Бесплатный фрагмент - Запрет на любовь

Запрет на любовь. Пятый пункт

Иван Иванович встал с рассветом. Умылся, почистил зубы. С молодых лет взял привычку бриться вечером: щетина была настолько жёсткой, что жена постоянно жаловалась на раздражённый подбородок. С годами супружеские объятия стали редкими, но привычка осталась. С кухни донёсся звон посуды.

— И, что не спится? — Иван Иванович пожал плечами, — в кои-то веки хотел уйти тихо, но не тут-то было. Катя, ты почему встала?

Жена вздрогнула:

— Иван Иваныч, напугали. Услышала, как собираетесь, дай, думаю, кофе сварю.

— Катя, я же просил, не выкать!

— Всё-таки член политбюро… — виновато произнесла супруга.

— Ага, член, только не дома. Для тебя всегда Ванечка.

— Иван Иванович, не обессудь.

— Пусть Иван Иванович, но на ты. Себе тоже кофе налей.

— Я уж потом.

— Никаких потом! Твой муж стал членом политбюро ЦК, а не царём. Эдак, ты на кухню переберёшься с прислугой. А мне нужна в доме жена, хозяйка.

— Господи, ещё нет шести! Рань.

— Для государственных дел не бывает рано. А вы, народ, думаете, руководство просто так на хлеб кусок масла получает? В общем, ночую в городской квартире. Заодно Константина проведаю.

Сын «слуги» народа, Константин, месяц назад получил аттестат о среднем образовании и готовился поступать в Институт Международных Отношений. Родители переселились на государственную дачу в Подмосковье.

Иван Иванович строго-настрого велел отпрыску готовиться к экзаменам:

— Да, ладно, папа, — ответил легкомысленный потомок, — с твоим положением…

— Чтоб я этого не слышал! Принцем себя возомнил? А ремня не хочешь? Не посмотрю, что уже совершеннолетний. Правила для всех одни, запомни. Сиди в городе, занимайся. Но, если соскучишься, разрешаю пару дней побыть на даче.

— Что я там забыл? Здесь друзья, тусовки.

— Что за слово такое? Выбрось из лексикона.

— Есть, товарищ номенклатура!

— Оболтус!

От правительственной дачи до Москвы прямая, как стрела дорога. «Чайка» летела по гладкому полотну, пока Иван Иванович предавался воспоминаниям о недавнем разговоре с сыном.

— Друзья, тусовки. Это ж, какие друзья? Я знаю лишь одного стоящего парня, Борьку. Отец, достойный человек, в прошлом, ещё пару лет назад не последний в министерстве торговли. Эх, если бы не пятый пункт, женил бы Костю на его дочке Раечке! Красавица, как говорится, писаная.

Иван Иванович называл Лазаря Евгеньевича своим лучшим другом: родились и выросли в одной деревне, вместе уехали покорять Москву. Женились в один год, и супруги забеременели сразу и у того, и у другого. Тогда появилась мысль породниться. Но, увы, проклятый пятый пункт, и то, что партийная карьера Ивана Ивановича быстро шла в гору. Лазарь же Евгеньевич с каждым годом всё больше опасался репрессий, и, наконец, решил эмигрировать на историческую родину всей семьёй. Теперь он остался без работы.

— Приехали, Иван Иванович!

— Спасибо, Лёша. Задумался.

Иван Иванович поднялся в свой кабинет. Несмотря на ранний час, секретарша была на месте: ожидали китайскую делегацию. Утром заседание, днём китайцы будут знакомиться с достопримечательностями, потом, как обычно, «Лебединое озеро» в Большом Театре, и банкет с обильными возлияниями.

— Тяжёлый день, — вздохнул Иван Иванович. — Но, чего не сделаешь ради блага всего трудового народа!

Банкет окончился за полночь. Иван Иванович рухнул на сиденье автомобиля, и тяжко дыша, велел Алексею ехать на Смоленку. Именно там, в элитном доме, жила вся семья с сентября по май. Водитель уважительно покосился на хозяина: тот после хмельных застолий всегда сохранял достоинство и трезвый вид, расслабляясь уже дома.

В квартире было тихо. Войдя в столовую выпить воды, заметил на столе два бокала из-под вина, блюдо с остатками пирожных и шкурки от апельсинов. Он повертел бокалы в руке, внимательно рассматривая их на свету.

— Так-так, — прошептал истинный коммунист, свирепея, — девочки, тусовки. Не рановато ли?

На ходу снимая ремень, бросился на второй этаж в спальню сына. Щёлкнул выключателем. Сын, разбуженный отцом, выставил руку, защищаясь:

— За что?

— Так к экзаменам готовишься? Пьянки, гулянки. С кем пил? — Иван Иванович вернул ремень на брюки.

— С Борькой.

— В юбке? Пирожные, апельсины. И помада на бокалах.

Костя склонил голову:

— Папа, мы с Раисой любим друг друга. По-настоящему.

— С Раисой? Дочкой Лазаря?

— Да.

— Совсем с ума сошёл? Про пятый пункт знаешь?

— Знаю, а что?

