что делали? — снова не понял Баз.

— Ну, тем, кто работал в Городе, тогда деньги давали. Мамка говорила, что городским и сейчас деньги дают, кто работает.

— Зачем? — не унимался любопытный товарищ.

— Это штука такая, которую на пайки менять можно, на вещи разные и вообще. Короче, деда взяли склад какой-то охранять. Мамка говорила, что жить они стали хуже, но терпимо. Да и бабка тоже где-то тогда работала. На жизнь хватало. Мамка школу закончила, дальше учиться хотела, но не заладилось с учёбой. Дед её на тот же склад пристроил маркировщицей.

Баз хотел снова перебить Бигля, услышав непонятное слово. Только Самум дёрнул его за рукав, чтобы не встревал.

— Мамка на коробки надписи клеила, чтобы знать, что где лежит.

Бигль повертел головой, высматривая куда делись бегуны и продолжил.

— Тогда на отчуждённых землях возникли первые кланы. Людям, жившим далеко от Города, не нравилось, что городские себе всё заграбастали, а им — летуаль вы этого достойны, другими словами, в пролёте все остальные, только этого и достойны.

Баз хихикнул, услышав очередное заковыристое ругательство Бигля. Надо же так завернуть: летуаль и все в пролёте!

— В общем, клановцы стали набеги на города совершать. Склады грабить. Потому и стену поставили, от набегов. Дед так и погиб. Клановцы его убили, когда он склад защищал. Ну, у бабки тогда и начались странности с головой. То молчит, то заговаривается. С работы её тоже выгнали. А мамка одна всю семью не потянула. Так и Ооказались они втроём на Отчуждении. Я уже тут родился. Поначалу все вместе жили, но я это плохо помню, мелкий был. Тётку свою тоже только по рассказам знаю. Она, как я родился, к мародёрам ушла или к клановцам, не знаю. Не видел её никто больше. Мамка, как я подрос, стала на заработки в город ходить. Тогда с отчуждения брали на вахту…

— Куда?

— Работа такая в Городе, или на фермерских резервациях. Уходишь туда недели на две или на три, потом возвращаешься. Мамка всегда приносила много жратвы с вахты. Картошки, хлеба, макарон, крупы какой-нибудь. Мы тогда среди отшельников жили, их клановцы не трогают. Пока стену не построили, банды всё набегами да грабежами жили, а как обнесли город бетоном да стрелков поставили на вышках, так склады городские стали не про них. А по-другому не умели и не хотели. Принялись других, кто на Отчуждении жил, потрошить и между собой грызться. Только отшельников почему-то стороной обходили.

— Среди отшельников врачи есть, — вставил фразу Самум, — клановцы к ним своих стреляных-резаных носят подлечиться, вот и не трогают потому.

— Так и жили. — Продолжил Бигль. — Мамка, как на вахту уходит, мне наказывает за бабкой приглядывать. А что ей сделается, она уже и не ходила почти. Лежит себе и лежит. Только, если говорить начинает сама с собой, слушать интересно. Всяко-разно набормочет, только не всё понятно. А потом померла.

— Бабка?

— Ну, да. Схоронили мы её за свалкой, где все отчужденцы своих хоронят. Только теперь и туда мусора из Города навалили, не сыскать могилку. А через год мамка с вахты не вернулась. Сгинула — не иначе.

— Не искал?

— Как искать-то? Кто меня в Город пустит? Пять лет уже прошло. Была бы жива — объявилась.

Бигль хотел ещё что-то рассказать, только трубу как раз совсем отрыли, вместе выволокли из земляного провала на дорогу. Самум и Толик покатили её к жилищу. Баз взялся за тележку, а Бигль подталкивал сзади, посматривая по сторонам, не объявятся ли прежние бегуны, охочие до лёгкой добычи.

— А бабка твоя или мамка про старую жизнь не рассказывали? — Баз повернулся к идущему позади товарищу.

— Да, всякое говорили. Бабка наговорит с три короба, а я потом у мамки спрашиваю про слова непонятные. Вот, коллапс, к примеру.

— Ну, это все знают. — Баз объехал большую лужу, покрытую тонкой корочкой льда. — Жизнь изменилась. Люди разными стали.

