Бесплатный фрагмент - Записки молодого специалиста о целине

Бывшим механизаторам на целине

и их потомкам посвящается.

Предисловие

В 2014 году исполнилось 60 лет с начала освоения целинных земель в Казахстане, а в 2016 году исполнилось 60 лет с начала моей трудовой деятельности, которая началась на целине. Возникли воспоминания. Сохранившиеся письма к маме и записные книжки тех времен помогли вспомнить и описать несколько эпизодов моей деятельности в целинном зерносовхозе Кустанайской области. Описаны реальные события, участником которых я являлся, однако все имена вымышленные.

1956 год. Еще задолго до защиты дипломной работы в институте развернулась агитация: «Всем выпуском — на целину!».

Выпускники заволновались. Несмотря на хвалебные статьи в газетах, целина всех пугала отдаленностью и неустроенностью. Кто-то стал запасаться справками, другие искали влиятельные связи, а я, как и многие, положился на судьбу.

Однажды на преддипломной консультации от темы отвлеклись и зашел разговор о распределении. Преподаватель, весьма пожилой человек, послушал наши страхи и сказал, что раз вы поступили в этот институт, то из него только на село и распределяют. В науку бывает распределение, но это надо заслужить. Что касается целины, то там есть положительное явление. Там еще не сложились кумовщина и клановость, а в старых колхозах и совхозах сформировались определенные традиции. Там все население — братья, сваты и кумовья. Одних технических знаний будет недостаточно, придется вживаться в новую бытовую среду, а это не каждому удастся. На целине все будет зависеть только от вас. Сумеете освоить технику лучше других — завоюете авторитет, а с ним и «правила игры» сможете устанавливать.

Я твердо решил распределяться на целину. Через неделю нашей группе представать перед распределительной комиссией, но судьбу лучше немного подкорректировать.

Тщательно изучив карты Казахстана и почитав справочники, я пришел к выводу, что мне надо попасть в северную часть Кустанайской области, где встречаются небольшие лесные массивы и озера.

И вот наступил «судный день». К дверям распределительной комиссии я подошел в середине дня. Полгруппы были еще здесь, очереди не было, кто смелый, тот и шел. У выходивших выпускников радостные лица встречались редко, это означало, что удалось распределиться в родную область.

Я вошел, назвался. Вежливо предложили сесть напротив председателя комиссии.

— Какие у вас пожелания? — усталым, равнодушным голосом произнес председатель, видимо, соблюдая ритуал удовлетворения желаний молодого специалиста.

— Я прошу дать мне направление в Кустанайскую область, — сразу ответил я и добавил: — На целину.

Председатель заинтересованно посмотрел на меня, потом глянул в личное дело, убедился, что я из Подмосковья.

— Оформите ему направление в Кустанайское областное управление сельского хозяйства, — дал он команду секретарю, наверное, боясь, что я передумаю.

Отгуляв последние каникулы, я в начале августа приехал в Кустанай, который встретил меня пыльной поземкой. Небольшой фибровый чемоданчик и тюк с постельными принадлежностями были моим багажом.

В Облсельхозуправлении первым делом я подошел к карте области и, подняв взгляд наверх, обнаружил то, что искал — совхоз на берегу небольшого озера. Изучив скудные сведения об этом совхозе, направился в отдел кадров.

На мою просьбу направить меня в совхоз «Сталинский» кадровик замялся и пояснил, что там строгий главный инженер, потребовал без предварительных переговоров направление к нему не оформлять. Мне объяснили, как найти экспедицию этого совхоза, где я смогу переночевать и на попутной машине съездить в совхоз.

Мне повезло: главный инженер оказался здесь, давая какие-то указания экспедитору. Посмотрев мой диплом, он согласился взять меня на работу, а на следующий день, все оформив, я ехал в кабине грузовика к своему первому месту работы.

