Бесплатный фрагмент - Зарево. Оправдание хаоса

Посвящается моему путеводному огоньку и самому светлому человеку.

Маме.

Ты всегда жива в моем сердце.

Часть 1. Штефани Шайер

1

Заснеженное бескрайнее поле. Белое небо. Мутная линия горизонта, теряющаяся в светлой дымке. Вокруг бесконечное серебристое полотно без единого пятна цвета — и нет ни звука, ни дуновения ветра, ни даже холода. Мои шаги тоже неслышные, невесомые; я не сразу понимаю, что вовсе иду. Из ниоткуда. В никуда. Тишина настолько всеобъемлющая, что движение собственной крови по венам чудится страшным грохотанием, удары сердца — грозным мифическим тараном, стремящимся пробить грудную клетку. Смутное предчувствие змеится по телу, оплетает, душит, но поднимаю глаза к перламутровому пыльно-серому небу. Снег валит крупными хлопьями. Медленно. Бесшумно. Кружится, оседает на мои волосы, плечи, руки.

Мои руки.

Опускаю на них взгляд. Вместо длинных перчаток до локтя — яркая алая кровь. Горячая. Липкая. И только в этот момент понимаю, что заснеженного поля больше нет: вокруг темный лес, вокруг черные деревья переплетаются клеткой. На небесах — острая косточка месяца. Стою по колено в недвижной реке, да только воды ее багряные, и скрываются в них безмолвные тела, правые руки которых заведены за спину. Пытаюсь выбраться, выкарабкаться, но лишь сильнее увязаю в трясине, что тянет на дно, все глубже и глубже, и мертвецы начинают шептаться со мной. Различаю их голоса, и словно знаю каждый. Зажмуриваюсь, чувствуя, как мертвые дотрагиваются до моих плеч, тянут за собой, а когда вновь распахиваю глаза, вижу пепелище. И горит все. Горит земля. Горит небо. Ничего не видно, кроме вспыхивающей тьмы и адова пекла. Я вся в крови, она стекает по моему лицу, бежит по моим рукам, по мечу, что сжимаю мертвой хваткой. И все вокруг пропитано кровью, разливающейся реками, полыхающей алым огнем.

Вкус пепла на губах. Шипение в моей голове. Черное солнце.

Падаю на колени, а следом — обрушиваюсь в снег.

Горячий кофе обжег горло, и тепло терпкого напитка разлилось по моему телу. Я тяжело выдохнула, прогоняя навязчивые образы ночного морока, и подняла глаза к небу, затянутому грозовыми серо-коричневыми тучами. На улице стоял зябкий предрассветный сумрак, а порывистый холодный ветер, столь непривычный для моего понимания середины лета, не приносил особенного наслаждения от пребывания на улице. В Центральных землях лето ласковое, приветливое (хотя в этом году с самой весны погода удивляла нехарактерными перепадами и проявлениями); а в Перешеечной области, где в теперь я находилась, ветра, вроде как, были привычным делом.

Все еще не могла осознать, что мы действительно пересекли таможенные границы земель и миновали двадцать три блокпоста. Эмоции твердили, мол, посмотри вокруг, насладись пейзажами, попробуй увидеть особенности здешней культуры; когда еще выпадет возможность вырваться из клетки ограниченных перемещений? Но рассудок упрямо отказывался воспринимать новые места через призму праздного любопытства.

Во-первых, работа пока еще не выполнена. Во-вторых, если в качестве предоставленных для таможенников документов сомневаться не приходилось, и ни на одном контрольно-пропускном пункте вопросов не возникло, никто не давал гарантии, что на обратном пути политический сыск — жнецы, — не заинтересуются фамилией, заверившей наши бумаги. Это даже не игра с огнем, это попытка пройти по леске над преисподней.

Заваренное зерно источало пряный аромат, и вдруг подумалось, что за последние месяцы, во время которых весь сон поглотили черный кофе и уйма работы, в моем организме стало излишне много этой горьковатой дымной жидкости, вместо крови бежавшей по венам.

Выкинула пустой бумажный стаканчик в урну, желая как можно скорее вернуться в прогретую машину, и, приподняв рукав кожаной куртки, посмотрела на часы. Еще и шести нет.

Внезапно вдали, над домами, в воздух поднялась стая птиц, и их трескучий крик эхом разнесся по округе. Тишина раннего утра немноголюдного пригорода лишь усилила плаксивый и тревожный гвалт, отозвалась перепевкой эха среди домов, подняла порывом ветра листву с дороги.

На сердце заныло, а горло отчего-то стянул спазм: точно все сомнения ушедших дней повалились невыносимым грузом на плечи.

Такой долгий путь проделан, такой серьезный риск висит над головой острием меча; оступится излишне легко, непомерно опасно. Опаснее, чем когда бы то ни было.

Поежившись, двинулась к небольшому белому трейлеру, громко стуча каблуками по асфальту.

— Поехали, — с ходу бросила Эндрю; он кивнул и, оправив ворот ярко-оранжевой рубашки, завел мотор. — И сними ты уже эти чертовы солнцезащитные очки! Где ты видишь хотя бы какие-то признаки солнца?

— Там же, где и ты смысл и практичность всей этой поездки, — парировал мужчина, глянув в зеркало заднего, а я цокнула, смерив Эндрю снисходительным взглядом. — Знаешь, я не устану повторять, что мероприятие очень рискованное. Ладно, не буду заикаться про документы для таможенников, которые ты где-то вырыла, хвала Богини Матери, везде пронесло спокойно. Промолчу про печати на бумагах и подписи сама знаешь кого… Промолчу, что после последних наших публикаций нам бы вообще нигде лицами не светить, ладно! Мы всегда на такие мелочи, как сохранности жизни, глаза закрывали, да? — хмыкнул он, не скрывая сарказма. — Но ты действительно думаешь, что хоть какую-то значимую или полезную информацию мы найдем здесь? В рядовом малонаселенном городке Перешеечной области? Практически на всей территории Государства введен комендантский час, на Востоке объявлено чрезвычайное положение; и я не говорю о полностью перекрытых трассах, и уж тем более не упоминаю повсеместные анализы и дополнительные социальные ограничения. И я не вспоминаю ужесточения контроля и слежки, Штеф! И не заикаюсь и словом о полностью закрытых Северных землях!.. — нас немного тряхнуло, и трейлер выехал на главную дорогу. — Туда, где мы действительно могли что-то раздобыть, нас не пропустят, инда если сами Небеса возьмут на себя роль наших протекторов. А это просто один из многих приграничных городков. Причем в чертовой северной части Перешеечной области! Рядом с границами!

— Ты вроде водитель, верно? Так и веди машину, — ответила грубее, чем хотела, но Эндрю пропустил колкость мимо. Постаралась выдохнуть спокойнее, будто это могло заглушить сомнения и страхи, и продолжила примирительным тоном. — Послушай, я тоже не хочу, чтобы мы проделали такой путь впустую. Но, уверена, здесь мы соберем материал. Может это и заездный городишко, но один из немногих открытых на главных связующих магистралях. Местные издания пестрят новостями о хаосе в больницах и оцепленных кварталах, а это благой знак — правительственная цензура не затянула удавку. Тем более, как ты правильно подметил, это один из многих приграничных к Северу городов. Не думаю, что здесь глаза и уши сыска будут так остры, что заметят утечку информации.

— Главное, чтобы великая матерь-цензура пропустила, — немного погодя, произнес Эндрю. — А тот материал, который ты хочешь собрать, и со связями нашего босса опубликовать будет проблематично. Со всеми связями, Штеф. У тебя должен быть охереть какой весомый туз в рукаве. До сих пор почти всю информацию по теме успешно подчищали.

— Сделаем акцент на слове «почти», — улыбнулась хитро. — Сэм спит? — Эндрю кивнул и, похлопав его по плечу, я двинулась внутрь трейлера.

Машину покачивало.

Стянув куртку, тяжело опустилась на маленький диванчик. На раскладном столике передо мной лежала потрепанная записная книжка, наушники, бейдж-визитница Сэма, на которой рукописными округленными буквами было выведено «Сэмуайз Дорт», и крупная папка с бумагами, заметками, кривыми рисунками и газетными вырезками — «Выступление Трех вновь перенесено — монархи готовятся сделать несколько важных заявлений?», «Перебои со светом в столице!», «Магистрали в восточном направлении перекрыты», «Основной подгорный тоннель через „Чертоги“ на Запад не работает до осени», — перебирать которые не хотелось.

Голова тяжела, глаза закрывались. Бессонные ночи волнения при пересечении таможенных постов давали о себе знать; однако знала, ляг сейчас на кровать — не смогу уснуть. Совершенно не приспособлена спать в едущей машине.

Перевела взгляд на однотипный пейзаж, безмятежно скользивший за окном: белые двухэтажные домики с темной крышей мелькали в повторяющемся ритме, редкие деревья-стрелы вонзались в хмурые небеса. Мы миновали выразительный мост с кованой оградой; вода в реке казалась грязной, графитово-коричневой, и ее бурные потоки выбивались из восприятия рядом с аккуратными частными домиками.

На заднем фоне рассуждений промелькнула мысль, что река мчалась к Кровавому заливу, и даже жаль стало, что мы так и не увидим его фьорды. Я слышала, они безумно красивы.

Но сам вид на грозные воды среди дрожащего спокойствия дремлющего городка показался на мгновение жутким, устрашающим. Впрочем, в последнее время мнительность, эмоциональность, порой переходящая все границы, чувство ужаса и трепета, возникающие из пустоты, стали особенно острыми: заставляли крутиться, дергаться, и не давали покоя ни на минуту — что-то надвигалось, не нужно было быть провидцем, чтобы это понимать. Вопрос заключался лишь в том, в какой из сфер нашей жизни громыхнет первым делом.

Собственное моральное истощение списывала на общую усталость и нервозную обстановку. Хотя безусловно (и себе-то я лгать не могла), причина крылась куда глубже — слишком очевидно и слишком болезненно. От прошлого не сбежать и не укрыться. Не заглушить работой, не перебить рискованными решениями, не притупить; оно всегда возвращалось внезапными воспоминаниями в минуты тишины, ночными кошмарами, подкрадывающимися слезами и комом в горле… Начинать с чистого листа трудно. Иногда казалось, что сделать это возможно, только предав огню предыдущие главы жизни, но для того нужно быть либо слишком смелой, либо отчаянно глупой — и потому я искала исцеление в другом. Полностью потеряв себя, с абсолютной пустотой внутри ребер, отдалась работе. Без остатка. Без страха и сомнений. Наверное поэтому, смотря на проплывающие домики за окном, на оформленные для поездки бумаги, у меня не возникало вопросов, как же мне хватило смелости на все это.

Ввязалась в авантюру, озвучивать детали которой было пугающе самой себе.

Сэм громко сопел во сне, свернувшись на маленьком поношенном диванчике; всю ночь делал монтаж видео, а потом еще и чинил антенну — последние дни она почему-то работала с ужасными перебоями, — не удивительно, что уснул сразу же, как только присел. Улыбнулась, вспоминая, сколько лет дружбы нас связывали с Дортом — когда-то играли в одном дворе, потом учились вместе, вместе пошли в институт. Тогда я и не думала, что судьба сложится именно так — хотя, вообще не предполагала, что настолько все закрутиться, переменится, вывернется и разразится, — и нам предстоит работать бок о бок.

Больше четырех лет работы в издательстве за плечами. Таких быстрых и таких нестерпимо долгих; то, чего мы достигли сейчас, написано потом и кровью, слезами и холодом казематов политсыска… Легкого старта не было, и в колею мы не влились сразу — долгое время нашу тройку не особо признавали, потому не приходилось якшаться любой халтуры, сплетен и работы на режим. Смелость пробуешь на вкус крупицами. Людей начинаешь считывать далеко не с первого раза. Находить соратников можно только через ошибки. Постоянное стремление влезть в гущу событий, покопаться в темах, в которых копаться нельзя: это и вывело нас к нынешнему руководителю издания «Багровые небеса», человеку отчасти опрометчивому, импульсивному, но очень принципиальному и смелому, даже в нашем Государстве смогшему найти лазейку цензуры и авторитетных покровителей.

Ближе к центру города людей больше, дома выше, а небо темнее.

Невероятным риском являлось решение направиться в Перешеечную область, однако доверенное лицо заверило: информация по интересующей теме здесь будет, и определенные ниточки в организации встречи дернуты.

Правда, мы опаздывали без малого на сутки к условленному сроку встречи: какими бы качественными не были сделанные пропускные документы, чья бы фамилия не стояла в подписи, но перемещение между территориальными единицами Государства уже многие-многие десятилетия оставалось, мягко говоря, сильно ограничено, а в последний месяц таможенники вовсе озверели. Ужесточение и без того строжайших ограничений связаны были, конечно, с эпидемией в Северных землях, которую уже сталось невозможным прикрывать слухами, домыслами и происками «оппозиционеров и дилетантов». Неизвестная болезнь с невероятной быстротой беспощадно косила города, и о надвигающемся кошмаре, «каре Небес» не шептался только ленивый.

Да, Эндрю мог и не упоминать закрытый Север. Упоминание его, уверена, еще через пару недель попадет под такой же строжайший запрет, как и гражданская война на юго-западных территориях, как исчезнувшая около полутора лет назад организация «Анцерб». А потому, какой бы рискованной не была наша поездка, нельзя упускать и малейшую возможность понять происходящее.

Тяжело вздохнула, глянув украдкой на свежую газету рядом с Сэмом. Заголовки пестрили об еще одном чиновнике за решеткой; о том, что гражданская война (да и любые боевые действия) на далеком юго-западе завершилась еще в прошлом году, а любое тому опровержение — враки, саботаж и попытки подрыва авторитета власти правящих монархов. Впрочем, подобными формулировками никого не удивить; правительственные писцы клепали одни и те же статейки под копирку, силясь из последних сил убедить верноподданных Государства в легитимности власти Трех, подконтрольности ситуации на закрытом Севере, где по слухам произошел чуть ли не Армагеддон, и на юго-западе, где полуостров и по совместительству очаг сопротивления «Холодный штиль» уже тринадцатый год вел гражданскую войну за свое легальное право на отделение.

Чиновник на первой полосе газеты — Иванко Хорст, — один из немногих, кто начал открыто выступать за право «Холодного штиля» на отделение; он же стремился осветить события и ситуацию на Севере. А теперь, отстраненный от должности и лишенный звания маркизуса Северных земель, после месяца в казематах оказался за решеткой по обвинению в государственной измене, которую, якобы, совершил с десяток лет назад.

Трейлер затормозил резко, я дернулась вперед, еле успев удержать равновесие и папку с документами. Сэм качнулся, машинально ухватился за диван, просыпаясь и выпучивая глаза. Машина вновь тронулась.

— Что происходит? Где мы, Штеф? — хрипло спросил Сэм, выглядывая в окно. — А, ну да… Все заспал. Надеюсь, сегодня быстрее управимся.

— Если материала не будет — выспимся, — проговорила в ответ, затем кивая на его ядовито-зеленую толстовку со странным оранжевым монстром — Скоро приедем, переодень верх.

Сэм вздохнул и закатил глаза, а я, вновь отвернувшись к окну, откинулась на спинку сидения.

Миновали несколько проспектов, свернули на объездную, где находилась нужная нам больница.

Городок °22-1-20-21-14, расположенный в северной части Перешеечной области. Небольшой, провинциальный. Казалось бы, что может случиться в таком тихом месте? Но меня ведь заверили, что именно сюда следует наведаться. Мне стоило лишь довериться. Что я теряла? Время? Не думаю, что политический сыск Трех и главное оружие тоталитарного режима — жнецы, — сейчас особенно тщательно гонялись за мелкими отступниками и журналистами; проблем хватало и без изданий, возомнивших, что свобода слова, погребенная под тяжестью лет, вернулась.

Одно знала точно: я просто не имела права пропустить встречу с главным врачом местной больницы, доктором медицинских наук, уехавшим из Севера чуть больше года назад.

Когда за окном показалась больница, с удивлением отметила про себя, что представляла она собой достаточно большое здание, возвышающееся над окружающими сооружениями; свежая пристройка медучреждения очевидно выделялась, делая его размеры еще более непропорциональными для столь небольшого города. Вокруг — невероятное число машин; Сэм тоже в недоумении уставился в окно, смотря на забитую стоянку. Эндрю не сразу нашел место, чтобы припарковаться.

Мотор трейлера надхрипнуто загудел, а после затих.

— Прибыли! — Эндрю обернулся к нам. — Можете выходить.

Птицы парили у самой земли, на улице сильно марило, колючая духота чудилась перенасыщенной сладковато-дымными запахами, и ветер будто исчез. Пахло надвигающейся грозой.

Там, за зданием больницы, где виднелись высокие ограждения, стояли военные и полицейский конвой. В небе с гулом пролетел черный вертолет: эмблема Трех на нем была перекрыта рисунком извивающихся змей, но разглядеть символику полноценно я не успела.

— Ты с нами пойдешь, — спросила у Эндрю, стоя у двери трейлера и провожая вертолет взглядом, — или ждать будешь?

— Идите, я чуть позже пройтись хочу. Ноги разомну, да хоть город гляну; будет, что своим рассказать. Так далеко нас не заносило…

Я согласно кивнула, не выдавая легкого мандража. Сэм, впопыхах собрав сумку с аппаратурой и надев более-менее адекватную ветровку поверх излюбленной толстовки, следом выскочил из душного трейлера, захлопнув дверь. Я бросила на Дорта взгляд, а затем, судорожно вдохнув и выдохнув, осмотрелась вокруг.

Нам нужен материал. И мы его получим. Или создадим.

Подтолкнув Сэма в бок, стремительно направилась к дверям больницы, все еще внимательно рассматривая происходящее за ее зданием. Выглядело все это тревожно и серьезно, что, несомненно, в какой-то степени радовало — вероятность плодотворной работы, громкого дела, способного истинно омрачить богоподобный образ Трех, росла. Возможно, подтверждение существования эпидемии на Севере могло не только открыть глаза людям, но и подтолкнуть их к действиям.

И, хвала Небесам, машин жнецов поблизости не наблюдалось.

Сэм нагнал меня уже на лестнице и недовольно пробубнил что-то себе под нос, открывая передо мной дверь и пропуская вперед.

В больнице пахло всевозможными медикаментами, а в воздухе витало почти осязаемое чувство печали и отчаянья. Я дрогнула, останавливаясь на мгновение и стараясь унять дрожь в теле. Ноги мои окаменели, а ладони взмокли; есть вещи, которые оставляют клеймо на всю нашу жизнь — можно научиться жить с ним, но избавиться не удастся никогда. Заставила себя прогнать навязчивые мысли, вспомнить о том, почему и ради чего мы здесь. Шагнула вперед, окидывая взглядом помещение: да, такая же больница, как и сотни других. Мельтешащие медики в стерильных одеждах спешно проходили мимо, каждый со своей сумкой с инструментами, каждый со своими размышлениями о пациентах, о сложных случаях, о надеждах и страхах. Пациенты либо находились в палатах, либо стояли у окон, с некоторой завистью смотря на людей, что находились за пределами этих треклятых стен. Кто-то обязательно плачет, кто-то радуется и покидает больницу, желая боле никогда сюда не возвращаться. В углах — огромные белые горшки с высокими растениями, зеленый цвет которых, по идее, должен успокаивать. И вся эта тишина, прерываемая тихими голосами, стонами, криками и гудением аппаратов, начинала потихоньку сводить с ума…

На потолках висели горизонтальные бактерицидные лампы, источающие синеватый свет. Некоторые перегорели, и участки длинных коридоров погрузились в неприятный жутковатый полумрак.

Сэм продолжал зевать, лениво держа под мышкой темную сумку, и ему было совершенно плевать на окружающую обстановку: он так хотел спать, что даже не заметил моей мимолетной заминки (или решил не делать на ней акцента?). Но, уверена, если предложить ему поспать прямо здесь, на больничном холодном полу, Дорт бы без раздумий согласился.

— Ладно, — махнула Сэму рукой, — иди, снимай что-нибудь. А я поспешу на встречу, мы и без того сильно выбились из графика; придется поднапрячься, чтобы компенсировать сутки задержки. Боюсь, как бы ни аукнулось, слишком тяжело было договориться о беседе…

— Так ты действительно нашла себе здесь информатора? — Сэм сощурился, а я, театрально пожав печами и круто разворачиваясь, двинулась вперед. — А что снимать-то? — раздался голос парня за моей спиной.

— Будто не знаешь, — усмехнулась в ответ.

Дорт ни то шумно выдохнул, ни то издал стон полнейшего разочарования.