— Люди всегда разными были. Даже когда Отчуждения ещё не было. Кто-то жил хорошо, а кто-то ещё лучше, а некоторые — вообще, как короли сказочные. И жратвы у них столько водилось, что целая армия за сто лет не сожрёт.

— Зачем столько-то? — недоумевал Баз

— Это я к примеру. Не в жратве дело. Всего у них имелось больше чем у других. Потому и власть в руках держали. Или наоборот, власть — сначала, от того и прикарманивали всё, до чего дотягивались. Жадность, она безразмерная.

Бигль на минутку замолчал, собираясь с мыслями.

— Экономика была…

— Это что за слово?

— А это, — ответил за Бигля Самум, — такой порядок, когда договариваются, кто и что для общака делает и сколько оттудасебе взять может. Вот мы, каждый что-то добывает, Квач потом хавку готовит и всем поровну раздаёт.

— Ну, так правильно, — согласился Баз.

— А представь, — продолжил Самум, — что Квач всем по ложке даст, а себе оставит больше, чем роздал.

— За такое и по морде можно…

— А если он сильнее окажется?

— Нас всё равно больше.

— Нас больше, а у него пулемёт, как на вышках…

— Нету у него пулемёта…

— Да я говорю, представь только.

— Тогда, если так представить, весь харч ему одному достанется.

— Вот, — улыбнулся Самум, — кумекаешь…

— Кумекаю. Выходит, экономика, это когда сильный у слабого что хочет забрать может. И по морде ему не надавать.

— От того и коллапс случился, — перехватил инициативу Бигль, — сильные да властные под себя тащили. Кто послабее и у сильного отнять не мог, искал более слабого, а тот, в свою очередь совсем слабых обирал. И называлось это справедливым распределением общих благ и социальной защитой.

— Что ж тут справедливого? — Возмутился Баз. — Хрена себе справедливость!

— Когда ложь называют правдой, — продолжил мысль Самум, — когда одним в три горла не сожрать, что нагребли, а другим только крошки да объедки, когда горстка решает, кому в хоромах жить, а кому в трущобах дни коротать, рано или поздно наступает кризис, а за ним и коллапс.

Баз задумался.

— Выходит, и у нас своя экономика получается. Только мы всё гуртом, да по-товарищески. Никто никого обидеть не пытается.

— Поэтому на Отчуждении и живём, — подвёл итог Самум, — и подальше от клановцев держимся.

Мимо проехал автобус, просевший от количества набившихся в салоне людей. Позади следовал джип с автоматчиками.

— В полку отчужденцев, кажется, прибыло, — вздохнул Самум.

— И куда их? — Поинтересовался Баз.

— Да отвезут ещё километров на пять-семь. Автоматчики из автобуса народ выгонят и уедут обратно в Город. Клановцы, небось, уже ждут, чтобы за счёт этих бедолаг поживиться. Каждый с собой что-то везёт, даже не думая, что последние крохи прежней жизни у них не задержатся.

— За что их?

— Не за что, а почему, — отозвался Бигль, — потому, что Город не резиновый. Кто-то всё время лишним оказывается.

— Помнишь, Баз, как мы недели три назад какую-то гадость сожрали? — спросил Самум. — Только не сразу поняли, что не стоило это жрать.

— Ага, — кивнул Баз, — радовались ещё, что так много хавки нашли. А потом животами маялись, пока всё дерьмо не вышло.

— Вот и у Города, — продолжил Самум, — периодически что-то вроде спазмов бывает. Кто побогаче и власть имеет, остаются жить, как жили. А бедолаги, от кого фортуна отвернулась, и, стало быть, городские дерьмом считают, тех выбрасывают прочь.

— С облегчением, Город! — Бигль саркастически крикнул, повернувшись в сторону стены.

— Ладно, народ, — скомандовал Самум, — не филоним. Сейчас трубу до дома докатим и сходим, посмотрим, где автобус разгрузился. Может, кому помощь потребуется.

— Телегу брать будем?

— Возьмём на всякий случай. Клановцы первее других новых отчужденцев пощупают. Может кого-то придётся к отшельникам везти. Битые-резаные всяко будут. За своё добро вступятся, по незнанию как тутошняя жизнь устроена.

