Бесплатный фрагмент - Записки офис-менеджера, или Приключения Шапки

Посвящается всем, кто не разделяет своего личного счастья от общего

Рекомендовано в качестве подарка лучшей подруге

Поднимает настроение. Вселяет надежду. Делает человечнее

Проверено на живых людях

«Записки офис-менеджера или Приключения Шапки»
Вместо предисловия

История, которую вы прочтете, нельзя однозначно отнести ни к одному стилю литературы. Это мемуары и приключения, роман, фарс, в некотором смысле исповедь и просто чистые выдумки. История, мною рассказанная, одновременно фантастична и реалистична, лирична и драматична, комична и удивительно глубока и философична, в ней присутствует вся правда о жизни людей, которых мне посчастливилось встретить на своем веку. И с большой ответственностью заявляю: их можно назвать Героями нашего времени, с большой буквы, хотя для некоторых, копошащихся в своих проблемах и не поднимающих голову выше своих мелких интересов, они так и останутся простыми обывателями со своими обыкновенностями… Ибо каждый мерит по себе.

Скорее всего, книга, которую вы держите в руках, не займет высоких наград у больших судей современных конкурсов литературы, ведь ее персонажи не являлись борцами за великую справедливость или высшие ценности, не шли наперекор власти, не становились жертвами жестоких репрессий, не выступали против демократии или, наоборот, не стояли горой за коммунизм или царизм — а только таким сегодня дают награды, поют славы и оды, судя по рейтингам популярности. Герои же моего романа простые, на первый взгляд, люди, которых отличало от других одно лишь качество — каждый день своей жизни они не переставали мечтать, медленно, но верно шли к своим, пусть и смешным для кого-то, идеалам, вразрез с заданными модой эталонами. Шли, спотыкаясь, ошибаясь, выбирая тернистые пути, но при этом никогда не останавливались, доверяясь своему внутреннему голосу, инстинкту и судьбе. Их взлеты и падения, пусть и не озвученные по радио, не показанные по телевизору, до сих пор представляются примерами для других таких же смельчаков, на плечах которых стоял и до сих пор держится опоясанный голубым свечением надежды земной шарик, не прекращающий вертеться, как поется во всеми известной песне. Именно о них пойдет речь в этой истории, лесенкой из разных событий, складывающуюся в одну большую песнь о любви, которую одинаково поют все любящие сердца на свете. И все начнется с одной старой записи в дневнике, о которой я совсем забыла…

Записки офис-менеджера, или Приключения Шапки

ГЛАВА 0. Запись в дневнике 8 марта 199… Люблю и ненавижу Шапку

С девятой страницы дополнено и приписано много лет спустя.

Оставляю эту запись в дневнике как последнюю, потому что больше не собираюсь вести дневников и тем более заглядывать в этот. Слишком больно перечитывать о днях счастливых, ставших с восьмого марта печальными из-за потери Раи… И как назло выпал февральский, а может быть, весь январский и декабрьский снег, будто почувствовав мое горе, засыпая все белым траурным, как у японцев, одеялом… и от этого больше нет сил думать о будущем, а ведь там еще ждут, по меньшей мере, пятьдесят, а то и все девяносто лет жизни. Как их прожить? С кем? Где? Кошмар!

Ненавижу и люблю Райку Шапкину!

Итак, если однажды я потеряю этот чертов дневник, а вы его найдете, узнайте же историю про одного удивительного человека, который оставил в моей жизни неизгладимый след, положительный или отрицательный, — пока не знаю. Вижу лишь, что все, что творила в своей жизни Раиса Шапкина, вызывало у окружающих бешеную зависть и безудержное восхищение. И я не составляла исключения в этом списке. Эта фантастическая особа никогда не избиралась на роль главы государства (приписано: по крайней мере, в тот момент…), хотя могла бы возглавить массы (приписано: и ведь смогла…), никогда не имела ни политического, ни экономического или социального статуса, ее даже никогда не показывали по телевидению, но имя крутилось у всех на языках по многу раз в день, семь дней в неделю, включая выходные, в стенах и за стенами большого муравейника, как мы называли место нашей работы, — огромное, пережившее развал эпохи издательство, обеспечивающее нашу гигантскую, не переставшую читать страну, книгопечатной макулатурой.

Раиса Шапкина числилась в старших менеджерах отдела закупок, где помимо нее работало еще семнадцать менеджеров и один директор отдела, над которым возвышалось два начальника департамента, поделившие холдинг на два лагеря, соревнуясь в работе и получении месячных премий и бонусов в конце года. Над ними стоял еще вице-президент этого направления, который собственно делил эти премии с собой и победившей командой. И, наконец, на самом пьедестале почета — президент компании, распоряжавшийся и премиями, и всеми начальниками, и менеджерами отдела, которые, как и он, являлись особями мужского пола. И все эти люди побаивались Раю Шапкину или, как «за глаза», да и порой в лоб ее называли, просто Шапкой.

Раиса Шапкина, старший менеджер отдела закупок, тридцати лет от роду, была четырежды замужем, успев проработать в издательстве под четырьмя фамилиями: Дворнякова, Густав-Дальская, Волга и, наконец, Шапкина. Послужной список замужеств не заканчивался официальной частью, по слухам, в любовниках у Раи ходили все семнадцать менеджеров с директором отдела, также коллектив воображал, что она являлась пассией обоих начальников департамента, вызывая у тех самих боязливый трепет и зависть друг к другу. И самые прозорливые рисовали Раису любовницей вице, а порой клялись, что видели, как она наведывается к самому президенту компании, в страстных объятиях и поцелуях раскрывает ему всю кухню фирмы, обличая и наговаривая на обидчиков или на того, кто не пришелся к ее двору. Сами понимаете, Шапку побаивались, за спиной грязно сплетничали, плели интриги, выдумывали всякие былицы и небылицы, догадывались о чем-то, шептались на лестницах и в курилках. Но реально никто, кроме меня, ее единственной подруги, не знал истинной правды. А правда заключалась в том, что у Раисы имелся удивительно страстный нрав, какая-то дикая фантастическая притягательность, но ни один из перечисленных бонз никогда не удостаивался ее любви, хотя я почти уверена, что все без исключения мечтали о ее внимании, жаждали испробовать того любовного потенциала, о котором судачило все предприятие, но, побаиваясь слухов о власти кого-то свыше, не решались напрямую пойти на контакт. Хотя кто-то да решался…

Обо мне: как и все десять офис-менеджеров десяти отделов издательства, я ходила в разряде смазливых красоток, подобранных под секретарскую обязанность, заключающуюся в двух основных принципах: красивая и не сильно глупая. Слепой метод печати не брался в расчет, если присутствовали два первых качества. Но именно мне выпала счастливая возможность стать подругой самой обсуждаемой персоны в сотенном коллективе книгопечатного муравейника, чтобы каждый день идти на работу в ожидании первой услышать о новых приключениях Шапки.

Как и любой другой офисный сотрудник, находящийся в офисном рабстве, все мои претензии, ожидания и смысл существования крутились в большом жужжащем коллективе, где все мы проводили громадную часть своей жизни, порой находя личное счастье и маленькие трагедии тут же, в стенах муравейника, огромного неприглядного здания на окраине промышленной зоны города Москвы. Поэтому из всех женщин компании, а их было меньшинство: товароведы, бухгалтеры и офис-менеджеры, — честь стать подругой Шапки выпала мне. Раиса выбрала меня (приписано: и только много лет спустя мы узнали, что выбрали нас).

Теперь о главном, ибо такая деталь, как внешние данные, является в повествовании о приключениях Раи основным моментом сюжета и провоцирующим фактором для восхищения, зависти, ненависти, осуждения, страстной любви и романтической привязанности у окружающих ее людей.

Рая происходила из еврейской семьи и потому являла собой отличный пример еврейской женской фигуры. Будучи ростом метр пятьдесят или около того, Раиса имела размер своей нижней части пятьдесят второго объема, который в раздетом состоянии представлял собой атомную бомбу телесного цвета, круглую и плотную, стекающую в плотные ножки, заканчивающиеся тонкими щиколотками, всегда и в любую погоду передвигаемые на высоких шпильках. Мне почему-то кажется, что даже в школьную пору Шапка бегала на физкультуру в спортивном костюме, но обязательно на шпильках, и ни физрук, да хоть бы и сам черт не смогли бы уговорить ее снять это оружие невидимого фронта, делающее метр пятьдесят хоть чуточку выше, а округлые ножки — чуть длиннее.

Далее, поднимаясь снизу вверх, шла ее тонкая талия — гордость и, наверное, единственное достоинство в этом неизвестном природе непропорциональном телосложении. Талию не брали ни съедаемые на завтрак белые багеты с ветчиной, ни макароны по-флотски в столовой муравейника, ни бесчисленные пирожные из всех ближайших магазинов и кафешек. Видимо, все калории умещались в выше описанных телесах, ниже и выше талии, предпочитая уже имеющие места скопления.

Выше шла грудь. Этот парный орган имел два размера: нулевой и третий. Еще в двадцать пять лет Рая Шапкина перенесла рак груди, лишившись одной из них на операционном столе. Однако кроме меня никто не знал об этой личной трагедии, случившейся в таком юном, общем-то, возрасте, да и мне об этом периоде она отзывалась легко и с иронией. Наверное, молодость размывает восприятие боли, ибо в мои сегодняшние …цать трудно представить последствия такой потери, по утверждению Раи, лишившей ее также возможности иметь потомство в будущем.

Что именно она подкладывала или как восстанавливала равновесие в значимой для каждой женщины зоне, не знал никто, но со стороны грудь имела нужный формат и привлекала внимание не меньше, чем все остальные места.

На короткой шее крепилась небольшая головка с каштановыми волосами, прилично потерявшими прежний блеск и пышность после химиотерапии. А на круглом, словно блин, лице крепились маленькие, близко посаженные глазки, у которых, наверное, имелось минус двадцать миопии, поэтому реальность воспринималась Шапкой через роговые окуляры с толстым стеклом, через которые смотрели накрашенные яркими тенями и стрелками разноцветные, карий и сине-зеленый, очи с длинными завитыми вверх черными ресницами.

