Бесплатный фрагмент - За чертой разума

Способен ли человек сохранить рассудок и свободу воли перед лицом абсолютной тьмы — или все давно предопределено?

Пролог…

Шрам на зеркале

Он проснулся еще до рассвета. Дом еще спал, но ему не спалось. Его мысли не давали ему покоя.

Мужчина начертил круг мелом, рассыпал по кругу соль и пепел и встал в центр. Еще до круга, он нарисовал на полу старинный знак: круг вписанный в треугольник, в внутри него лицо без глаз но с ртом в виде изогнутой линии, которая больше походила на кровоточащую рану.

Вокруг него стояло шесть заженных черных свечей, каждая из которой пахла железом. Между ними легли ампулы, наполненные черной тягучей жидкостью, которая переливалась от отблесков света.

Мужчина поднял нож. Лезвие на нем треснуло от старости. Его руки не дрожали, он не испытывал страх. Все уже было решено. Он даже не вскрикнул, когда вонзил лезвие в свою грудь. Он только выдохнул и произнес…

— Леофан… Я открыл дверь…

И в тот же миг зеркало в углу комнаты треснуло глухим звуком. Трещина прошлась по стеклу, как молния. Из нее, изнутри капнула черная смолистая жидкость.

Еще мгновение и мужчина умер, глядя в свое отражение…

Но отражение… продолжало жить…

Глава 1, Поезд в лакрон

Поезд тронулся с протяжным вздохом, будто оживлённый древний зверь, вырвавшийся из забвения. Колёса с глухим скрежетом вонзились в рельсы, и вагон, в котором сидел Герман Клайв, дрогнул, словно заколебался: ехать ли вперёд или вернуться назад.

За окном, в пепельно-сером тумане, тянулись бесконечные поля, поросшие жухлой травой, и болотистые участки, в которых отражалось небо — не синее, не серое, а будто грязно-белое, как потухшее стекло лампы. Иногда среди этого уединения мелькали редкие деревья — искривлённые, безжизненные, словно застывшие в момент мучительного крика. Всё в этой дороге вызывало в нём ощущение, будто он движется не по земле, а по времени. Назад. Вглубь.

Вагон был почти пуст. Только два старика дремали на противоположной стороне и одна женщина с ребёнком — замотанная в платок и с лицом, напоминающим глиняную маску сидела рядом. Его звали Герман Клайв. Ему было всего Тридцать восемь. Всего тридцать восемь, а выглядел он на все пятьдесят. Морщины, словно зарубки покрыли все лицо. Глаза — тусклые, как у старого пса. На руках шрамы. Он держал пальцы на кнопке диктофона, но не включал его. Словно оттягивал момент, размышляя, а стоит ли?

Он не спал, как делали многие пассажиры. Он не мог спать с тех пор, как взял это непростое дело.

На коленях лежала кожаная папка. В ней — фотографии, выписки, карты. И ещё — письмо от Чарльза Смита, его начальника. Написанное от руки, с жирными пятнами в углах, будто тот писал его во время обеда.

«Герман, ты — единственный, кто способен это остановить. Лакрон ускользает от нас. Преступления… они не просто странные. Они — невозможные. Люди исчезают, умирают, оставляя за собой знаки. Символы. Я не могу это объяснить и понять. Но я верю, что ты поймёшь. Ты всегда чувствовал больше, чем нужно. Прости меня за это…»

Герман не знал, за что именно тот просит прощения. Но его нутро — искалеченное опытом, обожжённое годами службы — говорило: это не просто город. Это что-то иное. Место, которое не должно существовать. Место, где реальность не подчиняется законам. Место, где твориться то, что невозможно объяснить.

Он вздохнул и прижался лбом к холодному стеклу. Дождь начал капать — редкими, тяжёлыми каплями, как слёзы с высоты. Пейзаж за окном стал смазанным. И тут он заметил его…

Сосед.

Он сидел тихо, будто был здесь всегда. Молодой человек, в твидовом костюме, со шляпой в руках и тонкими аристократическими чертами лица. В руках у него была книга. Старая. Переплёт — потрёпанный, страницы — жёлтые. Он что-то сравнивал с блокнотом, делая аккуратные пометки. Увидев, что Герман на него смотрит, он закрыл книгу, медленно и с достоинством, и произнёс:

— Надеюсь, я вас не побеспокоил. Я обычно не создаю неудобств.

Голос был вкрадчивым, бархатным, с лёгкой ноткой иронии. Герман слегка кивнул, не отвечая.

— Мартин Дрейк, — добавил тот, протягивая руку.

— Клайв. Герман Клайв, — ответил Герман, пожимая в ответ протянутую руку.

— Вы едете в Лакрон?

Герман поднял бровь. Было что-то в этом вопросе — не любопытство, а знание.

— Работа, — коротко ответил он. — А вы?

— Я тоже. Мой дядя умер. Я должен занять его место. Наследство, обязанности. Сами понимаете. Особняк и все такое… Вы, наверняка, слышали о моем роде?

Герман поморщился. Слышал. Несколько раз он наталкивался на это имя в досье. Странные дела. Исчезновения. Шёпоты среди жителей. Слухи.

— Говорят, там… творятся довольно странные вещи, — сказал Клайв.

— Знаете такую поговорку, «всё становится странным, если смотреть слишком близко», — усмехнулся Мартин. — А Лакрон сам по себе довольно странный город.

Он повернулся к окну. Тени за стеклом стали плотнее. Поезд в это время въезжал в лесной массив, и деревья обступали вагон, как чёрные стражи. Ветви скреблись по обшивке, издавая звук, похожий на детский плач, вперемешку со скрежетом ногтей.

— Говорят, — вдруг продолжил Мартин, не отрывая взгляда от окна, — что в Морнхейвене никто не умирает. Люди просто исчезают. Растворяются. — Он сделал паузу. — Но это, конечно, только сказки.

Клайв молчал. Внутри его шевельнулось что-то нехорошее. И он вспомнил.

В папке помимо фотографий, протоколов, он нашел интересную выписку из дневника датируемая девятнадцатым веком:

Из архивов лечебного учреждения, психиатрической больнице, Святого Альбуса, 1871 год.

…я видел его, я клянусь, я видел! Он не человек, он древнее. Глаза как зеркало — не отражают, а втягивают. Он говорил сквозь сны. Он обещал избавление. Но когда я проснулся, моя жена была без глаз, а дети… они не двигались…

Все было бы ничего, но лечебница располагалась именно в доме Дрейков, затем ее закрыли, в связи с довольно странными обстоятельствами и дом снова выкупила семья рейхов, вдела его частным владением.

Проводник вошёл в вагон, попросил билеты. Взяв их, он взглянул на имя Германа — и будто побледнел. Перед тем как уйти, он пробормотал:

— Если приедете в Лакрон и услышите звон… не отвечайте.

— Простите, что? 6 — переспросил Клайв

Но проводник уже ушёл.

Мартин рассмеялся.

— Прелестно, не правда ли? Город, где даже проводники шепчут загадки.

В это момент поезд начал замедляться. Двигатель издал тяжёлый, протяжный вздох. Сквозь туман впереди показалась платформа. А следом и вывеска, чёрная от влаги и времени, с белыми облупившимися буквами.

ЛАКРОН

Они вышли на перрон. Ветер подул с востока — ледяной, как дыхание мертвеца. Лампочка над входом в здание вокзала мигала, как будто сомневалась — жить ей или умереть. Никого не было видно. Ни сторожа. Ни встречающих. Не было даже звуков.

Мартин надел шляпу, и посмотрел на Германa:

— Добро пожаловать туда, где сны путаются с воспоминаниями, а люди боятся смотреть в зеркала.

Герман молча запахнул плащ.

— Знаете, в детстве я слышал, что в Лакроне никто не умирают, а попадают в параллельный мир, — сказал Мартин и добавил, — Судя по вашему выражению Вам здесь не особо нравиться…. И вас забыли встретить? Я прав?

