Бесплатный фрагмент - Замечательная жизнь Луппе Гонсалеса

Посвящается памяти
Алексея Балабанова

---

Достопочтенный читатель!

Для меня большая честь, если вы решили прочесть эту книгу.

Как только вы начнете ее читать, то сразу поймете, что она довольно необычная, вам непременно покажется, будто вы смотрите кинофильм, и это не моя фантазия, об этом не раз говорили те, кто прочел сию книгу до ее выпуска в свет.

Ваш покорный слуга посвятил эту историю памяти культового российского режиссера Алексея Балабанова, чей несравненный талант явил миру ряд гениальных кинокартин.

Во всех его фильмах показаны, казалось бы, заурядные, но при этом невероятно самобытные герои, характер которых поистине филигранно раскрывает маэстро. Зрителю остается только с замиранием сердца следить за развитием сюжета и сопереживать персонажам кинокартины.

Смею надеяться, что герои моей повести не менее колоритны, а ее сюжет, как и фильмы Балабанова, заставит вас смеяться, плакать и размышлять о непостижимой глубине русской души. Верю, что когда-нибудь по этой книге снимут полнометражный фильм, а вам, дорогой читатель, предоставляется прекрасная возможность увидеть эту картину до ее экранизации.

Пролог

---

Семья Гонсалес имела глубокие русские корни. Отец Хулио Гонсалеса был нефтяником, приехавшим в свое время в Мехико из Советского Союза помочь братскому мексиканскому народу в разработке новых месторождений нефти. Там же его сердце сразила стрела Купидона, и он женился на мексиканке. Молодожены переехали в маленький провинциальный городок, где и прожили всю свою жизнь.

Хулио Гонсалес был наполовину русским, поэтому отец хотел назвать сына Иваном, но мать настояла на мексиканском имени для ребенка. В остальном разные культуры уживались друг с другом без особых проблем. В семье свободно говорили на двух языках.

Хулио вырос, женился, завел детей и похоронил родителей. Кризис конца семидесятых годов вынудил его покинуть Мексику в поисках лучшей доли. Советский Союз, по многочисленным рассказам отца, был лакомым куском, манящим стабильностью и радужной идеей коммунизма.

Хулио Гонсалес до мозга костей был предан идеям Маркса и Энгельса, а его рабоче-крестьянская кровь закипала в жилах при мысли о несправедливости нефтяных эксплуататоров, нагло присвоивших себе народное достояние его горячо любимой родины. Не желая мириться с произволом империалистов, Хулио продал все свое скромное имущество и, купив на вырученные деньги билеты на самолет, вместе со своей семьей отправился в новую радужную жизнь.

Семья Гонсалес состояла из пяти человек: Хулио, его горячо любимой жены Сальмы, двух замечательных разнополых детей — Луппе и Сесилии, а также вечно брюзжащей по поводу и без повода тещи, которая до последнего сопротивлялась переезду. Она ни за что не хотела покидать поселок, ссылаясь на то, что бросить могилы ее родственников будет тяжким грехом, за который придется ответить всей семье.

В качестве воздействия на дочь она испробовала все, что могла: уговоры, слезы, хулу на зятя. Она даже прибегла к черной магии! Но все ее усилия не принесли плода. Хулио Гонсалес, в свою очередь, не особо горел желанием брать тещу с собой, а тем более ее уговаривать. Он напрямую заявил об этом супруге, чем очень ее опечалил. Тот факт, что мать может остаться совсем одна, тяжелым грузом лег на душу дочери. Она так же использовала в отношении упрямой матери слезы, уговоры и магию и так же потерпела фиаско. Ей не осталось ничего другого, как пустить в ход женское обаяние и слезно попросить помощи у супруга. Хулио очень любил жену и, вопреки неприязни к теще, взялся за дело сам.

Он решил проблему за несколько секунд. Теща просто получила ультиматум, что если она останется, то больше никогда не увидит внуков, и это моментально заставило ее сдаться.

Сев в самолет, Хулио обвел взглядом всю семью, глубоко вздохнул и широко улыбнулся.

— Выше нос! Нас ждет новая жизнь, — сказал он и, открыв иллюминатор, показал в него свой средний палец. — Пошли вы! Проклятые империалисты! — воскликнул Хулио и громко рассмеялся.

С этими словами семья Гонсалес навсегда покинула родную землю, совершенно не представляя себе того, что ждало их в будущем.

Рейс Мехико — Новосибирск доставил семью Гонсалес прямиком в центр Западной Сибири, где полным ходом развивались промышленность и сельское хозяйство.

По прилете семью Гонсалес сразу увезли в комитет государственной безопасности, откуда спустя несколько часов допроса с пристрастием ее доставили в райком партии. Там по указанию второго секретаря райкома КПСС их направили к месту дальнейшего проживания в колхоз имени Лихачева.

Для переезда им был выделен легендарный ГАЗ-53. Дорога до колхоза была долгой и утомительной. Более всех от поездки страдала теща. Может, она была недовольна тем, что на дороге было много ям и колдобин, а может, тем, что ей пришлось ехать в кузове.

Когда семья Гонсалес добралась до деревни, ее радушно встретил председатель сельского совета. Он широко улыбался Хулио и долго жал ему руку. В течение пятнадцати минут председатель громко и выразительно говорил о братстве и равенстве всех рас, осуждал апартеид в Южной Африке и наизусть цитировал Ленина. Затем, выкрикнув: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» — он усадил семью Гонсалес в служебный уазик и повез по глиняной дороге к дому, в котором им пришлось прожить долгие годы.

Часть I.

Детство

---

Глава 1. Семья

Луппе Гонсалес быстро подрастал. Он был любознательным, но совершенно беспечным ребенком. Луппе не ходил в детский сад и целыми днями сидел дома. Его бабушка Мария-Антуанетта Родригес в ультимативной форме заявила зятю и дочери, что не позволит воспитателям испортить ребенка и будет сидеть с Луппе сама.

Большую часть своего времени Луппе проводил гоняя по двору живность. В семейном хозяйстве было довольно много кур, гусей и поросят. Пространство перед домом представляло собой вытоптанную до блеска площадку, вокруг которой находились клетки с кроликами и птицей. Площадка была огорожена плотным полутораметровым забором, за которым ничего не было видно. Иногда Луппе заглядывал в дырку штакетника, располагавшуюся на уровне глаз, и наблюдал за редкими машинами, проезжавшими по дороге. Когда шел дождь, Луппе забирался в сарай, ставил под капли, просачивающиеся из прохудившегося потолка, старый таз и наблюдал за разлетающимися брызгами. Порой из норы в полу высовывала голову старая крыса и, не решаясь вылезти полностью, играла с Луппе в гляделки.

Сестра, сколько Луппе себя помнил, не разделяла его жизненных интересов и, глядя на брата, всегда крутила у виска пальцем. Этот жест никогда не нравился Луппе, однако Сесилия была не только старше, но и куда сильнее его. Приходилось терпеть. Он часто получал от нее затрещины, но при этом никогда не держал на сестру злобы.

Когда Луппе исполнилось шесть лет, он начал проявлять интерес к окружающему миру за пределами двора более активно.

В то утро Луппе проснулся не раньше, чем обычно. Умывшись и почистив зубы, он, по обыкновению, выпил стакан молока, оставленный матерью перед уходом на ферму, где она работала дояркой, съел еще горячую булочку с маком, приготовленную бабушкой, пока он спал, и, оценивающе посмотрев на себя в зеркало, отправился в свою комнату.

Утренний ритуал носил для Луппе сакральный характер. Уставившись в циферблат старинных настенных часов, он дождался, когда кукушка прокукует девять раз, после чего снял со спинки стула синие поношенные штаны с отвисшими коленками и быстро их натянул. С удовольствием надев старенькую красную фланелевую рубашку, которую он любил больше других, Луппе снова подошел к зеркалу.

Выйдя в сенки, Луппе вдохнул запах браги, стоящей в помятой алюминиевой фляге, понюхал сохнущую на куске ткани полевую клубнику и, попробовав ягоду на вкус, натянул сандалии. Дернув за потрепанную конопляную веревку, Луппе поднял массивную железную щеколду и, открыв дверь, вышел на крыльцо. Солнце слепило глаза, Луппе зажмурился и закрыл лицо ладонью. По двору, как обычно, бродили куры и гуси. Луппе осмотрелся.

---

На первый взгляд вокруг не было ничего примечательного, однако что-то было не так. Присмотревшись внимательнее, он, к своему удивлению, обнаружил незапертую калитку, которая слегка раскачивалась легким ветерком. С улицы доносились звуки песни. Пели хором. Спустившись с крыльца, он подошел к калитке, открыл ее шире и, высунув голову, с интересом посмотрел по сторонам.

По дороге, покрытой рваным асфальтом, шли дети. На вид они были немного старше Луппе и все как один одеты в белоснежные рубашки и синие брюки. Дети маршировали, несли знамена, били в барабаны, трубили в горн и пели песню про какого-то героя, а на их шеях были повязаны восхитительные красные галстуки.

Словно попав в зону всасывания мощной турбины, внимание Луппе оказалось увлечено этим действием.

От восторга у него перехватило дыхание. Замерев на месте, Луппе широко открыл рот. В какой-то момент на его лицо села большая зеленая муха и беспрепятственно поползла по щеке и носу. Луппе был настолько восхищен увиденным, что не замечал ее до тех пор, пока она не добралась до рта и не проползла по его губам.

Небрежно отмахнувшись от назойливой бестии, Луппе проводил взглядом удаляющийся отряд и, зайдя в калитку, закрыл ее на щеколду. Находясь под большим впечатлением, Луппе смотрел в одну точку.

«Кто были эти люди?» — размышлял он, не обращая никакого внимания на огромного гуся, который вытянул в его сторону шею и грозно зашипел.

Разгоняя птиц, Луппе быстро прошел по двору, поднялся по ступенькам и вошел в дом. Остановившись у зеркала, он долго изучал свое отражение, а затем решительно открыл стоящий рядом комод. Заглянув внутрь, он долго рылся в вещах и, наконец, достал из него сверток. Трепетно развернув бумагу, он обнаружил аккуратно сложенную в несколько раз ткань красного цвета. Глаза Луппе блеснули. Поднеся ее к шее, он широко улыбнулся, обнажив редкие зубы, которые, как назло, не так давно начали выпадать. Бережно положив ткань на трельяж, он открыл его дверцу и достал зеленые портняжные ножницы. Кольца ножниц были огромными и почему-то отличались друг от друга размерами. Они были покрыты зеленой эмалью, часть которой облупилась, обнажив под собой ржавчину.

Нацелившись на ткань, Луппе с большим энтузиазмом принялся ее резать. Линии отреза выходили довольно криво, но Луппе никоим образом это не смущало. После нескольких неудачных попыток у него все-таки получилось сделать нечто подобное тому, что он видел на шеях ребят. Корявая красная тряпка была готова. Трепетно взяв галстук в ладони, Луппе поднес его к шее, а затем неумело завязал.

Вид у него был такой, словно бабушкина косынка сползла ему на грудь. Счастливый и довольный собой, он радостно принялся размахивать согнутыми в локтях руками и маршировать на месте, раскачивая старенький трельяж. Увлекшись, Луппе совсем не заметил, как в комнату вошла бабушка и уже несколько минут внимательно наблюдала за происходящим, тихо стоя в дверях.

— Ах ты, поганец! Ты зачем отрез испортил?! — громко сказала она на испанском языке.

Почуяв неладное, Луппе метнулся в сторону и, увернувшись от бабули, выбежал во двор.

— Вот же поганец! — продолжала Мария-Антуанетта скрипучим прокуренным голосом. — Какой отрез испортил…

Сломя голову Луппе бежал к калитке, распугивая кур и гусей, которые разлетались из-под ног, словно голуби. Запыхавшись, он оглянулся. Погони не было. Ему часто приходилось получать затрещины, и жизнь быстро научила Луппе со стопроцентной уверенностью предугадывать то, что могло последовать за каждым словом бабушки. С силой дернув засов, он выбежал за ограду и, тяжело дыша, встал к ней спиной.

Переведя дыхание, Луппе просунул голову в калитку и некоторое время с опаской смотрел на крыльцо и входную дверь. Любопытная курица выглянула со двора и вопросительно посмотрела на Луппе. Луппе одарил ее недобрым взглядом в ответ и с раздражением пнул, отчего та, громко кудахтая, кинулась назад во двор.

— Раскудахталась тут, — с досадой сказал он, закрывая калитку.

«Бип-бип» прозвучал сигнал со стороны дороги. Услышав долгожданные звуки, Луппе радостно обернулся и, увидев очертания отцовского ЗИЛа, на котором тот стремительно приближался к дому, во весь рот разулыбался. «Бип-бип» вновь просигналила машина.

— Папка! Папка! — радостно воскликнул Луппе и запрыгал на месте.

Автомобиль остановился рядом с домом, окутав Луппе облаком пыли. Отец заглушил двигатель и открыл дверь. Не выпуская изо рта папиросу, он улыбнулся, обнажив желтые прокуренные зубы, и, весело глядя на Луппе, подмигнул ему.

Луппе тут же забрался на подножку и, обняв ногу отца, с придыханием произнес:

— Папка…

Отец похлопал его по спине и потрепал за волосы. В кабине пахло табаком, машинным маслом и бензином. Луппе очень нравился этот запах, так пахло настоящим мужчиной, так пах его отец.

— Что это у тебя? — теребя красную тряпку на шее Луппе, спросил отец. — Никак ты пионером решил стать?

— Кто такой «пионером»? — переспросил Луппе, проникновенно глядя в его глаза.

Отец рассмеялся.

— Тот, кто носит такой галстук.

Луппе утвердительно закивал головой.

— Какие твои годы! Вот пойдешь в школу и станешь, — сказал он, вылезая из кабины.

— Папка, папка, а можно мне в кабине посидеть? — с надеждой спросил Луппе.

Отец улыбнулся, взял Луппе за пояс двумя руками, запихнул в кабину и, опустив стекло, захлопнул дверцу.

— Не бибикай только, — сказал он и направился в дом.

Счастливый Луппе трепетно взялся за руль и, ощутив его ребристую оплетку из цветной проволоки, провел ладонью по всей поверхности замысловатого орнамента.

— Ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж… — произнес он, изображая заведенный двигатель, и покрутил тугой руль из стороны в сторону.

Луппе представлял себе, как подобно отцу едет в рейс. Он покачивался из стороны в сторону, словно началась неровная дорога, подпрыгивал на сиденье, поглядывал в зеркало заднего вида, проверяя перевозимый груз, и махал воображаемым грузовикам, что проносились мимо него.

