Бесплатный фрагмент - Заметенные снегом

Действующие лица вымышлены.

Всякое сходство их с реально существующими людьми — не более чем случайное совпадение.

Если бы каждый следовал десяти заповедям, было бы просто не о чем говорить.

NN

Глава 1. События в Дуомском соборе города Милан, или как погиб Ахмет Омаров

Se vuoi essere apprezzato, muori.

Итальянская поговорка

Миланский собор Дуомо поражает воображение любого, кто видит впервые это величественное сооружение. Естественно, он привлекает внимание всех, кто посещает знаменитый итальянский город, известный не только футбольной командой.

Охранник проверяет рюкзаки и сумки, и начинается восхождение группы казахстанских туристов из девяти человек. Примерно через двадцать минут на самой верхней площадке происходит неожиданное. Туристы и немногочисленные в октябрьское утро местные жители слышат страшный крик, а затем глухой стук тела. Красивая американка в черных джинсах и красной курточке кричит и падает без чувств на руки чернокожего спутника. Еще пару минут назад они прогуливались внизу по улице, делали селфи на фоне готических шпилей собора, страстно обнимаясь и прижимаясь щеками. И вот на тебе, романтическая идиллия внезапно сменяется совершенно неуместным смертоубийством, не вяжущимся с миланским благополучием.

Карабинеры прибывают быстрее, чем врачи. Странно, что их оказывается целых шесть. То ли у них пересменка, то ли само место требует чрезмерного количества полицейских, но выглядит всё это даже комичным, хотя ситуация вовсе не располагает к смеху. Все карабинеры, вооружённые пистолетами, бравируют элегантной черной формой и изящными беретами.

Тело лежит внизу, и прохожие со смешанными чувствами бросаются к лежащему в крови человеку. Но сделанного уже не вернешь. На верху собора мечутся спутники ушедшего в мир иной. Они нелепо всплескивают руками, не зная, что и предпринять: то опасно перегибаются вниз, словно стараясь лучше увидеть место гибели, хотя даже и без этой гимнастической процедуры упавшее тело отлично видно. В воздухе остаётся лишь висеть невидимый вопрос: кто низвергнул его, злонамеренный товарищ или же совершилось самоубийство?

Ужасная сцена продолжается несколько мгновений. Наконец на шумы и возгласы взбудораженных посетителей Дуомо прибегает один из служителей в белой рубашке и чёрных штанах. Еще мгновение назад молодой curatore скучал с телефоном в руках, восседая на одном из каменных приступков собора, но теперь оцепенение мигом слетает с флегматичного горбоносого лица. Еще бы! В кои-то веки случилось неординарное происшествие, рассказом о котором можно ошеломить подружку.

Под тентами рассаживаются итальянцы и иностранцы, вкушают пиццу и лазанью, пьют воду, соки и вино, наслаждаются мороженым в бумажных стаканчиках «папетта», поедают спагетти «болоньеза» и радуются жизни. На улице Данте возле входа в магазинчик, где продают кашемировые свитеры, стоит на дощечке коленопреклонённый человек, прося милостыню. На груди у него висит пластиковый стаканчик для подношений, а взор являет печаль, скорбь и муку. Однако реагируют на молчаливую просьбу нищего вяло и поспешно проходят мимо.

По внутренней площади дворца Франциско идут очередные праздные туристы и слушают очаровательную женщину-гида.

— Вы знаете, что значит «Felicità Un bicchiere di vino Con un panino»? «Счастье — это бокал вина и бутерброд». Здесь всё вертится вокруг еды: утром беседуют о том, что покушали вечером, а вечером, что кушали в обед. Такая философия.

Публика кажется праздной, мирной и доверчивой. Близость брендов «Lui Vitton», «Dior», «Prada» вводит людей в некое меланхолическое состояние, делая причастным к миру высокой моды и больших денег. По мощённой булыжником мостовой идут хорошо одетые миланцы с вышколенными породистыми собаками, виновато крадутся велосипедисты, лавируя между добродушно взирающими на них людьми…

…Главный город севера Италии живёт размеренной жизнью, октябрь уже отлистал восьмое число, а всё равно стоит теплынь, люди ходят в шортах, лёгких футболках, особенно поражает количество красивых девушек и элегантных мужчин. Очень много породистых собак фланирует по улице Данте, в конце которой, там, где она примыкает к площади Кордузио, стоит бронзовая скульптура поэта девятнадцатого века Джузеппе Парини, одетого в плащ.

Но всего этого больше никогда не увидит мёртвый человек в джинсах и бежевой курточке, лежащий вниз лицом на миланской площади перед Дуомо…

Глава 2. Разговор Куралай тате с Салимой

Адамның басы — Алланың добы.

Казахская поговорка

— Клянусь тебе, Салима, мой муж никогда не смог бы покончить жизнь самоубийством, ну не смог бы, и всё! Он любил меня, строил планы, жил всегда на полную катушку. Если бы не проклятая болезнь, я бы поехала с ним и предотвратила это убийство! Но прошедшего не вернёшь…

— Куралай тате, что же это получается, кто-то из его компании вернулся к нему и скинул вниз? Согласитесь, здесь нужен не только мотив, но и изрядная физическая сила. И зачем? Это ни в какие рамки не вписывается.

— Ну какая там сила? Если человек перегнулся вниз, то остаётся только чуть поднять ноги и слегка подтолкнуть.

Они помолчали.

— Хочешь мне помочь, Салима?

— Конечно, Куралай тате, всем, чем смогу.

Куралай тате поспешила воспользоваться согласием племянницы, которая была многим обязана своей тёте. Они сидели в кафе на улице Абая, куда женщина и пригласила Салиму, чтоб за чашкой вкусного карамельного «латте» и пирожного без глютенов обсудить предстоящий план вдовы.

— Ты ведь будущий психолог, на четвёртом курсе учишься. А все эти так называемые друзья-товарищи собираются в поездку в Восточный Казахстан, покататься на лыжах. Что ж, с момента смерти Ахмета прошло три месяца, они не обязаны, подобно мне, хранить вековой траур. Отдыхают и отдыхают. И меня приглашали, конечно, чисто из вежливости. Я сначала отказалась, а потом вспомнила про тебя. Ты и поедешь. Понаблюдаешь за ними, послушаешь, о чём они говорят… Тогда на крыше Дуомо было девять человек: мой муж Ахмет, банкир Алтай с женой Кариной и сыном Максатом, буровик Кайсар с итальянской подругой Робертой, художник Жан с супругой Гульнарой и англичанин Ричард Кирк. Понемногу ты сама всё про них узнаешь. Кое-какую информацию я скину про них на Ватсап.

— Ну и кроссворд вы мне задаёте, Куралай тате. А если я не справлюсь?

Женщина вздохнула.

— Не справишься и не справишься. А попытаться стоит. Ты ведь всегда была и наблюдательной, и умной.

— А у вас самой есть хоть подозреваемый, Куралай тате? — поинтересовалась Салима.

По выражению погрустневшего красивого лица девушки было видно, что перспектива ловить чёрную кошку в тёмной комнате её абсолютно не радовала.

— Нет, — твёрдо ответила та. — Тут, самое главное, психология. Никак не мог Ахмет покончить жизнь самоубийством, не такой он человек. Еще за завтраком в отеле звонил мне по телефону, выдумывал разные проекты, восторгался красотами Италии. Но кто из них, — не знаю, не хочу грех на душу брать необоснованными подозрениями. Ты съезди, пожалуйста, и разузнай.

— А как так получилось, что в Милане остановили расследование?

— Скорей всего, не захотели заморачиваться, самоубийство всегда объяснить проще. Так что дело закрыто…

Глава 3. Вылет из аэропорта Алматы в Оскемен

Воздушное путешествие: часы скуки, прерываемые мгновениями панического страха.

Эл Болиска

В тесном алматинском аэропорту царила обычная суматоха. За большим стеклом сновали автомобили, привозящие и увозящие пассажиров. Салима рассеянно изучала людей. Всё как обычно. Разве что странное впечатление производили горожане, возвращающиеся из жарких стран. Они пугали шоколадными голыми телами в шортах и майках закутавшихся в шарфы жителей хоть и южной, но до сих пор ещё холодной столицы. Поднявшись на второй этаж по длинному эскалатору, Салима не спеша огляделась. Смачно запаковывал драгоценный для туриста багаж молодой парень, лихо поворачивая на хитроумном агрегате очередной чемодан, может и видавший виды, но хранящий в себе какие-нибудь сокровища.

В центре зала на нескольких сиденьях расположилась колоритная компания, шумная и весёлая. Четверо мужчин, три женщины и юноша лет двадцати. Из всей красочной толпы в разноцветных комбинезонах, лыжных шапочках и багажом с многочисленными наклейками Салима сразу узнала только банкира Алтая, экстравагантную итальянку Роберту и юношу Максата.

Она изучала разношёрстную компанию и вспоминала всё, что ей успела рассказать Куралай тате.

Якобы самоубийца, Ахмет Омаров славился в банкирской среде своим пристрастием к коллекционированию раритетов. Чего только не было в его дорогом элитном особняке в Медеуском районе! Казалось бы, что еще надо для счастья, когда любую приглянувшуюся вещь можно оплатить тут же на месте и завернуться в умопомрачительный «Giorgio Armani». Но у богатых людей всегда имеются разнообразные интересы, непонятные и, главное, недоступные простым смертным…

Группа путешественников оказалась чрезвычайно громогласной. Салима невольно поморщилась. Во-первых, не любила шума, во-вторых, одна мысль о том, что с этой разнузданной компанией придётся провести минимум два дня, не добавляла настроения. Между тем, восемь друзей Ахмета вели себя по-господски: разговаривали громко, никого не стеснялись, на остальных посетителей аэропорта не обращали ни малейшего внимания, словом, хозяева жизни, да и только.

Самолёт на Оскемен вылетел по расписанию, хотя погода менялась. Так бывает в степи: ещё мгновение назад штиль и лучезарное солнце, а глядишь, началась позёмка, откуда ни возьмись, появляется ветер, и пошло, и поехало, ни видать ни зги, в лицо тебе прилетают ошмётки мокрого холодного снега, от которого режет в глазах и деревенеет лицо.

Салима шла последней и изучала компаньонов, один из которых, по предположению Куралай тате, имел отношение к гибели Ахмета. Что ж, загадка интересная, да только хватит ли тяму её разгадать?

Билеты брали на один рейс и выпало сесть кучно. Тем более, новые друзья заняли почти весь бизнес-класс, представлявший собой четыре ряда по четыре же кресла, разделённые проходом. Кроме них, в бизнес-класс билетов никто не взял, предпочтя более дешёвый и демократичный экономкласс.

Алтай с Кариной заняли два соседних кресла в первом ряду, Максат сидел один, через проход, а другие члены компании расселись хаотически.

Великолепную восьмёрку венчал англичанин, единственный мужчина, оставшийся без пары. Роста Ричард оказался внушительного, так что, вставая, он чуть ли не упирался в потолок авиалайнера.

Хоть и летал он довольно часто, но всегда внутренне переживал. Однако глядя, как привычно и уверенно усаживаются в кресла бизнес-класса его новые знакомые, устыдился своего малодушия. Англичанин сел за Алтаем и его стройной женой Кариной, любительницей йоги и вегетарианкой, а сама Салима — за ним. Буровик Кайсар, мощный здоровый детина, сидел со своей пассией, итальянской девушкой Робертой, за Максатом. Наконец, еще одна пара, художник Жан с женой Гульнарой, устроилась в том же ряду. Что ж, художник внешне соответствовал тому имиджу представителя богемы, который укоренился у публики: лохматая прическа, вычурная одежда, где длинный розово-красный шарф особенно выделялся. Сотый раз, наверное, за день Салима мысленно цокнула, — до чего же колоритная подобралась компания. И один из них убийца? Да, оригинальные друзья у дяди Ахмета, ничего не скажешь.

Улыбчивая стюардесса, — кажется в бизнес-классе они искренне приветливы и во всём идут навстречу, — во всяком случае так показалось Салиме, — тут же вынесла поднос со стаканами, где плескалось несколько видов сока: вишнёвый, томатный, апельсиновый и яблочный. Салима выбрала вишнёвый, а вот потенциальные преступники, из коих она по совету тёти Куралай никого не исключала, тут же предъявили свои требования. Руша все планы стюардесс, они не ограничились соками, а вопреки распорядку запросили горячительные напитки. А может, таким почётным пассажирам полагалось премиальное обслуживание? Эх, если бы по их пристрастиям сразу изобличить убийцу! Да только он может пить одну минералку и быть при этом хладнокровным душегубом. Здесь никакая психология не поможет. Англичанин тут же заказал водку с томатным соком, попросив при этом стюардессу наливать сока как можно меньше. Молодой человек в виду присутствия родителей ограничился кока-колой, буровик заказал привычный для него виски, а его жизнерадостная подружка — мартини. Салима полюбовалась ее пышной прической, весёлыми карими глазами и стройной талией. Да, у этого буровика, как там его, Кайсара, губа не дура. По информации Куралай тате поменял он несколько жён, а эта самая Роберта пока вовсе даже не официальная супруга, а боевая, так сказать, подруга. Весёлая жизнь у буровиков, ничего не скажешь, хотя, конечно, и свои нюансы есть. Человек меняет жён, как перчатки, но из этого вовсе не следует, что он может быть причастен к кровавым делишкам. Ладно, пей свой виски или что там у тебя.

Внимание Салимы переключилось на художественную парочку, как она про себя окрестила художника по имени Жан и супругу Гульнару. Художник, как и положено представителю богемы, обзавёлся огромной шевелюрой под стать львиной гриве, уже седеющей. По словам тёти Куралай, Жан не сразу пришел к живописи, а трудился долгое время простым бухгалтером. Но однажды, то ли после болезни, то ли после словесной стычки с супругой нашло на него озарение, и он взялся за кисть. Как писали критики, Жан начал творить в манере поздних импрессионистов. Более того, его картины обладали целебным эффектом. Салима абсолютно не верила таким побасёнкам, но на художника смотрела с неподдельным уважением. Она вообще испытывала пиетет перед творческими людьми. Жена же Жана словно оставалась в том же самом мире дебетов и кредитов, из круга которых удалось вырваться её неожиданно прозревшему мужу.

