Бесплатный фрагмент - Забавы и шутки демиургов

Вступление

Не особенно веселая наука литературоведение, скажу я вам. Да и любая наука — это довольно скучная и даже часто нудная вещь.

Один очень умный дядька-философ, по этому поводу размышляя, хотя он очень любит литературу, это я точно знаю, пишет очень искренне:

А монологи Штольца с Обломовым или Базарова даже я не помню.

Это уже прошлый век.

Прочитав такое, скажу вам честно, грустно мне стало. Жаль всех наших героев, а вдруг они и правда, настолько устарели, что уже никуда не годятся.

Выяснить это очень хотелось, но как это сделать?

А что если с весельем и отвагой?

Легко сказать, да трудно сделать, пришлось придумывать что-то такое невероятное. Долго ничего не придумывалось, и вдруг показался рог чуть повыше письменного стола, а по полу брякнуло копыто.

Кто бы это мог быть?

Наши старые знакомые демиурги Игнат и Тарас появились, чтобы взяться за дело. Они всегда готовы помочь. Недаром распевают свою песенку:

Вы нам только шепните,

Мы на помощь придем.

И придут обязательно, кто сомневается, сами посмотрите, шепните только и придут, и все сделают, что сами захотят.

Но что может получиться, если за дело берутся неугомонные духи заповедного леса, которые скучать не привыкли. А при этом взбрело им в рогатые их головы, что они должны отправиться именно в страну Литературию и Мифологию, и там постараться набраться каких-то познаний, и развлечься немного. Потому что они и сами часть той страны, и очень даже деловая и шустрая ее часть, мы-то с вами успели в этом убедиться.

А тогда и получаются « дней минувших анекдоты от Ромула до наших дней», которые, как мы помним, даже наш не особенно любимый герой Евгений Онегин хранил в памяти своей.

И назовем мы все это очень просто — филоложками — коротенькими рассказиками, нагло вырванными из нашей многострадальной классической литературы, переделанными и переписанными, порой даже трудно узнаваемыми, потому что черти свои лапы к ним приложили. И все-таки иногда это у них получалось забавно, порой удивительно, как такое можно было сотворить, и часто просто интересно.

№№№№№№№№

Если у нас некоторые уважаемые историки создают параллельную версию даже истории нашей, почему бы чертям ни создать параллельную версию литературы? Они сделают это, если даже вы их не попросите.

Хуже уже не будет, и классический ее вариант никак не пострадает. Разве только некоторые особенно любопытные читатели захотят еще раз заглянуть в классический вариант того самого произведения и посмотреть, а как на самом деле было, но думаю, от этого оно не пострадает, а даже наоборот, выиграет, книжки хоть немного читать начнут. Очень обидно, когда утверждают некоторые, что классики, это те, которых все уважают, но никто не читает.

Но каждый о своем, а мы с демиургами пошли свои фиололожки творить самозабвенно, чего и вам желаем.

Огромная просьба к уважаемым читателям не путать демиургов с бесами, те товарищи, которые нам совсем не товарищи, появились значительно позднее, и совсем из другого мира к нам пожаловали

Соавтор Тараса и Игната.

Пролог

Мы знаем, что во все времена любимым развлечением людей, а духов и подавно были путешествия, в разные земли и страны. Очень хотелось свободным и праздным, а может и не праздным, а обиженным и отвергнутым гулякам на мир посмотреть и себя показать.

Но кто не мечтал не только в разных пространствах, а еще и во временах разных побывать?

Невозможно, говорите, но нет ничего невозможного для наших чертей, ведь каждому известно, что они вездесущи. Они тем и прославились, и имя свое получили, потому что могли легко черту переступать, тогда вдруг проявлялись в мире людей, свой облик обретали. Другие духи так не могли из одного пространство в другое прыгать, вот чертей и посылали, если что-то передать или устроить в мире людей надо было.

Правда, устраивали они часто на свой лад, творчески к процессу подходили, но все-таки делали все, что от них требовалось, чаще удачно, а кто ошибок не совершает? Правильно, тот, кто ничего не делает. Но Игнат и Тарас не из их числа были, это я знаю точно.

Пока другие черти в заповедном лесу в болоте валялись, ссорились и мирились, и выясняли свои очень не простые и страшно запутанные отношения друг с другом и другими духами, встретились как-то бес Игнат и бес Тарас и разговорились о том да о сем.

Долго говорили и договорились они до того, что хорошо было бы заглянуть в разные отдаленные места, посмотреть, что там твориться, а потом истории рассказывать так, что кот Баюн уже отдыхать может, а со временем и учителями для других духов стать можно таким ученым чертям.

И чем больше они о том говорили, тем больше понимали, что такое путешествие им просто необходимо, с какой стороны не посмотреть.

Сказано — сделано, пошли они к Яге, только ей одной рассказали о том, чего они хотели. Она вроде бы одобрила, после того разговора таинственного исчезли они бесследно, что совсем не удивило остальных духов, мало ли чертей у них появляется да исчезает снова, словно корова их языком слизала.

Долго их не было в лесу заповедном, а вернулись они совсем другими, очень загадочными и непредсказуемыми. Словно черти когда-то вообще предсказуемы были, нет, конечно, только на этот раз еще что-то особенное было в плутоватых взглядах их.

Подступились к ним духи с расспросами, что да как. Игнат долго молчал и только загадочно усмехался, словно подчеркивал, что ничего им рассказывать не собирается — сплошное притворство, скажу я вам, а Тарас не стал заставлять их просить себя дважды и очень даже охотно начал говорить, о том, что было, что быть могло и чего уж точно, никак не могло быть.

Но такими интересными и занимательными оказались те самые истории, что слушали духи, и наслушаться не могли. И чем больше они слушали, тем больше им знать хотелось. Интересных историй никогда не бывает много. А потом, когда черти свои рассказы на самом интересном обрывали и прощались до следующего вечера, духи еще долго говорили о том, как огромен мир, и как необычная и непредсказуема может быть жизнь в разных его местах. Но если чертей, и других духов это так заинтересовало, то не пора ли и нам послушать, что такое они рассказывали, где они были, что видели, а что и пережили в тех иноземных мирах и временах непредсказуемых. Что же, в путешествие, по волнам времени в неведомые миры начинается, и отправимся и мы вместе с Тарасом и Игнатом, когда еще такой случай занятный представится. Начинать надо, конечно, с самого начала, а кто будет спорить, что все начиналось когда-то с предания о докторе Фаусте и Мефистофеле?

Вот и на этот раз именно к ним мы с чертями нашими и заглянем.

Часть 1 Приключения демиургов в разных мирах

Филоложка 1 О том, как звал доктор Фауст Мефистофеля, но пришел к нему совсем другой черт и что из этого получилось..

Солнце слепило, но не очень сильно грело, когда наши путешественники оказались в Германии туманной, из которой известный всем герой привез « учености плоды, вольнолюбивые мечты, дух пылки и довольно странный».

Но наши черти Игнат и Тарас оказались там значительно раньше, как раз в тот самый момент, когда доктор Фауст очнулся от сна своего научного, понял, что жизнь-то прошла, и почти вся закончилась, и ничего — то он не видел и не слышал, а посему должен срочно что-то предпринять.

А что тут сделаешь? Беса, которого Мефистофелем зовут, звать надо, чтобы продлил он мгновение ускользающие, хоть какие радости подарил, а если повезет, и молодость со всеми красками ее и чувствами вернул.

Опасно было в те допотопные времена заниматься такими вещами, на костер можно было легко угодить и за меньшие грехи, только доктору нашему особенно бояться уже нечего было. И стал он беса звать, один раз позвал, не отзывается бес, позвал второй раз, никакого ответа, тогда третий раз он его позвал, и появился перед ним бес. Огляделся он по сторонам, и спросил странным такими голосом:

— Чего тебе надобно, старче?

Доктор не знал, а нам с вами известно, что был это никто иной, как наш бес Игнат, который ближе других к дому его оказался. Вот первым на зов и откликнулся. Только, в отличие от Мефистофеля, он не очень хорошо знал, что там было такое и что делать надо с этим доктором странным, просто отзывчивый оказался, но не особенно осведомленным в делах давно минувших дней. Книжек мало читал, сказки кота Баюна невнимательно слушал.

Удивился доктор Фауст тому, что ему такой неученый бес достался, но другого — то все равно нет (Тарас спрятался и из своего укрытия за ними наблюдал). И пояснил он, что хочет получить молодость, чувства возродить в душе угасающей, и ради такого подарка на все, что его бес не попросит, готов.

Глубоко задумался Игнат, и сразу вспомнилась ему сказка про Ивана Царевича и Серого волка.

И показалось, что та история очень на эту похожа.

Съел серый волк коня Иванова, между прочим, потому, что тот сам такой выбор сделал, а потом и началось: то Жар-птицу ему подавай, то коня нового, еще лучше, чем съеденный, да красну девицу. Да не просто девицу, а Елену Прекрасную. Притом, что сам царевич только в скверные истории попадать научился. А выпутываться из этого волку приходилось, самому сухим из воды выходить, да еще и царевича с добром украденным для него же выносить. Почему — то показалось бесу, что это такая же точно история будет. Догадлив он больно оказался, хотя той истории и не знал, но бес есть бес, сказки кота Баюна он очень внимательно и не один раз прослушал. Вот и действовал так, как кот когда-то рассказывал.

— Значит, тебе Жар-птицу, и коня и девицу надо? — уточнил Игнат.

Доктор Фауст про птицу и коня не особенно понял, но как только про девицу услышал, так догадался, что это именно то, что надо, бес думает правильно, и согласно закивал в ответ.

— Ничего не было в жизни у меня, а жизнь вроде прошла уже совсем, — только и говорил доктор.

И так жалобно старик при этом смотрел на беса, что любой другой бы уже прослезился, да и Игнат носом шмыгнул, но быстро опомнился.

№№№№№№№№№

Но видать недаром в нужное время и в нужном месте вспомнил Игнат старую сказку, в которой все уже было заранее прописано. И хотя жаль ему было старика ученого, который жизнь свою уже почти всю и прожил, так, что ему было мучительно больно за бесцельно прожитые годы. Но решил бес, что должен он, чтобы в несчастного серого волка не превратиться, твердым оставаться. И тогда выдвинул он доктору встречное условие:

— Хорошо, старче, будет исполнено, только для начала должен ты отыскать такого серого волка, который будет с тобой носиться и выпутываться из всех твоих бед, в которые ты по молодости да бесшабашности своей непременно попадешь.

— А ты, что ты делать станешь? — поинтересовался Фауст.

— Ну, уж точно не с тобой носиться, другие немного у меня планы, — отрезал бес Игнат, и суровой стала его физиономия.

Задумался доктор Фауст, и понял он, что, скорее всего, не найдет такого волка, где его взять. Тот, из сказки, вероятно, был единственным, а теперь и он ученым стал, собственных ошибок повторять не станет. И его не уговоришь на такое.

Вот об этом и сказал гостю своему печальный доктор.

— А коли так, то ничего не выйдет, без волка молодость у тебя такая же, как и прежде будет, а может еще хуже, но ведь не хочется тебе еще раз ее проживать.

Молчал доктор, но молчание его было знаком согласия, это точно.

— Пред гением судьбы, пора смириться, сэр, — услышал доктор последнее слово от беса Игната.

На том они и попрощались и с миром разошлись.

Может, не так и плохо наш бес с доктором на этот раз поступил, ведь недаром бесовская мудрость гласит, что надо бояться своих желаний, они и исполниться могут.

Старому доктору бояться больше нечего было, а мечтать никому не вредно, как известно.

Филоложка 2. О том, как на пути у наших героев встретились два нигилиста яростных и были это всем известные Евгений Базаров и Марк Волохов, и что из этого вышло.

Долго еще бродили — летали по Германии туманной герои наши рогатые, сами не заметили, как они оказались в другом мире и времени другом. Как хотели, так и шагали, куда хотели, туда и устремлялись, но чаще всего они вообще о том не думали. Нравилось им оказаться где-то неожиданно в непредсказуемом мире в непонятное время.

Вот и на этот раз в чистом поле бескрайнем они приземлились.

Лес, речка, птички поют, усадьба вдали барская виднеется, и два человека на берегу сидят и спорят о чем-то так яростно, друг на друга волками смотрят, словно этот мир поделить они не могут.

Тогда к ним черти наши и направились. Правда, те и себя-то и друг друга не видят и не слышат, до чертей ли им в тот момент было?

Так как молоды они были еще оба, то показалось сначала чертям, что это два Фауста каким-то чудом молодость и без их помощи получившие, только больно уж они шустрые да неусидчивые оказались.

Но сколько не прислушивались, так ничего они и не поняли. Один кричал о том, что природа, вроде не храм, а мастерская, второй доказывал, что не собирается он жениться, а женщина нужна исключительно для того, чтобы потребности его удовлетворить. И в мастерской этой, а не только в храме, она, конечно, вещь необходимая, но долго возиться с ней не стоит. И дальше все в таком же духе.

После прошлого приключения очень бесы подивились и запутались, и если поняли что-то, то только то, что не стоит масла в огонь подливать, те и без них уже наговорили столько бреда всякого, что не убавить и не прибавить.

— Да, здесь все запущено, какие поганки в головах своих они гоняют, — повернулся Тарас к Игнату.

Он подозревал, что настал его черед действовать, только что-то не понимал он никак, что ему с этими господами делать надо. А Игнат молчал, ему хотелось, чтобы спутник его и сам что-то придумал.

Они отошли в сторону, и стали все-таки совещаться.

— Если их не остановить, то они далеко пойдут, — говорил Игнат, уже набравшись опыта с Фаустом, — тогда и чертям тут делать больше нечего будет, они и нас переплюнут.

— Мы должны им показать все, что они упорно видеть не хотят, — говорил задумчиво Тарас, и можно было понять, что он не знает, что именно этой парочке показать надо, но вида не подавал, а ждал подсказки от Игната.

— Остановим, — спокойно говорил Игнат, и настроен он был, в отличие от Тараса, в тот момент решительно.

Герои к тому времени уже иронично раскланивались и уходили в разные стороны — к женщинам своим. Но им только казалось, что к своим, потому что черти уже начали действовать.

Марк Волохов, сам того не желая, оказался в усадьбе Анны Одинцовой.

Удивился он немного, огляделся, но останавливаться не привык и пошел дальше.

— Это вы? — спросила его хозяйка, — но про себя решила, что так будет еще интереснее.

Ей — то конечно, интереснее, она «науку страсти нежной» очень хорошо изучила и во всю ее использовала, но господин нигилист растерялся при этом столкновении страшно. Он понимал, что не только не сможет овладеть этим восхитительным телом, — это половина беды его, она уже вынула его мятущуюся душу, которая до сих пор просила бури, уверенная, что в ней есть покой, просила, просила, вот и выпросила.

Остался он без души за это короткое свидание. Только Чичикова, скупавшего мертвые души, еще поблизости не было, но и его недолго ждать осталось.

А она, — она просто смотрела на него, сначала тихо смеялась, потом засмеялась громче, и в тиши прекрасной усадьбы слышал наш Марк уже хохот звонкий, вот тебе и Вера, и Надежда и Любовь. Всего он лишился в одночасье, ни о ком и ни о чем больше не думал.

Тарасу, который за ним следовал, даже жаль его стало, хотя никогда ни у кого, даже у людей, уж не говоря о бесах, персонаж этого не вызывал никакой жалости. Но всякое случается, когда такая героиня с бесами заодно действовать начнет.

Сама же Одинцова облегченно вздохнула, потому что на этот раз не слышала хотя бы объяснения в любви жалкого и ничтожного, а душа, что, и без нее спокойно прожить можно, многие живут, и ничего счастливы.

№№№№№

Как вы успели догадаться, Игнат вместе с Евгением Базаровым тоже на свидание отправился, только уже не к пленительной светской львице, куда он рассчитывал попасть, а к скромной, задумчивой деревенской девушке, мечтательной и пылко чувствовавшей все. К девушке с самым удивительным именем, для него не особенно понятным, впрочем, Вера.

Она была по-своему хороша, мила, только некогда было ему вглядываться, вслушиваться и в чувствах разбираться, потому что о плоти он мечтал, роскошной и вызывающей, о слишком откровенном наряде, о том, что одежды одним движением с плеч спадут, и он, забыв обо всех своих теориях, отдастся страсти раз и навсегда.

А Вера, да что Вера она была прекрасна, с ней можно было поговорить, но он и с Марком уже досыта наговорился недавно, потому только взглянул он на нее, услышал ее растерянное:

— Вы, как вы тут оказались.

— Мимо проходил..

Это была почти правда, наш любитель лягушек, в которых не искал он никаких царевен, а наоборот и лягушек резал, только для того, чтобы их внутренности изучить, посмотреть, как они устроены. Какие там царевны, не нужны ему были не лягушки, ни царевны, в тот момент, когда он о счастье и спасении человечества думал.

Развернулся и пошел Евгений прочь. Долго смотрела ему вслед Вера, и думала о том, что этот совсем непонятен, тому хоть ясно, что требуется, в тут раздражение, слова какие-то странные, обида на весь мир и ничего больше. Какие странные ей мужчины попадаются, совсем как той леди, о которой она только что роман прочитала — один инвалид к коляске своей прикованный, второй дикарь, никогда не понимающий ничего. Вот и выбирай (ей казалось, что она стоит перед камнем перепутным). Но никакого выбора и не было, разве что серый волк появится, да посочувствует, конечно, если это будет тот самый волк, который в свое время царевичу достался, когда такие люди рядом, на зверей последняя надежда остается.

Но уже растаял в тумане Базаров, словно его и не было вовсе, а волк так и не появился. Вероятно, Марк последнего пристрелить успел, да и сам где-то затерялся, словно его и не было.

№№№№№№№№

Только бес Игнат за ним и следовал по пятам, хотя казалось Базарову, что был он совсем один в этом прекрасном, но таком для него чужом мире.

И показалось Игнату, что этот еще хуже того, что даже господин Чичиков такую душу не купит, испугается, и поищет чего-то более подходящего и смирного, а что обо всех остальных, нормальных людях говорить.

Бесы встретились на берегу той самой речки, где недавно с героями столкнулись. Долго обсуждали то, что видели и слышали, и решили для них последнее испытание устроить.

— Страсть — это жизнь, — изрек бес Тарас, именно на нее последние надежды и возлагавший.

Игнат с ним согласился. И хотя эти герои не особенно того стоили, но решили они, что прежде чем их Чичикову и вечности отдавать, надо их испытать хорошенько.

Сначала Игнат не понял, что там Тарас бубнит себе под нос, а потом разобрал слова:

Кто к торгу страстному приступит?

Свою любовь я продаю,

Скажите, кто меж вами купит

Ценою жизни ночь мою?

— Чудненько, вот и посмотрим, что будет, когда самые греховные их желания исполняться начнут.

В путь.

И они отправились к царице, но не Клеопатре, а все-таки царице. И господа нигилисты должны были последовать за ними, а куда бы они интересно делись, не для себя же бесы старались. Хотя и для себя тоже.

Филоложка 3 О том, как судьба забросила чертей и нигилистов в мир гор и демонов, и они воскликнули «Кавказ подо мной», и чем это завершилось.

Вероятно, никто кроме наших чертей и не отправил наших господ-нигилистов в путешествие такое. Это дворяне могли себе позволить служить на Кавказе, путешествовать по нему, да и вообще отправиться, куда вздумается. А у этих господ ни средств, ни желания особого не было, им только делом хотелось заняться, хотя они и не знали точно, каким именно.

Только на этот раз, когда черти вмешались в дело, их никто и не спрашивал, хотят они путешествовать или нет.

А черти решили просто — тех, кого мировые проблемы волнуют надо лечить в объятьях страстных. Те девы и жены, которых они для этого выбрали сами, не годились, нужна была королева или царица. Ближе всех по их разумению, последняя оказалась. Она точно выбьет такую блажь, как бунт, из голов их. Они научатся ценить любовь и жизнь, когда на краю пропасти, над бурлящей рекой окажутся. Чертям хоть смерть и не грозила, но от картинок таких жутковато становилось.

Как успел нам поведать другой кавказский пленник, в те времена жила в одинокой башне царица Тамара. Конечно, не та знаменитая, которая с русским непутевым князем измучилась, и с поэтом великим, прослывшим витязем в тигровой шкуре, дружила. Это была совсем другая царица Тамара. А кто — то ее вообще Дарьей называл. Но дело не в этом, а в том, что она больше всех на знаменитую Клеопатру похожа. Поджидала роковая эта дева путников, как мы знаем, заманивала к себе, ночку страстную проводила, а потом и исчезали они где-то в ущелье или речке быстрой, так, что их никто больше не видел, и тел их хладных отыскать не мог. Зато и рассказать они свои невероятные истории тоже не могли. Живым, вероятно, вырвался оттуда только поэт наш мятежный, который искал покоя в буре, и без всяких бесов сам на Кавказе оказался.

Черти так подозревали, что он с царицей ночку- то провел, иначе, как смог бы написать свое эротическое стихотворение, по тем временам даже очень дерзкое. Но не знали они только того, как он оттуда вырвался, как ноги унес. Видно оказался из породы тех, кто в огне не горит и в воде не тонет, недаром сам себя Демоном считал.

Но теперь, после того, как они уверили друг друга, что и от такой царицы вырваться все-таки можно, наших нигилистов к той царице черти и направили, а что им терять-то было? И умереть в объятьях страстной девы не самая худшая смерть, между прочим. На всех революционных баррикадах похуже будет, здесь хотя бы сначала удовольствие получишь и мужчиной себя почувствуешь.

Но в середине ночи, когда дело вероятно, уже к кровавой развязке должно было подходить, и по тайному знаку царицы появился палач ее личный. Он убирал все следы, того, что происходило, вместе со спящими безмятежно женихами. Они во сне по глупости и наивности своей уже о троне стали мечтать, да напрасно, троном их овраг глубокий оказался.

Наши бесы решили все-таки позабавиться немного, да и не хотели они героев убивать. Все-таки герои, хотя и не самые лучшие. Вот они и спрятали их незаметно, а сами теми героями и обернулись, так, что и царица бы не распознала, где черт, а где молодец, а уж палач, который их мельком только и видел, тем более ничего не понял.

Да и не особенно он разглядывал, сколько их через его руки проходило, на всех не наглядишься. Вот и схватил он одного черта Евгения, ворча про себя, что теперь уже их по двое шастает, ни сна и ни покоя честным работникам и слугам верным нет. Проткнул его кривым кинжалом, кинжал для верности повертел в хладном теле несколько раз. Перед окном пока бросил, посочувствовал немного бедняге, прежде чем в реку бурлящую выбросить, за второго черта Марка взялся.

Так же точно и с ним все проделал, но пока подтащил его к окну, первый уже и поднялся, и идет к нему навстречу, да еще рожи строит. Он за покойника схватился, никогда прежде не видел, чтобы мертвый так себя вел, пока снова его резал, да старался выбросить, и второй поднялся. Он его в окно, тот упал вроде, но пока за второго хватался, и дорезал, этот снова каким-то чудом в доме оказался, и уже к царице направился.

Тамара всегда уверена была, что палач ее дело знает. Только она не знала, что на этот раз с чертями связалась, а как увидела окровавленного любовника с ножом в груди, который прямо на нее и двигался, как подпрыгнула, да закричала дурным голосом, так что палач тоже подпрыгнул. Но он еще и оттого подпрыгнул, что тот, которого он выбрасывал, пнул его копытом довольно сильно, и как раз в самое болезненное место, ниже пояса. Да такой приступ боли был, что он уже и о царице своей развратной на время позабыл, только за то самое место держался, да подпрыгивал еще.

Видать от боли нестерпимой стало ему казаться, что в комнате уже не два жениха, а четыре, притом, что он ясно видел, что два из них были прирезанные, а два точно такие же, но целые, без единой царапины.

Как палач такое своими глазами увидел, так он к окну и кинулся, совсем забыв о том, что они в башне находятся, и высоко прыгать. Но путь недавних жертв он повторил в точности, и та же самая участь его на этот раз поджидала. Недаром говорится, что получишь ты то же самое, чего другим творишь.

Но об этом палач только в последнюю минуту на лету подумать успел.

Бесы же приказали героям бежать без оглядки, потому что палачей у царицы много, и всех точно не перебьешь и в окошки не накидаешься. Они не заставили себя долго ждать и исчезли, а бесы еще немного побыли с беснующейся царицей, объяснили ей, что надо себя умерить немного, потому что карающая длань рано или поздно настигнет и ее, как нынче ее палача настигла. Она слушала их внимательно, и язык во рту окаменел. А что ты им скажешь? В главном они правы были. Царица пообещала быть осторожнее и осмотрительнее со своими женихами грядущими.

