Бесплатный фрагмент - За жизнь…

Давай за жизнь, брат, до конца,

Давай за тех, кто с нами был тогда…

В память о моём друге Викторе Бутко

Вступление

Однажды я получил интересное письмо на свой компьютер. Когда я его открыл, то был поражён. Это было письмо с рассказом от моей давней знакомой Ольги Бутко. В нём Ольга описывала свою поездку к мужу. С её мужем мне пришлось работать на теплоходе «Витя Чаленко», и я очень хорошо знал его и его беспокойную жену. Это была не женщина, это был непрекращающийся ураган страстей, желаний, эмоций. Это был вулкан. Она была всегда готова во всём участвовать, всем помочь и быть везде, во всех местах, куда бы ни попал её взгляд, где бы её ни озарила очередная мысль или идея.

Она прекрасно пела, сочиняла музыку, стихи, исполняла на гитаре свои песни. Но чтобы Ольга ещё и писала?! Об этом я не знал.

Рассказ меня увлёк. Я прочёл его залпом, переживая с Ольгой её приключения в поездке к мужу. Я как будто сам сидел рядом с ней за рулём, глядя на красоты Приморья, Сахалина, на морские закаты и рассветы. По-настоящему захотелось быть там и стать участником её путешествия.

Пока я читал этот рассказ, я его переделывал, корректировал, исправлял неудачные выражения. Закончив прочтение и переделку рассказа, я отправил его обратно Ольге.

Та была в неописуемом восторге от получившегося рассказа. В это время она была занята каким-то срочным, жизненно необходимым очередным проектом, поэтому в пылу страстей она предложила мне издать этот рассказ. Я тогда отмахнулся, что, мол, никогда ничего не писал, и вообще, получится у меня это или нет, я не знал.

Но потом, со временем, меня стали одолевать мысли. Ведь я делаю то же самое. Хочу написать о том, что пережил, видел, где и с кем встречался, о близких мне людях и друзьях.

Специфика моей работы ограничивала общение с людьми при нахождении в продолжительных рейсах. В долгих переходах через моря и океаны приходилось как-то убивать свободное от работы время. Кто-то сидел и забивал козла вечерами, а кто и читал книги. Но свободное время всё равно оставалось. И что с ним было делать? Поэтому как-то однажды я сел, задумался о прожитых годах и начал писать.

Я писал всё от руки. Не всегда всё шло гладко. Но письмо от Ольги меня как-то стимулировало. Ведь так интересно прочитать то, что пережил другой человек.

---

И как-то после возвращения из очередного рейса я перенёс свои записи на компьютер. Вроде бы всё стало получаться.

Бывало, годами я не притрагивался ни к тетради, ни к компьютеру. А бывало, писалось словно само собой. Всё зависело от настроения, от близких и дорогих моему сердцу людей и ещё от врагов и сволочей, которые тоже встречались на моём пути.

Когда я писал, то не думал, что это будет кому-то интересно, потому что даже мои дети без интереса относились к моему желанию что-то написать, а тем более к тому, чтобы прочесть написанное мной.

Порой это было простое безразличие ко мне и моим переживаниям. А иногда это делалось как одолжение, когда они соглашались прочитать очередной мой рассказ.

Иногда от этого бывало даже обидно. Но я же ни на что не претендую. Я только хочу, чтобы моя жизнь, мои переживания остались на бумаге и чтобы кто-то прочёл их и понял меня.

И если кто-то из моих внуков или правнуков прочтёт это, то я ему буду за это благодарен.

Алексей Макаров

Пожар

Жизнь судового механика

Глава первая

Будильник радостно возвестил, что начался новый день.

От этого звона Борзов проснулся, скинул с себя одеяло и встал с кровати.

По привычке он посмотрел в иллюминатор. Яркое утреннее солнце заглядывало в спальню.

Судно было построено в Англии двадцать семь лет назад, поэтому иллюминаторы в каюте старшего механика были круглые, с бронзовой окантовкой, такого диаметра, что в них смогла бы пролезть только голова. Это на современных судах они были квадратные, позволяющие любоваться океаном в полной его красе.

Голубое небо было без единой тучки. Бирюзово-синий океан равномерно катил валы зыби, и «Леди Белла» отвечала ему лёгким покачиванием.

Слегка дрожа корпусом, она шла на северо-восток. Таким образом, по дуге большого круга был проложен её курс до Перу.

Борзов прислушался к работе цилиндров главного двигателя. Они были где-то там, внизу, но отвечали равномерными басовито-мягкими ударами. Хорошо! Не зря поработали на стоянке. Теперь на месяц точно гарантирована надёжная работа «Зульцера». А когда судно придёт в порт, двигатель будет вскрыт и осмотрен.

Осталось всего-то двадцать дней идти до Кальяо.

А там, в порту, Борзов знал, где есть телефон. Он сразу же позвонит своей любимой жёнушке. Ведь целый месяц он не будет слышать её голоса.

На старушке «Леди Белле» не было телефона. Хозяин сэкономил. Установил только телекс. Жаль, что не было возможности позвонить, чтобы услышать её. А так бы хотелось перекинуться парой слов.

Пройдя в туалет, Борзов открыл кран холодный воды, который только фыркал жёлтой водой, пока не сошёл весь воздух из системы, потому что вода подавалась только по два часа утром и вечером из-за жёсткой экономии.

Подождав, пока вода приобретёт нормальный цвет, Борзов вымылся под душем, побрился и набрал ведро, чтобы ополоснуться днём.

Надев свежий летний костюм, он спустился в кают-компанию.

Кэптин Брэдли уже курил свою ароматную сигарету.

— Доброе утро, мастер, — приветствовал Борзов капитана.

— О! Чиф. Рад тебя видеть, — услышал Борзов стандартный ответ. — Как ты себя чувствуешь? Как прошла ночь?

Борзову только и оставалось ответить:

— Прекрасно. Смотри, какая сегодня отличная погода. — Он показал на иллюминаторы кают-компании.

— Да, — ответил капитан. — Я уже был на мостике. Мы выбрали хороший путь. Погода благоприятствует нам.

***

Капитан пришёл на судно только месяц назад, но своей обходительностью и вежливостью он сразу покорил Борзова. Это был настоящий бритиш. Он всегда был вежлив, обходителен, подчёркнуто уважителен к собеседнику. Ему было немного за семьдесят, но выглядел он бодро и был всегда в движении.

Его интересной особенностью было то, что с утра он выкуривал несколько сигарет, много говорил, а потом замолкал на несколько часов.

Чуть позже Борзов понял причину его молчания. У капитана во рту всегда был глоток пива. Если он его проглатывал, то спускался с мостика к себе в каюту, набирал в рот новый глоток и так ходил ещё полчаса, наблюдая за действиями помощников.

Он полностью отличался от предыдущего, филиппинского, капитана, который в рейсе просыпался в десять утра и звал к себе на доклад старпома и старшего механика. А потом до обеда бегал по мостику, создавая видимость работы. Он чувствовал себя царьком на судне.

В отличие от него кэптин Брэдли был всегда вежлив, настойчив в своих указаниях и уважителен к подчинённым. Обстановка на судне изменилась. Нервозность прекратилась.

Первое время Борзову было очень трудно с филиппинским «царьком».

Борзов прекрасно читал и переводил с английского, но разговорный язык ему не давался. Когда надо было что-то сказать, он начинал терзаться муками в произношении и выражении мыслей и чувств.

В один из таких утренних докладов «царьку» тот беспричинно начал кричать на Борзова.

Из-за ограниченного количества слов Борзов не мог ответить «царьку» на его претензии. Но тут что-то переключилось в нём. Он, в бешенстве от своего бессилия, ухватился за спинку бамбукового стула, стоявшего перед капитанским столом, и переломил её пополам. Держа в руках обломки, он подошёл к этому недоноску, ростом чуть больше ста шестидесяти сантиметров, потряс ими перед жёлтой мордой «царька» и с хрипом выдавил из себя:

— Больше никогда на меня не кричи.

От неожиданности «царёк» только лупал глазами, а Борзов, бросив обломки стула к его ногам, вышел из каюты.

После этого инцидента «царёк» больше никогда не орал на Борзова. А если была необходимость передать приказ, то он передавал его через начальника рации, преданного своего слугу. И больше никогда не повышал голос на Борзова вплоть до своего списания.

***

Это случилось четыре месяца назад, а сейчас всё было по-другому.

Стюард принёс Борзову омлет и чай. Намазав плавленый сыр на кусочек хлеба, он с удовольствием откусил небольшой кусочек, смакуя его.

Капитан, откинувшись в кресле, сквозь завитки дыма ароматной сигареты смотрел на Борзова.

— Как прошла ночь, чиф? — как бы невзначай вновь спросил он.

— Я думаю, что нормально, — Борзов оторвался от омлета. — Есть одна небольшая проблема, но второй механик с ней до обеда справится.

— Что за проблема? — вновь поинтересовался капитан.

Борзов помолчал, пережёвывая омлет:

— На расходной цистерне тяжёлого топлива стоит термостат. По всей видимости, он неисправен и не позволяет топливу в расходной цистерне нагреться выше шестидесяти градусов, хотя установлен на восемьдесят пять. Из-за этого топливо не может перед двигателем прогреться до ста двадцати градусов, а греется только до ста десяти.

— А-а… — протянул капитан. — Понятно. Сгорание стало хуже.

— Конечно, — подтвердил мысль капитана Борзов. — Даже дым из трубы стал идти более чёрный, и расход топлива немного увеличился.

— Понятно, понятно, — продолжал капитан выпускать кольца дыма к подволоку. — А это не сложно — поменять термостат?

— Сложности особой в этом нет, — спокойно отреагировал Борзов на вопрос капитана. — Сейчас подберём термостат, и второй механик с электромехаником его заменят. Там надо только открутить пластиковую гайку и вынуть чувствительный элемент. А потом вставить новый. Это займёт не больше часа.

— Хорошо, — одобрил капитан предложение Борзова. — Меняйте.

Они одновременно встали из-за стола и вышли из кают-компании.

Капитан сразу поднялся на мостик, а Борзов остановился у открытой двери кладовой, в проёме которой стоял электрик Бармеджо. Тот вежливо поздоровался со стармехом:

— Доброе утро, чиф.

Борзов так же вежливо отозвался:

— Доброе утро, Бармеджо.

Хотя Бармеджо был лишь начинающим электриком, Борзов обращался к нему так же вежливо, как и к остальным филиппинцам.

Вадик, второй механик, сидел где-то в глубине кладовки.

Борзов показал Бармеджо жестом, что хочет войти в кладовку, и тот освободил ему проём двери. Войдя в кладовую, Борзов посмотрел на занятого Вадика.

Тот старательно перебирал коробки с термостатами в огромном ящике.

Увидев стармеха, Вадик, как всегда, с миллион первым вопросом вместо приветствия обратился к Борзову.

— Владимирыч, какой из этих термостатов ему дать?

— РТ-107. У нас же он полетел? — удивился непониманию Вадика Борзов.

Отстранив Вадика от ящика, он выбрал нужный термостат и передал ему коробку.

Вадик повертел её в руках и убедившись, что находящийся там термостат соответствует маркировке, предал его Бармеджо.

Получив термостат, тот сразу же исчез.

— Как прошла вахта? — поинтересовался Борзов. — Температура в расходной держится? Не падает?

— Так же держится, — пожав плечами, ответил Вадик. — Куда ей деваться. Перед двигателем по-прежнему сто десять.

— Хорошо. Когда поменяете термостат, подрегулируй температуру в расходной цистерне.

От этого предложения у Вадика перекосило физиономию.

— Что они, сами не справятся, что ли? — недовольно пробурчал он в ответ, имея в виду филиппинского электромеханика с Бармеджо.

— Справятся, не справятся — это другой вопрос. Но ты должен быть там, — Борзов ткнул пальцем в сторону машинного отделения, — и всё проконтролировать. Понятно? — Это Борзов спросил у Вадика уже повышенным тоном.

— Да, всё ясно, — по-прежнему недовольно бубнил Вадик. — Сейчас позавтракаю и пойду к этим недоделкам.

