Бесплатный фрагмент - Заметки об анатомии поступка

Посвящается

Александру Александровичу Карпачеву

в знак признательности за моральную поддержку, оказанную автору во времена тяжелые и подлые…

Известно, что «чувства человека зависят от того, как он истолковывает события» [1], а от чувств, в свою очередь, зависит его поведение. Следовательно, если мы хотим изменить поведение, нужно мочь изменить истолкование того, что мы воспринимаем.

А зачем мы вообще что-то воспринимаем?

Оказывается, восприятие важно, прежде всего, потому что оно обеспечивает выживаемость. Восприятие это не только осознаваемый психический образ, являющийся воплощением наличествующего психического напряжения, но и интегральный показатель, в котором присутствует с одной стороны информация о внезапно возникшем изменении в окружающей среде, а, с другой стороны, информация о внезапно возникшем изменении во внутренней среде. Последнее, к тому же, представляет собой еще и явление дестабилизации гомеостаза. Поэтому, вполне можно сказать, что восприятие — это и констатация нарушения постоянства внутренней среды, нарушения, автоматически влекущего за собой оценку значимости произошедшего, а там и переживание эмоции — реакции на оценку, в связи с состоянием реактивированной потребности. И, конечно же, истолковав произошедшее именно таким образом — как нарушение постоянства внутренней среды — человек испытывает по этому поводу определенные чувства, побуждающие его совершать определенные действия.

напряжение → оценка ущерба → эмоция → действия

(Полагаю, что будет уместным высказать уточняющее предположение о том, что есть первичная, инстинктивная оценка — констатация физиологической разницы между должным и сущим, и эмоция — переживание значимости этой разницы, а есть оценка и эмоция второго уровня, в основе которых уже не физиологические показатели, а психические — значения, представляющие собой сигналы, т. е. условные знаки этих показателей).

Таким образом, субъективная жизнь индивида начинается, что следует из выше изложенного, с восприятия внезапно возникшего напряжения, которое врожденным механизмом — инстинктом самосохранения — распознается как однозначно нежелательное, и подлежащее устранению.

Со временем, по мере того, как человек начинает осознавать себя в качестве субъекта деятельности, он все более и более научается уже сам не только определять свои состояния, требующие коррекции, но и заблаговременно обнаруживать в окружающем мире условные знаки — предшественники факторов, и истолковывать их, как таящих в себе угрозу. Человек становится способным к оценке.

Оценка — это процедура установления стоимости и значимости чего-либо.

Стоимость или, иначе говоря, цена — размер расходов, которые предстоит сделать.

Значимость — признак, указывающий на наличие значения, и поэтому на наличие смысла чего-либо.

Оценка выражается в форме соответствующего утверждения, т. е. суждения. Суждение, в которое человек верит, представляет собой убеждение.

Существует, по крайней мере, два вида убеждений:

1. Убеждение, с помощью которого человек истолковывает событие, участником которого ему случилось быть, и свои ощущения, возникшие в связи с этим событием. Как результат данного истолкования, возникает чувство. Например, чувство страха.

событие → убеждение → страх

Причем, убеждение является не прямой реакцией на ситуацию, но реакцией, пострадавшей от информационных аберраций, вызванных совокупностью чувственно окрашенных знаний, коими к тому моменту человек уже располагает. Содержание информационного багажа — опыта — может быть, конечно же, как лично выстраданным, так и усвоенным в процессе социализации.

Человек видит не то, что он видит, а то, что представляется ему на экране его восприятия — репрезентацию мира, в котором он живет [2].

2. Убеждение, которое определяет выбор средств устранения чувств, являющихся результатом истолкований, и которое, в свою очередь, образует новое, только теперь уже предвкушаемое чувство.

страх → убеждение → чувство расслабления

У человека пьющего данное убеждение выступает как питейное. «Питейное убеждение, — писал в свое время ленинградский ученый, психофизиолог Г. А. Шичко, — твердая уверенность в том, что питье спиртного нормальное, оправданное, неизбежное, важное и даже необходимое в нашей жизни занятие» [3].

Ювелирно точная, научно безукоризненная формулировка! Сердцевина формулировки — «уверенность».

Уверенность — это состояние ума, пребывающего у веры, около веры, рядом с верой. Важно понимать, что в слове «уверенность» заключена позиция, занимаемая нами по отношению к вере. И далее, и это не менее важно, произвести разотождествление: вера и — я, находящийся около.

И поскольку вера не является мною, она лишь — около, то есть и реальная возможность при необходимости сменить одну веру на другую. Вера не затрагивает саму суть человека. У меня есть пальто, но я — не пальто. Вы можете отобрать у меня пальто, я могу купить новое пальто, и я даже могу ходить вообще без пальто, но от этого я не становлюсь иным, — как следует из учения итальянского психолога, основателя психосинтеза Роберто Ассаджоли [4].

Кроме того, если вера признается единственной, она становится вынужденной, а человек — от нее зависимым, поскольку жизнь без веры — невозможна. А зависимость от единственного и единственно правильного, к тому же возведенного в статус исключительного — путь фанатиков.

Г. А. Шичко определил, что «питейное убеждение — твердая уверенность…». Следовательно, наипервейший этап работы по демонтажу убеждения и должен начинаться с ликвидации этой уверенности.

Разбирая состав слова «уверенность», мы обнаруживаем корень — «вер», который присутствует и в лексеме «вера». «Веру, — писал британский философ Бертран Рассел, — можно определить, как твердое убеждение в чем-то при отсутствии доказательств. Когда доказательства есть, никто не говорит о вере. Мы не говорим о вере, когда речь идет о том, что дважды два четыре или что земля круглая. О вере мы говорим лишь в том случае, когда хотим подменить доказательство чувством» [5]. То есть, то, во что человек пьющий верит, в чем он сегодня уверен, убежден, имеет опору не в аргументах — результатах собственного умственно-житейского труда, а в том, что прихвачено в мимолетном и случайном сопереживании, в чуждых плодах чужого ума. Более того, вера пьющего своими корнями уходит в период доверия, которое мы можем сегодня понимать так же, как оно понималось более ста лет тому назад: доверие — «психическое состояние, в силу которого мы полагаемся на какое-либо мнение, кажущееся нам авторитетным, и потому отказываемся от самостоятельного исследования вопроса, могущего быть нами исследованным» [6].