Это всегда меня вводило в ступор, сменяющийся распаленным возмущением: ну как она умудрялась при таком зрении краситься?! Как изловчалась ровно подвести глаза?! Если без очков она не могла разглядеть, сколько пальцев у нее на руке. Благо помнила по памяти.

Она реально была уродкой, но все в округе, начиная с нее самой и заканчивая мною, считали ее миловидной, обаятельной и даже изящной красавицей, иногда сравнивая с известными модницами прошлого, которые тоже не могли похвастаться природными красотами с рождения, но сделали себя сами вопреки всему. Добавляла полноту харизме преувеличенная слава распутницы, сладострастницы, удивительным образом совсем не тяготившая Раю, наоборот, делавшая ее сильнее, а клеветников — слабее.

И поэтому никто и никогда не смог бы пискнуть, что это чудо-юдо является страшилищем, ведь каждую неделю с полей приходили новости о новых романтических приключениях Шапки и победы харизмы над разумом. И я, природная блондинка среднего роста с нормальным вторым объемом сверху и сорок четвертым размером снизу, входящая в кружок красавиц муравейника, с аттестатом экономического техникума и вполне обычными запросами на жизнь, не могла бы похвастаться такими фантастическими похождениями, бушующими страстями вокруг моей персоны, удивительными сердечными перипетиями, раздирающими черной завистью чужую душу, любовными фактами личной истории. Хотя имелись все задатки…

Начальник АХО — старый снабженец, видавший жизнь издательства еще в советское время, за неимением воспитания и наличием большого свободного времени (старика вместе с печатными машинами переняли по наследству новые владельцы и, видимо, воспринимали как часть основных средств предприятия), а также грубого черного юмора, придумал свою градацию красоты, деля женское тело на две части — верхнюю и нижнюю, где первая рассказывала о школьных заслугах, а вторая — о высшем образовании.

И таким образом, по его методе, я ходила в ученицах первого класса второй четверти образовательной школы номер два, поступив на первый курс университета по нижней шкале. А вот Рая Шапкина имела законченное среднее и три высших математических, претендуя на защиту докторской диссертации. Проходя мимо нее, Анатолич, так звали завхоза, исходил токсичной слюной, повторяя и повторяя про заслуженную аспирантуру Шапки, но боясь дотронуться до дипломированного специалиста, доверяясь слухам о протекторате в сферах вице-департамента.

***

О жизни коллектива. Все офисные рабы с вожделением ожидали пятницы, приобретшей с появлением корпоративных вечеринок приставку «развратница». Ибо выходные всегда планировались насыщенными походами в том же составе (плюс жены-мужья) на пикники или на шашлыки — летом, в театры-выставки-кафе-рестораны-сауны-бани, заканчивающимися пикниками у кого-то дома, — зимой. Даже отпуска составлялись по тому же графику, и только смерть могла разлучить менеджеров с топ-менеджерами, маркетологами, работниками бухгалтерии и рабами синтетического офисного виртуала всех мастей. Мы заменяли друг другу родоплеменной строй, по которому так скучали наши сердца, обманутые непонятными словами о демократии и частной собственности, разделившими наши бумажники и холодильники, но не души.

И в понедельник помятые, но довольные мы возвращались на свои рабочие места, деловито улыбаясь, напоминая знатоков популярной передачи «Что? Где? Когда?», в предвкушении муссирования и перевирания из уст в уста событий выходных. В угаре от поглощения дыма курилок, в шепотном обсуждении в душных клетушках с рябыми экранами, за поеданием дешевого бизнес-ланча в обычной заводской столовой, мы забывались этой монотонной и однообразной, по сути, жизнью, в полном веровании, что она полна смысла и проходит не зря. И, конечно, главной героиней, задававшей жару и тон, всегда была Шапка.

Куда бы она ни пришла, где бы ни появилась, этот вечер становился особенным. Неписанная красота, скрытая под платьем с длиной, равной чтобы прикрыть полноту сверху и показать худые лодыжки, подчеркнуть тонкую талию и выставленную упругую грудь на ровной спинке с маленькими плечиками, которых касались отутюженные прямые каштановые волосы, неизменно накрашенные красным, словно пионерская звезда, губки-бантики, Рая Шапкина привлекала всеобщее внимание, как мужское, так и женское.

Но то, что делало ее по-настоящему звездой, — это внутренняя потрясающая сила, индивидуальность, которая перла от ее поразительного тела, жестов, слов, а главное, от ее большого женского сердца, куда вмещались все мужские сердца вселенной, жаждущие настоящей ласки и любви, самопожертвования, понимания и бездонной женственности. Туда, к ней в объятия, они падали без оглядки, спотыкаясь о ее горящие разноцветные глаза, смотрящие из-под толстых линз.

Я не знаю, к каким аномалиям отнес бы дедушка Фрейд эту странную дикую тягу мужчин всех возрастов и мастей к Шапке, но от нее било током; они укладывались у ее ног штабелями. Это правда!

Как-то мой молодой человек, с кем я встречалась в тот период, фыркнул в адрес Раи, находя ее образ уродливым и вульгарным, а поведение — пошлым и непристойным. На что я ответила, что если б Шапка не была такой принципиальной, никогда не распространяя свои чары на молодых людей своих подруг, он бы первым бежал за ее гипюровой юбкой, а потом орал, как ошалелый, на каждом углу о связи с самой желанной персоной нашего колхоза. Молодой человек быстро испарился из моей жизни, но я почти уверена, что все сказанное являлось правдой.

Бывало, я звонила ей после очередного праздника или выхода в свет, крича в трубку:

— Ты озверела, Шапка?!

— Ты сошла сума, Рая?!

— Ты охренела вконец, Шапкина?! Ты чего творишь?!

Всегда-всегда она спокойно-преспокойно брала трубку и медленно своим тонким девчачьим голоском интересовалась, что могло меня так раздосадовать. Во мне кипела злость, перемешанная завистью к ее раздольному свободному характеру, позволяющему себе быть собой, а другим — продолжать оставаться другими и, приукрашивая детали и преувеличивая масштаб, я пересказывала приключения накануне, ввергая ее в шок и смятение… Мы были лучшими подругами, и никогда до и заодно после у меня не получилось найти такую родную, такую незабываемую душу, что хранилась в тщедушном теле Раи Шапкиной. Моей дорогой Раи. И только ее я могла называть Шапкой в лицо, вкладывая всю любовь, сердечность и привязанность в это прозвище, а она меня — Дурочкой (тем тонким, почти детским, нежным припевом), подразумевая неподдельную теплоту и участие к моей персоне.

Шапка охала и ахала от услышанного, порой не помня, чем действительно закончился вечер или что она вытворяла во время выходов, и всегда совершенно искренне расстраивалась, что ее жизнь похожа на анекдот, и ей не стоит ждать настоящей любви, как в тех великих произведениях классиков, которыми она зачитывалась летом на городских пляжах, оголяясь при виде изумленной ее прелестями публики.

Моя злость сдувалась, как подбитый воздушный шарик, от ее подлинности и сердечности, а когда она в очередной раз, смеясь, верещала в трубку: «Белла, Беллочка, алло! Делаем монтаж?! Монтаж?! Слышишь?! Помнишь?! Ничего этого не было… Я отрезаю здесь и там. Делаю монтаж! Теперь все хорошо. И каждый день моей жизни становится лучше, чем предыдущий…»

Это меня настолько умиляло и восхищало, что и я начинала делать монтаж своей жизни, вырезая беспричинную злость за свою никчемность, с которой ничего не могла поделать.

И вот однажды Шапка завалилась на работу не такая, как обычно… Все было на месте: гипюровая короткая юбка, обтягивающая атомы пятьдесят второго размера, прямостоящая грудь, маленькие плечики, прямые отутюженные каштановые волосы, рот в красной помаде, роговая оправа и бегающий взгляд, горящий по-новому. Она шепнула мне в курилке то, что я и ожидала услышать: «Беллочка, я влюбилась». И пушистые накрашенные ресницы томно опустились. Я могла только фыркнуть в ответ, ведь мы виделись лишь вчера, и это лицо еще не светилось благодушием и влюбленностью. Или, может…

А после обеда Раиса пошла в бухгалтерию и написала заявление по собственному желанию и скрылась навсегда, исчезнув в никуда. Она удалилась из всех социальных сетей, которые только появились в жизни городских трудяг, чтобы хоть как-то скрасить их будни, изменила номер телефона, в конце концов, поменяла почтовый адрес. Лишь на прощание как лучшей подруге позвонила мне обалдевшей и вкратце рассказала, что обрела любовь всей своей жизни, настоящего грузинского князя, который хочет сделать ее счастливой: жениться и нарожать большую добрую семейку таких же шапочек. И она уезжает по месту его жительства, чтобы сказку сделать былью. У нее все хорошо, и, может быть, мы когда-нибудь увидимся.

Периодически по какой-то глупой привычке в поисковом поле социальных порталов я пишу ее фамилию и имя, в надежде найти свою лучшую подругу на просторах бездонного интернета, но Рая, судя по всему, в пятый раз сменив фамилию, обрела-таки вселенское счастье, о котором мечтала каждый раз, уходя в свои небывалые головокружительные плавания.

***

Я очень скучаю по Шапке, по ее свободе духа, чувству юмора, интеллигентности, начитанности, принципиальности и развязности, ее счастливому мироустройству, в котором помещался праздник жизни всего издательства, а теперь незаслуженно перекочевавший к какому-то неизвестному грузинскому князю. И хотя всегда ей завидовала, а она добродушно всегда этого не замечала, мне хочется написать о ней в моем дневнике, как о настоящей героине того невидимого мира серых будней, раскрашивающей его одним лишь своим существованием в радужные переливы счастья.

