Бесплатный фрагмент - Завод серьёзности

Глава 1: Утро после Рассвета

Плитка к плитке, шов ко шву. В Трудогорске не осталось ни одной трещинки, из которой могла бы пробиться упрямая травинка. Не было и выбоин, где после дождя собирались бы маленькие озёра, отражающие небо. Небо всё равно было серым, так что отражать было нечего.

По идеальным плиткам в идеальном ритме шагали одинаковые серые ботинки. Стук тысяч ног сливался в один, неторопливый, но абсолютно синхронный звук, будто по городу шагал один-единственный гигантский механизм. Шаг-шаг-шаг.

Улицы, прямые, как линейные уравнения, устремлялись к горизонту. Здания-коробки, лишённые балконов, лепнины и прочих архитектурных «глупостей», стояли ровными рядами. Даже деревья, и те подчинялись общему порядку: их кроны были аккуратно подстрижены в форме безупречных зелёных кубов. Весь мир состоял из оттенков серого: асфальтового, мышиного, свинцового, пыльного.

Люди — их называли «делоходами» — двигались по невидимым, но всем понятным траекториям. Никто не сворачивал, не останавливался поболтать, не смотрел по сторонам. Их лица были непроницаемы, как чистые листы бумаги, и выражали лишь предельную концентрацию на движении вперёд. Вот у одного делохода из папки выскользнули листы. Он не охнул. Он просто выполнил алгоритм: остановился, присел, согнув колени точно под углом в девятьдесят градусов, собрал бумаги в идеальную стопку, выровняв по краю, встал и продолжил путь. Остальные обтекли его, как река обтекает камень, не изменив ни скорости, ни выражения лица.

Город не был тихим. Он был безмолвным. В нём не было смеха, плача, споров, шёпота и песен. Были только правильные, деловые звуки: ритмичный стук ног и низкий, утробный, вибрирующий гул, который шёл отовсюду и ниоткуда. Его источником был Завод.

Над всем этим безжизненным совершенством, на самом краю города, царил Завод по производству Серьёзности. Гигантское серое сооружение, увенчанное одной массивной трубой, которая смотрела в небо, как дуло исполинского орудия. Периодически, с выверенными до секунды интервалами, из неё вырывалось не облако дыма, а дрожащее, почти невидимое марево. Эта волна «Серьёзного Воздуха» бесшумно прокатывалась по улицам, и без того блёклые краски тускнели ещё на полтона, а делоходы на мгновение выпрямляли спины ещё сильнее.

Казалось, сам воздух ищет, где отдышаться от этой монотонности. Он проносился над крышами, над рядами одинаковых, плотно зашторенных окон и, наконец, находил своё спасение — одно-единственное слуховое окошко на чердаке старого дома, который чудом сохранил свою нелепую, старомодную черепичную крышу. И нырял внутрь.

***

Здесь воздух был другим. Солнечный луч, пробивавшийся сквозь мутное стекло, был похож на театральный прожектор, в свете которого кружились в медленном танце мириады золотистых пылинок. Пахло не стерильностью улиц, а жизнью: старыми книгами, канифолью для пайки и едва уловимым, щекочущим нос озоном от какого-то тихо жужжащего прибора в углу.

Это был их мир. Хаос из катушек с медной проволокой, разобранных часов, шестерёнок всех размеров и стопок исчерченных схем. В центре этого творческого беспорядка, за столом, царил островок педантичного порядка. Здесь, склонившись над листом ватмана, сидел Роберто. Десятилетний логик, чьи карандаши всегда были идеально заточены и уложены параллельными рядами. Он был так сосредоточен на чертеже «Вечного прыгателя на одной ножке», что высунул от усердия кончик языка.

На полу, среди этого великолепия, сидела его сестра, восьмилетняя Стелла. Она не строила, она командовала. Перед ней высилась шаткая башня из старых будильников. Стелла аккуратно водрузила на самый верх маленький, пузатый экземпляр и, придав ему звание «генерал Бом-Бом», восторженно прошептала:

— Роберто, смотри! Генерал Бом-Бом сейчас отдаст приказ, и они все проснутся!

Роберто не оторвался от чертежа.

— Это невозможно, — произнёс он так же ровно, как вёл линию на бумаге. — Их пружинные механизмы изношены неравномерно. Погрешность составит минимум четыре целых и семь десятых секунды. Твоя армия несинхронизирована.

