Бесплатный фрагмент - Занозы в понедельник, 13-го

Эта прекрасная жизнь!

Понедельник ― пятница, понедельник ― пятница…

Сентябрь, Октябрь… Декабрь!

Так выглядит жизнь Сусанны Владимировны последние лет пять, в прошлом отличницы, спортсменки и «Мисс Вселенная» школы №2 Выборгского района Санкт-Петербурга. Но это было очень давно.

Сейчас ей тридцать пять, у неё самая обычная семья из четырёх человек. Среднестатистический муж Вася со средней зарплатой, дети ― Витёк и Стёпка ― со средними успехами в школе, да и сама она поправилась в среднем на…

Ну, не будем об этом! На носу обычный Новый год, который отложится в памяти как средненький, и жизнь потечет в прежнем темпе.

Такие философские размышления застали Сусанну Владимировну на кассе в супермаркете, где она брала стандартные ёлочные игрушки в подарок друзьям.

Тридцать первого декабря ― есть у неё традиция такая ― она встречается с друзьями по хобби. Дарит им ёлочные шарики с символом года и рассказывает, что по-прежнему мечтает написать книгу.

Сегодня был именно такой день. До кафе оставалось два перекрёстка, как вдруг у Сусанны Владимировны развязался шнурок. Балансируя дамской сумочкой средних размеров и пакетами со стеклянными шарами, кое-как она завязала бантик.

Но через несколько шагов развязался второй шнурок. «Да что ж такое-то!» ― подумала Сусанна и запихнула концы шнурка в ботинок, чтобы не терять времени.

Быстро пробежав на жёлтый по пешеходному переходу, она обнаружила, что первый ботинок снова топает по концам развязанных шнурков. «Это уже напасть какая-то!» ― расстроилась Сусанна Владимировна, также запихнула промокшие шнурки в ботинок, чтобы не болтались, и поспешила в кафе.

Выходя на нужную улицу, сразу за поворотом, она столкнулась с рыжебородым мужиком. Извинилась, невпопад вспомнила, что рыжие коты ― это к деньгам, и побежала дальше. Но не успела пройти трёх метров, как навстречу ей шёл ещё один мужик с рыжей бородой. Точно такой же мужик! Сусанна оглянулась и убедилась, что предыдущий ей не привиделся, потом в упор посмотрела на проходящего рыжего. Тот ухмыльнулся, подмигнул и пошёл своей дорогой.

«Совпадение? Не думаю» ― попыталась насмешить себя Сусанна Владимировна. Но в дверях кафе, где ждали её друзья, она столкнулась с третьим мужчиной с точь-в-точь такой же, как у первых двух, рыжей бородой! Исидоровская церковь за спиной ударила в колокол.

По спине пробежали мурашки. Сусанна Владимировна медлила. Три раза развязывались шнурки, трое рыжебородых и колокольный набат не предвещали на предстоящий праздник ничего хорошего.

Но встреча друзей прошла хорошо. И хотя Сусанна всё время подозрительно оглядывалась, ничего страшного не приключилось, даже домой она вернулась раньше, чем муж с работы.

Новый год традиционно был встречен в расширенном семейном кругу, с Сусанниным братом, его дражайшей супругой и шумными спиногрызами. К счастью, на их территории. Тут тоже всё шло гладко. Как обычно. И к полуночи предостерегающие приметы были запиты и забыты.

Последняя мысль, посетившая Сусанну перед сном, была: «Какая скукотища!»

***

Утром первого января Сусанна Владимировна проснулась от тяжести на ногах. Она подумала, что младший сын вспомнил детство и улёгся к родителям. Попыталась вытащить из-под него ноги, но услышала рычание. От неожиданности она открыла глаза и резко приподнялась на локтях. На её ногах лежал огромный ретривер. Похлопав по подушке, где должен быть муж, Сусанна позвала на помощь:

― Ва-а-ась!

Но мужа не оказалось, зато пёс весело завилял хвостом и полез целоваться.

Волосы зашевелились на растрёпанной голове Сусанны Владимировны. Нет, она не боялась собаки, отозвавшейся на имя мужа. Она всегда хотела собаку. Но как?!

Сусанна вылезла из-под радостного пса-Васи и пошла искать Васю своего. Судорожно схватив телефон ― спросонья он ей показался чужим, ― она активировала дисплей. Кто-то поменял заставку и дату: «31.12». В телефонной книге был какой-то бардак, а среди последних тридцати звонков значился только один номер под именем «Самка собаки».

― Ничего не понимаю! ― Сусанна прошлась по квартире в сопровождении рыжего пса. Ни мужа, ни детей, ни своей типовой двушки она не нашла. В груди разрасталась пропасть ужаса. Руки затряслись.

Из мобильника запел истошный Витас ― Сусанна аж подпрыгнула. На экране значилось: «Самка собаки».

― Ну, где тебя черти носят? Уже двенадцать дня! Ты уже должна умное лицо к пропитым мозгам в гримёрке рисовать! ― заорал почти такой же истошный, как у Витаса, незнакомый женский голос.

― А это кто? ― спросила Сусанна.

― Тень в пальто! Редактор твой! Совсем допилась… Давай, двигай свое тщедушное тельце на съёмочную площадку! Мне давно пора салаты резать, а мы ещё поздравление не отсняли.

Телефон замолчал, и только сейчас Сусанна Владимировна увидела в зеркале тётку с ввалившимися щеками, опухшими губами и красными глазами поверх мешков. Остатки русых волос над ушами были выбриты, а на затылке торчали спутанным зелёным колтуном.

Где грудь? Где подбородок и шикарная шевелюра? Сусанна давно мечтала похудеть, но не так же!

Она заплакала, шлёпнулась на пуф перед туалетным столиком. Впору звонить санитарам.

Вася ткнулся носом и начал поскуливать. Усилием воли Сусанна заставила себя сосредоточиться. Ведь если есть хоть кто-то, кого надо кормить, ― это уже не безысходность!

Под хруст щенячьих сухариков Сусанна Владимировна ещё раз посмотрела в телефон. Так и есть ― тридцать первое декабря.

«Одно из двух: или я сплю, или… В любом случае уныние ― не выход! Надо во всём разобраться».

После выхода из дома в незнакомом районе Сусанна перестала остро реагировать на жизненный апгрейд. Она просто запросила у «Самки собаки» адрес и по координатам добралась до места. В украшенном магазине крупной книжной сети так же спокойно и мужественно она вынесла витосовский визг Ани, своего редактора, когда сообщила, что не выучила речь. После бурных эмоций Аня шумно вздохнула, но всё же вытащила из сумочки заранее подготовленную для Сусанны распечатку текста.

Когда тщедушная и бессемейная Сусанна закончила читать в стеклянный глаз объектива об успехах и провалах известной писательницы Сусанны Стил, она уже практически смирилась с произошедшим. Она чувствовала, что всё написанное ― чистая правда. Всё в ней откликалось. Это её жизнь.

Вот только этот запойный тремор…

***

Сусанна стояла на краю скользкого парапета сорок первого этажа. За спиной буйствовал новогодний маскарад. Авангардный Дед Мороз с окладистой рыжей бородой и в золотом тулупе обещал море успеха в наступающем.

Шампанское разлилось по бокалам. Куранты отстукивали конец года и обеих Сусанниных жизней.

«… Десять, одиннадцать, двенадцать!» ― бахнуло «Ура!» из-за спины, и порыв ледяного ветра ударил Сусанне в грудь.

Неправду говорят про последние секунды. Последнее, что она почувствовала, это сожаление. И даже не о жизни до или после. А сожаление о последнем шаге, после которого ничего нельзя изменить.

***

Истошно заголосил Витас. Сусанна разлепила глаза ― на краю кровати сидел младший сын и игрался с новеньким смартфоном.

― Дед Мороз принёс! ― похвастал он матери.

― Сыночек, а можешь у себя поиграть? У меня так голова болит.

― Да уж! Вы вчера с папой дали! Витьке пришлось нам такси вызывать.

Сусанна вспомнила вчерашние посиделки у брата, где она жаловалась на семью и не в меру пила. А потом вспомнила другую Сусанну ― успешного писателя на вечеринке, где она жаловалась, что у нее нет семьи и не в меру пила.

— Ва-а-ась?! ― позвала она, похлопав спящего мужа по плечу.

― М-м-м? ― спросил он, не открывая глаз.

― Я книжки писать хочу.

― Слышал уже…

― Я хочу и могу. И я увольняюсь…

Вася вздохнул:

― Ладно…

У Сусанны даже похмелье прошло. И она решила: будь что будет!

― И собаку заведу…

― Я хотел Стёпке на день рождения подарить, но раз ты хочешь сейчас ― давай сейчас.

У Сусанны Владимировны запорхали бабочки в животе. Она обняла мужа:

― Как я сильно тебя люблю! Я такая счастливая, Дед Мороз ты мой!

Разорванный кокон

Первая глава. Пока смерть не

«Зоси Палыча больше нет с нами…»

Шутка?

Что это за томное многоточие?

Солнце немилосердно жарило с самого утра. Автобус подошёл полупустой. Сейчас спокойно сядем и разберёмся.

Люблю работать летом ― народ выметается из города, и в транспорте становится легче дышать. И уже вроде не на работу едешь, а гуляешь. Без зазрения совести можно погрузиться в творчество или смотреть в окно под гундёж подкаста. А можно просто на сорок минут зависнуть в Сети. Что я и сделала.

Опять нырнула в новостную ленту. Почти сразу ― фото церковной свечи ― как банально! ― и подпись:

«Зоси Палыча больше нет с нами…»

Пост написала вчера в семь вечера Катя Крупенко, жена Зоси. Неужели, не шутка? Сердце сиротливо прижалось к прутьям рёбер:

― Палыч! Ну как же так?! ― вырвалось на выдохе. Набрать воздуха обратно получилось не сразу. Слёзы сдавили горло. Помимо воли получились жалкие всхлипы. На прошлой неделе обсуждали планы, ещё в четверг переписывались в чате, а в понедельник он уже в могиле целую ночь.

Зося Палыч ― охранник на заводе и писатель-самородок. А кто безгрешен? У каждого из нас есть вредные привычки.

За последний год его вредная привычка, писательство, нашло столько почитателей, что мы всё ждали, когда пригласят по рассказам сериал снимать. Он получил три литературных премии подряд: «Лучший сатирический рассказ», «Находка самиздата» и «Перспективная серия» за цикл мини-рассказов «Гнутые гвозди». И, собственно, перестал считаться в нашей среде начинающим.

Его смерть не могла случиться. Не хочу верить!

Автобус мчался по безлюдной набережной. ещё низкое солнце подсвечивало закоулки полупустого города. Посреди него лежала Нева, свободна и растрепана, как холостячка поутру. Ветер врывался в открытый люк, в окна, поднимал волосы дыбом, будто подстрекал их сбежать, мгновенно высушивал позорные мокрые борозды на щеках.

Пробежалась по комментам:

«Мир праху»

«Такой молодой, ещё и талантливый. Жаль парня!»

«Работать надо, а он жену с детьми впроголодь держал!»