Так и растаяли они, слова доброго или злого от нее не услышали, постояли немного на берегу той бурной речки, в которую бросился недавно палач царицы, но его давно уже отнесло далеко, и нигде не было видно, хотя вряд ли он мог уцелеть после такого падения.

А черти, уже став самими собой, в личинах героев им не очень уютно показалось, они еще стояли на берегу потока и, стараясь перекричать его, спорили, кто из героев древних Персей или Тезей с Прокрустом так же почти расправились.

И до того доспорились, что стали друг друга колотить и пинать, так, что в ту самую реку и свалились.

Только после этого купания в ледяной воде и остыли немного. Выбрались мокрые, и страшнее прежнего, обсохли немного на солнышке, взглянули на башню, где было подозрительно тихо, но выяснять, что делает царица не стали.

Они просто отправились дальше, навстречу новым приключениям.

Лирическое отступление кота Баюна

КОГДА Я ВЕРНУСТЬ. Реквием ИЗГНАННИКАМ

Путешествовать любят все, но откуда у русских такая тяга по любому поводу и без повода убегать из страны, если «Дым Отечества так сладок и приятен».

О чем, кроме путешествий, пишут наши классики, почему их герои погибают на чужих бессмысленных войнах, но крайне редко возвращаются в родные усадьбы, отчего они сами себя зачислили в «лишние люди» и бегут от любви, от проблем, а часто просто от жизни на чужбину?

Так и остаются где-то между мирами, и умиляются собственной любви и тоске к России, которую оставили, забыли, не знали прежде и уж тем более не могут понять из милой сердцу Италии или туманной Германии.

— Рюрик не русич, — говорили о древнем князе. Но он-то как раз вернулся назад из мира снегов и льдов. А они русичи?

Невольно думается о том, что может быть есть тайный смысл в том, что наш гений оказался «не выездным», конечно, Михайловское не Венеция, но все-таки он остался с нами навсегда…

Карету мне, карету

А. Чацкий

Вот и снова несутся, забыв о России куда-то,

Что их гонит в туманы и смутные дали опять?

Только там, в тишине, так измаялся ангел крылатый —

Наших Чацких, Онегиных больше уже не догнать.

Как хранить на чужбине, какая в том боль и отрада,

Всюду синее небо, но земли чужие милы?

Вот остался один над просторами Летнего сада,

А других в эти дали заморские сны увели.

И мелькают кареты, их встретит старушка Европа,

Перекрестки России оставив давно за спиной,

Уносились герои к каким-то чужим перекопам,

Шли в печальные битвы, забыв о России родной.

Снова в ужасе Рудин рванул, но закончилась битва,

Снова где-то Печорин не может покоя найти.

Над чужбиной звучат и послания их, и молитвы,

Лишь опальный поэт там, в Михайловском, пишет стихи.

Посмотреть на других и себя показать всей Европе,

Рим, Неаполь, Париж, все годится для русской тоски.

Только там, в иноземье, ты вспомнить язык свой попробуй,

Если вспомнишь, пиши и картины свои и стихи.

Мир прекрасен и мил, кто же спорит, творцы и скитальцы,

В звездном небе блудили, домой возвращались не в срок.

Долго Пряхи устало искали их где-то, и пальцы

Ненароком на нити вязли опять узелок.

Гоголь плачет о тройке, Италией снова любуясь,

И Тургенев в Париже за Русь поднимает бокал.

Так живут вдалеке, и тоскуют, и знают другую,

Небывалую Русь так, как гений ее описал.

Жизнь несется легко или тяжко, труды и заботы,

Мир погряз в пустоте и экстазе несбывшихся снов.

Знаю, гении наши не могут сидеть, отчего-то

Им в туманной Германии слышится музыка слов.

Все бросая опять, о Москве суматошной мечтая,

То Париж свой, то Рим оставляют скитальцы во мгле.

Жить в Европах легко, а в России душа умирала,

Гневно ангелы где-то все звали к родимой земле.

И на кладбищах мира остались они в лихолетье,

Что же делать, мой друг, им чужбина родней и милей.

А былинная Русь снова снился во мгле на рассвете,

Ждет напрасно и немо забывших ее сыновей.

Что там снова за гром? Отчего так тревожно воюют?

Это гений дуэль на Кавказе своем учинил.

А Перун в небесах, все увидев, хрипит и лютует.

Он вершины достиг и погиб, о, отчаянный мир.

И не скоро к нему доберутся по грязи телеги,

А угрюмый полковник его хоронить запретит.

Мир устал и нелеп, только молния яростно где-то

Это мертвое тело в немой тишине осветит.

Ангел видит во тьме, что куда-то несутся кареты,

Не сидится им дома, не сможет никто удержать.

В иноземье стремятся, забыв все немые запреты,

Эта жажда скитаний, ее не понять, не унять.

— Где вы были куда направляетесь, ангел мой, летом?

Вод целебных мираж, и желание мир посмотреть.

И хранитель усталый напрасно парит над поэтом,

«Ни дожить не успел, не допеть ему вновь не успеть».

И мелькают во мраке Флоренция, Вена и Прага,

Кто на лето туда, кто на вечность уходит шутя.

Повод есть убежать, и Европа как будто бы рада…

Вот забыв обо всем, в неизвестность как прежде летят.

— Эти русские снова, — я слышу, а дальше не ясно,

То ли хвалят угрюмо, а может, ругают шутя.

И несутся кареты, и ждем их обратно напрасно.

Что же делать, мой друг, чем не тешилось наше дитя?

Не успев повзрослеть, или может, стареть не желая,

Уносились до срока, искали, где им хорошо.

Скорбно древняя Русь и Россия опять вспоминают

Тех, кто рано ушел, и домой, заплутав, не пришел.

Их чужая земля как могла в тишине укрывала,

Иноземная речь над могилами снова слышна…

И какая-то девушка, имя читая — рыдала….

Вспоминала поэта и плакала снова княжна…

Филоложка 4. В которой мы встречаемся совсем с другим героем, и попадаем прямо с Кавказа на бал.

Ничего не скажешь, Россия страна бескрайняя, и очень даже интересная.

Наши черти, когда с Кавказа возвращались вместе с нигилистами, страшно присмиревшими и переменившимся на глазах, больше не думали о лучшем устройстве мира, а только смотрели по сторонам, вспоминали о ночи той губительной, но такой приятной, признали, что стояли на самом краю пропасти. И если бы не черти, то уже рыб бы кормили на самом дне той бурной реки. Куда только все их теории бы делись бесследно.

То, что черти их туда же и заволокли, о том они как-то вроде и не помнили, и после этого они и наткнулись на другую карету, в которой ехал очень важный господин.

Черти быстро перепрыгнули туда, любимым их делом была охота к перемене мест и лиц. Стали они разглядывать этого господина, да и расспрашивать о том, о сем. Он и рассказал им, что три года путешествовал, а теперь возвращался домой, в Москву, чтобы на любимой девушке жениться. Говорил, что давно пора остепениться, да и она его заждалась, видно. Но уж ждет так, что наверное только в окно глядит и дни считает, когда же он назад воротиться, так она в него влюблена безмерно. А что еще юной Пенелопе остается? Только ждать своего загулявшегося в Европах Одиссея.

И так хорошо, так складно и ладно он о том говорил, что любой бы заслушался, даже слезу пустил бы на досуге.

Черти переглянулись. Не особенно верилось, что какая-то девушка, будет сидеть да и ждать три года, если рядом кто-то подходящий оказался. Но может быть этот парень прав, и есть еще девушки в русских селенья.

— Софья, ее зовут Софья, — с восторгом говорил их новый попутчик.

— Мудрая значит, — многозначительно произнес бес Тарас, и еще больше засомневался в том, что так будет, как говорит Александр Андреевич Чацкий, а это был именно он.

Они попрощались с ним перед домом старого барина Фамусова — туза столичного, очень важного господина, куда он поспешил, и вечером тоже решили на тот бал пожаловать.

— Вряд ли что-то важное до тех пор случится, — решили они, и правильно сделали.

Надо и на Москву посмотреть, если сюда занесло их, и себя этой самой Москве показать.

№№№№№№

Гости съезжались на бал. Черти немного грустили, они никого там не знали, кроме недавнего попутчика, но сразу заметили, что прошло несколько часов, а он уже такой грустный и задумчивый стал, от прежних восторгов и приятных ожиданий больше и следа не осталось.

— Я говорил тебе, что не все там так, как кажется, — заметил Тарас

И они стали выяснять, что же там на самом деле происходит.

Но в это время какая-то девица не первой молодости, злая, да что там, просто ядовитая, и произнесла роковую фразу:

Ну, Фамусов, умел гостей назвать, уроды с того света.

И не с кем говорить, и не с кем танцевать.

Если бы она не прозвучала над ушами у чертей, то может, и не случилось бы ничего, но девицу им кто-то специально подсунул.

Распалился Игнат. Черти так обиделись на то, что их с людьми сравнивают, такой обиды нормальному черту и не перенести вовсе. С какой стати, да на себя бы посмотрели внимательнее, тогда они и погнали туда всех чертей, кто поблизости оказался.

Сначала мелькали только тени, потом они воплощаться стали, на гостей натыкаться, дико хохотать, серой воняло страшно. И бросились гости с бала, кто куда, словно пожар начался, впрочем, это что-то подобное и было, правда, дым без огня, но кто в суматохе разбираться станет.

№№№№№№№№№

Черти веселились от души, и тут они и притащили задумчивого и отрешенного парня, Игнат с Тарасом не сразу и узнали своего героя. И даже удивились, что на него это не произвело должного впечатления. Они что, мало шумели и плохо воняли, чтобы он не заметил даже что творится вокруг?

Вот видно, какие проблемы у него были, что на чертей натыкался, но все равно ничего не видел и не слышал. Мечтания его еще большим дымом оказались.

— Надо помочь бедняге, ведь горя всегда от ума бывает, а тут особенно, — говорил Тарас Игнату.

Но на этот раз ничего такого они сделать не успели, потому что музыка (оркестр при появлении чертей играл, как ни в чем не бывало) мгновенно оборвалась, и кто-то шагнул в середину зала.

Черти уже догадывались, что это был тот, кого они даже лишний раз не тревожили и по имени старались не называть.

— Он пришел, — шепотом произнес Тарас.

Игнат и вовсе не произнес ни звука.

Наконец, очнулся и герой. Может, его кто разбудил, только сделали это как раз вовремя.

Все вокруг и наш страдалец Чацкий увидел, как появляется Сатана.

И ему принесли создания в темных одеждах с масками на лицах на блюде отрезанную голову. И когда он пригляделся, то поражен был еще больше. Это была его голова, потерянная им еще с утра, когда узнал, как много перемен за это время случилось в доме, который он уже привык считать по наивности своим. Софья видеть его не хотела с самого начала и не скрывала этого, и сумасшедшим перед гостями окрестила. Правда, об этом он еще не знал, но уже догадывался.

Но все это оказалось детскими шалостями рядом с таким жутким выходом, и тем, что он видел собственными глазами.

— У него что, как у Горыныча было две головы, — поинтересовался Игнат у Тараса, он тоже был озадачен. Бес никак не мог понять, что в этом зале происходит с ними со всеми.

— Три головы, — отвечал Тарас.

— Ты это о чем, — как и герой, бес теперь соображал все хуже и хуже.

— Я о Горыныче, у того было три головы, но и здесь чертовщина какая — то творится, невооруженным глазом видно.

— Да уж, без нас не обошлось.

Но больше ничего они сказать не успели, потому что Он уже обращался к Чацкому, и спрашивал его о последнем желании.

— Если уж голову ты потерял, то проси и нас о чем-то, дорогой мой, все исполним, не сомневайся.

И знал Александр Андреевич, как опасно бывает чего — то желать, только он понял, что ему терять все равно уже нечего было, потому и попросил он.

— Танец Саломеи, пусть она танцует в последний раз.

Видно, он решил, что классический вариант развития сюжета самый лучший и безопасный. Только тот, кто на его голову и на него взирал, думал совсем о другом. А еще говорят, что Чацкий очень умный. Вместо того чтобы мудрости, как древний бог, попросить, если уже чем-то пожертвовал, ему нужен танец обнаженной девицы.

— Он сумасшедший, — выдохнул Мессир, и эти слова стали повторять все, кто с разных сторон стояли вокруг.

Впрочем, они быстро расступились, обнаженная девица влетела в этот круг.

Она была чуда как хороша, даже черти завосхищались, а новый царь Ирод, потерявший голову еще до танца, забыл о Софье, о любви, и обо всем, что не давало ему покоя еще минуту назад, даже о том, что голова его уже красовалась на блюде. Так на него танец этот дьявольский подействовал сильно.

Она танцевала, а он самозабвенно любовался ею. Вот что значит сила искусства.

— Пошли, — толкнул Игнат Тараса, он знал, что тут больше ничего интересного не будет, все уже случилось, но мир огромен, им многое еще хотелось увидеть и узнать.

Филоложка 5 О том, как черти с одного бала попали на другой, что там увидели, и как они спасали Ленского от друга, с которым и врагов не надо

Чтобы далеко не уходить от романа века, и посмотреть, как тот герой поживает, и наведались они в старую усадьбу, где, судя по словам местных бесов, проходил другой бал.

— Вот и чудненько, — радовался Тарас, — будет, с чем сравнить.

И надо сказать, что в усадьбе Лариных им понравилось значительно больше, чем в доме Фамусова, где пришлось даже обидное оскорбление вытерпеть.

Они попали в разгар бала, когда увидели танцующего с Ольгой Онегина и смертельно обиженного поэта. Ревность — страшная сила, она возникает порой на совершенно пустом месте и сжигает поэтическую душу дотла, разве этого не знает тот, кто клялся ему в дружбе совсем еще недавно?

Разбираться в том, из-за чего и что случилось, ни времени, ни желания у них не было. Но и на суде под присягой они могли подтвердить, что Ольга не изменяла поэту. Даже они не поняли, из-за чего эта глупая ссора возникла. О времена, о нравы, что говорить обо всех остальных, из-за чего весь сыр бор, и как Онегин втянутым в дуэль оказался.

— Хорошо, этот поэт, — рассуждал вечером в усадьбе у пруда Игнат, — но тот- то куда смотрит.

— А тот игрок, да и правила теперь такие, — пояснял им Водяной, он вылез приветствовать чертей и поболтать немного с ними, — не может он от дуэли отказаться.

— А если он его шлепнет? — не выдержал Тарас.

Он до сих пор молчал, но теперь насторожился, весь напрягся.

— А он и убьет, только это для него ничего не поменяет.

— И никак нельзя остановить, — наступал Тарас на Водяного.

— Нет никакой возможности, — глубокомысленно заявил тот.

Он был таким же рассудительным и равнодушным, как и этот герой, только откуда такой холод и спесь такая, вот в чем вопрос. Не понимали этого бесы, и понимать не хотели.

Как же Водяные, что уж говорить о Домовых с течением времени на своих хозяев становятся похожими. Только черти были особенными, да и не из этого времени, не успели они еще всей этой светской дури набраться. На этот раз им и спорить даже не о чем было, они просто на рассвете рванулись на то место, куда и отправился, не спавший всю ночь поэт.

И он видел, как мимо какой-то всадник пролетел в древнем прекрасном одеянии. Только Ленский знать не мог, а наши черти не могли не узнать древнего богатыря, красавца Дуная, кажется, он даже подмигнул им на лету.

— А почему он? — спросил Игнат у Тараса, тот и сам уже напряг свой лоб и старался припомнить сюжет именно этой былины.

— Там тоже было что-то типа дуэли, — вспомнил он, — только стрела отравленная назад полетела, и попала в жену его. А потом он и сам на меч бросился.

— Полет стрелы, — неопределенно говорил Игнат, он считал, что если ему что-то померещилось, то это как-то использовать придется.

— Он хотел обмануть мир, но убил себя самого — странная философия, хотя не такая уж и странная, если задумать, но задумываться особенно некогда было.

№№№№№№№№

Онегин уже приехал, совершенно спокойный и невозмутимый, и таким ленивым и безразличным ко всем он казался, вот тебе и герой своего времени. А сколько потом детишек будут мучить, разбирать его, анализировать, нет, надо было что-то сделать.

Герой хорош мертвый, особенно такой, а поэт пусть остается. Их не так много в этом мире, — думали бесы, настроенные на какой-то странный лирический лад.

Все начиналось, как обычно, если поединок можно назвать обычным делом. Но черти были рядом. Они пока прятались за секундантами на всякий случай, хотя их и так не было видно.

А потом Онегин выстрелил, Ленский упал, и поднялся со снега, хотя дырка и кровавое пятно алело на белоснежной рубашке его.

Онегин очень удивился, и выстрелил снова, и то же самое повторилось. Куда делось равнодушие его. Он начал палить снова и снова, приводя всех в изумление. Он сделался совершенно буйным и не мог остановиться. И тогда, чтобы предотвратить это безобразие, и не заставлять Тараса больше падать и вставать, Игнат и махнул слабо рукой. И последняя пуля, им выпущенная в несгибаемого Ленского, повернулась и полетела к нему назад.

Он упал и умер тут же на траве.

Ленский вышел из-за дуба, где он стоял все время, пока оттолкнул его Тарас. Он смотрел на то, что происходило, теперь ему все было видно еще лучше. Да и сами бесы уже понимали, что заигрались, тогда они бросились друг на друга с кулаками и начали драться.

— Мы не договаривались, что ты прикончишь самого героя, что теперь делать, — первым опомнился Тарас.

Интересно, что можно сделать, если герой мертв, и нет ни волхва мудрого, ни волка серого, чтобы живой и мертвой воды принесли и воскресили этого сумасбродного царевича. Может, он был и не хуже всех остальных царевичей, только суетиться и оживлять его не хотелось, убили, так убили.

Правда, была одна загвоздка. Тарас напряженно о том думал, и Игнат уже начал соображать, в этой новой истории вольно или невольно с их помощью Поэт стал убийцей, и осталось ему только мучительно решать, совместимы ли гений и злодейство.

А что наши черти — да ничего особенного, понимая, что ничего не поправить, они и пошли новых героев и новых приключений искать. Так черти породили еще один вечный вопрос.

Лирическое отступление

Филологические фантазии и сны кота Баюна

Вот мой Онегин на свободе,

Острижен по последней моде,

Как денди лондонский одет,

И наконец увидел свет.

А. С. Пушкин

1.

Раскинулась ширь до проезжего тракта,

И станция снова в тумане видна.

С рассветом герои спешили куда-то

До Болдина или до Бородина.

Там к ним выходил Станционный смотритель,

Чтоб встретить любезно и вновь проводить.

— Онегин, скажите, куда вы спешите?

— Я в Болдино снова, куда же спешить?

Болконский скучал и взирал он сурово,

Опять о французских посланцах твердят,

И в мире, наверно, не будет такого,

Как этот, куда же они все летят?

Ему накануне сражение снилось,

Он падал, и снова упрямо вставал,

Но вот уже лошадь пред ними забилась,

Онегин вскочил и помчался в провал.

2.

Меж небом и полем несется карета,

Он хочет успеть воротиться на бал.

Как будто бы в свете есть суть, и воспетый,

Чужой и скучающий, как он устал.

Им встретиться снова так скоро придется,

Но как там Наташа, все ждет в тишине?

Татьяна героя уже не дождется,

Сегодня как прежде блондинки в цене.

И снова тоскует Болконский: -Татьяна,

И как он не мог в тишине разглядеть

Одну из сестер, ведь такого романа

Не будет, а мог быть, и надо лететь.

Княжна так рыдала, а он не ответил,

И что ей сказать, если пусто в душе.

— Татьяна, Татьяна на всем белом свете

Не будет прекрасней, она хорошеет.

3.

И любит пустого угрюмого франта,

Что женщины наши, достался ей шут,

Жена же попросит устало: — Останься,

— Но я не могу, я на битву спешу.

Вот так и расстались, о встрече мечтая,

И где-то в просторах безбрежных пропал

Один, а второй на заре выступает

Не Болдино, Бородино он видал.

Онегин в тот день заплутал ненароком,

Что там за усадьба, какая тоска,

Кого он увидел в том графе высоком,

Стоит неподвижно он с кистью в руках.

— День добрый, — склонился, и смотрит устало.

— Простите вторжение.- Да ничего.

И юная Вера героя встречала,

И сразу небрежно пленила его.

4

Как странно похожа она на Татьяну,

Но только в другого совсем влюблена.

И Райский допишет ее неустанно

Потом, только молодость, свет и весна.

— Но кто он? — Какой-то усталый скиталец,

Заброшен судьбою сюда невпопад.

Уходит, и двое в усадьбе остались.

И снова о Марке они говорят….

А Марк не Онегин, так просто не сгинет,

Он будет терзать эту девушку вновь,

И станет рабыней его и богиней,

О, эта бунтарская в душах любовь.

Онегин покинет с тоской на рассвете

Усадьбу, забудет о деве в тиши.

И спросит потом, но никто не ответит,

И юность погубит, лишенный души.

5.

С усмешкой расскажет ему Одинцова

О странном Базарове и замолчит.

— Опять нигилисты, да что ж они снова?

И речь ее дивно и странно звенит.

Она оценила Онегина, знаю,

Но он не польстится на эту игру.

И снова печальная дама страдает,

Найдет себе жертву еще на балу.

Там Звездич за ней неотрывно стремится,

Готовый на все, ради ночи страстей,

Отпрянет, приблизится и удалится,

Браслет на ладони, да только он чей?

Неважно, свиданье назначено, браво.

Но ярость Арбенина, что в нем зажгла?

И смотрит на юношу Демон лукавый,

О, сколько скопилось в душе его зла.

6.

— Откуда браслет? — Я не знаю откуда,

Его Незнакомка оставила мне.

А знаете — страсть вдохновенье и чудо.

— Я знаю, что истина будет в вине.

Что с ними случится той ночью неясно,

Отрава и смерть неповинной, увы.

Была Баронесса нага и прекрасна,

И значит, ему не снести головы.

А страшная весть к ним потом прилетела,

Все выяснив, снова сходил он с ума,

И бедная Нина металась и пела,

Да, горе от ревности, не от ума.

Еще говорили, что яростный Чацкий

Карету все требовал, видя в тиши,

Как Софья с Молчалиным будет встречаться,

О странная дева совсем без души.

7

Вот так оставляй их, потом возвращайся,

Еще сумасшедшим тебя назовут.

И мечется в ярости бедный мой Чацкий,

Карету никак ему не подают.

— Как смела, какою казалась ты смелой,

Как будто бы лучше и нет женихов,

И только служанка лгала неумело,

А Фамусов в ярости, да он таков.

Ну что же, Европа опять их встречает,

И где-нибудь там, они встретятся вновь.

Онегин и Чацкий друг друга узнают

В Париже и Риме — туда их любовь

Забросила нынче, а завтра вернутся,

И дым пепелища вдохнут в тишине,

И где-то там новые девы смеются,

И ждут женихов и живут, как во сне.

8.

Но нет, на дуэль их Печорин толкает,

Он просто устал и развлечься готов,

Онегин с княжной, он за ней приударит.

И снова наука любви — не любовь.

Но вот уже кто-то несет пистолеты,

И тайное явным в тот миг предстоит,

Онегин припомнит и бал, и поэта,

И выстрелит, и промахнется на миг.

Но только Печорин не знает пощады.

И слуги к ним мертвое тело несут.

— Ну что же, Онегин, прощайте, прощайте,

Не здесь, а в аду еще свидимся, друг.

И Волохов с ним в тишине растворился,

Он славно сопернику тут отомстил,

И только полковник армейский ярился,

Как пуст этот призрачный, яростный мир.

9.

И там на Кавказе отыщет Арбенин,

Расскажет в таверне, что было потом,

И снова куда-то с рассветом уедет,

Оставив его в тихом доме своем.

И долго пугливая Бела ночами

К нему приходила, моля о свиданье,

Но Демон ей больше не отвечает.

И слышится девы забытой рыданье.

И только царица Тамара хохочет,

Она — то расправится с ним как всегда.

Ухолит Печорин в объятия ночью,

Чтоб больше в тот мир не прийти никогда.

И мертвое тело в потоках белело,

И долго царица смотрела во тьму,

Впервые о смерти его пожалела,

И даже рванулась внезапно к нему.

10

Так рвались к старинным усадьбам французы,

И манией стала Москва им зловещей,

И долго они той зимой не забудут

Бесплотные тени покинувших женщин.