Стелла надула губы, глядя на своё разношёрстное войско.

— Зато она весёлая!

***

Привычный гул Завода изменился. Он не стал громче, нет. Просто в его монотонном гудении появилась новая, едва заметная дрожь, будто натянулась невидимая струна. Роберто замер, прислушиваясь.

— Плановая эмиссия повышенной плотности, — констатировал он с авторитетом инженера, откладывая карандаш.

Глаза Стеллы вспыхнули. Сухая констатация брата в её воображении мгновенно превратилась в сигнал боевой тревоги.

— Тревога! — вскочила она на ноги. — На планету Тоску наступает ядовитый туман! Капитан Стелла приказывает надеть защитные шлемы!

Они метнулись к старому дедушкиному сундуку, окованному ржавыми железными полосами. Внутри, на бархатной подкладке, пахнущей пылью и нафталином, лежали два сокровища: настоящие противогазы. С огромными круглыми «глазами» и длинными гофрированными «хоботами» фильтров, они делали своих обладателей похожими на таинственных глубоководных исследователей.

Со знакомым щелчком затянулись ремни. Мир за толстыми стёклами стал зеленоватым и слегка искажённым. Голоса превратились в глухое, гулкое бубнение, словно они и вправду опустились на дно океана.

И вовремя.

Дети прильнули к окну. Из трубы Завода вырвалась не просто дрожащая волна, а плотное, почти осязаемое облако. Оно было тяжелее воздуха и стелилось по улицам, как вязкий, невидимый сироп. Они видели, как делоходы на тротуарах замерли на долю секунды, словно в них произошла короткая перезагрузка. А потом их движения стали ещё более выверенными, ещё более механическими. Ещё более серыми.

Роберто и Стелла смотрели на это, полностью защищённые. Для них это было лишь захватывающее зрелище на чужой, унылой планете. Внутри противогазов странно запахло.

— Пахнет старым учебником по математике, — пробубнил Роберто.

Стелла согласно кивнула, оставив на запотевшем стекле своего «иллюминатора» маленький отпечаток носа.

***

Марево за окном рассеялось. Игра была окончена. Сняв тяжёлый противогаз и вдохнув полной грудью привычный пыльный воздух чердака, Стелла неловко задела ногой старую шкатулку. Крышка откинулась, и из неё с глухим стуком выкатилась медная трубка, украшенная перламутровыми вставками. Калейдоскоп. Подарок отца-изобретателя из той, «прошлой» жизни.

Её лицо озарилось. Она помнила это чудо: стоило лишь встряхнуть его, и внутри рождалась целая вселенная из танцующих самоцветов. Схватив калейдоскоп, Стелла с замиранием сердца поднесла его к глазу.

Но чуда не произошло.

Внутри, в геометрической тюрьме из трёх зеркал, застыл один-единственный узор: тусклый, серый, идеально симметричный, но абсолютно мёртвый. Словно застывшая снежинка из пепла. Она потрясла его снова. И снова. В ответ донеслось лишь сухое, безнадёжное побрякивание.

— Смотри, Роберто… — голос её дрогнул. — Он застрял. Как и весь город.

Роберто взял калейдоскоп с видом опытного механика. Осмотрел его со всех сторон, простучал по медному корпусу, даже попытался раскрутить окуляр.

— Зеркала сместились, а цветные стёклышки слиплись от сырости, — вынес он свой безапелляционный вердикт. — Он сломан.

Стелла выхватила у него трубку и прижала к груди, будто защищая от холодного приговора.

— Нет, — упрямо прошептала она, глядя в окно на серую, застывшую улицу. — Он не сломан. Он просто… ждёт.

Её пальцы крепко сжимали холодный металл. За окном ровно и безэмоционально гудел Завод, но сейчас, впервые, его гул показался ей не просто фоновым шумом, а вызовом.

Глава 2: Код Невозможного

Спуск с чердака был похож на погружение в холодную воду. Там, наверху, царил тёплый, пыльный, живой беспорядок. Здесь, внизу, их встретила выверенная до миллиметра пустота. Вся мебель — стол, четыре стула, книжный шкаф — стояла под идеально прямыми углами друг к другу. Ни одной случайной вещи, ни одной пылинки на полированных поверхностях.

За столом, спиной к ним, сидел отец.