Не буду останавливаться на бытовых и трудовых тяжестях, которые я пережил в первую зиму, но зато я во время первой в моей жизни ремонтной кампании так изучил трактор ДТ-54, что к весне знал название и размещение всех деталей и помнил номера всех подшипников этого трактора. Кстати, трактору ДТ-54 надо памятники ставить во всех районах целинных земель, это он поднял всю целину, других тракторов были считанные единицы.

Свой рассказ начну с весны 1957 года.

В мастерской

Придя утром на работу, протиснувшись за свой столик в закутке вагончика-конторки мехмастерской, я взял первый сверху наряд. Их был целый ворох, все надо было просмотреть и подписать сегодня до обеда. Сверху оказалась какая-то грязная бумажка, прико­лотая скрепкой. Присмотрелся — на обороте накладной торопливый текст: «Алексеич приез­жай бригаду прыск установи на дизелях пахать нечем», — подписи не было.

«Что ж, мне тебя по отпечаткам, что ль, угадывать?» — подумалось, а «пальчиков» и даже «ладошек» было предостаточно.

Впрочем, с первых слов стало ясно, что писал бригадир второй бригады. Запчасти грузил, потом маслеными руками наспех написал записку. Он на той неделе отвез из ремонта топливные насосы, и, вечная история, они не согласовывались с двигателями.

Послание меняло планы, я опять посмотрел на свою стопку нарядов, затем на стол нормировщицы, у нее было больше, еще не расцененных.

— Где ее но­сит? Хотя ясно, пошла относить вчерашние наряды, а заодно собрать и раз­дать утренние новости. Конец месяца, перед Первым мая.

Так, посочувствовать некому, пойду к заву насчет как быть и на чем ехать. Обернулся в окно, завмастерской ругался с кузнецами, звука не было, лицо красное, левой рукой он крутил как заводной рукояткой. Кузнецы спокой­но ждали, я тоже решил подождать, тема одностороннего диалога — катастро­фический расход металла. В поселке с высочайшей производительностью шло индивидуальное строительство, скобяных изделий не хватало, кузнецы у застройщиков в почете, у руководства — притча во языцех.

Ага, цвета на лицах поменялись местами, молотобоец что-то энергично про­изнес, кузнец плюнул себе под ноги, и они направились на рабочее место. Теперь и мне можно выступить со своей просьбой. Я отработанным движением вывернулся из-за стола и пошел искать подмогу.

— Привет, Никонорыч! Что, опять на оковку одних тракторных саней полтонны прутка спи­сывать будем?

Он смачно выразился и без паузы:

— Наряды подписал?

— Да нет еще, вот вторая требует опережение впрыска отрегулировать.

— Так, главбух доверенности не даст, — помыслил вслух мой зав, — а мне кисло­род нужен.

Мы вошли в конторку.

— Ну, так что делать? — направил я разговор на свое.

— Делай наряды, а я тут в одно место смотаюсь, приеду, поедешь во вторую.

— А доверенность?

— Под «ей-Богу» возьму.

Он сделал было шаг к две­ри, но вдруг развернулся, пошарил в углу за своим столом, извлек бутылку с газетной пробкой и решительно вышел.

«„Бог“ тоже требует крепкой поддержки», — подумалось мне.

Я вернулся на свое место и потянулся за очередным нарядом. Интересно, на кого он там нат­кнется? В той сельхозснабовской системе, как я заметил, было два типа служивых. Одни как-то естественно, как руку пожать, брали бутылку, и она мгновенно, как у фокусника, ис­чезала под халатом или телогрейкой. Поворчав для приличия, просимое от­пускали, а тип затем потягивал потихонечку из бутылочки.

Другие разыгрывали смущение, произносили какие-нибудь слова вроде «за кого их принимают», а руки за такой же промежуток времени делали свое дело, бутылка не пряталась, а слова примерно такие, что, мол, я не какой-нибудь там… в одиночку не принимаю и без повода опять же грех. Тем временем он незаметно заводил в укромный уголок, где на ящике стояли захватанные стаканы и какая-нибудь снедь. Из расстеленной газеты можно вычитать повод, и… препятствий нет. Лучшим справочником для повода является перекидной календарь с информацией о знаменитых событиях. Когда подобных клиентов несколько в день, то оба типа свой рабочий день кончали одинаково: последний клиент вместе с товаром вывозил с терри­тории и тело типа, которое, правда, способно было еще хрюкать.