— Мне редко где нравится, а вот относительно второго вопроса, Вы абсолютно правы, -подметил Герман.

— Тогда предложу свою компанию, если вы не против.

Они пошли по мостовой, минуя вокзал. Камни под ногами были влажные, скользкие, будто недавно прошёл дождь, хотя небо было сухим и мертвым, затянутым тяжёлыми облаками.

— Недавно я прочел о череде убийств в местной газете, — проговорил Дрейк. — Почти у всех одинаковый почерк. Не оставили ни записки. Ни малейшей улики. И, что особенно любопытно… — он остановился, повернулся к Клайву, — почти все умерли в один и тот же день месяца.

Герман посмотрел на него с любопытством.

— Вам нравятся или нравились детективы?

— Не буду лукавить, зачитывался ими еще в детстве, даже представлял, что, когда я вырасту стану детективом. — мягко сказал Мартин.

— И что помешало осуществиться мечте? -спросил Герман

Клайв остановился. Мгновение они смотрели друг на друга. Легкая усмешка Дрейка отразилась в стеклах витрин рядом, словно тень улыбки на лице манекена.

— Как бы это не звучало банально, но всему виной отец. Он посчитал, что я не достоин такой высокой должности, — усмехнулся Дрейк.

Внезапно снова налетел глухой порыв ветра. Где-то на окраине города зазвонили колокола. Один. Потом второй. Без ритма.. Одиноко….

— У вас всегда такая погода? -спросил Герман

— Отчасти да. Прибрежный город. Вечные туманы и дожди. Куда вас отвезти? — спросил Мартин, когда они остановились возле черного седана и водитель услужливо распахнул дверь.

— Если не затруднит, то в мотель. «Тихая Гавань».

— Не слишком шикарное место для такого известного сыщика, как Вы. Я вас узнал еще в поезде, но не стал об этом говорить, — подметил Мартин.

Они сели в машину и водитель заботливо закрыл за ними дверь. Автомобиль медленно тронулся и понесся по дороге вдоль витрин. Они свернули за угол. На улице постепенно темнело. Фонари старательно освещали дорогу, то и дело моргая.

— Да у нас своеобразный антураж, — сказал Мартин., — Я заметил, что вы до сих пор меня так и не спросили: чем занимался мой дядя? Ведь наш город наполнен всевозможными слухами, а наша фамилия слишком известная. — Мартин говорил спокойно, без интереса, будто просто вёл внутренний монолог сам с собой.

— Если хотите, то я с удовольствием послушаю..

— Тогда я с удовольствием расскажу. Мой дядя был очень интересным человеком и очень известным в этом городе. Большой особняк на горе это его… Чем он занимался даже для меня остается до сих пор загадкой. В нашей семье ходила легенда, что он был настоящим жрецом. Только не в церковном смысле. Он верил в другого Бога. Или… в того, кто пришёл раньше. Надеюсь вы меня понимаете…

На протяжение всего рассказа, Герман курил и думал, как интересно все таки устроена жизнь. Ее нельзя сравнить с дорогой. Ее путь слишком извилистый. Ее проще сравнить с лабиринтом. У нее нет направлений. К ней не прилагается карта. Ты идешь по ней и с каждым поворотом тебя ждет новое событие, новые знакомства, новые подсказки. Иногда кажется, что ты делаешь выбор самостоятельно, а иногда создаётся ощущение, что уже все написано задолго до твоего появления на свет. ….

Как только Мартин закончил свой рассказ, Клайв открыл окно и выбросил окурок.

— Интересная у вас история мистер Дрейк, — сказал он.

— Мне кажется у всех интересные семейные истории, — ответил Мартин.

— Возможно так и есть.

В этот момент автомобиль затормозили у мотеля.

Глава 2, Мёртвый воздух

Мотель «Тихая Гавань», когда-то был достопримечательностью этого небольшого морского городка. Расположенный на краю города, в старинном здание викторианского типа, он привлекал туристов из многих регионов страны. Сейчас это все давно ушло в прошлое.

Табличка над входом когда-то, наверное, светилась, но теперь это было просто слово «НОЧЬ», изъеденное ржавчиной.

На ресепшене Клайва встретила женщина лет пятидесяти. С пучком на голове и натянутой вежливой улыбкой..

— Добро пожаловать, мистер…?

— Клайв, — коротко ответил Герман.

— Комната? На ночь или подольше?

— Не знаю, насколько затянется. Пока — без даты отъезда.

— О, в Лакроне никто не знает, когда уедет, — прошептала она и достала старый ключ с латунной табличкой: «13».

— А других номеров нет?

— Сегодня — только он. Остальные… закрыты. Слишком пусто, знаете ли.

Ключ звякнул о стойку.

Подхватив свой нехитрый багаж, Герман поднялся по узкой лестнице на второй этаж.

Комната, которая должна стать жильем на весь период его прибывания, была сырой и какой-то холодной. В углу — телевизор. Посредине кровать с двумя тумбочками по краям. Справа дверь ведущая в ванную комнату.

Разобрав свой багаж, Клайв лег на кровать и включил телевизор. На экране возник кадр из боевика, который внезапно был прерван эфиром экстренных новостей.

«…в экстренном выпуске. В мотеле „Весёлый Пеликан“ найдено тело мужчины. Причина смерти — не установлена. На месте происшествия обнаружены символы…» — затороторил диктор…

Клайв застыл.

Картинка сменилась: лицо. Молодое, искажённое страхом. Глаза — как у жертвы пожара. Рядом с телом — разбитое зеркало. Герман замер.

Символы.

Клайв поднялся с кровати и сев за стол, открыл материалы предыдущих дел. Рассматривая фото с места преступления, Герман пытался увидеть хотя бы одну зацепку. Таких случаев у него еще в его практике не было. Здесь даже не было свидетелей, только трупы…

Герман закурил. В его голове стали зарождаться мысли — не замешаны ли тут власти или полиция. И что таким образом они хотят скрыть? Не стоит ли за всем этим глава городка, достопочтенный мэр? Но Герман лишь отогнать навязчивые мысли прочь.

Он закрыл глаза.

И тут же вспыхнуло воспоминание: коридор. Тёмный. Слезы. Деревянная дверь. Ребёнок. Его первый труп. Тогда он ещё не знал, как выглядит страх в предсмертной гримасе.

Теперь он это отлично понимал.

На часах пробило полночь. Уставший, с пульсирующий болью в голове, Герман наконец-то лег спать.

В комнате было холодно. Простыни — влажные. Сквозняк поднимал занавески, и они шевелились, как будто кто-то прятался за ними.

Сон пришёл внезапно.

Он находился в странном деревянном доме со ставнями. Внутри почти не было мебели: только кровать в углу, стул с тремя ножками и стол, на котором стояла горящая масляная лампа. Со стен свисала белым саваном паутина. Все вокруг казалось пустым и заброшенным. Через одинокое окно в стене пробивался кромешный мрак. Внезапно Клайва окутало чувство тревоги. В душе поселилась пустота и одиночество. Он взял горящую лампу и пошел осматривать дом. Идя по нему он удивлялся его размерами и все той же пустотой. Изредка до него доносились неразборчивый шепот, стоны, крики. В один момент он толкнул дверь и вышел из дома на улицу. Мгла тут же обступила его со всех сторон. Продвигаясь почти на ощупь, свет от лампы не сильно ему помогал, он двинулся вперед, мрак потихоньку начал рассеиваться. Шаг, еще шаг…. Вдруг нога слегка соскользнула и камни посыпались с грохотом вниз. Герман посвятил лампой. И вдруг увидел, что оказался на краю пропасти. Мрак отступил и внизу открылся город очень похожий на Лакрон. С востока на него надвигалась песчаная буря. Вдруг он почувствовал, что растет, а город уменьшается. Внизу он увидел людей, дома, улицы… Он хотел им крикнуть, но не смог. Голос вдруг пропал. Буря приближалась все ближе и ближе… Еще мгновение и она сметет все на своем пути… Он закрыл глаза и ……

Герман проснулся в холодном поту. Через плотные занавески в комнату просачивается свет. Он принял душ и спустился вниз.

