Бесплатный фрагмент - Заговорщики

Пролог

Звёзды в ночи остаются верным ориентиром даже в городе, где знаешь каждый камень в каждой стене. Невысокого роста человек жадно втянул носом мягкую весеннюю прохладу, растрепал на голове остатки волос и до самых скул натянул причудливую шапку.

— Дзинь-дон-бом, — пропел он в голове, застегнул на груди холщовый плащ и уверенно зашагал вдоль стены.

Мозолистые пальцы с интересом ощупывали каждый скол её камней. Наконец, мужчина на мгновение замер, ловко выудил из кармана штанов пару грошей, сунул их в расщелину и поспешил дальше. До высокой дозорной башни оставалось каких-то двести шагов его до смешного коротких ножек. Было бы нехорошо, если бы бдящие там стражники разглядели мелкую фигуру в столь тёмное время суток, но, к счастью, вниз они поглядывали редко. Правда, имели дурную привычку мочиться — и прямо с башни! Так что имело смысл накинуть капюшон. Маленький человечек перемахнул через улицу и оказался у храма.

Величественное здание с прямым худым шпилем, уходящим в небосвод, являло собой единственное в городе богатство, каким бы даже король не оплатил свои гуляния. Днём это было место довольно шумное, но сейчас оно скорее походило на спящего великана, а доносящиеся изнутри голоса совершающих ночное молитвословие монахов напоминали сонное сопение. Тишину вдруг нарушил показавшийся необычайно громким шёпот:

— Господин, протяните монетку старому доходяге.

Лохмотья бедняка, будто бы сшитые из обрезков, так и трепало на ветру. Его глаза опухли со сна, а седина в клочковатой бороде перемежалась пожухлой травой. Иные клялись, что здешние попрошайки имели проблемы со всем, кроме слуха, и просыпались от малейших шорохов, при том безошибочно отличая звуки человеческие от тех, что, например, издавали крысы или птицы.

— Подайте, прошу вас великодушно, — он вот-вот бы и припал на колени в молитве.

— Дзинь-дон-бом, — пропел ночной путник.

— Ах, это вы! — произнёс бедняк, схватившись за голову так, что чуть не выдрал клок и без того редкой шевелюры. И ушёл.

Хорошо было то, что сколь падкую на гроши жизнь не вели эти люди, их пронырливости никогда не хватало на обследование стены — так, глядишь, гроши и дождутся хозяина в расщелине.

Храм уже не выглядел великаном среди зданий, когда человечек пересёк истоптанные дороги торговой площади. Как он не хотел, но всё же пришлось мелькнуть и у таверны, куда еженощно со всех улиц стекались городские стражники и упивались жидким элем, озвучивая тягости суровой службы вместо тостов. Их разговоры всегда было интересно послушать: все эти истории о бандитах и требуемых ими выкупах, славных боях и опасности, какая могла поджидать только одинокого путника в варварских землях. Но надо было упомнить, что виселицы годами оставались пусты, а местные стражи вынимали из ножен мечи только на тренировках, да и те за ненадобностью уже давно хотели упразднить. Красться мимо было несколько волнительно, но всё же бдящие за порядком мужчины оказались так увлечены полосканием в эле бород и усов, что только свои кружки и видели.

Дальше улицы снова становились безопасными для любого нарушителя, коих в городе могло насчитаться человек от силы шесть. В эти, несомненно, лучшие для преступности дни она находилась в рекордном упадке и даже на самых подступах к королевскому саду дороги никем не охранялись. Корча из себя ни то галантного принца, ни то изящную девицу, ночной путник замер у клумбы роз, грациозно, как на показ, наклонился и жадно вдохнул их нежный аромат. А после, будто шкодник-мальчуган, перемахнул через кусты, зацепив несколько хрустящих веток, и быстро убежал в ночь, где дожидались пятеро прочих…

Сад. Ночью

Напитанные влагой недавно прошедшего дождя листья суетно трепал ветер. Капли так и летели на плащи пятерых, что собрались здесь под звёздным небом. Не спеша и осторожно к ним двигался шестой, ждали только его. Все пятеро были не обделены положением, но им решительно не хватало качеств, требующихся для настоящего продуманного заговора. Лишь благодаря богу (или, как считали некоторые из них, от того, что королевство никак не противодействовало готовящемуся плану) носители злого умысла ещё не попали на плаху. Казначей, писарь, лекарь, кравчий и недавно посвящённый в рыцари молодой сир Хью ждали последнего участника своего совета. Шут проворно крался в ночи через королевский сад, выбранный местом встречи заговорщиков. Наконец он показался и тряхнул головой, негромко звякнув колокольчиками на шутовской шапке.

— Прибыл-таки, дурак? — устало спросил казначей Койн.

— Прошу вас, не бранитесь, — обратился к нему кравчий Кук.

— Какая ж то брань? — удивился сир Хью. — Как же иначе звать придворного шута, как не дураком?

— А иначе-то никак, никак иначе, я вам говорю! — захохотал дурак.

— Что же ты, полоумный, шапку свою с бубенцами напялил?! — возмущённо воскликнул лекарь Роб.

— Что ж такого? — скривился шут. — Бубенцы как бубенцы, дзинь-дон-бом, дзинь-дон-бом, звенят и звенят!

Казначея аж передёрнуло:

— И что же это, ты всю дорогу с этими «дзинями» сюда шёл?!

— Ни единого дзиня! — дурак вцепился руками в края шапки, как бедняк в последнюю краюху хлеба. — Ти-ши-на.

Казначея слова не убедили, но он всё же позволил себе облегчённо выдохнуть. Как бы там ни было, они собрались в самом тёмном участке сада, под раскидистыми ветвями — здесь и днём прятаться хорошо, а ночью-то уж и подавно.

— Господа, а не найдётся ли у вас чего-нибудь откушать? — проскулил кравчий.

— Разве что солонина… — вяло проронил сир Хью, то ли не желая делиться, то ли опасаясь ненароком отравить товарища.

— Ох-ох, кто же берёт еду на такое-то дело?! — возмутился казначей.

— Так уж получилось, господин-подельник-казначей, что сир Хью теперь всегда при солонине. Мечтает путешествовать по большой дороге, шушеру разбойничью гонять — приучается к походной пайке, иным словом.

— Всё-то вы, лекарь, знаете, — удивился сир.

— Благодарю вас великодушно за предложение, — отозвался кравчий, — но от солонины я вынужден воздержаться. Желудок, знаете ли, после неё бунтует.

— Да она небось и жёсткая аки подмётка — берегите зубы! — скривился лекарь.

— Бе-ре-ги-те зу-бы! — запел шут. — Дзинь-дон-бом!

— Угомоните дурака! — в гневе воскликнул казначей.

— Господа-господа! — сказал писарь мистер Пэн и последняя растительность на его лысеющей макушке зашевелилась, а тощий кадык задёргался. — Мы зачем здесь собрались? Дело обсуждать, не так ли? Так давайте уж дело и обсудим! Неровен час, поймают нас здесь всех, отведут на плаху, головы в мешок сложим.

— Да не дёргайтесь вы так, ваша лысая башка палачу вряд ли симпатична.

— Как же мне не нервничать, мистер Роб?! Или вы, может быть, голову мне на место пришьёте? Да нет же, только на срез вина выльете, вот и всё лекарство!

— Голову на место, может, и не пришью, да только их никому уже лет двадцать не рубили. Палач королевский и тот от безделья спился, рвотой захлебнулся, а этот увалень Томас в жизни голов не сёк.

— Ох-ох, — покачал головой мистер Пэн, — надо будет — отсечёт на раз. И я же лично этот приказ дрожащей рукой и подпишу!

— Хватит! — воскликнул Койн. — Повторю слова писаря: мы тут для дела, так давайте дело и будем обсуждать!

Судьбоносное и трагичное по своей сути событие, получившее незавидное название «великий раскол», случилось задолго до рокового вечера. Это произошло не по решению одного великого мужа, громкими речами вдохновившего армию, и не из-за недовольства горожан, чьи претензии годами скатывались комом и теперь собирались ударить со всей силой. Это случилось не в тайном убежище вероломных заговорщиков и не в зале заседания королевского совета. Нет, всё было куда проще: под стать королю, что некогда подмял под себя всех недовольных и объединил королевства, а нынче подминал только подушки разросшимся задом.

Шесть заговорщиков, люди в среднем простые, но не совсем обделённые умом и хитростью, собрались в королевском саду, всего в нескольких сотнях метров от покоев его величества. День ото дня здесь трудились десятки, а иногда и за сотню, верноподданных. Но даже понятием о верности не обладали те, что собирались здесь далеко за полночь. Серые плащи, словно туман, прятали в ночи и без того неприметные фигуры недругов короля.

— Слишком долго тянем! — суетливо заметила одна из фигур. — Надо делать, и чем скорее, тем лучше.

Голос казначея дрожал, но не от страха за свою безопасность, а лишь за благополучие. Все присутствующие знали, насколько вороватым человеком он был, а под безграничным попустительством аппетиты росли с каждым днём. Но когда аппетиты начали неуклонно расти и у короля, казначей был вынужден всё сильнее затягивать пояс, с каждым днём становясь печальнее и злее. Надо отметить, что, нисколько не утратив былой любви к богатой и плотной пище, этот больной ядовитой злобой мужчина похудел до объёмов какого-нибудь бедняка, из-за чего и в самом деле стал утягивать одежду.

— Так предлагайте, мистер Койн, — сказал Роб, — предлагайте. Мы-то тут все знаем, как сильно вы заинтересованы в смерти нашего короля.

— Паразит и впрямь отожрался на моём… я хотел сказать нашем золоте. Но не мне одному интересен передел власти, иначе бы и не стояли вы все здесь.

— Так что предложите? — спросил Пэн нервно.

— Отравить его и дело решённое.

— От-ра-вить, от-ра-вить, — запел шут, звеня колокольчиками.

— Заткните идиота! — казначей побагровел.

— Нет, это уже точно брань, — заметил сир Хью.

— Нет-нет, как же травить? — встрепенулся Кук. — Я ведь кравчий, за еду отвечаю. А отравится король, так на кого подумают, а?!

— Да что вы трясётесь? — спросил лекарь. — Король умер, да здравствует король! Обиды держать будет некому.

— Да как же, как же…

— Нет, мистер Кук прав, — заметил сир Хью. — Новый король не станет держать в кравчих возможного отравителя.

— Да и всё равно не вышло бы у вас ничего, — сказал писарь. — Слуги пробуют всё на отраву, в лучшем случае отравим их.

— А что насчёт чашника? — задумчиво спросил Роб. — Мистер Койн, почему он не с нами? Не вы ли должны были его привести?

— А толку, — вздохнул казначей. — Юнец бы нас с потрохами сдал. Он, так скажем, верой и правдой королю служит, обязан ему, благодарен и далее по списку. Да и чего же вы хотели — чтобы я убедил его отравиться самому и скрыть это, чтобы позднее отравился король? Ерунда какая!

— Вот и я говорю, что травить нельзя, — заключил кравчий. — Думаем дальше.

— А что же, господа, быть может, стоит нам послать к королю женщину? Ну, знаете, одну из тех женщин…

— Что вы такое говорите, сир Хью? — встрепенулся писарь.

— А что же? Король падок на молодых красавиц, все это знают. Подошлём её в королевские покои с ядом или с ножом. Дело интимное, они уединятся, а когда закончат…

— Прекратите, сир Хью, немедля! — воскликнул казначей. — Только вдумайтесь в свои слова! Здесь вам не шайка бродяг и негодяев собралась, а достойные, порядочные люди, а вы предлагаете связаться им с какой-то потаскухой?! Как рыцарь его величества вообще додумался предложить такое?

— Виноват, мистер Койн. Прошу простить, я и в самом деле не подумал, что знакомство с такими женщинами недостойно столь высоких персон…

— Вам стоит думать больше впредь, сир, — засмеялся лекарь. — А то какой же вы рыцарь, раз предлагаете подобное?

— Это не единственный вопрос, который нам стоит обсудить, — писарь пригладил на голове остатки волос. — Допустим, король умрёт. Кто займёт его место?

— Над этим ещё я ещё думаю, — задумчиво сказал Койн. — Но вам известно: законных отпрысков у короля нет.

— А что насчёт бастардов? — осведомился Роб.

— Известных нет. А неизвестных — попробуй отыщи, — ответил писарь.

— Так оно же нам и на руку, — заключил казначей. — Берём любого мальчугана, что королю в сыновья годится, и заявляем, что он и есть наследник.

— Это же ещё выбирать надо, — проскулил Кук. — И как мы убедим, что он-то и есть наследник?

— Продумаем легенду. Мальчишка должен жить в городе, не позволит же король своему отпрыску жить абы где. И обязательно сирота — чтоб концов не сыскали. Ну и пусть уж хоть внешне будет на короля похож, а советников я уж как-нибудь уговорю прислушаться.

— И что же, мистер Койн, есть у нас в городе такие мальчишки? — спросил сир Хью.

— Да есть парочка на примете, — ответил тот. — Например, подмастерье конюха, Карлом зовут, а ещё есть подмастерье у кузнеца — Билл.

