Бесплатный фрагмент - Завороженные

В нашем подсознании скрыта сила, способная сделать то, что мы считали невозможным.

Пролог

Лика нервно следила за движениями одноглазого сапожника. Она опаздывала. Дядя Федя, которого все соседи по-простецки звали Федька Косой, был мастером своего дела. Глаз он потерял пятьдесят лет назад по неосторожности. Протыкал шилом сапог, одно неверное движение, и шило вонзилось в правый глаз тогда ещё молодого человека, навсегда оставив инвалидом. Возможно, именно этот факт поспособствовал его профессиональному росту. С тех пор сапожник ни разу не промахнулся, все его движения были чётко выверенными, а оставшийся без партнёра глаз приобрёл небывалую остроту зрения, и в свои семьдесят пять дядя Федя прекрасно обходился без очков.

Лика молчала, но всё её естество кипело. Сапожнику спешить было некуда, он действовал так, как ему и было положено — семь раз отмерил, наметил, смазал поверхности клеем, прижал каблук и поднял свой единственный глаз на Лику.

— Ждать надо.

— Сколько? — умоляюще глядя на старика, спросила девушка.

— По-хорошему часа четыре. Чтоб эпоксидка схватилась.

— Как четыре?! Я не могу. Я и так уже опаздываю. Дядечка Федя, сделайте что-нибудь, я очень тороплюсь, меня люди ждут.

Лика представила недовольное лицо подруги. Вика Огневушкина — страшная педантка, в отличие от Лики ни при каких условиях не опаздывала, а сегодня день был особенным, в семь часов они встречались с очень нужным человеком. С Викой они дружили с первого класса, про них говорили «шерочка с машерочкой». Сидели за одной партой и после окончания школы решили вместе поступать в театральный. Готовились с утра до вечера, репетировали, учили басни, стихи, читали вслух прозу, пели и танцевали. Но таких, как они, мечтающих стать великими актёрами, было немало.

Возле училища тусовалась толпа ребят, записывающихся на предварительное прослушивание. Лика и Вика в этом списке замыкали вторую сотню. Всего к концу дня набралось 569 человек. Подруги расстроено прохаживались около училища, и тут к ним подошёл высокий молодой человек приятной наружности. С улыбкой спросил:

— На актёрский?

— Да. А что? — с вызовом отреагировала Вика.

— Сложно будет. В прошлом году конкурс был 900 человек на место.

— А вам-то что? — Вика дерзко вскинула голову, и старинные серёжки в ушах сверкнули всеми своими каратами. — Конкурент?

— Я не конкурент. Я режиссёр, преподаю в этом храме Мельпомены.

Подруги переглянулись. Глаза Вики заискрились интересом, тогда как Лику одолевали сомнения.

— И что посоветуете? Как пробиться? — не отступала Виктория.

— Есть два способа. Первый — это талант, а второй — протекция. Что у вас из этого имеется в наличии?

— Талант! — уверенно выпалила девушка.

— Кто бы сомневался. — Парень посмотрел на часы. — Ну ладно, раз у вас есть талант, значит, моя протекция вам не понадобится. — Он развернулся и уверенным шагом направился к воротам.

Подруги снова переглянулись.

— Постойте, — крикнула Виктория вслед удаляющейся фигуре и припустила за молодым человеком.

Мужчина остановился, снова посмотрел на часы.

— Мне сейчас некогда. Завтра в семь в кафе «Театральное». Приходите, поговорим.

Вот это удача. Упускать подвернувшийся шанс было глупо…

— Может, пока другое чего-нибудь наденешь?

Ну как объяснить старику, что это невозможно, что она полдня провела перед зеркалом, перебирая наряды так, чтобы блузка подходила к юбке. И босоножки именно эти — золотистые, с большими сверкающими стеклянными камешками, её единственный шанс выглядеть рядом с подругой хотя бы «не хуже». Ведь Вика наверняка наденет что-нибудь из бабушкиной коллекции, и тут уж соперничать с ней нет смысла. Лика замотала головой.

— Нет. Нет у меня других. Мне нужны эти… сейчас.

Дядя Федя моргнул одиноким глазом, тяжело вздохнул, поковырял пальцем в жестяной коробочке, извлёк из неё горсть гвоздей, взял со столика молоток и стал прибивать каблук.

Часть первая

Глава первая

Последний день отпуска остывал и таял на глазах. Огненный жёлтый карлик, изливающий на Землю 1000 люкс света, медленно подбирался к воде. Наконец розовый диск поцеловал изумрудно-серо-коричневую гладь, и сразу же потянуло живительной прохладой. Запахло йодом, рыбой, деревом, кованым железом, чаем с имбирём, всем тем, что днём глушит жара.

Вечер на море особенно прекрасен, он наполнен разговорами, похожими на персик, такими же нежными и приятными на вкус. А ещё он наполнен любовью. Любовью без щитов и правил, без чувств расстояния, такой, когда любят душами. И ради неё ничего не жаль — ни нежности, ни ласки.

Любые отношения определяются в первую очередь нужностью.

— Я хочу, чтобы ты была рядом.

— Так я и есть рядом. — Она прикоснулась губами к его плечу. Мужская кожа, как мелкий песок. Зернистая. И солёная. Это после моря.

Она облизнула губы. Про счастье говорят — сладкое. Её счастье было солёным.

— Я хочу, чтобы ты была рядом всегда.

— Так я и есть всегда. Из 24 часов в сутках я с тобой не меньше десяти часов провожу. Кот а кот.

— Ленка, ты это специально, что ли? — Он обнял её за плечи, повалил на ещё тёплую гальку, склонился к самому лицу и, точечно касаясь губами, стал целовать, как будто рисуя на её лице веснушки.

— Рыжая, а веснушек нет.

— А ты солёный. — Она захихикала, как маленькая девочка. В его объятиях она и чувствовала себя ребёнком, маленькой хулиганкой, какой была в детстве. Он снова наклонился, она изловчилась и укусила его за нос.

— А ты сладкая. Хоть и кусаешься.

Округлые морские камешки приятно вонзались в тело через тонкую накидку. «Жётэм, жётэм», — витало в воздухе. Главные слова уже были сказаны тысячу раз, сказаны по-разному: то робко, то уверенно, то страстно.

— Я хочу, чтобы ты переехала ко мне, — сказал так, будто боялся отказа. Не требовательно — «ты должна», как обычно это делают мужчины, а просто и тихо, как само собой разумеющееся. И будто спохватившись: — Выходи за меня.