Утро встретила его дождем. Позавтракав на скорую руку прямо в мотели, Клайв отправился в управление. Выйдя на улицу он запахнул получше плащ. Противный, моросящий дождь, капал с серого неба. Воздух был влажным и тяжелым.

На дорогах образовывались лужи, в которых не отражалось небо, а просто какая-то серость. Прохожие шли быстро, опустив головы вниз, будто боялись смотреть в лицо городу. Их лица были пустыми, серыми, с глазами, как у рыб в витрине лавки: помутневшие, лишённые любопытства. Рядом с мясной лавкой прямо на картонке сидел бомж и читал газету, рядом с ним стояла банка для денег. Клайв опустил монетку и пошел дальше, раздумывая над тем, что жизнь порой не справедлива и даже не логична. Добро не всегда побеждает. Зло не всегда наказывается. И никто не может объяснит почему так происходит. Почему люди делающие низкие поступки имеют все и власть и деньги, а те кто добр должны волочить свою жизнь между домом, работой и семьей и получать за это гроши…. Где логика?

Так раздумывая, Клайв дошел до Полицейского участка, который находился на главной улице в большом красивом здании, похожем на музей.

Внутри витал запах старых бумаг, влажного дерева и горького кофе. Резкие взгляды, короткие кивки. Работа кипела вовсю.

— Герман Клайв? — спросил сержант у стойки. — Нам сообщили. Правда так скоро Мы вас не ждали, если честно. Шеф сегодня в отъезде, вернется ближе к вечеру. Здесь, — он протянул папку. — Здесь все и еще последнее, то что случилось вчера.

Герман пролистал документы.

Молодой мужчина в гостинице. Женщина — в подвале библиотеки. Подросток — на чердаке школы. У всех одинаковое выражение на лицах: неподдельный страх, будто они увидели что-то, что сильно их напугало…

— Камеры?

— Перегорают. Всегда.

Слишком много совпадений. И ни одной зацепки…., — подумал Клайв

— Где я могу ознакомиться спокойно с делами? -спросил Герман

— Прошу за мной, -отозвался офицер, — я провожу вас в ваш временный кабинет и доложу шефу по его прибытию, что вы уже приехали.

Клайв кивнул.

Очутившись в своем временном пристанище, Герман разложил дела и принялся их внимательно читать.

Восемь жертв. Убийства почти всех носят явно ритуальный характер. Улик нет. Все чисто, но символы и страх на лицах….. у всех одинаковый…

Останки первой жертвы нашли в лесополосе. Нашел ее фермер, у которого поле граничит с лесом. Судя по трупу ее привязали к дереву и сожгли. Рядом с трупом было установлено пугало, а по кругу от него на земле были написаны странные символы. То ли руны, то ли иероглифы.

Второй жертвой оказалась вдова, ее повесили прямо на колокольни. Одета она была во все белое с простыней на голове и веревкой на шее.

Мистера Грея, бывшего Мэра города, нашли у себя дома. Его застрелили в собственном кабинете. В момент убийства он сидел за письменным столом и подписывал документы. Стреляли прямо в голову с близкого расстояния. Пуля прошла насквозь, оставив в голове внушительную дыру, откуда на документы и пролилась кровь. Но в отличие от других нет символов не на теле, не рядом, нет страха в глазах, только затуманенные зрачки. Убийство здесь явно было заказным. Но есть одна странная деталь….При осмотре у него нашли несколько книг, где был описан культ язычества и поклонения Сатане. Так же в сейфе были найдены рукописи, большая часть из которых была написана на древне архаимском языке. Специалисты принялись их расшифровывать, но то что смогли прочитать, это были заклинания и обряды черной магии. Видимо мэр практиковал сатанизм.

Четвертая жертва — невинный подросток. Его нашли повесившимся на чердаке школы. Самоубийство или нет? Проблем с учителями, учениками не было. Лучший ученик, гордость школы из хорошей любящей семьи. Тот же страх в глазах и те же символы на руках.

Остальные жертвы либо выбросились из окна, либо так же были повешены, либо сожжены, либо утоплены..

Но все они имели так же непонятные символы на теле, искаженные от страха лица. И рядом нарисованные либо пиктограммы, либо руны.

Последней жертвой стал турист, который прибыл в город и поселился в дешевом мотеле у дороги, под названием «Веселая Свинья».

Его убили на следующий день после приезда. Нанесли удар сзади по голове ночью в переулке, когда он подвыпившей возвращался домой. На его теле среди прочих татуировок и надписей, были обнаружены те же символы, лицо также исказил ужас, а рядом на асфальте мелом была начертана пентаграмма. Он был не богат, постоянно колесил по миру. Одет в тот день был неряшливо в черных штанах и балохоне такого же цвета.. Темные немытые волосы, длинная борода и не ухоженные кое как подстриженные ногти. По паспорту его звали Джим Берт. Жил он в Ирландии. Но уже как пять лет не появлялся дома, официально нигде не работал, любил свободу.

Когда Герман поднял глаза, часы уже показывали половину четвертого дня. Пора было хотя бы пройтись, а еще лучше пообедать. В знак подтверждения живот заурчал.

Начальство так и не зашло к нему. Офицер, курившей на улице, сказал, что шериф еще не возвращался и скорее всего будет уже завтра.

Герман попрощался с ним и пошел в сторону отеля. Надо пообедать и собраться с мыслями. Отгадка всегда лежит на поверхности, надо просто хорошо все изучить.

В это же время на другом конце города, за железными воротами, обвитыми диким виноградом и плющом, Мартин Дрейк медленно обходил свой дом.

Старый особняк Дрейков — дом, который город предпочёл бы забыть навсегда. Слишком дурной славой от него навевало. Слишком много странных вещей творилось за его стенами. Слишком много людей исчезло за все время его существования за его толстыми стенами.

Раньше дом блестел, хозяева устраивали званые обеды, приезжали гости. Но сейчас уже больше года в нем поселилась лишь тишина.

Мартин прошел вглубь дома. Провел рукой по перилам лестницы ведущую наверх. Пыль была такая, как будто ее не трогали десятилетиями. На стене вдоль лестницы — портреты. Напротив, с другой стороны — часы без стрелок. В холле камин с выцветшим гербом над ним. На нем изображена сова с расправленными крыльями и перевернутым ключом в когтях, символ рода Дрейков.

В кабинете дяди, куда он зашел, царило такое же запустение: пыль на полках с книгами, камин, который давно не зажигали, хаотично разбросанные бумаги на столе. На полу мусор. Портрет над камином, который скрывала плотная ткань. Мартин потянул за край и медленно сорвал с него покрывало.

На портрете появился мужчина с высокими скулами, тонкими губами и карими глазами, полными чего-то… нечеловеческого. Мартин улыбнулся.

— Здравствуй, дядя. Я вернулся. Я -дома.

Он сел в старое кресло, открыл кожаную книгу лежащую поверх бумаг. И углубился в чтение.

Первая страница — генеалогия. Длинная, изломанная линия уходящая вверх.

Мартин перелистывал страницы, читая и вспоминая историю своей когда-то такой властной и могущественной семьи…

Но ничего скоро придет наше время и Леофан снова возьмет чернила, -прошептал Мартин.

Он листал страницу за страницей и вспоминал рассказы своего отца, дяди и деда о том, что некогда в далекие средние века Дрейки были изгнаны из Бретани за «алхимическую ересь и колдовство». Когда «некий Эдмон де Дрейк» прибыв из Пиренеев, где, по слухам, жил в пещерах и «разговаривал с духами земли», заявил, что он слышит то, что не должно быть произнесено, знает, то, что недоступно узнать, видит то, что не открывается простому человеку. Он открыл для себя алхимию и черные мессы. Однажды Дрейк вызвал «голос в зеркале» перед аббатским советом Сен-Клемана и весь совет умер за одну ночь. Без крови, без следов насилия. Просто исчезли, оставив за собой лишь пустую залу с искаженными стенами.

