Бесплатный фрагмент - «Зачем писать стихи, когда есть лошадь?» с цитатами

СТИХИ ДО МОНАСТЫРЯ

— Почему я не знаю, как выглядит радость?

— Посмотри: вот гора, а за ней еще одна гора.

— И что дальше?

— А вот дальше и есть радость, и сегодня мы туда пойдем.

Домик в горах

А пойдем жить в домике в этом,

Который на фотках в горах?

Я знаю, живут там медведи,

А нам — почему нельзя?

Хотя, я знаю всю правду,

И врать не хочу тебе, —

Идешь на работу рано,

И я — точно так, во сне.

Да ладно, что нам с тобою, —

Давно мы с тобой на Ты:

Вместо горы — эскалатор,

Вместо медведей — мы!

Ладно, не беспокойся,

Домик построим в Москве,

Красная площадь будет,

Домиком на горе.

Но знаю, придет мгновенье,

Когда я скорей спрошу, —

Что там на самом деле,

В домике наверху?

Я знаю, никто не знает,

И ты не ответишь мне,

Домик один в печали,

Один в золотой росе!

Хоть улыбается солнце,

Весело по утру!

Я посмотрела на фотку —

Домик стоит в снегу.

Но знаю, придет мгновенье, —

И нам наш воздастся труд:

Медведи там за малиной,

Как мы, на работу, прут.

А пойдем жить в домике в этом,

Который на фотках в горах?

Я с мишками договорилась —

Они едут в домик к нам.

Костер

Я около костра, и я никто.

Смотри, смотри скорее…

Как валит дым, как он пошел,

Как догорают плавно выжженные ели…

Я молча говорю не о себе,

В огонь бросая сложный оригами —

Кораблики мои давно на дне,

А птица счастья машет мне крылами.

А угли… словно черный пес,

И копоть на лице, как будто к месту —

Глаза мои дошли почти до слез,

И тут же плавится подаренный мне крестик.

Я не скучаю днесь ни по кому,

В том месте, где сражаются за звезды,

Я не писатель здесь и не гуру,

Я — хвойный лес, тайга и вечер поздний.

***

Я в кроссовках с резиновой пяткой,

Я в бейсболке с лихим козырьком,

Я в одежде, которой не жалко,

Все сижу и кормлю комаров.

У костра я сижу, а мне больно,

У костра я сижу, а мне жаль,

Знать — не будет моей бейсболки,

Знать — не будет кусать мошка.

А я дверь второпях прикрою,

А я выйду отсюда вон,

Чтоб не знать ничего такого,

Отчего так горит костер.

И не будет тогда мне больно,

И не будет тогда мне жаль,

Только утром знакомый кто-то,

Будет также заваривать чай.

Песня отправляющегося в путь

Господи, укажи мне путь, а дальше я как-нибудь сама!

Поезд идет, светит луна,

Я собираюсь в путь,

Друг мой сказал — это мечта,

Так собираться в путь.

Я просмотрела все наперед —

Питер и Магадан,

Только когда тебе хорошо

Ты собирай рюкзак,

Только когда тебе хорошо

Ты собирай рюкзак.

Если вдруг ручка сломалась на нем,

Или порвался шов,

Ты повыкидывай из него,

Все, что нужней всего.

Ты повыкидывай из него,

Все, что нужней всего.

Пусть он и вовсе будет пустой,

Как чемодан без дна,

Если дорога это твое —

Будет тебе сполна.

Если дорога это твое —

Будет тебе сполна.

Дождик идет, сырость и мгла,

Я уезжаю в путь,

Друг мой сказал — это судьба:

Так начинается путь.

Друг мой сказал — это судьба,

Так начинается путь.

Я обещаю,

Я все запишу —

Питер и Магадан,

Мне на душе сейчас хорошо

Значит все будет так.

Мне на душе сейчас хорошо,

Значит все будет так.

Я встретила многих на своем пути: Серегу, который прошел пешком от Питера до Владика, а потом на пенопласте поплыл на Сахалин; Максима, который ходил босиком и ел руками, потому что так приятно; попрошайку, который говорит, что зарабатывает так больше, чем заработал у себя дома; человека, который устроил революцию и разорвал паспорт (половина из них без паспорта), православного буддиста, который принимает на себя все обряды всех религий; тех, кто путешествует с деньгами, но больше нищеброд, чем те, кто путешествует без них — бродяг и менестрелей — да мало ли их! Я не была готова к таким подвигам — я хотела жить обычной размеренной жизнью, ничего не улучшая и не добавляя к ней (я ведь знала — я домашняя), но какой-то внутренний пошаговый инстинкт не давал мне покоя.

Меня бесили эти люди, которые могут ходить спокойно, сытые и довольные — поэтому я стала общаться с зэками — со всем этим «сучьим отродьем» — потому что я была такой же — как по этапам я ходила из одного федерального округа в другой, из одной республики в другую, с одного острова на другой. Я не знала, что мне делать, когда оказалась на самом краю — на острове Шикотан.

Когда я была маленькая, и мы ехали на дачу — при остановке — в пробке или на светофоре, я начинала плакать. И тогда я выбрала для себя — не останавливаться.

***

Когда не хочешь ничего,

Ты можешь ничего не делать —

Пройтись по комнате пешком,

А дальше из подъезда выйти.

Идти куда глаза глядят,

Или указывают место,

И не противиться всему,

Что в этот день ничто не вышло.

А дальше руку подними,

Постой немного на бульваре,

Свою машину подожди,

И ехай в сумрачные дали.

Тебя там встретит сто слонов,

Жирафы, жирные тюлени,

Тебя там встретит носорог,

И необъятные пустыни.

Скорей всего, Сургут один,

Челябинск, Выкса или тундра,

Скорей всего, и даже так —

Доедешь ты до Подмосковья.