— Ох! — Она высвободилась из его объятий и приподнялась. — Ты это серьёзно?

Он тоже приподнялся и, не глядя на неё, твёрдо ответил:

— Да.

— А как же работа? Разве мы сможем тогда работать вместе? Одному из нас придётся уйти. А мне не хочется.

— Хочешь уйду я?

— Нет, не хочу. — Лена задумалась.

— Тю ми рефюзь?

— Нет, ну что ты… просто… давай, не будем спешить… давай, я сначала перееду, а потом решим всё остальное. И на работе пока никому ничего не скажем. Хорошо? — Она заискивающе посмотрела ему в глаза.

— Наивная, ты думаешь, удастся скрыть? — Махоркин снова заулыбался. — Ладно, пойдём собирать чемоданы. — Он встал и протянул ей руку.

— Подожди, надо проститься с морем. Я всегда так делала в детстве.

Она сбросила «вьетнамки» и, осторожно ступая, приблизилась к кромке воды. Лёгкий бриз, задувающий весь день с моря на разогретое побережье, поменяв направление, слегка подгонял, развивая и путая золотистые волосы. Прибой, словно искусный обольститель, ласкал ноги. Где-то вдали стонали чайки, и к горлу, непонятно отчего, подкатил ком. Лена почувствовала, как по щекам сами по себе покатились слёзы. У слёз был вкус моря, а у моря, теперь она знала это точно — вкус её счастья.

Приморская набережная по вечерам шумлива. Туда-сюда снуют загорелые и весёлые люди. Кавказское вино вкусное, сладкое, словно это и не вино вовсе, а виноградный нектар. Можно дегустировать хоть всю ночь, если не свалишься от хмеля. Им хватило и «по стаканчику» — марки лёнгежмо. Везде грохочет музыка. Отдыхающие: кто-то в кафе за столиком, кто-то на корточках у стойки с сувенирами. Дети заливаются смехом, подлетая на страховочном тросе.

— Как жаль, что я уже взрослая. Хочется вот также подпрыгнуть на батуте и улететь. Я где-то читала, что при полёте не обязательно махать руками, достаточно балансировать ладошками, ловя потоки воздуха. Создаётся иллюзия невесомости. Или я путаю? — Пока Лена разглагольствовала сама с собой, Махоркин подмигнул крепкому черноволосому парню, и тот, быстро перекинув тесёмки, закрепил у неё на талии страховочный трос. Не успела девушка ахнуть, а крепкие руки уже подхватили её, и через мгновение она оказалась на батуте среди вопящей то ли от страха, то ли от восторга детворы.

Кавказское вино расслабляет. Они и выпили-то всего ничего — двести грамм «Изабеллы», хоть и креплёной… Страх и восторг сплелись в чувство, описать которое нельзя, можно только пережить. Она взлетала, взлетала над городом, в котором не родилась, не жила, но испытывала тёплые чувства. С ним была удивительная гармония, как будто он был сотворён для неё, а она для него.

— Я никогда, никогда не была так счастлива, как эти десять дней. И особенно сегодня вечером, — признавалась Лена, приближаясь к одноэтажному строению. Небольшой кирпичный домик по сравнению с возведёнными за последние несколько лет двухэтажными частными гостиницами выглядел недоростком, зато огороженный кованым забором двор утопал в цветах и приятно удивлял ухоженностью и простором.

Дом был разделён пополам и имел два изолированных входа. В одной части проживали хозяева, Валентина и Артур Погонезовы и их пятилетний сынишка Маратик. Вторая часть дома сдавалась курортникам. С Валентиной Погонезовой Лена познакомилась на перроне. Невысокая полноватая женщина приятной наружности предлагала вывалившим из поезда пассажирам «жильё недорого».

Обычно запиравшаяся на ночь калитка, защёлку которой можно было легко открыть, просунув палец в щель между створками, была не затворена. Странно, в это время хозяева обычно уже спали, а в секрет с защёлкой посвящали только жильцов, чтобы не ограничивать им свободу. Перед тем, как лечь спать, Валентина всегда проверяла калитку.

Опьянённая счастьем парочка могла бы и не заметить столь несущественного промаха хозяев, но Рязанцева и Махоркин были следователями и на открытую калитку внимание обратили сразу.

В освещаемом единственной лампочкой дворе всё было, как и раньше: пряно пахла мелисса, в кустах стрекотал сверчок, слегка покачивали головками столбики мальв — на первый взгляд, умиротворяющая картина, но что-то тревожное, уловимое только для них одних, висело в воздухе. Они не сказали друг другу ни слова, но почувствовали это сразу, одновременно, ощущение чего-то страшного, свершившегося здесь только что.

Дверь в той части дома, где жили хозяева, тоже оказалась приоткрытой.

— Я первый, — шепнул Махоркин и осторожно протиснулся в щель неприкрытой двери.

Запах, этот запах, за десять лет работы в Следственном отделе он научился определять смерть по запаху. В спину ему, зацепившись «вьетнамкой» о порог и потеряв равновесие, ткнулась носом Рязанцева. Тут же выпрямилась, пошарила рукой по стене и щёлкнула выключателем.

Так и есть. Чутьё не обмануло. Смотреть на это даже им, опытным сыщикам было невмоготу. Три трупа — мужчина, женщина и ребёнок лежали на полу в разных углах комнаты. Всюду валялись вещи, бумаги, книги. Дверцы шкафов, ящики стола, всё, что можно открыть, было открыто и вывернуто, опустошено и разбросано.

Скрюченное, с запрокинутой за голову рукой тело Артура Погонезова находилось у порога. Лицо забросано какими-то тряпками. Почти у самого окна тело супруги Валентины, плашмя, руки в разные стороны, ноги согнуты, длинная юбка неприлично задрана на лицо. Лене захотелось одёрнуть подол, прикрыть розовое кружево трусиков, но Махоркин остановил:

— Ничего не трогай. Я сейчас вызову наряд милиции. Всё должно оставаться так, как есть.

Самым страшным зрелищем было распластанное тело пятилетнего ребёнка. Лена отвернулась. С этим мальчиком они дружили, играли вечерами в прятки. Маратик был забавным, он долго не мог выговаривать букву «Р» и заменял её в словах то на «Л», то на «Й». Так брюки были «блюками», а море — «мойем». За три дня Лена научила мальчика выговаривать сложную букву, и теперь он заменял «Л» на «Р» везде, где можно и где нельзя. Как только Лена появлялась во дворе, Маратик с криком: — Рена, Рена, — бежал ей навстречу.