— Они боялись нас не за то, что мы делали, — прошептал Мартин, разглядывая выцветшие чернильные метки. — А за то, что мы знали и умели.

Затем семья долго колесила по Европе и искала себе новый дом и наконец осела здесь в маленьком прибрежном городке. В городе, которого тогда еще не было на карте, но о котором знали все посвященные. Это место было выбрано предками не случайно. Именно здесь под болотами по легенде была спрятана старая гряда или древнее геологическое образование, которое алхимики называли камнем границ. Границей Между мирами, Между снами и явью. Именно здесь они и построил особняк по плану, описанному в манускрипте, якобы написанном духом, явившимся в ночь летнего солнцестояния.

Дядя был последним, кто продолжил родовую нить. Его считали затворником, но в Лакроне шептали: «Он не один там, в доме. Там есть еще кто-то….»

Мартин остановился на странице, исписанной от руки дядей. Почерк — изломанный, как будто пальцы писали не сами, а кто-то заставлял его водить пером по бумаги…

«Леофан пробуждается сквозь страх и вину. Его пища — сожаление. Мы дали ему форму, но не дали ему имя».

Дальше многоточие. Под надписью — рисунок. Треугольник, вписанный в круг, а внутри — лицо. Или его подобие. Слишком гладкое, без глаз, но с ртом, растянутым в улыбке.

Мартин провёл пальцами по пергаменту.

— Ты хотел пробудить его, но не успел. — Он встал, подошёл к старому буфету и открыл ящик. Достал ключ с завитушками. Ржавый, тяжёлый, с узором в виде совы, той самой, что была изображена на гербе.

Мартин знал, что под особняком располагался старый подвал. А под подвалом — катакомбы, выдолбленные, по слухам, не людьми, а духами.

Мартин открыл дверь, спрятанную между двумя книжными стеллажами и замаскированную гобеленом. И взяв фонарь с полки медленно стал спускаться в подвал. Ступени хрустели. Паутина рвалась и липла к лицу. Под ногами расходился мертвый воздух. Воздух, который никто не вдыхал уже очень давно.

Он дошёл до еще одной двери с железными петлями и вставил ключ. Щелчок. Скрип. Дверь открылась достаточно легко и быстро.

И Первое, что он увидел, посветив фонарем, это начертанный белым мелом круг.. В центре — алтарь. А на нём — старинный футляр с ячейками. Мартин подошел, взял его осторожно в руки, футляр оказался пустым…

— Коэн уже в пути… он скоро прибудет. — Мартин наклонился к кругу. — Ритуал уже начат. И Герман Клайв — тоже является часть плана. Он просто ещё не знает об этом. И даже не догадывается, что все уже предначертано давным давно…

Где-то наверху ударили часы. Один удар. Второй удар. Третий….

Дом, как старый организм вдруг издал глухой протяжный вздох. И проснулся…

И на мгновение, едва уловимо, в зеркале, висевшего на стене, появилось отражение.

Лицо…..

Слишком бледное…..

Слишком близкое……

Слишком искаженное….

Слишком знакомое…….

Но такое далеко….

Глава 3, Труп и ампулы

Тело нашли в рассветной мгле, в доме на южной окраине города, где улицы были узкими, как шрамы, а здания — немыми свидетелями чужой боли. Там никто не жил уже больше трёх лет: хозяева съехали, оставив за собой только запах плесени и запертые ставни. Но именно в этом доме за последние сутки соседи заметили свет.

Герман Клайв стоял на пороге, его вызвали прямо из отеля, рано утром. За его спиной стоял двухметровый офицер в резиновых перчатках, нервно жующий жвачку. На полу — тело. Мужчина лет сорока. Идеально выбритый с черными вьющимися волосами. Лицо с мелкими морщинами, как и у всех жертв, оно застыло в искаженной гримасе, как будто в момент смерти его охватила не боль, а ужас — редкий, холодный, абсолютный.

Но главной деталью была не поза и не выражение. Это были ампулы.

Они лежали у тела, аккуратно разложенные веером: шесть стеклянных сосудов, каждый с тёмной жидкостью. Плотной, почти масляной. Некоторые — с остатками чего-то белесого внутри, будто клубящийся дым не хотел исчезать. На каждой — выцарапанные символы. Один Герман узнал: он видел его ночью в своем сне.

Он наклонился ближе. От ампул шёл едва уловимый аромат — мёд, металл, и… ржавчина.

— Нашли утром. Нашла соседка. Очень любопытная, решила проверит, кто забрался в дом. Она сейчас в истерике, после увиденного. Отвезли в участок, пробуем допросить…, — отрапортовал офицер.

— Спасибо, я сам ею займусь. Что знаете о нем? — спросил Клайв.

— Коэн Астор. Паспорта, билеты, документы — всё при нём. Путешественник. Академическая виза. Химик или что-то такое. С собой только вещи и капсулы со странной жидкостью. Криминалист еще не подъехал, ждем. Затем отправим их на анализ.. Ах да еще нашли что то вроде дневника… И там странные записи.

— Какие?

— Я лучше зачитаю, — сказал офицер

«Я получил посылку…»
«…ампулы пришли из Аркангастера. Старый аптекарь сказал, что они „не из этого цикла“.»

«…впервые увидел его во сне. Он был прекрасен. Он смотрел — и я почувствовал, как из меня уходит то, что мешало.»

«…если я приму все шесть, я стану прозрачным.»

«…его зовут Леофан.»

Последняя запись была размазана кровью.

— Хорошо. Приложите дневник к вещественным доказательствам, я посмотрю его позже. Есть еще что-то подозрительное?

Офицер отрицательно покачал головой.

— Я сам осмотрю место преступление-, сказал Клайв, надевая перчатки, заботливо протянутые офицером и шагнул внутрь.

Комната выглядела, как и все, ничего примечательного: безликая, усталая, с криво висящим зеркалом и ковром, давно пережившим собственную молодость. Вроде все как и везде кровать, тумбочки, шкаф. Но посреди этого унылого интерьера был элемент, выбивающийся из общей картины — сумка: кожаная, вместительная. Она одиноко лежала на кровати. Немного порванная и слишком потрепанная. Внутри были только вещи…

— Кто-то что-то здесь уже трогал или забирал? — спросил Клайв.

Офицер отрицательно покачал головой.

Герман склонился снова над капсулами. И стал рассматривать их. Взяв одну из них он ощутил ее хрупкость. Внутри ампулы жидкость мерцала. Цвет — неестественный. Похожий на нефть, но с перламутровым переливом. Как будто это была не жидкость вовсе.

Он молча, не привлекая внимание, сунул одну ампулу в карман пальто, чтобы лучше потом ее рассмотреть. Офицер в это время смотрел в окно. В Лакроне люди смотрят в окна, когда не хотят что-то видеть или стать свидетелями чего -то.

Герман подошел к жертве. На теле, как и на других, красовались отметины. Клайв присел, разглядывая кожу. Это не были шрамы, не были ожоги в обычном смысле. Кожа словно свернулась, заживо сгорев в геометрических узорах. Символы. Полукруги, линии, точечные цепочки, что-то, напоминающее алфавит без смысла.

— Кто-то с ним был?

— Вроде никого. Мы осмотрели дом, по всем признакам он жил один.

В морге, куда отвезли тело, было холоднее, чем обычно. Не из-за температуры, а наверно больше из-за атмосферы. Местный патологоанатом напоминал мебель: стоял, не шевелясь, только говорил. Как будто давно слился с окружением.

— Смерть наступила внезапно. Сердце остановилось. Но не от инфаркта. Просто билось билось и с последним ударом замолкло. Но, Смотрите. Есть одна странная вещь. На снимке сердце Раздутое. Как будто изнутри его что-то сжало. Еще Я нашёл в крови вещество. Неизвестное. Это Не наркотик и Не яд. И ведет Оно себя… не как жидкость. Оно реагирует на эмоции. Меняет вязкость при внешней стимуляции. И вот ещё:

Тут он поднял банку с прозрачным раствором, где плавала капля черного вещества из пробирки, которые Герман обнаружил в отели. Клайв приблизился. Капля дрожала. Едва заметно.