Уже другая стюардесса разнесла всем листки с меню. Салима с интересом изучила список, предлагавший сделать выбор основного блюда. Либо курица «Каччиаторе», томатный соус с оливками, картофелем «Лионез» и цукини, либо шницель из сёмги, сливочно-лимонным соусом и миксом жареных овощей. На десерт предполагался шоколадный мусс. Она выбрала рыбный шницель.

Стюардесса принесла всем горячие маленькие полотенчики на узеньких подносиках, напоминающих плоские лодочки. Салима с удовольствием протёрла руки и даже лоб. Она сидела у окна, и когда дело дошло до раскрытия столика, с ней произошёл конфуз. Девушка видела, как Жан ловко вытащил откуда-то раскрывающийся столик, но так и не смогла быстро понять ход его действий. Стюардесса по имени Айым, о чем свидетельствовал бейдж, улыбнулась, одним движением откинула крышку подлокотника и выкинула наружу складной столик. Салима покраснела.

Айым накрыла маленькой скатертью столик и вскоре принесла на подносе заказанную сёмгу со сливочно-лимонным соусом, салат и булочку, покрытую кунжутом. Кроме того, имелась миниатюрная бутылочка, на которой красовалась надпись «Salad dressing».

Вскоре все принялись поглощать изысканный воздушный обед.

Жан и Гульнара со вкусом и как-то даже величественно потягивали красное вино из бокалов. Банкир Алтай хмуро смотрел на монитор с картой маршрута самолёта и параметрами полёта. Он отказался и от выпивки, и от еды. Кто знает, какие мысли гнетут этого человека. Уход Ахмета Омарова для всех, конечно, был болезненным, но несколько месяцев прошло, и если всё время переживать об этом, можно вообще впасть в глубокую депрессию, а как потом из неё выходить? Поэтому совместная поездка на восток страны для всех них выглядела вполне оправданно.

Компания вела себя достаточно пристойно. Никто не порывался закурить, не приставал к обслуге, не лез в кабину пилота, требуя дать порулить. Какие только причуды не могут прийти в голову VIP-пассажирам! Плюс пандемия, на короткое время внесшая смятение в некрепкие земные головы. Рассказывали, что в Индии юноше и девушке приспичило жениться, но ограничения, то да сё, больше пятидесяти не собираться. И вот хитроумные индусы в количестве ста шестидесяти человек вместе с музыкантами, гостями и друзьями жениха и невесты взлетают в воздух на «Боинге» и устраивают свои болливудские песни и пляски. На маски, и, тем более, перчатки плюют. Возмущенная авиакомпания возбудила уголовное дело, но зато и пилоты, и все гости на всю жизнь запомнят необыкновенную свадьбу.

Но сейчас всё более-менее спокойно. Художник Жан с женой Гульнарой дегустируют вкусное вино, юноша Максат, по всей видимости чувствующий себя не слишком уютно в компании взрослых людей, фотографирует облака вычурной формы. Нечто занятное, по всей видимости, происходит за бортом, потому что его глаза округляются, и он спешит поделиться информацией с родителями. Англичанин Ричард тоже наклоняется длинным телом к кажущемуся крошечным по сравнению с ним иллюминатору и внимательно глядит в окружающее пространство. Что они там увидели? Стюардессы всё так же улыбаются, лайнер всё так же плавно перемещается в холодной атмосфере. Стоп, не очень-то и плавно. Вот уже буровик Кайсар недовольно огляделся вокруг и принялся промокать салфеткой влажное пятно от пролитого виски. Тут и вовсе началась болтанка.

Спокойный голос стюардессы по радио предупредил, что самолёт проходит зону турбулентности. В тембре не ощущалось никакой тревоги, как и положено в таких ситуациях. Не дай бог, пассажиры начнут паниковать, тогда никакой психолог не поможет. Все клиенты бизнес-класса, повинуясь строгим приказам, неохотно подчинились и пристегнули ремни. Коренастому и погрузневшему банкиру Алтаю, ведущему, как видно, не слишком подвижный образ жизни, удалось это с трудом, но и он справился. Между тем, самолёт затрясло основательно. Воздушные потоки, о которых пребывая на земле, не очень-то и задумываешься, от души трепали железный механизм, волей людей возомнившего себя птицей. Они словно пытались впихнуть в мозги перепуганных людей максиму «Рождённый ползать, летать не может!»

За кем она должна наблюдать? Что можно разобрать в поведении людей, думающих, что они через мгновение-другое рухнут в пропасть из снега и тумана? Турбулентность явно не приводит в порядок человеческие мысли. Поневоле думаешь о смерти и о бренности существования. Впрочем, для полёта это дело привычное, и через пять минут болтанки всё успокоилось и пришло, кажется, в норму. Кайсар, вжавшийся в кресло и судорожно сжимавший подлокотники, расслабился и шумно выдохнул.

— Ну, ёлки-палки, никак не могу привыкнуть к турбулентности, а ведь чуть не полжизни провожу в воздухе, с вахты на вахту, от буровой до буровой. Но нет, как болтанка, так все кишки выворачивает. Самолёт, собака, меня и к виски приучил.

За тёмно-синей занавеской, там, где сидели пассажиры экономкласса, тоже стало поспокойней, началось привычное хождение.

Айым давно встала со своего приставного стульчика и продолжила обихаживать клиентов. Салима всегда удивлялась девушкам, выбравшим такой хлопотливый и нервный вид работы.

Покрасневший Кайсар вновь потребовал виски, а его подруга на этот раз ограничилась апельсиновым соком. Алтай начал листать меню на мониторе и остановился на американском боевике.

Салима по примеру Алтая извлекла из увесистого кожаного футляра на молнии большие чёрные наушники с буквами «R» и «L», протёрла их антибактериальной салфеткой, надела и тоже начала переключать каналы в поисках подходящего фильма. Наткнулась на старую комедию «Этот безумный, безумный, безумный, безумный мир», где американцы гонялись за сокровищем. Фильму лет шестьдесят, а с каждым годом он становится всё актуальней. Что на той половине шара, что на этой. Каков же мотив убийства? Вроде все сидящие в бизнес-классе, — люди обеспеченные, да только закавыка в том, что будь у тебя даже миллиард долларов, захочется два. Мало, кто может остановиться на какой-то определённой сумме. А деньги пристроить всегда можно. Вместо яхты за миллион можно найти яхту за полмиллиарда, тут предела нет.

Какие-то соображения девушка имела, но только самые приближённые. Не время ещё делать выводы, да и вилами по воде всё написано. Будет еще время на месте прощупать подозреваемых поглубже. Мысленно она уже поделила всех своих подопечных на две равные группы и для каждого нашла свое определение. Художественная чета Жан и Гульнара, брутально-раскованная парочка Кайсар и Роберта. Во вторую группу занесла Алтая, его супругу Карину, сына Максата и одинокого англичанина Ричарда. Невольно задумалась, побежал бы Ричард ловить разлетающиеся в воздухе банкноты, подобно простым американцам из «Безумного мира» или нет. Решила, что не побежал бы. А, впрочем, кто ж её знает, чужую душу? Тут и в своей порой не разберёшься…

А что хотела тётя Куралай? Чтоб она прямо в салоне, не отходя, так сказать, от кассы и от стюардессы с лунным именем Айым тут же изобличила убийцу? Так только в детективах происходит, а в реальной жизни всё очень не просто.

И тут злополучный рейс опять преподнёс сюрпризы. Вот что значит лететь зимой. Пассажиры уже приготовились к посадке, сложили по сумкам вытащенные причиндалы, дослушивали и досматривали в наушниках самолётные мелодии да фильмы. Приятный голос уже произнёс заветные слова, что они начинают посадку в аэропорт назначения. Как вдруг вместо долгожданного приземления самолёт опять начал подниматься в воздух.

Максат удивлённо посмотрел на отца, начал озираться, что это за странности? А, может, так и положено. Он обычно летал в Италию да Египет, Таиланд и в Америку. А вдруг на внутренних рейсах часовой дальности этакое вовсе не в диковинку? В прошлый раз всё же шло по штату! Но нет, Алтай тоже насторожился. Такие сюрпризы во время полёта кого хочешь поставят в тупик. Как видно, и он впервые попал в подобную ситуацию, потому что мгновенно его лицо потеряло всегдашний лоск и некоторую умиротворённость. Он то вытаскивал наушники, то вновь их надевал, словно подобные манипуляции могли восстановить внезапно нарушенную гармонию.

В атмосфере салона повисла тяжелая тишина. Все недоумевали, что же случилось. Кайсар, не дожидаясь прихода спасительницы Айым, сам сформулировал проблему:

— Не зря турбулентность встретили, за иллюминаторы посмотрите! Не даёт посадку аэропорт, видать, видимость на нуле.

— Так разве они не по приборам сажают? — спросил Жан, демонстрируя техническую подкованность, не свойственную работникам творческих профессий. Впрочем, в первой своей жизни он ведь трудился бухгалтером.

Буровик за словом в карман никогда не лез.

— Сажать-то сажают, если приборы хорошие, но еще от оснащения аэропорта всё зависит, да от состояния взлётно-посадочной полосы. Опять же ветер свою роль играет. Тут уже как командир решит: садиться или нет, риск-то огромный!

Монитор выкинул картинку рейса, прервав просмотр фильма и прослушивание приятной музыки в стиле кантри, и одна из стюардесс призвала пассажиров сесть на места и пристегнуться ремнями безопасности.

Кайсар не спешил исполнить приказ воздушного начальства. Он пребывал в страшном раздражении. Когда Айым пришла проверить, все ли пассажиры подчинились её законным требованиям, он потребовал сообщить, что такое приключилось, зачем они делают дополнительный круг.

Подружка Роберта, похоже, не испытывала ни малейшего беспокойства. Её точёный римский профиль несмотря на то, что вообще-то она родилась во Флоренции, взирал на окружающее с безбашенным весельем. Она поглаживала нежной красивой рукой могучее плечо беспокойного мужчины, стараясь передать свою уверенность в полнейшей безопасности полёта.

— Что вы там косячите? — словно суперинтендант незадачливому помбуру выговаривал он бедной стюардессе.

Слова буровик проговаривал медленно, и Салима догадывалась, что тот заполнял паузами невысказанные слова из обширного арсенала обсценной лексики.

— Не переживайте, всё будет нормально, сейчас только сделаем один круг, а затем приземлимся. У нас очень опытный лётчик, и не в таких передрягах бывал.

— В каких ещё передрягах? — буркнул Кайсар.

В этот момент самолёт основательно тряхнуло, Айым поспешила на своё место, чтобы переждать страшную болтанку. Из экономкласса раздались крики и детский плач.

Салима помрачнела, так резанул по уху этот плач. На то и рассчитаны младенческие визги, чтобы действовать на нервы матери и отцу, а вот в такой обстановке он звучал особенно тревожно. Сначала турбулентность, а теперь незапланированный лишний круг.

Между тем лётчик принял решение идти на второй заход, опасно накренив борт. Все в ужасе замерли, не зная, то ли кричать, то ли плакать. Кто-то начал громко молиться, призывая Всевышнего простить несчастные души, угораздившие сесть на роковой рейс.

Англичанин побледнел и тоже бормотал что-то про себя. Алтай уже не оборачивался назад, а просто сидел, взяв за руку свою спутницу. Последователь йоги Карина, похоже, не молилась, а медитировала, впав в транс. Только раз посмотрела, — как там Максат. Тот же отрешённо глядел в мутное окно, куда бились, как безумные, снежные хлопья.

Салима прекрасно понимала, что ситуация ничего не прояснит: и преступники, и жертвы перед лицом смертельной опасности ведут себя абсолютно одинаково. Тем более, никто до конца не верит, что самолёт рухнет на землю.

— Топливо сжигает, — тихо пробормотал Кайсар, уже присмиревший и не разражающийся филиппиками в сторону лётной компании в лице её красивой и несчастной представительницы Айым.

Лайнер, действительно пошёл уже на третий круг, не решаясь совершить посадку. Видно, что пилот колеблется и никак не может прийти к единственно правильному решению. То ли уходить обратно в южную столицу, то ли всё-таки изловчиться и сесть наконец в аэропорту.

Пассажиры уже не знали, что и думать. Скованным ремнями безопасности верующим оставалось молиться, а атеистам — уповать на счастливый случай. А ещё представлять в ужасе, как в снежной бушующей пелене мечется их тщедушное судно, само не понимая, как оно здесь оказалось, и как ненадёжна та подъёмная сила, благодаря которой оно еще остаётся в воздухе.

Глава 4. Серебряное кольцо

Если хочешь ничего не бояться, помни, что бояться можно всего.

Сенека

Салима закрыла глаза. Её и саму подмывало поддаться общей атмосфере страха и запаниковать. Только какой смысл? Сзади уже вовсю плакали дети и кричали женщины, кто-то из пассажиров в страхе начал метаться по всему салону экономкласса, так что бедным стюардессам пришлось силой восстанавливать порядок. По долгу службы им приходилось сохранять спокойствие. Вряд ли они сами часто встречались с такой нештатной ситуацией.

Внезапно со своего места поднялась Карина и направилась в сторону Салимы. Женщина обладала природной красотой, да и сейчас выглядела несмотря на возраст молодо, чему способствовали наверняка и йога, и какие-то особые диеты, в которых напрочь отсутствовали животные продукты. Рядом со своим долговязым сынком она казалась не более чем старшей сестрой.

С удивлением Салима наблюдала, как та нерешительным шагом, хватаясь за спинки кресел кренящегося судна, подошла к ней, и, робко взглянув, присела на соседнее место, благо Айым и других стюардесс поблизости не было. Да, даже если и так, на излёте третьего круга, когда самолёт в очередной раз не попал на посадочную полосу, тем, похоже, уже было не до таких мелочей.

Можно только представить, что сейчас творится в кабине пилота. Седых волос у командира корабля добавится столько, что жена, если увидит его сегодня, только ахнет. Вариантов у него два: возвратиться назад или же попробовать сесть. Все прониклись страхами и переживаниями пилота: хватит ли топлива, сумеет ли вернуться, дадут ли разрешение. Бог знает, какие там процедуры в подобном чрезвычайном случае.

— Это всё из-за меня, — донеслись до Салимы слова Карины.

— О чём вы? — не поняла девушка.

Загорелое лицо женщины с выразительными зелёными глазами исказила гримаса.

— Мы сейчас погибнем, и это из-за меня.