На стекле висел чертик, сделанный из силиконовых трубок медицинских систем, Луппе коснулся его и, лучезарно улыбаясь во весь беззубый рот, созерцал, как тот покачивается в воздухе. Положив правую руку на рычаг переключения скорости, Луппе ощутил шероховатость розочки, в форме которой был сделан набалдашник, и глубоко вздохнул от удовольствия.

Выглянув в окно, Луппе увидел мать. Она торопливо шла по улице, неся в руках сетку с продуктами. Мать приветливо помахала Луппе, и он, открыв дверь, спрыгнул с подножки и, подбежав, взял ее за руку.

— Мама, что ты купила? — спросил он по-испански.

В ответ она протянула ему сетку, в которой лежала булка хлеба, две консервы и бумажный пакет с сахаром. Подозрительно рассматривая красный галстук на его шее, она сдвинула брови.

— А конфет? — состроив недовольную мину, спросил Луппе.

— В следующий раз куплю, — ответила мать, открывая калитку.

Луппе остановился.

— Что же ты? Идем обедать.

Луппе покачал головой.

— Не хочу, — сказал он, потупив взгляд.

— Что значит «не хочу»? — строго спросила мать. — А ну, марш в дом.

Луппе переминался с ноги на ногу.

— Ну? Я долго буду повторять?

Взглянув на мать исподлобья, он снова повесил голову.

— Что это у тебя на шее? Ты зачем это повязал? Это что, ткань из комода? Ну же, негодник, немедля отвечай мне!

Не поднимая головы, Луппе виновато кивнул.

Мать глубоко вздохнула:

— Нельзя тебя оставить ни на минуту… идем обедать… горе ты мое.

Луппе закрыл за собой калитку и, надув губы, поплелся следом за матерью. Сняв в сенках обувь, они поставили ее на клеенку и зашли в дом. На кухне хлопотала бабушка. Накрывая на стол, она по-старчески кряхтела. За столом сидел отец и бегло прочитывал статьи из свежей газеты. Недовольно зыркнув на внука, бабушка указала ему на место за столом. Он послушно сел рядом с отцом.

Уверенно орудуя половником, бабушка разливала суп по тарелкам и ставила их перед каждым членом семьи, начиная с отца, строго по статусу. Луппе находился в самом низу этой иерархии. Увидев плавающий в тарелке лук, он сморщился и попытался выловить его ложкой.

— Ешь, — строго сказала бабушка, — хлеб бери… свежий, мать купила.

Луппе взял хлеб и, откусив кусок, медленно стал его пережевывать.

— А ну ешь, кому говорю! — сурово произнесла бабушка. — Кости одни, худой, как дьявол.

Луппе неспешно вылавливал из супа картошку и высасывал жижку, оставляя на дне тарелки капусту и лук.

— Консервы сегодня давали, — сказала мать отцу.

С аппетитом поедая обед, тот одобрительно кивнул.

— Вот как есть надо! — глядя на зятя, сказала бабушка и, переведя взгляд на внука, добавила: — А не как ты — ковыряешься.

Через несколько минут из школы вернулась Сесилия.

— За стол садись, — сказала ей мать на испанском.

— Не хочу, я в школе поела.

Сесилия намеренно говорила с матерью по-русски, демонстрируя свойственный ее возрасту максимализм. Дернувшись, она зашла в свою комнату, достала из ранца тетрадь, ножницы, клей и вырванную из молодежного журнала страницу, принялась составлять композицию для обложки личного дневника.

Сесилия взрослела гораздо быстрее, чем девочки в ее классе. Подростковые гормоны, разгоряченные мексиканской кровью, уже давно кипели. Вдобавок ко всему Сесилия была недурна собой. Ее смуглая кожа, роскошные волосы, огромные карие глаза и ярко выраженные женственные формы часто вынуждали старшеклассников выворачивать шеи ей вслед. Вместе с тем ее характер оставлял желать лучшего. Порой она была настолько несносна, что окончательно выводила мать из себя. Впрочем, в такие минуты мать и дочь поразительно походили друг на друга. Перепалки всегда велись на повышенных тонах и прекращались лишь тогда, когда в ситуацию вмешивался отец. Только он мог приструнить дочь и заставить ее делать то, что было необходимо.

---

Глава 2. Мир за забором

Прошел год. Луппе отпраздновал свой седьмой день рождения. Его жизнь была довольно однообразной. Дни тянулись медленно и как две капли воды походили друг на друга. В жизни Луппе ничего не менялось: тот же двор с его живностью, та же дырка в заборе, тот же сарай с крысой в полу, кошка, бабушка на хозяйстве и ничего более.

Иногда к сестре приходили подруги и, закрывшись в ее комнате, подолгу трепались обо всем, что происходило в их насыщенной жизни. Луппе каждый раз подслушивал их истории, приложив ухо к двери сестры. В основном разговор был ни о чем, но, бывало, Луппе выносил из их трепа что-то интересное. Так он узнал, что Сесилия давно запала на некоего Мишку и что этот Мишка был очень необычным человеком.

Вокруг Мишки вращались все самые интересные истории. Да что там истории! Вокруг Мишки вращался новый, невероятный, фантастический мир, яркие образы которого будоражили фантазию Луппе.

Безусловно, Луппе повзрослел за прожитый год и смотрел на определенные вещи в своей жизни совсем иначе, чем раньше. Родные были для Луппе единственным связующим звеном с миром по ту сторону забора. Миром, который манил его все сильнее и сильнее, о котором Луппе думал все чаще и чаще. Он с тоской смотрел, как Сесилия уходила в школу, и, несмотря на ее равнодушие, с радостью встречал сестру, когда она возвращалась. Он любил, когда мама приносила из мира по ту сторону забора что-нибудь вкусное, когда отец приезжал оттуда на разных машинах, а иногда привозил что-нибудь интересное, ему нравился даже почтальон, приносивший газеты, но больше всего Луппе любил ходить с мамой в магазин.

Мать брала его с собой по выходным и всегда покупала ему какие-нибудь сладости. Эти дни были самыми яркими, самыми желанными, самыми долгожданными. Остальные дни тянулись унылой чередой.

В один из таких дней мать пришла с работы на обед и спросила у бабушки:

— Сесилия еще в школе?

Та молча кивнула.

— Как придет, пусть пообедает да поросятам даст, — сказала мама, — и курям с гусями, потом травы нужно кроликам надергать, а после — уроки делать.

Бабушка снова кивнула и, по обыкновению, поставила перед матерью полную тарелку супа.

После обеда родители ушли на работу, а бабушка принялась за мытье посуды и уборку. Часы между тем пробили два раза, и через несколько минут в дом вошла Сесилия.

Вроде бы она вела себя как обычно, но что-то в ее поведении было не так. Быстро пройдя на кухню, она сунула в рот кусок хлеба и ушла в свою комнату.

— Обедать иди, — повелительным тоном произнесла бабушка, — а потом поросятам дай, мать сказала.

Проигнорировав ее слова, Сесилия закрыла за собой дверь.

— За стол садись! — голос бабули звучал громче и настойчивей. — Кур с гусями покормить еще надо и кроликам травы нарвать.

Сесилия не реагировала. Вскоре она, к удивлению Луппе, вышла в своем лучшем платье чуть выше колен и, усевшись у зеркала, долго себя рассматривала. Она тщательно причесывалась, мазала губы помадой матери и красила ресницы тушью. Периодически Сесилия вскакивала и выглядывала в окно, а затем снова хваталась за расческу и укладывала волосы.

— Куда малюется?.. — подметая на кухне пол, бормотала бабушка, изредка поглядывая на внучку из кухни. — Есть когда будешь?

— Щас… — произнесла Сесилия и, посмотрев на часы, рванула к двери.

С интересом наблюдая за сестрой, Луппе выглянул в окно. Сесилия выбежала во двор и, открыв калитку, вышла на улицу. Ее поведение очень заинтриговало Луппе, и он немедленно проследовал за ней. Смяв сандалии на пятках, он прошел по двору и, подойдя к калитке, прислушался. За забором слабо слышались голоса.

С любопытством выглянув со двора, Луппе уставился на открывшуюся ему картину.

За калиткой у забора стояла Сесилия, а перед ней, прислонившись к частоколу спиной, стоял Мишка Зин.

И явно это была не простая встреча одноклассников. Мишка не был обычным ребенком, его папа работал снабженцем в системе деревенской торговли, а мама главным бухгалтером в колхозном хозяйстве. Присутствие Мишки где бы то ни было тут же притягивало других детей. Со слов Сесилии, в его доме всегда было много интересного, необычного, а подчас даже потрясающего, и потому дружба с Мишкой была пропуском в другой мир — мир, где краски ярче, запахи насыщеннее, а ощущения острее.

Луппе очень обрадовался тому, что его сестра была с Мишкой, ведь теперь у него появилась возможность с головой окунуться в новую захватывающую реальность.

Луппе лукаво улыбнулся, глядя на парочку, и неоднозначно произнес:

— Че делаете?

— Ниче! — отрезала Сесилия. — Те че надо? Иди отсюда!

— Привет, Миша, — не обращая никакого внимания на раздраженную сестру, сказал Луппе.

— Здорово, Луп! — непринужденно ответил тот.

— Те че надо? Я сказала — вали отсюда, — еще более раздраженно заявила сестра, — щас получишь, вали!

Несмотря на явно назревающий конфликт с Сесилией, Луппе пошел ва-банк. Он подошел ближе и протянул Мишке ладонь для рукопожатия. Мишка протянул свою в ответ и пожал руку Луппе.

— Все? Доволен? Поздоровался? Теперь вали!

Довольный своим поступком, Луппе поднял вверх согнутую в локте руку и произнес:

— Ладно, увидимся еще, — а затем попятился назад спиной в приоткрытую калитку.

— Ага… — сказал Мишка, тоже подняв руку.

Сесилия закатила глаза с густо намазанными ресницами и, приоткрыв рот, покачала головой. Она часто корчила эту гримасу, когда дело касалось Луппе.

— В воскресенье «Чип и Дейл» в шесть будут и «Утиные», приходи зырить, — сказал Мишка уходящему Луппе, а затем, повернувшись к Сесилии, сказал и ей: — И ты приходи… вместе посмотрим…

Глаза Луппе ярко вспыхнули, все, что могло происходить в дальнейшем между Сесилией и Мишкой, Луппе больше не интересовало. Дверь в новый мир распахнулась, сияя изнутри радужным светом. Проход был свободен, и не войти в него, воспользовавшись моментом, было бы безумием.

Доступ в дом Мишки Зина имели только избранные, коим по счастливому стечению обстоятельств стал и Луппе. Переполняемый эмоциями, он побежал по двору в дом. Перескочив через порог, Луппе небрежно раскидал старые коричневые сандалии в стороны и устремился к отрывному календарю, что висел на стене.

Из календаря была вырвана половина листов, а на очередном крупным черным шрифтом были написаны число, год и день недели.

— Бабушка, какой сегодня день?

Мария-Антуанетта неспеша надела очки, что висели у нее на груди, и подошла к календарю.

— Четверг, двадцать пятое июля тысяча девятьсот девяносто первого года.

— А воскресенье когда? — с надеждой спросил Луппе.

— Четверг, пятница, суббота, воскресенье, — загибая пальцы, прошептала бабушка, — три дня осталось.

Три дня в ожидании желаемого чуда тянулись, как три недели, но оттого цель казалась еще слаще. Луппе томился, он не мог думать ни о чем другом, как только о скором посещении дома Мишки Зина. Вечером он ложился пораньше, чтобы следующий день поскорей наступил, а утром вскакивал ни свет ни заря, чтобы с трепетом в сердце оторвать лист календаря.

Сесилия тоже была сама на себя не похожа. Как никогда раньше, она была ко всем доброжелательна и неестественно мила. Чем ближе было воскресенье, тем счастливее было ее лицо.

Наконец день икс настал. Луппе следил за Сесилией с самого утра. Как только сестра начала сборы, он кинулся к себе

в комнату, достал из шкафа белую рубашку, натянул тщательно наглаженные матерью брюки и залез в туфли. Эти вещи Луппе надевал только два раза в жизни, первый — на девятое мая, второй — на свой день рождения, когда ему исполнилось семь лет.

Тихонько заглянув в зал, где после сытного обеда сладко похрапывал отец, он прошмыгнул в прихожую. Критически осмотрев себя в зеркале, он причесался. В следующую секунду взгляд Луппе упал на отцовские часы, лежащие на трельяже. Оглянувшись по сторонам, он аккуратно взял их и приложил к запястью. Под цифрой двенадцать красовалась четкая надпись «Луч». Часы были огромными, и застегивать ремешок было бессмысленно. Луппе оглянулся еще раз и, удостоверившись в том, что за ним никого нет, засунул их в карман.

Тихо отворив дверь, Луппе вышел во двор и выбежал за калитку. Он спрятался за угол и, прильнув глазом к дырке в заборе, уставился на крыльцо. Сесилия вышла через несколько минут. Она закрыла калитку и уверенной походкой двинулась в сторону от дома. Сердце Луппе бешено заколотилось. Убедившись, что она отошла на достаточное расстояние, Луппе вышел из укрытия и побежал за сестрой.

Чтобы остаться незамеченным, он прятался за фонарными столбами и деревьями, но Сесилия и не думала оборачиваться. Все ее мысли были заняты совершенно другим.

Дойдя до Мишкиного дома, она дернула входную ручку и исчезла за забором. Теперь Луппе мог не бояться оказаться замеченным сестрой и вышел из-за очередного дерева.

К пяти часам дня Луппе был около дома Мишки Зина. Он внимательно оглядел крышу и несколько раз подпрыгнул на месте. Штакетник был достаточно высоким, и через него ничего не было видно. Разочарованно пнув небольшой камень, Луппе принялся бродить вдоль забора, не решаясь войти во двор. «Мишка пригласил в шесть», — подумал Луппе и достал из кармана отцовские часы.

Три стрелки на циферблате смутили Луппе. Тупо уставившись на часы, он пришел к мысли об их абсолютной бесполезности. Луппе не умел определять время. Оглядевшись, он увидел корову, за которой шел парнишка. В голову Луппе тут же пришла гениальная мысль.

— Постой! — произнес Луппе, когда паренек с ним поравнялся.

— Че надо? — грубо ответил тот.

Парнишка был на голову выше Луппе и явно не горел желанием с ним общаться.

— Можешь сказать, сколько время? — спросил Луппе, засунув руку в карман.

— Я откуда знаю? — буркнул мальчишка, ударив прутом по земле.

— А ты посмотри, — сказал Луппе, достав из кармана отцовские часы.

Парень округлил глаза.

— Откуда у тебя такие часы, шибздик? — с насмешкой произнес он.

Пропустив незнакомое, но, наверно, обидное слово мимо ушей, Луппе продолжал держать циферблат перед глазами мальчишки.