И пусть я не имею право поднять тот монтаж, канувший в лету с веселой Шапкой из недр забвения на суд лицемерной публики, которая одновременно завидует и мечтает все это иметь, являясь лишь простой свидетельницей, констатирующей необычные приключения обычной одинокой души, которая просто хотела любить и быть любимой. Но уверена, если бы было позволено (приписано: и мир услышал-таки мои молитвы) и у меня имелся бы талант переводить воспоминания в прозу, вышел бы настоящий бестселлер, окрыляющий и вдохновляющий брать пример с русских женщин, умеющих жить и любить всей своей безмерной, бездонной, мятежной душой.

В памяти со временем угаснут все те десятки любовных и сексуальных историй, затеянных Раей ради поиска синей птицы, журавля и заодно синицы с фламинго… но что поделаешь — таковы будни, если их не вырубать топором по древу, посыпая волшебными блестками фантазий, они остаются в памяти, искривляясь через узкую внутреннюю призму, словно через слепые стекла роговых очков Раисы Шапкиной, через которые мы вглядываемся в этот мир, находя его скучным, тоскливым, а кто-то — бульварным, вульгарным, балаганным, недостойным… Лишь прошу: если по какой-то счастливой случайности у вас ходят в друзьях такие Раи, берегите этих невероятных инопланетян с неизвестной планеты безусловной любви, которые дарят нам надежду наполнить хоть каким-то смыслом свое бестолковое существование.

Глава 1. Все по порядку

Итак, начав писать (и тут же бросив) про мою подругу Раису Шапкину, повстречавшуюся на короткий срок, словно попутчица, и оставившую неизгладимый след, я сама не предполагала, что заметки в дневнике о ней и о жизни вокруг так займут мой ум, что, несмотря на данный обет молчания, продолжу-таки повествовать дальше, иронично назвав их «Записками офис-менеджера». На «рассказы и повести» замахнуться не позволила совесть, редкое в наши дни качество или даже атрофировавшийся орган, особенно у писателей, заполонивших книжные магазины своими порой нездоровыми фантазиями.

Почему именно «Записки офис-менеджера», спросите вы (приписано: вы сами ответите на этот вопрос, поговорив с Раисой…). Можно было бы подобрать еще какое-нибудь глупое название, одно из тех, что прибило к нашему северному берегу из стран бездушного запада (приписано: где мне удалось пожить продолжительное время, но об этом чуть позже), в лексиконе которых отсутствует понятие «совесть», именно этим лично я объясняю возникновение бессмысленных профессий и под стать им — бессмысленных людей текущей эпохи, в которой мы почти потеряли себя, если бы не классика и советские мультики, приправленные бабушкиной морковкой с чернозема нашей необъятной и богатой на природные ресурсы и красивых женщин страны, которую из зависти обзывают «варварской» на Западе. Поэтому не было смысла искать название тому, что взяло в плен нашу родину, да и весь мир, и скрыло под масками мерчандайзеров, пиарщиков, айчи и айти-директоров, а также офис-менеджеров — людей, оставшихся человеками, про которых в прошлые времена писали романы… Такой была и остается Раиса Шапкина, и еще очень много героев, повлиявших на мою жизнь, начинающуюся так обыденно и серо, как сотни тысяч других, где из простого офис-менеджера, то есть дырки от бублика, выросла жизнь, достойная написания книги, которая (возможно?) и не займет первых мест среди модных трудов про либеральную толерантность, что бы это ни означало…

Что же во мне такого особенного? И что же такого уникального в Рае? Вы узнаете это уже скоро, а история начнется по порядку, как это было на самом деле, чтобы вы, дорогой читатель, будто сидя со мною (приписано: и с Раей…) за чашечкой душистого чая с чабрецом в одном из московских кафе, внимательно, шаг за шагом, проделали тот же самый путь в этом сложном, невероятно глубоком, потрясающе интересном, полном чудес, мире…

Глава 2. Вадик

После ухода Раисы из издательства мои карьерные ожидания не оправдались, хотя амбиции подталкивали дорасти до ставки менеджера по продажам, следующей не существующей профессии, которой вменялось умение продавать все и даже воздух. Кстати, это не шутка! Более того, торговать воздухом в эти весенние коммерческие, охмуренные первыми социальными сетями будни разрешалось далеко не всем. Нужно было еще дорасти до продаж рекламных пространств: пройти многоступенчатые курсы сетевых менеджеров, получить бонусы, не забывая, подняв дружно лапки вверх, восхвалять спонсоров и золотых директоров, приглашающих продать душу и все движимое и недвижимое имущество, войдя в высший эшелон бизнес-круга, отобедав и отзавтракав с ними, как с родными, на специальных бизнес-ланчах. В которые, мне думается, подмешивали какой-то наркотик, начисто меняющий личности, потому что возвращались оттуда сотрудники издательства другими людьми, отныне днем и ночью помышляющими лишь о продажах, золотых горах и побеге за границу, чтобы приобрести там домик у моря.

Одним словом, исчезнув из реальности, Раиса забрала с собой душу нашего пыльного издательства (приписано: как оказалось, ненадолго в Грузию), на ходу переобувшегося в медиа-холдинг журнально-рекламных услуг, а по сути, медленно превращающегося в соковыжимательный центр человеческих ресурсов, от которого вскорости разбогатевшей гурьбой: исполнительные, технические, генеральные и вице бежали в Таиланд и на Гоа курить бамбук, ежедневно выкладывая солнечные фотографии с искусственными улыбками от наркоты в социальные сети на наше завистливое придирчивое разглядывание под тенью сизых облаков столичного смога. Но меня все это не касалось. Бог одарил не только совестью и смазливой внешностью, но и адекватностью, чтобы понять, что с моим характером, нерасторопностью и ленью, а также с полным отсутствием финансовой базы для первых капитальных вложений я вряд ли когда-нибудь смогла бы войти в стаю к этим акулам, способным впарить несуществующий, безводный и бездушный товар этого века, рекламу. К тому же я совсем не умела врать, а это было основным требованием к принятию на работу и к дальнейшему карьерному росту.

Таким образом, я оставила претензии на экзотический загар в баснословно дорогих очках, кричащих брендами и марками, довольствуясь восьмичасовым рабочим днем и средним московским окладом — и тут же была вознаграждена судьбой — Вадиком. Симпатичным парнем, трудившимся продавцом в магазине техники, находящимся по соседству с нашим офисом, куда я как-то забрела за новыми батарейками к весам. Весы, к слову, стояли без использования ровно столько, сколько пропала без вести Раиса. Ведь именно она подталкивала меня садиться на разнообразные диеты, детоксы, медитации каждый раз после недельных загулов, корпоративных выездов или чьих-то нескончаемых дней рождений, сервированных набитыми до упора столами оливье и трехъярусными наполеонами.

Благодаря услужливому приему, после батареек мне понадобился переходник к музыкальному центру и на следующей неделе еще один провод к телевизору, после чего мы решили с Вадиком сблизить не только траектории движения наших тел, но и жилплощади. И оставив две холостяцкие комнатки в Москве, мы сняли за общую сумму потрепанную, но двухкомнатную квартирку в моем родном Зеленограде, предпочтя добираться до работы дольше, на электричках, но вместе, отныне нежно держась за руки.

Чуть о Вадиме. Сближение с этим молодым человеком открыло мне глаза на забавную ситуацию, что после пропажи Раи ее место заняла я, став предметом пристального внимания, а в паре с Вадиком — так и вовсе объектом открытой зависти. Оказывается, моему скромному счастью завидовали все: от бухгалтеров нашего предприятия с красным аттестатом сверху и тремя высшими академическими снизу (по шкале завхоза) до поплывших в груди и губах (мода вложить первые заработанные деньги непосредственно в себя: свои члены и органы) длинноногих акул из отдела продаж. К моему удивлению и незнанию, Вадим — обычный продавец техники, являлся долгожданным лакомым куском всего женского персонала холдинга, который уже давно и часто не безрезультатно навострял лыжи то за проводами, то за жгутами, то за кабелями в магазин напротив. Не гнушались заигрывать с моим молодым человеком ни высшие чины, ни низшие. Открывали роток и стар, и млад. Все это узналось как бы между прочим в первый год жизни с Вадиком, когда женское влечение в магазин техники и пристальное внимание к услужливому приятному продавцу не заканчивались звонками и приглашениями починить что-то уже в частном порядке, а так и продолжались даже в нашу с ним бытность.

Однажды финансовый директор, пышная дама с огромными бриллиантами в ушах и на крепкой, словно у быка, шее, проходя мимо в коридоре, нечаянно выразилась мне вслед, что надолго запомнилось и странным образом определило мою будущую судьбу с Вадиком: «Классный милый симпатяга у тебя завелся: на месте не сидит, в руках все горит, не олигарх, конечно, зато какой шустрый, небось, зацелует так — забудешь, как звали. А уж в постели, верно, так и вовсе Буратино?! Везучая ты! Отпуск надо брать, чтоб с таким загулять, милочка, иначе без хмеля пьяная на работу будешь ходить — толку не будет от тебя. И имей в виду, такие не женятся! А будешь впадать в депрессию и брать отгулы — окончательно лишишься работы». И косо посмотрев, многозначительно подмигнула мне, тем самым не одобрив выбор общего любимца, обронившего интерес на какого-то офис-менеджера, когда вокруг летают финдиры.