Лицо мальчика убийца тоже забросал тряпками.

— Огнестрел, — буркнул толстый и всё время пыхтящий, как чайник, судмедэксперт в сторону местного следователя — высокого красивого брюнета Руслана Мухамедзинова.

— Это я и сам вижу. Ты мне лучше скажи, Степаныч, когда это произошло, и из чего стреляли.

— Судя по гильзам, из оружия иностранного производства. Точнее скажу после баллистической экспертизы.

— За столько лет мог бы уже и на глаз определять, — незло поддел сотрудника Мухамедзинов и покосился на Махоркина. — Значит, вы тоже следователи? Из Москвы, значит? А документики имеются?

— Конечно. Я сейчас принесу. — Махоркин повернул к двери.

— А вот торопиться не надо, — преградил дорогу Мухамедзинов. — Валера, сходи, глянь, что там.

— Надеюсь, вы не станете рыться в наших вещах, — нервно отреагировала Рязанцева. — Вы что, нам не верите?

— Ну почему же… просто, в целях вашей же личной безопасности будет лучше, если наш оперативник проверит обстановку в доме. А вы пока ответите на несколько вопросов. Итак, откуда вы знаете Погонезовых?

— Мы не знаем… не знали… познакомились на перроне, Валентина предлагала жильё у моря, мы и откликнулись.

— Вы ехали на море, не забронировав места заранее?

— Ну да, — Лена захлопала ресницами. — У нас времени не было. Вы что, нас подозреваете?

— Конечно, я обязан всех подозревать, а вы разве не так работаете у себя в Москве?

— Нет.

— Вот потому у вас там и преступность по сравнению с нами зашкаливает.

— Ничего у нас не зашкаливает, — обиделась Лена. — А преступления совершаются чаще, потому что и город больше и людей, соответственно, тоже.

— Как говорил Глеб Жеглов, уровень преступности в городе определяется не количеством воров и убийц, а умением органов их обезвреживать, — поддержал Махоркин. — Между прочим, за три года работы в Следственном отделе на счету Елены Аркадьевны шесть раскрытых преступлений. Сложнейших.

— Вот и занимайтесь своими преступлениями там, а здесь мы и сами разберёмся. — Мухамедзинов повернулся к молодому оперу с фотоаппаратом. — Засними всё, как есть. Сдаётся мне, гастролёры работали. Что-то искали.

— Артур был нумизматом. У него коллекция монет и ещё награды разные. Он нам сам показывал. Только, где хранил, я не знаю, — протараторила Лена.

— Ага, про коллекцию, значит, вы знали, а где лежит — нет. Очень, очень похоже на гастролёров, — то ли в шутку, то ли всерьёз дразнил Рязанцеву следователь.

— Руслан, глянь, — прервал разговор Степаныч, склонившийся над телом ребёнка. — Какая-то шерсть.

— Какая-то? — Мухамедзинов скривился, разглядывая зажатый в кулачке ребёнка клок. — Кто из нас эксперт, ты или я?

— Ну я, — промямлил Степаныч.

— Так вот ты мне и скажи — что это такое?

— Это мех от «Повторяйки», — раздался над ухом следователя голос Рязанцевой.

— Так, — сердито забасил Мухамедзинов, — давайте договоримся сразу, что вы, дамочка, в ход следственных действий не вмешиваетесь, а отвечать на вопросы будете тогда, когда я их вам задам. И вообще вернитесь на своё место, не следите.

— Так я же помочь хочу.

— А с чего вы решили, что нам нужна ваша помощь? Напоминаю, что вы сейчас не следователи, а свидетели. А возможно, что и подозреваемые.

— Что?! — Лена сверкнула грозным взглядом.

— А то, — Мухамедзинов снова посмотрел на Степаныча, потом на Лену. — Так что вы там сказали про мех?

— У Маратика была любимая игрушка в виде енота. Игрушка обучающая, она повторяет слова, которые ты ей говоришь.

— Попугай, что ли? — ухмыльнулся следователь.

— Не попугай, а енотик.

— Что-то я таких енотов передразнивающих не видел.

— Это редкая игрушка. Артур её из плавания сынишке привёз. Там специальная кнопочка, включаешь и говоришь, а внутри, что-то там записывает и тут же тебе отвечает. Ты ему «здрасти», и он тебе «здрасти». Мальчик с игрушкой этой не расставался.

— А вы откуда знаете такие подробности?

— Так я же с ним занималась. С помощью этой игрушки хотела научить его букву «Р» выговаривать. Записывала слова в правильном произношении и оставляла, а енотик ему говорил.

— Вы что, ещё и логопед?

— Нет. Просто подумала, что это поможет… научит.

— И что, научили?

— Научила.

Глава вторая

Случай. Как много он значит в нашей жизни. Объяснить природу случайности пытались греки, приводя в пример историю про орла, который летел и держал в когтях черепаху. Пролетая над городом, он выпустил её, она упала на голову лысому человеку и убила его. Из этой истории греки сделали вывод, что случайность — это пересечение двух необходимостей. Орлу необходимо было разбить обо что-то черепаху, а человеку необходимо было куда-то идти.

— А я удивлялся, что отпуск прошёл тихо. За десять дней никто не позвонил, не вызвал на службу. А самому звонить не хотелось. Раз молчат — значит, всё хорошо.

— Вот и я. Окунулась в свои чувства, как в море с головой… или как страус в землю. Но не вышло. Я вот думаю, может, Мухамедзинов в чём-то и прав?

— В чём, например?

— В том, что это мы виноваты… мы притягиваем… или преступление само находит нас. Как будто вызов бросает… нам… и нашей любви… и нашему счастью тоже. Как будто Провидение наблюдало за нами, а теперь потирает ручки, приговаривая: — «ага, расслабились, а вот вам, нате, будете знать…».

— Фантазёрка! — Махоркин пересел к Лене на полку и обнял за плечи. — Всё это обычное стечение обстоятельств. Случайность. Провидение как раз спасло нас. Ведь, приди мы домой пораньше, и возможно лежали бы там же на полу с забросанными тряпьём лицами.

— Если нас что-то и спасло, то это любовь, — Лена чмокнула спутника в щёку и опустила голову ему на плечо. — Ты тоже обратил внимание на то, что убийца зачем-то прикрыл их лица одеждой? Почему, как думаешь?

— Может случайно, во время обыска.