Ни Сэм, ни Эндрю не знали наверняка, кем был наш безымянный помощник и влиятельный протектор — не мог же нам помогать истинно тот, чья фамилия подписывала пропуска для таможенников? — кто содействовал организации встречи с доктором; они оба прекрасно понимали — порой лучше не задавать лишних вопросов. Меньше знаешь — меньше смогут выведать, в случае чего, жнецы.

«Мы едем, потому что это соответствует нашему мировоззрению и нашей позиции, — пожал плечами перед выездом Эндрю, — остальное неважно. Ты знаешь, что делаешь, и не нам в тебе сомневаться».

У администратора уточнила, где находится кабинет главврача — большинство коридоров и переходов оказались заблокирована, бригады скорой помощи выводили людей из больницы, силовики оцепили два крыла, — и, услышав мою фамилию, девушка за стойкой сообщила, что меня ждут; указала направление и посоветовала поторопиться, покосившись на людей в форме. Медлить я не стала, тем более и самой хотелось поскорее покинуть это место, и решительно направилась к главврачу; благо, его кабинет временно перенесли на первый этаж этого крыла — ужели благословение свыше?

Медперсонал пребывал в нервном, дерганом состоянии. На лицах многих читалась бессмысленность бега из стороны в стороны по коридору — точно пытались сбить волнение, переключить внимание, да только сильнее загоняли себя в ловушки охватившего больницу ожидания. Напряжение висело густой пеленой в воздухе и оседало тяжестью в легких. На короткое мгновение холод пробежал по позвоночнику, а страх натянул нервы для беспощадной на них игры; я чувствовала, как похолодели пальцы, замечала, как озираюсь, прислушиваюсь пуще прежнего — неужто это выстрелы прогремели где-то вдалеке? Настоящие ли вопли доносило эхо — или то акустика помещения и клокочущее сердце играли с восприятием? — но общая озадаченность лишь подначивала идти вперед.

Стойкая уверенность в том, что слухи вовсе не являлись чьими-то байками, и инфекция с Севера действительно добралась уже сюда, в °22-1-20-21-14, укреплялась в сознании.

Скопление силовиков за зданием больницы, военная техника в городе, перекрытые дороги и кварталы. Сомневаться уже точно было нельзя. То, что мы смогли въехать — истинно чудо. Будто сама судьба соблаговолила.

Коридор мерещился бесконечным. Куча закрытых дверей, лестницы, переходы… Когда наконец нужный кабинет оказался передо мной, сдавленно выдохнула, выпуская волнение. Постучала. Не дожидаясь ответа открыла дверь, делая осторожный шаг.

Мужчина, лет сорока, убирал бумаги в небольшой сейф, стоящий у его стола.

— Можно? — я тихо прикрыла дверь за собой. Медик обернулся, поправляя квадратные очки в аккуратной оправе и быстро закрывая дверцу сейфа. — Доктор Гивори, если не ошибаюсь?

— Доброго утра, — кивнул он, бросая ключ на стол и усаживаясь в высокое кожаное кресло, — чем могу быть полезен?

— Мое имя Штефани Шайер. Независимый журналист, корреспондент и просто заинтересованная сторона, — изящно достала из кармана одну из последних визиток и, подойдя, протянула ее мужчине. — Хотела задать Вам пару вопросов.

— Мне описывали Вас несколько иначе… — проговорил он себе под нос, внимательно изучая визитную карточку и о чем-то параллельно напряженно думая. — Впрочем, это не играет роли, — он небрежно отбросил визитку, указывая кивком на кресло напротив, а я, пытливо осматривающая кабинет, обратила в этот момент внимание на руку Гивори: ладонь перебинтована, сам бинт уже поалел от крови.

— Спасибо, — село непринужденно под пристальным взглядом мужчины. Смотрела в его глаза прямо.

Часы на стене громко цокали. С улицы через открытое окно доносились обрывки будничного разговора.

— Врачебная этика не позволяет мне разглашать тайны моих пациентов, — сухо заметил Гивори, — я надеюсь, вы помните это.

— О, безусловно, — ответила, потянув уголок губ. — Не переживайте, мне нет дела до конкретных личностей. Я прибыла к вам совершенно по иному вопросу.

— Я помню, — мужчина издал короткий смешок. — К сожалению, с утра меня оповестили о том, что все материалы о вспышке неизвестного нам заболевания не должны предаваться огласке, — он глянул украдкой сначала в угол кабинета, где я увидела небольшую камеру, на которой горел зеленый индикатор, а затем на сейф, и этого было достаточно, чтобы понять, что именно хранится под замком. — Как вы понимаете, директива направлена из местного отдела дознания жнецов, и это была далеко не просьба. Разглашение информации будет иметь серьезные последствия, — Гивори на секунду замолчал. — Хочу вас огорчить, кроме прежних, уже озвученных гипотез и предположений, вы не узнаете ничего, — и в якобы разочарованном тоне его, в выразительной мимике глаз читалась колоссальная значимость слов.

— Значит, инциденты действительно имели место, а сумасшествие пациентов — не байки и страшилки, а вполне реальная вспышка заболевания, пришедшего с Севера?

Гивори еле заметно кивнул:

— Вы не первая, кто старался разузнать, в чем, собственно, дело.

— Ну, в таком случае мне останется лишь довольствоваться быть первой, кто найдет ответы на все вопросы, — проговорила с нескрываемым напором.

Спину обдало холодом, а шею и лицо — жаром. Всё или ничего. Потому что у риска была две стороны: с одной, такая безрассудная попытка выведать детали могла к вечеру для меня закончиться на стуле в камере казематов, лицом к лицу со жнецом, ведущим допрос. С другой, именно то, что сыск начал активно действовать, силясь избежать утечки информации, лишь подтверждало ее наличие здесь.

Не зря мы четверо суток мучились в дороге со всеми барьерами, ограничениями и пробками.

Гивори продолжал упрямо молчать, и я цокнула:

— Неужели вы полагаете, что я буду разглашать имя моего информатора? — тот изогнул бровь, бросив выразительный взгляд в сторону камеры. — Доктор Гивори, в стране паника, которая вскоре может перерасти в настоящий неконтролируемый хаос. Разве нам нужен еще один сценарий юго-западных территорий? — сказала скорее не для доктора, а для маленькой, мигающей в углу камеры. — Или очередная ситуация с агрессивными оппозиционерами? Люди напуганы. Слухи об эпидемии раздаются в каждом углу. Верноподданным нужны хотя бы какие-то конкретные ответы, а не обрывки чужих сплетен, которые лишь обрастают новыми ужасами и небылицами. Если вы что-то знаете, это ведь шанс помочь другим. К тому же, вы не будете отрицать, что пациенты находятся в пограничном со смертью состоянии и нападают на других, пытаясь… — буквально на мгновение умолкла, набирая в грудь воздуха, и практически бесшумно выдохнула следующее слово, — покусать.

Ответ последовал не сразу. Бой часов точно громче становился, а я вновь дрогнула, ибо теперь уже точно слышала выстрелы.

— Не буду, — кивнул мужчина. — И могу сказать вам одно: это явно не психическое заболевание, как думают многие, — продолжил он наигранно скучающим голосом, но я быстро достала из внутреннего кармана куртки потрепанный кожаный блокнот с ручкой, и так же скоро стала записывать за Гивори, — Во-первых, психические расстройства нельзя передать от человека к человеку. Во-вторых, невозможно, чтобы так много людей заразилось одним и тем же заболеванием, связанным с нарушением психики, практически одновременно. В-третьих, как вы верно заметили, носители находятся на пограничном состоянии со смертью. И формулировка «пограничное состояние», скажу я вам, сильно преувеличена. Не могут же лгать нам приборы? — лицо доктора исказила гримаса ужаса и паники; он спешно достал из нагрудного кармана платок, протирая выступивший пот на лбу. Постарался продолжить речь, но голос его стал сиплым, срывающимся. Страх Гивори точно и мне передавался; задрожало внутри, затянуло, заскребло. — Внезапная вспышка. Один день спокойный, а на второй у нас уже забито целое отделение. Третий, и вот уже полицейские и военные оцепляют целые кварталы и районы. Поговаривают, в город прибыли спецподразделения. Поговаривают, что и особое. А мы, — он развел руки, — мы даже не можем взять у больных анализы… — Гивори помедлил. — Они в крайней степени агрессивны, — мужчина потер перебинтованную руку, — и кровожадны. Значительное число медперсонала подхватило инфекцию. Пятеро скончалось на месте от нападения больных. Мы смогли огородить зараженный корпус, и сейчас там работают лучшие специалисты и силовики…

Молчание затягивалось, а фоновый шум становился отчетливей, вынуждая обернуться к двери.

— Да уж… Тянет на главный заголовок, — ответила через силу, внимательно и серьезно посмотрев на Гивори. — Если бы вы могли позвонить мне, когда что-нибудь раскроется, я была бы вам безмерно благодарна. Конечно же, всякая информация без нарушения ваших врачебных клятв, — приподняла руки открытыми ладонями.

— Я бы правда сказал вам больше, но переживаю за свою сохранность и безопасность своей семьи, — внезапно прямо и честно сказал мужчина. — Тем более, это все настолько граничит с чистым безумием, что ваш главный заголовок могут счесть желтым.

В эту же секунду дверь в кабинет распахнулась, и на пороге показалась медсестра, халат которой изрядно был залит… Кровью. Девушка тяжело дышала, ошалело смотря вперед сквозь нас.

— Доктор Гивори! — воскликнула она. — Больные из третьего корпуса пытаются выломать двери! Их очень тяжело сдержать!

— Как?! — вскричал мужчина, подскакивая с места. Он бросил на меня взгляд, резонно указал на дверь, не произнеся ни слова, в то время как мои глаза зацепились за ключи, лежавшие на столе… — Покиньте мой кабинет! — рявкнул Гивори, и я, сорвавшись с места и чуть не перевернув кресло, проскользнула мимо медсестры. — Где же… Ну, к черту! Пусть кабинет остается открытым! Что сообщают силовые структуры? Подъедут ли жнецы регулировать ситуацию? Были ли распоряжения от градоначальника?..

Голоса растворялись в шуме. Сердце колотилось где-то в горле, не давая дышать; я обеспокоенно думала о Сэме. Гул, крики, стоны наполнили коридор, а от волнения немного кружилась голова. Я быстро направлялась к выходу, и чем ближе подходила, тем отчетливее слышала вопли, удары и непонятное рычание, сопровождающееся отборной руганью. Лампы продолжали беспрерывно мигать, страх зазмеился по шее, затягиваясь удавкой.

А когда сделала шаг из коридора, открывшаяся картина заставила пошатнуться. Полицейские, выставив щиты перед собой, заталкивали больных в двери, из которых вторые пытались выбраться. Пациенты тянули к силовикам руки, клокотали нечеловеческими воплями.

И всюду была кровь. Запах едкий, нестерпимый, тошнотворный. Разило гнилью, затхлостью, кисло-сладкой тухлятиной.

В тот момент я не различила словно ничего, но картинка отпечаталась в памяти контрастным изображением: обезображенные лица и тела, укусы, совершенно не походившие на долетавшие слухи — это не укусы, это вырванные ошметки мяса и мышц, кровавый фейерверк. Все вокруг казалось искаженным и зловещим, словно очутилась в кошмарном сне.

Закричать бы, убежать поскорее или хотя бы отвернуться… Но все что делала, это стояла на месте, в состоянии аффекта, и смотрела, ощущая, как тошнота подходит к горлу. Земля подо мной пошатнулась, неистовые крики звенели в ушах. И все внутри сжалось. Кислота заполнила рот…

— Просим вас покинуть здание! — один из полицейских налетел сзади, чуть не сшибая с ног; он тряхнул меня за плечи. — Покиньте здание! Сейчас же! Здесь не безопасно!

Не помню, невнятно ответила ли я что-то, или сразу бросилась к дверям; только знаю, что духота на улице лишила возможности вдохнуть полной грудью, а из легких будто выкачали весь кислород. Еле удержала рвотный позыв и, наверное, упала бы прямо там и покатилась по лестнице, если бы меня не поймал Дорт.

— Сэм! — я схватила его за ворот толстовки, и больше ничего не могла сказать. Меня вдруг начал бить сильный озноб. Трясло. Тяжесть в желудке. И… страх. Обескураживающий. Липкий и холодный. С запахом крови и гнили. Затуманивающий взгляд, покрывающий мир черной пеленой.

— Идем, — мужчина кивнул и, придерживая за руку, помог дойти до трейлера.

Ни разу я не оглянулась на больницу. Ни слышала из-за шумах в ушах ничего. Прибывшее полицейским подкрепление вроде как помогло немного утихомирить хаос, оставшийся внутри больницы, но тот хаос, что зародился внутри меня на долгое время стер любые мысли обо всем, что волновало последние месяцы и годы.

Шок.

На улице было душно. Нестерпимо душно, и воздуха не хватало. От асфальта шел жар, и, казалось, все вокруг колышется в этом еще не разразившемся пекле.

Я даже не догадывалась, что несет грядущее. Даже не догадывалась, что день нашего прибытия в °22-1-20-21-14 навсегда изменил мою жизнь.

2

Эндрю с Сэмом пристроились на раскладных стульях у трейлера, я, укутанная в плед, на ступеньке у входа в наш дом на колесах. Сидела, устремив взгляд на горизонт, где виднелись огромные трубы, из которых непрерывным потоком валил густой серо-бурый дым. Дрожь до сих пор не унималась, ребра давили; перед глазами стояли жуткие картинки, а в голове продолжали звучать крики и шум.

Да, я хотела сенсации. Мечтала, чтобы слухи оказались правдой. Мы все хотели этого, потому что знали, насколько поворотной может стать информация, способная пошатнуть власть Трех.

Но когда увидела эту правду вживую, то испугалась. Впрочем, нет, не испугалась — я была в ужасе. Преследования жнецов и сырость их казематов на секунду показались детским лепетом.

Мужчины внимательно изучали отснятый Сэмом материал, порой что-то восклицая и переговариваясь, а я… А я не могла пошевелиться. Не ожидала, что все будет так. То, что увидела в больнице, действительно повергало в ужас и заставляло совершенно иначе взглянуть на все происходящее в Государстве за последние месяцы. Усиленные таможенные контроли на дорогах, оборванные эфиры, перебои с электричеством, крысиные бега на политических должностях и общая напряженность; голоса оппозиционеров становились громче, но преследование их политической полицией — менее активным. Теперь все виделось в ином свете, а воображение рисовало кошмары наяву.

Правда, ужасные мороки все равно оставались где-то там, очень далеко и недосягаемо, а безумие в больнице напоминало горячечный бред. Если бы не большое количество людей в форме, машин, сигнальных огней и периодически срабатывающих сирен, то можно было бы представить, что после бессонной ночи я просто провалилась на мгновение в бессознательное состояние, и все это мне почудилось.

Бросила осторожный взгляд в сторону больницы. Высокий светловолосый полицейский кричал в рупор, призывая всех сохранять дистанцию. Изредка раздавались выстрелы. Я вздрагивала, боясь представить, что происходило внутри здания; и, хотя Эндрю с Сэмом настаивали на том, чтобы вернуться (или проникнуть) туда тотчас, я совершенно не желала вновь возвращаться, пока все не утихнет и не прояснится.

К тому же, мне, пожалуй, впервые не хотелось лишний раз ссориться с правоохранительными органами. Во-первых, была слишком встревожена и напугана для хладнокровных дискуссий. Во-вторых, наша репутация, уже подпорченная проникновением в чужие кабинеты, участием в громких и неоднозначных дебатах, освещением грязных дел значительных лиц, была в опасном шаге от пропасти; только-только удалось замять последствия репортажа, сделанного больше года назад на подорванной терракотовой организацией плотине на Волунтасе. Неправильное движение, неосторожное действие или слово сейчас — могли стать смертельным приговором. Представителям правительственных сил стоило копнуть лишь чуть глубже в наши документы, лишь чуть внимательнее прислушаться к вопросам…

Еще с полчаса назад смелость и отчаянность застилали мне глаза. Страх и ощущение промелькнувшей рядом смерти сейчас отрезвили.

Я глянула на Сэма и Эндрю; второй курил, держа сигарету большим и указательным пальцем и буквально высасывая из нее дым. Дорт же трепал свои волосы и, практически не моргая, следил за видео на мониторе ноутбука.

Мы никогда не страшились пробиваться через пластмассовые щиты в центр событий, и я не раз увлекала ребят за собой в сомнительные авантюры, но сейчас точно не хотела создавать еще одну историю противостояния с органами: потому что, в купе с определенными факторами, исход бы разыгрался не в нашу сторону. Я не могла рисковать жизнями Сэма и Эндрю.

Ибо, помимо факторов, первопричину которых знала и к которым сама была причастна, существовали и другие. Как минимум, почему мое досье пропало из базы жнецов. Воспоминания вернули в холодную ночь дороги сюда, в °22-1-20-21-14. Полночь. Блокпост. Пачка проверенных документов и полусонный таможенник. Жнец рядом с ним проверял наши документы, я готовилась исполнить заученный текст — грешков хватало, чтобы попасть под наблюдение политического сыска, но за время работы в «Багровых небесах» научилась отбиваться и разыгрывать роли, — но моего досье в базе внезапно не оказалось. Радоваться тому? Испугаться? Но всякое стремление проанализировать случившееся напрочь прогнали образы сегодняшнего утра.

Плевать. Сначала разберемся с больницей, соберем материалы, а потом будем действовать по обстоятельствам… Но в эту минуту рисковать своей сохранностью, пытаясь вернуться в медучреждение, абсолютно опрометчиво. Настолько, что даже я на это не решалась.

В животе противно заныло. Одинокий кофе оставался ни первый день единственным гостем моего желудка; где-то на грани сознания понимала, что следовало заставить себя хотя бы немного поесть… От столкновения рассуждений о еде и воспоминаний разорванных тел замутило.

Внезапно зазвонил телефон. Сэм с Эндрю синхронно обернулись, а я невольно содрогнулась, затем шумно выдыхая и пропуская сорвавшегося в трейлер Эндрю. Он впопыхах старался отыскать среди всякого хлама мобильный, в то время как раздражающая автоматическая мелодия на звонке продолжала задорно играть. Мы переглянулись с Дортом и тот, натянуто улыбнувшись, чуть приподнял видеокамеру.

В глазах его испуг, а лицо неестественно бледное. Но Сэм не изменял себе — все тот же «бессмертный оператор», до последнего не выпускающий камеру из рук. Я знала, он захватит абсолютно всё на видео, пусть и угроза накрывает подобно лавине.

Когда трезвонящий телефон был наконец-то найден, я опять вздрогнула, только теперь уже от резкого и громкого голоса Эндрю, который первым же делом похвалился будущим удачным репортажем перед своей женой — он, на мгновение забывшись, с восторгом описал то, что заснял Сэм, и то, как много военных и полицейских скопилось вокруг. Знаком показала мужчине следить за словами — звонок вполне могли прослушивать, — и, поежившись, тихо выругалась: весь скепсис Эндрю пропал, и его ничуть не тревожило, что он увидел.

Во мне боролись облегчение и беспокойство, и пока не было понятно, что побеждает.

Затем Эндрю завел беседу о дочери, а это значило, что разговор затянется. При всей угрюмости и молчаливость, наш дорогой Энди был очень хорошим отцом и примерным семьянином, который никогда не упускал возможности спросить у меня, не нашла ли я себе пары. Если честно, всегда восхищалась его умением совмещать семью, работу и хобби, особенно учитывая, что все эти пункты были различны и не могли пересечься.

Поднялась и нехотя стянула с себя теплый плед, закинув его куда-то вглубь трейлера.

— Эндрю, — окликнула мужчину, и тот обернулся, — я в магазин.

Мужчина коротко кивнул и я, захватив небольшой портфель, висевший на вешалке около входа в трейлер, решительно направилась вперед. Сэм бросил участливый взгляд и, не произнеся ни одного слова, стал освобождаться из кокона аппаратуры. Через пару минут Дорт нагнал меня и поплелся рядом.

Стоило признать: несмотря ни на что, несмотря на мое состояние, несмотря на весь кошмар и ужас, я вполне понимала — материал произведет фурор. А если Гивори предоставит дополнительную расширенную информацию — поднимет гигантскую волну, которая сметет последние сомнения в том, что власть Трех себя изжила. Что монархи сознательно сокрыли эпидемию на Севере. Что их словам нельзя верить. Что люди в их руках стали расходниками…

Я все шла и шла вперед, погруженная в мысли, не смотря по сторонам и не замечая чужого незнакомого города. Вместо того, чтобы глядеть жадно по сторонам, я настолько погрузилась в себя, что вовсе забыла: мы давно уж не в Центральных землях, а прибыли в Перешеечную область. Однако боковым зрением замечала все же непривычную планировку петляющих улиц, выразительную архитектуру зданий — более изысканную и заостренную, — обилие карминовых и пурпурно-черных камней в строениях.