И пусть император упрямо не верит,

Что это триумф пораженья для них,

Но странною мерой им время отмерив,

Шагает по городу грозный старик.

Он их заведет по смоленской дороге

В леса, заморозит и бросит в глуши.

Они заигрались, и смерть на пороге,

И странная боль их уже оглушила.

— Нет, русичам больше не надо свободы,

Им рабство милей, — все французы твердят, —

Здесь город пустой, здесь суровы морозы,

Все гибнет, они не отыщут себя.

11

И где-то в Михайловском, юный и пылкий

Напишет немного позднее поэт,

О том, как Онегин отверг ее — было,

А после влюбился, прощения нет.

Опасные связи, и сны там и знаки,

И снова герои сошлись на балу,

И знали они друг о друге? Не знали,

Но снятся мне вместе, и эту игру

Продолжит какой-то невиданный гений,

Мы все в этом мире герои на миг,

И кто вам сказал, что убийцы, злодеи,

Нет, жители чудных романов чужих.

Но если порой в это странной метели

Заблудится снова навеки душа,

То в русскую ширь забрести мы хотели,

И в старой усадьбе пожить не спеша..

Филоложка 6 О том, как из Москвы черти перебрались в Петербург, и как они расправились с маленьким Наполеоном.

После того странного происшествия, когда в Москве на дуэли прикончили они героя своего времени, и не особенно сожалели о том, немного поразмыслив, перебрались черти наши в Петербург.

Они столько слышали об этом Дьявольском граде, где всякие чудеса случались и оживали мертвецы, что никак не могли отказать себе в такой встрече с таинственным градом и его обитателями.

Может, они ждали от него больно много, или еще по какой скрытой от глаз причине, только Петербург чертям не понравился. А ведь, казалось бы, все наоборот быть должно, но разве не понятно, что на вкус и цвет товарищей нет.

И наткнулись путешественники почти сразу на странного юношу с бегающими глазами, который шел один, шарахаясь от людей, и все время что-то шепча себе под нос, более странного типа и не представить себе. Впрочем, он был как две капли воды на этот город похож. Переглянулись черти и пошли за ним.

Подозрения оправдались, как только проникли они в его коморку, похожую на гроб, и поняли, что не покинут этот серый и влажный город, пока такой тип что-то замышляет, какие — то свои коварные планы строит.

Игнат даже уже чесаться начал от тех испарений, которые были вокруг, но дело, прежде всего. А парень становился все подозрительнее со временем.

— И как только таких тут держат, — возмущался Тарас, устраиваясь в самом грязном углу на ночлег.

— Они сами живут, их никто не держит, — отвечал ему Игнат.

Очень скоро наши бесы выяснили, что тут они не одиноки, а население наполовину из их братьев родных и двоюродных и состоит — из бесов разных страстей и мастей, в этом писатель точно не ошибся. И приведения шастают, и двойники в зеркалах не отражаются никак, хотя в реальности на них можно легко наткнуться.

И все, что им осталось, когда они догадались, на какого героя на этот раз напали, так это найти тех, кто его остановить может. И надо сказать, что и искать-то долго не пришлось.

Тарас заглянул в полицейский участок, там сразу Порфирия и вычисли. Они друг друга издалека увидели — подтвердив поговорку о том, что свой свояка видит издалека. Игнату пришлось потрудиться дольше немного, зато какого он беса нашел.

— Его остановить надо, — внушали они и тому и другому, — чтобы потом не возиться, и не носиться, да не пытаться разоблачить. Лучше предупредить преступление, чем потом раскручивать и разгадывать его, будоража этот мир, — заявили наши герои.

И хотя уговорить этих продвинутых бесов было не так просто, как казалось, и тому и другому хотелось поизмываться вволю над загубленной душой, которую и в ад не примут, но наши бесы оказались настойчивыми.

Тогда Порфирий и Свидригайлов и вышли с разных сторон, по знаку Игната и Тараса. К странному парню они и направились.

Они столкнулись все перед домом, из которого вышел на свое темное дело студент юридического факультета Родион Раскольников.

— Зачем ему топор, он спер его у дворника, — подступился к своему бесу Тарас.

— Не знаю, но думаю, не дрова рубить пошел, — отвечал ему следователь.

Порфирий был остроумен, а почему наши бесы так волновались, вот вопрос. А те, столкнувшись, начали спорить, как на него воздействовать надо. Но так и не договорились. Когда бесы даже вдвоем собираются — этого много, а уж вчетвером и подавно. Пока выясняли на ходу, в Неву ли его столкнуть или под колеса бричке какой, наши гуманные создания, все еще помня об убитом Онегине, на этот раз решили к таким радикальным способам не прибегать.

Когда он проходил по мосту, все четверо отчетливо услышали, как что-то очень тяжелое шлепнулось в воду. Бесы переглянулись, и поняли, что с помощью одного из них герой потерял главное оружие своего тяжелого и не особенно законного труда. Топора у него под черным пальто, на петле, которую он у них на глазах накануне пришивал, больше не было. Сам Раскольников был так погружен в себя, что сначала на это и внимания не обратил, потом он понял, что пальто стало слишком легким, и резко остановился, так что бесы, за ним стремившиеся, чуть с ним и друг с другом не столкнулись. А Порфирий прямо в перила моста и влип. Свидригайлов влип в хорошенькую девушку. Она пронзительно завизжала, может быть от разочарования, что влип он в нее на мосту, а не в укромном месте, потому что из этой четверки он был самым обаятельным и привлекательным, но может, она и по-настоящему возмущалась, разбираться с этим было некогда. Да и плохо понимали бесы, что на уме у девиц быть может. А между тем с таким унынием смотрел наш Родион на черную воду, где потонул топор, что и бесам уже не до девушек было, им так хотелось его утешить, а то и, чем черт не шутит, новый топор подарить.

Только не было его нигде под руками, к общей радости и огорчению Раскольникова. Ведь не за тем же они этот в воду бросали, чтобы ему новый давать, и снова на сколький путь толкать. А потом себе лишних дел придумывать, и новые неприятности плодить.

Никакому хитрому и коварному студенту сразу с четырьмя бесами никак не справиться.

№№№№№№№№

Теперь все четверо ждали, что он предпримет дальше. Он постоял на мосту, подумал, и повернул назад в свою коморку, которая была очень на гроб похожа. Во дворе дворник возмущался, проклиная того, кто поднял руку на его орудие труда, и только искоса посмотрел на угрюмого студента, заметил ненароком и тени, вокруг него мелькавшие. На него бы он подумал в последнюю очередь. Этому точно, по разумению дворника, топор не был нужен, потому как странным бездельником слыл он в глазах труженика по очистке города от всякой грязи.

Но тот уже шарахнулся от черной кошки, перебежавшей ему дорогу, и понял, что нынче он точно уже к старухе не пойдет, время вышло. Дверь она ему не откроет, и надо подождать, пока дворник новый топор купит, без него никак нельзя его теорию в жизнь превращать.

Дома ждала его уже Соня, за ней пришла Дуня. И они, столкнувшись, закатили скандал, да такой, что он заболел, когда, наконец, проводил обеих.

Бесы боялись, что он поднимет руку и на девиц этих странных, какие же они нервные тут были. Хорошо, что дворник пока еще новый топор не купил, без него сил у него не хватит.

А они уже успели понять, что никакое иное оружие этого героя не прельщает, и это скорее хорошо, чем плохо, хотя они так до конца не успели понять, почему все-таки топор.

Порфирий давно ушел к себе, Свидригайлов вспомнил о свидании, и только наши бесы остались в этой комнатенке, они решили довести дело до конца. Но никак не могли предсказать, что он предпримет теперь, особенно когда они сбили его с пути намеченного и совсем запутали.

Вот такие герои пошли.

Бесы долго спорили о том, куда послать Родиона, и послали они ему к другому теоретику, и ничего лучше придумать не могли.

Игра продолжалась, то ли на жизнь, то ли на смерть были ставки сделаны, это выяснится только позднее.

Лирическое отступление кота Баюна

Сон о Раскольникове и виртуальной любви

Мне приснился странный сон.

Родион Раскольников задержался в Интернет — кафе и опоздал на свое страшное дело. А почему это произошло? Увлекся, получил письмо от таинственной незнакомки, забыл на время одну теорию и решил проверить другую — насколько может увлечь его темную душу виртуальная любовь.

Увлекала.

Старуха осталась жива.

Теперь мне жаль ту, которая вероятно моложе и краше бесполезной старухи, и она подвергает себя страшной опасности.

Разве мы не помним, что творил он с матерью своей и Соней Мармеладовой, как медленно приносил в жертву и убивал каждую из них.

А если женщина влюблена, пусть и виртуально, она становится совершенно беззащитной перед таким теоретиком.

Любовь зла, полюбишь и Раскольникова, но что потом?

Осторожно любовь виртуальная

Подкрадется, и вот в паутине

Отдаюсь я земная, нормальная,

То ли призраку, то ли мужчине.

Как понять мне за далью туманною,

За стеклом монитора и облаком

Тех иллюзий, кому я желанною

Стала вдруг, а открытие обухом

Больно бьет, и Раскольников яростно

Все пытает меня и пытается

Все теории зло и безжалостно

Испытать — ничего не останется.

Только это опять напряжение,

Не унять уже страсти и нежности,

Только это опять раздражение —

Он ушел, и в его неизбежности,

То ли снова старуха процентщица,

То ли Соня его дожидается,

Света нет, и сегодня не верится,

Что любовь моя вновь возвращается.

Кто свои проверяет теории,

И кто опыты ставит зловещие,

Там в сети бессловесной поспорили

О любовнике страстные женщины.

Снова ревность — она заразительна,

Снова нежность, она не кончается,

Но теория так отвратительна,

Если все в полутьме обрывается.

Что сказал он Чубайсу, и в ярости

К Соне или старухе процентщице

Он уходит, любовник безжалостный.

От Порфирия снова отвертится.

И исчезнет, и больше в реальности,

Не появится, даже не верится,

Только снова любовь виртуальная,

Как пластинка безжалостно вертится.

Снова кажется — вот он отчаянный,

Казанова, едва ль успокоится,

Только вдруг проболтался нечаянно,

Что приснилась намедни покойница.

Так смеялась старуха беспечная,

Так звала его к пропасти яростно,

И уходит, на вечер, навечно ли,

И меня он бросает безжалостно.

Виртуала стихия горячая,

И холодная пропасть прозрения,

Отдаюсь я опять, настоящая,

Даже верю ему на мгновение.

И спасая старуху процентщицу

От погибели пасмурным вечером,

Все строчу ему — это оценится,

Виртуалом мы все здесь отмечены.

Филоложка 7 О вредных опытах чертей, которые спасают одних и губят других, и убеждаются в том, что всем делать добро невозможно.

Бесы решили заглянуть к другому юному, но деловому герою, который тоже маялся от безделья и самые невероятные теории придумывал, сводя с ума братьев своих. Но и это не самое страшное, замышлял он то ли богоубийство, если к разговорам прислушаться, то ли отца убить хотел. А ведь молодой совсем, и кто бы мог подумать такое?

Но заглянули они к Ивану Карамазову, самому умному и ученому из трех братьев, не одни, с ними был и Родион, конечно, куда этого парня девать?

Хотя он никак бы не смог объяснить, как там оказался. Но разве не являлся к нему в том самом тревожном сне странный иностранец, и не говорил, что человек не может судьбы мира решать, он даже судьбой своей управлять не может, потому что не знает, что с ним случится вечером.

И вот что удивительно, все события, случившиеся с ним накануне, о том самом свидетельствовали, только герой был упрям, как черт, и все новых и новых доказательств этой теории требовал.

Родион не поверил этим речам, только уже к тому вечеру, когда он столкнулся с Иваном Карамазовым, ему в том еще раз пришлось убедиться.

Тарас и Игнат следили внимательно за этой судьбоносной встречей, потому что не только знаменитому писателю, но и им невозможно было представить еще недавно, что она состоится. Но чего только не бывает в этом мире реальном, а литературном, особенном.

А вот ведь сидят и беседы ведут. И они убедились в том, что вдвоем они не только сильнее не стали, но наоборот уже через час общения ослабели страшно. Легко было Ивану в чем-то убеждать пугливого и тихого Алешу или никчемного Смердякова, но тут-то совсем другое дело. Перед ним был тип с повадками Наполеона, хотя и маленького, но властелина мира. Шептал про тварей дрожащих и тех, кто право имел. Запутал его окончательно, потому что сам Иван в это время совсем о другом думал.

И если Воланд явился во сне к Родиону, то Иван увидел в ту ночь, конечно, бесы постарались, профессора Преображенского. И незнакомый профессор намекнул ему на то, что когда ставятся опыты, то никому не известно, как и чем это безрассудство закончиться может.

— Подумайте хорошенько, дорогой мой, а то ведь потом такое получиться, что греха не оберётесь, — говорил незнакомый профессор, но, наверное, с этой парочкой лишь время зря тратил.

Только взирал на него сурово Иван и ни слова ему не говорил больше. Хотя и мог бы сказать, что не ошибается тот, кто ничего не делает, и он должен попробовать это, а почему бы и нет. Если даже кровь проливает, то не свою, а чужую, сам он все равно в стороне останется непременно. Ему даже сон такой был, что в психушке он новое дело готовит.

Профессор понял, что являлся он к нему напрасно, ничего не помогало, тогда в бессилии и пришлось ему только напомнить, что когда сурово хочет человека наказать Бог, то он не жизни, а разума его лишает. И это были не просто слова, а предсказания на завтрашний день, да и сон с четверга на пятницу снился нашему герою.

Но Иван уже проснулся и не слышал профессора. И вот теперь этот странный тип, который свалился, как снег на голову. Откуда он взялся, и зачем пожаловал? Кто бы мог ответить ему на эти вечные вопросы.

Тяжело вздохнул Родион и стал он тут рассказывать теории свои про тварь дрожащую, Иван хотел от него избавиться, но понял, пока слушал и что-то отвечал ему, что это не только не просто, но и невозможно сделать. А тот все говорил и говорил, а время шло, нет, оно текло сквозь пальцы. Уже и бесы немного притомились, слушая его, но они могли только тому порадоваться, что не только Старуха и беременная Лизавета, но и отец Ивана живы остались, а Соне на каторгу отправляться не надо, и муки из-за Раскольникова терпеть, это лучше, чем ничего, и это их заслуга.

Вроде бы все замечательно. Но в тот момент они еще не думали, что загубили два гениальных романа, буквально сюжеты их развалили, не смогут прочесть их читатели, и ладно школьники и гимназисты, но и взрослые, серьезные люди тоже не насладятся классикой. Никогда не бывает так, чтобы всем хорошо было, никто не пострадал от деятельности их бурной.

Бес Тарас навестил Ивана, когда Раскольников, наконец, покинул его дом. Герой чувствовал себя совершенно усталым и раздавленным.

— Он чуть не свел меня с ума, доказывая мне, что меня не существует, — только и пожаловался Иван бесу.

И тот мог порадоваться, что после Раскольникова он почти родным и близким для Ивана показался. Недаром говорится, что все в сравнении познается. Но когда они возвращались более или менее довольные назад, они увидели как полицейские, один из которых был удивительно на Порфирия похож, брали прямо на улице какого-то человека. И сразу почуяли бесы, что это как-то с их последними делами связанно было.

Из разговора прохожих они поняли, что в полицейский участок за долги забирают знаменитого писателя. Что-то произошло, и он так и не смог дописать гениального своего романа, который заранее продал издателю. А теперь в тюрьме сидеть должен.

— Ничего с ним не сделается, — стал по дороге успокаивать Тараса Игнат, -посидит да и выйдет, зато сколько народа не зарубленными да не убитыми оказались. В этом мире нам только и приходится благо совершать, а что еще остается, когда такое вокруг творится.

И чтобы немного успокоиться после всего случившегося, решили они в Пекло спуститься. Но не просто так прогуляться, там хотелось им еще одного непутевого героя навестить, который вроде и с топором не бегал, но дел натворил немало, да еще каких.

Они уже и сами не раз слышали о том, кто рыскал по деревням, по помещиками и мертвых душ скупал, но к тому времени не слишком праведный путь его уже завершился. Чичиков оказался именно там, где и должен был быть, в том самом Пекле, куда они пока не заглядывали. Но давно пора было там оказаться.

Родное все-таки место, хотя и не слишком приятное. Кто будет спорить с тем, что все бесы вышли из Пекла?

Только вернувшись из Пекла, наши черти узнали, что в новом мире они предотвратили мировую революцию, но погубили гениального писателя. Он ничего больше не написал.

Посокрушались они немного, но недолго горевали и тужили, жизнь бурлила вокруг, и они снова были в самом центре этого кипящего котла.

Филоложка 8 О том, как наши путешественники спустились в Пекло и кого они там нашли.. Чичиков в аду

Пока Игнат и Тарас возились и носились с лишними и не лишними, но странными героями, помогая одним и мешая другим, самый неоднозначный на их взгляд персонаж успел не только душ мертвых досыта накупить и бизнес свой организовать, став частным предпринимателем, как бы мы нынче сказали нынче. Тогда, правда, его немного по-другому называли — торгашом и мошенником. Времена были суровыми для таких дельцов. Не понимали его темные помещики, которые души ему все-таки продавали, а почему бы и не продать то, что тебе совсем не нужно, но что у тебя покупает какой-то заезжий купец-делец.

Но к тому моменту успел он уже дубу и собственную душу, то ли живую, то ли мертвую отдать. Чтобы навестить его и по душам потолковать, пришлось нашим путешественникам отправиться в места отдаленные, темные, и даже для бесов довольно неприятные. Но очень с Чичиковым увидеться хотелось, не каждый день такие персонажи им на пути попадаются.

В сказках наших называлось, как помните это место более определенно: пойди туда не знаю куда, принеси то, не знаю что.

Впрочем, ничего нести им оттуда уже не надо было, кроме, может быть, рассказа о жизни Чичикова в аду, именуемом Пеклом на старинный манер.

Бесы стали спорить, как им в то самое Пекло добраться. И после долгого и содержательного диалога, который мы опустим, они решили, что самым милым делом будет двух зайцев разом убить, не в прямом, конечно, смысле, а в переносном. А именно, и Бабу Ягу навестить, и через печку ее знаменитую в Пекло и проникнуть, чего бы проще было сделать?

Вот и зашли они в заповедный лес.

Избушка повернулась к ним передом, как и положено, Яга дома оказалась. Быстро она поняла, что эти добры молодцы впервые за много веков без всяких уговоров сами сели на лопату и приказали сбросить их туда, что она Лешему и позволила сотворить. И еще посмотрела, хорошо ли они провалились в Пекло, не застряли ли где по дороге. Ведь так и будут между землей и подземным миром болтаться, а это совсем не нужно было делать.

Но черти оказались шустрыми, и попали туда, куда и путь держали, все у них на этот раз складно и ладно получилось.

Кот Баюн и мяукнуть не успел, а их и след уже простыл, только копыта во тьме мелькнули и пропали.

Да и дальше им везло. Чичикова они нашли сразу, потому что контора его по скупке мертвых душ прямо у входа в Пекло и примостилась.

Правда, даже черти не поняли, зачем ему там те самые души понадобилось покупать, но привычка, видно — вторая натура. Недаром утверждают, что на том свете мы занимаемся тем же, чем и на этом. Кто-то в уютном домике в тишине роман дописывает, а другой мертвых душ в Пекле покупает, на всякий случай, впрок, уж этого добра там куры не клюют.

Как только чертей наших Чичиков увидел, так и торговаться начал.

Правда, с трудом они ему объяснили, что они не люди, и тут долго оставаться не собираются, и душами своими не торгуют. Это расстроило героя невероятно. Чертям же даже польстило немного то, что он их за людей принял. Но во мраке таком, что разглядеть можно было? Вот Чичиков и обознался немного, перепутал, чертей с людьми ненароком.

И все бы еще долго продолжалось, если бы в тот самый миг черти Ния не пожаловали в контору его, и не поволокли предпринимателя к властелину своему. Наши бесы переглянулись, еще не понимая, в чем же он так мог проколоться, что потащили его прямо к Нию. И незаметно, но шустро последовали за ним, потому что все становилось еще интереснее.

Чичиков стоял перед повелителем тьмы, и лепетал, что дело у него честное, и все документы в порядке, предлагал показать все, что папочку аккуратно сложено было. Как только он ее тут сохранил, вот диво — то дивное.

— Да на что мне бумаги твои, — усмехнулся тот, — глядя на него сверху вниз, отчего герой наш еще меньше и толще казался.

Они все замерли в молчании, Ний ждал и томил, наконец, заговорил снова:

— Слухами не только земля, но и Пекло полнится. Только что Гермес пожаловал ко мне, Аид на тебя взглянуть хочет, не знаю, зачем уж ты ему понадобился, но вот побываешь у него, погостишь, потом вернешься и сам обо всем поведаешь. Если вернешься, конечно. Оттуда не все возвращаются, — сразу же предупредил Чичикова Властелин Тьмы.

Это он так пытался утешить героя, только не пояснил, так ли там хорошо, что остаются некоторые или наоборот.

Властелин шутил, но Чичиков от таких шуток прямо съежился весь, он так хорошо в родном Пекле устроился, и куда-то в неведомый Ад, о котором столько страхов рассказано было, отправляться ему ну совсем никак не хотел.

Вот об этом он и бубнил себе под нос, зажмурившись от мнимого ужаса.

Но Ний слышал все прекрасно, и решил немного его ободрить.

— А ты чертей больше слушай, они тебе наплетут, что еще раз от ужаса помрешь. А я говорю, что ничего там страшного нет, да и такие как ты нигде не пропадут, в огне не сгорят, в воде не утонут, ничего с тобой больше не сделается.

Теперь всем своим видом он показывал, что разговор окончен, не намерен он больше обсуждать этого.

И поплелся Чичиков, адским пламенем палимый, прямо к Гермесу, который уже поджидал его в одном из переходов.

— Это Гермес? — спросил Игнат у Тараса, — я его не таким себе представлял.

— А что Гермес, как Гермес, постарел немного со временем, побегай столько веков, но говори потише, а то он обидеться может. А иметь таких молодцев среди врагов своих, это никуда не годится, точно говорю.

Но волновались они напрасно, Гермес на бесов никогда и прежде не обижался, а теперь и подавно. Сатиры всегда его любимцами были, не хуже Балды нашего он с ними управляться умел.

Бесы же вскоре выяснили, что между Аидом и Пеклом есть подземный переход, о чем прежде и не подозревали, и им это очень понравилось. Да и путь не таким уж далеком оказался, как они думали недавно.

А когда затявкал Цербер, то они и поняли, что прибыли туда, куда путь держали. Пес может и страшный был, только во тьме не разглядишь, собака как собака, они пострашнее видели.

Чичиков как-то молчалив теперь был — тише воды ниже травы, и хотелось бесам его немного подбодрить, да что-то все время удерживало от такого шага.

Аид это не Ний, — стало понятно даже им сразу, а что уж о герое говорить — глыба мрака из мрака на них и взирала.

— Так вот ты какой, душевед наш, и черти за тобой увязались, — услышали они глухой голос Аида.

Поежились немного путешественники. Как только тут Геракл с Тезеем столько времени провели, даже страшно за них стало.

Они поняли, что речь о них идет, и то, что не видел в суматохе сам Чичиков, Аиду было прекрасно видно. Сначала они заволновались, решили, что в камни он их оборотит, как Тезея когда-то, и тут их путешествие и завершится. Но вроде поняли, что не все так страшно, как сначала кажется, ничего, обошлось.

— А теперь слушай меня внимательно, гость дорогой, — снова заговорил Повелитель мрака. Уже мягче и тише голос его казался, привыкли они немного к нему, обошлось.

Черти не сразу вникли, они уже спорили, за что его могла Персефона полюбить, страшного такого, грозный, а ведь любила, никто в том не сомневался. Сколько об этом рассказывали с гордостью сатиры.

Недаром говорят, любовь зла, полюбишь и Аида и все-таки, что в нем было такого?

Филоложка 9 О том, зачем понадобился Аиду наш Чичиков, и что во мраке происходило дальше.

Но черти отвлеклись от своего спора, не только герою, но и им захотелось узнать, зачем им понадобился Чичиков, и что с ним в Аиде делать будут.

— Есть у меня твой брат родной, — услышали они голос. — Хитрости ему хоть и не занимать, да что-то в последнее время он грустен стал. И решил я его отпустить, больно долго он из-за афер и хитростей страдает, но что-то за эти века он совсем подрастерял свою сноровку. Вот и хочу я, чтобы ты чего придумал и помог ему освободиться из плена моего.