Вадика тоже можно было понять. Он отстоял вахту с четырёх до восьми утра. Конечно, ему хотелось и спать, и есть, но эту работу с термостатом надо было делать в первую очередь.

— Давай, давай!

Борзов хлопнул Вадика по плечу, а сам, напевая себе под нос «На границе тучи ходят хмуро…», поднялся в каюту и переоделся в комбинезон.

Машина встретила его жарким дыханием, воздухом горячего железа и нагретого масла.

На крышках всё было в норме, турбина свистела, как и положено ей на этих оборотах. Четвёртый механик Бакаланко уже принял вахту и, улыбаясь, приветствовал Борзова взмахом руки и лёгким поклоном.

Борзов прошёл к пульту управления, вынул черновой журнал и проверил его. Механики за ночь в журнале ничего лишнего не написали.

Валентино, электромеханик, что-то уже колдовал у распредщита. Борзов вспомнил, что вчера он дал ему задание почистить контактор насоса пресной воды.

Внизу Фортич с Бангсалом начали красить борт. С виду сосредоточенные, в наушниках, они не спеша делали свою работу. Впереди ещё двадцать дней перехода. Эту работу, по их понятиям, надо было сделать качественно, то есть как можно дольше, оттягивая её завершение.

Они, весело скалясь, макали катки в бадью. Бангсал уже успел мазнуть Фортича по спине катком. Он вечно что-нибудь чудит. Но Фортич не обижался. Он всегда говорил, что без шутки за год контракта у любого крыша съедет. И он в этом был где-то прав.

Убедившись, что в машине всё нормально и все заняты своими делами, Борзов стал подниматься по трапу, на выход из машинного отделения.

У выхода из машины в тамбур, где были расположены рефкамеры, повар Ромио выносил из них продукты. Вернее, работали два стюарда, а он, как начальник, руководил ими.

— Как дела, Ромио? — приветствовал Борзов кока. — В камерах температура нормальная?

— Доброе утро, чиф, — вежливо ответил кок. — Всё нормально. Видишь, как это мясо заморожено? Думаю, до Кальяо оно не растает, — усмехнулся он.

Вообще-то, филиппинцы со стармехом такой фамильярности себе не позволяли, но кок был важной персоной, и ему это было негласно позволено. Он таким образом демонстрировал перед подчинёнными свою значимость.

Борзов перекинулся с ним ещё парой слов и прошёл в рулевую, а из неё, повернув налево, в углекислотную станцию. В ней стояли рефкомпрессоры.

Всё сегодня было замечательно.

Проверив работу рефкомпрессоров и рулевой машины, Борзов вновь спустился в машинное отделение.

Спустившись к неисправному датчику, он осмотрел его. Пластиковая гайка чувствительного элемента была покрыта толстым слоем краски.

«Долго же ты, родной, тут стоишь», — невольно подумалось ему.

Борзов осмотрелся.

Метром ниже площадки, с которой можно было наблюдать за температурой в расходной цистерне и оперировать быстрозапорными клапанами, располагался первый цилиндр главного двигателя. Выше этой площадки был выхлопной коллектор главного двигателя. От его торца шёл жар. И немудрено, термометр на торце коллектора показывал больше трёхсот градусов. До коллектора было не более двух метров. Несмотря на такую высокую температуру, торец коллектора был не заизолирован. Борзов, вообще-то, не придавал этому большого значения.

Двадцать семь лет судно работало так. Ничего же не произошло ни с топливными цистернами, ни с коллектором. Зато было удобно его открывать при осмотрах. Никто не обсыпался асбестом, и грязи от этой изоляции не было.

Борзов ещё раз осмотрел датчик, убедился, что работы по его замене не вызовут трудностей, и вновь поднялся к пульту управления. Внимательно осмотрев приборы и убедившись, что все показания в норме, взглянул на часы.

Ого! Было почти десять часов. Наступало время кофе-тайма.

Краем глаза он увидел поднимавшихся по трапу Фортича с Бангсалом. Мимо пробежал Вадик и по трапу противоположного борта спустился вниз, чтобы проконтролировать работу Бармеджо, который в это время подошёл к датчику.

Борзов постоял на платформе крышек, обошёл их, проверяя температуру выхлопных газов по цилиндрам, и вышел из машинного отделения. Поднявшись на палубу камбуза, он по коридору левого борта прошёл к трапу, ведущему к его каюте.

Проходя вдоль переборки машинного отделения, он слегка ударил по незаизолированной переборке кулаком.

***

Когда его жена была на судне во время стоянки в Тяньцзине, она удивилась слышимости из машинного отделения.

Вадик кувалдой отдавал гайки на одной из крышек главного двигателя. И каждый удар кувалды был отчётливо слышен в каюте, как будто он работал в паре шагов.

— Ой! Что это такое? Что там ломают? — удивлённо воскликнула Инночка.

Борзов успокоил жену:

— Это Вадик отдаёт крышку. Сегодня будем дёргать поршень. Изоляции на переборках нет, поэтому и слышимость такая, — а потом невесело пошутил: — Случись пожар в машине, тут через десять минут всё судно сгорит.

Инночка испуганно посмотрела на него:

— Ты не пугай меня. Пусть у вас рейс будет спокойный. Без всяких пожаров.

— Не беспокойся. Всё будет в порядке. — Борзов нежно привлёк к себе жену и поцеловал.

Это воспоминание невольно возникло в сознании Борзова.

***

Кофе-тайм. Святое дело. В каюте Борзов ополоснулся из ведра заранее припасённой водой, переодевшись в свежую футболку и шорты. На босую ногу надел тапочки. Это у филиппинцев в норме. Никаких носков. И со стаканом ароматного чая, принесённого стюардом, устроился в кресле.

Начальник рации уже положил ему на стол несколько телексов из офиса.

Что-то Пол сегодня прислал? Вечно ему что-то надо. Сидит себе в Гонконге и от безделья только бумажки шлёт. Ну, ничего, отпишемся, не впервой.

Неожиданно наступила тишина. Перестала ощущаться вибрация корпуса судна, прекратился звук равномерного «уханья» поршней главного двигателя. До каюты доносились только их последние «вздохи». Исчезло тарахтение работающих дизель-генераторов. Замолчал только что включённый магнитофон.

Вот это новость!

Что там Бакаланко натворил?

Борзов подскочил с кресла и кинулся к двери каюты. Не успел он её открыть, как чуть не сбил с ног Вадика, пытающегося открыть дверь каюты.

— Владимирыч! Горим! — запыхавшись, чуть ли не выкрикнул он.

Глаза его были широко открыты, и в них чувствовался ужас от того, что он только что увидел.

Борзов оттолкнул Вадика и кинулся к трапу, ведущему на нижние палубы. Палубой ниже располагалась станция быстрозапорных клапанов топливных танков.

Две недели назад, в Корее, Борзов сам лично предъявлял их инспектору порт-контроля. Они были подрегулированы и отлажены.

Подбежав к щиту станции, Борзов увидел третьего механика, закрывающего их.

Сняв с предохранителей несколько ручек клапанов, он начал дёргать за них. Где-то внизу, на цистернах, они должны были закрыться. В этом Борзов не сомневался. Топливо из них уже никуда не выльется.

Убедившись, что все клапаны закрыты, он отбежал от щита станции и повернул налево, в коридор, в конце которого был трап, ведущий к входу в машинное отделение.

Дым уже плотной завесой приклеился к подволоку. На незаизолированной стальной переборке в машину пучилась краска.

«Ну ничего себе, — проскочила моментальная мысль у Борзова. — Какая же там температура?!»

Отскочивший от лопнувшего пузыря кусок краски неожиданно обжёг щеку и левую руку. Не ощущая боли, Борзов стряхнул его и помчался дальше, вниз, к входу в машинное отделение.

Подбежав к двери, он увидел, что самодельная деревянная дверь начала открываться, и в щель на четвереньках вылез Бакаланко. Его начало выворачивать, и он надрывно кашлял.

Борзов заглянул в приоткрывшуюся дверь в надежде спуститься вниз и что-то предпринять для тушения пожара.

Но не тут-то было. Внизу от дыма была сплошная чернота. Дым едкими клубами заполнил маленький тамбур перед помещением рулевой машины и рефкамерами. Такого чернющего дыма Борзов ещё никогда в жизни не видел.

Всё! К углекислотной станции путь отрезан! Оставался единственный вариант — отрыть углекислотные клапаны в машину из щита, который располагался в коридоре главной палубы с противоположного борта.

В коридорах стояла темнота. Ни одна лампочка не горела. Вспомогательные дизели встали. Света нигде не было.

— Вадик! — проорал Борзов. — Бегом на правый борт, к пульту СО₂! Открывай газ в машину! Я на кап. Там его закрою! — И бросился к двери из надстройки на палубу.

Вадик всё время бежал следом за Борзовым.

Услышав приказ, он только утвердительно кивнул головой и скрылся за углом.

Борзов помчался наверх по наружным трапам к капу машинного отделения.

Там уже находился фиттер Серёга. Он пытался подойти к капу и отдать трос быстрого закрытия.

Но не тут-то было! Вырывающиеся из капа клубы чёрного дыма с пламенем сносились небольшим ветерком в его сторону и не давали подойти к утке, на которую был накинут трос, удерживающий кап в вертикальном положении.

Гидравлика, которая должна была это делать, давным-давно вышла из строя, вместо неё было сделано приспособление, которое обеспечивало быстрое закрытие капа. Инспектор в Корее проверил его и остался доволен таким закрытием.

Но сейчас люк не мог быть закрыт. Осознав безвыходность ситуации, Борзов прокричал Серёге:

— Всё! Бесполезно! Сгорели! Погнали плоты сбрасывать!

Ещё одна мысль клокотала в мозгу Борзова: «Как бы не было взрыва топлива. Ведь переборки дизельных танков в машине не заизолированы! А в них семьдесят тонн топлива. Только в расходной цистерне пять тонн газойля».

Каюта Борзова находилась палубой ниже, по левому борту, он непроизвольно бросился к двери, ведущей к каюте, но тут вспомнил, что на ней замок испортился уже неделю назад и она была закрыта на защёлку изнутри. У боцмана всё не доходили руки, чтобы отремонтировать замок, поэтому с палубы дверь не открывалась, а открывалась только изнутри.

Пронеслась мысль, что надо хотя бы взять жилет да документы из каюты. Но сейчас для этого надо было спуститься вниз на одну палубу, пробежать по коридору и подняться по трапу. Поэтому Борзов кинулся к трапу, ведущему к двери правого борта палубой ниже, и нырнул в неё.

Дым в коридоре опустился уже до пояса, и из-за него вокруг была абсолютная темнота. Борзов глубоко вдохнул и, как можно ниже нагнувшись, побежал по коридору.

Пробежать надо было прямо восемь метров, потом повернуть налево за угол и по трапу в десять ступенек подняться наверх. Там, в метре от трапа, была дверь его каюты. В ней, может быть, ещё нет дыма.

Борзов почти добежал до трапа, но дым нещадно разъедал глаза, и из-за него вокруг ничего не было видно. Темнота.

«А если и там, наверху, дым? — проносится мысль. — Добежать назад дыхания не хватит».

— Да чёрт с ним, с жилетом, — махнул рукой на свою затею Борзов.

Он развернулся и, выбежав на палубу, глубоко, полной грудью вдохнул свежий воздух.

«Да! Назад бы воздуха не хватило», — опять пронеслась мысль.

Если бы он продолжил бежать за документами, которые находились в спальне в шкафу, дыхания бы точно не хватило на обратную дорогу.

Ветер сносил дым с пламенем на правый борт. К шлюпке и плотам правого борта уже было не подойти. Они горели. Но ниже, на главной палубе, был ещё один плот.

Серёга выбежал из двери своей каюты с жилетом, ящиком лапши и одеялом. Его каюта как раз находилась у входной двери.

— Только и успел взять, — возбуждённо, блестя глазами, прокричал он.

— На главную палубу! Там плот! Давай его скидывать! — крикнул ему в ответ Борзов, и они кинулись к плоту на главной палубе.