Эхо доносило воющую в разных частях города сирену. Дорожные рабочие в униформе латали выбоину на асфальте; их рабочая машина гудела, а оранжевый проблесковый маячок посверкивал с перебоями. Ноги от каблуков неимоверно ныли. Голова гудела. Кипишь и гам не стихал ни на минуту, а громкие голоса смешивались в один единый шум и звенели в ушах… Именно тогда отчетливо поняла, что совершенно выбита из колеи, и не совсем замечаю и осознаю происходящее вокруг. Потеряла ощущение времени.

Резко остановилась осматриваясь. Не знаю, сколько времени прошло с момента, как покинули трейлер; минут двадцать или, может, тридцать. Громко пробили часы на высоком здании из красного кирпича. Десять часов. Оживленный перекресток перед нами. На небольшой площадке перед зданием (вполне вероятно, административным) гордо возвышался постамент — три безликие одинаковые фигуры. Единственное, что отличало эти тени — характерные атрибуты: корона из двух обручей на голове Властителя, меч в руках Главнокомандующего и поднятая Послом Небесным над головой Книга.

«Единство — ключ к бессмертию», — как главная парадигма власти Трех.

И всякий, кто эту парадигму осмелится критиковать, кто позволит себе усомниться в Трех или в данной им Небесами власти, сгинет, станет очередной внезапной жертвой. Коль пойдет против монархов — исчезнет, сотрется жнецами.

— Ты в порядке? — Сэм впервые за все это время решил заговорить; я ощутила его внимательный взгляд на себе, но не могла отвести своего от скульптурного изображения собирательного образа незыблемых монархов. Которые наши Трое по счету? Одиннадцатые? — Выглядишь, скажу прямо, неважно.

— Спасибо за честность, — хмыкнула в ответ, поворачивая к не большому, но длинному зданию, стены которого были сделаны из затемненного стекла.

Мимо пронесся велосипедист, чуть ли не сшибая нас с Сэмом; Дорт, громко выругавшись, показал вслед парню средний палец, на что я лишь тяжело вздохнула, качнув головой.

— Они совсем из ума выжили! — зло фыркнул Сэм, оправляя толстовку, — идем!

Здание, состоящее из цокольного и первого этажа, внутри оказалось больше, чем смотрелось снаружи. Везде разбросаны разнообразные павильончики — начиная от аптек и заканчивая сувенирной лавкой, — а цокольный этаж приспособлен под гипермаркет и роскошный книжный магазин (по крайней мере, вывеска «Лучший в городе» наталкивала на определенные ожидания). На каждом шагу работали кондиционеры, и я жадно глотала прохладный воздух. Продавцы, точно не до конца пробудившиеся ото сна, лениво зевали за прилавками, наслаждаясь немногочисленностью покупателей и посетителей.

Произошедшее в больнице отдалялось, начинало казаться выдумкой или лихорадочным бредом, и, хотя я все еще отчетливо помнила каждую секунду, каждый звук, все постепенно погружалось в дымный туман памяти, становясь менее реалистичным. Заурядное течение жизни, здесь, за пределами стен больницы, притупляло волнение, и отдельные детали ускользали из внимания, но…

Но на секунду меня словно закинуло в мертвую петлю из старых и новых воспоминаний. Сердце болезненно ухнуло по ребрам, затрепетало, и немалых усилий стоило прогнать подкравшуюся панику и заглушить боль; дрогнула, тряхнула волосами. Бессознательно сжала запястье левой руки. Сэм посмотрел на меня встревожено, но, ничего не сказав, направился к лестнице, что вела на цоколь. Я последовала за ним.

— Давай, приходи в себя, Штеф, — бросил негромко Дорт через плечо. — Согласен, зрелище не из приятных… Но все же к лучшему, верно? Мы нашли отличный материал, из которого легко сделаем конфетку. Разве не этого мы хотели?

— Да, пожалуй… — неуверенно протянула в ответ, хмурясь; внутреннее чутье вопило, но разобрать, от чего именно оно пыталось меня предостеречь, не могла. Посмотрев на продуктовый, почувствовала, как комок подобрался к горлу. — Ты сам сходи, купи перекусить, а я в книжный лучше зайду.

— Тебе что взять?

— Минералки. И печенье можно какое-нибудь. Я не особо-то и есть хочу.

Сэм кивнул, убирая руки в карманы, и, развернувшись на пятках, скрылся за прилавками. Полноватая кассирша лет сорока неодобрительно на меня посмотрела; я вскинула брови, чуть поведя головой, и женщина, поймав невербальное «указание направления движения», отвернулась к стеллажу с сигаретами.

По другую сторону от гипермаркета, за панорамными стеклами, виднелись ровные ряды полок с книгами.

Мысли продолжали перескакивать одна к другой: мне вспоминались и бессонные ночи, кончавшиеся крепким кофе на заправках, и полуночные сборы, и наша нынешняя долгая поездка, и тряска в трейлере, и разбитая аппаратура. Лабиринты домов, желтая косточка месяца в небе. Тучи, зябкое утро, больница. Перебинтованная рука Гивори, пациенты, полицейские.

Не помня себя, оказалась среди книжных полок. Бегло осмотрелась, побрела между стеллажами, поглядывая на новые корешки.

Подташнивало. Видимо, слишком перенервничала, да и сейчас продолжала накручивать себя. Где-то внутри страх закапывался в сердце и натягивал нервы; давно уж не испытывала настолько выбивающих из колеи панических чувств.

— Вам плохо? — взволнованно спросила девушка у кассы.

— Нет, все в порядке, — кивнула коротко; отчего-то сегодня все чрезмерно активно пеклись о моем здоровье, неужто правда так паршиво выглядела? — Спасибо.

И, деланно улыбнувшись девушке, поскорее скрылась в лабиринте стеллажей от ее пристального взгляда. Ближайшие минут десять провела в бесцельной ходьбе и рассматривании книг. Доставая очередной томик с полки, прочитывала аннотацию, листала, бегло изучая первые попавшиеся на глаза строки… С уверенностью могу сказать, что не запомнила ничего: лишь бы заглушить сменяющие друг друга в бесконечном наложении рассуждения. Я уже продумывала текст статьи, визуально составляла наполнение страницы интернет-издания, продумывала, какие формулировки следовало вывести на красные строки. Однако даже в таком отстраненном состоянии выбрала около семи книг для покупки — самые обычные в мягкой обложке, которые удобно носить с собой, в силу их компактности и маленького веса, — среди которых была парочка из прочитанных. Сложно было прикинуть, как много времени мы проведем в °22-1-20-21-14 (все зависело и от того, насколько Гивори сможет быть разговорчивым, и от общей обстановки в городе, и от деятельности жнецов), а потому следовало подумать, чем себя занять кроме рабочей рутины.

Хмыкнула про себя, чувствуя, как по телу расползалась ноющая тоска. Первым делом при возможности, безусловно, было бы нужно ознакомиться с самим городом, погулять, попробовать местную кухню, заглянуть к достопримечательным местам… Верноподданным Государства в принципе редко когда удавалось выехать за пределы «своей» территорий, где каждый с рождения оказывался практически «закреплен».

Бегло глянула в сторону местных путеводителей. Стеллаж с ними стоило бы везде называть «злая ирония».

Взяла пару ручек и карандашей чисто машинально.

Сэм, пожалуй, прав. Мы ехали сюда за сенсацией, яркими кадрами, информацией — и нам было с чем работать. Поездка не напрасно, а это уже чрезмерно многого стоило. Была бы я религиозной, поблагодарила бы Небеса с искренним жаром.

Не услышала, как подошел Сэм, и чуть не выронила книги, когда над ухом раздалось Сэмовское: «Штеф, я прибыл».

— Испугал, — сдавленно выдохнула, качнув головой. — Сейчас пойдем, дай мне минутку.

— Тебя нельзя отпускать одну в книжный, — парень подмигнул.

А чего, собственно, ему грустить? Сэм держал пакет с едой, материал у нас появился, работы предстояло много, в больницу ближайший день нас явно не пустят, да и Гивори навряд ли захочет вечером где-нибудь встретиться за чашкой кофе. Сегодня должен стать заслуженным отдыхом после тяжелой поездки и не менее сумасшедшего утра, наполненного не самыми приятными минутами.

К тому же, никто не запрещал побеседовать с жителями °22-1-20-21-14. А возможно, нам удалось бы даже пообщаться с военными — кто знает, может и здесь удача была бы на нашей стороне?

На секунду замерла, вновь вспоминая в деталях дорогу сюда. Подготовленные документы действительно хороши, мы смогли без труда пройти все таможенные блокпосты, но…

Но как мое досье пропало из базы сыска? Почему жнец не нашел меня в своей системе? Куда пропало мое имя? Ночной час на блокпосту всплыл обдающим холодом воспоминанием.

— Штеф?

— А? Ну, да… Нельзя, — натянуто улыбнулась, и мы медленно, посматривая по сторонам, пошли к кассе.

Наверху становилась шумнее: сирены, к которым слух понемногу привык, стали чаще; чудилось эхо от стрельбы, словно объявшей улицы (а может, шум кассовых аппаратов, да игровых наверху вносил смуту). Небольшая очередь практически не двигалась; девушка на кассе полусонно пробивала покупки, никуда не торопясь. Мы меланхолично ждали; Сэм успел сбегать в раздел философии, а как за пределами книжного началась суета. Голоса становились громче.

Я чувствовала, как внутри все напряглось и замерло; точно обострилась внимание, точно слух стал острее.

Покупатель, что стоял перед нами, покинул магазин, внимательно изучая покупку. Сэм расплатился первым и отошел, листая книгу, а я все поглядывала за стекло. Неразбериха густела. Люди спешно покидали продуктовый и устремлялись к лестнице.

Сирена не кричала. Дыма не было. Визуально ничего не переменилось, только людей охватил панический ужас.

— Девушка, ваши покупки! — настойчивый голос кассира заставил обернуться; я невпопад кивнула, быстро складывая книги в портфель, и встревожено переглянулась с Сэмом, но тот лишь пожал плечами.

— Давай-ка поскорее уйдем отсюда и вернемся к трейлеру, — проговорила я твердо, сжимая руку Дорта чуть выше локтя и буквально утаскивая его за собой к дверям.

Секунда. Две. И именно в тот момент, когда мы с Сэмом почти вылетели из книжного, раздался пронзительный визг. Полный ледяного страха и отчаянной боли крик. И на мгновение дежавю перекинуло в больницу, ударило запахом медикаментов и стухшей крови в нос.

Я крепче стиснула толстовку Дорта, задерживая его на месте, и тут же увидела…

То было не насилие. То было нечто намного более зловещее. Мне казалось, что время замедлилось, и я видела каждую деталь этой кошмарной сцены.

Их было двое — люди, обычные люди, не пациенты из третьего корпуса, — обезображенные, остервеневшие, зверевшие. Они накинулись на человека — мужчину или женщину уже не разобрать, — повалили на пол. Вопли, нечеловеческие крики. Слова застревали в наполняющемся кровью горле. Темная лужа крови по мрамору под телом.

Помутнение. Парализация. Шум, неразбериха, паника. Люди неслись к выходу, сбивая друг друга с ног, а затем попросту затаптывая упавших. Визг, грохот, плач. Страшный клекот, отозвавшийся отзвуком эхо. А потом я поняла, что этих монстров не двое. Взгляд цеплялся а нападение в толпе, новые и новые… Вся сцена — пара секунд. По ощущениям — вечность. Подскочившая продавец-консультант хотела было закрыть двери книжного…

— Нет! — вскрикнула я, пытаясь отступить; но белый Сэм стоял, как вкопанный.

— Заходите быстрее или уходите! — завизжала девушка.

— Сэм! — я тряхнула Дорта с силой, и мы рванули обратно в книжный.

Что было бы, не вернись мы тогда? Если бы помедлили еще миг? Если бы решили поддаться панике и побежать к лестнице, в город? Что было бы?

Девушка трясущимися руками закрывала двери, звуки стали приглушеннее… А я смотрела рядом и смотрела вперед, за стекло, где группа людей повалила на пол парня, склонилась над ним. Молодой человек размахивал руками, пытался подняться, оттолкнуть от себя напавших, но те плотным кольцом окружили его, не давая ни единого шанса выбраться, и через пару мгновений судорога свела его руку.

В следующую секунду в стекло врезался человек в растерзанной одежде. Сердце мое оборвалось и рухнуло, я пошатнулась. Мужчина угловато обернулся, впечатываясь ладонями и лицом в стекло. Его потускневшие, объятые желтоватой пеленой глаза, устремились на меня. Лишенная губ и щек челюсть отвисла до шее, обнажая гортань.

Громкий крик заложил уши, и не сразу поняла, что это мой крик. Передо мной все потемнело, и я почувствовала, как падаю.

***

Потускневшее небо, жар от земли. Душно. Стая птиц у горизонта. Вопли. Реки крови, наполненные змеями. Срывающийся снег. Черное солнце, распахивающееся внутри него око. Колонны. Лес. Сырая земля под ногами. Могилы. Гивори. Его перебинтованная рука. Книжный магазин.

И из бессознательного вырвал собственный полустон-полувскрик.

Распахнула глаза, жадно хватая ртом воздух. В горле пересохло, грудная клетка словно тисками сжата — дышать нестерпимо тяжело, больно, — голова гудела, а сердце ударяло набатом по ребрам. И дикий страх вызванный, благо, лишь сном.

Сном?

Сэм, склонившийся надо мной и приложивший палец к губам. Его испуганные красные глаза. Он говорил много, тихо, и я не разбирала его слов. Внутри все казалось холодным, замерзшим, заледеневшим, но четко понимала, что ужасно вспотела.

— Штеф? — взволнованно шептал Сэм. — Как ты? О, Небеса, если бы ты знала, как я испугался!

Резко поднялась, и перед глазами все поплыло; мы все еще были в книжном магазине.

— Как долго?.. — вопрос не договорила, схватываясь за голову. — Как долго без сознания?

— Не больше минуты, Штеф.

— Будто сотня жизней прошла…

— Нам нужно побыть здесь, — проговорил Дорт не сразу, внимательно всматривался в мое лицо. Старался говорить как можно спокойнее, но от оглушающего шума за пределами книжного кровь холодела. — Подождать, когда все утихнет. Катерина вызвала подмогу. Нас заберут, — я кивала в ответ, не вдумываясь в слова; адова какофония на фоне слов Дорта не позволяла боле ничего слушать. — Только нужно сейчас спрятаться и сидеть очень-очень тихо, без единого звука, хорошо? — я подтянула ноги к груди, обхватила их руками и спрятала лицо в коленях. Сэм сел рядом со мной, приобнял и прижал к себе. — Сейчас мы в безопасности, потом все прояснится. Нужно просто подождать очень тихо, не высовываясь…

Не знаю, как долго просидела в такой позе. В магазине становилось тише, теперь шум доносился только сверху, с улицы; дремотное состояние опутывало и тянуло вниз. Организм заставлял заснуть, перестать слышать и думать, но на грани рассудка я продолжала реагировать на крики, различать звуки стрельбы и вой сирен. Улицу над нами объяли взрывы; стеллажи с книгами дрожали, и пол дрожал, и меня охватывала дрожь.

Проваливалась в сон. От усталости, от перенапряжения. Полусознательное состояние. Голова тянулась долу, тело стало непослушным, ватным… И все вокруг превращалось в эфемерную вуаль.

А когда вновь открыла глаза, вокруг царил темный зеленовато-синий полумрак. У стеллажа напротив сидела девушка, работавшая в этом магазине и закрывшая двери. Она покачивалась из стороны в сторону, обхватив себя за плечи руками. Ее тушь растеклась, лицо сильно опухло, а аккуратный пучок на голове растрепался. Катерина? Ощутив мой взгляд, девушка подняла глаза.

— Сколько прошло времени? — спросила я шепотом.

— Больше пяти часов, — тихо проговорила та. Я услышала тяжелый вздох Сэма и обернулась:

— Что там?

Парень некоторое время помолчал, подбирая слова:

— Я не знаю, как это описать… Будто преисподняя развернулась, — голос у него осип. — Нельзя, чтобы те нас видели. Я хотел подойти к выходу, посмотреть, что происходит; меня заметили эти твари, начали двигаться в нашу сторону, навалились на двери. Я сразу ушел в слепую зону, а их, к счастью, что-то снаружи отвлекло. С улицы доносилась сирена, потом по громкоговорителям везде стали передавать одно повторяющееся сообщение, — парень тяжело сглотнул, продолжая смотреть в мое лицо остекленевшими глазами, практически не моргая. — Ты не помнишь? Не слышала? — я покачала головой. — Просили ни паниковать, ни выходить на улицы, не пересекаться с зараженными. Инфекция вырвалась в город. Им удалось выбраться из больницы… — Сэм облизал пересохшие губы. — Часа два назад в центре все резко затихло, но я не рискнул выходить еще раз. С улицы шум доносился, но словно уже не над нами, а дальше; а еще минут через сорок взрыв сильный прогремел, и после него пропала связь.

— Те ходят снаружи, ищут что-то, — вдруг проговорила Катерина. — Инфицированные. Мы решили переждать здесь подмогу и пока не предпринимать ничего…

— Тебе попить нужно, — осторожно произнес подошедший Сэм, дотронувшись до моего плеча.

Я покачала головой, хотя пить хотелось. В голове — хаос. В мыслях — сумбур. Всякая попытка сориентировать и проанализировать ситуацию — в пекло. Мне было до ужаса страшно, и ужас ослеплял и лишал ясности. Дикий страх, вязкий, тянущий.

Дорт, не произнеся ни слова, обнял, притянул к себе. Я не заметила, что из глаз моих текут слезы. Думала об Эндрю — ведь он остался там, прямо около больницы, — волновалась за наши с Сэмом жизни. Стены и потолок сдавливали, но за пределами этой клетки еще большая неизвестность и опасность.

А вдруг нам не удастся выбраться? А что если нас ждет западня? Или мы останемся здесь замурованы?

И иронично, точно насмехаясь, прямо напротив нас стояла полка с религиозной литературой. Центральное место занимала красная Книга Писания, на обложке которой цветами заплетены филигранные золотые буквы: «Мы под защитой Богини Матери».

— Штеф, — тихо прошептал парень, гладя меня по волосам, — тише, упокойся… Все будет хорошо, слышишь меня?

Кивнула, сжимая его толстовку. Безмолвно повторяла единственное слово — «невозможно», — пытаясь понять, почему нет помощи извне, почему люди озверели, перекинулись в кровожадных монстров, почему вообще мы находимся в этой сюрреалистичной пародии на жуткие легенды прошлого. Пытаясь понять, что будет дальше и будет ли вообще что-то.

Вдох. Выдох. Главное унять панику, ибо она — главный враг и нож в спину, самое страшное в моменты неразберихи. Это чудо, что мы остались в книжном, что не оказались затоптаны смятением толпы.

Все точно в тумане. Происходящие походило на паршивую постановку, дурное шоу.

Я не знала, что сейчас происходило за пределами торгового центра. Не хотела знать и даже помыслить не могла о попытке прорваться на волю — хотя убеждала себя, что рано или поздно рисковать придется, — ибо мир замер, сжался, и я тоже не могла пошевелиться, скованная страхом. Могла ли закончиться эта ночь? Мог ли пройти мрак? Или нам суждено было остаться в клетке душного магазина, навсегда потеряв возможность выйти на улицу? Словно попали в бесконечный цикл маленького ада, сотканного из животного страха, неразумения и синих длинных теней, тянущих когти к нашим сердцам. Словно навсегда должны остаться средь книжных полок, под взором скульптурки раскинувшей руки Матери.

Лампы, источавшие тусклый свет, гудели и беспрестанно мигали. В те минуты, когда книжный погружался во тьму, казалось, что вот-вот из-за стеллажей выйдут они и нам конец. Я не имела понятия о том, что они в сущности представляют собой. Я просто боялась их. Боялась этой неизвестности и опасности, которую не могла ни объяснить, ни понять. Каждый раз сердце замирало, и я судорожно вдыхала, сильнее прижимаясь к Дорту. Катерина сняла туфли и ходила взад-вперед около нас, пытаясь, видимо, тем успокоиться; Сэм тяжело дышал и закрывал глаза, переводя дух.