— Отца хочешь под монастырь подвести? Я из-за этого пункта со старым другом почти «расплевался», а он в Раечку влюбился. Идиот. — Отец пытливо вгляделся в лицо сына. — А, может, к капиталистам захотел сбежать?

— Я не предатель! — Испугался Костя.

— Может, Рая остаётся в Союзе? — Отец саркастически хмыкнул.

— Не знаю. Вечером иду в гости к её родителям.

— Просить руки? Что Борька говорит?

Костя пожал плечами:

— Он рад, если стану его братом.

— Ну и дурак. Запомни, сын: там враги! Понял? Сбежишь, откажусь. Мне родина дороже сына-предателя. Кстати, знаешь, дети еврейки и русского считаются евреями?

— Родина? — Усмехнулся Костя, пропустив мимо ушей последние слова отца — А, может, тёплое местечко?

— А ты, попробуй дослужиться без блата. Как я, с нуля, родившись, между прочим, в захолустье, а не в столице на всём готовом. Всё вот этим вот! — Отец постучал себя ладонью по плечу, и опустился на кровать сына.

— Папа, я люблю, жить не могу без Раи.

— Лазарь сказал мне по секрету: Раису ждёт богатый молодой жених в Тель-Авиве.

— Врёшь!

— Спроси у неё. Там уже сговорено.

— Ты нарочно! Думаешь, сказал, и всё? Женюсь на Рае, и точка. Или ты не отец мне.

Иван Иванович тяжело вздохнул:

— Сынок, сынок…

И вышел из комнаты.

Ужин у Лазаря вылился в какой-то поучительный фарс. Сделав глоток вина, Костя объявил родителям Раисы, что любит по-настоящему и хочет жениться на их дочери, поскольку жить без неё не может.

— Что скажешь, Циля? — Обратился Лазарь к супруге.

— Мы уезжаем в Израиль, сын и дочь едут с нами.

— Вот именно.

— Папа, я хочу остаться и начать жизнь с Костей, — Рая, умоляюще сложила руки.

— Станешь Ивановой, но всё равно останешься еврейкой, даже, если в паспорте напишешь русская. Хочешь карьеру загубить и жизнь испортить любимому человеку. У Кости большое будущее, а ты…

— Мы с Костей любим друг друга.

— Дядя Лазарь! — Встрепенулся Костя, — Я поеду хоть на край света за Раечкой!

— Мою дочь ждёт жених в Тель-Авиве: молодой, богатый, образованный. А красавец!

— Отец!!!

— Что отец? Захария — настоящий мужчина! Умный, богатый, щедрый, красивый. Всякая женщина полюбит, дочка, ты же видела фотографию. Красавец!

— И что? Ты не знаешь Костю, он самый лучший на свете.

— Костя готов предать родину и такого отца! Ты, Костя, хоть понимаешь, что Иван Иваныча не возьмут даже машины мыть, если сын окажется…

— Мне всё равно.

— Дочка, видишь, какое ничтожество сидит с нами за одним столом. Сегодня плевать на отца, завтра будет плевать на жену и детей. Он и тебя предаст. Такого отца хочешь своим детям-евреям?

Костя встал из-за стола:

— Ешьте сами свой ужин! — И выбежал из дома.

За столом воцарилось молчание. Потом Рая бросила салфетку в тарелку, и ушла в свою комнату, не сказав ни слова.

— Что скажешь? — Обратилась Циля к мужу.

— Перебесятся! Давай ужинать!

— А Раечка?

— Не помрёт без ужина. Если этот г… нюк будет звонить, Раи нет дома.

Но Костя не звонил, зато часами слонялся возле дома любимой, ожидая, когда Рая выйдет, хотя бы на минуточку или покажется в окне.

Прошло два дня. Бледного от беспокойства Костю, окликнул Борис:

— Привет, дружище! Сочувствую тебе. Неважно выглядишь.

— Как Раечка?

— Объявила голодовку. Отец на её комнату замок повесил: запирает, когда уходит.

— А мама?

— Отец ничего не решает без согласия мамы.

— Понятно. А ты, на чьей стороне?

— На твоей, конечно. Хотя не понимаю твоих поступков.

— Влюбишься, поймёшь. Борька, тебе тоже уже невесту нашли?

— Нет. Надо на ноги сначала встать, я же мужчина.

— А я кто? Папенькин сынок?

— Ладно, Костя, я пошёл, — вздохнул Борис.

— Стой! Скажи, пусть в окошко посмотрит.

— Ладно.

Прошло несколько дней. Рая продолжала голодать. Озабоченный здоровьем дочери, Лазарь отменил «домашний арест», но с помощью супруги учинил контроль за передвижениями дочери. В эти дни он получил разрешение на выезд из страны. Семья начала сборы.

— Обучение стало нам в копеечку, — сетовал Лазарь, — денег совсем не осталось, надежда на еврейскую общину, да на помощь дальних родственников. Только на первых порах.

Циля тяжко вздыхала:

— И не говори, милый, твоя степень нам дорого обошлась. И ведь, знаешь, столько лет верой и правдой служа в министерстве, ты совсем немного скопил денег. Неблагодарные.