Навстречу им из коридора выбежал Вадик.

— Какая-то падла открыла дверь из машины, и весь коридор в огне и дыму! — в бешенстве орал он. — Я не смог добраться до ящика дистанционки!

— Давай плот скидывать! — не обращая на его крики внимания, прокричал Борзов в ответ Вадику. — Сейчас может топливо взорваться. Большая температура в машине! Смотри! Уже из иллюминаторов бьёт пламя! — И Борзов выкинул руку в сторону иллюминаторов правого борта.

А там уже было видно, как пламя красно-чёрными языками вырывалось из пустых глазниц иллюминаторов кают.

Рядом оказался моторист Вадика. Он, плача навзрыд, умоляюще протягивал руки к Борзову:

— СО₂. СО₂. Чиф, включи, пожалуйста, СО₂.

— Да пошёл ты… со своим СО₂! Где твоё место? — зло прокричал на него Борзов.

— У шлюпки, — прервав поток рыданий, скулил филиппинец.

— Так иди и помогай её спускать! — Это уже Борзов крикнул ему, видя, как остальные филиппинцы, с капитаном во главе, все в жилетах и с личными вещами, начинали спускать шлюпку.

А они втроём кинулись к плоту.

Инспектор в Гонконге заставил капитана перевязать узел вытяжного троса на прессостате вместе с его слабым звеном. И сейчас плот было невозможно сдвинуть с места.

К тому же в нарушение всех правил он был привязан к леерам капроновым кончиком.

Борзов попытался их развязать, но это у него не получилось. За прошедшие после проверки два месяца узлы капроновой верёвки окаменели, и узел не поддавался. Ну не грызть же его зубами! Борзов лихорадочно окинул взглядом палубу, пытаясь найти что-нибудь железное.

Вон! Кусок шпильки от крышки главного двигателя! Он его давно хотел выкинуть за борт! Но всё руки не доходили. Теперь спасение здесь, в этом куске железа! Борзов схватил шпильку и принялся бить ей по треклятому кончику.

Он быстро перебил кончик, крепящий плот к леерам, они втроём освободили плот от паутины верёвок и, поднатужившись, выкинули его за борт. Плот смачно плюхнулся на зеркальную гладь воды. Вытяжной линь держал его за судно, и плот начинал раскрываться.

Слава богу! Один есть! Борзов захотел погладить крест на шее. Но его не было. Тут он вспомнил, что снял его, когда мылся! Вот невезуха! Золотой крест с золотой цепью остались в каюте.

«Надо же! Да чёрт с ним! Главное — выжить», — мелькнула мысль, и он крикнул Вадику и Серёге:

— Погнали на бак! Там есть ещё один плот!

Пробегая вдоль надстройки, Борзов наступил на пожарный шланг, который валялся на палубе. Обнажённую ногу обожгло кипятком из шланга. От неожиданности он чуть не взвыл, но, не обращая внимания на боль, побежал вслед за Вадиком и Серёгой на бак.

Плот находился на фундаменте при входе в подшкиперскую.

Дверь в неё была открыта. Борзов заглянул туда, но там стояла кромешная темень, и только слышался рокот дизеля аварийного пожарного насоса.

«Дизель работает, но почему нет воды в магистрали?» — удивился Борзов.

Он огляделся. Аварийного фонаря на переборке подшкиперской не было, но перед её дверью стояли баллоны с кислородом и ацетиленом. Как ни долбал Борзов Серёгу, но тот, предвидя завтрашнюю работу, никогда не отсоединял от них шланги. Вот и сейчас эти шланги были прикручены к баллонам.

Увидев такую картину, Борзов радостно крикнул:

— Серёга! Зажигай горелку!

Серёга, ничего не поняв, быстро размотал шланг, открыл баллон и зажёг горелку.

Борзов, не дожидаясь, пока Серёга отрегулирует пламя, выхватил у него горелку и бросился внутрь подшкиперской, подсвечивая себе путь.

Так и оказалось, как он думал. Дизель работал, и муфта насоса была соединена с ним.

Дизель запускался отлично. Месяц назад Борзов сам поменял на нём форсунки с топливным насосом.

Но на приёмной магистрали насоса было два клапана. Один из форпика, а другой из-за борта. Клапан из форпика был покрашен зелёным цветом, а который из-за борта — красным. Открытым оказался зелёный клапан.

Вода из форпика была откатана после окончания погрузки, и он был пустой.

Кто-то при запуске дизеля перепутал клапаны. Ведь в темноте цвета клапана не разглядишь.

Насос, который находился ниже, на уровне ватерлинии, перегрелся без воды, заклинил, и его привод, ведущий наверх, к дизелю, срезало. Поэтому в пожарной магистрали воды не было. Насос только выкачал небольшой остаток воды из форпика, который и поступил в пожарную магистраль. Вот этими остатками воды Борзову и обожгло ногу.

Пока Борзов осматривал дизель, Серёга с Вадиком освободили плот от креплений, а потом они втроём выкинули его за борт. Проследив за плотом, Борзов с удовлетворением увидел, что и он начал раскрываться.

Они быстро прошли к трюму номер два, где столпились филиппинцы, которые спустили через фальшборт штормтрап и ждали, когда к нему подойдёт шлюпка. Все они были возбуждены и о чём-то горячо спорили.

Экипаж шлюпки собрал три выкинутых плота и подволок их к штормтрапу.

Капитан дал приказ:

— Экипажу покинуть борт судна!

И экипаж по штормтрапу начал спускаться в подошедшую шлюпку, а часть его стала перебираться в плоты.

У большинства филиппинцев с собой были даже личные вещи. Они не боролись за живучесть судна с пожаром. Они спасали свои шкуры.

Капитан, дождавшись, когда последний филиппинец спустится на шлюпку, встал на штормтрап, оглядел опустевшую палубу и спустился в неё.

Борзов с разочарованием рассматривал одежду, в которой ему придётся неизвестно сколько куковать на плотах.

На нём были только старая футболка с шортами, резиновые тапки на босу ногу, часы и обручальное кольцо. Это было всё, с чем он покинул борт судна. Остальные вещи остались в каюте и сгорели.

Вадик был одет так же, а вот Серёга оказался немного прозорливее.

Его каюта находилась первой от входа с палубы. В рейсе, конечно, в ней было не очень-то комфортно жить. Потому что каждый входящий и выходящий на палубу хлопал дверью. Иногда среди ночи Серёга от ударов «броняшки» просыпался и матерился на «разных недоделков». А вот сейчас ему повезло с расположением каюты. Он прихватил с собой одеяло, куртку, ящик сублимированной лапши и даже пластиковую электронную карточку, на которой у него в каком-то американском банке лежали деньги.

Со всем этим богатством они втроём перебрались на крайний плот.

Глава вторая

Погода была отличная. Ветра не было. Только метровая океанская зыбь равномерно то опускала, то поднимала плоты.

Плоты по своей конструкции имели повышенную остойчивость, поэтому их сильно «валяло» на зыби.

Перебравшись на крайний плот, Борзов скомандовал Вадику и Серёге:

— Так, ребята! Это наш плот! Возьмём сюда только капитана! Осмотритесь. Над входом в российских плотах должен быть нож. Серёга, посмотри! А в этом он есть там?

Серёга, преодолевая болтанку, пролез к входу и, повозившись, показал Борзову заветный пакет с ножом.

— Вадик! Смотри, вон контейнер со снабжением, — спокойно указал Борзов Вадику на объёмный свёрток из прорезиненной ткани, находящийся у одного из надувных бортов плота, к которому он был плотно привязан.

Борзов его раскрыл. Содержимое пакета не отличалось от содержимого, по которому они проходили обучение в тренировочном центре.

Очки Борзов оставил в каюте и поэтому, доставая очередной предмет из контейнера, показывал его Вадику, который читал этикетки.

Конечно, у Вадика с английским не было никакой дружбы, но из прочитанных букв Борзов составлял слова, и становилось понятно, что находится в пакетах и упаковках.

Но на пакетах с водой ничего не надо было читать. И так было ясно, что там вода. Вода была в пакетах и в запаянных банках. Борзов сразу же решил:

---

— Воду никому не давать! По воде будет строгий режим!

Вадик с Серёгой непонимающе посмотрели на него.

— Чего это вдруг? — В их голосах чувствовалось недовольство полученным приказом.

— А вот почему, — попытался объяснить Борзов. — Сигнал с аварийного буя только что пошёл в эфир. Его, конечно, сразу же обнаружат. Но пока его обсудят и решат, что делать, — пройдут сутки. До Гавайских островов пятьсот миль. До Мидуэя — триста. Чтобы добраться до нас, буксирам потребуется суток двое, а чтобы найти нас — ещё столько же. Нас же отнесёт и ветром, и течением. Значит, ещё пара суток. Итого — пять. А по закону подлости накиньте сюда ещё парочку. Вот тебе и получается — неделя. Так что эту воду надо растянуть на неделю для четверых человек.

— А кто четвёртый? — недоумённо посмотрел на Борзова Вадик.

— Кто, кто? Да капитан. Не будет же он с филипками сидеть в их плотах! Он будет у нас, — решительно подытожил Борзов свои доводы.

Возражений не было. Из контейнера достали галеты, пакетики с концентратами, рыболовные принадлежности и даже гелиограф.

Всё это Борзов аккуратно разложил по отдельным пакетам и закрепил у бортов плота.

А Вадик похвастался:

— И курево тоже будем экономить. Я перед пожаром только раскрыл новую пачку.

Он достал из кармана шортов пачку «Мальборо» и повертел ею.

— А это уж как получится, — пробормотал Борзов.

Курить хотелось не на шутку. Он посмотрел на часы. Было уже начало первого.

---

— Ну, если начинать экономить, то давай сейчас и закурим, — деланно весело предложил он Вадику.

Вадику ничего не оставалось, как вытащить из пачки сигарету и протянуть её Борзову.

Они с Вадиком закурили и смачно пускали дым в отверстие входного лаза.

Выкурив сигарету, Борзов ощутил сильную жажду. Во рту всё пересохло, и нестерпимо хотелось пить. Но он сдержался и только старался выдавить из щёк слюну, чтобы смочить ею рот.

Увидев его страдания, Серёга посоветовал:

— Владимирыч, а ты забортной водой прополощи рот.

— Ты что? — взвился Борзов. — Ни в коем случае не пить и не употреблять морскую воду. Отравитесь и сдохнете.

Конечно, все они это знали. Только в данный момент Серёга почему-то об этом забыл.

Нестерпимо саднила обожжённая нога. Борзов уселся на борту плота и опустил в чистую тёплую воду ногу. Температура воды была двадцать пять градусов. Это он сегодня видел на термометрах в машинном отделении. А у поверхности она была, наверное, немного выше. На какое-то время боль прекратилась, и он огляделся.

Плоты были связаны между собой и привязаны к шлюпке. Шлюпка отвела их метров на сто от борта судна.

Оно уже начало проседать на корму. По всей видимости, резиновые прокладки на трубопроводах охлаждения механизмов в машинном отделении прогорели, и забортная вода из них начала поступать в машинное отделение.

Из иллюминаторов надстройки всё ещё были видны открытые языки пламени, и оттуда валил густой чёрный дым. Чувствовалось, что в надстройке продолжал бушевать пожар.

Из капов машинного отделения языков пламени уже не было видно, но оттуда также валил чёрный дым, хотя он был не такой густой, как из надстройки. По всей видимости, вода, поступавшая через сгоревшие прокладки трубопроводов забортной воды, способствовала прекращению пожара в машинном отделении.

Это было и хорошо, и плохо.

Хорошо, что от пожара в машинном отделении не перегрелись и не взорвались танки с дизельным топливом. Плохо то, что машинное отделение затапливалось. Естественно, сейчас уже ничего невозможно было сделать для его восстановления, но это было не главным. Главное — останется ли судно на плаву после затопления машинного отделения.

Хотя груза по весу было не очень много. В Китае во все трюмы был загружен парафин. А в Корее твиндеки и палуба были забиты различными автомобилями. На первом трюме, поперёк крышки, даже стоял шикарный катер.