Но будешь ты уже, как все,

Не одиноким, а свободным,

Без паспорта, без мишуры,

Ты будешь с кем-то, ненадолго.

И будешь рад, что стало так,

Когда ничто не ожидаешь —

Ты мерз на улице в буран,

Когда в машину залезаешь.

Ботинки

И нет того, что я хочу,

Ни в ком,

И даже ты, моя любовь,

Не снишься ночью.

Сказать — я безрассудочно влюблен,

В природу, в небо голубое,

И, — в смерть,

Которой нет.

Но вот, —

Стоят мои ботинки,

И будут так стоять,

Пока я не пойду.

У каждого в жизни жизнь может измениться особенным образом. У одних жизнь может измениться в любой момент, у других — таких большинство, жизнь может измениться по случаю долгого стремления к ней. А у третьих, к ним тоже отношусь я, жизнь может измениться, только, когда им кажется, что она изменилась.

Необычная палатка

Была палатка у меня,

Раскрыл ее, а там дворец,

Есть все, что нужно для тебя,

Когда в походе хочешь есть.

В карман вмещается она,

Снаружи так же, как у всех —

Когда раскроешь, говорят,

Не отличается совсем.

Есть тамбур длинный у нее,

Как коридор, ведущий в рай,

Заходишь — в темень попадешь,

На голове моей фонарь.

А дальше там совсем ништяк, —

Вайфай, компьютер и кальмар,

Другому не войти никак,

Собаки не пролезут внутрь.

Ходила я без рюкзака,

С такой палаткою одной,

Была бы тайна у меня,

Но кое-что произошло.

Увидел кто-то раз меня,

Как я палатку достаю,

Как кинула ее — и раз,

Вся разрослась в огромный дом.

И тамбур уж меня не спас,

Я убежала в темный лес,

С тех пор таскаю я рюкзак,

И думаю теперь, как все.

Сегодня, когда мы ехали, как свадебная машина, мне как будто приходили настоящие мысли: спокойные виды, палатка с вай-фаем, и, пока я еду — все возможно — мне показалось, что настоящий путешественник вот кто…

Когда мы едем, обязательно спросят, кем вы работаете, что делаете, когда не путешествуете, а так что делаешь? Вот именно, я — пром. альп — ответил мой попутчик; я хотела сказать я — путешественник, но промолчала. Путешественник — сразу вызывает подозрение. Но, когда мы проехали лохматых животных, гору, растянутую в улыбку (домашние скалы — не похожие в крыму-что о них можно разбиться) горы с вкраплениями пирита на солнце, а вечером — как печенье с кусочками шоколада — мне пришло в голову такое: настоящий путешественник вот кто — кто не работает между путешествиями, а путешествует, кто не хочет нигде надолго останавливаться (я не говорю о тех, кто делает из этого работу). Что сказать — я не захотела быть художником, у меня не вышло быть спортсменом, уж точно я не для работы в архиве. Я не выбрала ничего, поэтому я путешествую — потому что здесь есть все. Может когда-то еще мне придет в голову обзавестись семьей, ведь есть такие, кто оседает и делает свое ЭГОпоселение, какую-то свою повседневную жизнь.

***

Мне нужна не только дача,

Но и остров Сахалин,

Сердцу ближе то, что дальше,

Как бывает при шизе.

Если дача в Подмосковье,

То я еду на шашлык,

Побродить по лесу, полю,

Что застроят вскоре здесь.

Очень жалко мою дачу,

Да и остров Сахалин,

Один раз там побывала,

А хватило на всю жизнь.

Но, однако, чувства эти,

Я тяну уже давно,

Кто немножечко с приветом,

Тот берется за перо.

И неважно, дача это

Или остров Сахалин,

Главное, чтоб сердце пело,

Оставаясь молодым.

Чтобы всё понять, не обязательно ехать далеко, достаточно вернуться.

***

Далеко не надо ехать,

Мы приехали давно —

Вот такое предсказанье,

Мне вдруг в голову пришло.

А зачем куда-то ехать,

Про себя стихи слагать,

Если можно выпить пива

И на даче отдыхать?

Все так делают прекрасно,

Никому не нужен срок,

Мне одной что ли впаяли

Ехать во Владивосток?

И поеду, только пусто

Будет у меня в душе,

Незатейливо искусство,

Если ехать из Москвы.

Ну и что ж? Пускай и ладно,

Старой, может, стала я,

Этот стих мне как лекарство,

В нем вся молодость моя.

Только потом я поняла — телефон нужно было потерять, чтобы отсрочить время; от Димы уйти, чтобы завести знакомство с зэками, а потом, получив информацию, встретиться с ним опять. Таких совпадений, вы скажете, не бывает, но я вижу всю логику дороги, и, в очередной раз, с кем-то не доехав до конца, попасть на ту самую единственную вписку в Хабаровске, чтобы потом все было идеально.

Я делала совершенно не то, что делали они. Да, я путешествовала, но путешествовала не автостопом. Когда я поднимала руку, чтобы остановить машину, передо мной раскрывалась вся карта, я чувствовала то особое свечение, что испытывала иногда во сне. Это особое свечение распространялось на водителей — они меня не трогали, и на сами машины — они везли меня туда, куда мне было нужно. Вообще, все происходило так, как я сама себе мало представляла. Все было — ништяк.

Когда заканчиваются деньги, начинаются приключения — длинная дорога домой.

***

Такое бывает однажды в году,

Беру я рюкзак и куда-то иду,

Я иду наугад,

И не знаю зачем,

В рюкзаке ничего,

Практически нет,

Я бываю всегда в это время смешон,

Если дождик идет,

Я иду под дождем,

Если град вдруг пойдет,

Я иду все равно,

Я же должен узнать,

Что же будет потом!