Вернувшись домой, я по-новому взглянула на Вадима, теперь уже вожделеющими глазами других женщин, осознавать его ценность таким образом было приятно, иначе простота, заурядность и даже примитивность моего молодого человека слишком ярко проступали наружу. Хотя не могу ни отнять, ни прибавить лишнего к вышесказанному высоко летающего финдира. Жарко и по-юношески страстно прошла та ночь, а также все последующие милые, симпатичные будни в двушке в Зеленограде, которую я постаралась обустроить в настоящее теплое семейное гнездышко. Пока через два года мою светлую голову не стали посещать разнообразные мысли, ставшие парить далеко от лежащих на диване дум моего милого симпатяги, не интересующегося ни поиском смысла жизни, ни туманными перспективами бытия, ни пониманием себя и других. Вадик был доволен сегодняшним днем и не замечал необходимость перемен, проскальзывающую ярким зеленоглазым блеском в моем нетерпеливом взгляде. Но он не понимал, чего от него ждут, даже тогда, когда я прямо намекнула на развитие отношений. Наверное, его счастье состояло в проживании «здесь и сейчас», как уговаривают нас жить психологи. Или как в той притче про садовника и мудреца, когда одному Бог послал неомраченную радость копошения в земле, и в этом состояло его счастье, а другому разум, но вместе с ним вечную муку и одновременно счастье поиска и познания истины. Из нас двоих Вадик выбрал садоводство и бытовую технику, меня интересовали далекие миры и осознание себя в них, хотя начинала я тоже с садоводства. Таким образом, поняв ситуацию и взяв власть в свои руки, я предложила нежному другу: если нет желания жениться и обзаводиться потомством, хотя бы сдать внаем одну из двух комнат, а на вырученные деньги отправиться в отпуск, более далекий, чем домик матери в Калужской области, где Вадику очень нравилось проводить время в постройке чего-либо и гуляньях со старыми товарищами и товарками. Таким образом, мы подготовили комнату для будущего постояльца, дали объявление в местную газету, а уже на следующий день в нашей жизни появилась Аннушка.

Глава 3. Аннушка

Ее приход в мою жизнь осветился знаком, что миссия офис-менеджера и гнездышко страсти в Зеленограде — вовсе не островок спокойствия и тем более не предел желаний всей жизни, а настоящая тюрьма для просыпающегося разума.

И однажды отворив дверь нашей двушки в старой хрущевке, мы обнаружили на пороге стокилограммовую барышню с розовым добродушным лицом, обрамленным длинными по пояс черными локонами, окрашенными на концах в розовый цвет и красиво уложенными на бесформенной, но стильной одежде по аппетитным формам. По одну сторону от нее стоял потрепанный временем или частыми переездами кожаный чемодан, по другую — огромная клетка с гигантским попугаем.

— Я Аннушка, — открыла рот будущая квартирантка, и из него лучезарными потоками маняще полились харизма, магнетизм и необыкновенная обаятельность. Аннушка тут же перестала быть странной девицей с украинским говором, а превратилась в милейшую особу с южным акцентом и добрыми причудами в виде своего крылатого сопровождающего по имени Купидон. И даже тот факт, что наша первая, собственно и последняя, квартирантка действительно прибыла из Киева утренним поездом и являлась по специальности дипломированным сексопатологом (теперь легко объяснялось имя питомца) в поисках высокооплачиваемой работы на профессиональном поприще, только сблизили меня с ней. И я уже была готова без доплаты ухаживать за Купидоном, ведь, по словам его хозяйки, она не собиралась много времени проводить в съемной комнате — ее работа была связана с частыми командировками. Мы с Вадиком лишь непонимающе переглянулись, пытаясь представить охват должностных инструкций этой интересной, но непонятной среднестатистическому человеку специальности. В тот первый день знакомства Аннушка напомнила мне Раю Шапкину своей неординарностью, несуразностью, самобытностью, граничащей с дикой привлекательностью и притягательностью, которые удивительным образом вписывались в любую обстановку и пространство, на ходу становящимися дружественными и открытыми к ним.

— Мне много не надо, — вещала за чашкой душистого чая с чабрецом Аннушка, — собственно я только за Купидона волнуюсь, так как не всегда могу брать его с собой. Работа есть работа. У многих пациентов аллергия на птиц. И потом, во время полового акта ничего не должно отвлекать, а Купидончик очень разговорчивый… — и она самозабвенно стала поить его водой изо рта, курлыкая и подпевая горластому разговорчивому монстру.

Мне хотелось усадить ее в те удобные кресла, что использовали гестаповцы, направить яркую лампу прямо в глаза и часов двадцать расспрашивать, кто она такая и с какой планеты прибыла. Но этого не понадобилось… Аннушка обожала говорить без умолку, причем ночи и дни напролет, лишь бы имелись свободные уши… А мои как раз были свободны, ибо интереснее и мудрее персонажа в моей жизни пока не наблюдалось… А уж всякие философские и эзотерические (не с первого раза выговоренное слово) и жизненные советы, которая давала мадам сексопатолог, консультируясь с картами, возимые всегда с собой, — были бесценны.

Так недолгое общение с ней определило дальнейший ход моей жизни…

Глава 4. Истории Аннушки

Если Раиса не оставила мне письменного завещания вскрыть монтаж тех фантастических приключений, что канули вместе с ней в Грузию, то Аннушка являла собой пример полной открытости… При этом оговариваясь, что не боится ничего, ибо у нее сильные ангелы-хранители, которые спасут от порчи, сглаза и наговора. Я верила…

Ее рассказы, пусть и казавшиеся на первый взгляд какими-то сказками, оставили незабываемый след на моей картине мира, поэтому, пересказывая их, заново убеждаюсь, как, с одной стороны, сложно, многогранно, мудро мироустройство и как, с другой, ограничено наше восприятие его.

***

Аннушка происходила из какого-то древнего ведьмовского рода, поэтому одинаково хорошо ведала не только сексологию, патологию, психологию, но и гадание на картах, рунах, кофе. В чем мне много раз пришлось убеждаться, сидя на собственной кухне, отпивая горький кофеек из маленькой чашки, также привезенной и хранимой в старом кожаном чемодане.

Из тщательного рассматривания расплескавшегося остатка кофеинок по стенкам следовало многое: скорое расставание с Вадиком, сильный недуг, сближение с очень влиятельным человеком и долгая жизнь за пределами родины… В этот момент Аннушка умильно, как могла только она, улыбалась и, чтобы как-то скрасить шок, всегда прибавляла: «А также огромное светлое будущее». Все это представлялось таким нереальным, что даже Вадик не смущался, слушая о расставании, и добродушно подливал кипяток в огромную кружку квартирантки, дымившую чабрецом.

Вперемешку с гаданием Аннушка делилась впечатлениями о проделанной за день работе… А работа ее выходила за грани тогдашнего понимания действительности. Ибо секс присутствовал в моей жизни во всей своей юношеской полноте, которой не требовались ни советы докторов, ни резиновые игрушки, хранившиеся в волшебном чемодане квартирантки, ни какие-либо другие подсобные чудные предметы и средства. Однако все они в огромном количестве требовались москвичам, особенно тем, кто готов был платить неимоверные, несуразные деньги, чтобы Аннушка одним глазом взглянула на процесс их совокупления или попрактиковала на них знания фармацевтики, физиологии, психологии и… магии.

Мы с Вадиком четырежды переспросили и получили однозначный розовощекий кивок: да, иногда помогали привороты и заговоры, зелья, переданные по наследству бабкой.

Пережевывать пищу во время рассказов Аннушки являлось непосильным занятием, и вскоре мы поднаторели с Вадиком ужинать до прихода квартирантки, чтобы уже со свободными ртами и ушами слушать в четыре уха и два разинутых рта эти удивительные истории. К слову сказать, их было не много. Ибо из-за высоких гонораров Аннушка съехала от нас, как уже говорилось выше, через месяц в неизвестном направлении, но с огромным желанием покорить столицу в области сексопатологии и заработать на квартиру и прочие нужды занятого человека.

Итак, обычно ей звонили поутру, и уже к вечеру она выезжала со своим чемоданчиком на дом, где ей следовало отсмотреть процесс соития своих больных (уместное слово, выбирайте смысл самостоятельно) и дать профессиональные рекомендации по улучшению этого действа. Возвращалась, стало быть, она уже ближе к ночи, уставшая, но довольная, как и ее пациенты, множившиеся (во всех смыслах) день ото дня сарафанным радио, так что скоро наша квартирантка, как и обещала в начале, по многу дней не возвращалась домой, лишь названивала из разных городов расспросить о здоровье Купидона.

Аннушка была не сильно удивлена таким наплывом клиентуры, ибо еще в Киеве получила широкую известность, сослужившую добрую рекламу и в Москве. А вскоре она нам поведала, что решила сузить круг работы, при этом повысив ценник до суммы, которую мы с Вадиком проглотили не сразу… Она составляла два наших оклада. Боже, кто же были ее пациенты?

***

Одна пара, прожившая в браке много лет, потеряла способности и сноровку к занятию любовью, при этом обычные, всеми известные, медикаментозные и порнографические методы не помогали. Со здоровьем все было в порядке — подтверждала традиционная медицина. Разводиться или ходить налево супруги не желали, однако были слишком молоды, чтобы ставить крест на такой значимой для каждого взрослого человека теме. Слух о чудо-сексопатологе дошел и до их случая, и оно, то есть чудо в виде стокилограммовой Аннушки, сотворило магию с первого же сеанса. По словам розовощекого специалиста, половой акт мало того что состоялся, так еще и продолжался около трех часов. А после нескольких сеансов чудесного доктора из Киева секс увеличился по времени, изменился по качеству, заставляя богатеньких пациентов «парить в небесах» и «испытывать райское блаженство» по десять часов в сутки. Одним словом, ощущения, которыми делились клиенты, могли бы сравниться лишь с описаниями от применения наркотических средств.

Поэтому после продолжительной паузы, прикрыв ротики и задышав, как обычно, мы с Вадиком задали один единственный вопрос: что же такого делала Аннушка?