Она с каким-то ожесточением рванула ворот дорогой блузки с фирменным знаком модной фирмы и взъерошила копну каштановых волос, перехваченных золотистой ленточкой. Этот жест выглядел бы совершенно неуместно и вульгарно на приёме посла Индии, куда, как узнала от тёти Куралай Салима, ту иногда приглашали, но сейчас в общей суматохе и панике любые несуразные движения и поступки почему-то казались естественными, и никто не придавал им абсолютно никакого значения.

Салима чуть приподнялась с сиденья и взглянула на Алтая, но тот не замечал странного поведения жены. Он отрешённо глядел в монитор с указанием параметров полёта, а его сын Максат пребывал в состоянии оцепенения, тупо глядя на бурю, разыгравшуюся за толстым и, казалось бы, таким надёжным стеклом иллюминатора.

Девушка уже подумала, что Карина сейчас выпалит:

— Это я убила Ахмета Омарова!

Тогда странное дело закончится, не успев начаться. Но толку от этого в виду сложившихся обстоятельств немного. Сейчас перенервничавший пилот допустит какую-нибудь смертельную ошибку, и через некоторое время в чёрном ящике члены комиссии, разбирающей причину аварии, услышат сакраментальный мат, уже не спасший никого из пассажиров.

Салима помотала головой. Придёт же в голову всякая ерунда. Во-первых, они ещё держатся в воздухе, а во-вторых, она не выслушала до конца женщину.

Карина повернула к ней свою очаровательную голову и посмотрела тяжёлым, словно свинцовым, взглядом. Девушка смутилась, но виду не подала, а тоже пристально взглянула на неё, — не последует ли дальнейших признаний? Карина не выдержала, отвела глаза, но продолжать не торопилась. Хотя, если ей жизненно важно успеть признаться до рокового промаха пилота, следовало сделать это именно сейчас, пока пилот тоже принимал решение: если он сожжёт керосина больше, чем нужно, то ему уже не вернуться назад.

С чего эта удивительная женщина решила, что именно из-за неё злосчастный рейс попал в такую передрягу? Пусть даже она и убила Омарова, что с того? Неужели Аллах из-за одной преступницы покарает всех пассажиров, включая стариков и детей? Какая нелепая мысль!

Никто из несчастных пассажиров не знал, что точно происходит, но ясно было одно: погода внесла свои коррективы в обычный, казалось бы, рейс.

— Зачем нас вообще выпустили из аэропорт? — возмущался Ричард. Вообще-то по-русски он изъяснялся более, чем уверенно, однако в минуты волнения не заморачивался над окончаниями, довольствуясь тем, что его понимают.

Он обращался большей частью к Айым, как законопослушный гражданин, видящий в ней представителя власти.

Девушка волновалась и почему-то отвечала ему исключительно по-английски, с ходу по лёгкому акценту вычислив в клиенте англоязычного господина,

Удовлетворенный ответом, Ричард умолкал и приходил в равновесное состояние духа.

Жан и Гульнара, если и нервничали, то вовсе не подавали вида, благо вино в бокалах ещё не закончилось, и можно было смаковать его и дальше. Видимо, как творческий человек, художник являлся фаталистом, и чувство оптимистической безысходности передалось и спутнице жизни.

Карина наконец-то решилась, и, словно пловец, медлящий на высоком утёсе, несколько минут переминавшийся с ноги на ногу, решительно бросилась в воду, то есть начала говорить.

Она открыла рот с алыми выпуклыми губками, обнажив два ряда превосходных белых зубов.

Те сильно контрастировали цветом с темным ободком серебряного кольца, который она печально продемонстрировала Салиме.

— Когда-то оно было чистым, как слеза младенца. А теперь, только посмотри, каким оно стало чёрным! Это всё я виновата.

Карина только-только хотела произнести роковые для неё слова, как пилот злополучного рейса тоже вдруг решился и начал пикировать вниз, на взлётно-посадочную полосу аэропорта города Оскемен.

В салоне тут же воцарилась звенящая тишина. Слова, готовые сорваться с губ женщины, так и остались непроизнесёнными. А впрочем, каких ещё надо доказательств? Вот оно, чистосердечное признание в явном и незамутнённом виде. Осталось только узнать детали, мотивы и… И ещё рассказать обо всём заказчику, так сказать, расследования, законной супруге убитого, то есть, тёте Куралай…

Тут и Алтай стал с тревогой оглядываться: куда запропастилась супруга? А та в виду того, что лайнер ещё больше накренился, вытянув вверх серебристое крыло, замолчала и, ухватив за руку Салиму, прижалась к ней всем телом. Да, подобные маневры самолётов и в спокойную погоду всегда приводят в замешательство пассажиров, а в такой обстановке, когда за бортом ураган, снежные хлопья, с бешеной скоростью налетающие на стёкла иллюминаторов, и вовсе могут повергнуть в панику. Особенно человека, считающего себя за что-то проклятым и готовым понести за своё преступление наказание.

В обоих салонах повисла напряжённая тишина, в которой было слышно лишь спасительное урчание двигателей. Всем казалось, что самолёт падает в пропасть, и даже плач ребёнка, всё время доносящийся из глубины экономкласса, внезапно смолк. Справится ли железная птица с высотой, сумеет ли сесть, сохранив в безопасности жизни своих беззащитных птенцов, — каждый задавался таким вопросом.

Салима слышала, что перед смертью вся жизнь человека проносится в мгновение ока, или қас қағым сәтте, или, как сказал бы Ричард, in the blink of an eye.

К своему удивлению, Салима внезапно поймала себя на мысли, что и впрямь перебирает в памяти воспоминания о прошлом. Казалось бы, за двадцать лет должно было набраться порядочно и воспоминаний, и событий, но нет, удивительным образом всё оказывается спрессованным в пару-тройку мгновений, которые и выдаёт на прощание человеческий мозг.

Карина нервным движением еще тесней затянула ремень на своей тонкой талии, они уже успели переглянуться с Алтаем, и тот ей велел оставаться на месте.

Максат, словно получивший в своё время уроки медитации от матери, отрешённо лежал в кресле, закрыв глаза.

Англичанин Ричард что-то бормотал, — похоже, слова молитвы.

Художник Жан с Гульнарой, обнявшись, застыли в ожидании то ли падения, то ли приземления. Впрочем, приземление случится в любом случае, не было такого, чтобы самолёт не приземлился, по невесёлой шутке лётчиков.

Донёсся глухой стук выпущенных шасси.

Ну всё, длительные раздумья командира экипажа и диспетчерской аэропорта остались позади. Количество сожжённого керосина, или что там заливают в эту модель самолёта, вычислить чрезвычайно просто. А вот сколько нервных клеток погибло у паникующих пассажиров ни один искусственный интеллект никогда не подсчитает.

Карина заплаканными глазами уставилась на почерневшее кольцо. Она уже не сжимала руку своей соседки. В её взгляде читалось: «Будь что будет!» Женщина смирилась с любой участью, но Салима видела: та уверена — сейчас произойдёт падение.

Её взгляд стал умиротворённым. Что ж, она призналась в своих грехах, хоть и не до конца, каким-то образом очистила душу. В этом смысле для неё пройден некий этап, в отличие от других пассажиров. Те ни сном, ни духом и не подозревают, кто явился виной злосчастного инцидента, и кому они обязаны тем, что будут валяться разбросанными трупами на взлётно-посадочной полосе местного аэропорта. И это ещё в лучшем случае.

Салима взглянула в сторону буровика Кайсара и его экстравагантной спутницы. От них она могла ожидать всего, что угодно, вплоть до того, что те могли заняться любовью на глазах у остальных невольных зрителей, и никто бы их не остановил. Пропадать, так с музыкой! Но нет, слишком плохо она о них думает. Кайсар извлёк из сумки две бутылочки пива, приобретённые в duty free, и теперь они, звонко чокнувшись тёмно-коричневыми бутылками, потягивали пенистую жидкость и о чем-то переговаривались. При этом Роберта распустила роскошные волосы, до этого перехваченные заколкой, и теперь стала на вид ещё более раскрепощённой и красивой. Да, кто-кто, а Кайсар проводит последние минуты в прекрасном обществе. Вся его жизнь, похоже, вот такое растянутое сладкое мгновение.

Между тем пилот лайнера имел свои планы на дальнейшую жизнь и расставаться с ней вовсе не торопился. Всегда хорошо, когда лётчик — жизнерадостный человек, подумалось Салиме. Тот выровнял наконец воздушное судно и в кромешной снежной мгле устремился в одно ему ведомое и видимое место. Из слов Кайсара все знали, что так он мог рисковать лишь в одном случае: если на дорогу к другому аэропорту не оставалось топлива, или если и там бушевала такая же непогода.

Ричард теперь начал очень громко молиться на английском языке. До Салимы донеслись слова:

— Forgive us our trespasses as we forgive those who trespass against us…

Внезапно, абсолютно неожиданно для всех, колёса лайнера встретились с заснеженной землёй, раздался стук, и самолёт помчался навстречу ветру, выпустив закрылки, чтобы унять бешеную скорость, с которой только что приземлился.

Ещё несколько мгновений он продолжал движение, постепенно снижая скорость, пока не остановился вовсе.

В салоне стало ещё тише. И только когда нарочито спокойный голос стюардессы начал своё коронное: «…совершил посадку в аэропорте города Оскемен», начало твориться нечто невообразимое. Все пассажиры одновременно хлопали, обнимались, что-то радостно кричали. Ещё бы, сегодняшний день стал для них вторым днём рождения. Эмоции захлёстывали всех. Кайсар и Роберта слились в долгом продолжительном поцелуе, покидав недопитые бутылки прямо на пол. Но, похоже, строгая Айым не сделает им за это замечание. Вот она сама, радостная, идёт по проходам, требуя не вставать до полной остановки самолёта. К её воздушным приключениям и неординарным случаям, которые наверняка имелись в биографии, добавилась самая колоритная и впечатляющая. Да, будет о чём рассказать коллегам. Что там чувствует сейчас пилот, оставалось загадкой для счастливых пассажиров, но он, наверное, впервые в жизни слушал аплодисменты с таким особенным удовольствием.

Карина как будто пребывала в шоке. Она абсолютно искренне верила, что они все сейчас разобьются. И вот на тебе, — такой неожиданный подарок небес. Живи да радуйся. От такого подарка ей было не по себе, она как будто не могла его принять. Уж слишком сильно поверила в то, что сейчас самолёт потерпит крушение, сделала роковое признание и, возможно, страшно жалела об этом.

Салима знала, что переживает сейчас эта загадочная, даже в некотором роде мистическая женщина. Теперь спроси её о тех нечаянных словах, она сделает вид, что даже и не произносила их. В чем дело, гражданин начальник? Какое преступление? Какое кольцо? Вы меня с кем-то путаете!

Глава 5. Как Жанболат стал художником Жаном

Когда я пишу картины, я чувствую себя сумасшедшим. Единственное различие между мною и сумасшедшим в том, что я не сумасшедший.

Сальвадор Дали

Карина ждала удобного момента, чтобы встать и устремиться к своему супругу. Теперь, когда треволнения страшного по напряжению рейса остались позади, можно расслабиться и подумать о весёлом путешествии на лыжах. Тут Салима напряглась и вспомнила, что Алтай употребил какой-то другой термин. Точно, он назвал это фрирайдом, freeride, типа, свободной ездой. Для этого используются особые лыжи. Когда Салима заявила, что у неё нет не то что фрирайдовских лыж, но и простых, то Алтай попросил на этот счёт не заморачиваться. Всё будет окей, ноу проблема, мол.

В багаже, стало быть, имеется один комплект и для неё самой. Щепетильный Алтай по просьбе Куралай создал для неё идеальные условия. Обещал, что та не будет иметь проблем, она и не имела. Даже лыжи её понёс сам.

Салима не ведала о новых веяниях в горнолыжном спорте, имея о нём самое отдалённое представление. На лыжах стоять она умела, даже хорошо бегала классическим способом.

Ну ладно, посмотрим на эти лыжи после.

Ещё пара минут, и все пассажиры вели себя так, как будто ничего не произошло. Разве что более возбуждённые голоса при разговорах по телефонам, да рассказы о том, как несколько раз пилот не мог приземлить свой воздушный корабль. Причём, количество у всех варьировалось: от трёх до семи. Ну, как говорится, у страха глаза велики. Да и преувеличить опасность момента после того, как он уже завершился, — святое дело.

Конечно, с лыжами-то разобраться будет несложно, и скатиться с горы тоже можно попробовать. Но вот что делать с полупризнанием Карины — это вопрос уже не простой. Йогиня может невинно похлопать глазами и сказать, что просто испугалась возможного крушения и наговорила в состояние эксцесса, то есть аффекта, вам, конечно, это виднее, разных глупостей. А кольцо? Что кольцо? Неужели вы верите во всякую мистику? Вот и я не верю. Это просто химия, кожа у меня такая. Какое такое проклятье? Вы меня с кем-то путаете!

Салима задумалась. С серебряными кольцами и их почернением ей доводилось иметь дело. У её однокурсницы Маржан она однажды приметила такое вот колечко. Тогда сказала ещё ей, ведь ты обычно носишь золото. Маржан отвечала: подружка попросила поносить. Оказывается, та гадала у одной старушки, а потом проснулась утром, и что ты думаешь? Та сторона кольца, которая соприкасалась с простыней, осталась светлой, а вот внешняя — почернела. И никак подружка не могла его отчистить. А ты ведь сама знаешь, Салима, что на мне все кольца очищаются, а почему, и сама не знаю, но факт есть факт, и все знакомые об этом хорошо осведомлены, поэтому и несут свои украшения после очередного наложения порчи или проклятия. При этих словах Маржан улыбнулась. Это самое кольцо Салима видела после, — стало светлым, и однокурсница вернула его непутёвой подруге. Тогда ещё зашёл разговор о том, что в Америке больше принято носить белое золото, а к серебру они равнодушны. Тут уже в ход идут разные традиции и каноны. Что же получается, — серебро более подвержено людскому психологическому воздействию? Недолго и самой в мистику скатиться, а это не дело, хватило уже сумасшедших признаний Карины.

В волосах Ричарда явно сегодня прибавилось седины, но всё равно выглядел англичанин эффектно и победительно. Личную жизнь его покрывала завеса тумана. Ещё в начале Салима планировала побеседовать с каждым участником поездки, но в виду сложившихся обстоятельств, возможно, такая надобность отпадёт. Однако Ричард был интересен сам по себе. Наверняка такой импозантный мужчина может рассказать много чего интересного. Одежду его отличал явный демократизм, что свойственно западным людям. Человек, одетый в простую джинсовую пару и видавшие виды кроссовки, зачастую имеет в банке сумму с шестью нулями, а то и больше. Нашим нуворишам к этому ещё идти и идти. Кроме того, такого понятия, как понты, ещё никто не отменял. Салима вздохнула: в сравнении с Ричардом наши богатеи явно проигрывали.