Некоторое время я спокойно работал с нарядами, но вскоре пришла нор­мировщица, а вслед за ней в конторку ввалились кузнецы с требованием пересмотреть расценки. Наташа вывалила на стол кучу справочников и стала им доказывать соответствие расценок, естественно, они гнули свое. Стало шумно, и я вышел перекурить.

Двор мастерской был на краю поселка центральной усадьбы совхоза. Основное помещение представляло собой низкое строение из самана, переделанное из бывшего свинарника, которое даже с натяжкой нельзя было назвать зданием. Тем не менее в нем помещались электростанция, кузница на три горна, отделеньице с токарным станком и ремонтное отделение. Еще был вагончик, половину которого занимали слесарь и электрик, а в другой половине была конторка, где с трудом умещались зав мастерской, нормировщица и я. Прошедший зимний ремонт тракторов оставил кошмарное воспоминание.

Под крышу помещались только два трактора, но со снятыми кабинами, поэтому туда попадали те, кому требовалась полная разборка. Небольшой ремонт делали под открытым небом. Бывало, утром начинали с того, что по часу откапывали трактора от снега, наметен­ного за ночь. В помещении было не многим лучше.

Зав приехал примерно через час, лихо подкатив к конторке, вышел из кабины, заглянул в дверь и кинул на мой стол ключи от машины. Видать, попался ему гибридный тип, чтоб не в одиночку, но большую часть оставил себе, иначе мой шеф быстро бы не приехал.

Дорога

Обстукав свои карманы: папиросы, спички, штангель, капиллярчик, не забыть за­писную книжечку-шпаргалку, — так, вроде все, можно ехать во вторую бригаду. Забрался в кабину, зажигание, бензина три четверти — должно хватить, поехал. Эта машина, газончик пятьдесят первый, «ремлетучка», у нас на двоих, правда, когда у главного инженера «бобик» (ГАЗ-69) сломается, то уже на троих, точнее, мы ее уже не видим, что стимулирует ускорение ремонта его машины. Покрутившись по поселку, я наконец выехал на основную дорогу. Полевая грейдерная дорога хотя и была уже достаточно сухой, но вся изо­биловала шрамами и язвами весенней распутицы. Приходилось идти то на второй, то на третьей передаче, все время лавируя то по бровке колеи, то рядом с кюветом, коробка передач по-газоновски выла нудно и надрывно. Последний поворот, и открылась степь, только где-то далеко по горизонту проглядыва­лись, как будто чубчики, березовые рощицы, которые здесь называют колками. Время к 11 часам. Солнце стало светить то прямо в лобовое стекло, то чуть левее.

Дорога и солнце меня так разогрели, что я потянулся к другой дверке опустить стекло, конечно, прозевал ухаб, машину хорошо тряхнуло, в будке-ку­зове что-то загремело. Я остановился и пошел посмотреть. В будке не было заметно какого-либо беспорядка, инструмент и оборудование еще до меня куда-то утекли, а верстак с тисками был закреплен прочно. Поехал дальше, стараясь вести внимательнее. Дорога успокоилась, я перешел на четвертую, ветерок на скорости приятно освежал, теперь можно и обзор расширить. Началась терри­тория второй бригады, кругом поля, некоторые вспаханы под зябь осенью, но больше, пожалуй, еще под стерней, попадаются и вспаханные недавно участки, идет выборочная пахота и сев, где подошла почва.

«Когда же они все это вспашут и посеют?» Мне даже как-то не по себе стало, трактора-то стоят. Им работать не­чем!