— Дай посмотрю, — сказал пацан и взял часы в руку.

Осмотрев их со всех сторон, он причмокнул губами.

— Луч!

— Сколько время? — настойчиво спросил Луппе.

— Пол шестого, — ответил паренек и, засунув часы себе в карман, быстро пошел за коровой.

От неожиданности Луппе опешил.

— Отдай! — крикнул он, но мальчишка быстро удалялся.

— Отдай! Отдай! Отдай! — кричал Луппе и бежал за ним.

Мальчишка остановился, резко обернулся и с силой ударил Луппе прутом по ногам. Луппе взвыл от боли и упал на колени прямо в грязь.

— Еще хочешь?! — замахнувшись прутом, злобно произнес пацан.

Луппе закрыл лицо ладонями и навзрыд заплакал. Мальчишка сплюнул на землю и зашагал прочь. Луппе еще долго не решался убрать руки от лица и, тихо всхлипывая, сидел в грязи. Боль наконец утихла. Луппе перестал плакать, встал на ноги и осмотрелся. Вокруг никого не было.

Между тем к первой неприятности добавилась еще одна. Новые брюки и туфли были сильно перепачканы. Луппе не мог появиться в доме Мишки в таком виде, нужно было срочно что-то предпринять. Мозг лихорадочно работал в поисках решения проблемы. Луппе снова посмотрел по сторонам.

Недалеко от дороги стояла водоразборная колонка, и он тут же направился к ней. Ручка нажималась очень туго, и Луппе не хватало сил, чтобы с ней справиться. Он пробовал снова и снова, но ручка не поддавалась. Луппе не сдавался, слишком многое было поставлено карту. Он повис на ручке и оторвал ноги от земли. Под тяжестью его веса ручка нажала на поршень, и из колонки хлынула вода. Луппе обрадовался и спрыгнул на землю, но напор тут же прекратился, вода иссякла. Он успел набрать в ладонь лишь несколько капель. Не теряя времени, Луппе повторил манипуляции, но все так же безуспешно. Луппе болтался на ручке словно обезьяна, вода при этом била напором в землю. В какой-то момент ему удалось подставить под струю ногу и немного вымочить штанину и туфлю, но силы начали оставлять Луппе, и он, разжав пальцы, опять опустился на землю. Слезы снова навернулись на глаза, Луппе был готов разрыдаться от безысходности.

— Помочь? — неожиданно раздался голос позади.

Луппе обернулся. За спиной стоял бородатый старик.

— О-о-о-о-о… — протянул он, — здорово угваздал, крепко же тебе достанется от матки.

Луппе беспомощно хлопал глазами.

— А ну, давай сымай портки — застираем, пока не засохло.

Луппе очень смутился. Испуганно глядя на старика, он мялся в нерешительности.

— Сымай, сымай, засохнет — хуже будет, а так хоть рямня не всыплють.

Дед выглядел доброжелательно, и Луппе, понимая безысходность ситуации, расстегнул ширинку. Преодолевая стеснение, Луппе стащил штаны.

— Выверни, так не застираешь!

Старик крякнул и нажал на ручку. Вспомнив, как стирала мать, Луппе принялся елозить штанину о штанину. Дед внимательно наблюдал за процессом, контролируя каждое движение.

— Пуще три! Слева вот еще! И как тебя угораздило…

Вода была жутко холодная, и Луппе после долгой стирки почти не чувствовал рук. Наконец все пятна были отстираны, и старик выключил воду.

— Что, озябли? — спросил он, кивнув на красные от холода пальцы.

— Пустяки, — отмахнувшись, ответил Луппе.

— Давай сюды…

Дед взял штаны, крепко отжал из них воду, встряхнул, избавляясь от остатков влаги, приложил к груди и, прижав штанины друг к другу, аккуратно их разгладил.

— Так-то оно лучше будет, — произнес он, протянув штаны мальчишке.

— Спасибо… — хлюпнув носом, сказал Луппе и стал натягивать мокрую одежду на ноги.

— Черный, как цыганенок… Ты чей будешь-то? Фамилия твоя какая?

Луппе несколько раз моргнул, застегнул ширинку, втянул соплю, которая так и норовила вырваться наружу, и, проведя тыльной стороной ладони по носу, произнес:

— Гонсалес.

— Отродясь про таких не слыхал, — сказал старик, — приезжие, что ли?

Луппе кивнул.

— С райцентру?

— С Мексики, — гордо ответил он.

— Не слыхал про такую деревню, — задумчиво произнес старик.

Запустив руку в карман, он достал конфету в потертой обертке.

— На вот, пососи.

Глаза Луппе блеснули.

— Спасибо! — радостно воскликнул он и тут же развернул фантик.

Это была карамель в белой глазури. Луппе с упоением засунул конфету в рот и зажмурился от наслаждения. Ощутив сладость на языке, он полностью отключился от бед и невзгод, что приключились с ним в этот злосчастный день.

Старик улыбался и поглаживал бороду.

— Шпасиба, — снова сказал Луппе, обнажив редкие зубы.

— Ступай, на солнце погуляй, так быстрей просохнуть.

Луппе кивнул и пошел в сторону Мишкиного дома.

Луппе языком гонял конфету во рту, легонько постукивая ей о зубы. Она быстро таяла.

Добравшись до начинки, он, не сглатывая слюну, растягивал удовольствие. Наконец карамель рассосалась, сладость ушла, зато вернулись тревога и страх. Луппе думал об отцовских часах, о том, как вернется домой и что скажет родителям.

Подойдя к калитке дома Мишки, Луппе оглянулся. К нему сломя голову несся мальчишка. Поравнявшись с Луппе, он, не обращая на него никакого внимания, дернул ручку. Калитка открылась и мальчишка, переводя дыхание, вошел во двор. Луппе зашел вслед за ним. Пацан поднялся по ступеням к веранде и постучал в окно.

Через несколько секунд в дверном проеме показался Мишка. Не заметив Луппе, он пустил мальчишку внутрь и закрыл за ним дверь.

Луппе смутился и тоже поднялся по ступеням. Он потянул ручку на себя, но дверь была заперта. В груди возникло неприятное чувство. Собрав волю в кулак, Луппе поднялся на носки и легонько постучал в окно. Прошло несколько секунд, но никто не вышел. Луппе приложил ухо к дверному полотну и прислушался. Внутри было тихо. С каждой секундой неприятное чувство становилось сильнее. Луппе поднял голову, уставился на кнопку, располагавшуюся на расстоянии поднятой руки, и аккуратно нажал на нее.

За дверью заиграла ублажающая слух мелодия звонка. Луппе даже показалось, что хозяин дома готовился его встретить и специально включил эту мелодию в знак приветствия. Затаив дыхание, Луппе снова прислушался.

Наконец на веранде послышались шаги. Сердце Луппе забилось с двойной силой, он набрал в легкие побольше воздуха и приготовился к встрече. Шпингалет щелкнул, и дверь больно ударила его в лоб.

— Чего тебе? — нахмурившись, произнес Мишка, увидев на пороге Луппе.

— Привет, Миш… — держась за ушибленное место, произнес он, — ты звал «Утиные» смотреть… вот… я пришел.

Мишка недоверчиво посмотрел в глаза Луппе. Вспомнив, что пригласил и его, он скривил лицо.

— Разувайся, заходи, — недовольно произнес он.

Луппе медленно переступил порог.

— Быстрей давай! — раздраженно сказал Мишка. — Щас начнется уже.

На полу стояло много обуви. Луппе быстро стащил с ног свои туфли и, пододвинув их к общей куче, с замиранием сердца перешагнул порог дома. Проходя коридор, Луппе успел разглядеть его интерьер: настенная вешалка в прихожей, коврик, люстра, небольшое овальное зеркало в черном багете, обои с изображением берез… А запах… Запах дома Мишки Зина был ни с чем не сравним. Здесь пахло достатком, уютом и чем-то очень вкусным. Луппе втянул в себя воздух и широко улыбнулся. Через пару секунд он вошел в зал, где сидело пять человек. Среди присутствующих была и Сесилия. Она кинула недовольный взгляд на Луппе и, нервно дернув головой, отвернулась в сторону нового японского телевизора, стараясь игнорировать присутствие брата. До Луппе никому не было дела. По рукам гостей шел пульт дистанционного управления, каждый осматривал его со всех сторон и норовил нажать на какую-нибудь кнопку.

— Не нажимать, я сказал… щас выгоню! — одергивал каждого Мишка.

Луппе сел на пол, потому что на диване и стульях не было места, и завороженно уставился на экран. Цветное телевидение вызвало у него восторг. У этого телевизора не было ничего общего с черно-белым пузатым «Рекордом», стоящим у Луппе дома, единственным назначением которого была трансляция вечерних новостей и просмотр программы «Спокойной ночи, малыши» перед сном. Все остальное время он был накрыт связанной бабушкой белой салфеткой, сакральный смысл которой заключался в закрытии к нему доступа.

Совсем другое дело было здесь. Японский телевизор Мишки Зина был похож на ракету или космический корабль, перенесший Луппе в глубины телевизионного космоса.

Мир Уолта Диснея восхитил Луппе до глубины души. Мультипликация сразила его словно стрела Купидона, попав в самое сердце. С головой погрузившись в сказочную атмосферу, Луппе отключился от всего, что происходило вокруг. Мультфильмы про племянников Скруджа и команду Спасателей показались Луппе невероятно красочными, а приключения героев — увлекательными. Он проживал с ними каждое мгновение, а к Гаечке из команды Спасателей даже возникла первая привязанность, как к персонажу противоположного пола.

Луппе пришел в себя, только когда по экрану побежали титры и в зал вошла мама Мишки. Она была одета в красивое белое платье в крупный красный горох, а в ее руках был поднос, на котором стояли несколько стаканов, две бутылки лимонада «Буратино», лежали две пачки печенья «Полет» и высилась горка конфет в роскошных блестящих обертках. Развернув шелестящую бумагу, она высыпала печенье на тарелку и разлила лимонад по стаканам.

— Кушайте, — улыбнувшись, сказала она и вышла из комнаты.

Все, что лежало на столике, моментально было распределено между детьми в равных частях. Запихнув конфеты в карман, Луппе принялся за свою порцию печенья. С невероятным удовольствием выпив сладкий напиток, Луппе лучезарно улыбался. Ничего вкуснее он никогда не пробовал.

Это был вкус другой жизни, жизни, которой с этого момента хотел жить Луппе.

— А че у тебя брюки мокрые? — насмешливо спросил один из мальчишек, наконец-то обратив внимание на Луппе. — Ты че, обоссался?

Все находившиеся в комнате, включая Сесилию, стали громко смеяться. Луппе сконфузился и начал оправдываться.

— Это просто вода, я просто брюки намочил.

— Ага! — снова произнес заносчивый мальчишка. — От счастья!

Хохот не умолкал. Луппе покраснел и потупил взгляд. Его обидчики был старше и выше его на целую голову, а потому спорить с ними было бесполезно.

— Миш, ты его больше не пускай, а то он тебе весь дом обоссыт!

Насмешки продолжались снова и снова и с каждым разом были все обиднее. В какой-то момент Луппе не выдержал. Он выбежал из комнаты и с силой хлопнул дверью, ведущей на веранду. Натянув туфли, Луппе спустился по ступенькам, вышел за калитку и, громко заплакав, кинулся прочь.

Луппе что было сил бежал к дому. Больше всего на свете Луппе хотел спрятаться от жестокости, с которой столкнулся, впервые самостоятельно выйдя в новый для него мир.

Запыхавшись от быстрого бега, он перешел на шаг. Дом был близко, но чем ближе Луппе к нему подходил, тем сильнее его охватывал страх. Остановившись у калитки, Луппе не решался зайти во двор. Он долго бродил вдоль забора, пока из дома не вышла мать. Увидев, что в сенках загорелась лампочка, Луппе тут же спрятался. Он наблюдал за матерью через дыру в заборе. Мать долго стояла на крыльце, высматривая сына, а затем подошла к калитке и несколько раз громко позвала его по имени.

Темнело. Луппе продолжал сидеть в укрытии. Мать открыла калитку и вышла на дорогу.

— Луппе! — громко крикнула она. — Луппе!

Мать шла по дороге и выкрикивала его имя. Через несколько минут она скрылась из поля зрения. Между тем становилось темно и холодно. Несмотря на то что брюки давно уже высохли, Луппе ощутил озноб.

Вскоре дверь снова скрипнула и на порог вышел отец. Он присел на крыльце и закурил. Луппе напрягся: это не предвещало ничего хорошего, отец всегда курил в сенках и выходил во двор, только когда очень злился. Выкурив две папиросы, отец поднялся на ноги и подошел к калитке. Мать вернулась вместе с Сесилией.

— Ну и? — строго спросил он. — И где твой брат? Сама шаришься и его за собой таскаешь! Мать весь день его ищет!

— А я почем знаю?! — раздраженно брызнула дочь.

— Взрослая стала? — в голосе отца слышались ноты злости. — Ремня давно не получала?

— Они у Зинов сидели… — вмешалась мать.

Голос матери был напряжен, и она явно была расстроена.

— Луппе еще засветло от них ушел… Где же этот паршивец?..

— Марш домой! — сказал отец, и Сесилия, проскользнув в калитку, скрылась за дверью.

Луппе продолжал сидеть в укрытии. Мысль о том, что ему придется провести ночь на улице, вгоняла его в уныние, но перспектива быть наказанным за часы отца была в его глазах куда хуже.

Вдруг рядом мяукнула кошка.

— Тихо ты! — прошептал Луппе.

Кошка навязчиво терлась о его ногу и мяукала все громче и громче. Луппе пытался ее прогнать, но она и не думала уходить. Через пару секунд Луппе услышал звук отцовского «жука». Отец вышел за калитку и пошел вдоль забора, освещая его ручным фонариком, который при нажатии на рычаг громко жужжал.

Луппе охватила паника, бежать было некуда. В метре от него росло несколько огромных лопухов, и Луппе спрятался под ними.

В то же мгновение эти лопухи осветил луч фонаря. Жужжание механизма продолжалось несколько долгих секунд, и снова стало темно. В эти мгновения Луппе даже перестал дышать. Сердце бешено колотилось и норовило вырваться из груди.

— Здесь никого нет! — громко крикнул отец. — По всей видимости, мы его не найдем. Что ж, пусть спит на улице. Только вот его могут сожрать волки.

«Волки!!!» — пронеслось в голове Луппе, и его тут же охватил ужас.

Луппе затрясло, внутри все похолодело. Кошка между тем продолжала об него тереться и громко мяукать.

— Соседи поговаривают, что год назад их мальчишка тоже убежал из дома, и его съели волки. От него остались только ботинки. Волки о-о-очень прожорливы. Жаль, что Луппе ждет та же участь, — продолжал монолог отец. — Ну да ладно, уже поздно, пора идти спать. Нужно закрыть покрепче двери, не то волки заберутся в дом.