Его спина была прямой линией, плечи — неподвижны. Взгляд прикован к листу бумаги. В руке, зажатый между тремя пальцами, словно хирургический инструмент, покоился рапидограф. Дети уже привыкли к этому зрелищу, но с каждым разом оно ранило всё глубже.

Рука отца двинулась. Нечеловечески плавно, без единой дрожи, она вывела на бумаге идеальный, безупречный круг. Перо оторвалось от листа, сместилось на миллиметр вправо и начало выводить следующий, точно такой же. Весь лист перед ним уже был покрыт этой странной, бессмысленной кольчугой из сотен пересекающихся окружностей.

Стелла подошла ближе, затаив дыхание.

— Папа? — её шёпот был таким тихим, что, казалось, тут же растворился в звенящей тишине комнаты.

Отец не отреагировал. Его глаза смотрели сквозь бумагу, сквозь стол, сквозь сам мир. Он закончил очередной круг, аккуратно опустил рапидограф в баночку с водой, взял другой, с более тонким стержнем, и начал методично вписывать маленькие круги внутрь уже нарисованных.

Роберто стоял у дверного проёма. Он не пытался говорить. Он анализировал. Он видел почти пустой пузырёк с чёрной тушью. Видел аккуратную стопку бумаги, каждый лист которой был испещрён одинаковым узором. Видел, как рука отца движется с точностью заводского станка.

— Отклонений нет, — прошептал он сам себе, и в его голосе прозвучало не восхищение, а холодный, колючий страх. — Идеальная окружность.

Вдруг отец отложил и второй рапидограф. Его рука на мгновение замерла над столом, и пальцы едва заметно дрогнули. Сердце Стеллы ёкнуло: сейчас! Сейчас он очнётся!

Но нет. Рука просто взяла со стола линейку и с её помощью идеально выровняла стопку исписанных листов. Ритуал был завершён. Тишина в комнате стала плотной, тяжёлой, как свинцовое одеяло.

***

Пока отец был поглощён выравниванием бумаг, взгляд Стеллы зацепился за крошечную деталь, нарушавшую идеальный порядок стола. Из-под его локтя выглядывал уголок сложенного вчетверо листка, явно чужеродного среди идеальных чертёжных листов.

Она знала, что должна действовать. Быстро, но без суеты, она выудила из кармана тяжелую медную шестерёнку. Секундное колебание — и она разжала пальцы.

Дзинь-дз-з-з…

Металлический звон ударил по нервам. Он был резким, хаотичным, абсолютно неправильным в этой выверенной тишине. Отец вздрогнул. Его голова медленно, почти скрипуче, повернулась на звук. Программа дала сбой. Этой заминки хватило.

Роберто, мгновенно оценив гениальность её манёвра, метнулся к столу. Лёгкое, как дыхание, движение — и листок исчез в его ладони. Отец, убедившись, что источник шума устранён и не представляет угрозы для порядка, так же медленно вернулся к своему занятию.

Снова на чердаке, среди своего уютного хаоса, они развернули листок. Это был рисунок, сделанный дрожащей, неуверенной рукой. Но они узнали его сразу. «Код клоуна». Их старый семейный шифр, который отец придумал давным-давно, для весёлой игры в шпионов.

Нарисованный клоун был невыразимо печален. Из одного его глаза катилась слеза-точка, из другого — слеза-тире. Морзянка. «Л-У-И-Д-Ж-И». Три пуговицы на его курточке были расположены не в ряд, а треугольником — точь-в-точь как три самые яркие звезды в созвездии Парового Ковша, которое указывало на старый рабочий квартал на их карте. А в руке клоун держал воздушный шарик. Но шарик был странной, вытянутой формы. Это была отмычка.

— Это он… он оставил. Для нас, — прошептала Стелла, осторожно проводя кончиком пальца по нарисованной слезе.

Роберто не поддался сантиментам. Его мозг уже работал на полную мощность, ища по полкам старую карту.

— Это не просто рисунок, — его голос звенел от сдерживаемого возбуждения. — Это алгоритм.

Впервые за долгое время в затхлом воздухе их убежища запахло не только пылью, но и надеждой.

***

Старая, ещё цветная карта Трудогорска легла на пол, распрямляя залежавшиеся складки. Роберто, вооружившись циркулем и линейкой, превратился в настоящего штабного генерала. Его палец уверенно очертил на карте сектор, на который указывали «пуговицы» клоуна.

— Вот, — сказал он. — Где-то здесь.