— И прям похожи?

— Оба темноволосы, на лицо не совсем простоваты. Только Карл более щуплый, зато Билл рослый и плечистый. Конечно, совсем не король в молодости, но именно таким его обычно и представляют. Успеем ещё решить, как умрёт король, а пока, сир Хью, наведайтесь к мальчуганам, разузнайте побольше, подготовьте как-то, и королевство ваших подвигов век не забудет!

— Может, лучше нам будет свернуть всё, покуда не стало поздно? — спросил молодой рыцарь, едва ли не единственный, кто здесь был не обделён достоинством.

— Что же вы такое говорите, окаянный?! Да у вас же горячка! Лекарь, осмотрите доброго молодца, он серьёзно болен.

— Такому уже не поможешь, — покачал головой лекарь, — случай явно безнадёжный — дубиной по голове да посильнее, вот и всё лекарство.

— Королевство век не забудет! — воскликнул шут и звякнул шапкой.

Сиру Хью оставалось только подчиниться.

Наследники

«Век не забудет», — прозвучал в голове мерзкий голос шута.

Сир Хью не спеша вошёл в мастерскую, и взгляд его сразу вперился в гигантских размеров наковальню, разместившуюся прямо посреди комнаты.

— Здесь куют сталь, — про себя проговорил он.

Хоть сира Хью и посвятили в рыцари уже года два как, он в жизни не надевал брони и не держал в руках настоящего меча.

— Забытое искусство — бой на мечах, — говорил ему сир Боттл, которому Хью с двенадцати лет прислуживал оруженосцем. В его обязанности входило ношение отнюдь не мечей, а скорее выпивки в трактирах, личного имущества при переездах и даже ночных горшков.

— Чем могу помочь, мистер? — рослый мужчина с увесистыми руками и завидным пузом выдернул сира Хью из славных воспоминаний о его службе.

— Сир, — поправил сир Хью.

— О, прошу простить несведущего, — кузнец неуклюже поклонился. — Чем я могу вам помочь, сир?

— Вам тут должен помогать молодой парнишка.

— Да, это Билл, мой подмастерье.

— Мне нужно увидеться с этим вашим Биллом.

— О, боюсь, я отослал его на торговую площадь как раз перед вашим приходом. Позвольте полюбопытствовать — зачем вам мог пригодиться сей негодник?

— Вообще-то, мистер… мистер кузнец, не вашего простолюдинского это ума дела. Но в свете моего сегодняшнего расположения духа сообщу вам, что этот ваш Билл мог бы пригодиться мне на службе в качестве оруженосца.

— Да что же вы, правда? — кузнец вдруг занервничал, и капельки пота потекли в его бороду.

— Я не стал бы вам лгать, мистер кузнец. И вам негоже ставить под сомнение мои слова.

— Великодушно прошу простить!

— Ничего-ничего. Так, когда, говорите, он вернётся?

— А я не говорил…

— Знаю, что не говорили. Время?

— Со временем сложно. Сорванец совсем от рук отбился, может и по полдня пропадать. И как не бей — не исправляется. Боюсь, не подойдёт он вам оруженосцем…

— Это я решу сам. Я вернусь через неделю, в это же время. Проследите, чтобы ваш ученик стоял на этом самом месте.

Сир Хью вышел из мастерской в расстроенных чувствах. По словам мистера Койна ему предстояло совершить свой первый рыцарский подвиг во имя королевства — да и какой! В сущности, он самым явным образом намеревался предать данную королю клятву. Вдоль остатков размытой дороги бедняки в лохмотьях тянули свои руки, а их истощённые лица просили о горсти монет на еду. Немногим далее, где дорога становилась приличнее, дрожащие руки тянули уже стражники, чьи лица иссушила выпивка, а искривлённые рты просили подачки на стакан. Служить королевству — это сир Хью и намеревался делать. Как ведут себя настоящие рыцари, когда верность одной клятве означает предательство другой? У сира Боттла не спросить: тот умер счастливым в объятиях какой-то молодой девицы. При дворе короля служили кастелян сир Кротспот и камерарий сир Румчестер, но обратиться к ним за советом означало сдать себя и подельников с потрохами. Сир Хью нащупал сапогом плотную текстуру конского навоза и понял, что пришёл куда нужно.

— Чего изволите, сир? — спросил его конюх.

— Где я могу найти мистера Стабла?

— О, мистер Стабл, знаете ли, болен. — Отсутствие конюшего не стало новостью.

— Совсем не просыхает? Сколько вы его уже не видели?

— Да уж давненько, хворь, знаете ли, серьёзная!

— Знаем-знаем, видали таких.

— Вот и я тоже видал. Сам отродясь не болел, но средь стражников, говорят, недуг особенно распространён. И голова болит, и руки дрожат, и живут день ото дня на лекарстве. Жуть, одним словом!

— Ладно, господь с ним, с мистером Стаблом. Подмастерье его где? Только не говорите мне, что отослали!

— Нет-нет, трое их и все тут. Два пацана и девка.

— Девка?!

— Ну, знаете, баба у меня была, ох и умела мужика ублажить, а недавно лихорадка скосила. Так она перед смертью просила дочку её куда-нибудь пристроить, а я-то куда могу ещё пристроить, как не сюда… Зато ноги мне вечерами разминает, такая-то прелестница.

— Ну, мои ноги в полном порядке, — сказал сир Хью, — вы мне лучше пацанов сюда приведите, а девку не надо.

Конюх тотчас же исчез в проходе и вскоре вернулся с двумя мальчуганами, обоим лет пятнадцать от роду. Один смуглый, словно в грязи перемазан, второй с кожей белой, а волосами чёрными, как уголь.

— Вот этот, — Хью кивком указал на второго.

«И что только с ним делать?»

— Мистер? — робко спросил мальчик, за что тут же получил по затылку.

— Сир! — прокричал ему в ухо конюх. — Перед тобой королевский рыцарь, прояви уважение!

«Королевский рыцарь», — проскрежетал в голове шут под звон колокольчиков, — «уважение, дзинь-дон-бом».

— Мальчик, — обратился сир Хью к подмастерью конюха. — Тебя Карлом звать?

— Да, сир, я Карл.

— Оставьте нас, — сказал Хью конюху.

— Слушаюсь и повинуюсь. Пойду гляну, как у девки дела, — ответил тот и тотчас же скрылся.

— Каково тебе, Карл, работать на конюшне?

— Нравится, сир, нравится! — воскликнул мальчуган, совсем костлявый и невысокого росту.

— А если по-честному?

— А если по-честному, то очень нравится, сир!

«Нет, так мы не продвинемся».

— Навоз под ногами, постоянное ржание лошадей, да ещё и под управлением такого человека?

— Навоз под ногами и постоянное ржание, — повторил мальчик. — Очень-очень нравится!

— И когда бьют нравится?

— Иногда не нравится, но чаще нравится.

«Болван, не иначе. Одного идиота менять на другого — это, что ли, благо для королевства?!»

— Вам коня подготовить, сир? — спросил вдруг Карл. — Так это я мигом!

Коня? Сир Хью растерялся. Он и верхом-то никогда не ездил, да и сир Боттл, насколько ему помнилось, всегда был слишком пьян, чтобы удержаться в седле. Нет, его самое близкое знакомство с конём произошло полчаса назад, когда он вляпался в навоз.

— Нет, я поговорить с тобой хотел. Пройдёмся?

— Только у хозяина отпрошусь!

— Не нужно, — сказал сир Хью. — Он против не будет, не сомневайся. Да и занят поди.

— Поди занят! — на манер королевского шута повторил Карл.

«Дзинь-дон-бом», — отозвалось в голове.

Сир Хью поводил парнишку по грязным улицам самых бедных участков города, коих здесь было большинство. Эти улицы были одинаково знакомы им обоим, но только новоявленный рыцарь, видавший замок изнутри и оттого знавший, как ещё могут жить люди, осознавал всё их уродство. Под ногами хрустели грязь и навоз, и иногда было сложно отличить одно от другого. Бедняки тянули руки, опьяневшие стражники спали прямо на улицах, а вдалеке звенели колокола, где жадные до всяких благ горожане молили о том, что с лёгкостью мог бы дать (и в каком-то смысле был обязан) и сам король. Даже немногочисленные кустарники и деревья, словно приуныв от такой жизни, клонились вниз.

— Нравится тебе то, что ты видишь, Карл? — спросил молодой рыцарь.

— Солнце, ни облачка, чудесный день! — воскликнул мальчуган. — Очень нравится!

Оставалось надеяться только на подмастерье кузнеца Билла.

— А если бы ты мог что-то тут изменить, чтобы ты поменял?

— Хозяин вечно жалуется на очереди в борделе, — тут же подхватил Карл. — Я бы сделал больше потаскух, чтобы ему не приходилось ждать!

«Как скверно», — подумал Хью, но всё же не оставил попыток.

— И как бы ты это сделал?

Карл призадумался и на какое-то время вместо ответа Хью довольствовался только жалобными просьбами, доносящимися буквально со всех сторон.

— Я бы брал всех молодых девок и гнал туда! — наконец сказал подмастерье.

— А как же матери, няньки, кухарки и прочие женщины, занятые другими делами?

Карл снова призадумался, но поиски этого ответа заняли у него существенно меньше времени:

— Если у всех есть матери, то няньки никому и не нужны. А девки пусть работают в борделе, станут матерями — перестанут! А там уже смогут идти и кухарками, и прачками, и всеми прочими, кем они там ещё могут быть.

«Такому мальчишке впору быть дураком при короле».

— А если эти женщины не хотят обслуживать мужчин в борделе?

— А что же им ещё делать? — удивился Карл. — Каждый должен быть при деле, так хозяин говорит. Кому-то такое дело, кому-то другое, каждому по делу!

«Действительно, каждому по делу. А моё дело — возиться вот с такими вот».

— Ладно, Карл, — вздохнул сир Хью. — Довольно мы с тобой находились. Дуй обратно к конюху, а я пойду по своим делам.

— Рыцарским?

— А как же иначе? Вот подрастёшь и тоже рыцарем станешь, рыцарскими делами будешь заниматься.

— Рыцарские дела, очень нравится! — воскликнул Карл. — Только бы дождаться! — И убежал вверх по улице.

Подготовка к пиру

К пирам король всегда относился с большим уважением, а к организации подходил на редкость ответственно. За почти тридцать лет со времён становления объединённого королевства только самый далёкий от двора простолюдин не знал, что для очередного пира не нужно никакого особого повода. Вот и в этот раз отмечали будто бы восьмой день со дня полнолуния, и если иные ещё находили какой-то смысл в чествовании полной луны, то насчёт символического восьмого дня иллюзий не питал никто. Пока казначей кусал локти из-за очередного расхищения его обожаемых закромов, все прочие, кому было дозволено, и даже те, кому дозволено не было, стекались ко двору. На приглашение отозвались и некоторые из правящих лордов: Лорд Сидус из тринадцатого региона, ранее именовавшегося Звёздным; Лорд Фортуна из седьмого региона, прежде зовущегося Счастливым; Лорд Харани из двадцать первого региона, также известного как Пустынный и располагающегося буквально в пустыне, от чего на пирах Харани лишь охотнее набивал свой твёрдый живот; и даже пузатый лорд Мессис, правитель тридцать второго региона, не без причины названного Урожайным. Да, пожалуй, устраиваемые королём пиры любили все, кроме казначея и ещё пары придворных — егеря Хантса и церемониймейстера Холидея.

Егерь Хантс, мужчина, что был младше короля всего на каких-то пять лет, лично учил его охоте. Но в первый же выход в лес король сначала подстрелил из лука собаку, а затем был сброшен с лошади и всю дорогу обратно стонал, что у него сломана нога, хоть то и выглядело как обычный ушиб. С тех пор король так ни разу и не выехал поохотиться, за что Хантс мысленно благодарил ту лошадь — кто знает, сколько собак она ему сберегла. Перед каждым пиром, какие проходили чуть ли не дважды в месяц, егерь собирал людей и отправлялся в охотничьи угодья, представлявшие собой раскидистый лес, населённый кабанами, оленями и зайцами. Выезжать приходилось ранним утром и мотаться до поздней ночи, нередко по нескольку дней подряд. Король же обычно запрашивал дичи больше, чем можно было водрузить на лошадей. Но тут Хантс проявлял особую изобретательность и после охоты сводил нескольких лошадей на убой, заменяя недостающее мясо кониной. Их многолетний союз с мистером Холидеем предполагал, что последний настоятельно проследит, чтобы конину подавали только на самые дальние столы, где сидели наименее знатные персоны, иначе, не приведи господь, кто-то что-то заподозрит и доложит о столь низменных махинациях.