Я с ужасом возвращалась к скупому осознанию, что мы загнаны в клетку. А еще к тому, что мы не знаем о происходящем наверху. А что если на улице все так же, как и здесь? А что если на улице хуже?

Изолированный Север представлялся теперь впрямь иначе. Как и попытки скрыть разрастающуюся эпидемию. Значит, зараза уже здесь? Как скоро она доберется до Центральных земель? Как скоро окажется в столице, охватит Мукро? А дойдет ли до Штиля? Как скоро поглотит все Государство? От Ледяного моря до Большого океана? И почему ничего истинно не делается, чтобы это остановить?

В магазинчике отсутствовало перекрытие на потолке, поэтому, когда поднимала голову, взгляд цеплялся за трубы и провода. Лампы напоминали больничные, что лишь сильнее вгоняло в безумную агонию ужаса. Абсолютная тишина, нарушаемая лишь бесконечным гудением ламп, вызывала невыносимое беспокойство.

Такое не может происходить взаправду. Такое не может существовать в реальности.

Катерина вдруг остановилась вслушиваясь. Я насторожилась и замерла, почти не дыша, но никаких звуков не звучало; недоуменно глянула на девушку, но та лишь постаралась улыбнуться. Скинув жакет, Катерина опустилась на пол около меня.

— Вы не против? — спросила она, опустив голову на мое плечо. — Становиться прохладно, не находите?

— Нет, холоднее не стало, — я осторожно попробовала ее лоб. — У вас температура.

— Это ничего, — девушка вновь улыбнулась, — перед тем, как пропала связь, я успела позвонить мужу. Он завтра возвращается с командировки и заберет меня отсюда. Часов в восемь утра. И все будет хорошо.

Я глянула на нее с сочувствием или снисхождением; действительно ли она верила в то, что все будет хорошо? Или это я не могла поверить в эту формулировку? Слова Катерины не успокаивали. Нет, они звучали обреченно и жутко, будто предвестники, что все сложится совершенно иначе.

Но нужно было убеждать себя, что то лишь страх перед неизвестным нагоняет нестерпимой тревоги. Нужно было успокоиться… И единственным способом взять себя в руки оставалась банальная попытка полагаться на простое самовнушение, мол, именно завтра все наладится.

Ведь все будет хорошо? Ведь завтра Катерину заберут, завтра придет помощь. Завтра все вернется на круги своя. Завтра мы выберемся. Завтра мы вспомним сегодняшний день с улыбкой, ведь завтра все будет хорошо…

Небеса, дайте нам силы пережить этот день и эту ночь.

***

Состояние опустошенности и апатии. Состояние, когда эмоционально все еще не можешь поверить в случившееся, а рассудок холодно и цинично осознает и взвешивает итоги. Будто ни жив ни мертв, кусок мяса, снабженный мозгом, но потерявшим возможность мыслить… В такие моменты больше всего на свете хочется забыться или кричать, вопить, выплескивая наружу то, что не можешь произнести.

Но кричать мы не могли. Не могли звать на помощь, не могли помочь себе сами. Я потеряла счет времени, которое мы провели в молчании, сидя на полу, поглядывая по сторонам и страшась дышать. Пытаться выбраться самостоятельно казалось чем-то невозможным и сумасшедшим, и покорное ожидание обещанной помощи, милости Небес или любого другого разрешения этого кошмара оставалось единственным вариантом.

Безропотное принятие своей участи сжигало изнутри. Страх неизведанной опасности сменился чудовищным ожиданием конца. Свет продолжал мигать, лампы, казалось, стали гудеть сильнее.

Полка религиозной литературы напротив. Раскинувшая руки Матерь.

Молчание начало сводить с ума всех нас, и я заговорила первая сбивчивым шепотом. На отвлеченные темы. Лишь бы о чем-то. Сэм подхватил беседу. Катерина следом. Говорили о книгах, о работе, но ни слова о случившемся, дабы не вгонять друг друга в еще большую панику.

Девушка вскоре задремала.

Безмолвие подчинилось страху: а что если спасение не придет? Что если мы загнали себя в еще худшую ловушку? Если погребли себя собственными руками? Собственными силами закрыли крышку гроба?

Дернула головой, ущипнула себя за запястье. Внутри все сжималось, холод опоясывал.

Сэм крутил в руках выключенный телефон — зарядка села, — но толку от этого гаджета в любом случае не было. Связь пропала.

Ноги затекли; я аккуратно поднялась, Дорт, вздрогнув, посмотрел на меня недоуменно:

— Ты куда собралась? — спросил он, но я не ответила, погруженная в себя. Красивое лицо Сэма приобрело болезненно-мучительное выражение, золотистые волосы точно потускнели, а его любимая теплая яркая толстовка с монстриком была насмешкой всему этому безумию.

Стерлось прошлое. Исчезло будущее. Политические игры, журналистские авантюры, гражданский протест, амбициозные планы — все рассыпалось прахом на ладони, пеплом на зубы. В секунду, когда смерть дышала в затылок, даже ад Государства казался раем, куда хотелось скорее вернуться.

Вытерла вспотевшие ладони о джинсы, сняла туфли и на цыпочках подошла к краю стеллажа, выглянула из-за него.

Стекло перепачкано грязно-красными разводами. В продуктовом — тени нескольких передвигающихся человек. Человек ли? Движения их медленные, ломаные. Тел людей, на которых напали, которых разорвали, не было. Лишь кровь. Ее разводы. Ошметки плоти. Остатки одежды.

Я дрогнула. Где они? Где они?! Невозможно же после подобного встать и уйти? Не могли же их съесть полностью? С костями?! Да и, упасите Небеса, съесть?! Не приходили ведь спасатели, не являлись медики; тела куда-то утащили? Но куда? Кто?

Пошатнулась, ужасаясь собственным мыслям. Съели. Невозможно!.. Бред, все бред — все лишь сплетни, россказни, слухи, сотканные из помутненных рассудков и злословия, махинаций таможенных баронов и осмелевших градоначальников… Это ведь был спектакль. Это ведь был он? Чтобы люди искали спасителей в лице правительства?

Снова накатил рвотный позыв, и я поспешно отвернулась. Закрыла глаза, взявшись за голову. Земля уходила из-под ног. Сделала первый шаг обратно, пошатнулась.

Придет ли спасение? Когда нас заберут? Заберут ли? А если все будет иначе?

Прижала руку к грудной клетке, ощутила, с какой силой бьется сердце.

Сэм внимательно наблюдал за каждым моим движением. С напускным спокойствием кивнул, пытаясь тем приободрить, но меня лишь передернуло. Вместо слов и дум о постороннем — бесконечный поток сознания в попытках отыскать выход, объяснение; связать прошлое и настоящее, попытаться различить среди густеющего мрака будущее. Все затерлось. Тогда существовал лишь магазин. Тишина. И первобытный страх, подпитываемый неизвестностью.

А если бы мы на сутки раньше? Если бы наш разговор с Гивори прошел так, как первоначально было запланировано? Было бы всё иначе? Понимала бы я происходящее хоть на толику?

На стене висел план эвакуации в случае пожара. Я понимала, что сидеть здесь — не выход. Но иного пути, казалось, тоже не было. Ни Сэм, ни уж тем более Катерина, не могли сказать мне ничего толкового, лишь сильнее сбивали с толку и нагоняли паники.

В животе громко заурчало. Я со страхом обернулась…

— Есть хочешь? — с невозмутимым лицом проговорил Сэм, хотя сам напрягся.

Я покачала головой, несмотря на то, что единственное, что побывало с утра в моем желудке — лишь стаканчик второсортного кофе. При одном упоминании еды во рту появился кислый привкус, а в животе перевернулось. Перед глазами — картинка за стеклом. Но слабость в теле давала о себе знать. На грани сознания я понимала, что нужно заставить себя проглотить хотя бы что-то.

— Сэм, — с какой-то мольбой в голосе проговорила, подходя к парню и подсаживаясь рядом. — Сэм, нас же правда вытащат? Ты слышал разговор Катерины? Ты сам слышал, что помощь придет?

Тот бросил на меня взгляд, и сжал зубы так, что на его лице выступили желваки; помолчал с пару секунд. Затем тяжело выдохнул и вновь постарался натянуть на лицо подобие улыбки.

— Конечно! — Сэм кивнул. — обязательно вытащат! Я сам слышал. Слышал, Штеф.

— Что конкретно они говорили?

— Штефани, — парень качнул головой. — Всё будет хорошо. Скоро все прояснится, и мы будем жить как раньше, — но не успела я ответить, как Дорт тут же продолжил, и скорее для самого себя, — хотя, жить как прежде? Но как? С такими-то воспоминаниями? Не представляю, что смогу потом спокойно спать. И воспринимать окружающий мир, как прежде, — осекся. Посмотрел на меня долго, серьезно. Катерина заворочалась и вновь замерла; спала она беспокойно, кашляла, постанывала. Мы с Сэмом встревожено переглянулись.

— Да, — произнесла я хрипло и глухо, точно не своим голосом. — Произошедшее многое переменит.

В животе опять противно заурчало и еле-еле нам удалось съесть пару галет. Затем, чтобы хотя бы как-то отвлечься, я взяла первую попавшуюся книгу со стеллажа и начала читать, ежеминутно останавливаясь и вслушиваясь в тишину; впрочем, и к гудению ламп, и к нескончаемому миганию света привыкла. Через некоторое время и Сэм принялся за чтение, дабы убить тянущиеся минуты.

Я пробегала глазами по предложениям, не понимала смысла написанного. Смотрела на буквы, но не могла прочесть слова. Голова болела. В груди роилось чувство тревоги. Незаметно для самой себя, постукивала от напряжения ногой о пол. Время тянулось, а чувства постепенно притуплялись.

Ночь я провела в состоянии, похожем на беспамятство. Вспоминается, как пару раз просыпалась Катерина, как ее била истерика, и мы с Сэмом успокаивали девушку; как свет полностью погас и страх захлестнул с новой силой. Как я боялась открывать глаза, когда в двери книжного вновь принялись ломиться те монстры; как сидела, обнимая свои ноги и силясь не плакать. Как наверху отдаленно гудели сирены. Как эхом доносились отзвуки взрывов. Как я хотела бежать из этого места. Как сначала спал Сэм, а я сидела на дежурстве и думала, что не смогу уснуть. Как потом Дорт сменил меня, и я легла на пол, сжавшись и смотря в одну точку.

И сама стала точкой. Маленькой песчинкой среди миллиардов тысяч звезд в бесконечном холодном небе.

И я не знала, сколько прошло времени, прежде чем поборол тревожный и болезненный сон. Не помню, когда усталость овладела мной настолько, что поглотила меня в беспамятство. Снилось, что бегу куда-то, и кто-то гонится за мной, но я не различаю его лица. Я бежала, не чувствуя земли под ногами, спотыкалась, падала, вновь поднималась. Высилась гора передо мной, но достичь ее не хватало сил — все бежала и бежала, без возможности сдвинуться с места. Мне снилось, как мертвые нападали на живых… Во сне я была уверена, что твари те — мертвые. Мне снилась кровь. Много крови. Все мои руки были в чужой крови. И я плакала во сне. Плакала навзрыд, задыхаясь, захлебываясь собственными слезами. Молила о помощи, кричала в небо и не получала ответа. И я чувствовала боль, которая разрывала изнутри… И снег мне снился. Я лежала на земле, смотря в серое небо, а крупные хлопья снега падали на меня. И было так холодно, что не чувствовала своего тела. Но чувствовала, как мое горло стягивало что-то холодное и скользкое, напоминающее змей. Снег валил. И жуткий страх…

Я проснулась резко, тяжело вдыхая и быстро переворачиваясь со спины на бок. Сердце бешено колотилось. Слышался глухой стук в дверь. Темнота. Монотонное эхо. Беспомощность.

— Сэм? — беспорядочно зашептала я, охваченная сильной дрожью и глядящая по сторонам. — Сэм?!

Парень показался из-за стеллажа, вооруженный длинной шваброй. Волосы на его голове были растрепаны, покрасневшие глаза воспалены.

— Тише, — шикнул он, — они там. Четверо. И… — Сэм проглотил продолжение фразы. Не смог завершить. От реальности не уйти.

Хотелось закричать, чтобы заглушить посторонние звуки, но лишь кивнула Сэму, опускаясь вновь на пол и устремляя взгляд в потолок.

Осознание собственной никчемности перед сложившимися обстоятельствами убивало. Выход был. Единственный. И он вел наверх, через двери.

Но там, за стеклом, нас ждали зараженные. Живы ли они вообще? Ведь невозможно жить с такими ранами. Не могли же явиться в наш мир монстры из древних легенд и забытых сказаний? Не могли же стать явью жуткие твари, о которых рассказывали в страшных предвестиях религиозные тексты? Призраки из кошмаров. Мороки из затертых мифов далеких ледяных земель. Кем еще могли быть те жуткие сущности? Сумасшедшими? Каннибалами? Неужели всё лишь предвестие грядущего конца, о котором пела, согласно писаниям, Богиня Матерь?

Оставалось просто ждать. И мы сами не знали чего или кого. Бездействие туманило сознание, рисовало в воображении страшные картины предвкушавшего нас неминуемого будущего. Если оно существовало для нас. Кто знает, что сейчас наверху?

Ехали за материалом, а угодили в ловушку. Почему нас не остановили новости последних недель? Почему не напугало повсеместное закрытие городов? Почему мы отнеслись к этому так вольготно, почем пропустили всю серьезность мимо внимания? Почему так легко выкинули из головы тех пациентов в больнице, которые грызли, рвали, рычали? Почему люди с улицы стали такими же, как те пациенты?..

И главное.

Почему Трое не разгласили информацию о Северной заразе? Почему не осветили происходящее на Севере и не предприняли опережающие действия?

Сэм продолжал стоять чуть поодаль, выглядывая через щели книжных полок на двери. Со шваброй в руках. В футболке с карикатурным монстром. Комичность и ужас ситуации поражали. Разве может быть так смешно, когда кровь стынет в жилах?

Нас накрыло происходящее с головой, словно внезапно поднявшаяся волна сбила не ожидающего человека с ног и повалила на горячий песок. Трудно собраться и осознанно все обдумать, а ведь это, собственно, и нужно было сделать. Но разве мы могли?..

Слишком напуганы. Слишком потеряны.

***

Снег шел. Падал крупными хлопьями. Очередной сон, где лишь бескрайнее белое поле и серое небо… Но землю пропитала кровь.

Не знаю, в какой момент я задремала. Просто провалилась в беспамятство на пару часов — смутные, размытые сновидения, сотканные из жутких наваждений и не менее пугающих воспоминаний, — а когда вновь открыла глаза, надеясь увидеть свою комнату или, в крайнем случае, потолок трейлера, стон разочарования вырвался из груди. Первые секунды продолжала лежать, свернувшись в клубочек и не находя в себе сил встать. Слышала, как Катерина тихо переговаривалась с Сэмом.

Отчужденность. Будто тело не мое, будто прошедшие часы заточения чужие, не со мной случившиеся, не мной прожитые.

— Который час? — наконец выговорила я.

Катерина дрогнула, Сэм обеспокоенно обернулся.

— Почти восемь, — ответила девушка, убирая выбившуюся прядь волос за ухо; я коротко кивнула, поднимаясь, и попутно глянула на Сэма. — И… эти ушли.

На короткое мгновение ощутила обескураживающую легкость, облегчение, и наивные слова Катерины словно сбили груз с моих плеч. Доля мига, когда я позволила себе поверить, что зараженные ушли, и мы могли выбраться из магазина и поскорее покинуть это ужасное место — решиться на то было страшно, но страшнее оставалось только ждать иллюзорной помощи, — оказаться снаружи и наконец-то узнать, что в действительности произошло. И тогда можно было бы забыть эти сутки навсегда, выкинуть весь случившийся кошмар из головы!..

Но такая яркая и идеальная фантазия вдруг напугала. Даже обескуражила. И смутное сомнение сдавило паникой легкие. Никто не мыл полы от крови. Никто не шел на работу. Никто не пытался нас спасти. Спина мгновенно взмокла, и необычайных усилий стоило мне сделать вдох и выдох, стараясь гнать смятение и мыслить холодно.

Мне безумно хотелось надеяться на то, что скоро все вернется на свои места. Должно вернуться. Я все еще верила в это. И вера это единственное, что у нас оставалось.

— Штеф? — я дернулась, посмотрев на Сэма. Тот, видимо, позвал меня не первый раз.

— Мы должны уходить отсюда. Сейчас. Пока есть возможность, — отчеканила в ответ.

— Уйти? — парень растерялся, и голос его был полон нескрываемой тревоги.

— А если они… там? — Катерина цеплялась пальцами за крупные деревянные пуговицы жакета. — За нами должна прийти помощь. Может подождать? — с надеждой добавила она, но я упрямо покачала головой.

Выход казался несуществующим, существование мира вне стен книжного — неестественным; но остаться здесь и ждать исхода означало лишь временное затишье перед неизбежным концом. У меня не было никакого плана, я не понимала происходящего, не знала, как действовать. Я не знала ничего, и единственным, в чем убежденность крепла, оставалось притупленного понимания потребности спасаться самостоятельно.

Лучше уж быстрый ужасный конец, чем ужас без конца. Но я тогда еще не знала…

— Мы должны уходить, — повторила настойчиво. — Подумайте сами, а что если помощи не будет? — голос мой тихий, бесстрастный; я скосила глаза на Сэма, а в лице его читались сомнения и странные ноты горечи и разочарования. — Как долго мы здесь просидим? Сколько у нас есть безопасного времени? Мы ведь не можем с уверенностью сказать ни кто они, ни на что они способны. Кто даст нам гарантию, что мы огорожены от угрозы? — недолгая пауза. — Мы лишены информации, знаний; происходит одном только черту ведомо что… Под землей я не останусь.

— А кто даст нам гарантию, что мы будем в безопасности наверху? И что мы будем делать, когда выберемся? — Катерина, прерывисто вздохнув, не отступала.

— Сэм, — я проигнорировала вопрос девушки, смотря Дорту в лицо, — не забывай, Эндрю еще там. Он бы не уехал без нас, в этом я уверена. Нужно вернуться. Мы обязаны вернуться. Пока есть шанс выбраться.

Дорт продолжал молча стоять, сверля меня взглядом, но затем неуверенно кивнул, мельком глянув на Катерину.

Все это напоминало какой-то бред, сон, галлюцинации.

— Ладно, — я убрала волосы назад, — хорошо, пробуем.

Сэм, подал мне руку, помогая встать на ноги, передал бутылочку воды; затем сам, не произнеся ни слова, прошел за стеллаж, чтобы проверить обстановку за стеклом. Тут же поднялась Катерина, придерживая свою сумку и протягивая мне мой портфель. Она, опухшая от слез, еле стояла на ногах, и казалось, что способна сделать лишь несколько шагов, прежде чем упасть без чувств.

— Пойдем, — прошептала я, беря ее под руку, — догоним Сэма.

Тот уже ждал нас, сжимая в руках ту самую дурацкую швабру и с подозрительностью глядя в темноту зала за стеклом. Мы замерли у двери на несколько мгновений. Жуткая тьма точно ползла по полу, изредка освещаемая вспышками света. Густая тьма. Смолистая. Я смотрела вперед, и совершенно не хотела переступать порог книжного. Однако отчаянный взгляд не бросила на Сэма, поймала его в собственном отражении, мысленно приказывая себе быть мужественной.

Катерина достала ключи, подошла к двери…

— Вперед! — хрипло сказала я сразу же, как девушка ее распахнула; резкий тошнотворный запах гниения ударил в нос, во рту стало кисло. Я закрыла нижнюю половину лица рукой, пытаясь побороть рвотный позыв. Спешно, но осмотрительно мы двигались к лестнице, поглядывая по сторонам и пугливо озираясь. На полу темнели следы крови, ошметки одежды, куски мяса… Где-то в глубине мрака продуктового магазина мелькнула тень. — Сэм! — быстро зашептала я, дергая парня за толстовку, — Сэм! — тот обернулся, выставляя швабру перед собой. — Быстрее! К лестнице!

Катерина схватила меня за руку, и мы рванули единовременно. Сердце билось в глотке, в ушах все свистело и гудело. Сэм устремился за нами. Миновали пролеты словно в пару шагов, хотя чудилось, будто мышцы ног превратились в кисель. У самого верха я резко остановилась, придерживая Катерину и Дорта, и выглянула из-за перил в зал — пусто. Лишь кровь, разбитые стекла, перевернутый автомат с кофе… И чье-то бездыханное разорванное тело в углу.