— Но мы же не платили за обучение, за медицину. Цицилия, государство просто хочет вернуть затраченное.

— А то, что мой муж в поте лица четверть века трудился на это самое государство?

— Слава богу, милая, теперь всё позади, можем ехать.

Оба вздыхали, не зная, что их ждёт. Рая каждую ночь рыдала в подушку до изнеможения. А утром, едва приходя в себя от тяжёлого сна, всё думала о Косте. Из дома выходила только в магазин, и только в сопровождении матери. После того ужина в доме Лазаря молодые общались, передавая записочки через Борьку. Любовь и желание быть вместе крепло с каждым днём. Костя лихорадочно искал способа уехать вслед за любимой.

— Жди, я приеду за тобой, и мы сбежим в Америку, — писал Костя.

— Будем общаться через мою тётю Ариэлу, помнишь, мы после похода в зоопарк, пили у неё чай.

— Любимая, я всё помню, что связано с тобой. Ей можно доверять?

— Можно, она сочувствует нашей любви. У тёти была трагедия в молодости. Буду ждать тебя.

— Вдруг, замуж выдадут?

— Буду писать. Поторопись.

— Обещаю. Когда отъезд?

— Через пять дней вылетаем в Вену, аэропорт Шереметьево.

— Нам дадут проститься?

— Родители обещали.

Борис познакомил Костю с новым другом, моряком дальнего плавания, Андреем, и тот вселил надежду в сердце влюблённого юноши.

За три дня до отъезда будущие эмигранты позвали всех друзей на отвальную. Гостей набралось немного. Но Иван Иванович с женой и Костей были.

— Не печалься, — сказал Лазарь супруге, — пришли настоящие друзья. Циля, приглядывай за дочкой и Костиком, не оставляй наедине.

— Конечно. Положись на меня, глаз не спущу с Раечки.

Стоя с бокалом шампанского в руке возле пианино, которое было уже продано, и вывоз намечен после отвальной, Костя с деланно-рассенным видом поглядывал на гостей, ожидая момента, чтобы приблизиться к возлюбленной. Цицилия, как назло, ходила за дочерью, буквально, наступая той на пятки. Борис, подмигнув Косте, отвлёк мать, подведя её к Андрею. Костя мгновенно подошёл к любимой и прошептал:

— Люблю, жизнь моя!

— Из Израиля мы сразу в Америку. Никто не должен знать. Я сама случайно подслушала. Любимый!

— О чём шепчетесь, голубки? — К ним спешил сам Лазарь. — А где Циля?

— С Андреем беседует.

— Дочка, идём к маме. — Взяв Раечку под руку, увёл подальше от Кости, туда, где оживлённо размахивая руками, о своих круизах рассказывал отважный мореход, Андрей.

Костя остался бродить неподалёку, ожидая ещё одного шанса хоть минутку побыть с любимой.

— Циля, — сказал Лазарь супруге, — Ариэлла приуныла, Подойдите к ней с дочкой.

— Борька, — Андрей хлопнул Бориса по плечу, — Не кисни, будем письма писать друг другу!

— Конечно, Израиль, не Америка, но и там живут люди.

— А что, Америка? — Хитро прищурился Лазарь.

— В Америке любой разбогатеет. Огромные возможности.

— А что сам не сбежал? Говорят, у моряков загранплавания есть такая возможность.

— Зачем? — Пожал Андрей плечами, лично мне и так хорошо. Кстати, и знакомые моряки тоже всем довольны: деньги, шмотки. Недавно квартиру кооперативную прибрёл.

— А беглеца можно перебросить за рубеж?

— Теоретически, да, но кто захочет огребать себе неприятностей? Ведь, не дай Бог, поймают, миллион статей припишут.

— Ну да, ну да.

Подошёл Иван Иванович.

— Иван, вот, беседую с молодым человеком, моряком загранки. Интересные вещи рассказывает! Кстати, дружок моего Борьки.

— Андрей, — кивнул моряк.

— А я Иван Иванович. Отец того оболтуса, что вокруг Борькиной сестрёнки круги нарезает.

— Рая — привлекательная девушка, но, чтобы башку снесло… Борька рассказывал: у них, как в романе. А ведь Костя ваш, не просто какой-то парень. Семья ого-го! Правда, что вы член ЦК?

— Правда, правда.

— И не побоялись придти?

— Надо друга проводить, может, не увидимся больше. Давай, Лазарь, по-маленькой. Андрей, выпьешь с нами?

— Удобно? Может, вам поговорить надо.

— Хороший ты парень! — Улыбнулся Иван Иванович, протянув Андрею визитную карточку, — возьми, здесь мои телефоны. Будут проблемы, помогу. Да, кстати, подружись с моим оболтусом, вы ведь знакомы.

— Знакомы. Спасибо.

— Звони, не стесняйся. Кстати, заходи как-нибудь, чайку попьём, — Иван Иванович заговорщицки подмигнул, — который в рюмочки наливают. У Кости совсем друзей нет. — Он вздохнул, — Единственный настоящий товарищ, почти брат, Борис, уезжает навсегда.