Луппе охватила паника.

Не в силах совладать со страхом, он вскочил на ноги и громко закричал:

— Я здесь! Я не потерялся! Я просто прятался! Я больше так не буду!

— Вот и прекрасно, — произнес отец и схватил его за ухо.

Луппе скривился и послушно пошел в дом. Увидев сына, мать всплеснула руками и облегченно вздохнула.

Дома Луппе ждал пренеприятнейший разговор. Семья в полном составе собралась на кухне, дабы узнать, что же с ним произошло. Вид у Луппе, мягко говоря, был потрепанный. Некогда белоснежная рубашка была измазана грязью и травой, на брюках виднелись серые разводы. Красные от слез глаза, перепачканное лицо и взъерошенные волосы гармонично вписывались в образ нашкодившего ребенка.

— Ну и?.. — спросил отец.

Луппе боялся этого вопроса больше всего на свете, потому что за ним всегда следовало наказание.

— Мы все внимательно слушаем.

Луппе засунул руки в карманы, потупил взгляд и опустил голову. Не зная с чего начать, Луппе перебирал лежащие в кармане конфеты, наличие которых хоть немного грело душу.

— Ты так до утра будешь стоять? — начиная закипать, произнес отец.

Лупе покачал головой.

— Тогда говори!

— Что говорить?.. — промямлил он.

— Так, мать… — выходя из себя, сказал отец, — ну-ка, неси мне ремень.

— Не надо ремень! — воскликнул Луппе. — Я все расскажу.

На несколько секунд в кухне повисла тишина, было слышно, как тикают в зале часы.

Луппе собрался с духом и произнес:

— Мишка Зин пригласил мультики смотреть, и я пошел…

— Без спросу?! — сказал отец.

Луппе кивнул.

— Я взял твои часы, чтобы время посмотреть…

— Посмотрел?

Луппе покачал головой.

— А чего?

— Не умею.

Отец глубоко вздохнул.

— А брал зачем?

— Думал, смогу, — на мгновение задумавшись, ответил Луппе.

— Ну и где часы? — все сильнее хмурясь, спросил отец.

На глаза Луппе навернулись слезы.

— Мальчишка забрал… я его поп-п-просил время с-с-сказать… часы пок-к-казал… а он забрал, — захлебываясь от слез и соплей, произнес Луппе, — прут-т-том ударил и з-з-забрал, а я в грязь уп-п-пал.

— Ладно, с пацаном этим завтра разберемся, никуда он из деревни не денется, — сказал отец, — а с тобой вот как поступим: то, что правду сказал — хорошо, а за то, что без спросу ушел, а потом от матери бегал, — получишь свое.

Отец поднялся с табуретки, взял Луппе за плечо и повел в зал. Двери закрылись, и в течение нескольких секунд из комнаты доносились крики.

Луппе выбежал из зала как ошпаренный, он влетел в свою комнату и захлопнул за собой дверь. За ним быстро пошла мать.

— А ну стой, Сальма! — остановил ее муж. — Пусть подумает, чтоб не повадно было!

Мать остановилась и тяжело вздохнула.

— Сам виноват… — пробормотал отец и, взяв с полки пачку беломора, вышел в сенки.

Мать тихонько приоткрыла дверь и заглянула в комнату. Луппе сидел на кровати и шмыгал носом. Она быстро зашла в комнату, обняла сына и поцеловала в лоб.

— Мы все за тебя переживали, — произнесла она, — я места себе не находила. Никогда так больше не делай, а на отца зла не держи, он за дело… Спать ложись… вещи завтра постираю.

Выйдя из комнаты, она закрыла за собой дверь.

Луппе немного успокоился, снял рубашку и, стащив с себя штаны, бросил на стул. Из кармана выпало несколько конфет. Луппе поднял их с пола и положил на кровать. Выбрав самую большую, он забрался под одеяло, развернул обертку и с упоением откусил половину. Шоколадный вкус конфет мгновенно отвлек Луппе от мыслей, связанных с бедами прошедшего дня, исцеляя раны детской души. Луппе очнулся после того, как слопал все без остатка. На подушке лежали разноцветные обертки. Луппе аккуратно их разгладил, достал из комода жестяную банку и добавил к своей коллекции новые фантики.

Луппе выключил свет и выглянул в окно. На улице было темно хоть выколи глаз, и лишь тусклый полумесяц отбрасывал свой свет на кровать, забравшись в которую Луппе сладко засопел.

---

Глава 3. Школа

В тот день все шло как обычно, Луппе, по обыкновению, позавтракал, погулял по двору, сходил на огород за ревенем и зашел в дом поиграть с кошкой. Сидя на полу в зале, он дергал за нитку, к которой был привязан бантик из бумаги, доводя кошку до исступления. В комнату вошла мама и, подойдя к календарю, оторвала очередной листок.

— Завтра первое сентября, — сказала она, — а это значит…

— Что? Что это значит? — с интересом спросил Луппе.

— Это ты мне скажи, что это значит. Разве ты забыл, что первого сентября все дети идут… Куда?

— Куда? — с еще большим интересом спросил Луппе.

— В школу, Луппе, все дети идут в школу, — улыбнувшись, сказала мама.

— И я тоже пойду в школу? — спросил Луппе, замерев в ожидании чего-то невероятного.

— И ты тоже… — ответила мама, — посмотри, какую форму я тебе купила… и ранец.

Мать подошла к шифоньеру и скрипнула дверцей. На вешалке висел темно-синий костюм с блестящими пуговицами и красивой нашивкой на плече.

Луппе ахнул от неожиданности.

— Моя форма! — радостно воскликнул он.

Вскочив с пола, он начал прыгать на месте и хлопать в ладоши.

— Я пойду в школу, я пойду в школу, я пойду в школу!.. — восхищенно кричал он.

— Давай-ка мы его примерим, — сказала мама, достав костюм из шкафа, — сначала брюки…

Луппе мгновенно натянул брюки, которые оказались ему впору в поясе, но велики по длине. Мама присела на корточки и подвернула штанины до уровня пола.

— Надо подрубить, — сказала она и, встав, помогла Луппе надеть пиджак, рукава которого доставали до костяшек пальцев.

— Ничего, — сказала она, — на вырост… Ну, иди, смотри на себя в зеркало.

Луппе поспешно вышел из зала и, подойдя к трельяжу, с удовольствием посмотрел на свое отражение. Из зеркала на него смотрел совсем другой человек. От удивления Луппе открыл рот, он совершенно не был на себя похож. От волнения у него перехватило дыхание. Внезапно он осознал, что стоит на пороге чего-то нового, неведомого и ужасно интересного.

— Ну, давай раздевайся, — сказала мама, — потом на себя налюбуешься, мне еще брюками надо заняться.

Достав из шифоньера новенький ранец, Луппе до самого вечера раскладывал его содержимое, полностью погрузившись в мысли о школе. Представляя поход в первый класс, он рисовал в голове яркие, радужные картины.

С не меньшим энтузиазмом собиралась в школу и Сесилия, но у нее были на то другие причины.

Вечером мама повесила на спинку стула школьный пиджак, подшитые штаны, накинула сверху белую рубашку и поставила рядом новые черные туфли. Луппе разделся и, сев на край кровати, долго смотрел на свою форму, пока глаза не начали слипаться.

Следующим утром Луппе проснулся раньше, чем обычно, его разбудила бабушка, грохоча на кухне посудой. Поднявшись с кровати, он быстро надел форму и с улыбкой до ушей вышел на кухню.

Бабушка оглядела его с ног до головы и недовольно буркнула:

— Чего нарядился раньше времени… не завтракал еще. А ну, иди снимай, пока все не измазал.

Улыбка тут же сошла с лица Луппе. Он ушел в свою комнату и, переодевшись в майку и треники на лямках, вернулся назад.

— Тортилью сделала, — сказала бабушка, поставив на стол две лепешки с жареным яйцом и зеленью, и налила в стакан молоко.

— Ешь садись.

Луппе послушно сел за стол. Он с аппетитом доедал свой завтрак, когда на кухню вошла мама с букетом только что срезанных гладиолусов.

— Встал уже?.. И поел… молодец, — сказала она, поставив цветы в банку с водой. — Собирайся, пойдем в школу.

За Сесилией зашли подруги, и она убежала первой. Луппе выглянул в окно и завистливо проводил ее взглядом. Мама вышла из комнаты в новом платье, с красивой прической и с помадой на губах. Она очень преобразилась, и Луппе от удивления присвистнул. Мама лучезарно улыбнулась.

Через несколько минут они бодро шагали к школе, держась за руки. Когда по дороге к ним присоединились еще несколько учеников, спешащих на школьную линейку, у Луппе захватило дух, заколотилось сердце и вспотели ладошки. С огромным интересом и трепетом в сердце он разглядывал идущих рядом детей.

Зеленое одноэтажное деревянное здание сельской школы было обнесено полутораметровым забором из редкого штакетника, окрашенного в тот же цвет. На штакетинах висело несколько портфелей, обладатели которых увлеченно беседовали друг с другом. Они были не на много старше Луппе, но выглядели, как ему показалось, очень взрослыми.

На школьном дворе было много детей. Луппе увидел Сесилию, ее подруг, Мишку Зина и ребят, которых он встречал у него дома. Они громко несдержанно смеялись и что-то оживленно обсуждали. Среди них был и недавний обидчик Луппе. Бритоголовый недруг бросил на него злобный взгляд и презрительно улыбнулся. Мама провела сына рядом с компанией. Желая избежать встречи с хулиганом, Луппе отвел взгляд в сторону. Мама подвела его к будущим одноклассникам и заговорила с кем-то из родителей. Луппе с интересом разглядывал своих ровесников, изредка косясь в сторону злосчастной компании. Вскоре из школы вышла полная женщина. У нее на носу были массивные очки, а на затылке огромная шишка из волос.

— Так, построились все! — противным скрипучим голосом скомандовала она, после чего из громкоговорителя на стене школы заиграла песня, большую часть слов которой нельзя было разобрать.

Школьники начали вяло выстраиваться по периметру школьного забора. Родителей попросили стоять отдельно от детей. Затем из школы вышли еще несколько человек и встали полукругом рядом с полной женщиной, после чего музыка стихла.

— Тишина! — снова скомандовала женщина с шишкой на затылке.

Вышедшие из школы люди долго говорили о том, как важно хорошо учиться, чтобы стать добропорядочными гражданами своей страны, и о том, что нужно горячо любить Родину и продолжать дело Владимира Ильича Ленина. Луппе не понимал и десятой части из того, что они говорили, поэтому вскоре начал ловить ворон, вертя головой по сторонам.

После того как все высказались, снова заиграла музыка и на флагшток под бой барабанов и звуки горнов был поднят флаг СССР. В знак солидарности пионеры, подняв над головами ладони с плотно прижатыми пальцами, отдали салют. Это произвело на Луппе сильное впечатление.

Через несколько минут всех развели по классам и рассадили за партами. Женщина с шишкой из волос на голове оказалась классным руководителем Луппе. Все ученики отдали ей принесенные с собой цветы, отчего она наконец-то начала улыбаться. Затем учительница открыла журнал и, отдав распоряжение вставать каждому, чье имя она произнесет, начала зачитывать фамилии. Когда очередь дошла до Луппе, все засмеялись. Он первый раз в жизни испытал чувство стыда за свое имя. Луппе смущенно встал со стула, прикусил губу и покраснел.

— Не вижу ничего смешного! — сурово сказала учительница. — А всем вам должно быть стыдно! Луппе приехал из далекой Мексики. Если бы вы приехали в Мексику и над вами стали смеяться мексиканские дети, вам бы это понравилась?

Затем она посмотрела на учеников строгим взглядом и добавила:

— Чтобы больше я этого не слышала! Всем понятно?

Ребята послушно закивали, и Луппе сел на свое место. После знакомства с классом она объявила несколько правил, которым необходимо было следовать, находясь на уроке, а затем задавала вопросы на знание алфавита, писала мелом на доске и произносила буквы, которые ученики хором повторяли вслед за ней.

Первый урок пролетел незаметно. После того как прозвенел звонок, учительница объяснила, что такое перемена, строго-настрого запретила бегать по коридору и сказала, где находится туалет.

За одной партой с Луппе сидел рыжий мальчишка с обильными конопушками на носу и щеках. Весь урок он беспокойно ерзал на стуле и, как только учитель объявил перемену, вскочил на ноги.

— Пошли поссым, — предложил он.

Луппе кивнул, и они вышли из класса.

В коридоре, несмотря на запрет учительницы, сломя голову носились дети. Луппе был очень удивлен этим фактом.

— Может, нельзя бегать только первоклассникам? — задумчиво произнес он.

Рыжий пожал плечами.

Недалеко от класса дети постарше были заняты необычной игрой. Они убегали от мальчишки, в руках которого была грязная тряпка. Мальчишка швырял ею в одного из игроков, и, если попадал, все громко смеялись.

— Сифак!!! — воскликнул мальчишка, в кого-то попав.

Тряпка оставила на форме школьника меловой отпечаток, но это его ничуть не смутило, подобрав ее с пола, он принял эстафету и начал гоняться за другими ребятами.

От удивления Луппе открыл рот, он был поражен тем, что играть простой тряпкой может быть так интересно. У него тут же появилось жгучее желание поиграть вместе с пацанами, но их возраст и опасение, что мочевой пузырь одноклассника, которого игра, понятное дело, интересовала сейчас меньше всего, может вот-вот лопнуть, делали это невозможным.

— Ну айда, чего ты?

С пониманием взглянув на то, как передернуло нового знакомого, Луппе кивнул.

— Пойдем.

Школьный двор предстал перед Луппе совершенно в ином свете, чем в тот момент, когда он увидел его впервые. К своему удивлению, Луппе обнаружил во дворе спортивную площадку с лестницей, брусьями, лабиринтом, турником, гимнастическими кольцами и даже качелями. На турнике, дурачась, болтался ученик старших классов, а на горизонтальной части прямоугольной лестницы на руках повисли двое мальчишек и ногами пытались схватить друг друга.

Забыв, куда шел, Луппе завороженно уставился на то, как увлеченно проводили время дети.

— Да идем же! — воскликнул одноклассник, отчаянно дернув Луппе за рукав.

Около туалета курили старшеклассники. Ребята прошли мимо них и зашли внутрь. Туалет представлял собой большой сарай с четырьмя дырками в полу и маленьким окном над дверью. Между дырками была обильно рассыпана хлорка, от запаха которой выедало глаза.

— Меня Толя зовут, — справляя малую нужду, произнес рыжий.

В ответ Луппе улыбнулся, но по понятной причине не смог протянуть руку новому знакомому.