Так что был шанс, что судно не утонет.

Борзов на всё это смотрел как со стороны. Как будто это всё происходит не с ним. Как будто это был сон или фильм. Ему казалось, что если он немного напряжётся, то проснётся, и весь этот кошмар исчезнет, и он окажется в своей каюте на мягком тёплом диване.

Это состояние его как-то отвлекло от действительности. Он погрузился в него в ожидании чуда. Немного напрягся, потряс головой, чтобы прогнать кошмарный сон и проснуться, но сон не проходил.

Перед ним также находилась «Леди Белла», глубоко просевшая на корму, и было видно, что из иллюминаторов надстройки то здесь, то там вырывались зловещие языки пламени и валил чёрный дым.

Борзов скинул с себя оцепенение, навеянное предполагаемым сном, огляделся и увидел в шлюпке капитана. Помахав ему рукой, он прокричал:

— Кэптин Брэдли! Иди сюда. Нас тут только трое!

Капитан услышал Борзова, повернулся к нему и крикнул в ответ:

— Спасибо, чиф! Я приду немного позднее.

Плоты нещадно мотало на зыби. В них можно было находиться, если только распереться. То есть надо было раскинуть руки и ноги, таким образом увеличивая площадь своего соприкосновения с резиновым днищем плота, и попутно руками держаться за внутренние леера.

Вода была тёплая, так что на днище можно было комфортно лежать.

Вадик выглянул в дверь плота и повернулся к Борзову:

— Владимирыч, смотри, что творится с филипками!

Борзов на четвереньках подполз к двери и выглянул наружу. С соседнего плота свесились два филипка. Их не на шутку полоскало. Рвотные позывы следовали один за другим, но из их нутра уже ничего не выходило. Они в бессилии лежали, свесившись с мягкого борта, и только стонали:

— Воды, воды…

Вадик, увидев такую картину, обречённо проговорил, покачивая головой:

— Да, не жильцы они, если ещё недельку мы здесь проболтаемся.

Из двери соседнего плота высунулась голова четвёртого помощника.

— Чиф! Дайте воды! Мы умрём без воды! — в панике орал он.

— А ваша вода где? — в ответ прокричал Борзов.

— Мы её уже выпили! — истерично продолжал вопить четвёртый помощник.

— Как — выпили?! У вас же на плоту был запас воды на десять дней для двадцати человек. А вас-то всего двенадцать! Вы что наделали?! Прошёл же только час! Что вы будете делать дальше?!

Но филиппинец ничего не слушал и не понимал. Он только истерично кричал:

— Воды! Воды!

— Воды им не давать, — крикнул по-русски внутрь плота Борзов. — Если отдадим её, то сами через пару дней будем такими же. Панике не поддаваться!

Он вновь сел на борт плота и опустил обожжённую ногу за борт. Вода ласково приняла её, и боль от ожога значительно снизилась, хотя в некоторых местах на ступне проступили волдыри.

Вскоре капитан перебрался к ним на плот. Ему, как и любому обычному человеку, нужно было поговорить.

Борзов вскрыл банку с водой и предложил капитану отпить первым. Капитан сделал небольшой глоток, посмаковав воду во рту, а потом и второй. После этого он передал банку Борзову со словами:

— А пиво было бы лучше. — от чего они невесело рассмеялись.

— Пожар уменьшается, — начал рассуждать капитан. — Опасности взрыва нет. Значит, через час можно будет подойти к борту и подняться на него. В машинах мы сможем переночевать и спрятаться от солнца и ветра. Там будет теплее. Таким образом мы сможем дождаться спасательных судов.

Он это говорил, как будто рассуждая сам с собой, но чувствовалось, что ему была нужна поддержка.

— Ты абсолютно прав, капитан. Надо подойти к борту и высадиться на судно. Там не так будет качать. — И он, кивнув на соседний плот, продолжал: — И они останутся живы.

Наверное, этих слов и не хватало капитану.

Они вместе с Борзовым смотрели на просевшую на корму «Леди Беллу» и на закопчённую надстройку, из иллюминаторов которой выходил дым. Судя по его цвету и интенсивности пламени, можно было предположить, что пожар в надстройке подходил к концу.

Но тут из рации, которая висела на груди капитана, раздался далёкий скрипучий голос:

— «Леди Белла», «Леди Белла»! Это «Алика». Если вы меня слышите, ответьте мне. Приём. — Монотонно и скрипуче вещал далёкий спасительный голос.

Капитан тут же ответил:

— «Алика», «Алика»! Это «Леди Белла». Я слышу вас хорошо. Приём.

Голос из рации оживился:

— «Леди Белла»! Это «Алика»! Как ваши дела? Вы где находитесь?

Капитан тут же стал описывать ситуацию:

— «Алика», я капитан Брэдли. Вместе с экипажем нахожусь на трёх плотах и шлюпке в сотне метров от судна. Пожар в надстройке уменьшился, и я планирую высадиться вновь на борт судна.

— «Леди Белла», говорит капитан. Есть ли у вас пострадавшие или погибшие? — продолжал голос из рации.

— «Алика», говорит капитан. Бог был к нам благосклонен, погибших нет, только у старшего механика обожжена нога.

— «Леди Белла», говорит капитан. Ждите меня. Я через несколько часов должен подойти к вам.

— «Алика», говорит капитан. Спасибо, мастер! Мы будем вас ждать на борту судна.

— «Леди Белла», говорит капитан. До встречи, кэптин Брэдли. — И рация замолкла.

Капитан высунулся из плота и прокричал:

— Чиф! Ты где?

— Здесь я. — Из соседнего плота высунулась взъерошенная голова старпома.

— Запускайте мотор шлюпки, — скомандовал капитан. — Мы идём к борту судна и будем туда высаживаться.

— Я всё слышал! — радостно завопил старпом, высоко над головой подняв точно такую же рацию.

Мотор шлюпки был запущен, и шлюпка медленно пошла к борту несчастной «Леди Беллы», таща за собой караван из трёх плотов.

На палубе филиппинцы преобразились. Среди них уже не было видно страдающих и умирающих. Они быстро рассосались по палубе и по-хозяйски принялись устраиваться в машинах, которые являлись грузом. Дверцы у машин были открыты, и залезть внутрь каждой из них не составляло труда.

Матросы и в предыдущем рейсе повытаскивали из таких же машин магнитофоны с колонками. Поэтому вечерами в районе кают филиппинцев всегда было весело — изо всех щелей грохотала музыка.

Боцман вежливо подошёл к капитану и предложил ему место в небольшом автобусе, стоящем на крышке третьего трюма.

С капитаном туда прошли и Борзов с Вадиком и Серёгой.

Борзов перебрался на крышку четвёртого трюма и с опаской подошёл к лобовой надстройке.

От неё пахнуло жаром и вонью от сгоревшей резины и пластика. Через разбитые иллюминаторы были видны раскалённые угли догорающих остатков интерьера помещений.

Борзов с волнением смотрел на них. Ведь прямо под надстройкой находились два танка с дизельным топливом. «Крыши» этих танков были не заизолированы. И только с трудом можно было себе представить, какая температура была внутри этих танков. К тому же они не были герметичны. Их воздушники выходили на главную палубу тут же, у углов надстройки.

Что не позволило топливу взорваться в этих танках? Борзов не мог и предположить. Температура самовоспламенения дизельного топлива в танках, согласно паспортам, была в районе трёхсот градусов. Значит, пожар не нагрел топливо в танках до температуры, чтобы солярка закипела, поэтому и не произошло её самовоспламенение.

«Слава богу, что он затих, — подумал о пожаре Борзов и перекрестился. — Бог и тут к нам благосклонен. Но долго ли это будет продолжаться?»

Невесёлые мысли бродили в его голове. И он, чтобы прервать их, вернулся в автобус.

На сиденьях автобуса были разложены галеты, шоколад и красовалась белая пятилитровая канистра с водой.

— Откуда такое богатство? — удивился Борзов, вопросительно посмотрев на Вадика.

Тот хитро подмигнул Борзову.

— Филины полезли в катер и раздербанили его. Пришлось их заставить поделиться с нами. А это тебе, Владимирыч. — Вадик протянул Борзову спасательный жилет. — Ведь мы с тобой остались безжилетными. — И он рассмеялся.

Видно, ощутив под собой твёрдую палубу и зная, что помощь будет через несколько часов, он избавился от пережитого стресса.

Вадик расслабился и, развалившись на одном из диванов автобуса, похрустывал галетами, запивая такое богатство водой.

В автобус зашёл капитан.

— Смотрите! Уже видно «Алику», — указал он в сторону правого борта.

Борзов посмотрел на капитана и коротко рассказал ему о том, что он только что видел в надстройке.

— Пока всё нормально. — Он криво усмехнулся. — Пожар в надстройке почти прекратился. Остались только незначительные очаги горения, но они идут на убыль. Если всё будет продолжаться так же, то опасность взрыва дизельного топлива в танках исчезнет.

Капитан внимательно выслушал Борзова и перекрестился:

— Наверное, Бог сегодня с нами.

— Мне тоже так показалось, — согласился с ним Борзов, непроизвольно перекрестившись.

Выйдя из автобуса, он увидел, что на крышках трюмов прыгали и вопили от радости филиппинцы. Они махали руками и что-то бессвязно кричали, хотя «Алика» только появилась на горизонте. Её надстройка едва показалась над водой. Конечно, радостных моряков «Леди Беллы» с «Алики» не было видно, но это никому не мешало выражать свой восторг.

Ожидая подхода «Алики», Борзов с капитаном и парнями вновь вернулись в автобус.

Перекусили, и капитан осторожно начал:

— Если «Алика» возьмёт весь экипаж на свой борт, то как же «Леди Белла» останется без охраны? Кто-то же должен остаться на борту?

Услышав такое вступление, Борзов сразу же ответил:

— Я не останусь! У меня совсем другие планы. Слава богу, мы живы, а испытывать судьбу вновь я не хочу.

Капитан с пониманием посмотрел на Борзова. Скорее всего, он и сам не хотел испытывать судьбу во второй раз. Хотя в судьбе капитана было немало различных ситуаций, когда приходилось рисковать жизнью. О них он несколько раз рассказывал Борзову.

Но Вадик, поколебавшись, выдавил из себя:

— Если у меня будет достаточное количество воды и пищи, я бы остался. Я же ничего ещё не успел заработать. А мне надо выплатить много долгов. — Он в нерешительности осмотрел окружающих.

— Я не останусь, — так же твёрдо заявил Серёга.

— Но это ещё не окончательно, — продолжил капитан. — Нужна будет охрана или нет — всё это решит хозяин. Это только мои предположения. Но спасибо вам за правдивые ответы. — А потом прибавил: — Когда будем на «Алике», то позвоним хозяину. Он тогда скажет своё окончательное решение.

После этого разговора они вышли на палубу и смотрели, как «Алика» подошла на траверс «Леди Беллы» и остановилась в полумиле от неё.

Сразу же из рации послышался голос капитана «Алики»:

— «Леди Белла», «Леди Белла». Говорит капитан. Как вы слышите меня? Как ваши дела? Приём.

— «Алика»! Это «Леди Белла». Говорит капитан. Слышу вас хорошо. Пожар пошёл на убыль. Опасности взрыва топлива нет! Пострадавших, кроме старшего механика, нет. Приём.

— Мастер, — продолжал капитан «Алики». — Я предлагаю вам перевезти экипаж на борт моего судна. У нас для всех найдутся помещения, вода и пища. Это надо сделать, пока не наступила ночь. Приём.

Кэптин Брэдли помедлил с ответом и посмотрел на окруживших его моряков. В глазах каждого из них сквозила только просьба: «Капитан! Не отказывайся!» — но все молчали, ожидая, какое же решение примет сам капитан.

— «Алика», говорит капитан. Я полностью с вами согласен, мастер. Сейчас же начнём пересадку первой половины экипажа. Приём.

— «Леди Белла», говорит капитан. Я благодарен вам за ваше решение. С нетерпением ждём ваш экипаж на борту. Приём.

— «Алика», говорит капитан. Спасибо, мастер. Начинаем посадку в шлюпку. Приём.