И чем дальше иду,

Тем быстрее мой шаг,

Если тяжек рюкзак,

Значит, я приустал,

Если кто-то ко мне вдруг пристанет в пути,

Значит, я безнадежно больной не один,

Если вдруг я устану,

Захочется спать,

Я не буду, как все, ложиться в кровать,

Заберусь я в стог сена,

И буду смотреть,

На большую звезду,

Что мне ориентир.

А когда я вернусь,

Я забуду про все,

Все, что было со мной —

Это все не со мной,

О далеких краях,

О таких же, как я,

Что уходят всегда,

С рюкзаком навсегда.

Когда я путешествовала с Федей, я была бродягой, когда с Андреем — путешественником, когда одна, меняя попутчиков, я стала странником, ведь теперь, когда я ехала с кем-то, я все равно была одна.

М. я променяла на Нижний Новгород, С. на Магадан, А. на Алтай, Сахалин и Камчатку. Какой следующий будет город? Какое любимое имя?

…Ведь если мне скажут, оставайся, живи здесь, — то, что есть во мне сейчас, этого не будет. Только это знание, что я здесь не навсегда, дает мне столько энергии, такую полноту жизни.

***

Одна. Без денег. Без палатки.

Я еду где-то по степи,

Куда ни глянешь, нет деревьев,

Чтоб как-то скрыться от тоски.

Я еду, будто замечая,

Что я на свете не одна,

Водитель рядом и все люди,

Которым я всегда нужна.

Кто-то подбросит по дороге,

Или деньжонку кто подаст,

А, может, даже что-то больше —

Сидеть и греться у костра.

Всегда я всех не понимаю,

Как и они меня — не всяк,

Живу я где-то, где попало,

И надо всех всегда прощать.

Да только видно — Бог со мною,

Раз я все еду и жива,

Мне все равно, где быть одною,

Когда вокруг меня толпа.

Когда нас спрашивали, зачем мы путешествуем, мы говорили, что пишем книгу, скорее, как отмазу, чтобы только не говорить правду. А что я скажу? Зачем я поехала? Я поехала за знаниями и еще чем-то неизведанным и таинственным, чем-то настоящим, что всегда имеет смысл.

***

В дороге мыслят прозой — не стихами,

В дороге вся одежда — барахло,

Когда вперед протягиваю шляпу,

Мне кажется, сегодня не умрем…

***

Или в дороге, или в берлоге

Мне лес — тайга,

А я не дома,

Не нужно здесь готовить борщ,

Медведь выходит из берлоги,

Ведь ты в психушку не пошел.

Здесь — красота,

Уехал — нету,

Здесь — комары,

Уехал — нет,

Но тут и там встречают с песней,

А ты опять — глядишь в кювет.

Пальто

Прохудилася подкладка у пальто,

Я иду и мёрзну на ходу,

По Ремарку в ресторан зайду,

Но не кальвадос — глинтвейн возьму.

Подаю пальто я в гардероб,

Стыдно мне, но что поделать-то?

Выдают, как всем, мне номерок,

Только взгляд какой-то не такой.

Сразу видно, просекли меня,

Может, и без денег вовсе я?

Ресторан шикарный и крутой,

Явно Мурки не хватает за столом.

Вот иду я и сажусь к окну,

Но всё думаю: «Где там мое пальто?

Не на вешалке, а на крючке,

С краю где-то, в темном уголке».

Грустно стало мне, что я не в нем,

Будто распрощалась с пареньком…

Там пальто висит и ждёт меня,

Жизнь моя, на что ты мне дана?

И подносят, наконец, глинтвейн,

И пошло, поехало — затем…

В философию я сразу подалась,

Трубочка корицы запеклась.

Я сижу и думаю — вот там,

Ждет меня заведомая даль…

Только палец кверху подниму,

И водитель скажет «подвезу».

Про пальто свое тогда забыла,

А оно, как пугало, висело…

Только встав уже из-за стола,

Я припомнила, в чем всё-таки беда,

Всё на самом деле и не так,

Что пальто моё, мне — друг, не враг…

Свитер пододев, я всю Россию,

В этом вот пальто исколесила.

В этот день было единственное облачко на небе, когда пронеслась вся моя жизнь. Я не знаю почему, трудно сказать, но пожалуй, это путешествие было из ряда вон выходящее, сказать, не как у всех, ничего не сказать. А есть ли путешествие, как у всех? Странный вопрос. По-моему, все путешествия куда-то ведут, иногда даже в кювет, вот как я сейчас, стою на обочине и ловлю чего-то. Я имею ввиду на обочине жизни…

«Свою машину не пропустишь, даже если проедут тысячи. Так что пей себе чай на здоровье и не парься по пустякам!»

***

Я прохожу, смотрю в окошко,

И хочется туда попасть,

Вот там — красивый кот в полоску,

Такой же коврик и матрац.

Всегда казалось там уютней,

Чем то, откуда я ушла,

Я прохожу, а за окошком,

Сидят и пьют хороший чай.

И свет такой от абажура,

Чуть заглушает их тона,

И я, как будто часть семейства,

Стою зимой у фонаря.

Я достаю большущий термос,

Из небольшого рюкзака,

И крышку с термоса снимая,

Я наливаю кипятка.

И также чай я пью с малиной,

Стоя одна у фонаря —

А снег по-прежнему сверкает,

Мне сахар добавляет в чай.

Меня всегда беспокоил вопрос: почему мы здесь? Просто, чтобы потусить? Вряд ли.

А, может быть, жизнь дана нам для того, чтобы мы забыли о смерти? Совсем забыли, и о старости тоже. Жить всю жизнь — не проще было бы умереть, чем взять на себя такую ответственность?

