Бесплатный фрагмент - Зарево. Пекло

Desine sperare qui hic intras

Часть 3

Штефани Шайер

1

Кровь стучит в ушах, а внутри все дрожит и трепещет от ужаса. Каждый раз боюсь закрыть глаза, ведь не знаю, удастся ли их вновь распахнуть.

Холодный ветер. Такой сильный, что машину шатает из стороны в сторону. И мне страшно, глупо это скрывать. Деревья клеткой высятся вокруг. Сумрак. Жара, сменяемая холодом. Бесконечные бумаги и записи. В сотый раз пробегаю глазами по строчкам, которые уже не сотрутся из памяти. Что еще хочу здесь найти? Какую еще информацию пытаюсь отыскать? Неужели в тысячный раз прочитывая сухие факты я надеюсь, что написанное вдруг переменится, что происходящий кошмар испарится, как дурной сон с первыми лучами солнца?

Кашель Марка, кровь на его ладонях. Он хрипло нашептывает о военных в городе, о технике и загражденных кварталах. Об отце, в спешке сжигающем документы и пытающемся добиться эвакуации для семьи. О том, что даже приближенные к Трем не ведали всего ужаса, происходящего на Севере. Речь Нюстрама сбивчивая, он все кашляет, и кашляет, и кашляет… И темные склизкие сгустки на его ладонях. А я записываю каждое слово Марка в блокнот. Меня успокаивает выводить эти корявые буквы на бумаге. Успокаивает разрисовывать поля в документах Гивори хитросплетениями ветвей.

Только бы занять себя. Переключить внимание на другое. Когда-то меня подобное спасло. Спасет и сейчас.

Не думать. Не анализировать. Не думать.

Иду за Крисом, почти не дыша. Каждый шаг — остановка сердца. Дом кажется пустым. От страха перед глазами плывет и дрожит.

В момент появления первого зараженного страх становится настолько густым и сильным, что я перестаю чувствовать тело. Замираю, не в силах ни дернуться, ни вскрикнуть. Когда Крис падает, и показывается второй мертвец, оцепенение проходит. Вздрагиваю, резко поднимаю пистолет. Не думая нажимаю на спусковой крючок.

Хлопок. Тело падает. А я осознаю, что сделала.

Немая истерика. Не слышу голоса Криса, не замечаю, как в комнату влетает Норман. Не отвожу взгляда от тела на полу, под которым разрастается лужа темно-бордовой крови.

Внезапно мертвец поворачивает голову ко мне. Вижу лицо Эндрю.

«Помоги мне, Штеф».

И кричу. Кричу так, что закладывает уши. Кричу, надрывая горло. Кричу…

Проснулась от собственного крика. Подорвалась на кровати, отталкивая прочь сбитое одеяло и забиваясь в угол. Дышала глубоко и рвано, и каждый вдох отдавался резкой болью под легкими.

Стерлось из памяти, как рядом очутилась Сара; она перехватила мои дрожащие руки и говорила что-то, крепко прижав к себе. Не вспомнила после и то, как Карани, растолкала ногой спящего Нормана на соседней кровати, чтобы он принес воды. Меня трясло. Вцепившись в руку Сары, тихо поскуливала, боясь закрыть глаза, боясь вновь увидеть лицо Эндрю, боясь, что после его лица мне начнет сниться кто-то еще. Я не видела, как на край кровати присел перепуганный Сэм. Все происходящее стало темным и глухим, неразличимым практически, и существовал в те минуты только страх, поглотивший с головой.

Вместо крови, вместо кофе по моим венам сочился яд, намешанный Фобосахом и Форахом, и в образе Эндрю являлись в ночи умескрины.

Помню, как жадно выпила стакан холодный воды, как, лежа на руках Карани, смотрела на тонкую полосу серого света, пробивающегося сквозь задернутые плотные шторы. Глаза заволокли слезы. Всё еще немного потряхивало. Сара что-то напевала, покачивая меня, точно ребенка, и слезы мои падали на ее руки. А я смотрела на темную улицу, на горизонт, который вот-вот должны были тронуть первые лучи восходящего солнца.

Хотелось, чтобы случившееся оказалось лишь страшным сном. Предрассветным кошмаром, который сотрется из памяти. Чтобы я проснулась дома, еще до той треклятой поездки; и чтобы все слухи о Северной заразе остались лишь слухами. Чтобы самыми страшными монстрами оставались Трое и жнецы.

Линия горизонта теплела. Сегодняшний день наступал. И он не мог повернуть вспять время. Ничего больше не могло стать прежним.

Чуть больше трех недель назад инфекция перевернула привычный мир. Шесть дней назад я нажала на спусковой крючок.

Уже ничего не будет прежним. Растаяла надежда, что все в один миг изменится и придет в норму. Не придет. Никогда. Нужно смириться.

Но а дальше что? А дальше пустота. Мы остались лицом к лицу с неминуемым и непоправимым, и было это куда масштабнее и яростнее, чем политический сыск, да беззаконие властей. Столкновение со смертью, но в неописуемом масштабе. Теперь она властвовала в Государстве.

Ни надежды, ни веры. Лишь разрывающее непонимание и глухая покорность. За прошедшие шесть дней вдоволь намолилась безмолвной Матери и глухим Небесам.

Три недели ада на земле. Три недели — словно апогей моей эмоциональной мясорубки; за ним пришло смирение и выгорание. Эмоций и волнений слишком много, чтобы вынести их груз; так много, что они слились в единое бесчувствие, равнодушие, перестали быть отличны и ощущаемы. Серый шум внутри, свербящий и гнетущий.

Мир выцвел, а я продолжала смотреть на линию горизонта, ожидая рассвета и не замечая катящихся слез по щекам.

***

Время — к шести утра. У горгоновцев общий подъем, раздача пайка на день и смена дежурного. Завязывая волосы в тугой хвост, я спускалась на первый этаж. Лицо — немного отекшее. В добавок — сильная усталость и слабость; хотелось свернуться клубочком в постели и не шевелиться, стать невидимкой, которую перестанут замечать.

За спиной раздались скорые легкие шаги. Я обернулась и замерла, дожидаясь натягивающую объемную куртку Сару. Девушка участливо и обнадеживающе улыбнулась мне, сбегая по ступеням, и мы вместе вышли в обширную гостиную.

Горгоновцы притащили сюда стулья со второго этажа, большой овальный стол из летней кухни, и даже кресло с вычурной обивкой (именно обладание им стало предметом извечной вечерней борьбы если, конечно, в кресле не располагался Роберт) — в этой комнате все предпочитали собираться для перекусов, игр в карты, размышлений о грядущем, совещаний и оперативок Сборта. Здесь же установили приемник, развесили на стене карту (на место телевизора, вынесенного, чтобы не мозолил глаза и не напоминал об отсутствии электричества).

Через большое окно в комнату проникали солнечные лучи, ложащиеся на противоположную стену розовато-апельсиновыми пятнами света. В груди защекотало от очень старых, почти детских воспоминаний — радостный трепет от рассвета, ощущение единения с природой, с ее пробуждением.

В лучах, разрезающих сумрак комнаты, различалась медленно оседающая пыль.

Стэн, скрестив руки на груди и прикрыв глаза, полулежал на кожаном молочном диване. Стивен распределял по порциям паек, безмолвно проговаривая подсчет. Михаэль перешептывался с Робертом; Сборт, подбоченясь, внимательно выслушивал Боура и изредка кивал — стояли оба напротив карты. Нам с Сарой кивнули в приветствие, кто-то бросил сухое «утра!» заспанным голосом. Карани, коснувшись моего плеча, повернула к выходу и, сильнее кутаясь в куртку, вышла на улицу — ее черед дежурства; паек заберет позже, с утра предпочитала воду на завтрак.

Сложив руки на столе и уткнув в них лицо, тихо посапывал Сэм. Села на стул рядом, опустив голову на спину Дорта и закрыв глаза. Тихо. Разговор Роберта с Михаэлем, убаюкивающий и успокаивающий, почти не различим. Впрочем, я и не старалась вслушиваться в слова — довольно неприятных вещей и драматичных новостей.

Спать не хотелось, но легкая слабость не оставляла. Я все думала о восходе солнца, о горгоновцах, о дремлющем Сэме, об ощущении остановившегося времени. Возвращалась мыслями к дежурным и раз за разом проходила в воображении согласованный маршрут: сидишь на смотровой площадке наверху (на деревянной открытой лоджии), затем делаешь осмотр второго и первого этажа, вновь возвращаешься на точку осмотра; под конец еще раз обходишь внутренний двор, где и остаешься дожидаться пересмены. Постоянно на ногах и во внимании. Кажется, в моем сознании уже отпечатался каждый поворот, выбоины на углах, неровности земли.

Роберт позволял мне дежурить. Только днем, как и обещал.

Тело Сэма медленно поднималось-опускалось от его глубокого, спокойного дыхания. Я обнимала парня за руку. Казалось, что не было кошмаров в ночных грезах, и предрассветная истерика лишь почудилась. Сейчас спокойно, тихо, невесомо… Даже почти забыла лицо Эндрю из сна. Почти.

На грани сознания услышала, как распахнулась дверь. До уха долетели голоса Льюиса и Роудеза — чуяло мое сердце, что Норман по-тихому слил Кристоферу предутреннее происшествие, — приоткрыла глаза, наблюдая за приближающимися фигурами. Крис ворчал, разминая правое плечо, и когда наши взгляды пересеклись, я почти незаметно кивнула ему в приветствие; он поступил также. «Кристофер», — раздался бархатистый голос Сборта, и горгоновец сразу направился к командиру.

Вновь закрыла глаза, прислушиваясь к сердцебиению. Эфемерно, нереально. Шаткое спокойствие, столь непривычное после истекших дней. Впервые за все три недели ощущала подобное чувство. Да что там, впервые за несколько лет на какую-то пару минут в груди стало легко.

А когда в гостиной началось движение, я мгновенно выпрямилась, подталкивая Сэма.

— Еще раз доброго всем утра, — произнес Роберт. — Стивен?

— Готово, — ответил Дэвис, машинально становясь навытяжку.

— Прекрасно. Итак, — Сборт говорил негромко, размеренно, играя интонациями и успевая глянуть на каждого присутствующего. — Подведем небольшой итог. Два дня назад мы перестали получать даже редкие передачи вещания. Приемник затих. Даже сигналов бедствия больше нет, — мужчина выждал паузу. — В течение прошедших трех суток вокруг нашего нынешнего места пребывание было замечено девять зараженных. Многие из вас начинают задаваться вопросом, как долго мы будем находиться здесь, и почему бы нам не направиться к центру или к ближайшей из военных баз, — я тяжело сглотнула, украдкой посмотрев на Криса; мы всё также оставались (не считая Роберта) единственными, знавшими о драматичной развязке событий у Старых рубежей. — Безусловно, просто сидеть и ждать божественной помощи бессмысленно, но все должны понимать, с чем мы столкнемся, стоит только выехать на шоссейные трассы и двинуться в направлении любого из городов. Времени прошло не так много; хотя здесь, я знаю, ощущается совсем иначе. Давайте обозначим откровенно: пока что ни мы не сможем оказать кому-нибудь помощи, ни нам она не может быть оказана, — Роберт обернулся на карту. — Конечно, наше пребывание здесь временно, и куда бы ни лег путь, какой бы из вариантов дальнейшего следования мы не избрали, первые этапы всегда одинаковы. Рывку вперед предшествует подготовка. Нужно собрать провизию, бензин; будет неплохо отыскать оружие — думаю, мы сможем восполнить запасы на оставленных таможенных постах, если никто раньше их не обнес; возможно сможем отыскать хранилища для Особых случаев и точки Критического резерва, — горгоновцы понимающе кивали, в то время как мне оставалось лишь ловить слова Сборта. — Осматриваем машины, устраняем возможные неполадки, и, уверенные в полной и достаточной готовности, выдвигаемся.

Со всех сторон донеслось четкое «принято». Я тоже отозвалась негромко, чувствуя легкое волнение в солнечном сплетении.

Роберт мало освещал подробности своих планов, но все безмолвно доверяли ему. Горгоновцы жили искренним убеждением, что у Сборта всё продумано до мелочей; если во что-то эти люди и верили, если кому-то и были верны — то лишь своему командиру, и это невероятным образом подкупало. Чем дольше я находилась среди «Горгоны», тем сильнее проникалась их особым духом, пусть иногда не могла до конца его понять.

— Мне необходимо определиться с некоторыми деталями работы, и чуть позже распределим задачи, — Сборт улыбнулся краешком губ, махнул рукой, отпуская всех «на перекур».

Первым делом повторно умылась — прохладная вода, которую горгоновцы наносили с реки, приводила в чувство, — и решила занять себя до продолжения оперативки изучением оставшейся кипы бумаг. Разбалтывая плохо растворяющийся кофе села на диванчик, поджав под себя ноги и рассматривая разложенные вчерашним вечером на столе заметки — до двух часов корпела над ними, благо, полнолуние делало ночи светлыми.

Ненароком вспоминались будни и вечера, когда, погруженная в работу, забывала уйти домой, оставаясь в окружении синих мониторов, репортажей и записей. Почему-то тогда нам с Сэмом действительно верилось в то, что простого человеческого упорства хватит для противостояния старой обрюзгшей системе. Хотя, пожалуй, простое человеческое упорство и было для этого нужно: но не двух, не десятерых, и не тысячи человек. Однако людям свойственно приспосабливаться, закрывать глаза, довольствоваться тем, что есть, в страхе вызвать протестом худший вариант развития событий. И боязнь отчасти оправдана, но… Но не могла же власть Трех установиться лишь по воле монархов? Лишь их желанием просуществовать три сотни лет? Тому способствовало молчание наших родителей, и их родителей, и их… Люди не жаловались. По крайней мере до тех пор, пока комфорт не превратился в удавку. А когда дышать стало совсем трудно, и верноподданные корон начали осознавать, что терять больше нечего — недовольство постепенно трансформировалось в очаги сопротивления. Тринадцать лет назад это привело к откровенному восстанию «Холодного штиля», переросшему в гражданскую войну. Меньше полутора лет назад — вспыхнула и потухла антиправительственная организация «Анцерб» в Западных землях.

Я тяжело вздохнула, откладывая в сторону газету, найденную на этой же кухне. Заголовок посвящен Иванко Хорсту. Маркизус Северных земель. «Лжец и лицедей». А на деле — человек, рискнувший вслух заявить о том, что Трое уверовали в свою божественность, и их система давно оторвана от реальности. «Мы все находимся в плену иллюзий, созданных теми, кто считает себя выше нас», — успел произнести Иванко прежде, чем трансляция его суда оказалась прервана.

Да только имело ли теперь всё это смысл? По земле принялись разгуливать мертвые. Бездна подняла хтонь из своих недр. Жуткие сказки вдруг обрели форму. Всё объяло пламя. Старые рубежи — оплот власти, военный центр и главное место Центральных регионов и всего Государства потеряны. И Трех больше нет. И армии больше нет.

Зато до сих пор жила «Горгона». Военная элита прежней власти. Идеологическая элита прежней армии.

Я опустила голову на стол, закрывая глаза. В пекло! Всё это, в сущности, бесполезное времяпровождение. Даже в документах, оставленных Гивори, ничего нового и полезного больше не находила. При других обстоятельствах они стали бы значимым материалом — личные записи лица, принимавшего непосредственное участие в медицинских разработках на Севере, его воспоминания и наблюдения, статистические данные, фотографии… Но сейчас они бесполезны. Макулатура, не способная помочь побороть Северную заразу.

Выпрямилась, провела рукой по волосам.

Насколько бы паршиво не приходилось при Трех, но никто и подумать не мог, что жизнь может стать еще хуже. Казалось бы, что могло быть хуже, чем свыкнуться с собственными клетками, невыездной жизнью, регламентацией мировоззрения? Хуже арестов среди бела дня, сфабрикованных по политическим статьям дел, из-за которых люди просто испарялись, переставали существовать? Могло ли найтись что-то страшнее, чем бояться за жизнь дорогих тебе людей и свою собственную, когда, возвращаясь домой по темным переулкам, ты оглядывался, боюсь не преступников, а притаившегося правительственного жнеца, в силах которого утащить тебя в автозак и увезти в места, из которых не возвращаются?

Жнецы. От одной мысли о них по коже побежал мороз. Псы режима, ищейки. Подразделение внутреннего сыска, созданное правительством примерно в тот же период, когда произошло воцарение первых триединых монархов. Разветвленная и сложная структура, опутавшая паутиной все сферы жизни Государства. Особенные полномочия они получили при воцарении нынешнего Главнокомандующего: разгон демонстраций, зачистка информационного пространства, слежка за оппозицией, допросы и казни — и это меньшее и не самое страшное из того, чем жнецы занимались. Они были одним из звеньев в цепочке концентрации всей полноты тоталитарной власти в руках Трех.

То, о чем не шептались при зажженном свете. О чем тревожились в прогнозах и ожиданиях. Тирания элит и верхушек была явью. Не паранойей. Не фантазией разгоряченной и дурной головы. Не бреднями алармистов.

Могло ли быть что-то хуже?

Увы. Как оказалось — могло.

Первое за долгие годы решение Трех, нацеленное на искреннюю помощь, возникшее желанием (пусть даже корыстным) побороть летальные болезни и улучшить жизнь людей, привело к краю зловонной бездны.

И теперь нам оставался один лишь шаг, чтобы разинутая пасть смерти пожрала вместе с костями.

Никогда еще в жизни я не была в такой растерянности от беспросветности объявшего нас зла. Мы находились в эпицентре бури, из которой невозможно выбраться; апокалипсис, судный день, конец сущего или просто воздаяние за обуявшую Государство тьму — без разницы. Мы были одни, пока вокруг горел черным пламенем мир, лилась кровь и зловоние ткало смрадный страх. Мы были одни, смотрели, как рушится то, что некогда казалось незыблемым. Мы были одни. Не на кого надеяться. Не во что верить. Ответом со всех сторон служила тишина. И даже если бы она прервалась; ни Трое, ни Штиль, ни какие-либо другие силы не могли помочь простым людям, оказавшимся лицом к лицу с бедой. Впрочем, никто и никогда не силился помочь простым людям в горестях и страхах, оставляя нас один на один со всеми испытаниями и ужасами.

Где-то там, за Большой водой, был Мир — там говаривали, по крайней мере, — но никто не знал, что там происходит. Может, он давно уже мертв. А может жив, благоденствует и не думает помогать нашему сгорающему Дому. Слишком многие столетие назад прервались связи, воздвигнут был занавес.

Неоткуда ждать помощи. У нас было лишь Государство, которое рядовые верноподданные и сами не знали.

Несмотря на тотальную дезориентацию, Сэм всё равно хотел уехать: с горгоновцами ему тяжело давалось находить общий язык. Дорт принципиален, уперт, упрям как осёл — одно только знание о том, что перед ним военные, да еще и работающие в структуре власти Трех, доводило парня до отторжения. С ними он, конечно, в открытый конфликт не вступал, но пассивную агрессию проявлял перманентно. Со мной же спорил и упорствовал — да без толку это. Куда бы мы с ним поехали? Что бы делали? Как смогли бы защитить себя?

Побарабанила пальцами по столу. Скользнула взглядом по фотографиям на столе. По газетным заголовкам. По растолстевшей записной книжке. Обернулась на застекленный коридор. Там, вперед и налево. Место, где таились зараженные. Где я нажала на спусковой крючок. «Это был хороший выстрел, Штефани. Слезы нужно оставить позади», — сказал Роберт, когда я сидела на ступенях трейлера в полудреме от таблеток Михаэля.

Перед глазами вновь всплыла пыльная темная комната. Вновь показался зараженный, бросившийся в сторону Льюиса. Я и снова ощутила отдачу от выстрела.

Вздрогнула. От резко пришедшего осознания содеянного волосы встали дыбом. Втянула носом воздух, хмуря брови. Качнула головой, сжимая и разжимая пальцы.

Можно отдаться воле судьбы, расставить руки и плыть по течению. Но куда оно меня принесет? А можно грести. Сопротивляться. Понять течение.

Случилась беда, приключилось большое несчастье. Начало еще большей череды горестей. И тягостное ожидание наконец побороло теплящуюся первые дни надежду, что как-то пронесет, обойдется, разрешится иначе. Бежать от правды глупо: перед нами разыгрывался наихудший из худших сценариев. Мы будто миновали точку невозврата.

О, Небеса, знала бы я в ту секунду, что те дни — лишь начало долгого, тягостного и ломающего пути. Знала бы в ту секунду, что несет грядущее, и как оно будет кроить меня по своей прихоти.

В гостиную вернулась одной из последних.

Около семи утра. Витал аромат кофе. Окно открыто; легкий прохладный воздух разгонял дремоту.

— Значит расклад следующий, — Роберт покрутил стаканчик с крепким черным чаем, — впереди две вылазки. Первая — за провизией и бензином. Отправимся на заправку, что дальше по шоссе.

— Там был придорожный магазин, — задумчиво проронила Сара, — не думаю, что из него успели всё вытащить, поживиться там точно будет чем.

— Именно, — командир кивнул. — И, полагаю, пару канистр бензина мы тоже без проблем наберем. Сара, вместе с Норманом поезжайте туда; можете даже сегодня, чтобы не терять время.

— На улице в складских помещениях обнаружили пару объемных тачек, — доложил Стивен. — Чтобы не катать бензин, можно сгонять на заправку пешком.

— Если по дороге, то расстояние до места около тридцати километров в одну сторону, — прикинул Льюис, сощуриваясь.

— Около пяти часов пешего, — Стэн, цокнув, качнул головой. — Опять же: в одну сторону.

— Да; но нельзя исключать вероятность того, что мы можем потратиться сильнее, чем привезем по итогу. Предложение Стивена обоснованно, — в голосе Криса железная уверенность. — Не знаю уж, какая у тебя встреча назначена, но мы вроде не сильно спешим, и есть вполне дельный способ минимизировать риски уйти в минус. Темнеет поздно. В крайнем случае, — Крис, вальяжно опершийся о стену, пожал плечом, — можно срезать через лес.

— Нет, исключено. Не будем создавать своими действиями условий опасности, — отрезал Сборт. — Но вылазку действительно можем устроить пешую; оставаясь при этом максимально внимательными и осторожными. Шанс пересечься с зараженными, безусловно, есть, но незначительный. Толп мертвецов по дороге не встретить, здесь им неоткуда взяться.

— Я могу направиться вместе с Норманом и Сарой, — Стэн почесал тыльной стороной ладони подбородок. — На базе остается достаточное количество людей, а втроем сможем и привезти всё необходимое, и, если придется, противостоять хоть мертвым, хоть живым.

Сборт утвердительно махнул головой.

— Либо я мог бы поехать, — вставил Льюис.

— Нет, ты нужен мне здесь, — Роберт подошел к карте, сцепливая руки в замок за спиной. — Вторая вылазка — за оружием, и ее нужно продумать до мелочей. Со мной поедет Крис и Стивен, — Сборт вдумчиво осмотрел мелкую сетку дорог. — Дальше будем двигаться в южном направлении. До ближайшего населенного пункта около полдня пути на машине, учитывая нюансы дороги; а главное — нужно миновать горный хребет. Город недалеко от границы Центральных земель и Перешеечной области, — проговорил командир чуть тише. — Впрочем, сейчас это не самое значимое. Полицейский участок, таможенный пост, любая другая силовая структура; всё те же пресловутые хранилища ОС. Что-то точно уцелело. Где-то точно осталось оружие.

— Рискованно, — осторожно заметил Михаэль. — Чужой город, будем синегрудых птиц искать.

— Интуитивно разберемся. В крайнем случае — среди макулатуры на заправочной станции найдем местную карту, — Льюис сел за стол и оперся о столешницу предплечьями. — Их на кой-то хер ведь печали, да? Вот и пригодятся. А там уже по обстоятельствам; если что, набросаем маршрут местности сами.

Секунда, треск. Стэн отбросил на стол сломанную пластмассовую ложечку. Крис тяжело выдохнул отворачиваясь.

— Ты ведь у нас охренеть какой классный топограф, конечно… — выдохнул Тарэн чуть слышно, не поднимая глаз.

— У нас нет выбора, — хрипло и несколько туманно проговорил Кристофер, глянув на Стэна, затем на Сборта. — Но это не ключевой момент в любом случае. Основное: нам нужно ехать. Боеприпасов катастрофически мало.

— Безусловно. И мы поедем. И соберем всё необходимое, — размеренно сказал Роберт. — Михаэль вместе с Сэмом, — Сборт глянул на Дорта, распахнувшего от неожиданности глаза, — будут следить за приёмником. Я скажу, во сколько и какие каналы необходимо проверять; может Матерь соблаговолит, да живую речь услышим.

— О, в этом я шарю, — заулыбался Сэм, нервно выдыхая, — а то уж думал… — и что-то еще прошептал себе под нос.

— Когда я уеду на вылазку, Михаэлю перейдет выполнение моих обязанностей, — и после этих слов Сборт перевел взгляд на меня. Непроизвольно выпрямилась, немного начав нервничать под испытующим взглядом командира «Горгоны», и тяжело сглотнула. — Сейчас действуем в соответствии с ситуацией, в которой каждый должен уметь защитить себя, а еще лучше — иметь силу и навыки прикрыть спину другому, — Роберт выждал небольшую паузу. — Штефани, ты пройдешь курс молодого бойца, — информация ударила обухом по зазвеневшей голове; хотела было ответить, да голос пропал. Из-за ступора я не увидела, что сами горгоновцы приказ командира приняли спокойно, словно он был ожидаем. — Сара, на тебе огнестрел. Обучишь чистить, разбирать, заряжать; покажешь, что у нас есть, объяснишь, расскажешь нюансы; пояснять не буду, сама прекрасно знаешь, что такое огневая подготовка. Норман, будешь ответственен за физподготовку; можешь и в автомеханику удариться для разнообразия. Михаэль — медицинская помощь, — слова доносились эхом до сознания. В ушах шумело. Все казалось наигранным, странным. Ненастоящим. — Стэн — ориентирование на местности; еще обучишь знакам и сигнальным жестам, обозначениям — она должна понимать и уметь изъясняться по форме. Пиротехнику оставляю на твое усмотрение. Стивен — инвентаризация; да, впрочем, обучи-ка нашего любознательного журналиста и взлому. Крис, — Роберт посмотрел на Льюиса, — рукопашный и холодное оружие.

— Но, Роберт… — мой голос прозвучал на высоких тонах. Оборвалась на полуслове, когда Сборт поднял руку.

— Это будет полезно и для тебя, и для «Горгоны». Сократим внимание к поддержанию твоей сохранности. К тому же, пусть для моих оболтусов и Сары будет работа, чтобы не разленились и с ума не посходили.

— А Сэм? — в панике выпалила я.

— Мне достаточно, если он будет поддерживать аппаратуру в порядке. Да и особого энтузиазма, я полагаю, он не проявит, даже если бы я заставлю его обучатся, — холодно бросил Роберт, отворачиваясь и собираясь уходить. — Сегодня первая вылазка. Готовьтесь, ваш выход ровно в восемь. Кстати, Штефани, — мужчина вдруг обернулся. Его движения спокойные, плавные, но с какой-то непоколебимой внутренней силой, — если хочешь, можешь направиться с этой троицей, — я замерла. Краем глаза увидела, как Льюис, собиравшийся отпить кофе, чуть не выронил стаканчика из рук. — Пойдешь?

Секундное замешательство. Хотелось закачать головой в ответ, проговаривая «нет» без остановки. Здравый рассудок вопил отказаться, умолял, но…

— Пойду, — слова сорвались с губ.

Роберт одобрительно кивнул, словно и не ожидал другого ответа.

***

С силой затягивала шнурки на берцах. Сэм сидел рядом на кровати, молча облокотившись на колени. Мы почти не переговаривались. Он злился, а я не могла ему объяснить, почему согласилась на эту авантюру. Не могла, потому что сама не до конца понимала — пыталась оправдать себя тем, что любая попытка работать с военными сообща, быть полезной, позволяла оставаться уверенной в нахождении среди горгоновцев.

Страшно оказаться одной лицом к лицу с переменившимся миром. С «Горгоной» спокойнее.

Кровь стучала в ушах набатом. Я согласилась идти, пытаясь переступить через оглушающий страх — чтобы подавить его, подчинить; чтобы доказать, что и собирательский рейд мне под силу. Чтобы… Не знаю. Не хотела идти. Боялась до смерти, до онемения кончиков пальцев. Но согласилась, потому что в глубине души знала: не могла поступить иначе.

Конечно, даже если бы отказала, Сборт не сказал бы собирать скромные пожитки и идти прочь. Но я была обязана горгоновцам, и они были нужны мне, а потому следовало показать командиру свою заинтересованность и готовность к трудностям. К тому же… Отказалась бы — и потом никогда бы не простила себе трусости.

Я поднялась, оправляя футболку.

С улицы доносилось редкое умиротворенное пение птиц. Небо, такое чистое и ясное ночью и на рассвете, стали медленно укутывать тяжелые серо-коричневые тучи. Даже не верилось: последние дни погода почти не менялась, стаяла солнечная жара, ни тучки, ни ветра… Но пасмурность нам на руку, пожалуй, солнце не будет так зверски палить.

Окинула взглядом большую комнату, заставленную кроватями и захламленную вещами. Почти ни у кого не возникало желания располагаться в «апартаментах», как их шутливо нарек Стивен, самостоятельно. Никому не хотелось оставаться один на один со своими мыслями и ночными кошмарами; вместе комфортнее, тише на сердце. Даже такая мелочь: когда кто-то не мог уснуть, он знал: точно найдется еще один полуночник, готовый разговаривать с тобой, пока не сломит сон.

У противоположной стены одиноко стоял потрепанный кожаный диван (наподобие того, что располагался внизу). Его забрал в собственность Льюис; в разложенном виде это спальное место — почти царская ложа.

— Уверена в решении идти? — осторожно спросил Сэм; я бросила на него взгляд и нетвердо кивнула. — Как знаешь… Я волнуюсь за тебя, Штеф.

— Знаю.