— Вряд ли. Похоже, там что-то с психикой. Не может видеть лица мёртвых. Боится? Или…

— Зря всё-таки они от твоей помощи отказались, думаю, это преступление им без тебя не раскрыть. Ну да ладно, хорошо хоть не арестовали.

Каким бы чудесным не был отпуск, но домой всегда возвращаешься с удовольствием, даже если возвращение это и омрачено трагическими обстоятельствами. Как бы ни любила Рязанцева море, но город, родной, суетливый, всегда шумный, с миллионами вечно куда-то спешащих горожан и «понаехавших тут» милее всего на свете.

И вот ждёшь этой встречи, подгоняешь поезд, нетерпеливо посматривая на часы, и совсем не задумываешься, что с этими минутами, секундами, мгновениями уходит твоя жизнь. Когда ты молод, об этом не думаешь.

Поезд заскрипел и остановился.

— Ты не забыла, что теперь живёшь у меня?

— Нет. Давай только домой заскочим, я родителей предупрежу, соберу вещички и сразу к тебе. Ага?

Странное ощущение возникает каждый раз, когда возвращаешься после некоторого отсутствия домой. Вот вроде всё, как и раньше, но как-то по-другому, будто ты смотришь под другим углом зрения. Всё так и не так.

Лена долго копалась в сумочке, но не найдя ключей, нажала на кнопку звонка.

— Надеюсь, родители дома. Хотя по закону подлости сто процентов окажется, что они на даче.

Неожиданно дверь открыла сестра.

— Светка! — обрадовано вскрикнула Лена и кинулась целовать сестру. — Ты когда приехала?

С криками «Аёнка, Аёнка» из комнаты с игрушечным танком в руке выбежал маленький кучерявый мальчуган. Он радостно запрыгал вокруг Лены и попытался захлопать в ладоши, но танк мешал. Недолго думая, пострел запустил игрушкой в Махоркина и, как ни в чём не бывало, продолжил скакать и хлопать.

— Женька! — строго прикрикнула мать.

— Женька! — радостно протянула руки Лена.

— Алён, у нас плохие новости… — замялась Светлана, покосившись на незнакомца.

— Свет, это мой… — Лена перехватила взгляд Махоркина, — ну, в общем, это мой, и всё. Знакомься — Александр. Думаю, отчество не надо.

— Да ладно, я догадалась, что это тот самый знаменитый Махоркин, — улыбнулась сестра.

— Знаменитый?! — Махоркин театрально выпятил грудь и широкой ладонью пригладил волосы.

— Ну да. Алёнка нам все уши про вас прожужжала.

— Прям прожужжала. Не выдумывай. Лучше скажи, когда вы приехали, где родители? На даче? И какие такие плохие новости ты привезла?

— Приехали мы в среду, а вот родители… В общем, Алён, мама в больнице, у неё гипертонический криз, папа сейчас там с ней.

— Что?! Когда это случилось? Почему мне не позвонили?

— Не торопись. Давай я тебе всё расскажу по порядку. Мы вчера утром поехали на дачу, зашли в дом, а там такое… Всё вверх дном, вещи разбросаны, ужас, что творится. Но не это самое страшное…

— А что?

— Дядю Петю убили.

— Соседа?

— Да.

— Как? Вы милицию вызвали?

— Конечно. Он в кухне лежал. Его застрелили. Отец говорит, что у них договор был, присматривать за дачей. Когда дядя Петя уезжал в город, за его домом присматривал отец, а когда наши уезжали, то наставала очередь дяди Пети.

— Про договор я знаю. Но что с мамой?

— Мама дядю Петю и обнаружила. Труп пролежал несколько дней, на улице жара, тело начало разлагаться, запах отвратительный. Мама как это всё увидела, так ей плохо и стало. И ещё икона.

— Что икона?

— Ты же знаешь, там, на кухне икона стояла «Всецарица» в золотом окладе. Так вот воры оклад сорвали, а икону бросили, она рядом с трупом валялась. Но самое страшное, что убийство произошло в тот день, когда я приехала. Накануне родители вернулись в город, чтобы меня встретить. Останься они там, то скорей всего их бы ждала участь дяди Пети.

— Но почему вы мне не позвонили?

— Папа сказал, что, так как ты сегодня приезжаешь, то не стоит тебя раньше времени тревожить. Приедешь — узнаешь. Алёнка, ты должна найти этих гадов.

Женька, всё время внимательно следящий за взрослыми, снова запрыгал и захлопал в ладошки:

— Найди, найди, Аёнка, найди.

Лена тяжело вздохнула.

— Мда, с корабля на бал. Видишь… — Лена повернулась к Махоркину, — я же говорю, это мы притягиваем.

— Я уже и сам начинаю думать…

— Саш, я не могу сейчас переехать к тебе. Не обижайся, но я должна быть рядом с мамой. Я должна найти этих ублюдков. Надеюсь, ты меня понимаешь?

— Ну конечно. Я подожду. И заодно помогу тебе раскрыть это дело. Оставайся, съезди в больницу, пообщайся с сестрой, а завтра мы начнём расследование. Это дело я возьму под личный контроль.

Всю свою жизнь человек накапливает воспоминания. Отними их, лиши способности накапливать новые и человек утратит самое ценное своё достояние, ведь он даже не вспомнит ни близких своих, ни любви, ни дела, которому он посвящал себя.

После больницы сёстры решили немного прогуляться. Поздним вечером народу в парке почти нет. В сравнении с многолюдным и шумным морским побережьем эта полутишина казалась оглушающей.

— А помнишь мальчика с дудочкой?

Это была их детская игра. Картинку мальчика с дудочкой маленькая Лена увидела в учебнике по молдавскому языку старшей сестры. В то далёкое время они ещё жили в Молдавии, и, несмотря на то, что этот, в общем-то, несложный язык звучал повсюду, стих запоминался с трудом. Тогда они и придумали — если судьба разведёт их в разные стороны, то при встрече всегда вспоминать эту картинку. Это было, как девиз, как пароль, который возвращал их в детство, в то время, когда они ещё жили вместе: играли, дрались, жаловались друг на друга родителям, ругались из-за всего на свете и были счастливы.

Мандариновые фонари вдоль аллеи, натянутые на нити лучей струящегося света, разнарядили старый парк. Оранжевый цвет создаёт иллюзию праздника и наполняет душу умиротворением. Вдруг звук от взмаха крыла вороны, что пролетела, прошуршала так низко, прямо над головой, прервал воспоминания и заставил сестёр остановиться.