Именно в этом состоянии ребенок, испытывая на себе социальное принуждение, вынужден проявлять готовность быть ведомым и с готовностью усваивать господствующие в семье и в обществе представления, предрассудки и ритуалы, наделенные неким престижем…

Таким образом, мы вполне обоснованно начинаем подозревать, что питейное убеждение не только родом из детства, но имеет и вполне конкретных авторов: отец, мать, дедушка, бабушка, которым ребенок не только слепо верил, но и подражал… И потому совершенно прав Иисус Христос, сказавший: «И враги человеку — домашние его» [7]. И отсюда наша задача — в однозначность восприятия прошлого, прежде всего, в тот период, который мы обозначили, как период доверия, внести компонент сомнения. Не отрицать то, что было, не утверждать то, что должно быть. Начать с приглашения подумать, и продолжить почти абстрактным вопросом: а могут ли другие люди ошибаться?

Могут — твердо отвечали почти все мои клиенты.

А может ли — не унимался я, — почти весь народ ошибаться?

Нет, не может — отвечали почти все мои клиенты.

«Не может»! Вот откуда оно, это нынешнее оправдание: раз все пьют, то и я должен!

Но я и тут не спорю — ничего не отрицаю, ничего не утверждаю. Я задаю очередной вопрос. Вспомните, ведь было же время, когда господствовали представления, основанные на системе древнего грека Клавдия Птолемея, согласно которым небесные тела осуществляли движения вокруг неподвижной Земли? И в это верил почти весь народ Италии, и других стран. Но нашелся философ, доминиканский монах Джордано Бруно, который возразил: нет, все не так — это Земля вращается вокруг Солнца, а не Солнце вокруг нашей планеты.

И чем это закончилось? 17 февраля 1600 г. на костре, который находился на площади Цветов, монах был заживо сожжен.

Сожжен, но ведь он же был прав?

А разве не ошибались на Руси почти все вплоть до XVII века, когда считали, что Земля — плоская? [8]

А разве не ошибались в Древней Индии почти все, когда считали, что Земля стоит на четырех слонах? [9]

А разве не ошибались миллионы халявщиков — вкладчики МММ, РДС, «Чара» — которые несли свои денежки в финансовые пирамиды?

Таким образом, люди могут ошибаться. И почти целый народ может ошибаться. И значит, они могут ошибаться и в вопросах алкоголепития тоже. И, коль так, то мы можем прислушаться, и нам нужно прислушаться к тому, чему учил Будда: «Не верь тому, что ты слышал, не верь в учения, пришедшие к тебе через многие поколения, не верь в то, чему слепо следует большинство, не верь в то, что сказано мудрецами, не верь в истины, к которым ты пришел на основе привычных суждений… Анализируй и, когда твои выводы будут в согласии с причиной и из них последует добро для одного или для многих, прими их и живи с ними!» [10]

Все, что мы знаем об алкоголе и все, что знает об алкоголе весь народ — это информация, а информация бывает не только правильной, но и ошибочной.

Как же не стать жертвой ошибочной информации?

Нужно прислушаться к совету, который нам дал Будда: «Анализируй и, когда твои выводы будут в согласии с причиной и из них последует добро…»

Например, мы поверили дагестанскому мудрецу, поэту Расулу Гамзатову, который утверждал [11]:

Пить можно всем,

Необходимо только

Знать: где и с кем,

За что, когда и сколько?

(Правда, Расул Гамзатович там же уточняет:

Хвалю уменье пить вино.

Для жизни, может быть,

Ценней уменье лишь одно —

Совсем вина не пить.

Но кто из читателей встречал эти строки?)

И мы, и ему тоже — поверили, и — начали пить.

И какое добро из этого последовало для нас, «для одного или для многих»? Болезни, прогулы, скандалы, развод, упущенные возможности, преданные надежды, искалеченная жизнь… Так выходит, что под нашим питием — информация ложная, ошибочная?!

«Ошибка, — утверждает в Словаре русского языка С. И. Ожегов, — это неправильность в действиях, мыслях» [12]. А что такое правильность, и кто — правильный? «Правильный, — пишет далее Сергей Иванович, означает — не отступающий от правил, норм» [13].

Таким образом, почти целый народ, и наше семейное окружение, будучи частью народа, не только могут сами ошибаться, но и вводить в заблуждение нас, им внимающих. Вот почему, прежде чем воспользоваться той или иной информацией, нужно проверить — не фальшива ли она, не ошибочна ли?

Как это сделать?

Не притязая на создание методики по дискредитации информанта и нейтрализации проалкогольной информации, — а это, напомню, нам необходимо, прежде всего, для устранения твердой уверенности являющейся основой питейного убеждения, — перечислим возможное:

1. Определить статус источника информации — является ли он экспертом в интересующем нас вопросе или просто как попка повторяет, бездумно транслирует то, что некогда услышал.

2. Определить степень беспристрастности источника информации — отношение к алкоголю и к его распространению: не является ли он сам человеком пьющим, нет ли у него материальной, политической и прочей заинтересованности в определенной информации.

3. Подборка собранных мнений, которую мы намерены определить, как информационную основу своей позиции, должна быть репрезентативна и, вместе с тем, не противоречива и достоверна.

Далее, второй этап работы — демонтаж проалкогольного убеждения.

Г. А. Шичко проалкогольное убеждение сформулировал емко и разнопланово. Соответственно, с одним аршином не подступишься. Поэтому в данной работе я вынужденно ограничусь только его частью: «Питейное убеждение — твердая уверенность в том, что питье спиртного нормальное… в нашей жизни занятие». При этом мы будем исходить из очевидного: нормальное — то, что соответствующее норме [14], а «норма — общее правило, коему должно следовать во всех подобных случаях» [15].

Кто же установил такое «общее правило», которое нам предписывает пить? А кто вообще устанавливает правила? Очевидно, тот, кто на то власть соответствующую имеет. А у кого власть?