«Да бухал, наверное, как не в себя. Как все они!»

«Как вам не стыдно так про мертвого! Вы же совсем его не знаете!»

«Покойся с миром, Палыч»

«Катя, держись! Мы рядом»

Тысячи комментариев за двенадцать часов!

Написала Кате в личку: «Если могу чем-то помочь, только скажите».

Почти сразу ответ: «Ира, здравствуйте! Назарет, Зося, просил вам рукописи передать. Приезжайте, когда сможете. Но лучше побыстрее».

Назарет ― какое имя странное…

А сама-то! В сети меня все зовут Ирой, но от рождения я Ириада. Всё-таки много у нас с Зосей было общего.

Автобус подъехал к моей остановке. Протискиваясь к выходу, заметила, что пальцы в чёрных разводах туши. Шмыгнула и посмотрела по сторонам, не заметил ли кто. Пожилая женщина покачала головой. В её глазах тоже стояли слёзы:

― Крепись, доченька, всё можно пережить.

Кивнула ей и выскочила в закрывающиеся двери.

С лицом надо что-то делать. С общим настроем ― тоже.

Под высоченной стеной фабрики с ночи всё ещё влажно и прохладно. Солнце сюда пока не добралось. После раскалённого салона автобуса по спине побежали зяблые мурашки. Плюхнулась на скамейку и поняла, что не могу идти на работу. Даже рук поднять не могу. Перед глазами снова появилась строчка: «Зоси Палыча нет с нами». И горящая свечка…

Он бы никогда на своей страничке не допустил такой банальщины!

«…рукописи…» ― всплыло в голове сообщение Кати. И тут же появились силы. Изнанкой футболки стёрла с лица подтёки туши. Написала Зосиной жене. Та, будто ждала, сразу же прислала адрес.

Надо же! Живём в соседних районах и за столько времени ни разу не встретились. Я села на обратный автобус и поехала мимо своего дома на окраину. По пути лезли воспоминания, как мы познакомились на писательском марафоне. Он накосячил в посте, забыл теги поставить. Я ему написала об этом. Почти сразу начали общаться. Никто так меня не поддерживал, как Зося. Без вопросов, он более талантливый и успешный. Писал, что ещё в конце девяностых у него был журналистский опыт, но ему не понравилось. Мол, проституцию бросил ещё в восьмом классе.

Да уж! Шуточки солёные у него проскальзывали. Бесили они меня. Зося ёрничал и балагурил постоянно. А я наивно многие вещи принимала за правду. Может эта наивность и подкупала его? Нравилось ему морочить голову дурочке. Но он никогда не был злым. Грубым ― да, но не злым. Пояснял, где я повелась, и как не попасться в следующий раз. Но я в следующий раз попадалась всё равно. Уже на другой шутке. Он говорил: «Ага! Опять подорвалась! Как же ты в этом мире живёшь, дурёха?!» ― и снова объяснял. Я выходила из себя, кидалась в ответ на обидное неоднозначными смайлами. Но всегда диалог заканчивался смехом. И я всегда улыбалась. Мне кажется, он тоже. Жаль, что личной встречи не получилось.

***

Три прямые улицы нарезают спальный район на одинаковые кварталы из домов сто тридцать седьмой серии. Обычная трёшка. Дверь открыла девушка, вышедшая из рекламного ролика про идеальную жизнь. Я засомневалась, что пришла по адресу. Зося гордо говорил, что Кате на сорокалетие в прошлом году подарил дорогущий браслет. Но этой женщине на вид нельзя было дать и тридцати шести. Даже тридцать ― с трудом.

― Ирина?

― Просто Ира. Вы Катя?

Девушка кивнула. Дуновение воздуха донесло легкий аромат бергамота с базиликом. При этом в её безупречной укладке не шелохнулась ни одна волосинка.

― Проходите в гостиную. Я сейчас ещё кое-что соберу в спальне. Вы спешите? ― она виновато улыбнулась, жестом приглашая пройти следом.

Шёлковый струящийся топ пыльно-розового цвета. Бриджи, обтягивающие спортивные ноги. Пружинистая походка. Понятно, почему Зося её боготворил.

― Немного времени есть. ― В планах не было задерживаться в доме, где и без меня есть кому погоревать.

― Я быстро. Назарет почти месяц не вставал из-за болезни. До сих пор разгребаю его гнездо.

Понятия не имела о болезни. Он казался таким активным, много работал… Решила уточнить показания своей памяти:

― Он писал, что на заводе работает.

― Что вы! Он уже год не выходит из квартиры дальше пивного магазина. Пару раз вытолкала его на детскую площадку, но… В общем, он домосед со стажем.

Наверное, в ответ я что-то скорчила удивлённое, и Катя искренне рассмеялась, глядя на моё лицо.

― Ничего удивительного. Зося не любил говорить о реальном положении дел, ― сказала Катя, исчезнув за дверью. ― Он жил своими фантазиями. О хлебе насущном хлопотала я, ― крикнула Катя из спальни. В голосе её прозвучала горькая усмешка.

Я озиралась в залитой искусственным светом прихожей. Зеркала без пятен, идеально белая плитка на полу. После вчерашних похорон квартиру вычистили до блеска. Или она всегда содержится в стерильности? Показалось даже, что пахнуло больницей.

Мои внедорожные кроссовки чужеродно смотрелись в этой чистоте. Шлепки земли с подошвы чернели у половичка с как будто причесанным ворсом.

С чувством вины я прошла в большую светлую комнату. Почти всю её занимал белый ковёр. Напротив входа, на диване, сидели Оля и Коля ― близнецы-семилетки. О них Зося часто мне рассказывал. Присылал фотографии. Им в этом году в школу.

На одном из кресел в углу сидела Настя. Кажется, ей около десяти. Но глаза у неё были взрослые и усталые.

Дети сидели тихо, поджимая ноги так, чтобы не касаться белого ворса ковра.

― Привет! ― поздоровалась я. Не дождавшись ответа, решила сесть в кресло, к которому пробралась по узкой полоске ламината, чтобы не касаться ковра по примеру детей.

Три пары глаз молча меня разглядывали. Дети, как куклы, в одинаковых белых в чёрную полоску свитерах, были рассажены на мягкой мебели между подушек. Это немного пугало. Катя задерживалась. Молчание пялившихся на меня детей вселяло всё большее беспокойство.

― Тебя Настя зовут? ― поинтересовалась у старшей, как у человека с наиболее осознанным взглядом.

― Анастасия. А вы ― Ира, да? ― спросила в ответ девочка, в глазах её ожил огонек.

Я удивилась.

― Папа мне показывал вашу страничку Вконтакте. ― Ей не требовался мой ответ или вопрос, она продолжила, ― у него в закладках всегда была ваша страничка. Он говорил, что с вами решает «рабочие моменты». А мама говорила, что вы такая же бездельница, как и он. Он ведь уже давно не работал. Вы знаете? Но я не сержусь на него. Про мёртвых или хорошо, или никак. И вообще, мне нравилось, что он все время дома был. Мы часто на пикник ходили. Тут, на речку. Вы знаете, что тут за лесом ― речка? И лес почти как настоящий. Вот, смотрите, на шкафу фотография с пикника, только давнишняя…

Я только и успевала, что кивать, поддакивать и мычать. Но этого Анастасии было достаточно для диалога. Фотография, в сторону которой махнула девочка, светилась радостью. Катя с Зосей держат пупсиков-близнецов. Анастасия с широкой улыбкой прыгает в камеру.

Счастливое семейство!

У Зоси аккуратно стриженная бородка, вокруг глаз начинают закладываться морщинки. А вот между густых тёмно-русых бровей уже чёткая бороздка. Даже улыбка не сглаживает эту «морщину задумчивости». Вот таким я его и знала по аватарке. Не смогла сдержать ответную улыбку.

― Люблю эту фотографию, ― продолжила Настя. ― Ещё люблю фотографию, как мы весной ездили на Мальдивы. Когда границу только открыли. Без папы ездили. Ему нельзя прививку было делать. Поэтому фотографии мама не ставит в гостиной, чтобы его не расстраивать. Он ведь давно уже не ездил никуда, ― болтушка Настя пересказала краткую историю семьи, пока семилетки подозрительно тихо сидели. Катя все не возвращалась. ― Фотография у нас в комнате, на тумбочке, где Коля спит. Точнее, мы вместе сейчас с Колей спим. Чтобы ему не страшно было. Он не плачет, когда мы с ним вместе засыпаем. А Олька без конца ревёт, ― услышав своё имя, Оля скривила рот и настроилась на то самое «реветь», ― но мама ей не разрешает, потому что она уже взрослая, чтобы плакать. Я Оле тогда сразу объясняю, что теперь у папы ничего не болит, уже плакать не надо. Теперь заживём спокойно. Тем более, в школу плакс не берут. Я тоже, конечно, один раз плакала, когда папу в больницу забирали. Его в скафандре таком выносили, как космонавта. ― Оля начала всхлипывать в такт Настиному речитативу. У меня от этой музыкальной композиции взмокла спина и помутнело в глазах. А Настя все не унималась. ― Я сверху смотрела, когда его в скорую заносили. У него там стекло запотело, и я не могла лицо рассмотреть. Я уже знала, что больше он к нам не вернётся. Мама сразу в чёрный пакет всё бельё из спальни сложила и унесла. И драила всё. Квартира потом долго порошком воняла…

― Ну-ка хватит! ― скомандовала Катя, неожиданно проявившись сквозь пелену Настиной болтовни. Девочка замолчала. А у Оли глаза мгновенно высохли. Дети снова превратились в аккуратные красиво рассаженные игрушки.

Катя двумя руками тащила целлофановый пакет из «Пятерочки», плотно набитый стопками писчей бумаги и тетрадками в цветных обложках.

― Вот, ― она плюхнула пакет у кресла. ― Он сказал вам отдать всё. Наконец-то я смотреть на это не буду. За последние два месяца он из спальни сделал какую-то студенческую общагу перед сессией. Приходилось здесь спать. ― Катя махнула освободившейся рукой на диван. Ногой она продолжала придерживать пакет, чтобы из него ничего не высыпалось на идеальный ворс ковра. ― Но имейте в виду, полагаюсь на вашу порядочность, если там есть что-то готовое к публикации, я настаиваю…

― Не волнуйтесь, Катя. Я передам это вам. Авторские права Зоси уважаю, как никто другой.

Я привстала с кресла и подалась к пакету. Но Катя сдвинула его ногой в сторону двери так, что с кресла было бы не дотянуться. Я поняла ― намекнули на выход.

Странная женщина, хотя её понять можно. Такое горе. Остаться одной с детьми без любимого мужа. У неё, наверное, в голове ― полный трындец. Я бы с ума сошла на её месте. Думаю, она имеет право злиться на меня, за то, что Зося рукописи посторонней женщине завещал. Я бы злилась.