— Ой! — Света подняла голову и прищурилась, всматриваясь в чёрную дыру неба. — Что это?

Ворона пролетела каких-то пару десятков метров, уселась на ветку и каркнула.

— Это ворона.

— Жуть.

— Почему жуть? Обычная ворона, таких здесь много.

— Вот ты опять будешь смеяться, но это необычная ворона.

— А что в ней такого необычного?

— Всё. Откуда она появилась? Одна. И прямо у нас над головами. И зачем?

— Да кто её знает? Может ей страшно тут одной в чёрном небе, увидела нас — обрадовалась, решила составить компанию.

— Не смейся. Ничего просто так не бывает.

Света была ужасным мистиком. Верила в потусторонние силы и в знаки. Неудивительно, что она тут же зацепилась за любимую тему:

— Может это знак? Нет, точно знак. Или подсказка!

— Да ну тебя, — отмахнулась Лена.

— Вот ты всегда к этому с недоверием относишься. А зря. Вот, например, Сурикову же подсказала распластавшаяся на снегу ворона образ боярыни Морозовой и крыло вороны, бившееся о снег, превратилось в поднятый перст старообрядки.

— «Это птица Гамаюн надежду подаёт…», — улыбнулась Лена.

— Я хотела тебе рассказать, теперь не стану.

— О чём?

— Не скажу, ты меня вечно высмеиваешь.

— Да, ладно тебе. Говори, давай. Умеешь ты разжечь любопытство.

— В ночь, перед тем, как мы должны были на дачу поехать, мне сон приснился.

— Вещий!

— Опять смеёшься. Не буду рассказывать.

— Да не смеюсь я. — Лена поджала губы, сдерживая улыбку. — Ну рассказывай, что там тебе приснилось опять?

— Дача наша, и всё, как там было в комнате, тряпки везде и образ божьей матери, прямо передо мной, а потом женщина.

— Какая женщина?

— Незнакомая, но лицо её я запомнила. Чёрные волосы и глаза такие, знаешь, чёрные, злые, холодные. Женщина красивая, но красота эта змеиная.

— Как это?

— Я не знаю, как передать, но проснулась я вся в холодном поту, и сердце колотилось так, что думала, выпрыгнет из груди.

— Светка, ты просто спала на левой стороне. Прижала сердечную мышцу, вот тебе кошмары и снились. Так бывает.

— Но потом ведь так всё и было. Только женщины этой я не видела. Помнишь, когда бабушка умерла, я во сне ворону видела? Я ещё тогда тебе позвонила, а ты так же надо мной посмеялась, а вечером сама перезвонила и сказала, что бабушка умерла.

Это было правдой. Светкины сны действительно в девяноста девяти случаев из ста были вещими.

— Я готова согласиться, что сон твой вещий и предсказал то, что произошло и с дачей, и с мамой, но ворона — это случайность.

— Посмотрим.

Глава третья

Так было и раньше. Ещё в школе. Когда заканчивался учебный год — на каникулы уходили с радостью. Весь июнь был наполнен играми и развлечениями. В июле друзья чаще всего разъезжались кто куда, и Лена бралась за книги. За месяц перечитывалась не только предписанная школой обязательная литература, но и то, что было гораздо интересней: «Робинзон Крузо», «Всадник без головы», «Три мушкетёра» и ещё гора всяких затёртых до дыр книжек. В августе снова возвращались друзья, и теперь это были посиделки по вечерам с рассказами о том, кто, где был и какие необычные истории там приключились. Появлялась томящая грусть, скучалось по школе, хотелось, чтоб скорей наступило 1 сентября, и снова началась вся эта учебная круговерть, пусть даже с двойками и замечаниями в дневнике.

То же чувство томящей тоски Лена ощутила и сейчас, открывая дверь в свой кабинет. Нет, даже раньше, сразу же, с первыми звуками будильника, и потом, всю дорогу это покалывание в кончиках пальцев, и в душе — непонятное волнение, как будто она впервые входит в это серое здание с табличкой «Следственный комитет».

Она робко постучала в кабинет Махоркина. Сашка — любимый, родной, она уже успела соскучиться по нему. Захотелось незаметно проскользнуть внутрь, подойти сзади и укусить за мочку уха. Когда она так делала — он впадал в ступор. Удивлялся — как, откуда она узнала, каким чувством определила это его уязвимое место.

Лена приоткрыла дверь и вздохнула, кабинет был полон сотрудниками. Проскользнуть незаметно не удастся, а уж укусить… ладно, укушу потом.

Вошла и сразу заулыбалась. Знакомые лица уже давно стали родными, и видеть их всех она была рада. Радость от встречи вызывал даже противный Волков, бронзовый, почти обугленный, он вполне бы сошёл за афроамериканца, если бы не длинный нос и тонкие губы, ну и скулы, конечно, хотя у негров, кажется, скул вообще нет. Ах, ну да, он же у нас гасконец.

Судмедэксперт Игорь Волков первым отреагировал на появление Рязанцевой.

— О! Наяда пожаловала. Что-то вы с Махоркиным бледненькие какие-то. Ну и стоило ради этого на курорт ехать? То ли дело я на даче. Вот каким должен быть загар.

Длинные ноги-палки, торчащие из бахромы обрезанных до колен джинсов, и такие же костлявые и длинные руки были покрыты загаром цвета горького шоколада.

— Не напоминай мне про дачу, — болезненно скривился оперативник Виктор Котов, который ненавидел свою дачу вместе с комарами, оводами, тёщей и полевыми работами. — Стыдно признаться, но я даже обрадовался этому двойному убийству, теперь хоть у меня отмазка есть. Пока не раскроем, на дачу не сунусь, пусть сами там со своими заготовками возятся, а то — «достань банки из подвала, отнеси банки в подвал». Вот на фига, вы мне объясните, впахивать два, а то и три месяца, чтобы потом ещё два месяца всё это мариновать, солить, парить, жарить, в банки укладывать, стерилизовать и забивать всем этим подвал.

— А чтоб было, — произнес Олег Ревин скрипучим старческим голосом, подняв вверх указательный палец. Получилось смешно.