Доктор экономических наук, заведующий отделом Института США и Канады АН СССР, профессор Н. П. Шмелев в конце 80-х годов прошлого века установил: «Россией правят водочники». Конечно, мы можем несколько сгладить «перестроечный» максимализм Николая Петровича, уточнив: Россией правят и водочники тоже. И даже совсем мягко можем выразиться: Россией соуправляют производители и торговцы алкоголем — Алкогольная мафия, т. е. алкогольный капитал, сросшийся с представителями государства.

Причем, Алкогольная мафия уже давно превратилась в трансконтинентальный, всепланетарный спрут, который установил над контролируемым населением стран, свой информационный, идеологический и культуральный террор.

Мафия вне закона, она — над законом, и через своих послушных холуев — представителей в законодательных структурах, свой произвол возводит в ранг действующего закона. В частности, Правительство Д. А. Медведева 4 июля 2014 года с помощью депутата-лоббиста Зотова И. Л. («Справедливая Россия»), протащило через Государственную думу (председатель ГД С. Е. Нарышкин) законопроект №4835—6 «О внесении изменений в статью 21 Федерального закона «О рекламе» — законопроект, который возвращал рекламу пива на российское телевидение. (Результаты голосования: «за» — 245 чел., 54,4%; «против» — 133 чел., 29,6%; «воздержалось» — 0 чел., 0,0%. Голосовало — 378 чел., не голосовало — 72 чел., 16,0%). Законопроект был принят сразу и во 2-ом, и в 3-м чтении, одобрен Советом Федерации 9 июля 2014 года и подписан Президентом 21 июля 2014 года.

Шустрые ребята, не так ли?

И начхать на мнение многих специалистов, искренне обеспокоенных здоровьем народа. Например, на мнение доктора медицинских наук Ю. Л. Шевченко, который, будучи министром здравоохранения РФ сказал: «реклама пива на телевидении — это реклама гнусного образа жизни, который неизвестно куда может привести молодого человека» [16].

О том же говорил и доктор медицинских наук, главный психиатр-нарколог Минздрава России Е. А. Брюн: «Любая реклама алкоголя и табака привлекает людей к покупке этой продукции и действует, прежде всего, на молодёжь» [17].

И если для Шевченко, выступающего против рекламы пива, было неизвестно, куда может она привести молодого человека, то для доктора медицинских наук, академика РАМН Онищенко Г. Г. это тайной уже не являлось: «Не СПИД, не туберкулез погубят Россию, а „пивной алкоголизм“ среди юного поколения» [18].

И депутаты «Единой России», зная и понимая, что пивной алкоголизм погубит Россию, тем не менее, проголосовали, дозволили с помощью рекламы совращать юное поколение, привлекать молодежь к покупке пива…

Тщетны аргументы, никчемен опыт, не в цене заслуги и авторитет там, где шуршат доллары. Где шуршат доллары — глохнут депутаты от «Единой России». Не зря ж юристы Московского правового центра защиты «Малина», хорошо прикормленные дельцами от алкогольного бизнеса, с таким нескрываемым удовлетворением накропали на своем сайте: «Касательно 2016 года: На 25.05.2016 года никаких пивных законопроектов в государственной думе не рассматривается, а ранее предлагавшиеся были отклонены» [19].

Подобным же образом Алкогольная мафия орудует и в странах ЕС, где запрещено запрещать рекламу алкоголя, т. к. это противоречит законодательству Европейского Союза. В 2001 году Европейский суд, благосклонный покровитель Алкогольной мафии, даже принял соответствующее дополнительное решение. И совсем неважно, что это решение суда ЕС наитупейшим образом противоречит мнению большинства тех, кто проживает в этих самых странах ЕС. Например, мнению жителей Эстонии, 78% которых в конце февраля 2016 г., как показал опрос, проведенный исследовательским бюро Turu-uuringute AS, высказались за полный запрет рекламы алкоголя [20].

Как же так вышло, что столько людей хороших и разных, не смогли и не могут выстоять против одинаково плохих, не могут реализовать право на реализацию своих собственных интересов?

Так ведь это не могут себе позволить даже легитимные правительства?!

Например, попыталась, было, Швеция в 2007 году запретить в границах своего собственного государства частный импорт спиртосодержащей продукции. И что? И самый справедливый в Европе Европейский Суд тут же признал этот запрет незаконным [21]. Таков был вердикт суда, который в 1997 году разрешил Швеции сохранить государственную алкогольную монополию. Монополию иметь можете, но не входите в противоречие с тем, что может иметь и хочет иметь Всемирная Алкогольная мафия.

Та самая мафия, которая в 1922 году вынудила королевство Исландия, отменить введенный несколькими годами ранее запрет на ввоз алкоголя.

Еще в большей степени давление испытала на себе Норвегия. В Норвегии не было, конечно, «сухого закона», как бы ни пытались утверждать обратное некоторые фантасты, коим даже в самых скромных порой, а иной раз и в фальшивых потугах на административное ограничение, мнится нечто радикальное и даже успешное. Например, в известном сборнике фальшивок «Собриология. Наука об отрезвлении общества», который регулярно выходит под редакцией А. Н. Маюрова, утверждается будто бы «Норвегия в полной трезвости жила в 1916–1927 гг.» [22]. Конечно, это совершенно не так. Какая ж трезвость, если в период с 1923 по 1926 гг. душевое потребление алкоголя в год, в переводе на абсолютный спирт, в Норвегии составляло 2,4 литра [23]?

И это, заметьте, без учета самогоноварения!

Да, общенациональный референдум был: в 1919 году 61,6% голосов высказались за введение запрета на торговлю тем, что крепче 12°, но из экономических соображений даже этот куцый запрет вступил в силу лишь в 1921 году. Хуже того, довольно скоро в обществе, пьющем не запрещенное пиво, возобладало мнение, что если установить централизованную монополию, то есть, запретить торговать спиртным всем, кому не лень, то никакого пьянства-алкоголизма не будет, а будет так, как в известных цивилизованных странах. И вот, 30 ноября 1922 года создается структура, находящаяся под государственным контролем — «Vinmonopolet» («Винная монополия») — обладающая исключительным правом контролировать как импорт, так и торговлю, с тем, чтобы сделать спиртное доступным по всей стране, но с учетом социальных проблем, связанных с потреблением алкоголя.