На работу в этот день я не вышла. Ничего страшного, не пропадут они один день без упаковщицы №2. Весь день посвятила Зосе, точнее, его наследству. После того как с трудом допёрла пакет до дома, за его разбор страшно было взяться. Жара не добавляла ни желания, ни сил. Квартира в полдень больше походила на разогретую кастрюлю, а я ― на свежесваренного рака. Но после душа (да будет вечная слава изобретателям водопровода в квартирах!) почувствовала способность соображать и действовать. И любопытство взыграло! Интересно же узнать реальные мысли человека, с которым почти год обсасывали каждый попадающийся текст, каждую книгу пропускали через дискуссию. А он взял потом и без предупреждения умер. Зараза!

Для начала, как подобает коллеге, написала пост памяти. Как он любил: с юмором, без свечек и пафосных «его нет с нами». У нас было много общих друзей и отклик последовал неимоверный. В сердцах немного позавидовала. Но потом подумала, может, и меня после смерти внезапно полюбит столько людей, что пост с некрологом так же за час наберёт пять сотен лайков. По крайней мере, Зося бы мне сейчас именно так сказал.

Разбор пакета оказался недолгим. Сложила в стопку тетради ― похоже, это дневники. Обрывки с заметками покидала в обувную коробку. А перевязанные ленточками листы А4 отложила на сладкое. Это были рукописи готовых книг. Зося мне как раз хвастал неделю назад. Присылал фотки и таинственный смайлик. Мол: «У меня есть для вас посылка, только я вам её не отдам!» Я уже догадывалась, что быть мне для этих рассказов бета-ридером. Не знала только при каких обстоятельствах.

Хотелось начать с дневников, причем с последних записей. Ведь оказалось, что про Зосю, про реального Назарета, я ничего не знаю. Но из двух десятков тетрадей найти последнюю было не так уж легко. Упаковщица есть упаковщица: достала с антресолей коробку, прихваченную как-то на фабрике, и аккуратно, в две стопки, уложила дневники в обратном хронологическом порядке. Всё! Короткий путь отрезан. Теперь придется читать с начала.

Вечер намечался душевный. Несмотря на то что я чертовски устала ― не физически, скорее психологически вымоталась ― «встречу» с настоящим Зосей Палычем откладывать не хотелось.

Время ― пить чай. Солнце ушло на другую сторону дома, и балкон стал приятным кабинетом. Потянул прохладный ветерок. В тени очухались от зноя и раскричались городские птицы.

Под откидным столиком разместила коробку. Принесла две чашки на блюдцах, две стопочки и заныканную ещё с восьмого марта бутылку мартини. Для приличия принесла кусок сыра из пустого холодильника. На кухне щелкнул чайник. Пять минут ― и готова встречать гостя! От двух чашек длинной ниточкой тянулся в полуденное бело-голубое небо ароматный пар.

Вторая глава. Не разлучит

― Присаживайтесь, Назарет Павлович! Меня зовут Ириада Олеговна. Будем знакомы! ― сказала невидимому другу и нащупала под столом крайнюю тетрадь.

В ней записи начинались с двадцать третьего декабря прошлого года. А последняя ― шестнадцатого июля, в прошлый четверг. Видимо, перед самой госпитализацией. Интересно, что это последняя страница тетради. Рассчитано точно ― сорок восемь листов, исписанных каракулями.

Я бы никогда не подумала, что у человека, так ясно выражающего свои мысли в текстах, такой сложно читаемый почерк!

«Будем последовательны, ― увещевала любопытство, меняя тетрадь на первую с другой стороны пачки. ― Думаю, последнего года для знакомства будет вполне достаточно».

«9 июля

«Здравствуй, дорогой дневник!» ― так когда-то начинала свои записи девочка Лора из книги по модному триллеру Линча. Тогда я и понял, что люди пишут дневники не только для того, чтобы их издавать в толстой обложке с золотым тиснением, а просто так, чтобы не лопнула голова. Да! Так запросто начинаю, не дождавшись первого января или понедельника. Потому что это тоже не важно для головы, которая без дневника может лопнуть. Как тогда работать? Сложно работать без головы. Сложно работать, когда там каша ― такая привычная, слабо дифференцируемая, которая переливается из пустого в порожнее…

Кажется, что эффективность и рациональность вообще не про меня.

Написал рассказ на конкурс.

Ни ответа, ни привета. Хотел написать ещё один, но затупил и плюнул. Может, позже…

Ничего не жду. Уверен, что сделал правильно».

Знакомая история. Я с такой кашей пять дней в неделю хожу! Особенно, если в голове вертится навязчивая идея, а сесть за работу нет возможности…

«13 июля

Вчера пришло письмо из издательства. Неожиданное, но долгожданное. Как раз накануне перечитывал апрельскую переписку. Редакторка писала что-то вроде: «До конца года мы вам напишем…»

Ну-ну!

Это звучало как типичное «мы вам перезвоним» на собеседовании.

Знаем ― плавали. Надеяться не стоит.

Но натура у меня мечтательная…

Все равно ведь ждал.

Хе-хе…

И вот оно! Письмо из настоящего издательства!

А я ответ в своем репертуаре фиганул.

Может, не стоило?

Разволновался я, право. Пойду хряпну!

Да кому я вру! Уже еле буквы разбираю.

«Рюмка водки на столе…»

«16 июля

Тишина…

Наверное, зря я шутеечки главреду шутил.

Три дня уже прошло. А вдруг мне совсем не напишут?!

Паника

Паника

Паника

Испортил себе минутку славы. Сломал весь кайф от приглашения на проект! Ещё Катя вставила пять копеек сомнений в моё уныние…»

«Нет! Ну вы видели кусок идиота?!

Скачу по квартире, извергаю поварёхой кастрюльный звон, вместо того, чтобы топать на площадку с детьми.

Только утром вздыхал, что не отвечают, а в обед уже написала!

Дроздова написала!

И Алина написала!

Все! Обе!

Включаемся в проект. Плюс роман полируем…

Ну как полируем ― переписываем, дописываем…

Теперь на свежий воздух проветриваться, а то эти КольОли протопчут на мне яму».

Проект ― понятно. Это как раз то, что Зося рассказывал: в издательство позвали сразу на два проекта, и чужую книгу писать, и его собственную рукопись взяли, над которой он пять лет корпел.

Вообразила, как он носился в переднике по квартире, колотя поварёшкой по кастрюльке. А за ним бегали Настя и мелкие Коля с Олей, смеялись, пытались поймать и оседлать дурашливого отца. Я крепко зажмурилась, чтобы согнать пелену слёз.

Дети лишились полюса отцовского шалопайства. Остался только холодный полюс маминой стерильности. Со строгой, любящей чистоту Катей, наверное, не устроишь дома развесёлый бедлам и кутерьму.

«23 июля

Объявили результаты шорта. Не судьба. Ну, чего уж, не в первый, не в последний, как говорится…»

Почерк стал увереннее, и читать намного легче.

«Зато кипит работа. Мне бы пару прицепов времени раздобыть. Дети спят мало. Жена дома сидит много. Время ― песок. В туалете запираться по часу каждый раз ― не выход. Я ж не Набоков какой.

Больше никаких конкурсов! Ожидание сжирает столько энергии! За неделю осилил только первые главы. И хоть тресни ― не могу разорваться между проектом, домашним очагом и романом. Где бы найти карманы времени?.. Будь я фантастом…»

«24 июля

Прочёл конкурентов. Успешных и талантливых во всех местах. Не хотел, но прочёл, чёрт их дери!

И это юмор?! Это смешно, «по-ихнему»?! Где сюжет?

Стендапятина какая-то.

Херня!

В личные сообщения написал этому, толстомордому из жюри.

Не всё только дневник руганью марать, вдруг кто читать будет. Хрен толстомордый ответит, но хоть душу отвёл.

Ни вчера, ни сегодня ничего не сделал. Идите в жопу, господа! Читайте своих молокососов с ТНТ!»

Он не любил юмористические шоу. Точнее, писал, что не любит. Советовал мне юмору учиться не по телефункину (он так телевизор называл), а по книгам, не переводным, нашим: Чехов, Зощенко, Аверченко…

Хотя, сам частенько пользовался юмором не классическим. В комментариях оппонентам не брезговал грубостями, как заправский стендапер.

«2 августа

Я, конечно, понимаю, что, всё-таки, придётся планировать работу «писателем», тем более, если работаешь с редактором.

Раскидываться, как я это делал долгие годы, не получится. А вот если залезу на определённый уровень, возможность творить хаотично и пьяным вернётся. Если захочу…

Иногда так охота покуролесить! Как одна мадам вчера в ВК написала: «Не терять трепета от чувства новизны,

…каждый раз смотреть на самые обычные вещи под разным углом, искать новые пути среди протоптанных дорог, находить «вкусное» в любом тексте, менять, улучшать…

…проживать каждый день, «как будто дан мне день один».

Вот! Отлично сказала девчуха! Обязательно вверну в монолог кисейной барышни какой-нибудь».

Ой! Кажется, это мои слова.

Вытащила смартфон, пригревшийся в кармане, попробовала пролистать до начала переписки. Скроллить километры наших дискуссий ― так себе занятие. Надоело минут через пять. Зашла на стену и решила отмотать год вниз.

Точно-точно! Это был марафон. Все пишут. Все всех читают и комментируют. Брожение умов в действии. Бессмысленно и беспощадно. Но весело, и куча знакомств! Проскроллив стену личной страницы до бесячки, обнаружила те самые слова.

― Люди! Это мэтр меня имеет в виду! Всех кисейных барышень Зося рисовал с меня! ― пропищала в пустоту тёмной комнаты с балкона.

Забавно такое узнавать. Этим можно даже похвастаться. А перед кем? Вокруг меня людей не было. Шумел только детсад за окном. Им бы спать в такой час ― детей, стоящих группками под кленами, забирали по домам, эвакуация, что ли? Часто их стали гонять…

Мой чай кончился, а у Зоси в чашке ― остыл.

― Ничего страшного, если я выпью за тебя? ― Зося не ответил. ― Так же положено ― пить за тех, кого нет с нами?

Холодный чай после жаркого дня был в тему. Читать стало немножко лениво. Слишком много всего. Хотелось отдохнуть, глядя в белый потолок, и подумать о жизни. Но счастливое воспоминание об августе прошлого года тянуло обратно к Зосиным закорючкам.

«6 августа

Мысли как обезьяны скачут туда-сюда, туда-сюда.

Надо хотя бы выспаться. Скорее бы сентябрь.

Настёна ― в школу, малыши ― в сад, я ― спать! А то мозг примата отказывается функционировать в режиме «работа».

Дальше рассказ. Несколько страниц перелистнула. Помню его ― читала на портале. Интересно, конечно, черновик с результатом сравнить, но позже.

Вложила лист из блокнота вместо закладки. Скептически посчитала страницы, подходящие к концу. Заглянула под стол. Сколько тут? Когда уже доберусь до тайной писательской жизни?!

«16 августа

Депрессия не от неделания, а от бессмысленности делания.

Попал в воронку.

Потихоньку, шаг за шагом, и вот я уже совершенно пустой.

Ничего не хочу.

Нет, хочу, но только спать. Более меня ничего не интересует. Ни книги, ни кино, ни общение, ни секс. Даже в окно смотреть не хочу. Когда уже сентябрь?!