Он качнул головой:

— Я всё равно это не одобряю. Ты любишь усложнять себе жизнь и рисковать, когда можно этого избежать, — Дорт вздохнул, сжимая и разжимая кулаки; нервничал. — Будь осторожна.

— Как всегда, — натянула на лицо улыбку. — Тем более, я же не одна иду…

С секунду подумала, затем набрала в грудь воздуха, наконец решаясь впервые за долгое время откровенно высказаться Дорту. Я никогда не отличалась особой тягой к откровенности, но последние недели совершенно закрылась (да и было ли время разговаривать и делиться сомнениями и страхами, нужно ли было лишний раз напоминать о случившемся?); а после выстрела и вовсе не разговаривала с Сэмом должным образом, хотя видела, как он терзается от моего мучительно-болезненного состояния.

— Сэм, ты ведь знаешь, что я должна пойти с горгоновцами. Мы оба знаем, что…

Но откровенному разговору не было суждено состояться. Раздался короткий стук в дверь. «Шайер, змейки собраны, — хрипловатый голос Льюиса. — Роберт дал добро на выход по готовности, так что поторопись».

Переглянулась с Сэмом, и тот, тяжело выдохнув, поднялся. Я подхватила с кровати рюкзак — перманентное состояние готовности сорваться с места выражалось даже в постоянно собранных вещах, — и клетчатую рубашку, которую мне отдал Михаэль. Трудности с одеждой — меньшая из проблем, но когда у тебя единственный комплект одежды, становится лишь грустнее. В моем скудном ныне гардеробе насчитывались берцы и черные штаны, ранее принадлежавшие горгоновцу, майка, кожаная куртка, да рубашка Боура. Поживиться дополнительными тряпками у кого-нибудь из группы тоже представлялось невозможным: да, каждый горгоновец располагал одним запасным комплектом, но вещи мужчин мне были велики, а Сары — малы. Теплые куртки и вовсе дефицитный предмет, и, если становилось прохладнее, приходилось обходиться тем, что попадалось под рукой. Зачастую в ход шли пледы. Первым делом горгоновцы кутали Сару и меня, почти заботливо следя за тем, чтобы «единственные девушки в коллективе не продрогли». Так что жаловаться не приходилось.

С Сэмом поспешно вышли из комнаты. Льюис, облокотившийся о противоположную стену, красноречиво глянул сначала на Дорта, затем на меня. Сэм юркнул вперед, оставляя нас с горгоновцем один на один.

— Смело и безрассудно, — фыркнул Крис, в ответ на что лишь пожала плечами. — Я почти не удивлен.

— Действую по твоей схеме.

Мужчина вскользь усмехнулся, вслед посерьезнел:

— Оружие взяла? Шайер, не смотри так на меня, — скривился, когда я глянула на него ни то с мольбой и отчаяньем, ни то со злостью и пренебрежением. — Я прекрасно знаю, и что ты чувствуешь, и что хочешь мне сказать.

— Серьезно? — вздернула брови. — Прекрасно знаешь?

Льюис сжал губы в тонкую нить.

— Хочешь поговорить об этом? Поговорим. Но позже. Сейчас вылазка, и ты должна быть с оружием, — твердо и спокойно ответил, а я, с секунду помедлив, раскрыла перед ним рюкзак; сверху лежало два пистолета. — И в чем была проблема сразу ответить? Ладно, забили. Только лучше держи оружие под рукой. Так, чисто для страховки.

— И какой лучше? — почти неслышно спросила, и голос мой был полон безнадежности.

Со стороны, наверное, казалось, что еще немного, и я расплачусь. Но, несмотря на тихий дрожащий голос, внутри меня царило пугающее холодное спокойствие. Поначалу оправдывала его выгоранием, притупившим сильные эмоции; правда крылась глубже. Сильно глубже.

Льюис отпрянул от стены, делая пару шагов мне навстречу.

— Ты же не отстреливать зараженных собралась, аки снайпер, — добродушно хмыкнул мужчина. — Бери тот, что тихий, — голос Криса стал глуше. — Если есть возможность не стрелять — не стреляй. Если нужно бежать — беги, — желваки перекатились на его щеках. — Если стреляешь, всегда считай оставшиеся пули. Всегда, Шайер, — он предельно серьезно заглянул в мои глаза.

— Справлюсь, — хрипло ответила, только сейчас осознавая, во что ввязалась.

Горгоновец ухмыльнулся уголком губ:

— Я знаю, — и махнул головой в сторону лестницы. Я выудила пистолет, убрала его за пояс штанов, и, уже направляясь вперед, наспех застегнула и надела на плечи рюкзак. — Рацию не забыла?

— В рюкзаке, но включать не буду, — бросила через плечо взгляд на Криса, обгоняя мужчину на спуске, — Норман или Сара будут на связи, незачем всем тратить заряд аккумулятора.

Льюис довольно кивнул.

Вышли на улицу. Рядом со Стэном стояли две объемные тачки, наполненные пустыми канистрами. Там же валялись и сумки для провизии или других полезных вещей. Роберт давал заключительные напутствия — примерно к девяти часам вечера мы были должны вернуться, — пока военные проверяли готовность к выходу. Затем Норман и Стэн взяли по тачке, я ближе подошла к Саре, курирующей вылазку. Стивен открыл двери, выпуская нас наружу. Я глянула на Сэма, что оставался серьезным и откровенно взволнованным, а потом бросила взгляд на Льюиса. Горгоновец шутливо отдал честь двумя пальцами. Посмотрела на Роберта, и он в ответ мне чуть улыбнулся — правая рука командира была заведена за спину, — и почему-то в ту секунду мне показалось, что Сборт единственный из той троицы не беспокоился за меня, ибо был уверен, что осилю и преодолею. Уголки моих губ чуть дрогнули наверх, и через пару секунд железная дверь во внутренний двор со скрежетом закрылась.

Я отвернулась, сдавленно выдыхая и прикрывая на мгновение глаза. Прохладный невесомый ветерок пригонял запах сырости. Мы всё ещё лелеяли надежду, что обойдется без дождя; некстати он сейчас, хотя легкая передышка после долгой недели испепеляющей жары пошла бы всем на пользу.

Грозовые тучи неспешно плыли в высоте, поглощая голубое небо болотно-угольной дымкой низких грузных облаков.

— Ну-с, вперед, — бодро проговорил Норман, — погнали.

Стэн улюлкнул, Сара весело со мной переглянулась, и наша четверка двинулась вперед. Тарэн и Роудез тащили за собой погрызенные коррозией тележки, что скрипели и постукивали, становясь главным объектом нашего праведного негодования.

Предстояла долгая дорога и, впрочем-то, пасмурная погода — благоволение. Я боялась вообразить, как можно пройти шестьдесят километров под палящими лучами солнца. Пытаясь меня подбодрить, Роудез упомянул адово пекло Холодного Штиля и раскинувшихся там пустынных земель, мол, можно выжить, даже дыша песком и обжигаясь через одежду о ветер. Сердце мое почему-то точно оборвалось; я смотрела на горгоновцев и даже не могла представить, что они переживали, какие испытания миновали ранее.

До самого леса шли молча. Тишину разбавлял только налетающий ветер, да трещащие тачки.

— Начинает парить, — заметила Сара. — Надеюсь, под дождь мы все-таки не попадём. Постараемся управиться поскорее, а потому не надейтесь на перекуры, котики.

— Кто бы сомневался, — Роудез хохотнул, — мы даже если помирать будем от усталости, ты все равно поведешь нас вперёд.

— Не возмущайся, Норман, — сладко протянула девушка ему в ответ, — иначе будешь тащить обе заполненные тачки.

— Роудез, включай свой режим ворчащего деда, я с радостью сплавлю тебе ношу, — расплылся в улыбке Стэн.

Напряженное молчание разбито, волнения спугнуты настроем горгоновцев.

Мне нравились горгоновцы. Несмотря ни на что. Несмотря на их приближенность Трем. Несмотря на байки об этой группе. Несмотря на неоднозначную репутацию. Я и в мыслях не могла представить, что жизненная дорожка столкнет меня с «Горгоной», и уж тем более — поставит плечом к плечу. Но никакой проницательности и понимания людей не хватило бы, чтобы понять досконально каждого из горгоновцев — они же словно чувствовали друг друга, — а, быть может, мне только так казалось, в силу безумия, которое постоянно царило вокруг нас. Кто знает, как в привычных спокойных условиях я воспринимала бы этих военных. Но то, что «Горгона» следовала собственной философии, обладала особой душой — неоспоримо.

И эту душу мне очень хотелось понять.

[1] Фобосах — сущность иррационального страха; Форах — ужаса и бессилия. Умескрины — персонификации ночных кошмаров. Образы из сказок и поверий Севера.

2

Извилистая дорога терялась среди высоких деревьев; сухая трава и увядающие цветы источали сладковатый запах, смешанный с запахом земли, которой отчаянно не хватало влаги. Солнце то пряталось за облаками, то вновь проглядывало, делая зеленые листья над нами позолоченными. Прошедшие полтора часа ходьбы прошли почти незаметно и вполне легко под шутки Нормана, иногда доходящие до абсурда на грани приличия и морали. Сара пересмеивалась вместе с ним, порой и мне доводилось «доработать» какую-то из баек Роудеза. Стэн вспоминал забавные бравые истории из отпускной жизни горгоновцев. Временами нас захватывал гомерический гогот, который мы были не в силах сдержать — смех эхом разносился по лесу, и даже появись откуда-то зараженные, мы бы так и продолжили задыхаться истерическим смехом (может, это действительно работала своеобразная самозащита истощенного организма, старающегося искусственно привести эмоциональное состояние в баланс).

За нашими спинами осталась база, река; теперь почти миновали лес.

Глубоко в душе я понимала: чем грубее наши шутки, чем громче смех — тем сильнее старание отогнать неприятный липкий страх, ползущий по венам холодом.

Каждый помнил об опасности, но не позволял ей руководить рассудком. Каждый фокусировался, но сдерживал паранойю. Мне думалось, что нужно бояться, но в действительности ожидание во всякой тени и в шорохе чего-то, что могло убить — изматывало и снижало концентрацию.

Наконец пересекли последние заросли, оставляя за спинами темнеющий лес, и вышли на широкую асфальтированную дорогу; дальше нее стелились бесконечные просторы с редкими кустарниками и одинокими деревьями. По ту сторону неровные очертания ландшафта пропадали ни то в облаках, ни то в дымке.

Парило. Над раскаленной землей переливался и струился воздух. Знойное марево окутывало.

Повернули по шоссе вперед. Дорога почти не петляла, но была холмиста — один из спусков круто уходил вниз, затем вновь поднимался, и уже ровной полосой дорога стелилась дальше. Там, почти у горизонта, виднелись линии закрытых рабочих станций — своеобразных муравейников, «купольных городков». Еще один символ власти Трех. Еще один символ клеток их верноподданных. Да, передвижение по землям Государства было ограничено и строго регламентировано, но «купольные города» возводили это в абсолют: люди там рождались, работали и умирали, запуская бесконечный цикл смены поколений. Кого-то ссылали в купольные городки в качестве меры наказания — тех, кто избежал кары жнецов и не располагал основаниями угодить в тюрьму, но не имел права на привычное существование, — кого-то в качестве ироничного поощрения — лучшие специалисты трудились в отведенных городах во благо процветания Государства. Люди, оказавшиеся в «закрытых прозрачным колпаком селениях», больше никогда их не покидали. Попасть в купольные городки самостоятельно было невозможно. В этих местах функционировали различные конструкторские бюро, передовые научные центры, наиболее значимые объекты военно-промышленного комплекса.

Дальше линий станции — голубые ломаные контуры далекой горной цепи; шоссе там начинало змеиться серпантином. Мое сердце пропустило удар, тоскливо засосало под ложечкой — никогда не забуду чувство, когда впервые увидела вживую очертания гор. Хотелось заплакать.

Государство действительно было красивым: невероятные разнообразные пейзажи, умопомрачительная архитектура с характерными особенностями земель… Но верноподданные практически того не видели. Мало кому хотелось возиться с таможенниками, бумагами и пропусками — бюрократические согласования могли затягиваться на недели, месяцы; чем дальше пункт следования, тем более замороченная процедура, перемещение между землями — дополнительные сложности. Да, зачастую тяготы оказывались не напрасны, и люди получали желанные разрешения на поездки. А порой — нет. И тогда время, деньги и нервы сгорали в бессмысленности попытки.

Сара посмотрела на наручные часы. Перерыва не дала, и мы продолжили путь. От дороги нещадно парило. Жара стояла колючая и дурманящая — ощущалась она сухостью в горле, песком на губах, и подрагивающим плавящимся воздухом. В ту секунду никто бы не удивился, если бы под нашими ногами размягчился и поплыл асфальт.

Шли молча, посматривая то на темнеющий по правой стороне лес, зловеще наблюдающий за каждым нашим шагом, то назад, словно ощущая на спинах чей-то пристальный взгляд.

***

Сон тревожный, поверхностный; когда машина вдруг останавливается, я сразу приоткрываю глаза, всматриваясь в темноту ночи.

Широкая река. Арочный мост. Заграждения, перекрывающие дорогу. Рядом с ними таможенный пост. Роберт, осматривающий тросовое ограждение, дает указание жестом.

Слышу, как Кристофер шумно выдыхает, выходя из машины, и сама спешно скидываю плед — ночь не по-летнему холодная, — на секунду мешкаю, но затем тоже распахиваю дверь.

На улице промозгло. Ночь темная, безветренная. Нарастающая луна затянута пепельными облаками. Оглядываюсь. Холмы поросли низким кустарником, усыпаны все мелкими белыми цветами — Льюис говорил, что они называются покори, — яркими точками, виднеющимися за пределами трассы. Широкая река, похожая на разлившуюся нефть, бездвижна и нема: ее очертания теряются во тьме горизонта.

Верчу головой, всматриваясь во мрак ночи. Боюсь, что кто-то из темноты всматривается в меня, пристальным взглядом следит за каждым моим движением; ждёт, когда отвернусь, когда потеряю на мгновение бдительность…

Но вокруг пусто. Безмолвный пейзаж. Оставленный таможенный блокпост. Кроме меня да Роберта с Крисом больше никого на улице нет. Поздняя ночь, пахнущая теми белыми цветочками и землей, что целый день погибала под палящими солнечными лучами; Сэм и все горгоновцы спят (кроме, конечно, водителей).

— ..да, конструкция полуавтоматическая, — доносится голос Сборта; командир почти философски относится к ставшей постоянной потере времени при пересечении контрольно-пропускных пунктов. Местами мы застревали на многие часы, порой тратя целый день, чтобы проехать очередную пограничную черту. Когда зараженные (да и эвакуирующиеся) хлынули потоком, большую часть барьеров заблокировали. Так что хвала Матери и Небесам, что хотя бы здесь нам не приходится прорываться через сотни машин. — Вон тот участок открывали дистанционно на посту; давнишняя установка, такие хлипкие уже лет семь как не ставят. Считай, нас силы свыше по этой дороге повели. Конечно, автоматизировано мы сейчас проезд не откроем, но стойки не забетонированные, да и внутри полые.

— Думаешь, получится снести?

Роберт неоднозначно пожимает плечами.

— Думаю, что есть ручной рычаг. Так будет проще и разумнее; неясно, насколько прочными окажутся сами тросы. Мы, вроде, никуда не торопимся, можно осмотреть КПП. Там и рычаг найдем, и будет очень неплохо, если что-нибудь из боеприпасов попадется.

— Я могу пойти с вами? — выпаливаю сразу, и горгоновцы недоуменно оборачиваются. — Если, конечно, там никого нет, будет безопасно, и я не помешаю, — проговариваю все так же скороговоркой. — Мне никогда еще не доводилось проникать внутрь административной части таможенного поста, посмотреть, как она организована изнутри. К тому же, может я смогу найти что-то интересное. Или полезное.

Льюис кривит губы в недовольстве, но Роберт кивком головы подзывает к себе, а когда подхожу — протягивает фонарик.

***

Из круговорота мыслей вытянуло яркое красное пятно, вспыхнувшее среди зарослей кустарников и низеньких деревьев.

— Машина Марка, — первым проговорил Норман. Он переглянулся с нами и ускорил шаг.

Схваченное напускное спокойствие испарилось. Можно сколько угодно выстраивать крепостные стены замка из облаков, да только таяли они от любого соприкосновения с реальностью; и красная груда металла, показавшаяся перед нами, напомнила о действительности происходящего.

Глазам предстала жуткая картина: смятая машина, капот которой превратился в гармошку металла. От лобового стекла остались только кровавые осколки.

Я замерла в нерешительности, не в силах сделать следующий шаг. Скрутило живот от волнения, зашумело в голове. И Марк, и случайная его попутчица мертвы. И так болезненно столкнуться с тем, что напоминало об истекающих их минутах. Но короткий миг буквально ощутила их страх и панику, ощущение потерянности и отчаяния, перехватывающего дыхание. Представила, сама того не желая, последние секунды перед обращением девушки. Она ведь понимала, что происходящее с ней не просто недомогание? Она ведь чувствовала, что в затылок ей дышала смерть? И, уверена, она до безумия хотела жить. До безумия боялась того, что неминуемо надвигалось.

— Штефани, — Норман тронул за плечо, и я дрогнула, совершенно не заметив, как подошел горгоновец. Постаралась улыбнуться ему, кивнула.

Стэн в это время оставил тачку на дороге, а сам поспешно спустился к машине. Сара шла следом за ним, поднеся руку к кобуре. Тарэн ударил ногой по приоткрытой двери машины, чтобы та распахнулась настежь. Затем, приложив немалые усилия, поднял заклинивший багажник.

Ни внутри салона, ни внутри багажника ничего ценного не обнаружилось.

— Рваные шмотки; ими только костер развести, — сухо констатировал Стэн, похлопав по машине.

— А что по бензину? Есть что слить? — нахмурился Норман. — Шланг с собой.

— Марк сразу обмолвился, что бензина у него совсем немного оставалось, — покачал головой Тарэн. — Если литра три здесь будет, то уже хорошо.

— Посмотри, может, у него есть пустые бутылки, — проговорила Сара, заглядывая внутрь салона, — можно в них слить, три литра это уже что-то… О, а вот и газировка, — она вытянула полупустую бутылку с яркой оранжевой жидкостью.

— К тому же, — выдавила я, — тряпки есть, бензин есть — вот уже готовый костер. Да и, если прикинуть, тех же трех литров должно километров на двадцать хватить? Сколько ваши машины точно топлива едят? Шестнадцать на сто, да?

Даже издалека увидела нескрываемое изумление на лице Стэна. Лицо Нормана расплылось в довольной улыбке.

— Шайер, — сказал он, имитируя интонацию Льюиса, — приятно удивляешь.

Роудез давил лыбу во все тридцать два, а я неуверенно покосилась на Сару. Та тоже улыбалась, а затем коротко кивнула Тарэну, махнув рукой. Через несколько секунд была обнаружена еще одна пятилитровая бутылка с остатками воды.

Сара выудила большой черный пакет и бесцеремонно начала закидывать туда наспех брошенные в багажник одежды. Остатки газировки и воды незамедлительно оказались слиты Стэном. К нашему счастью заливная горловина топливного бака была без замка, и Норман с легкостью ее открыл. Роудез опустил один конец шланга в бензобак, а второй плотно обхватил губами. Резко потянул воздух и мгновенно опустил шланг в бутылку.

— Сразу с собой возьмем, — Стэн глянул на Сару, — или на обратном пути?

— Зараженным ни бензин, ни тряпки не нужны, а живые не будут копаться в разбитой машине, когда в поле видимости заправка с магазином. Оставим в багажнике и заберем, когда будем возвращаться.

Норман отряхнул шланг, забросив его следом в тачку. Бутылку с бензином крепко закрутили и оставили вместе с вещами. Багажник захлопнули, оглянулись по сторонам. Я еще раз украдкой посмотрела на выбитое стекло и потемневшие остатки засохшей крови.

Слова Роберта «слезы нужно оставить позади» и «не смей отчаиваться» от Льюиса холодно и несколько грубовато прозвучали в голове. Поспешно поднялась на дорогу за горгоновцами, глубоко вдохнула, прислушиваясь к тишине.

Солнце секундно выглянуло из-за туч, а сильный поток ветра пронесся в верхушках деревьев. Зашелестели листья неразличимым шепотом. Словно не существовало обратной дороги. Была только точка цели — вперед, ни шагу назад, ни лишней мысли.

Вновь заговорили о пустом, но незаметно речь перешла к «Горгоне». Спрашивать напрямик я пока не решалась, да и не знала, с чего следовало начать. Горгоновцы удивительным образом сочетали в себе две ипостаси: с одной стороны, как когда-то выразился Сэм, были безликими тенями, сокрытыми именем своей группы. Их не знали по собственным именам. Не знали по лицам. С другой — именно горгоновцы являлись боевым символом, военной элитой, не раз вершившей исход сражений и поворотных моментов. Не стоило забывать, что первые Трое укрепились у власти именно благодаря поддержке «Горгоны» (вернее сказать, ее прародителю — Серпенсариевской гвардии); развязка того переворота предрешилась и армией, и церковью, но последний гвоздь забили гвардейцы. Их командиры стали первой «Горгоной». Безымянные. Как и их потомки. Даже настолько значимое и переломное событие не внесло имен первых горгоновцев в историю. А, быть может, они сами утаили свои имена? Или триединые монархи их вычеркнули по своему обыкновению?

Вникать в систему и идеологию, действующую внутри группы, тяжело и непонятно, особенно, когда пытаешься понять ее со стороны. Иногда казалось, что горгоновцы иррациональны в своей вере в командира, в почти благоговейном отношении к своему званию, в слепом следовании неписанным правилам и традициям. Горгоновским правилам и традициям. Но они буквально жили этой группой. «Горгона» жила в каждом из них.

О прошлом бойцов знал один лишь командир. Если кто-то из них хотел, он мог поделиться своей историей, рассказать о событиях «догоргоновской» жизни. Но горгоновцы предпочитали молчать — что-то незначительное могли раскрыть, о чем-то могли догадаться сослуживцы, что-то могли хранить в памяти; однако уважение к чужим тайнам и чужому прошлому — парадигма. Служба под знаменем Змееволосой Девы значила начать всё с чистого листа, и вступление в группу — не просто новая глава или этап. Это новое рождение. Новая жизнь.

Единственный человек из нынешнего состава, о прошлом которого мне хотя бы что-то стало известно — Михаэль. Он заочно позволил Норману побыть рассказчиком, и Роудез, пока мы шли к заправке, поведал, что Боур — потомственный медик. И его отец, и его дед, и его прадед — все трудились и преуспевали в медицине; только они больший упор делали на научную деятельность, а Михаэль предпочел практику, да и к тому же избрал звание военного врача (что не одобрили отец с дедом). С самого детства Боур изучал фармацевтику, анатомию, читал врачебные труды и присутствовал на осмотрах и операциях (даже без своего на то желания; его «учителя» постоянно водили его наблюдать медпрактику: работу врача, операционного блока; когда стал постарше — ассистировать). То, что сейчас Михаэль мог почти всё — начиная от диагностики заболеваний, заканчивая проведением сложнейших хирургических вмешательств, — было результатом нескончаемого обучения и бесконечной практики. Он много раз буквально вытаскивал горгоновцев с того света. Норман даже заикнулся, что однажды Михаэль смог в полевых условиях стабилизировать полумертвого Льюиса, которого «Горгона» еле вызволила из плена; особенно подробно Роудез не рассказал — его с силой пихнула в бок Сара, видимо зная, что Крис не захотел бы распространения этой «конфиденциальной» информации. Однако… Однако все заслуги Михаэля меркли для его требовательного и деспотичного деда и не менее требовательного и деспотичного отца. Конечно, горгоновцы не знали деталей, почему разладились отношения Боура с родными окончательно: известно было, что от него буквально отреклись, запретив ему возвращаться в родной дом, пока он носит звание горгоновца… И Михаэль выбрал «Горгону». И изменил настоящую фамилию на укороченную и измененную: «Боур».

Почему Льюис позволяет себе обращаться к Михаэлю «Миха» я спросить не рискнула; но все же собрала волю в кулак и решилась узнать, откуда у Нормана взялся шрам, рассекающий правую бровь.

Оказалось, случилось это примерно во время первой годовщины Роудеза, как горгоновца: очередной выезд в горячую точку (тонкости мне, конечно, вновь не рассказывали; старались избегать конкретики, и в основном рассказ не выходил за пределы главных действующих лиц, но по проскальзывающим описаниям местности и климата, а также соотнеся этот рассказ с историей появления фирменной Нормановской фляжки, я могла почти уверенно предположить, что боевые действия велись на территории Холодного штиля). Ближе к ночи противник «Горгоны» внезапно пошел в самоубийственную стремительную атаку. Горгоновцев отбросили от командного пункта, где оставалось два укрепленных взвода правительственной армии, и оттеснили к руинам древнего города. Сара живописно рассказывала, как в ночи от выстрелов и взрывов вздымалась земля и песок, и полуразрушенные колонны и стены дрожали. «Артиллерии было так много, что беспросветной до обстрела ночью стало светло, как днем». А потом недалеко от Нормана подорвали грузовик со снарядами. Ударной волной Роудеза отбросило в сторону, и пара (всего лишь!) осколков задела мужчину, чудом нанеся раны только средней тяжести. Не меньшим чудом было и то, что Норман не лишился глаза. Ему рассекло стеклом лоб, бровь, щеку. Роудеза, теряющего сознания, всего в кровище, вытаскивали из-под прямого огня Карани с Льюисом. Когда Норман пришел в норму, то обнаружил шрам, разрывающий бровь и тянущийся еще выше сантиметра на три. Сейчас, конечно, рубец стал менее выраженным, но бровь так и осталась поделенной — сущая мелочь по сравнению с тем, что горгоновец мог не просто потерять глаз, но погибнуть.

— Так знаешь, как меня утешала Сара, когда у меня вся рожа в кровище была? — возмущался Норман. — «Не переживай, солнышко, если что, я научу тебя рисовать брови»! — Сара прыснула со смеха, пытаясь тут же принять серьезное выражение лица. Я и сама силилась не заулыбаться. — Охереть не встать! Я уже на тот свет собирался, думал, всё — хана! Время помирать, готовьте за упокой! А она меня успокаивала, что шрам небольшим будет! Штеф, ты бы меня тогда видела, меня будто в таз с кровищей окунули!

Возмущения Нормана напрочь отбивали мысли и о машине Марка, и о том, что идти до заправки еще долго.

— У нас было два счастливчика в группе: Норман, который постоянно влипал в передряги, собрал наибольшее количество нелепых ранений, и раз в пару месяцев стандартно оказывался на больничной койке, и… — Стэн, еще секунду назад улыбающийся, болезненно скривился. — Чарльз, — имя тяжело сорвалось с губ Тарэна; он впервые упомянул брата за всё время, — которой за время службы в группе ни разу не был ранен.

На время воцарилось молчание.

Стали спускаться по склону. Солнце практически не показывалось из-за туч; нестерпимая духота крепчала, и от каждого вдоха раскаленного воздуха лишь сильнее кружилась голова. Дорога — бесконечная; каждый шаг словно отдалял от итоговой точки.

Норман вез тачку то впереди себя, то за собой. Стэн тоже не особо был рад грохочущей «груде металлолома» — и внезапно в моей голове мелькнула дурная мысль. Возможно, она появилась из-за жары; быть может, из-за напряжения, которое продолжало нашептывать ожидание чего-то ужасающего и натягивать нервы в тугую струну. Я еле удержалась, чтобы не засмеяться лихорадочно-уставше. Под вопросительные взгляды горгоновцев пришлось объясняться:

— Ну, смотрите. Мы сейчас спускаемся по склону, и у нас есть пустые тачки, которые, судя по всему, килограмм шестьдесят-восемьдесят выдержат без проблем… — Норман с Сарой восторженно заулюлюкали, сразу вникнув в мою ребяческую затею. Даже поникший Стэн добродушно ухмыльнулся.

— Здесь явно Криса не хватает, он такое «безрассудство» любит, — гыгкнул Роудез; Стэн при упоминании Льюиса скривился. — А, впрочем, если прикинуть, вполне неплохой вариант спуска.

— Если мы в эту «карету» сядем, то всю добычу придется тащить на руках, — усмехнулся Тарэн. — Но дамы волне могут устроить себе скоростной спуск.

— Слушай, и чего мы в таком случае ждем? — просияла Сара, а я до сих пор не могла принять, что мои слова восприняли серьезно; однако Карани и не думала оставлять задуманное. — Да брось, мы ничего не теряем и ничем не рискуем: спуск не крутой, а у тачек крупные устойчивые колеса. Спустимся быстро, сможем отдохнуть, пока эти двое плестись будут, — я мешкала, но запал Сары был заразителен, а потому идея становилась заманчивее. — Давай, соглашайся, Штеф. Немного ребячества нам не повредит. К тому же, котик, напомню: это твоя идея.

— Что ж… «Раз начинаешь — доводи до конца», — ответила я негромко.

Норман со Стэном помогли нам с Сарой забраться в скрипящие «корытца на колесиках»; я вцепилась в бортики тачки так сильно, что побелели костяшки, и, переглянувшись с Карани, выдохнула спокойнее, не замечая, как брови сдвинулись у переносицы, а уголки губ дернулись вверх.

— Готовы? — коротко спросил Стэн, и под наше синхронное «да!» нас толкнули вперед.

Охнула. Ветер ударил в лицо, тачка с грохотом понеслась вниз — казалось, что мы летим по воздуху, оторвавшись от асфальта, — я все ждала, когда перевернусь, упаду… Но тачка, сделав внизу небольшой поворот в сторону, остановилась. Из-за шума в ушах смех Сары казался приглушенным и далеким. Лихой спуск занял пару секунд; я, в каком-то отрешенном состоянии откинула голову назад, смотря на серое небо, на тучи, очерченные золотым ореолом солнечных лучей, и, остро различая собственное сердцебиение, пыталась поверить, что все взаправду, что еще дышу, что жива по-настоящему.

До сих пор жива.