Через три четверти часа новый очаг установили вместо прежнего. Квач затеял по этому поводу праздничный ужин. Сказал, что пока остальные сходят, куда автобус уехал, да пока там, да крюк к отшельникам, да обратно ещё… Он как раз сварганит знатный хавчик. Только прежде воды надо натаскать.

— Воды Толик натаскает, — решил Самум, — парень смышлёный. Покажешь ему, Квач, где колодец. Справится. А мы немедля выходим. Там люди. Для прежней жизни померли, а для новой только родились. Первый день на Отчуждении самый страшный.

Баз и Бигль переглянулись, взялись за тележную ручку с двух сторон, и пошли вслед за Самумом. За ними, стараясь не попадаться на глаза, перебегая от укрытия к укрытию, тенью двинулась пара давешних бегунов. То ли надеясь на лёгкую поживу, то ли из любопытства.

В новом очаге разгорался огонь, готовый согреть каждого, кто встанет рядом и протянет к теплу озябшие руки. Даром согреет, пока горит сам.

декабрь 2019.

ПОСЕТИТЕЛЬ

Казалось, ещё пара ударов, и противник Громобоя больше не сможет подняться. Никогда. Чемпион сохранит свой титул до следующего турнира.

Исход поединка стал очевиден несколько секунд назад, когда даже галёрка услышала хруст костей Викинга. Теперь его правая рука была сломана в двух местах и просто висела распухающей плетью. Громобой не спешил. Публика любит зрелища, и он умеет порадовать щедрых зрителей. Удар под рёбра, так, чтобы Викинг не упал, а только согнулся. Тогда кровь из рассечённой брови будет не только стекать по щеке, она будет капать на помост. Теперь удар снизу в лоб.

Противник откидывается назад, пытаясь сохранить равновесие. Можно сделать шаг вперёд, как бы невзначай наступив на капельки крови, превращая их в отпечаток рифлёной подошвы. Кровавые шаги к победе.

Сетка, натянутая по всему периметру ринга, не дала Викингу упасть, приняв на себя тяжесть разбитого тела. Громобою всегда нравился тот момент, когда бой становился зрелищем, можно было немного расслабиться. Противник больше не был угрозой, требующей предельной концентрации. Можно было насладиться игрой в кошки-мышки не спеша.

Зрачки Викинга, закатившиеся от удара, отбросившего его назад, постепенно вернулись на прежнее место и пытались сфокусироваться на враге, но взгляд всё время предательски соскальзывал. Мысли путались. Перед взором всё время оказывалась потная спина победителя, который больше не боялся повернуться к сопернику спиной, приветствуя орущий, свистящий, аплодирующий зал. Он прав, он кумир, Громобой Непобедимый! Бой завершён. Теперь только игра на публику. Какие кости ещё будут сломаны? Оставят ли в живых? Бои без правил бескомпромисны. Право выбора даётся только победителю, вернее диктуется теми, кто платит за кровавые зрелища.

Громобой был мастером своего дела и артистом на Арене. Едва ликование трибун чуть ослабло, стремительным броском он подскочил к Викингу и ударил всем телом, буквально вдавив противника в сетку ограждения. Толпа взорвалась новым ликованием. И буквально через мгновение швырнул его на середину помоста.

Здоровой рукой Викинг ещё пытался схватиться хоть за что-то, но пальцы не слушались, ноги не хотели держать, сознание готово было дезертировать с поля боя, бросив непригодное тело. Скорее бы всё кончилось…

Публика была удовлетворена, её не интересовало тело, которое уносили с арены. Выживет? Умрёт? Какая разница, гладиаторы всегда находятся, чтобы убивать или умирать.

Тем временем на арену вышел импресарио. В смокинге, с галстуком-бабочкой и микрофоном в руках, очень похожий на долговязого пингвина.

— Громобоооой! Леди и джентльмены, вот он наш непобедимый герой, чемпион турнира! Седьмой сезон подряд ему нет равных! Все претенденты повержены! Кто осмелится бросить ему вызов? Найдётся ли ещё смельчак среди людей? Или, — смокинг ухмыльнулся, — нам следует поискать в другом месте?

Итак, я объявляю Громобоя абсолютным чемпионом турнира седьмой раз подряд, поскольку желающих оспорить этот титул больше нет.

— Есть.

От неожиданности зрители и импресарио завертели головами, пытаясь увидеть наглеца. Только Громобой увидел его сразу.