Англичанин поймал взгляд Салимы и широко улыбнулся. Ширину улыбки, несомненно, увеличивал факт чудесного спасения, но и в обычной жизни наверняка он всегда так вот и улыбается, всеми тридцатью двумя зубами, белыми, как тот же снег, только что выпавший на восточно-казахстанскую землю. Он уже доставал с полки свою внушительную сумку со своими заморскими вещами и причиндалами. Интересно было бы взглянуть на её содержимое.

Айым ласково прощалась со всеми. В который раз Салима посочувствовала нелёгкому труду стюардесс. Каждый полёт для них — суровое испытание. Хорошо, когда оно заканчивается удачно, как сегодня. Некоторые участники рейса, наверное, зареклись летать на самолётах.

Ну что ж, за время полёта она уже изучила состав своей группы, а самое главное, неожиданный сюрприз стихии обернулся для неё огромной удачей: у неё появился подозреваемый, точнее подозреваемая. Жаль, что чистосердечное признание оказалось не совсем полным, но ничего, она никуда не торопится. Кроме того, не хотелось бы травмировать психику любимой тёти сырыми, ничем не подкреплёнными обвинениями. Но они должны появиться. В этом девушка нисколько не сомневалась.

Стихия бушевала не только в воздухе, но и на земле. Люди поспешно забегали в терминал прибытия. Алтай, как и все, довольный благополучным приземлением, благодушествовал. Вся одежда на нём выглядела добротной и новенькой. Что интересно, в ней отсутствовал чёрный цвет. Светло-коричневые крепкие ботинки, тёмно-синие джинсы, яркая красная куртка, спортивная шапочка в кремово-жёлтых тонах. Можно не сомневаться, что и под джинсами взгляд какого-нибудь назойливого досмотрщика наткнулся бы на фривольные боксеры небесно-лазурного цвета.

— Хорошеет город, видали, какой терминал отстроили? — радовался Алтай — Само здание аэропорта, построенное в прошлом веке, несколько раз реставрировали. Оно такое небольшое, но уютное. На первом этаже магазинчики разные, туалеты чистенькие с сушкой для ног. Там в одном углу даже автомат с газированной водой стоит, красная такая будка, как будто из советских времён вынули, прикольный.

Вся их группа стояла вместе и смотрела на бессмысленно крутящуюся чёрную транспортерную ленту. Багаж новоприбывших пассажиров ещё выгружался из грузового отсека, за окнами терминала «Б» бушевал настоящий буран. Людям даже страшно было подумать, из какого ада они только что спустились на грешную землю. Но — всё в прошлом.

Наконец на ленте показались разномастные чемоданы, большие и маленькие рюкзаки, разновеликие коробки, перевязанные верёвками и ленточками, а среди прочего и продолговатые свёртки, в которых покоились лыжи и палки для фрирайда.

Карина предоставила возню с багажом мужчинам, а сама отошла к окну и молча вглядывалась в снежную пелену. Никто лучше Салимы не понимал в эту минуту женщину. Её красивое волевое лицо с упрямым подбородком казалось отрешённым. Она словно медитировала на снежинки, хаотически кружащиеся над аэропортом, и не обращала ни малейшего внимания ни на Салиму, ни на других людей.

Кайсар же с Робертой словно сошли с ума. Ещё в салоне зависшего по непредвиденной причине самолёта они обнимались как в последний раз, а теперь, когда всё страшное оказалось позади, они и вовсе не размыкали крепких объятий. Рослый буровик время от времени приподнимал знойную итальянку, и та громко визжала. Не будь инцидента в небесах, люди вокруг укоризненно поглядели бы на излишне пылкое проявление любви, но теперь всё стало иначе. Наоборот, во взглядах пассажиров, сроднившихся во время смертельно опасного рейса, читалось явное одобрение. Не говоря о том, что мужчины бешено завидовали Кайсару, сумевшему подцепить такую горячую девку.

А та и впрямь выглядела красоткой из глянцевого журнала мод. Распущенные волосы золотистого цвета, чуть припухлые чувственные губы, обворожительные светло-карие глаза, красиво подведённые брови, щёчки с приятными ямочками. Она была в тёплой куртке с откинутым капюшоном, через которую виднелась упругая грудь в мягкой шерстяной кофте. Мужчины рядом невидимо и неслышно скрежетали зубами, распаляя себя мыслями о том, какова на ощупь эта дивная плоть, которой владеет высокий грубый мужлан с короткой причёской и длинным шрамом через левую щеку. Тот же горделиво вздымал мужественный подбородок и, как будто издеваясь над окружающими его самцами, что-то всё время жарко нашёптывал на ушко своей итальянской подружке.

Юный Максат теребил шевелюру и молча, как загипнотизированный, смотрел на змейку транспортёра, приготовившись, словно тигр из засады, наброситься на свою добычу и утащить её в укромное место. Часть добычи в виде огромного чемодана уже покоилась возле его правой ноги, но предстояло ещё несколько подобных бросков по извлечению искомых вещей. Бледное лицо сильно контрастировало с чёрными волосами. Салима знала, что парень — чрезвычайно способный. Вид имел флегматичный, но при этом думал быстро и лучше всех в школе решал математические задачи. Вплоть до того, что начал выезжать и на международные олимпиады, борясь за первое место с россиянами, американцами и китайцами.

Впрочем, удивляться не приходилось. Алтай и сам в своё время увлекался точными науками и хорошо знал и физику, и математику. Затем устроил сына в престижную алматинскую школу, которая добавила парню и знаний, и умений. Так что Максат быстрее отца решал заковыристые задачки с изюминкой, что стало вечным поводом для шуток со стороны Карины, подначивавшей мужа.

Кроме того, сам сын удивил асфальтного казаха Алтая тем, что самостоятельно выучил родной язык. У родителей же с этим имелись большие проблемы. Конечно, они умели переброситься парой-тройкой словечек, но не более того. Так что Алтай по-своему уважал даровитого сына.

Художник Жан, так его привыкла называть про себя Салима, снял меховую канадскую куртку и держал её в руках, хотя, не сказать, что в здании Терминала стояла несусветная жара. А может, пребывал в состоянии мистического транса, кто его знает. Ещё пять лет назад он даже не знал, как разводить краски или подойти к мольберту, не слышал ни об одном направлении не только современной, но и классической живописи. И он, и его жена работали простыми бухгалтерами, Жан — на фирме полный рабочий день, а Гульнара закончила экстерном соответствующие курсы, получила сертификаты и брала на дом разные заказы.

Как-то удалось устроиться на постоянную работу в строительную компанию, но шеф оказался пронырливым скупердяем и действовал по хитрой схеме: брал людей на испытательный срок, выжимал из них соки, а затем избавлялся, стараясь при этом не заплатить обещанных денег за выполненную работу. Гульнара плюнула на все эти махинации и брала заказы только от проверенных людей. Денег поменьше, зато и от хлопот подальше. Вклад в беби-бум страны внесли они скромный, заведя лишь одну дочь Динару, учившуюся в Satbayev University, как ни странно, на нефтяника.

Жан и Гульнара по-своему убеждали её лучше подумать о выборе. Разве не видишь, как мы с мамой в 1С работаем? Нынче время айтишников, научись какому-нибудь Питону или С-шарпу и в ус себе не дуй. Какой ещё ус, обижалась Динара, нет у меня никаких усов. Да это я так, фигурально, кипятился Жан, сейчас же время искусственного интеллекта, Илона Маска и прочих технологических прибамбасов! Но дочка в карман за словом не лезла, апеллируя к родительским генам, в которых, как назло, нет ни одного научного или технического, кроме бухгалтерского, и что у неё по этой причине нет ни малейшей тяги к алгоритмам и языкам программирования. Между тем в нефтянке можно неплохо где-нибудь устроиться, желательно в иностранной компании, потому что там отсутствует гендерный шовинизм как класс, и появится возможность безбедно жить.

На этом меркантильном моменте родители теряли аргументы, поскольку возразить дочке не могли. Да, люди вокруг, конечно, не все, но как-то могли устраиваться. К девяносто первому, последнему году существования советской власти выстроилась своя иерархия, а теперь образовалась новая. Жан застал то время совсем молодым человеком, но хорошо помнил, что на верху пищевой цепочки тогда царили партийные бонзы. У них имелись комфортные дачи, четырёхкомнатные квартиры в лучшем районе города, продуктовые заказы с дефицитными товарами и прочие разные льготы. Но и спрос с них тоже был суровый. Чуть что, клади партбилет на стол со всеми вытекающими. Во времена Сталина так и вообще могли расстрелять к такой-то матери. А вот Брежнев относился к людям мягче, расслабленней как-то, ну, соответственно, и застой случился.

В то время потолком являлась зарплата в пятьсот рублей. Конечно, шахтёрам платили побольше, да разные подпольные мафиози тоже зря время не тратили. Писатели, писавшие в духе соцреализма, на жизнь не жаловались, Кто ещё? Певцы разные, музыканты, композиторы, а ещё художники. Простой шофёр при любой власти будет вставать в пять, глотать чёрный чай или кофе, зажёвывать бутерброд и вперёд на смену, но есть и богема, для которой обычный закон не писан.

Жан не думал­-не гадал, что попадёт в эти высокие сферы. А получилось и сложно, и просто. Как-то случилось ему захворать: то ли простудился, то ли подхватил какой-нибудь ещё неизвестный науке коронавирус, короче, произошло это ещё до времён великой пандемии. Целый месяц провалялся, голова болела, жар, потом лёгкие чуть не выхаркал. Вроде утром проснётся, всё нормально, — наконец-то выздоровел! Затем встаёт, и вдруг откуда ни возьмись возвращается кашель, поднимается к обеду температура, и всё по новой. Неужели навсегда это со мной, задумался Жан. Тьфу-тьфу, оказалось не навсегда. Во время болезни сны разные начал видеть. И один сон всё не отставал от него. А снилось Жану, что держит он в руке ни много ни мало, а кисточку, и работает при этом не простым маляром, а самым что ни на есть художником, — картины красивые пишет. Да что ты будешь делать! Даже в школе он не отличался особой тягой к выпиливанью по дереву лобзиком да художественной живописи. Но сон не отставал, словно требовал чего-то от несчастного больного.

И тогда Жан наконец решился. Дал дочке денег, вернее, перевёл на телефон и велел купить в магазине краски, кисточку, мольберт. Динара недоумённо взглянула на него, но ничего не сказала, решив, что болезнь слегка повредила умственные способности отца. Тот же только взъерошил лохматую голову. Волосы его росли быстро, а в парикмахерскую он за время болезни, естественно, не наведывался. Кстати, потом он туда вовсе перестал ходить и специально отращивал свою шевелюру. «Там ещё спроси, что понадобится начинающему художнику, скажи, в школе требуют», — добавил он, всё-таки стесняясь своего неожиданного порыва. Как будто обществу есть какое-то дело до его скромных покупок.

Через некоторое время из магазина перезвонила дочка и потребовала дослать ей на карточку денег. Оказалось, что путь к искусству не такой уж дешёвый: понадобились разные разбавители, грунты, маслёнки, холсты, а кроме того, какой-то неведомый и загадочный мастихин. Мастихин? Это что ещё за зверь, переспросил Жан, послушай, дочка, не обманывает ли тебя продавец? Сама знаешь, что в погоне за наживой они готовы сплавить всё, что под руку подвернётся. Нет, папа, отвечала неугомонная дочка, продавец говорит, это такая лопаточка для нанесения грунта и смешивания красок на палитре. И что, без этого мастихина художник не может обойтись? Нет, твердила дочка, ты знаешь, папа, говорят, что она может даже кисть заменить! Короче говоря, обошёлся набор юного художника в кругленькую сумму. Но что делать? Лучше пожертвовать десяткой-другой тысяч тенге, чем каждую ночь мучаться кошмарами. Динара сказала, что это ещё самый минимальный набор, а потом стала с интересом наблюдать за действиями отца.

Жан, в то время, кстати, он не называл себя Жаном, а являлся полновесным Жанболатом, задумчиво начал перебирать вещи, затем собрал мольберт, водрузил на него холст (папочка, это самый дешёвый, а лучшие холсты — во-первых, льняные, а во-вторых, бельгийские. Нет ничего лучше, чем хороший льняной холст!), повертел в руках кисточки и уставился на тюбики с масляными красками как баран на новые ворота. На помощь опять пришла любимая дочурка. Но перед этим завернула неправдоподобно чистенькую палитру пищевой плёнкой, пояснив хлопающему глазами отцу, что так её легче будет потом отмыть. Вот эти кисточки из щетины мне порекомендовал продавец, говорит, хуже впитывают в себя краску, от щетины больше текстурности и пастозности, что бы это не значило. Ещё масло ведь очень густое, а щетина с этим хорошо справляется. Синтетические кисточки тоже нужны, но они быстро портятся. Папа, живопись — это очень дорогое удовольствие, между прочим. Я взяла всё по минимуму, и то дороговастенько получилось!

— Что тебе еще там продавец наплёл? — хмуро спросил Жан, которому затея заняться живописью уже не казалась такой плодотворной и радостной.

— Сказал, что масло прощает ошибки, можно соскрести, перекрасить, вернуться заново.

— Прощает оно, — проворчал Жан, но продолжал внимательно наблюдать за манипуляциями дочки с красками.

— Продавец ещё сказал, что юный художник только со временем поймёт, какая гамма цветов ему больше по душе и выберет себе самого лучшего производителя. Сначала ограничимся наборов из шести цветов. Представляешь, есть такие фирмы, один тюбик которых может стоить несколько десятков тысяч тенге!

«Юный художник», забыв про болезнь, с напряжённым видом выслушивал сентенции дочки, поднабравшейся знаний у всеведущего продавца.

Дочка взяла в руки тюбик с золотистой охрой и выдавила немного краски прямо на палитру. То же самое проделала и с остальными тюбиками. «Во-первых, папочка, — сказала она уверенным голосом, — белила для тёмных и для белых цветов надо располагать в разных концах палитры. А потом уже, как душа подскажет. Представляешь, бывают художники, которые какой-нибудь цвет, например, оранжевый, вообще никогда не используют! На палитре профессионала можно найти такие оттенки, которые и в жизни-то редко встретишь! Главное, запомни, что тень и свет — это разные цвета, остальное — техника… Вот эти маслёнки тебе тоже понадобятся. В них будешь макать кисточку. Две — потому что есть тёмные цвета, а есть светлые, или холодные и тёплые».