— Не волнуйтесь, подружусь и присмотрю. Костя мне очень нравится.

— Вот и ладненько.

Иван Иванович остался выпивать с Лазарем:

— Когда в Америку?

Лазарь осторожно глянул по сторонам:

— Тише. Мы же на историческую родину…

— Не бойся, не выдам.

— Кто доложил?

— Сам не дурак. Ну! Когда?

— Сразу. Как получится.

— Это здесь, как получится. А там, у капиталистов, только пересёк границу с СССР, катись куда хочешь.

— А Райку, когда выдаёшь замуж?

— Не сразу. Пусть остынет немного, осознает, что с Костей всё кончилось, не начавшись, увидит нормальную жизнь.

— Жених действительно богатый?

— Действительно. Богатый и влиятельный. Как увидел фотографию моей Райки, сказал, что нашёл любовь.

— Но Рая не любит его.

— У нас, евреев, неважно, кто кого любит. Захария — наш очень дальний родственник, в седьмом колене. Он поможет на первых порах. А когда породнимся, сам понимаешь.

— Значит, в Нью Йорке будете жить?

— В Голливуде.

— Какое приданое за дочкой дашь?

— Помнишь фильм «В джазе только девушки» с Мэрилин Монро? — Засмеялся Лазарь. — В конце героиня говорит, что «Богатый мужчина, это все равно, что красивая девушка! Не все женятся на хорошеньких, но разве красотка кому-то мешала?!»

Иван Иванович похлопал друга по плечу:

— И то, верно. Твоя Раечка богаче самых состоятельных людей. И в кого она такая раскрасавица?

— В Цилину бабушку. Просто одно лицо.

— О, я помню легенду, как наследник царя полюбил еврейку.

— Это быль. Ваня, пиши мне. Тебе ведь можно?

— Не очень поощряют за связь с… Здесь, ошибаешься: простым людям проще.

— Понимаю, — перебил Лазарь, — и не в обиде. Шли весточки через Ариэлу.

— Хорошо, друг. Давай по коньячку! А где Цицилия?

— Болтает с Борькой и Андреем. Ничего. Ариэла присмотрит за племянницей. Выпьем.

Тем временем тётушка увела Раечку на балкон, где нервно курил не замеченный Лазарем, Костя, маясь от безысходной тоски.

Молодые бросились в объятья друг друга.

— У вас ровно пять минут! — Объявила Ариэла, строго хмурясь, и, посмотрев на часы, вышла с балкона в зал.

Разгорячённые спиртным Лазарь с Иваном хлопали по плечу друг друга, обнимались и снова выпивали. Ариэла издалека наблюдала за ними, не упуская из виду и Цилю, наставляющую Бориса с Андреем.

Дав влюблённым дополнительные три минуты, Ариэла вернулась на балкон. Молодые стояли, вцепившись друг в друга.

— Свидание окончено! — громко сказала тётя.

Её не замечали. Ариэла потянула племянницу за шикарную лилово-чёрную косу.

— Тётя? — удивилась Рая. — Ты?

— А ты отца хотела видеть?

— Только не это!

— Свидание окончено. Идём в зал! — Взяв племянницу за руку, увела в зал, подальше от бледного Костика и неприятностей.

Огромные глаза девушки наполнились слезами. Ариэла вздохнула, вспомнив любимого, сгинувшего в Гулаге, почти тридцать лет назад.

— Бедная девочка! — Сорвалось с губ тёти.

— Бедный Костя! — Всхлипнула Раечка, — Я не хочу без него жить.

Тётя обняла племянницу:

— Всё образуется, родная. Всё образуется.

Костя рыдал на балконе. Мелькнула мысль прыгнуть вниз, но второй этаж. Слишком низко.

Заскрежетав зубами, прошептал словно клятву:

— Любимая, я приеду за тобой! Скоро, совсем скоро. Мы убежим в Италию. А хочешь, в Австралию. Я буду работать, мы откроем маленькое кафе с русской и грузинской кухней. Родим трёх, нет, четырёх детей: двух мальчиков и двух девочек. Все будут красивыми в маму. — Лицо Кости просветлело, озарённое улыбкой.

Вдохнув всей грудью, Костя вернулся к гостям.

— Да, вот же твой Костян! — Сказал Борису Андрей.

Борис призывно махнул другу рукой:

— Костик, иди к нам! Что будешь пить?

— Всё равно. Как себе.

— Мы пьём виски.

— Хорошо. Боренька, счастья тебе на чужбине! Мне не повезло, так пусть тебе… — Константин опрокинул рюмку в рот. Снова наполнил.

— Не грусти, за меня останется Андрей. Кстати, отличный парень, рисковый, во всём поможет. — Борис обнял Костю за плечи. — Мы ещё породнимся, дружище. Веришь?

Костя кивнул:

— Не верю, а знаю. Выпьем.