***

Минуло больше четырех часов с начала пути. Сара единожды связалась с Робертом, дабы доложить обстановку. Небо полностью затянули тучи, периоды нестерпимой духоты сменялись холодным промозглым ветром, пробирающим до костей — сомнений в грядущей буре не осталось. Ноги налились свинцом, спина потеряла тактильное чувство — один сплошной комок тягучей боли; полупустой рюкзак казался сделанным из осмия, тянул вниз, врезаясь в кожу плеч нестерпимой ношей; я ощущала себя титаном, удерживающим небосвод. Поглядывая на горгоновцев, старалась не выказывать усталости. Силилась продолжать двигаться в их темпе. Не могла подвести. Не имела права, согласившись идти, стать для них обременительной заботой.

Солнце не показывалось из-за туч и еле заметным отблеском среди дымки облаков зависло где-то над нашими головами. Вид близящейся заправки придавал сил — цель близка, — о предстоящем пути назад, отяжеленным грузом, лучше вовсе не думать.

Затерлось время. Шла, потупив взгляд под ноги и теряясь в мыслях, а потому крайне удивилась, когда мы оказались у места назначения.

Сара подняла руку, задерживая нас на месте.

Заправка, одинокая машина с раскрытыми дверьми, разложившееся тело поодаль. Я спешно отвернулась, давя рвотный рефлекс. Кислота подступила к горлу, перед глазами мелькали картинки, воспоминания, одно хуже другого. Стэн взял меня за плечо, потянул за собой. Сара, держа пистолет поднятым, осторожно продвигалась вперед.

Я подняла глаза к небу — птица пронеслась совсем низко над землей и скрылась в дымке облаков, — не прошло и пары секунд, как на лицо упало несколько капель дождя. Затем еще. И еще. Заморосил мелкий теплый дождик. Затихло на долю мига, а затем прокатился далекий раскат грома.

Горло сжал болезненный спазм, в глазах стало горячо — в сознании ярким кровавым пятном вспыхнула ночь в °22-1-20-21-14, апокалипсическая буря и начало кошмара наяву. Не знаю, почему мысли вернули в самое начало — после той судьбоносной ночи и грозы рокотали, и гром рвался, но оголенные нервы среагировали на триггер именно тогда, у заправки. Тело откликнулась каждой частичкой, и внезапное изнеможение обуяло, почти сбивая с ног. Вся тяжесть стянулась в район солнечного сплетения и рухнула вниз, придавливая к земле. Хотелось лечь прямо здесь, прямо на асфальт, прямо под начинающимся дождем; но горгоновцы уже подходили к придорожному магазинчику, и следовало поспеть за ними.

Сама вызвалась идти. Сама пошла. Никто не заставлял. Ныть, жаловаться или жалеть себя непозволительно. Роберт сказал как-то: «если ты заранее даешь себе установку, что не справишься, даже не берись что-либо делать».

Но я подобную установку себе не давала. Никогда. Если уж бороться, то до конца.

Нащупала за поясом пистолет и бросилась вслед за горгоновцами.

Тучи опускались ниже, на улице темнело; помещение небольшого магазинчика погружено в синий полумрак. Хаос. В воздухе витал запах пыли и чего-то горелого. Полки перевернуты, разбита витрина, пол усеян осколками. Хвала Матери — без видимых следов борьбы. И крови не было.

Карани несколько раз ударила по ближайшему стеллажу, и эхо металла расползлось по магазину, зазвенев в далеких углах протяжным стоном. Горгоновцы держали оружие наготове, и я, сама того не замечая, сильнее сжала пистолет обеими руками, чуть приподнимая дуло от пола; не обратила внимания и на то, что чуть согнула ноги в коленях, что стала полубоком — так обычно делал Льюис, идущий на осмотр, — а когда заметила, лишь усмехнулась, качнув головой. Бессознательно скопировала движение, чтобы чувствовать себя увереннее, чтобы выглядеть увереннее. Или чтобы сорваться прочь без промедлений — «бей или беги».

— Чисто, — Сара ловко выудила фонарик и, прислонив его к пистолету, сделала еще несколько шагов вглубь магазинчика. Затем резко опустилась, заглядывая под стеллажи; движения ее были отточенными, быстрыми, но плавными. — Так, котики, работаем в темпе. Стэн, пойдешь сливать бензин; возьмешь с собой Штеф, — Карани посмотрела на меня, — посмотри за округой. Мы с Норманом пройдемся по спискам Стивена.

— Принято, — ответила я, точно не своим голосом. Затем спешно скинула рюкзак с плеч, подошла к Саре, протягивая его ей вместе с небольшим исписанным клочком бумажки. — Если не затруднит, закинешь кое-какие вещи для меня? — девушка легко кивнула, мягко улыбнувшись.

Вышли со Стэном из душного магазинчика, темного и откровенно жуткого — даже без литров крови и расчлененных тел менее страшно не становилось, воображение с лихвой компенсировало оглушающую пустоту достроенными монструозными сущностями. Отправиться с Тарэном на улицу за бензином — несказанное счастье и милость судьбы.

От дорожного покрытия шел жар, пахло сырым асфальтом. Дождь моросил мелкий, почти водная пыль. Стэн скорым шагом направлялся к топливораздаточным колонкам, и я спешила за ним, с наслаждением, почти жадно втягивая влажный воздух носом.

Безлюдье ощущалось кожей.

— Я могу обойти заправку и магазин кругом, — бросила Тарэну, проводившему манипуляции со шлангами и канистрами.

— В этом нет необходимости. Место хорошо просматривалось, пока мы сюда шли.

— Слепой участок все равно есть, разве нет?

— Журналистское любопытство играет? Хочешь еще парочку разлагающихся тел найти?

Я пренебрежительно сощурилась, глядя на Стэна, но ни в голосе его, ни на лице не было ни ехидства, ни сарказма (которые обыкновенно лились из Льюиса), а потому желания сострить в ответ не возникло (в отличие от диалогов, опять же, с Крисом, зачастую превращающихся в негласное соревнование за лучшую колкость).

— Там фура на стоянке брошена…

— Угу, а еще разбитый мотоцикл. Но, Штеф, не думаю, что ты найдешь что-то занимательное или полезное, а опасное уже нашло бы нас само.

— Просто уточнила, — ответила, пожимая плечами.

Стэн сменил канистру. Топливо шумно заполняло вторую емкость, пока горгоновец с силой закручивал крышку на первой.

— Впрочем, — прокряхтел мужчина, — если не хочешь стоять, можешь пойти осмотреть машину, — я поморщилась, вспомнив транспортное средство и тело рядом с ним; дернула плечами рефлекторно. — Посмотри, есть ли ключ зажигания. Было бы просто отлично, если бы мы смогли на этой развалюхе хотя бы часть пути проехать.

Медлила, мучительно подробно воскрешая в памяти разложившийся труп, стремясь тем подготовить себя к созерцанию его вблизи. Видя мое замешательство, Стэн пробурчал себе под нос что-то невразумительное, затем громче сказал мне остаться и дозаполнить канистры, мол, дождь моросит, нечего промокать, да и труп я не осмотрю на наличие ключей. Он как-то взвинчено выпрямился, но затем выдохнул спокойнее, подбадривающее похлопал меня по плечу и направился прочь из-под навеса.

Первой мыслью на реакцию Стэна было: «О, Небеса и Богиня Матерь, он серьезно на меня злится?»; но махнула головой, понимая, что лишь накручиваю себя и пытаюсь увидеть то, чего нет, и приписать человеку эмоции, которых он не испытывает.

По правде говоря, значительно позже я узнаю, что в какую-то секунду Стэн в самом деле разозлился от моей заминки и нерешительности; разозлился равно до того момента, пока не поднял глаза и не увидел перед собой меня — Шайер, — журналистку и ни разу не горгоновца, который (при всем омерзении, нежелании, страхе или неприятии) делал свою работу, до автоматизма довел поведение в определенных ситуациях и не ждал объяснения каждого необходимого к выполнению приказа.

Горгоновцы настолько привыкли быть сами по себе и сами с собой, что порой забывались, не замечали, что рядом с ними гражданские, а не боевые товарищи; мне казалось, что они забывались, потому как от меня постоянно ждали каких-то действий, решений. Со мной говорили жаргонизмами, шутили профессиональные шутки, и каждый раз «принимали за свою». Поначалу, слишком погруженная в мысли, анализирующая происходящее внутри себя и снаружи, я и не замечала, что с Сэмом подобных ошибок горгоновцы не допускают. Может, сам Сэм старался дистанцироваться (а отчасти так и было); может, его поведение перманентно напоминало военным об их чисто вынужденном сотрудничестве. А может, был прав Роберт, говоривший об «особенном горгоновском духе», который (якобы) читался в моем поведении. Однако же, единственным горгоновским духом, истинно в себе ощущающим, я могла назвать лишь желание Льюиса «захлебнуться в кофе и проспать суток десять, не поднимаясь с кровати» — такое стремление действительно поддерживала всеми фибрами души.

Пока я набирала бензин — итого три канистры по тридцать, — Тарэн после поисков обнаружил ключи от машины, зажатые в пальцах трупа.

Периодами, нахождение на базе отдыха, окруженной лесом, затирало осознания происходящего в Государстве кошмара. Притуплялось восприятие, и, конечно, с сенсорной деривацией это не сравнишь, но сознание шалило не меньше. Действительность воспринималась странно, ужасы захлестнувшей страну эпидемии походили на галлюцинации. Отсутствие связи, замкнутое безвыходностью пространство, неизвестность и потерянность. Не верилось, что мы стали непосредственными участниками разворачивающегося коллапса. Не верилось, что смогли вырваться из клетки пылающих городов. Не верилось, что попали в вакуум — вокруг горело, полыхало и бомбило, а мы ждали в клетке леса божественной помощи или быстрого избавления. Ждали хотя бы чего-то.

Реальность била наотмашь. И, оказавшись среди пустой заправки, я ощутила, как и остатки самообладания подрастерялись. Накатила дрожащая паника. Насколько бы ты не был хладнокровным, рациональным или стойким человеком, ужас оказывался сильнее и разрушительнее.

Вокруг не разруха. Вокруг смерть.

Дождь то прекращался, то начинал. Стэн погружал канистры в багажник машины, я побежала к Саре и Норману сообщить радостную новость — у нас нашлось средство передвижения, — и из магазинчика мы вышли уже втроем с переполненной тачкой, набитыми рюкзаками, несколькими пакетами и еще парой бутылей с водой. Грузились быстро, поглядывая с опаской по сторонам, но абсолютно довольные добычей. Сара связалась со Сбортом, доложила, что все идет по плану, даже чуть лучше.

— Хвала Матери, что нам не придется топать пешком, — Норман захлопнул багажник, и эхо прокатилось по округе, вторя далекому громовому раскату. — Кто поведет?

Стэн молча покрутил ключи в своих руках, занимая водительское место. Сара юркнула на переднее пассажирское, мы с Норманом смиренно распахнули задние двери.

Мотор заведенной машины жалобно загудел, захрипел; автомобиль дернулся несколько раз и заглох. Тарэн грубо выругался, вновь поворачивая ключ зажигания. Я обернулась к окну, смотря на засохшие кровяные потеки на стекле.

Вспоминались те автомобили, которые мы встречали на трассе в бесконечные часы дороги из °22-1-20-21-14 к Старым рубежам. Тогда мы еще все были уверены, что сможем до Рубежей добраться, и что там нас ждет спасение. Тщетно старались поймать хоть какой-то сигнал из разрушающегося мира; а из динамиков все реже сыпались обрывки новостей, прокладывающие дорогу в ад: «…гуманитарная катастрофа… сорванная эвакуация… ад на земле…". Вспоминались и клубы дыма, объявшие города и населенные пункты; и красные вспышки, озаряющие темные ночи, и грохот, сотрясающий землю, когда очередной авиаудар разбивал высотки и жилые кварталы. Багряные небеса вспоминались. Дым, пепел, горечь. И кислая вонь… Уверена, что все те дни не крик ветра, и не свист шин ударял по моим ушам, но крики и вопли тысяч и тысяч людей, оказавшихся в ловушке и молящих о спасении.

***

К всеобщему удивлению дверь таможенного поста оказывается заперта. Замок слишком изощренный для такого допотопного места, и Роберт вызывает Стивена, который приходит к нам с целым набором отмычек. Никогда в жизни не видела столько разнообразных и хитроумных вскрывателей: всех форм, размеров, да исходных материалов, которые только может представить человеческий мозг. Дэвис тратит на замок не больше минуты. Деликатно вскрывает дверь, а я думаю о том, что, даже потеряй я ключ от сейфа Гивори, его все равно без проблем бы смогли открыть.

А и сколько еще сейфов, замков и дверей можно вскрыть? Сколько можно узнать, в какие тайны можно забраться с такими умениями?

Видимо глаза мои слишком горят, когда наблюдаю за Стивеном, потому что Роберт по-доброму смеется, подталкивая Льюиса локтем.

Когда дверь распахивается, Стивен возвращается в машину. В таможенном домике нас встречает тьма коридора и все та же удушающая кислая вонь: на полу и стенах тянутся кровавые следы. Давно уже засохшие. В первую секунду хочу развернуться и броситься прочь; сердце стучит в горле, и руки мгновенно становятся влажными и холодными. Но Льюис с пистолетом и продвигаться вперед, освещая подствольным фонариком путь. За Крисом, почти даже расслаблено, следует Роберт. Тишина вокруг. Выдыхаю сдавленно, устремляясь за военными.

Холодный голубоватый круг света от моего фонарика подрагивает: на стенах развешаны информационные баннеры, напоминалки, медицинские рекомендации и правила досмотра людей, багажа и машин. На одной из стен, прямо поверх агитационной иллюстрации Трех, баллончиком написано: «ЭТОТ КОШМАР УНИЧТОЖИТ ТОЛЬКО БОЛЬШИЙ УЖАС. ДА ЗДРАВСТВУЮТ МЕРТВЫЕ, ДА ПРИДЕТ ИЗБАВЛЕНИЕ». И огромный глаз, окруженный изогнутыми переплетенными лучами, формирующими ромб по форме.

Замираю, всматриваясь в неровные буквы. Символ кажется смутно знакомым…

Когда за спиной раздается резкий звук, почти отпрыгиваю: оборачиваюсь, вижу Льюиса, открывающего шкафчики. Роберт тоже занят осмотром полок, загороженных столами и стеллажами. Оба сосредоточены. Движения горгоновцев уверенные, слаженные. Фонарик Льюиса лежит на столе, и белый круг света направлен на длинный коридор с закрытыми дверьми.

Никогда бы не подумала, что административные посты такие обширные внутри.

Принимаюсь рыться в бумагах на столе: много документации таможенных перевозок, еще больше — анкет и ксерокопий удостоверений. Целыми стопками возвышается пропускные бумаги (не удивительно: для получения единичного таможенного пропуска требовали папку из десятка подписанных и заверенных документов).

Больше чем бумаг здесь только крови. Она везде. Как на скотобойне. По стенам, по столам, на полу. Но нигде нет тел. Выпрямляюсь, вновь смотря по сторонам.

Показалось? Или из коридора действительно доносится шум?

Краем глаза вижу, как напрягается Роберт, и Крис перехватывает пистолет, прицеливаясь. Сердце ударяет по ребрам, чуть пригибаюсь, лихорадочно в голове обдумывая пути отступления.

А Льюис медленно, почти бесшумно направляется в коридор. Скрежет становится сильнее, а затем нечто начинает биться в одну из закрытых дверей — настолько резко и громко, что даже Льюис отпрыгивает в сторону, громко выругавшись. Рычание, грохот; этих тварей ни две и ни три.

— Сукины дети, — зло выплевывает Крис, ударяя по металлической закрытой двери. Оборачивается к Роберту. — Видимо закрылись изнутри, да там и передохли. На время. А сюда, — Крис кивает еще на одну запертую комнату, — перетаскивали трупы. Следов крови много, видно, как по полу волочили тела… — договорить он не успевает.

Из-за угла коридора показывается полуобглоданный зараженный в форме, и только делает шаг из-за поворота, как Крис тут заводит руку за спину — к закрепленному на ремне метательному ножу. В следующую секунду тело мертвеца валится на пол с вошедшим меж глаз металлом.

Внутри еще одной запертой комнаты начинается движение.

***

Передачи переключались рвано, машину каждый раз дергало. Ехали в натяг, дождь усиливался, и никто из горгоновцев не произносил ни звука. Все были погружены в собственные мысли.

Три недели назад мертвые поднялись, навсегда изменив привычный мир и разбив иллюзии неверия в сказки забытых времен. Государство объяло пекло расплаты, кроваво-красные всполохи расчеркивали небо; каждый встречающий нас город был укутан черным дымом, и нередко шум от взрывов мешался с грохотом грома. Мародеры и спасающиеся, несущиеся в пропасть мрака конвои и колонны гражданских машин. Самосуд и анархия, где стерлась иерархия. Те, кто вчера восседал на вершине пирамиды страха, кто считал себя неприкосновенным — жнецы, градоначальники, таможенные бароны, маркизусы, правительство и сами Трое — оказались на одном уровне с простыми людьми. Смерть никого не щадила. Смерть не различала лиц. И смерть нельзя было подкупить.

Я так остро помнила ту ночь, когда мы приехали к первому уцелевшему блокпосту. Помнила свое искреннее удивление пустоте вокруг. Но сегодня, когда нас со всех сторон обуяла тишина и безмолвие, удивления уже не было — было тягостное предчувствие и первобытный смиренный ужас.

Когда мне хватило сил открыть глаза, то увидела бледных напряженных горгоновцев. Поймала свое отражение в зеркале заднего вида — и сама белее побелки. Перевела взгляд на стекло своей двери и дернулась назад — вертикальный кровавый след плыл под потоком стекающих капель дождя.

Не шевелилась, почти не дышала и не моргала. Пейзаж проносился за окном мутным грязным пятном, и только стекающие потоки дождя, окрасившиеся в красный, акцентировали все мое внимание.

Капли бились о лобовое стекло. Дождь усиливался, ударял в крышу грохочущей машины. Стеклоочистители не успевали работать.

— Все в порядке? — наконец раздался голос Сары. Ей никто не ответил, просто каждый кивнул, скорее даже для самого себя. — Ливень спустился. Стэн, будь осторожнее, и… Не забудь остановиться у машины Марка.

Тарэн не забыл. Притормозил. Норман, прикрываясь от ливня рукой, забрал отложенные вещи. И, хотя Роудез выскочил на улицу буквально на минуту, обратно в машину он вернулся изрядно промокший. Вода стекала по его лицу, темные веющиеся волосы липли ко лбу и вискам.

Не знаю, через какое время съехали на лесную дорогу — мутная стена дождя мешала различать пейзаж даже в паре метров, — я поняла, что мы свернули только благодаря тому, что машину начало подзаносить на вязкой грязи.

— Ох, только бы не забуксовать… — протянул себе под нос Тарэн.

— Стэн! — рявкнули Норман с Сарой в унисон. Тарэн смерил продолжавшую бурчать девушку недовольным взглядом, на что Норман со всей силы пихнул кресло водителя.

Машину кидало из стороны в сторону, дождь не прекращался, а шум стеклоочистителей бил по оголенным нервам. Не выключи Сара рацию на «немое время», Сборт наверняка уже десяток раз попытался бы связаться.

Миновали опасные ямистые участки, сокрытые толщей воды — реки разливанные, — первая серьезная выбоина должна была ждать нас позже, но внезапно машина будто провалилась. Нас круто дернуло, зад резко повело вбок. Мотор зарычал и заглох. Тарэн грубо выругался, завел вновь; брызги грязи полетели в стороны, машину качало и трясло, но с места она больше не сдвинулась.

Дернулись. Еще раз. Опять и опять Стэн вдавливал педаль газа. Грязь, облипающую стекла, тут же смывало плотным потоком дождя.

— Сука… — Тарэн ударил по рулю. — Завязли, твою мать…

— Не нужно было под руку говорить, — устало, пассивно-агрессивно процедил Норман.

— Толкать нужно.

— Судя по тому, сколько грязищи я вижу, меня одного мало будет, — профырчал Норман на замечание Карани; девушка смерила его взглядом:

— Мне предлагаешь выйти? Или за руль сесть?

— Да брось, газануть ты сможешь, — осторожно поддакнул Роудезу Стэн, — А мы с Норманом толкнем.

— Не сяду, — твердо повторила Сара, скрестив руки на груди. Я смотрела на ее очерченный светлый профиль, особенно остро выделяющийся в темноте машины и улицы. Несмотря на твердость ее голоса, на лице Карани читалось волнение.

— Я могу сесть за руль, — сказала я. — У меня есть права, — зачем-то добавила.

— Делайте рокировку быстро, — махнула рукой Сара без лишних вопросов.

Я замешкала на секунду от сюрреалистичности; странное пограничное чувство. Меня не должно быть здесь. Не должно быть среди горгоновцев. Но я с ними. Не поняла, когда выскочила на улицу. Почувствовала только холодный дождь на своей коже, дурманящий запах сырости, и то, как топкая грязь затягивала по щиколотку — ноги практически не слушались. Не поняла, когда вновь села в машину. Механически убрала липнущие волосы с лица. Руку — на коробку передач. Ноги на педали. Глянула в зеркало заднего — Норман и Стэн уперлись руками о машину. «Давай», — голос Сары где-то на грани сознания. Газ. Толчок. Еще раз. И еще… Фейерверк из грязевых брызг. Машина рокотала, рычала, скрежетала и тряслась, словно в лихорадке.

— Ну, давай же, — процедила себе под нос; бессилие перерастало в глухую злость, — давай, родная. Вот сейчас. Сейчас… — еще одна тщетная попытка. Двигатель взвыл в последний раз, и что-то внутри машины резко дернулось с громким металлическим треском. — Твою мать! — резкий запах гари и паленых колодок заполнил салон. Густой, тягучий, сладковатый и едкий, обжигающий носоглотку. — Гори ты в пекле! — воскликнула я, с силой несколько ударяя по рулю. Почувствовала, что снова накатили слезы, и горло сжал спазм. Стиснула зубы. Шмыгнула носом, хмурясь. — Дерьмо…

Сара с секунду молчала. Затем положила мне руку на предплечье в успокаивающем жесте.

— Всё в порядке. К черту, сами дойдем. Немного осталось.

— Да… Дойдем. Хуже не будет.

Холодная стена дождя. Грязь. Грузные сумки, канистры и бутыли.

Усталость, полное изнеможение. Упади я там, не поднялась бы. Но шла вперед, вместе с горгоновцами. Зная, что сама во все впуталась. И ничуть не сожалея.

3

— Давай, давай, скорее! — тараторил Стивен, пока Михаэль закрывал за нами ворота. Боур, бывший на дежурстве, первым заметил наши бредущие фигуры. Он сообщил об этом Сборту, и тот выслал его вместе с Дэвисом нам на помощь. — В помещение, быстрее!

Не зашли, буквально ввалились в дом, еле удерживаясь на ногах. Вокруг шум, движение, а мне до безумия хотелось лечь на пол и не шевелиться; железом налились ноги, пальцы онемели от холода.

Вокруг всё смешалось в единое месиво из слов, вещей и голосов, разносившихся с разных сторон. Я скинула на пол набитую сумку с припасами (вторую, вместе с пакетами из машины Марка, у меня ранее перехватил Михаэль). Видела ли я лица? Да, но не различала. Где-то на грани сознания мелькнула мысль, что берцы мои в ужасной грязи и в абсолютно неподобающем состоянии. Не помню, как стянула их, оставив где-то у дверей; махнула рукой Сборту и медленно побрела к лестнице, наконец скинув с плеч рюкзак и волоча его за собой по полу. Мокрый след тянулся тенью.

Ноги гудели, я механически переставляла их, плохо ощущая пол под ступнями. Промокшая насквозь, до белья. Морозило. Зуб на зуб не попадал.

В коридорах темно. Синие тени очерчивали двери и проемы переходов, и, будь я чуть менее уставшей, пустилось бы в пляс воображение, да родило бы в этих тонах ультрамарина что-то чарующее или пугающее, но… Но я лишь старалась поскорее добраться до своей (частично) комнаты.

Прикрыла за собой дверь. Добрела до кровати и бездумно повалилась на нее. Выбита из сил. Замерзла. Промокла.

Хныкнула пару раз. Поругала себя. Поднялась через силу и стянула куртку, бросив ту на пол — прохлада заскользила по телу, кожа вмиг покрылась мурашками, и я поежилась, прислушиваясь к шуму дождя за окном. Монотонно и глухо барабанили капли по крыше и окнам. Дрожал затуманенный воздух.

Стянула футболку, прилипшую к телу; стоило чуть надавить на ткань, как вода тут же обильно полилась на пол. Сняла штаны, бросив к остальным вещам, и только тогда поняла, что мне не во что переодеться. Если раньше умудрялась как-то выкрутиться, то сейчас вариантов вовсе не оставалось. Белье тоже полетело вниз. Я постаралась укутаться в плед, но и он оказался мокрым; сглупила, упав на него, когда зашла.

Уставившись в пол, свалилась клубком на кровать. Сильно ознобило. Не знаю, через какое время в комнату вошла Сара. Не помню, как она подошла ко мне, спрашивая о моем самочувствии.

— Все чудесно, — собственного голоса не узнала, до того он хрипло и глухо он прозвучал. — Только мокрое всё.

— Я бы дала тебе свою одежду, да самой нужно переодеться, — голос Сары был искренним; она будто чувствовала себя виноватой в случившемся. Я качнула головой:

— Не говори так; всё в порядке. Сейчас немного согреюсь и развешу свою, до утра высохнет, — озвучивать «надеюсь» не стала.

Горгоновец тяжело вздохнула:

— Когда наши в город поедут, я с ними двину, — уверенно проговорила девушка, спешно переодеваясь. — Заскочу в магазин с одеждой, наберу шмоток для всех. Не дело, что у нас даже запасников нет… — Сара, опустив голову, замолчала на пару секунд. — Потом свои параметры дашь, Штеф, и предпочтения озвучишь, хорошо? — она посмотрела на меня, натянуто улыбнувшись, и я нетвердо кивнула.

Карани сгребла свои вещи в охапку. Не успела я и подумать, как она также быстро очутилась и около моих, подхватывая их с пола.

— Сара, я сама… — выпалила, уже поднимаясь, но девушка лишь дернула рукой.

— Успокойся, я развешу. И возьми чей-нибудь плед, твой мокрый напрочь!

— Но…

— Без «но»! Иначе нажалуюсь Сборту, будешь с ним спорить.

А с Робертом спорить не хотелось. Я лишь вымученно вздохнула:

— Ладно, хорошо… Спасибо, Сара.

— Было бы за что, котик! Сейчас пригоню к тебе с горячим чаем, — с этими словами она вылетела из комнаты.

Еще несколько секунд я продолжала лежать, слушая, как затихает звук захлопнувшейся двери, растворяется в шуме ливня и темноте; затем поднялась на кровати, распустила хвост, и мокрые волосы упали на плечи. Гром проворчал далеко, а дождь забарабанил с новой силой, стучась в окно маршевым ритмом. Густеющий мрак с улицы заползал в комнату. Усталость, гудение во всем теле… Я бы хотела быть как горгоновцы. Вернуться с вылазки, и, несмотря на изнеможение, продолжить делать свою работу. Хотела бы предстать перед Сбортом с более сильной стороны, чтобы… Доказать что-то? Но кому? Зачем?

Время замедлилось.

В дверь постучали. Вздрогнула, непроизвольно готовясь потянуться к рюкзаку. «Можно?» — раздался низкий бархатистый голос. Я прокряхтела, сильнее кутаясь в плед и прижимая коленки к груди: «входи». Льюис почти бесшумно проскользнул в комнату, окидывая меня внимательным взглядом. В полумраке мужчина выглядел еще бледнее, чем обычно. Синие тени падали на его лицо. Бородка и темные татуировки контрастно очерчивались, точно на картине, да и сам он в эту секунду словно написан крупными мазками краски по холсту.

— Отлично выглядишь, — саркастично бросил горгоновец, кривя губы в усмешке. Я лишь шмыгнула носом, а Крис осторожно подошел, протягивая небольшой термос. — Горячий кофе. Я подумал, что ты будешь ему рада больше, чем чаю, — я глянула сначала на термос, потом Крису в лицо. Благодарно кивнула. Аккуратно протянула руку, придерживая сильнее плед на груди, и забрала кофе. Льюис сразу же направился к своему дивану. — Ливень жуткий. Когда Сара докладывала, что вы машину завели, я уж думал… — мужчина говорил что-то, то ли для меня, то ли для себя. Уставшая, я иногда теряла его слова и фразы; да и не пыталась вникать. Просто слушала. Крис выглядел и звучал так спокойно и непоколебимо, что это успокаивало. — ..но все не так плохо, верно? — я отрешенно кивнула. Мужчина, поднимаясь, тяжело выдохнул. В его руках — аккуратно сложенная черная форма и плед. — Тебе великовато будет, — он подошел, положил вещи рядом со мной на кровать, — но, я подумал… В общем, выбора всё равно нет. Пока твоя будет сохнуть, можешь в моей форме погонять. Но на возвратной основе, конечно же, — губы Льюиса расплылись в типичной ехидной ухмылке. — Все чистое, но не отглаженное, сама понимаешь, — театрально развел он руками. Я поняла, что за все время не проговорила ни слова.

— Лью… — голос мой осип. Кашлянула пару раз. — Крис, спасибо.

— Без вопросов, — он с секунду помедлил. Затем дотронулся тыльной стороной ладони до моего лба.

— Я в порядке.

— Не сомневаюсь, — Кристофер пренебрежительно хмыкнул. — В таком случае, переодевайся и спускайся. Отдыхать еще не время.

Я хотела взвыть. Но кивнула, выпуская воздух через нос. Горгоновец стремительно направился к двери. Распахнул ее, замер на миг. Шумно выдохнул, еще раз обернувшись ко мне.

— В тебе тоже не сомневался.

— Еще раз спасибо. За всё.

Льюис предельно серьезно кивнул в ответ.

***

Горячий кофе приводил в сознание и приятно согревал изнутри — жизнь определенно налаживалась.