Моя отдушина — Байкал

Моя отдушина — Байкал,

Чуть что, туда я убегаю,

И светит мне моя звезда,

Что еду я опять за далью.

Пусть далеко, но нет проблем,

Я подниму вверх пальцем руку,

Любовь моя не знает мер,

Поэтому дорога любит.

Я еду долго, не спеша,

Куда спешить, покуда молод?

Обычно я беру рюкзак,

И на ремне свисает кукса.

Палатку разбиваю в дождь,

Костер я разжигаю в стужу,

Сааган-дали с рахат-лукум —

Я вспоминаю о хорошем.

Конечно, не всегда легко,

И в этом суть, и вся дорога,

И если по пути взалкал,

То жалок ты, почти ничтожен.

Я представляю, как бегу,

Безжалостно, вниз по ступенькам,

Москва — Хабаровск — далеко,

Сбежать я от себя успею.

И слышен на площадке лай,

Всегда похожий на дорожный,

Моя отдушина — Байкал,

Что и написано на роже.

Сивучи не приплывут, а собачьи упряжки порвутся…

***

Вернуть можно всё —

И забытый взгляд,

И ворованный воздух из пор,

Всех решений назад —

Забайкальскую падь,

И пельмени с бурятских костров.

Вернуть можно всё,

Только силы нужны,

А их раздаю — не раздам,

Далекие, позабытые сны,

Зачем вам идти назад?

А голос мне шепчет:

«Давай всё вернём —

Всю пыль пожелтевших страниц»,

Но сердце безжалостно на своем —

«Ты только маленький принц».

Кукса

Кукса — есть такая кружка,

Деревянная подружка,

Из Финляндии пришла,

Корни русским принесла,

Делают из капа —

Дуб, береза, ясень…

В путешествии она,

Очень даже хороша:

Ручка с двумя дырками, —

На ремне подпрыгивает.

Только я скажу, друзья,

Пить вино из ней нельзя,

Сушит сильно дерево,

Когда много выпито.

У самих же, у саам

Кружка эта есть, как дар,

Дарят на удачу,

Маленькому мальчику.

С ней идет по жизни он,

Соблюдая сей закон —

На ремне подпрыгивает,

Я шагаю весело!

После такой любви или на войну, или в тюрьму. Пожизненно.

***

Банка из-под пива на полу,

Термос почти полный в чемодане,

Я сижу и пялюсь на луну

Отрешенными на все глазами.

Речка там бежит совсем не слышно,

Там березы сладковатый вкус

Не изменит даже старая покрышка,

Выстроенный к медвежатам курс.

Я люблю тебя намного больше,

Значит, жизнь сильнее полюблю,

Подожду тебя еще до ночи,

Я сейчас, быть может, на краю.

***

Мне все — близки, и все — далеки,

Я — ухожу, они — кто как:

Все, кто со мной — все одиночки,

Все, кто одни — со мной никак.

И, уходя, я плачу с горя,

И, уходя, я не молчу —

Смешно! Живот болит до колик,

Смешно, как я заразно вру!

Бывать — рукав слегка помятый,

Бывать — расстегнут воротник,

На одного — рюкзак с заплаткой,

На одного — он чуть грубей.

А что любовь? Одна лишь просьба,

А что тоска? Какой-то бред,

Я знаю, что любовь — искусство,

Когда любви нормальной нет.

Шеврон

На рюкзаке его шеврон,

Пришита волчья лапа,

Он — волк, который одинок,

Но добр и мудр, как в сказке.

Он волк, который обошел,

Всю землю на двух лапах,

Но никого так не нашел,

Кого любил когда-то.

Но не уныл на это волк,

В кулак он сжал всю лапу,

Ведь к рюкзаку пришит шеврон,

Кто сильный, тот с заплаткой.

Когда я сильно влюбляюсь, да что там, когда мне сильно нравится человек, в моих словах появляется некая незаконченность, сдержанность — будто во всех моих предложениях я забываю добавить несколько слов — я люблю тебя, я хочу быть с тобой, прошу, не уходи от меня. Такое же было в его поцелуях, прикосновениях — он не хотел, как я, сразу отдаваться полностью; он просек — я могу сбежать. И именно поэтому, я еду и еду, и все никак не могу проехать это, казалось бы, мучительное чувство — я хочу тебя, я хочу тебя…

***

Я тихо шла, а мысль неслась,

Мне было грустно до тревоги,

Ступаю шаг, ступаю два,

Как далеко еще до моря!

Как далеко еще шаги,

Каких-то песен, слов дыханья —

Люблю тебя, а любишь — ты,

Мои шаги — мое незнанье.

Я так хотела от тебя,

Услышать — что не слышно было:

Люблю тебя — А ты меня,

Ты знаешь — тут такое дело!

И вот иду я поперек,

Сквозь тундру, лес и все препятства,

И все затем — чтоб полюбить —

Любить тебя — такое счастье!

Я слышала, что надо б так —

Любить — когда не очень любят,

Люби меня!

Мои шаги —

Мне только бы дойти до моря…

Бонсай

Я купила дерево Бонсай,

Чтоб он стланик мне напоминал,

Как я ездила в бескрайнюю тайгу,

Не пойму зачем и почему.

Во всех смыслах я тогда жила,

Как сказали бы, то молодость была,

Например, поехав в Магадан,

Мне не нужен был и чемодан.

Я была такая же, как все,

Только это все не на совсем,

Как туман бывает по утру,

Я влюбилась в эту Колыму.

Я любила, верила, ждала,

Я ее проехать не могла…

Словно в женщину, влюбилась я в нее,

Реки, горы, стланик, комарье.

Но теперь уже совсем не так,

В местный я иду — кабак,

Напиваюсь там от всей души,

И снимаю проститутку за гроши.