— А меня Луппе, — ответил он, застегивая ширинку.

— Воняет здесь… — поморщился рыжий, — пойдем отсюда скорей.

На улице Луппе ждал довольно неприятный сюрприз. Рядом с компанией старшеклассников стояли ребята помладше, среди которых был Мишка Зин со своими друзьями.

— О, ребя, зырьте — негр! — показав на Луппе пальцем, произнес бритоголовый и громко заржал. Все старшеклассники засмеялись в ответ, отчего Луппе стало очень обидно.

— Че, опять обоссался? — насмешливо спросил давний обидчик.

Луппе нахмурился и попытался обойти злополучную компанию стороной, но бритоголовый преградил ему дорогу. Толя испуганно попятился назад и зашел обратно в туалет. Старшеклассники поутихли. Бритоголовый между тем положил руку на голову Луппе и продолжал издеваться.

— Негр, тя как звать-та? А?

— Я не негр! — чуть не плача, ответил Луппе. — Меня зовут Луппе!

— Луппе? Это че за имя такое? Луппе… Луппе-залуп-пе!

Луппе никогда не слышал таких обидных слов и готов был разреветься, как вдруг в разговор вмешался один из старшеклассников.

— Ты че малолетку др… чишь? — строго спросил он.

Бритоголовый смутился и тут же отпустил Луппе.

— Отошел от него! Еще раз увижу, жопу распинаю. Понял?

Старшеклассник был настроен серьезно, и бритоголовый быстро ретировался.

— Да я пошутил просто, — ехидно улыбаясь, произнес он.

Старшеклассник затянулся дымом, бросил окурок на землю, растоптал его и сурово произнес:

— Еще раз малолетку тронешь, будешь иметь дело со мной. Понял?

Бритоголовый виновато кивнул.

— Вот и молодец, — сказал старшеклассник и, отвернувшись, продолжил беседу с друзьями.

— Вали отсюда… — злобно выдавил бритоголовый и толкнул Луппе в бок.

Все это время Толя наблюдал за перепалкой в чуть приоткрытую дверь туалета. Увидев, что опасность миновала, он вышел из укрытия и побежал за Луппе.

Зазвенел первый звонок, и дети кинулись в классы. К концу перемены, не позднее второго звонка, школьники должны были вернуться за парты.

— Так ему и надо, — сказал Толя, — будет знать, как дразниться.

Адреналин все еще играл у Толи в крови, его голос слегка подрагивал.

Луппе испытывал смешанные чувства. Несмотря на то что старшеклассник остановил бритоголового, Луппе совершенно не чувствовал себя победителем. Напротив, на душе скребли кошки, в горле стоял комок, будто он проглотил что-то очень гадкое.

Вторым уроком была математика, и Луппе, забыв недавнюю досаду, погрузился в мир цифр. Больше всего ему нравились наглядные примеры на вычитание и сложение с яблоками и конфетами. Луппе рисовал в разуме сладкие картины и быстро схватывал суть задачи. Потом учительница писала цифры на доске, а ученики старались переписать их в тетрадь.

На перемене Луппе вышел в коридор и продолжил наблюдать за тем, как ребята играют в сифу.

Третий урок был посвящен чистописанию. На нем дети аккуратно выводили линии в прописях, но те никак не выходили ровными и плясали каждая в свою сторону. Луппе старался как мог, но линии все равно получались кривыми.

После третьего урока детей повели в столовую, по которой разливался запах свежей выпечки. Вдоль столов, выкрашенных в коричневый цвет, стояли длинные скамьи, на каждой из них легко умещалась дюжина школьников. На столах дети обнаружили стаканы с какао и аппетитные булочки. Все расселись по местам и принялись за еду.

Луппе в момент умял невероятно вкусную теплую булку с ароматом корицы, с удовольствием запил ее сладким какао и погладил живот.

С началом четвертого урока класс повели в библиотеку, где всем выдали учебники. Основательно потертые книжки повидали многое, но Луппе все равно был им рад. Потом всех распустили по домам, и все было бы ничего, если б Луппе снова не повстречался с бритоголовым. Встретившись с обидчиком на школьной веранде, Луппе опустил глаза и попытался пройти мимо, но бритоголовый преградил ему дорогу. Боясь встретиться с ним взглядом, Луппе смотрел в пол.

— Ой! — произнес бритоголовый и наступил грязным ботинком Луппе на туфлю.

— Ай!!! — вскрикнул Луппе.

— Че под ноги лезешь? — злобно прошипел бритоголовый.

— Я не лез, — чуть не плача, ответил Луппе, — дай пройти.

— Проходи, — ехидно произнес обидчик и, снова наступив Луппе на ногу, толкнул его плечом.

— Ай!!! Ай!!!

Луппе чувствовал абсолютную беспомощность. От обиды, страха и боли на глаза навернулись слезы.

— Ботинки почисти, негр! — сказал бритоголовый и, заржав как ненормальный, скрылся за дверью.

Луппе вышел на улицу, быстро спустился по ступеням, выбежал за пределы школьного двора, оглянулся и, убедившись, что за ним никого нет, горько заплакал.

---

Глава 4. Первая любовь

Первый день в школе был отвратительным. В ужасном настроении Луппе шел домой, низко склонив голову. Мысли, такие же тяжелые, как ранец, давили на все его существо и, казалось, даже прижимали к земле. Никогда и ни за что Луппе не хотел возвращаться в школу. Она стала для него гадким, омерзительным местом. Его представления о школе оказались разбиты.

— Эй, Луппе!

Услышав голос позади себя, он обернулся. Перед ним стояла девочка, которая сидела в классе за соседней партой. Луппе вытер кулаком слезы, сразу успокоился и удивленно уставился на нее.

— Ты что, плакал?

Луппе смущенно покачал головой.

— Ты где живешь?

Луппе растерялся и заводил глазами по сторонам. Девочка не отводила взгляд.

— Так где? — желая получить ответ, повторила она.

Возникла неловкая пауза. Раньше Луппе никогда не говорил с девочками, только с собственной сестрой, и то, что одноклассница заговорила с ним сама, стало для него большой неожиданностью. Луппе покраснел и кивнул головой в сторону своего дома, до которого оставалось не более ста метров. Девочка пожала плечами и развела руками в стороны.

— Ты что, говорить не умеешь?

— Заречная, 27, — пытаясь взять себя в руки, выдавил Луппе.

Девочка улыбнулась, отчего он почувствовал себя еще более неловко.

— Рядом, значит… а я вон там, — показала она пальцем на ближайший дом.

Луппе бросил оценивающий взгляд в указанном направлении.

— Меня Вика зовут, и у меня есть кот, он черный с белыми пятнами на животе! Хочешь, покажу?

Луппе смущенно кивнул.

— Пойдем! — сказала она и, взяв Луппе за руку, потащила за собой.

Луппе подошел к калитке и замешкался, не решаясь войти внутрь: слишком уж много было сегодня неприятностей, чтобы поверить в то, что впереди может быть что-то хорошее.

— Идем, идем, — уверенно сказала Вика и, открыв калитку, шагнула во двор дома.

Луппе еще немного помедлил и неуверенно зашагал следом за ней. Двор практически ничем не отличался от двора дома Луппе. Только куры сидели в клетках, а не гуляли где придется.

— Сейчас, сейчас, — сказала Вика и пошла в дом, — сейчас вынесу его.

Дверь скрипнула ржавыми петлями и захлопнулась, Луппе остался наедине с самим собой. Минуты шли, а Вика все не выходила. Луппе переминался с ноги на ногу и уже хотел уйти, как вдруг калитка позади него отворилась. Луппе испуганно обернулся и… О ужас! В проеме стоял бритоголовый.

Тот, в свою очередь, тоже округлил глаза.

Из-за спины бритоголового выглядывал мальчишка из его компании. Увидев Луппе, он ехидно оскалился.

— О-о-о-о-о, залуппе! — наконец заорал бритоголовый. — А че тебе здесь надо?

Страх парализовал Луппе, опутав по ногам и рукам. Он не мог вымолвить и слова, только пятился назад, пока не почувствовал, что уперся спиной в клетку, из которой послышалось обеспокоенное кудахтанье.

— Ты че здесь забыл, негр? — продолжал напирать на него бритоголовый.

Под издевательское хихиканье приятеля бритый взял Луппе за грудки и замахнулся кулаком. Луппе зажмурился и ощутил удар. Не чувствуя боли, он просто дрожал от страха, а бритоголовый, наслаждаясь своим превосходством, бил его в грудь и тихо посмеивался. Удар, еще удар… каждый эхом отдавался в голове Луппе.

— Не трогай его! Слышишь?! Не трогай! Ты, дебил!

Бритый отпустил Луппе и обернулся. Прижав к груди кота, ему навстречу бежала Вика и громко визжала.

— Отпусти Луппе, придурок!

Луппе пришел в себя и, воспользовавшись моментом, выскользнул в калитку, что было сил рванув к своему дому. Только забежав во двор, он оглянулся и перевел дыхание. Отдышавшись, Луппе сел на крыльцо и, хлюпая носом, подавленно уставился перед собой.

По двору уныло бродили ободранные куры, за которыми пристально следил огромный белый петух. Он прохаживался между своими женами и важно кудахтал. Внезапно он изловчился, запрыгнул на одну из них и принялся неистово топтать, выдирая клювом перья из ее холки.

Курица истошно закричала. Луппе стало ужасно жаль бедняжку. Преисполнившись злостью на жестокого петуха и безудержным желанием его наказать, он схватил длинный кленовый прут, служащий кнутом для коровы, и ринулся на помощь несчастной.

Несколько минут он гонял петуха по двору, вымещая на нем накопившуюся за день злость и наказывая не только за пернатую подругу, но и за свои обиды, в которых тот был неповинен. Отбросив прут в сторону, он снова сел на крыльцо, отдышался, скрестил руки на коленях и положил на них голову. В этом положении Луппе просидел около получаса. Он думал о своей жизни, о том, как все неудачно складывается, о том, какой он беспомощный, и о том, что ему совсем некому помочь.

Вдруг куры как по команде подняли головы и уставились на калитку, которая медленно открылась. Через мгновение во двор вошла Вика.

Луппе закрыл лицо ладонями. Вика уверенно подошла к нему и села рядом.

— Больно было? — спросила она.

Луппе покачал головой.

— Он дебил… он на учете стоит, я все маме расскажу, она его шлангом отстегает, чтоб неповадно было.

Вика запустила руку в карман и достала две конфеты, одну из которых протянула Луппе.

— На вот, возьми, мятная…

Луппе развернул карамель и запихнул себе в рот. Через минуту ему стало значительно легче.

— Ты кота не посмотрел, — вздохнув, сказала Вика, а затем, скрестив руки на груди, нахмурилась. — Этот Лешка дебил…

— У меня тоже кошка есть, — тихо произнес Луппе, — она с бантиком играет…

— Правда?! — восторженно воскликнула Вика.

Ее глаза блеснули огоньком. Вскочив на ноги, она схватила Луппе за руку.

— Покажи, покажи!!!

— Пойдем… — застенчиво сказал Луппе.

В доме пахло пареной тыквой. Как только дети переступили порог, из кухни вышла бабушка, а следом за ней любопытная кошка.

— Святая Мария! Это кто же к нам пришел? — с улыбкой умиления воскликнула бабушка по-испански.

Девочка удивленно посмотрела на Луппе.

— Что она сказала? — прошептала Вика.

— Она хочет знать, кто ты такая, ну и… рада тебя видеть… — смущенно ответил он.

Вика шагнула вперед и, протянув руку, бойко произнесла:

— Меня Вика Дорофеева зовут!

Бабушка кивнула и, обтерев руки о фартук, пожала ее ладонь.

— Никак вы вместе ходите в школу? — спросила она, все так же улыбаясь.

Луппе кивнул.

— Пойдем, — сказал он Вике, — бантик в моей комнате.

Зайдя в комнату, Вика осмотрелась. Стену рядом с двумя металлическими кроватями украшало покрывало с изображением оленей. На пол был постелен круглый коврик, связанный из разноцветных лоскутов. Через спинку стула перекинуты треники и красная фланелевая рубашка, а на старом столе рядом с будильником лежал бумажный бантик на ниточке.

— Что будем делать? — спросила Вика.

Луппе неуверенно пожал плечами.

— Давай с кошкой поиграем, — предложил он.

Через минуту Вика заливалась смехом, наблюдая за тем, как кошка гоняется за клочком бумаги.

Глядя на девочку, Луппе испытывал новое, необычное чувство доверия и симпатии. Ее манера общения казалась Луппе странной, но в то же время очень притягательной. Было приятно и радостно проводить время с новой подругой.

Вскоре кошке наскучило играть с бантиком, и она ушла на кухню. А вместо нее в комнату вошла бабушка.

— Я приготовила сладкую тыкву, — сказала она, — идите есть.

Услышав незнакомый язык, Вика снова уставилась на Луппе.

— Пойдем, тыквы поедим, — сказал он.

— Пойдем! — радостно воскликнула Вика.

На кухонном столе стояло две тарелки с кусочками обильно посыпанной сахаром тыквы, от которой поднимался ароматный пар. Дети сели за стол, но бабушка нахмурилась.

---

— А ну-ка, форму сними, переоденься, испачкаешь все.

Луппе кивнул и ненадолго ушел в комнату. Он вернулся в любимой фланелевой рубашке и трениках. Бабушка присела чуть поодаль и с удовлетворением наблюдала за тем, как дети уплетают приготовленное ею лакомство.

— Может, пойдем на улицу? — предложила Вика, как только они доели угощение.

— Можно… — пожав плечами, произнес Луппе.

Дети поблагодарили довольную бабушку и направились во двор.

— А давай на речку пойдем? — предложила Вика.

— Давай! — радостно ответил Луппе, и они вышли за калитку.

Речка находилась в пятнадцати минутах ходьбы от дома, и вскоре дети стояли на мостике и смотрели на воду. Вика собрала во рту слюну и сплюнула вниз. Луппе последовал ее примеру.

— Как два кораблика, — произнесла она, провожая взглядом пузыри на воде.

— Ага, — сказал Луппе, представив себе корабли, плывущие по реке.

Вика глубоко вздохнула.

— Жалко, удочек нет, сейчас бы порыбачили, пескарей бы кошкам наловили.

— Ты что, умеешь рыбачить? — удивленно спросил Луппе.

— А чего там уметь? Надеваешь червя на крючок и закидываешь в воду, а потом смотришь на поплавок. Как дернется и под воду уйдет, надо тащить.

Луппе смотрел на Вику с щенячьим восторгом. Она казалась ему инопланетянкой с удивительными способностями. Он восхищался ей. Отчасти ему даже льстило, что рядом с ним такой необычный человек. Удручал лишь тот факт, что она — сестра его обидчика. Время от времени эта мысль всплывала в его разуме, но он беспощадно ее отгонял.