В голове только две мысли:

«Все сжечь!»

«Уехать к чертям!»

А! И сопли ещё.

Всё!

Вот это действительно всё…»

Да. Сложно, наверное, писать, когда дети на голове скачут. Непонятно только, где их мать? Приходишь, такой с работы, а тебе в зубы несмолкающий колокольчик. Хотя, он тут писал, что днём выспится. Не ясно, работал или нет… Ах да, Катя говорила, что уже год дома сидел.

«18 августа

Раньше мне казалось, что депрессия возникает, когда не знаешь, куда двигаться, как реакция на безысходность. Вот сейчас знаю, что надо делать и для чего, но не хочу! А время идёт, и от этого становится ещё хуже…

А что я хочу?

Двойного рома бы и гамачок на берегу Мексиканского залива.

Но не Хемингуэй, увы.

Да и среда социальная не позволяет. «Быстрее, выше, сильнее» ― обороты растут, а просмотры нет. А надо!

Вот вчера по тегу листаю посты. Первый ― скука смертельная ― сердечко, комментировать не стал. Второй ― занудство и вой на болотах ― сердечко, без комментариев. Третий ― полотно текста. Кажется, даже точка только в конце, читать не стал ― сердечко за попытку, комментария недостойно. И так далее.

Думаю, вот пятнадцать участников обойду, посмотрю статистику у себя, и полный офлайн на вечер.

Скучища! Всем ― сердечек за старания. Перехожу на свой пост ― бац! ― пятнадцать сердечек, ни одного комментария.

Сплошные единомышленники, блин! И ни одного читателя из целевой аудитории.

Бегут микроблогеры ― сами себе писатели и читатели, а толку? Зачем мы туда бежим?

Вопросы чаще, чем что бы то ни было, заставляют меня двигаться. Но нет человека, который задавал бы правильные вопросы.

Приходится самому себя вытаскивать. С утра перелопачивать новостную ленту, цепляться к словам и только тогда случайно находятся правильные вопросы.

Как западло это делать, если бы ты знала! Сколько на это уходит сил! Но ничто не сравнится с удовольствием внезапной эврики.

Если бы не этот дурацкий марафон, если бы не этот обмен энергией… Пусть даже так. Но без этих лайков было бы совсем кисло.

Ни шатко ни валко проект движется. Но на роман меня уже не хватает.

«Зачем тебе эта движуха в сети, у тебя и так всё хорошо. Хватит читать бестолочь всякую, сиди ― пиши» ― говорит.

Вот идиотка! Если не этот марафон, я сдохну!»

Меня передёрнуло. Я ему тоже так говорила. Может, это он не обо мне? Тяжело осознавать, что своими «добрыми» советами могла его обидеть. Но это мог сказать каждый. Вон! Хоть бы его жена! Может, это она и сказала…

Мимо окна промчались с визгом стрижи.

Зосечка, прости меня за все мои добрые намерения!

«21 августа

Два дня недоволен. Два дня настраиваюсь на роман, но в итоге делаю всё, что угодно, только не пишу. Хотя дела не стоят на месте, конечно.

Ридеро с новым заданием нарисовались. Копейка, а не откажешь. К тому же второе издательство совсем не платит, только отжимает время. А денег хочется! Хотя бы чуток, хотя бы как «спасибо»

Роман даже на треть не осилил.

В начале пути всегда кажется, что не смогу, не справлюсь. Впереди ещё так много работы. Как идти вперед без поддержки, результатов и без денег?

Вот, допустим, директор говорит продавцу тапочек для тараканов: «Денег нет, но вы держитесь.

Полгода.

Через полгода, если хорошо будете работать, получите пять процентов».

Приблизительно так ведь работает издательская схема?

А голого энтузиазма надолго ли хватит?

Справлюсь ли я?»

Ещё как справишься! Я-то знаю, что через полгода вышел хитовый сборник рассказов с марафона. А роман…

Роман тоже выйдет. Скоро выйдет из печати. Жаль, что его не увидишь. Зато ты видел, как жарко читатели встретили электронку. А все эти проекты, отзывы и аннотации ― суета сует, к сожалению. Ни денег, ни удовлетворения не принесут.

Так и хочется крикнуть в прошлое: «Зося, опомнись! На что ты тратишь время?! Пиши роман! Пиши рассказы!». Но стал бы он меня тогда слушать? Кто я для него? Тем более в тот момент. Веселое шапочное знакомство?

«23 августа

Пубертат ― мать его етить! Как совместить двух малявок, подростка, административную переписку с редакцией и творчество, а?!

Сегодня хоть немного отпустило. Дали конкретное ТЗ наконец-то в издательстве. Да и Настька согласилась с мелкими помочь.

Из текста заказчика:

«…вариант графической нотации элементов моделирования для описания мыслей в виде схемы на одном листе…» ― как вот это на человеческий перевести? Уже два дня мучаюсь со словарями. А сегодня озарение ― это же про схемы и символы! Там ведь так и написано. Но как написано, ёлки! Как говорится, без полстакана…

Век живи ― век учись. Учись на чужом дурном опыте, хоть за копейку».

«24 августа

Бесит, что трачу время в сети.

Соцсети (общение, обучение, красоток посмотреть), хахару (ищу работу ― реально отчаялся!) ― все это занимает часы. Как и бытовуха. Хоть и давно обещал.

Но все это, как в книжке: от обезьяньей части моих мозгов ― непоследовательно и фрагментарно.

А декодер готов принимать информацию, он жаждет трансформировать ее, если обезьяна наконец утихомирится.

«Всё, что тебе нужно, уже существует. Надо только суметь воспользоваться».

И для тупых мысль повторили дважды: во время дневной медитации (хе-х, когда близнецы заснули) и через два часа в книге заказчика. Да-да, в той же.

Вот и думай!»

Знакомая тема с сетями. Сети-сети, сообщества… Это получается, он только ушёл с работы, лето помыкался и заскучал по обществу? Или просто таким макаром прячется от домашних?

Что же там за атмосферка-то?!

«25 августа

Удивительный механизм разума ― сон.

Мозг нарезает лоскутами наши воспоминания, опыт, ощущения, склеивает их, как ему вздумается, окрашивает их новыми эмоциями и превращает в новый пережитый опыт. И ведь фиг отличишь!»

Почти по Фрейду. Что-то много про сны. Наверное, когда не дают спать, мысли только об этом. Странно, что мы с ним не обсуждали философов. Не успели. Нам бы ещё годик…

Балкон совсем остыл. Стало зябко. Ветер теребил страницы тетради. Я уже не в силах ни листать, ни читать.

«Как же так, Зося? Нам бы ещё годик…».

Помню, в последние дни марафона у нас сложилась группировка вокруг Зоси. Человек пять девчонок от тридцати до шестидесяти.

Все шли очень бодро, и только я по неопытности норовила запороть задания. Зося мне писал разухабистые сообщения, стебался над ошибками. Я иногда даже злилась, но ошибки правила. В ответ указывала на невнимательность. Обмен шпильками такой.

Но это подбадривало. Девки же просто от него млели. Такие эмоциональные качели у нас были, что не удивлюсь, если на том марафоне кто-нибудь решил жениться.

Философы… Представляю, как бы он зачморил Канта. Нет, хорошо, что мы не обсуждали философов, а то бы я навсегда потеряла веру в основоположников. Зося всё умел превратить в фарс.

«Держитесь за животики, сейчас будет умное» ― писал он, закручивая всем известный факт в каламбур. Умничающих не любил вдвойне. Считал их снобами и нещадно рофлил.

Взяла следующую тетрадь и ещё парочку; перебралась на диван. Плед оказался кстати. Продрогла. Есть не хотелось.

«Еще немного почитаю и спатеньки. Завтра надо всё-таки собраться и доехать до работы» ― пообещала себе, догадываясь, что на самом деле в обед будет сложно уснуть до утра, и все пойдет не по плану. Но я чувствовала себя такой разбитой, сонливость накрывала.

«27 августа

«Как же так, Ира?!»

Так началась новая тетрадь. Я подняла глаза и огляделась. Никого. Только тишина и полумрак гостиной.

Зося обращается ко мне?!

Спать перехотелось.

«Как же так, Ира?! Я тебе пишу, как твой текст читается со стороны, а ты только больше соплей туда пускаешь! Хватит обнажать душу, дурёха! Ей-богу, вылетишь за три дня до финала!

Хотя, какая мне разница. Да и ей. Марафон свою функцию выполнил. Он познакомил нас.

Вчера опять про планы говорили. Мечтательница, эта Ирка! И за себя, и за меня… Но, чёрт возьми, приятно такое читать! Как мне не хватает, чтобы Катерина мечтала вместе со мной, строила со мной планы. Как тогда, до свадьбы.

Но у неё кабинет. Ей некогда. «Давай пиши, если уж взялся всерьёз» и пр.

Опять же вчера она мне гной пускала, мол, работаешь-работаешь, а когда заплатят?

Копейки с Ридеро её не устраивают. Давай, говорит, оплачивай квитанции хотя бы. Ну не делается так! Как ей объяснишь?

Ир, как бы ты объяснила?

Вот я закрою проект, и в следующем квартале заплатят, да?

Ты-то знаешь?

А она: «Требуй, скажи, что у тебя трое детей. Проси. Они тебе должны…».

Будто мне заняться больше нечем!

Я вон не знаю, где мне время найти на новый роман, а она хочет, чтобы я бессмысленную переписку вёл.

Ирка, это уже ты виноватая! Ещё первую книгу не отредачил, а тут идея накрыла!

«Запиши, идею да запиши».

А мне теперь не остановиться.

Дроздова-то чего-то на письма не отвечает…

Поскорее бы первое сентября…»

Вот оно как! Значит, теперь дневник имени меня?

Я закрыла и снова открыла тетрадь, будто первый раз её вижу. На обложке венецианские гондолы ― ничего особенного. Но приятно, будто держу книгу со своим именем на корешке. Нет, я не чувствовала себя виноватой. Я гордилась ― быть виновницей! Это я подтолкнула его ко второму роману! Я виноватая! Я!

«29 августа

У меня опять много начатого, слишком много.

Но творчество ― это вычитание, и надо что-то hang on ― что-то подвесить.

Я ассоциировал себя с детской литературой, но всегда сбивался на тексты для мамочек.

Так, как делают асы современной детской книжки, я не смогу. Много картинок, мало текста, простенькие квесты ― Журнал «Мурзилка». Они все выросли на нём.

Да, маленькие объемы, клепать можно быстро: много интерактива и цветовые пятна. Видел я, как дети реагируют на эти эпилептические истории.

Не хочу так даже пробовать.

Детские книги — это серьезно. Это серьезнее, чем взрослая литература. А сейчас даже Алису Кэрролла умудрились сократить и опошлить перекошенными иллюстрациями.

У меня есть чудесные идеи, уже начатые и почти законченные есть, но hang on!

А вообще, мне ближе что-то поржать.

«Гнутые острые гвозди юмора»

Просто: «Гнутые гвозди», а?

Как вся моя жизнь. Может, немного детектив, немного лавстори.

А еще, хорошо бы писать учебники.