Говорю я ей «бросай»,

Я купила дерево Бонсай,

Говорим всю ночь с ней про тайгу,

Не пойму зачем и почему.

Читатель-попутчик! Наконец-то я отправляюсь в путешествие нормально! Восемь лет, выпавшие из моей жизни, я решаюсь восстановить, чтобы те события, которые произошли в этот период, стоили той единственной фразы, ради которой и стоит жить — ради идеи жить дальше.

В самом деле, зачем писать? Неужели, потому что я написала слишком много и теперь не могу бросить? Ведь в дороге все пишут книги…

Несколько лет назад я поехала с человеком, который восемь лет живет в дороге, чтобы посмотреть, куда это приведет, стану ли я сама странником. Но только сейчас я поняла, ведь это я видела все со стороны — таких же, как он, уставших от жизни, от самих себя, — без цели они идут, куда понесут ноги. Неужели они искали истину, а не то, где переночевать, бесплатно попитаться? А когда собирались «такие» вместе, упаси Господи, назвать их путешественниками — все искали работу, чтобы не работать, жить, чтобы не жить. Настоящий путешественник между путешествиями путешествует, а куда двигались они? Когда они собирались вместе, каждый раскрывал карту и говорил «куда бы еще поехать», а на их лицах выражалась скука, которую, я, как человек, дошедший до Края, сумел разглядеть — идя не своим путем, я, наконец, оказалась на месте.

Куда он катится? К чему это приведет? Мне стало интересно — от первого и до последнего попутчика длился мой путь. Человек, живущий в дороге — это не путешественник, а бомж, проститутка — все те, кто не забывал ничего, но надеялся на многое. Ведь, как-то, я сама, долго думая, как жить дальше, ничего больше не придумала, кроме того, чтобы уехать. И потом, мне кажется, если я не допишу, то что-то произойдет.

Квартирник

На подоконнике — флейтистка,

В огромной комнате — камин,

Он занимает много места,

Но больше здесь всего — других.

В стихах все сразу не опишешь:

В прихожей обуви полно,

Кто вышел, кто пришел, не знаю,

По мне — так на одно лицо.

Сказать — и вовсе без названья,

Все знают друг о друге так —

Кто с кем когда покурит травку,

А кто когда с кем переспал.

Меня привел такой же парень,

Лет тридцать, странник, травокур,

И хоть он веры православной,

Но по религии — буддист.

Он в шапочке традиционной,

Как растаман — во всем цветном,

И вечно темы переводит,

Когда о вечном, о большом.

Хотя он сам — большой природы,

И ум в нем очень уж велик,

Всегда со всеми в разговоре,

Всегда со всеми и один.

Не знаю, что с ним приключилось,

Но стал юродствовать давно —

Как только институт закончил,

Поехал на Байкал пешком.

Теперь он с книжкой — на дороге,

Всегда с протянутой рукой,

Его водители подвозят,

Чтобы понять, кто он такой.

А наш квартирник на подходе,

Стоим в кругу и тянем «Ом»,

И ничего не помогает,

От одиночества кругом.

Казалось, он читал книги, чтобы ни о чем не думать, или же, когда становился несчастным, потому, когда он их читал, он забывал об этом, или же, что, скорее всего, он их читал, чтобы всегда быть счастливым, чтобы не думать, что он вообще когда-то может быть другим. Вообще, это была его главная цель. Это случалось, когда мы ни с кем не общались, сидели на обочине или разводили костер. Тогда он брал книгу. Книги у него появлялись всегда. Не было еще такого, чтобы у него с собой была хоть одна непрочитанная книга. А когда он прочитывал — сразу дарил или обменивался, а иногда, было еще и такое, он оставлял книгу, где ему, кажется, она была нужней. Для меня всегда оставалось загадкой, откуда он их берет, потому как мы всегда находились вместе, но не было еще такого, что в такие вот моменты, когда мы сидели на обочине или разводили костер, я видела его без книги. По началу, я тоже пыталась за ним успеть, но потом и вовсе оставила это гиблое дело — нормальный человек не может читать вот с такой скоростью!

Он читал везде, всегда, при любых обстоятельствах и при любых условиях — он читал в жару, когда кусают комары, когда холодно и мерзнут пальцы. Без него я вообще бы не сообразила, что в путешествии можно еще и читать, а не только путешествовать.

***

Были мы на Гоголях,

Мысль была в моих глазах,

Я сидела и курила,

В чем прикол не уловила.

Но сидела я одна,

Среди странных странник я.

На Холмятник я пойду,

Может быть, чего пойму.

Но скорее не понять,

Если тоже не бухать.

Вот такой вот вышел стих,

Кто со мною, тот грустит.

***

Мой папа на гармошке играл сегодня «Мурку»,

А я сидела просто, расчесывая челку,

Теперь я понимаю, насколько всё ничтожно,

Искусство даже это затрагивает чувства.

Мне захотелось сразу бежать, покуда молод,

Куда-то ехать в даль, как раньше, автостопом,

Ромашки собирать, встречаться, расставаясь,

О чем-нибудь мечтать, на море бултыхаясь.

Но вот концерт затих, и стало как-то грустно,

Обыденная жизнь, навязанная взрослым.

***

Никому

Ничего

Не хочу

Доказать,

Просто —

В сторону кепку отброшу,

Чтобы небо могло

Смотреть мне в глаза,

И чтоб я его видела тоже!