В начале XX века Норвегия была периферией Европы, страной, в которой проживало всего-то около двух миллионов человек. Невелик, прямо скажем, «огород» для Алкогольной мафии. Но дело обстояло, похоже, не столько в упущенных доходах, сколько в том, что какая-то «козявка» покусилась на издавна установленный ход вещей — попыталась вводить у себя некие меры ограничительно-запретительного свойства! Вот, что вызвало негодование. Причем такое, что «разногласия, связанные с «сухим законом» и его внешнеторговыми последствиями, вызвали три правительственных кризиса (1921; 1923; 1924)» [24]. В конце концов, это привело к тому, что в 1926 году был проведен новый референдум, и год спустя запрет на ввоз вино-водочных изделий была отменен.

Некоторое представление о низости Алкогольной мафии, о методах насаждения ею питейства как всеобщей нормы жизни, о мерах борьбы с правительствами, пытавшимися с помощью административных ограничений и запрещений оградить общество от алкоголизации, вполне можно судить по фрагменту из книги З. А. Гуревича и А. З. Залевского «Алкоголизм»: «В 1921 году в Цюрихе (Швейцария) организовался «Центральный Секретариат, предназначенный для борьбы с излишками воздержания». … В том же году появляется «Национальная Швейцарская лига борьбы с запрещением».

В сентябре 1921 года в Лозанне была основана «Международная Лига против запрета» с делегациями из всех стран Европы. Она имела поддержку крупных миллиардеров и ее целью, что ни для кого не было тайной, была грубая наступательная политика против «фанатиков». Уже в октябре 1921 года влияние этой Лиги сказалось на заседании большого комитета Союза немецких пивоваров, на котором были приняты в присутствии иностранных делегатов решения против запрещения. В 1922 году деятельность Лиги сказалась в провале референдума по поводу запрета в Швеции. Лига понемногу распространяла повсюду свое влияние: в Бельгии, Англии, Германии и других странах. К ней примкнули и ее поддерживают большинство винодельческих ассоциаций» [25].

Так было. Сто лет тому назад. С тех пор Алкогольная мафия значительно укрепилась, окончательно срослась с госструктурами. Алкобизнес стал соучаствовать в управлении государством, государство стало составной частью алкобизнеса… И вместе они успешно разгромили IV-е трезвенническое движение (1928–1932), затем столько же успешно придушили — V-е (1981–1991) … Их методы стали изощренными, хорошо законспирированными и тотальными. И вот уже глава республики Крым Аксенов С. В. объявляет своей стратегической задачей — возрождение виноделия в Крыму [26], крымские виноделы инициируют выведение вина из разряда «алкогольных напитков» [27], а Президент России Путин В. В., не обращая ни малейшего внимания на резонное возражение министра здравоохранения В. И. Скворцовой, поручает проработать вопрос о разрешении продажи вина на территории санаторно-курортных учреждений Крыма [28]; а премьер-министр Д. А. Медведев заявляет, что «развитие виноделия поможет справиться с алкоголизмом в России» [29]; а один из отравителей России — президент пивоваренной компании «Очаково» Кочетов А. А. выступает против приравнивания пива к алкогольной продукции и горячо ратует за борьбу с употреблением пива подростками [30]; а Верховный Совет, упоенной вусмерть Хакасии, принимает решение поддержать в республике производителей пива [31]…

И все это при том, что, как сообщает Федеральная служба по надзору в сфере защиты прав потребителей и благополучия человека: «В России злоупотребление алкогольной продукцией приводит к преждевременной, предотвратимой смерти около полумиллиона человек ежегодно» [32].

Около полумиллиона человек! Полмиллиона истребленных с помощью алкоголя за один год — это больше, чем было убито и замучено в пяти концлагерях — Бухенвальд, Дахау, Маутхаузен, Равенсбрюк и Саласпилс [33] — за всю Вторую мировую войну!?..

Но фашисты-то — не в их оправдание будь сказано — в основном норовили умерщвлять нетрудоспособных: дети, старики, инвалиды, раненые и больные. А нынешние господа — убивают в основном тех, кто трудится и творит?! И при этом они, блюдущие свои шкурные интересы, идущие к своей выгоде через геноцид, через подлость и ложь, пытаются навязать обреченным на заклание издевательский принцип, рассчитанный на недоумков: «А никто насильно в рот не заливает».

Ах, какое иезуитское простодушие! Выходит, что человек сам так решил и сам так сделал: налил, залил, проглотил. Яд.

Но должен ли человек перед тем, как все это проделать, о том подумать?

Очевидно, да. Невозможно хотеть и делать то, о чем прежде не помыслил.

А помыслил человек опять же сам или же ему кто-то в этом помог?..

Еще со времен Аристотеля известно, что человек приходит в этот мир, условно говоря, «чистым листом»: не знает ни таблицы умножения, ни правил дорожного движения, ни того, что алкогольсодержащие жидкости можно и нужно заливать вовнутрь, а одурев от залитого, состояние одурелости интерпретировать не иначе, как «расслабился», «взбодрился», «стало весело́»…

И таким «чистым листом» он и оставался бы до конца своих дней, если был бы лишен способности видеть, слышать, обонять, осязать, т. е. получать информацию. А человек, не получающий информацию, мыслить и действовать — не способен.

Но он получал информацию. В семье, где ни один праздник не проходил без выпивки. Слушая песни, под которые грустила мама:

Подруга моя, подруга,

давай-ка грустить не будем,

вина мы нальём в бокалы

и выпьем за нас с тобой.

В школе, когда выполнял домашнее задание — выучить наизусть:

Выпьем с горя; где же кружка?

Сердцу будет веселей.

И, может быть, за этот «стих» он даже получал свою заслуженную «пятерку»…

У социологов это явление обозначается таким словом, как социализация — «процесс усвоения человеческим индивидом образцов поведения, психологических установок, социальных норм и ценностей, знаний, навыков, позволяющих ему успешно функционировать в обществе» [34].