В Шереметьево Костя приехал на час раньше, чем Лазарь с семейством. Пока отъезжающие, уже в который раз проверяли документы и количество чемоданов, Костя жадно наблюдал за Раечкой издалека. Девушка была рассеянна, думая только о предстоящей разлуке с любимым, оглядывалась то и дело, ища глазами любимого. Костя, наконец, подошёл, поздоровался, называя каждого персонально.

— Костян! — Обрадовался Борис, — молодец, что пришёл проводить.

— А где отец? — Спросил Лазарь.

— Отошёл за цветами.

Запыхавшийся Иван Иванович вручил женщинам по букету:

— Когда завянут, уже за кордон перемахнёте. Слышите? Регистрацию объявили!

Костя, рванувшись к Раечке, заключил в объятия:

— Это невозможно, я не верю! — Крикнул он, со слезами оглядываясь на застывшего от неожиданности, Лазаря. — Рая, бежим!

Взявшись за руки, побежали к выходу.

— Юра, Миша! Куда смотрите? Задержать! — Скомандовал Иван Иванович телохранителям.

Не прошло трёх минут, охранник Миша вернул плачущую и несчастную девушку родителям.

— Костя в машине! — Доложил он, — Юра приколет парня наручниками и придёт.

— Хорошо! — Кивнул Иван Иванович. — Значит, обойдётся без прощаний. А вот и Юра. Чемоданы несите к стойке регистрации, сдадите в багаж.

Посадки долго ждать не пришлось. Как только началась посадка, все вокруг засуетились, отлетающие и провожающие. Ариэла, Иван Иванович, только подоспевший, Андрей, стали обнимать друзей, навсегда покидающих родину, обещая вечную грусть и память на долгие годы.

В машине, с наручниками за спиной, Костя то рыдал, то сыпал проклятиями в адрес отца и родителей Раисы.

Водитель молчал, не обращая внимания. Наконец, молодой человек затих, но через несколько минут стал слёзно умолять, отпустить.

— Я никогда не увижу любимую. Не зверь же ты, в конце концов.

— Не велено! А хотел бы, не смог, ключ от наручников у охраны, моё дело баранку крутить.

Неожиданно парень затих, прислушиваясь. К машине подошёл отец с охранниками, открыв дверцу, молвил:

— Всё, улетели. Как-то они будут на чужбине. — И махнув рукой телохранителям, скомандовал, усаживаясь, — По коням!

— Наручники. — Напомнил Костя.

— А ты мне так больше нравишься, без глупостей. Едем домой.

Первые две-три недели Костя был в состоянии близком к помешательству, забывая, есть и мыться, и никого не хотел видеть. Семья переехала в город, и Иван Иванович пригласил психиатра из правительственной клиники. Доктор велел принимать успокоительные таблетки.

В один из дней заглянула в гости Ариэла. Иван Ивановича дома не было. Катя предложила чаю:

— С мятой. — Добавила хозяйка.

— С удовольствием. Костик дома?

— Хандрит. Хочешь, пройди к нему в комнату.

Костя лежал, тупо уставившись в потолок.

— О!!! — Воскликнула Ариэла, — как всё запущено. Бедная племянница даже не подозревает, что влюбилась в хлюпика. Сдался?

— А что я могу? Папаша шагу не даст сделать.

— Обмани. Сделай вид, что смирился, сходи на дискотеку. С Андреем. А? Пусть Иван расслабится. Совсем забыла: пришла весточка, что Лазарь с семьёй устроились хорошо. Будущий зять взял его в свою фирму. Что-то с киноиндустрией. Помолвка ещё не назначена.

— Адрес есть?

— Держи. Заучи, не дай бог, отец найдёт.

— Понял. Спасибо. — Костя улыбнулся. — Я позвоню Андрею.

— Отлично! Пойдём чай пить.

Костя кивнул: только позвоню.

Андрей взял трубку сразу, будто ожидал звонка:

— Здравствуй, Костя! Как ты?

— Прихожу в себя. Может, встретимся?

— Да. Сам хотел предложить в кино на французскую комедию.

Костя вышел на кухню.

— Сынок, — сказала мама, — будешь с нами чай пить? Ариэла пирожков принесла.

— С чем?

— С мясом и повидлом.

— Тогда буду. Мам, я с приятелем в кино иду.

— Очень хорошо, милый, сколько можно затворничать?

— Вот и я говорю: гуляй, пока молодой и холостой. — Кивнула Ариэла.

Судно, на котором ходил Андрей, отчаливало в начале сентября. Целью была Америка, потом Куба, но второе Константина не волновало. Нефть, зерно, да какая, в сущности, разница?

К порту пяти морей, как окрестил его в тысяча девятьсот тридцать седьмом году товарищ Сталин, приехали на такси. Через КПП Костю провёл Андрей. Охранник лишь напомнил, что после двадцати двух, гостей не должно быть на борту.

— Странно, — удивился Костя, — какие гости?

— Лично у меня девчонки обожают бывать на борту. Экзотика! — Одна даже уговаривала переправить в Америку. Правда, когда я согласился, она струсила.

— Я не струшу.

— Кто-нибудь знает? Ариэла, приятели?

— Нет. Андрей, я же понимаю.