Будто пронзило. Рвано глотнула воздух, не в силах оторвать взгляда. Легкие сжало, спину опоясал мороз. Сэм попытался меня дернуть, но я все так же стояла, замерев на месте.

Страх. Страх. Страх. Он отравил, связал, заковал.

— Штефани, нам нужно идти, — Дорт потянул меня за собой; теперь уже он осторожно и внимательно вел нас к выходу. Катерина все еще крепко сжимала мою руку, пытаясь держаться как можно ближе, и мы боязливо смотрели по сторонам, не чувствуя ни пола под ногами, ни твердости в самих ногах. Я отчетливо слышала какие-то звуки.

Да что же происходит, Небеса? Что происходит?! Ощущения жизни не было, но дыхание смерти скользило из каждого угла.

— Давайте! — Сэм открыл двери на улицу. — Быстрее, вперед, быстрее!

Мы вылетели на улицу. Сначала застилающий глаза свет — в первую секунду только, да и лишь из-за долгого пребывания в темноте, — затем дуновение ветра и дымным запахом гари и крови. Следом — вырванный из груди беззвучный вскрик и прояснение во взоре. Замер Сэм, ошарашенно смотря по сторонам. Катерина закрыла рот рукой… А я, сделав неровный шаг вперед, пошатнулась.

Перевернутые дымящиеся машины, исполосованные копотью дома. Невдалеке разбитый с искореженным корпусом вертолет, на хвосте которого поигрывали тухнувшие языки огня. Пустота. Глубокая мертвая тишина. Тела людей. Разорванные, с разбитыми головами. Где-то вдали, свистя колесами, пронеслась одинокая машина, сбивая все на своем пути.

Сильный холодный ветер обжог лицо, растрепал в одно мгновение волосы. Сумрачно — тяжелые тучи закрывали небо, свет нигде не работал. Вокруг погром, разруха, хаос. Будто нас выбросило совершенно в другой мир. Мы жили в одном, мы вчера еще жили в одном, а сегодня нас перенесло в какую-то еще более жуткую извращенную реальность. Я не могла ни то что мыслить, не могла нормально дышать… И даже после всех трупов внизу, после того, как на моих глазах разорвали человека. Я не могла поверить, что все это происходит взаправду. Особенно видя то, что на улице трупов еще больше.

Катерина, опустившись на землю, тихо поскуливала, дабы не зарыдать в голос. Я хотела вопить, но оставалась нема. Я хотела проснуться, забыться, вернуться домой. Но это не было сном.

— Карлос! — вдруг вскрикнула Катерина, и я сама чуть не взвизгнула от неожиданности. Быстро обернулась, видя, как девушка кинулась на шею молодому человеку, на плечах которого висел огромный рюкзак. Катерина плакала навзрыд, не в силах успокоиться, а незнакомец прижимал ее к себе, запуская руки в ее волосы и спешно шепча ей на ухо. А затем он посмотрел на нас с Сэмом и кивнул:

— Спасибо, — устало прохрипел парень, — что были с ней…

— Что произошло? — спросил Сэм, чуть ли не перебивая.

— Без понятия, правда, — обеспокоено ответил Карлос. — Сначала призывали всех оставаться дома, забаррикадироваться и ждать дальнейших указаний. Говорили об опасности пересекаться с этими тварями… Многие инструкций не выполняли, во второй половине дня началась массовая паника. Начали передавать о всеобщей эвакуации, а потом город подвергся авиационным ударам, — мужчина закачал головой. — Я не смогу объяснить или описать. Все смешалось… Но город — ловушка. Нужно уезжать. Постов таможенников нет. Здесь ничего больше нет. Мой вам совет — берите машину и сваливайте как можно быстрее, оставаться здесь просто безумие. Мы бы взяли вас с нами, но все места заняты.

— Ничего, — сглотнув, кивнул Сэм, — нас тоже ждут.

Катерина повернулась к нам, ничего не говоря. В ее глазах — немое прощание. Девушка утерла глаза и полезла в карман, в следующее мгновение кинув мне ключи от магазина.

— Если вдруг понадобится вернуться, — всхлипнула Катерина, а я подумала, что ни за что не хотела бы вновь очутиться там. — Прощайте! Удачи вам!

Карлос, все так же прижимая Катерину к себе, повел ее через дорогу.

Вдруг прокатился дрожью раскат грома; казалось, что прямо над нашими головами затряслось небо. Я сжалась, схватившись за толстовку Сэма, и мы нетвердо двинулись прочь. Парень поддерживал меня, шептал что-то, а я еле переставляла ноги. Шаг за шагом, каждый из которых давался все болезненней.

Темно. Промозгло. Тихо. Все вокруг было антрацитово-серым, дымящимся, безжизненным. И мир будто поглощал негромкие звуки наших шагов, отражаемые пустотой. И тела. Кровь и тела.

За всю свою жизнь я не видела ничего подобного.

Прошло несколько мучительно долгих минут, когда, внезапно, Сэм замер на месте. Его глаза округлились, он стиснул мою руку до боли и сбивчиво зашептал:

— Штеф, смотри!..

3

Я обернулась в страхе увидеть что-то, что могло нас убить, разорвать, но увидела шанс на лучший исход, надежду — смутную, эфемерную, но надежду, позволившую поверить, что нам удастся сбежать из этого ада. Надежду на то, что мы будем жить.

В нашу сторону двигались военные; их было человек восемь, кого-то несли на руках.

— Хей! — вдруг закричала я, подпрыгивая и махая руками. Уверенность в том, что военнослужащие помогут, сразу одурманила, ведь кому как не им знать обо всем этом дерьме?!

— Тише ты! — одернул Сэм. — Они нас и так видели! Не привлекай лишнего внимания!

— Сэм, какое счастье, Сэм! — беспорядочно зашептала, целясь холодными пальцами за толстовку парня. — Нас вытащат! Мы вернемся домой!..

Дорт смерил меня недоверчивым взглядом, старательно изображая, однако, смирение. Я не обратила внимания на скользнувшее в его лице отчаяние, не хотела, наверное… Желала лишь, чтобы в голове прояснилось, сумбур и непонимание пропали, дурман страха отступил. Покинуть бы город, выбить вонь из носа, перестать видеть торжество хаоса и смерти. Пусть бы кошмар закончился и забылся — пускай не через день, не через месяц, пускай через годы, но стерся из памяти.

И мимолетный проблеск надежды помог воспрянуть духом. Усталость прошла, почудилось, что я способна горы свернуть. Лишь бы мне наконец-то объяснили, что происходит.

Но надежды обманчивы.

Забыв про страх и опасность, я потянула Сэма вперед — все придумается находу, легенду сформирую в моменте, — зашагав так быстро, как только могла. Ноги, словно свинцом налитые, уже не несли. Но на все плевать, скорее к военным, дабы получить ответы хотя бы на какие-то вопросы.

— Что происходит? — нервно и достаточно громко спросил Сэм, когда мы еще не успели сравняться с военными, и улица повторила его вопрос, подхватила порывом ветра; я, точно опомнившись, обеспокоенно глянула на Дорта. Он никогда не любил людей в форме, презирал все, что связано с оружием и насилием. Насколько отчаяние оглушающее, что парень готов первым завязать диалог…

Мужчина, уверенно идущий впереди группы, предупредительно поднес палец к губам, и заговорил только тогда, когда нас разделяло не более метра:

— Ничего хорошего, — он окинул нас внимательным оценивающим взглядом. Ва вид ему было около сорока–сорока-пяти; короткие засаленные черные волосы, кое-где тронутые сединой, темные густые брови, узкие губы. К груди он прижимал винтовку. — Так полагаю, ночь вы переждали где-то в изоляции? — и, не дожидаясь нашего ответа, продолжил. — Северная зараза охватила оставшиеся районы и за ночь скосила город. Эвакуация предприниматься не будет. Правительственные войска не придут. Безопасное место необходимо искать за пределами района самостоятельно.

Но в голове набатом била лишь одна фраза: «скосила город». Я пошатнулась. Скосила город? Вчера все было нормально. Всего ночь прошла. Скосила город. Вчера все было сравнительно нормально!

— Вы ранены? — спросил один из военных, стоявший чуть поодаль. Сэм отрицательно мотнул головой.

— Нет, но, похоже, раненные есть у вас, — осторожно начал он, — а мы знаем, где есть более-менее безопасное место; мы провели ночь в книжном магазине…. — Следом лихорадочно выпалил, — нам нужна помощь и…

— Ведите. Обсудим все на месте, — не дал договорить Сэму начавший с нами диалог. — Но без глупостей.

Сэм неровно кивнул и потянул меня, бесцеремонно рассматривающую военных, назад; группа состояла из мужчин и двух девушек, одну из которых, раненную, несли на руках. Ее куртку повязали ей на бедра, футболка пропиталась кровью — плечо сильно кровоточило, но девушка была жива: она, постанывая, изредка дергалась, и рвано глотала воздух.

Мужчина, за которым следовали остальные, поравнялся со мной и Дортом, и взгляд его был не менее выжидающим и заинтересованным, чем мой собственный. Военный был чуть выше Сэма; от него на каком-то физическом уровне веяло твердостью и уверенностью. Краем глаза я заметила, что в нашу сторону направлено несколько оружейных стволов.

Военные как военные. Черные костюмы, тяжелые высокие берцы, рюкзаки за плечами, разгрузочные жилеты, подсумки, куртки, наколенники и налокотники. На поясах военных — ножи, запасное оружие; у кого-то была кобура на груди, и кого-то на ногах. Несколько человек в шлемах.

— Как вам удалось пережить эти сутки? — хрипло спросил идущий рядом с нами мужчина, осматривая нас цепким взглядом. — Книжный магазин, да? Не сказать, что место ассоциируется с непробиваемым бастионом.

— Мы не были снаружи со вчерашнего дня, — ответила я резче, чем хотела. — Вчера, около полудня, мы закрылись в книжном магазине с сотрудницей. Цокольный этаж. Окон нет. Нас не видно, и нам не видно. И только сегодня решили выбираться. Мы ждали помощи, но ее не было. Пришлось рассчитывать только на себя. Откровенно говоря, мы вообще не до конца понимаем, что происходит… Если вообще хоть что-то понимаем.

Мужчина помолчал.

— Благодарите Матерь, — сорвалось с его губ горечью. — Окажись вы на улице вечером или ночью, то, скорее всего, не выжили бы, — военный задумчиво махнул головой, а я старалась не поддаваться панике.

— Роберт, — один из группы, высокий русоволосый и темноглазый мужчина подошел к шедшему рядом с нами и что-то нашептал ему.

— Делай все, что в твоих силах, — ответил тот, чье имя было Роберт; как я поняла, это командир группы. Второй военнослужащий сокрушенно качнул головой:

— Слишком много крови, — коротко отрезал он. Роберт хмыкнул и посмотрел на нас.

— Аптека там есть?

— Да, — кивнул Сэм, — прямо у входа. Первый павильон налево.

— Возьми Стэна и собери что нужно, — отозвался Роберт подчиненному. — Мы будем на цокольном. И, Михаэль, — командир придержал мужчину на мгновение, — сделай все возможное в нынешних обстоятельствах.

— Принято, — кивнул тот, следом оборачиваясь к группе. — Тарэн!

Двое военных устремились вперед.

Роберт продолжал задавать мне с Сэмом короткие односложные вопросы, в основном касающиеся того, сталкивались ли мы с зараженными, что видели, что слышали, где находились, когда столкнулись с последствиями распространения инфекции. На мой ответ, что мы журналисты и прибыли сюда собирать материал, военный вдруг усмехнулся, внимательно и заинтересованно всматриваясь в наши лица.

— А откуда прибыли?

— Северо-восток Старых Рубежей, — проговорил Сэм сразу же, машинально, и я тут же сильно ударила его локтем под ребра. Дорт ойкнул, ни то от боли, ни то опомнившись, и увел глаза. Но уже сказал. Уже не вывернешься.

— Рубежи? — переспросил Роберт уже у меня, глядя прямо мне в глаза. — И как же вы добрались на север Перешеечной области?

— Это ведь риторический вопрос? — постаралась произнести твердо, хотя у самой сердце сделало кульбит и рухнуло в пятки.

— Нет, вполне прямой. Мне любопытно, как таможенники выдали вам разрешения на пересечение блокпостов, и как жнецы пропустили. Директивы крайних дней тому не благоприятствовали.

— Видимо из-за важности нашего исследования нам позволили доехать, — изрекла уклончиво, выдерживая взгляд военнослужащего, а затем отвернулась, молясь Небесам, чтобы Роберт не продолжил задавать вопросы. Сейчас я не была готова придумывать ложь. Мужчина будто понял. Вопрос задал, но не о том и отчасти даже неожиданный:

— Военкоры?

— Нет, — ответила после тихо и слабо после секундной паузы. — Гражданские журналисты.

Передвигались быстро. Ощущение коматоза, опьянения. Сама ситуация казалась не более чем разыгранным спектаклем: военные следовали в никуда за незнакомым людьми, мы слепо надеялись найти у них помощь. В голове кавардак. Я чувствовала себя не более чем какой-то куклой, со слепой верой и паническим ужасом. На что надеялась? Чем было то, чего боялась? Неизвестность перемалывала и истощала.

Разбитый вертолет. Полицейская машина. Черные окна магазина. Двери. По лестнице вниз. Книжный. Передвигающиеся военные, переговаривающиеся безмолвными знаками. Мелькающие точки их прицелов. Гробовая тишина, разгоняемая гудением мигающих ламп.

А я все думала о том, почему не предпринималось никаких централизованных и обширных действий «сверху». Если весь Север погрузился в этот оживший кошмар, этот хаос; если эта зараза, — инфекция, вирус или помешательство, — захватывала с такой скоростью все вокруг: почему никто не старался помешать? Почему затыкали рот прессе? Почему жертвовали здоровьем и жизнями людей?

Что за напасть, если выжить ночью в городе было чем-то запредельно возможным?

Опять жуткий зал продуктового. Опять кровь на полу. Опять книжный.

Пять дней прошло с момента, как мы выехали в °22-1-20-21-14. Пять дней назад все было сильно иначе. Я и представить не могла, что попаду в такую передрягу; что там, еще двое суток назад солнечный свет мягко проникал через разноцветные жалюзи в салон трейлера, а мы, минуя очередной погранпост, радовались удаче. Помню, в какой эйфории мы двигались сюда, в каком сумасшедшем счастье выезжали первоначально — впереди ждала долгая дорога, но я радовалась ей, радовалась тому, что нас ждет работа, предвкушала, что увижу новые земли, что впервые смогу посмотреть, пусть мельком, на горные хребты.

Я чувствовала, что это будет не просто расследование, а что-то гораздо более важное и значимое. Нет, не чувствовала, знала наверняка — ведь те, кто стояли у власти, знали о масштабах бедствия и скрывали его от своих верноподданных. Мы должны были принести свет в эту темную игру, инда если для этого нам предстояло самим вспыхнуть. Нам доверились. Мне доверились. И носитель фамилии, чьей подписью были заверены наши проездные документы, сделал нас еще одним крохотным звеном огромной значимой цепи.

Но имело ли теперь все это смысл?

Еще пару дней назад я обдумывала, как буду вести расследование, беседовать с врачами и пациентами; анализировала, как лучше преподнести материал, чтобы жнецы не заявились по наши души сразу… Эндрю громко подпевал радио, находясь в бодром расположении духа. Сэм постоянно шутил, отмахиваясь от работы — ему было важнее смотреть в окно, замечать каждую перемену в пейзаже, архитектуре, особенно, когда мы миновали границу Рубежей и кусок Центральных земель, когда очутились на территории Перешеечной области, где высоченные сосны устремлялись в небеса, где заросли можжевельника оплетали дороги.

Еще несколько дней назад трейлер быстро уносил нас от дома в неизвестность. Что грели мы в наших сердцах? Азарт? Да, он уж точно переполнял! Хотелось показать, кто мы, на что способны. Хотелось привезти такой материал, который никто не мог раздобыть, который никто не осмелился озвучить и опубликовать. Думали мы о том, что это опасно? Да, безусловно. Но в другом ключе. И страх глушило знание того, какую ответственность на нас возложили; что хотели получить от нашей поездки.

А все обратилось в подобие горячечного бреда.

Я плохо помню минуты той ночи и того утра, когда мир перевернулся. Возвращаясь к ним потом, так и не смогла вернуть в памяти конкретные образы — все слилось в поток моих ощущений, чувств, сумбурных эмоций, — и может оно и к лучшему. Мозг замылил мельчайшие детали, чтобы я не сошла с ума от постоянного возвращения к этим жутким картинкам — хотя бы единожды он сыграл на моей стороне, ибо в голове моей и так хранилось слишком многое, о забвении чего молила до разбитых в кровь рук.

Точно знаю, что закрыла дверь в книжный, когда двое последних военных вернулись из аптеки. Тогда я еще раз посмотрела в темноту зала за стеклом и вздрогнула. Пугающе тихо и пусто. Ушла к Сэму, который сидел поодаль, спрятавшись среди стеллажей; опустилась на пол рядом с ним, пока военнослужащие старались спасти умирающую девушку.

Минут через десять все кончилось. Девушка умерла. Роберт что-то проговорил над телом, закрыл трупу глаза. Срезал зачем-то прядь ее волос. Снял жетон с шеи. Остальные разошлись по сторонам в безмолвии, старались вида не подавать, насколько подавлены. Вторая девушка группы, невысокая блондинка с короткой стрижкой, обняла мужчину с копной вьющихся темных волос на макушке. А мы с Сэмом… Как бы жутко это не было признавать, но смерть девушки не вызвала во мне никаких чувств. Внутри звенела пустота. Отрешенность. Коматозное состояние. Я видела за эти сутки слишком много смертей и крови.

А затем к нам подошел Роберт. Он присел на носки напротив нас, сцепив руки в замок и тяжело выдыхая.

— Что ж, у меня есть немного времени побеседовать, — устало сказал мужчина, посмотрев прямо в мое лицо, в то время как мой взгляд замер на показавшейся под его расстегнутой курткой нашивке. Серебристые змеи нитями расползались на футболке в районе сердца… Глаза мои округлились, я раскрыла рот, задыхаясь. — Мое имя Роберт Сборт, и я командир группы..

— «Горгона», — проговорила на выдохе, поднимая глаза на Роберта. — Вы горгоновцы, так ведь?

***

Лампы зловеще гудели над нашими головами. Я вслушивалась, стараясь уловить любой звук. Помутненный взгляд. Казалось, скажи сейчас кто-то на пол тона громче, и я завизжу от страха и ужаса. Тело девушки лежало на столе кассовом столе. Ее рука свисала со столешницы. Кровь капала с пальцев на пол.

Это не может происходить со мной. Все это не по-настоящему.

Я смотрела на Роберта, который рассказывал, как его группа оказалась в этом городе, но мой взгляд то и дело падал на небольшую вышитую на его футболке голову Горгоны.

Ты мог не разбираться в политике, военной сфере, не слышать новостей и не читать газетных сводок, но о горгоновцах ты не мог не знать.

«Горгона». Группа-символ. Призрачная группа, почти мифически легендарная, предшественник которой триста шесть лет назад помог первым Трем взойти к власти. Небольшое элитное образование, подчиняющееся непосредственно Трем и единственно Главнокомандующему. Имена участников всегда находились где-то в стороне, ведь самостоятельно их будто не существовало, была только «Горгона» и горгоновцы. Они посвящали жизнь военному делу, этой группе, отказываясь от своего прошлого и будущего. Самые сложные операции, самые горячие точки боевых действий — и имя «Горгоны» неотложно следовало рядом. И никто не знал, чего больше вокруг этих бойцов, о профессионализме и вере в свою идеологию которых говорили чуть ли не с благоговением, больше — правды или сплетен

— ..активно распространяться по северной части области эта зараза начала с пару недель назад. Верхи пытались доказать, что все держится под контролем. Может, оно и было так сначала, но все-то города и границы не перекроешь, — Роберт с секунду помолчал. — Я работал со своими ребятами в районе «Холодного штиля», там сейчас с новой силой начались боевые действия.

— Боевые действия? На юго-западе? — неверяще переспросила. — Но говорили же, что все военные операции там закончились? После всех мирных и пацифистских демонстраций?

— Людям всегда крови мало, — вдруг зло фыркнул Сэм, скрещивая руки на груди и опуская глаза в пол. Я бросила на него предупреждающий взгляд, которого он, конечно, не увидел; Роберт же отреагировал чрезвычайно спокойно на колкость Дорта.

— Боевые действия прекращаю не я и не мои люди. Точно так же, как и не мы их начинаем.

— Как вы прибыли сюда? — спросила сразу, не позволяя Сэму начать полемику.