Форма Криса оказалась велика даже слишком; но если футболка до бедер вполне годилась для носки, то со штанами пришлось повозиться. У щиколоток брюки сложились гармошкой, а чтобы при ходьбе они с меня не спадали, я была вынуждена стащить запасной ремень Нормана (с черной бляшкой в форме змеи), пробить вместе с Сарой в нем по-тихому новые дырки, и затянуть на себе покрепче. Благодаря Карани обзавелась и теплыми носочками — насквозь мокрые берцы сохли.

Укутанная в плед, с термосом в руках, я вполне бодро шагала за Сарой вниз, где раздавались голоса военных. Шла, гордо выпрямившись и пытаясь скрыть улыбку — горгоновская эмблема футболки Льюиса грела мое сердце, и то и дело я поглядывала на переплетенных серебристых змеек.

Дождь за окном не переставал, одинокие раскаты грома раздавались вдалеке, и только их отзвуки доносились до нас. Все комнаты да коридоры были погружены в голубовато-синие оттенки накрывшей темноты. Глубоко в душе — противно и тоскливо; но от утомления я не чувствовала всей той гаммы эмоций, которая по-настоящему клубилась промеж ребер. Однако же, кофе и чистая сухая одежда делали меня явно счастливее.

Горгоновцы окинули меня взглядом, но промолчали. Роберт многозначительно посмотрел на Льюиса, но тот предпочел не пересекаться глазами с командиром. Один только Норман добродушно хохотнул, когда я подсела рядом на диван:

— Не мала форма? — живо поинтересовался он.

— Нет, в самый раз, — подыграла ему, пожав плечами. — Или думаешь, что стоило размер больше взять?

— Не знаю насчет размера формы, но ремень мне явно кажется смутно знакомым…

— Нет, котик, у тебя паранойя, — на диван с другой стороны от Нормана плюхнулась Сара. Она подмигнула мне, затем одаривая Роудеза очаровывающей улыбкой. Тот посмеялся, пока я, посерьезнев, выискивала глазами Сэма. Сначала и не заметила его, укутанного с головой в одеяло. Он сидел в кресле поодаль и дремал.

— Опять спит? — спросила я в пустоту.

— Он переживал сильно, выпросил у Михаэля успокоительных, — включился в разговор Льюис, ставший позади нас и опершийся предплечьями о спинку дивана, — тот ему дал половину от таблетки. Сэма практически сразу рубить начало, а потом он спустился сюда вас ждать и уснул. Сборт сказал его не тревожить, пусть отоспится.

Я посмотрела на мирно спящего Дорта. Вспомнила, какой зверски спокойной я была в день после выстрела в зараженного. А потом проспала около двадцати часов. И, хотя события тех часов вспоминались мне туманными и размытыми, я точно помнила, что Михаэль давал мне целую таблетку «хороших успокоительных».

Роберт подал знак, чтобы все переключили внимание на него. Горгоновцы расселись, и только Сборт продолжил стоять, точно нависая над нами. Командир похвалил нас за оперативность, затем передал слова Сары о том, что «участники вылазки также отметили компетентность Штеф». Я глубоко и рвано глотнула воздух, не веря своим ушам. Глянула на спокойную Карани, внимательнее всмотрелась в Роберта, который уже говорил совершенно о другом.

Мимолетное признание просто свалилось на меня; в докладе Сборта эта информация — потоковая, словно обыденная, неудивительная и абсолютно непримечательная. Но уши и щеки мои загорелись, и я солгала бы, сказав, что мне не было приятно это услышать. Вновь и вновь перекручивала донесение Сары в мыслях, выпав из общей канвы повествования Роберта. Горгоновцы отметили мою компетентность?

Дождь, продолжавший лить за окном. Помещение, погруженное в призрачный полумрак. «Горгона», точно выгравированная моим сознанием.

Сборт предоставил слово Стивену, и тот озвучил краткий список имеющегося у нас инвентаря и продовольствия; еще раз обозначил определенные ранее командиром задачи. Роберт указал крайние сроки их выполнения, а также наконец-то поставил точку в наказании Льюиса и Тарэна: оба были освобождены от каждодневных ночных смен и уменьшенного пайка. Им разрешилось вернуть себе в полном объеме всё свое оружие, которое ранее было частично изъято. Особенно этому обрадовался Кристофер, которого лишили практически всего боевого инвентаря (Норман тогда же отшучивался, мол, в руках Криса любой предмет может стать летальным оружием; Сара данную позицию опровергала, заявляя, что Льюису и оружие-то не нужно).

Роберт бросил пару подбадривающих фраз и несколько сухих формальных выводов, после чего распустил почти всех на свободное до ужина и отбоя время. Остался Стивен, который должен был внести в журнал учета доставленную добычу, и меня командир тоже не отпустил: Роберт заявил, что мой ускоренный курс обучения начался с сегодняшнего дня, а потому можно начинать получать консультации и от Дэвиса. Как прилежный ученик, быстро притащила красную записную книжку, которую купила в тот злосчастный день в книжном магазине.

Помогая Стивену разбирать и сортировать инвентарь, фиксировала необходимые замечания и советы — и по моему, и по горгоновскому мнению, — посередине страницы в жирную рамочку вписала фразу: " Ведение отчетных журналов включает систематизацию и упорядочивание информации. Независимо от внешних причин, работа с отчетностью является необходимой — она обеспечивает контроль над процессами и помогает принимать обоснованные решения». И маленькая, но максимально яркая приписка: «выпросить у Стивена, чтобы поскорее научил вскрывать замки!!»

Михаэль с Льюисом и Робертом разложили метровые карты на полу и столе — детально разрабатывали грядущую вылазку. Через время к ним присоединилась и Сара, убедившая Сборта в необходимости и ей направиться на рейд. Я не стала уходить, тихонько села невдалеке, обняв себя за колени и наблюдая за военными. Внимательно ловила их фразы, следила за движениями, жестикуляцией, выражением лиц. Пыталась высечь в памяти всё до мелочей, ибо казалось мне это необычайно важным. Михаэль пил давно остывший чай, Роберт выслушивал каждого, затем обобщал и корректировал услышанное. Сара делала пометки в блокноте, ходя из одной стороны в другую и покусывая в задумчивости ручку. Льюис курил. Огонек тлеющего табака отбрасывал оранжево-охристые блики на лицо горгоновца. Кристофер коротко глянул на меня из-под бровей, делая очередную глубокую затяжку. Мы с пару секунд смотрели друг на друга, а затем он повернулся к окликнувшему его Роберту, а я к пробудившемуся Сэму.

Дорт потирал глаза и недоуменно смотрел по сторонам. В его взгляде скользнуло непонимание, но, заметив меня, он внезапно, почти инстинктивно, поднялся, чуть не падая и с шумом сбивая кресло. Горгоновцы резко обернулись. Сэм, ругаясь себе под нос, кивнул мне в сторону лестницы; пошла вслед за ним, бросив напоследок взгляд на военных, вновь склонившихся над изрядно исписанной картой.

Позади остались скрипучие ступени и коридор со сквозняком. Сэм прикрыл за нами дверь в комнату, сразу постарался разузнать, как прошла вылазка; я бросила пару незначительных фраз, всем видом показывая, что не особо горю желанием обсуждений. Напряжение изматывающего возращения сковывало.

Шум дождя снаружи стал тише.

— Штеф, я много думал. Знаешь, нам пора уезжать, — внезапно проронил Сэм; я вскинула бровь, а Дорт и не думал торопиться с объяснениями. Выждал театральную паузу. — Мы покинули Четырнадцатый. Прошло уже три недели. Сидим на месте. Мы можем двигаться дальше сами, без «Горгоны».

— Сэм, — проговорила устало, — ну что ты такое говоришь? Куда мы поедем? Ты будто забыл, что происходит за пределами промежуточных трасс. Что мы будем делать? Бессмысленно мотаться, в попытках найти спасения? Слепцами пытаться проложить путь среди хтони, паники и разрухи? На ощупь пытаться найтись в Государстве? Куда двигаться?

— Домой. Назад. Вперед. Куда угодно, — он пожал плечами, параллельно покачивая головой. — Штеф, мы стоим на месте. При таком раскладе мы с тобой и сами можем сидеть где-нибудь в укромном углу. И сами можем аккуратно и тихо переезжать из места в место; а там, кто знает, может хоть что-то найдем. Я уверен, ни мы единственные пережили этот кошмар. Ты ведь сама чувствуешь, что на данный момент мы завязли с военными. Я думал, что оставшись с «Горгоной», мы будем двигаться, искать. Что, оставшись с ними, сможем найти разрешение ситуации, ее улучшение. Но, кажется, происходящее не станет лучше. Тогда зачем нам быть с горгоновцами? Всё становится лишь хуже, Штеф, понимаешь?

— Это ты должен понять, Сэм: становится хуже не рядом с горгоновцами, но потому что обстановка вокруг делается тяжелее и безнадежнее, — я чуть склонила голову, глядя на Дорта. Мнительный. Не хочет находиться бок о бок с военными и ищет любую причину, реальную или фиктивную, чтобы уехать. — Ситуация всё хуже не потому, что мы рядом с «Горгоной», а потому, что вокруг нас — зона поражения, мёртвая земля. Я боюсь даже представить, что бы было, окажись мы с тобой вдвоем, не возьми Роберт нас с собой.

— Штефани! — он всплеснул руками, хватаясь за голову. — Ты что, не видишь? Почему ты внезапно стала так слепа? Роберт не только нас с тобой пытается одурить, но и своих собственных людей. Я не спорю, дорога сложная; но и стоянок мы делали достаточно. Как много мы бы успели проехать, если бы просто продолжали движение? Если бы не остановились здесь, на базе? Как давно мы могли бы уже быть у Старых рубежей?!

Сердце мое пропустило пару ударов; я сама ощутила, как замерла и побелела, но, благо, и комната сокрыла мои переживания в полутьме, и Дорт был слишком эмоционален, чтобы считать состояние собеседника.

Тайны изводят. Угнетают. Они — средство силы и разрушения.

— Сэм, — постаралась прервать его, — не считай себя единственным заложником условий. Будь прагматичен. Признай ты уже: вокруг нас апокалипсис. Мы не можем остаться без защиты и ресурсов «Горгоны». Это глупо и рискованно. Любая альтернатива — опаснее.

— Ты перестала вникать, растеряла уроки жизни в Государстве. Горгоновцы — люди Главнокомандующего. Неужели ты думаешь, что за решением командира группы не кроется скрытый мотив? Отголосок другой игры?

— Хватит. Это паранойя.

— Это не паранойя, Штеф. Мы бы давно могли добраться до пункта помощи. До точки размещения войск. Но мы сидим на месте. Думаем о вылазках, а не о передвижениях. Я готов избегать зараженных, готов избегать мародеров, готов заниматься поисками, готов заниматься собирательством…

— Это пустые слова, Сэм. Ты не готов.

— Не пустые, — Дорт нахмурился, принимаясь мерить комнату шагами от стены к стене. — Роберт почти никому не позволяет ловить передачи в приемнике.

— Их почти нет.

— Может, он просто заставляет нас в это поверить?

— К чему ты пытаешься клонить? — я начинала злиться.

— Откуда нам знать? «Горгона» — правительственная группа. Может, Роберт близкий приятель Трех? Может все это спланировано…

— Большей глупости в жизни не слышала! — искренне возмутилась, лишь чудом усидев на месте. — Конспирология не уместна здесь, Сэм! Ты взращиваешь свои подозрения лишь потому, что не перевариваешь военных и пытаешься найти в них оправдание всему этому ужасу. Не пытайся увидеть знаки или причинно-следственные связи там, где их нет. То, что сейчас ты говоришь — бред. Несуразица и глупость.

Я слышала сердитое дыхание Сэма. Ответил он не сразу:

— Мне страшно остаться один на один с этим миром. Да. Но «Горгона» меня пугает не меньше. А как вспомню, как они расстреляли тех ребят на дороге…

— «Тех ребят»? Мародеров, которые первыми по нам открыли огонь?

— Может, я и не прав в чем-то. Но горгоновцы — опасные люди, ты сама это знаешь. Даже жнецы не рисковали с ними сталкиваться.

— Поэтому именно с «Горгоной» для нас сейчас безопаснее всего находиться.

— Это не меняет того факта, что мы не двигаемся с мертвой точки. С таким же успехом мы можем отсидеться сами.

— Мы не можем сами, Сэм, — твердо возразила.

— Но разве ты не чувствуешь, что Роберт затягивает нас в дела группы? — осторожно проговорил парень, присаживаясь рядом со мной. — Сегодня мы занимаемся вылазками и починкой машин, а что завтра? Я не хочу иметь руки по локоть в крови.

— И я этого не хочу. И никогда этого не будет.

— Но ты уже выстрелила, Штеф, — слова Сэма ударили в грудную клетку, выбив воздух из легких; я дрогнула, тяжело сглатывая, а Дорт продолжил, не сводя с меня глаз. — «Горгона» плохо повлияет на нас, если мы останемся рядом с ними. Я думаю, мы должны двигаться сами. Штефани, — Сэм взял мои холодные руки в свои, — я хотел бы сказать, что знаю о благополучном исходе; что понимаю происходящее и легко свыкаюсь с нынешними реалиями, но это будет ложью. Единственное, в чем убежден: мир рушится вокруг нас, но я не хочу, чтобы мы рушились. Нам не нужно становиться похожими на горгоновцев; тебе не нужно перенимать их опыт, нам не нужно уметь убивать зараженных.

— Сэм, — произнесла совсем тихо, освобождая руки из его ладоней, — мне тоже страшно. Очень страшно. И очень давно. Я стараюсь не думать и не вспоминать, как медленно и постепенно кошмар правлении Трех не взошел к апогею и перешел черту. Но… Нам нужна «Горгона». Мы не сможем сами. Пока не сможем, понимаешь?

— Сможем, — с мольбой протянул Дорт, но я упрямо мотнула головой.

— Нам нужно время обвыкнуть. Перестроиться под нынешнюю ситуацию, научиться защищать себя. Понять, в конце концов, что делать дальше и как жить дальше.

— Это не твои слова.

— Это мои слова, — твердо отрезала. — Нам необходима «Горгона», и мы не уйдем сейчас. Я не уйду. Дай мне время.

— Только чтобы не было поздно, — почти неслышно проговорил парень. Я кивнула.

Несмотря на сумбурность речей Сэма, я понимала, о чем он волнуется и что его гложет. Конечно, его не нравилась «Горгона» и горгоновцы; пугало то, что под их влиянием и под воздействием обстоятельств мы потеряем остатки человечности и милосердия. Но стать жестче, не значило стать бесчеловечным — к сожалению, для Сэма эти понятия были синонимичны. Да и не знал он, что Старые рубежи пали, и что авиаудары по многим городам наносили по приказу уже Штиля, который Сэм считал последним оплотом. Да и то, что Холодный Штиль перестал выходить на связь, Дорт тоже не знал.

Пока Сэм пытался найти способ жить с более-менее привычным для него ритмом и мироощущением, я считала часы до конца сущего. Окончательно запуталась. Сбилась. Потерялась. Ощущала себя выброшенной на волю судьбы в ураган… И этот ураган окончательно затянул меня внутрь, начиная медленно, но верно разрывать.

Дождь лил всю ночь, не переставая ни на миг, барабанил по крыше и окнам. Завывал ветер в щелях, рычал гром над лесом. Яркие вспышки молний освещали мрак комнаты — и в этих всполохах виделись мне озаренные светом черные небеса, окрасившиеся в багровый из-за взрывов, горящих городов и проливаемых рек крови.

Бессонница одолевала. Я крутилась в состоянии полубреда на кровати, то впадая в болезненную дрему, то без сна смотря в белый потолок. Сотни мыслей переплетались в сознании шипящим комком. Думала о словах Сэма, вспоминала тихий безмолвный ужин с горгоновцами. Разыгрывала сценарии и анализировала планы того, как следовало поступить.

Дорт, быть может, в чем-то прав. Мы слишком зависели от «Горгоны», завязли с военными, будто не было другого пути… Но, в действительности, существовал ли он?

Сэм хотел лишь переждать бурю, а я хотела научиться с этой бурей бороться.

Уже под утро, когда начал утихать дождь, я провалилась в сон, и виделись мне правительственные казематы, охваченные огнем города и едкий черный дым, пожирающий догорающее алое солнце.

***

— Поднимайся! Семь утра, подъем! — раздалась надо мной, и я еле приоткрыла глаза. — Поднимайся, Штеф, я и так дал тебе поспать подольше! — Норман, бодрый лишь потому, что еще не ложился после ночного дежурства, бесчувственно тормошил меня. Толком и проснуться не успела, как горгоновец уже тащил меня за собой вниз по лестнице. — Дождь прошел, везде грязюка страшная, но, считай, начнешь тренировки с мини-утяжелителем. В лес я тебя, так уж и быть, не выведу, но вокруг базы круги нарежешь. Первые дни обойдемся без классических утяжелителей; но вскоре я уже не буду так милостив. А после бега приступим к силовым…

Именно так начались мои тренировки по физподготовке.

Тяжелый подъем, пробежка. На улице прохладно, сыро, я еще не до конца проснувшаяся. Прыжки, приседания, отжимания, подтягивания и прочее, прочее, прочее… Первый день — все по минимуму, но Норман сразу же обозначил план тренировок и наращивание объемов упражнений. Тренировка два раза в день — в ускоренном темпе, но чтобы утружденные мышцы не сделали из меня бездвижную куклу. Занятия с Крисом откладывались, так как Роберт предпочел, чтобы холодное оружие и рукопашный бой я освоила после того, как изучу «основную программу».

Завтрак. Я все еще не успела прийти в себя. Сразу после — инструктаж у Стивена. Дэвис, как и обещал, показал свою коллекцию «вскрывателей». Начал рассказывать. Я, как студентка, конспектировала нюансы. Краткий отдых. Занятие у Сары. Большой объем теоретической информации об оружии. Наглядное представление — передо мной арсенал, которому позавидовал бы любой военный музей, — обозначение плана того, что нужно будет знать и уметь, какие виды оружия требуется освоить. Получасовой отдых, во время которого я почти без сознания упала на постель и сразу задремала. Разбудил Стивен. Обед. После обеда занятие у Михаэля. Много записей. Очень много записей. Занятие у Стэна. Затем перехватил Норман — уж не чувствовала собственного тела. Все волнения забылись, растворились в нагрузке. Ужин. Еле добрела до своей постели. Легла и сразу же уснула, без привычного вечернего разговора с соседями по комнате. Провалилась в темноту. Кажется, мне даже ничего не снилось. По крайней мере, я не запомнила ни одного образа. Снег разве что.

Три дня пролетели по щелчку пальца. Я не успевала полноценно проснуться и сразу мчала на тренировку — в течение дня краткий отдых, полудрема и перекусы. Все остальное время — занятия, инструктажи, практика и записи. Ноги уже сами несли на пробежку, губы сами беззвучно повторяли за Михаэлем последовательность наложения бинтов, руки сами разбирали пистолет двенадцатого калибра. И во сне я видела карты, таблетки и патроны. Все мешалось в единую кучу, абсолютно не давая времени оправиться и хоть на секунду задуматься о постороннем. Я даже не успела разболеться после холодного дождя — шоковая терапия для организма, прибывающего в растерянности от происходящего, — мое сознание полностью заняли бесконечные уроки с горгоновцами, которые и сами с удовольствием принимали участие в этом «экспресс-курсе молодого бойца».

Периодически моросил дождь, но к концу третьего дня земля в целом успела просохнуть. План большой вылазки к тому моменту был продуман до мелочей; вещи собраны, и рано утром, еще до рассвета, на четвертый день начала моих тренировок, горгоновцам предстояло выдвинуться в путь.

В ночь перед вылазкой не могла уснуть; даже физическая усталость не стала спасительным снотворным — каждый участок в теле отзывался тянущей свербящей болью, — и я бодрствовала, встревоженная и переживающая, будто с утра мне самой надлежало уезжать на встречу с неизвестностью. Лежала, отвернувшись к стене. Мысли, запутанные и дурные, клубились неповоротливой бесформенной массой, а под ребрами скреблось и кусало. Тихо посапывала Сара, раздавалось парное сопение Сэма и Нормана (последний привычно прихрапывал). Когда посреди ночи Льюис поднялся и вышел из комнаты, я поначалу не обратила на это никакого внимания. Прошло минут десять-пятнадцать, а горгоновец все не возвращался. Первую половину ночи дежурил Стэн, а потому Крис не мог задержаться на задушевную беседу — он явно не стал бы тратить драгоценные минуты сна на общение с Тарэном.

Поднялась на кровати, огляделась. С секунду помедлила, затем осторожно опустила ноги на холодный пол. Натянула берцы и бесшумно нырнула в дверь. Темно и тихо. Вслушалась, неспешно направляясь к лестнице. Ноги гудели, напряженные мышцы делали движения угловатыми. Спустившись наполовину лестничного пролета, замерла. Льюис сидел один на кухне, вальяжно развалившись на стуле и вертя в руках тлеющий окурок сигареты; вокруг мужчины клубил тающий дым. Крис откинул голову к стене; на столе стояли наполненная окурками стеклянная пепельница и открытый термос. Я помедлила, не зная, стоит ли сейчас беспокоить горгоновца, но Кристофер, лениво приоткрыв глаза, уже заметил меня:

— Ты чего не спишь? — спокойно проговорил он, поднося сигарету к губам. Я вздохнула, начиная спускаться. Льюис сделал глубокую затяжку, затем направив изящным движением очередной окурок в пепельницу.

— Бессонница.

— Не устала после учебного дня? — саркастично хмыкнул мужчина, на что я закатила глаза, присаживаясь напротив. — Кофе?

— Не откажусь.

Льюис придвинул мне термос, и я, не раздумывая, отпила. Кофе был холодным, крепким и без сахара. В первую секунду скривилась, отпрянув от термоса. Военный с интересом наблюдал за мной, в легкой ухмылке натянув уголок губ. Я фыркнула, вновь отпивая кофе. Глоток, второй, третий… Горечь заполнила, ударила в голову, прочищая мозги и взбадривая. Внутри все словно загорелось.

— Отвратительное пойло. Рецептом не поделишься? — спросила, тряхнув волосами; Льюис хохотнул, да и я сама искренне улыбнулась. — А ты чего полуночничаешь?

— Никогда не мог нормально спать перед выездами, — нехотя ответил Крис. — Пытаюсь мысли в порядок привести.

— Хреново у тебя получается, судя по наполненности пепельницы и облаку дыма вокруг.

— Вероятно, придется с тобой согласиться.

— Позволь поинтересуюсь из праздного любопытства, ты со всеми нехотя соглашаешься, или это исключительно моя прерогатива? — в глазах Льюиса мелькнула лукавая чертовщинка; он сощурился, улыбаясь хищно, а я театрально замахала руками. — Хотя, нет-нет-нет, можешь не отвечать! Это одна из черт твоего паршивого характера.

— О, Штефани, как иронично с твоих уст слышать о паршивости характера, — настал мой черед пренебрежительно усмехаться, а Льюису играючи зеркалить мои слова. — Позволь поинтересуюсь из праздного любопытства, ты во всех жизненных ситуациях такая строптивая? — он не говорил, почти урчал; тембр голоса и обольстительная ухмылка придавали словам Льюиса абсолютно двусмысленное значение.

Обаятельно улыбнулась. Притянула к себе термос. Сделала ещё пару глотков.

— Вот видишь, как хорошо, что я пришла. Тебе не пришлось бороться с кашей в голове. Будешь мучить свою голову другими не менее увлекательными вопросами.

Крис прыснул от смеха — понятное дело, он лишь согласился сыграть со мной в очередной обмен любезностями; но мы друг друга тем и спасали, не все же время задушевные речи толкать. К тому же, иногда смех, ирония и цинизм были единственным лекарством борьбы с гнетущей действительностью.

Пахло табаком, кофе, кремом для обуви и маслом для чистки пистолетов.

Откинув голову, горгоновец тяжело выдохнул. Задумался. Побарабанил пальцами по столу. Посерьезнел. Посмотрел на меня внимательно.

— Что?

— Очень уверено оружие в руках держишь, Шайер. Ты ведь в тире занималась не ради удовольствия и спортивного интереса?

Ответила спустя недолгую паузу:

— Нет.

Взгляд Льюиса остался таким же выжидающим, и я чувствовала, как внутри у меня дрожит и ломается.

— Я знакома со жнецами не понаслышке, — вырвалось у меня раньше, чем я успел обдумать слова. Льюис напрягся, но промолчал. — Глупо надеяться, что, озвучивая точку зрения, отличную от официальной, в один момент в твои двери не постучат блюстители режима. Они умеют ждать, иногда годами, пока ты не оступишься, не скажешь то, что уже нельзя оправдать или назвать неверной трактовкой. Пока не залезешь в дело, от которого не отмыться. Пока не переступишь черту, после которой прекращаются звонки, записки и исправительные беседы, — выдохнула, опуская взгляд на свои руки. Я выучила, что такое истинный страх; он невидим и тих, как жнецы. Они приходят без предупреждения, серые тени могущественных Трех, без имен и лиц. — Ты пробуешь смелость на вкус понемногу, но слишком поздно начинаешь ощущать, как рот наполняет кровь. В какой-то момент страшным стал не образ гипотетической тюрьмы, следственного изолятора или дознавательных камер. Стало страшно идти утром в издательство и вечером возвращаться домой, — меня немного потряхивало. Отвернулась к окну, за которым расплывалась глубокая темнота. До рассвета еще долго. — Потому что было четкое понимание: можешь не дойти до нужной точки, внезапно исчезнуть, потому что твое помеченное имя вычеркнули из списка. Убрали инородный элемент из идеальной структуры, — вновь посмотрела в лицо Криса, остававшегося неподвижным. — Ты первый, кому я заикнулась об этом. Но обговаривать детали или обсуждать это я бы не хотела. Ни сейчас, ни позже.

— Хорошо. Я не буду ничего спрашивать, — он чуть склонился в мою сторону, — но, с твоего разрешения… — горгоновец взял меня за пальцы и провел ими по коже под воротом футболки, ниже своей левой ключицы, где темнели причудливые линии татуировок. Я вздрогнула. Подушечками пальцев ощутила рубцы. — Одному ублюдку показалось забавным оставить мне памятку о том, кем он меня считал. «Монстр», — Льюис отпустил мою руку. — Я бывал в плену и в Штиле, и у «Анцерба», но после радушного приема жнецов те разы казались мне раем.

— Жнецы посягнули на горгоновца?!

Льюис мотнул головой:

— Я тогда еще не был частью группы. Непослушный мальчишка, только пришедший на службу и позволявший много и жестко говорить о том, о чем не следовало, — мужчина усмехнулся. — «Урок будет повторяться, пока ты его не усвоишь». И я усвоил. Но интерпретировал иначе. Перенял опыт, так сказать.

Не знала, что ответить. По позвоночнику расползлось внезапное ощущение холода. Дернулась. Взяла Льюиса за руки и крепко сжала — эмоциональный порыв.

— Будьте осторожны в поездке, — сказала почти шепотом. — Я знаю, что все будет хорошо, но… Будьте осторожны. Мне еще нужно у тебя поучиться, так что обязательно возвращайся с вылазки, — не получилось сказать иронично; голос подрагивал. Я опустила взгляд, с секунду помолчала, затем взяла термос и допила за один раз остатки кофе, стараясь сбить сжавший горло спазм.

— Мы вернемся дня через два, — буднично ответил Льюис. — Спешить не будем, всё внимательно осмотрим. Не накручивай себя. Это рядовая поездка, — он махнул рукой, удобнее устраиваясь на стуле. — Главное вы оставайтесь начеку. И не ходи без оружия, ладно?

— Сэма постоянно передергивает, когда он видит у меня в руках пистолет, — горгоновец в немом вопросе вздернул бровь. — Просто… У Сэма очень жесткие моральные рамки. Он убежден, что можно избежать любого кровопролития. Сэм не сторонник насилия в любом его проявлении. Даже в теоретическом.

Льюис в задумчивости кивнул, ничего не ответив, и я тоже замолчала на время; когда разговор возобновился, то медленно перетек абсолютно в иное русло, далекое от крови, убийств и рушащегося мира.

Мы много говорили. Поток мыслей, баек, шуток на грани, размышлений обо всем на свете. Незаметно пробегало время. Стэна сменил на дежурстве Михаэль, мы с Крисом выпили еще один термос кофе, который в потемках заливали еле теплой водой, наспех нагретой разожженными на улице газетами. Я чувствовала легкую усталость и представляла, как утром снова будет нужно нестись на тренировку с Норманом.

Откровенно говоря, я боялась даже предполагать, как грядущий день проведу на ногах.

Оставалось часа полтора до подъема, когда мы с Льюисом все-таки решили пойти вздремнуть. Крис замер у входа в комнату, обернувшись ко мне.

— Судя по тенденции, мы собрались поочередно вытаскивать друг друга из эмоциональной ямы?

— Наверное, это одна из вещей, на которых строятся крепкие дружеские отношения.

— Что ж, в таком случае спасибо, что не оставила меня наедине со своими мыслями.

— И тебе. И отдельное спасибо за кофе.

Льюис улыбнулся, распахивая передо мной дверь.

Ещё темно. Ещё осталось время немного отдохнуть перед ранним подъемом. Опустилась на кровать, натянула до самого лица одеяло. Не чувствовала ни рук, ни ног; закрыла глаза, ощущая, как покачивало от пульсирования крови по организму. Провалилась в сон мгновенно. Жизнь умолкла, время остановилось.

***

Роберт давал напутственные распоряжения Михаэлю, пока участники вылазки перепроверяли готовность к выезду. Остальные горгоновцы вместе со мной и Сэмом стояли поодаль, дабы не путаться под ногами. На удивление, спать совершенно не хотелось — утренняя тренировка отлично привела в бодрое состояние; а вот Дорт кутался в плед и не переставал зевать.

Финальные сборы завершились минут за пять. Горгоновцы разместились в машине, Норман открыл им ворота.

Сердце билось в горле. Я смотрела на уезжающую машину, молясь всем известным мне богам: пусть все пройдет удачно. Благоволите Небеса, убереги Богиня Матерь!

Роудез закрыл ворота, Михаэль махнул рукой. Всё возвращалось на свои места. Все возвращались на свои места. Я понеслась на занятия, Сэм направился досыпать, пока солнце не покажется из-за туч.