— Идем в забоку! — сказала Вика и, взяв Луппе за руку, потащила за собой.

Дети спустились с мостика и зашли в рощу. Тополиные листья стелились по земле желтым ковром. Вика набрала их полные ладони и подкинула над головой.

— Литопа-а-а-ад! — крикнула она и звонко рассмеялась.

— Листопа-а-ад! — подражая ей, крикнул Луппе, подкинув вверх листья.

Затем Вика сгребла еще больше листьев и, взяв их в руки, побежала к мостику.

— Смотри! — крикнула она и медленно развела ладони в стороны. Листья полетели вниз и улеглись на воду. — Сколько кораблей! Правда, здорово?!

Глаза Луппе светились.

— Ага! — радостно ответил он.

— А знаешь, куда они плывут?

Луппе помотал головой.

— К водопаду! — с придыханием произнесла Вика. — А потом в море.

От удивления Луппе выпучил глаза. Водопад и море — эти слова звучали как нечто фантастическое и бесконечно прекрасное.

Между тем вечерело, солнце светило уже не так ярко, как днем, становилось прохладно.

— У тебя спички есть? — неожиданно спросила Вика.

— Нет… — растерянно произнес Луппе, — а зачем тебе?

— Костер развести. Где же спичек взять? — задумчиво глядя в даль, произнесла она.

В этот момент она увидела силуэт человека. Через несколько секунд на мостик зашел мужчина, во рту которого была сигарета. Недолго думая, Вика рванула к нему.

— Дяденька, а дайте три спички.

Мужчина нахмурился, сделал последнюю затяжку и бросил окурок в воду.

— Зачем тебе? — спросил он и покосился на подошедшего к ним Луппе. — Ему, что ли? Прикурить нечем?

— Не-е-ет, — улыбнулась Вика, — мы костер развести хотим.

Мужчина усмехнулся и достал из кармана коробок. Ухватив пальцами несколько спичек, он протянул их Вике.

— Черкаш-то есть?

— Не-е-е, я так… Спасибо! — радостно сказала Вика и направилась в рощу.

— Забоку не спалите, — крикнул ей вслед мужчина.

— Я знаю, — ответила Вика, — мы в старом кострище…

Дети углубились в рощу, и через пару минут Вика нашла место для костра.

Набрав немного сухих веток, она осыпала их листьями и, аккуратно положив спички на землю, сказала:

— Ну-ка, дай штанину.

Луппе опешил.

— Зачем? — удивленно произнес он.

— Щас увидишь.

Вика присела рядом с Луппе, оттянула его штанину и, взяв спичку, начала старательно тереть ею о ткань. Луппе следил за проведением этого таинственного ритуала с почтительным трепетом. Спустя несколько секунд Вика начала быстро чиркать спичкой по штанине и — о чудо! — спичка воспламенилась. Луппе был потрясен умением новой подруги. Он завороженно наблюдал за тем, как вспыхнуло пламя костра и в воздух поднялся легкий ароматный дымок. Произошедшее стало для Луппе чудом.

— Как ты это сделала? — полушепотом спросил он.

— Брат научил, — ответила Вика, жмурясь от дыма.

Она подкинула в костер несколько веток и выставила перед огнем ладони.

— А меня научишь? — с надеждой в голосе произнес Луппе.

— Давай!

Вика протянула ему спичку и оттопырила штанину.

— Сначала ее нагреть надо, растирай.

Луппе с усердием принялся тереть спичкой о ткань.

— Как нагреешь, чиркай.

Луппе чиркнул несколько раз и сломал спичку.

— Блин…

— Ничего, у меня тоже с первого раза не получилось. Попробуй еще.

Эксперимент со второй спичкой снова не увенчался успехом. Несмотря на неудачу, Луппе продолжал усердно тереть спичкой о штанину. Сердце билось учащенно, ладошки вспотели, но Луппе не сдавался.

— Чиркай! Еще! Давай! — командовала Вика.

Не теряя надежды, Луппе пробовал снова и снова, но спичка не загоралась. На четвертой попытке удача наконец ему улыбнулась. Луппе восторженно глядел на добытый огонь, пока не обжег пальцы.

— Ай… — воскликнул он, выронив спичку.

— Что, тяжелая? — засмеялась Вика.

— Ага…

Луппе глубоко вдохнул и выдохнул. Это был вздох победы и глубокого удовлетворения от полученного результата. Теперь Луппе мог зажечь спичку без коробка.

Дети еще долго сидели у костра, согретые его теплом, пока не начало темнеть.

— Пора домой… — глядя на тлеющие угли, произнесла Вика, — пойдем?

— Пойдем, — сказал Луппе.

Время, проведенное с Викой, было скоротечно, но безумно увлекательно, он даже забыл об издевательствах в школе. С лица Луппе не сходила улыбка.

Дойдя до дороги, дети попрощались и разошлись в разные стороны в надежде завтра увидеться снова.

---

— Что-то ты подзадержался сегодня! — строго сказал отец, как только Луппе переступил порог.

— Мы с Викой Дорофеевой на речку ходили. Костер жгли! — гордо произнес Луппе.

— В следующий раз говорить нужно, куда идешь. Понятно?

Луппе кивнул.

— Ну да ладно, у меня для тебя сюрприз есть.

— Сюрприз? — удивленно воскликнул Луппе и округлил глаза.

— Идем, — надевая калоши, сказал отец.

— Папка, а что за сюрприз?

— Увидишь.

Выйдя из дому, он включил в сарае свет и снял с двери замок.

— Ну, давай, открывай.

С невольным трепетом Луппе потянул за ручку. Войдя внутрь, он огляделся. В сарае все было по-прежнему. Опустив уголки губ, Луппе вопросительно посмотрел на отца.

— Где сюрприз-то?

— Глаза разуй, — указав сыну на картонную коробку в углу, сказал отец.

Подойдя поближе, Луппе увидел миску с молоком и сразу все понял. Склонившись над коробкой, он с волнением заглянул внутрь. В коробке мирно посапывал серый комочек.

— Это же щенок! — воскликнул Луппе.

На лице отца сияла ослепительная улыбка, что случалось крайне редко.

— Вот тебе и сюрприз.

---

— Спасибо, папка, — восторженно воскликнул Луппе, обнял его за ногу и кинулся к коробке.

— Сейчас не трогай, пусть спит, завтра повозишься, — остановил его отец.

— Я посмотрю только…

— Ну посмотри, посмотри… Как назовешь-то?

— Не знаю, надо подумать.

— Характер у него бойкий, все норовил из коробки вылезти. Бандит еще тот.

— Может, тогда пиратом его назвать?

— Ну, это уж тебе решать, твой же пес.

— Пират! — с восхищением прошептал Луппе и легонько коснулся указательным пальцем головы щенка.

— Ну, Пират так Пират. Мать — лайка, отец — дворняга, но оба охотники, так что кровь добрая.

Луппе был абсолютно счастлив. Несмотря на школьные неприятности, ему еще никогда не было так хорошо, как сегодня. Щенок был самым прекрасным подарком, он стал лучшим окончанием дня. Луппе легонько поглаживал нового друга пальцем и не хотел уходить из сарая, но, решив не испытывать терпение отца, в конце концов отправился домой. Он лег спать в прекрасном настроении и всю ночь играл с собакой во сне.

---

Глава 5. Двадцать шестое декабря

За окном пролетали крупные белые мухи и укладывались толстым слоем на землю. Зима была самым скучным временем года. Большую часть свободного от школы времени Луппе проводил дома. Он читал книги, чистил снег и смотрел в окно. Ежедневный поход в школу вызывал отвращение и по-прежнему был для него тяжелым испытанием. Нежелание ее посещать было настолько сильным, что Луппе готов был браться за любую работу, только бы оставаться дома.

Мысли о школе вызывали у него апатию и чувство безысходности. Это ощущение, как огромные сугробы, лежащие на улице, могло растаять только с приходом весны, когда начнутся долгожданные каникулы. А во время учебы необсуждаемые утверждения матери о высокой роли образования в жизни, всевидящее око бабушки и отцовский ремень не давали ни малейшего шанса на прогул.

Луппе неплохо учился, его тяготили не сами занятия, ему были невыносимы насмешки и издевательства сверстников. Звонок с урока заставлял Луппе убегать и прятаться от травли. Это было худшее время в школе. За пределами учебного кабинета Луппе всегда сопровождал ехидный смех, издевки, пинки, а иногда и тумаки. Чтобы избегать столкновений с обидчиками, Луппе старался на перемене не выходить из класса. Даже посещал туалет он исключительно во время урока. Учитель давно привыкла к Луппиному «можно выйти» и спокойно отпускала его с занятий.

Все проходило четко по минутам. В тот день Луппе, по обыкновению, поднял руку с очередной просьбой ненадолго покинуть класс. Учитель разрешила, и Луппе вышел в коридор. Осмотрев его на предмет возможной опасности, он двинулся к выходу. У двери домывала пол грузная баба Рая.

Она недовольно покосилась на Луппе и, тяжело дыша, процедила сквозь редкие желтые зубы:

— Чего ходють по-помытому…

Луппе запустил руку в карман и, нащупав сложенный в несколько раз клочок газеты «Комсомольская правда», вышел на улицу. Почувствовав свежий морозный воздух, он глубоко вдохнул его и побежал к туалету, до которого было чуть меньше пятидесяти метров. Потянув на себя тяжелую дверь, он протиснулся внутрь. Пружина над головой сжалась, увлекая за собой синее дверное полотно с торчащими из него гвоздями. Дверь громко хлопнула об косяк, заставив задрожать стены.

Внутри дурно пахло. Пол туалета покоился под толстым слоем желтого льда, по которому Луппе передвигался с максимальной осторожностью. Подойдя к одной из дырок в полу, Луппе повернулся к выходу и, расстегнув ремень на брюках, прислушался. На улице было тихо. Луппе достал из кармана газету и быстро снял штаны.

Вдруг с улицы послышался хруст снега. Кто-то стремительно приближался к туалету. Сердце Луппе застучало с удвоенной силой, по спине побежали мурашки, он с ужасом посмотрел на дверь. Через несколько секунд в туалет вошел трудовик Макар Игнатьевич, и Луппе облегченно выдохнул. Макар Игнатьевич выпустил дым от папиросы и подошел к дырке. Бросив взгляд на Луппе, он начал громко мочиться. Луппе опустил голову и, из последних сил сдерживая естественные позывы, стал ждать, когда трудовик уйдет. Макар Игнатьевич неспеша застегнул ширинку. В этот момент напряжение и холод заставили Луппе передернуться, и одна из его ног предательски поползла по льду в сторону. Луппе попытался удержать равновесие, но ноги разъехались, и он рухнул на пол. Опершись о пол руками, чтобы подняться, Луппе почувствовал, как лед под ладонями мгновенно начал плавиться, оставляя на них следы вонючей жижи. Поднявшись на ноги, Луппе брезгливо смахнул влагу, натянул штаны и вопросительно посмотрел на Макария Игнатьевича.

Трудовик усмехнулся, затянулся папиросой, покачал головой и, выпуская дым, произнес:

— Дома срать надо! — а затем медленно вышел, громко хлопнув дверью.

Луппе проводил его взглядом и тяжело вздохнул. Душу наполняло глубокое чувство стыда, лицо горело. Он вышел из туалета и, взглянув на испачканную ладонь, поморщился. Прямо перед ним лежала куча снега, покрытая тонким слоем сажи, налетевшей из школьной кочегарки. Он смахнул с поверхности сугроба темный налет, зачерпнул пригоршню грязного снега и тщательно потер ладони. Мелкие колючие ледышки неприятно царапали кожу. Руки моментально замерзли. Проведя ладонями по штанам, чтоб хоть как-то обсушить, Луппе засунул руки в карманы, удрученно вздохнул и направился в класс.

В коридоре по-прежнему никого не было, стояла тишина. Луппе печально осмотрел его пространство и снова вздохнул. В школе не осталось ни одного места, где он мог бы спрятаться и хоть ненадолго остаться наедине с самим собой. Луппе чувствовал себя совершенно незащищенным, абсолютно беспомощным.

Остаток урока пролетел незаметно. После звонка дети высыпали в коридор. Луппе остался в классе.

— А ты почему на перемену не идешь? — спросила его учительница.

Мария Александровна была довольно властной и, на первый взгляд, высокомерной женщиной, но умела найти подход к ученикам. Она была не только учителем начальных классов, но и школьным завучем.

— Не хочу… — пожав плечами, сказал Луппе.

Учительница не отводила взгляд.

— Обижают?

Ничего не ответив, Луппе опустил глаза. Мария Александровна закрыла журнал, сложила тетради в стопку, сняла очки и, поднявшись с места, закрыла двери класса.

— Ну, рассказывай, — произнесла она, присев рядом с Луппе, — кто обижает?

— Никто, — покачав головой, ответил он.

— Ты же понимаешь, что я не смогу помочь, если не узнаю, кто тебя обижает.

— Никто… — тихо повторил Луппе.

— Ну знаешь! Вот ты сейчас своих обидчиков покрываешь, а если завтра они, благодаря тебе, хулиганами станут? А потом, не дай бог, бандитами? Ты всегда молчать будешь? При таком попустительстве преступниками и становятся! Хочешь, чтобы они преступниками стали?

Луппе выпучил глаза и испуганно покачал головой.

— Тогда рассказывай, кто обижает!

Не решаясь ответить, Луппе бегал глазами по столу.

— Ну! — еще строже произнесла учитель.

— Все-е-е, понемногу… — тяжело выдохнув, протянул Луппе, — уже и спрятаться негде…

Пытаясь понять, что происходит с учеником, Мария Александровна некоторое время сверлила его глазами, а затем, отведя взгляд в сторону, слегка прикусила губу.

— А знаешь, как мы поступим?.. — задумчиво произнесла она.

Встав со стула, учительница подошла к двери.

— Идем со мной, — обернувшись, сказала она.

Луппе неуверенно поднялся с места.

— Идем, идем!

В коридоре было полно детей. Каждый занимался своим делом: кто-то вел оживленную беседу, кто-то носился по коридору, кто-то что-то жевал, а кто-то играл в сифу. Равнодушно наблюдая за полетом грязной тряпки, Луппе вздохнул. Он перестал восхищаться этой игрой с той поры, как только узнал, что название игры произошло от слова сифилис, а сифилис — это какая-то неприличная болезнь.

Луппе огляделся. Никто, за исключением двух мальчишек, не обращал на него никакого внимания. Мальчишки сверлили Луппе недобрым взглядом. Тот, что поменьше, ехидно посмеивался. Выражение лица мальчишки постарше тоже нельзя было назвать приветливым. Скрестив на груди руки, они, подобно двум стервятникам, ждали, когда жертва останется одна.