— В этот вторник нас срочно отозвали. Мы должны были высадиться в пятистах километрах севернее отсюда, но место нашей посадки объявили потерянным. И не только его. Красная зона, — мужчина откашлялся. — В итоге нас высадили в аэропорту центральной части области, пересадили в пригнанные наши машины с расчетом на то, что в оцепленную зону мы все-таки уедем, только наземным путем. Но… Финальная директива «командования» привела нас сюда. Монархам пришлось признать нецелесообразность попыток отбить потерянные территории. Нам приказали проследить, чтобы здесь все оставалось под контролем; городок мелкий, но один из располагающихся на главных дорожных связках. Как, впрочем, и всякий в Перешеечной… — Роберт хмыкнул, с какой-то разочарованностью посмотрев себе под ноги. — Но Трое просчитались. Здесь уже ничего не было под контролем.

— Насколько? — сорвалось с моих губ прежде, чем успела обдумать. Но, казалось, Сборт ждал вопроса.

— Мы прибыли, когда полицейские уже занимались огораживанием восточных частных кварталов. Здоровых людей, по мере возможности, старались вывести из зоны. По городу пошли слухи, что зараженных невозможно убить; правоохранители отказывались выезжать на вызовы и входить в чужие дома. Жнецы спешно покидали служебное жиле, — Роберт помолчал недолго. Он рассказывал обо всем спокойно и сосредоточено, будто пересказывал скучную лекцию, и ничего чрезвычайного не проходило; будто не умирал с пару минут назад один из членов его группы. Я даже забылась. Сдержанность и спокойствие этого мужчины были настолько одурманивающими и заразительными, что из моей головы на короткое мгновение вылетели все кошмары прошедших часов. — Я опущу все подробности бюрократического мракобесия и белой горячки некоторых неприкосновенных должностных лиц, которые извергают опрометчивые указания и раздают лишенные всякого здравого смысла приказы, — он невесело улыбнулся уголком губ. — «Горгону» направили в дом местному градоначальнику, дочь которого подцепила заразу. Ее закрыли на втором этаже, желая замять всю ситуацию: не хотели отдавать дочурку в больницу и очернять белого имени фамилии. А когда осознали, что сделали глупость, оказалось поздно. Нам было приказано вывести градоначальника с женой из дома и перевезти в безопасное место. Скажу откровенно, я не ожидал, что дела настолько плохи и угрожающе серьезны. Я оставил часть горгоновцев в помощь полиции, а с другими поехал выполнять указание, — вновь незначительная пауза. — Когда мы прибыли, обнаружили дом в такой кровище, словно там организовали скотобойню. Из семерых проживающих четверо — загрызены, а их тела буквально обглоданы. И двое было… — военный помедлил, качнув головой в сторону, — я бы сказал, живы, да только это противоречит увиденному. Раны не смертельные: у одного незначительный укус на шее, у второй погрызенные руки. Но живыми эти… Существа точно не были. Во-первых, с вполне способен отличить живого человека от мертвого; банальный запах, который ни с чем не спутаешь. Во-вторых, когда ты пускаешь в человека полную обойму… — мужчина вновь тяжело вздохнул, не доканчивая предложение.

Время остановилось.

Я вновь и вновь прокручивала в голове услышанное, но это боле походило на бред сумасшедшего, чем на подобие правды. Переглянувшись с Сэмом, тряхнула головой, точно желая отогнать дурную мысль или липкое воспоминание. Дорт выглядел совершенно потерянным. Смотрел в одну точку где-то под ногами военного, и судорожно разминал пальцы на руках.

— И… Что же дальше? Вы смогли разобраться с теми двумя? — осторожно спросила, нерешительно поднимая глаза на Роберта.

— Смогли. Раскроив им черепные коробки, — сухо проговорил Роберт. Сэм резко поднял голову, и на лице его заиграло отвращение и ужас. — К градоначальнику, не считая меня, прибыло еще три человека. Три бойца, которые буквально через все круги ада прошли бы невредимыми. И одного из них цапнула тварь — напрыгнула и оторвала кусок мяса с ключицы. Опять же: ничтожное ранение. Наш горгоновский медик его залатал, но парню становилось плохо; мы отвезли его в больницу, где уже целое крыло было под отказ забито покусанными. Еще одно отделение ушло под полностью невменяемых. Мой человек потерял сознание, только переступив порог медицинского кабинета. Потерял сознание от самой безобидной раны из всех, которые он получал. Я оставили его в больнице. А в среду утром мне позвонили и сообщили, что от высокой температуры он за ночь сгорел. А когда его перевозили в морг — пришел в себя. Да только, как и многие, многие другие, диким проснулся. Очнулся после констатации смерти.

Секунда. Две.

— Вы хотите сказать, — протянула я, чувствуя, как холодеют пальцы, а по спине скользит мороз, — что он… ожил?

Роберт тоже ответил не сразу.

— Трудно найти этому иное название, — осторожно выговорил он. — Я бы и сам не поверил подобному заявлению, если бы не видел все своими глазами. Поверьте, мне трудно найти объяснение тому, как человек, насквозь изрешеченный пулями, продолжает двигаться. И когда уже точно мертвый, вдруг поднимается и начинает нападать. Но сегодняшняя ночь разуверила меня во многих вещах, которые я считал невозможными.

— Но не до такой же степени?! — ни то нервный смешок, ни то полувопросительное восклицание Сэма дрогнувшим голосом. — Оживающие мертвые? Это ведь образы из архаичных верований Ушедших богов, сказки и мифы. Это невозможно. Мертвые не оживают. Это противоестественно. Это… Этому не найти логического объяснения.

— У нас столько же вопросов, сколько и у вас, — коротко ответил военный. — Сейчас я убежден лишь в нескольких вещах. Первое, прошедшую ночь действительно было трудно пережить. Эти существа, кем бы они не являлись, нападали на всех без разбора, безжалостно терзали, убивали; а их самих удавалось обезвредить достаточно ограниченным количеством способов. Всеобщая паника и непонимание, лихорадочные действия спецслужб создали хаос и многократно увеличили жертвы, — Роберт шумно выдохнул. — Благодарите Небеса и Богиню Матерь за спасение. Второе. Необходимо уезжать из °22-1-20-21-14 и как можно скорее. Обдумывать дальнейшие действия и искать ответы на свои вопросы лучше в более безопасном месте. А теперь, прошу меня простить, — поднявшийся Сборт достал рацию и хотел было сделать шаг в сторону, как я тут же подорвалась на ноги, приподнимая руку.

— Последний вопрос, прошу! — горгоновец позволительно качнул головой. — Роберт, вы можете и нас забрать с собой? Хотя бы помочь добраться до больницы? Там стоит наш трейлер, и… — я подавилась собственными словами. Дыхание перехватывало, а грудную клетку сжигало от волнения. — Мы не останемся в долгу. Сэм прекрасный специалист по технике, он умеет программировать, настраивать; чинит все, что только можно…

— Да, — поддакнул Сэм. — Вы по пути, когда разговаривали с… — Дорт запнулся, кивая на горгоновца с темными вьющимися волосами; только тогда я обратила внимание, что правая бровь этого мужчины была сильно рассечена, шрам лежал перпендикулярно брови.

— Норманом, — подсказал Роберт.

— Да, с ним, — Сэм невпопад кивнул, — вы говорили, что ваши рации барахлят, и приёмник гудит и срывается соединение… Думаю, я смогу что-нибудь с этим сделать.

Командир «Горгоны» думал.

— Нам необходимо добраться до северо-восточной границы города, где мы оставили свои машины и вещи, — наконец последовал сухой ответ.

— Так там объездная есть, как раз мимо больницы будете выезжать.

— Роберт, очень вас прошу, — вторила я Сэму и голос мой дрогнул. — Мы согласны на любую помощь и любое ваше решение. Самостоятельно что-то предпринять для нас сейчас за гранью возможного. К тому же… Вам ведь нужно вернуться с какой-то информацией? Я могу поделиться всем, что есть у меня, быть может, то-то вас заинтересует, — Роберт почесал заросшую пыльную щеку. Еще с пару секунд изучающе смотрел прямо в мои глаза.

— Что ж… Хорошо. Да будет так, — я чуть не заплакала от облегчения, сердце сделало кульбит и упало вниз; между тем, Роберт продолжил. — Сразу попрошу вас обращаться к себе в менее формальном виде. Вроде же в дирекции не учувствуем и протоколы не заполняем, а комфортная коммуникация это важно. И еще, — он окинул меня взглядом. — Мы будем передвигаться пешком. Большая часть города… Больше не приспособлена для передвижения на транспорте. На своих двух будет значительно быстрее и маневреннее; но джинсы и шпилька абсолютно для подобного не предназначены. Переоденься. Аманде уже не к чему ее обмундирование, она была бы рада, послужи оно благой цели, — и прежде, чем я успела понять сказанное Робертом и возразить ему, командир уже кивнул второй девушке в их отряде, — Сара, помоги. Норман, останешься здесь. Все остальные — в зал; Джон нашел рядом с лестницей точку связи, — после этих слов мужчина наконец-то поднес рацию к лицу, поспешно выходя из книжного.

Приказ выполнили быстро. Сэм, не желая наблюдать за экзекуцией, проследовал за вышедшими горгоновцами. Норман, тот самый военный с рассеченной бровью, отошел подальше, дабы не мешать мне переодеваться, и встал с винтовкой у входной двери. Я же, обняв себя руками, с тихим ужасом наблюдала за тем, как Сара стаскивала с трупа штаны. От этого всего поджилки тряслись, и проступил холодный пот. Хуже то, что мне нужно было это надеть на себя. Благо, мне оставалась моя верхняя одежда — майка и кожаная куртка, — но утешало это не сильно; я очутилась в зловещем сне, где реальность и фикция переплелись в одну мрачную картину.

— Может, — тяжело сказала я срывающимся голосом, — можно как-то без этого обойтись?..

— Если Роберт сказал, значит необходимо выполнять, — ответила девушка; посмотрев в мою сторону, она мягче добавила, — ты, главное, не задумывайся ни о чем. Постарайся себя отвлечь.

Я скупо и бессмысленно отреагировала: кивнула невпопад и, несколько раз дернув головой в сторону, посмотрела за стекло. Неужели это все взаправду? Неужели это правда происходит со мной?

Но это происходило. Через пару мгновений Сара протянула мне однотонные блеклые серо-зеленые штаны формы. Я с мольбой взглянула на девушку, как-то неуместно подумав, что у нее очень миловидная внешность — выразительные миндалевидные серые глаза и пухлые розово-персиковые губы, — и проницательный, эмпатичный взгляд. А затем, беспомощно и осторожно, взяла штаны из ее рук и с ужасом поняла, что они еще теплые. Вздрогнув и чуть не выронив их, сжала зубы, подавляя в себе желание зывать.

Смесь отвращения, страха и отчаяния

— Одевайся, — в тихом голосе Сары скользнула сопереживание. — Другого выхода нет. Сейчас сниму берцы.

Я почти незаметно кивнула. Хвала Небесам, что меня саму не принуждали снимать одежду с трупа.

Дрожа, расстегнула пуговицы на джинсах, сбросила туфли, небрежно оттолкнув их от себя. Ноги тряслись. От невероятной слабости пошатнулась и чуть не упала, чудом успев опереться о стену. Я будто подавилась, глотать стало невероятно тяжело, больно. Когда начала стягивать джинсы, то похолодевшие пальцы отказывались слушаться.

Настойчивый голос в голове твердил, чтобы я этого не делала. Чтобы осталась в своей одежде, обула туфли и, взяв в любимой кофейне стаканчик крепкого кофе, ворвалась в солнечный теплый день начала осени, укутанный в разноцветные листья и не омраченный реальностью. Голос убаюкивал, шептал, что все это не взаправду, что мне стоит закрыть глаза — а потом я проснусь в домашней постели, и по родной квартире будет витать аромат свежего шоколадного бисквита. Открою глаза, и все прошедшие тяжелые годы окажутся лишь сном, а сегодняшний день — лишь завершением кошмара перед пробуждением. Я встану, обниму человека, что был дороже мне моей собственной жизни, и выдохну сдавленно, счастливо; ведь человека этого я не теряла, ведь и это только дурной сон… Настойчивый голос был до того упоителен, и картина желаемого настолько реальна, что я сползла по стене вниз, давясь слезами.

Неодолимо хотелось убежать. Спрятаться, закрыться. Ум мучительно подробно воспроизводил происходящее…

Нет, сегодня я не сдамся. Я обещала, что не сдамся никогда. И если, чтобы идти с горгоновцами, нужно надет одежду мертвеца, то я сделаю это.

Поскуливая и вытирая слезы, наконец откинула джинсы в сторону. На долю секунды замерла, смотря на штаны. Вдох. Выдох. Начала надевать, стараясь думать о другом.

Ткань еще теплая от тела прежнего владельца. По спине зазмеился холод от омерзения и ужаса. Ее тело еще даже не успело остыть.

Пуговицы тяжело застегивались, я была уверена, что форма новая. Не в силах сдержать себя, закрыла рот тыльной стороной ладони, и, чтобы не закричать, закусила кожу.

В этот же момент подошла Сара.

— Это практически закончилось, — как можно мягче сказала она, ставя передо мной высокие берцы на массивной подошве. — Так… А ты журналистом работаешь, верно же? — спросила девушка, садясь на корточки. — А зовут тебя?.. — военнослужащая старалась отвлечь, перебить поступающую истерику рядовым диалогом. Я сглотнула, садясь на пол и подтягивая к себе ботинки.

— Да, я журналист… — сбивчиво ответила, стараясь обуться быстро, дабы не растягивать мучения, но пальцы не слушались. Все никак не удавалось зашнуровать берцы. Я с остервенением бросила шнурки, обняв себя за плечи. — Штефани, — буквально выдохнула имя. — Меня зовут Штефани Шайер.

Девушка тяжело кивнула, а затем, совершенно неожиданно, оперлась коленкой о пол и, наклонившись, ловко затянула шнуровку на теперь уже моих ботинках. Пораженная, я не смогла выдавить из себя ни единого слова.

— Штеф, котик, — я же могу обращаться к тебе «Штеф»? — дыши глубоко и постарайся успокоиться, — военная заглянула мне в глаза, а у меня аж губы дрогнули в легком подобии улыбки, когда она уточнила про форму имени, но не про само обращение. — Я понимаю, все это чистый ужас, но сейчас нам нужно поскорее выбраться.

Я покачнула головой:

— Спасибо.

— Обращайся, — подмигнула Сара и мгновенно поднялась, подавая мне руку. Я схватилась за девушку, будто старалась удержаться от падения в пропасть. — Меня зовут Сара Карани, если угодно. Но лучше просто по имени, условились?

Когда мы вышли из-за стеллажа, Норман пихнул в мои руки рюкзак, прежде чем выйти к остальным:

— Держи. Ей это уже не нужно. Понесешь снаряжение.

Рюкзак был битком и еле закрывался. У меня не возникло желания или любопытства заглянуть вовнутрь. Может в следующий раз. А лучше вообще никогда туда не посмотрю.

Где-то в душе оставалась надежда, что вот-вот безумие завершится. Я словно была не в своем теле, смотрела на мир чужими глазами. Пыталась увериться, что это все фальшь, но…

Тихо гудели лампы. Затхлый душный воздух — кондиционеры не работали, — и едкий запах гнили и сырости доводил до тошнотворного состояния. Постоянно мигал свет, все чаще потухая на большее время.

Сара помогла запихнуть мой собственный маленький портфельчик в горгоновский рюкзак. Ведь когда все образумится и вернется на свои места, и я отправлюсь домой, мне будут нужны документы и телефон, и вообще все то, что у меня в портфеле.

Старалась не смотреть на тело погибшей. Просто как можно скорей вышла из книжного, не оборачиваясь в ту сторону.

— Ты как? — осторожно спросил Сэм, подойдя. Я качнула головой, сжав губы и опуская подбородок к груди, мол, не сейчас. Тот понимающе кивнул. — Скоро уйдем отсюда. Пока ты… — парень помедлил, — переодевалась, Роберт пытался связаться с другими своими людьми; оказывается, он еще кого-то ждет.

— И? — мысли тягучи, заторможены; медленно воспринимала слова Сэма.

— Думаю, что скоро будут здесь.

Я откинула голову назад и быстро заморгала. Сердце колотилось так, что, казалось, пробьет грудную клетку и вырвется наружу. Взять себя руки. Успокоиться. Все завершится, придет в норму; это все временно — и слабость тоже временна, вызвана тотальным шоком.

— Надеюсь, всему найдется нормальное объяснение.

— Если бы, — уклончиво проговорил Дорт. Что-то заскрипело, и мы с Сэмом, дрогнув, синхронно обернулись. К счастью, это была просто рация: Роберт старался поймать сигнал.

Военные уже вернулись из обхода. Два, четыре, семь. Я всматривалась в их изнеможенные лица и ощущала их боль и усталость, и от этого тряхнуло холодом изнутри; вдруг представилось, что они видели этой ночью — ибо если даже они понесли столько потерь, если уж им страшно, то наше с Сэмом пребывание под землей действительно дар свыше.

Рация вновь затрещала; Сборт недовольно ворчал себе под нос — по другую сторону не отвечали. Тот, с кем хотели соединиться, будто почувствовал негодующее состояние командира. Через мгновение, сквозь скрипы и помехи, мы услышали голос:

— Да какого, сука, хера?! — громкий возглас, почти рык, прервался чередой выстрелов; последовала отборная ругань. Я, опешившая, судорожно переглянулась с Сэмом. Рация зашипела и засвистела. — Ты чертовски не вовремя, Сборт! На кой связываться каждую минуту?!

— Где вас носит?! — процедил Роберт. — Уже давно должны были быть на месте!

— Уж простите, — съехидничали в ответ, — что не успеваю с точностью до секунды на вашу дружную пирушку! — еще один выстрел. — Я тут стараюсь от этих тварей отбиться, а не шляюсь по улицам в праздное удовольствие! — мужчина на том конце сдавленно выдохнул сквозь помехи. — Я уже близко. Скоро буду.

Роберт хотел было разразиться тирадой, как вдруг замер.

— «Буду»? Ты один? — спешно выпалил он. Командир переглянулся с горгоновцами; один из военных, Стэн, если не ошибаюсь, дернулся вперед, и лицо его исказила гримаса паники.

— Я один, — последовал короткий ответ. Мужчина говорил еще что-то, но уже никто не разобрал: срывы связи сожрали голос.

— Крис? — обеспокоенно переспросил Роберт. Ответа не последовало. — Кристофер?!

Пустой зал отозвался шелестящим повторением, а следом помещение погрузилось в зыбкую тишину. Осязаемую практически. Военные замерли на месте. Роберт продолжал держать рацию поднесенной к лицу. На долю секунды его лицо помрачнело и осунулось, прежде чем он волевым движением выпрямился и окинул всех сосредоточенным взглядом.

— Поднимаемся и выходим. Сейчас. Заберем Криса по дороге, — добавил Сборт прежде, чем сделавший шаг вперед Норман успел открыть рот. Голос Роберта был тих и тверд. Командир посмотрел на Стэна — темноволосого мужчину с холодными голубыми глазами и шрамом над верхней губой, — что опустил подбородок к груди, сжимая и разжимая кулаки на руках. — Тарэн, я…

Роберт не успел договорить. До наших ушей отчетливо донеслись с первого этажа звуки хрипения, шаркающих шагов; медленных, будто человек еле переставлял ноги. Все замерли прислушиваясь. Я и не заметила, как вцепилась мертвой хваткой в руку Сэма, впиваясь в его кожу ногтями.

Нет, не было ни малейшего сомнения, что это были шаги; но шаги далеко не одного человека. И это жуткое, леденящее горловое хрипение… Лицо Сэма стало пепельным.

— Р.. Роб.. берт? — заикаясь, выговорил Дорт. Я чувствовала, как трясутся коленки. Как всю меня бьет крупная дрожь.

Командир «Горгоны», не отводя глаз, смотрел вверх лестницы, а я, точно прикованная, не могла пошевелиться, чтобы обернуться.

Роберт махнул пару раз рукой. Еще через мгновение нас с Сэмом рассоединили. Стэн, держа пистолет, подхватил под руку Сэма; меня притянул к себе Норман. Сборт первым начал подниматься наверх, а мы все, один за другим, следовали за ним. Военные двигались слажено, практически бесшумно, а все помещение заполнили шарканье, стоны и еще какие-то отвратительные звуки.