Наверное, даже прибыльно».

Дальше читать было невозможно. Какие-то дурацкие расчёты, обрывки мыслей крупными кривыми буквами, цифры, не связанные между собой, перечисление тем, как я поняла через слово. И все это на пять перечеркнутых страниц с кратким пояснением в конце:

«Болел.

Потом пил.

Потом снова болел.

Наверное, не судьба мне учебники писать».

«3 сентября

Я календарь переверну…» ― естественно! Вся лента горит рябинами и календариками. Как же мы все банальны, творцы, ёпрст!

Даже трёх дней не удержался в режиме.

Голова не отключилась вовремя. С бодунища это сделать особенно тяжко. Испортил свидание ― это, во-первых.

А, во-вторых, сегодня с дурным настроением встал, с тяжелым таким, недоспатым.

Со сна, как с говна, говорят ― вот! Оно!

Обычно в такие дни я долго туплю, а потом ещё заваливаюсь досыпать. И опять себя ненавижу.

Хочется пива. Но Настене обещал, что не буду.

Честно, Дочь! Не буду!»

«5 сентября

Я, конечно, жуткий тормоз! У меня все условия для творчества, а я только сейчас, во втором часу, переполз на балкон, поближе к своему роману.

Сентябрь в этом году теплый.

Да, я уже написал полторы тысячи знаков, кое-кому ответил, отрапортовал о конкурсе, отвел младших в сад, сходил в магазин. Но на любимой лоджии я только сейчас! Почему? Зря, что ли, столик колотил? Даже кофе пил на кухне, придурок!

Ладно! Нафиг самоедство!

Удача, дай за хвостик подержаться!

Иришка, ты не против?»

― Нет, не против. Кто бы мне что на балконе сколотил?! Ящик, типа столик, от прошлых хозяев, вот-вот рухнет. ― Кто бы меня слышал.

Наш странный диалог с Зосей становился похожим на общение брата и сестры, встретившихся в отцовском доме после долгой разлуки. Вроде родной, но такой незнакомый человек.

― Что же происходило в твоей жизни, пока мне рассказывал про счастливую семью и любимую жену? ― вздохнула я.

«6 сентября

Какие планы?!

Как я могу планировать, когда не отрабатываю и половины запланированного?

У меня уже голова пухнет от вечной пертурбации планов этих!

Что я, инженер какой? Менеджер? На кой мне планы?!»

«8 сентября

Наверное, к счастью, идет дождь, холодно и ветер. Питер!

Не надо выходить и можно писать. А после интервью с Чеширко хочется писать просто и с удовольствием, от сердца.

Кстати, дедлайн выкладки главы опять профукал, но теперь думаю: и хрен с ним! Всему своё время. Спешить не стоит.

Чеширко, дождь ― всё успокаивает…

Хороший мужик! Я бы с ним выпил за успех домового.

От Дроздовой так и нет ответа. Зато от издательства пришло ТЗ на второй проект. Я думал, так не делается. У меня ещё первый в работе. И опять про то же.

Когда людям надоест читать и писать про успешный успех? Они же все, как штамповки, что первая, что вторая, блин, блогерши.

Вот Чеширко бы, наверное, не стал писать эту ахинею. А не отказаться ли и мне…

Ира, как думаешь?»

Как я думаю… Помню я! Помню, как убеждала, как радовалась, что отказал им. Я ж не знала, что у тебя в семье с деньгами не густо. Думала, сам работаешь, плюс ― успешный писатель, все дела…

Ком подкатил к горлу. Стало ещё обиднее, что не знала, не держала за руку; что не помогла отбросить лишнее.

Что там мои рассказы? Нон-фикшн на двадцать страниц, да сборничек на пятьдесят листов? Я была нужна ему! Зося по-прежнему будто сидел рядом. Я закрыла глаза и сжала тетрадь, которую когда-то держал в руках он. Захотелось прочесть молитву, но я не знаю молитв. Да и Зося был ярым противником религиозных поверий. Тоска о нашей дружбе, о нашей неполной, кособокой дружбе, больно сжимала сердце.

― Зосенька, как же так?! Столько таланта! Ты столько мог, ― я уткнулась в подушку, чтобы заглушить рвущийся из глубины вой.

Когда проснулась, было уже светло. Или ещё светло. Белые ночи в Питере искажают ощущение времени, особенно, если вы не фанат времени и не вешаете в каждом помещении часы. Всё же утро. Тронула экран смартфона ― начало четвёртого ― действительно, утро.

Глаза отекли, и легче было их снова закрыть, чем таращиться в телефон. Физически ощущала рисунок подушки на щеке. Кажется, все десять часов сна я не меняла положения. На душе ещё не рассеялось светлое, теплое послевкусие сна. А что снилось ― вспомнить не могла. Может, снился бабушкин дом? Маленькой я мечтала завести большую семью и жить с бабушкой в деревне. Чтобы муж, как в русских былинах, ― богатырь с бородой, чтобы дети по лавкам, и кошка на пороге. Бабушка внукам пироги печёт.

А потом увидела возле подушки три тетрадки и всё вспомнила.

«Как же так, Зося…»

Остатки сна улетучились. Отнесла дневники на балкон, освещенный зарницей, и пошла за кофе.

«11 сентября

Вот это заход! Вот это я молодец! Не-е-ет, такого у меня ещё не было! Все, когда прочтут, так и ахнут, скажут: Зося ― бог литературы!

Ещё час до полудня, а я уже выдал дневную норму. Вот что значит поток!

Даже успею поредактировать первую рукопись.

Кстати, Дроздова пропала. На письма и звонки не отвечает. Сдохла, что ли? Не поеду же я за ней в Москву!

Очень жду её воскрешения. Думаю, первая книга и 50% второй рукописи её обрадуют. А она меня обрадует авансиком!»

Не буду сегодня плакать. Нет смысла.

«22 сентября

Теряю мысли. Закопался в тетради и учебники, а под рукой, бывает, не найти бумажечки для внезапных встреч с провидением».

Не плакать! Не буду.

«23 сентября

Я не понимаю эту женщину! Как получилось, что мы вместе? А ведь раньше она во мне души не чаяла, в рот смотрела.

А сейчас хочется шмякнуть её по гладко причесанной макушке, чтобы хоть немного льда из её глаз высыпалось.

Как она не понимает, что я всё это ― для неё, для детей! Мне ведь ничего не нужно! Ни-вот-столечко!

Целыми днями над рукописью бьюсь, а она:

«Когда проект сдаёшь?», «Когда заплатят?», «Другие вон уже три книги написали. За себя, и за того парня», «Не умеешь ― не берись», «Лучше бы глаза не мозолил, опять в охрану шёл. Там бы и писал. Зачем уволился?»

А когда сказал, что отказался от проекта ― вот это визг!

Из спальни слышу, как она там фигачит шваброй. Дети тоже, поди, по углам, пока такой ураган.

Боже, взываю, уйми эту женщину! Не доводи до криминала!

Типа, уборка её успокаивает. Дома уже с пола есть можно, что она, кстати, мне и обещает.

Я, пожалуй, пока здесь отсижусь, пока она там не угомонится. Хорошо умный человек сделал на двери спальни замок! Спасибо мне».

Я фыркнула со смеху. Помню, этот эпизод он вставил в рассказ о стариках. Потом рассказывал, что жене кто-то из знакомых на хвосте принёс, как Зося её описывает старой каргой. Дома ему влетело и от жены, и от тёщи, а он за это в рассказ добавил, что тётка ― родственница бабы Яги. Отомстил по-писательски! А ведь в том рассказе он бабку-то расколдовал, типа, жену-то свою…

Я не буду плакать. Не буду. Но слёзы сами, почти неощутимо, бежали по проторенным дорожкам. Он так любил её…

«1 октября

Бог с ней, с Дроздовой! Правильно Иришка сказала: появится, не появится, а самиздат ― тоже возможность. Сейчас такая волна пошла коммерческих авторов, и ведь зарабатывают неплохо!

Говорят.

Лично не встречал таких.

Накануне дня рождения выклянчил у благоверной подарок в бумажном эквиваленте. Хоть она и говорит, что лучше бы про любовь писал. А юмор ― такое себе ― ей не интересно. Ну да ладно, главное, что она успокоилась насчёт проектов просратых.

Вложился на все в рекламу первой книги. Взлетит ― и пусть Дроздова потом локти кусает, что не забрала права на такую успешную шняжку».

«4 октября

День рождения!»

С Днем Рождения, дорогой друг Зося! Читал ли ты электронки, которые я тебе подарила?..

«10 октября

Чего-то не взлетает. Статистика радужная: показы да переходы… А нужны заказы и переводы! А вот их-то как раз и нет.

Не у каждой зебры в жопу ведут только чёрные полосы.

М-да… Факт».

Знал бы ты, какие сейчас просмотры у твоей страницы! Наверное, порадовался бы. Интересно, сколько твоих книг раскуплено за эти несколько дней. Думаю, немало. И безо всякой рекламы. Грустно, что лучший инфоповод писателя ― его смерть.

«15 октября

Есть такие люди ― ведомые.

Кажется, ты взял над ними покровительство и ведёшь сквозь бури и ненастья бытия. И сам не замечаешь, как из ведомых они становятся тебе поддержкой. И уже не они без тебя не могут, а ты без них.

Вот для меня таким человеком стала ты».

Вот это «ты» ― будто пальцем попал в самое сердце. Интересно, про кого он написал?

«А есть такие, которым из добрых побуждений хочешь помочь, берёшь их на буксир и тянешь. Чуть расслабишься, чуть замешкаешься, а они уже ноют на плечах, мол, когда уже результат будет. Когда будет счастье. И долбают, и долбают, что хочется все бросить и бежать».

А вот это точно не я. Из отражения в тёмном окне на меня смотрело гордое лицо упаковщицы-блогера. Я никогда ничего не требовала от него! Улыбнулась. Ну я и зазнайка!

«3 ноября

Вот холод-то! Неужели в этом году зима так рано?

Тут и сказочка на обед:

В начале ноября в Питер пришла Зима. Но скучно ей показалось. Всё такое серое, снег сразу тает, грязно. Ни коньков тебе, ни санок…

Решила она сбегать, пока вот это вот всё, за холодненьким. А чего? Времени-то по календарю ещё полно!

Бежит уже обратно из магазина, бренчит бутылками, а навстречу ей ― знакомые звери. Ну выпили чуточек, по разным Африкам покуролесили, шороху навели, снегом покидались. Вдруг спохватилась Зима пятого декабря, шубку схватила:

― Ой, ― говорит, ― мне же в Питер пора!

А знакомая белка ей отвечает:

― В Петербург? Так туда ты до июня ещё успеешь.

Что ж, бывает…»

Это точно! Бывает… Мне он эту сказку в майские рассказал, когда снег пошёл.

«6 ноября

Воскресла Дроздова. Лучше бы снова сдохла. У них сложности какие-то. Печать рукописи откладывается до февраля.

Ира, я попал! Кате ещё не говорил. А как ей теперь сказать?

Рекламная кампания себя не отбила и на четверть. С авансом меня прокатили, от проектов сам отказался.