— Во… чтоб было… а ещё потому, что своё. — То, что эта тема давно раздражает Котова, было заметно по его раскрасневшемуся лицу. — И, главное, ведь никто это потом не ест. Ну, к Новому году откроем баночку с огурцами на оливье и всё. Подвал уже забит банками, по которым можно историю садоводо-огородничества изучать. — Виктор обвёл присутствующих выразительным взглядом и расчертил руками воздух, условно изображая полки подвала. — Вот десять банок сливового повидла с надписью 2005 год, ага, значит, в том году уродила слива, а вот 2007 с вишнёвым компотом…

— Ни фига себе у тебя запасы. Сам не ешь, так мне неси, у меня дачи нет, а вишнёвый компот я с детства люблю, — на этот раз нормальным, своим голосом произнёс Олег.

— Подождите, а что за двойное убийство? — прервала диалог оперативников Рязанцева.

— Тут пока вас не было, у нас новое дело нарисовалось. Убита старушка — Изольда Гаевская и её внучка Виктория Огневушкина. Ограбление. Из квартиры исчезли старинные драгоценности. Трупы обнаружила подруга — Анжелика Семыгина. Она же вызвала милицию, и она же рассказала нам о ценностях. Чего и сколько — точно не знает, говорит: подруга иногда надевала то серьги, то колечки, то браслеты, но всю коллекцию полностью ей никогда не показывали, поэтому общую сумму похищенного установить пока не представляется возможным.

— Что стало орудием убийства?

— Пистолет Вальтер Р99. — Волков присел на подоконник и заболтал ногой. Синий кед с ярко-лимонными шнурками 48 размера, мерно покачивающийся взад-вперёд, гипнотизировал. — Девчонка убита в упор. Пулевое ранение в область живота. Бабка убита выстрелом в голову.

— Мы восстановили картину происшествия, — подхватил рассказ Котов. — Судя по всему, девочка вышла убийце навстречу, когда он позвонил в дверь. Замок не сломан, значит, открыла сама. Тут либо человек был знакомый, либо убийца представился каким-нибудь сантехником или газовщиком, как это обычно бывает. Старушку убили на кухне. По всей видимости, она услышала выстрел, но в силу возраста (а ей, так, за между прочим, девяносто три года), не успела дойти до двери. Преступник застрелил её с порога. В квартире всё перевёрнуто, шкафы выпотрошены, видимо, долго искали и, наверное, нашли, потому что нам обнаружить ценности не удалось.

— Кстати, у погибшей мочки ушей разорваны. Преступник сорвал с неё серьги, причём уже с мёртвой, — продолжая болтать ногой, добавил Волков.

— Что-то у нас одни огнестрелы. — Лена посмотрела на Махоркина.

— Где это у вас? — тут же заинтересовался любопытный Волков.

— Да так… есть у нас ещё одно преступление, которое имеет непосредственное отношение к семье Елены Аркадьевны. Убийство в дачном посёлке. Я уже запросил дело, когда его переведут нам, будем работать по нему параллельно с этим.

— Ух, ты, — обрадовался Волков и замотал ногой сильнее прежнего. — Котов, внемли, твоя тема.

— Ты бы лучше ластами своими не болтал, ну и языком заодно, а то сквозняк образуется, — огрызнулся оперативник.

— Давайте пока определимся с дальнейшими действиями, — не обращая внимания на дежурную перепалку сотрудников, продолжил Махоркин. — Первым делом надо допросить подругу. А, кстати, где родители этой Огневушкиной?

— По рассказам подруги, родителей нет, умерли с разницей в полтора года. Отец был ликвидатором Чернобыльского взрыва, получил сильнейшую дозу облучения, умер в 2000 году, когда девочке было десять лет. Мать после смерти мужа впала в тяжёлую депрессию, через год у неё обнаружили рак, а ещё через полгода похоронили и её. Девочку забрала к себе бабушка по линии матери. Она единственная из всех родственников проживала в России. Все остальные живут на Украине.

— Елена Аркадьевна, допросите ещё раз подругу. Надо пригласить художника и попробовать по описанию нарисовать те драгоценности, которые Семыгина видела на Виктории Огневушкиной. — Лена кивнула. — Когда рисунки будут сделаны, передашь… передадите их Котову и Ревину, — Махоркин посмотрел на оперативников, — ну вы знаете, что с ними делать. Ломбарды, комиссионки, антикварные магазины — на тебе, Олег. Объявлениями в газетах и интернете занимаешься ты, Виктор. Заодно и на интернет-аукционы загляни, преступники сейчас продвинутые пошли, не гнушаются интерактивом. Тем более там легко скрыться под псевдонимом. Как только поступит «Дачное дело», жду вас снова в моём кабинете. Думаю, часам к четырём оно уже будет у меня на столе, я позвоню. Всё, все свободны. — Сотрудники двинулись на выход. — А вас, Елена Аркадьевна, я попрошу остаться.

— Ну, наконец-то, — Лена обвила руками шею Махоркина. — Ты заметил, как Волков стрельнул в нас глазами? Похоже, штандартенфюрер Мюллер, конспирация — не ваш конёк.

— Ну и чёрт с ним. — Махоркин захватил широкими ладонями её лицо, склонился и поцеловал. Поцелуй был долгим, как будто он пил и не мог напиться. — Я соскучился.

За дверью послышались шаги, и тут же без стука ввалился Волков. Лена едва успела отскочить в сторону. Судмедэксперт хитро прищурился.

— Чего тебе? — Махоркин попытался состроить недовольное выражение на лице. Получилось не очень.

— Так я вам фотки забыл отдать, с места убийства.

— Хорошо, давай и иди уже. — Махоркин вырвал стопку снимков из рук судмедэксперта и передал Рязанцевой

— Ох, простите, что я помешал вам деньги прятать, — съязвил долговязый «гасконец», ещё минуту потоптался на месте из вредности и неспешно покинул кабинет.

— Вот же… — На этот раз Махоркин решил не рисковать и закрыл дверь на ключ.

Лена перелистывала фотографии, и по лицу было понятно, что она уже вся погружена в тему убийства.

— Лен…

— Саш, глянь. — Лена протянула снимки. — Ты ничего не замечаешь?

Махоркин взял фотографии и стал внимательно разглядывать страшные картины преступления. Но ничего не обычного в них не было. Сколько таких снимков он уже пересмотрел за 10 лет службы.

— Ничего необычного… Что тебя зацепило?

— Трупы. Видишь. Лица обеих накрыты, у внучки курткой, у бабушки кухонным полотенцем.

— Да, действительно… — Махоркин поднял глаза на Лену, — ты хочешь сказать…

— Точно также были прикрыты лица Погонезовых.

— Нет, ну этого не может быть… где Москва и где Сочи… это чистой воды совпадение.

— Саш, ты веришь в такие совпадения? Я нет.