Глава 5. Философия ведуньи

Оказывается, все было не так просто и связано с философией ведуньи, которую ей передала по наследству семья, всегда занимавшаяся врачеванием и колдовством. Философия утверждала, что все семейные проблемы тянутся из совместимости супругов. Причем эта совместимость не только физическая, но больше духовная, кармическая, данная свыше, определяющая общую судьбу. И не только в этой жизни. Современным языком говоря: существует пары, идеально подходящие друг другу, а бывает, что нет. Однако эти каноны, на самом деле, отрывки древних знаний, дошедшие до нас, до пользователей ПК, в лучшем случае в виде мифов и сказок, не воспринимаются всерьез: две половинки души, две капли воды или два сапога пара, инь и янь и т. д. И если кому-то посчастливилось встретить свой сапог, то вопрос о совместимости, сексуальной или душевной, просто не встает. Как не стоят вопросы об изменах, разводах. У таких пар тоже существуют неприятности, но другого порядка. Проблемы начинаются тогда, когда человек встречает не своего: полную противоположность или пусть похожего, даже очень смахивающего, но все же не своего. А в нынешнем житии-бытии, на самом деле, хаосе жизни, люди сходятся иногда по весьма странным причинам: пылкая влюбленность юности, ранняя беременность, бегство от родителей, уход от финансовых проблем, популярность или социальный статус одного из партнера, подходящий к браку возраст и т. д. Однако и сойдясь не с тем, остаются на долгие года вместе из-за привычки, набранных кредитов, общей жилищной площади, из-за детей, в конце концов, просто из вредности… И это своего рода тоже любовь, ибо «стерпится-слюбится» — давняя действенная формула, и часто браки держатся именно на этом: на уважении, взаимопомощи, дружбе… сильной ненависти.

Но то божественное чувство, соединяющее сердца и души на все жизни вперед и заодно назад, делающее брак главным источником жизненной силы, привносящим радость, любовь, здоровье, долголетие не только себе, но и всей семье, дающее проживание истинности бытия всеми фибрами души, развивая особое видение, чутье и понимание друг друга, почти на уровне телепатии, — называется обавь. А все остальные — лишь любови…

— Можно любить мороженое, родину, подругу, любить рассказывать анекдоты… — неторопливо вещала Аннушка под мое ошеломленное молчание.

Именно поэтому, по словам сексопатолога, первое, что она делала перед осмотром, это разглядывала руки, а также гадала на кофе и раскладывала карты, желая определить срок любови. Есть ли смысл ее спасать, если осталось пару месяцев? А любовь, по мнению гадалки, длилась максимум одну жизнь, и то это были редкие случаи… В основном чувства иссякали через год, семь, четырнадцать и так далее лет… Их хорошо посчитали психологи, назвав семейными кризисами, и лучшими лекарями, цементирующими отношения и спасающими браки, как ни странно, становились не дети, цветы жизни, а ипотеки, ремонты, долги, общие вредные привычки и т. д.

На этой минуте Вадик, томно зевнув, решил отправиться спать, устав от подробностей того, чего не понимал и даже не хотел вникать, впечатлившись суммами гонораров, которые выплачивают сумасшедшие богачи за то, чтобы Аннушка посмотрела рисунки на руках и поприсутствовала на половых актах.

Моим же порывом, как вы понимаете, стало немедленно протянуть квартирантке руки… Но этого не понадобилось. Она, как всегда, благодушно улыбнулась и покачала головой, вынося свой молчаливый вердикт любви к Вадику.

— Тут и смотреть не надо… все видно невооруженным взглядом, — просто сказала она.

— Так, а за что же тебе платят деньги? — выспрашивала я, так и не понимая.

— Да, с обавью везет не всем, да и с любовью-то не многим. Поэтому тут уж пригождаюсь я, включаю медицину, психологию, все, что придумало поколение людей, утративших обавь… И многое удается. Часто людям нужно лишь послушать, что, на самом деле, у них все в порядке и они достойны любви — и моторчик заводится.

— Ты рассказываешь им сказки? — недоверчиво переспросила я, вконец обалдевшая, не зная, как рассматривать квартирантку: в качестве мошенницы или волшебницы.

— В некотором роде да… Вот, к примеру, есть у меня одна пара, очень хорошие люди, живут только далековато, приходится выезжать и оставлять Купидона надолго… В их случае не нужны ни медицинские вливания, ни игрушки, ни фильмы, ни зелья… Чистая психология! Приезжаю, констатирую полное здоровье с обеих сторон, и представляешь? — хохотнула Аннушка. — Мужик такое вытворяет! В этот раз двадцать часов подряд… Десять семяизвержений…

— А что ты делаешь все это время? — спросила я, не совсем осознав последние цифры.

— Сижу в кресле, корректирую иногда процесс… Даю советы. Подбадриваю. Чтобы они не стеснялись, тоже раздеваюсь догола. Засыпаю иногда, правда… С другой стороны, если все идет хорошо, зачем вмешиваться?

У меня лишь изо рта вылетело нечто похожее на вздох, за которым не последовало выдоха.

Аннушка посмотрела на меня как на бестолкового ребенка:

— Я с ними уже побывала в отпуске, в Таиланде, теперь вот вообще предлагают переехать в их город жить, — задумалась сексопатолог, — заманчивое предложение! Деньги хорошие предлагают. Главное, делать-то ничего не надо. Никаких противопоказаний нет. Любят друг друга сильно. Двое взрослых детей, уже внучка есть. Короче, чистая психология!

В голове крутился неприятный для меня самой вопрос, но Аннушка, будто услышав его, опять благодушно покачала головой. Мне стало стыдно за сомнения в ее профессиональных обязанностях в этом щепетильном интимном вопросе, но я все-таки не могла взять в толк… как это работает?

— Подожди, а ты сама-то веришь в эту обавь? Что она существует? Где твоя обавь, в таком случае?

Аннушка опять приблизила к себе Купидона и стала ластиться к птице, которая отвечала взаимностью.

— Моя обавь — это Купидон… Натворил бед в прошлых жизнях, теперь вот расплачивается, дурачок… — она нежно погладила монстра по перистой голове, вдруг опустившейся будто от тяжести вины. — Должен теперь триста лет прожить в теле птицы, все понимать, все видеть, но без возможности ответить или как-то помочь себе… И мне… — они соприкоснулись лбами, ласково потираясь носами друг о друга, она — хорошеньким розовым курносым, он — громадным окостенелым загнутым клювом, а по моей коже табунами побежали леденящие, оставляющие мокрый след мурашки…

— То есть ты никогда не выйдешь замуж?

— Ну почему же? Любовей, в отличие от обави, может быть много… — Аннушка лукаво улыбнулась.

— А как же отличить обавь от любви?

— Бросить все и отправиться искать того самого, похожего на тебя, как вторая половинка апельсинки… — На это способны не все. Особенно, когда уже имеются семья, дети, обязательства… Но когда ты его встретишь, Беллочка, — белой нежной пухловатой рукой с длинными красивыми пальцами она взяла меня за подбородок, пристально посмотрев в глаза, — а ты обязательно его встретишь! В этот момент все станет неважно… Ни любовь, ни деньги, ни время — ничего. Вас словно магнитом притянет друг к другу…

Она отпустила меня.

— А покамест для меня и Купидончика сыщется много работы — соединить несоединимое: приварить его, припудрить, заговорить, заворожить, — она опять добродушно хохотнула, подкладывая в рот уже десятую печеньку, — тут все способы сгодятся…

И, наконец, допив свой любимый чай с чабрецом и доев последние печеньки, она отправилась спать, поцеловав меня в макушку, в которой, словно в супнице, заварились странные, пока что неусвояемые мысли, от которых я слегла на следующий же день с сильной температурой и отравлением.

Аннушка ухаживала за мною два дня, а потом, сильно извиняясь, покинула нашу квартирку навсегда, махая на прощанье своей набеленной красивой рукой, а другой — посылая воздушные поцелуи. К сожалению, сладострастные пациенты не могли больше ждать моего выздоровления и торопили сексопатолога-чародейку переехать в Краснодар в специально купленную квартиру по соседству. Для Аннушки это был хороший шанс подзаработать, а заодно и поглядеть мир, ведь удивительным образом сексуальная жизнь богатых краснодарчан не складывалась без ее присутствия.

Глава 6. Предсказания Аннушки

Оставив один на один с миром скучных будней, как когда-то это сделала Рая, Аннушка подтолкнула меня к глубоким размышлениям, в жарком бреду запылавшими прозрениями, очевидными и понятными, что жизнь, проходящая здесь и сейчас, не моя… Наверное, с виду для многих мы с Вадиком составляли вполне счастливую, даже отличную пару: менеджер техники и офис-менеджер, со временем собирающиеся так или иначе уплотниться в ячейку современного общества, грезами которой стали бы: разжиться собственной квартирой, может быть, даже в самой столице, попутешествовать вдоволь по жарким безвизовым странам, когда-нибудь решиться на парочку симпатичных отпрысков, а дальше дачи, ремонты, переезды, шубы и автомобили. Не это ли являлось мечтой всех тех, кто судачил про нас? Нормальная, общечеловеческая жизнь.

Но опасное отравление вытряхнуло наизнанку все мое нутро и вырвало с болью, очистив тело, да и рассудок, от всех бестолковых несбыточных мечт, которыми я пичкала себя последние два года… Сильный жар испарил их в воздухе старой хрущевки, оставив на освободившемся пространстве железное намерение изменить русло своей судьбы во что бы то ни стало…

В тот день, поднявшись со своей кровати, все еще слабая, бледная и осунувшаяся, я по-новому посмотрела на своего, точное название, сожителя Вадика… Морок чужого мнения растаял, и передо мною предстал, как в день знакомства, обычный парень, не плохой и не хороший, с мальчишечьим представлением о мироустройстве, легко и просто плывущий по течению, сворачивающему и закидывающему в известные берега ежедневными дружескими назвонами подсобить, сопроводить, потусить, поехать на рыбалку, отремонтировать микроволновку… Чьи мысли сводились лишь вкусно покушать, классно провести вечер, здоровски гульнуть, суперски отдохнуть, круто отжечь… Если я вписывалась в формат этой легковесной карусели, утянувшей моего парня в свой круговорот, — хорошо, если нет — ну что ж, в следующий раз…

Вывод напрашивался сам собой — это был не мой мужчина, я была не его женщина. Как бы сказала педагог Галина Ивановна (скоро и о ней): «Главное, себе не врать». Как сказала бы сексопатолог и ворожея Аннушка: «Срок годности нашей любви истек». И спасибо, что мы не успели начать выполнять тот длинный список, который обязательно бы привел наши жизни к краху.