Рация ещё немного потрещала, но оттуда уже ничего не было слышно, поэтому капитан скомандовал:

— Чиф! Проконтролируй, чтобы все матросы и мотористы первыми уехали на «Алику». Господа офицеры и механики поедут вторым рейсом.

Филиппинцы дружно кинулись к штормтрапу и под руководством старпома начали посадку в шлюпку. Никакой паники и ажиотажа не было. Первоначальный страх и стресс прошли, поэтому посадка в шлюпку прошла спокойно, и вскоре она отвалила от борта.

Когда шлюпка отошла, капитан скомандовал старпому:

— Чиф! Заведи моторы на всех машинах на палубе. Включи на них фары и аварийные огни. Таким образом мы обозначим себя, и нас будет видно издалека.

Старпом с боцманом пошли выполнять приказание капитана. Вскоре все машины были заведены и у них горели фары и мигали жёлтые аварийные огни.

Постепенно начало смеркаться, поэтому четвёртый помощник, который был оставлен у штормтрапа на вахте, не сразу разглядел подходящую шлюпку.

Она шла от ярко освещённой «Алики», поэтому её топовый огонь был трудноразличим. Когда четвёртый помощник его различил, то радостно прокричал:

— Капитан! К борту приближается шлюпка!

Капитан с Борзовым, Вадиком и Серёгой покинули автобус и прошли к штормтрапу.

Офицеры не спеша спустились в шлюпку. Последним был капитан.

В шлюпке он скомандовал:

— Отходим.

Третий механик прибавил газу, а третий помощник вывернул руль. Когда шлюпка отошла от борта, он направил её в сторону спасительной «Алики», которая сияла яркими огнями палубного освещения.

Не спеша шлюпка приближалась к борту «Алики». С борта до воды был спущен парадный трап. Шлюпка уверенно подошла к нему, и четвёртый помощник кинул матросу, стоящему на трапе, фалинь. Тот поймал его и, быстро поднявшись на палубу, закрепил там.

Борзова поразили борта «Алики». Они были идеально гладкие. На них не было видно ни единой выбоины и царапины. Борта сияли свежей краской, как будто её нанесли только вчера. Не то что на «Леди Белле», где на бортах были видны следы всей её долгой жизни. У неё они были изъедены глубокими язвами и покрыты в несколько слоёв шелушащейся краской. Разница почувствовалась сразу. «Алика», наверное, только недавно сошла со стапелей.

Борзов следом за остальными поднялся по трапу на палубу. Обожжённая нога давала о себе знать. На неё было почти невозможно встать.

Палуба была тоже идеально чистая. Она была выкрашена в зелёный цвет, и на ней жёлтым цветом были обозначены дорожки для прохода, которые вели до самого бака.

Борзов только поднялся на палубу, как к нему подошёл высокий филиппинец:

— Чиф, пройдёмте со мной в лазарет. Я второй помощник. Я вам помогу там устроиться. Для вас приготовлена кровать, и там я вам сделаю перевязку.

Борзов не сопротивлялся. Силы как-то сами оставили его. Он с трудом опёрся на руку филиппинца и вошёл в надстройку.

Увидев стоявших в нерешительности Вадика и Серёгу, он махнул им рукой:

— Идите за мной в лазарет. Я думаю, там места для всех хватит.

С трудом преодолев два трапа, он поднялся ещё на одну палубу.

— Чиф, поворачивайте налево, — предупредил второй помощник. — Там в конце коридора находится лазарет.

Из угловой каюты, расположенной так же, как и у Борзова на «Леди Белле», выглянул полноватый небритый мужчина в чалме. Он вежливо обратился к Борзову:

— Добрый вечер, чиф. Как ты себя чувствуешь? — и, не дождавшись ответа, продолжил: — Рад приветствовать тебя на борту нашего судна. Проходи в лазарет, там тебе всё приготовлено. Если что тебе или твоим друзьям понадобится, — он посмотрел на Вадика и Серёгу, — обращайтесь ко мне. Я старший механик. Не стесняйтесь. Мы вам во всём поможем.

Борзов прошёл в лазарет и в бессилии опустился на прикреплённый к переборке топчан.

Второй помощник тут же достал со стола заранее приготовленные медикаменты и принялся обрабатывать обожжённую ногу.

Вскоре с забинтованной ногой Борзов устроился на кровати и полностью расслабился. Нога после обработки и перевязки уже так сильно не болела.

Второй помощник, убедившись, что с Борзовым всё в порядке, обратился к Вадику и Серёге:

— Пойдёмте со мной. Я вам покажу, где можно будет взять переносные кровати и постельное бельё.

Они ушли, и Борзов остался в лазарете один.

Вокруг всё сияло чистотой и пахло свежестью. Кондиционер гнал прохладный воздух. Всё было новым. Вокруг стояла тишина. Это разительно отличалось от той обстановки, где несколько часов назад находился Борзов.

Неожиданно постучали в дверь, но она не открылась. Зная, что так всегда поступают филиппинцы, Борзов крикнул:

— Войдите!

В лазарет вошёл старший механик.

— Чиф, — вежливо обратился он к Борзову, — я тут принёс тебе зубную щётку, пасту, мыло и бритву. Ты уж прими их, пожалуйста. Это я тебе принёс от всего сердца. Не отказывайся.

Борзов был поражён такой вежливостью индийца.

— Спасибо, — пролепетал он, стараясь подняться на кровати. — Посмотри сам, куда их поставить.

Стармех прошёл в душевую кабину, совмещённую с туалетом, и вернулся.

Из пакета он вынул рубашку с длинным рукавом и брюки.

— А это тебе на первое время, до Японии, — объяснил он.

— Так вы что, в Японию идёте? — Тут уже пришла пора удивляться Борзову.

— Да, — подтвердил стармех, — в Японию. Через неделю будем там.

Тут в лазарет вошли Вадик с Серёгой. Они принесли раскладушки, матрасы и постельное бельё.

— А теперь, — обратился стармех уже ко всем, — прошу вас пройти в столовую. Там повар приготовил для вас ужин. Вы, наверное, уже давно ничего не ели…

Серёга помог Борзову слезть с кровати. После перевязки нога уже не так сильно болела, и он сам, своим ходом доковылял до столовой.

Экипаж уже сидел за столами. Один из столов был свободен. За ним сидели капитан со старпомом. Капитан махнул рукой Борзову:

— Проходи к нам, чиф! У нас тут свободно.

Борзов устроился за столом, и стюард принёс ему тарелку с макаронами и кусками обжаренного мяса с луком. На столе стоял соус к мясу, от которого во рту возник чуть ли не пожар. Так что пришлось его срочно гасить из поставленного на столе кувшина с соком.

---

Посмеявшись и закончив ужин, капитан решил:

— Я сейчас пойду на мостик и позвоню хозяину. Узнаю, что нам делать дальше, а вы пока располагайтесь. Как вы устроились?

— Мы втроём поселились в лазарете. Там всё хорошо, — успокоил его Борзов.

— А меня вы сможете найти в каюте лоцмана, — проинформировал Борзова капитан. — Ну, я пошёл. Что передать хозяину?

— Передай ему, что мы сделали всё возможное, но пожар оказался сильнее нас. — Борзов развёл руками.

— Хорошо. — Капитан поднялся и направился к выходу из столовой команды.

Борзов с парнями поблагодарили повара за сытный ужин и поднялись в лазарет.

Он лёг на кровать и молча лежал, глядя в потолок и вспоминая события прошедшего дня. Постепенно мысли стали путаться в голове, и он начал проваливаться в глубокий и спасительный сон.

***

Борзов подскочил на койке и ухватился за ногу. Наверное, он неловко повернул её во сне.

— Что, Владимирыч, опять тушишь пожар? — участливо спросил Вадик. — Сейчас сходим на завтрак, потом возьму бинты. Сделаем тебе перевязочку. Не волнуйся. До Японии пять денёчков осталось-то. А там и доктора рядом. Не переживай. Хотя и меня кошмары одолевают чуть ли не каждую ночь.

— Не говори, Вадя. И мне всякая хренотень по ночам жить не даёт, — как всегда спокойно подтвердил проснувшийся Серёга.

«Алика» мерно переваливалась с борта на борт. Двигатель работал мощно и ритмично. Что ж, она новая. Ей только шесть месяцев. Не то что было «Леди Белле» — двадцать семь лет. У «Алики» всё впереди.

А «Леди Белла» осталась одна в океане, в пятистах милях к северу от Гавайских островов, глубоко осевшая в воду кормой из-за затопленного машинного отделения, сгоревшая и брошенная на произвол судьбы.

Затонет ли она от первого же циклона? Или будет месяцами бродить по океану, как «Летучий голландец», пока её не найдут и не отбуксируют в порт на разгрузку и дальнейшую разделку. Ведь весь груз остался цел. Топливо в дизельных цистернах из-за затопления машины не взорвалось, поэтому она была цела и осталась на плаву.

Когда «Алика» уходила с места аварии, Борзов вышел на корму и долго смотрел вслед этой частичке своей судьбы, брошенной в океане жизни. Слёзы сами наворачивались на глаза. Но их сдувало ветром надвигавшегося циклона. Всё-таки как много хорошего у него было связано с ней, с «Леди Беллой».

А сейчас пора ковылять на ужин. Их повар, чилиец, изумительно готовит.

Владивосток, январь 2019

Реанимация

В мою палату чуть ли не ворвалась санитарка Валя, известная в кардиологическом отделении как разбитная тётка, потому что матерки у неё вылетали за здорово живёшь один за одним. Она швырнула на мою кровать простыню и задорно скомандовала:

— Ну-ка, разголяйся и давай в простыню завертайся, вон у меня коляска стоит, на ней и поедем в реанимацию.

Я был ошарашен, хотя мой врач Наталья Николаевна ещё два дня назад говорила мне, что так просто таблетками мою аритмию не собьёшь, придётся делать дефибрилляцию. Но тут это было так неожиданно, что непроизвольно вырвалось:

— Что мне делать в той реанимации?

— Давай-давай, нечего рассуждать, перелатывайся побыстрее. Нас уже там ждут.

А сегодня Наталья Николаевна напоминала мне на утреннем обходе, что мне будут делать дефибрилляцию, но о том, что это будет происходить в реанимации, разговора не было. Я был несколько удивлён. Но надо так надо.

Разделся. Валентина заглянула в палату и, увидев, что я уже заворачиваюсь в простыню, чуть ли не прокричала на всё отделение:

— А трусняк ты снял?

— Нет, не снял, непроизвольно вырвалось у меня.

— Так сымай его, нечего тебе в нём там делать. Вот у тебя простыня, так ты в неё и завертайся. Да давай быстренько-быстренько ко мне. Мне скоро обед накрывать. Некогда мне тут с тобой возиться.

— А тапки? — Я никак не мог сообразить, что же делать дальше, прежде чем отдаться в руки этой горланящей Валентине.

— Нечего тебе там в тапках делать. Там они тебе не понадобятся, — захохотала та.

Ну, что делать? Пришлось полностью раздеться, завернуться в простыню и сесть в коляску.

Валентина вывезла меня из палаты и покатила коляску по отделению до лифта, до которого было метров десять, но разговорчивая Валентина тут же меня спросила.

— Анекдот про слепого деда знаешь?

— Нет, не знаю. — Во всяком случае, мне сейчас было не до анекдотов.

— Ну так слушай. Решили помыть слепого деда в бане перед операцией, а в этот день в больнице был женский день. А бабы и говорят: «Да что нам этот дед, чего нам его бояться? Он же слепой, ничего не видит, давай его к нам в баню».

Валентина открыла лифт, закатила коляску и закрыла за собой двери. А двери здоровые, тяжёлые, скрипучие. Они закрылись за нами, как будто отрезая нас от всей предыдущей жизни. Валентина нажала кнопку на панели.

Лифт спустился ниже на этаж, что заставило Валентину на секунду прерваться. Таким же тоном и в таком же ритме, как рассказывала анекдот, она продолжала:

— Ты смотри не сбеги от меня здесь. Ведь мы сейчас через гинекологию поедем.