День проходил в движении. На месте никто не сидел, у всех свои дела и обязанности, а потому времени думать и переживать не оставалось. К тому же, Норман сохранял позитивный настрой и подбивал всех остальных соответствовать. Я дежурила вторую половину дня, и тогда же упражнялась в разборке, чистке и сборке четырех разных пистолетов, винтовки и полуавтомата — то, что Сара мне объясняла в предыдущий день.

Сборт дважды выходил с нами на связь. Все шло по плану, а потому даже к вечеру мы оставались в бодром и приподнятом расположении духа. Стэн приготовил свои «фирменные» макароны с тушенкой, и в тот миг мне казалось это лучшим и вкуснейшим блюдом во всей моей жизни. Сэм мирно беседовал с Михаэлем о книгах прошлого столетия. Иллюзия нормальности была настолько реалистичной, что я поверила в нее на несколько часов.

В сравнении со спокойным днем ночь далась мне значительно тяжелее: сначала я задремала, уснула плохо и чутко, и проснулась сразу же, когда на дежурство второй половины ночи ушел Норман, сменивший Михаэля. Мы остались с Сэмом в большой комнате вдвоем, и пока Дорт тихонько посапывал, я крутилась ворочалась в немом страхе. Липкий холодок струился по спине, всюду мерещились тени и образы ночных кошмаров. Спящий рядом Сэм не успокаивал и уверенности не придавал.

Воображение подбрасывало всякое неприятное и угнетающее. Тягостные минуты тянулись нестерпимо долго. Повернулась на спину, уперлась взглядом в высокий потолок; повторяла заученную мантру: уже ничто не будет, как прежде. Время вспять не вернешь, обратно не отмотаешь. Из сердца бури дороги не существует, и остается только выстоять, переждать шторм. Пускай это сделает нас сильнее.

Я мучилась от бессилия, в воющей тоске ожидая рассвета. Только над горизонтом забрезжили первые солнечные лучи, как тут же подорвалась с кровати, стремглав мчась вниз, на утреннюю тренировку. Первую из трех в наступающем дне. С новыми препятствиями и нагрузками. Все сложнее и труднее. Но я не чувствовала уже тяжести в теле, боли в мышцах — теперь мысли оказались сильнее и глушили физическое восприятие. Отдавалась делам полностью, дабы отвлечься.

Время летело. Я хваталась за все задания, пыталась быть везде и сразу, помогая Стэну и Сэму проверять машины, вызываясь на дежурство во второй половине дня. Тренировалась с Норманом, затем с ним же перечищала оставшееся оружие. Впервые за всё время с начала эпидемии я чувствовала себя настоящей, наконец-то вырвавшейся из-под власти страха и эмоций. Сэм тоже не унывал, погрузившись в работу. Он даже изредка шутил, вспоминая забавные истории, связанные с издательством и нашими коллегами. На улице было жарко и солнечно; на небе ни тучки.

Роберт сообщил, что все в порядке, но возвращение может немного сместиться от первоначальных временных рамок: новые задачи требовали разрешения; содержательнее командир не распространялся.

Вечер. Тренировка. Повторение изученного. Без сил упала на кровать. Подумала об уехавших. Уснула. Проснулась, когда Норман уходил часа в два на свою смену. Напросилась с ним. Оставшуюся половину ночи разговаривали. О моем обучении, о том, что происходит в мире, о «Горгоне».

Группа становилась семьей. Ничего больше не существовало, других глубоких привязанностей бойцы избегали: это помогало целиком отдаваться службе. Горгоновец не должен был бояться терять. Что угодно. Кого угодно. Конечно, уставом не запрещалось иметь семью, но негласный кодекс рекомендовал принимать в ряды группы тех, кто не мог своей кончиной кому-то принести чрезмерную боль и невосполнимую утрату; да и горгоновцам проще было бросаться на амбразуру, зная, что никому не обещали вернуться. Так надежнее в бою. Так преданнее собратьям по оружию. Обязаны лишь «Горгоне» и себе. Верны лишь «Горгоне» и себе. Так проще, так легче не бояться ни смерти, ни Всевышних сил, ни всевидящих властей, ни озлобленных недругов.

Быть горгоновцем — привилегия, честь. Не каждого даже рассматривали в бойцы. Не каждому позволяли даже предложить свое кандидатуру. Да, откровенно говоря, не каждый смог бы принять условия и соответствовать требованиям, которые «Горгона» выдвигала. В частности, покинуть группу было возможно лишь тремя путями: самым частым и наиболее привычным была смерть; горгоновцы зачастую иных вариантов даже не рассматривали, убежденные, что погибнут нас службе. Некоторые могли дослужиться до почетной пенсии за особые заслуги — то был подарок судьбы и командира, который бойцы нередко отвергали, предпочитая носить мундир до конца. Однако, даже пенсия оставляла горгоновцам звание — и только третий путь срывал погоны, вычеркивая бойца из группы. То было позорное исключение. И исключение из «Горгоны» ставило крест на любой дальнейшей карьере, связанной с военной или силовой деятельностью, становилось клеймом всей жизни. Досадно-иронично, что практически единственными горгоновцами, имена которых узнавали массы, становились изгнанные или кончившие жизнь на военно-полевом трибунале бойцы. Командир судил, командир приводил приговор к исполнению.

И не было более профессиональных, подготовленных и верных бойцов, чем преподносившие свою жизнь на жертвенный алтарь Змееволосой Девы.

Мы сидели с Норманом на крыше, вдыхая благоухание разнотравья, клубящееся в свежем ночном воздухе. Здесь пахло иначе, нежели дома. Запахи были густыми, насыщенными, совершенно не похожими на те, к которым я привыкла. Влажную прохладу пронизывали ароматы смолистой коры и горьковатые запахи трав; были они по-особенному тяжелыми, глубокими, а поверх них словно разливался тонкий, сладкий аромат цветов — терпкий, дымный.

Ощущалось приближение осени; тени становились длиннее, промозглый ветер налетал внезапно, заставляя ежиться.

Норман говорил о том, что нужно побороть эмоции, подчинить страх, и тогда возможно справиться со всем; но особенно сильно акцентировал мое внимание на другом: «Позитивный взгляд на жизнь спасает. Нужно относиться проще, нужно уметь отпускать и не позволять мыслям рвать тебя на части. У нас много причин нервничать, Штеф, но если ко всему относиться как к неизбежному, однажды это просто сломает. Меньше стресса — в добрый путь».

Судный день, апокалипсис, конец света — не в наших силах это остановить, замедлить, переменить. Оставалось только подстроиться, смириться и… Двигаться дальше? Как бы то ни было, мы с Норманом сошлись на том, что, вполне возможно, Государство действительно заслужило соль беспощадную чистку. Слишком уж прогнило всё вокруг, покрывшись плесенью лжи и бессмысленной жестокостью. И пусть невозможно было заглушить боль за множество невинных жизней и несчастных судеб, затянутых и перемолотых в этом зловонном круговороте напрасно, мы понимали, что расплата пришла закономерностью. Может, и несправедливо, но кармически — логично и обоснованно. Система, которая десятилетиями питалась слезами, жертвами и кровью своих граждан, наконец оказалась под гибельным коллапсом, к которому шла все это время. Нам же оставалось только сохранить человечность, сохранить себя и двигаться дальше. Продолжать бороться.

Но даже философствовать с Норманом в серьезной манере долго не удавалось: Роудез предпочитал любую драматичную ситуацию или сложный вопрос превращать в ироничный каламбур. Впрочем, вполне в духе каждого горгоновца — превращать свою боль в идеальную тему для очередной шутки.

Утром после тренировки и у меня выдалось свободное время. Пошел третий день рейда Сборта, планируемая дата возвращения горгоновцев. Норман занялся любимым делом — крепко спал в обнимку с подушкой; я, почему-то, усталости пока не чувствовала — в этом было виновато и легкое волнение, и кофе, настоянный по любимому рецепту Криса: чем крепче и горче, тем лучше. К тому же, я задумала небольшую авантюру (в сущности, просто глупость, но в нынешнее время она ощущалось серьезнее и опаснее взлома административного документационного хранилища).

Выждала, пока Михаэль погрузится в свои дела, Стэн, вышедший на дежурство, будет делать обход внутренней территории, и Сэм наконец-то оставит меня наедине — с последним помогла сама судьба, и Боур позвал Дорта для какой-то помощи. Не теряя ни секунды, я рванула наверх, в комнату, к рюкзаку. Забрала рацию, взяла пистолет, запрятала его за пояс штанов, прикрыв низом майки; также бесшумно и скоро спустилась вниз, сверила часы — как можно незаметнее вышла во двор и, всё перепроверив, с бешено бьющимся сердцем выскользнула в железные ворота за пределы базы.

Щебетание птиц лилось безмятежной песнью. Я неспешно продвигалась вперед по поляне, внимательно посматривая по сторонам и держа пистолет наизготовку. Высокая трава доходила мне до бедер, шуршала под ногами шепотом мифических духов и полузабытых образов, оставшихся лишь на устах пересказывающих легенды, да на страницах Сказок Севера — как бы Трое не пытались полностью стереть древние верования, они все равно прорывались фольклором, литературными произведениями и детскими рассказами. Бьющееся точно в горле сердце медленно успокаивалось; огромный мир распростерся передо мной, открыл объятия. Никогда бы не подумала, что свобода может ощущаться так.

Казалось бы, что страшного — выйти за пределы ворот. Но я впервые оказалась совершенно одна с момента, когда Северная зараза накрыла привычный мир агонией хаоса. Никто не знал где я, никто не присматривал, никто не мог кинуться на помощь в ту же секунду, когда она могла потребоваться. Спасать здесь, пожалуй, было и не от кого — но сам факт: остаться одной и постараться ощутить себя в безопасности. Я четко осознавала, насколько важно как можно скорее распрощаться с нахлынувшими дезориентацией и деперсонализацией. Ощутить себя в себе и себя в мире.

А мир чувствовался иначе, он продолжал существовать, не подозревая о горестях людей, и была в том и непоколебимая прелесть, и неописуемый ужас.

Запахи. Звуки. Цвета. И ничего не сковывало, не туманило разум. Размеренный шаг и сжатый в руках пистолет. Я, наверное, и не выстрелила бы в зараженного, даже попадись он мне на пути — скорее рванула прочь, — но с пистолетом перебарывать страх внезапно столкнуться с чем-то или кем-то рациональнее и легче.

Одна. Как прежде.

Трава шелестела, солнце припекало. Оглянувшись назад, увидела высящееся здание, стекла которого сверкали на солнечном свету, слепя глаза. Я выдохнула, убирая пистолет и присаживаясь на прогретую теплую землю. Чуть поодаль журчал маленький ручеек; наверняка он впадал в ту лесную реку, у которой мы разбивали лагерь. Вода поблескивала, были слышны редкие трели птиц. Начинающийся поодаль лес манил теплой тенью и покоем.

Я скрылась в траве, утонула в ее шуршащем покрове. Тихо. Дрожь прекратилась, сердце успокоилось. Дышала полной грудью, чуть прикрыв глаза и стараясь нагнать на себя спокойствия и расслабления. Все, что существовало вокруг меня — лишь треск жучков и еле различимый шум воды. Всё остальное — иллюзия, дурной сон.

Не удержалась, легла на спину. Лёгкие перистые облака замерли среди невероятной красоты голубого небосклона, раскинувшегося безграничным куполом, в котором каждый оттенок словно переливался. Они едва различаемыми мазками вплетались в лазурный простор, их мягкие очертания тянулись, будто некто провёл кистью по влажной краске. Время стало тягучим. Я прислушивалась к каждому звуку, греясь под теплыми лучами, чувствовала каждый участок тела. Свежий воздух обволакивал изнутри… Но идиллия прервалась внезапно: позади раздался шум, резким порывом я перевернулась, прижалась к земле, заводя руку к пистолету и всматриваясь сквозь траву на лесную дорогу.

Мышцы напряглись за долю секунду, сжались, как тугая пружина. Вдох-выдох. Я была готова сорваться в любую сторону в любую секунду. Из леса вылетела машина «Горгоны».

Сердце оборвалось, я выругалась, вжимаясь в землю и переставая дышать, будто бы Сборт мог услышать мое дыхание. Горгоновцы пронеслись к базе. Я поменяла позицию, дождалась, пока окажусь в слепой зоне, и бросилась, что есть силы, следом.

Главное незаметно проскочить в ворота! Благо, стараниями Стивена обучить меня универсальным и классическим приемам взлома замков, они стали легко открываться для меня и изнутри, и снаружи без вспомогательной помощи.

А ведь это только начало. Я быстро училась, когда того желала.

4

— Где тебя носит, Штефани? — первое, что услышала, аккуратно входя в помещение с улицы. Роберт был встревожен; краем глаза заметила, что все собрались на прежних местах. Я глянула на Сару, та улыбнулась мне, кивая чуть в сторону; там стояло три гигантских бумажных пакета, набитых разным шмотьем. — Давай, давай, Штеф, не медли!

— Прости, Роберт, — пискнула в ответ, быстрее занимая место рядом с Сэмом и находя глазами Стивена, переговаривающегося с Михаэлем, — выходила воздухом подышать, голова шла кругом… — на ходу выпалила, через секунду замирая.

В комнате находилось двое незнакомцев.

Одному на вид лет пятьдесят; тронутые сединой волосы падали на его лицо, изрешеченное морщинами. Изнеможенный вид мужчины и грязная мятая одежда, однако же, не перебивали какую-то аристократичную статность. Он держался прямо, с легкой снисходительностью посматривая вокруг и то и дело протирая вспотевший лоб зеленым платком с золотой вышивкой. Признать честно, несмотря на всю нескрываемую «породистость» незнакомца, Роберт (да и прочие горгоновцы с вымуштрованной выправкой) на его фоне все равно смотрелись куда представительней.

Второй мужчина был немного худощав, выглядел лет на сорок. От него тоже веяло духом интеллигенции и внутреннего достоинства. Смотрел он, однако, как-то сквозь присутствующих. Напряжен и, возможно, немного напуган. Переносье его очков перемотано, на руке — добротные тяжелые часы.

Только я заняла свое место, как почти в этот же момент с лестницы второго сбежал Льюис. Он коротко глянул на Роберта, кивнул, затем отходя к стене; мужчина оперся об нее и скрестил руки на груди, поймав мой взгляд. Желваки заходили на его скулах. Я дрогнула. Крис был зол, как черт. Взбешен и сосредоточен. Не то чтобы его вид нагнал на меня панического страха, но попасться под его горячую руку желания не возникало.

Льюис сощурился и следом перевел взгляд на Сборта — командир, откашлявшись, вышел в центр комнаты.

— Итак, время привычно поджимает; работаем в ускоренном темпе, — Роберт начал сжато и без промедления. — Обрисую ситуацию. Вылазка прошла успешно и без особых потрясений. Что касается наших гостей, — мужчина сделал жест, представляя первого незнакомца, — Джон Грин. Градоначальник городка °13-16-8-28. В настоящее время под его началом в стенах резиденции укрыты выжившие, — у меня перехватило дыхание; бросила взгляд на обмершего Сэма. — А также с нами прибыл Виктор Бенар, — мужчина в очках коротко кивнул, — исследователь политических наук Ведущего университета Северных земель, — я буквально впилась в Виктора взглядом: Северных земель? Как давно он уехал оттуда? Что он знал? Что видел? Мог ли рассказать о начале эпидемии? Мог ли рассказать о нарастающем политическом недовольстве? О людях, поддерживающих Хорста? Я тряхнула головой, пытаясь вслушаться в слова Роберта, уже пропустив какую-то информацию, — ..нам предоставлено безопасное место, в котором есть свет, вода и просто максимальные удобства в сложившихся обстоятельствах. Как я уже говорил, нам будет необходимо организовать безопасность людей, а также поспособствовать прекращению исчезновений. Но это…

— Мы будем вам крайне признательны, — перебил Сборта Джон; горгоновцы недовольно переглянулись, но промолчали. — Когда мы прибудем в °13-16-8-28, я все подробно расскажу. Мы надеемся на вашу лояльность, веру долгу и на вашу помощь. Опасаюсь, что исчезновения резидентов организованы опасными людьми, просочившимися в наши ряды во время эвакуации. Впрочем, полагаю, будет лучше, если вам всё расскажет ваш командир, которого я посвятил в основные детали.

— Уверен, мы сможем найти общий язык, — вторил Виктор, оправив очки. Голос его был шершавым, а интонации неспешными. — В темные времена следует помогать друг другу.

— Но если вашим людям нужно больше информации прямо сейчас, я готов поделиться, — заметил Грин.

— Не требуется, Джон, — дружелюбно, но достаточно твердо ответил Роберт. — Все подробности мы обсудим позднее, когда прибудем на место, осмотримся, и получим развернутый комментарий от всех причастных лиц. А сейчас всё собираются, — командир обернулся к нам. — Тридцать минут на сборы. Зададите вопросы в дороге. Марш! — и Сборт дал отмашку.

В действиях горгоновцев — ни намека на суматоху. Слажено, четко, несмотря на спешку. Скрип ящиков и приглушённые команды нарушали безмолвие коридоров, пока в гостиной Роберт беседовал с Джоном и Виктором. Трейлер наскоро наполнялся всей добытой утварью. Стивен сверял инвентарные списки, следя за каждой погруженной мелочью — всё шло по разнарядке, но Дэвис перепроверял, — Сара нагрузила Нормана мягкими подушками в расшитых крупными нитками наволочках, и сама аккуратно упаковывала изящную стеклянную вазу с сухоцветами, которая была ею обнаружена в одной из комнат. Казалось бы, пустяковая вещица, но это не прихоть, а последний след истекающего комфорта привычной жизни.

Я же, залетев на второй этаж в легком мандраже, стремительно перепроверила свои скудные пожитки. Затянула потуже походный горгоновский рюкзак, помня, что сумка со всякой всячиной все еще валялась на задних креслах машины Криса. Мои соседи по комнате тоже не медлили; никто не переговаривался, несмотря даже на то, что никто не осознавал до конца, что происходит. Приказ получен, остальное — по ходу дела. Норман с Сарой, наконец вспомнившие про личные вещи, выскочили из комнаты первыми, поторапливая меня — даже Сэм уже находился внизу, готовый уезжать, — и только я хотела выбежать за ними, как передо мной внезапно возник Льюис. Я отскочила назад, как ошпаренная: мужчина с силой захлопнул дверь, скидывая тут же рюкзак на пол и круто разворачиваясь ко мне. Воздух стал словно разряженным. Я машинально отступила на несколько шагов назад под тяжелым взглядом горгоновца.

— Какого хера, Шайер?! — процедил Крис сквозь стиснутые зубы, ведя головой. Если бы взгляд мог испепелять, то горгоновец уже превратил бы меня в горстку пепла. — Что за игры?! Ты вообще в своем уме?

— А ты? Нам нужно торопиться, у меня нет желания…

— Шайер, черт бы тебя драл! — рявкнул Льюис. — Ты нахрена одна ушла с базы?! Адреналина не хватает?! Приключений ищешь?! — голос мужчины сорвался на рык; я с усилием сглотнула, качая головой. В горле предательски пересохло.

— Не понимаю, о чем ты, — нахмурилась в ответ. Льюис скривился.

— Ты совсем за идиота меня держишь? — внезапно холодно и спокойно спросил он, заглядывая мне в лицо.

— Я выходила из помещения подышать…

— Тебя не было во дворе, когда мы прибыли, — отчеканил горгоновец перебивая. — Шайер!.. — Крис стиснул зубы, закрывая на мгновение глаза рукой. Теперь я уже явно видела ходящие на его скулах желваки. Льюис открыл лицо, гневно смотря на меня. — Штефани, я первым делом поднялся на точку осмотра, откуда открывается прекрасный вид на всю округу. И представляешь, что я вижу? — он наигранно развел руками. — Тебя, милая, аккуратненько протискивающуюся в ворота!

— Мне было нужно выйти, — сухо отрезала. Отчего-то душили злость и обида. Льюис словно не понимал… Но мне нужно было покинуть это место. Побороть себя. Ощутить, что жизнь идет дальше. Остаться один на один с собой.

— «Нужно было выйти»? — воскликнул Льюис. — Это что за аргумент?! Ты какого хера творишь вообще?!

— Перестань повышать на меня голос! — и я сама сорвалась на полурык.

— А ты начни вести себя разумнее! Ты вообще думаешь, какой опасности могла себя подвергнуть?!

— Да тебе какая разница?!

Мы уже не говорили. Кричали друг на друга, интенсивно жестикулируя.

— Да потому что мне постоянно приходится тебя из всякого дерьма вытаскивать!

— Не вытаскивай! — я махнула с силой рукой. — К черту, слышишь?! К чертовой матери! Я не прошу твоей помощи!

— Ну и отлично!

— Замечательно!

— Превосходно!

— Прекрасно! — и я рванула вперед, намеренно задевая Криса рюкзаком.

Вылететь из комнаты не успела. Горгоновец перехватил меня за руку выше локтя, задерживая на месте:

— Знаешь, для рискованного журналиста ты слишком херово врешь.

И я не знала, что меня разозлило больше: то ли то, что меня отчитывали, как провинившегося котенка, то ли то, что в моем профессионализме усомнились.

— Я прекрасно вру, когда мне это нужно! Но знаешь, милый, самое главное, что для рискованного журналиста я слишком хорошо говорю правду! Так что засунь свою экспрессию и свои поучительства поглубже себе в зад, плевать я на них хотела! — Крис на секунду оторопел, изогнув бровь. Я дернула руку назад, вырываясь, и почти прошипела, делая шаг на Льюиса. — Не смей меня хватать за руки. Никогда!

И, круто развернувшись и еще раз ударив рюкзаком горгоновца, стремглав бросилась прочь из комнаты; промчалась по лестнице, чудом только не упав. Пробежала мимо Михаэля, чуть не сбив и его с ног, вылетела на улицу, ничего не замечая перед собой. Хотелось ни то плакать, ни то разбить что-нибудь; но, может даже интуитивно, я подлетела именно к машине Льюиса. Забросила рюкзак на заднее кресло и заняла свое законное второе переднее место. От злости из головы вылетели абсолютно все мысли о выживших, о том, что нам сейчас вновь предстоит дорога. Я постукивала ногой по полу, шмыгая носом и поглядывая на то, как горгоновцы усаживались по машинам.

Задняя дверь распахнулась; Льюис забросил рюкзак, затем занял водительское кресло. Захлопнул сою дверь так, что по всей округе пронеслось эхо, а машину покачнуло. Горгоновец шумно дышал через нос, движения его были резкими и рваными; мужчина завел машину, почти сразу вызывая Сборта по рации: «Машина 1, Шайер и Льюис. Готовы к выезду».

Я цокнула, скрещивая руки на груди и отворачиваясь; смотрела на панорамные окна базы и густо-желтые блики солнечных лучей на светлых стенах здания. Мотор гудел, а в моей груди забилось волнение — в тот миг тревожно воспринималось вновь добровольно броситься в гнетущую неизвестность пути.

Выехали за пределы территории базы. Машина Роберта первая, за ней следовала наша; потом трейлер, водительское сидение в котором занимал Норман, и заключительной — машина с Михаэлем и Стивеном. Мы свернули направо, на дорогу, которая должны была вывести нас совершенно на другую трассу, существовавшую для меня только серой извилистой полоской на потертой горгоновской карте.

Закрыла глаза, запуская руку в волосы. Половина ночи без сна, изматывающие тренировки и эмоциональная встряска дали о себе знать: глаза начали слипаться, голова пошла кругом. Я отвернулась от Криса, кое-как устроилась на сиденье, поджав ноги под грудь.

Страшно ли было? Отчасти. Но уверенность в действиях Роберта оказалась сильнее. Впрочем, особенного выбора в сложившихся обстоятельствах я не видела. Выжившие казались выдумкой вскипевшего мозга.

Укутанная в тягучий кофейно-табачный аромат, стоявший в машине, под монотонное сопение продолжавшего кипеть Льюиса, я быстро провалилась в тихий безмятежный сон. Мне ничего не снилось, и впервые за всю жизнь мне было настолько комфортно спать в машине.

***

Поиски проходят торопливо под нескончаемый шум, доносящийся из-за запертых дверей. Роберт обнаруживает в офисе командира поста ручной рычаг для открытия проезда. Льюис, пройдя по коридорам, находит-таки открытую оружейную. Она почти пуста. Несколько упаковок патронов, пара гранат. Одну пачку патронов подбираю я под столом. Там же, среди сгнивших ошметков и разбросанных вещей, находится металлическая вещица. Только взяв ее в руки понимаю, что это. Штамп для клеймения. И по его состоянию нетрудно догадаться, что им уже пользовались по назначению. Когда переворачиваю штамп, чтобы рассмотреть выпуклые элементы рисунка, то на секунду теряюсь: опять тот же символ. Глаз и извилистые линии, образующие ромб. В горле пересыхает, я борюсь с омерзением и желанием бросить вещицу; подсознательно уверена, что клеймо предназначено для человека.

— Штефани, — окликает меня Роберт, — идем, проезд открыт.

Я, еле стоя на дрожащих ногах, киваю немного невпопад. Кладу клеймо на стол. Поверх бумаг и документов. Бросаю взгляд на изрисованную стену, на коридор со стальными дверьми, в которые продолжают ломиться зараженные — спустя даже время от каждого удара сердце вздрагивает, — и спешно устремляюсь прочь, к выходу. После меня уходят и горгоновцы.

***

Дрогнула, распахивая глаза и мгновенно выпрямляясь; плед скатился с моих плеч, я недоуменно придержала его, не припоминая, когда успела укрыться. Прохладно. Пахло сыростью. За окном стемнело, помрачневшее небо затянули серые тучи, мелко моросил дождь, и свежий воздух щекотал нос. Глянула на Криса — он молча вел машину, даже не обернувшись, — горгоновец держал зажженную сигарету на вытянутой руке в полностью открытое окно. Лесистый пейзаж сменился бескрайними холмистыми полями, позади слева остался горный хребет; о, Небеса, я опять пропустила горы! Я понимала, конечно, что дорога наша лежит им в объезд, но так хотелось увидеть их вновь — хоть мигом, хоть так, вдалеке, без ясности; но чуть ближе, чем смутная линия у горизонта. Суровая, вечная красота гор скользнула за окном, когда я спала, не оставив мне ни шанса понять, какой была бы наша короткая случайная встреча, организованная смертоубийственной рабочей авантюрой и объявшим Государство армагеддоном… Впереди виднелся мрачный выжженный город, укутанный туманом и густеющей ночью.

— Богиня Матерь, сколько я проспала… — хрипло проговорила, нащупывая под ногами бутылку. Крис молчал. — Тот город место нашего назначения?

— Да, — коротко ответил мужчина, сжимая губы в тонкую полоску. — Проспала около десяти часов.

Сделала пару крупных глотков воды, чувствуя, как ноющая боль в шее и затекшие мышцы напоминали о долгих часах сна в неудобной позе.

— Как прошла ваша вылазка? Как произошло столкновение с выжившими? — спросила, поморщившись и разминая шею; горгоновец сделал небрежное движение головой, безмолвно показывая, что не настроен разговаривать. — Может, расскажешь мне о Грине и о месте, куда мы едем?

— Может, нормально объяснишься, почему ушла с базы? Почему никого не предупредила? — произнес он с явным недовольством, делая затяжку. Его слова повисли в воздухе на пару скоротечных мгновений, пока во мне закипало возмущение.

Секунда. Вторая. Я скрестила руки на груди:

— Так приятно пахнет дождем, а ты воняешь своими сигаретами! Можешь хотя бы сейчас не курить?!

— Чего? — мужчина выгнул брови, обернувшись с искренним недоумением. — Что ты мне еще скажешь не делать в моей машине?

— Ты здесь не один… Уже дурно от этого запаха! Мне плохо. Выкини сигарету или дай мне пересесть к кому-нибудь.

— Твою же… — прошипел Крис. Сжал зубы, и по его лицу нетрудно было догадаться, что в мыслях он уже обложил меня потоком таких красноречивых ругательств, которых мои уши еще не слышали. Он зло швырнул недокуренную сигарету на дорогу. — Я это делаю только лишь потому, что остановись я сейчас и прерви движение колонны — Сборт с меня шкуру спустит. Не устраивает со мной ехать — забирай вещички и со следующего раза проваливай в другую машину!

— Так и сделаю, — буркнула в ответ, кутаясь в плед и открывая и свое окно нараспашку. Низкие темные тучи и светлые поля, засаженные злаковыми колосьями, разрезали мир пополам. Горы, отраженные в зеркале заднего вида, казались иллюстрацией на книжном развороте. Перевела взгляд на горгоновца. — А теперь перестань фыркать и, пожалуйста, расскажи обо всем.

Крис усмехнулся. Без особых эмоций провел краткий экскурс: во-первых, в °13-16-8-28 они добыли значительно меньше, чем предполагали (запасы восполнить удалось, но это потребовало значительных трудов, сил и времени). Город сильно пострадал под авиационными ударами, хотя никто из горгоновцев не предполагал, что вооруженные силы обратят на него внимание — это не административный центр, да и не самое большое селение местности, — как итог: некоторые районы сравняли с землей, другие сильно пострадали от пожарищ. Около города располагались ветряные электростанции: большинство ветрогенераторов уничтожено и повреждено, но пара мельниц чудом уцелела и продолжала работу. Когда горгоновцы собирались уезжать, то внезапно столкнулись с небольшой группой выживших, которые занимались собирательством. Пятеро. Женщина и мужчины, в числе которых и Джон с Виктором. На контакт пойти «пришлось» — по пятам следовали зараженные, — хотя встреча оказалась «не самой приятной». Горгоновцы узнали, что большая часть жителей города пыталась эвакуироваться сразу же, когда пошли слухи о распространяющейся эпидемии Северной заразы. Люди бросали жилье, машины, пытались как можно скорее покинуть город, уезжая налегке. Кто-то, кто поверил слухам сразу или кого предупредили, спастись успели (как минимум, до ближайшего блокпоста); другим повезло меньше. Северная зараза накрыла как цунами. Пробки на выездах из города заблокировали людей один на один с зараженными. Паника первых часов осознания, что инфекция добралась до их родного дома, сыграла злую шутку. Люди сами закрыли себя в клетку и выкинули ключи. А затем истребители-бомбардировщики — еще не поднялось солнце, — девятой волной похоронили остатки надежды и тех, кто не смог выбраться.