Странно прозвучали эти слова, но кто же их греков — то понимал когда? Вон сколько хитросплетенных историй они придумали, вагон и маленькую тележку.

Молча Чичиков взирал то на чертей, то на Аида и не знал, чему верить стоит, а чему и нет, словно у него тут, в чужом мире, какой-то выбор был.

А Аид уже подал знак Гермесу, чтобы тот проводил их к той самой горе. И увидели они, как старательно небезызвестный Сизиф катил камень на гору. Тарас Чичикову вкратце его историю по дороге пересказывал, конечно, то, что ему самому было ведомо, а тот немного оживившись, стал соображать, что от него самого потребуется.

Тут и Гермес голос свой подал уже, они как-то пока его не замечали:

— Аид отпустит и тебя и его назад, как только камень на горе окажется, — подсказал он.

Удивленно взглянул на чертей Чичиков.

— Да он уже почти его закатил, что тут напрягаться — то? — не поверил он своим глазам.

Решил Чичиков, что все они над ним просто издеваются.

— Да в том то и штука, что почти не считается, — усмехнулся Гермес.

В тот самым момент камень сорвался и с грохотом полетел вниз, так, что они едва отпрыгнуть в сторону успели. Хотя можно было так уж и не торопиться, вряд ли и Чичикову и чертям бы что-то сделалось, если бы даже и прибило их тем камнем, только приятного все равно мало. Потому они теперь стояли все трое и думали, как освободить Сизифа от тяжкого и бесполезного труда его.

Думали, думали и придумали — два черта, хотя и не местные, да еще Чичиков в придачу — это все — таки сила не маленькая. Со стороны всегда виднее, а мозгов у этой троицы на полдюжины греков наберется.

№№№№№№№№

И пока Чичиков осуществлял то, что они придумали, наши черти побродили немного по Аиду, посмотрели на то, что там творилось.

Они навестили героев Троянского побоища, убедились, что мрачнее всех и на самом деле оказался Ахилл, уж больно он страдал тут.

А вот царь Агамемнон ничего — с Еленой встретился, и понял, и ее убедил в том, что она для него единственная и неповторимая. Если бы Тезей в самом начале ей голову не задурил, то, как бы хорошо они жили, он может, и Трою бы не разрушил тогда.

И снова у чертей тема для спора появилась — была бы разрушена Троя или не была бы, если бы Елена вышла замуж за Агамемнона. Но доспорить они не успели, потому что Чичиков вернулся уже назад вполне довольный. Он обыграл в кости всех Сатиров, в Аиде обитавших, а потом им пришлось всем вместе, как проигравшим, поднапрячься и затащить тот камень окаянный на вершину, и даже закрепить его там, так, что скатиться назад он уже ну никак не мог.

Сатиры вернулись и доложили, что гора развалится, а камень будет лежать, они за свое дело рогами и хвостами отвечали. Серьезные парни оказались, хотя и игроки страшные.

Они все вместе — Чичиков впереди, черти и сатиры за ним — отправились к Сизифу, который в первый раз не вслед за камнем бежал, а просто спустился вниз за тем, чтобы сообщить Аиду, что у него все получилось, и камень остался лежать на горе.

— Взглянул на него Аид и произнес то, что и обещал без Сизифа чертям и Чичикову, когда тот в поте лица трудился:

— Ты свободен, можешь теперь назад отправляться, раз дело сделал?

— Это куда это? — не понял пленник.

— На землю, разве не туда ты вся время рвался, — Аид удивленно на него смотрел. Он не узнавал своего хитреца, что это из него труд упорный сотворил?

— Рвался, не рвался, но не надо мне этого, давай новый камень, катить буду, — неожиданно для всех выпалил бывший царь Сизиф и улыбнулся.

Аид не шевелился, а Чичиков бросился к нему.

— Ты не понял, нас отпускают, пошли скорее, пока Аид не передумал, пытался он уговорить нового друга по несчастью.

— Можешь идти, — отвечал ему тот, — а мне надо еще пару камней на вершину поднять.

Сначала Чичиков думал, что тот просто не понял, что свободен, потом решил, что он издевается. А теперь чувствовал, что это безнадежно, все он понял, не издевается, в просто привык камни катать, ничего другого, и тем более свободы ему и не нужно больше. Но как же так, такого не может быть.

Черти потащили Чичикова, который все еще пытался Сизифа уговорить, к выходу, твердя о том, что Аид может передумать и его камни таскать заставить. Он пошел, потому что никогда ничего такого не делал, да и делать не собирался — тяжелый труд ему был противопоказан, но все никак не мог понять, почему таким трудным и упертым Сизиф оказался.

— Странный этот их мир тьмы, и души странные, с нашими мертвыми спокойнее, — радостно твердил Чичиков.

— Ты пока с нами на землю отправишься, а туда всегда успеешь, — заверили его черти.

Но как только из печки Яги вынырнули, а они именно там и постарались оказаться, потому что знали, что вернуться лучше всего оттуда же откуда и заходили, так безопаснее. После этого отправили они Чичикова на все четыре стороны, и решили с другими героями побыть немного.

Пусть еще раз развлечется, пока в Пекло возвращаться пора не настала, а туда любой всегда успеет. Некоторые вон и покидать его не хотят, всякое бывает.

Филоложка 10 О том, как известный профессор Преображенский сделал писателя Шарикова, и почему этот опыт ему показался самым вредным из всех.

Бесы вернулись в Москву, и оказались каким-то странным образом в уютной шести комнатной квартире известного в те времена профессора, который готов был подарить миру молодость без старости.

Они знали, что такие алхимики во все времена были. Вон один доктор Моро чего только на острове своем не натворил. Но чтобы так, в центре города, в квартире из собак бродячих, сначала людей, а потом и писателей делать, этого прежде и черти никогда не видели, потому смотрели они с удовольствием на то, что там происходило, и интереса не скрывали.

В доме профессора горела только одна лампа — зеленая, когда со своей рукописью появился Шариков.

Из-за пояса его торчал револьвер, но руки пока были заняты бумагами, только ведь это пока.

Еще буржуазный писатель Чехов сказал, что если на сцене есть ружье, то оно обязательно должно выстрелить.

— Папашка, я хочу быть писателем, — с ходу без всяких церемоний заявил он и остановился надутым от важности и значимости момента.

Профессор встрепенулся и усмехнулся.

— Это, с какого перепою, любезный мой друг, других дел более важных нет больше в бедной стране нашей.

— Ты не хами мне, сказал, хочу, значит, хочу, — Шариков заводился, речи профессора всегда сначала ставили его в тупик, а потом приводили в ярость страшную.

Но собеседник его казался невозмутимым.

— И я, так понимаю, должен тебе в том помочь.

Профессор не заметил, как перешел на ты, волнение было очень сильным. Такую вольность он позволял себе крайней редко, только в исключительных случаях. Но похоже на то, что это такой случай и был. Каждый ли день мы присутствуем при рождении нового писателя, да еще такого?

— А то кто же, ты меня породил….

Он оборвал свою речь, понимая, что финал фразы может подсказать профессору неверный ход мыслей.

Но тот шибко задумался и не следил за его уникальными по своей сути и очень новыми по содержанию фразами.

— Писателем, говорите, любезный.

— А то, как, буду учить народ, что делать он должен, чего нет. А если посмеет ослушаться, тогда по-другому говорить с ним начнем.

И снова оборвал свою содержательную речь Шариков. Он хорошо помнил о том, случае, когда эта парочка магов и докторишек уже чуть не схватила, и не потащила его обратно на операционный стол.

Тогда бы все печально под их ножом и закончилось. Не на того нарвались, господа ученые, он вырвался, удрал, а потом еще долго гавкал во всех учреждения важных, о той беде и безобразии, которая с ним чуть не приключилась в профессорском доме.

Его слушали не внимательно, но слушали, до того момент, пока не узнавали имя обидчика, и не понимали, сколько у профессора высокопоставленных знакомых, да и как он сам остроумен и неповторим. Связываться с ним желания у представителей новой власти не возникло, ни у одного хотя и не умных, но осторожных чиновников, этого у них не отнимешь, они держали носы по ветру, потому и не слетели с постов своих пока.

А самое главное, если в своих вредных опытах профессор добьется успеха, то и им это может пригодиться. Потому Шарикова отправляли подальше и повыше, и с интересом следили за тем, как он тявкал в тех местах, куда отправлялся по их указанию.

Помотавшись по разным учреждениям, он хотя и плохо, но начал соображать, понимал, что так ничего не получится. И тогда какой-то пес приблудный и подсказал ему, что можно писательством заняться, там все и выложишь. В веках останутся творения, и потомки прочитают, каким гадом был профессор, и как он из собак людей, да еще и писателей делал.

Но особенную рекламу делать профессору — террористу и врагу народа не стоило, но тот самый народ правду знать должен именно такую, как он ее понимал, и не беда, если понимает своеобразно.

Хотя мозгов у Шарикова была не много, а таланта вообще никого, только он на этом не зацикливался. Это в самый раз. С мозгами и талантами как раз проблем всегда больше, и уж точно никуда не пробьешься.

Пусть он понятия не имел о комедии дворянского писателя, но своим умом до того же самого дошел, и при этом был собой очень даже доволен.

Но, прихватив с собой револьвер и запас веских аргументов, он все-таки решил к профессору и отправиться. Знакомых у него много, вот и пусть заставит вступительное слово к труду его гениальному написать. А когда имя то самое они узрят, то и решат, что он гений, а там и премию подкинут.

№№№№№№№№№

— Писателем, значит, — вернулся Шариков к реальности, когда голос профессора снова услышал.

— Еще Пастернак и Ахматова живы, но у нас уже есть писатель Полиграф Полиграфович Шариков. Чудненько, как же я сам раньше до этого не дошел, хорошо хоть подсказали, догадливый вы мой.

Шариков двинулся вперед, остановить Верку Сердючку тех дней было так же трудно, как и нынче. Хотя масштабы не те, и занавес уже был железным, но все-таки, наглости и нахрапистости у них хватало всегда, а не сам ли он ее и сотворил.

— Нет, профессор, — взревел он.

— Что нет, голубчик, пока я вникал в ваши идеи, вы уже передумали становиться писателем? — говорил Филипп Филиппович с очень серьезным выражением лица, от этого все звучало еще забавнее.

— Еще чего, фамилия у меня будет другая и имя тоже, я псевдо, как его возьму.

В бездонных глазах профессора, наполненных вековой печалью, появился ужас, соображал он рядом с Шариковым медленнее, чем обычно, но все-таки соображал.

— Я надеюсь, что вы не думаете, милостивый сударь, — осторожно стал пытать Шарикова профессор.

— Думаю, я возьму вашу фамилию, а чо, звучит она неплохо, говорящая фамилия, можно сказать. Писатель это тот, который мир меняет, а кто не согласиться, у нас другое оружие найдется, к перу мы еще и штык приравняем.

Профессор схватился за голову, потому он и не видел как в полутемную комнату медленно и неслышно вошел доктор Борменталь.

Зина, случайно услышав начало разговора, бросилась за ним, и доктор, услышав финал уникальной беседы, понял, что не должен промахнуться на этот раз.

Если они не вернут Шарикову его прежнее лицо, вернее морду, то пострадают не только те несчастные, с которыми он физически расправится, но и много больше народу. Это мировая катастрофа, и доктор решил снова спасти мир.

Только что-то все-таки скрипнуло под ногами, Шариков был теперь если не умнее, то опытнее. Он сиганул в распахнутое окно и исчез в темноте.

Профессор очнулся, взглянув на своего помощника.

— И что же нам теперь делать, голубчик, когда мы с вами нового писателя в мир выпустили.

— Право, не знаю, доктор, но думаю, что нам его не поймать теперь, вряд ли мы сможем догнать его, а сам он сюда точно не вернется, хоть вы мозгами его не наградили, но уж звериного чутья хоть отбавляй.

— Теперь я понимаю, насколько вредоносны мои опыты, да что после драки кулаками махать, — сокрушался профессор, в тот момент он казался безутешным.

— Ничего, профессор, собак много, критиков наделаем, как-нибудь образуется.

Профессор молчал, он думал о том, стоит ли еще и критиков творить, но когда услышал тявканье, визг и лай издалека, то понял, что не обойтись без этого, если сказал «а» надо говорить и «б». А те, которые есть, с их писателем они просто никак не справятся, нужны новые. Какой писатель, такие и критики.

Проникнувшись важностью момента, засучив рукава, профессор принялся за свое вредное дело. А что ему еще оставалось, когда такая промашка вышла, и он писателя сотворил по легкомыслию страшному и непростительному.

№№№№№№

На втором съезде писателей его похвалили даже, сказали, что появилась новая писательская прослойка, хотя и мозгов у них маловато, и иногда тявкают громко, а то и кусаются вовсе, зато политику партии и правительства понимают правильно, а это самое главное.

Доктор Борменталь, принес новую газету, в которой все это и было написано. Заплакал старый профессор, совсем, как Иван Царевич у камня, где три варианта судьбы написано было, а он выбрал самый худший, как всегда.

Да что делать, плачь, не плачь, детище его от всех собак оттявкается, любого покусает, а то и загрызет до смерти и фамилию не спросит.

И чтобы хоть как — то успокоить бедного профессора, и произнес доктор Борменталь:

— Не печальтесь, умоляю вас, и в этом есть что-то хорошее.

— А не подскажете что, любезный, — поинтересовался профессор.

— Фамилию вашу он не взял все-таки.

— А какая же у него фамилия, — оживился профессор, слезы высохли на его щеках.

— А пес его знает, только не ваша точно, я проверял.

— Голубчик мой, вы уж как наш Шариков выражаться начали, я попросил бы вас, любезный.

— Конечно, профессор, но Зина говорит, что если огурец бросить в рассол, то он все равно засолиться.

— А знаете, чем мы с вами от Шарикова отличаемся, или как там его теперь, не будем мы солиться, не будем и все, мы еще посмотрим, кто кого.

И профессор вдруг оживился, в глазах его сверкнул игривый огонек.

Правда, он еще не знал главного, что из следующего его опыта уже Верка Сердючка вылупится. Но многого еще не знал старый и неугомонный профессор.

Такая вот история тогда получилась.

Бесы переглянулись.

Они только минуту помедлили, и стали спорить о том, что было бы если бы профессор решил из чертей людей делать. Представить это было трудно, но они решили больше не медлить, а вдруг ему захочется и такой опыт проводить.

Нет, надо было какой-то тихий уголок отыскать и немного дух перевести, такие герои любого черта с ума сведут.

Филоложка 11 О том, как черти создали любовный треугольник и почему он в четырех угольник превратился ненароком.

Наши бесы после суеты в двух столицах, и похождений в Пекле решили передохнуть немного. И стали они искать тихое болото, в котором и на самом деле иногда черти и водятся, когда отдыхают от забот и хлопот.

И всем было известно, что более тихой пристани, чем дом Ильи Ильича Обломова найти было невозможно.

Если бы там иногда не появлялся Штольц, и не тревожил эту мертвую тишину, то черти бы, наверное, от скуки померли, но что они только не делали, а хозяина его поднять с дивана никак не могли.

— Да, уж, — говорил Тарас, — зря мы с собой Чичикова не взяли, он бы что-то придумал, а без него с Обломовым у нас облом получился, ничего не скажешь.

Но они решили все-таки побыть еще с этой парочкой, только разделить их никак не могли между собой, чтобы не обидно было, бросили жребий, и решили все-таки что-то и для них сделать, а хорошее или дурное — позднее разберутся сами.

Тарасу достался Штольц, и тот обрадовался, Игнат понял, что Обломов еще его обломает, у него всегда облом был, когда дело жребия касалось, вот и на этот раз тоже. Но пришлось подчиниться воле небес, а куда деваться было.

Им пришлось расстаться на время, потому что Штольц заглядывал сюда не часто. И вскоре Тарас понял, что не настолько ему повезло, как показалось сначала, потому что копыта его отваливались и болели, а тому хоть бы что — куча дел разом и никак не устает даже. Ничего ему не делается.

Когда Штольц в полночь в своей холостяцкой квартире угомонился, уселся Тарас в мягкое кресло, и стал думать, что долго так он не выдержит, надо что-то придумать, деловой больно герой достался.

А что от дел спасает, как и от безделья — любовь, конечно. Тогда он и бросился искать возлюбленную Штольца, прислушался к разговорам, пригляделся, и нашел ту девицу, которую друг его шустрый между делами все-таки вспоминал иногда — и это было Ольга, снова Ольга. Ему вспоминались события связанные с Онегиным и Ольгой, когда им с героем пришлось разделаться, но ведь известно, что два раза в одну грудь стрела не попадает, и Ольга была совсем другая. Эта оказалась девушкой милой и довольно приятной.

А в то самое время пока Тарас носился со Штольцем, Игнат умирал от тоски с Обломовым, и долго пытался понять, как можно так проводить время.

Ведь люди смертны, и лежи не лежи, а жизнь быстро кончится. Тогда и ему гениальная идея пришла на ум, он решил, что женить надо Обломова, попытал немного слугу его Захара, который долго от него открещивался, но откреститься так и не смог. Тот, наконец, признался, что есть девица, которая мила сердцу его барина, и даже объяснил, как туда добраться.

Так в доме Ольги Ильинской два беса и встретились снова. Оказалось, что мила душам друзей одна и та же женщина, впрочем, в том и не было ничего удивительного, мир — то тесен, а Петербург только кажется таким большим.

№№№№№№№№

Когда они столкнулись, то поняли, что на глазах у них рождается треугольник, но может хоть так что-то сдвинется с мертвой точки.

Игнату даже удалось туда вытащить Обломова, хотя это и оказалось труднее, чем Чичикова с того света вернуть. Но отступать он не собирался, не дождутся. Тогда они и воспаряли духом, он влюбился, и изменился почти до неузнаваемости. Любовь даже Обломова обломает, это было ясно и понятно, только запалу ему все-таки надолго не хватило, и скоро стало понятно, что Ольга не любит Штольца и смеется над Обломовым и не похоже, чтобы из этого вообще что-то получилось.

А все, как и обычно бывает, решилось само собой, когда, как снег на голову, им всему упал красавец — гусар. Стоило ему только вихрем пройтись по тем самым залам, как и закружилась с ним в вальсе Ольга, покружилась, да и пропала с глаз долой. Сколько черти не искали, так и не смогли девушку отыскать. Только поняли они, что у людей есть одно золотое правило, если никак не можешь среди двух мужчин выбрать одного, то просто надо найти третьего, и все решится само собой. Может это и неправильно, но по-другому все равно не получается.

И закончилось все в той же самой комнате, куда они пришли в самом начале, Андрей Штольц пришел к Обломову сказать, что Ольга вышла замуж. Тот только рукой махнул и на другой бок перевернулся, потому что этот уже отлежал. Даже не поинтересовался, за кого она вышла.

— Да он хуже Чичикова, — возмутился Игнат, который понял, что это время потрачено впустую.

— Он лучше Чичикова, потому что ничего не делает и вреда не приносит, — пробовал заступиться за него Тарас, но прозвучало это не убедительно.

— Это и есть загадочная русская душа, — вторил ему Тарас, — так от скуки недолго помереть, надо хоть как-то развлечься.

И ни о чем больше не договариваясь, они бросились подальше из этого дома. И полетели в неизвестном направлении, туда, не знаю куда.

Долго бы летели, если бы столетний дуб на пути их не возник. Пришлось остановиться, чтобы в него не врезаться, да и передохнуть на свежем воздухе давно пора было. А то в душной квартире не развернуться, и дышать им было нечем. Вот так они под тем самым дубом и оказались ненароком.

Филоложка 12. О том, как попали черти сначала на поле сражения, а потом чуть в Пекло не попали, и какой урок они из этого вынесли.

Из тихой комнаты Обломова, где оба беса почему-то чувствовали себя очень неуютно и почти заболели от безделья и дремоты, перебрались они совсем в другое место.

Очень даже боевое, а именно на Бородинское поле, и попали как раз в тот момент, когда сражение там разгорелось, то самое, о котором столько говорено- переговорено было.

«Ведь были схватки боевые, да, говорят, еще какие» — немного позднее напишет поэт. А пока они стали свидетелями и участниками того, что там творилось в тот самый день, когда сражение было в разгаре, и «смешали в кучу кони, люди, и залпы тысячи орудий слились в протяжный вой».

Бесы могли подтвердить, что именно так оно и было. Но что самое интересное — оказались они по разные стороны баррикад.

Игната забросило на сторону Наполеона, потому что всегда он был неравнодушен к этому низкорослому гению, которому так много сделать довелось, и стать властителем дум, а Тарас оказался на нашей стороне, там, где полководческий гений Кутузова и возродился из пепла.

№№№№№№№

Картина, которая взорам их открылась в тот момент, оказалась более чем объективной, и могли они потом рассказать, как это было на самом деле. И рассказали, когда вернулись, но теперь, когда Пекло им показалось теплым и уютным местом по сравнению с тем, что тут творилось, они и стали искать друг друга, или хотя бы какого-то выхода из жуткого положения.

И нашли, правда, не сразу, а спустя только какой-то срок. Оказались они, уже не надеясь на лучшее, около того самого дуба, о котором столько написано было. Вернее под ним, родимым, и все никак понять не могли, живы они или мертвы. А в аду таком показалось чертям нашим, что померли они все-таки и были теперь скорее мертвы, чем живы. Хотя и забыли они совсем, что помереть никак не могли, бессмертными все это время оставались. Хотя возможно это только казалось им в те часы.

— А Наполеон так себе, ничего особенного, больше шуму от него, — заявил Игнат, как только немного очухался, отчихался и отдышался.

— Да, уж, шуму — то до самых небес, ничего не скажешь, — вторил ему Тарас, с подозрением поглядывая на то место, где битва продолжалась, правда уже без их участия.

И стали они разбираться, что на битву эту их понесло.

— Мне так понравилось, когда он сказал, что надо ввязаться в драку, а там видно будет, — говорил восторженно Игнат, — и надо сказать, что на этот раз ему досталось больше, чем обычно.

— Может, и досталось, только из-за безумства одного почему должны страдать другие, совсем ни в чем не повинные люди.

— Это было конечно чистой правдой, ничего не скажешь, только и по -другому уже нельзя, войны все время идут, не он первый, не он последний. А я свой мир защищал, от таких Аресов, которым плевать с кем драться, было бы только дело. Но кто-то должен их остановить.

Правда, они оглянулись по сторонам, не стоило Аресов поминать всуе, это точно — хорошая примета, правильная. Да куда от них деться, но лучше все-таки позабыть, так спокойнее.

Но они уже о мире, а не о войне в тот момент думали, а потому и смотрели на тот самый дуб, вспоминая прекрасные времена светлого язычества. Тогда можно было спокойно подняться по нему аж в Ирий небесный, отведать молодильных яблок и понежиться, среди молочных рек и кисельных берегов, и птиц райских послушать.

— А что переменилось- то с тех пор? — удивленно спросил Игнат, — люди, конечно от Ирия отказались, но ведь он-то остался. Не мог он исчезнуть только потому, что им стал недоступен и без надобности.

— Не мог, — согласился Тарас,

— На войне мы с тобой уже побывали, может, там прогуляемся? — предложил Игнат.

И недолго думая, туда они и направились, — к тому самому стволу дерева, по которому в Ирий и можно было подняться, без забот и хлопот.

И в тот момент к их удивлению первые тени туда уже и направились нескончаемым ручейком.

Значит, и с Ирием не все так глухо было, как им сначала показалось. Это порадовало наших бесов, и решили они к тем теням присоединиться, да под шумок, когда их так много было, туда пробраться.

Сказано, сделано — и два наших путешественника, не теряя друг друга из вида, присоединились к тем, кто с трудом, правда, но поднимался по дубу вверх. Устали они, испуганными и несчастными казались, но все-таки двигались неустанно.

И пришлось им припомнить недавние события, связанные с Аидом и Сизифом, камень на гору катившим. А почему? Да потому что сами они себя теми камнями ощутили, когда назад их толкнул Стрибог, зорко разглядев среди остальных, и полетели они вниз кубарем, не разбирая дороги, еще не понимая, что такое с ними приключилось вдруг.

Правда, до Пекла они не долетели, снова под тем самым дубом оказались, где все и начиналось. Только толку немного от их усилий оказалось, как вскоре они и выяснили, и уяснили для себя прискорбный этот факт.

— Так что нам и до Ирия не добраться? Ведь воевали же мы, ладно, ты на стороне этот самозванца, а я — то за правое дело, за Отечество свое.