***

В тот вечер вернувшись с работы, Вадик впервые не смог посмотреть мне в глаза… А я впервые прочла его как открытую книгу, точнее, как бесплатное приложение к моему роману… И совсем не нужно было быть гадалкой или психологом, чтобы понять: пришло время расстаться… и дело было даже не в скоропостижной измене с какой-нибудь одинокой юбкой.

— Неужели ты поверила сказкам какой-то сумасшедшей толстухи, которую знаешь всего-то месяц? — кричал Вадик, не в силах выдержать мой взгляд. — Веришь россказням каких-то проходимцев, собираешься разрушить то, что мы, между прочим, вдвоем строили эти два года!

Меня очень удивили тон, крик, бегающий взгляд, ведь я еще не успела изложить моему дорогому симпатяге свои умозаключения. Вместо этого подошла к зеркалу и всмотрелась в свое лицо, находя его действительно новым и странным: то ли из-за болезни, а может быть, по другой причине, взгляд как-то обострился, стал пронизывающим, легкий свет в нем померк, осела некая сосредоточенность… Мне даже самой с трудом удавалось не отвести глаза, лицо менялось на ходу, проявляясь чьим-то чужим, суровым, решительным… Даже бестолковый Вадик прочел на нем то, что только формировалось у меня в голове.

— Не понимаю, чего ты хочешь? — все не унимался он, беснуясь на кухне. — Хочешь печать в паспорте? Этого тебе не хватает? Чтоб обрадовать твоих подружек? Ну хорошо, давай поженимся! В чем проблема? Да хоть завтра!

Я усмехнулась — надо же, как молниеносно, одним лишь волевым потугом работает сила намерения…

Повисло молчание. Пыл молодца утих, и он, к моему удивлению, упал на колени и стал просить:

— Беллочка, прости меня. Прости, пожалуйста! Это была ошибка, дурость, глупость… Я сам не ожидал, сам расстроился… — сбивчивые фразы не меняли правду, лежавшую на поверхности. Но все это было уже неважно…

— Встань, Вадик, не позорься…

— Беллочка, ты моя любовь… Правда! Моя радость! Моя отдушина! Только ты меня понимаешь… даже больше, чем я сам себя, — он зарыдал. — Не бросай меня, прошу… Я без тебя умру…

— Да ну что ты, Вадик! У тебя еще будет очень много хороших мамочек, намного лучше, чем я… — я искренне жалела упавшую духом каштановую симпатичную головку с модной стрижкой, намереваясь сегодня же звонить финдиру и сообщить о вакантности места. — Видишь ли, это я больше не могу быть мамой, самой бы найти того, кто бы стал мне папой…

Слезы Вадика просохли, однако он так и не смог посмотреть мне в глаза, из чего я сделала вполне положительный вывод, утешающий самоуважение, что любовь с этим милым душкой не была напрасной, все-таки капля совести имелась в этой легковесной голове, вскорости обретшей счастье в крепких руках и на крепкой шее, способной выдержать вес взрослого мальчика, финдира. Но это была уже совсем другая история…

Глава 7. Намерение

Приняв решение расстаться с Вадиком и съехать с насиженного гнезда в Зеленограде, я даже не предполагала, как быстро заработает новая цепочка связей, тронутая силой намерения. Моей силой намерения.

Уже на следующий же день после выздоровления, придя в отдел кадров, я смело, все с тем же решительным блеском зеленых глаз попросила оплатить мне курсы английского, ибо собиралась идти вперед по карьерной лестнице и перерасти из офис-менеджера пусть и не в акулу продаж, но в дипломированного секретаря. А недавние контакты нашего холдинга с иностранцами как раз подталкивали отдел кадров к поиску специалиста со знанием различных языков, кстати, с которыми у меня никогда не возникало трудностей. Чужеродные слова легко и весело ложились на память, и я понимала зарубежную речь, только лишь припоминая школьную программу, еще устроенную по советскому монументальному вкладыванию знаний в светлые головы учеников. В частности, благодаря педагогу, а как теперь понятно, и философу, Галине Ивановне Войновой, владевшей восемью языками романской группы, не считая диалекты, объяснившей нам тогда принцип изучения по своей особой методике, находя все иностранные языки элементарными и даже примитивными для сознания советского человека, упоенного песнями русских гениев, перевести стихи и прозу коих на любой из перечисленных являлось непосильной задачей, даже в примитивном варианте.

— Любой человек, знающий русский язык хотя бы поверхностно, легко овладеет любым из европейских, ибо все они произошли от русского, — уверяла учительница, чей характер и внешность соответствовали фамилии. — А капиталисты, — презрительно, по слогам, произносила она тогда нам непонятное слово, вскоре ставшее нашей реальностью, — понаписали себе учебнички со сказочками, что, мол, они являются колыбелью цивилизации, — поднимала она строго палец вверх. — А тот же французский как язык появился всего-то в шестнадцатом-семнадцатом веке, да и то со скрипом. Про другие я вообще молчу — синтетический симбиоз с рудиментами понаскрябали по сусекам! Элементарно не знают своей истории! Верят своим же россказням и мифам об уникальности и неповторимости, победе в неизвестной войне, — пыхтел разгневанный педагог, подразумевая развал великой страны, осколком которого являлась она и сотни тысяч других талантливых, никому не нужных в век мерчендайзеров и офис-менеджеров людей. — Поэтому, дети, запомните великую мудрость, изреченную классиком: «Никогда не врите сами себе» — и учите историю своей страны. Настоящую историю! — грозно помахала она новым учебником, пришедшим взамен советскому, — а не написанную врагами для вас.

И действительно, совет мудрого учителя помогал, если рассматривать европейские языки как производные и однокоренные, задача упрощалась вдвое, стоит только присмотреться, что все они похожи, однообразны и безыскусно схематичны. А если провести связи с русским, так и вовсе можно перейти в стан славянофилов со всеми вытекающими патриотическими последствиями и никогда более не вернуться в свободное демократическое общество, где частная собственность и хруст зелененьких купюр делают (или сделали?!) (в плохом смысле этого слова) историю, науку и культуру. Свою и заодно нашу. Поэтому, не отходя далеко от кабинета айчи-директора (физической и психологической копии финдира, с промытыми мозгами об айчи-технологиях, бонусах, корпоративной этике и прочей белиберде, без которой наша страна еще в семнадцатом веке была самой крупной и мощной державой в мире, а вот с корпоративной этикой встала в стан полуголодных африканских колоний), я попросила здесь и сейчас перевести меня на должность секретаря. Вакансия висела еще с начала весны на доске объявлений.

Как в ситуации с Вадиком, айчи-директор, по странной причине не выдерживая моего прожигательного взгляда, обещала посодействовать. И в тот же день, как ответ с небес, в наш отдел спустился тот, кого боялись называть по имени, как в сказке про злого волшебника, — сам владелец холдинга, обычно проводящий свои будни с вице и теми, кто приносил реальные деньги — акулами продаж.

Неспешной и вальяжной походкой барина Сергей Александрович Бирюк (боялись произносить, чтобы не добавить какой-либо пошловатой приставки) вошел в двери и, сухо поздоровавшись с начальником отдела, выбежавшего из своей коморки, направился ко мне… Конечно, я и раньше видела владельца предприятия, но сама ситуация или, как говаривала Аннушка, энергия, кувыркавшаяся в воздухе, ввела меня в некий ступор, поэтому, не поприветствовав светлейшее начальство, я стояла как то изваяние из гипса.

— Владимир Валентинович, а что, у вас в отделе не принято здороваться с руководством? — бросил он через плечо бледнеющему начальнику, а сам бесстыдно уставился на меня, словно кот на сметану. Другого определения той лукавой усмешке на некрасивом, но обаятельном лице хозяина наших душ и зарплат было трудно дать.

Я извинилась, поздоровалась и стыдливо рассмеялась своей странной запоздалой реакции, а на лице начальства, приблизившегося непозволительно близко, что донесся аромат дорогого мужского парфюма, смеси красного дерева и сандала, запереливалась не только улыбка, но и глаза, тем блеском и светом, про которые пишут, что влюбился с первого взгляда. Хотя о какой любви могла идти речь, когда предмет вожделения годился в дочки? (приписано: а как показывает история, не пугают и внучки…)

***

Получив сначала порицание со стороны непосредственного директора, в тот же день я была назначена вторым личным секретарем владельца холдинга с повышением оклада в два раза за рвение к росту и как бонусом — бесплатным образованием сразу трем языкам на выбор в счет будущих заслуг перед предприятием в эти весенние коммерческие международные дни дружбы.

А уже через месяц посыпались как из рога изобилия результаты моего окрепшего намерения, соизволившего принять решение о расставании с Вадиком и изменении курса плавания моего маленького кораблика, пока что трепыхавшегося в океане страстей от новой должности, новых сплетен и интриг вокруг меня, скоропостижного переезда в Москву, интенсивного изучения английского, французского и испанского языков по ночам, утрам, в метро, везде… Воздух как бы уплотнился вокруг, чувствовалось, что все неспроста, нечто зреет и готовится… Эх, жаль, не было Аннушки рядом с ее кофейными предвидениями, но я знала точно — решалась моя дальнейшая судьба.

***

В Стране восходящего солнца, за много километров от весенней Москвы, проходила гигантская выставка, где участвовал наш растущий в медиа-мире холдинг, куда меня пригласили как переводчика.

Тридцать, а то и все пятьдесят раз меня спросили в тот день:

— А ты что, знаешь китайский?

Я лишь отрицательно мотала головой, пытаясь скрыть страх и раздражение, ведь даже английский за этот суматошный месяц удалось подтянуть не сильно. Однако холдинг в лице Бирюка Сергея Александровича уже требовал дивидендов от вложений.