Москва показалась мрачной и серой, крыши домов устилал навес из тяжелых туч, который, прорываясь дождевыми капельками, стекал на головы прохожих. Они то и дело шли куда-то, сами не зная куда, правда, кто-то стоял и курил, размышляя о вечном. Но это лишь моя позиция, человека, неделю не бывавшего в Москве. На самом деле, обстановка была более чем напряжённой. Курьеры спешили кого-нибудь задавить, самокаты, черт бы их побрал, тоже; я шла, и на ходу теряла уверенность, что вообще дойду до дома. Я увиливала то в одну, то в другую сторону, а тут как нарочно ещё и стройка… Впрочем, как только электричка стала приближаться к мегаполису, меня как резинкой растянуло, я растворилась среди таких же умных, никчемных, никому не нужных людей, где индивидуальность ничего не значит, а положение в обществе всего лишь пшик, который сегодня есть, а завтра тебя подсадят на какие-нибудь антидепрессанты, потому что ты выдохся, сломался, не выдержал ритм. Это такая сумасшедшая гонка, где победителей нет. А если и есть, то это злые, практичные, бездушные люди, как их ещё называют — акулы, которые, сами же изводят тех, кто раньше изводил их. Но разве это победа? Я очень хорошо усвоила этот урок и, хоть у меня болела нога, я быстро подстроилась под ритм города — Москва сейчас не та, которую воспевал Пушкин — в любой момент нужно быть готовым дать отпор, и я была готова.

***

Скрыть себя можно красивой одеждой,

Яркой помадой, работой успешной,

Скрыть себя можно надёжным мужчиной,

Букетом цветов, губами большими…

Классною тачкой, квартирой в Москве

Или же книжкой в метро, например.

Скрыть себя можно чем-то всегда,

Но от себя не скроешь себя.

Вафля

Это не совсем нормально,

Между нами лежит вафля,

И никто ее не ест,

Будто будет диабет.

Если б кто-то взял кусочек,

Можно было б облизнуться

И, к примеру, тоже взять,

Незначительную часть.

Ну а так как только метим,

Кто из нас могучий ветер,

Будет вафелька лежать,

Непонятно, чего ждать.

Этот стих шизофреничный,

Но вселяет он надежду,

Что любовь меж нами есть,

Пусть похожа на болезнь.

Ведь все это ненормально,

Между нами лежит вафля,

Очень трудно уловить

Всю последующую нить.

Ремарк «Жизнь взаймы»

Покрова ночи я не вижу,

И бесполезен шум ночной,

Я еду на автомобиле,

Романтик с пламенной душой!

Я еду, а в ушах горенье,

Как фар машинных торжество,

Не знал, что я умру скорее,

Чем та, которую люблю.

Я в гонках первым быть пытался,

Она же — жизнь взаймы взяла,

Все покупала себе платья,

А я разбился, черта-с два!

Такой вот парадокс написан,

Я еду, а уже мертвец,

А та, которая болеет,

В ней больше жизни, чем у всех.

О, как люблю ее я сильно!

Она не знает компромисс,

Небесное происхожденье!

— Я умер первый, браво, мисс!

***

По городу иду — герой Ремарка,

Все так же, как обычно я иду,

Но вот в чем дело — выпали запчасти,

Машину завести я не могу.

Запчасти сердца стоят подороже,

Ведь их легко на трассе потерять,

Открыл окошко — тачка ненароком,

Тебя обрызгала, как будто так должна.

Зашел я в бар, в тот самый, у дороги,

Напился кальвадоса, коньяка..

Романтик я со странною душою,

— Люблю тебя. Одну. Издалека.

***

Я захожу на твою страничку,

Довольно часто, но по привычке,

Я захожу, чтоб чего-то вспомнить,

Как мы расстались, любя друг друга.

Я захожу измененья увидеть,

Напрасно, правда. Без изменений.

Только на фото ты стала старее,

И не тебе стихотворенье.

Сказать — у меня таких много,

Я захожу не к тебе только,

Да и вообще, кому этот стих?

Каждый подумает, что про них.

***

Организм — такое дело,

Мозг в нем главный,

В этом — суть,

Сердце — только прикрепленье

Одиночеств и разлук.

***

Разбитое сердце не лечится,

Ничем его склеить нельзя,

Приходят мне строчки из вечности

По лезвию бритвы скользя.

***

Кислый чай,

Занавеска прикрыта,

Мелкий почерк сквозит по листкам,

Полка шкафа до верха забита,

Но нет места в ней больше стихам.

Что мне скажет теперь моросящий,

Всеми дома забытый дождь,

Он один, стало быть, настоящий

Да с рябины опавшей гроздь.

Будут утром на мне калошки,

А в плетеной корзинке — нож,

От опят на пеньках — только ножки,

От любви — только в воздухе дрожь.

***

Я об тебя разбиваюсь от счастья,

Ты один лишь достойный моей души…

Сколько ко всем доброты и участья —

Легче считать без конца этажи…

В том весь секрет, что нам всего мало —

Что мы друг другу ничто не должны,

Лучше всех было мне — и ты был рядом,

Было плохо тебе — это тоже прошли.

Только правду искали мы вместе и долго,

Баб мы вместе стращали, как только могли,

Но как в Замятине через шторку

Не разговаривали о любви.

***

Всё происходит из-за женщин,

Вы сами знаете к чему я,

Ни раз бывало, что поэты,

Встречали музу роковую.

И это всё меняло сразу,

Поэт становится великим,

А раньше он писал ужасно,

Не замечая отклонений.

Его стихами равнодушно,

Никто не думал восхищаться,

Топили печь напропалую,

И было их совсем не жалко.

Ну, а теперь поэт известен,

Идёт куда-то — все в восторге,

Всё происходит из-за женщин,

И даже то, что не должно бы.

***

Кто-то ебет хорошо,

Кто-то нежности дарит больше,

С первыми — хороша ночь,

Со вторыми — остаток ночи.

А вот когда чтоб так,

Чтобы как-то совсем по-другому?