Взгляд встретил взгляд.

Все замерли, кроме молодого худощавого человека, спокойно шедшего к рингу.

Джинсы, куртка с капюшоном, накинутым на голову, на спине куртки фотопринт заурядного пейзажа: поле, некошеная трава, избушка-сторожка, небольшая спица громоотвода над крышей, птицы в небе. На ногах дешёвые кроссовки. Серая, непримечательная внешность. Руки он держал в карманах куртки. Лишь подойдя к ограждению, вынул одну, чтобы открыть дверцу и войти внутрь.

Публика безмолвствовала, ожидая дальнейшего. Что это? Розыгрыш или насмешка безумного доходяги? Неужели он собирается вступить в бой? Или то, что случилось с последним бойцом, верзилой Викингом, недостаточно наглядно? А Викинг был… уже был, одним из сильнейших.

Тем не менее возникшую ситуацию надо было как-то разрешить. Импресарио обратился к парню, снова начиная играть на публику…

— Итак, леди и джентльмены, у нас есть претендент, готовый бросить вызов Громобою, — саркастическая ухмылка была намёком на дальнейшее развитие событий. Чемпион даст парню стукнуть себя пару раз, демонстрируя полное пренебрежение к боевым возможностям, вернее боевому убожеству, нового соперника, потом одним ударом собьёт его с ног и даст уползти с помоста под хохот публики.

— Назовите Ваше имя, — продолжал импресарио.

— В этом не необходимости, — коротко ответил молодой человек, — Но, прежде, чем мы начнём я хотел бы предложить моему противнику добровольно покинуть Арену и больше никогда не принимать участия в подобных боях.

Зал взорвался хохотом. Потом хохот стих, сошёл на нет, и тишина висела ещё несколько секунд, завершая паузу.

— Как угодно, выбор сделан, — тихо проговорил парень и отошёл к сетке у которой стоял Викинг до начала боя.

Импресарио удалился за пределы ринга, а Громобой занял своё место.

Ударил гонг. Противники стали сближаться, но никто не торопился нападать первым. Чемпион ждал развития событий по своему сценарию, а странный соперник явно не намеревался начинать первым. Через минуту Громобою надоело ожидание, и он просто выбросил руку вперёд, желая скорее напугать, а не навредить. Но его рука мазнула лишь по воздуху. Парень сделал буквально полшага в сторону, но больше никаких движений никто не заметил. Громобой застыл, взгляд его устремился в никуда, потом он упал навзничь.

Молодой человек вышел через дверцу ограждения, накинул на голову капюшон, сунул обе руки в карманы и пошёл к выходу не спеша и не оборачиваясь.

Громобой был мёртв. Возмущение, негодование, недоумение, растерянность. Шоу было испорчено. Все возможные сценарии рассыпались прахом.

Зал постепенно пустел. Публика покидала заведение, не забывая при этом потребовать возврата своих ставок.

Молодой человек тем временем шёл вверх по улице, оставив у выхода лежать без сознания двух дюжих охранников, пытавшихся загородить ему дорогу.

Два месяца ходили разные слухи. Строились догадки о личности Посетителя. Парню уже успели дать прозвище. Хозяин Арены несколько раз посылал своих людей на поиски незнакомца, но они или возвращались ни с чем, или не возвращались вовсе.

Время шло. Близился новый турнир.

Викинг, чудом выживший, ещё не скоро встанет на ноги, и, тем более, ещё не скоро сможет приступить к тренировкам. Бойцов много, но таких артистов, каким был убитый чемпион, ещё поискать…

Претендентов много, но нужен лидер, лучше два. Ставки на отборочных боях не так высоки, но публику следует разогреть, азарт надо вначале подпитать. Но это одна сторона медали. На другой была полная неизвестность, касающаяся личности Посетителя. Кто он? Откуда взялся? Одиночка или кто-то за ним стоит? Бесконечные вопросы и бесконечное отсутствие ответов.

Записи камер наблюдения, проанализированные буквально попиксельно, опрос охраны, детективы и охотники за головами. Всё тщетно. Этот парень взялся ниоткуда и исчез в никуда.