Обратите внимание: успешно функционировать позволяют нормы, в нашем случае, проалкогольные нормы, т. е. неписанные правила, воплощенные в традициях, обычаях и ритуалах.

А кто определяет, что есть норма? Тот, кто на то право имеет — государственный аппарат, наделенный властными полномочиями.

А поскольку, как выше мы уже говорили, алкогольный бизнес, похоже, сросся с системой государственных органов, став именно поэтому составной частью мафии, то он теперь и насаждает в обществе питие спиртного, как норму, ибо для бизнеса это является экономически целесообразным; насаждает через рекламу спиртосодержащих жидкостей и пропаганду пития, которое навязывается обществу с помощью литературы, театра, эстрады, кино и телевидения.

Хорошей иллюстрацией к сказанному, я полагаю, могут служить слова академика РАМН Ф. Г. Углова: «Некоторые говорят: „Когда захочу, тогда и выпью“. Да, но почему он захочет? А он захочет, потому что это желание в нем спровоцировало, взрастило ТВ, газеты. Все СМИ работают на то, чтобы мы захотели пить».

А работают все СМИ и ТВ на то, чтоб мы захотели пить только потому, что именно такая задача перед ними поставлена теми, на чьем содержании они находятся. Причем, так уж в нашем государстве выстроены интересы: трезвый образ жизни в отличие от пьяного образа жизни зримого навара тем, у кого деньги, увы, но не дает. Поэтому выгодны люди больные, голодные, пьющие, нуждающиеся. Нужда — обогащает. Рентабельны — страдания, преступления, пороки, болезни и, конечно же, смерть… И коль так, то каких писателей, артистов, режиссеров будут поддерживать барышники? За продвижение какой информации они будут платить журналистам и владельцам СМИ? За какие законопроекты они будут голосовать, оказавшись в Государственной Думе?

Народ говорит: «Сытый голодного не разумеет». Но ведь в сегодняшней Думе 7-го созыва не просто сытые, «в обновлённую Госдуму попали три миллиардера и 230 миллионеров» [35].

Хуже того! Как вы считаете, может себе позволить, если он того пожелает, например, депутат от «Единой России» Симановский Леонид Яковлевич, чей задекларированный доход за 2015 год составил 909 362 109 рублей 33 коп., приплачивать ежемесячно каждому депутату-голодранцу, которых там набралось аж 220 человек, по 100 тысяч рублей, т. е. тратить на эту затею всего 22 млн из своих собственных 909 млн, чтобы иметь персональную «карманную Государственную Думу» и протаскивать в своих интересах абсолютно любые законопроекты? А почему б ему не войти в сговор с депутатом Скоробогатько Александром Ивановичем, у которого за прошлый год вышло 745 173 681 рублей 85 коп. А почему от такого наваристого дельца должен стоять на обочине депутат Селезнев Валерий Сергеевич, у которого 392 754 381 руб. 04 коп.?..

Мы сегодня все еще не можем отойти от шока, вызванного тем, что Госдума приняла законопроект №4835—6 «О внесении изменений в статью 21 Федерального закона „О рекламе“», благодаря которому «реклама гнусного образа жизни» вернулась на российское телевидение.

В голове не укладывается! Как можно было принять то, что наигрубейшим образом попирает самые насущные интересы народа!? Как можно было принять то, что погубит Россию?! Да неужели ж окончательно восторжествовала старая гнилая идея: нравственно то, что экономически целесообразно?..

Не верится, что подобное под силу алкобизнесу?

А давайте взглянем на все на это с уже известной нам точки зрения.

По данным компании Nielsen [36], структура рынка алкоголя в России выглядит следующим образом:

пиво — 73%;

водка — 10%;

алкогольные коктейли — 7%;

вино — 5%;

вино игристое — 2%;

бренди — 1%;

премиальный алкоголь (виски, ром, текила, импортные джин и ликеры, французский коньяк и шампанское) — 1%.

Это один момент. Далее, сейчас на российском пивном рынке действуют четыре крупные транснациональные компании: датская Carlsberg (контролирует пивоваренную компанию «Балтика»); «САН ИнБев», дочка датско-американской AB InBev («Хугарден», «Старопрамен», «Лёвенброй», «Стелла Артуа» и др.); нидерландская Heineken («Хайнекен», «Амстел», «Гинесс ориджинал», «Златый базант», «Бочкарев», «Охота» и др.); а также турецкая компания Efes («Эфес», Старый мельник», «Белый медведь», «Бавария» и др.).

По итогам 2014 года «Балтика» контролирует 37,8% рынка, Efes — 13,6%, Heineken — 12,5%, «САН ИнБев» — 12,2%. Денежная масса, которая находится в руках этого международного сброда, оценивается примерно в 2 триллиона рублей. Добавим сюда еще 600 млрд рублей, которые приходятся на четверть пивного рынка, находящегося в руках мелких отечественных производителей пива. Например, компания «Очаково», с ядром в виде Очаковского пивоваренного завода, запущенного в 1978 году для обеспечения пивом участников и гостей Олимпиады-80 [37].

Как вы считаете, уважаемый читатель, может орда пиводелов и торгашей, располагающая денежной массой в 2,5 триллиона рублей повлиять на решение голодранцев из Государственной Думы?

А может эта орда позволить себе быть законодателем, какой угодно моды и навязывать обществу через СМИ, какие угодно нормы, незаметно становящиеся убеждениями?

Вне всякого сомнения, эта орда может.

Тем более что она хорошо усвоила сказанное Екатериной Великой: «Первое правило — делать так, чтобы люди думали, будто они сами хотят этого».

Таким образом, питие, как норму жизни старательно и методично насаждает бизнес, исходящий из своих шкурно-финансовых соображений, и использующий с этой целью средства информационного воздействия.

Это, во-первых.