— Но почему ты решила, что лица обязательно накрыли, может просто так получилось, что куртка упала с вешалки на лицо. Вот, посмотри, сколько там одежды висит, как раз над трупом.

— Ага, и кухонное полотенце тоже?

— Полотенце могло быть в руках у старушки, падая, она им взмахнула, ну, а куда полетит тряпка никому не ведомо. Говорю тебе — это совпадение. Подумай сама, не может один и тот же человек совершить одновременно два преступления в разных точках страны.

— Одновременно не может, согласна. А когда произошло это убийство?

— В прошлый понедельник. — Махоркин глянул на календарь, на котором по морским волнам бежала золотоволосая девушка. Июльскую страничку он хотел перевернуть ещё утром, начинался август, но, посмотрев на картинку, передумал. — Двадцать четвёртого.

— А Погонезовых убили тридцатого. Целая неделя разницы.

— Ты хочешь сказать, что кто-то совершил убийство в Москве, потом отправился в Сочи, чтобы там немного пострелять?

— А почему нет?

— А зачем? Зачем так далеко ехать, если и в Москве есть ещё, чем поживиться.

— Я не знаю зачем, но, если мы чего-то не знаем, то это совсем не означает, что такого не может быть. Но не совпадение это. Точно тебе говорю.

— Вот же ты упрямая.

— Да, но от моего упрямства пользы больше, чем вреда. Кстати… — Лена взметнула бровями. — Насчёт совпадений. Мы вчера со Светкой вечером гуляли в парке. И над нами каркнула ворона.

— И что? — заулыбался Махоркин.

— Светка говорит, что это знамение.

— Так уж и знамение? — Улыбка расплылась ещё шире.

— А ты не смейся, Светка между прочим того…

— Что значит того?..

— Умеет предсказывать события.

— Да, ладно.

— Не веришь? Я ей вот тоже не поверила, как и ты — начала про совпадения говорить, а теперь думаю, нет, права Светка.

— И что же она предсказала?

— Ну не она сама, а сны её. Знаешь, в ночь, когда на даче произошло это ограбление с убийством, ей приснился вещий сон.

— И что? Она видела убийцу?

— Не знаю. Говорит, что женщину видела, красивую и страшную одновременно.

— Как это?

— Ну, бывает такая красота — жуткая, дьявольская, роковая.

— Ты лучше скажи, как мама твоя, а то мне без тебя одиноко по вечерам, не с кем по парку погулять, крик ворон послушать и сказки про ужасно красивых роковых женщин, — Махоркин потянул её к себе.

— Да ну тебя. — Лена игриво оттолкнула мускулистое тело. — С мамой всё уже хорошо. Скоро выпишут.

— Отлично, значит скоро моему одиночеству конец.

Он снова притянул её к себе, и в это время в дверь постучали.

— Да что же это такое? — недовольно буркнул Махоркин и направился к двери.

— Александр Васильевич, вот дело, которое вы запрашивали, — протянул папку дежурный, — только что доставили.

— Оперативно, — похвалил неизвестно кого Махоркин.

— Ещё бы, — ухмыльнулся дежурный. — Всем в отпуск охота, и лишний висяк ни к чему. Сбагрили за милую душу.

— Давай скорее, — Лена вырвала папку из рук дежурного и плюхнулась на стул. В первую очередь её интересовали фотографии. Перед тем, как прочитать материалы, лучше посмотреть на картину происшествия свежим взглядом. Она несколько раз перелистала фото, подняла глаза на Махоркина и протянула один из снимков. — Смотри!

На фотографии в неестественной позе лежал пожилой мужчина с огнестрельным ранением в живот. Лицо мужчины было накрыто ковриком.

Глава четвёртая

Уличный фонарь так светит в окно, что даже можно не включать свет. Прогретый за день дом после заката начинает отдавать тепло внутрь, и в комнате становится нестерпимо душно. Хочется наконец выключить кондиционер, раскрыть окна и дышать. Аромат августовского вечернего воздуха, как слоёный пирог. Нижний слой ещё пахнет тёплым асфальтом и высохшей травой, средний источает тонкий аромат ночных фиалок, а сверху воздушный слой взбитого безе, в котором намешано и солнце, и пение птиц, и жужжание каких-то мошек, хаотично клубящихся в жёлтом свете фонаря. Самое время поставить на балконе журнальный столик, попивать чай с жасмином, любоваться звёздами и делиться переполняющими тебя мыслями или внимать чужие.

— Надо ехать на дачу, в городе становится невыносимо, дышать нечем, — Евгения Анатольевна раскрыла расшитый золотыми пайетками чёрный веер и царственно замахала им перед лицом.

— Я боюсь, — тут же откликнулась Светлана.

— Мам, ты только из больницы, — напомнила Лена.

— Ну и что? Когда-то же надо туда поехать, так чего откладывать? Ребёнок, вон, — женщина кивнула в сторону спальни, где мирно посапывал внук, — в духоте мается, да и для моего сердца не лучший вариант — сидеть в душной квартире.

— Женя, ну правда, не стоит тебе опять на это смотреть. Там ведь так всё и осталось лежать. Пол в крови. Надо сначала порядок навести. — Попытался остановить рвущуюся в бой супругу Аркадий Викторович.

— Вот и поедем наводить порядок.

— Нет, мам. Отец прав — не стоит тебе. Давай мы завтра со Светкой с утра туда съездим, приберём всё, а ты с Жекой и отцом к вечеру приедешь.

— А разве тебе не надо на работу? — Света недоверчиво покосилась на сестру.

— Так это и будет по работе. Я взяла дело дяди Пети на расследование, мне надо всё самой там осмотреть. Мам, а кроме иконы, что-нибудь ценное на даче было? Могли они кроме оклада ещё что-нибудь прихватить?

— Да что там брать? Я ж на даче ничего ценного не храню.

— А я всё-таки побаиваюсь, — мялась Светка. — У тебя оружие есть? Вам, вроде, положено.

— Есть, есть, не бойся, будем вооружёны до зубов: швабрами, вениками и вёдрами. Если что — отобьёмся.

На уборку ушло три часа, к двенадцати всё было вымыто, разложено по своим местам и ничего уже не напоминало о происшедшем.

— Ну вот, звони маме, пусть выезжают, а то мне на работу пора.

— Ты что, меня одну оставишь их дожидаться?

— Свет, ну вот, чего ты такая трусиха?

— Ага, а вдруг он вернётся. Говорят же, что преступник всегда возвращается на место преступления.