До первых отборочных боёв оставалась неделя. Суета подготовки немного отвлекала от мыслей о неизвестном… Но не сильно. Предчувствие зудело надоедливой мошкой, вдруг опять явится, вдруг опять…

Первые дни всё было гладко. Пара убитых новичков, несколько сильно покалеченных, плавный рост ставок, овации, сигарный дым и блеск дорогих побрякушек в глубоких декольте… Всё как обычно. Даже выявились явные лидеры, трое. Это хорошо. Больше сомнений у публики, больше предположений — выше финальные ставки.

Охрана Арены была усилена, без приглашения никого не пропускали, впрочем, как и всегда. Запасные выходы закрыты и тоже охранялись. Установлены дополнительные камеры, прежде всего, наружного наблюдения. Многослойная паутина для ловли одной мухи.

Близился финальный день боёв. Обстановка накалялась. И не только на ринге. Хотя именно там три лидера и претендента на чемпионское звание неуклонно двигались к финальным схваткам, мостя себе дорогу телами поверженных соперников. Три бойца, три школы, три стиля.

Узурпатор, тяжеловесный и неторопливый, как камень, и такой же непробиваемый. Он просто игнорировал удары противника, постепенно наступая и загоняя его в угол. И, уже прижав к сетке, не выпускал. Методично двигал руками, словно глину месил. А когда отступал на пару шагов назад, его противник просто стекал вниз, иногда подрагивая, иногда замирая почти бесформенной неподвижной массой.

Второй претендент, Пират, был похож на воду. Плавные текучие манеры. Его движения были как волны, он, то накатывал на противника, накрывая серией выпадов и ударов, то отступал, плавно, но также стремительно, не давая контратаке достичь цели. Его противники оставались живы и, чаще всего не сильно покалечены, но выглядели так, будто спаслись с разбитого корабля, из последних сил преодолев прибой, чтобы выбраться на прибрежный песок, откуда волна уже не смоет их обратно.

Третий был горяч и внезапен. Псевдоним полностью соответствовал его стилю боя. Всполох. Неспешно разгораясь, пробуя соперника на прочность, неотвратимо вспыхивал и поглощал врага в пламени атак.

Мельком подумалось: земля, вода, огонь… Было бы символично, если бы претендентов было четверо, ещё один — олицетворение воздуха. На этом можно было бы сыграть, подливая ещё больше масла в костёр азарта зрителей.

Но, работаем с тем, что есть.

Очевидно, что завтра, в предпоследний день турнира, эта троица просто выметет всех оставшихся неудачников. Останется только решить, в каком порядке они будут биться между собой. Теоретически, можно было бы отступить от правил боёв на выбывание. Три боя. Выбывает проигравший дважды, если каждый умудрится победить и проиграть по одному разу, и при этом остаться в строю — круг повторяется.

Больше боёв — больше ставок.

Предпоследний день не принёс никаких сюрпризов и проблем. Бойцы покидали турнир один за одним, некоторым удавалось сделать это, не прибегая к помощи медиков. Уже наступила ночь, когда импресарио произнёс имена трёх претендентов и рассказал о правилах финального дня.

Публика расходилась медленно и нехотя, желая увидеть финал прямо сейчас, но бойцам требовался отдых.

На следующий день, когда трибуны заполнились, бокалы были разнесены, и вверх устремились струйки табачного дыма, на ринг вышел всё тот же пингвин-импресарио.

— Леди и джентльмены! Рад приветствовать вас на трибунах нашего гладиаторского ристалища. Сегодня мы собрались, чтобы увидеть восхождение на пьедестал нового чемпиона турнира. Из трёх претендентов останется только один. Кто он? Кто окажется сильнейшим? Кто пройдёт путь Арены до конца?

Встречайте!

Узурпатор! Стойкий как скала. Никто из его противников не сумел нанести ему ни одного серьёзного повреждения на протяжении всего турнира.

Пират! Потопивший в пучине своих атак всех, кто пытался ему противостоять.

Всполох! Молниеносный, как языки пламени. Его мастерство буквально сжигало любого противника.

По мере того, как импресарио называл имена, на помост поднимались бойцы. Все трое приветствовали публику, как умели, но ни одному не хватало того артистизма, которым был наделён Громобой. Тяжеловесный Узурпатор, человек-монолит, размахивал руками и двигал бровями, но его лицо при этом выражало только желание и решимость превратить соперника в комок глины. Лицо Пирата вообще ничего не выражало, да и зачем, если, поигрывая мышцами он приводил в движение затейливые татуировки, местами забавные, местами скабрезные. Всполох был по-восточному сдержан. Его приветствие больше походило на обязательный ритуал, чем на способ проявить свою харизматичность.