И надо же, Динара сама, следуя инструкции, приготовила оба, так сказать, раствора. «Ну вот и всё, — заявила она, — в принципе, можешь приступать».

Жанболат с ошалелым видом взглянул на дочку, вдел большой палец в круглое отверстие палитры, ухватился за неё поудобней и нерешительно взялся за первую попавшуюся кисточку. Затем ткнул её щетиной в приглянувшуюся краску и нанёс первый в своей жизни мазок на закреплённый на мольберте холст. «Папа, — возмутилась дочка, — ты даже эскиз не нанесёшь? Ведь для этого я и взяла карандаши! Но можешь и кисточкой, говорят, это даже лучше! Обмакни её в ультрамариновую краску, она лучше всего подходит для начала».

Но внезапно её отец почувствовал странную тёплую волну в груди и непонятное, не изведанное им ранее вдохновение охватило его. Никогда он не испытывал подобного чувства, для работы в 1С с расчётами по дебету и кредиту ничего этого ему не требовалось, знай, заноси нужные цифры и нажимай на выученные наизусть кнопки, дальше искусственный разум сделает всё сам. Но тут… Его абсолютно не пугал белый холст. За первым мазком последовал второй и третий, он по наитию начал смешивать в центре разные цвета, появлялись совершенно невообразимые оттенки. Жанболат начал входить во вкус. Он отходил от холста, прищуривался, как будто целился в невидимую для других цель, снова подходил и наносил всё новые мазки. Он весь испачкался с непривычки краской, даже умудрился измазать волосы, от чего те приобрели фантастические оттенки.

Динара то выходила из комнаты, то снова входила, изумлённо глядя на отца. Впервые он предстал перед ней в таком облике, — облике творца и созидателя.

Наконец он закончил свою работу, и дочка взглянула на первую в жизни картину своего открывшегося в иной ипостаси отца. Удивлению её не было предела. Точно также поразилась и пришедшая домой Гульнара. Во-первых, это было очень красиво, а во-вторых, абсолютно непонятно. В смешении красок каждый видел что-то своё: кто-то звёздное небо, кто-то поле, утопающее в фиолетовых и голубых цветах, кто-то — чудесный подводный мир с диковинными, неизвестными науке океанскими созданиями.

Однако самое интересное произошло на следующий день. Гульнара, мучающаяся последние годы мигренью, проснулась абсолютно здоровой, что привело её в полнейший восторг и заставило задуматься, от чего же она выздоровела. Таблетки те же, питание то же самое, даже распорядок дня остался рутинным, ни на пунктик не отклоняющийся от обычного. Единственная разгадка, как ни крути, заключалась в таинственном смешении красок её изученного вдоль и поперёк мужа, пребывавшего доселе в летаргии тяжелой болезни.

Через некоторое время Жанболат уже начал сам выбирать холсты и грунтовать, научился разбираться в смешивании красок (узнал, наконец, что такое розовый ультрамарин), разных разбавителях, лаках и прочих «двойниках»-«тройниках», а также в разнообразнейшей номенклатуре кисточек, словом, стал настоящим фанатом живописного дела. Но ту первую картину на грубом холсте, принесённом дочкой, он хранил и поклялся никогда её не продавать.

Критики вознесли его работы до небес, по-разному определяя новаторский стиль. Склонялись к тому, что, скорей всего, это абстрактный импрессионизм, но с каким-то совершенно необычным подходом. Пикантность придавал тот факт, что картины Жанболата, теперь уже Жана, действительно, обладали исцеляющим эффектом.

Так, неожиданно для всех, Жан стал модным художником, что, в дополнение ко всем приятным вещам, приносило теперь их маленькой семье немаленький доход со всеми вытекающими из этого бонусами. На одной из проводимых в южной столице выставок Жан и познакомился с Алтаем, любителем новейших веяний в искусстве и живописи, который приобрёл у художника несколько особенно полюбившихся ему и Карине картин. Затем они подружились, и Жан вошёл в круг близких друзей Алтая и покончившего по официальной версии самоубийством Ахмета Омарова…

Этой же компанией ездили они и в Милан, а теперь вот сюда, в заснеженные леса Оскемена. За исключением одного человека, — погибшего бизнесмена Ахмета Омарова. Судя по всему, одна Карина догадывалась об истинном статусе Салимы. Поэтому и прибежала к ней в салоне самолёта, — тогда женщине показалось, что они погибнут, и причина тому никто иной, как она сама. Да, поведение толстосумов всегда непредсказуемо. Как сказал Скотт Фицджеральд Хемингуэю: «Богатые люди не такие, как мы». На что тот ответил: «Да, они богаче». У богатых на всё есть своя ответка миру. Для одежды — высокопрофессиональные портные, для поездки на автомобиле — отличные водители, для утех тела — экскортницы или экскортники, а для души — психологи. Надо же кому-то поплакаться в жилетку, хотя бы подражая героям голливудских фильмов, где за каждым чихом бегут к такому вот человечку, который сумеет объяснить, как исправить что-нибудь в супружеской жизни или избавиться от лёгких уколов совести за то, что кинул на крупную сумму лучшего друга. На всё есть нужные специалисты, которые отполируют твою загородную виллу и очистят, если надо, заплесневевшую совесть. А картины? Картины тоже годятся, если они ещё обладают и исцеляющими свойствами.

Сейчас Жан и Гульнара тоже не отрывали глаз от багажной карусели, выискивая свои чемоданы и свёртки с лыжами. Вряд ли он захватил с собой мольберт и кисти, подумала про себя Салима, хотя кто его знает, места здесь чрезвычайно живописные. Есть и горы со снежными шапками, и величественные леса. Почему бы не изобразить упитанного медведя, разбуженного докучливыми лыжниками и ринувшегося за ними в погоню по непаханой снежной целине? Ах да, у него стиль не классический. Медведя узнать будет совершенно невозможно, но как там говорил Пикассо: «Я не рисую собаку. Я рисую картину». Но художнику любая поездка идёт только на пользу, мозг его впитывает новые впечатления, пейзажи и людей, которые неожиданным образом выплывут в каких-нибудь сюжетах.

Глава 6. Ричард Кирк рассказывает о староверах

Религия только одна, но в сотне обличий.

Джордж Бернард Шоу

Все мысли Салимы неизменно сводились к Карине. Йогиня выглядела особенно красивой, надменной и неприступной. Невозможно себе представить, что она буквально валялась униженно у неё в ногах, исповедуясь в грехах. Салима продумывала план, как снова вызвать её на откровенность, и, глядя в эти высокомерные теперь глаза, понимала, что встретится с большими трудностями.

Группа выглядела колоритной, так что даже местные жители, привыкшие к лыжным туристам, оборачивались на них, рассматривая снаряжение и одежду.

Поездка рассчитывалась всего на пару дней, но даже при таком раскладе количество рюкзаков, чемоданов и другого багажа выглядело впечатляющим.

Салима не спрашивала Алтая, как они будут добираться до села Кедрового, расположенного у реки Ульба. Каково же было её удивление, когда на парковке, куда они дошли всей красочной толпой, их поджидали два внедорожника с прикреплёнными сверху боксами в форме лодок. Никто, кроме Салимы, таким фактом удивлён не был. Вполне привычная процедура.

Алтай, довольный произведённым на девушку эффектом, улыбаясь, пояснил:

— У меня тут всё схвачено. Одна сплошная экономия. На джипах выдвигаемся к месту назначения, делаем свои дела, гуляем, катаемся, отдыхаем, а потом пригоняем назад. Место шофёра занимает кто-нибудь из нас, а значит, больше вещей в салон запихаем. Сейчас около трёх пополудни. В хорошую погоду туда за пару часов домчались бы, но сегодня…

«Как так, — подумала Салима, — неужели Алтай так беспечно оставил без присмотра дорогие тачки, совершенно не позаботившись об их безопасности? То благословенное время, когда все жили в каком-то, что ли, достатке, лет десять тому назад, кажется, безвозвратно кануло в прошлое. Общая ли мировая обстановка, какие-то подспудные движения, наподобие землетрясения в районе Средиземноморья, но что-то на Евразийском континенте сдвинулось с места».

В этот момент из стоящей позади джипов «семидесятипятки» вышло двое парней. В руках одного из них Салима увидела пару ключей.

— Ассалаумағалейкум, Алтай аға! — хором произнесли джигиты.

— Уағалайкүмассалам, сәлемші балалар, амансыңдар ма? — заулыбался Алтай и поочередно обнял их.

Оба джигиты были рослыми и похожими друг на друга, в движениях проворные. Во взглядах их светились решимость и уверенное понимание текущей жизни. Они как будто давно решили, что всё идёт по правильному распорядку. Для них Алтай казался правильным человеком. А кто ещё может прилететь большой толпой из Алматы и чтоб вот так его дожидались два мощных джипа? Да это просто хозяин жизни и только! Вот так и надо жить.

Салима вспомнила, как вчера возле универмага к ней подбежал старичок с бородкой, в куртке с капюшоном, черных потасканных штанах и разодранных сапожках. Салима сразу поняла, что сейчас у неё начнут просить денег. «У меня нет налички», — предупреждающе воскликнула она. «Ни боже мой! — испугался проситель. — Мне не на водку и даже не на хлеб!» Выяснилось, что он бомжует, но наткнулся на сердобольную женщину, которая, мол, с баней. «Я сейчас помоюсь, может, примет. Купи мне, пожалуйста, пару кусков хозяйственного мыла, я и помоюсь, и постираюсь». «Старичку» оказалось только пятьдесят три года. Была и жена, и дети, но всё пропил. Теперь восемь лет уже в завязке. «Она, то есть женщина с баней, тоже в годах. Может, примет?» — заискивающе глянул на Салиму. Та прошла вместе с ним в отдел бытовой химии, дождалась бомжа, притащившего штук десять светло-коричневых брусков мыла, навела QR-сканер и оплатила покупку. «Может, примет», — всё повторял несчастный и с этими словами скрылся в вечерней темноте… А вот так, как он, по понятиям молодых людей, жить, конечно же, не надо и зазорно.

Алтай и парни переговорили о чём-то своём, и те оставили ключи. Один из них, махнув на идущий снег, произнёс:

— Абайлап жүріңіз, Алтай аға!

Затем они уселись в новенькую «Камри» и на бешеной скорости унеслись в снежную пургу.

Алтай проводил их взглядом, улыбнулся, один ключ отдал Кайсару, другой оставил себе. Как видно, всё обговорено заранее. В одном джипе поедет буровик, его великолепная подружка, Жан и Гульнара. Второй джип займут сам Алтай, жена Карина, их сын Максат, Ричард и, стало быть, Салима.

Все озабоченно поглядели на небо, по-прежнему затянутое свинцовыми снежными облаками.

— Да не бойтесь, прорвёмся, — загоготал Кайсар, — и не при такой погоде ездили!

Он вприпрыжку обежал джип и с улыбкой кота, съевшего без спроса хозяйскую сметану, открыл дверь своей итальянке, которая с любопытством озирала местные окрестности.

Пока женщины сидели в уютных авто, мужчины пристроили лыжи в боксах джипов и распределили багаж. Как ни внушительно тот выглядел снаружи, на заснеженном асфальте парковки, но влез полностью. Что ж, осталось разместиться внутри и им самим.

Буровик поехал первым. Впрочем, слово «поехал» для его резкого старта казалось неуместным. Он, словно застоявшийся в сытном стойле жеребец, взрыхляя копытами-колёсами только что выпавший снег, умчался прочь в сторону улицы Бажова.

Алтай и его экипаж поспешили следом, стараясь не отстать от прыткого буровика. Салима прекрасно видела, как, в отличие от итальянской красотки, Карина неохотно садится в такое, казалось бы, удобное кресло внедорожника. А всему причиной — она сама, будет всю дорогу прожигать глазами её спину, как ночной прожектор. Но, дорогая, никто за язык тебя не тянул. Теперь задача — выяснить подробности и разузнать всю подноготную.

В это время законный супруг почти признавшейся убийцы не спеша пристегнулся, включил «дворники», глянул, сколько бензина залили ушлые джигиты, остался доволен тем, что увидел, и тоже двинулся следом за умчавшимся товарищем.

Салима никогда раньше не бывала в Оскемене, но слышала, что природа здесь особенно красива. Она сидела рядом с англичанином, а Максат опять остался в гордом одиночестве сзади, на третьем ряду сидений, рядом с грудой сумок и рюкзаков, и уставился в мобильник.

— Как бы дорогу не закрыли! — громко воскликнул Ричард.

— Успеем, — ответил Алтай, — никаких сообщений не приходило. А даже, если и придут, что-нибудь придумаем!

Англичанин только покачал головой. Хоть и долго прожил он в России и Казахстане, даже язык сносно освоил, но всё равно своеобразное обращение местных жителей с законом осталось для него совершенно непонятным.

Будучи англичанином, Ричард страстно любил Америку за её просторы и новаторство, а поэтому долгое время преподавал историю в колледже в штате Висконсин. Годы шли, Ричард матерел, стал профессором и заведующим кафедрой, обзавёлся женой, с которой проживал в уютном двухэтажном доме неподалёку от колледжа, особенно красивого перед Рождественскими праздниками. Жизнь текла благополучно и спокойно. Он ходил в положенные дни читать лекции, уже давно избавившись от английского акцента, вдыхая чистый незагрязнённый воздух, почти морской, ведь рядом располагалось огромное озеро Мичиган, возле которого, казалось, до сих пор обитают индейцы племён майами, оттава и оджибве. Но нет, все хорошие места давно поделили между собой белые люди, аборигенов загнали в резервации, словом, цивилизация в очередной раз победила.