Чтобы хоть что-то сказать, я попытался вставить пару слов:

— Да ну тебя со своими шутками. Там ведь только больные тётки. Что мне с ними в гинекологии делать? Мне бы самому оклематься, а ты мне — гинекология…

— Ну так слушай дальше, — не прерывая заданного темпа и не слушая меня, продолжала Валентина. — Привела санитарка из отделения в эту баню деда под рученьки. Усадила его на скамейку. И начала раздевать. Тётки в бане все заорали, завопили: чего ты, мол, привела деда сюда? А санитарка, которая привела мыть деда, и говорит им:

— Да не бойтесь вы его, он же слепой.

— А! Ну, если слепой, так пусть моется, — благосклонно разрешили они.

Одна молодуха и говорит:

— Дед, а дед. А руки у тебя как, не болят?

— Да пока ишшо целые, — прошамкал дед. — Не болят ишшо.

— Так пошли в парилку, дедушка. Попаришь меня там. А я позжее и тебя помою.

Взяла молодуха деда под рученьки и повела в парную. Всучила она там дедушке в руки веничек, легла на полог и направила руки деда себе на спину, чтобы он там веничком прошёлся. Ну, дедушка веничком охаживает молодушку. А молодушка и говорит:

— Так-так, дедушка, сюда-сюда-сюда. Ох! Как хорошо охаживаешь, дедушка! — А потом вдруг ойкнула: — Дедушка, так, по-моему, ты не туда…

А дед пыхтит и шепчет ей в спинку:

— Туда-туда, внученька. Только ты спокойненько лежи, не шевелись. Только вот ноженьки поширше раздвинь. Так и тебе удобнее будет.

С этими словами Валентина подвезла меня к дверям реанимации и, открыв стеклянную дверь, завезла в одну из палат.

Вокруг — чистота, порядок. Всё чисто, аккуратно. Над всеми кроватями висят какие-то приборы.

В палате стояло три пустые кровати, а одна, у окна, была занята каким-то существом.

С первого взгляда было непонятно, что там лежало. То ли это была обезьяна, то ли какое-то скрюченное существо, у которого из носа торчали две трубочки. В руку этого существа была вставлена капельница.

Я с удивлением смотрел на эту неправдоподобную картину. И при более подробном рассматривании оказалось, что это существо — человек.

Страх божий! Это был скелет — кости, плоская грудь. Непонятно было, кто это — мужчина или женщина. Это было что-то невероятное, но оно дышало.

Я смотрел на эту ужасающую картину, и в голове пронеслась мысль: «Нет, нет, нет! Не дай бог превратиться в такой овощ!»

Чувство омерзения заставило отвести взгляд от такого ужасного зрелища, поэтому я сразу отвернулся.

Валентина подкатила меня к одной из свободных кроватей.

— Вот и твоя кроватка. Вот эта, у стеночки, — указала она на крайнюю кровать. — Давай-ка вставай и ложись на неё. Простыночкой сверху прикройся и жди, сейчас к тебе придёт тётя врач и всё-всё тебе расскажет.

Валентина помогла мне выбраться из коляски и подтолкнула к кровати, а затем, подхватив свой транспорт, исчезла за дверью.

Я лёг на кровать и по совету Валентины, прикрывшись простынёй, принялся ждать.

Лежу на кровати, ничего не делаю. Пялюсь в потолок. Налево, где лежит это странное существо, стараюсь не смотреть. Но взгляд сам собой так и норовит глянуть туда заново. Существо дышало и что-то бормотало. Оттуда неслись то вздохи, то ахи. Я старался не слушать этого своего невольного соседа.

Но тут в палату зашла женщина в белом халате. Она ласково посмотрела на меня.

— Ну, как вы тут? — участливо обратилась она ко мне.

— Да нормально всё. Лежу вот пока, — стараясь не выдать своих эмоций, так же спокойно ответил я.

— Ну и отлично, — кивнула она. — А теперь подождите пару минут, я к вам чуть позже подойду. — И вышла из палаты.

Через некоторое время она вернулась с небольшим стальным подносом в руках. Перетянула мне жгутом руку, сделала укол и вставила «бабочку». Через неё ввела какую-то желтоватую жидкость, сняла жгут с руки и вновь ушла.

Тут же зашла другая женщина с прибором в руках. Прибор, наверное, был очень тяжёлый. Она его плотно прижимала к груди. Затем поставила его на тумбочку справа от моей головы и с облегчением выдохнула:

— Ну и тяжелючий же ты, зараза.

Из прибора торчало множество различных проводов, а сверху лежали два предмета, похожие на утюги с ручками.

Я-то знал, что мне будут делать дефибрилляцию, поэтому с интересом разглядывал эти «утюги». Сколько раз я видел их в кино, а вживую — впервые.

Подошла другая женщина ещё с каким-то приборчиком. Я понял, что этот приборчик для снятия кардиограмм, потому что из него торчали несколько проводов с присосками.

Женщина подошла к кровати и стала искать глазами, куда бы его поставить. Потом так же ласково попросила меня:

— Раздвинь-ка ножки…

На что я продолжил за неё:

— Солнышко…

Она весело ухмыльнулась и так же задорно продолжила:

— Давай-давай, раздвигай, не стесняйся.

Я раздвинул ноги, и она поставила между ними прибор около спинки кровати. Подошёл мужчина в белом аккуратном халате, проверил приборы и их подключение к розеткам. Повертел на них ручки и пощёлкал тумблерами. Видимо, оставшись довольным от произведённых тестов, он, одобрительно хмыкнув, вышел.

Затем к кровати быстро подошёл другой врач, уже в тёмно- синем костюме. Он посмотрел на меня, похлопал по щекам, посмотрел на грудь, пощупал руку, приподнял веки и, заглянув в глаза, спокойно и ласково произнёс:

— Ну, мы вам сейчас сделаем укольчик, вы заснёте, а потом, когда проснётесь, вас посадят на коляску, и вы поедете к себе в палату.

— Хорошо, — подтвердил я понимание его объяснений.

Подошла медсестра, ввела мне в «бабочку» уже прозрачную жидкость из шприца.

Опять ко мне подошёл врач, мужчина в тёмно-синем костюме, и посоветовал:

— Вы не сопротивляйтесь, если спать хочется, закрывайте глазки и засыпайте.

Я послушался его и закрыл глаза.

***

Почему-то я оказался в большой тёмной комнате. Левый ближний угол в ней был освещён слабым серым светом, а правый дальний угол был тёмный. В этой комнате стоял длинный-длинный стол. Он овалом вдавался в освещённое место и уходил в бесконечность, куда-то вдаль вправо. Я не поворачивал туда голову, но мне было видно, что там, вдоль этого стола, сидят люди, вереница голов которых растворялась в сгущающейся темноте бесконечности.

Я сидел, опустив голову за столом, положив руки на столешницу. Подняв голову, я посмотрел перед собой и удивился. Напротив меня сидели Иннин папа и Иннина мама.

Посмотрел направо. Справа от меня сидели моя мама и мой папа. Я попытался сказать маме что-нибудь хорошее, потому что я её давным-давно не видел, но мама смотрела только на папу, руки их были скрещены и лежали на столе. Они о чём-то, а о чём, я не слышал, разговаривали между собой, как будто меня и рядом не было.

Иннин папа и Иннина мама, точно так же скрестив руки на столе, разговаривали между собой. Я попытался им что-то сказать, но из моей глотки не вырвалось ни единого звука. Я посмотрел направо, затем налево. Все сидели парами и о чём-то разговаривали между собой.

Справа от меня люди сидели тоже парами, но их лица невозможно было различить из-за сгущающейся темноты в конце стола. Но всё-таки я разглядел там своих дедушку и бабушку. Они также о чём-то говорили, скрестив руки на столе, как когда-то в 1983 году в спальне у родителей.

Все люди сидели вдоль этого длинного серого стола, который уходил в далёкую темень, а я всё смотрел и смотрел туда, стараясь хоть что-то там рассмотреть, но мне, кроме темноты, ничего не было видно.

Я даже попытался наклонить голову, чтобы всё-таки увидеть, где же окончание этого длинного стола, но конца его я так не увидел.

Я посмотрел налево от себя — там была бабушка Маруся. В руках у неё был телефон. Я пошарил по карманам. А где же мой телефон? А, вот он. Я нащупал его в кармане куртки.

Я его достал, но телефон был отключён. Я пытался его включить, но кнопка включения не работала, и экран у телефона не засветился. Я был так занят включением телефона, что не заметил, как бабушка Маруся встала и подняла ближе к свету свой телефон. Экран его засветился, и раздался телефонный звонок.

Бабушка Маруся голосом, который я давным-давно не слышал, громко произнесла:

— Да, Инна, я тебя слышу, сейчас, сейчас. Подожди. Да, он тут. Да, да, он тут, вот он сидит один. Ты что, хочешь с ним поговорить?

Мне показалось, что в телефоне прозвучал утвердительный ответ.

— Хорошо. Я передам ему трубку, — так же спокойно продолжила бабушка и передала мне трубку своего телефона, из которого я услышал голос Инны:

— Алечка, родной, ты где?

Я, стараясь говорить спокойно, прошептал:

— Я сам не знаю, где я. Я тут сижу за столом, напротив твои мама с папой, справа от меня мои мама с папой, они о чём-то разговаривают, но мне их не слышно.

Последние слова я произнёс очень громко, чуть ли не крича. Но мои соседи не обращали на меня внимания и не смотрели в мою сторону, продолжая общаться меж собой. Создавалось ощущение, что они меня не слышали совсем.

В ответ я спросил Инну:

— А ты где?

— Я? Я сейчас. Я сейчас к тебе приду. Подожди. Я тут недалеко. Я к тебе иду. Ты не переживай, мы всё равно сейчас встретимся, хорошо? Мы всегда будем вместе.

Я ничего не понимал, у меня вырвалось:

— Хорошо. Но где же ты? Я тебя не вижу и не слышу, — и лихорадочно принялся вертеть головой.

Неожиданно рядом раздавался столь родной и близкий мне голос:

— Вот я подхожу к двери, сейчас, подожди, я открою её. Открывай. Я уже здесь!

Раздался звонок в дверь, бабушка Маруся подошла к двери и распахнула её. Из двери брызнул, ослепляя меня, неестественно, невероятно белый свет. Его яркий поток из проёма двери освещал женскую фигуру.

Я эту фигуру узнаю из миллиона ста тысяч и одного человека, потому что это была именно она. Хотя лица её не было видно, свет шёл из-за её спины, но эта причёска, эти плечи, руки, бёдра, ноги…

Это была именно она. Моя неповторимая женщина.

Она была в обычном платье, в розовой кофточке, в которой она когда-то приехала ко мне на судно, такой красивой и лёгкой.

Перешагнув порог, она протянула ко мне руки, как бы предлагая мне их взять. Невольно я сам встал из-за стола и пошёл к ней, вытянув руки навстречу своему счастью.

Расстояние между нами было на взгляд небольшое — несколько метров, но мы это расстояние преодолевали очень и очень долго. Мне так хотелось, мне очень хотелось прижать моё дорогое создание к своему сердцу, чтобы оно было рядом со мной, чтобы мы соединились как можно быстрее.

Мне так хотелось услышать запах её волос, увидеть всю прелесть её глаз.

И вот… наши руки сомкнулись. Я увидел родное для меня лицо, его тонкие черты, красивые глаза. Эти бездонные зелёные озера, которые на меня так ласково смотрели. Кудри её волос разметались по плечам, и я потрогал их шёлк.

Это вызвало во мне желание ещё сильнее прижать её к себе и я крепко обнял её. Голова её легла мне на плечо, а лицо было приподнято немного вверх — ко мне.

Тут наши губы слились в поцелуе. После этого я облегчённо выдохнул.

— Ну всё, мы вместе. А я так долго тебя ждал, — как будто вырвалось у меня. Ощущение счастья, ощущение яркого света, добра, ласки, которое шло от Инны, заполнило моё сердце и разум. Я смотрел на неё, а вокруг был только яркий, всепоглощающий белый свет. Белое-белое яркое солнце вставало из открытой двери и освещало нас. В моих объятиях была Инночка.