Во-вторых, всемерное пособничество алкогольному бизнесу в утверждении пития, как нормы, оказывают государственные структуры, рассматривающие данный вопрос в политическом разрезе: пьющая масса, как объект управления, значительно удобнее, нежели масса трезвая. В данной работе мы не будем раскрывать эту тему — об этом уже писано-написано более чем предостаточно. В том числе, и мною. Приведу только одну цитату из книги Героя Советского Союза, доктора юридических наук Юрия Матвеевича Ткачевского: «В странах капитала господствующие классы стремятся использовать спиртные напитки в целях морального разложения трудящихся, отвлечения их от классовой борьбы за свои права и интересы, а также с целью подготовки кадров штрейкбрехеров, гангстеров и т.д.» [38].

И, в-третьих.

Энциклопедический словарь утверждает, что «норма — предписание, разрешение или запрещение действовать определенным образом» [39], предписание, т. е. властное волеизъявление. В нашем случае — волеизъявление уполномоченных на то органов государства и структур алкогольного бизнеса.

А способны ли структуры алкогольного бизнеса оказывать властное волеизъявление? Думаю, что никто не будет спорить с тем, что алкогольный бизнес — это экономическая деятельность, которая находит свое концентрированное выражение в политике, а политика — это способ управления, в частности, при помощи власти.

Может ли бизнес властвовать?

Ответ очевиден: цель бизнеса — получение прибыли, т. е. денег, а деньги, напомнил нам древнюю формулу персонаж фильма Алексея Балабанова «Брат 2», правят миром. И при 50 процентах прибыли, как утверждал английский публицист XIX века Томас Джозеф Даннинг (1799–1873), бизнес «положительно готов сломать себе голову, при 100 процентах он попирает все человеческие законы, при 300 процентах нет такого преступления, на которое он не рискнул бы, хотя бы под страхом виселицы» [40].

Вот и выходит, что политика — это бизнес, легко превращающий даже самого простейшего депутата Государственной думы в респектабельного, влиятельного миллионера, а алкогольный бизнес — это политика, легко превращающая россиян в нищих, бездомных и больных…

Впрочем, вернемся к норме.

Управление, которое используется алкогольным бизнесом, имеет двойственную направленность.

Во-первых, в соответствии с формулой, процитированной Марксом в «Нищете философии»: «Производство идет впереди спроса, предложение силой берет спрос» [41]. Силой берет спрос в частности, с помощью все той же рекламы, главная цель которой — сбыт товаров и услуг, а также увеличение объема их реализации: «Реклама обладает чудодейственной силой: она заставляет людей нуждаться в том, о чем они раньше даже и не слыхали» [42].

Во-вторых, алкогольный бизнес при всемерной поддержке государственных структур, через пропаганду пития, насаждая питие, как норму жизни, не только заставляет людей приобщаться к предлагаемым услугам и производимым товарам, но и создает, тем самым, механизм контроля над отдельными индивидами, группами и социумом — механизм контроля, встраиваемый в традиции, обычаи, обряды и ритуалы, механизм контроля, надобность в котором вытекает из самой архитектоники общества, в основе которого — принцип иерархии, имеющий, по крайней мере, у нас, в России, традиционно авторитарный характер. А характер, отягощенный авторитаризмом, это, если хотите, еще и диагноз или, если помягче, симптом, указывающий на наличие страха, загнавшего тех, кто от него спасался, на вершину власти. И теперь они, обреченные на власть, возвысившись — такова уж человеческая природа — с неустранимой тревогой глазеют в бездну, из которой выкарабкались, но в которую вновь могут быть низвергнуты волей случая или же по множеству иных причин.

И страшась утратить свое шаткое положение, патологически сомневаясь в себе и в реальности происходящего с ними, они требуют от тех, над кем владычествуют, все новых и новых подтверждений лояльности, бесконечных доказательств того, что любимы, уважаемы, почитаемы, признаваемы… Вот тогда-то и становятся особо востребованными механизм контроля и аппарат репрессий, воздействия на инакомыслящих и несогласных. И хотя данная тема весьма интересна и множество таит «открытий чудных», мы сурово ограничим себя лишь одним ее аспектом: норма как механизм контроля.

Как утверждает словарь, норма — это предписание, а предписание это — требование, неисполнение которого влечет за собой некую ответную меру воздействия — наказание. Ну, оно и понятно, ведь основная функция нормы — не только регламентировать общение, но еще и регулировать его. А регулировать всегда проще, если у вас, как утверждал знаменитый американский бандит Альфонс Габриэль Капоне, кроме доброго слова есть еще и пистолет. Не хочешь хотеть — заставим.

В норме выражается требование, т. е. чья-то воля. Чья же? И кто вообще выдумал социальные нормы или, скажем даже пошире, как вообще возникает мораль — совокупность норм?

Ну, конечного ответа на этот вопрос, очевидно, ждать не приходится, поэтому удовлетворимся тем, что в настоящее время в научном мире уже считается установленным: «мораль определенного общества обусловлена присущим ему способом производства, а в особенности экономическим строем. <…> …экономика общества определяет в последней инстанции мораль этого общества, а это означает, что экономика в конечном счете определяет основные черты морали и содержание ее главных принципов» [43]. Следовательно, морально, нормально то, что экономически выгодно.

Но… выгодно кому?

Государству экономически НЕ выгодно, чтоб люди употребляли алкоголь: суммарный ущерб, получаемый от реализации спиртного, значительно перекрывает «доход», получаемый в виде акцизов и т. п. В докладе «Злоупотребление алкоголем в Российской Федерации: социально-экономические последствия и меры противодействия» — утвержден 3 мая 2009 года Советом Общественной палаты РФ — приводятся нижеследующие убойные данные: «Макроэкономические расчеты М. Сухра, специалиста отдела инвестиций в здоровье и развитие Европейского отделения Всемирной организации здравоохранения, выполненные по заказу Общественного совета Центрального федерального округа показали, что совокупные экономические потери России от злоупотребления алкоголем составляют порядка 1 триллиона 700 миллиардов рублей.

Доходы от производства и оборота алкоголя составили в 2008 г. 66 млрд рублей, что представляет собой около 0,7% доходов консолидированного бюджета».

Сравните: ущерб — 1 триллион 700 миллиардов рублей, доход — 66 млрд.

Пьющему экономически также НЕ выгодно употреблять спиртное: снижение производительности труда, прогулы, потеря работы, упущенная выгода, утрата работоспособности, заболевания, инвалидность, криминальные эксцессы и пр.