— Как только включаешь громкий звук — она реагирует.

Доктор включил радио на всю громкость и капля стала медленно подниматься вверх.

— Она… чувствует звук? — спросил Клайв

— Да. А еще она реагирует на эмоции, на страх. Это не вещество. Это… нечто живое. Или то, что являлось живым когда-то.

Клайв посмотрел на флакон. У него в кармане был такое же. И на секунду ему показалось, что там, внутри стекла, что-то двинулось и сразу замерло.

Позже, в номере мотеля, он достал ампулу. Положил на стол. Под светом настольной лампы жидкость внутри казалась уже не просто нефтью. Она как будто дышала.

Он подошёл к зеркалу. Уставился на себя. Несколько секунд. Ничего. Потом медленно повернулся к ампуле.

— Кто ты? — шепнул он.

Внутри, едва заметно, жидкость изогнулась. Как будто тень тени.

И вдруг под кроватью скрипнул пол.

Резкий, как крик, но без слов.

Клайв замер. Ампула задрожала.

Он подошёл к кровати. Присел. Заглянул. Посветил фонарем.

Пусто.

Только один длинный, еле видимый царапок остался на паркете. Как будто кто-то сидел там. Очень долго. И ушел только что, оставив автограф на память.

Вдоль шеи Клайва медленно скатились капли холодного липкого пота.

В эту ночь он так и не мог заснуть. Ему мерещились звуки, тени возле окна, возле кровати….. А когда он все-таки заснул на рассвете, то снова увидел город, в котором бушевала песчаная черная буря.

Глава 4, Гостиная с секретом

Особняк Дрейков дышал затхлым молчанием.

Пыль на ступенях была нетронутой, как снег на вершинах, куда никто не поднимается. Двери скрипели — не от времени, а скорее больше от усталости. Этот дом не был просто стар — он был заброшен внутренне, как человек, который давным давно перестал бороться.

Мартин все еще продолжал осматривать свои владения. Он медленно шёл по коридору, касаясь пальцами деревянных панелей. Подушечки пальцев оставляли едва заметные следы на лаке, как будто пробуждали стены от забытья. Он ощущал их, как чувствуют старые друзья друг друга — осторожно, с почтением, с лёгким напряжением.

В гостиной он остановился. Комната была огромной, с камином, в котором никто не разводил огонь уже десятилетиями. Потолок украшали фрески — бледные, выцветшие, как воспоминания. В центре комнаты стоял пыльный диван, накрытый тканью. Мартин откинул покрывало. Под ним он обнаружил узоры, в которых проглядывал символ: круг, вписанный в восьмиконечную звезду.

На стене еще один портрет дяди. Всё тот же тяжёлый взгляд, тот же безэмоциональный, сосредоточенный рот, те же грустные глаза. Только теперь, в полумраке, лицо казалось слегка повернутым, как будто картина следила за всем происходящим.

Мартин шагнул к книжному стеллажу. Нащупал сбоку стеллажа невидимую для глаза кнопку и нажал. Послышался щелчок. Потайная панель отъехала. За ней — тьма.

Лестница снова вела вниз — в прохладу, где стены были толстыми и молчаливыми.

Комната, куда спустился Мартин напоминала каменный мешок. Здесь так же пахло сыростью и плесенью. Вдоль стены выстроились стеллажи с книгами. От них веяло пергаментом, кожей и… чем-то еще неуловимым. Мартин провёл рукой по корешкам. «Liber Spirituum», «Clavis Inferni», «Vox Umbrarum»… Все книги были древние, отпечатанные вручную, некоторые — на латинском, некоторые — на языке, которого он не знал, но чувствовал его.

Пальцы остановились на книге с чернёной обложкой. Она словно сама попалась ему в руки. Он бережно открыл ее. Страницы были исписана рунами. Ни одного слова — только символы, сплетенные в круги, в петли.

В этот момент он почувствовал, как что-то внутри него отзывается. Глухо. Осторожно. Не болью, а именно знанием.

Еще в детстве его учили читать эти символы. Он проводил пальцем по ним и вспоминал это странный, но такой манящий язык.

Забрав книгу, он снова вернулся в тот подвал, где на полу был начертан круг. Он встал в его центр. Пыль разлетелась под ногами. По всей окружности проглядывались руны, выдолбленные в каменном полу..

Он присел на корточки, взял щётку, свечу, нож с полки. И стал медленно очищал символы, как будто освобождал не линии, а живое существо, что дремало под ними тысячелетиями. В это момент линии начинали пульсировать. Сначала еле заметно. Потом — чаще. И чаще. Словно оживали под его руками.

Тогда пришло воспоминание. Не яркое. Расплывчатое.

— Не повторяй их. Только слушай, Мартин…

— Лео… фан…

— Нет. Ещё не время. Но оно скоро придет…

Тогда он был еще мальчишкой и приехал сюда на летние каникулы. Дядя — в халате, с глазами, блестящими, как ртуть, смотрел пристально на него. Они сидели тогда на чердаке. На стене — карта звёздного неба. Дядя указывал на созвездия, которых не было в атласах. И рассказывал про них.

— Когда ты будешь готов, они придут. Но сначала — ты должен стать сосудом. Тихим. Пустым. Чистым.

В тот раз Мартин испугался. Сейчас — нет. Сейчас он чувствовал, как нечто в нём откликается. Как будто он вернулся домой после долгого отсутствия.

Свет свечи плясал по стенам. Пламя дрожало не от сквозняка, а от дыхания.

Он поднял голову. Потолок потемнел, словно по нему расползалась плесень. Повеяло холодом.

Не ветра. Не звук. Даже не присутствие. Ничего.

Леофан. Не имя — направление. Не форма, а зов.

Что-то во тьме медленно двигалось. Не приближалось, не наступало, а раскрывалось, давало о себе знать.

— Я здесь, — прошептал Мартин.

Тьма за его спиной сжалась, будто готовилась дышать.

Он не обернулся.

Он просто улыбнулся. В голове зазвучали слова…

Добро пожаловать домой, — шепнул голос, без звука.

И вся тьма дома начала слегка пульсировать, как живое сердце.

Старое, забытое, но такое живое и такое родное.

Глава 5, Архив и зеркала

Утром Клайв снова пошел в управление. Шеф был наконец-то на месте, после небольшой планерки, новоиспеченный начальник представил Клайву его напарника Уилла Корни, молодого офицера, который только что окончил полицейскую академию. Он был молод, высок, спортивен, обладал незаурядным умом и желанием навести порядок в городе. Клайв оставил его в управлении доделывать бумажную работу по последнему делу. А сам отправился в архив, чтобы узнать больше о психиатрической лечебнице, некогда располагавшейся в особняке Дрейков.

Архив находился в подвале старого здания муниципалитета, где, казалось, пыль была живым существом, затаившимся между полок и страниц. Воздух здесь был густым, как молчание, и пах так, будто вековая тишина пропиталась железом, кровью и чернилами.

Герман Клайв спустился по узкой винтовой лестнице, ступени которой скрипели в унисон с его мыслями. Он прошёл мимо стеллажей с пожелтевшими коробами, кожаными томами, картотеками с железными ручками, на которых еле читались надписи. Здесь были дела, от которых давно отреклись: больницы, закрытые программы, нераскрытые преступления. То, что считалось неудобным — и потому забытым.

Он искал лечебницу Святого Альбуса.

— Третья секция, ряд «L», ящик 22, — раздался женский голос из глубины зала. — Именно там держат всё, что связано с этим местом.

Клайв резко обернулся.

В полумраке между полками стояла женщина. Молодая. Худощавая. В строгом тёмно-зелёном пальто, с чёрными перчатками в руках. Волосы были убраны в тугой пучок, но несколько прядей выбивались — и казались нарочно небрежными. Глаза — проницательные, чуть насмешливые. В руках — блокнот и ручка.