Луппе замешкался в дверях.

Учитель перевела взгляд на его недругов и, положив руку на плечо Луппе, уверенно произнесла:

— Идем!

В этот момент позади них тревожно прозвучал голос.

— Мария Александровна!

К учительнице быстро приближалась директор школы.

— Мария Александровна! Мария Александровна! Да как же это?..

Директор выглядела очень взволнованной. Подойдя к завучу, она всплеснула руками.

— Да как же это?.. Мария Александровна…

— Что случилось, Елизавета Петровна? — нахмурив лоб, спросила завуч.

— Союз, Мария Александровна! Союз распался. Союза больше нет!

— Какого союза, Елизавета Петровна? О чем вы?

— Советского, Мария Александровна! Советского Союза…

На глазах директора навернулись слезы.

— Что вы такое говорите, Елизавета Петровна?! Да как такое возможно?!

— Ушам своим не поверила, когда по радио передали, а потом телевизор включила, «Вести», а там… Ельцин документ подписал… Казахстан, Белоруссия, Украина, Прибалтика, республики отделились… Нет больше Союза, Мария Александровна! Рухнул Союз!

От неожиданности завуч открыла рот. Ее губы задрожали, а из груди вырвался легкий стон.

— Ка-а-ак рухнул?..

— Идемте, Мария Александровна, сами посмотрите, там все новости только об этом.

Завуч и директриса быстро удалились, а Луппе остался один на один с «ужасной» новостью и своими «доброжелателями». Он не до конца понимал, что сказала директор, но четко осознавал, что произошло что-то очень, очень плохое.

После перемены учительница долго не приходила на урок.

В классе было шумно: дети галдели, смеялись и устраивали беспорядок. Ужасная новость о распаде страны на удивление Луппе никого не волновала. Через полчаса учительница наконец вернулась в класс и, к всеобщей радости, распустила учеников по домам.

По дороге домой Луппе был задумчив. Вика шла рядом. Довольная тем, что всех отпустили с уроков пораньше, она улыбалась и ловила ртом снежинки.

— Ты чего грустишь? — спросила она.

— Я не грущу, я думаю, — многозначительно произнес Луппе.

— И о чем же?

— Сначала не стало пионеров, теперь не стало Советского Союза… что же дальше будет? Я чувствую что-то очень плохое, — сказал Луппе и приложил ладонь к сердцу, — вот здесь неприятно щемит.

— А моя мама говорит, что скоро все изменится и мы будем жить по-другому, — пожав плечами, сказала Вика.

— Это как? — удивленно спросил Луппе.

— Не знаю. Про это она ничего не сказала.

В следующий момент глаза Вики блеснули.

— А пойдем на горку кататься! — мгновенно переключившись на другую тему, восторженно выпалила она. — Знаешь, какую горку около клуба построили?

Вика подняла над головой руку и изо всех сил подпрыгнула на месте.

— Во-о-от такую! Пойдем?

— Пойдем! — радостно воскликнул Луппе.

Через несколько минут дети увлеченно карабкались на ледяную горку, построенную к Новому году сельской администрацией. Горка оказалась достаточно большой, и Луппе оробел. Вику же, напротив, высота только раззадорила. Используя вместо ледянки ранец, она уселась на него и, взявшись за лямки, вопросительно посмотрела на Луппе, который растерянно глядел вниз.

— Ну, чего ты? Поехали!

Луппе медленно стащил со спины ранец и, положив его на лед, неуверенно топтался рядом.

— Ну, чего ты? — сдвинув брови, снова спросила Вика. — Боишься?

— Ничего я не боюсь… — обиженно соврал Луппе, почувствовав, как от угрызений совести к горлу подкатил неприятный комок.

— Ну так давай, поехали!

Вика была полна решимости. Уязвленный ее вопросом, Луппе собрал всю смелость в кулак и сел на школьную сумку. Сердце бешено застучало.

— Держись за мою лямку, а я за твою, — крикнула Вика и, крепко ухватившись за ранец, засеменила ногами.

Не успев опомниться, Луппе с бешеной скоростью понесся вниз. Дыхание перехватило, холодный ветер обжег разгоряченное лицо, и через несколько захватывающих секунд ранец прекратил скольжение.

— Правда, здорово?! — вскочив на ноги, воскликнула Вика. — Давай еще раз!

Луппе поднялся и почувствовал дрожь в коленках.

Не успев отойти от шока, он поднял ранец, посмотрел на Вику широко открытыми глазами и сипло произнес:

— Давай я здесь тебя подожду…

— Ну ты чего-о-о! — воскликнула Вика. — Тебе не понравилось, что ли?

— Понравилось… Только отдохнуть хочу немного. Горка высокая, устал, пока карабкался.

— Эх ты, горе луковое! — сказала Вика, отряхивая пальто друга от снега. — Ладно, отдыхай, а я полезла.

Выиграв время, Луппе понемногу приходил в себя. Проводив Вику взглядом, он провел мокрой рукавичкой по пылающему лицу и глубоко вздохнул. В горле пересохло. Луппе сглотнул скудную слюну и уставился на вершину горки, куда вскоре вскарабкалась Вика.

— Луппе-е-е! Я еду-у-у! — воскликнула она и понеслась с горы.

Она скатилась так быстро, что Луппе не успел отойти в сторону. Вика сбила его с ног и звонко рассмеялась.

— Эй, малышня, посторонись! — раздался крик с горы. — Свалите!

Дети подняли головы. На вершине стояли двое мальчишек.

— Свалили, пока не зашибли, кому говорят!

Луппе быстро поднялся на ноги и, взяв Вику за руку, помог ей подняться.

— Аа-а-а-а! Чамора!

— Аа-а-а! Шакаловая голова!

Громко смеясь, издавая гортанные звуки и выкрикивая непонятные слова, мальчишки скатились с горки. Некоторое время они лежали на льду и тряслись от хохота. В их смехе было что-то нездоровое, отталкивающее и даже немного пугающее. Поднявшись, они продолжали хохотать, держась за животы. Один из них чихнул, и из его носа выскочила огромная зеленая сопля. Другой, показывая пальцем на друга, согнулся и затрясся, словно припадочный, чуть было не задохнувшись от смеха.

Вика поморщилась.

— Пойдем отсюда, — с опаской глядя на мальчишек, тихо произнес Луппе, помогая подруге натянуть ранец на плечи.

Немного отойдя от горки, Вика оглянулась. Мальчишки продолжали судорожно смеяться.

— Странные они… Чего смешного?..

— Ну их, — произнес Луппе. — Идем!

Недалеко от горки располагались большие снежные фигуры, раскрашенные в разные цвета. В них с трудом узнавались персонажи русских сказок, и только Дед Мороз со Снегурочкой были сделаны почти безупречно. Дети внимательно осмотрели каждую скульптуру и, угадав всех героев, двинулись к находившейся чуть поодаль хоккейной коробке.

На льду было пусто. Дети перелезли через ограждение

и, изображая хоккеистов, принялись кататься на валенках. Это занятие нравилось Луппе куда больше, чем карабкаться по скользким ступеням, а затем с бешеной скоростью нестись с горы. Вике это развлечение доставляло не меньшее удовольствие.

Рядом с ограждением была навалена куча снега, из которой торчала пятка хоккейной клюшки. Находка очень порадовала Луппе. Изловчившись, он подпрыгнул и, схватившись за клюшку, потянул ее на себя. Клюшка оказалась сломанной пополам, но, несмотря на это, пришлась Луппе в пору, так как в целом виде была рассчитана на взрослого человека. Недолго думая, он вытащил из снежной кучи обычную ледышку и принялся гонять импровизированную шайбу по хоккейной площадке.

— Ура-а-а! Играем в хоккей! — восторженно воскликнула Вика.

— Становись на ворота! — крикнул Луппе и, елозя ледышкой, приблизился к штрафной зоне.

Вика выставила перед собой ладони и, немного присев, замерла.

— Гонсалес выходит один на один с вратарем, — подражая голосу телевизионного комментатора, воскликнул Луппе, — удар!

Ледышка полетела к воротам. Вика выставила ногу и отбила удар.

— Не попал! — радостно завизжала она.

— Еще удар! — крикнул Луппе, вложив в бросок двойное усилие.

Ледышка попала Вике в голенище валенка и отлетела в сторону.

— Опять не попал! — заливаясь от смеха, воскликнула она.

— Лупе обходит одного, второго, третьего и снова выходит один на один с вратарем! Удар!

На этот раз Луппе хорошенько прицелился и от души ударил по шайбе, ледышка раскололась на две части, одна из которых попала в ворота, а другая угодила Вике прямо в глаз.

— Го-о-о-о-ол! Го-о-о-ол! — голосил Луппе, не замечая того, что Вика закрыла лицо руками. — Го-о-о-ол! — подкидывая сломанную клюшку вверх, кричал он.

Только спустя некоторое время Луппе заметил, что с Викой происходит что-то неладное. Она не отрывала рук от лица и громко всхлипывала. Придя в себя, Луппе поспешил к ней на помощь.

— Ты чего? — растерянно спросил он.

Вика ничего не отвечала, а только плакала.

— Чего ты? — чуть громче спросил Луппе.

— Б-б-больно-о-о! — навзрыд протянула она.

— Где?! Покажи! Ну, покажи же!

Вика медленно отвела руки от лица. По ее щекам ручьями лились слезы, а под глазом вздулась огромная красная шишка. Луппе в ужасе шарахнулся назад.

— Я… я, я не хотел, — заикаясь, промямлил он, — я это нечаянно…

Между тем шишка под глазом Вики становилась все больше и больше, приобретая темно-бордовый оттенок. Луппе был в полной растерянности. Не зная, что предпринять, он хлопал глазами. Чувство вины нарастало с каждой секундой, словно снежный ком, катящийся с горы.

Глядя на беспомощную, расстроенную подругу, он безумно захотел ее утешить и хоть как-то искупить свою вину. Набравшись смелости, Луппе сделал шаг навстречу и обнял Вику.

Тихо подвывая, она положила голову ему на плечо, и Луппе чувствовал, как в такт всхлипываниям подрагивают ее плечи. Вскоре Вика успокоилась. Отстранившись от Луппе, она посмотрела на него глазами обиженного щенка и, сняв варежку, осторожно ощупала синяк.

— Большой? — спросила она.

Луппе кивнул.

— У меня еще никогда фингала не было, — глубоко вздохнув, сказала Вика, — только у Лешки. Представляю, что скажет папа…

Луппе потупил взгляд.

— Я с тобой пойду… скажу, что я во всем виноват…

— Папа будет злиться.

— Ну и что, все равно пойду.

Вика пожала плечами.

— Ладно, пойдем, — сказала она.

Луппе поднял со льда обломок клюшки и со злостью швырнул его обратно в сугроб. По дороге домой дети молчали.

Около калитки Вика повернулась к Луппе и, показав ему подбитый глаз, еще раз спросила:

— Сильно?

Он внимательно осмотрел синяк и чуть заметно кивнул.

Поднявшись по ступеням, Вика закрыла подбитый глаз ладошкой и открыла двери.

— Что-то ты сегодня рано, — раздался из комнаты голос отца.

— Папочка, ты только не ругайся, — произнесла в ответ Вика.

Из кухни вышел черный кот и внимательно посмотрел на Луппе. Вслед за ним в прихожей появился мужчина в майке и трениках. Он был весьма крупным, но не толстым. Сдвинув очки на нос, он пошевелил усами и закашлялся. На залысине виднелась испарина. Чихнув три раза, он вытащил носовой платок и громко высморкался.

— Проклятая простуда!

Бросив подозрительный взгляд на Луппе, он посмотрел на дочь.

— Папочка, ты только не ругайся, — не убирая ладони с глаза, повторила Вика.

— А я должен ругаться? — настороженно спросил отец.

— Пообещай, что не будешь, — настойчиво потребовала Вика.

— Ну хорошо, — скрестив на груди руки, сказал он, — обещаю, что не буду. Выкладывай, что натворила?!

Вика медленно отвела ладонь от глаза.

— Вот… — тихо сказала она.

Синяк сиял всеми цветами радуги. Брови отца полезли на лоб.

— Как это?.. Где это?

Он присел рядом с дочерью и, взяв ее за подбородок, внимательно осмотрел заплывающий глаз.

— Да уже все нормально, — весело сказала она, — мы в хоккей играли…

— Да уж, нормальней не придумаешь!

Отец был очень недоволен.

— Это я во всем виноват, — пробубнил Луппе, — это все из-за меня. Я ей нечаянно ледышкой в глаз попал.

— Ну, спасибо, что не выбил! — покосившись на Луппе, сурово признес отец. — Хоккеисты… В настольный сначала бы научились, а потом уж на лед шли.

— Как это в «настольный»? — удивленно спросила Вика. Отец глубоко вздохнул.

— И в кого ты такая?.. — покачав головой, произнес он и зашел на кухню.

Вика взглянула на Луппе и пожала плечами. Через минуту отец вернулся с чем-то завернутым в кухонное полотенце. Он снова присел рядом с дочерью и приложил сверток к синяку.

— Это лед, подержи так. Хотя, наверное, этим уже не поможешь.

— Папочка, ты говорил про «настольный», а как это?

Отец посмотрел на дочь, и по его губам скользнула улыбка.

— Неугомонная. Один ветер в голове! Чуть глаз тебе не выбили, а ты все про игры думаешь.

— Ну па-а-ап, уже нормально все! Расскажи про «настольный»!

Отец поднялся на ноги, покачал головой, накинул на плечи старенькую фуфайку и вышел в сенки.

— Куда это он? — удивленно произнесла Вика.

Луппе развел руки в стороны.

— Ладно, раздевайся, пойдем ко мне в комнату.

— Может, я лучше домой пойду?

— А ты домой хочешь? Или Лешку боишься? — нахмурившись, спросила Вика.

Он покачал головой, молча снял пальто и разулся.

Луппе обвел взглядом комнату Вики. Несмотря на беспорядок, ему все здесь нравилась. Больше всего его внимание привлекло обилие игрушек, которые находились где угодно, только не в предназначенном для них месте. Создавалось впечатление, что Вика играла тогда, когда ей предоставлялась такая возможность. Игрушки лежали на полу, на окне, на кровати, и, судя по тому, что они были на столе, Вика играла даже тогда, когда делала уроки. Луппе улыбнулся. На столе, помимо игрушек и школьных принадлежностей, лежало несколько разноцветных карандашей, альбом для рисования, скомканные фантики и две конфеты в ярких, красно-желтых обертках. Луппе придвинулся поближе, оперся рукой о край стола и, глядя на сладости, проглотил обильную слюну.