— Помни, Костя, никому доверять нельзя. Ты и я. Ночью отходим.

— Знаю.

— Ещё можешь передумать! А потом будет поздно.

— Ты к чему?

— Я не понимаю: из-за девчонки! А отец? Его карьера? Передумай.

Костя усмехнулся:

— Папашина карьера против счастья сына? Что тут понимать?

— Блин! Девчонок пруд пруди: блондинки, брюнетки, шатенки.

— Андрей, похоже, ты сильно трусишь.

— Честно?

Костя кивнул:

— Как на духу.

— Не боялся, а теперь внутри дрожит всё.

— Обойдётся. Скорее бы отчалили. Чё везём?

— В Америку всякую дребедень. Там грузим зерно.

— У нас зерна мало?

— Для Кубы. Через СССР.

— А не ближе из Америки на Кубу?

— Это политика.

— Это дурдом, — засмеялся Костя. — Какие развлечения во время плавания?

— На судне есть библиотека, а вечерами крутят кино, в основном, конечно, советское.

Андрей натянуто улыбнулся:

— Кино, конечно, не про тебя. Всё плавание, чтобы носа не высовывал.

Они сидели в каюте Андрея: Костя сосредоточен и спокоен, Андрей издёрган и растерян.

Ближе к полуночи начала собираться вся команда. Андрей велел Косте сидеть в шкафу и не выглядывать. Моряки то и дело заходили, здороваясь, хохотали, делясь рассказами о береговых похождениях. Предстояла трудная работа и долгие месяцы вдали от берега.

Наконец, Андрей сказал:

— Всё, я на службе! Отдыхай, книги посмотри. — И ушёл.

Костя с нетерпением поглядывал на часы. В душе юноши не было ни страха, ни сожалений. Он жил под родительским крылом все свои девятнадцать лет, благодаря высокопоставленному отцу, не зная ни в чём отказа. И вот, Рая. Ах, лучше бы он родился в семье рабочего, или, даже дворника. В голове влюблённого юноши завертелась песенка «Всё могут короли».

Печально усмехаясь, подошел к полке с книгами. Взяв сборник рассказов и повестей Льва Толстого, пробежал глазами по содержанию: «Хаджи-Мурат», «Два гусара», «Казаки». Костя удовлетворённо хмыкнул. Вернул книгу на место. Дальше стояли сборник рассказов Куприна, «Отцы и дети» Тургенева, и, конечно, морские рассказы Станюковича. Из современников «Океанский патруль» Валентина Пикуля. На этих книгах Костя не увидел библиотечного штампа, скорее всего, Андрей принёс их из дому. Беглец прилёг на люльку, как любовно назвал моряк койку, и посмотрел на часы.

Он снова посмотрел на часы: время отплытия!

Внезапно дверь каюты распахнулась: на пороге стоял отец, но в каком виде! Серая кепка надвинута на глаза, тёмно-синие джинсы и короткая куртка. Рядом телохранители и Андрей.

— Отец? Ты откуда узнал?

Костя не сопротивлялся.

— Прости, Костик, — сказал Андрей, — то, что ты задумал, безумие.

— Наручники? — Спросил второй охранник, Юра.

— Не надо, справимся. Да, сынок?

— Да.

— Спасибо, Андрюша! — Отец пожал руку Андрею. — Как договорились.

— Иуда! — Процедил сквозь зубы Костя, глядя ненавидящими глазами на Андрея, — История повторяется.

Отец засмеялся:

— Тоже мне, Иисус Христос.

Мысли Кости заметались в поисках выхода, он стал нервно крутить головой.

— Не дури, парень, — Юра внушительно поиграл наручниками, висящими на поясе, — не убежишь.

Молча кивнув, Костя поднялся и вышел в сопровождении отца. Охранники последовали за ними. Они поднялись на палубу, где стояли матросы, готовясь убрать трап и отдать концы.

Константин рванул вдоль борта, и, оттолкнув матроса, пытавшегося задержать беглеца, ринулся на левый борт. Там, перемахнув бортовые поручни, прыгнул в воду.

С двух сторон одновременно показались отец и охранники.

— Где беглец?

Михаил только развёл руками:

— Исчез.

Иван Иванович заглянул за борт: только мелкая рябь.

Подошёл капитан:

— Ну, что? Отстаём от графика.

— Объявляйте полный сбор! На судне «заяц». Проверить все помещения на судне.

— Это не быстро.

— Выполняйте!

— Понял!

Матросы разбежались по судну в поисках беглеца. Прочесали вдоль и поперёк.

Иван Иванович махнул телохранителям:

— Идём!

— Куда?

— Раз его нет на судне, значит, никуда не денется. Погуляет, домой прибежит.

Судно, отдав швартовы, набирало ход.

— Вдруг утонул? — Сказал Михаил.

— Костя отличный пловец и ныряльщик. Придёт, так всыплю, что забудет о заграницах думать.

— Просто влюблённый парень.

— Чего ему не хватает? Он нигде не будет так жить, как здесь.