Будто бы я не я,

Будто бы ты — другое?

Будто бы просто молчим,

Будто бы просто друг с другом,

А между нами — нить,

А между нами — громы!

Или когда вот так —

Просто целуемся в губы,

Ты — молодой кобель,

Я — молодая сука.

То, что совсем не к лицу,

То, что совсем без названья,

То, что почти как цветы,

То, что почти как дыханье.

Гимн сексу (21 веку)

После бурного секса взмокла,

Теперь гимн посвящу ему —

Как кончать я люблю долго,

Как не каждому я даю.

Мне нравится все по порядку:

Чтоб наручники были и кнут,

На глаза партнеру повязку,

На меня — колготки в сеточку

и высокий каблук.

Под спину засунуть подушку —

так куннилингус нежней,

Я изгибаюсь кошкой

До твоих извращенных идей.

За твою спину ноги —

Обнимаю скрещенье ремней,

Оставляя кровавые кроки,

В страсти вдетых в тебя когтей.

С тонким лезвием нож длиннее,

разыграли в найфплэй игру —

Кто похож из нас больше на зверя

2:1 я пока веду.

И подтеки на шее неровно,

И развратый животный взгляд

Ты сейчас мне такой покорный —

Собираешь волосы в прядь.

Я кричу — «Еби меня, сука!

Я тебя лишь только хочу,

Хочу быть с тобой проституткой» —

И быстрее еще дрочу.

Позы все уже перебрали,

Свет включили — сосками в окно,

Чтоб соседи потом вспоминали

Как мы грязно еблись на трюмо.

Завожусь в 69 быстро,

Вещи рваные на полу…

Разжигаю твою канистру,

На коленях жарко в углу.

Стыд — это скрыть инстинкты,

6 оргазмов лучше стыда —

Девиаций флюидные нити,

Тянутся без конца.

Напоследок трусы подкину,

Для проверки на потолок,

Чтоб поразить мужчину —

Какой он был молоток.

А на следущий день скину —

Всего одну смс —

На его «люблю тебя»

я отвечу —

«Я тоже очень люблю тебя секс!»

***

Больше похвастаться нечем,

Только «Гимн сексу» и всё,

А за окошком синим

Кто-то стучит в баскетбол.

Кто-то стучит — не играет,

Спать никому не даёт,

Он все как будет решает,

Сколько осталось ещё.

Как заводная кукушка,

Он набивает мячи,

Под фонарем очень тусклым

Всегда попадает в прицел.

Хоть отойдет он далече,

Хоть он забьет из близи,

Ритм не сбивает привычный,

Так как в моем стихе.

Тут я задумалась дальше,

Правда, какой с меня толк,

Если грешу постоянно,

Если не вняла урок?

Так просидела до утра,

Все давно спать улеглись,

Только в висках одиноко

Мяч баскетбольный стучит.

***

Он Ахматову не знает,

Значит, он не нужен мне,

Баба Римма причитает,

Что живу я на луне.

В самом деле, кто мне нужен?

Если я пишу стихи?

В одиночестве глубоком

Лишь рождается шедевр.

Максим

Максим увидел кабана,

И сфоткал он его,

Точней, на камеру заснял,

Но это все равно.

Живёт он в домике один,

Крутой со всех сторон,

Он хочет семеро детей,

Но только от кого?

Не может он никак найти,

Ту самую — ее,

Меня он встретил по пути,

Но я совсем не то.

Ему нужна другая — я,

Как некий идеал,

Чтоб он был первый у нее,

А я, конечно, блядь.

Не дождалася я его,

Как принца на коне,

Теперь склоняюсь к одному —

Найти попроще мне.

Любовник из Воронежа

Никак в Воронеж не доеду,

Любовник Владислав там ждёт,

Он хочет многое на свете,

Но он таблетки, сука, пьет.

Пьет оттого, что одичал он,

Что предали его друзья,

Он православный вроде парень,

Но секса хочет, как и я.

Прости меня, любовник дальний,

Что не доеду до тебя…

В Москве таких, как ты, не мало,

Давай мы будем, как друзья!

Ведь ты желаешь больше славы,

Тщеславия в тебе не счесть,

Я вижу: ты обычный Владик,

А я — известный всем поэт

(А я — взяла тяжёлый крест).

Так что же хочешь ты без толку,

За мною впопыхах плестись?

Тебе бы девку-одногодку,

А не старуху Изергиль.

Ты знаешь — я люблю свободу,

А до мужчин мне все равно,

Предвижу — переспишь со мною,

Потом на исповедь пойдешь.

Там все расскажешь ты частично,

Что между нами было в ночь,

И станешь грешником с поличным —

То смертный грех, а не любовь

(И понесешь епитимью).

Зачем тогда, мой мальчик, Владик,

К тебе мне ехать за сто верст?

Уж лучше — ты ко мне приехай,

Я покажу тебе любовь!

***

Боишься уронить корону,

Идёшь ты прямо, как всегда,

И даже в электричке полной

Твоя походка хороша.

Ты выделяешься незримо

На фоне этой голытьбы,

Сидят в смартфонах все уныло

Или бегут, когда контры.

А я сижу и вижу это,

Анализируя в уме,

Что делать мне, сорваться с места

Или оставить всё, как есть?

Нет, не могу я, понимаешь,

Я слишком влюбчив был во всех!

Если пойду к тебе, то значит

Мечты растает тусклый свет.

И всё закончится когда-то,

Ну, а походка — никогда!

И даже пусть совсем другая

Мимо меня сейчас прошла.

Таня из Химок

За окном до Химок

Нечего смотреть,

Еду как обычно

К Тане водку пить.

Таню я из Химок

Знаю уж давно,

Как приду — закурит,

И про мужиков.