Единственно, кому экономически выгодно, чтобы люди употребляли алкоголь, так это только тем, кто алкоголь производит и продает. Потому-то именно они, деятели от алкогольного бизнеса, и насаждают в обществе представления о питие, как о норме, насаждают с помощью проституированных врачей, госчиновников, артистов, режиссеров, литераторов, журналистов, владельцев СМИ и прочих.

Хуже того, алкогольный бизнес использует еще и такое омерзительное изобретение, как «козел-провокатор». Вот, что об этом рассказал русский писатель Анатолий Онегов, выступая в ЦДЛ 5 марта 1985 года: «На мясокомбинатах есть должность козла-провокатора. Обычно козел кастрированный. Спокойный. Он уже все понимает. Так вот, пригоняют баранов, и нужно загнать их на поток, где мясо получается. А зачем гнать? Они сами пойдут. За козлом. И они идут. Туда, где их уже поджидают мясники с ножами.

Но! Оказывается, чтоб козел работал таким провокатором, его нужно сначала споить. Он-то впереди всех баранов бежит не за просто так, а за своими 100 граммами!»

В роли таких козлов-провокаторов, как читатель уже догадался, используются многие и разные телеведущие, вконец озвездевшие певцы и врачи-шоумены…

И деятельность этих и им подобных платных совратителей неизбежно приводит к позорной интермедии: человек, родившийся естественным трезвенником, хряпает порцию алкогольсодержащей жидкости. И с этого момента в голове падшего существа завершается длящийся многие годы идейно-теоретический переворот: убеждение будто бы спиртное можно и нужно пить, становится и его убеждением тоже. И он, дабы сохранить свое собственное лицо, вынужденно оправдывает содеянное. Несмотря на то, что от выпитого его мутило и тошнило, кружилась голова и блевал он до соплей и слез, — утверждает: пить — это прикольно. Невозможно признаться даже себе самому, что тебе от выпитого плохо, когда другим, с их слов, хорошо.

Так давно завербованный Алкогольной мафией, становится, наконец-то неофитом в легионе адептов противоестественного образа жизни, вносящим словом своим и примером посильную лепту в совращение еще не пьющих, в поддержание уже совращенных…

Вот и выходит, что в насаждаемом представлении о питии спиртного, как о норме, выражается не только воля шкурно в ее существовании заинтересованных — воля производителей и торгашей и тех, чье лакейство проплачено торгашами и производителями, но и тех, кто очутился средь всей этой братии из-за своей склонности к пресмыкательству, к соглашательству, к конформизму… Не спиртного поначалу хотелось, но — быть как все. Это ж о них учитель средней школы из Омска М. И. Пономарев: «Без спиртного могут прожить все, но не могут не пить, ибо ориентируются на окружающих» [44].

Ориентация на окружающих — это стремление соответствовать ролевым ожиданиям, которые, в свою очередь, определены социальными нормами, а одна из них — «пить это нормально».

Хуже того: то, что Алкомафия в своих собственных интересах навязывает обществу питие спиртного, как социальную норму — это не удивляет, удивляло бы обратное. Но… общество приняло навязываемое?! Общество не отвергло — утилизировало, включило в свою жизнедеятельность представление о растворах, содержащих алкоголь — наркотический, протоплазматический яд, — как о напитках полезных, которые можно и нужно пить?! В меру. И если — качественные.

?!..

Граф де Мопра в пьесе английского писателя Эдварда Бульвер-Литтона «Ришелье или заговор» утверждал [45]:

О, если б вам достался этот крест,

Одним путем пошли бы вы со мною.

Что ж это за крест такой достался России, что угораздило ее пойти столь беспутным путем всеобщей алкоголизации?

Россия — это: «я, ты, он, она, вместе — целая страна». Иногда вместе — это целая компания… Из таких, как я, ты, он, она. Нуждающихся в общении. А общение — явление социальное. Потому-то и требуется этический намордник — «норма»: предписание действовать определенным образом. Без предписаний, т. е. без правил общения нельзя никак.

Так сошлись в одном ритуализированном действе шкурно-политические интересы Алкогольной мафии и личностно-бытовые интересы индивидов. Норма, находящаяся между людьми и над ними, оказалась незаменимым подспорьем: она структурирует процедуру общения, а уже только поэтому значительно облегчает общение; она регулирует поведение, определяя его возможные и желаемые пределы, предписывает «карнавальное общение», индульгирует неудачные высказывания, неловкие действия и даже совершенно скотские выходки…

Норма служит основой кристаллизации питейного ритуала, выступающего как безусловная ценность. К ритуалу, как к последнему аргументу, апеллируют в тех случаях, когда нужно обосновать свое требование к рядом находящемуся члену сообщества, навязать ему свою волю. Вспомните, как бесцеремонный слесарь Василий Игнатьевич Харитонов (Евгений Леонов) в фильме Г. Н. Данелия «Осенний марафон» [46], в два счета поставил на место, на какое хотел, преподавателя Ленинградского университета Андрея Павловича Бузыкина (Олег Басилашвили) и профессора из Дании — Билла Хансена (Норберт Кухинке).

Харитонов — Хансену:

— Тостуемый пьет до дна. Я за вас выпил, значит, вы тостуемый. Я до дна, и вы до дна. Такой у нас порядок.

Харитонов — Бузыкину:

— Так у нас не положено, Палыч! Теперь надо посидеть. Хорошо сидим!

И все! И высококультурные люди — преподаватель и профессор — враз скисли!? Даже пискнуть не посмели!

Да, видимо, не без серьезных оснований К. Маркс в работе «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта» писал: «Традиции всех мертвых поколений тяготеют, как кошмар, над умами живых» [47].