— А кто тебе сказал, что воины вообще попадают в рай, — это здесь на земле их подло обманывают, а не встречали ли мы всех героев троянских в Аиде.

Тут они поняли, что не заметили тогда главного. И странная догадка теперь уже терзала обоих.

— Скажи, а Гектора ты там видел?

— И Гектора, и всех, кто там станет разбирать, где правые, где виноватые.

Это стало самым странным открытием для них. Может потому они и было заброшены на Бородинское поле, чтобы через много веков после начала первой войны и узнать такое? Да, не утешительной оказалась правда, надо было раскрыть миру эту тайну. Только недаром говорится, что добрыми делами или намерениями дорога в ад стелется. Как только пытались они это сделать, так и хватали их волки Ния за пятки и копыта, и слово вымолвить не могли они. А потом поняли, что не стоит и пытаться, ничего у них из этого не выйдет никогда.

Так и носили черти в себе эту страшную тайну, о том, что нет никаких райских кущ для воинов славных, а всех их Пекло поджидает. И никак они открыть ее миру не могли. И было отчего в уныние прийти, но если нельзя изменить обстоятельства, то надо изменить отношение к ним, или в другой мир перебраться.

Они подумали, посовещались, и выбрали второе.

№№№№№

Надоело им по стране литературной путешествовать, и решили бесы перебраться в сказочную страну. Разве не оттуда все когда-то начиналось, вот и давно пора было им туда отправиться, к истокам тем самым. Ведь знали они, что сказка — это добрым молодцам (т.е. чертям нашим) — урок настоящий, и должны они усвоить этот урок. Им надо бы на тот урок внимательнее посмотреть, и получше усвоить, отправимся и мы с ними в «Сказочную страну» да и посмотрим как и что там происходило и происходить могло.

Часть 2 Приключения продолжаютс. Сказочная страна

Сказколожка 1 О том, как черти исследовали Иванов Царевичей, устроив между ними кастиг, и что из этого вышло

Наши путешественники перенеслись в сказочную страну. Если прежде с географией и со временем была хотя бы какая-то определенность, то теперь в этом мире все смазалось, смешалось и переменилось.

Ничего они больше понять и разобрать не могли, и приходилось им ориентироваться уже на месте.

Но так как Иван Царевич, тот самый — мучитель Серого волка, все время был на слуху, то спорили они о том, единственный он такой царевич или и другие не лучше. А может еще хуже, хотя куда уж хуже. На поиски царевичей они и отправились. И хотелось им взглянуть на них внимательнее, и рядом побыть с теми самыми царевичами, и изучить их всестороннее, так сказать.

Только где их искать-то было — вот вопрос так вопрос.

Черти пошли в раздумье по берегу моря, припоминая какие-то старые добрые и не очень добрые сказки. Знали они их не особенно хорошо, но тут же и узнали, что как раз от морского царя и сбежала Василиса вместе с царевичем.

— Вот видишь, — говорил Тарас, — и царевич вроде бы ничего, сам сбежал, в плену оставаться не захотел, ты только такой недоверчивый оказался.

— Это мы еще посмотрим, — отвечал ему Игнат, который не привык верить чему-то просто так, на слово, и должен был еще убедиться в том, что там случилось на самом деле.

А оказалось, что вместо царевича и Василисы Премудрой, из пены морской, совсем как у греков богиня любви, появились свиньи, и с хрюканьем они побежали дальше. И так шустро бежали, что черти едва успели в сторону отпрыгнуть, чтобы те на них не налетели, ведь они ничего не видели от волнения и перепугу.

Зрелище было, конечно странным, если бы за ними не вынырнул царь морской, то черти так и не узнали бы ничего. Но он чертыхнулся, посмотрел на поросят и около чертей остановился. Наверно, обрадовался, что есть с кем поговорить.

— И что это такое? — спросил Игнат у царя морского, — откуда это свиньи взялись, в сказке не помню такого.

Он догадывался, что это как-то связанно одно с другим, но до конца понять того, что происходит, все-таки никак не мог.

— А у нас совсем другая сказка, — говорил царь морской, — Василису не ту царевич наш выбрал. Премудрая ему не полюбилась, зато прекрасная понравилась, а она на то и прекрасная, чтобы мудростями не отличаться. Едва выучилась, помогать бросилась этому беглецу непутевому, научилась, как в животных оборачиваться, а как назад, так и не доучилась. Вот и остались они теперь свиньями. Убежать-то от меня, убежали. Но думаю, что далеко не убегут все одно. Догонят, да и вернут их назад, а то и сами воротятся, потому что бежать им некуда.

Переглянулись бесы. Они подивились и жестокости царя, и тому, что тут узрели. Но самое главное, Тарасу не хотелось, чтобы в споре их о никчемных царевичах Игнат побеждал. Да и не только это, раз они здесь, то должны как-то героям помочь, иначе, зачем они вообще нужны были?

И царь Морской смотрел на них с интересом. Он то злился, то радовался тому, что тут происходило, и что сам к этому он причастен был.

— Медведей уже немало по лесам нашим бродит, волки и до Пекла добрались, вот теперь еще и свиньи будут. Не стану я за ними гоняться, пусть живут так, как им нравится.

И с этими словами отправился он в морскую пучину, потому что воздух земной тяжел был для него, почти невыносим, а после такой погони особенно, вот он и ушел непонятно куда. Только свиньи после его вторжения на земле и оставались еще долго.

И черти бы не сильно расстроились, если бы они не узнали всей этой истории. Но то, что очередной царевич стал теперь кабаном диким и в любой момент может быть убит и съеден любым охотником, это ну никак не могло им понравиться.

И стали бесы думать и спорить, что же им дальше делать и как быть.

Увидев, что погоня исчезла, а черти мирно настроены, вернулись свиньи к ним, сели перед ними и жалобно так взирать на них стали. О помощи видно просить.

А черти и сами стали все заклинания колдовские вспоминать, да не ладно, не хорошо получалось это у них. Колдовали они, колдовали, но ничего хорошего не вышло. Хорошо, что еще больших чудовищ из них не сделали, так свиньями беглецы и остались. И тогда приняли они решение, отправиться к Велесу вместе с поросятами.

— Если он вам не поможет, то и никто уже не поможет, — торжественно сообщили им черти, чем, конечно, привели их в трепет и ужас, да делать все равно было нечего.

К Велесу, так к Велесу — деваться некуда. Правда, далеко до него и высоко, но другого пути все равно нет.

Вчетвером странная эта компания и отправилась на поиски Велеса, которого почему-то нигде поблизости не было.

То ли он нарочно от них прятался, то ли просто так получилось, только долго им искать пришлось. Да еще и кабанов отбивали от других животных, которым очень интересно было, откуда они могли тут появиться и что делали в их лесу.

И пришлось им, так и не найдя Велеса поблизости, тащить на остров его, где рано или поздно он должен был появиться.

— Серый волк отдыхает, — возмущался Игнат, сравнивая себя с тем животным, которое к камню и Ивану потом приставлено было, и все его желания исполнять должно было.

Тарас все испытания сносил молча, он понимал, что Ивану царевичу и Василисе сейчас еще хуже, они хоть в привычном своем облике были, а от тех, что осталось? Не лягушки, конечно, но тоже не позавидуешь.

Но надо было признать, что первый блин по отысканию приличного царевича оказался таким комом, что хуже и не придумаешь, так это первый, и поговорку люди недаром придумали.

— Не утешай себя, это уже второй блин, первый был любимцем волка царевичем, там комы все начинались.

Сколько не прислушивались превращенные в свиней, понять они в этом разговоре мало что могли, да и не хотелось понимать. Но все должно было как-то завершиться рано или поздно.

Велес оказался на острове, но встретил их не ласково, он как-то странно намекнул на то, что царевич сам виноват, не стоило так усердствовать и на любовь полагаться, мудрость она никогда и никому еще не мешала.

И это говорил Велес, который из-за нее только и страдал страшно. Но черти на него внимания не обращали, они, как и обычно, гнули свою линию.

— Если ты Прекрасную выбрал, то и не стоит побегов совершать, и оставайся там, где был, тогда и цел будешь, — говорил в это время Велес,

Свиньи, слушая его, приуныли, но деваться им все одно было некуда.

— А может красота спасет мир, — выпалил Игнат, — хотя и сам никак не мог понять, откуда он слышал эту странную фразу. Но кто-то ее точно говорил, не с небе же она свалилась. И главное, за свиней ему заступиться хотелось, ведь это гусь свинье не товарищ, а черт может им вполне и оказаться.

Тарас смотрел на него молча, он не знал, что сказать можно. Вот и молчал.

Но если на свиней посмотреть, то что-то было не похоже на то, что спасает мир именно красота. Хотя по-разному, вероятно будет. Но не на этот раз.

То ли Велес что-то перепутал, то ли сам Кащей вмешался, и как обычно все попортил, только ведь это он еще до Базарова был любителем лягушек, и в тот момент, когда черти уже хотели на Василису и царевича полюбоваться. Они были уверены, что те снова в людей превратиться должны, тогда те самые лягушки и возникли.

Игнат свистнул от неожиданности, Тарас свистеть не стал, но видел, что радоваться тут нечему. Даже и не понятно, что лучше, что хуже, и не ясно было, смогут ли они от этой кожи даже на время избавиться, или она к ним насовсем приросла и не отстанет больше.

Они на этот раз от лягушек сбежали, как только снова оказались в заповедном лесу, потому что не знали, что еще можно для них сделать.. И подозревали, что может все стать хуже, чем теперь, хотя куда уж хуже?

Так и остались где-то лягушки, и черти даже и не знали, что с ними случилось, как случилось. Да и боялись узнать. Много лягушек в мире этом, и где свои, где чужие, разобраться невозможно.

Сказка для них была без счастливого конца, но всякое может быть.

Жизнь продолжалось. И жить всем хочется, даже если ты с рогами и копытами или в лягушечью шкуру обрядился.

Сказколожка 2 О том, как черти получили молодильное яблоко, и как они его использовали.

Сколько разных историй было связанно во все времена с яблоками. Не обошли эти плоды стороной и наши сказки.

Чертям, как и всем остальным духам, было прекрасно известно, что боги так молоды и прекрасны потому, что они получают эти самые яблоки от Лады весной, когда природа оживает, и вместе с ними и молодость без старости тоже у них и остается навсегда.

Они что-то слышали и о том, как богиня раздора при помощи того самого яблока, чуть войну не развязала, когда другие богини не могли с выбором примириться.

Но как только подумали они о старых историях и о яблоках, так одно из них прямо на голову Игнату и свалилось. И надо сказать, что больно оно его ударило. Солидное такое яблоко оказалось, увесистое.

Кто-то из ворон на лету и подсказал ему, что яблоко это есть не стоит, оно неправильное, и вовсе не молодильное, а оборотится он тут же в камень. Отравленным это яблоко оказалось. Не успели они еще с Тарасом обсудить, что делать и как быть с плодом странным, как и завертелось все.

А потом случилось невероятное, нагнал их черт Макар, непонятно откуда взявшийся, хотя черти всегда невесть откуда появляются, и украл прямо на глазах у обоих то самое яблоко.

Они и глазом моргнуть не успели, Тарас только вскрикнуть успел, но разве его догонишь. Как припустил он — только его и видали. В отличие от царевича, которого на воровстве всегда ловили, черта Макара поймать очень трудно было, шустрый больно оказался.

— И что нам теперь делать? — поинтересовался Игнат.

— А ничего не будем делать, мы ему яблоко не давали, а в камень превратится и черт с ним, пусть яблоки не ворует. Сам себя и накажет. Нам что копыта бить и за ним бегать прикажешь?

— Это если бы мы его наказать хотели все бы ничего, но ведь он кого-то другого траванет, — не отступался Тарас.

Не давал он покоя другу своему никак.

Кто бы сомневался в том, что все это так и случится.

— Но даже если Макар зарубает его сам и в камень оборотится, тоже хорошего мало, — стали рассуждать они, когда злость немного прошла. Хоть и черт, и вороватый оказался, а жалко его, если поросенком и медвежонком быть не сладко, то камнем совсем скверно.

Так говорили они, говорили, а время идет, и понимали бесы, что делать что-то все равно надо, да что тут сделаешь.

Но они вскоре узнали продолжение истории с яблоком.

Встретил Макар по дороге трех девиц распрекрасных. И были это Василиса Прекрасная, Василиса Премудрая, и Василиса Сексопильная. И хотя они вели себя довольно сдержанно, но понятно было, что только одной из них Макар должен был яблоко отдать.

Для них он и воровал его. Конечно, не только о девицах, но и о себе самом черт думал только, потому что девицы должны были что-то дать ему. Вот и оказался он перед ними. И каждая из девиц хотела обладать этим плодом запретным. Ведь не знали они, что яблоко не молодильное, а молодости и красоты никогда много не бывало.

Кому же яблоко это достанется. И понял Макар, что вовсе не такой простой эта задача оказалась.

Красоту неописуемую одна Василиса обещать стала, и другая мудрость невиданную дарила. Но Макар все-таки склонился к тому, что он должен быть с третьей — страстная ночь — это то, что ему и было нужно в то время. Считал он себя и мудрым и красивым и без их подарков, а если это не совсем так, то тоже не страшно, а вот ночка страстная — это другое дело.

Ничего не изменилось в людях и духах, как во времена Париса было, так и нынче оставалось, все одно и то же.

— Все это ладно, — говорил Игнат Тарасу, только я так и не понял, а что она с яблоком делать собралась.

Он насторожился, догадываться стал, что одну из Василис они и погубить ненароком могут, тогда каменный цветок первый и появится — подарок для Демона, но девицу было все-таки жаль.

— Положит его, да и любоваться станет, — предположил второй, хотя им обоим в то не верилось на самом деле.

Тогда о чем-то догадавшись, бросились они со всех ног туда, где Макар телят точно не гонял, но к ночи страстной с Василисой готовился.

Так и есть, решила она съесть яблоко, чтобы помолодеть еще больше, стать самой обаятельной и привлекательной. И ведь ни она, ни Макар и не знали о том, что за этим крыться может, а им-то хорошо все ведомо было.

№№№№№№№№

Но опоздали они немного, Макар опередил их, но тоже опоздал, когда он появился, Василиса спала уже мертвым сном, и никакой чернавки — чертовки для этого не понадобилось, без нее все прекрасно обошлось. Сам черт, того не ведая, и усыпил, и погубил ее за милую душу, даже глазом не моргнул.

Когда появились встревоженные черти, и увидели все, что уже совершилось, Макар был в отчаянье, но кроме всего прочего черти поняли и главное- что им ответ держать придется. Так оно и вышло рано или поздно.

С кулаками на них Макар бросился, словно, заставляли они его так поступать, а ведь ничего такого не было и в помине. Сам яблоко украл, сам его Василисе отдал, и теперь виноватых ищет упорно.

Но как ему что-то можно было объяснить, ничего он не понимал, и понимать не собирался. Вскипятился очень.

Но делать было нечего. Надо было Василису похоронить, да и жить дальше, потому что не знали они, как разбудить ее.

Сказочный мир странно устроен, а для наших чертей особенно. Не знали они как лягушку расколдовать и как Василису разбудить тоже не ведали, такие вот неученые черти оказались. Макар к ним после драки, когда уже кулаками не машут, и присоединился.

И все втроем они сокрушались, что рядом с другими духами оставаясь, вот какими русалки были колдуньями, они так ни ничему и не научились, хотя и могли бы.

— Разве вам не известно, что горе от ума бывает? — пытался успокоить их Игнат, но утешение какие- то слабым показалось.

Но сказочная страна большая, время тут совсем не течет. И у них было его даже больше, чем достаточно, потому и решили они, что не стоило паниковать — все в свое время и наладится, образуется. В сказке так и было всегда, только что-то они сомневались, что и с ними такое случиться может.

Но надо было двигаться дальше. На одном месте сидеть они не могли и не хотели, скучно им это становилось.

И пошли они от Макара и спящей Василисы, куда глаза глядят, отправились.

Сказколожка 3 О том, как три черта отправились к Нию искать себе жену, и что из этого получилось

Посидел Макар над мертвой Василисой, подумал, понял, что разбудить он ее никак не сможет, и отправился он чертей искать, тех самых, которые стали причиной всех его бед и страданий.

А что, раз лишили они его самой любимой девицы, то и должны были что-то для него сделать подходящее.

Но что же могли они сделать?

А тут как раз и сообщили гонцы, которые в разные концы разбежались, о том, что у Ния есть невеста прекрасная и замечательная — да еще и красавица, и ведьма она к тому же. И собрался он ее отдать замуж, конечно, самого лучшего жениха для нее и искал теперь.

Обрадовались черти, что смогут на других посмотреть и себя показать, вот туда они в Пекло прямо, снова и пошли.

Долго ли коротко ходили — бродили, только нашли и Ния, и дочь его милую. А ведьма и на самом деле хороша была, ничего не скажешь. И стали думать черти, что именно она им и нужна больше всего, потому что больше таких проступков совершать не будут, а может, и лягушкам со свиньями помогут, черту ведьма никогда не помешает, это всем известно. Так думали они, еще не понимая, что их может ждать там, в Пекле. А ждало много чего разного.

Макар подоспел к тому времени, и стали они все вместе с другими женихами бороться за право стать Ниеевым зятем.

Конечно, родство и гордость и страх вызывало, Властелин тьмы все-таки, но другого владыки у них не было. Так они и устремились туда, в царство его мрачное и загадочное.

И услышали женихи, которые во тьме той оказались, что должны они вспахать поле и засеять его зубами драконьими, чтобы новых воинов для Ния нарастить, и условие таким оказалось — у кого те драконы самые мощные и прекрасные и необычные получатся, тот и ведьму в жены возьмет.

Нужно было Нию это воинство, никуда он без него не мог деться, вот и дал такое задание родственникам своим грядущим.

Вырастили они драконов, которые, как известно не по дням, а по часам росли, и отправились с ними в сражение.

Хорошо драконы сражались, но немного подыграли наши черти Макару, очень им хотелось, чтобы ведьма Мара ему досталась, ведь он и без того из-за яблока пострадал, и ночи страстной так и не дождался. Дракон Макара первый и до руна золотого добрался, когда отправились они за сокровищем этим, и бросил его к Ниевым ногам.

Только странная вещь случилась, проигравшие выбывать начали и в те самые камни превращаться, о которых когда-то они только слышали, но пока еще смутно догадывались. Они сначала понять не могли, что происходит, но первым исчез Тарас, а за ним и Игнат последовал. Похоже было на то, что в схватке этой победителей не будет вовсе, и Макар, уж непонятно почему — пути Ния неисповедимы, и кто с ним поспорит, как только дело свое сделал, так и исчез без всякого следа.

И последним из всех женихов исчез Макар, незамужней ведьма осталась. Получив то, что ему и требовалось, решил грозный повелитель разделаться с воинами своими. Ничего камни уже сказать ему не могли. И бороться за справедливость и освобождение чертей некому было. Но ведь это они сами виноваты, если бы прислушались к преданиям, то узнали бы, что и Зевс так же с Титанами поступил, как только победил, а победителей не судят, и они вольны поступать так, как им вздумается.

Об этом размышляли черти — камни, когда около врат Ниевых валялись, но если бы камни могли говорить.

Только недолго радовался Победитель, и на него нашлась управа. Тут же появился Даждьбог, как только узнал, какие бесчинства в Пекле происходят, и решил он все на место поставить. С того самого момента и надежда в душе у Мары нашей появилась на то, что одна она по воле отца своего жестокого все-таки не останется.

Стал Даждьбог с драконами сражаться, чтобы чертей вернуть назад.

Долго лежали камнями черти наши, поняли, каково это — оказаться в оболочке чужой.

И когда уже победил Даждьбог, тогда царевич и появился, и решил он жениться. Ведьма, боясь, что она так и останется незамужней, выдала ему меч волшебный, и драконы стали такими же камнями, как только мечом он их касался. Сложил он гору из них великую, в память о своей победе, а как последний камень в ту гору положил, так черти и вынырнули из- под них и стали снова сами собой. Разминались они долго, благодарили царевича за спасение. Радовались тому, что на этот раз все обошлось, и спорили уже о том, куда им дальше в путь отправиться, потому что не хотели они тут больше оставаться, и без того, столько времени впустую прошло.

Издалека Ний за ними наблюдал, и понял он, что там, где царевич вместе с Даждьбогом прошел, там чертям и даже ему самому больше делать нечего.

Пришлось ему примириться и половину царства тьмы вместе с дочерью своей и отдать тому царевичу, другу Бога света, которого Волохом называли. Говорят, что от него первый Волк Пекельный и произошел, потому что когда надоедало ему с Нием беседы вести, то волком он оборачивался и на свет белый выбегал стремительно.

Только волком он на земле должен был оставаться до тех пор, пока сама богиня Жива не полюбит его и не выведет на свет.

Вот и носился он, и Живу везде искал, знал, что под лежачий камень вода не бежит, а если не найдет он ее, то ничего и не будет в жизни его светлого да ясного. Так в Волохе свет с тьмой и сошлись и оставались на какой-то срок еще немалый, до самого его освобождения из Пекла.

Но Ний, когда полцарства своего отдавал, не расстраивался, и второй половины ему больше, чем достаточно было.

Недаром говорят, что бог любит троицу, только третий царевич для чертей наших оказался героем и освободителем, но и то хорошо, ведь могло быть и хуже.

Сказколожка 4. О том, какие подарки дарят порой, и как это может плачевно закончиться Волшебное веретено

Подарки бывают разными. Подарят вам коня деревянного, и от мира вашего зола одна останется. Но на русской земле хитроумные Одиссеи не прижились и феи тоже оказывались богинями раздора, но многие другие типы тут бывали, да и ведьмы наши не хуже остальных, а то и круче были.

И вот однажды такая ведьма, а на самом деле прекрасная, но очень опасная богиня Морена, которую царь Горох пригласил на пир, когда дочь у него родилась, и подарила девочке веретено, которое стащила она ненароком у богини судьбы, а та, как мы знаем, пряхой была и очень даже искусной. Веретено это было не простое, а волшебное. А может та сама ей его отдала, только оно ей не нужно было, вот она его царевне и подарила, в надежде на то, что та сама спрядет клубок, отдаст его царевичу, и он выйдет цел и невредим из лабиринта, в который так любили цари на испытаниях женихов своих дочерей загонять.

Цари-то хотели убедиться насколько те сами хоть на что-то способны, можно ли умереть спокойно, зная, что им царства достанутся. Кто-то и был способен драться с драконами, но многие спасались немного по — другому. Тут волшебные вещицы и пригождались им очень.

Правда, девицы-царевны очень рисковали, потому что такой горе-жених и потом только на ее клубки надеяться станет, а как только с первой трудностью встретится, так и раскиснет, только понимали это девицы позднее, когда уже несчастными женами становились. А пока, желая замуж выйти, они на все готовы были, и клубки им дарили и души. Вон какой Медея была волшебницей, и тетушка ее Цирцея много чего могла, а сколько она с Язоном возилась, спасала его, чаровали, и чем он ей за это отплатил? Страшно даже и вспомнить такое.

Наши черти к такой царевне Раде и заявились в тот момент, когда та вертела в руках веретено, и слушала распоряжение отца о том, что она должна стать женой королевича Елисея. А королевича Рада нисколько не любила.

№№№№№№№№№

— И что ты хочешь сделать с ним? — участливо спросил ее бес Тарас, который всегда был на стороне девиц, подвергавшихся насилию со стороны мужского пола.

— Не знаю даже, — призналась Рада, и такой растерянной и наивной казалась.

На самом деле она прекрасно знала, что стоит только уколоть того царевич, и заснет он крепко и надолго. Но как-то не то чтобы боялась этого, но не хотелось с такого поступка жизнь свою начинать.

Черт Игнат был настроен вовсе не так благодушно, как товарищ его верный, он ни слова не произнес, но видел все, что творилось, и даже хорошо слышал то, о чем думала царевна, которую добрый черт Тарас уже склонял к самому опрометчивому шагу, но из самых добрых побуждений, конечно.

Она отложила веретено в сторону, но далеко прятать не стала. Ведь могло и пригодиться.

Свадьбу делали поспешно, хотя никаких причин для того и не было. И вечером, когда удалились молодые в покои, Тарас напрасно искал Игната, и очень удивился, что тот ни слова не сказал, и никак не находился.

Конечно, взглянув на свадьбу царевны, и он мог уйти к какой-нибудь девице на свидание, хотя в это не верилось, он -то еще меньше девицами интересовался, чем любвеобильный Тарас, тогда где же его искать прикажете.