***

Кто-то хлопал меня по щекам:

— Ну, что, как вы себя чувствуете? Вы уже проснулись?

С трудом разлепляя глаза и не желая расставаться с ощущением радости и счастья, которое только что меня посетило, я только пробормотал:

— Да-да, всё нормально, всё хорошо.

Мне так не хотелось уходить оттуда, от этого счастливого видения, которое только что посетило меня, но я открыл глаза.

По щекам меня хлопала медсестра, которая делала мне укол снотворного, чтобы я заснул.

— Ну, вот и всё, — только и сказала сестра. — Всё прошло благополучно. Не двигайтесь, лежите спокойно. Вам пока нельзя шевелиться.

Я попытался пошутить:

— Я знаю, вы такие замечательные врачи, что, когда я в ваших руках, со мной не может ничего случиться.

Но она как-то отвела глаза в сторону и, не ответив, вышла из палаты.

Я повернул голову налево, стараясь опять рассмотреть это скрюченное странное существо, напоминающее обезьяну, с трубочками, которые входили в ноздри.

Объём в капельнице у этого существа уменьшился на одну треть.

«Ага, это значит, что под воздействием укола я спал примерно сорок минут», — промелькнула мысль. А мне показалось, что это было всего лишь мгновение. Но какое счастливое это было мгновение!

Мне так не хотелось опять возвращаться в эту жизнь. Мне так было хорошо там, откуда я только что вернулся!

Раздался голос разбитной Валентины, та опять вкатилась в палату со своей коляской.

— Ну что, — бодро кивнула она мне, — готов? Вставай, кутайся в свою простыню и садись.

Я резво отреагировал на приказ:

— Да, готов я, готов, — и попытался приподняться с кровати.

Тут же ко мне подскочили две медсестры, которые не позволили мне самостоятельно встать, а, осторожно взяв за руки, приподняли с кровати.

— Осторожно, осторожно, — приговаривали они, — не делайте резких движений.

Усадив на кровати, они с тревогой заглядывали мне в глаза.

— Ну как, у вас голова не кружится? — спросила одна из них.

Голова не кружилась.

— Нет-нет, — попытался я проконтролировать свои ощущения, — ничего не кружится, всё нормально, всё хорошо.

Ощущение лёгкости было и в руках, и в ногах, а сердце билось удивительно ровно. Я прислушался к нему. Перебоев не было. Если час назад перебои возникали после каждого пятого-десятого удара, то сейчас я ничего такого не ощущал.

— Ну вот и замечательно. Встаньте на ноги, — попросила медсестра.

Я встал на ноги. Медсёстры заботливо укутали меня простынёй и помогли устроиться в коляске.

Валентина опять так же громогласно провозгласила:

— Ну что, готов ехать через гинекологию?

Я, усмехнувшись, отреагировал на её очередную шутку:

— Да, готов, готов, вези. Только толку от меня в этой гинекологии не будет никакого.

Это было в сентябре 2015 года.

Папа Инны умер в 1985-м.

Мама Инны умерла в 2003-м.

Моя мама умерла в 2004-м.

Мой папа умер в 2003-м.

Мой дедушка умер в 1996-м.

Моя бабушка умерла 1991-м.

Бабушка Маруся умерла в 1986 году.

Владивосток, ноябрь 2015

Трубочка

Мы с Иной в Хабаровске были уже второй день. Причиной приезда послужило то, что Инна в подарок Наташе вышила из бисера икону. Она очень долго хотела сделать Наташе подарок, который бы ей запомнился на всю жизнь, поэтому Инна остановила выбор на иконе. Когда она дарила Наташе икону, та была до слёз растрогана такой заботой, так ей она понравилась.

Эти два дня пролетели как один. Общение, воспоминания о молодости, прогулки, поездка за город заполнили всё время.

В первый день мы гуляли в парке, но когда нам на глаза попался теплоход, курсирующий по Амуру, мы поддались соблазну и прокатились на этом речном трамвайчике.

Замечательный трамвайчик! Музыка, тёплый ветер, солнечная погода сделали всё, чтобы полуторачасовое путешествие превратилось в сплошное удовольствие. А вечер с прогулкой в парке вдоль поющих и светящихся фонтанов довершил чудесную картину дня.

Второй день провели в разговорах, а вечером долго бродили по центральным улицам и на центральной площади у фонтанов.

Хотя, как говорила Наташа, перед нашим приездом вечера здесь были прохладными, а сейчас они были очень тёплыми и даже душными. Зато у фонтанов было в самом деле свежо, и звук струящейся воды успокаивал и располагал к беседам. Дневная духота немного сглаживалась распылённой водой.

Зато третий день для меня начался неудачно. Когда я утром нагнулся к сумке, чтобы достать свежую футболку, то ощутил, как в спину будто воткнули нож. Я еле-еле добрался до дивана, через полчаса вообще не мог встать и сделать пару шагов. Поясница болела невыносимо.

Жорик с Наташей и Инной бегали вокруг меня, предлагая и применяя лекарства, которые нашлись в доме.

Сделали укол «Диклофенака», приклеили «нанопластырь». Жорик напичкал меня болеутоляющими таблетками. Через пару часов мне стало легче, и только когда они убедились, что кризис боли миновал, занялись своими делами.

Жорик поехал на работу, а Наташа с Инной отправились к Игорю и Даше смотреть вислоухого британского кота Тòреса.

Меня оставили на диване с условием, чтобы я лежал и не двигался и к вечеру был готов к дальнейшим развлечениям.

К вечеру мне на самом деле стало намного легче. Я уже почти свободно мог передвигаться по дому.

Увидев мои успехи с передвижениями, Жорик то тут же заявил:

— Всё! Нечего сидеть дома. Поехали поедим шашлык. Я знаю такое место! Там готовят такие шашлыки, которые сами тают во рту! — Он даже причмокнул от удовольствия, показывая таким образом, насколько эти шашлыки восхитительны.

Все одновременно повернули головы в мою сторону и с опаской посмотрели на меня.

Чтобы продемонстрировать свою готовность и принять приглашение Жорика, я с небольшим трудом поднялся с дивана и явил присутствующим свою способность ходить. Демонстрация прошла довольно-таки неплохо.

— Вот, — подытожил Жорик. — Передвигаться он может. Значит, до машины дойдёт, а там уже дело техники, чтобы довезти его и посадить за стол.

Инна с Наташей сразу же пошли переодеваться для выхода в шашлычный ресторан, а мы с Жориком терпеливо уселись на диване, ожидая окончания процесса наведения красоты.

Минут через сорок этот миг настал, и мы спустились к машине. Меня загрузили на переднее сиденье. Инна с Наташей сели сзади, продолжая непрерывающуюся беседу. Жорик удобно устроился за рулём, и Highlander повёз нас по направлению к шашлычному ресторану.

Погода была на удивление солнечной, даже жаркой, но кондиционер в машине делал эту жару незаметной.

Из-за воскресенья и праздника в городе не было пробок, и мы быстро добрались до стадиона, рядом с которым и был этот вожделенный шашлычный ресторан.

Летний ресторан ничего особенного из себя не представлял. Огороженная заборчиком территория с несколькими строениями по периметру. Внутри находилась заасфальтированная площадка для танцев с пристроившейся крытой эстрадой, а вокруг неё были установлены беседки на шесть, восемь и двенадцать человек. На эстраде были установлены громадные колонки, но пока там ещё никого не было. Ненавязчивая лёгкая музыка неслась из небольших динамиков, установленных и спрятанных где-то по периметру площадки.

Наташа с облегчение вздохнула:

— Как хорошо, что пока ещё тихо. Можно будет хоть спокойно поесть шашлычок.

Музыка из спрятанных колонок не мешала говорить. Можно было даже не повышать голос.

Мы сделали заказ, и его нам быстро принесли.

Шашлыки и в самом деле были превосходные. Утолив первый голод, мы уже спокойно продолжили прерванную беседу. Только Наташа всё время беспокоилась:

— Ну и где этот твой Трубочка? Его шашлык уже начал остывать.

— Ещё отъезжает от дома, — успокоил её Жорик, — Что ты так распереживалась? Скоро будет. Не пропадёт шашлык. Если надо будет, то ещё закажем.

Меня и Инну с Серёгой познакомили год назад. Это произошло на свадьбе Игоря и Даши.

Вообще-то он был не Трубочка, а Сергей. Трубочка — это была его дворовая кличка из беспокойного детства. А между близкими и друзьями Серёга так и остался Трубочкой.

Инна с Наташей накрыли шашлык для Серёги и его жены тарелками, укутали их в двойную газету, чтобы хоть как-то сохранить его тепло.

Жорик ещё раз позвонил Серёге и сообщил, что тот приедет минут через десять.

Так и произошло. Серёга с Оксаной приехали через десять минут.

Внешне они были две противоположности.

Он — полноватый мужичок за пятьдесят, среднего роста, с обычным очень добрым лицом, которое сразу вызывало симпатию. Постоянно блуждающая полуулыбка сразу к себе располагала и привлекала. Но за всей этой привлекательностью в нависших бровях и мягких щёчках были спрятаны глаза. Казалось, что от них никуда невозможно деться. Через пару минут общения создавалось впечатление, что ты постоянно находишься под воздействием этих глаз. И даже несмотря на то, что Серёга сидел в противоположном углу беседки, у меня было чувство, что я постоянно нахожусь в фокусе его глаз.

А Оксана была полной противоположностью Сергею. Стройная блондинка, лет на пятнадцать моложе его, с большими выразительными глазами и губами. Если Серёга был подвижен как ртуть, то Оксана была спокойна и немногословна. Только выпив немного красного вина, она более подробно и обстоятельно начала отвечать на Наташины вопросы.

Серёга сидел напротив Жорика. Им было о чём поговорить, этим двум старинным друзьям. Они заказали ещё шашлыка, красного вина и немного спиртного покрепче. А для меня и Наташи воду и сок.

Когда мы сидели вчетвером, то в основном говорили Инна с Наташей. Мы с Жориком только поддерживали разговор наших жён, но когда за столом появился Серёга, то инициатива разговоров перешла непосредственно к нему.

Только сев за стол и поздоровавшись, он сразу же заявил:

— Я алкоголик.

От такого неожиданного заявления мы сразу притихли, а Серёга, посмотрев на наши озадаченные лица, продолжил:

— Но сейчас мне можно немного выпить, и это никак не подействует на мой бывший алкоголизм, — и тут же пояснил свои слова: — Причиной тому стал один случай в моей жизни, который и позволяет мне быть нормальным человеком.

— Это что же ты такое сделал с собой, что перестал быть алкоголиком? — неожиданно вырвалось у Инны. — Алкоголизм же неизлечим.

Выдержав паузу, Серёга оглядел нас пристальным взглядом и продолжил:

— Давайте выпьем за отсутствие алкоголизма, и я расскажу, как с этим злом надо бороться.

Все прыснули со смеху, но от тоста не отказались, чокнулись, пригубив предложенные напитки, и с нетерпением принялись ждать начала Серёгиного рассказа.

Из соседних беседок не было слышно их обитателей. Музыка так же ненавязчиво неслась из спрятанных динамиков, и ничто не мешало рассказчику начать свою исповедь.

Серёга ещё раз внимательно окинул взглядом присутствующих и, вздохнув, начал:

— Нет, вы не подумайте, что я и вправду алкоголик. Я бы им стал, но только один случай по-настоящему помог мне не стать им, — он вновь сделал паузу и, сосредоточившись, продолжил: — Работа у меня была в одной из компаний, распространявших спиртное по краю. Чем больше я в ней работал, тем всё больше и больше пил. Иногда после нескольких дней злоупотреблений у меня, извините за подробности, из заднего прохода начинала появляться кровь.

Поначалу это меня не беспокоило, потому что её было немного. Но потом её стало становиться всё больше и больше. Поэтому мне пришлось обратиться к врачу через своих знакомых, так как самому было неловко искать такого врача.