Историком Ричард Кирк слыл хорошим, со студентами и аспирантами также находил контакт. Им импонировали его приветливость, спортивный вид и, главное, кругозор. Он обладал поистине энциклопедическими знаниями, что в своё время и подвигло бросить занятия в колледже и полностью уйти в блогерство на ютьюбе. Свою бывшую супругу Кирк завоевал ещё и музыкальными талантами. Когда он спел двадцатитрехлетней Патриции песню «Rolling Stones» «My sweet lady Jane, when I see you again, Your servant am I and will humbly remain», что-то дрогнуло в её неприступном ранее сердце. Естественно, слова «My sweet lady Jane» он ничтоже сумняшеся заменил на «My sweet lady Patricia». Размер в строчку не попадал, но, играя голосом, Ричард ловко выкрутился из сложных музыкальных тупиков и вырвался на широкий проспект возвышенной и чистой любви. Но, как оказалось, не вечной. Когда Ричарду стукнуло сорок пять, Патриция внезапно бросила его и ушла к своей первой студенческой любви, смело изменив судьбу. Жизнь поспешила компенсировать ему неожиданное предательство, внезапно увеличив ему количество подписчиков на канале. Или, может, всё дело в том, что у него просто стало больше времени на занятия любимым делом? Так что, вскоре Интернет обеспечил ему финансовую независимость, и он раньше времени ушёл в отставку, оставив свой пост давнему конкуренту и недоброжелателю профессору Эриксону.

Он опять стал много путешествовать, снова посетил Казахстан, где познакомился вживую с Ахметом Омаровым, который часто, для практики английского языка, слушал его передачи, совмещая приятное с полезным. Ко всему прочему, Ричард Кирк много рассказывал о великом Дешт-и-Кипчаке, о временах Золотой, Белой и Синей Орд, о Чингисхане и Батые. Так что было о чем поговорить Ахмету с Ричардом Кирком.

Карина сидела впереди с прямой спиной, и Салима чувствовала в салоне какое-то напряжение, но особого значения этому не придавала, хотя и понимала, что женщина многое бы отдала, чтобы вернуть сказанные в минуту смертельной опасности слова. Что она может ей сделать? Кому и следует опасаться, так это самой Карине. Это она сейчас, как рыба, заглотнувшая наживку. Опытный рыбак не спешит сразу натянуть леску, ждёт удобного момента, а вытащит только тогда, когда почувствует, что жертве уже не сорваться с острого крючка.

Они двинулись по длиннющей улице Бажова, но только не в сторону Оскемена, а в противоположную. Путь их лежал на восток, к Риддеру. Алтай пытался догнать умчавшегося далеко вперёд Кайсара, Карина даже не поворачивалась, озлобленная на весь свет и на Салиму, в частности.

— Вы бывали в Усть-Каменогорске, то есть в Оскемене? — досадуя на свою ошибку, тут же поправил себя Ричард.

— Не доводилось, — отвечала Салима, раздумывая о Карине. А сын её между тем безмятежно дрых на заднем сиденье, пристроив голову на горку чемоданов и рюкзаков. — А вы?

Англичанин оживился.

— Несколько раз.

— И как вам?

— Чем-то напоминает наши городки в Новой Англии, много частных домиков, узенькие улочки. Впрочем, провинция везде выглядит одинаково. Тем более, здесь столько рекламных вывесок на английском языке, что можно подумать, ты где-то на родине. Только лица всё больше пасмурные, улыбки лишней не дождёшься, но я уже к этому привык, ха-ха, как говорится, не первый год замужем.

Салима рассмеялась. Англичанин ей нравился. От его лица веяло приветливостью, да и голос воздействовал как-то убаюкивающе, пленяя музыкальными обертонами.

— Говорят, что у нас, американцев, улыбки фальшивые, наигранные, только мне кажется: лучше притворная вежливость, чем искренняя грубость. Хотя, вы знаете, я и не американец вовсе, а англичанин, — словно оправдывался Ричард.

Они помолчали, окна джипа облепляли снежные хлопья, Алтай врубил фары дальнего света и противотуманки. Дорога была пустынной. Салима тревожилась, не зная, как при таком буране они доберутся до места назначения. Снег валил так, что скоро дорогу занесёт, и даже такой мощный джип не прорвётся. Существовал риск врезаться в сломавшуюся или же просто внезапно остановившуюся по какой-нибудь причине машину, словом, набор неприятностей, подстерегающих на дороге, выглядел внушительным и непредсказуемым. Однако лицо их предводителя оставалось спокойным, каким было всегда. Как тот воспримет новость о том, что его жена причастна к таинственной смерти Ахмета Омарова? Этот человек умеет достойно встречать удары судьбы. Ни перед кем никогда не склоняет головы, особенно перед сильными мира сего. От того в своё время поменял много мест работы. Подхалимаж, угодничество презирал. Если начальство заставляло идти против совести, тут же высказывал ему в лицо всё, что о них думает и писал заявление об уходе. За Кариной ухаживал долго, методично побеждая конкурентов. Когда та поехала учиться за границу, последовал за ней и там уже навсегда покорил загадочное девичье сердце. Мужество и романтизм прекрасно уживались в этом гордом человеке.

Салима так углубилась в свои мысли об Алтае и его прекрасной, но непредсказуемой спутнице, что вздрогнула, когда англичанин заговорил:

— Знаете, со стороны всегда виднее, — снова начал англичанин, — я ведь эту страну очень хорошо изучил. История расширяет кругозор человека. Я легко могу представить себе, как путешествую по этим местам подобно какому-нибудь Рашид ад-Дину, Марко Поло или Маркизу де Кюстину. Названия страны менялись здесь как в калейдоскопе: то Тюркский Каганат, то Золотая Орда, то Советский Союз. А сейчас опять грядёт великая трансформация. Я, между прочим, верю, что тюрки вновь возродятся, как ни высокопарно это звучит. Очень много великих завоевателей выходило отсюда.

Салима улыбнулась.

— Да мы вроде никого теперь завоёвывать не собираемся, нам бы от других отбиться. Слишком много вокруг разных хищников.

— Ничего, ничего, скоро великая волчица опять соберёт волчат под своё крыло, — проговорил англичанин, загадочно улыбаясь.

— Так нет же у волков крыльев, — рассмеялась девушка.

— Ну это я так, образно, — улыбнулся и Ричард.

Некоторое время ехали молча, прислушиваясь к заунывному урчанью мотора и бешеному метанью дворников, включенных Алтаем на полную мощность.

— Гримасы истории настолько бывают сложны и запутанны, что, порой, и не разберёшься сразу, — после некоторого молчания продолжил он. — Мы сейчас движемся в крайне интересное место.

— Чем же оно интересно? — спросила Салима.

— Здесь живут, представьте себе, староверы. Алтай, — обратился он внезапно к водителю, — ты что, не рассказал о них нашей очаровательной спутнице?

Алтай, видно, сам был погружён в свои мысли, так что Ричарду пришлось повторить вопрос.

— Ты же историк, сам и расскажи, — выслушав вопрос, отмахнулся тот от англичанина. — Да и что рассказывать, приедем, так сама и увидит!

Карина повернулась к ним, и Салима заметила, как в её красивых глазах проскользнула ненависть и в то же время страх. Очевидно, подобные чувства возбудили в ней не какие-то безобидные староверы, бежавшие от грозных властей, а она сама собственной персоной.

Ричард Кирк, довольный тем, что обрёл благодарного слушателя завёл рассказ о судьбе бедных староверов, оказавшихся в далёкой мусульманской стране.

— Всё из-за царя Алексея Михайловича да патриарха Никона произошло. Начали они на Руси новую веру внедрять, а нашлись люди, которые поперёк их воли пошли. Дошло до того, что калечить и притеснять начали старообрядцев: уши резать да языки вырывать. В конце семнадцатого века исход и произошёл. Добежали аж до Иртыша, и здесь остановились: во-первых, река, кишащая разнообразной рыбой, во-вторых, пушного зверья навалом, потом и пчёл начали разводить, бортничеством заниматься. Топоры есть, леса много, начали деревья рубить да избы строить, так и прижились. А самое главное, что не дало им пропасть — веру в Бога в душе берегли, целомудрие там, обеты разные, помощь ближнему, любовь к дальнему и всё такое. Так до семнадцатого года прошлого века и дотянули в патриархальной своей красе. Но потом разразилась революция, а большевики люди очень приставучие оказались. Как так, живёт в тайге неподконтрольный коммунистической идеологии народ. Это же форменное безобразие. Надо заменить иконы старообрядческие портретами Маркса, Энгельса и Ленина, приобщить таёжных людишек к единственно правильному учению о пролетарской диктатуре.

— А как сейчас дела у староверов? — спросила Салима, до этого о них и ведать не ведавшая.

Ричард Кирк вздохнул.

— Так же, например, как у наших мормонов, но ещё хуже. Цивилизация постепенно вторгается в их жизнь и подминает под себя. Многие деревни полностью заброшены, избы покосились, огороды заросли сорной травой, дорог нет, церкви ещё кое-где, правда, уцелели. Так что жизнь к староверам повернулась не самой светлой стороной. Их дети уезжают в город учиться, а назад возвращаться уже не хотят, ремёсла забываются. Они раньше сапоги знаменитые делали, есть одно русское слово, у Крылова его читал, да, тачали, точно. Как там у него?

Кирк пошевелил губами, покопался в своей бездонной памяти и процитировал:

— Беда, коль пироги начнёт печи сапожник, а сапоги тачать пирожник.

Салима только ахнула, поражаясь таким подробным и глубоким знаниям иностранной литературы собеседника.

Англичанин подмигнул, заметив нескрываемое восхищение спутницы, и произнёс:

— Чтоб хорошо выучить чужой язык, надо стихи классиков наизусть знать, упорядочивает знания, поверьте. Вот только акцент у меня всё-таки проскальзывает, да ещё, когда волнуюсь, могу слова исковеркать.

Лично Салима не слышала в речи Ричарда Кирка ни малейшего акцента, в чём поспешила заверить то ли англичанина, то ли американца, вызвав в нём благосклонную улыбку.

— Лучше всего у детей получается с языками, чем младше, тем быстрее вписываются и произношение отличное. У взрослых — сложнее.

— У взрослых всё сложнее, — вздохнула и Салима, представляя, с какими трудностями она ещё столкнется в старообрядческой деревне.

— Там у них ни Интернета, ни телевидения, ничего, — продолжил Ричард Кирк. — Это всё Алтай виноват, — он шутливо показал на водителя.

Видя недоумение девушки, англичанин пояснил:

— Есть такие деревни, где от старообрядства не осталось практически и следа, там все прелести цивилизации в полном ассортименте. Мужики не гнушаются съездить в город и закупать там всё, вплоть до тяжёлых тракторов, не говоря уже о радио и телевизорах. У каждого спутниковая антенна. Я, кстати, когда езжу здесь по сёлам, необязательно старообрядческим, всегда поражаюсь: в холодильнике порой хоть шаром покати, а спутниковая антенна обязательно торчит.

Тут Карина, по всей видимости, внимательно прислушивающаяся к разговору своего личного врага с англичанином, неожиданно вмешалась:

— Люди всё-таки, тоже хотят развлечений.

— Ну да, ну да, — быстро согласился покладистый Ричард, — как говорится, panem et circenses, хлеба и зрелищ.

Если женщина захочет к чему-то придраться, она найдёт любой повод.

— Ваша страна хитрей оказалась, чем Золотая Орда.

Ричард удивлённо поднял брови.

— Объяснитесь.

Карина с раздражением ответила:

— Да что тут объяснять, вы ведь тоже сейчас, по существу, правите миром, только нет у вас единого правителя, вы прячете суть то за одним президентом, то за другим, — ни один историк потом не придерётся. Да, скажет, точно, там была сплошная демократия, а, между тем, в каждой щели мира, куда даже тараканы не заглядывают, вас можно найти.

Англичанин от души расхохотался.

— Браво, Карина, так их, американцев, наверное, они и впрямь заслужили такие слова. Только мир ещё далеко не идеальная вещь, за ним нужен глаз да глаз, что делать, если эта миссия сейчас выпала на долю дядюшки Сэма.

— Так она на вас не выпадала, вы сами себя на эту роль назначили, — продолжала гнуть свою линию упрямая женщина.

Не имея возможности насолить Салиме, она атаковала ни в чём не повинного Ричарда, который, несмотря на то что был по происхождению англичанином, безропотно внимал её словам.

— Сдаюсь-сдаюсь, мы сами на эту роль себя назначили, — поспешил согласиться уступчивый мужчина. Видно, он хорошо владел искусством переговоров, судя по тому, как ловко ушёл от ненужной пикировки по ничтожнейшему поводу.

Карина недовольно отвернулась, не израсходовав до конца накопившуюся злость. Салима буквально физически ощущала исходящие от неё флюиды ненависти, представляя, как неистово та гладит почерневшее серебряное кольцо. Но с такими негативными эмоциями, обуревающими её, очиститься несчастному кольцу никак не грозит.

Понизив голос, Ричард обратился уже исключительно к Салиме, ценя в ней то, что та не вступала ни в какую полемику, внимательно выслушивая речи заморского гостя.

— Мы сейчас сами в большом кризисе, страну тоже раздирают противоречия. Это правда, когда говорят: если чихнут в Вашингтоне, то во всём мире отдаётся. Мы к этому привыкли.

Салиме надоели пустопорожние, ни к чему не ведущие разговоры. Всё было понятно и без этого. Карина срывала свои эмоции, а у неё есть тоже собственные цели, которые необходимо осуществить. Её интересовали теперь лишь мотивы, подтолкнувшие женщину совершить преступление. А то, что та могла приложить к этому руку, сомнений не вызывало. Занятия йогой и медитация не смогли укротить её горячую натуру, оттого, видать, она и прибегала к таинственным индийским практикам — стремилась изменить характер, но, как известно, натура берёт своё. В порыве страсти и исступления она могла пойти на любой необдуманный поступок. Осталось лишь выяснить мотив.

Что же это могло быть, задумалась она, — ревность, месть, желание чем-то поживиться? Сейчас такое время: все стремятся стать богатыми, культ денег впитывается в кровь и плоть. Денег никогда не бывает много, миллионеры не успокаиваются на достигнутом, стараясь стать миллиардерами. Особенно в нашей стране, стране дикого капитализма. Там, она подумала о соседе по сиденью, уже многое устаканилось, люди поняли, что не только деньгами измеряется счастье, но для понимания этого необходимо время. А пока, гуляй, рванина, обогащайся, наезжай, захватывай, рейдерствуй. И, самое главное, нет моральных авторитетов, способных возвысить голос и остановить это безумие. Сплошное лобызание рук и коленей. Эх, да что тут говорить.