Тарас завалился спать, решив, что он отыщется, и сам обо всем расскажет.

Но утром все происходило совсем по-другому.

Началась все с истошного крика царевны, сбежались все, кто успел проснуться, и она сообщала им, что муж ее мертв. Хотя никакого коварного волшебника не было рядом, никакой Черномор за ним наведывался, но он мертв.

И несколько человек вместе с царем Горохом отправились взглянуть на эту странную картину.

— Успокойся, дитя мое, он просто спит, — услышали они голос царя.

Тот сам тряхнул королевича посильнее, не стал ждать да звать слуг верных, и на диво всем, тот открыл глаза и сел на постели своей.

— Что стряслось, на нас драконы напали? — спрашивал он удивленно.

Царевна слышала его голос, но еще не видела его, потому что спиной стояла, и не могла поверить в то, что он жив.

— Значит, это только сказка, — обреченно прошептала она.

Царь стал говорить собравшимся, что она очень волновалась, и ей приснился страшный сон.

Но только черт Тарас, тут же бывший, и Игнат, влезший в шкуру королевича, понимали прекрасно, о чем говорить царевна.

Она уколола спящего жениха, Игнат потом уверял, что для надежности даже три раза уколола, и показывал то самое место, где веретено шкуру его попортило малость, и была уверена царевна, что избавилась от ненавистного жениха, так и не ставшего ее мужем. Ей удалось улизнуть и перенести на завтра брачную ночь.

Она успела уже себя вдовой ощутить, когда поняла, что жестоко обманута злобной ведьмой.

Но девица не могла знать, что ведьму она винила напрасно. То, что для человека смерть, для беса Игната, который только и прикинулся человеком — смех один, даже боевым шрамом его можно было назвать с натяжкой.

Она, правда, не могла понять, почему жених ее сбежал и передумал жениться, но более того, и других женихов не нашлось больше, как-то это царство и государство все стороной обходить стали. Хотя царевна была очень хороша, и приданное не маленькое, но не было женихов и все, хоть плач.

Так веретено и стало для нее роковым подарком, только сдавалось чертям, что не в вещице самой дело, а в той, к которой в руки оно попало, не смогла она удержаться от соблазна, вот больше никто и не стал ее соблазнять с тех пор. А другим царевнам и принцессам бесы потом говорили:

— Бойся своих желаний, они осуществляются, но не всегда так, как хочется. Вот тогда беда и стоит у ворот, только отворяй шире.

Сказколожка 5 О том, как Садко попался чертям, и куда они его потом отправили

Старой была обида чертей на царя Морского. Все длилось еще с того столкновения, когда они оказались на берегу с ним рядом и свиней вместо царевича и Василисы обнаружили, С тех пор хотели они ему какую-нибудь ловушку устроить.

Той самой ловушкой и оказался Садко. Как только встретили они его на морском берегу.

Много времени уже купец Новгородский скитался по морям, по волнам, и все никак не мог он к дому родному прибиться, все ему что-то да мешало там оказаться.

— Никогда ты не будешь дома, — произнес Тарас, пока не договоришься обо всем с Царем морским.

— И что мне делать прикажете, — поинтересовался Садко.

— А отправляйся-ка ты к нему, пусть он тебе даст свое царское позволение дома оказаться и уже больше не бродяжничать по морям бескрайним.

Так Садко и решил поступить тогда.

Нырнул он на дно морское, чтобы разом со всем и покончить, и прямо перед дворцом царя морского и предстал во всей своей красе, немного подмоченной, но все еще веселый и красивый.

А сам он по дороге думал, что если что — там и останется, лучше дно морское, чем по морям шастать, да нигде больше никакого причала не иметь.

И чем больше он был на дне, тем больше нравилось ему там, в том самом море. Русалки его со всех сторон окружили, и нравились они ему больше несговорчивых дев земных, хотя и холодноваты были, зато и ревности никакой. А красавицы такие, что глаз не оторвать.

Но чем больше он нравился обитателям в этом мире, тем меньше был доволен всем царь Морской. Он почувствовал соперника грозного и могущественного, и понял, что если так и дальше пойдет, то уже скоро Садко морским царем станет, а сам он у него на посылках будет.

Но что только не придумывал царь морской, а от Садко все равно никак не мог он избавиться. Тот все время возвращался назад и был таков. И тогда, вспомнив о чертях, которых встречал он на берегу, велел Царь морской разыскать их и к нему привести.

Черти сразу догадались, что подопечный их не тихим оказался, потому он и был тут уже кум королем. Но делать все равно нечего, появились. С Царем морей шутки плохи. Некоторые это на своей шкуре испытали, некоторые — на чужой.

— А не скажете ли мне, как этот молодец добрый тут оказался? — спрашивал царь у чертей, то на одного из них, то на другого глядя.

Ничего ему Тарас не ответил, он просто и не знал, что сказать, а Игнат быстро нашелся.

— А не ты ли царя другого за бороду поймал, вот и пригнал он к тебе сына своего, как и обещал, тебе ли не ведомо, что обещания свои исполнять надо.

— Ведомо-то, ведомо, только кто же его знал, что он таким неугомонным окажется, ведь спасу никакого с ним нету.

— А это уж какой попался, кто же его знал, ты царского сына требовал, вот и получил царского. Все как надо исполнено.

Лгал безбожно Игнат, только так убедительно, что заслушаешься и на слово поверишь, вот и поверил царь, понял он, что желания исполняются и не всегда так, как того хотелось бы, только с этим уже ничего не поделать более.

Черти радостно поняли, что они оправдаются и выйдут сухими из воды, и вышли бы, если бы русалка в тот момент другого царевича не привела, настоящего.

— Вот, — вильнула она хвостом, — на берегу нашла, говорит, что отец его тебе обещал отдать, когда проиграл, и отдал.

— И этот тоже? — вроде я только одного царя ловил за бороду, откуда столько царевичей? — удивился царь Морской.

Тарас понял, что ложь рано или поздно открывается, и они в не приличном свете перед царем предстать должны были. Но Игнат и тут нашелся.

— Царь немного перестарался, просто угодить он тебе хотел, вот и послал сразу двух своих сынов, но два всегда лучше, чем один. Выбери одного, второго назад отправь, всего и делов.

Садко не стал с ним спорить, царь тоже молчал, только он понял, что бежать надо, очертя голову подальше.

Но для начала он ко второму царевичу повернулся.

— Возвращайся назад, не нужен ты мне здесь, скажи своему отцу, что одного царевича мне достаточно. Два — это больно много.

Новоиспеченный пленник решил не заставлять себя дважды упрашивать и исчез. Но от Садко так просто избавиться царю не удалось, он чувствовал себя тут хозяином.

И в один прекрасный день царь перебрался на остров к Велесу, заявив, что очень хочет мудрости набраться, и надоело ему уже на дне морском оставаться.

— А весь своей мир на кого ты оставил? — удивленно спросил у него Велес.

— Так там Садко лучше моего справляется, — заверил тот.

Усмехнулся Велес, вспомнил он суету чертей, и понял, что все не совсем так., как царь говорит, но как именно, разбираться он не стал.

Хочет мудрости учиться, пусть и учится, царь все-таки, а там и видно будет.

После всего этого все и успокоилось немного.

Черти и сами о том не задумываясь, и сделали Садко царем морским, на время конечно, но все-таки.

А чем не царь, уж не хуже прежнего. Только с тех пор поговорка пошла, что непрошенный гость хуже Садко. Только почему так, понять они никак не могли, особенно те, кому история эта про воцарение Садко незнакома была.

Сказколожка 6 О том, как красота не победила доброту и любовь и как черти этому помогли

А тем временем, пока пристраивали черти Садко на дно морское и владыкой его там сделали, и много еще чего творили, часто не понимая, что добром и что злом станет, в то самое время и с богиней любви Афродитой странные вещи происходить стали.

А началось все с появления Психеи, кроткой и прекрасной она уродилась. Но на этот раз красота не только мир не спасала, но и сама под страшной угрозой оказалась, и не помогло даже то, что была она душевна и великолепна.

Богиня любви так ее невзлюбила, что извести решила.

Началось все с коварного говорящего зеркала, которое хитрый восточный демон подарил для обольщения сначала богине любви, а потом и всем остальным женщинам.

Зеркало это утверждало до поры до времени, что Афродита на свете всех милее, всех прекрасней и нежнее. Но все когда-нибудь кончается, а хорошее еще быстрее, чем дурное. Вот и началось тогда.

И все потому что коварное зеркало сказало Богине Любви, что прекрасна она, но Психея еще прекраснее, как такое стерпеть можно было гордой богине, которой то самое яблоко роковое однажды уже досталось. И с тех пор еще выше поднялась она, а тут какая-то Психея, непонятно откуда взялась и миром править решила. Не могла Афродита на втором плане оказаться, это для любой смерти подобно, а если ты еще и бессмертна?

Никого не слушала и слышать не хотела Афродита, кто только не пытался убедить ее в том, что зеркало то злые колдуны сделали, и сама Эрида поиздеваться над ней решила.

Тогда и бросился Гермес к богине любви, чтобы предупредить ее о том, что творит она такое страшное.

Но только посмеялась богиня, и разговаривать даже с посланником богов не стала — все бесполезно оказалось.

Но она напрасно с ним в спор вступить решила, потому что отступать и сдаваться он не собирался.

Но ничего не мог лучше придумать Гермес, как только броситься к Ладе- славянской богине любви и гармонии, которую собственное превосходство не так сильно волновало, как Афродиту, и потребовал, чтобы она что-то предприняла. Ведь знал хитрец, что совсем не такая она, как коварная Афродита, хотя и тоже вроде о любви печется.

Так на дороге к Ладе и встретили Гермеса наши черти, и узнали, что там такое творится в тех пор.

И поняли они, что надо вмешаться, пока не поздно, если коварная богиня, привыкшая всего добиваться, и душу погубит, то совсем худо будет. Нельзя было допустить этого, никак нельзя.

№№№№№№№

Вместе с Гермесом они к Ладе и отправились, чтобы рассказать, что произошло.

Выслушала их богиня внимательно, и поняла она, что должна исправить то, что своенравная ее предшественница сотворить успела, и то, что еще она пока не сделала, иначе худо будет и всем плохо станет.

— Веди ее сюда, в болотах моих она пока побудет. Туда не доберется Афродита, а если захочет, так встретят ее там.

Так и оказалась Психея, светлая и прекрасная Душа, среди чертей в болотах непроходимых, только ее и видели. Черти ее не обижали, и лучше ей там было, чем на Олимпе самом.

Но и Афродита не зевала, прошло немного времени, коварное зеркало подсказало ей, где соперницу ее искать надо. Вот она и возникла в заповедном лесу.

Тарас первым Афродиту и повстречал. Не узнал ее даже, такой ласковой и кроткой она показалась.

— Какой ты доверчивый, — возмущался Игнат потом, — а еще черт называешься, прямо стыдно за тебя делается.

Но когда все выяснилось, ощутил он себя этаким Парисом. Только яблоко они успели уже утерять, а вот для Афродиты оно бы в самый раз пришлось, хотя любовь, даже такую усыплять, конечно, не стоило, без нее еще хуже будет, чем с ней.

Но о яблоке он думал недаром. Хотя Лада его и на этот раз опередила, и ласково так незаметно к Яге она ее привела, и заверила, что старуха ей и Психею найдет, и научит непременно, как дальше жить.

Подумать не могла Афродита, что простушка эта такой окажется и так ее обмануть сможет, а еще подруга называется. И доверилась она ей. Но потом она выяснила, что и Лада не так проста, и Яга не так страшна, как ее малюют.

Только не дремала богиня любви, ее и Яга усмирить и усыпить не могла, ночью выбралась она из избушки, и если бы на кота Баюна не наступила, то может, и не заметил бы того никто. Но кот так пронзительно заорал, что черти повыскакивали. Злы они были, как собаки, потому что кто-то их потревожить посмел. Но когда узнали, какая опасность их любимой Психее грозит, то взбеленились прямо, и уж напрасно на помощь и на милость их теперь Афродита надеялась.

Они и бросились за ней во тьме кромешной и погнали ее в болота. Только не туда, где Психея была, а совсем в другую сторону. Села она около Болотницы вся измазанная да грядная, и когда вытащила зеркало, то даже спрашивать его побоялась, она ли на свете всех милее, но зеркало само на этот раз и заговорило:

— Ты самая прекрасная, остальные еще хуже, а если кто-то и скрывается в болотах, то не выбраться ему уже назад, ни за что не выбраться.

Она и не подумала, что не зеркало это, а черти наши с ней разговаривали, чтобы неповадно было больше по заповедным лесам к нам ходить. Они были уверены, что кто с зеркалом к нам придет, от него родимого и погибнет.

Зашвырнула Афродита свое любимое зеркало подальше в болото и вернулась назад. Черти ее проводили, чтобы убедиться, что она на самом деле ушла и опасность миновала, а то ведь и обмануть могла.

Там ее Гермес уже около перепутного камня поджидал, с ним пока кот придавленный беседы вел, и тоже хотел убедиться, что богиня и на самом деле покинула их места и больше не вернется назад. Может, она и любовь кому дарила, но в заповедном лесу от нее только одни неприятности и были. А Психея так на русских землях и осталась.

Так родилась легенда о таинственной русской душе, скрытой и непонятной, но такой обворожительной. А это и была Психея, которую нам Афродита подарила.

Недаром говорится, что нет, худа без добра, так и тогда случилось, а наши черти гордились тем, что они к этому были причастны.

Сказколожка 7. О том, как черти нашли Снегурочку и сотворили из нее Снежную королеву

В начале была Афродита.

Шуму она наделала много своим появлением и, проводив ее, едва черти и все остальные духи уже должны были столкнуться с новой проблемой. И заключалась она в русской красавице, такой же прекрасной, как и холодной, и недаром ее назвали Снегурочкой.

Много шума она наделала, когда влюбился в нее Мизгирь. Успел он уже дать клятву Купаве, и впервые не собирался ту клятву исполнять.

Сам Велес напомнил ему, что так не поступают, но ничего герой наш слушать не хотел, и не желала. И черти просили его одуматься, и самые страшные истории рассказывали, что с клятвопреступниками бывает. Только ничего он слушать не хотел, недаром говорят, что любовь зла и Снегурочку полюбишь.

— Но она тебя не любит и не полюбит никогда, а тебе оно надо.

Слушал их Мизгирь и не слышал, смотрел и не видел. Такая вот беда с русским богатырем в те дни и приключилась.

Но тут случилась еще одна беда, пострашнее любви Мизгиря — весна наступила, и сам бог Ярила должен был появиться, чтобы страстью одарить всех.

— Вот и хорошо, — говорил Тарас, — может и красавице нашей что-то достанется.

— Ты издеваешься? — спросил у него Игнат, — от красавицы нашей только мокрое место и останется, когда весна придет. Нам надо ее спасать и чем быстрее, чем лучше, иначе поздно будет.

И понял Тарас, что это сущая правда и есть, как он сам мог не догадаться?

И побежали они к Яге посоветоваться, потому что сами ничего, как ни думали — придумать не могли.

— Не обойтись нам без Яги, — говорил Игнат обреченно.

Яга взглянула на чертей внимательно, ей хотелось знать, на самом ли деле они хотят помочь Снегурочке, или что-то замышляют, больно хорошими и правильными получались эти черти. Но всякое бывает, чертей великое множество, эти вот такими уродились.

— Если хотите, чтобы она жива осталась, и Ярила не растопил ее, то отправляйте в мир вечных льдов.

— Но ведь там Кащей, — возмутился Игнат.

— А что Кащей, он тебе не соперник, если ревность тебя замучила, ничего он твоей Снегурочке не сделает, жива и цела останется.

Теперь уже и Яга, и Тарас смотрели на Игната, а он ворчал, злился и ерзал на одном месте и сам уже понял, что слишком много ей внимания уделяет, но остановиться никак не мог.

Слова Яги вроде убедили его, ничего другого все равно не придумали, и они понеслись вместе со Снегурочкой в Кащеев мир.

Недолго Мизгирь горевал после этого, женился он на Купаве, хотя на свадьбе был мрачнее тучи. Клятву все-таки произнес, а куда деваться, только снилась она ему, никак не мог он о ней позабыть, не мог и не хотел.

№№№№№№№№

Черти же, которые только заглянули на эту обычную свадьбу, куда жениха с таким трудом затащили, сразу же отправились навестить Снегурочку, благо, они знали, что искать ее надо в Кащеевом дворце. И была она там такая бедная, несчастная и брошенная, что даже смотреть страшно. Они чуть не прослезились, и никак не могли понять, спасли они ее или не спасли. Это ведь с какой стороны посмотреть еще было. Но одно было бесспорно — и эта сказка у них не веселой оказалась. И если в стране литературии они как-то помогали героям на самом деле, и те если не лучше становились, то менее агрессивными делались, то тут как-то все больно странно у них получалось, глядя на Снегурочку в снегах, они это точно сказать могли, со сказками пока у них не ладилось, хоть кота Баюна на помощь зови, ведь в сказках он мастак был знатный.

А тут еще одна напасть, она и совсем, оказывается, осиротела, потому что у них на глазах царевич, уже на счету чертей четвертый и прикончил Кащея. Нашел то самое яйцо, достал стрелу из него да и поломал ее- дурное дело -то не хитрое, и рухнул Кащей к ногам чертей.

И в другом случае и потеря невелика была бы, он и без того тут задержался на этом свете, только как девицу — то спасенную одну оставлять? А сами черти уже порядком замерзли, им совсем не нравилось тут в мерзлоте этой- гиблое место, надо сказать.

Взрослела Снегурочка наша в одиночестве. Все более грустной она становилась, и хотела уже мстить всем на свете. Настоящей королевой чувствовала она себя в странном снежном мире этом, и королевство было бескрайним.

Только если поверить мудрецу, и принять, что королеву играет свита, то ее тут не наблюдалась. Понимала королева, что пока только два черта с ней, но скоро и они подальше отправятся, не задержатся тут. Тогда только снега и метели останутся, да Стрибог когда залетит на минутку, и тут же и исчезает бесследно.

Но впрочем, буквально перед исчезновением чертей и появились те самые безобразные тролли, от которых ничего хорошего ждать не стоило. Наши черти рядом с ними ангелами казались, — все познается в сравнении. И не могли черти не подслушать разговора их. А тролли говорили, что сделали они волшебное зеркало, и уже теперь ей бояться нечего, она будет отомщена,.

Они, правда, не сказали как именно, а сказки черти наши не знали, потому хоть и замерзли они наполовину, но задержаться им тут все-таки пришлось. Если бы они смалодушничали и сбежали, то потом бы точно было еще хуже, а когда тебе известно, что задумала королева, тогда уже и так и страшно.

— А может, зря мы ее спасали, теперь хлопот не оберёшься, — твердят они, — добрыми делами Дорога в Пекло стелется.

Но что было говорить о том, что сделано, то и сделано, теперь королеву они бы убить точно не смогли, уж если и со Снегурочкой не расправились даже, то с королевой и подавно не сладят.

Впрочем, развязка долго ждать себя не заставила, Стрибог приволок ей откуда-то Волхва — он был юн и прекрасен, но зол, как собака. Он вполне годился для того, чтобы из него она сотворила настоящего чародея со временем, и тролли ей в том помогут вместе с зеркалом их волшебным.

— Ты станешь моим Демоном — мстителем, -услышали черти ее завораживающий голос.

— Это значит, мы его и породили? — удивленно спросил Тарас.

— А чему тут удивляться, — что еще могли сделать наши черти, — над ними навис Стрибог, оказывается, он давно смотрел на них и слушал их, и теперь во всем их и обвинят. А что, на чертей можно все спереть, было бы только желание.

Но Волхв, влюбленный в свою королеву снежную, со временем стал не только злым мстителем, но и первым поэтом. И это уже не так и плохо, и черти могли бы гордиться им, хотя в тот момент они о главном не знали, и грустили, дивясь на дело рук своих.

Сказколожка 8 О том, кто вырос из маленького мальчика по воле судьбы и Стрибога оказавшегося во владениях снежной королевы.

Черти, и мы с вами уже знаем, что случилось дальше

Спасаясь от Ярилы и весны, так и не изведав настоящей любви и даже сжигавшей душу страсти, которая была для нее смертельна, наша Снегурочка, ставшая в одиночестве и холоде Снежной королевой, получила свой утешительный приз. Бог ветров, видя, как она грустна и одинока, сжалился над ней и закинул однажды, в тот момент, когда наши черти навещали свою королеву прекрасного юношу. Но был у него вместо сердца в груди каменный цветок.

Они не смогли уговорить его и увести подальше. Парень оказался страшно упрямым. И теперь вместе со всеми ждали того, что может произойти.

Каково же было их удивление, когда они натолкнулись на Волхва. Тот гордо именовал себя Демоном в горах Кавказа, когда бесы там были в первый раз и решили Тамару навестить да посмотреть на ночи страсти.

Здесь он, все еще помнивший прекрасную и жестокую королеву, наткнулся на юную и пленительную Тамару. Какой она ему прекрасной показалась. Она не могла знать, что сердце у него каменное. Но ведь и камень нагревается на солнце и может быть теплым. Трудно сказать, что бы из этого вышло, если бы в тот миг наши черти и не нарисовались, как мухоморы после проливного дождя, в летнем лесу.

— Мы должны спасти ее, — заявил Тарас.

Игнат не был так решителен, и тогда он взглянул на небеса, где в тот момент проносилась на белом коне сама Лада.

— Вы должны спасти ее, — послышалось ему с небес.

Черти понимали, что только это им теперь и остается в странном мире

— Вы Демона породили, вот Тамару и спасайте, он не должен ее погубить.

Черти неустанно, не смыкая глаз, следили за ним. И как только услышали они сладостные его речи, так и бросились к нему с двух сторон. И Тамара, только что видевшая красавца не писанного, наткнулась на чудовище.

Сам Демон не мог пока понять, что ее так перепугало, но, увидев своих старых знакомых, понял, что они что-то сотворили, оглянулся на отражение в озере, и взвыл, так его самого увиденное испугало.

Он понимал прекрасно, что должен бежать, в такого, каким он стал, не то что влюбиться, но и рядом с ним оставаться страшновато. А Тамара уже успела спрятаться в высокой башне, так, что ее больше не было видно и слышно.

— Еще одна красавица в высокой башне, — сокрушался в тот момент Тарас. Он чувствовал, что они в какой — то мере к этому оба причастны, но что теперь поделать?

От Демона они Тамару вроде спасли, это потом мстительный юноша, ненавидевший женщин, ее убьет. А они в тот момент спасали и могли собой гордиться. И когда Лада, решив проверить, как там и что происходит, появилась во второй раз, они бросились к ней, не разбирая дороги.

— Мы спасли ее, — говорили они задумчиво, — с ней все в порядке.

Но только укоризненно усмехнулась в ответ богиня. Видно, она их оптимизм не разделяла.

Демон исчез, он поселился где-то в глуши и больше не появлялся. Но и к Тамаре, как к королеве в свое время после всего случившегося, никто из женихов не приближался. Она стала одинокой затворницей, то плакала, то смеялась в высокой башне своей, и в этой пустоте и оставалась.

Но краем уха бесы слышали о своем Демоне странную историю, кроме того, что он писал великолепные стихи, он еще и убегал ото всех, потому что был уверен, что ровно в полночь, в объятьях женщины он превратится в настоящее чудовище, и тогда она умрет от ужаса, взглянув на него. А когда они слышали эти неповторимые стихи, то оставалось только дивиться тому, как поэт не похож на свои стихи.

— Вы породили не только Снежную королеву, но и Поэта, — утешал их Велес при встрече, кажется Демон ему понравился, с тех пор он и стал к ним присматриваться.

Все знали, что он всегда слыл покровителем музыкантов и поэтов. Но они так и не могли уразуметь, хвалит ли он их, или только над ними издевается.

Но поэт остался, и стихи все еще звучат и не только в горах Кавказа, где в высокой башне когда-то жила одинокая и печальная царица Тамара. Но о ней и о ее спасении бесы вспоминать не любили.

Сказколожка 9 О том, как черти устроили испытание для Золушки и что из этого вышло.

Послонявшись по горам Кавказа, и убедившись в том, что и Снежную королеву, и Поэта — Демона они уже сотворили, наше черти теперь держали путь совсем в другие места. Обуяло их стремление к перемене мест, и надо было на другой мир взглянуть и там себя показать. Конечно, сказки они и в Африке сказки, только все-таки и они разными бывают. И зависят сказки оттого, как и какие люди живут, и как они к миру относятся, Именно об этом говорили черти, и много чего они поведали еще важного да интересного друг другу пока перебирались в уютную усадьбу, где Золушка наша оставалась.