Врач был молодой и, как мне показалось, все мои рассказы о неприятности, происходящей со мной, воспринял со смехом. Мне даже неудобно стало рассказывать ему об этом. Тем более о таком интимном месте. Но врач, сдерживая улыбку, успокоил меня:

— Да не переживайте вы так сильно. Сделаем мы вам колоноскопию. Определим, где у вас там трещина или что-то другое. Устраним мы вам все ваши беды. Это не такая уж и большая проблема. Это всё очень просто. Вы, главное, не переживайте.

От его слов мне стало как-то не по себе. Особенно от таинственного слова «колоноскопия». Я как-то недоверчиво посмотрел на этого весёлого проктолога и попросил его показать или рассказать мне о сути этой колоноскопии. Просьба, наверное, выглядела не очень убедительно. Но, глядя на моё страдальческое лицо, он согласился:

— Что, страшновато? Да не так страшен чёрт, как его малюют. Сейчас я вам всё покажу.

Он поднялся из-за стола и провёл меня в соседний кабинет. Окна в этом кабинете были зашторены, что создавало зловещую обстановку.

Посередине кабинета стоял огромный чёрный стол с какими-то проводами. В другом углу находился другой стол с компьютером, а между ними на стене был закреплён монитор с большим экраном.

Доктор подошёл к столу и взял один из проводов в руку. Это оказался шланг диаметром чуть больше пальца с набалдашником на конце.

— Вот эту штуковину, — поигрывая набалдашником и садистски ухмыляясь, — мы вводим в задний проход. Включаем компьютер и на мониторе смотрим, что внутри у вас кровоточит. Не волнуйтесь. Это не так страшно, как вам сейчас кажется.

Но у меня внутри что-то похолодело и сжалось. Доктору, вероятно, стало понятно моё состояние, и он, уже более мягко, продолжил:

— Можно эту манипуляцию провести и под наркозом. Только он у нас платный.

Меня прямо-таки осенило. Это было моё спасение, это была моя соломинка утопающего.

— Хорошо, хорошо, — торопливо перебил я его. — Пусть будет платный. Только чтобы не видеть всего этого, — я кивнул в сторону стола.

— Хорошо. Сделаем вам всё под наркозом, — понимающе согласился доктор. Видно, он не раз сталкивался с такими «смельчаками», как я.

— Тогда завтра и приходите. Я вас положу в палату, где вас подготовят к предстоящей процедуре.

Я вздохнул с облегчением. Хорошо, что хоть не сегодня. Почему-то этот момент встречи со шлангом и его набалдашником мне хотелось отложить как можно дальше.

Но откладывай, не откладывай, а назавтра я уже был в палате.

Палата была на двоих. На соседней койке лежал парень. Вид его лица меня не воодушевлял.

Он лежал как-то боком и немного изогнувшись.

Я бодро представился ему:

— Серёга, — и так же бодро продолжил: — Чего это ты такой кислый?

— Валёк, — еле шевеля губами, пролепетал он.

— Чего это с тобой? — всё так же бодро допытывался я у него.

Тот опять, чуть ли не шепча, ответил мне:

— Я посмотрю, как ты тут завтра орать будешь.

— А что? Буду? — не понял я его.

— Как засунут тебе эту хреновину… не то что орать, шептать не захочешь. Я вот без наркоза согласился на операцию. Дурак! Пожалел пару тысяч…

— А я сразу с наркозом, — уже не так бодро произнёс я.

Но тут вошла сестра и пригласила меня в процедурную. Это у них так она называется — процедурная. Теперь я больше склоняюсь к тому, что это самая настоящая пыточная.

Сестра ласково предложила мне лечь на бочок и приспустить штаны.

— А что это вы там собираетесь делать? — с подозрением глянул я на неё.

— Да ничего особенного. Надо же вас подготовить к операции. Кишечник должен быть пустым. Вот сейчас мы вам клизмочку и сделаем, — так же ласково ворковала она.

— Да? Клизмочку? — я опять с недоверием посмотрел на сестру через плечо. Мне было видно, как она пододвинула к кровати штатив, на котором висела эта самая клизмочка.

Это была не клизмочка. Это был самый настоящий бурдюк. Как мне показалось, литров на десять.

Сестра взяла такой же громадный чайник и наполнила из него этот самый бурдюк. А потом так же нежненько предложила:

— Раздвиньте, пожалуйста, ягодицы.

— Зачем? — тупо вырвалось у меня.

— Чтобы легче вставить вам этот мундштучок. — Она повертела в руках какую-то пластмассовую трубочку.

Ну, мундштуком меня не испугаешь. Я сам в своё время курил сигареты «Прима» только через мундштук. Это был такой небольшой гладкий мундштучок, который можно было легко перекидывать из одного уголка рта в другой.

Я раздвинул ягодицы и через секунду пожалел о содеянном. В зад мне воткнулась огромная игла диаметром пальца в три. Я непроизвольно охнул, но, не желая опозориться, стиснул зубы.

— Да вы не напрягайтесь, — так же нежно ворковала сестра.

Легко сказать — не напрягайтесь. Как тут не напрячься?! Если от этой громадной иглы аж искры из глаз летят! Но делать нечего. Превозмогая адскую боль, я попытался расслабиться.

Видимо, у меня это получилось, потому что сестра произнесла:

— Ну, вот так. Молодец. А теперь лежите спокойно и дышите глубоко и ровно.

Я почувствовал, что в меня заливается какая-то жидкость. Она противным холодом начала заполнять мне весь живот. Жидкость меня заполняла и заполняла. Поначалу было терпимо. Но потом живот весь наполнился этой жидкостью, и меня стало распирать.

А эта мегера всё подливает и подливает в бурдюк из чайника. Я чувствую, что у меня скоро из всех щелей и всех пор пойдёт эта жидкость, а эта гадина всё льёт и льёт.

Силы меня стали покидать. Их хватило лишь только на то, чтобы прохрипеть:

— Хватит. Больше не могу.

— Ну как же так? — озадаченно промурлыкала фурия. — Ещё последний литрик остался.

— Никаких литриков, — из последних сил хрипел я. — Всё! Всё! Всё! Не могу больше! — уже чуть ли не кричал я через несколько секунд.

Рука сама тянулась к заду, чтобы вырвать этот ненавистный мундштук, причинявший мне столько боли. Но сестра вырвала его сама и, открывая соседнюю дверь, вежливо предложила:

— А теперь пожалуйте сюда.

Меня как ураганом смело с топчана. Придерживая руками полуспущенные штаны, я ринулся в открытую дверь, где за ней в глубине комнаты проглядывалась спасительная белизна унитаза.

— Ребята! — Серёга задорно посмотрел на всех нас, держащихся от смеха за животы. — Через минуту я чувствовал себя счастливейшим человеком планеты. Мне было так хорошо на этом унитазе! Я до этого никогда не чувствовал себя более счастливым человеком. Мне так не хотелось вставать с него. Мне так не хотелось расставаться со своим спасителем, моим белым другом.

Сестра с пониманием посмотрела в мои глаза и вновь нежно проворковала:

— Мы ещё сегодня вечером и завтра утром повторим эту процедурку.

О боже! Неужели всё повторится снова? Господи! Дай мне силы преодолеть все эти мучения с честью.

И вся эйфория, и розовая пелена, последовавшая за облегчением, мгновенно исчезли, и день вновь стал серым и противным.

В палате, всё так же скорчившись, лежал Валёк. Взгляд его был уже не такой несчастный, как прежде, а более осмысленный.

— Ну что? Покайфовал? — это он уже не шептал, а как-то ехидно смаковал. — То-то ещё будет. Подожди. Вот когда тебе вставят в жопу шланг, то ты тогда вообще по стенкам лазать будешь, — это он уже злорадствовал о моей перспективе.

— Не буду, — только и буркнул я, ложась на койку. — У меня наркоз будет.

— Зато отходняк будет, — не переставал стращать меня Валёк. — Не радуйся заранее.

Я ничего не ответил на его злопыхательства, а только удобнее устроился на кровати в ожидании вечера и обещанной процедуры.

На удивление, следующая процедура прошла намного легче. Ну а утреннюю клизму я просто не заметил. Сестра стала чуть ли не моей лучшей подружкой.

Но, наступал час «Ч». Вечером мне сделали укол, от которого я спал всю ночь, что удивительно, без снов.

После утренней клизмы мне сделали ещё один укол и отвели в зловещий полутёмный зал. Там улыбающийся доктор уложил меня на чёрный стол и ободряюще сказал:

— Не переживайте. Всё будет хорошо.

Сестра сделала мне ещё один укол — и всё… Темнота…

…Очнулся я от того, что очень хотелось пить. Во рту была пустыня Сахара. Рот как будто был заполнен раскалённым песком. Мне было даже тяжело дышать. Я с силой втягивал воздух и так же с силой выталкивал его.

Я попытался открыть глаза, но тут стало происходить что-то невероятное. Я как будто начал выплывать из тьмы или какой-то чёрной бездны.

Глаза с трудом открылись, но различить что-либо я так и не смог. Всё вокруг было расплывчато. Как будто на всё окружающее я смотрел со стороны через матовое стекло. И этот вид вдобавок ко всему колебался. И колебалось всё слоями.

Вдали был виден яркий свет. Я вспомнил, что напротив моей кровати был вход в туалет. Тут же промелькнула мысль: «Там был кран с водой. Мне надо туда». Но никаких сил шевельнуть ногой или рукой не было.

Я сделал усилие, чтобы поднять руку, но она меня не слушалась. Тогда я приказал ей подниматься и пытался сосредоточить на ней взгляд. Рука, как будто какой-то посторонний орган, сама собой поднялась. Я взглядом направил её к стене, чтобы провести по ней ладонью. Откуда-то издалека я ощутил прохладу стены на ладони и повёл рукой дальше. Тут рука наткнулась на какую-то кнопку. Это была кнопка вызова сестры. Не знаю, смог ли я это сделать, но мне показалось, что я надавил на кнопку.

На это ушли все мои оставшиеся силы. Рука безвольно рухнула на кровать, и я вновь провалился в темноту.

Через некоторое время я вновь открыл глаза. Свет из туалета был виден более отчётливо и я напряг зрение. Наконец-то проступил проём двери.

— Мне надо туда. Там вода, — опять промелькнула мысль.

Вновь собравшись с силами, я попытался подняться. Сначала перевернулся на бок, опёрся руками на кровать и приподнял тело. В голове всё кружилось. Очертания двери, стены, соседней кровати — всё плыло перед глазами. И плыло так, как слои тумана в сумерках. Вокруг всё было чёрно-белым. Других цветов не было.

Я сел. На соседней койке лежал какой-то куль.

— Это Валёк, — вновь подумалось мне. — Что? Он не слышит моей возни?

До него-то было совсем ничего. Всего-то полтора шага, но в моих глазах его кровать находилась бесконечно далеко и этот куль, а не Валёк, был совсем-совсем маленьким.

Я понимал, что это мне кажется, но я видел Валька и знал, что он рядом. И поэтому прокричал:

— Пить, — но из меня вырвался только какой-то толи свист, толи сип. Я и сам не слышал, о чём я кричал, а не то что, спящий рядом Валёк.

Но пить хотелось по страшному. И я вновь попытался встать, чтобы дойти до туалета. Ведь там же была спасительная вода! Надо, всего лишь, пройти эти четыре шага, и я буду у крана, из которого польётся вода, и которая вернёт мне жизнь. Надо будет только протянуть руку и кран откроется, а потом оттуда польётся влага, которая спасёт меня.

Откуда-то появились силы. Вначале я опёрся на кровать, потом о стену и, распластавшись по ней, пополз в сторону светящегося проёма двери.

Один шаг, второй, третий. Вот я уже дотронулся до косяка двери. Ещё шаг, и я уже в проёме. В глазах уже чётче стали проявляться предметы. Матовая пелена с глаз почти исчезла, но все предметы вокруг выглядели маленькими. Как будто они находились от меня на расстоянии сотен метров.

Справа была раковина с вожделенным краном. Я отпустил руку от косяка двери и сделал шаг в её сторону. Но тут в голове что-то опять переключилось. Внизу оказался потолок, а наверху — пол.