Все сидели расслабленно, как будто ничего не опасаясь. Неудивительно, выбравшись из воздушной передряги, уже не веришь в то, что на земле тебя могут подстерегать особенные неприятности, здесь ты как будто полностью хозяин обстановки. Вот именно, — как будто. За окнами мчащегося черного джипа бушевала белая пурга, быстро темнело, все окрестные зайцы, лисы и медведи попрятались по уютным норам да берлогам. Только двуногие искатели приключений, спрятавшись за железными панцирями машин, неутомимо стремились вперёд, и не за едой, как четвероногие братья меньшие, а в поисках удовольствий и эмоций.

Любитель скорости буровик Кайсар, наверняка преследующий тайную цель, — поразить своим мастерством вождения итальянскую красавицу, — нёсся на всех парах. Даже следа его машины не было видно. Да и вообще на пустынной дороге автомобилей не наблюдалось. Все осторожные умные люди сидели по домам, зная, какие опасности сулят на дороге лихие бураны, — можно замёрзнуть, спалив весь бензин, если помощь не придёт вовремя. Но Алтай предпочитал об этом не думать, доверяя мощи джипа и своему везению. Будь он за рулём один, тоже поднажал бы на педаль газа, вдавив её в пол. Ему нравилась скорость, выбрасываемый при этом организмом адреналин, острое чувство опасности и кайфа, который она несёт. Но сейчас в его руках находились судьбы ещё четверых людей, и ими рисковать он не имел права.

Любимый единственный сын Максат спал на заднем сиденье. Время от времени Алтай поглядывал на него в зеркало заднего вида. Странно, обычно говорят, сыновья больше похожи на матерей, а вот Максата, как повторяла тёща, он словно выплюнул из своего рта. Такой же разрез глаз, такая же непокорная шевелюра, и ещё фирменный знак рода — ямочки в средней части ушей. Он словно всё передал по наследству сыну, поделившись даже генами, ответственными за точные науки. Сын поражал Алтая и тем, что решал такие математические задачи, к которым он сам даже не знал, как и подступиться. В одиннадцатом классе Максат написал статью в научный журнал на сложную тему. Он принёс её отцу, чтобы тот проверил и нашёл ошибки. Алтай взял распечатанные страницы в руки и, действительно, хотел подойти к чтению ответственно, разобрав достоинства и недостатки. Кандидат физико-математических наук, он не добрался даже до второго абзаца, поскольку ничего не понял в первом. Вся статья была нашинкована формулами, от одного вида которых у Алтая рябило в глазах. Немудрёно, что Максат с лёгкостью завоёвывал первые места на международных олимпиадах, сражаясь за первенство с такими же монстрами из соседних и заокеанских стран.

Алтай с гордостью думал: «Моя кровь. Главное, чтоб не посрамил нашу ветку шежіре». Недавно он открыл для себя сайт «тумалас», где каждый может проследить свою родословную буквально до самого Алаша, прародителя казахов. От Алаша исходили четыре ветки: три жуза и тех, кто вне их. Алтай выучил наизусть имена всех двадцати предков, дал заявку на размещение в ней себя и сына, дождался, когда их имена появятся и заставил выучить генеалогию Максата. Тому, конечно, это не представило никакой сложности. Сам же Алтай порой путался, переставляя имена в неправильном порядке. Некоторые из его предков являлись батырами, некоторые носили абсолютно ничего не значащие имена, и он долго катал во рту эти звуки, стараясь представить, что это были за люди, чем занимались, как выглядели, сколько жили. К сожалению, сведений осталось крайне мало, и оставалось доверяться лишь своему воображению.

«Наверняка кто-то из предков не чуждался математики или других наук, — размышлял Алтай, — иначе в кого уродился Максат?»

Когда он гордо делился своими соображениями с Кариной, та только фыркала, говоря: «Не забывай, что есть ещё и вторая, женская, часть родословной. Может быть, гениальными являлись как раз женщины, но их почему-то в генеалогию не вставляют». «Ты ничего не понимаешь! — раздражался Алтай. — Такова судьба женщин в патриархальном обществе». «Всё я понимаю, — язвительно отвечала Карина. — Только не зря говорят, что материнство факт, а отцовство — мнение. Лишь женщина может быть уверена, что ребёнок точно её. Шутят же про отцов: своему ребёнку нет-нет дай подзатыльник, вдруг не твой, а чужого приласкай, — возможно, он от тебя». Алтай от таких слов обычно просто терял дар речи.

Сейчас, несмотря на непогоду, душа его оставалась спокойной: жена и ребёнок рядом, всё под контролем,

— В тихую погоду здесь гаишники сторожат, за превышение скорости с ними договариваться приходится. Но сейчас никого не видать, что радует.

— Секисовку проехали, — повернувшись, сообщил он Ричарду и Салиме. — Здесь проживали польские староверы, о них Семёнов-Тян-Шанский писал. Летом здесь особенно красиво. Берёзовый лес с ельником смешивается, а потом с кедрачом. Для грибов идеальное место. Кислица растёт. Там дальше и еловник имеется, и кедровник. В мае вообще лепота наступает: поля усеяны жёлтой купальницей, пчёлки летают. Кстати, наши староверы мёдом хорошо занимаются, а потом в город возят на продажу, тем и живут. Ещё скотину разную разводят, мясом торгуют, выживают люди понемногу.

Дорога шла, как на качелях, — то вверх, то вниз. Проскочили и Быструху, красивую старую деревню, расположенную в низине и славную своими морозами. Вечнозелёные деревья величественно высились вдоль главной улицы. Салима не рассмотрела, что это: пихты или ели. Она вообще на расстоянии с трудом могла различать деревья. Вот если в руки попадётся семя или листок, тогда можно сказать однозначно, ясенелистный это клён или собственной персоной вяз. А на такой скорости деревья для неё практически не имели своих названий. Разве что характерную иву, опустившую вдоль ствола тоненькие ветви, она ещё могла бы признать…

Всё больше темнело, да и снег валил уже с удвоённой силой, словно решив завалить всю эту окрестность по самые печные трубы, а потом наблюдать, как люди понемногу откапывают свои жилища и выбираются наружу.

— Когда Золотая Орда начала приходить в упадок, а тому причиной не в малой степени послужила чума, — обратился Ричард Кирк к Салиме, молча глядящей в окно джипа на снежные хлопья, — Московский улус, понемногу набравший силы, начал прибирать к себе земли, доставшиеся ему в наследство. Тот же самый Иван Грозный считался законным наследником золотоордынских ханов, поскольку имел с ними родство. Без этого его не приняли бы жители Золотой Орды, отказав в легитимности. А так его стали считать законным властителем над государством Джучи, или Жошы, как называете его вы, казахи. В самом деле, Иоанн Четвёртый назвал себя не князем, не императором, а именно царём, то есть мыслил себя в рамках ордынских традиций, поскольку именно царями русские летописи называли ордынских ханов. Более того, когда в 1575 году Иван Грозный передал свою власть Саин-Булату, то есть Симеону Бекбулатовичу, внуку последнего хана Золотой Орды Ахмата и потомка Чингисхана, то все восприняли сей факт как само собой разумеющийся. Короче говоря, Золотая Орда переформатировалась, и центром её стал уже не Сарай, а Москва. Волна с востока на запад сменилась обратной, и теперь уже просвещение и наука шли со стороны Москвы. Правда, перед этим оказались уничтожены все достижения старой Золотой Орды. Внук шведского военного лекаря Филипп Филиппович Риддер как раз и был одним из таких посланников. В конце восемнадцатого века у подножья так называемого Ивановского хребта он обнаружил свинцово-цинковое месторождение. Говорят, раньше здесь существовал Палочный переулок, там беглецов с рудника, староверов да прочих работников наказывали. Теперь в городе до сих пор есть предприятия по добыче цинка, свинца и золота. Естественно, там, где драгоценные металлы, много и разного движения, законного и криминального. У сильных мира сего лапа не хуже, чем у медведя, — накладывают её на всё, что вкусно и блестит.

Навстречу джипу с правой стороны по железной дороге проехал поезд и громко прогудел, мол, куда ты едешь в такую-то погоду?! Ближе к Риддеру лес заметно густел, кое-где превращаясь в настоящую тайгу, полную разных животных, вплоть до самого его хозяина — медведя.

Алтай заметил:

— Тайга ещё только экологию немного и спасает. В самом Оскемене столько комбинатов да заводов на всю округу пылят: титано-магниевый, свинцово-цинковый, металлургический, чего только нет. Трубы огромадные, и из них, прямо скажем, не озон вылетает. Мне один знакомый родом из этих мест рассказывал, что, когда маленьким был, залезал на гору полюбоваться вечерним городом. И весь город — как на ладошке лежал, далёко видать всё. А теперь чёрный смог да мутная пелена, даже фонарей не видно. Вот тебе и огни большого города. Дышать нечем, онкология от этого через одного, особенно малышей жалко, с рождения чистым воздухом не дышат. А почему так? Да потому что фильтры — удовольствие дорогое, проще с комиссией договориться, а то, что люди от вредных веществ страдают, так мы не благотворительная организация, понимаешь…

Глава 7. Встреча с Михаилом Потаповичем

Самое прекрасное в природе — отсутствие человека.

Блисс Карман

Максат всё также, слегка посапывая, спал. В этом джипе места сзади оказалось чуть побольше, поскольку большинство багажа сгрудили в первый, которым управлял Кайсар. Теперь парень подложил под голову яркую оранжевую куртку и спал, далёкий от разговоров и исторических баек умудрённых опытом товарищей.

Над его верхней губой пробивались тоненькие юношеские усики, да и голос, как заметила Салима, ломался, переходя с тонкого фальцета в чуть хрипловатый басок. Карина несколько раз оглядывалась в течение всей поездки, чтобы посмотреть, как чувствует себя любимый сыночек, и, удовлетворяясь увиденным, опять вперяла взгляд в снежную мглу.

— Летом обязательно тебя сюда отвезу, — пообещал Салиме Алтай. — Вот здесь особенное место. Слева — скала, справа — река. Вдоль неё село Бутаково со знаменитым музеем.

Джип закряхтел, поднимаясь на перевал, но выдюжил, и они уже подкатывали к Риддеру. Дорога, опасная, как все двухполосные дороги, таила сюрпризы. Славный город они миновали быстро, без остановок, спеша к месту назначения. Сугробы, образовавшиеся за зиму, увеличивались как будто на глазах. Кое-где столбы накренились, с трудом неся на себе тяжесть проводов. Справа их встречала еле заметная в темноте гора. Водитель едва успевал заворачивать на очередном извилистом повороте.

Тщетно они высматривали джип Кайсара. Ясное дело: тот оторвался по полной программе, не взирая на обильный снегопад и жестокий ветер.

Алтай ехал, даже не стараясь нагнать неуёмного буровика. Не зря говорят, каков человек в жизни, таков и за рулём автомобиля. Кайсар обладал порывистым и, можно даже сказать, вздорным характером, что намного увеличило число записей в трудовой книжке. На что уж буровики — народ простой, презирают табель о рангах, но и среди них Кайсар выделялся тем, что никогда ни перед кем не прогибался. Будь ты супервайзер, суперинтендант или даже хрен с высокой горы, если он решил, что бурение надо остановить, оно будет остановлено, а если продолжить — продолжено. И не дай бог кто подвернётся под горячую руку. Школьные годы Кайсара прошли в непростом районе Атырау, где стенка на стенку решались важные для молодёжи вопросы. Отсюда в его кровь вошла вольница и независимость характера. Он так и говорил порой Алтаю: «Не поступи я в политех, стал бы, как пить дать, бандюганом, но Аллах спас».

Как раз в институте, по всей видимости, заимел страсть Алтай к иностранной женской плоти. На втором курсе попал он на практику в Болгарию. Там, кроме того, что изучал нефтегазовое и буровое дело, познакомился и с нравами тамошней столичной молодёжи. Одна такая знойная девица подкатила к рослому красивому парню и без обиняков предложила перепихнуться. Ну что ты будешь делать?! Там такие нравы, рассказывал он о своей юной сексуальной жизни Алтаю. Очень просто всё, и родители не возражают, наоборот, поощряют. Кто знает, может, и присочинял для красного словца Кайсар, но успехом у женщин он пользовался всегда. Так что Алтай нисколько не удивился двум вещам, которые произошли. Во-первых, тому, что жена, одуревшая от измен, наконец бросила его, а, во-вторых, то, что он закрутил шашни с прекрасной итальянкой. Всё это было как раз в духе холерического друга.

Внезапно свет фар выхватил мохнатое существо, бегущее, смешно задирая лапы, по заснеженной дороге. Снег полностью облепил шкуру непонятного зверя. Издалека казалось, что впереди бежит большая собака, правда страшно косолапит. Ба! Да ведь это хозяин тайги — медведь. Однако бедный хозяин тайги являл сейчас крайне жалкое зрелище: живот впалый, лапы худые. Иногда он поворачивал голову, и только тогда становилось понятным, — да, это Мишка собственной персоной.

— Притормози! — нервно закричала Карина. — Мы гоним его как загнанную собаку. Он и так истощён, обессилел. Просто жир за лето не нагулял, вот и не залёг в берлогу, тяжело ему, бедолаге.

Внезапно косолапый резко остановился, и как будто на что-то решившись, свернул прямо под колёса джипа. В ужасе Карина схватила за руку мужа, и тот, чертыхаясь, резко надавил на педаль тормоза…

Переворачиваясь вместе с джипом, Салима успела заметить в окно, как отомстивший за свою горемычную судьбу медведь неуверенно взобрался на сугроб, и, не поворачиваясь, проваливаясь по шею, быстро заковылял прочь.

Японские инженеры сработали отлично, поскольку воздушные подушки не подвели и заполнили собой всё пространство салона.

— Максик! — кричала хриплым от волнения голосом Карина, — откликнись, скажи что-нибудь.

— Рука болит, — отозвался сын. — Что вообще произошло? Где мы?

— Сыночка, всё нормально! Просто перевернулись и лежим в кювете, ничего страшного, — поспешила успокоить его Карина. — Скоро приедем на место, отогреемся, ручку твою вылечим.

Салима, которая лежала в страшно неудобном положении на чем-то мягком, но неподвижном, попробовала пошевелить одной рукой, а затем другой. Вроде всё нормально. Каково же было её счастье, когда и ноги также легко подчинились. Боже мой, на пустом месте. Откуда взялся этот пакостник Мишка, нет чтобы лежать в своей берлоге и сосать любимую лапу. Нет, надо вылезти на дорогу, заманить в ловушку, устроить аварию и исчезнуть в кедраче. Ах, проказник!