— Сибилла Варнер, — представилась она. — Журналистка. Я вас искала.

Герман прищурился:

— Откуда вы знаете, кто я?

— Я узнаю тех, кто не задаёт вопросов. И кто идёт туда, куда не следовало бы идти. Кроме того… — она слегка улыбнулась. — Мы оба следим за одним и тем же.

Ящик 22 был тяжел, как сам грех. Когда Клайв вытащил его на свет, стол задрожал. Внутри — десятки папок, записок, фотографий. Он чувствовал, как пульс поднимается: здесь, в этих документах, скрыто то, что не должно выйти наружу.

Сибилла, не дожидаясь разрешения, присела напротив и раскрыла первый файл.

— Святой Альбус. Основан в 1810-м. Закрыт в 1974-м после «инцидента с зеркальным крылом». Официальная причина — пожар. Неофициальная — исчезновение пациентов и персонала.

— Зеркальное крыло? — Герман поднял бровь.

— Так называли западное крыло. Единственное, где окна были заменены… зеркалами. От потолка до пола. По версии основателя, так можно было «помочь пациентам взглянуть внутрь себя». В итоге они увидели слишком много.

Она показала ему фото: тёмный коридор, по обе стороны которого — зеркальные панели. На снимке — отражение человека. И рядом с ним — силуэт, которого в объективе не было.

— Это оригинал. Без монтажа. Отпечаток 1947 года. Пациент, снявший это, исчез через три дня.

Клайв углубился в папки. Здесь находились так же записи врачей, исписанные нервным неровным почерком:

«Пациентка 147 жалуется, что отражение улыбается, когда она плачет.»
«Пациент 311 говорит, что в зеркале к нему приходит „Леофан“.» «Зеркала трескаются по ночам. Без внешнего воздействия. По неясной причине только при отсутствии света.»

— Имя повторяется, — пробормотал Клайв. — Леофан. Уже третье упоминание о нем.

Сибилла кивнула.

— Оно всплывает не только здесь. Вот, — она достала вырезку из местной газеты 1955 года:

«Ребёнок исчез после игры перед зеркалом. На полу — слово „LEOPHAN“, написанное зубной пастой».

К полудню архив напоминал поле битвы: бумаги, фотографии, каракули, схемы. Герман чувствовал, как его сознание будто сжимается, как воронка. Всё в этих документах говорило о ритуале. Не единичных преступлениях, а о системе, которая раз за разом возвращается. Как морская волна. Только с каждым разом — всё выше.

Один из фрагментов был особенно странным. Перевод с латыни, подписанный как «письмо монаха Иллариона», датируемый 1799 годом:

«Он сквозь стекло. Он — из рода бездны, где граница — не камень, а взгляд. Его можно впустить. Его можно звать. Но нельзя удержать. Его имя — как замок. Его символ — круг с точкой. Он питается отражённым страхом. Он растёт, когда ты смотришь в себя и не узнаёшь того, кто смотрит в ответ.»

Клайв замер. Символ. Он его уже видел. На ампулах. На стенах. На зеркале в номере.

Что же все это значит?

Вечером они сидели в кафе «Сова и нож», в переулке, где лампы мигали без причины. Кофе был горьким, а мир — будто на грани. Сибилла писала в блокноте:

— Люди думают, что зло приходит извне. Из леса. Из леса приходят только волки. Но настоящее зло — это тень в зеркале, которая появляется первой. А потом уже ты.

— И вы думаете это все не бред сумасшедших?

— Вот это и предстоит выяснить…

— Да, вы поможете мне написать отличный материал, а я вам помогу в расследование и закрытие дела.

Герман взглянул на своё отражение в оконном стекле. Оно… двигалось с задержкой. На долю секунды. Но списавши все на усталость, он не стал на этом заострять внимание.

Вернувшись в мотель, Клайв вбил в поисковик: «Зеркальное крыло. Лакрон».

Результатов не было.

Он открыл камеру телефона и навёл на зеркало в номере. На экране — белый шум. Потом — силуэт. Он приблизился. Изображение затрещало. Телефон выключился.

Он посмотрел на зеркало без экрана.

Пусто.

Но на поверхности — запотевший отпечаток руки. Изнутри.

Он достал свой старый диктофон.

— Запись номер восемь. День четвёртый. Архивы указывают на системную активность. История повторяется с 1810 года. Святой Альбус — не лечебница. Это алтарь. Леофан — не имя. Это вектор. Он приходит через отражение. Каждая жертва — шаг в обряде. Что-то случиться в скором времени. Зеркала это порталы. Я не знаю, в какой момент сам перестану быть собой.

Глава 6, Вечер в баре

Вечером после тяжёлого трудового дня Герман направился в местный бар. Бар назывался «Штурн». Слово то ли немецкого, то ли ирландского происхождения. Никто толком не знал почему именно оно и стало названием. Здесь редко что-то объясняли, просто принимали, как неизбежное и привыкали.

Заведение находилось на стыке главной улицы и полузаброшенного квартала, где каждый третий дом был заколочен, а в каждом втором — кто-то всё ещё жил. Свет в окнах бара казался тускло- жёлтым, будто кто-то натянул пожелтевшую марлю на все лампы. Внутри пахло крепким пивом и табаком.

Герман вошел, как входит человек, которому давно всё надоело — не громко, не броско, но с ощущением, будто за ним всё помещение сдвинулось на пару миллиметров.

Он занял столик в углу у окна. Заказал стакан Виски. Без закуски. Его пальцы барабанили по столу, глаз — скользил по лицам. Бар был полупуст, несмотря что на календаре была пятница. Бармен лениво протирал стаканы за стойкой и с невозмутимым видом поглядывал на посетителей.

Сначала Герман не заметил Мартина. Тот появился — как всегда — бесшумно. Сел за стойку, заказал бренди. В его движениях была театральная небрежность — и внутренняя точность хирурга.

Они встретились взглядами через зеркало за барной стойкой. Несколько секунд — пауза, наполненная не словами, а внутренним треском провода под напряжением.

Герман встал. Подошёл. Сел рядом.

— Полагаю, вы уже устроились, — наконец проговорил он, наблюдая, как Мартин отпивает свой бренди.

— Насколько это возможно в доме, где стены помнят больше, чем люди, — ответил тот, не глядя на него.

— Вы говорите о нём, как будто он — живой.

— Так оно и есть, для нас это не просто дом, а живой организм, со своими мыслями и чувствами — сказал Мартин.

Герман повернулся к нему. Бармен продолжал вытирал бокалы в углу, как будто пытался стереть не грязь со стекла, а воспоминание. Один из посетителей — седой, опухший от алкоголя, в промокшей кепке и в костюме не по размеру, неожиданно рассмеялся.

— Хе-хе… Живой! Ещё какой живой. Дом этот… дышит. Только Ночью. Особенно, когда туман. Или страх — тогда особенный!

— Вы о чем? — спросил Герман

— Я?.. Да не о чем… не то чтоб знаю. Но слышал. Знаешь, говорят у нас тут… глаза в стенах. Дом Дрейков, он жрёт своих. Всех жрёт. Сначала даёт наследство, а потом — забирает. Каждого. Всех до единого. Слышишь меня, господин с бренди? — он кивнул на Мартина.

— Не слушайте, — бармен сказал устало, не глядя. — Старый он. И пьёт с самой войны. Одинокий, никого у него не осталось. Был сын, да и тот пропал..

— Пью! Потому что видел! Сына моего, Петра, помнишь, Марк? Он же тогда в бригаде ремонтной был, крышу у Дрейков латали. С тех пор… где он…. Забрали они моего сыночка…. Забрали…

Мартин всё это время молчал. Лишь раз, в момент особенно ядовитого словца про «жрёт», его пальцы сжались на бокале чуть сильнее. Почти незаметно.

— А вы? — Герман вновь повернулся к нему. — Вас не пугает история вашей семьи?

— Семья — это то, что нам дают, не спрашивая. Должно пугать то, что внутри нас, а не снаружи. Все это просто байки. Стоит ли всему этому верить. Я же говорил еще в поезде невежды верят всему….