Бля…»

«8 ноября

Она так и знала. Она предупреждала. Она не может всё сама.

Чувствую себя последним говнюком. Так просрать месячный семейный бюджет. Но, с другой стороны, она же говорила, что это подарок…

Мне её жалко, но что я могу? Вернуться на работу? Все равно моя писанина никому не нужна.

Пойду-ка я с Иришкой перетру».

И чего ж не перетёр? Не могла я такой разговор забыть. Полистала мессенджер: хиханьки, хаханьки, наставления, стёб, и ничего серьезного про деньги. А, вот: «Реклама ― фуфло. Не вздумай тратить на это зарплату. Давай лучше пока на конкурсы напирай. Мне они больше отдачи дали. Хотя бы психологической» ― и всё! А я бы могла и денег дать, между прочим. Мне копить не на что. Стала бы меценатом. Вот дура! Подарила ему на день рождения Кинга и Рубину! Лучше бы денег выслала!

«14 ноября

Бывают дни суетливые, бывают продуктивные, бывают ― ни о чём, а чувство удовлетворения есть.

Вот сегодня я недоволен собой.

А почему?

Ведь сделано до хрена. По плану и немного сверх.

Нет. Дело не в том, как я провёл день и сколько выпил. Дело в отсутствии энтузиазма.

Четыре автора, выяснилось, отказались от моей работы. Переписали. Их не устроило, надо понимать.

Но мой стиль не должен же совпадать на 100%, как думаешь?

Или должен?

Не зря я отказался с Ридеро дальше работать. Мне себя и без недовольных за ноут не посадить. А теперь…

Внутренний критик ― доброе утро! ― проснулся и зудит: «Всё, что ты делаешь, недостаточно хорошо! Твоя работа никому не нужна!»

Весь мозг сегодня выел, зараза! Долго жрать меня будешь? Будто Катьки не хватает!»

«18 ноября

Тупица! Как успокоить обезьяну в мозгу?! Всё видит, всё подмечает, восхищается и так же легко всё забывает! Скотина!

Собрался в кучу ― и в бой! Время-то идёт? Вдруг завтра все умрём от неизвестной болезни? Да ладно все, достаточно, если я один сдохну.

Сколько можно херн ёй маяться?!»

Вот мы все так. Задумываемся о смерти, и только тогда идём вперёд.

Хоть он и говорил всегда, что мало работает, недостаточно, не успевает. Но сделано было много. Очень много.

Если сравнивать, сколько я смогла написать ― сама себе хозяйка ― и сколько он писал с учётом семейной жизни, несчастной семейной жизни. Он был сверхпродуктивен. Талантище!

«9 декабря

Мне стоило родиться и жениться хотя бы ради того, чтобы появилась Настёна. И близнецы, конечно. Но Настёна ― это чудо:

― Папа, мне сегодня пятёрку поставили за то, что ты писатель.

― Как так? Расскажи!

― Я нарисовала тебя на диване. МарьАлексевна спросила, почему ты отдыхаешь, устал? А я рассказала, что ты никогда не отдыхаешь. Ты думаешь. И что писатели никогда-никогда не устают, им некогда. Вон сколько книжек в библиотеке. МарьАлексевна погладила меня по голове, поставила пятёрку. А маме почему-то здоровья пожелала.

Анекдот, прям! Но я должен сделать всё, чтобы она видела, что не зря верит в меня, моя доченька!»

«11 декабря

Обновил резюме. Три звонка ― все на ломаном русском. Что, все ЧОП, где нужны старики с опытом, теперь в подмышке у рыночных королей? А в музей ― не? Там только свои? Ира говорит, что у них на фабрике тоже вся охрана частная из этих. Меняются каждую неделю. Никто их в лицо запомнить не может. Некоторые даже русского не понимают.

Эх, Катька, Катенька! Неужели ты этого для меня хочешь?

Ладно, завтра попробую обзвонить приличные места сам.

А пока ― герой сам себя не опозорит ― надо бы ещё сценку обрисовать, пока мелкота с продлёнки не вернулась».

«26 декабря

Ехать или не ехать к Катиной подруге?

Любопытно, как они грызутся с мужем, с одной стороны. Но с другой ― стычка мнений, масса советов, суета общая и вокруг праздничной тарелки.

Не хочу оправдываться, пытаться быть таким, каким хотят меня видеть. Приехать и опять сутки прятаться в их большой библиотеке?

Наверное, надо остаться дома. Катя с детьми от меня отдохнет. Я от них…

Или всё-таки поехать? А то Настёна расстроится. Семейный праздник же…»

«30 декабря

Мне сложно абстрагироваться от мнения людей и делать то, что МНЕ нужно.

Это основной стопор».

«1 января

С Новым годом! С Новым счастьем, как говорится.

Кто знает, может, и будет у меня в этом году новое счастье… Старое уж больно мозг клюёт».

«13 января

Она ведь знает, что я не вернусь на завод! Сколько можно меня иметь с этой работой?!

«Медленно»

Чтобы я не делал, всё не так! Всё медленно!

Пишешь ― медленно!

Трахаешь ― медленно!

Работу ищешь ― медленно!

Найду я деньги, найду! Самиздат хоть что-то да приносит. Если с меня шкуру не драть и детей больных на шею не сажать, я, видит бог, написал бы в пять раз больше! И получил бы в пять раз больше.

Неужели это сложно понять?! Иришка, солнце мое, неужели женщины понимают только чужих мужей? Или мне так повезло, что именно моя меня не понимает?»

Не знаю, Зося. Не знаю. Не пришлось мне по ту сторону брака побывать. Может, потому и не была, что я в принципе не понимаю мужчин? Вот тебя, я думала, что понимаю, а оказалось…

«16 января

Глядя на Катерину, иногда вспоминаю мифы. Красивая, как богиня, и такая же сука. Если не забуду, завтра опубликую, она всё равно не читает.

Воровка времени Ниоба имела много детей и амбиций. А время не резиновое, поэтому, она с легкостью занимала время своих друзей, родственников и мужа (хе-хе).

Но время каждого человека отмеряют Мойры. Они вынуждены восполнять занятое время самым ценным.

В жизни женщины с появлением детей именно они становятся главной ценностью. Так и получилось, Мойры нашептали богине Лето о несправедливости успеха хвастливой Ниобы. Лето приказала Аполлону убить всех Ниобид, чтобы вернуть занятое время всем близким Ниобы.

Готова ли ты, Катенька, возвращать долги? Может, все вокруг тебя болеют по этой причине?

Это, пожалуй, писать не буду. Хотя зачем тогда это вообще писать? Без контекста никто не поймет».

«19 января

Даже и не знаю, что лучше, её больные дети или мать её! Я совершенно не готов делить нашу трёшку с ещё одной женщиной. Да и вообще с кем бы то ни было. У нас и так тесно! Уже два дня котлетами воняет. До тошноты! А если так будет постоянно?! Поскорее бы малыши поправились, и любимая тёща свалила в закат.

А Катька теперь совсем ко мне не приходит. Говорит, я спальню засрал, у неё сразу, видите ли, желание пропадает. А как я могу по-другому работать, если мне в своё время не дали кабинет сделать? Вот теперь пусть в той комнате для гостей вместе с мамой и ютятся!»

«20 января

Как почувствовать себя никчемнейшим существом?

Пригласить тёщу!

Тёща чётко даст понять, что если срочно не берёшь на себя бремя хозяйства и не начинаешь колотить, рубить, месить, варить, совершать бытовые подвиги, то нахрена ты вообще?

С утра пораньше мы хватаем знамя достижений и бежим вперед: перестановка, завтрак, указания всем, обед. Неважно, что давление и плохое самочувствие, ведь никто не подскочит раньше и не выхватит знамя.

Вот лентяи!

А без перестановки ― пропадут!

Без котлеток мясо в горло не полезет!

Может, кто-то сейчас почистит картошки?

Может, кто-то и почистит. А у меня есть имя и планы.

Я не хочу бежать впереди паровоза.

Если действительно нужно помочь, есть вежливые формы просьб!

А суета ради суеты ― зло.

Ее просили?

Без супа, котлет и перестановки для гипотетических гостей ― все сдохнут?

Так и представляю себе Толстого, крутящегося с женой на кухне с утра до вечера.

Хрен с ним, с отступником этим. Мураками такой: «Кому котлеток на обед?»

«23 января

Хуже вони от котлет ― только вонь от пригоревшей манной каши. Дети и без того хрипят, а она газовую камеру нам всем устраивает. Так и хочется сказать: «Ехали бы вы, Натальсанна, в свой Кингисепп!

Вот ты, Иришка, говоришь: «Она для нас старается, чтобы не готовить, чтобы нам не отрываться от рукописей и клиентов». Да я лучше б им бульона на три дня! И пусть бы поголодали, может быстрее поправятся. Переедание ― это в принципе зло. К тому же во время болезни. Какие могут быть силы идти на поправку, если все силы на переваривание первого, второго и пирожков уходят?

И это мучительно, я вам доложу, когда каждый час тебя спрашивают, не хочу ли я покушать. А если, не дай бог, выхожу ― она тут же начинает допрос. Даже если прикорнула у себя, подскакивает от звука открываемой дверцы холодильника. И начинается!

«Я не могу работать в такой обстановке!»

Как бы её отправить, пока автобусы ещё ходят, а то поговаривают…»

«4 февраля

Интроверт ― факт.

Мне неловко, когда много детей.

Мне неловко при посторонних в чужеродной среде.

Чем дольше сижу дома, тем сильнее это проявляется. Но я понимаю, что нельзя приучать к этому своих детей.

Они должны расти в разных обстоятельствах, потом уже сами выберут комфортный для себя путь.

А что я?

Я не могу жить без своего кокона. Не могу без него творить. Я ощущаю это, как если бы меня растворяли в пространстве. Мысль тает в диалогах, в суете. Для неё нет опоры. И даже демоны не имеют силы. Я не слышу их.

Вспомнил, почему не люблю гостей или уезжать в отпуск. Мне нужно своё пространство. Своя конура, тот самый кокон, где время течёт по моим законам».

«13 февраля

«Всех убью ― один останусь!»

«23 февраля

Сегодня меня исключили из защитников. Говорят, не достоин, не тяну. Моему сержанту в 98-м это бы понравилось. Он тоже так считал.

А может, и правда ― не защитник? Не охранник ― это уже точно…»

«25 февраля

Итоги за 2019 год ― вдохновляющие.

Итоги за февраль ― хреновые.

Да и за январь тоже.

Вот поэтому и не подводил черточку в ВК.

Нечем хвастать! Не-чем.

Вот ты, Ира, сдвинулась в своем развитии ― молодец. А я назад шагнул ― немолодец.

Вот так-то!

Я тебе этого не скажу, конечно. Не поймешь, наверное».

Каждый раз, когда в его дневнике встречается мое имя, у щекотало небо. И вот опять. Сдвинулась в развитии. Ну такое…

Всё относительно. Да, сообщество растёт, уже не стесняюсь посты и главы выкладывать. Чего мне стесняться?