— Не всегда. Так говорят про маньяков, а тут орудовал обычный грабитель.

— Обычный? Ничего себе. Дядю Петю убили. Ты просто на своей работе очерствела, привыкла к убийцам и уголовникам.

— Всё, началось…

— А что? Не так, что ли? Для тебя работа дороже нас.

— Не могу же я не ходить на службу. И как, по-твоему, я могу расследовать это преступление, сидя возле вас?

— А и не надо сидеть, сейчас родители приедут, ты поезжай, а вечером после работы возвращайся. Одних нас здесь не оставляй.

— Свет, я Саше обещала, как маму из больницы выпишут, так я к нему перееду.

— Ничего. Подождёт твой Махоркин, никуда не денется. Ты о маме подумай, у неё сердце, а у меня ребёнок маленький. Неужели твой Махоркин не может подождать? А я думаю, так даже лучше. Вам будет дополнительный стимул найти преступника. Как только поймаете убийцу, так сразу к нему и переедешь.

— А если не найдём?

— Ты найдёшь, я знаю, и я тебе в этом помогу.

— Ты?! — Лена рассмеялась. — Это как? Во сне увидишь?

— Смейся, смейся, а я уже придумала.

— Что придумала?

— А вот не скажу, пока ты мне не скажешь, что вам уже известно.

— Свет, во-первых, нам пока мало, что известно. Дело нам передали только вчера, и ничего существенного мы ещё не успели предпринять. Во- вторых, есть такое понятие — тайна следствия, и не могу я информировать о ходе расследования всех подряд, как ты не понимаешь?

— Ну тогда и я тебе рассказывать не стану, а своё расследование проведу. У меня теперь тоже своя тайна следствия будет.

— Да знаю я твою тайну — одна ворона каркнула, другая на хвосте принесла.

— Издеваешься, — обиделась Светлана, — теперь точно не скажу.

— Да пойми ты, следствие — это сложнейшая работа, в ней значение имеют только факты, которые и служат доказательством. Сны твои к делу, как говорится, не пришьёшь.

— А вот и зря. Где не может очевидное, сможет невероятное.

— Ну конечно. Ладно, можешь не рассказывать, но я тебя предупредила, лучше не лезь.

— А я и не лезу… — Хранить тайны Света не умела. Она поёрзала на стуле, достала из кармана телефон, потыкала туда пальчиком и, не выдержав, ткнула им Лене под нос.

— Вот.

С дисплея смотрело странное мужское лицо. Странными были глаза, чёрные дыры зрачков излучали яркий малиновый свет. Лицо впечатляло. Несмотря на то, что Лене сразу стало понятно — снимок обработан в фотошопе, но качество было очень хорошим, явно приложил руку профессионал.

— Что это?

— Не что, а кто. Это тот, кто поможет нам раскрыть преступление.

— Да ты что?! Неужто Эркюль Пуаро? Хотя нет, у Пуаро усики, а у этого вместо глаз лампочки. Хотя, что-то общее есть, такой же округлый череп, глубокие залысины, зачёсанные назад волосы.

— Знаешь что?.. — Света вскочила со стула.

— Что?

— Это сам Эдвард Касталиди, между прочим.

— А почему не Запашный?

— Потому что он не дрессировщик, а экстрасенс.

— Ах, экстрасенс, да как же я сама не догадалась?

— Потому что ты не смотришь телевизор. Эдвард Касталиди победитель третьего сезона «Битвы магов и чародеев».

— Это что ещё за битва такая?

— По ТН6 показывают, я ни одного выпуска не пропустила. Всего было шесть сезонов, в третьем «глаз» взял Касталиди.

— Какой ещё глаз? — опешила Лена.

— Кубок такой, называется «Всевидящее око». Его вручают победителю.

— А он один только глаз взял? А то на фото у него два светятся.

— Фото — это всего лишь реклама. Ты лучше послушай. Победители всех сезонов переходят на новый уровень, участвуют в другой передаче, называется — «Следствие ведут экстрасенсы».

— Надо же, раньше следствие вели знатоки, а теперь знатоки ушли в «Что? Где? Когда?», и расследованиями занялись экстрасенсы. Пожалуй, пора мне увольняться с работы.

— Да ты выслушай сначала, а потом будешь иронизировать. Так вот, в новой передаче они раскрывают преступления. Простые люди, как мы с тобой, например, пишут письмо, в котором рассказывают свою историю, к ним приезжает съёмочная группа, и всё это расследование происходит под камерой.

— Светка, ты как маленькая. Неужели ты во всё это веришь? Да ведь там всё постановочное, по сценарию, и эти экстрасенсы по большей части шарлатаны.

— Шарлатаны? А ты забыла, что тебя в детстве после операции к бабке возили? Забыла, кто тебя от припадков истерики вылечил, или ты маме тоже не веришь?

Лена помнила. В два года она чуть не умерла. Боль от воспалённого аппендицита мучила несколько дней, но врачи никак не могли найти причину. «Пинка болит», — кричала девочка, а врачи разводили руками. Через неделю загноившийся отросток разорвало. В операционную девочку привезли, когда ноготки на её ручках уже приобрели синюшный отлив. Лену спасли, но после тяжёлого наркоза начались припадки. На любой внешний раздражитель девочка закатывала истерику, падала на пол, билась об него ручками и ножками, и вывести её из этого состояния было трудно. Участковый врач сказала, что это «испуг», современная медицина такое не лечит, и посоветовала найти «бабку», которая заговорит болезнь.

В заброшенном селе Меренешты нашлась старушка, у которой не было медицинского образования, да и никакого образования вообще не было. Что делала ворожея, какими словами заговаривала сидящую на стуле девочку, никто не знает. Лена была слишком мала, чтобы понимать, что происходит, а родителей бабка предусмотрительно из комнаты выпроводила.

Перед уходом старуха сунула в руки матери куриное яйцо.

— Я на него нашептала, дома разобьёшь яйцо в воду, тогда и узнаешь, отчего у неё испуг приключился.

Деньги за проделанную работу брать отказалась.

Вечером мать набрала таз воды, позвала отца и разбила, переданное старушкой яйцо. Жёлто-белая слизь, плюхнувшись в воду, вытянулась в форме медицинского шприца.

На следующий день мать сходила на рынок, накупила продуктов, уложила их в корзинку и отвезла в Меренешты. С тех пор припадки у девочки прекратились.

— Ладно, убедила. Допустим этот твой… как его?

— Касталиди.

— Он что, грузин?