— Конечно, при таком отце…

— Именно…

Костя не вернулся домой ни этим вечером, ни через неделю. Он вообще не вернулся. Между супругами начались ссоры: Катя не могла простить мужу того, что Иван Иванович выше всего ставил свою карьеру. Вскоре она подала на развод. В девяностые Иван Иванович оказался «за бортом», и повесился в собственном кабинете, который велели освободить. Раиса вышла замуж, родила двух мальчиков. Борис женился, работает на фирме Захарии. Лазарь с женой процветают, и ждут от Бориса внучек.

Приворот

Наконец, любимая подруга возвращается!

― Вадим! Афродитка едет! Я счастлива, счастлива, увижу, обниму!

― Ой, ой, радости полные штаны! Когда это вы дружили? В школе? А потом уехала, лишь изредка писульки слала, тоже мне, подруга.

Я махнула рукой: никто не испортит радость от встречи. Даже, муж.

Вадим выдернул волосок из ноздри и отошёл от зеркала. Пахнуло дорогим одеколоном.

― Опять намылился? А кусты подрезать?

― Успею.

Курортный городок просыпался от зимней спячки. С каждым днём отдыхающих прибывало. Наши мужчины, словно с цепи сорвались. Непритязательные дамы с удовольствием крутили летние романы с местными. Муж в остальные сезоны мог быть образцом для подражания: идеальный супруг и потрясающий отец наших двух сыновей. Но с наступлением лета в примерного семьянина вселялся бес-искуситель.

― Смотри, кобелина, заразу притащишь, убью!

― Сказал, с этим покончено раз и навсегда! ― И отведя лживые зенки, выскользнул из дому.

Я пригорюнилась. То, что любила до замужества, после возненавидела: лето, с наполненными пляжами, полуголыми туристами, оживленной торговлей на местных рынках и вечной уборкой за отдыхающими. Два года назад муж построил «муравейник» вместо щитового домика на четыре семьи, резко увеличив прибыль от сдачи в аренду, и окончательно закабалив меня. Захлопнулась дверь в большой мир.

Я завидовала Афродите. Глупые девчонки после выпускного вечера замуж повыскакивали и детей нарожали, мол, что ещё делать при налаженном родительском деле, городок-то курортный. Учеба? Смешно, кому оно надо, годы корпеть, а потом на учительские или инженерные слёзо-гроши перебиваться.

Афродита и тогда была красавицей, безумно влюблённой в крутого парня, Стаса, сводившего девчонок с ума песнями под гитару и картинной игрой мускулов. Его накачанные ягодицы вызывали восторг у приезжих кокеток, и, едва минуло двенадцать, парнишка простился с девственностью, о чем гордо сообщил одноклассникам.

Мы перешли в десятый, когда отец Афродиты, грек Панайотис, ушёл далеко в море и не вернулся. Через полгода его признали мёртвым, хотя тело не нашли. Мы все жалели Афродиту, а она большие печальные глаза останавливала на Стасе. Парень плотоядно оглядывал стройную фигурку девушки и выжидал.

Однажды вечером, по обыкновению, мы гуляли в парке местного санатория, сплетничая о летних романах одноклассниц.

― Знаешь, Марго, ― вдруг сказала Афродита, сильно раскачавшись на качелях, ― я решила признаться Стасу.

― Стас, нехороший парень. Одно на уме.

― Уверена, Стас влюблён. Как смотрит на меня! Вздыхает, смущается. Веришь, такой донжуан, а боится подойти. Ромео, мой Ромео!

― И ты вышла бы за Стаса замуж?

― Любимый! За ним в огонь и воду! Глаза закрываю, его губы целуют меня по всему телу, руки сжимают в объятиях. Я хочу его до дрожи.

― А, если соблазнит и бросит?

― Маргит (так звала меня только Афродита), берег моря рядом, а там где-то в пучинах, нашёл пристанище папа.

― Не ходи к Стасу, пусть трахает приезжих баб.

― Маргарита батьковна, не будь грубой: девушке, без пяти минут с аттестатом, не идёт. Сама по кому сохнешь?

― Гуляю с одним тут, но всё так несерьёзно. Экзамены через месяц, какие романы?

― В том-то и дело. Уедет мой Стас поступать в институт, и прощай!

― Какой институт? Папаша от плиты не отпустит.

Наш городок славился уютными кафе и отменными кулинарами. Отец Стаса был победителем конкурсов, даже по телевизору показывали. Занял почётное третье место в Париже, четвёртое в Риме. А Стасик с малых лет крутился на кухне.

― А кулинарный?

― Где артистов-юмористов готовят? ― Я рассмеялась, ― никуда не денется твой Стасик-таракасик.

За день до выпускного вся школа узнала, что Стас «послал подальше эту богиньку (Афродиту), чтобы слетела со своей горы».

― Я не тот парень, что бегает в общем стаде ухажёров. Эта дура умоляла, чтобы трахнул, а я ― отворот поворот. Мне целки-неумёхи неинтересны. У меня этого товара…

Я хотела утешить подружку, но Агата Юрьевна (её мать) не пустила в дом. На выпускной вечер Афродита не пришла. Забрала аттестат и на другой день покинула город, не простившись даже со мной, лучшей подругой.