Мистер Холидей же целыми днями только и делал, что отдавал распоряжения многочисленным слугам. Нужно больше свеч, эти столы сюда, а скрипучие скамьи подальше, не забудьте взбить подушки для короля. Церемониймейстер был уже в солидном возрасте, но всё же в последнюю ночь перед пиром в одиночку доделывал то, чего не мог доверить своим слугам. В том числе приносил горшки, как можно больше горшков, и составлял их в небольшую, прикрытую занавеской комнатушку, а один непременно помещал прямо под королевский трон — точную копию того, что стоял в тронном зале. О своём желании на второй трон король объявил ещё до того, как занял первый, когда их армия только подходила к стенам Реджиса. Новоиспечённому кастеляну, сиру Кротспоту, пришлось лично отыскать толкового ремесленника, чтобы с точностью до мельчайших деталей исполнить королевский каприз. С тех пор при дворе шутили, что в королевстве есть целых два трона, но королевского зада хватит, чтобы усидеть на обоих. Поскольку король имел обычай не заканчивать пир, пока последний кусок на столе не будет съеден, то запросто мог заснуть прямо за трапезой. И так как с места он никогда не вставал, то и в каком-то смысле был вынужден (хотя вовсе не стеснялся этого) прилюдно ходить под себя, а там уже и ответственно бдящий мистер Холидей спешил заменить использованный горшок на один из тех, что накануне припрятал.

Можно было долго спорить, кто из всей троицы больше не любил королевские пиры, да только самого короля это ничуть не волновало.

В день съезда гостей обеденный зал был полностью готов. Столы и скамьи расставлены, горшки заготовлены, развешены гобелены с личным гербом короля. Про гобелены, а точнее про герб, говорили особенно много. Само его изготовление было второй по важности историей в правлении короля, а обсуждали её за кубком вина или кружкой эля даже чаще. Так уж получилось, что покуда сам король никогда не относился к знатному роду, то и герба до самого восхождения на престол у него не имелось. Много преисполненных идеями художников тогда приехали в замок предложить своё мастерство. Среди предложений были грозный волк, величественный лев, благородный олень и даже многоглавый дракон. Но всё это без особых раздумий отвергалось. Когда дело совсем затянулось, раздосадованный король изрядно подвыпил и предложил свой доселе невиданный вариант — в присутствии всех собравшихся он неуверенной рукой сорвал с молодой жены платье и наказал нарисовать её грудь, а аккурат меж грудей поместить золотой, полный вина кубок. Тогда известные художники принялись отказываться от ниспосланной чести и удалялись от двора быстрее, чем прибыли. Наконец, король в привычной ему непосредственной манере позволил рисовать мальчишке лет десяти, который согласился бы на что угодно, лишь бы подольше задержаться в стенах замка. Рисунок получился неказистым, если не сказать уродливым, да и сам король, протрезвев, казалось, пожалел о результате, и всё же приказал развесить гобелены повсюду, а самого мальчишку пообещал пристроить при дворе. Поговаривали, будто бы от ежедневного созерцания собственной неприличности то тут, то там, королева в конечном счёте и слегла с лихорадкой, а вскоре и вовсе померла.

Утром того самого дня, когда приезд гостей ещё только ожидался, король уже сидел за самым большим столом и смотрел сверху вниз на собравшихся придворных. Егеря Хантса он, поблагодарив за старания, отпустил отсыпаться, церемониймейстеру Холидею тоже была выделена пара часов на отдых, а потому в зале, помимо безликих снующих туда-сюда многочисленных младших слуг, собрались кастелян замка сир Кротспот, камерарий сир Румчестер, капитан королевской стражи Томас и молодой чашник Каборд. И если чашник был при дворе человеком новым, выбранным на место почившему, то сиры Кротспот и Румчестер знали короля вот уже тридцать лет, ещё со времён Объединяющей войны. Сир Кротспот в годы более ранние был известным и отважным рыцарем, однако, как сам признавал, уже лет двадцать не брал в руки меч, и в свои семьдесят, сколько почти никто и не жил, выглядел как облысевший хорёк. Сир Румчестер, всего-то пятидесяти пяти лет от роду, напротив выглядел по-прежнему грозно и сурово, всегда держался с рыцарским достоинством, но был навеки опозорен тем, что войну провёл за осадой крепости, которую так и не смог взять. Томаса же за выдающиеся физические качества лет двадцать как назначили палачом, но в виду отсутствия казней сделали ещё и капитаном королевской стражи.

— Так чем же я нас сегодня угощаю? — громко спросил король. — Чашник, извольте рассказать.

— Да, ваше превосходительство! Это выдержанное вино из империи Рокшера, оно хорошо сочетается с…

— Простите, мистер Каборд, — перебил его сир Кротспот. — Я плох на слух, не могли бы вы повторить — откуда вино?

— Из империи Рокшера, — повторил чашник.

— Откуда-откуда? Империя Рокшера?!

— Что-то не так, сир Кротспот? — растерялся Каборд.

— Да будет вам известно, что империи Рокшера уже двадцать девять лет как не существует! Да будет вам известно, что наш славный король положил конец всем этим вашим империям и прежние владения императора Рокшера ныне именуются не иначе как девятый регион! Или девятая земля, коли угодно. И откуда же в вас столько наглости упоминать империи, что исчезли ещё до вашего рождения?!

— Успокойтесь, сир Кротспот, — устало вздохнул король. — Существует или нет — так действительно проще, чем все эти цифры! Я даже уж и не вспомню, сколько их там, этих регионов.

— Сорок три, ваше величество.

— Да и в пекло их все — и империи, и земли, и регионы. Мистер Каборд, с чем там сочетается вино?

— С финиками и орехами, ваше превосходительство! — выпалил чашник.

— Ах, с орехами?! — король оглушительно загоготал. — Помню я, помню, как предыдущий чашник этими самыми орехами подавился. Покраснел, позеленел, затем посинел, всё по полу катался да продохнуть не мог! Ох и потеха-то была, ах если б выжил, то быть ему при моём дворе шутом! Чашник, неси же скорее вино да орехи!

— Мистер Каборд, — вновь подал голос сир Кротспот. — Позвольте полюбопытствовать: вы уже опробовали данное вино?

— Так и было, сир, опробовал! Вино не отравлено, живой я и здоровый, только слегка захмелел, даже забыл о девятом регионе.

— Попробуйте же ещё, но уже в нашем присутствии.

— Хватит, сир, — сказал король. — Вы мне так всех придворных споите!

— Ваше величество, таков порядок, — строго ответил кастелян. — Заговорщики не дремлют, могли и мистера Каборда побудить вас обмануть.

— Меня? Обмануть короля?! — чашник побледнел.

— Оставьте это, именем короля! Не хватало мне ещё одного чашника умертвить за пиром.

— Вынужден настаивать! Уверен, даже ваш камерарий согласится.

Сир Румчестер тяжело вздохнул, но всё же сказал:

— Так будет правильнее, ваше высочество.

— Кастелян и камерарий — две змеи, желающие, чтобы мой чашник поскорее напился! — вознегодовал король. — Да будет по-вашему! Мистер Каборд, налейте себе ещё кубок да выпейте!

Чашник повиновался. Налил из кувшина полный кубок, осушил в два глотка и чуть не свалился с ног.

— Заешьте-заешьте, молю вас! — воскликнул сир Кротспот.

Каборд схватил горсть очищенных орехов, зажевал и в самом деле чуть не подавился.

— Если сиры удовлетворены, то и я, пожалуй, выпью, — сказал король и, не дожидаясь ответа, сделал жест чашнику, который тут же наполнил новый кубок.

— Ваше здоровье, — сказал кастелян и выпил воду — ничего крепче ему не позволял пить желудок.

Сир Румчестер не пил вовсе, чашнику уже хватило.

— С вашего позволения, я пойду, — проскулил он.

— Идите-идите, — король махнул рукой в сторону двери. — Что там наши гости, господин кастелян, скоро ли будут?

— Что, простите?

— Гости, кастелян! Гости!

— Ещё не прибыли! — громко крикнул в ответ сир Кротспот.

— Вижу, что не прибыли! Когда прибудут?!

— Что? — вновь не расслышал кастелян.

— Камерарий, может, вы знаете?

— Боюсь, что мне не докладывали, ваше высочество, — ответил сир Румчестер.

— Так пошлите же гонца!

— Слушаюсь и повинуюсь!

Камерарий тут же скрылся в дверях, а сир Кротспот так и остался стоять на месте, пытаясь сложить расслышанные слова и слоги в целостные предложения. Король тем временем ещё выпил.

Вор и разбойник

В своей тесной, но уютной комнатушке мистер Койн который час морщил лоб и напрягал глаза при тусклом свете свечи — цифры на бумаге никак не сходились.

— Ох, как погуляют, — сетовал он дрожащим голосом. — Так погуляют, ах как погуляют, не пойду я туда, не пойду, ни одной лишней монеты на меня не истратят, пусть другой съест мою порцию, пусть эта порция у него в горле встанет!

Мозолистые пальцы нетвёрдо сжимали перо, безобразно чиркающее по пергаменту снова и снова. На столе, неподалёку от единственной свечи, стояли только чернильница и стакан воды.

— Живёте как хренов бедняк, — человек в противоположном конце комнаты мерзко заржал. В такой темноте и лица его было не разглядеть. — А ещё казначей!

— Казначеи должны быть бережливы, — ответил Койн безучастно и беззвучно выругался, когда цифры опять не сошлись.

— А смысл постоянно откладывать богатства, покуда не тратите?

— Ничуть не удивляюсь вашему вопросу. Вы ведь привыкли жить не по средствам, не так ли? Что не было вашим, но вдруг стало, немедля надо где-то растратить, чтобы если уж схватят, то ни о чём не жалеть.

— Всё это в прошлом, мистер Койн. Теперь я занимаюсь совсем другими делами.

— Ох, в прошлом, как же…

Из расчётов выходило, что ещё пара таких пиров и новому королю, их предполагаемому ставленнику, казначей не понадобится вовсе, поскольку и казны как таковой не останется. Койн снова выругался, уже вслух, и грубым движением перечеркнул всё ранее написанное — да так, что перо прогнулось, хрустнуло и переломилось пополам.

— Больно уж вы переживаете о том, что не ваше. Вот я-то, в былое время, если и брал чужое, то никогда не переживал, что кто-то отберёт.

— Правильно, вы всё тратили. А если о чём переживали, так это о том, чтобы голову от такой жизни не потерять.

— Об этом переживает каждый из нас, сейчас-то особенно.

— Говорите потише, за стеной живёт фрейлина, — предупредил казначей.

— Это та слабоумная старуха?

— Слышит она, тем не менее, прекрасно.

— А зачем она королю? Ей давно на покой пора, тем более что королева уж сколько мертва… лет двадцать?

— Больше двадцати пяти. — Он достал новые пергамент и перо. — Старая Маргарет давно не в своём уме. Было время, когда король ещё надумывал жениться вновь, но жену ему заменили вереницы потаскух. Тогда он разогнал всех служанок почившей королевы и старую фрейлину вместе с ними. А она, от помутнённого рассудка, на следующей день пришла исполнять обязанности как ни в чём не бывало. Стражники не пускали, а она давай взывать — то к королеве, то к королю.

— А что ж король?

— Да пожалел её король, приказал всем говорить, в случае чего, что королева в отъезде или ещё где. Комнату жены оставил нетронутой. Пускай, мол, убирает, пока не помрёт.

— Кстати, о женщинах — может, и правда потаскушку с острым ножичком подослать?

— Вы в своём уме?! — Койн громко ударил по столу. — Я говорил об этом прежде и не стану повторяться.

— Тогда изложите свой план.

— Не здесь и не сейчас. В любом случае нам сначала стоит дождаться известий от сира Хью.

— Ах да, преемник…

— Он нам всяко нужен. Если сами никого не подготовим, то камерарий или, чего доброго, кастелян позаботятся, чтобы всё обернулось не в нашу пользу.

— Неужто старики о чём-то подозревают? — удивился голос.

— Сомневаюсь. Просто больно уж они правильные, честные, господь их побери!

— От честных — одни проблемы, по себе знаю.

— Да уж вам-то не знать. — Казначей исписывал цифрами очередной пергамент. — Кто-кто, а ваш брат честность на дух не переносит.

— Говорите потише, мистер Койн, сами же говорите, что у старухи отличный слух.

— Неужто, столько повидавши, вы страшитесь какой-то пожилой женщины?

— Да я бы её вмиг прирезал, будь нужда. И вас, кстати, тоже. Да только мне моя репутация дорога. Такое место, знаете ли, нелегко заполучить.

— Уж я-то знаю! — выпалил казначей. — Мне и самому, представьте себе, потрудиться пришлось.

— Уж всяко не так, как мне.

— Да уж куда нам до вас! Кстати, а с чего бы вы не на пиру?

— Не хочу светиться, — мягко ответил гость и присвистнул. — Король-то меня до вступления в должность в глаза не видал, а вот кто-то из людей, приехавших с лордами, вполне может и узнать.

— Ваша правда, лучше не рисковать: если вас узнают, то и наш план окажется под угрозой.

— О, в этом можете не сомневаться! Если меня прихватят за жопу, мигом всех вас за собой утащу. В конце концов, чего стоят всякие там планы, когда речь идёт о собственной шкуре? А, казначей?! Чего стоит жизнь?

— В золоте или серебре?

— Очень смешно, скряга. Спрашиваю я, конечно, философски, но хотел бы услышать ответ.

— Раз уж философски, то отвечу тем же: жизнь стоит столько, сколько за неё дают, и не монетой больше.

— Чертовски хороший ответ! — заржал голос.