Долго они за ней наблюдали, такой наивной да распрекрасной, и стали спорить, на самом ли деле она такая, или только притворяется. И так захотелось им бедняжку испытать, что аж чесаться стали от любопытства и желания делом заняться. И случай выдался вполне удачный.

В лютую зиму королю и мачехе этой девицы подснежники понадобились. Если у богатых свои причуды, то у королей тем паче, вот и прилетел указ королевский о подснежниках. Но и черти не дремали, ворвались они к принцу, заставили его надеть на себя наряд простого дровосека, как он не противился, топор в руки дали, хотя Тарас возмущался:

— Куда такой здоровый, он не донесет его, да и пораниться может, принц все-таки, а не хлоп, поищи какой поменьше.

— Что же у нас принц такой безголовый, а как он страной править станет, если с топором не сладит? — допытывался Игнат.

Не отступал приятель его, все время на своем стоял, особенно в вопросах о принцах и будущих Властелинах.

Он тоже помнил другую историю с топором, но если там у героя его отнимать приходилось, то тут наоборот, нести его заставляли. Почти это они и делали. Но так хотелось посмотреть на то, как поведет себя наша мягкая да пушистая героиня, о которой во все века столько сказано да пересказано было разных историй. Сироток тупеньких и простоватых везде если не любили, то жалели, а это уже почти любили.

№№№№№№№№№№

А Золушка уже тем временем вышла в лес, и принца они из леса вывели. Так и зашли они в лес с разных сторон. Но лес был один и тот же, потому рано или поздно, еще до всякого бала эти двое и должны были встретиться в том самом лесу. А вот что потом будет, это даже чертям не было ведомо, зато очень интересно показалось.

И порадовались черти, что Снежная Королева была далеко, а Кащея и вовсе накануне они прикончили, иначе бы нашли четыре молодых окоченевших трупа. Чертей бы может, Ярила и разморозил к весне, и были бы как новенькие, а вот эти двое точно мертвыми бы оказались, а так, хотя и холодно, но терпимо. Но что бы это за сказка была — самая печальная на свете сказка. Они встретились, черти из-за кустов выглядывать стали. И взглянул на Золушку дровосек влюбленными глазами, да так, что любая Снегурочка бы растаяла. А она ничего, улыбается только. Принц превратился на морозе в настоящего нищего, он уже и сам забыл, что принц он все-таки, скорчился весь, ругался самыми нехорошими словами, все чертей поминал, обещал им головы отсечь, как только во дворец вернется. Глупый принц оказался, ведь если бы черти или сатиры захотели, после такого они бы его точно уморили, но черти были великодушны. Все-таки смотреть на него было страшно. Даже черти, чуть не прослезились, когда его такого увидели. Только кот принца, как позднее выяснилось, все видел и слышал. Они его недооценили, этот бы и кота в сапогах самого переплюнул, он и рвался теперь, чтобы своего принца как — то ободрить, и заставить шевелиться. Уже на лету успел схватить и спрятать его черт у себя за пазухой, а кот вертелся, визжал и больно царапался. Но до принца своего все-таки пока добраться не мог, наши черти тоже не дремалиОни заставили принца признаться, что живет он в лесной сторожке, правда наша Золушка не видела того охотничьего домика, она как-то странно улыбнулась, словно на большее рассчитывала, и ее обманули. Она осталась до рассвета в той самой сторожке, хотя скучала и рвалась домой, и черти успели понять, они вместе с котом за печкой спрятались, что не останется она тут, хоть ты что не делай.

— Вот тебе и Золушка, еще и нарядов фальшивых, и кареты из тыквы нет, а ты ей уже принца подавай и на меньше она не согласна, — ворчал из-за печки Игнат.

Тарас тоже никак не мог успокоиться, но сказать ничего не успел. Кот в тот самый момент крутанулся и все-таки от них сбежал, как только они немного расслабились. Ему хотелось предупредить глупую девицу о том, что это черти просто над ней измываются, а на самом деле она может не только дровосека, но и принца потерять, но он опоздал, Золушки уже и след простыл, пока принц спал и улыбался во сне. Ему — то казалось. что он по-прежнему остается с любимой. Какой страшный обман, даже представить себе такое очень трудно.

Кот постоял на снегу, чуть не отморозил лапы и вернулся в избушку, про себя он решил, что потеря не велика, но вот неизвестно было, как хозяин его к этому отнесется, принц не привык, чтобы от него кто-то так нагло сбегал без оглядки, но что тут поделать? Ведь и он пока дровосеком казался. Когда принц проснулся, с ним рядом были только черти, они и спрашивали, не дав ему опомниться:

— А нужна тебе была такая Золушка.

— Она просто глупая девица, — отвечал принц, то ли ругая, то ли защищая Золушку.

— Она совсем уж и не глупа, — возмущался Игнат, — я это и прежде подозревал, а теперь просто в том убедился.

А потом они вернули принца во дворец, и был тот самый бал, о котором столько во всех книжках написано было. И Золушка появилась в липовом своем наряде. Только все потом не так уж замечательно произошло, она увидела принца, и поняла, кто скрывался под одеждой дровосека. Она поняла, что потеряла, и то, что усилия были напрасны. Она так и не смогла приблизиться к принцу. Он танцевал совсем с другой девицей, потому что танцевать — то все равно надо было — принц всегда открывал придворный бал. И все-таки искал и ждал ее, ведь ему была обещана эта встреча.

Золушка исчезла с бала. Но, убегая, она уже успела почувствовать, что безнадежно влюблена. Но туфельки терять не стала, чтобы он не смог ее отыскать, ей нечего было ему сказать, если найдет, а, скорее всего на этот раз и искать не станет, вот в чем беда. Но кто же кроме нее самой во всем виноват. Черти, конечно, только не стоит на чертей пенять, когда ты сам по собственной глупости остался, как та старуха из другой сказки у разбитого корыта. Но у той хоть прежний старик под боком все еще остался, а Золушка в юном своем возрасте совсем одна была. Не из таких ли Золушек потом сварливые старые девы врастают?

Любовь зла, полюбишь и принца, но лучше встретить его во дворце, а не в хижине, в наряде дровосека, чтобы глупостей не наделать.

Лирическое отступление

Сага о влюбленном короле, сочиненное бесом Игнатом после встречи с прекрасным принцем.

А влюбленный король королевство свое раздарил,

Он остался свободен, беспечен, и дивно прекрасен,

Он над полем и лесом, расправивши крылья, парил,

И уставший от дел, вдруг он понял, что жизнь — это праздник.

И явились друзья, он в заботах их всех потерял,

И любимая снова танцует легко на закате.

А влюбленный король, он душою своей управлял,

Нам правителей в мире угрюмых и яростных хватит.

Пусть дерутся и мирятся снова они в пустоте,

Жизнь прекрасна, но так быстротечна, в печали и неге,

Обнаженную деву рисует смеясь на холсте,

И наивно мечтает о страсти горячей и хлебе.

Он читает веселые книги и радостно ждет,

Лишь свиданья с любимой, и что ему споры и схватки,

Он к любви своей вечной по углям устало придет

И надежды и веры на все еще знаю я, хватит.

— Жизнь и власть, и мечта несовместны, — Поэту твердит.

И молчат мудрецы, он живет каждый день, наслаждаясь.

А беспечный король, все владенья свои разделив,

Улыбается солнцу, в богинь он влюблен и красавиц.

И художник, прослывший в том мире лихом королем,

Нам оставит портрет его, как же он счастлив и светел.

Снова мудрость узнав, окрыленный легко он живет,

Жизнь — веселая сказка, в ней дева и танец, и ветер

Незаметные прежде сегодня владыке милы.

Потерявший так мало, так много опять обретает.

Мы остались на время во власти иллюзий, игры.

Улыбнется король, и не медля рабов он оставит…

Он над полем и лесом, расправивши крылья, парил,

И уставший от дел, вдруг он понял, что жизнь — это праздник.

А влюбленный король королевство свое раздарил,

Он остался свободен, беспечен, и дивно прекрасен.

Сказколожка 10. О том, как черти убедились в том, что и матушка родная может хуже мачехи оказаться.

А тем временем, пока наши черти испытывали на прочность Золушку, матушка родная, а не мачеха, решила отправить дочку свою к бабушке, и не просто бабушке, а настоящей бабе Яге. Потому что далеко вперед она смотрела, и старушка эта очень дорога была для ее темных дел. А значит, надо было ей подкрепиться, и с такой радостью она для нее пирожки пекла, и так наговаривала, чтобы Яга добра была и помогла ей в нужный момент, что ничего бы ради иллюзорной милости старухи и не пожалела.

Но милая девочка добралась до той самой избушки заповедной, только старушки — Ягушки дома в тот момент не оказалось.

Огляделась девчушка вокруг, когда в избушку вошла, чтобы пирожки для бабушки оставить, и на платьях заметила животину какую-то громадную, лоскутным одеялом прикрытую, одно только волосатое ухо торчит.

Это был старый наш и чертей знакомый серый волк, который недавно только вернулся из трудного похода за Жар птицей, конем и девицей вместе с непутевым Иваном Царевичем. И теперь, ни о чем не подозревая, спал он сном богатырским, да еще и одеялом сверху прикрылся. И был волк уверен, что в избушке Яги, которую и повернуть — то не так просто было, да еще маленькой девочке, его точно никто не потревожит. Но просчитался наш волк, Красная шапочка оказалась девочкой смышленой, и прямо к нему в лапы сама и пришла она. Нигде, даже в избушке Яги не было волку несчастному и загнанному покоя. А ведь известно, что не только коней, но и волков загнанных пристреливают, и охотники уже по лесам шастали, стоит только нос высунуть, вот он и отдыхал в избушке Яги, надеялся, что хорошо спрятался.

А девочка наша и не знала, что Яга теперь должна была вылечить серого волка, после всех его путешествий опасных для здоровья, да обратно в лес и отпустить, уже сильного и непобедимого.

Черти как раз в той самой избушке оказались вовремя, они чуть припоздали, но за девочкой рванули туда, решив ее от Яги спасти, а тут и вовсе беда большая надвигалась, как снег на голову.

Теперь волк открыл один глаз, но сначала тех чертей и увидел, и зарычал даже. Девочка взвизгнула, наконец, понимая, что Яга очень сильно изменилась, хотя она могла конечно, и в волка превратиться, волшебница все-таки, но больно он натуральным казался.

Но черти решили, что он все-таки примется за старое и снова зарубать девочку захочет. Они сказку — страшилку хорошо помнили. Только дровосеков в лесу еще не встретили пока, и спасать девочку некому было.

— Да вы что, парни, — взмолился волк, когда понял, что они ему приписать хотят, — если я не съел царевича, который столько всего натворил, что от злости его надо было загрызть обязательно, то уж маленькую девочку, да еще у вас на глазах есть точно не стану.

Тут только девочка стала догадываться, что это все-таки не Яга это а волк настоящий, ведь чертям точно виднее. Но и тут она не испугалась, она знала ту сказку, про царевича, ей Яга ее не раз рассказывала, и была уверена, что и ее волк защитит и спасает, если будет ей какая страшная опасность грозить. После всего этого она стала утешать расходившихся чертей и уверять их, что не стоит волка напрасно обижать. Они и сами уже устыдились своей подозрительности и готовы были раскаяться. Только Игнат все еще не до конца был уверен, что они поступают правильно.

А потому все по-другому на этот раз вышло, когда Тарас заглянул к матери ее, чтобы рассказать ей обо всем, она как раз рассказывала соседке, что избавилась от девочки, которую в голодный год ей не прокормить, пусть теперь Яга о ней позаботиться.

Тарас понял, что ничего говорить ей не стоит, и быстро вернулся назад, рассказав обо всем остальным.

— Не возвращайся к ней, — стал он просить девочку, — она тебя до добра не доведет, уж лучше с Ягой и волком жить, чем с такой мачехой.

Но она не оставила их в покое и решила навестить, и убедиться, что все так, как ей хочется.

Мачеха уже ворвалась в избушку, и наступила в ярости на тот самый люк, в который порой нерадивые да никчемные добрые молодцы у Яги на обучении проваливались. Волк только пасть открыть успел, чтобы предупредить ее, что там опасно, а может, и не хотел он предупреждать, а просто для вида рот открыл. Только она уже кубарем полетела вниз, и ничего от нее больше и не осталось, как в том самом Пекле и оказаться.

Видно серый волк после этого случая, когда утешал рыдавшую девочку и придумал поговорку, что не надо рыть яму для других, потому что, скорее всего, сам туда и попадешь. И спокойнее будешь жить, если не станешь желать другим того, чего не хочешь, чтобы они желали тебе.

Сидела перед тем погребом Красная Шапочка, рыдала, да все никак она не могла успокоиться, сколько не старалась.

Но тут черти снова вступили в дело. И спросил Игнат у девочки, а не надо ли мамочку ее назад вернуть. Всем своим видом он показал, что если она так хочет, то он может за ней спокойно прыгнуть в ту самую яму.

Промолчала девочка. И волк рядом с ней уселся и на черта внимательно смотрел, если что, то готов был и укусить его, чтобы он над маленькой девочкой не издевался. Черт есть черт, никогда не знаешь, что от него и ждать можно.

Но тот только обошел вокруг люка, да и на лежанку свою вернулся.

Так и осталась девочка с Ягой да волком, и у них еще кот ученый приблудился, хорошо они жили, ничего не скажешь, дружно и весело, только о злой матери, которая хуже, чем мачеха оказалась, старались больше не вспоминать.

Сказколожка 11. О том, как богатырь выбирал себе путь, что подсмотрели и подслушали черти.

Выйдя из избушки Яги, оставив там девочку вместе со старушкой и волком, оказались наши черти на перекрестке снова. Судьбоносным был тот самый перекресток, где камень перепутный возвышался, и проступала на нем судьба того, кто к нему подъезжал в тот момент.

На этот раз столкнулись они не с Иваном Царевичем непутевым, а с князем знаменитым, Олегом звали его на славянский манер, а прозвище еще более звучное придумали, и стал он Олегом, да еще Вещим. А ведь был то всего лишь викингом Оддом. Пусть и отважным и родовитым, но уж конунгом там у себя бы не стать ему, а тут первым среди самых могущественных владык и оказался. Не любил воин этот, князем в одночасье ставший, волхвов и магов разных, да что поделать, если на новых, им завоеванных, землях власть их так велика была, куда от них деться можно было..Но пока волхва еще не было видно. Чертей, хотя они и были рядом, князь Олег видеть никак не мог, только надпись на камне и прочитал он. И понял князь, что есть у него какой — никакой, а все-таки выбор. Если пойдет он налево, то женатым окажется. Что-то путь этот князя не вдохновил. Если направо пойдет, то коня потеряет, а коня он уже однажды терял. Если прямо, то жизнь потеряет.

Задумался князь, потому что те, кто мудры не на шутку, сначала думают, потом только действовать начинают. Черти за ним следили внимательно, после всех непутевых царевичей, с которыми столько мороки и у животных, и у дев, и у духов было, князь почти небожителем им показался. Но никак не могли они понять, какой выбор князь сделает, ведь больно много от этого зависеть будет. Волк даже волхва задержал, чтобы тот не мешал им и в стороне оставался пока. Они не только видели князя, но и прекрасно слышали все, о чем он думает, потому и следили они очень внимательно, чтобы важную какую мысль его не упустить. А князь между тем думал, что жениться его сам Перун не заставит, потому что вольному воля, коня терять уже он не собирался, одного потерял, теперь жалел, да еще как. И что же — остается для нег? Только третий путь — с жизнью прощаться придется. Этого он еще ни разу не пробовал, и для разнообразия не мешало бы сделать третий выбор. И когда прямо князь последовал, черти удивились несказанно, и за ним припустили.

Они были уверены, что полчища узрят там, и вырвет князь дуб, и станет им в разные стороны размахивать, да так, что разлетятся все враги его кто куда. Уже и дуб для него подходящий подсмотрели. Но врагов никаких нигде не наблюдалось, даже когда они с тем дубом поравнялись, а потом и проехали его, но как же тогда князь собрался жизнь терять, вот вопрос.

Кажется, удивился и стал беспокоиться и сам князь Олег. Ведь когда на худшее настроишься, то лучшее приятно вдвойне. Но когда все без труда дается, то и легкое разочарование в один миг и наступает. Вот и с ним могло такое быть. Потому черти решили, что его уморить на том бесконечном пути хотят. Он все время будет оглядываться, да об опасности думать, а ее так и не дождется, вот и уморится от ожидания такого. Но в тот момент, когда они готовы были в это поверить, тогда и появился на пути — дорожке серый волк.

Князь остановился невольно. А волк поставил перед ним кринку с живой водой и молодильное яблоко лапой из травы на дорогу выкатил.

№№№№№№№№№

Спрыгнул с коня князь Олег, внимательно на волка посмотрел. В том мире, из которого он явился сюда, страшнее волка и зверя не было. Это он пожирал всех и богов и людей, в последний день творения, а до тех пор в Пекле на цепи сидел, рвался и выл страшно, а тут вон какой смирный да хороший волк оказался, почти как собака ручная, но можно ли ему доверять? Черти на расстоянии убедили его, что волку доверять можно, да и сам он очень мирным зверем казался. Ничего не скажешь. И выпил воду у всех на глазах князь Олег и молодильное яблоко съел, но ничего скверного с ним не случилось, только еще большим добрым молодцем он стал

— Ты выдержал на этот раз испытание, — сказал волк человеческим голосом, — потому и должен получить все, что тебе полагается.

Поблагодарил князь Олег серого волка за хлопоты, да и повернул в свой Киев, где его заждались уже давно воеводы и дружина. Черти еще рядом с волком постояли, поговорили о том, о сем, волк на прощание сказал им что-то о том, что хорошо видно сердцем, ведь главное скрыто от глаз. А потом пошел нового князя или царевича дожидаться, а что еще ему делать оставалось, если был он приставлен к перепутному камню. У каждого свое место и свое дело в этом мире.

Сказколожка 12. О том, что черт и не самом деле не так страшен, как его малюют. Это Вакула со временем на себе испытал

После всех рождественских приключений и женитьбы своей снова взялся за кисть наш художник Вакула.

И на этот раз решил он к черту быть справедливым и нарисовал его не чудовищем, каким и привыкли того рисовать, а очень даже симпатичным, умным и забавным созданием, таким, каким он его и знал, после всех своих приключений.

Черти, в тот момент и навестившие Диканьку, потрясены были явлению миру этого рогатого Дориана Грея, которому и напрягаться-то особенно не надо было для того, чтобы сохранить свою молодость, она-то у него точно была, и никуда от нее не деться.

Но как только первое очарование прошло, стали спорить Игнат с Тарасом, на кого же этот новый черт так похож, потому что он им кого-то сильно напоминал, только вот кого?

Они бы спорили так видно до скончания века, и не согласились друг с другом уже из упрямства, если бы в тот самый момент Ний и не появился.

Закрутилось, завертелось все на хуторе, а когда улеглось немного, и предстал перед ними черный всадник во всей своей зловещей красе.

Взглянул он на творение это, вроде одобрил, но сразу же, как только попа издалека увидели, поняли черти, в какую беду попал их художник.

Потому что такого святоши точно не простят никогда. Явить миру не просто черта, а древнейшего из богов — это уметь надо, а уж дерзости сколько. И если бы не то известное происшествие, не черевички, непонятно как у него оказавшиеся, может быть, обошлось бы как-то.

Но тут всем стало понятно, что не с простым чертом, а с Дьяволом самим их художник знается, и костра ему не избежать, ведь никак по-другому с такими живописцами и не расправиться им уже.

А появления всадника около дома его и то, что он все еще жив красноречивее любых слов обо всем и говорило.

Много чего уже успели наши черти пережить, но на этот раз задача им казалась неисполнимой вовсе.. Хотя за дело они еще яростнее взялись, чем труднее, тем интереснее будет бороться и побеждать, а по — другому они и не мыслили этого всего.

И когда толпа явилась к художнику вместе со священником, он исчез бесследно, что и стало подтверждением того, что знается он с той самой силой. Ведьма Солоха заверила к ней обратившихся по тайной просьбе того самого святоши, что ни на этом свете, ни на том, ни живого, ни мертвого художника она не нашла.

Именно так ее заставил говорить Тарас, навестивший накануне, и эти бдительные типы, охранявшие то, сами не знали что, должны были смириться с загадочным исчезновением, и только с портрета на них взирал грозный судия, и так суров был взор его, что хотелось только развернуться и бежать.

А наш живописец тем временем, пристроенный чертями на небеса, бродил по Ирию этому, в разные его места заглядывал, и никак не мог найти себе места и занятия. И реки там были молочные, и берега кисельные, только когда ты из своего мира вырван даже спасения ради, то ничего не остается больше, как скучать, а то и тосковать, и рваться назад.

Ний тоже хотел увидеть своего художника, но и он никак не мог до него достать в то время. Велес тревожился о том, что снова может из-за него вспыхнуть война между силами света и тьмы, и это после того, как он столько времени умиривал эти самые силы.

— Вы давайте, как-то успокойте все это, — требовал он от чертей. А те и рады были бы, только понятия не имели, как это сделать можно.

И что-то чертям сделать удалось, потому что три силы как-то угомонились и занялись делами своими, ведь художник больше не давал о себе знать, и спорить не о чем. И все вроде хорошо было, только одно худо — вдохновения и следа больше не было, мазка одного не сделал он. Но ведь это такая малость в сравнении с мировыми проблемами, что на нее не стоит и внимания обращать.

Ну не написал он еще одного шедевра своего, не явил его миру, так что, не проживет мир без этих его шедевров что ли?

Да еще как проживет и не почешется, уже и того, что он сделал — больше чем достаточно, он явил миру лик древнейшего из богов. И кто-то припомнил, что тысячу лет жили их предки с этими богами, и очень хорошо жили. Пока смутные времена перемен не наступили и не испоганили все на свете.

А потом, когда черти добились своего и вернули художника назад, уже старого и больного, тогда он стал рисовать чертей. И такими славными они у него получались, и так много их было, что люди только диву давались. И рассказывали старую историю о том, как он исчез в ночь под Рождество, а потом с волшебными туфельками от самой императрицы явился, после чего и женился на гордой красавице, которая и сама чертовкой еще той была. Кого же ему любить остается, как не чертей, если все остальные значительно хуже, чем те черти оказались. И только Ирия с птицами его сладкозвучными никогда не рисовал Вакула, хотя многие говорили, что благодаря своим чертям и там он смог побывать. Но никаких доказательств этому так и не нашлось тогда.

Только недолго черти Вакулины героями ходили, разбудили революционеры гения, на каторгу его отправили в Сибирь, а он оттуда таких бесов приволок, что дурно и худо всем стало, о милых чертях все забыли, а им самим от тех бесов пришлось только бегством и спасаться, а что еще делать было?

Сказколожка 13 О том, как Горыныч хотел помочь несчастному старику, но насобирал на свои головы новых забот и понял, как важно вовремя остановиться.

Потеряв знаменитого художника, бродили черти по берегу морскому, по тому самому, куда старик закидывал свой невод, и наткнулись там на нашего старого знакомого Змея Горыныча.

Так жалко ему стало старика, совсем его старуха извела после того, как она осталась у разбитого корыта, загрызла и загоняла его до смерти, вот Змей и решил спасти старика несчастного. Думал, думал, а когда старуху увидел, которая вприпрыжку к старику бежала, так подхватил он ее и поволок неведомо куда. Пока еще и сам он не ведал, куда именно собирался старуху тащить.

Она вопила и вырывалась, а как увидела на какой высоте они несутся, так и притихла, поняла, что если вырвется, то и мокрого места от нее не останется.

Когда приземлился около собственного замка Змей, то и оглянуться не успел, а черти уже и подоспели тут как тут, и с двух сторон к ним приблизились, старуха только оглядывалась, то рычала, то визжала. И полюбовавшись на вздорную бабу, черти и стали советовать Горынычу, чтобы он с ней расправился.

— Прибей ее, — шипел Игнат, — тебе же легче и проще будет

— В море ее забрось, пусть с ней рыбка золотая возится, ведь они старые знакомые.

Но старуха не хотела не только прибитой змеиной лапой быть, но и в объятьях рыбки оказаться тоже не желала, та уже загубила ее жизнь и оставила у разбитого корыта, так что еще ей надо было?