Я прибавил газу, впереди стали приближаться два колка, они показались неожиданно из-за непонятно откуда взявшихся здесь в степи нескольких возвыше­нностей. Поле кончилось, и появилась первозданная целина, покрытая прошлогодней выцветшей травой, реденькой и помятой. Местами скромно пробивалась новая зелень. Слева от меня степь отлого шла вверх и через несколько километров упиралась в березовую рощицу. Дорога также слегка пошла на подъем, мотор стал поднатуживаться; глянул температуру — норма, давление — так же, можно опять разглядывать окрестности.

В этих краях весной я впервые, все интересно. Мешает встречное солнце, но и сквозь его лучи заметил что-то необычное, впереди левее какие-то серые не то валуны. Да это же овцы, небольшая отара. Необычное для меня было обычным явлением этих мест, наверное, на протяжении веков — бескрайние пастбища и большие отары. Сейчас все распахано, на остатках пастбищ остатки отар. Машина приблизилась, овцы растянулись на узкой по здешним понятиям полоске километра в два, между пахотой, колком и дорогой. Выглядели они жалкими после длинной и, наверное, нелегкой зимовки, но настроение у них было явно веселое. Немного проехав, увидел и чабана. Сначала мне показалось, что это столб, так неподвижно и прямо стоял этот человек. Приб­лизившись, я разглядел его получше. Это был высокий и прямой старик, по-видимому, казах. Я даже сбавил скорость, чтоб рассмотреть его. Он стоял почти у самой дороги и смотрел куда-то вдаль, ладони его рук лежали на конце посоха, на уровне груди. Он не опирался на палку, а стоял совершенно прямо, у ног его лежали две пятнистые собаки. Поравнявшись, я махнул приветст­венно рукой, но он не обратил никакого внимания, собаки так же продолжа­ли дремать, и только когда машина почти проехала и облачко пыли подкатилось к ним, одна из них подняла морду и брезгливо повела носом. Последнее я видел уже через зеркало, а старик так и не шелохнулся. «Как статуя», — подумалось мне, и вообще, эта сцена удивила меня своей статичностью, и я еще несколько кило­метров продолжал мысленно рассматривать запечатленную картину. На нем был длинный бре­зентовый плащ, выгоревший до цвета прошлогодней травы, на голове еще зимняя шапка неопределенного меха, на ногах кирзовые сапоги, кожа лица и рук нас­только задубела на зимних морозных ветрах и летних солнцепеках, что имела цвет сырой глины.

Справа пошло вспаханное поле, довольно большой массив, а вон вдалеке и трактор трудится, поддымливает малость, но идет ходко, похоже, на третьей передаче. Или помельче взял, или движок у него что надо, почва-то еще тяжеловатая. Слева также приближалась вспаханная полоса, а у самой дороги разворачивался трактор с прицепным плугом. Конечно, он чиркнул средним корпусом по грейдеру и сбросил пару хороших комков земли. Когда я подъехал, агрегат вошел в бороз­ду, из кабины сначала высунулся, а потом и вообще встал на подножку Сашок — молодой, разбитной тракторист, балагур и юморист. Я приостановился и погрозил ему за нарушение техники безопасности, но он только еще веселее за­улыбался и сделал вид, что отбивает чечетку. Тут «дэтэшку» начало затягивать в борозду, Сашок нырнул в кабину, задергал за левый рычаг, а выправив, оглянул­ся и продемонстрировал свою белозубость. Я опять помахал ему, показывая, что у него забился соломой плуг, он остановился, нехотя вылез с лопатой и поп­лелся очищать, я поехал дальше. Видимо, где-то на Сашкином пути попалось со­лончаковое блюдце, а почва на солончаках вязкая, как глина, и липкая, как тесто.

Мой путь приближался к концу, вон показались березки, среди которых расположился стан второй бригады.

На стане

Приближаясь к стану, я еще издали увидел шеренгу тракторов, правда, некоторые места в ней пустовали, но стояло еще много.

— Так, пять штук, завязну я здесь.