В зеркале, высвеченная утренним солнцем, сидела согбенная тридцатилетняя выпивоха с отёкшим красным носом и тяжёлым взглядом. Не хватает только ободранной кошки под ногами.

И ведь не докажешь, что я алкоголь только пригубить могу.

Как я сегодня на смену выйду? Может, болеть ― так болеть?

Ладонями догоряча растёрла глаза, будто от этого они вмиг помолодеют и повеселеют, вернулась к корявым буквам Зосиного дневника.

«Женщины, вообще, не часто понимают комплексы мужчин. Что Катька, что мать её. Для женщин мужчина должен быть не таким.

А каким?

Как Цыпкин?

Молодым, активным, богатым и с красивым голосом?

Извините, тётеньки, если мужик из охраны ― в литературу, то там расклад несколько другой. И бюджет.

Нет у меня человека поговорить по душам.

Даже тебе, Ирочка, всё не скажу. А то, за кого же ты будешь меня считать? Тоже, что я не защитник? Что я нюня? Что не Цыпкин, и не смог?»

Да боже мой! Причём здесь Цыпкин?!

Какая нюня? Когда ты размазывал хейтеров по моей стене, уверена, коллеги тебе аплодировали стоя. Какой же ты нюня ― с такими острыми текстами? Какой же ты нюня, если отважился всё начать сначала? Какой же ты нюня, если не сбежал из семьи, а делал всё, что мог? Ну и стервы ― твои жена и тёща, что внушают такую ересь.

Желудок и грудь наполнились огнём. Праведным. Наверное, именно так он ощущается. Началась изжога. А рядом с изжогой клокотало и бурлило чувство несправедливости за Зосю.

«1 марта

До 8 марта ― неделя. Дописать и вычитать рассказ, пара дней на заявку ― и можно возвращаться к роману. Лишь бы не выветрилось в этом бедламе…

Когда уже дети поправятся?»

«8 марта

За последние полгода в лучшем случае два раза выползал из квартиры. Отвык. Доставка на дом ― всё-таки гениальное изобретение для писателей.

Сегодня утром обнаружил, что перед подъездом убрали ларьки. Пришлось топать в супермаркет. А там эти… Люди.

Не люблю людей. И почему они все не на работе?

Ах да! Праздник же. Все забыли купить подарки тёще и жене заранее ― щедрый сюжет для ещё одного рассказа».

«16 марта

Вот уж дела в мире…

Если нас тут всех прикроют, я повешусь.

Нет, сначала прибью тёщу, задушу Катьку, детей сдам в детдом, допишу роман, а потом повешусь.

Да. Это уже похоже на план».

«18 марта

Кажется, настал мой черёд Корону примерять».

«27 марта

Не могу писать.

Не могу писать.

Не могу писать.

Не могу писать.

Не могу писать…

Ад на земле, когда знаешь, что должен делать и не можешь.

Постоянно чьи-то глаза или вопросы.

Туман ещё этот в голове.

Серый влажный туман…

Я же честно пытался договориться: тут я доступен для общения, тут ― не трогайте меня.

Как им ещё объяснить?

Что за болезненное желание покормить, померить температурку, спросить моё мнение, сообщить о поломке именно тогда, когда я заперся работать в спальне?!

Нет. Она ― женщина прекрасная, заботливая мать, помогает, пока Катя работает. Но кто ей выдал чайную ложечку для мозгов?

Вот, опять зовёт! Сказал же: до ужина меня нет!»

«30 марта

Вот это трындец! Всё! Можно мылить верёвку. Нас изолировали. Не верил, что такое возможно в современном мире».

«31 марта

Кто бы сомневался, что в первый день, когда все дома, я из Зосечки превращусь в лодыря и бездарность. Что-то на прошлой неделе она мне над подушкой другие песни пела: «Зосечка, поправляйся. Как мы без тебя?»

Искренне так. Слезу пускала.

Поправлюсь и уйду.

Хоть к Иришке, хоть куда! Я больше так не могу!»

«2 апреля

Кто я вообще такой, чтобы писать книги?

Меня всегда шпыняют, что я никто. А я позволяю себе писать.

Имею ли я право себе позволять?..»

«8 апреля

Кашель замучил. Аж в голове звенит.

Ничего не хочу.

Хотел сегодня встать и ударно потрудиться, но не хочу. Даже волнительное ожидание не волнует.

Не хочу ни-че-го!

Я спать! Мне сообщат, если что».

Восьмое апреля… Чего он ждал? Так. Это когда он пропал из сети.

А! Это же главная премия самиздата! Точно! Как раз в апреле было.

«9 апреля

А ведь я чувствовал! Я знал! Посмотрим, как они сегодня заговорят! Утром залезаю на страницу, а там ― мульён-мульёнов сообщений! Ну, думаю, моя премия. Ну так и есть!

Первая, конечно, Иришка написала. Она даже трансляцию вчера смотрела, говорит. Хвалили, говорит. Надо потом будет нарезку сделать, вроде видео-рецензии.

Теперь Дроздова вернётся, и прочие издательства табунами пойдут.

Ладно. Я спать.

Всё завтра-завтра…

Кто молодец? Я молодец!»

«14 апреля

Иногда задумываюсь, как лучше уходить.

Как французское изысканное блюдо с двумя каплями винного соуса, размазанного уверенным движением вилки шеф-повара, ― быстро, незаметно, оставляя после себя ещё больший аппетит и чувство недосказанности?

Или как тарелка ленивых голубцов с горкой, доедая последнюю ложку которой, чувствуешь облегчение, несмотря на то, что первая ложка казалась манной небесной?»

«17 апреля

Врачица сказала, что надо было ехать в больницу. Но Катя ей чего-то нашептала, и меня оставили в покое.

А чего, в самом деле? Я ж на поправку. Уже кашель прошёл. Тяжеловато по дому ходить, ― семь потов сойдёт, пока до толчка дойду, ― но это понятно, слабость. Уже месяц валяюсь. Вот-вот полегчает.

Если бы ещё не эта внезапная заинтересованность к моему творчеству, совсем было бы хорошо. Ни хрена не смыслят, а лезут со своими советами. Было ж пофиг? С хрена ли стало интересно?

Натальсанна, откуда столько знаний о современной литературе?! Не смешили бы!

И вот это вот: «Я знаю, что говорю».

Хе-хе! Тоже мне Эксперт!»

«21 апреля

Раньше я шёл по улицам района, смотрел на людей в магазинах, в маршрутках и думал, разве можно мечтать быть писателем, когда все вокруг пашут, устают, выживают, бухают и ненавидят свою жизнь? Разве можно быть писателем в трущобах?

Теперь я писатель.

Вроде.

Не стесняюсь уже. Выхожу на улицу и вижу персонажей, истории о героях, истории о великих чувствах, об огромном опыте. Я вижу интереснейших людей.

Как такое бывает?

Комплекс бога?

Или это и есть выход из матрицы?

А может, я попал в Зазеркалье?»

«25 апреля

Катя подарочек сделала ― почтенное семейство в праздники едут-с на моря! Три недели.

Без меня.

Нет, а чего я в самом деле расстроился? Едут и едут!

Бросили?

Больного?

Так, я уже нормалёк. Сегодня даже выпью на радостях.

Один.

Нет. На троих: я, ноут, и бутылка! До утра буду писать и болтать с Иркой.

А из них никого не хочу видеть. Даже мелких. Тоже мне «семья»!

Скорее бы май!»

«2 мая

Свобода попугаю!

Какая тишина, товарищи! Какая тишина!

В ванной, оказывается, кран подтекает, а я и не слышал, пока дома ― вот это вот всё.

Вечером займусь.

Завтра…»

«3 мая

Как хорошо…

И котлет не надо, и кашку ― к чёртовой бабушке.

«Бутылка кефира, полбатона…»

Мне даже полегчало.

Пойду-ка я весну проведаю. Сегодня такое солнце…»

«4 мая

Я и забыл, что могу по двадцать тысяч в день писать. Прекрасно! Прекрасно ― недельный норматив за два дня одолеть. Эдак, я закончу до конца мая.

Отправил сегодня Ире фото черновика пятилетней давности, когда ещё на работе на А4 писал. Говорю, тебе вычитывать эту древность. Мол, роман закончу и займемся реанимацией.

Она мне смайликов полстраницы, типа, давай, жду.

Вот странный человек.

Нет, чтобы самой писать, так она собирается на бета-ридерство время тратить. Бесплатно. По дружбе.

И ведь сама пишет достойно. С сюжетами туго соображает, так это же надо тренироваться. А она неделями читает начписов. Вот какой смысл?»

И тут он об этом! Ведь недели не проходило, что б он мне эту волынку не затягивал. Ну, любопытная я! Что я могу сделать?!

Когда-нибудь буду больше писать, чем читать. На пенсии, допустим. А пока столько интересного. К тому же столько писателей-современников, столько талантливых знакомых! Как я могу мимо пройти?

Из глаз брызнули жгучие слёзы. Кто мне теперь будет нотации читать?

Часы на стене громко подтвердили: «Так-так-так».

Ей-богу! Заведу кошку!

«10 мая

Вот это сюрприз! А я и забыл уже, что на эту премию рукопись отправлял.

И на тебе ― лауреат! Да сто тысяч!

Сто тысяч ведь на дороге не валяются?

Думал, Катя будет довольна. Отправил ссылку на список победителей.

Она её даже не открыла!

Может, она там загуляла?

Вот хорошо бы. Я тогда с чистой совестью к Иришке срыгну.

СТО тысяч! Закажу корректуру, куплю стол и кресло.

И лавровый венок.

Нет. Куплю лаврового листа и набью подушки. Буду грамотно почивать».

«21 мая

Странная сейчас у меня жизнь.

Всё чего-то делаю, делаю…

А результат?

Подписчики, друзья, аудитория? Сейчас, понятно, что это временно. А к чему иду в глобальном смысле?

Этот вопрос пока без ответа…

Хочу в издательство, хочу денег, как в этом месяце.

Фу-ух! Признался!

Хочу, чтобы окупались те труды и вложения, которые трачу на писательство.

Пишу, придумываю, чтобы люди читали.

Чтобы у них что-то ёкало в груди или в голове.

Чтобы им становилось очень-очень хорошо от моих книг.

Или хоть смешно».

«22 мая

Это же надо! Это ж надо было так забыть, что сегодня 22! Вспомнил, когда только в домофон позвонили. Все равно бы встречать не поехал, но хоть бы срач прибрал чутка. В магазин бы сходил.

Катька с Натальсанной мне всю плешь проедят теперь. Вона, гремят там чем-то! Хоть совсем из спальни не выходи. Муж ― призрак спальни.

Вообще, странная мы семейка. Некоторые пары по десять раз на дню созваниваются, а у нас ― разъехались и разъехались. Они мне не нужны. Я ― им.

Странная мы семейка.

А может, и не семейка уже?

Завтра Катю после работы встречу ― поговорим без свидетелей. Наверное, я здесь лишний…»

«23 мая

Вот так! Думаешь одно, а Боженька возьми, да и приложи обухом!

Коля с Олей весь день под сорок дают!