Только вот сегодня

Что-то не пошло…

С ней мы не смеемся,

А сидим в говно.

Я сказала — хватит,

Не могу так жить,

Ухожу я на хуй,

Возвращаюсь в скит.

Там хоть помолюся

Я за грешных нас,

Здесь же не спасуся,

Попаду я в ад.

Мы погоревали,

Выпили ещё,

За окошком очень

Даже хорошо.

Хомяк

Мы сидим с тобой,

Пьем пиво,

Я пьянею, а ты нет,

Мы друзья с тобой навечно,

Мы пошли на рок-концерт.

Здесь когда-то была Янка,

Цой, любимый Башлачев,

А теперь сидим-не знаем,

Просто музыка идёт.

Я ж — люблю послушать скрипку,

Я сижу, и не понять,

А тебе уже за сорок,

Ты пришла сюда опять.

Почему ты не пьянеешь,

Это тоже не пойму…

Про работу ты все мелешь,

Как всегда, что не берут.

Ну а мне все как-то похуй,

На работу и на все,

Мне с тобой бухать прикольно

И молчать с тобой легко.

Говорим ещё про вечность,

Это главный разговор,

Только в Бога ты не веришь,

Ну а я все про Него.

Что мне делать на концерте,

Если тянет в монастырь?

Скучно, если не напиться,

Ну, а пьем мы каждый день.

В общем, мы сидим уныло,

Я тебя зову — «Хомяк»,

Потому что мы, как дети,

Только в каждом слове «блять».

Семушка

Семушка — хомяк большой,

Как его хозяйка,

Есть на свете грех такой —

Многообъедайка.

Я пришла к ним посмотреть,

А сама объелась,

Тоже впала в тяжкий грех —

Ела, ела, ела…

Смысл жизни их таков,

Как поесть получше,

Много есть других грехов,

Семушка хороший.

Крутит, крутит колесо,

И хозяйка — тоже,

Фитнес-центр не помогает

От чревоугодья.

***

Просто есть суп

Просто есть рыбу,

Не думать о плохом,

Но и о великом.

Сложнее всего,

Жизнь так начать,

Не думать вообще —

Вот благодать!

Дойти до сего,

Гораздо труднее —

Просто есть суп,

Не думать о рыбе.

Нормальная жизнь —

Что это такое?

Ответ где-то там,

Под чешуею.

***

Пусть потолок в метро смешают с небом,

Пусть вместо пива подадут нам ром,

Пускай мы щи вприхлебку с черствым хлебом,

Своей отчизной никогда не назовем!

Как часто умирают под прицелами,

Как редко удается от любви!

В психушке хвастаясь заштопанными венами,

Друг другу в вечном клялись на крови.

Мы в молодости самые красивые,

Уехать всё хотим в далекий край,

Там люди нам, казалось, человечнее,

И что война — дворняги сиплый лай.

Ты думал, что растешь духовно, а оказалося — шиза…

Шиза

Мне нравиться жить в шизе,

Такой образ жизни есть,

Ты ходишь сам по себе,

Не знаешь о чем говорить.

Ты ходишь, чтоб не упасть,

Сидишь, чтоб не взлететь,

Бездонный в глазах океан,

Бездна в твоей душе.

Ты ходишь мильоны лет,

Ты ходишь туда-сюда,

Шатаешься по Москве,

Пишешь, что нашагал.

Ты ходишь совсем один,

Ибо — в глубокой шизе…

Шиза у меня одна,

Я у шизы один.

Беда нашего времени в том, что раньше у людей шиза появлялась от гениальности, а сейчас гениальность появляется от шизы.

***

Прихожу я к психиатру, —

А какая нынче дата?

Он все смотрит на меня,

За окошечком весна.

Я не знаю, что ответить,

Очень глупо быть поэтом,

И тем более вот здесь,

Графомания — болезнь.

Вы печатаетесь где? —

Он спросил меня в конце,

Ожидая слово «нет»,

Быстро выписал рецепт.

Приходите через месяц, —

Также молча слово взвесив,

Посмотрел он на меня,

Улыбаяся слегка.

И, забыв про «до свиданья»,

Хоть крутилось в подсознанье,

Закрываю быстро дверь,

Вспоминая, что апрель.

Философия такая,

Что на все я промолчала,

Все движения души

Будут здесь обличены.

От смерти нету антидепрессанта,

И душу не измерить на УЗИ…

***

В России диагнозы ставят другие —

Вялотекущую шизофрению,

Больше нигде ее уже нет,

Ставят, чтоб ты был один из них.

Тоже ходил в цветастой пижаме

И вспоминал, конечно, о маме,

Здесь все почти что, как и в тюрьме,

Можно лишь только писать стихи.

Грустно Россию нашу представить,

Все в ней грустят, кто кого не подставит,

Также врачи издеваются над,

Даже в уборной пронзительный взгляд.

Вялотекущая шизофрения — это такая простая дилемма,

Только решить не могут врачи,

Куда ее деть, если ты не как все?

Вот и придумали это названье,

Чтобы в России грустить по призванью,

Если вдруг ты окажешься фрик,

Сразу повесят этот ярлык.

В психушке

Я хожу по коридору

И молюсь, стихи шепча,

Я боюсь, как все в психушке,

Невзначай сойти с ума.

Что же всех здесь подтолкнуло,

Так ходить туда-сюда?

Разноцветные халаты

Вхожи в голые тела.

Я смотрю в одну лишь точку,

Та, которая в стене,

Будто кто-то за стеною,

Также грезит обо мне.

Мысль сбежать отсюда — вредна,

Каждый псих — в одном окне,

Все нормальные — здесь психи,

Я — нормальнее других.

Вечереет. Смутно помню,

Все, что было в этот день,

Я в палате снова буйной

И одна ору за всех.