Ступенька за ступенькой. Выше и выше. Уже и я видела растущие тени на полу. Начала задыхаться, перед глазами все затряслось, и я бы бросилась назад, но Норман крепко держал меня, волоча за собой. Площадка перед нами оставалась чиста, нужно было только подняться к ней, пересечь коридор до двери…

И вот, последний шаг. И я обернулась, чтобы окинуть взглядом весь коридор.

Чей-то визг заложил уши. Я не сразу поняла, что кричу сама. Выходя из дверей и павильонов, коридор заполняли они.

4

Древние сказания Севера повествовали о Сумрачной, персонализации смерти; о том, как та явится в мир в судный час и укутает его вместе со своей сестрой, Хозяйкой ледяных болот, торосом и холодом. Именно поэтому считали, что дыхание у гибели морозное, поэтому ее ощущение рядом заставляло зябнуть.

И в тот миг я ощутила, как дыхание смерти коснулось моей шее, заскользило по позвоночнику. В тот миг я почувствовала присутствие смерти подле себя. В тот миг кошмары ожили.

Зараженные неоспоримо были мертвыми. С такими ранами невозможно жить. Но зараженные шли.

Я кричала. Вопила, не в силах замолчать. Норман тут же прижал меня к себе, закрывая мой рот рукой, и я почувствовала, как содрогаюсь изнутри, как все во мне сжимается; меня трясло, било, будто в болезненном припадке. Перед глазами потемнело.

Страшно изученные тела — разорванные, обглоданные и смердящие, — двигались к нам со всех сторон, хрипя, обезумевши смотря стеклянными пожелтевшими глазами.

— Бегом! Уходим отсюда! — резкий голос Роберта вывел из состояния аффекта; Норман уже тянул меня в сторону выхода… И мы побежали. — Быстрее! На улицу все!

Эти твари все время были так близко.

Открылось второе дыхание. Вся усталость мгновенно прошла, инстинкт самосохранения оказался сильнее. В голове крутилась единственная мысль: «Прочь отсюда! Беги! Спасайся!». Я мчалась, не чувствуя пола под ногами и не понимая, правда ли бегу вперед или остаюсь месте.

Перед глазами в одну секунду пронеслась вся жизнь…

Одно из существ прыгнуло — то ли воспаленный мозг так воспринял, то ли в действительности произошло, — и чуть не схватило меня. Я проглотила вскрик, ощутила, как дернули назад. Вспоминая об этом потом, я могла с уверенностью сказать: Норман спас мне жизнь в ту секунду. Норман, цепко державший подле себя, спас мне жизнь. Если бы он не среагировал, я бы погибла.

Я могла умереть тогда, в первый день…

Мы вылетели на улицу. Холодный воздух ударил в лицо.

— Двери! Закрывайте эти чертовы двери! — бас Роберта приглушенно отдавался где-то в сознании, металлическим отзвуком ударил по ушам. — Джон, Стивен, быстро!

Я не хотела останавливаться. Бежать! Бежать прочь от здания! Но Норман продолжал держать меня крепко под локоть, и, когда я в очередной раз постаралась вырваться, потянул к себе.

Стэн и Михаэль навалились на двери, не позволяя им открыться под натиском с другой стороны, пока двое других горгоновцев стягивали ручки дверей паракордом. Сара молниеносно перезарядилась, а Сэм, чуть отойдя, повалился на землю, закрывая лицо руками и поджимая ноги к грудной клетке.

Я стояла, согнувшись, стараясь отдышаться. Рвано хватая ртом воздух, со страхом озиралась по сторонам, не в силах понять: почему мы не бежим прочь? Воздуха в легких не хватало.

Они были близко. Они все это время были совсем рядом.

Роберт вновь безуспешно старался наладить связь по рации. Никто не отвечал. Только помехи и шумы. Я перевела взгляд дальше проспекту и увидела вдалеке еще фигуры — их ломаные неестественные движения, их угловатую походку, словно они были лишены собственного телесного контроля, — в безмолвии открыла рот, повернулась к Норману, силясь сказать, показать… Он коротко кивнул, а потом махнул головой в сторону командира.

— Сборт, надо уходить сейчас! — Стэн, тяжело дыша, оправил лямки жилета. За его спиной в двери бились зараженные, оставляя на стеклянной поверхности следы ни то кровавые, ни то гноистые. — Нельзя медлить! Нельзя глупить!

— Ты забываешься, — Роберт перевел взгляд на Тарэна, и тот сразу осунулся и сделал полушаг назад.

Угольно-серые тучи заволокли небо. Клубились. Сбивались вместе. Беспросветное покрыло город. Кровь. Дым. Пепел. Пустота. Людей не было видно нигде. Я смотрела на фигуру поодаль, медленно двигающуюся в нашу сторону, слышала скрипение и хрипы за дверьми, и мгновенно мелькнула мысль о том, что прежнего уже не будет. О том, что мир, который мы знали, исчез.

— Стоило ему сказать, чтобы он сразу направлялся к машинам, — тихо сказала Сара Норману, — и уже на месте все бы встретились. Ты знаешь, он бы добрался.

— Нет, не стоит еще раз разделяться. Да и не в том состоянии… — горгоновец не договорил. Эхо от пары очерёдных выстрелов разнеслось по округе. Стреляли где-то совсем рядом; военнослужащие вытянулись, высматривая по сторонам. В это же секунду по двери пошли первые трещины.

— Роберт, — охнула я не своим голосом, глядя, как паутинка расползается по дверям.

Секунда. Две.

Еще один выстрел прогремел совсем близко, я обернулась машинально. Из переулка выскочил военный, перескакивая через упавшее к его ногам тело. Казалось, что он весь был в крови.

— Сборт, сюда! Скорее, пока эти твари меня не нагнали!

— Крис! — радостно вскрикнула Сара, срываясь с места. В следующую секунду и остальные горгоновцы рванули, и мы с Дортом за ними.

Казалось, что стоит лишь обернуться, как меня схватят. Дышать больно — грудную клетку будто сжимали металлические тиски.

Окровавленный мужчина бросился вперед, завлекая за собой. Роберт что-то прокричал. Боковое зрение отпечатало в памяти обезображенное тело, лежащее у угла дома: кровь пропитала синие платье девушки, рваные раны на теле которой покрылись пленкой беловатого гноя.

Спрашивать не приходилось. Нужно только бежать, бежать не останавливаясь!.. Сердце колотилось, панический ужас от всего происходящего не оставлял ни на секунду. Казалось, что сама природа этому способствовала, опуская все ниже свинцовые тучи, пригибая к земле жиденькие кустики и траву. Холодный ветер гулял средь фонарей, домов, одиноких деревьев за пределами дороги, поднимая мусор и гоня его с места на место.

Пошел мелкий холодный дождь.

В какой-то момент я поняла, что никто ничего не понимает. Все просто бегут куда-то и от кого-то. Мимо домов, через улицы и переулки. И то и дело видела зараженных. Их становилось больше.

Какое счастье, что я была обута в берцы!

Дыхание перехватывало. Мы пробегали через узкий проход между двумя домами. Воняло сыростью и фекалиями. Поскорее выскочили в переулок, заворачивая за угол дома… Я дернулась, делая шаг назад. Военные затормозили, вскидывая незамедлительно оружие. Несколько десятков людей перекрывали путь. Зараженных людей. Я вцепилась в руку Сэма.

— Уходим, — дрогнувшим голосом, пытаясь сохранить спокойствие, проговорил Роберт, — тихо поворачиваемся…

Зараженные заметили нас. Услышали, почуяли. Их помутившиеся глаза устремлялись на нас. Торжество кошмара. Торжество смерти. Клокочущие звуки, будто в легких вода или кровь, вырывались откуда-то из груди существ. Они начали движение на нас, кто-то совсем медленно, кто-то слишком быстро.

Мертвые. Невозможно. Это все не по-настоящему.

— Уходим! Уходим! — скороговоркой выкрикнул Роберт, и мы вновь хотели рвануть обратно… Но они были и здесь. С другой стороны улицы еще с десяток этих существ. С ужасом осознала, что мы окружены… Дикая паника. Хотелось закричать, вцепившись в волосы руками… — Наверх! Все на лестницу! Сейчас же!

Я оглянулась. На доме в тот зловонном проходе — пожарная лестница, ведущая к окну третьего этажа. Сэм тут же толкнул меня по направлению к ней. Все ринулись туда, стараясь не столкнуться с зараженными. Вонь уже не чувствовалась. Первые из военных, ловко, один за другим, забирались наверх.

Рычание и стоны со всех сторон. Они все ближе и ближе, а мы в западне…

— Шайер! — рявкнул Роберт; я чуть не подпрыгнула. Командир подтолкнул меня к лестнице, — давай! Вперед! Вперед!

Эхом разносились хрипы и гортанные звуки по переулку.

Опомнилась, когда уже карабкалась вверх, цепляясь за холодный металл перекладин. Шаг. Еще один. Я не чувствовала под собой ничего. Сэм взбирался за мной. Затем Михаэль. Уже наверху я увидела, как последним на лестницу, оттолкнув ногой подошедшего зараженного, запрыгнул Роберт.

Те секунды навсегда останутся в моей памяти, как одни из самых жутких — запомнится это ощущение затмевающего страха. Ледяного и всепоглощающего.

Все перестало существовать; мира вокруг словно и не было… Только неверие. Только желание поскорее забраться выше. Только страх, что меня схватят и потянут вниз.

Я даже удивилась, когда лестница вдруг закончилась, и меня затянули на своеобразный балкончик, состоящий из металлических рыжих прутьев и решеток и покрытый незакрепленными деревянными досками. С ужасом отпрянула от края перегородки, вжавшись в холодную стену бетонного дома. Дышала глубоко; в голове, в ушах стало жарко и тяжело. Слышала, как твари цеплялись за перекладины лестницы, царапали ее, раскачивали точно… А что если они сейчас заберутся? Куда бежать тогда?

Но за нами никто не лез. Горгоновцы стояли у края перегородки, смотря на происходящее под нами, и Сэм выглядывал из-за их спин. Я несмело сделала шаг к Дорту, касаясь его плеча. Краем глаза я видела, как кто-то из военных подошел к окну, постучал в него, подсвечивая фонариков внутрь. Зараженные продолжали возиться внизу.

Послышался звук разбивающегося стекла, и я, дернувшись, обернулась. Повернулись и горгоновцы.

Окровавленный мужчина — Кристофер, как я понимала, — разбил локтем стекло и тряхнул рукой.

— Думаю, лучше переждать там, — проговорил он, окинув всех взглядом. На мгновение его глаза остановились на Сэме, затем на мне. Мужчина изогнул бровь.

— Да, так будет лучше, — кивнул Роберт, — осмотрите квартиру. Сделаем паузу. Вторые сутки без сна. Нужен отдых. На улице все равно сейчас не пройти — холодно добавил командир, еще раз глянув вниз.

Стали забираться внутрь по заданной Сбортом очередности.

Я подошла к окну, оперлась о раму и, стараясь не порезаться об остатки стекла, аккуратно пробралась внутрь душной и темной квартиры. Сыро. Промозгло. Толстый слой пыли на всех поверхностях; здесь давно никто не появлялся. Одинокая лампочка свисала на проводе с побеленного потолка. Серые обои пошли волной, а в углах отклеились и повисли.

«Чисто», — узнала голос Михаэля. «Чисто», — вторил ему Норман. Я забралась с ногами на кровать, стоящую в углу комнаты, обняла колени, стараясь унять трясучку и не мешаться под ногами. В воздухе нарастало напряжение, ощутимое на физическом уровне. Что-то назревало, и это было видно по взглядам, по резким движениям всех присутствующих.

Из другой комнаты вернулся Кристофер, кинул три горгоновских рюкзака на пол. Остальные военные обернулись на него, пока он из-под бровей смотрел в сторону Роберта; руки Криса буквально были в крови по локоть. Всё его лицо, вся шея, вся одежда — всё было в засохшей и потрескавшейся крови и грязи. Глаза мужчины опухшие, раскрасневшиеся. Он тяжело дышал полной грудью, облизнул верхнюю губу, собираясь что-то сказать, как вдруг Стэн, с силой швырнув в сторону рюкзак, обернулся прямо в сторону Криса.

— Ты ведь возвращался за остальными? — процедил Стэн через зубы. — И Чарльз пошел с тобой. Так почему ты вернулся один? — мышцы на его лице задрожали от напряжения. Кристофер перевел твердый взгляд на него, но промолчал. — Ты не смог их вытащить, да? — голос Тарэна сорвался на хрип; безмолвие Криса выводило его из себя. — Где мой брат? Где Чарльз?! Что произошло?! Отвечай, Льюис, сию чертову секунду!

Я обеспокоенно посмотрела на горгоновцев, на Роберта, ожидая, что вот-вот кто-то вмешается. Но все стояли неподвижно. Сборт устало закрыл верхнюю половину лица, надавливая пальцами на глаза.

— Примерно то же самое, что произошло, полагаю, с Амандой, — наконец едко бросил в ответ Кристофер. — Ведь это ее форма, верно? — он кивнул в мою сторону, и дыхание мое перехватило от волнения: перед глазами вновь возникло тело девушки, ее безжизненная рука, с которой капала тягучая багряная кровь… Ее одежда еще была теплой. — Охеренно мы пытаемся свалить из города по-быстрому! Значит, своими людьми пожертвовать можно, но гражданских спасать — святой у нас долг! — и сказано это было уже не Стэну. Кристофер, на шее которого вздулись жилы, повернулся к Роберту. — Значит, ты отдал мне приказ возвращаться и покинуть отставших. Не забирать раненных. Не спасать окруженных. Ты сказал нам уходить, — Крис почти рычал, отчеканивая каждое слово. — Ты пожертвовал нами, своими людьми, — он с силой ударил себя кулаком по грудной клетке, — но, черт бы тебя подрал, ты взял за собой гражданских?!

Мне казалось, что даже горгоновцы смотрят на Кристофера с некоторой опаской. Но не Сборт. Он положил руки на бедренные кости и чуть закинул голову назад. Роберт молчал и лишь выглядел уставшим и немного обеспокоенным.

— Ты ведь не думаешь, что они, — Крис кивнул в нашу с Сэмом сторону, — смогут за себя постоять? Или считаешь, что от полчищ тварей на улице отбиться смогут? Нет? А тогда кто, по твоему мнению, будет их защищать? — мужчина стиснул зубы. Возникало чувство, что он сдерживает себя из последних сил, чтобы не взорваться. — Или ты хочешь, чтобы мы их защищали? Рисковали своими жизнями? Сколько еще горгоновцев тебе нужно здесь положить? — последнюю фразу Крис прошипел через зубы, уже содрогаясь от гнева. Буквально на несколько секунд воцарилась зыбкая тишина, а затем…

— А тебе сколько, Льюис? — тихо спросил Стэн. — Что там случилось? Почему так вышло, что кроме тебя никто не вернулся?

— Ты хочешь сказать, я их оставил?! — Кристофер ураганом сорвался с места; будь кто-то или что-то у него на пути, он бы снес преграду, не заметив. Военный в пару шагов настиг Стэна и навис над ним.

— Ты. Принес. Три. Рюкзака, — прорычал Тарэн тому в лицо. — Свой. И еще два. Значит, смог забрать. Значит, их владельцев не окружили, не отцепили от тебя. Почему тогда ты вернулся без них?

— Потому что они были мертвы, — хрипло и холодно проговорил Крис через сжатые зубы. — Твой брат стал такой же тварью, как и те, что на улице. Он напал на Исаака. И загрыз его.

— Врешь! — вдруг сорвался Стэн и схватил Криса за жилет. — Ты бросил их и сбежал!

Пару секунд Кристофер оставался спокойным. Затем же, резко и с силой ударил Тарэна в район солнечного сплетения, по ребрам, следом одним ловким движением скручивая сослуживцу руки за спиной и отталкивая его от себя. Михаэль успел подхватить летящего в стену Стэна, и цепко схватил его, чтобы тот больше не двигался. Я замерла, внимательно наблюдая за происходящим и за реакцией военных.

Диким взглядом Льюис обвел присутствующих; ухмылка скривила его губы. Он выпрямился, расставляя руки в стороны. Окровавленные руки.

— Может кто-то еще считает, что я сбежал? Гм? — и Кристофер посмеялся. Так едко и горько, что я физически ощутила боль в груди. Натянув уголок губ, Крис посмотрел на Стэна. — Тебя там не было. Вас никого там не было, — мужчина перевел взгляд на Роберта. — А ты все молчишь. Тоже думаешь, что я предпочел спасти свою шкуру? Или размышляешь, как меня наказать на нарушение твоего приказа? А я еще нарушу. Хрена с два я что-либо для этих сделаю, — он махнул рукой в моем направлении, — рядом со мной их рвать будут, я с места не сдвинусь. Нападут на них, хоть живые, хоть мертвые, ни пули не выпущу. Молить о помощи будут — пройду мимо, — в голове все зазвенело и засвистело, а последние слова военного звонким эхом отдались в голове. Я оглянулась в поисках защиты, но уставшие горгоновцы стояли, смотря то на Кристофера, то на Роберта. — А ты, — Льюис резко обернулся к Стэну, тыча в него пальцем, — конченая скотина, Тарэн. И я был бы рад, окажись на месте Чарльза ты. На раз ты не сдох, то знай свое место. Слышишь? Знай. Свое. Место. Еще раз кинешься на меня, и я тебе хребет вырву.

— Крис, — голос Роберта. Спокойный, но настойчивый. Я перевела испуганный взгляд с Криса на Стэна, но тот… Промолчал. Льюис же выпрямился, поворачивая лицо к командиру. — Проверь, работает ли душ. Помойся. И ложись спать. До выхода тебя никто тревожить не будет, — сказал Сборт тихо и бесстрастно.

Льюис сделал полушаг назад, нахмурив брови:

— Что?

— Иди отдыхай, Крис, — сдержанно повторил командир, почти по-отечески заглянув горгоновцу в лицо. — Ты мне нужен бодрый и рассудительный.

Льюис еще раз каждого в комнате удостоил взглядом. Дернул головой. Медленно развернулся, направляясь к дверному проему, рядом с которым стоял комод из темного дерева. Замер на мгновение. А затем, с каким-то звериным остервенением опрокинул комод на пол; я громко охнула, кто-то выругался, вместе с тем ужасающий грохот наполнил помещение. А Кристофер спешно скрылся в темноте соседней комнаты.

Роберт абсолютно не отреагировал.

На улице шумел ветер, дождь усиливался. Сборт приказал всем отдохнуть. Распределил дежурных, отказался отвечать на вопросы и что-то комментировать. Когда Сэм попытался возмутиться, мол, необходимо спешить, нужно как можно скорее добраться до машин «Горгоны», а затем и нашего трейлера, Роберт достаточно жестко отрезал: «Мои люди не сделают ни шага, пока не поспят хотя бы пару часов. Они вторые сутки на ногах. Все вымотаны и физически, и морально. Но если ты так спешишь уйти, то никто двери не закрывает и тебя не держит». Наверное, Сэм ожидал моей поддержки; но я согласно кивнула Сборту, сняла берцы и поставила их на пол рядом с портфелем. Я прекрасно понимала: сейчас мы зависим от горгоновцев, и следует принимать решения их командира. К тому же чувствовала, что никуда не дойду, банально не хватит сил.

Горгоновцы в тишине занимались своими делами: некоторые остались в этой же комнате и чистили оружие, перезаряжали, другие ушли в соседнюю. Роберт, достав карту, сосредоточено рассматривал ее, делая скорые заметки. Один из военных, если не ошибаюсь, его звали Джоном, пытался настроить мобильную установку связи и соединиться с ближайшими военными базами или со столицей. «Мукро, как слышите меня? Это „Горгона“, повторяю, это „Горгона“, дислокация °22-1-20-21-14, Перешеечная область. Срочно сообщаю о критической обстановке. Нам нужна воздушная поддержка, как слышите?» — «На св… Пло..о слы..ш.ш… ас. Пр..м..».

Стивен бесцеремонно копался в шкафу и тумбочках, ища что-нибудь полезное.

Я старалась наблюдать и анализировать, сосредотачивая мысли только на этом, чтобы отвлечься и успокоиться. Было зябко. О том, что оказалась бок о бок с правительственной привилегированной группой военных старалась не думать; опасность нахождения рядом с ними не шла ни в какое сравнение с тем апокалипсисом, что разворачивался на улицах.

Из дверного проема показалась Сара. Она посмотрела на меня, затем на Роберта (тот коротко кивнул); потом быстро, на цыпочках, пересекла комнату в моем направлении.