Сегодня, уважаемые гости, мы станем свидетелями триумфа одного из наших претендентов. Итак, «пингвин» выдержал паузу, обводя взглядом трибуны, если нет возражений, мы начинаем первый поединок между…

Импресарио не успел закончить фразу, как от прохода между трибунами, донеслось, — Есть возражения!

Лицо ведущего дёрнулось, как от пощёчины. Снова он, Посетитель! Как он оказался тут, почему не сработала охрана?

Сегодня, как и в прошлый раз, молодой человек подошёл к ограждению вытащил руку из кармана куртки, чтобы открыть дверцу и зайти внутрь. На куртке, на сей раз была картинка голубого неба с редкими облаками.

Пока импресарио собирался с мыслями, чтобы хоть как-то отреагировать на возникшую ситуацию, Посетитель заговорил первый, обращаясь к бойцам.

— Я прошу вас покинуть Арену, и больше никогда не принимать участия в подобного рода состязаниях.

Всполох смотрел на Посетителя спокойно и, казалось, просто ждал, когда закончится эта сцена и можно будет приступить к боям.

Пират продолжил играть мышцами, но на сей раз в движение пришли только самые неприличные татуировки.

Узурпатор сделал шаг по направлению к возмутителю порядка и вытянул руку вперёд, то ли желая схватить парня, то ли просто толкнуть его к выходу.

В тот же миг вытянутая рука хрустнула, будто попала в воздушные никому не видимые тиски, и неестественно вывернулась. Лицо исказилось гримасой боли, а Посетитель уже стоял за спиной Узурпатора, нанося удар, ломающий шейные позвонки.

Пират и Всполох одновременно пришли в движение. Первый пытался сбить Посетителя с ног, а второй, в высоком прыжке, целился в голову. Обе атаки пришлись в пустоту. Посетитель уже стоял у сетчатого ограждения, делая останавливающий жест рукой.

Всполох, поразмыслив буквально мгновение, развязал пояс своего кимоно, протянул парню, дождался пока тот примет этот знак, коротко поклонился и покинул ринг.

Пират постоял ещё несколько секунд, как бы размышляя. Потом ухмыльнулся и, неторопливо двинулся к выходу.

Посетитель, проводив глазами Пирата, перевёл взгляд на импресарио, который никак не мог опомниться, и негромко сказал, — Передайте хозяину, что на этой Арене боёв без правил больше не будет.

— Да, кто ты такой?.. — начал было смокинг…

— В следующий раз я приду в первый день, — Посетитель выразительно посмотрел в глаза испуганного человека, пытающегося сохранить видимость спокойствия, и не стал договаривать, что может случиться при следующем визите.

На трибунах ходили волны негодования и недоумения. Кто-то выкрикивал требования убрать наглеца. Кто-то даже выхватил пистолет и выстрелил. Пуля ударила в помост рядом с правой кроссовкой Посетителя оставив небольшое отверстие. Парень даже не повернул голову в сторону стрелявшего. Посмотрел ещё раз на импресарио, потом поднял взгляд на стекло, за которым была наблюдательная комната владельца Арены, и больше не говоря ни слова, направился к выходу. В притихшем зале слышен был только звук двух осечек и скупая брань обладателя пистолета.

Зрители покидали трибуны. Зал пустел. У главного входа медики пытались привести в чувство пятерых дюжих парней, так и не задержавших нарушителя.

Хозяин Арены был в бешенстве. Он не верил в то, что есть непобедимые люди. Есть выдающиеся, великолепные, исключительные мастера рукопашного боя, но нет абсолютных. Да и что это за стиль? Никто не успевал увидеть, как этот доходяга умудряется наносить свои роковые удары. Из вырубленных охранников, тоже никто ничего не успевал увидеть после того, как один из них предпринимал попытки остановить парня.