— К чёрту эти пустые разговоры! — Койн ударил по столу. — Что будем делать?

— Как что? Дожидаться новостей от сира Хью, сами же сказали.

— Конюх и кузнец. Кто, по-вашему, наиболее подойдёт?

— Да разве ж выяснишь по профессии? Я вон сами знаете кто и вдруг лекарь!

— Да знаю я, какой вы лекарь…

— Пост занимаю — оно и главное!

— Эх-эх, — покачал головой казначей. — Знаем мы одного, кто пост занимает, а он для него не годится. И настолько хотим это исправить, что аж убить готовы.

— Говорите так, будто убийство это что-то плохое.

— Всяко не для вас, мистер Роб.

— Я вам что, головорез какой?! — возмутился лекарь.

— А кто же вы тогда, если не головорез?

— Во-первых, это в прошлом. Во-вторых, даже тогда я был лишь весьма предприимчивым человеком, выживал как умел.

— Лишая жизни других.

— Это уж когда приходилось!

— Ладно, оставим это, — отрезал Койн. — Нам надо решить, кто из двух юнцов станет нашим ставленником. Я слышал, что подмастерье конюха, мягко говоря, идиот.

— Тем легче будет им управлять.

— Да, но если он настолько идиот, как мне рассказывали, то указов наших не запомнит. Мальчик-кузнец вроде сообразительный, но больно уж своенравный.

— Всем своенравным можно подрезать крылышки, будь на то нужда.

— Если уж придётся, то доверю это лично вам.

— А с каких пор это вы у нас главный?

— С самого начала. Или, позвольте спросить, у вас есть иная кандидатура? Может, запуганный собственной тенью писарь? Кравчий? Сир Хью, в конце концов?

— Шут! — заржал голос.

— Вам бы всё шутки, мистер Роб. Надо решать!

— Не суетитесь, господин казначей. Пока сир Хью не разведает, будет весьма поспешно принимать какое-либо решение. Почему вы, кстати, подрядили на это рыцаря?

— А чьи ещё вопросы, позвольте спросить, не возымеют каких-либо подозрений? Рыцарь в поисках меча или коня это, так сказать, дело обыденное, никто не удивится.

— Уж очень вы щепетильны, мистер Койн. Будто кузнец или конюший лично пойдут докладывать королю.

— Конюший месяцами бутылки от рта не отнимает, так что нет. А вот слуги могут и шепнуть чего-то не того, если к никому ненужным мальчишкам вдруг заявится лекарь или, тем более, казначей. Осторожность не повредит, мистер Роб. Уж вы-то должны понимать!

— Понимаю, но даже для меня это чересчур.

— Тем лучше, что вы оставили свои былые дела.

— Никак за мою жизнь тревожитесь? — спросил лекарь.

— Разве что как за жизнь одного из заговорщиков. Не сомневайтесь, о вас я беспокоюсь не более, чем о шуте. Вы, разве что, поумнее будете.

— И на том вам спасибо, дорогой друг! А что же шут, зачем он нам вообще?

— Эх, поспешил я вас хвалить, — покачал головой мистер Койн. — Шут, он, вы поймите, дурак.

— Да я-то понимаю, только какой с дурака прок?

— А прок такой, что при своей должности он без проблем может остаться с королём наедине. В отличие от вас или меня, дурака не трудно будет подбить на самопожертвование ради общего дела.

— А вы хитёр, как лис, мистер Койн.

— Ох-ох, мистер Роб, должность обязывает меня быть человеком практичным, а временами — и хитрым в придачу. Вот что будет, если наш план сорвётся?

— На плаху пойдём, как писарь говорил. Тут уж даже наш король казни в обиход вернёт.

— С этим-то понятно, но вы о нас думаете, а надо о королевстве. Поглядите вокруг — сколько ещё может продолжаться этот театр вместо настоящего правления?!

— Так это благородство побудило вас участвовать в заговоре? — лекарь мерзко заржал. — Ох, видал я вашего благородного брата. Страсти да слабости те же, что и у нас, простых смертных, но что ни слово, то красная нить, делящая всё на доброе и злое.

— А что вы бы сказали о моих намерениях?

— Что вами движет алчность ещё более голодная, чем моя. Но хоть сколько-нибудь благородное воспитание и те-то идеалы мешают сознаться, вот и выворачиваете всё наизнанку.

— Довольно! — казначей ударил по столу, и чернила вылились на пергамент. — Чёрт бы вас побрал, лекарь, за такие слова вам в самом деле место на плахе!

— Всем нам там место. Как-никак мы намереваемся убить короля.

— Я бы пошёл к королю хоть сейчас, чтобы лично вас сдать!

— Не спешите, мистер Койн. Я уже говорил: все шестеро рядом ляжем, я молчать не стану.

— Господь с вами, мистер Роб. Идите. Я имею в виду, оставьте меня с моим горем наедине. — Казначей выкинул испорченный пергамент и вновь принялся записывать расходы.

— Вам поспать надо, а то монеты в голове так и звенят, а руки их не нащупывают.

— Идите, я сказал! Не испытывайте впредь моё терпение.

Лекарь вышел смеясь.

На пиру

От самых подступов к замку и через весь город тянулась длинная вереница людей, коней и повозок. Шумная процессия двигалась неохотно, а хвостами оседала далеко за воротами Реджиса. Приглашённые лорды, их родственники, свиты, многочисленные слуги, увлёкшиеся следом потаскухи, бродячие торговцы, барды, просто крестьяне и прочий сброд, по событию намеревавшийся без труда проскочить в город. Король было намеревался распорядиться открыть секретный ход, чтобы поскорее пропустить дражайших гостей, но советники, сиры Кротспот и Румчестер, настойчиво просили сохранить его в тайне.

— И почему мы пропускаем их только через одни ворота? — привычно сетовал король.

— Ваше высочество, южные ворота строились не для принятия гостей, — отвечал сир Румчестер.

— Ваше величество, во времена империй столько гостей никто и никогда не принимал, — вторил ему сир Кротспот.

— И почему мы не расширили эти треклятые ворота за двадцать девять лет? — спросил король и жестом требовал молчать. После войны королевская казна осталась в прискорбном состоянии, все займы в банке седьмого региона, зовущегося прежде Счастливым, годами тратились на восстановление, а позже казначей сменился на скрягу мистера Койна, всё сетующего на пустующую казну.

Тем временем в город въехал первый паланкин, на котором красовались семь вышитых золотых монет, повторяющих личный герб лорда Фортуны — правителя седьмого региона, до войны бывшим частью империи Рокшера. Следом за паланкином не спеша двигались два десятка человек из числа личной свиты лорда — средних лет мужчины, одетые в дорогие ткани, воины лишь по названию, а на деле, скорее, надзирающие за молодым Фортуной. Крестьяне перед этой процессией расступились по обе стороны дороги, освобождая путь.

Следом появился сочно-зелёный, перемежающийся многочисленными колосками (их должно было быть тридцать два, но никто не считал), паланкин лорда Мессиса, за которым тянулся десяток обильно нагруженных зерном повозок. Двигалось всё это крайне неторопливо, под вымученный скрежет колёс, и расступившийся по обе стороны народ нервно вздыхал.

Солнце уже взошло в зенит, когда с тракта в город заехало человек тридцать на тощих жилистых лошадях. Бритоголовые, с обожжённой солнцем кожей они больше походили на разбойников с большой дороги. Свои немногочисленные дары королю они везли в мешках, подвешенных на лошадей. Герба или какого-либо его подобия при воинах не было. Во главе отряда двигался правитель двадцать первого региона, лорд Харани, недобро поглядывая единственным глазом на небритых и нечёсаных крестьян, отступивших в стороны от дороги ещё шагов на пять.

Последним из принявших приглашение лордов в городе появился правитель тринадцатого региона, известный как Сидус. Он проехал через ворота в ярко-пурпурном паланкине, украшенном по обе стороны золотыми звёздами. Следом, на расстоянии пятнадцати метров, шёл паланкин его жены, тоже пурпурный, но без звёзд. Ещё дальше, также в отдельном паланкине, ехали двое детей. Спереди каждого двойками шли всадники — долговязые, бледнокожие, в полушлемах, из-под которых до самых лошадиных спин шёлком струились волосы.

Многочисленных гостей разместили в гостевом зале, а лордам и их семьям выделили отдельные покои. К вечеру, когда солнце стало сникать, мистер Холидей отчитался сиру Кротспоту, что все приготовления завершения, и тот послал младших слуг известить лордов. Первым появился лорд Харани, человек суровой выправки, одетый совсем непразднично — буквально в походное. Сопровождали его только собственные воины, сразу отделившиеся и занявшие свои места за одним из средних столов. Вскоре объявились и лорды Мессис и Фортуна, первый пришёл в компании супруги — женщины пышнотелой, с ярким румянцем на щеках, подле которой крутились двое мальчуганов; второго сопровождал только немолодой мужчина со смешными длинными усами — наполовину угольно-чёрными, наполовину седыми. Родственники лорда Мессиса, одетые, как он и сам, в сочно-зелёные камзолы, заняли стол для родственников, размещавшийся чуть ниже королевского. Мужчина, идущий следом за Фортуной и что-то настойчиво шепчущий ему в ухо всю дорогу, проводил лорда до самого королевского стола, но затем, словно спохватившись, спешно удалился к средним столам. Лорд Сидус пришёл последним, тоже с женой и двумя детками: мальчиком и девочкой — все в роскошной лиловой парче, обшитой золотыми нитями. На гостей с каждого из многочисленных гобеленов свои разномастные груди выпячивала королева, предлагая испить вино из жёлтого кубка. И хотя её неказистые изображения висели повсюду, место самой королевы привычно пустовало. Старая фрейлина тронулась бы умом во второй раз, увидев это, поэтому старуху традиционно не звали на пир, а если она и узнавала что-то о гулянии, то вскорости всё забывала.

К радости короля все наконец-то заняли свои места, и он в глубочайшем удовлетворении оторвал от стола золотой кубок. Первый тост прозвучал без всяких формальностей и предисловий, и окутанный тишиной зал быстро залился весельем и смехом. Успевший заскучать в ожидании самодержец расплылся в хмельной улыбке, глядя на оживившийся народ.

Справа от трона, как весьма унылое изваяние, стоял королевский палач, а по совместительству и капитан королевской стражи, Томас — человек рослый и пузатый, возрастом чуть более сорока лет, с мясистым лицом и немногословной речью. Ввиду извечного отсутствия работы для палача Томас отвечал за охрану замка и общий порядок, но на деле, скорее, выполнял роль личного телохранителя короля, а в силу своей немногословности его подчинёнными чаще распоряжались кастелян сир Кротспот или камерарий сир Румчестер.

Камерарий как раз расположился по другую сторону кресла, держа в руке кубок с вином — первый и последний, что он намеревался выпить на этом пиру, как и на любом другом. Человек строгих правил, как образец рыцарства, сохранил былые привычки за почти тридцать лет мира и порядка и никогда не задвигал далеко сундук с латами и мечом.

Кастелян сир Кротспот, человек также некогда достойный, напротив, давно оставил позади прежние времена и уже двадцать лет не держал оружия в руках. В былые годы он лихо заливался королевским вином, но чем ближе подступала старость, тем слабее он становился желудком, вынужденно отказывая себе в грехе пьянства. Ещё пару лет назад он уже достиг уровня сира Румчестера в один кубок за пир, а нынче же и вовсе воздерживался от любого алкоголя. Всё же это не мешало ему веселиться, а вместе с тем и развлекать гостей устаревшими шутками своего времени — благо, с началом пира у кастеляна обязанностей становилось на порядок меньше, чем у всех прочих.

Где-то далеко в стороне от торжества праздновал совсем другой и один ему известный праздник конюший Стабл, а егерь Хантс отдыхал после очередной изматывающей охоты. Чашник Каборд, удалившийся в покои после неблагополучной пробы вина, уже успел вернуться, выпить снова и уснуть прямо на столе. Камерарий, с молчаливого одобрения Томаса, приказал слугам перенести спящего куда-нибудь за дальние столы, где собрались наименее достойные из гостей. Писарь короля мистер Пэн скромно разместился за одним из крайних столов среднего ряда, втихую попивая вместо вина эль. Сир Хью же, напротив, пользовался случаем и старался познакомиться с как можно большим количеством известных рыцарей, но раз за разом неизбежно разочаровывался отсутствием у тех ратных подвигов. В центре зала весело выплясывал шут, а мистер Кук бегал от стола к столу, нахваливая старания своих слуг на кухне — так, по его словам, сколь бы мерзкое мясо не привёз с охоты мистер Хантс, под руководством столь опытного кравчего оно всё равно будет таять во рту и подарит съевшему его человеку истинное блаженство. Безмолвной тенью на этом празднестве держался церемониймейстер мистер Холидей, уже покончивший с большинством возложенных на него обязанностей и теперь занявший место у той самой кладовой, куда запрятал горшки. Оттуда он молчаливо бдел за желудком короля, не лишая себя удовольствия скорбеть о предстоящей участи.