Подруливаю к первому справа. Уже немолодой тракторист копается в заднем мосте. Я вылез из маши­ны и огляделся. Среди громадных полей каким-то чудом выросли десятка полтора берез, они выглядели не очень стройными, ветры и животные сформировали им не самую красивую крону, но она была густой и широ­кой, давала много тени. Под березами стояли три вагончика. Места для них выбирались наиболее тенистые, поэтому были расположены не по линеечке. Под самой большой березой наспех построена наполовину из самана, наполовину из досок кухня. Стан выглядел обжитым и уютным. В сторонке на опаханном островке стояли две цистерны и несколько бо­чек с горюче-смазочными материалами. Из кухни вышел помбригадира.

— Здравия желаю, Алексеич! Подмогнуть прикатил? Давай-ка не марай руки, иди пообедай, все равно ребята еще не все байки за едой порассказали. У Потапенко движок в порядке, а бортовые «хрикционы» он всю дорогу «лигулирует», — не удержался съехидничать помбриг.

Потапенко высунулся из-за трактора и неприлично напомнил ему о родите­лях, посоветовал подергать за рычаги от зари до зари, особенно на разворотах.

— Да ладно тебе, — примирительно выступил помбриг, — вот инженер пообедает, поможет тебе. — И строже добавил: — Сеять пора, вон как земля сохнет.

Я проследил за его кивком, вдали вспаханного поля от испарений возникла зеркальная гладь, напоминающая громадное озеро. Потапенко, однако, не успокоился и заявил, что эти инженера только по книгам все делают, а книги пишут «прохфессора», которые земли не нюхали. Это было уже в мой адрес, он вспомнил случай зимой на ремонте, когда я стал доказывать свою правоту, притащив учебник. Потапенко тогда и вз­глядом не повел на книгу именитого автора и молча делал по-своему. Конечный результат его сборки оказался правильным, а себе зарубил, что не надо спешить лезть в бутылку.

Я прошел в столовую, оставив его наслаждаться своим последним словом. В деревянной пристройке за длинным дощатым, некрашеным столом сидели несколько парней, миски их были пусты, на столе валялись обглоданные кости, остатки хлеба и косточки из компота. Аппетитно пахло наваристым супом, кто-то допивал компот, остальные слушали какую-то семейную историю. На стене висел свеженький плакат с выдержками из призывов к первомайскому празднику. Остальную часть стены занимали остатки прошлогодних плакатов графиков посменной работы.

Повариха, официантка и кассир в одном лице устало сидела у края сто­ла, подперев голову рукой, то ли слушала, то ли глубоко задумалась. На мое приветствие кто-то покивал, не отрывая взгляда от рассказчика, а он остановился и скороговоркой произнес:

— Инженер, давай рубай ско­рей, да и ко мне, я первый на прием записался.

Слово «инженер» он произнес с некоторой ехидцей.

Хозяйка тем временем встала, прихватила горку посуды и скрылась на кухне. Через минуту она выставила в окошко миску с супом и положила краюху хлеба. Миска была до краев наполнена, да еще из супа торчал приличный кусок мяса. Таких порций я в столовых никогда не видел. Видимо, прочитав на моем лице нерешительность, хозяйка пояснила извинительным тоном:

— У меня второе кончилось, так я вам погуще налила и еще компот принесу.

Я поблагодарил, схватив миску и хлеб, пристроился, где почище, и принялся есть. Запах не обманул — картофельный суп с бараниной был очень вку­сен, и я так увлекся им, что не заметил, когда разошлись трактористы и каким образом передо мной возникла полулитровая кружка с компотом. Поев, подошел к окошку, сейчас хозяйка исполняла роль посудомойки, увидя меня, вытерла руки и превратилась в кассира, я протянул день­ги. Кассир, придвинув к себе картонную коробку с деньгами, отсчитала сдачу.

— Так дешево? — вслух удивился я, а про себя прикинул, что за та­кую сумму в студенческой столовой разве только стакан кефира без са­хара дадут.

— Профсоюз доплачивает, — пояснила она.