Переговорив с начальником охраны, хозяин велел пригласить к нему, в застеклённую ложу, Пирата и Всполоха, может эти мастера успели разглядеть и понять хоть что-нибудь. Может они подскажут в какой из школ мог вырасти этот невзрачный убийца. Но ни тот, ни другой не дали ни одной зацепки. На уговоры остаться для организации поимки и устранения Посетителя, согласился только Пират. Всполох сослался на недопустимость со своей стороны нарушить слово, данное победителю и добавил, что намерен вернуться на Хонсю, где продолжит преподавать боевые искусства.

Обещание выплатить внушительную сумму при любом раскладе, если Всполох всё же передумает, не оказало никакого действия. На этом японский боец встал, коротко поклонился присутствующим и покинул помещение.

Часа полтора трое оставшихся в комнате говорили о организации поимки Посетителя. предлагались различные идеи и схемы, но ни одна не выдержала серьёзной критики. Поиски за пределами Арены уже предпринимались, но кроме гибели нескольких охотников за головами не дали ничего. Ответов на вопросы, как попадает Посетитель в здание, тоже не было. В турнирные дни охрана была везде, даже у решёток вентиляционных шахт стояли люди. В обычные дни, конечно, наблюдение за каждым квадратным метром здания не велось, но не приходил же он заранее… Тем не менее, было решено прекратить относительно свободный доступ сюда за неделю до следующего турнира. Всему работающему персоналу и тренирующимся бойцам ежедневно менять пропуска в этот период времени. Все охранники получили распоряжение в случае обнаружения Посетителя, открывать огонь на поражение.

Однако, несмотря на предпринимаемые меры, общее напряжение росло тем больше, чем ближе была дата следующего турнира. Пара охранников даже уволилась, мотивируя тем, что Посетитель всегда убивает тех, кто угрожает его жизни. А ещё ходят слухи, что его самого убить невозможно.

Вот, уже и нелепые слухи поползли, не после ли того случая, как один из зрителей пытался выстрелить из какой-то пукалки? Так этот криворукий толстопуз и в слона не попадёт, даже если будет стрелять в упор.

Начальник охраны выдворил дезертиров с максимальным, как ему казалось, позором, угрожая принять все меры, чтобы эта трусливая парочка больше нигде не нашла себе работу в этом городе. Замену уволенным нашли быстро. Иных проблем в процессе подготовки к очередному турниру больше не возникло.

В первый день гладиаторских боёв, когда гости уже заполнили трибуны, а бойцы разминались на тренировочных площадках, на ринг поднялся пингвин-импресарио. Раскрыв руки, словно собираясь обнять всех зрителей разом, он выдержал пятисекундную паузу, а затем начал, как обычно, с традиционного приветствия.

— Леди и джентльмены! Сегодня мне особенно приятно приветствовать вас всех на Арене. Нашему заведению, обретшему популярность среди истинных ценителей боевых искусств, силы, выдержки и несгибаемой воли к победе, исполняется десять лет. На наш маленький юбилей прибыли бойцы со всех континентов. Претенденты на титул чемпиона представляют разнообразные школы единоборств и рукопашного боя. Схватки обещают быть зрелищными и неожиданными. А прямо сейчас мы проведём жеребьёвку и узнаем имена бойцов, чьё искусство мы увидим уже через несколько минут.

Закончив приветствие, импресарио повернулся к проходу, по которому две длинноногие красотки в бикини выкатывали большой прозрачный барабан, заполненный цветными шариками. На трибунах раздались редкие вялые хлопки.

Через пуленепробиваемое стекло смотровой комнаты хозяин Арены наблюдал за происходящим. В отличии от импресарио у него не было нужды скрывать растущее напряжение. Несмотря на существенное увеличение охраны и усиление мер безопасности, интуиция била тревогу. Внизу, на ринге, ещё не закрытом сетчатым ограждением, которое теперь не монтировалось вокруг помоста, а опускалось на тросах сверху и больше не имело калитки, «пингвин» уже раскручивал барабан с шариками, внутри которых лежали записки с именами бойцов.

Когда барабан остановился, обе девушки по очереди вытащили два шара, синий и красный, и передали их ведущему. Поиграв шариками, будто взвешивая их, импресарио открыл их и вытащил бумажки, лежавшие внутри. Публика молча ожидала, когда будут произнесены имена первой пары соперников. Однако пингвин-импресарио медлил, недоумённо разглядывая записки. На одной была греческая буква альфа, на второй — омега.