— И всё же, — сказал Клайв, — ваш дядя. Где он был? Что с ним стало? Никто его не видел десятилетиями. Ни писем, ни звонков. Ни соседей, ни слуг.

— Вы наводили справки? Очень интересно. Однако Отшельники редко требуют внимания, — голос Мартина был бархатным. — Они любят тишину и покой и что бы другие не лезли в их личную жизнь.

— А вы?

— Я — не такой. Я более открытый. Как говорит отец я исключение. Я пошел в маму. Она была очень общительной женщиной.

— И что с ней стало? -поинтересовался Герман

— Умерла, родив меня

— Значит вы не видели ее, только на фото?

— Так оно и есть, но отец много про нее рассказывал. Это была любовь всей его жизни. После ее смерти он так и не женился.

— Мистер Дрейк а не посчитаете ли вы с моей стороны неучтивость, если я напрошусь к вам в гости, мне необходимо задать вам несколько вопросов относительно дома вашего дяди.

— Вовсе нет, мистер Клайв, я всегда рад вам, приходите например завтра часам к трем.

Мартин встал, расплатился….

— Увидимся, мистер Клайв, -сказал он и вышел на улицу.

Герман, посидев в баре еще полчаса и то же пошел к себе. С неба надвигались тучи и погода заметно стала ухудшаться.

Когда он вышел из бара, Дождь снова накрапывал, тихо, как кошачьи шаги. Герман засунул руки в карманы и направился к мотелю.

В этот вечер его что-то тревожило, что-то не давало покоя. Слишком много загадок вокруг. За весь день он так и не продвинулся в расследование, это тоже накладывало определенный отпечаток на его настроение.

Что-то было не так. Не складывалось в единый пазл.. Вместе со своим напарником Уиллом, он еще раз сравнил все дела, поговорил с детективом кто ввел это дело, но не продвинулся ни на йоту.

Обычно его ничего и никогда не тревожило. Обычно любые дела он щелкал как орешки, обычно он видел больше чем другие, обычно находил то, что другие упускали. Но здесь совсем ничего… За годы службы он научился выдержки. Но сегодня она его покидала.

Он блуждал по улицам, сворачивал в переулки. Вдруг он почувствовал, что Кто-то остановился за спиной.

Он резко шагнул из-за угла — но там была только пустота. Ни шага, ни движения. Ни тени, ни силуэта. Только сырой воздух, и… запах. Как будто в воздухе разлилась плесень, но по вкусу странно сладкая, почти металлическая.

Он постоял ещё. Оглянулся. Посмотрел вдаль. Ничего и никого. Только вдалеке жалобно замяукала кошка. Герман развернулся и пошёл дальше. Но уже медленнее. Плечи были напряжены. Сердце билось чуть чаще.

Но Всё было тихо. Осталось только ощущение. Как будто кто-то наблюдает за ним. Как будто глаза были везде. Даже в стенах домов, мимо которых он проходил. Они следили за ним, контролируя каждый шаг.

Герману стало не по себе…. Он ускорил шаг…

Глава 7, Появление сущности

Герман не помнил, как именно он оказался у старой часовни. Он блуждал по темным улицам, петляя то вправо, то влево, подгоняемый неприятным ощущением слежки. В теле чувствовалась усталость. Но в мотель идти почему — то не хотелось. Его ноги шли сами. Сознание прокручивало версии убийств. Он строил одну догадку за другой.

Заброшенная часовня стояла на отшибе, за мостом, где болота сливались с лесом. Каменная, с башенкой, повернутой под углом, будто кто-то однажды схватил здание и попытался его свернуть. Стёкла выбиты, крыша провалена, но дверь — целая. И немного приоткрытая.

Герман подошёл. Остановился. Внутри как будто горел огонь. Или ему только так показалось. Медленно, как в заторможенном фильме, он толкнул дверь.

Она открылась почти беззвучно.

Внутри было… тихо.

Свет луны пульсировал по стене, как живой. И создавалось впечатление, что стены словно дышали. Пол под ногами то ли проседал, то ли вырастал — взгляд цеплялся за перспективу, но та ускользала, как вода сквозь пальцы. Вдруг как будто из под земли послышалось пение. Герман достал из кармана зажигалку, отблеск от огонька скользнул по стене. Справа он увидел лестницу ведущую вниз и стал осторожно по ней спускаться, держась за обшарпанные стены. Вдалеке заплясал свет, как будто от свечи. Герман затаив дыхание-подошел ближе. То, что он увидел выглядела как картина из дешевого фильма ужасов.

По кругу стояли люди. Или может тени. Или нечто промежуточное. Фигуры в чёрных одеждах, лица скрыты капюшонами. В центре круга, выложенный странными знаками проглядывался еще один круг.

На полу такие же ампулы как те, что были у Астора. Несколько ампул пылали каким-то теплым свечение изнутри. Неоново-зеленое. Почти… живое.

Мартин, обнаженный до пояса, стоял в самом центре.

Он не говорил. Он шептал, но этот шёпот вонзался прямо в голову.

Герман хотел отойти, скрыться, сделать шаг назад. Но ноги — не слушались. Он стал невидимым свидетелем. В тот же момент он почувствовал, что его тоже уже заметили. Или — что хуже — ждали.

И тогда все началось.

Огонь в свечах вздрогнул, поднялся к потолку. Пространство словно изогнулось, вдавилось внутрь. Чернильная тень пролилась из-под ног Мартина, и фигура его вдруг изменилась.

Его позвоночник вытянулся, кости щёлкнули, кожа пошла волнами, как вода при взрыве. Черты лица расплылись: нос стал длиннее, губы исчезли, зрачки стали огромными, круглыми, словно совиные.

Он поднял руки — и вместе с ним поднялось что-то ещё.

Из круга вырвался шлейф тьмы, как дым, но плотный, вязкий, переливающийся зловонным блеском. В нём — глаза. Сотни. Нет не сотня, Один. Один глаз, который смотрел одновременно везде и во внутрь тебя.

Существо возникло не как тело, а как тень. Оно не стояло в пространстве — оно искажало его. Тень гиганта, совиная голова, неподвижные крылья, и над всем этим тишина. Полная, звенящая, жуткая тишина, в которой сердце Германа билось так громко, что он думал — оно разорвет грудь.

— Леофан, — выдохнул кто-то. Или не выдохнул. Или сам воздух назвал его имя.

И вмиг всё закружилось.

Герман шагнул вперёд, чтобы остановить… что? Ритуал? Существо? Себя? Он не знал… он не понимал…

Но его ноги не слушались. Всё вокруг — свечи, стены, люди без лиц — стало размываться, словно кто-то пролил кислоту на картину реальности. Мартин повернулся к нему — уже не человек или не совсем человек. Полулицо, полуоболочка. И улыбка. Гибкая, резиновая, как будто из другого мира. Он смотрел на него, нет, он смотрел сквозь него и улыбался….мерзко, страшно, противно….

Он протянул к Герману руку. Или может это был коготь.

— Ты уже с нами, Герман Клайв, — шепнул он, но голос звучал не в ушах, а где-то в голове, в черепе.

В глазах Германа потемнело. И он вдруг провалился в темноту.

Очнулся он уже в номере, он лежал на кровати. Через окно пробивался свет. Вокруг никого и ничего… Он Один. Ни огня, ни теней. Дождь за окном прекратился. Только ветер. На ладони — ожог в виде круга.

Он медленно поднялся. Сердце всё ещё било тревогу. В голове отозвалась боль..

Что это было? Сон? Или явь? Как он оказался здесь? А может ему что-то подмешали в баре? Как он добрался до мотеля?

В голове было столько вопросов, но не было не одного ответа.

Он ничего не понимал… Голова раскалывалась…

Глава 8, «Дом Дрейков»

На следующий день Клайв, воспользовавшись приглашением Дрейка, пришел к нему в дом.