Хотя внутренним чутьем, а также по странному лукавому блеску в глазах коллег, не переставших следить за моей стройной фигурой и после расставания с Вадиком, было понятно, что поездка в Поднебесную планируется больше амурной, чем деловой. Во-первых, весь состав акул продаж уже находился на чужбине и давно вел переговоры, а значит, необходимость присутствия высокого начальства была необязательна. Во-вторых, из двух секретарей, одна из которых владела английским языком в совершенстве и не раз сопровождала шефа на совещаниях с иностранцами, он-таки выбрал меня, которая заграницей-то ни разу не побывала…

Я ходила в задумчивости, соглашаться или нет на эту рискованную авантюру, затеянную начальником. Все указывало на то, что тут нечисто, очень уж загадочным бывал его вид, когда он просил сварить ему кофе или вызывал для каких-то поручений. Но также ясным фактом представало то, что документы на визу и билеты поданы, а значит, в случае моего отказа ехать — это грозило неминуемым увольнением. Я чувствовала себя уже не корабликом, а мышкой, пойманной в капкан, хоть и не видела ни сырка, ни железных прутьев вокруг.

Все расставила на места финдир, однажды встретившаяся в женском туалете, куда заносило и высоколетающих, и низших чинов.

(Приписано: с возрастом только стало понятным присутствие и бесцеремонное участие в твоей судьбе странных, на первый взгляд, даже злых, завистливых, агрессивных персонажей, таких, как Вера Павловна Хомутова, финансовый директор холдинга, на крепкой шее несшей все доступные махинации официального ухода от налогов… а теперь еще и Вадика — шутка. Второй человек в компании! Мною в начале жгуче ненавидимая, но, скорее, из-за молодости, неопытности распознавания глубины влияния подобных людей, на самом деле, не плохих и не хороших, а больше даже несчастных, ошпаренных болью от несбывшихся мечт… Однако теперь только лишь я ясно вижу неоценимую службу, помощь, даже поддержку, оказанные от их, пусть злобного, неравнодушия ко мне… Ведь отсутствие матери (об этом чуть позже) … мудрых ее советов, личного примера — замещали они возникшую пустоту. Раиса, Аннушка, в том числе Вера Павловна (ведь матери тоже попадаются разные — улыбаюсь), никогда равнодушно не проходившая мимо меня, чтобы не отвесить замечание как оплеуху. А злое неравнодушие, теперь я понимаю, есть степень любви разочарованных сердец. Стоит отметить тот факт, что ни у финдира, ни у Раисы, ни у Аннушки, ни у учителя французского никогда не было детей.)

— Будешь полной дурой, если не поедешь, — будто прочтя мои мысли, высказалась Вера Павловна, поправляя массивную грудь в узком бюстгальтере, — хоть пару годков полетаешь с ним — мир повидаешь, — и многозначительно подмигнула.

Действительно, а чего, собственно, бояться? — спрашивала себя я, расставляя чашки на полках в приемной. — Что у меня отнимут паспорт, изнасилуют и… закопают в асфальте Гонконга? Что еще ужасного может произойти? Съедят, что ли, в этом Китае? А кто будет переводить переговоры? Или все это Бирюк собирается сделать в последний день?

Одним словом, ничего, кроме положительных примет, не несла эта поездка в дальние края. Отмечу заранее — самый романтичный отрезок в наших отношениях с Сережей.

Глава 8. Амурный Китай

Я никогда не пожалела, что послушалась совета финдира, хотя понимаю: уйди, уволься тогда с холдинга, этого чистилища душ человеческих — возможно, моя жизнь пошла бы по другой колее, и я не угодила бы в ту ловушку, карман потерянного времени, по дороге к настоящей судьбе… Но если бы да кабы… постелила бы соломки…

Что могла знать двадцатилетняя девчонка, отправившаяся к черту на рога с одной спортивной сумкой за хрупкими плечами и стодолларовой бумажкой в карманчике? Каждую минуту ожидавшая подвоха, ловушки, опасности со стороны могущественного босса и боясь опростоволоситься и совершить непростительную ошибку — со своей стороны.

Хотя поездка, начиная с первой минуты встречи в аэропорту с дорого пахнущим начальством, тут же рыцарски подхватившим спортивную котомку (кроме тройки трусиков да легких блузок ничего не весившую) … прошла чудесно, стоило только ступить ногой на чужбину, как из-за стресса, новой обстановки, чужаков, похожих на инопланетян с другой планеты, из моей светлой головы, точнее, алого ротика, речитативом посыпались слова и словечки, заказывающие такси, обеды, гостиницы, переводящие разговоры, переговоры. И к концу вояжа я уже сносно понимала ресторанно-гостинично-таксисто-китайский, будто бы во мне проснулся невидимый глазу встроенный переводчик, без слов угадывающий суть разговора.

***

Как я и думала, официальная часть посещения гигантской по масштабу выставки, сравнимой, наверное, с половиной Зеленограда, а по численности посетителей — так и вовсе со столицей, уложилась в один день, оставшиеся десять предполагалось сопровождать шефа в культурной программе: посещения музеев и парков, ресторанов, достопримечательностей и т. д.

Вся же команда из продажников, сподвижников, акул и прочего планктона осталась продавать то, что горело лучше, чем газ и нефть — рекламные площади по необъятной нашей родине. При этом менеджеры во главе с топ-менеджерами успевали не только это, но и хорошо заправиться алкоголем, посетить музеи, местные злачные места и закупиться заграничными товарами и пошопиться, а также обсудить (а иногда и примерить) все купленное (непосильным трудом) прямо во время выставки… Глядя на них, я недоумевала: откуда берутся эти дьявольские силы? Видимо, от Самого Его Сиятельства Сатаны. Но долго думать о РОБОТящих коллегах не получалось, ведь каждую минуту, особенно с опусканием сумерек, я невольно ждала нападения, какого-то подвоха, приставания сексуального характера, ибо все указывало на то, что в Китай начальство потянуло амурное настроение. Но кроме томных взглядов, редких случайных соприкосновений рук, разговоров на отвлеченные, нерабочие темы: кто я, что я, родители, семья, хобби, планы… ничего не происходило. Может быть, именно это ожидание плохого выматывало больше всего, и каждый раз, когда моя голова касалась подушки, я проваливалась в тяжелый, умученный сон, где преследования продолжались, а уже через миг просыпалась, так как звенел будильник, зовущий вставать и бежать дальше.

Впрочем, даже оставшись вдвоем, без свидетелей, никаких приставаний, грубых, да и тонких, намеков на постель не наблюдалось. В душе, как любую женщину (а мы такие: и так — нам плохо, и эдак — не угодишь), меня это даже где-то коробило, ведь я так ждала (шутка) … Но если честно, расписание наших перемещений и многокилометровых похождений не давали времени долго размышлять… А Сергей Александрович был неутомимым ходоком (во всех смыслах этого слова, как выяснялось) — мои бедные ноги, которые вскоре не чувствовали не только частую смену пластырей на вздувшихся гигантских волдырях, но и подошв сапожек на маленьком каблуке, с которыми я сдуру приехала покорять Поднебесную…

Может быть, именно это обстоятельство, та капля совести и воспитания, что имелись у Бирюка С. А., сыграла немаловажную роль, заставившую посмотреть на него другим взглядом, нежели он виделся в стенах муравейника — самодуром и барином.

Немного о нем. С точки зрения эталонов красоты, правильности черт лица или строения тела, его нельзя было назвать красавцем, но имелась в таких, как он, людях какая-то изюминка, харизма, талант увлекать за собой, давлеть, усмирять, нравиться, особенно нежным и слабым женщинам, ищущих сильное плечо и каменную стену, по которой хотелось распускаться алыми благоухающими розами. Он не только умел кричать и ставить на место, но и умел слушать (правда, это и другие качества раскрылись только в Китае, к моему превеликому удивлению) — главный признак умного, очень умного человека в наше время балаболов. И молчание его было золотом в прямом смысле слова, открывал он рот только тогда, когда это приносило деньги, а в остальное время слушал с удовольствием, и в молчании его чувствовались внутренняя скромность, интеллигентность, подлинный интерес, и в то же время удивительная сила, которую хотелось иметь в друзьях. Может быть, именно по этой причине Сергей Александрович не боялся, как другие, смотреть на меня, а просто растворялся в моих девчачьих объяснениях о жизни и легковесных разговорчиках.

Его тоже было интересно слушать, простосердечно он поведал о том, что всего добился сам, начинал с того, что раздавал листовки по вечерам, вкладывал в ящики рассылку. Одним словом, работал и работал, как завещал дедушка Ленин. Не все шло гладко, в девяностые годы особенно пришлось тяжко и даже страшно, ибо уходя на работу, многие бизнесмены не знали, вернуться ли вечером. Но Бог отвел. И Сергей Александрович уверовал, что родился под счастливой звездой, поэтому заглядывал в церковь частенько, чтобы отблагодарить за удачу и здоровье. Это был смелый и целеустремленный человек, направивший свою смелость не в бандитское русло, как многие погоревшие в те времена, а в конструктивное, рабочее. Мне нравилось разговаривать с ним вот так, тет-а-тет.

***

Мы объехали несколько провинций, миллионы, если не миллиарды людей, зданий, природы, транспорта, словно на быстрой киноленте, пролетели мимо, как и все те переживания, поначалу мучавшие мой рассудок. И к концу поездки я уже привыкла к раннему пятизвездочному завтраку в компании шефа, милых разговоров с шефом, добрых экзотических обедов за столом с шефом, интересных его комментариев, историй, шуток, легких ужинов в потрясающих атмосферных ресторанах, выбранных шефом, и томных прощаний и пожеланий спокойной ночи шефом… И ничего более.