Традиции, обычаи, ритуалы, нормы…

Каждый признающий норму — обретает статус «своего парня» и получает шанс интегрироваться в компанию. Каждый страдающий от одиночества и отчуждения, от страха жить и страха умереть, от пустоты душевной и пустоты умственной — всякий примкнувший к компании, рассредоточенных вокруг бутылки с алкогольным зельем, чувствует, как некий всеутешающий елей разливается по всему телу, и исчезают заботы, тают назойливые мысли, и мерещится будто бы все тебя понимают, уважают и даже любят, и грудь распирает чувство собственной значимости, и поднимается волна беспричинного довольства, радости, беспечности… Правда, все мимолетно, будто набежавшая и рассеявшаяся галлюцинация… Словно пьяный, райский сон наяву. Нечто нереальное, но пережитое, что и побуждает в очередной раз, снова и снова примкнуть, поднять, проглотить… И испытать елей, беспечность, радость и значимость… И пусть это всего лишь миг, но он был — миг!.. И опасение, что способ действий, однажды оказавшийся результативным, обернется неудачей, вынуждает жестко придерживаться сложившегося стандарта — ритуала.

Норма — ритуалообразующий фактор — царствует безраздельно. Она — распорядитель, и ее диктат проявляется во всем. К тому же она еще и хранитель компании, и гарант ее дальнейшего существования. Потому-то компания, и каждый причисляющий себя к сообществу пьющих, и каждый, кто твердо уверен, что питье спиртного это нормальное в жизни занятие, столь ревностно надзирает за тем, все ли следуют ей — все ли из числа сидящих за столом, пьют? Не уклоняется ли кто? Не ловчит ли?

Нормой предписано пить. Значит, не пить этой же нормой запрещается. Пить — это нормально. Следовательно, быть трезвым — не нормально. И вот уже бывший директор Инжавинской вспомогательной школы-интерната, где содержались лица с интеллектуальной недостаточностью, депутат Государственной Думы, член фракции КПРФ Т. В. Плетнёва (Штрак) на всю страну прямо так и заявляет: «Совсем не пьющий — человек чи больной, чи подлюка» [48]. Я не знаю, как на это отреагировали мусульмане, я был — обескуражен.

И она не одинока. О том же в свое время помнится, заявил и заместитель председателя Госдумы, руководитель фракции СПС Б. Е. Немцов, убитый впоследствии мусульманами: «Вы знаете, я с подозрением отношусь к непьющим. Мне кажется, что они что-то замышляют» [49].

В тон своему соплеменнику сиплым голосом деликатно расшаркивался и владелец сети питерских пивнушек «Толстый Фраер», еще пока не убитый мусульманами, А. Я. Розенбаум [50]:

Простите то, <…>

Что с подозреньем к тем, которые не пьют,

А после хором с нами за столом поют.

Представляется очевидным, что пьющие превратили свою «питейную норму» еще и в средство выявления идейно-ценностной ориентации, в эдакую лакмусовую бумажку, с помощью которой они определяют: «свой — чужой».

Чужой, т. е. непьющий своим непитием однозначно отрицает свою принадлежность к сообществу пьющих — к компании; он самым наглым образом демонстрирует полное отсутствие элементарного конформизма и явное наличие индивидуализма, чуждого для пьющих, стремящихся быть как все, делать то, что делает большинство, а значит, этот, оттопырившийся непьющий, грубо подрывает само существование компании, основанной на питейном ритуале, рожденном «питейной нормой». Да, терпимо ль подобное?!

Потенциальная опасность для удовлетворения нужд и страстишек тех, кто интегрируется в компанию, опасность для самого существования такого явления, как компания пьющих, опасность, исходящая от трезво себя ведущих индивидуумов — вот причина возникновения института соглядатаев, ревностно контролирующих происходящее за столом и около.

Не пренебрегает механизмом контроля и государство — соучредитель нормы, обязывающей пить. Конечно, я имею в виду не то государство, цель которого, как мнилось руководителю Южного общества декабристов П. И. Пестелю, — благоденствие всех и каждого. Государство, о котором он был такого хорошего мнения, в конце концов, Павла Ивановича заточило на полгода в одиночку Петропавловской крепости, затем приговорило к смертной казни через четвертование, но, видимо вспомнив про свою цель, снизошло до милосердия и 13 июля 1826 г. этого 33-летнего полковника, ветерана Отечественной войны попросту удавило на виселице…

Конечно, я имею в виду и не те представления, коими богат был английский философ Т. Гоббс, приравнявший государство к библейскому левиафану — «царь над всеми сынами гордости» [51], и написавший 300 лет тому назад: «государство есть единое лицо, ответственным за действия которого сделало себя путем взаимного договора между собой огромное множество людей, с тем, чтобы это лицо могло использовать силу и средства всех их так, как сочтет необходимым для их мира и общей защиты» [52],

Как в действительности выглядит эта «общая защита» убедительно показал в своем фильме «Левиафан» режиссер А. П. Звягинцев: чудовище, тупо подавляющее право и права, совесть и мораль…

Впрочем, как что-то выглядит на самом деле — это вопрос не факта, а выбора интерпретации. К тому же каждый волен в своих интерпретациях доходить даже до радужных иллюзий, способных при надобности трансформироваться и в самые мрачные галлюцинации.

Мне же лично более близка точка зрения А. П. Звягинцева, и то определение, которое дал философ, историк, социолог Л. Е. Гринин: «Государство можно определить как особую достаточно устойчивую политическую единицу, представляющую отделенную от населения организацию власти и администрирования и претендующую на верховное право управлять (требовать выполнения действий) определенными территорией и населением вне зависимости от согласия последнего; имеющую силы и средства для осуществления своих претензий» [53].

Итак, государство — это политическая организация, и, как уточнил Президент РФ В. В. Путин «аппарат принуждения…» [54].

Государство существует не ради денег, но ради власти. Ради денег существует экономика. Но экономика, чтобы делать деньги, нуждается в таком инструменте, как государственная власть. Нет власти — нет экономики.

Государство, чтобы иметь власть, нуждается в таком инструменте, как деньги. Нет денег — нет государства. Нет государства — нет экономики.

Соответственно, государство соучаствует в насаждении социальной нормы, обязывающей пить, и осуществляет контроль над обществом не финансовых выгод, но политических выгод ради.

Вполне возможно, что ритуал поглощать некую жидкость в честь какого-либо события возник в те далекие времена, когда социальная жизнь только-только начала зарождаться.