Потапенко по-прежнему возился около своего трактора. Я подошел и загля­нул в лючки заднего моста.

— Понимаешь, левый хорошо тормозит, а правый, как с ремонта вышел, никак не настрою.

Я стал рассматривать поочередно то левый, то правый механизмы поворотов, пощупал толщину накладок на лентах.

— Одинаковые, — подсказал он, — зараз обе переклепывал.

Я попросил его подергать за рычаги. Опять, просматривая поочередно, я пытался най­ти разницу. Какой-то дополнительный звук послышался мне в правом механизме.

— Давай дергай только правый, — распорядился я, пытаясь заглянуть в самые недра. Темновато, взял зеркальце, солнечный зайчик помог, в глубине цокал привод ленты.

— Слушай, что там у тебя люфтует?

Потапенко подошел и тоже стал заглядывать в нутро.

— То ж вместо пальца ремонтники болт воткнули, а я недоглядел.

— Давай подыщи болт потолще.

У меня мелькнула слабая надежда, что в этом все и дело, но, пожалуй, лучше все-таки подтянуть еще и тормоз. Потапенко расстелил на земле ста­рую телогрейку, высыпал на нее содержимое своего мешочка с мелочью и стал там копаться. Я взял ключ и подкрутил немного тягу. Время подхо­дило к двум, а фактически я еще ничего не сделал.

— Вставишь болт и попробуй на ходу, должен работать тормоз.

Потапенко неопределенно кивнул, а я пошел дальше.

— Ну, инженер, так нечестно, я же первым записался! — воскликнул Семен, давешний рассказчик.

— Ну и что у тебя, у первого случилось?

— Ну, заводится плохо, а заведется, так троит или двоит, не поймешь.

— Насос топливный меняли?

— Ну (что значит да).

Надо отметить, что в тех краях это «ну» было очень распространено, у многих на любой вопрос был один ответ «ну», и только голосом и не­большой мимикой придавался нужный смысл ответу, это могло быть: да, нет, выражение возмущения, удивления и вообще все что угодно. То ли эту при­вычку занесли целинники, то ли была позаимствована из какого-то среднеазиатского языка. Но письменно, без пояснения вос­произвести такой диалог невозможно.

— Маховик не меняли?

— Ну (нет).

— Отверни первую трубку и лючок привода топливного насоса.

— Ну (понял, сейчас).

В это время пулеметом затарахтел пускач у Потапенко и тут же раздался чистый рокот дизеля. Я кивнул в его сторону, вот, мол, как надо.

— Ну (одобрение с сожалением).

Пока Семен отворачивал болты, я стал наблюдать за трактором Потапенко. Он, отъехав на край поля, сначала резко крутанулся влево, потом начал не­хотя поворачивать вправо, я затаил дыхание: неужели так и не сработает тормоз, — и вдруг трактор быстро стал разворачиваться на месте, сделал полный оборот, приостановился и весело покатил к стоянке плугов. Я глубоко вздохнул, руки сами полезли за папиросой, Потапенко приветстве­нно помахал рукой, а Семен выдал свое «ну», которое означало одобрение, усиленное поднятием большого пальца.

Наконец мы принялись за дело. Пока Семен проворачивал коленвал, а я следил за мениском, верхом на лошади к нам подъехал бригадир, спешился, поздоровался и молча стал наблюдать. Мне, конечно, это удовольствия не доставляло, но ничего не поделаешь, он здесь хозяин и я должен его качественно обслужить. Мениск топлива дернулся, я чиркнул меточку на шкиве и метнулся искать метку на маховике, однако вал провернулся уже порядоч­но, а щуп метку не находил.

— Семен, а ведь на этом движке маховик меняли, так что метку не ищите, — заметил сзади нас бригадир.

— Ну (не может быть).

— Ты ж тогда два дня прогулял, когда двигатель перебирали, бутылка, видишь ли, тебе откуда-то свалилась.

— Ну (неуверенно протестуя).