А еще бесчисленных дорогущих подарков, которыми он одаривал меня, только завидев, куда упал мой взгляд. Пришлось даже покупать отдельный, мой первый чемодан в жизни… Может быть, благодаря в том числе и подаркам, я не падала в обмороки от усталости. Все-таки не зря психологи утверждают, что шопинг целебен для здоровья нежного пола…

И по завершении этого потрясающего тура, в котором я позабыла о расставании с Вадиком, интригах муравейника, опасениях и страхах, растаявших в шлейфе китайской экзотики насыщенных будней, которые буднями-то назвать трудно, если сравнивать с прежней жизнью, мы прибыли в аэропорт, чтобы отправиться назад домой… На душе было волнительно: с одной стороны, я, живая и здоровая, возвращаюсь в родные пенаты, и все страхи оказались напрасными, с другой стороны, поездка, как ни крути, походила на большое свидание, устроенное шефом. Но для чего? С его деньжищами любая длинноногая модель, актриса, секретарша согласились бы стать не только переводчицей, но и массажисткой и посудомойкой. Однако он провел эти десять дней со мною, так и ни разу не дотронувшись до меня.

У богатых, судя по всему, свои причуды — только так объяснялось это невинное восхитительное путешествие, навсегда оставшееся в памяти как первое.

***

Уже в самолете, усевшись на удобные кресла первого класса, я поняла, что теперь могу расслабиться… как мою руку значительно-монолитно-бесповоротно (!) накрыла рука Бирюка С. А., и только теперь я расслабилась окончательно, внутренне похолодев до синевы: значит, он все-таки ездил меня охмурять!.. Значит, мне не показалось!.. Значит, это все-таки западня!..

Я не стала убирать руку, честно боясь скандала во время десятичасового перелета с уничижительным возвратом всех подарков и накупленных сувениров, но четко решила по возвращении на фирму сразу же написать заявление об уходе, ибо не собиралась принимать ухаживания человека, только в страшном сне могущего присниться в качестве… любовника?

«Ни за что!» — сказал угасающий от переутомления разум, больше не в силах анализировать утекающую действительность.

Мы взлетели, и гравитация окончательно снесла мне крышу, накрывая свинцовой усталостью: сначала моя голова бессильно упала на люксовый пиджачок Сергея Александровича, а потом и тело… (не знаю, что мне снилось в тот момент) свернувшись калачиком, удобно расположилась у него на коленях… Его рука нежно, но крепко державшая до этого мою, плавно перекочевала на голову, поглаживая светлые… уставшие волосы и мысли.

Как это произошло? Я не знаю… То ли у меня упало давление и приплющило к телу начальства, то ли скаканули гормоны, и один из них, отвечающий за нехватку ласки, сработал невовремя, то ли… Одним словом, шеф воспринял мои действия так, как воспринял бы любой на его месте — согласие на все приличные и неприличные предложения, которых уже не воспринимал мой мозг. И по прилете счастливое его лицо, не сомкнувшее глаз ни на секунду от такой радостной вести, лучезарилось и полыхало надеждами в мою сторону, и, вновь вцепившись в руку, он торжественно, будто в загс, повел меня к автомобилю с личным водителем, ожидавшим на стоянке.

Меня же конкретно штормило в прямом смысле слова, покачивало из стороны в сторону, голова была тяжелой, тело — налитым чугуном. Но влюбленный шеф не замечал бледности и неустойчивости моего корпуса и попросил заехать на минуточку на работу, а потом со всем правом отвезти меня до дому. Моя воля была тоже заблокирована, поэтому не в силах за все те подарки, поездку, прекрасное проведенное время, премьер-классы ответить отказом, даже если падала замертво, я лишь благодарно кивала головой.

***

На фирме нас встречали как героев. Люди даже не удосуживались скрывать свои разговоры, и многие подходили ко мне поприветствовать и даже поздравить. Раньше казалось, что большинство из них даже не знали моего имени. Оказывается, знали, гады… и даже, смотрите, какие провидцы! Предвидели мою кандидатуру в новые фаворитки высокого начальства.

Пока шеф отлучился, чтобы, как всегда, дать нагоняя…

Глава 9. Хирург

Это отдельная тема, заслуживающая защиты диссертации в каком-нибудь новомодном институте маркетинга и менеджмента под названием: «Жесткий вампиризм — как стиль руководства в крупных предприятиях. Единственная мера повышения эффективности во всех отраслях одновременно».

И мне, прослужившей всего один месяц в качестве секретаря владельца фирмы, не раз пришлось убеждаться в эффективности нагоняев, раздач, разборов полетов, выходов на ковер…

Раньше, работая по ту сторону баррикад, я была наслышана и даже напугана, как и все, встрясками, от которых менеджеры из моего отдела возвращались после совещаний бледными, истерзанными, кто-то из них обязательно получал выговор, снижение ставки или просто увольнение… Но теперь, оказавшись по эту сторону невидимого фронта, представилась совсем другая картина: ужасные промахи, непростительные ошибки, элементарная халатность этих бледнеющих перед начальством «тружеников», прозвавших между собой его «Хирургом» за хладнокровную, безножевую, молниеносно лишающую ненужных, отслуживших свое нейронов мозга, зарплаты, должности, работу. И конспектируя ход совещаний, я по-новому рассмотрела своих бывших соратников: не теми щеголяющими петухами, хвастающимися перед секретаршами (отсебятина: офис-менеджерами), охранниками, уборщицами — бонусами, новыми автомобилями, поездками за моря, а скукожившимися зябликами с помоченными нижними перышками под натиском волевого, недремлющего, всевидящего ока начальства, жаждущего крови, нервов и пополнения корпоративных счетов.

Сидя в уголке с тетрадкой и ручкой, я сама порой бледнела, краснела, синела от разгонов, в тот же день поднимающих проценты продаж, приносивших новых клиентов, дожимавших долги с поставщиков, короче, творивших чудеса бизнес-эквилибристики… И вывод напрашивался сам собой: поделом их трясли, ибо ад, судя по всему, из преисподней давно перекочевал в офисы и банки, где грешники исправляют свои долги, прогинаясь, выгибаясь в дугу, обжариваясь на сковородках на подобных совещаниях, не в силах вырваться из крепостничества, в первую очередь, из-за аппетитной зарплаты, ну и кармической задолженности по воспитанию, моральности, лояльности, всему тому, чему не научили или не смогли научить их родители. Не ищите, что называется, сочувствия, если сами его не проявляете. Ведь если задаться вопросом, почему этих товарищей по корпоративной этике притянуло в такие злачные уголки вселенной, кишащие вампиризмом, интриганством, сплетнями, завистничеством, бахвальством, что душевные люди типа Раисы Шапкиной, неизвестно за какие грехи посланную в этот ад, не выдерживают долго?.. Ответ хранился в древних писаниях, дошедших до нас из разных источников, в основном, религиозного толка: «Каждый момент жизни мы делаем себя», — или более популярную формулу: «Относись к другому так, как хочешь, чтобы относились к тебе».

А более современно это выглядело так.

Хочешь узнать человека по-настоящему? Посмотри, как он обращается с прислугой, официантами, продавцами, секретарями (отсебятина — с офис-менеджерами) … Отвратительно! Вот так же подумало и решило высшее правосудие, послав им в начальники Бирюка Сергея Александровича и его подчиненных опричников, хладнокровного хирурга с ассистентами в лице, например, финдира, видящих персонал цифрами, графиками роста, отчетами и бизнес-планами.

И только увольнение, как индульгенция от грехов, могла спасти душу, поначалу, скорее всего, расстроенную пинком под зад и сокращением, ведь ей думалось, что она кувырком вылетела из рая (приписано: запомните этот момент, он объясняет много в жизни каждого).

***

Таким образом, минутка «разговора по душам» с сотрудниками затянулась на час, а я, уставшая, намеревалась отдышаться в секретарской, как на горизонте появилась Вера Павловна с сияющей до самых до бриллиантов улыбкой. Она легко и запросто, словно лучшую подругу, подхватила меня под локоток и увела «пошушукаться» (от этого слова у меня побежал холодок по спине, ибо шушукаться с Верой Павловной было страшно и опасно для карьеры и здоровья) к ней в кабинет.

Нарочитая любезность указывала на то, что мой статус второго секретаря директора предприятия поднялся до первого или даже выше.

— Беллочка, — начала финдир, а меня ударило током — нонсенс — услышать свое имя из уст никогда его не произносивших, заменявшимся словами обычно на «милочка», «девушка» и даже «эй»…

— Ты большая молодечик, — еще табун мурашек и острая аллергия на «молодечика», — что послушалась нашего совета, — она крякнула, не кашлянула, а именно кряхтящий рык вылетел из бычьей шеи финдира, что означало крайнюю степень интимности предстоящего разговора. Я навострила уши и пододвинулась ближе, ибо к кряку она присовокупила помахивание ладошками с дикообразным размером нарощенного шеллака.

Маленькое отступление: одна из моих коллег по секретарскому долгу однажды за обедом в столовой поделилась вычитанной статьей из какой-то дармовой социальной сети, где несуществующие психологи пишут разного рода занимательную муть, что чем длиньше маникюр у офисных дам — тем хуже дело с личной жизнью. Ведь у женщины с полноценной семейной жизнью просто не хватит физического времени по три часа сидеть у маникюрши и педикюрши, наращивая неудобные в хозяйстве метры синтетики и поролона с ацетоном, если дома ждут любимые супруг и дети. Мы провели эксперимент-дознание со всеми знакомыми коллегами из женского цеха прям там, не выходя из столовой, и выявили устойчивую закономерность. А обратившись к своим ногтям, коротко, но аккуратно стриженным, ибо только с такими можно было легко и быстро печатать коммерческие предложения, мыть посуду после нескончаемых планерок, перекладывать и раскладывать тонны бумаги по папкам, сравнили с сексуальной активностью в неделю — и тезис опять-таки подтвердился под наше бурное хихиканье. С тех пор без улыбки я не могла смотреть на искусство ногтей, не побоюсь этого слова, ибо форма, краски, композиция, виртуозные рисуночки на столь малой поверхности могли сравниться лишь с художественным произведением. И чем выше оно было — тем… шире расплывалась моя улыбка.