Король был весел, как никто другой. Он жадно впивался пожелтевшими зубами в сочное мясо, обвив толстыми, увешенными перстнями пальцами, оленью кость, и обильно заливал всё это вином, осушая по кубку за глоток. Составляющие ему компанию лорды поначалу молчали, за исключением Фортуны, который, будучи весьма острым на язык юношей, вполне был способен болтать за четверых. Этому молодому лорду, получившему земли в наследство от отца, ещё не исполнилось и тридцати, за столом он оказался единственным, кто не застал войны империй. В редкие моменты просветления и серьёзности король ещё мог припомнить, как покойный отец юнца привёл немногочисленный, но хорошо экипированный отряд, и сражался вместе с ними немногим южнее многовековых стен Реджиса. Сейчас же перед королём сидел костлявый златовласый юнец с сияющей улыбкой, напрочь отсутствующим аппетитом и неуместными для такого худого лица вислыми щеками. Он всё рассказывал о девицах, что дожидаются его в тёплой постели, о пузатых бочках сладкого вина, которое отчего-то не пил здесь, и шутил шутки, над которыми смеялся сам.

Лорд Сидус, человек куда более внушительного возраста, бледнолицый, держался холодно, пил умеренно, а ел скромно, не забывая о благородных намерениях. В противовес ему лорд Харани, прибывший из голодных пустынных земель, смотрел на еду единственным целым глазом (второй был искалечен уродливым кривым шрамом, тянущимся через всё лицо) так, как соколы смотрят на добычу. Он резко хватал мясо руками, точно дерущаяся за еду собака, и хищно вгрызался в плоть. Что по внешнему виду, что по манерам этот крепкий бритоголовый мужчина больше походил на бандита, чем на лорда. С края стола, отодвинувшись подальше из-за мешающего живота, располагался лорд Мессис — правитель богатого на урожай региона, всё же не упускающий возможности попировать в гостях. Он увлёкся запечённым в меду кроликом и жир постоянно стекал в его рыжую, с заметной сединой, бороду, а на зелёном камзоле уже красовалось несколько пятен вина.

— Лорд Харани, что же вы без супруги? — обратился к нему король. — Жаль видеть вас таким одиноким.

Тот нахмурил выгоревшие брови:

— Наши дороги тяжелы для женщин. Моя вторая жена так и скончалась.

— Мне жаль это слышать, мой друг, — сказал лорд Мессис, ненадолго оставив кролика.

— Ничего, она оставила мне двух крепких сыновей.

— А что же вы? — весело обратился Фортуна к королю. — Не надумали вновь жениться? Для нашего банка будет честью предоставить вам кредит на роскошную свадьбу.

Король тяжело вздохнул:

— Боюсь, моё ложе останется пустовать. Оглядитесь! Моя дорогая королева здесь, повсюду! — и поднял руку к одному из гобеленов, будто предлагая изображённой на нём деве ударить кубками.

— А вы, надо полагать, здесь лишь затем, чтобы предложить услуги вашего банка? — обратился к Фортуне лорд Мессис.

— Нет-нет, что вы, — широко улыбнулся тот. — Король и так является постоянным клиентом нашего банка.

— Хорошо владеть одним из двух крупнейших банков во всём королевстве, — хищно чавкая, сказал лорд Харани. — В наших краях золотая монета стоит дороже человеческой жизни.

— Не в деньгах счастье, не в деньгах! — весело завёл лорд Фортуна. — Кстати, мой советник хотел переговорить с вашим казначеем по поводу выплат.

— Он где-то там, — король махнул в зал. — Ищите!

Среди столов и в самом деле суетно металась худая фигура королевского казначея. Мистер Койн с ужасом безбожника, встретившегося с создателем, озирался по сторонам, бросая презренные взгляды и на излишества в яствах, и на гостей, что с волчьей жадностью их поедали. Он слонялся среди праздника и веселья как угрюмая тень здравого смысла, повергнутая в шок всепоглощающим грехом чревоугодия. Он одаривал ненавистью в глазах каждое встреченное лицо, а искривившийся в немой злобе рот вот-вот бы и разразился проклятиями.

— Что-то он совсем без лица, — сказал лорд Фортуна в привычной ему весёлой манере.

— Такая уж от природы физиономия, — отмахнулся король.

— Ничего, серьёзные люди тоже нужны королевству, — ответил на это лорд Сидус. — Иной раз больше, чем любые другие.

— За это и выпьем! — король вновь поднял золотой кубок.

За такой тост согласился пригубить даже лорд Фортуна, но тут же заел вино фиником, а лорд Харани, напротив, пропустил.

— Лорд Харани, почему не пьёте? — поинтересовался он у соседа.

— Сухость по утру может привести к смерти, — не прожевав ответил тот.

— Здесь не пустыня, — заметил лорд Сидус. — Опасностей ничуть не меньше, но подобного рода недомогание вас точно не убьёт.

— О, милорды, уверяю вас, никаких опасностей здесь нет! — захохотал король.

— Не будьте так уверены, мой король.

— Что вы хотите сказать, Сидус? — удивился тот.

— Приглядитесь к казначею: уж очень он недоволен нашей гулянкой.

— Казначеи вечно недовольны опустением казни, старо как мир, — сказал лорд Мессис, уже откинувшийся назад и сложивший руки на пузе.

— А писарь? Так притаился, чего и гляди недоброе замышляет.

— Эти книжные черви, — презрительно фыркнул лорд Харани. — Всегда держатся в стороне от всех.

— А кравчий… — продолжал лорд Сидус.

— Чем же вам не угодил кравчий?! — воскликнул лорд Фортуна. — Вроде улыбается всем и каждому, в стороне не сидит, с разговорами к кому только не пристал.

— Вот именно. Так мил со всеми, что на него и не подумаешь.

— Может, вас и шут мой чем-то не устраивает?

— Ваш-то мне дороги не переходил, но вот в моём доме шут перерезал горло предыдущему претенденту на титул лорда-правителя — молодому мальчишке, что очень уж любил эти чудачества. Знаете ли, шуты обычно лишь прикидываются дураками…

— Полно вам, лорд Сидус! — прервал его лорд Фортуна. — Так ведь каждого можно заподозрить в перевороте.

— Иногда осторожность — вынужденная мера, — сказал Мессис. — Не всем нам здесь земли достались в наследство, знаете ли.

— Всё так, — ответил Сидус. — После свержения императора в моих краях ещё несколько лет влиятельные кланы грызли друг другу глотки. Все мои братья и сёстры, а было их почти как звёзд на небе, пали жертвами вероломного предательства и хитрых заговоров.

— А вам, что ли, посчастливилось выжить?

— Боюсь, лорд Фортуна, я не верю в удачу.

— А зря, удача, знаете ли, не любит тех, кто в неё не верит!

— В наших краях, — взял слово лорд Харани, наконец-то отодвинув блюдо с мясом, — родиться в тени — уже удача.

— А у нас счастливчики рождаются с яблоком в зубах! — посмеялся лорд Мессис.

— Так или иначе, господа, — заговорил король и вновь поднял кубок, — здесь вы можете наедаться досыта и даже больше. Выпьем же за наши богато уставленные столы!

Лорд Харани воздержался, но остальные выпили. И тут король вдруг неестественно выгнулся, побагровел и под его мантией звучно булькнуло. Мистер Холидей тотчас же поспешил сменить горшок, пока смрад не распространился по залу.

Тяготы долга

Когда празднество наконец-то подошло к концу, и церемониймейстер вместе с камерарием проводили всех гостей в предоставленные покои, а король уснул прямо за столом, мистер Холидей смог вернуться в свою просторную, богато обставленную комнату. По личному настоянию короля эти покои были лишь чуть меньше его собственных и обустроены с лишь чуть более скромным размахом. Но Холидея, весь вечер менявшего горшки под благородной задницей, это нисколько не радовало. Он упал тяжёлым телом на многочисленные подушки — в голове всё ещё звучал гул празднества, а спина безутешно ныла от натуги, вызванной перетаскиванием столов и скамеек.

«Не так страшно для человека, недавно разменявшего шестой десяток», — решил про себя мистер Холидей.

Подумать только — шестой десяток! Всего лишь шестой десяток. А ведь он только что разменял третий, когда король пришёл к власти, был никому не нужен и практически побирался, и тогда-то, тогда-то его и взяли слугой к пожилому церемониймейстеру. Холидей, тогда ещё совсем не мистер, а просто Холидей, был несказанно рад оказанной чести, выслуживался как мог, прибегал по первому зову и с большим уважением относился к королю. Ах, как давно это было!

Терпя боли в голове и спине, он всё сильнее погружался в пучину ностальгии, в счастливые моменты своей юности, когда первый человек королевства ещё не гадил под себя на глазах сотен гостей. Унижение, что церемониймейстер испытывал по несколько раз за каждый пир, сказывалось на нём хуже любой боли. И какой трагедией было проговориться об этом мистеру Хантсу двадцать минут назад! Хитрый егерь теперь точно подозревает его в измене, может быть даже доложит королю, когда тот проспится. Ах, оклевещет мерзавец, ах оклевещет!

Немногим ранее тем вечером, сразу после окончания застолья, мистер Хантс будто бы случайно подловил церемониймейстера в коридоре, разглядывая свою клочковатую чёрную бороду в зеркале.

— Ох, что вы тут забыли, милейший?! — опешил мистер Холидей.

— Привожу себя в порядок, только и всего.

— И прямо у моих покоев! Никак мне следует считать это величайшим совпадением?

— Вам ли не знать, что король приказал повесить зеркала и внутри, и снаружи комнат своих первых слуг. Вот уж совпадение, что комната церемониймейстера ближайшая к залу, где устраиваются пиры!

— Не дерзите мне, егерь! — выпалил мистер Холидей. — Кто вы, в конце концов, такой?!

— Всего лишь покорный слуга короля, — тот поклонился до самого пола, — вынужденный почти два дня без сна мотаться по лесу, чтобы гости его величества продолжали набивать животы!

— Бедный многострадальный слуга, — покачал головой церемониймейстер.

— Как будто бы вы что-то знаете о страданиях! — разозлился егерь.

— Ох, куда нам до вас, мне на этом пиру всего-то пришлось сменить под королём три горшка.

— И о потерях, мистер Холидей, вы тоже ничего не знаете. Я принёс в жертву тринадцать лошадей, чтобы прокормить гостей!

— Вот только делали это ваши подчинённые, а не вы единолично, мистер Хантс. А между тем руки ваши чисты.

— А вы в следующий раз извольте обзавестись перчатками — быть может, и не запачкаетесь.

— Свои-то руки я отмою, а что же с вашим пропотевшим от погонь за оленями камзолом? Король достаточно выделяет вам жалования, чтобы регулярно покупать новые?

— Не так много, чтобы запастись на все его пиры, — признал егерь.

— От того-то на празднестве и не присутствовали?

— И от того, что тошнит на это всё смотреть. Они же там моих лошадей ели!

— То-то же, — закивал церемониймейстер.

— Ах если бы не великая честь подставлять горшок под королевскую задницу, и вас бы там не было. Или же сидели бы как тот же писарь в дальнем углу, не попадаясь лишний раз королю на глаза.

— Это ж откуда ж вы знаете, где сидел писарь? — заулыбался Холидей.

— Каюсь, грешен — заглянул разок-другой.

— Никак посмотреть, как ваших лошадей доедают?

— Так я ж с ними и проститься не успел! Сами настаивали, что даже дальние столы нельзя заставлять ждать мяса.

— И правильно настаивал, — кивнул церемониймейстер. — И кравчему говорил, чтобы поспешил. Немилость короля не нужна ни вам, ни мне.

— Правда, не нужна.

— Кстати, а с каких это пор лошади ваши? Разве не мистер Стабл за них отвечает?

— А вам ли не знать, что конюший Стабл месяцами, а то и годами не появлялся в королевской конюшне? Нет, этому пройдохе милее жить и ночевать на дне бутылки.

— А вы в его отсутствие прямо-таки приглядываете за лошадьми?

— Ну не совсем я приглядываю, — смутился егерь. — Слуги, всё слуги. Я только так, приказания раздаю.

— Эх вы!

— А что сами?! Те же приказы отдаёте да горшки выносите!

— Ох не правы вы, милейший, ох не правы. Пока вы тут ветки из бороды выуживали, я не только командовал, но и самолично выносил из зала столы и скамейки.

— Зачем?! — удивился мистер Хантс. — Вы же старый!

— И как же это вам не стыдно? Я всего-то на десять лет старше вас. Зато вы-то, по своим меркам, очевидно, молодой — только и делаете, что жалуетесь!

— Я? Жалуюсь?! Да будет вам известно, мистер Холидей, что я всем сердцем благодарен королю и служу ему верой и правдой!

— Да только вот ваши недовольства, мистер Хантс, всё больше походят на измену…

— Да какие ж это недовольства?! — встрепенулся егерь.

— Ну из-за лошадей, например.

— Да будет надо — я ещё десяток лично забью! В конце концов, не мои они, а мистера Стабла, а ему, как вы знаете…

— Да-да, — перебил церемониймейстер, — бутылка милее всяких лошадей.

— А что же до вас? Сколько горшков отделяет вас от измены?

— К вашему сведению, милейший, я очень дорожу тем, что король одарил меня честью следить за опорожнением своего кишечника.