Вскоре выяснилось, что она лежит на Ричарде, пока не подающем признаков жизни. Надо срочно выбираться из джипа. В таком положении, под углом девяноста градусов к земле, они долго не продержатся.

Судя по голосам Карины и Алтая, с ними всё было в порядке. Воздушные подушки смиренно приняли их в нежные объятия, и они абсолютно не пострадали.

Впрочем, нет, скоро выяснилось, что Алтай просто хорохорится, делает хорошую мину при плохой игре, если так можно выразиться в таких трагических обстоятельствах. Оказывается, у него в результате аварии пострадала нога. «Надеюсь, не перелом», — с надеждой произнесла Карина. Она, естественно, чувствовала себя виноватой. Если бы не схватила мужа, не толкнула, то они уже благополучно сидели бы в тепле и в ус не дули. Ко всем её прегрешениям добавилось ещё и это, мрачно подытожила Салима, но вслух ничего не сказала.

Вместо этого она упёрлась одной ногой в налокотник, нащупала рычаг и, собрав все силы, с шумом отбросила дверь джипа наружу. В салон тут же ударил ветер, словно дожидающийся этого мгновения. Целый час упрямые люди морочили ему голову, прячась за железными стенками и стеклянными окнами, уютно греясь у автомобильной печки. Теперь настал его черёд! И ветер подбросил ещё охапку снега, да так, чтобы несчастных двуногих, покусившихся на его владения, озноб пробрал до костей.

Заворочался Ричард. Видно, он получил небольшое сотрясение и на время потерял сознание. Кирк застонал и пробормотал что-то по-английски.

— Ричард, как вы себя чувствуете? — спросила Карина.

— Голова трещит, так неожиданно всё случилось. Помню, только медведь бежал как сумасшедший перед нашими колёсами. А потом всё — словно в тумане.

— Извините, пожалуйста, это я во всём виновата, — униженным голосом произнесла женщина.

«Где-то я эти слова уже слышала, — язвительно подумала Салима. — Похоже, не твой сегодня день, Карина».

Всё произошло буквально за пару секунд, а в следующее мгновение Салима уже напялила на себя куртку, натянула перчатки, предусмотрительно, как оказалось, засунутые в карманы, иначе, где бы она их сейчас отыскала? Рюкзаки и чемоданы, ранее мирно покоящиеся возле Максата, разлетелись по всему салону. Видимо, углом какого-нибудь чемодана, наверняка Карининого, бедного англичанина-американца и приложило.

Затем Салима подтянулась на руках и буквально вывалилась наружу. Хорошо, что повсюду мягкий снег и можно растянуться на нём, не боясь что-нибудь сломать. Теперь она надеялась только на то, что пришедший в себя Ричард тоже сумеет преодолеть эту простую в обычной жизни преграду. Впрочем, руки-ноги американца целы, а голова ему сейчас особо не нужна. Не математическую же теорему предстоит доказать.

Количество выстреливших воздушных подушек поразило Салиму. Больше всего производители позаботились о водителе и о переднем пассажире, в данном случае, — Карине. Белые смятые пневмоподушки из тончайшей нейлоновой ткани будто стремились занять как можно больше места в салоне. Одна вылетела из руля, другая — для Карины — из приборной доски. Кроме того, подушки повылетали ещё и откуда-то сбоку. Было удивительно, что при всём при том Алтай умудрился ушибить ногу, ведь о защите коленей хитроумные японцы тоже позаботились. Максат же спал, находился в расслабленном состоянии, а поэтому не мог подготовиться к неожиданному удару. Похоже, его правая рука оказалась сломана. Ричарда Кирка угостил небрежно закреплённый чемодан. Так что производителей винить было совершенно не за что. Если бы инженеры, произведшие достопочтенное авто, увидели, что творят с ними здешние умельцы, они, несомненно, пришли бы в ужас.

На любой «стошке» ушлый механик тут же поднимет вам настроение, заявив: не надо переживать, братан, сработали подушки и ремни безопасности, думаешь, машине пипец? Ничего подобного! Вот здесь как бы нужен особенный инструмент, чтобы открутить эту фиговину, хитрая такая головка якобы. Ноу проблема! Вот сию хреновину просто отрезаем, только аккуратно, во избежание задевания ремня, он нам ещё пригодится. Теперь, слышите, шарики громыхают? Это особенные, японские, шарики! Но нам они ни к чему, мы их просто вытряхиваем, и вуаля — ремень снова начинает работать! Причём за совершенно смешную цену, практически бесплатно! Ты, конечно, можешь купить новый, но лучше бы эти двести баксов ты отдал мне, больше толку будет! Ха-ха. Подушку безопасности тоже сейчас подшаманю, и как новая будет! Смотри, вот это твой использованный парашют, я так подушку называю. Если на нём есть маркером надпись от страховой компании, то выкидывай не жалея, тебе второй раз не заплатят. А если нет, смело используй ещё раз. Вот здесь постучим, здесь зажмём, и полный порядок! Но! Это только для руля и сидений. Там наши парашюты снаружи не видны. А вот для шторок — другой коленкор. Шторки, братан, идут вот в таких гандончиках. Они восстановлению, блин, не подлежат, и их, зараза, никто не продаёт. Но, в общем и целом, безопасность — не ужасно и не дорого, спокойно всё можно сделать самому!

Да, здесь ушлому механику понадобится уйма времени, чтоб всё восстановить. Но он обязательно справится. Делать новое — с этим у нас проблемы, а вот ремонтировать чужое — в этом мы мастера. Просто феномен какой-то.

Снаружи всё выглядело не так страшно. Джип просто несколько раз провернулся вокруг своей оси и вылетел одним боком на сугроб. Так что не было такой трагической картинки, когда все четыре колёса беспомощно вращаются в воздухе, подобно лапкам перевёрнутой черепашки. Более того, джип прочно стоял на своих конечностях, правда, неуклюже, под большим углом, ввиду высокого сугроба. Ясно стало одно — своими силами джип из сугроба не вытащить, — он застрял глубоко и основательно.

Салима молча стояла и глядела в чёрное небо, сыпавшее белыми снежинками. Щёки её горели, она совершенно не чувствовала холода.

Девушка думала о Карине и о забавной иронии судьбы. Там, в небе, та ужасно переживала и считала себя виновницей предстоящего крушения лайнера. Но всё обошлось. Теперь же никто иной, как сама йогиня, явилась причиной аварии. Конечно, без смертельного исхода. И всё-таки застрять за городом в метель, — занятие не из самых приятных.

Алтай предупреждал, что в том селе, куда они едут, нет ни мобильной связи, ни Интернета. Салима вытащила телефон — ни четырёх G, ни даже трёх, а вверху экрана — скорбная надпись «No service».

Вокруг сугробы, деревья, ощетинившиеся ветками, словно преграждающими путь в свой мир. Где-то позади остался несчастный Мишка, не успевший, как более удачливые собратья, обустроить уютную берлогу и уснуть безмятежно до наступления весны. Где-то далеко впереди рвётся к цели Кайсар. Одна надежда, что Роберта при встрече с бурым хищником не поведёт себя так же экспрессивно, как жена Алтая, и они благополучно доедут до деревни староверов.

Алтай не пытался даже открыть дверь со своей стороны, она наполовину находилась в сугробе. Сначала из джипа выскользнула Карина. Она успела облачиться в яркую сине-белую куртку с отражателями, накинула капюшон, и как-то вся присмирела. Два чрезвычайных происшествия для одного дня — многовато, конечно. Особенно, если где-то в глубине червячком подтачивает подспудная мысль о некоем наказании за совершённое преступление. Тогда даже самого активного человека можно лишить энергетической подпитки, будь ты трижды вегетарианец и продвинутый адепт трансгрессивной медитации.

Карина обошла джип, проваливаясь по колено, ничего не сказала и отошла подальше от ненавистного ей человека. От неё явно исходила эманация злобы и презрения, так что, когда на свет божий появился их неудачливый водитель, Салима вздохнула с облегчением. Алтай с передней стороны обошёл машину, мельком фиксируя повреждения, слегка потянул за рукав Салиму, и они вместе приблизились к задней двери. Карине он дал знак оставаться на месте, мол, сами справимся. Но упрямая женщина, конечно, решила принять участие в извлечении сына и Ричарда. Первым вытащили американца. Тот, хотя и пришёл в себя, но кряхтел и не осознавал толком, что с ним случилось. Одет он был в тёплый пушистый свитер. Кроме того, имелся у него ещё лохматый малахай, который он так непредусмотрительно снял. Если бы Кирк нахлобучил его до аварии, был бы целёхонек, но историк, умеющий прогнозировать на несколько десятков лет и раскладывающий с лёгкостью пасьянсы из стран и событий, даже не представлял, какой удар поджидал его на заснеженной дороге.

Он, чуть шатаясь, стоял возле джипа, держась за него рукой, а Салима помогала ему напялить почти невесомый, но очень тёплый «Canada Goose». Казахский малахай тоже прикрыл его высокое бледное чело, слегка потрясённое от удара.

Всё это время Карина переговаривалась с сыном, как будто боялась, что роковой джип, если не разговаривать с Максатом, затянет его куда-нибудь в свои неведомые глубины или навеки упрячет в одну из бесчисленных нейлоновых пневмоподушек.

Сын, прекрасно понимая, что его опекают, причём жёстко, недовольно отмахивался словами.

С рукой, однако, дела обстояли не важно. Явно, не просто ушиб, как у его отца. Алтай прихрамывал, но ногу ставил твёрдо, все двадцать шесть косточек, имеющихся в ней, функционировали исправно.

Максат нянчил правую руку, как маленького ребёнка. Очки, которые он постоянно носил, слетели, и взгляд его приобрёл беспомощный вид. При свете мощного фонаря, вытащенного Алтаем из багажника, Салима увидела, что в глазах Карины блестят слёзы. Ясное дело, все понимали, кто является причиной и аварии, и поломанной руки сына, и временного помутнения сознания Ричарда Кирка. Нет, не мохнатый голодный Михаил Потапович, а собственной персоной Карина. Никто, конечно, её не винил, и это для неё было только хуже. Эмоции не выходили наружу, клокотали где-то внутри, и Салима с тревогой ожидала выплеска всей этой копящейся энергии на её голову.

— Хорошо, не так холодно, — проговорила девушка, стараясь как-то разрядить напряжённую атмосферу.

Алтай выключил фонарь, сберегая аккумулятор. Дорога оставалась пустынной. По всей видимости, её перекрыли. Значит, на попутные машины надежды питать не следовало. Из функций телефона воспользоваться можно лишь фонариком, и то ненадолго, пока не сядет батарейка. Номер «112» не срабатывал. Но Карина раз за разом пробовала его набирать.

— Что будем делать? — спросил Алтай. Все вчетвером они сгрудились у заднего бампера джипа, спасаясь от снеговых натисков ветра.

Вряд ли мохнатый хозяин тайги, вернее того, что от неё осталось, желал такого исхода. Но в результате имелось следующее: Алтай получил повреждение ноги, его сын сломал руку, Ричарду Кирку сотрясло голову, а Карина травмировала свою совесть ещё одним прегрешением. Одна Салима вышла из этой передряги целой, но легче от сего факта ей не становилось.

Возможно, англичанин, покопавшись в своей обширной исторической памяти, сумел бы выдать на-гора спасительный рецепт, но сейчас более всего он нуждался в покое и каких-нибудь мощных анальгетиках. Из аптечки Карина уже достала парацетамол и дала по очереди сыну и Ричарду. Запили ещё тёплой минеральной водой.

— Нужно звать помощь. Иначе будем куковать, пока рак на горе не свистнет. Кстати, гора недалеко отсюда, а, значит, и наше село. По моим расчётам километров пять надо пройти, — заявил Алтай.

Салима посмотрела на путников. Из Алтая ходок никудышный, Ричард по-прежнему в трансе, о Максате и Карине речь вообще не шла. Оставалась она.

— Я пойду.

Глава 8. «Акбара»

Герой не храбрее обычного человека, но сохраняет храбрость на пять минут дольше.

Ралф Эмерсон

Девушка сама удивилась своим словам. Куда она пойдёт? Единственный из всех человек, ни разу не бывавший в этой местности, стопроцентная горожанка. Казалось, коварная судьба подсмеялась над ней, забросив в головоломную переделку. Но другого выхода не оставалось. Вместе они не дойдут. Нужно быстро доставить помощь. Да и задача ясна: тупо идти по дороге, пока та не приведёт к селу. Вполне выполнимо. Единственным сюрпризом может быть появление какого-нибудь шалого медведя или другого таёжного зверя. А у неё…

Словно прочитав мысли девушки, Алтай, кряхтя, залез обратно в джип, извлёк из бардачка пистолет и протянул Салиме.

— Не боевой, газовый, но в случае чего пугануть можно. Здесь вместо свинцовых пуль пластиковые, газ распыляют. Психологическое воздействие производит отличное, а что ещё надо?

Салима взяла пистолет за рукоятку. Внешне тот выглядел, как обычный пистолет Макарова, только оборудованный исключительно под газовые патроны.

— Надеюсь, он тебе не понадобится. На всякий случай повторю тебе то, что говорят инструкторы: «Стрелять не ближе одного метра и не дальше пяти. Запрещено применять по отношению к беременным женщинам, детям и пожилым».

— Это ваш пистолет?

— Мой, у меня их несколько, один здесь храню, у друзей, в самолёте его везти — лишние хлопоты и волокита.

— Понятно.

Салима спрятала пистолет в карман куртки. Тяжесть показалась ей необычной и странной. Никогда она не ходила с оружием в руках. Какое-то неизведанное ранее чувство защищённости овладело ею. Теперь девушка понимала своих боевых предков, никогда не расстававшихся с саблей или кинжалом. Мужчина тогда чувствует себя настоящим мужчиной, даже если физически он слаб. Кусок стали уравнивает в правах с сильными мира сего.

Она двинулась по дороге. Алтай вытащил из багажника и бросил на сугроб запасное колесо, на которое тут же уселся Ричард, а Карина принялась мастерить из толстой сосновой ветки и бинта из аптечки лубок для сломанной руки сына.

Метель не унималась, и идти оказалось трудно. Порой быстрая снежинка попадала прямо в глаз и причиняла острую боль. Ветер дул в лицо, и, хотя не был таким уж пронизывающим, но достаточно сильным, чтобы сдувать капюшон с головы. Приходилось обеими руками держать его за отвороты. Мысли в голове были такими же смешанными, как и окружающий лес.