Из резиденции, выстроенной на холме и находившейся вдалеке от центра, жилых районов, да и, в общем-то, всей инфраструктуры города, Джон Грин вместе с остальными спасшимися наблюдал, как круглый солнечный диск выплывал из-за темной полосы горизонта и озарял полыхающий город. Угасающим эхом замирали в небесах вопли городских сирен. Становилось тихо. До ужаса тихо.

Джон Грин был градоначальником °13-16-8-28. Он вместе с женой и дочерью по какой-то причине выехать из города не смог, но при этом им удалось уцелеть и спасти еще пару десятков человек, отказавшихся (или не сумевших) эвакуироваться по разным причинам. Все они укрылись в резиденции, уцелевшей и от бомбежек, и от активного внимания зараженных тварей, когда те пробудились в городе. Грин взял выживших под свою опеку, расселил в здании резиденции. Следил за порядком. Ветряная электростанция питала административное здание, которое, как и все правительственные объекты в Государстве, было также снабжено собственной водонапорной системой, отличным бомбоубежищем и всеми удобствами для случая, если необходимость вынудит держать оборону. Вода, нагреватели, свет, медицинская комната; выжившие смогли среди руин города найти и доставить в резиденцию кровати, матрасы, одеяла. Иллюзия нормальности. Фальшивая прежняя жизнь. Большего и не нужно.

На данный момент в резиденции находилось около шестидесяти человек, и чем больше становилось людей, тем острее чувствовались проблемы и разногласия, которые Грин не мог полноценно разрешить.

Я не знала, какие эмоции испытывала: то ли радость от того, что мы были не единственными выжившими, то ли ужас от понимания, что кошмар происходит взаправду и раскинулся всюду, то ли страх перед неизвестным. Избавиться от привкуса сюрреалистичности, эфемерности и обмана пока не удавалось.

Льюис оценки происходящему не дал. Воздержался от комментариев и мыслей. Не поделился сомнениями. Не столько, потому что злился на меня, сколько по привычке.

— Ты не выглядишь особо воодушевленным, — осторожно заметила. Горгоновец скривился, промолчав. Я окинула его взглядом: весь пыльный, с темными кругами под глазами, изрешеченными тонкой сеточкой красноватых вен. Уставший, серьезный и абсолютно недовольный вообще всем вокруг. Ко всему прочему, еще и продолжающий злиться на меня.

И, конечно, было можно продолжить молчанку, гнуть свою линию, но направляться к неизведанному значительно комфортнее с расположенным ко мне Кристофером.

— Послушай, я вышла, чтобы перебороть себя. Хотя бы в малом, — сухо бросила, смотря на свои пальцы. — Пыталась подчинить страх, — Льюис повел головой, сдавленно выдыхая и сильнее сжимая руль; хмыкнул скептически, посмотрев на меня искоса. — Я могла сказать. Но не посчитала нужным. Решила быть без «подушки безопасности». К тому же, меня бы не поддержали. Даже Норман, — с секунду подумала. — Тем более Норман.

— Ну, наверное, — с легкой хитринкой протянул Крис, прищуриваясь. — Выпусти он тебя одну я, конечно, спустил бы с него шкуру, но… Но ты хотя бы была под присмотром. Какого хрена, Шайер, у меня до сих пор в голове не укладывается, что ты совершила такое глупое безрассудство! — он посмотрел на меня, изогнув сведенные к переносице брови. — Как думаешь, что бы на это сказал Роберт, если бы не был занят Грином?! — я молча пожала плечами, на что Льюис тут же покачал головой. — Я не скажу Сборту ни слова, а ты больше не предпринимаешь подобных вылазок.

— Хорошо. Подобных больше не будет, — и прежде, чем Льюис успел возмутиться, я махнула рукой. — Не придирайся. Только не ты, — окинула Криса взглядом. — Тем более не ты. Я уже наслышана от горгоновцев о твоих своевольных выходках. Долго еще ехать?

— Не очень.

Льюис не соврал. Вскоре мы свернули на западную объездную, оставляя по правую сторону обугленные останки бывших многоэтажек.

Выжженный пустой город. Везде обломки и осколки, везде руины домов. Картинка, которую слишком часто теперь видела за стеклом машины. Чудом уцелевшие улицы и районы выглядели искусственными. Игрушечным конструктором, выброшенным на кенотаф города и людских надежд. Скелеты стальных конструкций. Железобетонные останки лабиринтов проспектов и улиц. Гарью и копотью раскрашены погребенные жилые кварталы.

А там, далеко на полях, стояли несколько ветрогенераторов с неспешно крутящимися лопастями, резко выделяющимися своей белизной на фоне неба. Завораживающе. В сердце замерло, и я, не моргая, смотрела на эти сверкающие лопасти, вырванные точно из другой жизни. Таким же магическим казался огромный парк, разбитый между городскими постройками и монументальным зданием резиденции на холме.

— Удивительно, как вы смогли раздобыть необходимое во время выезда… — сдавленно выговорила, глядя на город. Льюис как-то особенно болезненно вздохнул:

— Они сбрасывали бомбы на жилые районы. Центр старались не затронуть, административные и общественные сооружения служили ориентиром, но не целью, — мужчина замолк, переглянувшись со мной. — Зараженные попадаются местами; нужно быть осторожными и внимательными.

Коротко кивнула, переводя взгляд к ветрогенераторам. Затем к серо-коричневому зданию, строгому и симметричному. В стеклах резиденции поблескивали последние солнечные лучи, пробивающие из-за пелены туч. Портик резиденции местами поврежден, но само здание осталось нетронутым. Двухэтажное, высокое, протянутое. Богато декорированный фасад. Нижний пояс этажа окружен белоснежными колоннами. Ризалит подчеркивает главный вход, выходящий прямо к городу. Балюстрады венчали террасы верхних этажей. Наличники окон, изгибающиеся карнизы поражали своей роскошью и разнообразием. Причудливые завитки, фронтончики, позолота отдельных лепных деталей… И напротив этого великолепия, пригодного разве что для покоев богов, разрушенный сгоревший город.

На улице перед резиденцией — с десяток человек. Все внимательно всматривались, указывая на колонну наших машин.

Сердце гулко забилось о ребра, делая мое дыхание прерывистым:

— Крис, а если это западня?..

— Тогда они сильно пожалеют, что загнали себя в угол, — хрипло ответил Льюис, не повернув головы. Я продолжала смотреть на него. Горгоновец, видимо почувствовав мой взгляд, обернулся, кривя губы в усмешке. — Даже если тебе не нужна моя помощь, то все равно будь рядом. Хорошо?

Молча кивнула в ответ.

Машина Роберта свернула во внутренний двор резиденции, куда открылись тяжелые кованые ворота.

***

Груженые сумками, не отходя друг от друга ни на шаг, мы медленно продвигались по коридорам, осматриваясь. Пустота и тишина. На первом этаже заселенных кабинетов не было (как, впрочем, и во всем центральном крыле — нам предоставили несколько обособленное от других выживших место; все жили в пристроенном к резиденции здании, связанным с ней застекленным воздушным переходом второго этажа).

В резиденцию мы попали не через главные двери, где располагалась роскошная парадная лестница, ведущая затем на второй этаж, а через запасной вход западного крыла, что выходил во внутренний двор. Грин спешно и немного сбивчиво рассказывал о правилах проживания в резиденции: не расходовать попросту воду, свет разрешается жечь в определенные часы и определенное количество времени… Сэм воодушевленно шагал рядом со мной, а я поймала себя на том, что чрезмерно насторожена. Вместо восторгов и слез счастья — с опаской поглядывала по сторонам. Горгоновцы тоже напряжены; Льюис и вовсе шел впереди, не опуская руки с рукояти мачете.

Большие хрустальные люстры. Стулья из темного дерева, обитые бархатом и расшитые золотыми нитями. Бордовые ламбрекены. Массивные кутасы. Высокие потолки. В другой бы ситуации я замерла в детской восторженности, рассматривая заточенные в потертые рамы пейзажи.

Кроме Грина нас сопровождала темноволосая девушка лет тридцати с ярко-голубыми глазами, которую Сборт с группой вылазки уже видели. Именно она, вернувшись в резиденцию, занялась приготовлением для нас комнат… И моральной подготовкой людей к появлению военных в стенах.

Мы расположились в трех больших бывших кабинетах на первом этаже. В каждом — по четыре спальных места.

На каждом этаже располагалась душевая комната, в которой находилось по три кабинки. Первый этаж западного крыла оборудован медицинской комнатой и изолятором, который не использовался. Когда Роберт спросил (то ли шутя, то ли серьезно) оборудовано ли здесь что-то наподобие карцера, горгоновцы поднапряглись (особенно Льюис, даже на мгновение обернувшийся), но Джон недоуменно покачал головой, ответив отрицательно.

Сама резиденция имела п-образную форму. Наши кабинеты находились в ее восточном крыле; прямо по коридору от нас располагались душевые, запасной выход во внутренний двор и еще одна лестница на второй этаж. В западном крыле — «лазарет».

Я уже предвкушала момент, когда можно будет все внимательно осмотреть.

Джон предложил нам первым делом расположиться и обустроиться; позже — представиться другим проживающим в резиденции. Сборт инициативу поддержал, дав горгоновцам немного свободного времени, попросив, однако, поторапливаться. Впрочем, никто медлить и не собрался — нас ждали работающие душевые кабины. Вода. Можно полноценно помыться. Это захватило мысли: горгоновцы в срочном порядке распределили очередность похода в душ. Я оказалась в тройке последних вместе с Сарой и Крисом.

Расположение в комнатах осталось неизменным: личная комната для Сборта, где также хранился весь инвентарь, оружие, припасы, и вещи, не являющимися личными кого-то из «Горгоны». Вторую занимали Стэн, Стивен, Михаэль. К ним же вынужденно был смещен Сэм. Я останавливалась с Норманом, Сарой и Льюисом.

Не успели мы зайти в кабинет и осмотреться, как Карани тут же бросила рюкзак и сумки на пол, метнувшись к пакетам с одеждой; с легкостью вывалила содержимое гигантских бумажных свертков на две близстоящие кровати.

— Норман, специально для тебя! Я, когда увидела этот кардиган, сразу решила, что он должен быть на твоих плечах!

Роудез перехватил брошенный Сарой кардиган. Удлиненный, теплый, крупной вязки. Весь цветной, изрешеченный треугольниками, ромбами и линиями. Единственная огромная деревянная пуговица, пришитая яркими желтыми нитями. Норман был неподдельно доволен; крепко обнял Сару, тараторя благодарности, пока я опустила рюкзак и сумку на пол, буквально сканируя взглядом помещение.

Высокие потолки, метра три с половиной. Два большущих окна, завешанных плотной тканью, отдаленно напоминающей шторы. Четыре простые односпальные кровати без изголовий, стоящие рядом друг за другом в два ряда у левой стены. Справа распахнутые шкафы, куда раньше складывали документацию — кое-где виднелись остатки сшитых дел и папки с бумагами.

Грин упоминал: когда началась эвакуация, люди принялись спасать документы, отчеты. Подчищать доказательства темных делишек. Опустошать банковские счета. Вывозить ценности. Бумажки, как и всегда, оказались важнее живых людей.

Одинокий обшарпанный стол стоял рядом со шкафом. На столе слой пыли.

Подняла к потолку голову. Белая побелка местами осыпалась, потрескалась. Шатало здание резиденции не хило.

Горло перехватил спазм.

— Пылью и сыростью пахнет, — выдавила из себя хрипло. Переглянулась с Льюисом, растерянно замершим посередине комнаты. Он чувствовал то же самое. — Может, откроем окна, чтобы проветрить?

Кристофер кивнул. Направился вперед. Перехватил оба куска ткани, закрывающие окна, рывком сорвал их; с шумом ткань упала на пол; облако пыли взметнулось вверх и медленно стало оседать в свете заката, пробивающегося через плотную завесу облаков. Горгоновец распахнул окно настежь.

А я продолжала стоять, недвижимая, смотря за пределы окна. На мертвый выжженный город. И чувствовала, как глаза наполняются слезами. Внезапная сильная эмоция. Дикий страх, ужас, паника.

Сделала тяжелый шаг вперед. За ним еще один. Еще один, более уверенный. Твердо уже стоя на ногах, подошла ко второму окну, берясь за изогнутую ручку и с усилием распахивая окно — в комнату ворвался ветер; сырой, насыщенный, с привкусом прохлады истекающего лета. Жадно глотнула свежий воздух, а мелкий дождик, сменившийся почти неощутимой моросью, оставлял на щеках холодные капли. Туман стелился над землей, а я чествовала тяжесть и усталость в каждой клеточке тела.

Повернула голову к Крису, внимательно наблюдающему за мной.

— Мы будем закрывать их чем-то более чистым, — проговорил он, толкнув ногой валяющуюся на полу ткань.

— Можем снять шторы в коридорах, — раздался голос Сары, — те выглядят роскошно.

— Отличная идея, — поддакнул Норман.

— Солидарна, — ответила я, оборачиваясь.

Сара сидела на кровати в окружении одежды, разложенной на четыре почти аккуратные кучки:

— Разбирайте, котики, — и с этими словами она передала Норману ворох тряпья. — Где чья кровать будет?

— Можно я в уголке? — спросила я осторожно.

— Я буду на кровати рядом, — пожала плечами Карани. — Мальчики пусть тогда спят во втором ряду.

— Моя кровать у стенки, — быстро проговорил Льюис, перебивая только открывшего рот Роудеза; Норман сокрушенно развел руками, состроив гримасу, мол, «заберу, что осталось».

У меня наконец появилась сменная одежда. Грубые высокие ботинки, носки на любой вкус и цвет. Пара футболок, водолазок, объемный свитер; две пары черных брюк, кроем похожих на военформу, и еще куча всякой всячины. Не удержавшись, выпросила у Льюиса болотного цвета трикотажную рубашку, которую Сара принесла ему. Крис поворчал для приличия, но рубашку мне отдал, чему я была несказанно рада.

Пока все осматривали и раскладывали добытое Сарой добро, она незаметно сунула мне немалый бумажный пакет — я даже ахнула. В нем — невероятной красоты белье.

— Не сдержалась и набрала несколько комплектов, — протянула она с наигранно оправдывающейся интонацией; а я была искренне ей благодарна и до безумия счастлива. Ужасно хотелось переодеться в чистое и свежее.

Когда наконец наступила очередь принимать душ, и мы зашли в просторную комнату с тусклым освещением, уже душную от горячих паров, я застыла на месте, не в силах пошевелиться. В первые секунды было трудно поверить в невероятное счастье и небесную благодать, ниспосланную в виде воды и душевых. И отвести взгляд от окружавшей нас роскоши тоже невозможно: мраморная облицовка, три большие кабины с матовым непрозрачным стеклом. По другую сторону у стены — пара раковин, большие тумбы со стеклянными полочками; огромное длинное горизонтальное зеркало во всю стену. Внутри кабины, где стояли аккуратные шкафчики для вещей — еще одна кабинка поменьше, где, собственно, и­­ располагалась ниша с душем.

Грязную одежду на пол, чистую — на полочку шкафчика. Осторожно переступила порог душевой, закрывая дверь. Я слышала, как вода сначала включилась у Сары — ее восторженный возглас разбил тишину, затем и Льюис подал довольный голос. Оба стали переговариваться, не веря в то, что стоят под горячей водой. Восторг на грани истерики. А я все еще не могла шевельнуться. Мялась с ноги на ногу, осматривая свои руки и тело. Когда дрожащей рукой повернула кран, когда горячие струи воды ударили в спину — дрогнула, сжавшись. Почувствовала, как некстати вновь подкатили слезы. Запрокинула голову, подставляя лицо струям воды и убирая волосы назад. Оперлась ладонями о стену, закрывая глаза и беззвучно раскрывая рот, пока внутри всё сжималось и разрывалось на части.

— Шайер? — внезапно обеспокоенно окликнул Кристофер. — Ты в порядке?

Открыла глаза. Стиснула колотящиеся зубы. Выдохнула через нос.

— Да, да… — проговорила спешно, затем на секунду зажимая рот тыльной стороной ладони. — Все хорошо, просто не верится…

Словно не чувствовала себя. Горячая вода била плотными, упругими струями, почти обжигая кожу, но я снова и снова намыливала голову, тело, тщетно пытаясь смыть с себя тяжесть воспоминаний. Стараясь смыть с себя страх, боль, опустошение. И плакала вроде бы. Беззвучно, давясь всхлипами. И дыхание перехватывало. Чувствовала, как устала, как болит каждая мышца, каждый сантиметр кожи; а сердце рвется от тоски и обреченности. Я вновь и вновь поднимала лицо под горячие струи, надеясь смыть всё это навсегда. Избавиться от этого навсегда. Очиститься.

Вода успокаивала. Замереть бы так, простоять нескончаемое количество времени… Но надо идти дальше. Взять себя в руки. Перестроиться. Нужно было не дать отчаянию диктовать решения, и не принимать решения от отчаяния.

Я ведь знала себя: какие бы удары ни приходилось принимать — не сдавалась, продолжала бороться. Во все темные и тяжкие времена, когда рассветы казались пустыми, когда едва хватало сил встать с постели и сделать шаг навстречу новому дню. Стирала тени с лица, натягивала маску уверенности и шла вперед. Каждый раз. Всегда так было. А сейчас — будто предел. Точка невозврата. Последняя капля. Перейденный рубеж. А что за ним — непонятно. Словно спустя столько лет мнимого морального восстановления раскрыла глаза и увидела, что не вынырнула из болота, но еще сильнее и глубже погрузилась в трясину. Коллапс внешнего мира открыл завесу разрушенного внутреннего.

Зажмурилась. Замерла под бьющими струями воды. Дыхание размеренное, глубокое. Хотелось выпить хорошего кофе и завалиться в мягкую постель. Укрыться с головой и долго-долго спать без единого сновидения.

А еще лучше, вместо кофе позаимствовать у Нормана его волшебную фляжку с «целебным зельем».

Глухо хлопнула дверь одной из кабинок. Я не могла вспомнить, выходили ли уже со второй, потому решила поторопиться. Время, казалось, застыло; сама не знала, сколько еще простояла, почти не двигаясь. Наградой мне было несравнимое чувство чистоты и легкости.

Выключила воду, несколько секунд спокойно смотря вниз на то, как вода уходила в слив. Тишина. В этом коротком моменте было спокойствие, но затем всё нахлынуло разом. Горечь прорвалась наружу, и я зарыдала вслух. Заскулила, захрипела, давясь слезами. А потом разозлилась. С остервенением перехватила предплечья, ногтями вцепившись в кожу. Выругалась. В порыве ударила основанием ладони по перегородке, снова и снова, пока болью не отдалось в запястье. Выдохнула сдавленно, убрала волосы назад. Выдох.

Быстро вышла из душевой. Скоро оделась. Вискоза водолазки приятно облегала кожу; я провела ладонью по мягкому рукаву, обхватила себя за плечи, чувствуя, как сердце ровно бьется. Стало спокойно и легко.

Натянула плотные черные штаны, затянула шнуровку на берцах, собрала вещи и вылетела из душной кабины, затем замирая на месте. У раковин стояла Сара, облокотившись о стену и скрестив руки на груди:

— Крис попросил удостовериться, что ты в порядке, — спокойно доложила она, участливо всматриваясь в мое лицо. — И, судя по всему, ты немного приврала о своем состоянии.

Я нехотя подошла к запотевшему зеркалу, вытерла его, всматриваясь в отражение.

— Все в порядке, — ответила негромко, обернувшись к Саре. — Прости, — та цокнула.

— Ну, это звучит почти убедительно, — хмыкнула Карани, следом делая шаг ко мне и захватывая в крепкие объятия. — Котик, говорю нашим оболтусам, и тебе скажу: не держи эмоции в себе, хуже будет. Лучше выскажи, выкричи, выплачь. Не держи в себе. Если тебе понадобится плечо или просто пара ушей, я всегда рядом.

— Я бесконечно благодарна тебе, Сара. Правда, — я отпрянула от девушки, посмотрела ей в глаза. Улыбнулась искренне и мягко.

— По крайней мере, в этом ты честна, — лицо Сары смягчилось, и она лукаво прищурилась. — Крису, так понимаю, говорить о слезах мы не будем?

— Не будем. Знаю, сейчас всем нам страшно, сложно и больно. Все растеряны и опустошены. Но, глядя на вас, я пытаюсь держаться и соответствовать… — качнула головой. — Так сказать, следую завету Льюиса «не отчаиваться».

— Нужно иметь непоколебимую волю и крепко руководить собой, чтобы об этом завете хотя бы помнить. Следовать ему — заслуга вдвойне серьезная. Как бы там не было, мы ведь бойцы не по профессии, а по духу, верно? А потому все нам под силу.

Я обмерла, глядя на Карани. Она говорила именно то, что мне было нужно услышать.

— Прорвемся, — утвердительно кивнула я. — И со всем справимся. А теперь пойдем ко всем, боюсь, мы выбьемся из данного Робертом времени. И, если прямо совсем разоткровенничаться, нужно поспеть, пока Норман не опорожнил свою фляжку.

***

Поздним вечером, как Грин и обещал, мы были представлены выжившим. Мероприятие прошло в большой столовой, находившейся не в самой резиденции, но в примыкающем к ней здании (как раз в том, где и обосновалась большая часть проживающих здесь людей) — невзрачное трехэтажное сооружение вытянутой формы, соединенное со зданием резиденции общей галереей второго этажа. Скромное и утилитарное.

Пока Джон в сотый раз описывал, как здесь проживают спасшиеся, коих он неизменно называл резидентами, я этих самых людей жадно рассматривала. Здесь были все. Дети, подростки. Мужчины, женщины. Пожилые. Некоторые одеты с иголочки, в одежду, явно дорогую и утонченную, которую видно старались содержать в порядке, будто надеясь сохранить хоть что-то от прежней жизни. Некоторые держались замкнуто, молча наблюдая за происходящим с мрачной отстраненностью. Перешептывались. Бросали взгляды. Другие — абсолютно спокойные, с упрямством в глазах. Были и те, кто нас осматривал с большим интересом и скрупулезностью, чем мы их.

Джон представил ту темноволосую девушку, которая помогала нам с размещением — Виктория Кремер. В лучшие времена работала врачом, и теперь следила за медицинской комнатой. С горгоновцами она сразу попыталась найти общий язык. Крайне доброжелательно беседовала, представила нам близнеца Анри и миловидную младшую сестру Монику, которая, в отличие от брата с сестрой, могла похвастаться копной светлых кучерявых волос.

Грин указал и на свою юную дочь — Эмми; она держала в руках блокнот, в котором аккуратно вывела наши имена. Пока девушка записывала, я заглянула через ее плечо — не считая нас, в резиденции находилось пятьдесят восемь человек.

Самое удивительное, что эта книга с именами была единственным, что объединяло здесь проживающих. Дисциплина и контроль, ставшие для меня столь привычными из-за нахождения среди «Горгоны», здесь почти не поддерживались, а руководящая роль Грина существовала чисто номинально. Градоначальник, попытавшийся даже после конца света стоять во главе людей, не обладал силой. Градоначальник, потерявший власть. Что он чувствовал, насколько жгло его нутро расплавившееся золото инсигний? Все, чем Джон здесь заведовал, была книга с именами, да связка ключей от кабинетов. Резиденты жили по собственным правилам; у каждого свои припасы, каждый делал, что хотел и когда хотел: мог спокойно покинуть территорию, вернуться, когда заблагорассудится. Режим расхода электричества и воды, о котором нам внушали как об обязательном, соблюдался с переменным успехом. А когда Сборт узнал, что даже дежурства не назначаются, и вовсе помрачнел, хоть и промолчал.

С особенным интересом нас разглядывали дети — человек двенадцать, — которые сидели поодаль, за длинным столом. Судя по всему, их специально разместили подальше, ведь и взрослые посматривали на горгоновцев с опаской. Вскоре я поняла, что и на меня смотрят с таким же выражением, как и на военных. Я стояла с горгоновцами, была одета похожим на них образом. И если Сэм сидел улыбаясь, воодушевленный, благодарный и искренне счастливый, то я скорее настороженно осматривалась, анализируя окружающих и обстановку в целом.

Сборт был напряжен. С каждым движением Грина, с каждым шевелением среди собравшихся, с каждым новым словом или пояснением Роберт серьезнел. Последней каплей, как мне кажется, стала настоятельная просьба Джона, чтобы военные не передвигались на территории резиденции с оружием. Роберт ни то закашлялся, ни то засмеялся, а затем поднял в успокоительном жесте руки, качнув головой:

— Нет, — коротко и четко сказал он, и его полный внутренней силы голос в глухой акустике зала звучал куда убедительнее и влиятельнее, чем голос Джона. — В сложившихся условиях каждый имеет полное право носить оружие. Тем более если у вас не налажена система охраны от внешних и внутренних угроз, я считаю вполне обоснованным иметь при себе средство самозащиты, — Сборт говорил спокойно, с расстановкой. — Я не иду на конфликты и принимаю возможность дискуссии и нахождения консенсуса. Завтра с утра, на свежую голову, предлагаю обсудить все детали нашего сосуществования и прочие вопросы. А сегодня, Джон, мы побеседуем один на один; полагаю, нам есть что обсудить.

— Безусловно, безусловно. Но, все же, об оружии: у нас не так много правил, и потому я настоятельно призываю вас выполнять имеющиеся, — постарался вставить Грин, но он волновался, и его дрогнувший голос был… Чуть менее веским. — Твои люди будут передвигаться без оружия.

— Ваши правила не имеют никакого смысла без четкого их структурирования и ясной системы санкций за их нарушение, — Роберт чуть улыбнулся. — Стараясь контролировать в мелочах, вы теряете общую дисциплину, а это всегда грозит… Неприятностями, — осторожно добавил командир, окинув притихших людей доброжелательным взглядом. — К тому же, — Сборт вновь глянул на Грина, но твердо и холодно, — раз уж мы обозначаем основные правила, я хочу и тебе напомнить то, о котором тебе не следует забывать. Ты не можешь отдавать приказов моим людям.

— На правах бывшего градоначальника…

— На правах хоть кого, Джон. Горгоновцы подчиняются только мне. Я подчинялся только Главнокомандующему.

«Надеюсь, его душу Матерь упокоила», — услышала за спиной шепот Стэна и одобрительное мычание Нормана.

— В условиях нынешней ситуации вам нужна не только охрана и защита, — продолжал тем временем Сборт, — но и то, ради чего, собственно, вы и пригласили нас сюда. Но, опять же, я предлагаю обсудить сотрудничество детально и поэтапно. Есть даже незначительные вещи, которые стоит обговаривать без лишних ушей, — Сборт кивнул на малышню. Грин переглянулся с группой людей за ближайшим столом; те сдержанно, некоторые и нехотя, махнули одобрительно головами.

— Тогда обсудим все поэтапно, — выдохнул Грин, повернувшись к Роберту; горгоновец глянул на часы.

— Пятнадцать минут одиннадцатого, — почти про себя проговорил Сборт. — Джон, подойди к моему кабинету минут через тридцать. Остальным — до утра, — и, не одарив прочих собравшихся и взглядом, повернулся к горгоновцам. Махнул рукой, все спешно покинули свои места, скоро направляясь к дверям из столовой. Когда выходили, Роберт тихо сказал, чтобы услышали только мы, — сейчас все идёте за мной.

5

Никто не смел прерывать царящего в кабинете командира молчания.

Роберт расположился в высоком кожаном кресле за столом; за его спиной висела выцветшая пасторальная картина, отсылающая к легендам о синегрудых пташках на болотах. По обе стороны от полотна — высокие двустворчатые окна. Сам Сборт сцепил руки в замок и, похлопывая большими пальцами друг о друга, погрузился в размышления. Он то и дело поглядывал на нас, и только Крис, стоявший у окна и смотревший в небольшую щель задернутых штор на улицу, не попадал в угол обзора командира. Льюис был хмур и сосредоточен.

Михаэль ходил из угла в угол, напряженно думая и перехватив руки за спиной. Норман баловался с монеткой; за ним меланхолично наблюдала Сара. Стэн сидел на полу, облокотившись о стену и закрыв глаза. Стивен изучал собранные в шкафу документы, а мы с Сэмом аккуратно сидели на темно-бардовом диване; Сэм, боясь пошевелиться, и я, опершись о ноги предплечьями и созерцая добротную мебель из красного дерева, покрытую сложными золотыми орнаментами. Наверное, именно поэтому кабинет носил название «красный» — небольшая табличка на входе практически затерлась, но надпись можно было различить.

Каждый горгоновец нашел себе занятие, витал в мыслях, и не думал нарушать тишину, воцарившуюся с момента выхода из столовой. Невидимое напряжение стало практически ощутимо на физическом уровне, но никто не решался начать говорить, потому что непонятно с чего начать.

Украдкой посмотрела на Сэма; он единственный не был напряжен и взволнован. Его все устраивало, и во мне крепло уверенность, что настоятельная просьба Грина» военным не разгуливать с оружием» пришлась Дорту по душе.

С потолка свисала дорогая люстра. Работала лишь пара лампочек, отчего кабинет освещался тускло. Но освещался. Светом из лампочки. Хрусталь поблескивал разноцветными переливами, завораживая чужеродностью в вакханалии сумасбродных, мрачных и жутких дней.

Сборт тяжело выдохнул, откидываясь на спинку кресла:

— Что ж, нам предложили сотрудничество, — наконец возвестил Роберт. — Удобства в обмен на помощь в урегулировании вопросов безопасности. Судить обо все пока рано, — мужчина неоднозначно пожал плечами, — Грин сам не знает людей, собравшихся под одной крышей. Вы уже наслышаны об исчезновениях, верно же? Маловероятно, что кто-то самостоятельно решил покинуть это место. Особенно в нынешних условиях, — командир выждал небольшую паузу. — Велика вероятность, что в резиденции кто-то подчищает лишних. Исчезновения начались почти сразу, как люди обосновались. Семеро пропавших примерно за три недели. У некоторых из них остались здесь родные. Мотивации, чтобы покинуть резиденцию по собственной воле, ни у кого не наблюдалось.