Черти видели, что Змей слишком добр и понимали, что это для него плохо закончиться может. Он терпел еще какое-то время старуху, из замка своего улетал, а потом решил, что откладывать больше не стоит, когда она на него обрушилась снова, то схватил он старуху в одну лапу, а мешок с золотом в другую и бросился туда, где и забирал ее. Понял, что старику она дадена была, вот пусть он с ней и мается, сколько ему влезет.

Старик за это время уже успокоился, спокойно жить начал, и все время благодарил Змея за то, что дело такое тот сотворил, а как увидел, что тот старуху назад волочет, так аж в лице переменился. И стало ему плохо совсем. Да больно Змей решительно настроен был. Но он знал свою старуху, и стало ему Змея очень жалко. Ведь это он с ней за долгие годы закалился, а Змея с непривычки она и извести может и вовсе. И согласился старик ее принять, вроде и смирной она казалась на первый взгляд, хотя, скорее всего только на первый, пока еще Змей над ними черной тучей висел.

— Я тебя понимаю, дружище, — говорил мужик Змею, — с непривычки такое не пережить, это не для слабых Змеиных нервов. Видно и на том и на этом свете мне с ней маяться, и придется, одну только глупость совершил, когда выбирал ее, да клятву перед богами дал, и вот теперь никогда положения такого не исправить больше.

Но сам старик не ожидал того, что деньги решают если не все, то многое — на Змеиные деньги купили они избу хорошую и даже хозяйство завели, старуха делом занята была, и хотя все еще ворчала на старика, но уже значительно меньше.

Потому жизнь их, которой не так и много осталось, как-то все-таки налаживаться стала. И там где золотая рыбка не помогла, Змей все-таки пригодился.

Сказколожка 14. О том, как черти спасали Змея, на которого нашелся свой герой, и что из этого вышло

Самым знакомым и любимым для наших чертей всегда был Горыныч — младший из всех Змеев, беззаботный и любопытный, пихавший свои носы в самые разные дела, и что только не творивший в заповедном лесу.

Но созданием он был добрым, и отзывчивым — отзывался на многие вещие, о которых другие и не слышали и не думали. Чего только стоит история со сварливой старухой.

Черти видели, как он с ней намаялся. Но ведь остатки дни старика все-таки скрасил, и он был почти счастлив, если бы буйное прошлое смог позабыть. Но это было очень не просто сделать, от этого только и маялся бедняга, а в остальном Горыныч ему очень даже добрую службу сослужил, ничего не скажешь.

Но настала для них пора самого Горыныча спасать. Узнали они, краем уха услышали, что появился тот самый Георгий, который Победоносец. Он и должен был с Горынычем сразиться, с Добрыней все вместе они как-то справились. Вернее, удалось убедить и молодца, и князя, что змей убит, и волноваться им больше не о чем. Поверили, благо, что век их короток, змей отсиделся в горах, пока богатырь туда уже мертвый не заявился и не узнал, как все на самом деле обстояло. Только поздно уже было, если бы камни могли говорить, то и Добрыня бы рассказал о том, как он встретился с убитым Змеем, и каким живым и очень даже веселым тот оказался.

Но вот Георгий, в отличие от Добрыни, настроен был решительно.

Обязательно хотелось ему с нашим змеем расправиться, хоть ты его режь, уверен он был, что за этим он в мир этот и пожаловал, а Змею больше жить на свете не стоит, не Змеиное это дело.

Так считал герой, но черти думали совсем по-другому в тот момент.

— А нужен ли миру такой герой, которому наш Горыныч помешал? — обиженно спрашивал Тарас.

Да он и не помешал совсем, как может помешать тот, кого ты в глаза не видел, просто герой должен прославиться, а Змей быть убитым, вот и весь сказ.

— Пока мы здесь, — вдруг встрепенулся миролюбивый Тарас, — такого быть не должно.

Черти были не против того, чтобы героя породить, но они хотели сохранить Змея, представить себе, что Горыныч так глупо погибнет они не могли.

Думали черти, думали, что бы сделать, а потом и решили, что надо этого героя к их царице Тамаре, которая Дарья отправить, пусть он там ночку бурную проведет да закалится хорошенько. А если живым от царицы выйдет, тогда и со Змеем может сразиться. Хотя сильно сомневались они, что после схватки с царицей, до второго поединка дело дойдет.

И в глубине души надеялись оба беса, в том они были единодушны, что после этой ночи с ней он останется, усыпит она его, как волшебница Цирцея Одиссея, и не захочет он больше ни с какими Змеями драться.

Игнат для пущей уверенности даже с царицей беседу провел:

— Смотри, Змеи у нас уже перевелись, если ты не замаешь героя, и еще мечом он махать начнет, то сама под этот меч вместо Змея и пойдешь.

Царица видела, что бесы не шутят, но понимала, что с тем правильным героем, который только о Змеях и мечтает, возможно, ей не так просто будет справиться. Но деваться все равно некуда.

Царица старалась на славу, но в середине ночи ей показалось, что бесы над ней издеваются, или яблоками они его молодильными накормили, неутомим Георгий наш оказался.

— Так я еще и головы после всего, что пережила, лишусь, — подумала в тот момент царица. И усилий еще больше приложила, тогда только как-то немного угомонился герой наш, и пока бесы оставались довольны.

— На востоке девица грозного царя сказками усмиряла, а наша еще и себе удовольствие доставляет, а потом жаловаться станет, что мы над ней издеваемся, да еще и плату какую потребует, — ворчал Игнат.

Но Тарас ему напомнил о том, что пока они ее пугали, а не наоборот, и надо было внимательнее просто смотреть за тем, что происходит в башне высокой.

— Может утром она с ним расправится, как со всеми его предшественниками, вон черепушек сколько в Тереке уже на дне таится, неужели рыбы голодными на этот раз останутся? — спрашивал Игнат, он всегда искал самых легких и простых путей. Хотел, чтобы и рыбы были сыты, и змеи целы.

— Не думаю, зачем ей убивать того, кто ей столько удовольствия доставляет, — сомневался Тарас.

Ему не хотелось так жестоко с героем обходиться, по их милости он и героем — то не станет, в лучшем случае только хорошим любовником, а еще и убивать его за то, что он им помогает, пусть и невольно — это уж слишком.

Герой очнулся через много лет, и все еще в объятьях той самой Дарьи, и когда увидел прекрасного юношу, то понял, что это посланник богов, и скажет он ему что- то не слишком приятное.

— Едва тебя отыскал, — притворно во сне его говорил Гермес, — а ведь у тебя на роду было написано в юности Змея убить, но тут без чертей не обошлось, а теперь уже и время твое ушло без возврата.

Что оставалось делать Георгию, который так и не стал Победоносцем, только сожалеть о том, чего не случилось.

Взглянул он на развратную царицу, и решил, что все-таки жизнь его была прекрасна, а змей да что Змей, пусть спасибо его царице скажет, живет и нового героя ждет.

— А богам ты что скажешь? — поинтересовался посланник.

— Что я любил самую страстную, самую прекрасную из женщин, и не смог ее покинуть даже ради того, чтобы с вашим Змеем сражаться, вот и все, что я сказать мог. Так на этот раз и оказалось, что и змеи целы, и герои страсть пережили, раньше думать надо было, а после страсти кулаками не машут.

Уж не знаем, как Боги, а черти и Змеи были довольны, что на этот раз все так и вышло у них, это был не самый худший вариант, так они решили, а Змеи помереть всегда успеет, какие его годы.

Сказколожка 15 О том, как чертям пришлось пристраивать сварливую старуху, после смерти старика.

Иногда нашим чертям приходилось возвращаться к старым героям, а куда от них денешься.

Пока они возились с царицей, героем и Змеем, внезапно помер старик, тот самый, у которого Змей украл жену, а потом вернул назад с мешком денег. И вот старик в назначенный Пряхами срок тихо и незаметно умер, и во второй раз оказалась старуха у разбитого корыта, которое стало его гробом на этот раз. Черти заглянули туда почти случайно, а как увидели безутешную старуху, которую во многом они сами и перевоспитали, и так захотелось им еще раз поучаствовать в ее судьбе, не чужая все-таки, только ума они не могли приложить, куда ее пристроить можно было. И если бы Кащей в тот самый день и час не украл очередную девицу, и у них на глазах она в море не свалилась, то ничего бы наши черти и не придумали. Но Тарасу пришлось за ней нырять на самое дно, и все-таки он вытащил и откачал ее, а Игнат только ворчал сердито, снова им на непутевых девиц отвлекаться приходилось, только разве Кащею откажешь, себе же дороже будет.

Кащей от них удирать не стал, уселся рядом и стал жаловаться на судьбу свою несчастную.

— И куда только пряхи смотрят, никакой радости никогда в жизни моей не бывало, — твердил Кащей.

Тут Игнат и нашелся быстро.

— Ничего за девицами шастать, ты по Сеньке шапку найди.

— Мне шапка не нужна, мне нужна хозяйка, — отвечал ему Кащей.

— А я про что, вот мы тебе старушку и подобрали, пока ты девиц топил. Она конечно не так молода, старика своего похоронила только что, но тебе особенно бояться нечего, ведь ты у нас Бессмертный. Хорошая старушка, пока мы с Тарасом не взялись за дело, сладу с ней было, а теперь присмирела, и тебе веселей будет, и она пристроена — всем хорошо.

С недоверием смотрел на них Кащей, чертям он никогда сильнее не доверял. Девица фыркнула, поблагодарила чертей и удалилась, сделав вид, что его не заметила, а он один остался снова. Подумал еще немного Кащей наш, да на старуху и согласился, а куда деваться было? Особенно когда Царь Морской на берег пожаловал, и предупредил его, что если еще хоть одна девица по его милости свалится в море, то с ним самом дело Кащей иметь будет, а пока пусть чертям спасибо скажет, за то, что помогли им от утопленницы избавиться.

— Не свалится, — завершил Тарас, — мы Кащея почти женили, ты со своими угрозами опоздал немного.

Царь морской долго смеялся, когда узнал, что женили они его на той самой старухе, слухи о сварливости которой и до него доходить стали, золотая рыбка жаловалась. Только он еще не думал о том, что хорошо смеется тот, кто смеется последним. И никто не угадает, что и как быть может в мире, вот и с Кащеем и чертями особенно осторожно надо смеяться. Старуха быстро согласилась. Она слышала про замок Кащея и решила, что он как раз для нее и предназначен был. А теперь, когда хозяин его угомонился, то и заживут они счастливо. Стала чертей благодарить, а те только переглядывались да усмехались. Так и сошлись грозный Старик и смирная Старуха.

Кащей сначала не мог привыкнуть, что кто-то в холостяцком его жилище хозяйничает, но со временем ему даже понравилось. Все теперь там чисто да прибрано было, как никогда прежде не бывало. И во дворе все вьюги и метели теперь каждая в своем загоне оставалась зимы дожидаться. Старуха строгие правила завела, и слушались они ее так, как его никогда не слушали прежде. Вот и зажил наш Кащей барином, он знал от Горыныча, что тот когда-то старуху тоже воровал, только вернул быстро. Но Змей ведь был не особенно умен, хотя три головы у него было. А он вот устроился и рад радешенек. Главное –родственную душу найти, остальное не так важно. И жили они душа в душу. А когда старуха померла, так Кащей безутешен был, и сразу стал требовать, чтобы черти еще одну старуху для него отыскали.

— Что мне одному то оставаться, хозяйство большое, хозяйка нужна.

Черти еще раз убедились, как непредсказуема жизнь, никогда ничего угадать нельзя.

Сказколожка 16 О том, что стал переживать бог страсти, когда черти на его пути появились.

В то время пока бесы со Змеем и с другими духами носились, боги жили в этом мире совершенно спокойно. Они спускались в назначенный срок, когда расцветала природа, из Ирия своего на землю и часто на собственном примере показывали людям, как им жить следует. Но так хотелось бесам нашим путешественникам и с богами как-то пообщаться, потому что весь этот мир многогранный их все больше и больше интересовать стал.

Они увидели самым первым Ярилу у того самого перепутного камня, где недавно с князем Олегом разговаривали и смотрели, как он судьбу свою выбирал. Но черти не думали, что и бога страсти тоже тут же и застанут. Правда, другим был обозначен для него выбор. И должен он был понять, что ему нужно: долгая жизнь, но без любви, или короткая, но с любовью огромной, в третьем случае жизнь могла быть длиннее, но там только страсть без всякой любви ему и оставалась в награду..

Теперь они с двух сторон смотрели на Ярилу, почему-то вспомнили грустную историю Аполлона, с которым его все время сравнивали, но того вообще ни одна девица и богиня никогда не любили, от этого он и страдал страшно. А здесь все было вроде не так безнадежно, как там.

Они видели, что Ярила страсть выбрал, он так сам собой и оставался в то время. Платоническая любовь Даждьбогу досталась. Хранитель тепла и света с самого начала был бесстрастным, но должен был теперь какие-то чувства испытывать.

И тогда черти решили немного поизмываться над ним. Первой на шею ему бросилась ведьма. Ярила не мог отказаться от нее, но и с ней оставаться тоже не мог. Страсть вспыхнула в душе его пылкая и тут же погасла без следа, даже пепла от нее не осталось.

Он тихо отравился прочь, оставив ее в заповедном лесу. Но тут же на дороге его появилась Кикимора. Она оказалась более страстной и пылкой, и Ярила улыбался на рассвете, но кроме ночи ничего их не связывало, он понимал, что страсти слишком мало, но убеждал себя, что большего ему и не надо. И так хорошо, только вовсе не был в том уверен.

— Мне жаль его, — говорил Тарас, страсть — это так мало.

— Страсть это больше, чем ничего, — возражал Игнат, он снова вспомнил о прекрасном и таком несчастном Аполлоне. Не хотелось ему, чтобы кто-то из славянских богов таким становился.

Но когда черти оступились, тогда Ярила сам выбирать себе возлюбленных решил, только они были такими же, как и эти. И ему, и чертям на рассвете оставалось только вздыхать тяжело, и двигаться дальше — задерживаться тут не было никакого смысла больше.

— И что вы тут скажете? — спросил Ярила у чертей, он давно видел, что они за ним следят и следуют.

— А что сказать? — ядовито спросил Игнат, он опередил спутника своего верного, — сдается мне, что это ты и породил всех ведьм и кикимор, трудно представить себе, что чувствует и что творить станет брошенная Кикимора.

Ярила никак не ожидал от чертей такого. Да как они смеют с ним так разговаривать, если даже сама Лада так бы говорить не стала.

Лада бы точно не стала, а вот черти могли, и даже глазом ни один не моргнул вовсе. Но когда он почувствовал, что гнев его улетучился немного, то понял, что они правы в главном, а что еще ему остается, если он такой уродился, и такую дорогу для себя выбрал

И на какой-то миг Ярила даже позавидовал Аполлону, но только на один миг, а потом все прошло само собой. У каждого свой путь, страшно вообще беспутным оставаться, а если путь все — таки есть, то и прекрасно.

Поняли черти, что так просто им Ярилу с пути его блудного не сбить, потому что он верит, что каждая следующая девица будет лучше предыдущей, и тогда они случайно почти на лягушку, но царевну и наткнулись.

Сидела она на пенька и рыдала о том, что принца ей никак не дождаться, а тут сам Ярила и пожаловал.

Он оглянулся на чертей и понял, что это не простая лягушка, а сказочная — заколдованная, и может быть, ее он и искал всю свою жизнь, а что если черти просто издеваются над ним, да отомстить решили. И такое может быть, с ними не соскучишься ведь.

Подумал он, подумал, и пошел дальше, черти поплелись по болоту за ним. Тарас защищал бога страсти, доказывал, что на его судьбе просто никакой лягушки сроду и написано не было, а Игнат тоже о своем твердил, если из нормальных девиц ведьм и кикимор творить, то в лягушке уж точно никак царевну не разглядишь, сколько не старайся.

— Не кипятись, пусть она своего царевича ждет, а Ярила, он всем и на небесах, и на земле нужен, он не может с кем-то из них просто так оставаться.

Черти еще долго обсуждали то, что они рядом с Ярилой пережили, и никак не могли понять, почему мужчины и боги любят только стерв, и не собираются из лягушек царевен делать, скорее наоборот, готовы царевен лягушками сделать, глазом не моргнув.

Вероятно, только в сказках бывает такое. И вдруг Игната осенило:

— А что, Ярила наш еще хуже царевичей что ли?

Тарас аж подпрыгнул от неожиданности.

— Да о чем это ты, может кто-то из царевичей просто подчиняется воле отца своего, а он остается выше, и никому подчиняться не собирается, вот и вся разница.

Но так просто забыть того, о чем говорилось, они все-таки никак не могли. Но страсть есть страсть, о ней может судить только тот, кто сам ее пережил, а черти что, им хорошо о том говорить со стороны.

Сказколожка17. О том, как наши черти стали судьями на одном турнире музыкантов, и что из этого вышло в итоге.

На лесной поляне, куда заглянули черти, уже расположились музыканты.

Никто до сих пор не стал бы бросать вызов Лелю, потому что было это настоящим безрассудством. А вот Пан, которого черти на то подвигли, вдруг и бросил.

Ничего на это Лель не сказал, но в душе даже обрадовался, так хотелось ему, чтобы с кем-то его сравнили и оценили, как же много он может и умеет.

Но Пан и не собирался отступать, вот что самое удивительное. И тогда разозлился немного Лель. Как и Аполлон за свое искусство он так много заплатил, и как кто-то смеет с ним ровняться, а вот ведь смел этот несчастный и страшный тип. Еще говорят, что он чудовище, а все Берегини готовы за него жизнь отдать, хорошо, что они бессмертные, а то ведь и отдали бы, не задумываясь.

И черти уже окружили их со всех сторон. Аполлон, когда победил, шкуру содрал с сатиров, он не хотел быть так жесток, нет, здесь это не приветствуется, да и не стоит этого делать.

Но не мог знать Лель, что и Игнат, и Тарас да и те, кто были с ними на этот раз так резко были против него настроены, что выиграть он никак не мог. И дружно, почти единогласно они его сопернику и присудили победу.

Лель, когда услышал такое, ушам своим не поверил, не поверил и сам Пан, он слишком хорошо помнил свой триумф поражения еще, чтобы в победу поверить.

Но черти настаивали, Лель уже удалился побежденный, но все еще гордый, думая, что есть искусство для чертей и настоящее искусство, и это две большие разницы.

Но, скорее всего это было для него только слабым оправданием, случилось то, что случилось, и ничего он изменить уже не мог, как ни старался.

Брел Лель туда, не зная куда, понять не мог, как он в Пекле оказался, но даже обрадовался этому, там для Ния он играл во тьме с еще большим удовольствием, чем для неблагодарных чертей в заповедном лесу. Ний всегда ценил его и слушал с огромным удовольствием. А на земле без его музыки как-то грустно и пусто стало.

Пан остался один и немного смутился, ему было скучно и одиноко без Леля, он клял себя за то, что поддался уговорам чертей и согласился соревноваться, но что теперь после драки кулаками махать — пустая это забава.

Но без Леля и его музыка становилась все более и более любимой, не мог и не хотел мир без нее обходиться, и только сами черти поняли, что они что-то не то на этот раз сотворили, не то и не так. Да где теперь Леля отыскать, а его еще и уговорить надо вернуться, даже если и найдешь

Так черти попсу и породили, и теперь уж в заповедном лесу, да и во всем остальном мире от нее никуда не деться.

Ний с тех пор забирает настоящих музыкантов к себе, т.к. они не поняты, и не приняты при жизни, и только после смерти и знакомства с Нием, к ним приходит посмертная слава.

Но винить за это чертям было некого, нечего на зеркало пенять, коли рожа крива.

Сказоложка 18 О том, как черти хотели спасти Соловья-разбойника, а князь спасался от своего богатыря.

С богами в лице Ярилы у чертей вышла промашка, и тогда они решили снова вернуться в заповедный лес к духам, с ними было как-то проще общаться и легче.

А тут и важные события подоспели — очнулся он сна своего и неподвижности Илья из Мурома, и отправился он за Соловьем разбойником в дремучий лес. Конечно, Разбойник был не подарком, а настоящим разбойником, и страха нагнал не малого, хотя все духи знали, что это скорее свист пустой, чем реальное дело. Но свист был громким и внушительным, испугать, а зазевавшегося и с ног мог уронить вполне.

Вот Илья и решил спасти мир от Соловья, потому что с Драконами да Змеями уже проблемы были — не сыщешь их днем с огнем, а Соловей все еще свистел, и его вполне поймать можно было, чтобы свой подвиг совершить.

И когда черти появились в заповедном лесу, они едва успели Илью опередить и к Соловью бросились, который расслабился к тому времени и страх потерял, а напрасно совсем.

Видя, что Соловей хорохорится, и выступать начнет, решили черти просто усыпить да и спрятать его, чтобы долго с ним не объясняться. А если Илья его не отыщет, то и не случится ничего такого — это понятно было, и мороки меньше.

Сказано — сделано, упрятали они Соловья так, что не только Илья, но и они сами отыскать бы его никак не смогли, если бы и захотели. Бывает такое, спрячешь, а потом и ищешь, с ног сбившись. Соловей был усыплен, потому и свистом отозваться не мог. Но пока его только Илья искал, да с ног совсем сбился, и ведь издалека слышал ясно этот свист, а тут нет и все никого даже похожего. Вот и размахивай мечом, если никто не попадается.

Так как Соловья он найти не мог, то пришлось к князю с пустыми руками отправляться. А на княжеском пиру уже молва пошла о том, что как только появился на большой дороге Илья, так и все разбойники разбежались, так, что их днем с огнем не найти.

Князю сначала это казалось злой шуткой балагура Дуная, который так любил пошутить вдруг, но потом, когда он увидел Илью, то понял, что Дунай тут не при чем, это чистая правда. И тогда великий князь испугался не на шутку. Если Соловей от него сбежал, тот, который разбойником считался, то что бедному князю делать остается, если такой молодец, явно пострашнее разбойника у него все время под боком будет. И кошмар, один страшнее другого на него и рушиться стали.

Тогда и приказал князь подальше воина такого грозного и отправить, чтобы и близкого его около Киева не было.

Земли обширные, везде дозор требуется, вот и пусть убирается, да подольше назад не ворочается, и Дуная к нему приставил, чтобы тот получше за ним следил, да к девицам каким разбитным пристроил, а там и видно будет, что с ним дальше делать надо будет.

— Лучше я с ханом договорюсь, или в плен ему сдамся, чем смертельной опасности себя подвергать стану, — говорил Илье на прощание князь, и в тот момент он верил, что это будет лучше и на самом деле.

Черти понимали, что на этот раз с лучшим воином и Соловьем у них не все так гладко, и разбойника спасли ненароком, и подвергают мир опасности страшной. А что делать, с перепуганным князем пока говорить бесполезно, раз они его так сами и напугали.

— Леший, у него есть свое воинство, это и их мир тоже, вот и пусть великаны со Святогором, и он сам на страже стоят, пока князь в себя не придет и не начнет соображать здраво, хватит им прохлаждаться. Они наконец и Соловья отыскали, разбудили его и в дружину Лешего записали. Пусть доброе дело сделает.

За спасение надо платить.

Сказколожка 19 О том, как оказались наши черти на острове Буяне, что там они увидели и узнали, и кого спасать принялись.

Пока с Ильей носились черти и Соловья от воина прятали, какая-то неведомая сила, вероятно без Стрибога — повелителя ветров тут не обошлось, и забросила их в самое начало, на остров Буян.

А русалка на берегу и рассказала, что в Ирии ссора между братьями произошла, и сюда Перун с небес и сбросил Велеса. Но только тут бог и может в истинном своем обличии появится, а на земле только в медвежьей шкуре и может он бродить — так наказал его Перун за то, что он был все это время с его женой, и как доказательство измены Ярила на свет появился. За страсти надо платить и медвежья шкура для этого в самый раз будет.

Ничего на это не ответили черти. Они поняли, что во времени путешествовать довольно увлекательно, только страшновато было в такой час, в таком месте оказаться, но деваться некуда.

Но решили черти, что надо Велесу невесту поискать, остров казался довольно пустынным местом. Но и придумать они не могли, как и где ее можно было найти, и Горыныч запропастился, хотя надежды на него не много было, но все-таки надеялись. Но черти поняли, что усилия их были напрасными, потому что на острове уже появилась Лебедь, и Велес умудрился ее спасти от коршуна, пока они по морям и по мирам носились, а обольстить Велеса ей не составило никакого труда.

И эта хитрая девица подарила ему почти все, что на небесах у него было — и драгоценности, и птиц райских прихватила, и войско у морского царя на время взяла, чтобы остров они тоже охраняли, а потом и сама его женой стала.