— Хочешь? — заметив его взгляд, спросила Вика.

— Да не…

Луппе очень стеснялся.

— Да бери, чего ты? У меня еще есть.

Вика подошла к столу и дернула на себя выдвижной ящик. Внутри лежала кучка конфет.

— Бери сколько хочешь.

Луппе мялся в нерешительности.

— Ты что, сладкое не любишь? — удивленно спросила Вика.

— Люблю, — смущенно ответил Луппе.

— Ну бери и ешь тогда.

Преодолевая стеснение, Луппе взял конфету и, медленно развернув фантик, засунул ее в рот. Почувствовав на языке нежный вкус молочного шоколада, Луппе от удовольствия на мгновение закрыл глаза.

— Вкусная? — улыбаясь, спросила Вика.

— Угу…

Проглотив вожделенное лакомство, Луппе по привычке разгладил фантик, но не решаясь засунуть его в карман, положил на стол.

В этот момент хлопнула входная дверь. Через несколько секунд в комнату вошел отец. У него в руках была большая потрепанная коробка.

— Вот, — сказал он и положил коробку на стол.

Картинка на крышке коробки была немного оторвана. На ней были изображены два мультяшных хоккеиста, а над их головами напечатано название игры.

— «Хоккей», — с выражением прочла Вика и завизжала от удовольствия.

Отец улыбнулся, открыл коробку и вытащил из нее настоящую хоккейную площадку. От изумления дети открыли рты. Помимо игрового поля, отец достал из коробки газетный сверток, из которого он высыпал на стол металлические фигурки хоккеистов красного и синего цвета.

— Ну-ка, тряпочку принеси, — сказал он дочери, — запылился совсем.

Вика умчалась пулей и через несколько мгновений вернулась обратно с влажной тряпкой.

Игра занимала по меньшей мере половину стола. По обе стороны хоккейной площадки находились рычаги, которые проходили под ней и через пазы на ледовом поле выходили наружу креплениями для металлических хоккеистов. Протерев игровую поверхность, отец начал расставлять фигурки.

— Слышали? Переименовывают нашу деревню, — между делом произнес он. — Ивановка теперь называть будут.

Но детям не было никакого дела до названия деревни, их внимание целиком захватил настольный хоккей. Отец установил ворота, объяснил детям правила игры, показал, как двигать шайбу по полю и забивать голы. Спустя пару минут, взяв на себя роль арбитра, он обнулил счет и начал игру.

Вначале дети играли неумело и неуверенно, но совсем скоро вошли в азарт и игра превратилась в настоящее, как и подобает хоккею, состязание. Вику переполняли эмоции: забив гол, она визжала, в самые напряженные моменты игры кусала губы, а пропуская шайбу в свои ворота, злилась. Луппе в присутствии отца Вики, напротив, был сдержан и старался даже не улыбаться.

Уголки губ отца подрагивали, выдавая невольную улыбку. Некоторое время он наблюдал за игрой, а затем ушел в комнату и включил телевизор.

Разгоряченные азартом дети играли без перерыва до мозолей на пальцах, они не замечали ничего вокруг себя, а из зала между тем доносился голос ведущего новостной программы. Он говорил о развале Советского Союза, грядущих глобальных переменах и начале новой эпохи.

---

---

Часть II.

Отрочество

---

Глава 1. Талант

Луппе проснулся от дребезжания будильника. Приоткрыв один глаз, он со злостью взглянул на старый толстый циферблат с облупленной по бокам краской и, мысленно проклиная его, высунул руку из-под одеяла. Поднявшись с кровати, он потер глаза и уставился перед собой в легкий полумрак комнаты. Спустя несколько секунд к кровати подошла кошка. Она хромала, а одно из ее ушей было обрамлено запекшейся кровью. Рана была нанесена соседским котом в ночной драке, и Луппе было очень жаль бедное животное. Кошка мяукнула скрипучим старческим голосом и вопросительно посмотрела на Луппе.

Откинув одеяло в сторону, Луппе прошептал:

— Кс-кс-кск.

Кошка мяукнула еще раз и, немного помедлив, все же запрыгнула на кровать. Луппе погладил ее и ощутил запах. Кошка пахла дождем и мокрой шерстью, хотя была совершенно сухая. Кошка заурчала и выгнула спину.

— Не лежи, в школу опоздаешь! — послышался голос бабушки из кухни. — Вставай завтракать.

Луппе тяжело вздохнул и аккуратно спустил кошку на пол. Он нехотя надел школьную форму и вышел из комнаты. Остановившись в дверях, он наблюдал за тем, как бабушка нарезает хлеб старым полусточенным ножом.

— Чего стоишь? — буркнула она. — А ну, живо садись за стол.

Луппе послушно сел на табурет, взял ожидавший его стакан молока и сделал несколько глотков. Молоко было теплым и пахло коровой. Две капли стекли по подбородку Луппе и упали на школьные штаны.

— Опять все испачкал! — недовольно забрюзжала бабушка и, схватив кухонную тряпку, затерла штанину.

В воздухе висела тишина, разрываемая тиканьем настенных часов. Луппе съел кусок хлеба, допил остатки молока и, взяв тяжелый ранец, надел его себе на плечи. Кряхтя под тяжестью учебных принадлежностей, Луппе принялся зашнуровывать башмаки.

— Сначала завязать надо, а потом сумку…

Бабушка стояла над Луппе словно надзиратель и, тяжело переваливаясь с ноги на ногу, громко сопела. Завязав шнурки, Луппе толкнул скрипучую дверь и вышел в сенки. Вслед за ним прошмыгнула кошка. Луппе взглянул в окно. Погода за окном ему не нравилась, как и запах калины, которая сохла на стекле. На улице моросил еле заметный дождь. Погладив кошку, которая терлась о его ногу, Луппе вышел на крыльцо. На дворе было пусто. Все животные сидели в стайке, спрятавшись от дождя.

Луппе открыл кривой материнский зонт и вышел за калитку. Оглядевшись по сторонам, он увидел одноклассника, которого очень недолюбливал. Даурен Буктубаев не так давно переехал в деревню. Он вместе с родителями прибыл из республики Казахстан и поселился неподалеку от дома Гонсалесов. Даурен был очень толстым и злым мальчиком. Впервые придя в класс, он сразу начал задирать Луппе, тем самым отводя от себя насмешки ребят по поводу своего веса. Даурен Буктубаев был довольно неприятным ребенком. Маленькие ехидные глазки и тонкие, с приподнятым в постоянной ухмылке уголком губы делали его заплывшее жиром лицо злобным и отталкивающим.

Даурен обладал лишним весом и сильной отдышкой. Он мало двигался и постоянно что-то ел. В момент принятия пищи Даурен был совершенно отрешен от реальности. Между перекусами он вертел головой по сторонам и внимательно изучал одноклассников, как будто выискивая нечто для себя смешное, а после, найдя это, громко и злобно смеялся. Луппе старался не обращать на его колкости внимания и всячески избегал любых контактов с ним. Вот и теперь, заметив его взгляд на себе, Луппе отвернулся и, прибавив шаг, быстро пошел в сторону школы.

В кабинете заведующего сельским клубом в это утро шли жаркие баталии.

— Ну нет у меня цимбалиста! Нету! — голосил Иван Петрович и тряс себя за грудки, как будто хотел вывернуть душу наизнанку.

Над ним сурово возвышался председатель колхоза Иван Павлович. У него под мышкой была красная папка, которая особым образом подчеркивала важность «общего» дела. Медленно стащив с головы белый картуз, он потряс им прямо перед носом завклубом, а затем, заикаясь, произнес:

— Ты-ы м-мне-е н-не-е-е г-гов-вори н-ни-ич-чего. Т-ты-ы лу-учше в-в-в райс-совете э-это с-с-скажи.

После этого он раздраженно бросил папку и головной убор на стол, достал из-за пазухи пачку папирос и, засунув одну из них себе в рот, стал нервно чиркать промокшими спичками. Иван Павлович всегда нервничал, когда звонили из районной администрации, а когда он нервничал, то начинал жутко заикаться.

В конце концов спичка вспыхнула, и он затянулся горьковатым терпким дымом. Подойдя к окну, за которым во всю поливал осенний дождь, Иван Павлович уставился на улицу.

Петрович положил локти на стол и, взявшись за волосы, попеременно поглядывал то на красную папку, то на силуэт председателя. После двухминутной паузы Иван Павлович нарушил молчание.

— Т-ты-ы в-вот чего. В-возьми из ш-школы кого-н-н-нибудь и н-н-науч-чи.

— Да как же я научу?! — взмолился Петрович. — Я ж не музыкант!

— Так н-н-найди м-м-музыканта! — рявкнул Иван Павлович и, повернувшись вполоборота, одарил Петровича недобрым взглядом.

— С-с-са… С-са-а… С-самоучитель в-в-возьми в биб… либ… вби… бли… в библи-и… Возьми в-в общем!

Затем он подошел к столу и затушил в большой хрустальной пепельнице папиросу. Проникновенно взглянув в глаза Петровича, он сгреб со стола папку и натянул на голову картуз.

— Н-н-неделя! — грозно произнес он и потряс указательным пальцем. — Н-неделя, — повторил он и, громко стуча сапогами, вышел из кабинета.

Петрович еще раз взялся за волосы, издал нечленораздельный звук, а затем резко вскочил на ноги. Натянув плащ, он решительно двинулся к выходу. Выйдя на улицу, он поморщился от холодного дождя, плюнул на землю и зашагал по направлению к школе.

Первым уроком был английский. Англичанка, войдя в класс, громко произнесла:

— Хэлоу, чилдрен!

— Хэлоу, — хором ответили дети.

— Давайте проверим домашнее задание, — сказала она и присела за учительский стол.

Учительница открыла журнал и надела очки. Английский был любимым уроком Луппе, он всегда шел на него с огромным удовольствием.

— И к доске у нас пойдет…

Учительница задумалась, сдвинула очки на нос и обвела взглядом класс. Все ученики как по команде опустили глаза в учебник. Исключение составил лишь Луппе. Широко улыбаясь, он тянул вверх руку.

— И к доске у нас пойдет… давай, Гонсалес.

Класс облегченно выдохнул, а Луппе, вскочив со стула, поспешил к доске.

— Итак, Луппе, расскажи нам о себе.

Набрав в легкие больше воздуха, Луппе громко произнес: — Май нейм из Луппе!

Он заметил, как Даурен ехидно улыбнулся.

— Айм э бой, — продолжил Луппе.

— Глупый и тупой! — выкрикнул с места Даурен и затрясся от смеха.

За ним начал смеяться весь класс. Маленькие черные глазки, заплывшие жиром, стали еще уже. Он хохотал не переставая.

— Прекратить! — ударив ладонью по столу, воскликнула учительница.

Все моментально замолчали, но Даурен продолжал улыбаться и подрагивать от смеха.

Луппе глядел на него с ненавистью и в какой-то момент взорвался.

— Заткнись, гад! Сам ты жирная, тупая скотина! — воскликнул он.

На несколько секунд в воздухе повисла пауза, которую прервала учительница.

— Что ты себе позволяешь, Гонсалес?! — негодуя, произнесла она. — Немедленно выйди из класса, и завтра придешь в школу с родителями!!!

— Но я…

— Вон, я сказала!

Потупив взгляд, Луппе вернулся за парту, достал ранец и, сложив в него тетрадь и учебник, вышел за дверь.

В коридоре было пусто. Луппе прижался спиной к холодной стене и, проведя по ней ладонями, ощутил гладкость глянцевой краски. На душе скребли кошки. Повертев головой, он обнаружил незапертой дверь в музыкальный класс. Луппе подошел ближе и заглянул внутрь. В классе никого не было. Луппе перешагнул порог и осмотрелся. На стене висели духовые инструменты, одна часть которых была стального цвета, а другая — золотого. Вдоль стены на партах лежало несколько балалаек. Одна из них была огромной, значительно выше его роста. В углу стояли барабаны и горны, а на учительском столе гордо возвышался баян.

Луппе внимательно осмотрел инструменты и подошел к учительскому столу, на котором, помимо баяна, лежал странный инструмент. Инструмент представлял собой ящик с натянутыми струнами. Рядом с ним лежали две палочки с мохнатыми набалдашниками на концах. Луппе провел рукой по струнам и дернул за одну из них. Раздался мелодичный звон, который очень ему понравился. Повертев палочку в ладони, Луппе легонько ударил ей по струне. Звук стал мягче и приятнее. Луппе попробовал ударить еще по нескольким струнам, и звон сложился в мелодию. По лицу расплылась улыбка.

Он пробовал еще и еще, перебирая варианты, пока мелодия не стала красивой. Луппе удовлетворенно выдохнул. Он даже не заметил, как в класс, пока он играл, вошли директор школы и заведующий клубом.

— Ну вот же! — воскликнул заведующий.

Луппе вздрогнул и, выронив палочки, обернулся.

— А говоришь, у тебя талантов нет! Вот же!

С лица заведующего не сходила довольная улыбка, а директор школы озадаченно смотрела на юное дарование и потирала подбородок.

. — Я только посмотреть хотел, — испуганно произнес Луппе, — я нечаянно зашел…

Завклубом подошел к Луппе и, взяв его за плечи, хорошенько встряхнул.

— А ну, давай, сынок, сыграй еще!

— Но я не умею… — промямлил Луппе.

— Да брось! Не скромничай! — бойко произнес заведующий и, взяв палочки, вложил их в руки Луппе.

— Давай! — с придыханием сказал он.

Луппе с опаской покосился на директора. Елизавета Петровна поджала губы, разрешающе кивнула и, поправив на переносице очки, скрестила на груди руки.

Луппе глубоко вздохнул и, набравшись смелости, ударил по струнам. Сыграв незатейливую мелодию, он снова посмотрел на директора.

— Талант! — воскликнул заведующий. — Решено! На конкурс поедешь, в райцентр!

Елизавета Петровна закашлялась и сдержанно улыбнулась. Не понимая происходящего, Луппе хлопал глазами.

— Конкурс в субботу, в районном Доме культуры. В пятницу подъедет машина, цимбалы загрузит. Упакуй хорошо, чтоб не побились, — сказал директору Иван Петрович. — В город с ним поедешь? Люди из райсовета будут, с администрации, с районо тоже, надо честь деревни отстоять!

Директриса не горела желанием участвовать в каких-либо мероприятиях, а тем более в конкурсе районного масштаба, но слова о присутствии там высокого руководства заставили ее серьезно задуматься. Елизавета Петровна никогда не упускала возможность получить плюсик от районо и, прикинув возможную выгоду, сразу согласилась.

— Вот и хорошо! Вот и чудесно! — восклицал Иван Петрович, радуясь от того, что все удачно складывается. — А пока мальчишку от уроков освободи, репетирует пусть.