— О как запели! — восхитился Хантс. — Что ж, полагаю, на этом нам и следует закончить разговор!

— Полагаю, что так, — согласился мистер Холидей. — Надеюсь, вы впредь не станете подкарауливать меня у покоев.

— Не сомневайтесь — не стану.

И именно на этих словах церемониймейстер зашёл в комнату, ощущая нехарактерную для его возраста дрожь в коленях. Теперь он лежал на кровати в попытках заснуть и вспоминал, как многие годы служил королю верой и правдой, становясь к нему всё ближе.

«И король выделил мне место под своим задом», — горько посмеялся церемониймейстер.

Тем временем король становился всё более толст и прожорлив, а чем длиннее становился список гостей на его пирах, тем хуже жили простые люди в королевстве. И если в отдалённых регионах лорды-правители могли ещё как-то наладить жизнь своих подданных, то на улицах, что виднелись из окна, люди вот-вот бы и начали есть землю — но как у бедняка не бывает густой каши, так и земля всё стремительнее превращалась в одну сплошную жижу.

«Может, и в самом деле настала пора нам поменять короля?» — подумал он и с этой мыслью наконец заснул.

Следующий день начался со стука в дверь. Слуга по ту сторону громко говорил, что король требует церемониймейстера к себе. Холидей кое-как поднялся с постели и выглянул в окно — судя по солнцу, был полдень, так поздно его уже очень давно не будили. Неужели, подумал он, и дрожь прошибла всё тело.

— Чёрт бы побрал этого егеря! — выругался Холидей вслух и поспешил одеться.

К некоторому удивлению слуга заявил, что король ожидает не в своих покоях и даже не в зале совета, а в зале обеденном — всё там же, за столом, где уснул на пиру. Церемониймейстер не стал раздумывать и поспешил столь быстро, насколько хватает прыти у человека, недавно разменявшего шестой десяток. Он пересёк несколько коридоров, распахнул дверь и смело шагнул в зал, где с каждой стены свои груди и кубок вина предлагала покойная королева. Холидей медленно обвёл взглядом каждый стол в поисках короля, хотя и точно знал, где тот сидит.

— Мистер Холидей! — громко позвал король. От этого голоса у церемониймейстера затряслись поджилки. — Где вы изволили так долго пропадать?!

— Боюсь, что я спал, ваше сиятельство! Но явился тут же, как только меня разбудили…

«Егерь точно что-то рассказал, иначе и быть не может».

— Подойдите.

— Да, ваше сиятельство. — Церемониймейстер кое-как унял дрожь и размеренным шагом добрался до королевского стола.

— Хочу у вас спросить, — король упёр подбородок в руки и сурово посмотрел на слугу из-под бровей, — куда подевались все гости?

— Мы с камерарием проводили их вчера в покои. Скорее всего, с рассветом они все покинули замок.

— Вы что?! — он чуть не подпрыгнул. — Кто приказал их отпускать?!

— Никто…

— Тогда, господь вас побери, почему?!

— Прошло много времени, им нужно было ехать.

— А я что делал?!

— Вы спали, ваше сиятельство.

Тут король задумался.

— Спать не так страшно, — подытожил он. — Но нельзя заканчивать пир, пока еда стоит на столах. И раз уж такое дело, то организуйте-ка мне, церемониймейстер, новый пир!

— Как вам будет угодно, ваше сиятельство…

Из каморки за спиной короля тянуло смрадом переполненных горшков.

Клятвопреступник

Солнце лениво ползло из-за горизонта, а грязь сочно хлюпала под ногами. В последнее время сир Хью всё реже выбирался к простому народу, предпочитая королевский двор, мощёные дороги и дорогие ковры. Не такой должна быть жизнь рыцаря, даже столь заурядного. Впереди по дороге босой бедняк приманивал облезшую собаку, а за спиной прятал изъеденный ржавчиной нож. Сир Хью мог бы подсобить доходяге и зарубить псину мечом, вот только надолго этим проблему не решить, да и ножны его пустовали. Нужны они были, скорее, для красоты или, как он сам нередко думал — для ощущения себя рыцарем. Вот только настоящие рыцари носят у пояса сталь, а не берут лишь иногда в руки дерево, чтобы поупражняться на чучеле. И заговоры — тоже не рыцарское дело. Готовить постель или приносить эль сиру Боттлу… в конце концов, Хью горько признавал, что от рыцаря в нём только титул, дарованный королём, которого он намеревался свергнуть.

— Поступок вы совершаете, может быть, и не рыцарский, но определённо героический, — подбодрил его прошлым вечером мистер Койн. Во рту жгло от такой поддержки, хотелось поскорее сплюнуть, но и без его слюны город топ буквально на глазах.

Сир Хью пошарил в походном мешке, который снимал с пояса только на ночь или на королевских приёмах, и вынул кусок солонины. Жёсткой, скрипящей на зубах. Сочный жирный кролик на недавнем пиру был куда как аппетитнее, но признаваться в этом стыдно. Тем вечером он толком не насладился пищей, а вина выпил меньше, чем хотелось. Нет, вместо этого Хью с мальчишеским любопытством носился среди столов и расспрашивал гостящих у короля воинов, титулованных и нет, прибывших из других регионов, где, может быть, ещё осталось место для настоящих подвигов. К его огромному потрясению большинство только и нахваливали принесённые королём мир и беззаботность, а о сражениях лишь где-то слышали — да и это были те же самые истории, что Хью давно знал наизусть.

Прочие немногие действительно застали на своём веку настоящие бои, но сами в них не участвовали, а только смотрели со стороны. Едва они выпивали, как тут же принимались рассказывать о срубленных головах, животной ярости и крови, покрывающей поле битвы как прежде трава. И ощущение чрезмерного преувеличения не отступало от сира Хью ни на миг. И только один на несколько десятков опрошенных действительно рассказал что-то интересное. То был крупный мужчина с лысой головой, лицом, покрытым струпьями, и чёрной, жёсткой как проволока, бородой. Именовался он сиром Гарчестером, хотя походил больше на бандита, чем на рыцаря. Суровый нрав и обожжённая кожа явно выдавали в нём человека из свиты правителя двадцать первого региона, лорда Харани. К тому же, как невольно отметил сир Хью в разговоре, его собеседник всячески воздерживался от вина и запивал мясо водой.

— Сир, не хотелось бы вас утруждать, но не могли бы вы мне поведать о ваших ратных подвигах?

— Подвиги? — прогремел в ответ тяжёлый голос. Мозолистые пальцы принялись крутить волосы в бороде. — Какие такие подвиги?

— Ну там… спасение юных дев от похитителей, ловля лесных разбойников.

Сир Гарчестер хохотнул:

— Лесов у нас не растёт, да и дев не воруют. Обычно если кто-то желает завладеть женщиной без согласия её семьи, он приходит в дом и убивает всех мужчин, а остальных продаёт в рабство.

Сир Хью пришёл в ужас от этих слов.

— Рабство под запертом указом короля!

— Указ короля? Ну, мне об этом неизвестно. Рассказываю, что вижу и знаю сам.

— И вы такое делали? Убийство мужчин, продажа в рабство…

— Ну раз уж вы припомнили королевские указы, то рассказывать я про это не буду, — угольная проволока на его лице разверзлась для улыбки. — Скажу лишь, что жена у меня есть, а отца у неё — больше нет.

— А сражения? Бились когда-нибудь в поле?

— Вся пустыня — наше поле. И бьются там постоянно. Мы там по указу лорда всякое отребье гоняем, вырезаем целыми кланами. Вот ещё, вспоминаю, лет восемь назад наш лорд с братом за власть сражались. Хороший был тогда день, жаркий до немоготы. Многие наши погибли в битве, некоторые позже от ран скончались, а кто-то просто не выдержал пути.

— И что же стало с братом лорда?

— А, этого отпустили. Указ лорда Харани, понимаете?

— Не понимаю, — удивился сир Хью.

— Проливать родную кровь для лорда недостойно, так он сказал. Мне не понять: я своих братьев ещё в детстве задушил, когда мы из-за еды сцепились.

— Вопрос достоинства очень важен для благородного человека.

Гарчестер плюнул:

— Между достойной смертью и недостойной жизнью я выберу второе. Да и этот далеко не ушёл — вернулся, напал на лорда, выколол глаз и едва не оттяпал правую длань. Я тогда первым в покои примчался, ох и треснул череп мерзавца под моим топором!

— А что же лорд Харани?!

— Долго смеялся, — ответил сир Гарчестер и сам залился глухим хохотом.

Рассказанное оставило смешанные чувства. Всё это больше напоминало разборки далёких от рыцарских идеалов дикарей, но в тот вечер, чтобы хоть как-то разбавить принесённое всеми прочими разочарование, Хью выслушал бы и бандита с большой дороги с его жуткими историями о пытках и убийствах безоружных путников. Сейчас он стыдил себя за проявленный интерес — не иначе как надо было пить ещё меньше вина.

«Вина, вина!» — повторил в голове мерзкий голос шута.

Солнце становилось всё напористее, но приносимый с Щедрого Моря, где трудились рыбаки из второго региона, ветер приятно обдувал кожу. Хилые домишки по обе стороны от дороги протяжно стонали в его объятиях.

А из кузницы вовсю валил пар. Звон молота о металл вызывал приятные чувства — правда, как уже узнал сир Хью, ковали здесь отнюдь не клинки, а подковы для лошадей из королевских конюшен. Королевский конюший мистер Стабл регулярно делал заказы, которые с неохотного позволения мистера Койна щедро оплачивала казна. Также сир Хью хорошо знал, что конюший Стабл к этим заказам никакого отношения не имеет.

— Мистер кузнец! — позвал сир Хью, переступив порог кузницы. Надо признать, имя кузнеца виднелось прямо на вывеске, но сир Боттл отчего-то не счёл нужным обучить своего оруженосца грамоте. — Мистер кузнец!

Тот поначалу неохотно отвлёкся от дела, но, завидев гостя, резко переменился в лице и сразу отложил молот.

— Чем могу помочь, сир?

— Ваш подмастерье, Биллом зовут. Я хотел с ним увидеться.

— Припоминаю-припоминаю. Билл, негодник, поди сюда!

Из дальней комнаты показался крепко сложенный мальчуган с чёрными, как смола, волосами. Держался он довольно серьёзно для бедняка, а во взгляде вместо привычной любезности сквозила дерзость.

— А ну-ка поприветствуй человека, как полагается! — кузнец хлопнул парня по затылку. — Перед тобой королевский рыцарь как-никак!

— Прошу простить, сир, — вяло сказал Билл.

— Давай-ка как следует!

— Прошу простить мне мою беспечность, мистер сир!

— Не стоит, — отмахнулся Хью. — Ты знаешь зачем я здесь, Билл?

— Какое-то королевское поручение?

«Скорее уж антикоролевское».

— Да, что-то вроде того. Кузнец, позволите ли вы забрать вашего ученика ненадолго?

— Ой, да этого сколь угодно! Всё равно ни черта толком сделать не может!

— Мне нужно пойти с ним? — недовольно спросил Билл.

— Не с ним, а с сиром. И тебя уже не должно здесь быть! А по дороге обратно купи в лавке хлеба и молока.

Билл выскочил на улицу как ошпаренный, Хью спокойно вышел следом. Мальчугану было пятнадцать, но чёрная грива сальных волос и внушительный рост делали его старше. Добавить к этому хмурую неприветливость, и паренёк с иных ракурсов мог показаться старше самого сира Хью.

— Так что же, Билл…

— Что?

— Что ты думаешь?

— Я не думаю, я делаю. Обычно то, что скажут, а иногда и что-то своё.

— Это я понимаю, Билл. Что ты думаешь о городе?

— Город как город, других не видал. Грязище да вонище. В то время, что помню, выглядело всё чуть приятнее.

Внизу что-то застонало, и Хью понял, что ненароком пнул ногу развалившегося у дороги бедняка. Мужчина, облачённый в рваную тунику и нечёсаную бороду, тянул костлявую руку к небу, на нём даже не было штанов.

— Могу прогнать, если он мешает пройти, — приосанившись, сказал Билл.

— Спасибо, я как-нибудь сам, — ответил Хью и перешагнул. Он не был уверен, что раньше город выглядел приличнее, но, по крайней мере, о бедняков прежде не спотыкался. — Как бы ты решил эту проблему?

— Бедняков-то? Это, сир, не я должен решать, моё дело — кузнечное.

— А если бы решал?

— Пристроил бы к делу. Хватит им у дорог валяться да милостыню просить.

— А где же эту работу взять?

Билл огляделся вокруг и присвистнул:

— Исправление — это тоже работа. А исправить здесь нужно многое.

«Но лучше начать с главного».

— Мистер сир, мы можем свернуть на другую улицу? — тихо спросил Билл и встал на месте.

— Можем, пожалуй. А что там такое?

— Дальше по улице таверна.

— Ты там кому-то задолжал? — Хью уже было потянулся за деньгами — небольшое финансовое вложение для общего дела.

— Нет-нет, я и не бывал там вовсе, — запротестовал Билл. — Просто на дух не переношу пьющих!

— Могу понять.