Но «где-то» было слишком расплывчато. В секторе теснились десятки зданий: мастерские, склады, заброшенная пекарня.

— Нужны более точные координаты. В коде их нет! — Роберто нахмурился, чувствуя, как задача ускользает.

В этот момент снизу донеслись звуки. Тяжёлые, размеренные шаги по лестнице. Каждый шаг отдавался глухим ударом. Гражданин Счётов, их сосед с третьего этажа, самый «серьёзный» и правильный человек во всём доме. Его шаги были похожи на тиканье часового механизма бомбы. Если он их услышит… Дети замерли, превратившись в статуи.

Пока Роберто прожигал взглядом карту, пытаясь выжать из неё логический ответ, Стелла смотрела на сам рисунок. Не на шифр, а на клоуна. Её взгляд скользнул по его пышному, жабообразному воротнику. Он был украшен простым узором — повторяющейся волнистой линией. Что-то знакомое, почти родное…

Она резко обернулась.

— Смотри! — прошептала она так тихо, что Роберто едва расслышал. Её палец указывал на старый, выцветший ковёр у них под ногами. На нём, едва различимый, вился точно такой же узор. — Это наш ковёр! А что у нас под ковром?

Роберто непонимающе моргнул, а потом его осенило. Они вдвоём схватились за тяжёлый ворсистый край. Под ковром, на пыльных досках пола, мелом была начерчена еле заметная схема. Несколько труб, решётка и стрелка. А рядом — кривоватые, нацарапанные буквы: «Вход там, где всегда пахнет чистотой и паром».

— Прачечная! — выдохнули они одновременно.

Роберто тут же нашёл её на карте, в самом центре нужного сектора. Шаги соседа замерли у двери его квартиры этажом ниже. Щёлкнул замок. Опасность миновала. Головоломка была решена.

***

Городская прачечная была похожа на операционную. Белый кафель, никелированный блеск, стерильный запах стирального порошка. Огромные машины жили своей жизнью: шипели паровые прессы, глухо гудели центрифуги, выбрасывая из себя идеально сложенные стопки белья. Среди этого механического балета беззвучно скользила одинокая человеческая фигура.

Это был пожилой уборщик в сером комбинезоне. Но он не был «делоходом». Его движения не были рублеными и запрограммированными. Он двигался плавно, почти танцуя со своей шваброй, а когда протирал круглое стекло-иллюминатор стиральной машины, в его жесте была нежность, с которой часовщик касается тонкого механизма. Но глаза… глаза у него были невероятно печальными.

Дети подошли к нему, стараясь ступать как можно тише. Роберто уже открыл рот, чтобы изложить всю логическую цепочку их умозаключений, но Стелла его опередила. Она молча протянула мужчине сложенный листок.

Уборщик взял рисунок. Его взгляд скользнул по грустному лицу клоуна, и в глубине печальных глаз на мгновение зажглись два тёплых огонька. Он посмотрел на детей, снова на рисунок, и вдруг его плечи странно затряслись. Он весь сжался, а потом его грудную клетку сотряс громкий, раскатистый, совершенно немыслимый в этом городе звук.

— А-А-АПЧХИ-И-И!

Эхо от чиха заметалось между гудящими машинами, нарушив их монотонный ритм.

— Я уж думал, он совсем забыл… — прошептал мужчина, вытирая проступившие слёзы. — Я — Луиджи.

— Я так и знал! — торжествующе выпалил Роберто, не в силах сдержаться. — Логический анализ карты и шифра привёл нас прямо к цели. Логика — это ключ!

Стелла улыбнулась Луиджи, и эта улыбка была паролем, который не нужно было расшифровывать.

— А интуиция — это рука, которая знает, в какой замок его вставить, — сказала она.

Луиджи кивнул, принимая обе их правды. Не говоря ни слова, он повёл их в подсобку, заставленную канистрами с чистящими средствами. Уверенным движением он отодвинул в сторону гигантский сушильный барабан. За ним, в стене, чернело круглое отверстие, закрытое массивной чугунной решёткой.

— Старый воздуховод, — глухо сказал Луиджи. — Прямиком в сердце… всего этого. — Он посмотрел на детей, и в его глазах больше не было печали. Была сталь. — Там шумно. И страшно. Вы уверены?

Роберто и Стелла молча кивнули. Их настоящее приключение только что началось.

Глава 3: Испытание Беззвучного Цеха