— Заделаемся телохранителями? — скривил губы Стэн.

— Скорее проконсультируем, — ответил Роберт дипломатично, — а сами обживемся на какое-то время. Уж лучше с водой и хотя бы каким-то электричеством, чем в лесу на базе отдыха, где из плюсов разве что удаленность от возможных скоплений оживших трупов.

— Здесь дети, — надломлено проговорила Сара, — старики. Люди, которые и в лучшие времена не всегда могут за себя постоять. Как можно так наплевательски относиться к организации сохранности? На вид никто и не стремится сделать это место безопасным.

— Они считают, что главное находиться в отдалении от зараженных. Забаррикадировались здесь и дело с концами, — хмыкнувший Льюис перевел взгляд на Роберта, — но забыли, что угроза исходит не только снаружи, но и изнутри. А она значительно серьезнее. Кто скрывается среди этих людей? Сколько в исчезновениях правды, сколько домысла? Почему Грин даже не попытался наладить охрану, когда люди стали «исчезать»? Что за «совещательный совет»? Какая его роль?

— Ты уже задавал эти вопросы, но тебе на них разве что Джон ответит, да и в этом я ни до конца уверен, — Роберт цокнул, поведя головой. — Но людей Грин собрал. Может, твердости и жесткости ему не хватает, но авторитета он вроде не потерял; Виктор говорил, что люди в резиденции любят и уважают его.

— Он бывший градоначальник, — презрительно скривился Кристофер в ответ. — Это не любовь, и не уважение; это синдром выживания заложника.

— Почему мы не едем к Старым рубежам? — внезапно спросил остановившийся Михаэль. Внутри у меня рухнуло; показалось, что кровь отлила от лица. Командир же остался невозмутим, ни одна мышца не дрогнула. — Почему, Роберт?

— Здесь мы сейчас нужнее.

— Это не ответ.

— Ты забываешься, Миха, — голос Льюиса угрожающе тих, — подбирай тон.

Роберт почти незаметно приподнял пальцы в знакомом жесте: «стой». Напряжение, способное в любой момент обернуться взрывом…

— Мы так много намотали кругов, — вырвалось из меня в попытке перенаправить горгоновское внимание, — столько проколесили дорог, пытаясь найти безопасный путь. Не мне напоминать о тех таможенных заграждениях, которые мы так и не смогли миновать, о том, как долго искали пути их объехать и найти другую трассу, — под взгляды военных замокла, испугавшись, что влезла ни туда. Но Роберт согласно кивнул, и взгляд его не был осуждающим: на душе стало легче и свободнее.

— Как одно из объяснений, — Сборт пластично указал в мою сторону. — До Рубежей далеко. Мы не знаем, какие еще границы окажутся перекрыты, на каких магистралях нас встретят пробки из брошенных машин, какие дороги вообще пригодны для движения. Мы не можем даже предположить наверняка, сколько зараженных городов придется пересечь, и как много хтони нас встретит по пути. Для такого рывка нужно быть абсолютно готовыми и полностью укомплектованными. Снаряжения маловато. К тому же, сейчас Рубежи как никогда укрепят позиции. Прорываться туда на данный момент нам незачем. Рациональнее подождать.

— Но приёмник…

— Связь давно работает с большими перебоями. Слишком серьезными, чтобы быть уверенными в ее скором и полном исчезновении.

— Нам будет комфортно переждать здесь, пока дальнейшие действия непонятны, и мы нужны здешним жильцам, — Норман шмыгнул носом. — Мы найдем общий язык. По крайней мере, постараемся. Если нашу помощь захотят принять — что ж, хорошо. Не захотят — нам же проще. За себя-то мы точно постоим, кто бы здесь не промышлял.

— Да и только конченный долбоящер рискнет что-то предпринимать против нас, — вторил Стэн. — Если выбирать между парилкой в машине на дороге и возможностью принять душ и поспать лицом в подушку, я выберу второе.

— Нам некуда спешить, такую бурю лучше переждать, — поддакнула Сара. — К тому же, резиденты напуганы и измотаны, люди действительно нуждаются в помощи. Не думаю, что для нас будет проблемой помочь.

— Тем более, мы были и останемся самостоятельны. Никто нас ни с кем не связывает. Мы можем в любой момент уехать, — согласно проговорил Стивен. Роберт молча выслушивал каждого.

— Это же тоже люди, тоже выжившие, — внезапно проговорил Сэм. Я в удивлении глянула на друга, никак не ожидая, что он вступит в разговор. — Мы должны держаться вместе, разве нет?

— Может и так, — выдохнул Михаэль, — но доверять мы им не можем. Следует быть осторожными, — слова Боура встречены общими выражениями согласия.

— Да, конечно, здесь есть потенциально… Опасные, — я пожала плечами, оглядывая горгоновцев. — Но большинство действительно просто те, кому посчастливилось пережить начало конца. Или не посчастливилось… — вдруг добавила тише, но скорее продолжила, чтобы сорвавшиеся слова не повисли мечом над нашими головами. — Люди не понимают, что делать, и нуждаются в защите. Хотя бы в ее организации. Я говорю со стороны человека, которому вы жизнь спасли. Я представить боюсь, что случилось бы, останься мы с Сэмом одни.

— О, а я бы хотел взглянуть на тщетные попытки Сэма удержать тебя от очередной бесноватой авантюры, — хохотнул довольный Льюис.

— Крис, если Штеф тебя сейчас придушит, я даже не буду ее останавливать, — Роберт посмеялся, а я все продолжала неотрывно смотреть на Льюиса, и правда готовая в ту секунду стереть нахальную ухмылку с лица горгоновца. — Впрочем, опуская ваш трепетный обмен нежностями, я бы хотел вернуться к насущным вопросам.

— Если мы нужнее здесь, значит будем здесь, — пожал плечами Михаэль. Горгоновцы вновь поддержали позицию Боура.

— В таком случае, не хочу вас больше задерживать. Отдыхайте сегодня. Все. Выспитесь. Завтра обозначу фронт работы, — Роберт опустил руки на стол. — Единственное, скажу сразу: особенного расположения к себе не ждите, впрочем, как и всегда. В конфликты и споры не вступаем, — командир глянул через плечо в сторону Льюиса. Тот развел руками. — Оружие при себе имеем, присматриваемся, прислушиваемся, выстраиваем общение. В критической ситуации молниеносно собираемся и покидаем здание; пока ситуация не прояснится, дежурство будет проходить прямо в коридоре. Потом на крышу поднимемся, — Роберт глянул на меня. — Как успехи в обучении, Штеф?

— Думаю, наиболее объективно ответят горгоновцы, — на секунду задумалась. — Стараюсь, Роберт.

— Хорошо, — кивнул он, — схема остается прежней, никаких занятий ты не пропускаешь. Через пару-тройку дней начнешь заниматься с Крисом, — на слова Сборта сдавленно выдохнула, покосившись на Льюиса. — На этом мои распоряжения на сегодня завершены.

Разошлись, потерявшись в раздумьях. Действительно было над чем размышлять — начиная от того, в какое место мы попали и как теперь себя здесь вести, заканчивая мыслями о том, что помимо нас есть выжившие и, возможно, еще не все потеряно… Наверное.

Состояние у всех специфическое, неопределенное; решение Сборта разрешить всё утром каждым воспринялось положительно. За ночь многое может перемениться, да и принимать решения или делать выводы во время эмоциональной встряски никогда не считалось разумным решением. Требовалась ясность. Пауза позволит прийти в себя, обдумать, осознать.

Хотя я вынесла из того дня несколько важных уроков. Во-первых, никогда не стоит недооценивать себя. Во-вторых, не следует преждевременно ставить крест на чем-либо. В-третьих, конфликт с тобой может возникнуть не только из-за неприязни, но и из-за страха. Главное — если ты способен постоять за себя, тебя будут опасаться. Главное: если ты мог за себя постоять — тебя опасались. И лучше уж представать охотником, чем загнанной дичью.

Окна в кабинете оставили открытыми и свалились на кровати абсолютно обессиленные и потрясенные. Перебросились парой фраз; не прошло и пары минут, как Сара засопела, свернувшись калачиком и укрывшись до самого носа. Норман развалился, раскинув руки и раскрывшись. Изредка похрапывал.

Я уснуть не могла. Крутилась, вертелась, то с опаской посматривая на окно, то выискивая тень за шкафом, то рисуя силуэты за дверью… Но знала, что за дверью наш покой бережет Роберт, а в комнате никто нас не побеспокоит — Льюис спит чутко, и с любым обидчиком расправится быстрее, чем я щелкну пальцами; за окном тоже никого — лишь пустота ночи и высокий кованый забор, так умело переплетенный, что и самый мелкий зверь не пробрался бы на территорию резиденции.

Но сна все равно не сыскать. Слишком чистая голова. Слишком взволнованное сердце. Я чуть приподнялась на локтях, всматриваясь в темные очертания мебели; затем глянула вперед, пытаясь увидеть, спит ли Кристофер. Вздохнула, гонимая секундным порывом подползла к краю кровати — между нашими спальными с Крисом местами было сантиметров тридцать. Я замерла, а мужчина вдруг перевернулся на спину и, запрокинув голову, посмотрел наверх, на меня.

— Чего не спишь? — спросил он шепотом; я пожала плечами. — Решила все-таки меня придушить?

— Предпочла бы это сделать, когда ты бодрствуешь.

— Необычный выбор для ролевых игр, но если ты настаиваешь, — я легонько ударила горгоновца по лбу; Льюис, шикнув, наигранно скривился. — Не нужно избивать меня раньше времени, наши тренировки еще не начались.

— Кстати об этом, — на мои слова горгоновец страдальчески вздохнул. — Можешь начать заниматься со мной не через «пару-тройку дней», а прямо завтра?

— Не вывезешь, — качнул головой мужчина.

— Вывезу. Будем постепенно наращивать объем работы, за что ратует Норман.

Крис ответил не сразу.

— Хорошо. Но если будешь жаловаться — я предупреждал; поблажек не будет. И в таком случае нам точно нужно нормально поспать, иначе сил попросту не останется.

Я быстро улеглась, не меняя своего местоположения: головой — в сторону Криса, ногами к окну. С этого ракурса открывался вид на небесный пейзаж за стеклом. Ультрамаринового цвета небо, россыпь жемчужных звезд-бусин. Рука моя выходила за пределы кровати, но монстров под ней не было — все монстры жили снаружи этих кабинетов. А некоторые и в нас самих. Скрылись под ребрами, бесновато плясали в сердцах.

Дышала размеренно и глубоко. Льюис завел руку за голову, мы столкнулись кистями. Недолго думая, перехватила мизинец горгоновца своим — мужчина ответил на этот эмоциональный жест.

— Знаешь, Крис, я думаю, что эта резиденция слишком роскошна даже по меркам реалий Государства. Да и в целом достаточно странное место, не находишь? — Льюис не ответил, внимательно слушая. — Здесь нет символики Трех. Совсем ничего. А разве мог градоначальник оставить резиденцию без монарших символов? Не восхвалить даже архитектурно могущество правительства? Да и в целом… Почему почти все расположились в дополнительной пристройке, и только несколько человек в главном корпусе? Почему сегодня, когда я спросила у Виктора про Грина, он сначала спросил «про которого?», и затем выглядел так, будто лишнего сказал? Плюс, ты заметил, здесь есть лестница на цокольный этаж. Нам вообще ничего о нем не сказали. А вдруг там есть что-то, что таит опасность? Да и что может заставить кого-то «подчищать лишних»? Должна быть причина, мотив…

— Шайер, для начала проспись и, молю тебя, не впутывайся ни в какие авантюры, — ни то фыркнула, ни то цокнула. — Не встревай и не смей что-либо делать вне осведомленности Роберта, он тебе за это спасибо не скажет. Хотя, знаешь, лучше вообще ни во что не ввязывайся. Хорошо?

— Я не могу обещать то, что вероятнее всего не выполню.

— Нет уж, постарайся выполнить.

Тяжело вздохнула. Серебристые точки звезд, раскиданные по небу чьей-то неведомой волей, умиротворенно поблескивали. Их холодный свет мягко струился в тишине безветренной ночи.

— Тогда держи меня в курсе происходящего, Крис. Насколько сможешь.

— Да вроде и Роберт особенно тебя не отгораживает от информирования. А теперь спи и восстанавливайся, для нового дня нужны новые силы.

— Добрых снов, Льюис.

— Спи спокойно, милая.

И я правда быстро уснула. Уже во сне вновь и вновь перекручивала в голове увиденные интерьеры и встреченных людей. Вспоминала сумасшедший, нервный и суматошный ушедший день… И почему-то снег снился. Он валил с неба крупными хлопьями. Падал и падал, укутывал меня, лежащую не земле и устремившую взгляд наверх, в серое небо. Пальцами ощущала холод и кровь.

Так многое свалилось на голову — не успевали осмыслить, переварить.

***

Шум от хлопка двери машины кажется значительно громче, чем он есть на самом деле. Через мгновение Крис кладет передо мной на панель две тугие сшитые папки.

— Подумал, что тебе будет интересно. План блокпоста, устав, положения о досмотре граждан и транспортных средств, — Льюис немного кривится, разминая предплечье руки, на котором виднеется сильный кровоподтек. — На полу валялись.

Я молча кладу на панель (уже перед Крисом) пачку патронов: своеобразный обмен состоялся. Признаться, приятно, что горгоновец подобрал и принес бумаги. Насколько бы скептично он не относился к моему любопытству и «бесполезным тараканьим бегам за истиной», папки все равно забрал.

В тишине гудение моторов превращается в настоящий рев.

— Мне казалась, что здесь будет столпотворение. А дорога пуста, машин почти и не было.

— Чтобы заторы образовались у таможен, да и в принципе вне города, люди должны были из этих самых городов выбраться, — горгоновец пожимает плечами, и спорить не приходится. Мы не встретим пробок там, где люди даже не смогли выехать на магистрали.

Крис опускает ручник, выкручивает руль, вполоборота глядя на таможенный пост. В КПП, за закрытыми дверьми, до сих пор бьются зараженные. Я не слышу ударов, гортанного рокота, но какофония их звуков продолжает греметь в моих ушах отчетливо и ярко.

Машины выезжают на мост.

— Тот символ, нанесенный поверх изображения Трех… — произношу несмело. — Ты когда-нибудь его уже видел?

— Нет, — вырывается паром изо рта Льюиса. — Такой никогда.

Киваю, тяжело сглатывая.

Держим курс к столице. Роберт все еще получает оттуда обрывчатые локальные донесения, какую-то информацию, хотя нам ее не оглашает; нам лишь известно, что Северная зараза уже добралась до Старых Рубежей и нещадно сжирает все на своем пути. Горгоновцы, в большинстве своем, считают, что Удел Трех должен выстоять. Что это сейчас единственное место, куда можно стремиться и на которое можно надеяться.

Длинные белые подвески арочного моста напоминают тюремную камеру.

Страшно от беспомощности и бессилия. Я могу только смотреть, как пламя пожарищ разрастается, могу только слышать отдалённую канонаду, уходящую вглубь и растворяющуюся в беспросветном мраке. Я не способна никому помочь. Не способна помочь самой себе — и это больше прочего пугает.

Украдкой смотрю на Криса. На его раскрасневшиеся глаза, под которыми лежит темная синяя тень.

— Давай после следующей остановки поведу я? — спрашиваю осторожно, уже не в первый раз; обычно ответ на этот вопрос отрицательный, но сейчас горгоновец выглядит совсем разбито.

— Не люблю, когда за рулем моей машины сидит кто-то еще, — Льюис не поворачивает головы. Массирует глаза, затем кладет руку себе на шею. Думает с секунду. — Ладно, но только в этот раз. После остановки поведешь ты, а я немного вздремну.

Под пепельными облаками тлеет лунный диск.

***

Наступило удивительно прохладное утро. Еще не рассвело; легкая сонливость мгновенно прошла, когда я выскочила трусцой за Роудезом на улицу — с вечера мне думалось, что сегодняшнюю утреннюю тренировку мы пропустим, но полусонный Норман растолкал меня, еще шести не было, — обволакивала ощутимая свежесть, граничащая с морозцем. Мы вышли во внутренний двор резиденции — большое безлюдное пространство, со всех сторон окруженное фасадами здания и застройками разного назначения.

Норман присматривался, почти сканировал взглядом пространство, чтобы потом доложить Сборту.

— Сейчас разминку сделаешь и на интервальный перейдешь, — бросил мужчина, разминая плечо. — Я пока подготовлю препятствия и подумаю, где отжимания и подтягивая будет лучше делать. А потом пройдем по классике, хорошо?

Кивнула, не отвечая вслух, дабы не сбить дыхалку.

Вообще, горгоновцы в более-менее спокойные дни всегда находили время хотя бы для одной тренировки. Зарядка с нагрузками была для них привычным делом, выполняющимся даже в полусонном состоянии — они не обращали на это внимания, воспринимая как рутину, неотъемлемую часть распорядка. Также машинально горгоновцы начищали берцы до блеска, и с завидной регулярностью чистили оружие. Как-то раз, когда Сара проводила для меня очередной урок по огнестрелу, Роудез сидел рядом и разбирал пистолет припевая себе под нос «Оружие и женщин воспринимай как связку; чистоту ведь любят, твою ласку да смазку». Под наш недоуменный с Карани взгляд и гомерический хохот Льюиса Норман смутился и поскорее ретировался, однако успев заменить растянутую пружину магазина.

Я сама пыталась втянуться в горгоновский ритм, полюбить его и проникнуться им. Вроде получалось — по крайней мере тренировки, в особенности утренние, поглощали меня полностью. В голове не оставалось никаких мыслей, кроме как немножечко перевыполнить. Здесь лишние метры, там мышечная нагрузка сверх — по минимуму, чтобы оставаться бодрой и на ногах, но все равно чуть больше. Это становилось поводом маленькой гордости за себя, подначивало и мотивировало. Делаешь что-то — делай хорошо или вовсе не делай.

Норман поддерживал, но спуска не давал. Подгонял, усложнял, увеличивал объемы нагрузки с каждой новой тренировкой. Хвалил, но в меру. Много шутил. В перерывах мы запевали старые танцевальные песни, поднимая тем себе настроение. И я была бесконечно благодарна Роудезу, который раз за разом просыпался до рассвета, хотя абсолютно того не любил.

Когда после тренировки осознала, что можно сходить в душ, то чуть не заплакала от радости: это казалось таким невозможным и удивительным после прошедших недель.

Затем завтрак. Назначение дежурств; у комнат в первую половину дня оставалась Сара. Роберт предложил обсуждать дела с Грином ближе к обеду — почти все жители еще спали (что меня, уже перекроившую режим под горгоновский, поразило). Оставалось время до двенадцати часов, за которое я прослушала лекции Стивена и Стэна, исписав еще пару страниц блокнота. Тарэн условно делил свои занятия на две части: теоретическую и практическую. «Конечно, — говорил он, — опыт ориентировки по местности в черте города был бы более полезен и практически направлен; организуем по мере возможности». Стэн детально расписывал все основные аспекты темы. Он начинал с базового различия местностей — как их особенности влияют на ориентирование, какие сигналы и метки эффективнее в лесистой и городской местностях, — затем переходил к основным методам фиксации своего местоположения, описывал, как использовать карты и компас в сочетании с естественными ориентирами, упоминая важные приемы, которые помогают найтись в сложных условиях. Среди прочего, он объяснял принципы работы с ХИСами и ручными сигнальными устройствами, рассказывал о правильном использовании фальшфайеров для подачи экстренных сигналов. Стэн рассказывал, как распознавать и интерпретировать ключевые команды командира, подаваемые жестами или световыми сигналами. Я фиксировала жестикуляцию, которую следовало изучить — а здесь было важно не только механическое запоминание, но и глубинное понимание тактики и логики действий. В дальнейшем Стэн обещал углубиться в пиротехнику.

Потихоньку скорость моей реакции начинал тренировать Кристофер, самым, наверное, странным способом: внезапно кидал в мою сторону любой попавшийся ему под руку предмет, который мне было необходимо поймать и не выронить, а еще — не отбить и не травмировать себе руки. Вообще, Крис еще долго будет промышлять такой «тренировкой»: швырять в меня что угодно, начиная от карандаша, заканчивая чем-то более увесистым, а порой и жутко острым.

Что касается Стивена, в тот день он успел рассказать об оптимальном распределении ресурсов, акцентируя внимание на том, как сохранить запасы и не допустить лишних трат. Обсудил пайки и нормы питания. Подкинул несколько практичных рецептов из самых простых ингредиентов, чтобы питание оставалось питательным даже в условиях минимального набора продуктов. Описал минимальный набор для выживания в полевых условиях, рассказал подробнее о наполнении походного рюкзака горгоновцев — расписал каждую вещь, показав и научив применять. Наконец, спустя столько времени, я искренне полюбила мультитул, признав его необходимость.

Я отдавалась тренировкам и занятиям. Погружалась в них. Забывалась в них… И это меня спасло. Когда мир вокруг рушился, я не сошла с ума только потому, что была занята другим. Потому что я смотрела на горгоновцев, которые, будучи замученными и уставшими, верили, что им под силу все преодолеть. И я верила.

Жизнь в резиденции начиналась часам к десяти. Люди вальяжно выходили из комнат, зевали, желали друг другу доброго утра, шли в душ или столовую. Начинали носиться дети. Отовсюду раздавались шумные разговоры, иногда смех. И, о, Небеса, как был счастлив Сэм, видя все это вокруг! Ему казалось, что он попал в нормальную жизнь, без военной муштры и излишней строгости Сборта; Сэм словно забыл об опасности, о том, что, в общем-то, оставалось там, за пределами огороженного здания. Это не была нормальная жизнь. Это была пародия, сатира, разыгранная, к тому же, не к месту. Не поможет не думать об опасности, закрыть на нее глаза, стараясь заглушить страх и апатию. Не забудешься, не уйдешь от реальности, лишь подвергнешь себя ненужному риску. Но я не переубеждала друга; знала, что ему нужен способ и стимул пережить коллапс. Относилась с пониманием.

Обед. Паек. Льюис, как обычно, отдал мне часть положенного ему шоколада. Молча и без желания выслушивать возражения. Затем Сборт коротко оповестил нас, что на беседу с Грином и другими «представителями» всей компанией мы не приглашены; направится сам командир, взяв с собой Михаэля, Сару и Криса.

На лице Сэма промелькнуло замешательство, и я понимала причину: Михаэль — правая рука Сборта и преемник командира. Сара эмпат, читающий людей, но… Льюис? Однако я, общаясь с Крисом лучше Сэма, знала, что несмотря на мнимую «дикость» Кристофер — серьезный и рассудительный человек, чертовски внимательный к деталям, обладающий холодным аналитическим умом; да и достаточно неплохой оратор. Убедительный. Норман же объяснил Льюиса в списке Роберта немного иначе: Крис идеально проводил жесткие переговоры. Впрочем, в том сомнений не возникало.

Время «переговоров» тянулось нестерпимо долго. Стивен отсыпался после ночного дежурства, Стэн досиживал последние часы — его затем должен был сменить Норман, — а я, чтобы не томиться в незнании, решила побродить по резиденции. Солнце пробивалось сквозь окна, яркими пятнами света разрисовывало стены. Я миновала холл, лишь окинув его взглядом — изящные колонны, резной потолок, — и направилась на второй этаж по парадной лестнице, облицованной мрамором голубовато-серебристых оттенков. Вместо изображений символики Трех на барельефах — пейзажи, цветы. Это рефлекторно напрягло: нигде в резиденции не содержалось ничего, указывающего на власть монархов. Ни одного изображения. Ни одного символа, которыми так любили украшать абсолютно любые предметы и здания.

Шестеренки в голове усиленно крутились. °13-16-8-28. Что я знала об этом городе? Знала ли вообще что-то? Чрезмерно много цифр и номеров, смешавшихся в единую кучу. И за какую нить не потяни — паутинка только сильнее заплетется. Иронично, что номер города был выгравирован над входом в резиденцию. А символ Трех — нет.

°13-16-8-28. Город слишком далек от юго-запада, чтобы проникнуться сепаратизмом и гражданской борьбой Холодного Штиля. Город слишком далек от Севера, чтобы безбоязненно поддерживать Хорста.

На втором этаже я обнаружила свидетельства того, что хаос резиденцию не миновал: длинный засохший кровяной след тянулся по зеленому ковру. Массивные гранитные вазоны опрокинуты, на полу и стенах виднелись трещины. Я в нерешительности остановилась, думая, нужно ли в одиночку идти дальше; но дрожащая тишина окружала, глубокая и всеобъемлющая. Никто ведь не пытался напасть на нас ночью, да и зараженных в здании тоже быть не могло — чего опасаться?

Анфилада залов оставалась в правом крыле. Длинная галерея лежала передо мной в левом. В галерее — десятки дубовых дверей, ведущих в кабинеты и переговорные, а напротив них — высокие окна, из которых открывался вид на город. Между оконными рамами — картины. Если постараться, можно найти связующий между ними сюжет, завязанный на возвышении человека посредством злата, драгоценностей и денежных пачек. Специфический выбор для подобного места.

Я замерла у последней картины. Вернее, перед тем местом, где она должна была находиться. Вместо холста в добротной раме на бархатистой темно-оливковой стене — растекшаяся кровь. Не брызги. Не отпечаток. Отметина. Будто бы чью-то голову били об это место. Многократно. Можно было различить налипшие к кровяным сгусткам волосы.

Отшатнулась. Потеки старые, впитавшиеся в настенное покрытие. Объемные. Тошнота подкатила к горлу. Глаза опустились, вслед за потеками, к полу, к ковру — тянущиеся следы начинались отсюда.

Шаги раздались справа. Заведя руку к пистолету, я резко обернулась. В мою сторону неспешно направлялся Виктор.

— Прошу прощения, если напугал, — сказал он мягко, показывая пустые руки в символ дружественного отношения. — Заметил, что вы рассматриваете полотна…

— Решала немного осмотреться. А искусство, знаете ли, всегда притягательно, пусть порой и безобразно, — и кивнула в сторону кровавого следа, не спуская глаз с Виктора и ожидая его реакции. Губы его дрогнули в улыбке.

— Можете не увиливать и задавать вопросы напрямую. Если на какие-то я смогу ответить, то с радостью это сделаю. Мы, увы, не в том положении, чтобы разыгрывать хитроумные игры кабинетной дипломатии, — Бенар подошел ко мне, сцепливая руки в замок за спиной и смотря на кровавое пятно. — Один очень состоятельный человек заказал эти холсты, как иллюстрацию своего золотого во всех смыслах этого слова пути. Но последнюю картинку, где он восседал на троне из оружия, денег и человеческих голов, как вы видите, отсюда убрали. Оставили след его собственной головой, как изображение реального завершения сей истории.

— Это дел рук почитателей Трех?

— «Почитателей»? Вам не кажется ваша формулировка несколько негативной?

— Вы увиливаете от ответа, потому что не знаете его, или все же решили разыграть борьбу кабинетной дипломатии?

— Прошу прощения, не удержался, — Виктор улыбнулся. — Пройдемся, Штефани? Вас ведь так зовут?

Виктор Бенар. Когда он показался мне аристократичным политическим игроком, я не слишком сильно ошиблась. Политолог, профессор с ученой степенью. Его слова о том, что большую часть своей жизни он проработал на Севере, тоже не удивили. Покинул землю обетованную он около восьми месяцев назад, когда начался активный следственный процесс против Хорста. Сама судьба вывела Бенара из западни — буквально на следующий день после того, как он пересек границу, таможенные барьеры вокруг Севера захлопнулись окончательно. Поначалу по политическим мотивам, но, вероятно, и по другим, более значимым причинам: по словам Виктора, в информационное поле тогда уже стали просачиваться сведения о вспышках смертоносной инфекции.

Мужчина рассказывал размеренно, спокойно, пока мы прогуливались мимо картин.

Виктор прибыл в °13-16-8-28 — старался особо нигде не отсвечивать: у жнецов на него дела не имелось, но в списках неблагонадежных лиц Бенар числился, — к брату Себастьяну; тому не было и тридцати лет. Виктор называл его «горячей сумасбродной кровью», которая все никак «не могла найти своего призвания». Младший Бенар, с детства наученный делать деньги из воздуха, подрабатывал всякими халтурами; его жена такого умения не оценила и покинула мужа, забрав дочь и грудного сына. Когда город оказался под властью хтони, братьев спасли связи Виктора: под свое крыло Бенаров взял Грин. В этот момент в голове моей пронесся вчерашний вопрос Виктора: «который?». Немедля задала его же. Мужчина довольно улыбнулся: «Джон. Здесь следовало бы вновь обратиться к той чудной коллекции полотен, но сначала разговор наш должен коснуться Трех. Вопрос деликатный, понимаю, и явно не тот, который следует задавать в приличном обществе, ибо ответ на него всегда предопределен. Однако, наше сердце ведь не всегда принадлежит тому, чему мы служим? Но интересоваться выборами души и сердца некультурно; хотя, если позволите, мне доподлинно известно, что самые рьяные сторонники нашего Правительства отчаянно критикуют вашу группу за самовольничество и чрезмерную свободу. Но можно ли покушаться на волю символа, ковавшего в свое время оплот идеологии?»

Мы обошли второй этаж резиденции по кругу, спустились вниз и вышли через черный выход на улицу. Я оставалась максимально вежливой и учтивой, а еще вполне сносно разыгрывала роль неосведомленной и крайне любопытной девушки. Говорила мало, задавала наводящие вопросы и конкретизировала определенные детали. Осторожно уточнила, почему Виктор с такой легкостью рассказывает обо всем. Последовал спокойный ответ, мол, тайны-то в этой информации никакой и не было, а если «Горгоне» это чем-то поможет, будет замечательно; жить сильно и «лишние угрозы стоило минимизировать». Бенар сообщил, что готов к любому сотрудничеству, чтобы обезопасить себя и ни в чем не повинных людей.