— Стража вечно пьяная, толку от таких? Только и сторожат ту же таверну. Сейчас-то они и днём, и ночью работают, а раньше, говорят, иначе было.

— А ты сам, что же, не любишь отдохнуть?

— Нет, сир. Хозяин называет меня бездельником, но сам уже без бутылки не спит. Встаёт обычно поздно, а дела все на мне, так-то.

— Похвально, Билл. Может, тебе стоит открыть свою кузницу?

— Не хочу! Надоело мне это, заняться бы чем другим.

«А как тебе идея править объединённым королевством?»

Совет

Тем временем на самом высоком этаже замка через коридор не спеша брёл король. Его тяжёлая от выпитого голова несла корону и заботы о королевстве. Самодержца неизменно сопровождал капитан королевской стражи Томас, бывший при нём кем-то вроде личного телохранителя. Всего пара десятков метров отделяли королевские покои от зала совета, перенесённого поближе из прежнего, более просторного помещения.

— Простите, что заставил ждать, господа! — сказал король, зайдя внутрь. Томас прошёл следом и закрыл дверь.

Комнатка была тесной и скромно обставленной: грубо сколоченная стойка, устланный подушками стул для короля (остальным полагалось стоять), небольшой стол перед ним. Возле стены располагались сиры Кротспот и Румчестер, за стойкой трудился писарь мистер Пэн, рядом замерла сутулая фигура казначея мистера Койна, а извечно улыбавшийся лекарь мистер Роб ютился у входа.

— Мы уже подготовились, ваше величество, — доложил сир Кротспот, — пожалуйста, проходите, — и подал руку.

Король сделал мягкий жест, означающий отказ, самостоятельно прошёл к столу и, вздохнув, сел. Томас занял своё место справа от королевского стула.

— Сколько там в сегодняшнем списке, мистер Пэн?

— Восемнадцать пунктов, ваша милость.

— Начнём с восьмого. От первых семи всегда в сон клонит.

— Как скажете, ваша милость. — Писарь пробежался глазами по бумаге. — Есть жалобы на лорда Гримуара.

— Это ещё кто?

— Лорд-правитель сорок второго региона, — вкрадчиво подсказал кастелян.

— К чёрту ваши цифры, как называется?

— Великий, — заметно тише сказал сир Кротспот.

— Великий… — задумчиво повторил король. — Ну и что там стряслось?

— Крестьяне жалуются, ваша милость, — сообщил мистер Пэн.

— Кто жалуется?

— Крестьяне…

— Нет, имена есть? Их поддержал какой-нибудь другой лорд, или кастелян, ну или хотя бы старейшина, подписавшийся под жалобой своим именем?

— Нет, ваша милость.

— Тогда как мы можем верить написанному? Любой негодяй может очернить репутацию благородного человека!

— Но ваша милость — если написанное здесь правда, то там нарушаются многие ваши указы. Можно хотя бы проверить это сообщение…

— Такие проверки слишком дорого нам обходятся. Верно, мистер Койн?

— Именно так, ваша мудрость, казна сейчас и без того в весьма плачевном состоянии.

— Так оставим же этот пункт без рассмотрения. Давайте дальше, что там ещё?

— Девятый пункт: в городе растёт бедность, — зачитал писарь.

— Господь всемогущий, мистер Пэн, оставьте это кощунство. Никакой указ короля не может запретить людям быть бедными!

— Я не предлагал запрещать, ваша милость…

— При текущих расходах казна не может содержать такой город, — вдруг вмешался казначей.

— Да повысьте же вы налоги! Мне ли вас учить?

— Последнее увеличение налогов и привело к росту бедности, ваша мудрость.

— И полученных средств всё равно не хватает на содержание города? Как такое вообще возможно?!

Неожиданно воспрянув духом, Мистер Койн настолько осмелился выразить своё недовольство открыто, что в то короткое мгновение ему даже показалось возможным переубедить короля словами или придержать, пока их безнадёжная затея не обзаведётся хотя бы подобием приемлемого плана:

— Их вполне хватало бы на содержание, но почти всё уходит на оплату пиров. Возможно, если бы…

— Я не могу заставлять моих гостей голодать, мистер Койн, — возразил король спокойно. — Так что налоги мы снижать не будем, а с городом как-нибудь справимся. Подданные обязаны любить короля и терпеть неудобства, покуда на то его воля.

— Мы неприлично много должны банку седьмого региона, — напомнил казначей. — Недавно у меня состоялся пренеприятнейший разговор с одним из советников лорда…

— Лорд Фортуна — отличный мужик! — воодушевился король. — Мы славно побеседовали в последний раз. Уверен, мне удалось выбить нам отсрочку.

— Может, вашей милости стоит лишь немного скромнее и реже проводить пиры…

— Вы никак с ума сошли, мистер Пэн?! — воскликнул пожилой кастелян замка. — Как правитель объединённого королевства будет выглядеть, если станет вдруг скромничать на собственных пирах? Как отнесутся знатные гости к такому королю?!

— Благодарю, сир Кротспот, но я могу и сам ответить. Писарь, пишите: для победы над бедностью будем искать другое решение, пиры будут проходить как обычно.

— Слушаюсь, ваша милость, — беззвучно вздохнул тот и принялся царапать пером. — Пункт десятый: служители храма жалуются на потаскух.

— Плохо выполняют свои обязанности? — тут король, казалось, насторожился.

— Нет, их просто стало слишком много.

— Как может быть много потаскух, мистер Пэн? Настоящему мужчине никогда не бывает слишком много потаскух. К тому же вы сами только что говорили о бедности, а потаскухи, как мне известно, ублажают мужчин за деньги. Вы кончайте эти глупости!

— Слушаюсь и повинуюсь, ваша милость.

— А эти служители пусть поменьше думают о тех радостях, от которых сами же и отказались. Давайте дальше!

— Пункт одиннадцатый: охота на горных баранов.

— Ох! — воскликнул король. — Бараны, когда же вы собираетесь поехать на них охотиться?

— Боюсь, что никогда, ваша милость. Я не охотник.

— Да знаю я, что вы не охотник! За дурака меня держите? Когда поедут охотники? Если не знаете, то пришлите ко мне этого егеря Хантса, пусть доложится о своих соображениях!

— Боюсь, мистер Хантс тут не поможет… наши охотники не могут охотиться на баранов.

— Как же так? Я ел однажды барана на каком-то пиру. Но я совсем не помню, что это был за пир, и с удовольствием бы освежил свои воспоминания сочной бараньей ногой.

— Бараны водятся слишком далеко, наши охотники просто не довезут мясо свежим, — вновь подсказал сир Кротспот.

— Ах, верно! И я запретил охотиться на баранов, потому что сам не могу их есть.

— Именно так, ваше величество. Боюсь, лорды возмущены, что на их пирах больше не подают баранины.

— Так и должно остаться: никакому подданному не дозволяется потчевать тем, чем не может потчевать король. Хорошо сказал, не правда ли? Писарь, так и запишите!

— Пункт двенадцатый, — сказал мистер Пэн, дописав предыдущий указ. — Некоторые горожане жалуются на круглосуточную работу таверн.

— Ну, работать больше они просто не могут. Разве что учёные из Звёздного нашли способ увеличить продолжительность суток. Они нашли способ, сир Румчестер?

— Насколько мне известно, нет, — камерарий даже удивился, что такой вопрос был адресован ему.

— Что там в тринадцатом пункте?

— Ходят слухи, что в городе орудует убийца, — зачитал писарь.

— Слухи?! — король чуть не подскочил. — Что это опять за чушь, мистер Пэн? Если бы в городе обосновался убийца, то стража бы давно доложила об этом!

— Боюсь, что не обо всём известно страже…

— И что скажете? Многих убил этот ваш так называемый убийца?

— Четверых на прошлой неделе, ваша милость.

— Четверых?!

— Но нам не обо всех известно…

— Мистер Пэн! Люди умирают. Бедняки умирают, купцы умирают и даже мы с вами однажды умрём. Просто примите сей естественный порядок вещей. А если вашего убийцу не зовут смерть, то это не стоит моего времени.

— Инициативная группа от горожан просит допустить их представителя на следующий пир.

— Это можно. Уверен, казна всё покроет. Верно, мистер Койн? Впрочем, вашего ответа мне и не требуется. Пока что я тут король, — король рассмеялся.

— Ваша милость, я не думаю, что стоит допускать их на пир, — возразил писарь.

— Это ещё почему?

— Люди могут возмутиться размахом ваших празднеств, начнутся недовольства.

— Никаких недовольств не будет, мистер Пэн, — со всем своим авторитетом заявил сир Кротспот. — Подданные любят его величество, а после столь роскошного приёма полюбят ещё сильнее и будут думать лишь о том, как бы попасть на следующий пир.

— И вновь благодарю вас, сир, — король закатил глаза, — и всё же — всё верно, я и сам бы лучше не сказал.

— Какой там дальше пункт?

— Пятнадцатый, ваша милость.

— Опять про дороги?

— Да, улицы совсем размыло…

— Дождь уже стих — сами подсохнут. Шестнадцатый?

— Стражники просят увеличить им жалование…

— Увеличим. Мистер Койн, проконтролируйте.

Казначей фыркнул.

— Потому что таверны повысили цену на выпивку, — закончил писарь.

— Неважно. Дальше!

— Семнадцатый пункт, уже от нас.

— От кого — нас?

— От королевских слуг, ваша милость.

— Личное прошение, которое вы решили включить в доклад? — удивился король. — Неужели я когда-то отказывался выслушать вас без этих формальностей?

— Боюсь, что мистер Пэн не мог попросить напрямую, — сказал сир Румчестер. — Это коллективное обращение, а не его личное.

— Хорошо, что за обращение?

— Старая фрейлина, — сказал писарь. — Мы не понимаем, почему она продолжает ходить в покои королевы.

— Да и почему у покойной вообще есть покои, — наконец высказался мистер Койн.

— В самом деле, ваше величество, она безумная старуха, — не удержался сир Кротспот.

— И куда девается вся та еда, что она относит королеве? — оживился сир Румчестер.

— Клянусь вам, она гниёт на ходу! — не смог смолчать и лекарь Роб.

— Вижу, вам всем это небезразлично, — вздохнул король. — Сам не знаю, чего ради. Жаль старуху, и всё тут. Пусть уж доживёт свой век за любимым занятием, ничего страшного не случится.

— Я бы не был так уверен, — обеспокоенно сказал камерарий.

— Я знаю, что вы в состоянии справиться с любым происшествием, сир. Господа, я устал, давайте заканчивать. — Король встал и пошёл в противоположный конец комнаты — на выход.

— Ваша милость, есть ещё восемнадцатый пункт! — воскликнул писарь.

— Перенесите на следующий совет. И поместите в первую семёрку, он наверняка слишком скучный.

Во тьме

Тьма сгустилась над садом, и шестеро заговорщиков вновь собрались в окружении роз и гортензий, и только звёзды и луна проливали свет на их серые плащи и тёмные планы.

— Король затевает очередной пир, — хмуро объявил казначей.

— Ах, бедные ваши денюжки! — засмеялся лекарь.

— Помолчите, мистер Роб. Мистер Кук, что за дела?!

— Господь помилуй, о чём же вы, мистер Койн? — удивился кравчий.

— Вы любезно заговаривали с гостями на пиру, расспрашивали, как им ваши угощения. Можно было подумать, что вы наслаждаетесь пиром!

— Вы всё не так поняли, — мистер Кук замахал руками. — Я пытался найти нам союзников!

— Надеюсь, вы делали это достаточно осторожно? — поинтересовался мистер Пэн.

— Ещё как!

— Небось так осторожно, что ни одного нового союзника у нас и не появилось, — вздохнул сир Хью.

— Сир! — От неожиданного обращения шута рыцаря аж передёрнуло. — А как дела с мальчиками? Вы уже ходили к мальчикам, сир?

— С каких пор он интересуется нашим планом? — сир Хью не мог поверить ушам.

— Всегда интересовался, сир! — воскликнул шут мерзким голосом и подпрыгнул на месте. — Всегда! Всегда! Всегда!

— Угомоните дурака! — потребовал казначей. Никто его не послушался, но весёлый голос затих сам. — И всё же его вопрос к месту: что с мальчишками?

Сир Хью прокрутил в голове события последних дней и сказал:

— Подмастерье конюха безнадёжен. От такого короля бед будет едва ли не больше, чем от нынешнего.

— Ох-ох, какой угодно король будет лучше нынешнего! — заявил писарь.

— Вы с ним не общались, мистер Пэн, так что позвольте судить об этом мне.

— А что же подмастерье кузнеца? — спросил кравчий.

— Ну, он… лучше. Нет, на самом деле он хорош. Парень не глуп, не склонен к праздной жизни и достаточно серьёзен. Думаю, мы можем выбрать его.

— Мы не можем, — поправил казначей. — В случае смерти короля новую власть будет выбирать совет. И при разногласиях, а они, не сомневайтесь, будут, претендент определится большинством голосов.

— В совете вы, мистер Пэн, мистер Роб, — начал загибать пальцы сир Хью, — Томас, сир Румчестер и сир Кротспот.