— Ты чего здесь легла? Окно разбито, сквозняк. Еще и ливень хлещет, — но не успела я ответить, как девушка тут же продолжила. — В соседней комнате просто королевская гигантская кровать. Мы уже постелили, пошли. И теплее будет, и спокойнее. Там еще и свободное кресло есть, — проговорила она уже Сэму. Тот нехотя поднялся и поплелся в сторону второй комнаты.

— Спасибо, Сара, но я все-таки останусь тут, ведь…

— Иди в другую комнату, Штефани, — перебил меня Роберт, не отрывая глаз от карты и подкручивая параллельно с тем переключатель диапазонов на приёмнике. — Здесь действительно становится слишком холодно.

***

Темная комната с одним маленьким, заколоченным деревянными брусками окном. От замкнутого помещения кружилась голова, дыхание перехватывало. Через узкие щели между балками лился холодный блеклый свет — густеющая тьма улицы по сравнению с мраком комнаты была яркой. Пропахшая пылью кровать, занимающая большую часть пространства. Неработающий телевизор на стене. Затертое крупное кресло в углу. Сэм, свернувшийся клубком и укрывшийся каким-то пледом.

Я лежала с правого края кровати; перед моими глазами танцевали разноцветные пятна, и я старалась дышать ровнее, чтобы побороть стеснение в грудной клетке. Рядом тихо посапывала Сара. За ней уже спал отключившийся мгновенно Норман; еще одно место — с левого края, — пока оставалось свободным.

Очень хотелось спать, усталость отдавалась в каждом участке тела; но где-то на бессознательном уровне я ругала саму себя, мол, Штеф, как ты можешь хотеть спать, когда такая неразбериха вокруг? Как ты можешь сейчас уснуть спокойно, когда не знаешь, в сохранности ли Эндрю, ждет ли он вас, да и в полной ли безопасности ты сейчас находишься? Я не могла разрешить себе немного отдохнуть. Чувствовала вину за желание спать, когда вокруг хаос и безумие. Хотя понимала, что именно эмоциональные горки, страх, ужас и непонимание — именно они служили причиной вымотанного и разбитого состояния.

Сара оказалась права: эта комната была теплее — здесь не гулял так свободно ветер, не залетали капли дождя, — к тому же, мы все лежали рядом и грелись друг о друга. И чувствовала я себе действительно спокойнее; это, конечно, была надуманная, иллюзорная безопасность — но засыпающее тело не вникало в детали.

Дверь открылась, и вошел мужчина. На пару мгновений его осветил тусклый свет из соседней комнаты. Я сначала не узнала вошедшего. Контур лица очерчен полоской бородки, от подбородка идущей к нижней губе. Темные волосы средней длины, стриженные по бокам чуть короче. На шее, с левой стороны, чернели линии татуировок, уходящие на плечо и, судя по всему, спину и грудную клетку. Все предплечье правой руки и немного выше локтя — змеевидные линии; на тыльной стороне предплечья левой руки всевидящее око в треугольнике, изрешеченном линиями и надписями. Все эти татуировки стали заметны, когда мужчина смыл с себя кровь и грязь. Крови и грязи настолько было много, что они перекрыли рисунки на его теле. Кристофер Льюис. Человек, сказавший, что не сдвинется с места, если на меня или Сэма нападут.

Шаги горгоновца практически бесшумные; он опустился на оставленное место на кровати и сдавленно выдохнул, закрыв лицо предплечьем. Я сильнее натянула одеяло, в бессознательном порыве спрятаться. Мужчина не шелохнулся. Он лежал на спине, согнув одну ногу в колене и глубоко дыша. Сперва не закрывала глаз. Внимательно следила за Кристофером, осматривала углы комнаты и прислушивалась к звукам. Сама того не подмечая, я начала вдыхать и выдыхать в такт Льюису. А затем, не заметив, провалилась в сон.

Я и не вспомню, что мне снилось. Мне даже было бы страшно это вспомнить, до того тоскливы и болезненны сновидения тех часов. Я понимала, образы каких дней мне явились; вновь и вновь переживала прошлое, захлебывалась в воспоминаниях, терзающих сердце. А затем столкнулась с кровавым настоящим. Плакала во сне, кричала, молила о помощи — и прыгала с высоты в надежде разбиться, но лишь падала и падала в бездну, не найдя помощи и не в силах помочь себе самостоятельно.

..И проснулась, задыхаясь и ощущая, что лицо мое мокрое от слез. Лежала на спине, держа руку на холодном лбу. Дезориентация. Деперсонализация. Я часто просыпалась в такой позе, когда снились кошмары. В первые секунды не шевелилась, смотря в потолок и пытаясь понять, где нахожусь и что происходит. Сердце гулко билось в грудной клетке. Я аккуратно повернула голову налево, увидела мирно спящую девушку, стянувшую с меня одеяло.

Сара Карани. Горгоновцы. Зараженные на улице городка Перешеечной области.

Тяжело поднялась на кровати. Со всех сторон раздавалось сопение и тихое похрапывание. Еще четыре человека спали на полу.

Меня немного потряхивало. Хотелось пить. Ощущение времени пропало. С усилием встала, обулась и проследовала к двери, осторожно обходя спящих. В груди не проходило тянущее болезненное жжение.

Во второй комнате прохладно. Из разбитого окна лился серый свет; стеной шел дождь. Погода не позволяла и примерно определить который час. Все погружено в синюю полутень. Очень тихо. Только шум ливня. Я медленно поплелась к разбитому окну. Стекло проскрипело под ногами. Осторожно выбралась наружу, только сейчас задумываясь о том, на кой потребовалось мастерить подобный балкон за обычным окном, к тому же выходящим на такой премерзкий проулок. И на кой мне потребовалось сейчас вылезти из квартиры под дождь. Рейки под ногами дрожали. Закрыв глаза, подняла лицо к дождю и осознала, что все еще плачу. Вспомнилось, как я делала шаг с высоты во сне. До ужаса захотелось подойти ближе к перегородке, но продолжила стоять на месте.

Ощущала, как проваливаюсь в трясину, которая все сильнее засасывает меня, тянет все глубже и глубже на дно.

— Штефани? — осторожно раздалось за моей спиной, но я все равно вздрогнула, прежде чем обернуться. У окна в комнате стоял Роберт. Он неспешно протянул мне руку, точно опасаясь делать резкие движения, и смотрел прямо в мои глаза. — Возвращайся, хорошо? Незачем тебе промокать. Давай, протяни мне руку.

Кивнула, немного помедлив, и, взявшись за его горячую шершавую ладонь, забралась обратно. Он тут же оттянул меня подальше, подхватил плед с кровати и укутал меня, накрыв с макушкой. Горгоновец крепко держал меня за плечи.

— Я не заметила тебя, — проговорила тихо. Голос точно сел. Роберт молчал, явно подбирая слова. — Думала, ты тоже спишь.

— Кто-то всегда должен быть на дежурстве, а моим ребятам нужно отдохнуть и поспать, — мужчина вздохнул. — Садись, — он кивнул на кровать и опустился рядом со мной. — Откровенно говоря, ты немного меня напугала. Вышла заплаканная, бледная; когда я тебя окликнул, не ответила. Зачем ты вообще за окно вылезла?

— Не знаю, — ответила просто и честно. — Я кричала во сне? — он покачал головой. — Хорошо…

Тело казалось вялым.

— Сны, это просто сны, Штефани. Их не нужно бояться, — негромко сказал Роберт, и я не смогла сдержать горькой усмешки, переводя взгляд на свои руки. — Тебе… Снились события этих дней? — деликатно, настороженно.

— Разве что под конец, совсем немного.

— Какие-то воспоминания? — Роберт очень хорошо чувствовал и понимал; я нехотя кивнула. — События, с которыми связаны эти воспоминания, завершились благополучно? — покачала головой. Роберт замолчал, шумно выдохнув. Похлопал меня по спине, как ребенка, и я посмотрела на него, встретившись с внимательным взглядом серых глаз.

— Прости, — произнесла неожиданно одними губами; горгоновский командир лишь качнул головой:

— За что? Лишь позволь сказать тебе, что наше прошлое — боль от свершившегося, наши воспоминания, терзания и сожаления, — либо делает нас сильнее, либо убивает. И между этим очень тонкая грань, Штефани, на которой нельзя балансировать, — мужчина чуть склонился в мою сторону. — Не позволяй себе упасть в неправильную сторону.

Я бы зарыдала. Но проглотила слезы и кивнула. Затем постаралась придать лицу спокойствия. Сама себе на долю секунду поверила.

— Который час? И… Когда мы будем выдвигаться?

Роберт глянул на наручные крупные часы. Было около часа дня. Он рассказал, что с час назад значительная группа людей из соседнего дома пыталась прорваться к машинам и привлекла внимание зараженных. Крики и выстрелы гремели на всю округу; я удивилась тому, что ничего не слышала, даже когда подорвались и выбежали из соседней комнаты горгоновцы, даже когда вновь вернулись спать. Касаемо второго вопроса, то в ближайшее время выходить на улицу представлялось Сборту глупым решением. Громкий шум привлек зараженных, и их могло стать еще больше; лучше немного переждать, чтобы потом спокойно и быстро добраться до стоянки горгоновских машин. Роберт не хотел еще рисковать. К тому же, дождь только усиливался, напоминая теперь, по словам Сборта, ливни Запада.

А потом дверь приоткрылась. Полусонный Кристофер окинул нас взглядом, кивнул Роберту и вновь скрылся.

— Забеспокоился, что ты все еще не вернулась, — Сборт снисходительно улыбнулся.

— Неужели он думает, что я могу нести какую-то опасность? — командир посмеялся негромко, почесав щетину, а я поспешила объясниться. — Иначе я не вижу причин, чтобы человек, так агрессивно отреагировавший на наше появление, будет о нас беспокоиться.

— У Криса была причина так отреагировать, — Роберт сожалеюще свел брови переносице. — Не стоит его в этом упрекать.

— А опасаться его стоит? Выглядит он как два метра серьезной угрозы.

— Ты преувеличиваешь, Штефани, — Сборт еле сдержал улыбку, — «два метра серьезной угрозы»? Всего метр восемьдесят семь, — и мне вроде хотелось посмеяться, но осознание, что Роберт не опроверг мои опасения, насторожило. — Я же не могу отрицать очевидного, верно? Крис действительно один из… Самых результативных людей моей группы, — уклончиво проговорил Роберт. — Да соблаговолит Матерь тебе не увидеть его в настоящем гневе, но он не из тех, кто причинит кому-то вред по прихоти, и уж тем более я уверен, что вам его точно не стоит опасаться, — мужчина немного помедлил. — К тому же, давай говорить с тобой откровенно. Льюис эмоционален, безусловно, но он настроен по отношению к вам не агрессивнее, чем Сэм к нам.

Проницательно.

— У Сэма тоже есть причина так реагировать, — сказала не сразу. — Он всегда был очень мирным и доброжелательным парнем, негативно смотрящим на насилие в любом его проявлении, — еще с секунду помедлила, прикидывая, стоит ли объяснять Роберту реакцию Дорта; горгоновец участливо и внимательно продолжал ждать, когда я заговорю. — Когда его младший брат захотел сделать себе военную карьеру, Сэм пытался заставить того передумать, молил родителей, чтобы они повлияли на решение младшего сына. Я не оправдываю действий Сэма, но не могу и винить его, — я набрала в легкие больше воздуха. — Родители поддержали младшего и несказанно гордились им. Он получил высшее образование, ушел служить во флот. А через год его тело вернули в родной город в черном контейнере, — Роберт шумно выдохнул через нос. — Родители были безутешны, Сэм плакал навзрыд… Он до сих пор с ними не общается, Роберт, считает, что они виноваты в смерти брата. К армии и военному делу Сэм относится с тех пор с еще большей неприязнью, чем раньше. А он всегда относился крайне негативно, — я сделала небольшую паузу, обдумывая сказанное и вспоминая Сэма с пацифистским флагом в руках на одной из демонстраций. — По мне так он сделал ужасную ошибку, разорвав общение с семьей. Да и винить в случившемся служащих… — не договорила. Замолчала, качнув головой. — Жизнь чертовски несправедлива. Порой страдают сильнее всех и рано умирают те, кто больше других заслуживают счастья, здоровья и долгой жизни, — голос мой сорвался, и глаза наполнились слезами. Я поскорее опустила взгляд на свои руки, и казались они мне чужими. На долю секунды перестала ощущать себя собой, на мгновение перестала воспринимать мир.

У меня словно в один миг закончились все жизненные силы.

— Иди, поспи, — голос Роберта вытянул из оцепенения. Я посмотрела на мужчину, как в первый раз. Серые уставшие глаза, глубокая морщина на лбу, густые чуть вьющиеся волосы. На правой стороне шеи белая тонкая полоска старого шрама, уходящая не плечо.

В Государстве всегда всё зиждилось на символах. Прогрессирующе-репрессивный авторитаризм возрос на символах. Маниакально-нарциссеческая монархия возникала благодаря символизму и идеологии.

И «Горгона», несмотря на вполне практическую работу, тоже была символом. Ее бойцам создали образ очень жестких и непреклонных военных; сильных, выносливых и непоколебимых воинов, бойцов, над которыми сама смерть не властна. Пугающий даже образ. Но я не чувствовала себя в опасности рядом с ними. А от Роберта Сборта вообще исходила такая аура внутренней силы и уверенности, что ты невольно перенимал его спокойствие.

Я кивнула, поднимаясь с кровати. На улице эхом прохрипел затяжной рокот грома, а через мгновение в окно ворвался холодный порыв ветра. Засвистело во всем доме. По вентиляционной шахте пронесся истошный визг природы, и в квартире вмиг стало темнее, чем было: очертания предметов слились воедино. Тучи на улице, черные и зловещие, затягивали и без того серое небо. Еще один порыв ветра ударил в остатки стекла, засвистел. С улицы донеслись гортанные хрипы и жуткие стоны. Почти сразу прогремел следующий раскат грома прямо над нашими головами.

Переглянулась с Робертом. Он кивнул мне на дверь, и я поспешила вернуться в соседнюю комнату.

***

На улице свирепствовала буря. Косой дождь, не переставая, хлестал стеной уже больше трех часов. Свистел ветер, прорывавшийся в квартиру через щели в окнах. Мы все закрылись в одной комнате, заткнули под двери тряпки из шкафа, завесили забитое окно простыней, но теплее от этого не стало. Громыхало настолько низко и сильно, будто весь небосвод рвался, рушился; небо стонало, кричало, падало прямо на нас, но замирало над домами. Стены подрагивали. Дождь бушевал такой сильный, что вскоре по углам побежали потеки.

Никто уже не спал. Кто-то продолжал лежать, закрыв лицо, кто-то сидел, начищал по второму кругу оружие и берцы. Уже и речи ни шло о том, чтобы выдвинуться в путь. Нас бы попросту снесло потоками воды, сбило ветром.

Роберт попросил Стивена достать несколько «хисов». На мой немой вопрос Норман кратко пояснил: «химический источник света; такие пластиковые колбочки». Когда Стив достал их из портфеля, то сразу все стало понятно, правда, эти самые «хисы» были длиннее и больше тех, что я привыкла видеть. Горгоновец разломал три палочки, положил их в разных частях комнаты. В зеленый, желтый и оранжевый окрасились очертания людей, вещей и предметов.

Темнота, слабое свечение от разгорающихся хисов, шум дождя и рокот ветра.

Сборт вновь достал карту, подозвал к себе Сэма. Тот объяснил, где находится наш трейлер, рассказал, какие приборы у него там есть, и как именно он хочет покопаться в железе приёмника. Роберт переспрашивал, уточнял детали, порой не касающиеся связи и техники, но я не вникала в разговор Дорта и горгоновского командира. Просто не могла разобрать слов, связать их в единую цепочку мыслей. Подавленность, усталость и скованность от холода наполняли.

Мы с Сарой сидели под тяжелым одеялом, укрывшись с головой и до самого подбородка. Девушка мурлыкала смутно знакомую мелодию себе под нос; Норман, укрывшись краешком одеяла, цедил из металлической фляжки:

— Будете? — вдруг предложил он, протягивая бутыль с навинчивающейся пробкой. — Штеф, не побрезгуй.

— А что там? — вежливо спросила с интересом, перенимая фляжку из его руки; отказать хотелось, но в тот момент не могла себе этого позволить.

— Эликсир, чтобы согреться, — подмигнул Норман. Кристофер ни то усмехнулся, ни то фыркнул.

Фляжка была серой, почти черной, вся в царапинах и вмятинах. На лицевой стороне красовалась тщательно выцарапанная многочисленными линиями надпись: «Да здравствуй, сукин сын!». Видя, как я рассматриваю послание, Норман с видимым удовольствием и почти с гордостью сказал:

— Это подарок на год моей службы в «Горгоне».

— Мы тогда на очередном задании были, — Сара вклинилась в разговор, чуть склонив голову в мою сторону. — Подножие Ниргоза, пустынные земли Дука… Жарко, везде песок, у нас вместо укрытия — остатки от фортификационных укреплений прошлой эпохи. Норман еще ногу вывихнул, когда по этим развалинам бегал, — девушка улыбнулась уголками губ; по взгляду ее было ясно, что она блуждает среди образов памяти. — Его и подбодрить хотелось, и поздравить… Ну, мы с Крисом раздобыли фляжку, — многозначительно и загадочно Сара переглянулась с Льюисом, — и решили ее немного украсить. Если бы ты видела, как старательно мы выцарапывали всё это, — она аккуратно перевернула фляжку в моих руках, указывая на змеек с обратной стороны, оплетающих плоскую металлическую бутыль.

— Так старательно, что я нож затупил, — впервые за все время на лице Кристофера промелькнуло что-то наподобие полуулыбки. Буквально на долю секунды. Затем он вновь устало откинул голову к стене и прикрыл глаза.

— Зато ваш подарок уже, — Норман задумался, прикрывая один глаз и изображая на лице мучительность подсчетов, — уже шесть лет мне служит верой и правдой. Греет, так сказать, и душу, и внутренности.

Я пригубила фляжку. Терпкий и крепкий алкоголь приятно обжег нутро. Тепло полилось по горлу, покатилось в живот, а во рту осталось послевкусие чернослива и абрикосовой косточки.

— Напоминает ром, — протянула фляжку Норману, который поджал губы в удивленно-уважительном выражении.

— Стопроцентное попадание, — ответил он. Затем толкнул локтем Кристофера. — Вот это мой человек, даже не скривилась.

Сара лучезарно улыбнулась, и вслед затем дернулась, поднимая лицо к потолку: очередной раскат грома подобен землетрясению. Деревья ударялись о стены дома, по стеклу бил ни то песок с землей, ни то град.

— Что ж, — проговорил Роберт, поднимаясь и складывая карту; Сэм, переглянувшись со мной, вернулся на кресло. — Сегодня заночуем здесь, и, полагаю, причины тому объяснять не нужно. Связатьс базами все так же не удается. В Мукро тоже нам не отвечают. Чуть позже назначу дежурство. Выйдем, как только погода позволит, и точный маршрут определим по обстоятельствам, — голос его был сдержанным и невозмутимым. — Путь будет нелегким. Постарайтесь не переругаться и найти общий язык, — Роберт посмотрел на Стэна с Крисом, потом глянул в мою сторону. — Выбраться мы сможем только общими усилиями.

— Нам бы только знать, с кем мы имеем дело, — патетически заметила Сара. — Ведь не могут зараженные вправду быть мертвыми.

— Подтверждений тому более чем предостаточно, — Михаэль впервые за долгое время что-то произнес. Он сидел в отдалении на полу, облокотившись о стену и заплетая длинную плотную веревку в браслет. Рядом с ним лежал неработающий телефон и карманный персональный компьютер. — Но, если выберемся, к нам все равно будет немало вопросов по количеству отстреленных. Никто никакие официальные подтверждения происходящего не предоставит.

— Это точно, — пренебрежительно поддакнул Стэн, — и всё это станет продолжением истории Севера.

— Свидетелей должно быть порядочно, — осторожно заметил Сэм. — Не могли же все погибнуть, чтобы некому было рассказать

— Кто-то погиб. Кого-то добьют, — Крис приоткрыл глаза и чуть повернул голову, чтобы снисходительно посмотреть на Дорта. — Какие смельчаки решат идти против Трех и рисковать жизнью? Кто захочет оказаться в руках жнецов? Не нужно притворяться, будто не знаете, как подобные вопросы решаются, — мужчина хмыкнул. — А если и предположить, что кому-то повезет успеть рассказать до кары, какова вероятность, что им поверят и не примут за умалишенных? Подчищать грязь Севера удавалось. И долго. Это место не станет исключением. Так что психи ли зараженные или правда мертвые, нам…