Катька психует. Ей к клиенту надо, а она вещички в больничку собрала.

Говорю, давай я поеду. А она только на меня рукой машет. Будто мне всё равно. Будто они мне не родные.

Натальсанна вообще выперла меня из детской. Мне там делать, видите ли, нечего. Мол, уходи, пока не заразился.

А я, может, волнуюсь?!

Я, может, скучал месяц, а теперь они там, котятки, лежат?!

Тихонечко так лежат, маленькие. А чёрные какие! Не узнать. Худющие.

Как они в школу-то пойдут такие хлипенькие?»

«31 мая

Опять гложет мысль о собственной несостоятельности, неуверенности.

Кто я?

Хотя, какая там значимость, на детской площадке? Может, именно потому мне какая-то значимость и нужна, что здесь и сейчас не тем занимаюсь?

Не в телефончиках надо сидеть, а с детьми играть!

Да вон, все мы тут одинаковые.

Нас тут сколько, мамочек, занятых смартфонами (Пардон, я с тетрадкой)?

Поди каждая третья строчит пост, какая она мать суперическая, а где её чадо, и не ви…»

Карандашом дописано:

«…дит.

Смешно-смешно.

Ирония в действии: потерялись, нашлись ― погуляли с приключениями».

«3 июня

У меня все дома ― у меня не все дома.

Уже вторую неделю все в сборе. Натальсанна каким-то непостижимым образом приросла к нашей кухне. Опять пропитала всё вонью лука с рыбой и стиральным порошком.

Дом не проветривается вообще.

Душно мне, душно!

Чуть-чуть осталось. А я не могу закончить. В час по чайной ложке. Сейчас бы закончить, отправить в редакцию, может, денег дали бы. Катя не работает. Вшестером сотню уже почти проели.

Никакой корректуры.

Никакого рабочего места…

Как мне душно!

Я сдохну в эту пандемию!

Да!

Лучше сдохнуть!

Или хотя бы лишиться рассудка, чтобы больше не думать, что я не могу писать!»

«4 июня

Почему каждый день злюсь и расстраиваюсь?

Потому, что сосуществование с многочисленными деловыми родственниками невозможно!

Потому что весь быт завязан на Катиной работе. Все, включая жизнь Натальсанны и мою, крутится вокруг того, чтобы она могла работать и зарабатывать.

Вообще, самое главное ― «зарабатывать». Просто «жизнь», просто «интересы других» обесценены.

Все фигня, если не приносит денег. Включая интересы собственных детей.

Она знает лучше, что и когда все должны делать, чтобы она могла работать.

А если не получается детей унять?

Правильно!

Есть папа и бабушка, ещё подружка и совершенно незнакомая тётка с Авито.

Ну ладно, тётка с Авито, ей за это платят.

А у остальных время бесплатное?

Они не бывают чем-то заняты?

Да ведь у них сплошное свободное время, и они не знают, чем же заняться!

А ещё хорошо, что они не смогут отказать, правда?

Ведь надо же помогать «зарабатывать»!

А у меня другой режим, другие цели.

В утренние часы мне нужна тишина, я погружаюсь в себя, сосредотачиваюсь на считывании смыслов и письме, планирую, ищу возможности в сети.

И ведь я ради неё стараюсь!

Уверен, смогу ей облегчить будущее.

Ей и детям.

Просто надо потерпеть ещё немного.

Ловная рыбля пошла!

Но мне надо постоянно работать.

А я зажат между мультирежимами дня всех членов семьи.

Мне нет места!

Нет воздуха!

Нет тишины!

У каждого родственника сотня решений моих задач, и сотня своих идей для моих ног и рук.

А ещё это умное хлебало у каждого, которое хочется разбить с локтя.

Каждый день получаю новую порцию чужих правил, утираюсь, бухчу в сторонку и подстраиваюсь. А в это время в душе отмирает ещё одна ветвь семейных связей.

Хочется послать всех к чёрту, сжечь все бумаги. «Досвидос!», и свалить в закат без доказательства своей точки зрения. Ибо нехер перед свиньями бисер метать!

Они же все такие умные, а я такой сирый и убогий, у меня нет фантазии, ума и пр…»

«11 июня

«Очень вырос в целом мире Гриппа вирус — три-четыре!..»

Тёща заболела.

Пошатнулось железное здоровье железного человека.

Оказывается, железные люди при температуре стонут так же, как обыкновенные, даже чуточку громче.

Катька, вон, молча страдает.

Молоток, Катька-то моя!

Но!

На улице лето, погоды; пандемия отступает.

А они решили слечь! После оздоровительного-то отдыха.

Правильно, что с ними не поехал на юга.

Здоровее их ― хоп-хоп!»

«13 июня

Какая же Настенька у меня умничка! Совсем большая, помощница. Что бы я без нее делал со всем этим лазаретом.

Уже и кашку сама варит, и за близнецами приглядывает, и слово доброе молвит.

Так и хочется про неё сказку написать. Про Настеньку и аленький цветочек, или про Настеньку и злого дракона, храпящего и стонущего в гостиной».

«17 июня

Что же так тяжко?

Иногда с утра думаешь, что в животе бабочки порхают! Ан-нет, это кошки на душе скребут!

Здравствуй, ещё один тухлый день.

Что я сегодня не успею сделать?»

«22 июня

Нет мне места в этом доме.

Есть место для белого ковра, люстры за шестьдесят восемь тыщ, тёщи, тёщиной швейной машинки, но нет места для меня.

Даже здесь, в спальне, каким бы призраком я ни старался быть. Мне тут нет места.

Мне, вообще, здесь нечего делать.

На этой планете.

Связь с вдохновением перекрыта голосами и вещами, постоянно включенным телевизором и запахами из кухни.

Моя связь с вдохновением похожа на человеческое горло о двух каналах. Пока «пережёвываю» боль внешнего мира, не могу говорить, писать, творить. Иногда не могу даже дышать.

А как не пережёвывать, когда в меня постоянно заливают и заливают, заливают и заливают».

«6 июля

Пришёл мой черёд болеть. И всё бы ничего, но так тянет правый бок, что мочи нет! Скрутило ― не разогнёшь.

Весной, право, легче было.

Ира говорит, что это не может быть корона, потому что мои на ноги встали почти две недели как.

Катя молчит.

На себя не похожа.

Наверное, чувствует, что я уходить собираюсь. Хорошо, что не знает, что к Ире. А то подрезала бы мне интернет. Ох, ревнивая она была десять лет назад! Вот, температура спадет…»

«7 июля

Мне, наверное, пора.

Прости меня, Настенька!

Прости, Оля и Коля.

И ты, Катька, прости, что не выполнил обещаний, что не сделал тебя счастливейшей из жён.

И что не отпустил, когда стало понятно, что не любим друг друга».

«8 июля

Ком в груди ― не продохнуть.

Ничего не радует.

Никчёмность, безвыходность, нереализованность…

Хотел делать то, что никогда не делал. Создал свой кокон иллюзий, планировал, искал пути.

А теперь всё. Нет сил.

Как жена скажет, так и делаю. А кажется, что сдался, отступился, ошибся, поленился.

Теперь я ничего не изменю.

Не успею.

Я не готов с этим бороться.

История остаётся недописанной. Люди лично от меня узнают, что я ― говно. Никчёмная скучная несуразица!

Нет. Не узнают. Узнаешь только ты, Ира. Только ты».

«9 июля

«Он умер таким молодым! Он столько ещё хотел сделать», ― скажут, но это не так.

Ира, люди редко умирают пустыми, помнишь?

Редко смерть забирает нас после завершения всех дел.

Конечно, великое счастье ― дожить до ста лет в своем уме, написать автобиографию, поставить точку и лечь помирать.

Но сама понимаешь, подобное ― редкость.

В этом нет горя, нет тайны.

Человеки ― лишь проводники чего-то большего. Проводники того информационного поля, к которому доступ есть у всех.

Незавершенность дел одного человека ― это всего лишь недочитанность. Рано или поздно придёт другой человек и дочитает информацию.

Мне кажется, я знаю, что нас с тобой ждет.

Знаю уже сутки.

Я, конечно, уйду от жены. И, конечно, признаюсь тебе в любви, но по-другому.

Если ты читаешь сейчас, значит, время пришло.

Я люблю тебя.

Ира, ты ― единственное незапятнанное светило в моей жизни. Теперь я навсегда твой, и ухожу спокойно.

Чувствую, что ухожу.

Ухожу с мыслями о тебе.

Ухожу, зная, что недописанное допишешь.

Допишешь правильно. Так, как услышишь сама.

Я давно вижу в тебе продолжение себя.

Жаль, что не удалось нам разделить хотя бы пару дней совместного быта.

Хотя, может, это и ни к чему…

Всё так, понимаешь?

Всё так, как надо.

Я это понимаю сейчас, как никогда.

Хотя в голове ещё удивительно много идей…»

Третья глава. Разлучит нас

Я ничего о нём не знала до вчерашнего дня. Мы так много общались. Общались километрами слов, а я ничего о нём не знала!

Слёзы шлёпались и растекались на последней пустой странице дневника. Клетки под солёными кляксами набухали, синели изнанкой и теряли чёткие границы. Так и я сейчас теряла границы реальности. Я думала… А всё совсем не так. Всё по-другому! Я ничего не знала! Привязалась к нему, но не любила же? А может, любила? Люблю? Может, надо было тогда, в мае, встретиться, съехаться, забрать к себе, обнять, поддержать ― он остался бы жив?

Смогла бы я уберечь его душу от бездны терзаний? Спасла бы его тело от заразы? Был ли у нас шанс стать соавторами романа? Нашего с ним романа…

Мурашки побежали под футболкой. Выбрались из рукавов, добежали до запястья, кулаки сами собой сжались. Я зажмурилась, насильно выжимая лишнюю влагу из глаз. Как он там говорил? То, что нам кажется трепетом бабочки, на самом деле ― кошки скребут? Да, сейчас похоже. Но нам было бы хорошо вместе. У нас отняли этот шанс! Катя не должна была так с ним поступать! Если не любишь, зачем держишь рядом? Почему не отпускаешь?!

Моё тело требовало движения. Кулаки уже не бессмысленно болтались, а подпрыгивали, замирали и снова падали. Словно в беззвучной тишине кухни они боролись с несправедливостью. Я не могла остановиться. Два шага к мойке, два ― к столу, два шага к холодильнику, и снова ― к мойке.

Зося не должен был умереть. И дело не в болезни.

Я знала, чувствовала: не корона виновата в его смерти, а семья.

Точнее, Катя. Она сделала всё, чтобы довести его до депрессии и всех вытекающих.

Опомнилась я, когда запирала ключом входную дверь. И не сразу осознала, куда несут ноги. Я хотела правды. Хотела всё высказать. Хотела потребовать извинений перед всеми фанатами Зоси. И лично передо мной. Катя должна была его отпустить!

Отпустить и дать жить во имя творчества. Раз уж не сумела увидеть в нем гения, полюбить и оценить по достоинству.

Дверь открыла Натальсанна. Невысокого роста полноватая дама с печальным взглядом.

― Вам кого?

― Я к Кате, можно?