— С палачом мы точно не договоримся, — покачал головой мистер Кук.

— Точно-точно! — закивал шут.

— А даже если что-то предложим, слишком сложно предугадать его реакцию, — заключил казначей.

— Разве так опасно просто спросить? — спросил сир Хью.

— Можете попробовать, — рассмеялся лекарь. — Вот только он ещё мальцом корове голову открутил, рискнёте быть следующим?

— Я тоже об этом слышал, — кивнул кравчий. — Спать она ему своим мычанием помешала, а он её и пополам.

— Это просто слухи, — возразил мистер Пэн. — Мало ли таких ходит?

— Ну, если так хотите, то сами с Томасом и общайтесь. Нас только не выдайте, когда он вас без топора надвое разделит.

— А что насчёт сиров Кротспота и Румчестера?

— Кротспот — старый хорёк, — плюнул мистер Пэн. — Поддакивает королю по малейшему поводу, да и то он глух, то чётко слышит каждое слово.

— Скользкий он, — согласился лекарь. — У меня на таких чутьё!

— А сир Румчестер — образец достоинства, — сказал мистер Кук. — Такой ни за что не пойдёт на предательство.

— В конце концов, эти двое — соратники короля ещё с Объединяющей войны, — заключил казначей. — Их мы не подговорим — придётся действовать тоньше.

— Мне всё ещё не нравится ни один наш план, — тихо сказал сир Хью. — Всё это не удел рыцаря, не путь воина. Врага нужно побеждать в честном бою, а не интригами и заговорами.

— Вам сколько лет, сир Хью? Вы ведь и не застали времён до короля.

— Не застал, признаю.

— Это раньше вам нужно было рождаться да мечом махать. А сейчас уже поздно. Даже упражняться — тратить зазря своё время.

— Наконец, сир Хью, — вмешался лекарь, — какого честного боя с королём вы хотите? Можно подумать, этот хряк возьмёт руки в меч! И для чего — биться с вами?

— Признаю, вы правы, мистер Роб, — согласие прозвучало неохотно.

— Значит, нам нужно подготовить наследника, решить вопрос со смертью короля, а потом ещё и убедить совет проголосовать за выбранного нами кандидата. Ох, дела-дела, — мистер Пэн задумчиво провёл рукой по остаткам волос.

— Это что же у вас такое, дорогой вы наш писарь? — спросил Роб и лукаво улыбнулся.

— А? Где? — мистер Пэн осмотрел ладонь и обнаружил чернильный след. — Ах это…

— Даже и непонятно — то ли вы остатки волос красите, то ли новые рисуете, — удивился кравчий.

— Вы мне это бросьте! — сурово сказал казначей. — Тратить чернила не по назначению… Казна расходов не оберётся!

— Какой же вы скряга, — улыбнулся лекарь.

Писарь между тем побагровел как помидор, а из-за его маленькой головы и круглого лица сходство было ещё более явным.

— В самом деле, мистер Пэн, возраст никого не красит, но зачем же идти на такие меры? — недоумевал сир Хью.

— Господа! — громко сказал писарь, дёргая тощим кадыком. — Прекратите обсуждать мои волосы! Мы тут для дела собрались или как?

— Для дела, конечно. Да и обсуждать там нечего. — Лекарь противно заржал.

— Раз мы снова о деле, то давайте решать по порядку, — предложил кравчий. — Мы могли бы подговорить мистера Хантса вытащить короля на охоту.

— Да-а-а, — затянул мистер Роб. — Леса, пусть и королевские, место опасное.

— Да только ничто на свете не заставит короля выдворить свои обрюзгшие телеса из замка! — выпалил мистер Пэн.

— Чем же это вас так расстроил король, что вы наконец-то обнажили вашу мерзкую душонку?

— Ой, да он нас всех много лет расстраивает, — писарь вновь положил трясущуюся руку на голову и, казалось, принялся растирать по лысине чернильное пятно.

— Может, поговорить с мистером Холидеем? — предложил лекарь. — Он лично организовывает все пиры, мог бы без особых трудов добавить королю яда.

— И умер бы король на своём же пиру, — мистер Койн аж присвистнул. — Большей иронии и вообразить нельзя!

— Вот только опять все подумают на меня, — возмутился кравчий. — Я решительно против!

— Против! — гаркнул шут.

— А как насчёт шута?! — воскликнул мистер Кук. — Он, возможно, единственный из нас может остаться с королём наедине.

— Так и задумано, мистер Кук, — спокойно сказал казначей. — Как только король пригласит шута развлечь его, тот сразу сделает дело.

— Сделаю дело! — повторил шут и вынул из-под своей рогатой шапки здоровенное шило.

— Только вот король уже давно не зовёт к себе шута, — покачал головой мистер Пэн.

— Давно-давно!

— Будь любезен, спрячь шило обратно и не доставай без необходимости.

Шут подчинился.

— Сир Хью, сходите к мальчишке ещё раз, — сказал мистер Койн, — пусть для короля у нас ещё и нет плана, но парня уже пора начинать готовить.

— К которому из них?

— К подмастерью кузнеца, конечно!

— Его зовут Биллом. Схожу хоть завтра.

— Нет, завтра не стоит. Выждите хотя бы дней десять, — посоветовал писарь. — Будет крайне странно, если королевский рыцарь станет так часто наведываться к кузнецу. Разве что…

— И правда, стоило давно об этом подумать, — закивал мистер Роб.

— О чём же вы?! Расскажите!

— Сир Хью, — казначей приблизился и положил руку ему на плечо. — А вы бы не хотели обзавестись новым мечом? Или, скажем, доспехами? Казна покроет такое начинание, можете не сомневаться.

— Вы уверены, мистер Койн?

— Ещё как. Вам нужна хорошая легенда, да и какой же вы рыцарь без доспехов?

— Дело хорошее, сир, — согласился кравчий. — А то вдруг бой какой, а вы без доспехов.

— Да какой уж тут бой…

— Славный, сир, славный. Главное закажите доспехи, — посоветовал лекарь. — А то случись чего — я вас не вылечу.

— Будто вы вообще в состоянии кого-то вылечить, мистер Роб, — отмахнулся казначей.

— Лучше быть лекарем без умения врачевать, чем казначеем без казны.

— Сплюньте да постучите по своей деревянной башке!

Тут в кустах что-то зашуршало, и писарь чуть не подпрыгнул на месте. Согнувшись вдвое и накинув на лысеющую макушку капюшон, он прошептал:

— Нас нашли! Нас увидели!

— Успокойтесь, мистер Пэн, наверняка это просто ветер — вздохнул казначей. — Сир Хью, будьте так любезны проверить.

— Слушаюсь, — неожиданно для себя ответил тот и принялся шарить в кустах. — Похоже, и правда ветер, мистер Койн.

— Вот видите, мистер Пэн? Нам совершенно не о чем беспокоиться.

— Нам всегда есть о чём беспокоиться! — воскликнул писарь. — Мы тут измену планируем, а не байки травим!

— Ой-ой, вы что-то сильно расшумелись, — запаниковал кравчий.

Мистер Койн вздохнул:

— Господа, наше собрание затянулось. Предлагаю на сегодня закончить. А вы, мистер Пэн, — он повернулся к писарю, — приведите нервы в порядок, обратитесь к лекарю в конце концов и перестаньте тратить чернила на свою лысину. На этом расходимся!

Стража

Жизнь городского стражника — штука непростая. Капитан Мортимер по себе знал все её тягости и несправедливости: то эль кислый, то проснёшься в канаве, то какая-нибудь девка не оценит по достоинству все труды по охране её покоя и не согласится обслужить бесплатно. Поистине нелёгкое дело — нести службу в городской страже. Он опрокинул кружку, утопив едкие мысли. Рядом за столом посапывал сержант Конрад — молодой солдат никогда не знал, где нужно остановиться.

— Просыпайся, пьянь, и доложи о ситуации в городе! — громко потребовал капитан.

— В городе всё тихо и спокойно, — отозвался сержант сквозь сон.

— Вот и хорошо, вот и замечательно. — Мортимер выпил по случаю хороших новостей. — Хозяин, в городе всё хорошо, можно за такое стражникам ещё налить!

— А то без вас было бы плохо! — отозвался тот и достал из-за стойки бочонок.

— А кто бы без нас тебе сообщил, что всё хорошо? Ты ж как крыса — из норы носу не кажешь.

— Я б тебя ещё послушал, да работать надо. На, забирай весь бочонок!

Мортимер обнял бочонок с элем, как любимую женщину:

— Вот это я понимаю — благодарность! Проснитесь, сержант, у нас новое задание!

— Слушаюсь, капитан! — тот моментально подскочил.

— Именем капитана городской стражи приказываю осушить бочонок до рассвета!

— Вдвоём не справимся, капитан. Надо за подмогой и срочно, солнце уже близко!

— Так запрягайте лошадей и скорее скачите за помощью, мой верный солдат!

— Каких ещё лошадей? — удивился Конрад.

— Ах, болван ты лопоухий, вышел из образа, когда не просили! На ногах скачи! Тьфу… беги, в смысле.

— Я мигом, сэр!

Ещё недавно спавший сержант чуть не вышиб дверь таверны и скрылся в потёмках улиц. Его не было совсем недолго, благо годом ранее король одобрил прошение капитана перенести казармы поближе к центральной улице и лучшей в городе таверне — если лучшим считать ту, где стражникам иногда наливали бесплатно. Вернулся Конрад в компании двух подчинённых — Гута и Малика. Как ни странно, те были совсем не дураки выпить и охотно согласились принять участие в рискованном и опасном задании по ликвидации бочонка.

— Как там твоя жёнушка, Малик? — за очередной кружкой вместо тоста спросил сержант Конрад. — Давненько уж я к ней не заглядывал.

Рядовой выпил, проглотил, уставился на Конрада злым взглядом, но ничего не ответил. Пожалуй, каждый солдат в городской страже знал, что жалования рядового никак не хватит обеспечить всем необходимым семерых детишек. Жена Малика прознала об этом на своём горьком опыте после рождения шестого и с тех пор зарабатывала сама, за бесценок обслуживая мужчин. Сам он иногда беспокоился из-за этого, иногда злился, а иногда даже не вспоминал, утопив остатки памяти на дне кружки.

— Выпьем за нашего славного короля! — громко объявил Малик и испил прямо из бочонка, припав к нему, как ребёнок к груди.

Без сомнений, Малик любил короля, а будь это не так — Мортимер бы незамедлительно выгнал рядового с позором из рядов доблестной стражи. А всё же, иногда на пьяную голову даже такой преданный королю солдат как Малик интересовался у капитана, почему бы королю не платить им побольше. Их служба, наполненная опасностями и тяжбами, состояла из ежедневного обхода самых тёмных уголков городских улочек, где, чего доброго, можно было подцепить от бедняков какую-нибудь дрянь, под вечер они жгли пальцы, зажигая на главных улицах факелы, ночами напролёт рисковали отравиться дешёвым элем, а утром с больной головой шли сдавать острые как черенок лопаты мечи. Опаснейшая, одним словом, служба, после которой не грех и напиться как следует.

В противовес товарищам неизменно молча пил другой рядовой — Гут. По правде сказать, он уже давно в самом буквальном смысле напрочь лишился дара речи — достойная награда за прошлую, менее достойную жизнь лесного разбойника. Хотя от разбойника там было одно название. Их банда орудовала в лесу всего пару месяцев, то мучаясь голодом, то спасаясь от медведей, и лишь изредка видя путников на дороге. Но сколь бы жалко те не выглядели, банда Гута никогда не решалась напасть. В ход сразу шли самые разные аргументы, но чаще всего сходились на том, что ни один человек не окажется настолько безрассуден, чтобы идти лесными тропами без охраны, а это, разумеется, значило, что охрана притаилась где-то рядом и только и ждёт, пока разбойники покажут себя. Но банда Гута была не так проста и никогда не ввязывалась в безнадёжный бой. Лишь однажды, набредя на лагерь, полный пьяных мужчин, они смогли поживиться — собрали немногое ценное и умотали, не рискнув резать глотки даже спящим. Наутро злые мужчины, оказавшиеся такими же, но более опытными, матёрыми и безжалостными разбойниками, не досчитались заготовленного для оздоровления эля и отправились на поиски воришек. Банда Гута в тот злополучный день была уничтожена почти полностью, и только ему, честно рассказавшему о ночной авантюре, лишь отрезали язык. Многие спросят: как человек без языка может служить стражником, а вдруг что случится и нужно будет доложить? Но вот уже почти тридцать лет, да славься король, в городе не случалось ничего, о чём бы следовало докладывать. Капитан Мортимер, уставший за годы службы от извечного «в городе всё спокойно», был особенно рад видеть столь молчаливого солдата в своём подчинении. Сам же Гут с каждой кружкой эля всё охотнее желал поведать о былых подвигах, но на его счастье никакая выпивка не могла развязать отрезанный язык.

Компании стражников оставалось выпить немного более половины бочонка, когда входная дверь со скрипом отворилась, впустив в помещение глоток сырого воздуха, и на пороге появилась фигура в сером плаще. Согбенный человечек прошёл к стойке и отсыпал хозяину пару грошей.