Солнце поднялось выше, начало даже припекать. На улице безветренно, погода ласковая и приветливая.

Второго таинственного Грина звали Иммануил. Родной брат Джона, состоятельный аристократ и истинный сын своих родителей, ставивший выгоду во главу угла. Роскошь резиденции, шикарная парковая зона у въезда в город, строительство ветряных электростанций в °13-16-8-28 — все его рук дело. И если Джон был слугой Трех, то Иммануил (не открыто, конечно) стал значимой фигурой анархичной борьбы, создав себе образ жесткого, грубого и аморального человека, способного добиваться своего негуманными методами. Официально — крупный бизнесмен; фактически — человек, на остатках богатого наследства родителей построивший собственное наследие, занявшись черным рынком и очень преуспев в нем.

Почему же °13-16-8-28 постарались сровнять с землей? Ни столько в этом сыграла роль апокалипсическая инфекция, сколько незаконное сосредоточение товаров и оружия, курсирующих по преступным артериям; и если бы все они вели к Трем, то проблемы не возникло, но Иммануил в свое время поддерживал и спонсировал борьбу Штиля (и, как намекнул Виктор, не только его), а потому исход и самого «преступного князя», и города был предрешен еще до восстания мертвецов.

— Поговаривают, что Иммануила убили его же приближенные, когда началась эвакуация, паника и неразбериха, — тяжело закончил Виктор, закуривая сигару. — Я знал его, как брата Джона. Это был специфический и очень неоднозначный человек. Неординарный, талантливый по-своему, но слишком любивший риск. Возможно, продолжи он заниматься всем по-тихому, так бы и остался незамеченным и живым; но выступления Хорста многих подоткнули к открытому заявлению о себе, и удавка затянулась.

— Осталось понять, на чьей шее, — я остановилась, круто оборачиваясь к Виктору; он сощурился, с каким-то новым интересом всматриваясь в мое лицо. — Вы полагаете, что в резиденции остался кто-то из людей Иммануила?

— Вероятно. Однако не берусь утверждать, что именно они могут быть причастны к исчезновениям. Я, признать, пока в целом не вижу связи между пропавшими. Джон пытался выявить нечто общее, но ничего. Абсолютно. Разнобой по всем параметрам, начиная от пола, заканчивая… Политическими предпочтениями. Но, полагаю, это уже рассказали вашему командиру, а он расскажет вам. Что ж, — Виктор бросил взгляд к обжитому зданию; в дверях стоял статный мужчина лет тридцати, гладко выбритый, русый. Даже издалека сходство с Виктором поражало; нетрудно догадаться, что наблюдал за нами Себастьян, — мне пора. Позвольте, прежде чем уйду, задам прямой вопрос. Ошибся ли я, предположив, что к власти Трех лично вы настроены несколько скептически?

С пару секунд молчала, продолжая смотреть в сторону Себастьяна. Затем перевела взгляд на Виктора. Он воспринимал меня горгоновцем. Может, так было и лучше.

— Мне понравилось, как вы сказали: «Наше сердце не всегда принадлежит тому, чему мы служим». Занимательно звучит, хотя я не очень согласна с формулировкой. Сердце всегда предано истинным устремлениям. Так что просто важно понимать, чему мы подлинно служим.

— Однако устремления сердца и официальная позиция вполне могут конфликтовать. Ваши слова туманны, Штефани.

— Спасибо за беседу, Виктор, — я улыбнулась, чуть поведя головой; самостоятельно ставила точку в диалоге. — Надеюсь на вашу дружбу. И, конечно, помощь в скорейшем раскрытии исчезновений.

Бенар не сдержал короткого довольного смеха. Затем невозмутимо кивнул, пожелал доброго дня и направился к брату. Я же, тяжело выдохнув, двинулась обратно к кабинетам горгоновцев. Сердце сумасшедшее билось о ребра, воздух обжигал легкие, и сокрытое в глубине волнение на мгновение вырвалось наружу. Я дошла на трясущихся ногах, почти не ощущая земли.

Доложить Роберту. Нужно было всё рассказать. Оплот черного рынка, контрабанда. И кто-то из этих головорезов, вероятнее всего, продолжал находиться в стенах резиденции.

Прямиком до Сборта дойти не успела, Михаэль перехватил меня на полпути. Полагаю, он намеренно сделал это, чтобы я не успела расспросить ничего существенного про переговоры — командир первым делом собрал рядом с собой исключительно горгоновцев, — и отвлек на очередную лекцию по фармакологии, подробно описывая воздействие различных препаратов на организм. Я старалась внимательно слушать, делая подробные записи в блокноте, но мои мысли вновь и вновь возвращались к Сборту, переговорам, Бенару и Гринам, галерее на втором этаже. Сотни вариантов хитросплетенных схем, возможных развилок и ответов на вопросы.

Когда занятие наконец-то окончилось (никогда еще не ждала этого так сильно!), вновь бросилась к кабинету Роберта, но и тут не успела: Сэм вместе со Стэном вытаскивали остаточный хлам из наших и близстоящих кабинетов, закидывая коробки с бумагами и прочей ерундой в большую темную кладовую, где пыли скопилось больше, чем воздуха; меня попросили заменить Нормана — расчихавшегося от пыли и проклинающего все вокруг, — и помочь. Видимо, сама судьба пыталась отбить мой соблазн разведать что-то новое и сообщить что-то узнанное.

Старые документы, скоросшиватели, потрепанные дела, отчеты, доклады, обозрения, рапорты, депеши, информационные сводки… Всего так много, что дурно. Счета, документы по переводам с баснословными суммами. Еще больше специфических бумаг находилось в кладовой. Многие из них попадали в сшитые папки случайно — по невнимательности или ошибке, — некоторые, возможно, были забыты или утеряны при вывозе или уничтожении. Можно зарыться в этих бумажках и найти столько интересного, неоднозначного. Можно обнаружить компромат и подтверждения десятка скользких дел. Публикация подобного — фурор, подрыв авторитета местных властей, а там уже, как домино… Но сейчас это уже не имело смысла. Что толку копаться в том, что отныне утеряло значения? Что толку переживать о клептократии, когда мы даже не уверены в существовании будущего?

Но рациональность оставляла, когда глаза натыкались на очередную кругленькую сумму, наименования, аббревиатуру, обозначения и формулировки, от которых мороз пробегал по коже. Я твердо решила вернуться сюда позже за материалом.

Сэм укладывал бумаги в крупные коробки, что стояли в коридоре. Стэн переносил те в кладовую. Я аккуратно взгромоздила очередную кипу бумаг на полку стеллажа. Чихнула пару раз от пыли. Неудачно повернулась. Задела большой свернутый пергамент, кем-то втиснутый между плотно набитыми папками. Грохот. Бумаги повалились на пол, другие взметнулись в воздух, а мои громогласные ругательства акустика помещения сделала еще оглушительнее и яростнее. Стэн с Сэмом в легком испуге влетели в кладовую, загоготали, помогая мне выбраться из горы макулатуры… А мне в тот момент на глаза попалась скрепленная папка.

Ромбический символ. Лишенное век око, окруженное переплетными солнечными лучами.

— Штефани? — Стэн невесомо дотронулся до моей руки. — Ты в порядке? Белая вся…

Глянула на горгоновца, кивнула. Подхватила папку, сразу раскрывая и смотря в документы.

Даты достаточно свежие. Перечисления на непонятные обезличенные счета. Фотографии без смысла и цели. И белые листы. Один за другим. Пустышка. Решила посмотреть на сшитое дело, следовавшие сразу за папкой: договоры покупки, чеки, каталоги товаров… Оружие. Много оружия.

— Вы справитесь без меня? — спросила хрипло.

Сэм кивнул молча, Стэн же даже подогнал меня поскорее пойти подышать свежим воздухом. Я поспешила прочь, забрав последние две папки с собой.

К Роберту! В пекло всё! Нутро тянуло меня к командиру «Горгоны».

***

— Роберт! Тут документы, и Виктор сказа… — я оборвалась на полуслове, почти влетая в кабинет Сборта.

Немая сцена. Со вздохом поднявший на меня глаза Роберт.

И Льюис, который обернулся в немом вопросе, картинно вскинув брови и сжав губы.

Если существовала возможность исчезнуть по щелчку пальца, я предпочла бы раствориться. В глазах Криса буквально читалось: «С хера ли я вообще не удивлен?! Ну какого черта, Шайер, не прошло и половины этого гребанного дня!»

— Я, пожалуй, чуть позже зайду. Видно, не вовремя…

— Нет, нет, проходи, Штефани, — Роберт кивнул на второй стул напротив своего стола. — Мне даже интересно, чем ты меня удивишь, — под тяжелым взглядом Льюиса покорно вошла в кабинет и села на стул. — А ты так не смотри на нее, будто сам не при делах.

— При всем уважении, Роберт, этот долбак сам до меня домахался. Если уж человек говорит, зачем затыкать ему рот? В этом случае, по крайней мере.

— Вот именно, — я скептически глянула на Криса, — если говорит, зачем затыкать рот? Можно слушать, а это приносит плоды…

— А теперь замолкните оба, — тон Роберта мягкий, но волевой. — И давайте по порядку.

Переговоры с Грином и представителями «местного совета» возымели успех: консенсусу удалось достичь, и для начала Роберт убедил бывшего градоначальника в необходимости ужесточить дисциплину и установить дежурства: с горгоновцем теперь всегда должен был выходить человек из резидентов. Как оказалось, после долгой беседы Кристофер решил обойти прилегающую территорию; хотел немного осмотреться, когда его перехватил Анри Кремер («тот самый близнец Виктории,» — заметил Льюис), и попытался завести беседу, разговорить военного и «наладить дружественные связи» на почве «единоверной службы», ведь Анри, как и горгоновцы, «служит всеобщему благу в лице Трех».

Анри оказался офицером таможенного блокпоста, рьяным сторонником монаршей власти, да и очень, по словам Криса, «дотошным мудаком, считающим, что фамильярность и надуманное побратимство способны тут же сделать его близким другом горгоновцев». Но Льюис остался на удивление сдержан и снисходительно продолжил беседу. С корыстных побуждений, конечно; Анри являлся одним из постоянных участников вылазок, хорошо знал прилежащий город, окружающую местность, да и имел достаточно неплохую осведомленность о людях, живущих в резиденции. Все это могло сделать его «полезным» хотя бы на первых порах. Ко всему прочему, Крис как бы невзначай разузнал о том, где в резиденции хранятся припасы, насколько много вооруженных людей, насколько много владеющих оружием — ведь иметь за пазухой пистолет и уметь из него стрелять абсолютно разные вещи, — чуть расспросил о Джоне, о жизни в городе до начала конца.

В частности, Льюис разнюхал интересный факт: когда Джон с выжившими вернулся в резиденцию, здесь уже пряталось человек десять. Жена Грина вспышки вируса не пережила. Здесь же в повествовании Криса всплыло имя Иммануила, и настал мой черед пересказать слова Виктора, обрисовать галерею второго этажа и запыленную кладовую с сомнительной документацией.

Роберт слушал внимательно. Не перебивал. Иногда уточнял и делал пометки на большом разложенном на столе листе бумаги. Командир привычно был сдержан в проявлении эмоциональных реакций на информацию, которую мы с Крисом вываливали на него — дело, на первый взгляд, принимало интересный оборот, но судить в общем и целом о всей ситуации не представлялось возможным; никто не мог ответить наверняка, каков в информации процент преувеличений, фантазий, гипотез и предположений; да и связано ли прошлое °13-16-8-28 и разносторонняя семья Гринов с нынешними исчезновениями тоже оставалось под сомнением. Роберт попросил нас с Крисом не дергаться раньше времени. Что-то случайно узнали — «молодцы, хорошо, ушки держим востро, глазками смотрим зорко, но, упаси Богиня Матерь, продолжать вам самим что-то выискивать без согласования».

Мы покинули кабинет Роберта молча. Прошли по душным коридорам, вышли на улицу.

Воздух свежий, но пропитан еще летним теплом; пронизан ароматами хвои и земли, легкий запахом мха и плотным терпко-пряным — бархатцев. Небо над нами раскинулось светлое, прозрачное, слегка затянутое тонкими белесыми облаками. Из жилого корпуса показалась молодая женщина, на плечи которой была небрежно наброшена шаль песочного цвета; в руках ее — глиняная плошка, наполненная травами. Мы с Льюисом проследили за тем, как незнакомка прошла в удаленное место двора и опустилась у кованого забора на колени, устремляя лицо к солнцу и понимая левую руку с сомкнутыми указательным и средним пальцами. Губы ее безмолвно зашевелились. О чем она взывала в ту минуту к Матери? Чтобы вернулись пропавшие? Чтобы мертвые улеглись в могилы и вновь уснули вечным сном? О быстром конце или о маяке надежды?

Мы с Крисом переглянулись и повернули в другую сторону, чтобы не тревожить чужой молитвы, но успели увидеть, как женщина зажгла собранные в плошке травы, и как покатился колечками на землю густой дым.

Я уже решила, что Крис не будет ворчать о том, что я куда-то влезла и что-то пыталась узнать — просто потому, что сам сделал ровно то же самое: оказался в нужном месте в нужное время и подыграл, начав «выискивать без согласования», — он, в общем-то, и не ворчал, но и промолчать не смог:

— Просто не могу понять, чем ты думала? Пошла с Виктором одна, никого не предупредила. Мы только вчера приехали в резиденцию, не знаем людей, чего от них ожидать, кого опасаться. А опасаться следует всех, — хмыкнул Льюис, закуривая. — Тот же Виктор; кто дает гарантию, что не он стоит за исчезновениями? Не пытается любезными беседами спутать карты? Если бы ты была готова постоять за себя в критической ситуации, я бы мог отчасти понять такую халатность, но… У тебя что, взаправду инстинкт самосохранения отсутствует?

— Да есть он у меня, — я скривилась, — просто так совпало. Я же не сказала бы, «ой, Виктор, прервитесь на минутку, я сбегаю к горгоновцам, скажу, чтобы наготове были». Мне, к тому же, нужно образу соответствовать. А и информация лишней не бывает.

— Ты к любой ситуации оправдание находишь.

— Не завидуй.

Мужчина усмехнулся:

— Просто постарайся в следующий раз таких ситуаций не допускать.

— Что за «местный совет»? — спросила, переводя тему.

— Пустышка. Состоит из нескольких человек, номинально принимает основные решения.

Горгоновец рассказал и о небольших группках, занимающихся вылазками в городок и близлежащие территории; а спустя паузу покачал головой, состроив гримасу. Количество оружия, заявленное Джоном как имеющееся в резиденции, не особо походило на реальное, и тут либо кто-то не договаривал о запрятанном инвентаре, либо Грин увиливал. Хотя и «совет резиденции» тоже не особо ассоциировался с честными людьми. И ведь речь шла не о доверии незнакомцам, а о недоверии своим собратьям по несчастью, с которыми здешние обитатели оказались вынуждены делить крышу. Все разрозненны, разобщены — какие вообще могут быть разговоры о безопасности?

— Нам даже осторожненько намекнули, чтобы мы здесь занимались своими делами и особенно не лезли в жизнь резиденции, — Льюис выдохнул дым в сторону от меня. — Условно, «помогите с безопасностью от зараженных и сидите смирно».

— А Сборт что?

— Ничего. Там загладил углы формулировок и сменил акцент внимания на насущные тяготы, а нам сказал, что не стоит искать себе врагов.

— Он осторожен.

— Очень, — согласно кивнул Крис, останавливаясь на месте. Напряженно думал о чем-то с секунду, сосредоточенно затягиваясь сигаретой. Затем отвернулся, окидывая взглядом внутренний двор.

— А кто намекнул сидеть смирно? — горгоновец не ответил; тяжело вздохнула, разводя руками и качая головой. — Да брось, Льюис, какие сейчас могут быть тайны? О, Небеса, послушай, — дотронулась до плеча мужчины, вынуждая обернуться ко мне, — я нашла бумаги в кладовке, и даже если сотая доля из них действительна, то ситуация может быть куда серьезнее, чем кажется, — решила сразу говорить прямо. Кристофер серьезно и внимательно смотрел в мое лицо. — Это были реквизиты закупок оружия. Да в таком количестве и объеме, что в голове не укладывается. Там были ПП, штурмовые и автоматические винтовки, пистолеты любого вида и калибра, огневая мощь покрепче, а про количество разношерстных боеприпасов я вообще молчу. Зачем это нужно закупать? Тем более в таком городке? Тем более через резиденцию? — Крис все еще молчал. — Значит дела Иммануил вел прямо здесь, прямо отсюда. Ядро всей его системы находилось здесь, в резиденции, которая, похоже, вместо административного центра стала частным представительством брата Джона; и он сам наверняка знал обо всем, просто не мог не знать. А значит, сейчас действительно он может темнить и недоговаривать. Но дальше интереснее: ты упомянул, что во время приезда Джона с выжившими в резиденцию, здесь уже располагались люди. И Иммануил погиб до возвращения Джона, но после начала свирепствования эпидемии в городе. Значит, кто-то из тех, кого в резиденции обнаружили, мог быть причастен и к смерти Иммануила, и к его работе, — мысль сменяла одна другую; в процессе их озвучивания, я выводила новые причинно-следственные связи, о которых сначала даже не думала. — Да и контрабанды было много. Я видела документы на поставку товаров. Начиная от алкоголя и табака, заканчивая психотропами. Никто ведь не знал о том, что Северная зараза так разрушительна. Все случилось слишком быстро. Никто не думал, что город решат бомбить. Поэтому пытались вывезти бумаги и документы. Подчищали следы, чтобы спокойно затем вернуться… Но зачем убили Иммануила? Были ли исчезнувшие как-то связаны с ним? Может, мы чего-то не знаем? Может, не договаривает Джон? — я замерла, глянув Льюису прямо в глаза. Он был хмур, а я… Мое сердце колотилось в горле. — Крис, кто уже был в резиденции, когда Джон прибыл? Они входят в совет? Они предложили горгоновцам заниматься своим делом?

— Остановись, — медленно и с расстановкой проговорил мужчина, — Шайер, остановись.

— Но…

— Нет. Стоп. Хватит. Не лезь в это. Не смей в это лезть.

— Да какого хрена, Льюис?! — сжала губы, упрямо встречая взгляд горгоновца. — Я прекрасно знаю, что такое контрабанда, кто обычно за подобным стоит, и как они решают свои дела. Особенно в Государстве. Особенно, если их покрывают властные структуры. А если опустить все нюансы, то ты вообще не имеешь никакого права говорить, что мне следует и не следует делать.

— Я и не пытаюсь. Но настоятельно прошу не совершать глупостей. Сначала обсудим с Робертом. И «Горгона» со всем разберется.

— А если я ошибаюсь в своих предположениях? — мотнула головой; Крис фыркнул. — Рано говорить Роберту, нельзя распускать слухи и напрягать его пустыми догадками, нужны весомые доказательства. Я могу узнать что-то еще, дай мне время, — горгоновец вздернул бровь, от гнева не в силах что-либо сказать. — Не смотри на меня так! Роберт не должен воспринимать меня как источник необоснованных подозрений.

— Шайер, да какого… — процедил Льюис. — Это не просто пустые предположения и очередное «журналистское расследование», — он глухо прорычал, стискивая зубы. — Послушай. Да, Роберт высказал нам очень похожие гипотезы. Но мы только приехали. Нужно осмотреться. Нужно понаблюдать. Нужно, черт возьми, решить хотя бы одну из насущных проблем! Не торопи. Всё идет своим чередом, — выдохнул медленно и шумно. — Не смей ввязываться, Шайер!

Но не успела я возмущенно ответить, как вдруг за нашими спинами раздался тихий детский голос:

— Простите, можно спросить?

Мы с Льюисом синхронно обернулись. Перед нами стояла смущенная девочка лет шести. Две косички, украшенные перламутровыми бантиками, лежали на ее плечиках. Большой единорог из пайеток поблескивал на цветастой кофте.

— Привет, — произнесла я дрогнувшим голосом.

— Хей, здравствуй, — тембр Льюиса стал внезапно мягок, похож на урчание кота; мы с горгоновцем почти одновременно присели, чтобы оказаться с девочкой на одном уровне.

— Я слышала, что вы приехали из другого города, да? Мой папа уехал в другой город. Я его жду, а он всё еще не вернулся, — кроха смотрела на нас доверчиво, а я переглянулась с Крисом, абсолютно не зная, как себя вести; стало погано и страшно, вся история с контрабандой, Имманулом и безымянными исчезновениями сместилась назад, а реальность Северной заразы накрыла с головой, точно сильная волна. — Мой папа тоже был военным, — девочка мягко улыбнулась, указывая пальчиком на форму, в которую и я была одета. — Я подумала, может вы работали вместе?

— Слушай… А как давно твой папа уехал? — осторожно спросил Крис. — Как его… Зовут? — и мужчина вновь обменялся со мной взволнованным взглядом.

— Он уехал, когда мы с мамой приехали сюда, — худощавая девочка кивнула на резиденцию. Внезапно из-за угла выскочила испуганная женщина; сразу ясно: мама крохи, больно уж похожи. — Его зовут Карстен Фогт. Он очень высокий, с голубыми глазами. Еще у него на запястье шрам есть.

Женщина, утирая слезы, быстро направлялась к нам.

— Хмм, — протянул многозначительно Льюис, переглянувшись со мной. — Знаешь, кажется да, мы его видели… Помнишь, Штеф?

— Да, точно, — подтвердила, глянув на девочку, — он очень помог нам. Мы встретили его по пути сюда; он направлялся по секретному делу и личному поручению командира. Я ведь правильно помню, Крис?

— Верно, — Льюис улыбнулся ребенку, — а еще он просил передать его дочери, если мы ее когда-нибудь встретим, чтобы она не грустила и не переживала. Тебя ведь зовут?..

— Иви!

— Да, конечно же, Иви! Как удачно, что ты нас нашла! Мы так переживали, что не сможем доставить послание!.. — Кристофер тяжело сглотнул, видя, как девочка просияла.

— Он разберется с делами и вернется. Главное не тревожься, — я осторожно взяла кроху за ручки. — Он, может, немного задерживается, но ведь ты понимаешь, что у него очень важная работа.

Девочка закивала, благодаря нас и протягивая руки для объятий; ее мать замерла в десятке шагов. Мы с Крисом обняли кроху, она что-то довольно прощебетала и сорвалась восторженно делиться с матерью новостями. А та… Посмотрела на нас, улыбнулась через слезы, в безмолвной благодарности кивнув.

А я чувствовала, как внутри растет болезненная дыра.

***

Мотор затихает, я а откидываю голову назад, продолжая держать руку на рычаге переключения передач и смотря через лобовое стекло на озаренные утренними лучами пригородные домики.

Пусто. Тихо. Даже природа точно вымерла: пожухшая трава, выцветшие деревья. Ни дуновения ветерка.

Следующий блокпост, который нам попался, не смогли миновать: пришлось колесить, пытаясь найти другую дорогу, и, как бы Роберт не старался увести нас подальше от населенных пунктов — иного пути не осталось; придется проехать через город, выехать на другую трассу.

Но мы делаем паузу. Останавливаемся в пригороде у здания, чей фасад переполнен флуоресцентными неработающими вывесками: ни то дешевый отель, ни то клуб. Рядом с ним заправка, и я думаю, что мы наполним баки и сразу выдвинемся в путь, но командир «Горгоны» дает отмашку: отдых. Привести себя в чувство, немного отвлечься от ужаса вокруг. А потому, после того, как баки заполнены, и магазинчик у заправки опустошен, мы паркуем машины у неоднозначного здания и входим внутрь.

Когда эпидемия захлестнула, жителям пригородов уезжать было чуть проще. Здесь и царящий вокруг хаос ощущается не так остро: просто оставленное место, которое люди покинули за ненадобностью. Или увеличившийся в размерах кукольный городок, чья хозяйка выросла и оставила игрушки пылиться.

Но пустота вокруг и тишина давящая, гнетущая; и когда ты знаешь истинную причину безмолвия, становится до чрезвычайности жутко.

Здание действительно оказывается увеселительным заведением. Роскошная барная стойка, где уже кто-то изрядно похозяйничал, столы с бильярдом, диванчики, кресла, стеклянные мозаичные столешницы, бывший танцпол, пилоны. Стеллаж с настольными играми на любой вкус и любую компанию… И тишина. Из следов погрома — только немного обнищавший бар. Ни тел. Ни крови. Это даже странно. Еще страннее воспринимать отсутствие кровавой бани чем-то из ряда вон.

Как же порой кардинально может меняться наша жизнь. В считанные дни. В считанные часы.

Горгоновцы осматриваются. Заглядывают в каждый закуток, пока мы с Сэмом опасливо следуем за ним попятам, шугаясь шорохов и собственных теней. На улице уж начало нещадно парить — испепеляющая жара, сухая и безжалостная, — а здесь, внутри, прохладно и свежо.

Стивен обнаруживает генератор, и они вместе с Сэмом даже приводят его в чувство — цветные огни света озаряют темный зал, а мне почему-то до того хочется плакать, что я лишь чудом сдерживаю рвущуюся изнутри истерику.

Роберт отдает приказ отдохнуть, а сам выходит из заведения к машинам, чтобы пронаблюдать за обстановкой. Сэм, найдя консервы и различные снэки, набивает себе карманы и тоже порывается уйти в трейлер, зазывая и меня. Но Сара с Норманом оказываются убедительнее Сэма, и я остаюсь с горгоновцами внутри.

Михаэль с Кристофером принимаются разыгрывать партию в бильярд. Стивен с Норманом забираются за барную стойку; пока Дэвис выставляет нам снэки, открывает разноцветные баночки с оливками, маслинами, в расписные фарфоровые креманки выкладывает законсервированные фрукты, Роудез ловко разливает напитки и намешивает коктейли с профессиональной ловкостью. Стэн обнаруживает пледы, предлагая в дальнейшем их забрать с собой — нужная вещь, а, главное, функциональная; Тарэн же и занимает нас с Сарой какой-то цветастой настольной игрой.

Кий ударяет по очередному шару, который катится в лузу. Кристофер удовлетворенно посмеивается, видя разочарованное лицо Михаэля. Стивен с Норманом, уставив стол выпивкой и снэками, присоединяются к настольной игре.

В первые минуты мне тяжело. Я много думаю, много рефлексирую, каждый раз дергаюсь от звуков. А потом стараюсь сыграть роль. Заставляю себя расслабиться. Взять напиток. Сделать глоток — алкоголь приятно обжигает внутри; я подхватываю чипсы, все сильнее ударяюсь в азарт, когда кубики с глухим стуком бьются о поверхность стеклянного стола. Горгоновцы становятся расслабленнее, вскоре начинаются разговоры и шутки.

И я понимаю, почему Сборт сказал нам остановиться здесь. Даже в самые тяжелые моменты нельзя терять вкуса к жизни. Когда вокруг непроглядный мрак, так важно не терять способность радоваться и видеть хорошее в мелочах.

Пир во время чумы. Любовь во время холеры. Пляски на костях. Жизнь вопреки смерти.

***

После встречи с маленькой Иви и ее матерью я впала в болезненное коматозное состояние. Выбилась из всех обсуждений, молчала; завалилась днем в постель и достаточно долго провалялась, отвернувшись к стене. Наверное, так бы и не пошевелилась, если бы меня не начали тормошить горгоновцы — деликатно вытаскивать из кровати, не позволяя погрузиться хандру, но и не тревожа болезненные раны где-то глубоко внутри, — я поднялась впервые на крышу резиденции вместе с Норманом, который направлялся туда на дежурство. Затем побродила с Сарой и Стивеном по кабинетам, выискивая что-то интересное, но натыкаясь, зачастую, на стандартные рабочие кабинеты, горы бумаг и слои пыли толщиной с палец. Посидела с Робертом и Михаэлем, разбирая детальный план резиденции, даже разделила пачку орешков со Стэном, сидя на ступенях у входа в резиденцию и наблюдая за стаей птиц, то взмывающих в воздух над городом, то опускающимся к самым крышам. На ступенях же меня нашел Крис и предложил порыться в бумагах кладовки, точно зная, чем меня завлечь и отвлечь. День пролетел по щелчку пальца, и я не заметила, как солнце вновь опустилось за черную линию горизонта.

Город погас, остался только дым и люди, напуганные и потерянные. Спрятанные в резиденции, запертые в иллюзорной клетке, без возможности выбраться — ведь там, за пределами ограды, Государством неизменно правили Трое, однако ныне сменившие личины и обратившиеся пеплом, хаосом и хтонью. Там, за пределами ограды — опасность и неизвестность, боль и потери, страшные воспоминания и горестные сны, обуявшие мир. Мир, стоящий на грани коллапса.

Я шла по коридорам, потому что могла идти, потому что ноги сами несли меня вперед, вглубь пустоты, что ширилась во мне и вырывалась сомнениями и страхом. В полумраке резиденция казалась необъятной, барельефы на ее стенах — древними; и казалось, что шепчет тишина о зыбких отпечатках прошлого. Я думала о месте, куда мы попали, о людях, что жили здесь. Думала о хитрых схемах, крутившихся в этих стенах, когда мир еще не перевернулся. И о том, какие хитросплетения могли виться сейчас. Чувствовала легкую усталость, но не позволяла себе фиксироваться, зацикливаться на ней. Ибо только пожалеешь себя — все рухнет.

А когда вышла из резиденции поняла, что небо окрасилось в оранжево-розовую дымку, разрезанную острыми белыми облаками-стрелами у горизонта. Тепло. Почти безветренно. Я дышала полной грудью, не в силах надышаться — от кислорода немного кружилась голова, а на сердце расползалось непонятное чувство, ни то тревожное, ни то умиротворенное.

Села на небольшую лавочку, одну из немногих, поставленных под раскидистыми одинокими деревьями во внутреннем дворике резиденции. Признать честно, уже не пыталась привести разбушевавшиеся мысли в порядок: смирилась с тем, что в голове сплелся тугой комок нитей-размышлений, и я совершенно не знала, как его распутывать. Решила вытягивать каждую ниточку только тогда, когда найду, с чего она начинается, и куда можно будет ее затем вплести.

Темнело. Появился силуэт, направляющийся в мою сторону.