Через год я получила первое письмо, в котором Афродита хвасталась, что стала моделью, хорошо зарабатывает и везде путешествует с показами. В ответ я написала, что вышла замуж и жду ребёнка.

Через два года Агата Юрьевна уехала к дочери, и мы думали, навсегда. Лицо и фигура Афродиты часто мелькали на обложках модных журналов, и в то время, как мы старели и толстели, обрастая детьми и жировыми складками, подруга хорошела и хорошела.

Не знаю, о чём думал Стас, возле своей жаровни, жалел, может быть. Когда герой несостоявшегося романа с Афродитой стал похож на хряка, а его буйная шевелюра покрылась плешью, Стас повёл под венец первую уродину городка.

― Её внешность отражает его сущность, ― сказала я, ― родственные души.

Афродиты не было дома семнадцать лет. По большому счёту дома у неё и нет, зачем возвращаться? Можно навестить могилу отца, но могилы тоже нет. Зачем?

Я сидела, пытаясь это понять. Мир, в котором живу, ограничен «муравейником». Я бы ни за что не вернулась обратно. Часы показывали ровно пять: надо думать, Афродита в аэропорту ловит машину. Красивая современная женщина. Шофёр, конечно, узнал модель и вспотел. Вот они садятся в машину, мотор. А, кстати, мать выглядит моложе дочери.

Поперхнувшись слюной, дёрнулась и мои сто двадцать килограмм чуть не плюхнулись со стула на пол.

― Стыдоба! Свиноматка в сарафане. Одна отрада, деньги посчитать. Через год старший школу закончит, и гнать в шею. Мир повидать, себя показать. Деньжат хватит! Блин, Афродита уже на подступах, а я собиралась встретить в аэропорту, и заснула. Ладно, хоть номер в отеле заказала.

Посмотрелась в зеркало: одутловатое лицо, маленькие серые глазки блестят в лоснящихся щеках. Эх! А была симпатяшкой-пончиком. На что Вадик и повёлся. Я не была худой, и не страдала по тонкой талии, но теперь, что вдоль, что поперёк. Собраться дело пятнадцати минут, ведь после рождения детей, я напрочь забыла о косметике. Муж никуда не денется: аренда моей недвижимости приносит больше денег в семейную копилку, чем его рюмочная. В отличие от своего папаши, Вадим оказался никудышным поваром, но закусочные бутерброды талантов не требуют.

До «Лидии» рукой подать, тем не менее, подошла к Рено: муж не взял машину, значит, явится навеселе. Подвески дрогнули под моей тяжестью. Двигатель фыркнул, словно радостная лошадь, и спокойно заработал. Три минуты, и я на месте. В холле взяла бутылку воды в автомате и плюхнулась в кожаное кресло. Не успела перевести дыхание, как все изменилось: время перешло на четвёртую скорость, заработали пропеллеры швейцаров, администратор метнулся к входной вертушке. Два солнца осветили холл, я приложила руку к глазам, чтобы не ослепнуть, и крепостью встала на ногах-столбах.

― Афродита, дорогая! Агата Юрьевна, выглядите на двадцать лет.

― Маргит, подруга! Сколько воды утекло!

Небесное создание обняло меня. Носильщик с чемоданами терпеливо дожидался.

Как в тумане: регистрация, ключи, лифт, номер «Люкс» трёхзвёздочного отеля.

― Извини, подруга, гостиница не Рио-де-Жанейро.

― Мы дома! ― Афродита закружилась по комнате, ― мама, смотри, море, люди купаются. Марго, как вода?

― Средне грязная. То презики плавают, то какашки. Зато при отеле есть бассейн, там и купайтесь. Неподалёку платные пляжи, там берег чище, а вода, сомневаюсь. Город не для таких, как вы. Афродита, ты глаза слепишь. Такая, как была, только лучше, лоск, блеск. Наши мужики с ума сойдут и поголовно окажутся в психушке.

Афродита засмеялась:

― Стаса видела?

― Конечно. Урод, мама дорогая! Жирный, лысый, брр!

― Тебе бы тоже похудеть.

― Не задавалась.

― Так, задайся! Помогу.

― Муж не одобрит.

― Конечно, местные мужики сами гуляют, а жёны созданы рожать и пахать в интересах семьи.

― У меня идеальный трёхсезонный муж и трёхсезонный отец детям.

― О, есть чем гордиться! Дети почти взрослые?

― Старший сын на следующий год школу кончает, младшему четырнадцать.

― Помощники по уборке помещений и разливанию спиртного. Здорово!

― Сами справимся! Мы ничего не видели, а дети пусть посмотрят мир. Каждую копеечку откладывала, чтобы сыновья выбрали свой путь. Старший хочет хирургом быть, а младший ничего не хочет.

― Понятно. Мама, что ты копаешься?

― Вещи разбираю.

― Иди, развлеки гостью, а я в душ. Да, закажи маленький банкет в номер, шампанское, фрукты, чего хочешь.

― Я сыта, Дита, и за рулём. К тому же хочу к себе пригласить.