Особняк стоял на холме, изрезанном ветрами и временем, возвышаясь над Лакроном как старый бог — ослепший, забытый, но не умерший. Его крыши походили на прижатые крылья хищника, а окна — на глаза, давно разучившиеся моргать. В заросшем саду бурьян был выше пояса, а деревья — искривлённые, будто корчащиеся в вечной судороге. Дом словно дышал. Это чувствовалось не сразу, но со временем дыхание становилось ритмом города — сдержанным, вязким и настойчивым.

Когда Герман Клайв вышел из такси и увидел здание вблизи, его охватила волна клаустрофобии, несмотря на открытое пространство. Парадная дверь возвышалась над ним, как вход в усыпальницу. Камень под ногами был выщерблен, а табличка с надписью «Дрейк-Хаус» почти исчезла под ржавчиной и мхом. Ветер здесь звучал иначе — не как шелест, а больше, как вздох.

Дверь отворил сам Мартин.

— Добро пожаловать в дом, в котором тишина умеет говорить, — произнёс он с легкой полуулыбкой. — И часто говорит слишком много.

— Я почему — то представлял, что меня встретит дворецкий- рассмеялся Клайв

— Увы и ах. Мой род не так богат, как кажется на первый взгляд… Но прошу вас проходите

Герман шагнул внутрь. Внутри пахло воском, пылью и чем-то неясно органическим. Стены были увешаны портретами — и все без исключения как будто прямо смотрели ему в глаза. На одном из них Герман узнал Мартина: совсем юного, стоящего рядом с пожилым мужчиной с выцветшими глазами и тростью, инкрустированной символом в форме перевёрнутого круга.

— А Это мой дядя. Последний из старших Дрейков. Умер здесь, — сказал Мартин, будто отвечая на невысказанный вопрос. — Перед смертью он заперся в зеркальной комнате на втором этаже. Его нашли… только через неделю. Без повреждений. Но у него были заклеены глаза.

— Кто заклеил?

— Он сам.

Мартин повёл его по коридору. Полы скрипели неравномерно, будто некоторые доски были старше других на столетие. На стенах висели часы, стрелки на которых остановились. Одни из них как будто шептал: «вчера… вчера… вчера…»

— Надеюсь вы останетесь до утра и скоротаете мой никчёмный вечер, — предложил Мартин

Герман утвердительно кивнул. Обследовать дом ему давно хотелось, а тут предоставилась такая возможность.

На втором этаже Клайву отвели комнату. Окно выходило на задний сад, где росли растения, которые он не мог опознать: они были слишком завядшими, слишком неподвижными.

— Все никак не найму садовника, чтобы почистить сад — пожаловался Мартин.

Комната была обычной: кровать, шкаф, дверь ведущая в ванную комнату и письменный стол с пером и чернильницей.

— Располагайтесь. Скоро придет кухарка, чтобы приготовить ужин. В начале седьмого я думаю уже будет все накрыто, так что жду вас в большом зале.

Герман поблагодарил и как только дверь за Мартином закрылась, стал осматриваться.

В ящике стола, он нашел интересный атлас. Очень старый. На первых страницах — карта особняка. Но на последних была другая схема. Сложная, почти геометрическая. Что — то достаточно интересная располагалось Под землёй, прямо под особняком…

— Под домом катакомбы? — спросил Герман позже за ужином.

— Да и они больше, чем весь дом, — ответил Мартин, не отрывая взгляда от пламени свечи. — Город начинался отсюда. Этот дом — не просто дом. Он был построен над входом. Мы всегда думали, что это вход в старое убежище. Но теперь я не уверен… может, это выход. Отец мой рассказывал о них, но я смутно уже помню для чего они были нужны.

Ночью Герману снова не спалось, мучали кошмары. Старые дома, вязкие болота, люди-тени… Ворочаясь в постели Клайв ненароком услышал чьи-то торопливые шаги.

Хотя они не были чьими-то. Они были из чего-то. Без определённого веса, но с ритмом. Он вышел в коридор, огляделся — никого. Но почему-то лампа на стене колебалась, словно мимо кто-то только что прошёл. Он шёл по коридору босиком. Пол был холоден, и доски иногда поднимались под его ступнями, как будто сами хотели вести его куда-то.

Шаги раздавались откуда то снизу.. как будто из подземелья…

Герман спустился на первый этаж, а затем пошел в кабинет. Между стеллажей виднелась приоткрытая дверь, ведущая в подвал. Клайв не долго думая, спустился туда…

Подвал оказался не подвалом. Он был… огромен. Каменные своды тянулись вглубь, освещённые лишь факелами, словно кто-то поддерживал здесь пламя. Стены — сырые, покрытые письменами. В воздухе — ритмичный гул, словно пульсация крови. Он шёл вперёд. В ногах заплескалась вода.

И вдруг — поворот. И дверь.

Он толкнул её.

Комната была почти пустой. На стенах — зеркала. Но не обычные: они не отражали. Они… воспроизводили. Прошлое. В одном он увидел себя — мальчиком, стоящим над гробом отца. В другом — женщину в красном. В третьем — мёртвого Мартина. Герман попятился. Но зеркало не исчезло. Оно потемнело. И из него пошёл пар.

Он вылетел из подвала в холодном поту. Мартин стоял у лестницы. В руках — свеча.

— Мы ждали тебя… Ты спустился раньше, чем должен. Но теперь — всё придет в движение.

— Что это?

— Граница между мирами, между сном и явью, между тем что есть и тем что будет. И она трескается. Ты ведь уже видел, да? В зеркале. Там, где отражение улыбается не в то же время, что и ты.

На следующее утро особняк изменился. Картина в коридоре — другая. В вазе — чёрные цветы. В зеркале — он был небрит, хотя брился. Двери — новые. Где-то пахло кровью. Он попытался выйти — но дверь не открылась.

Особняк замкнулся. Мартин пропал…

Герман провёл день за изучением книг в библиотеке. Они были странны: на латыни, немецком, на языке, который не узнавался. Одна — без названия — содержала главы, посвящённые «Архитекторам Перехода». В одной из глав было написано:

«…Дрейки были хранителями. Дом — сосуд. Под ним — то, что ждёт. То, что не имеет облика. Его зовут по-разному. Но оно всегда смотрит. Всегда ждёт, пока имя будет сказано полностью. Тогда — границы исчезают.»

В полночь он снова услышал шорох. Вышел. На стене — тень. Длинная. Изломанная. В зеркале — лицо Мартина. Но самого Мартина не было…

Герман взял нож. Пошёл вниз.

В катакомбах он нашёл новый проход. На полу — круг. Символ. Внутри — ампула. Но она пульсировала, как сердце. Он хотел взять её — и услышал:

«ТЫ — КЛЮЧ. НО ЕЩЁ НЕ ДОСТАТОЧНО СЛОМАН.»

Он выбежал из подвала. Миновал кабинет, холл и выбежал вон из дома.

В его голове раздавался голос, нашептывая ему…

— Дом принимает тебя. Осталось немного. Очень немного. Дом Дрейков — это не дом. Это — зеркало. И Леофан уже внутри.

Вдруг он услышал пронзительный звук и он… проснулся. За окном снова была серость, но дождя не было…

Неужели снова сон? Неужели я схожу с ума?

Мартин ждал его уже за столом в большом зале и с удовольствием завтракал.

— Как спалось, мой друг? — спросил он учтиво.

Герман ответил, что неплохо.

После завтрака Клайв поехал в управление…

Глава 9, Символы на коже

Днем позвонила Сибилла и попросила о встречи. Они договорились встретиться у старого маяка на побережье, который уже давно не работал. Он был ржавый, как скелет, торчащий из скал, забытый, как и сам город. Герман сидел на каменной скамье, закутавшись в плащ, сквозь который туман всё равно проникал к коже. Море было чёрным, вязким, словно масляная поверхность без дна. Волны накатывали на берег и разбивались о прибрежные скалы…

Рядом сидела Сибилла Варнер. Она смотрела вперёд, но чувствовалось, что слушает и не пропускает каждое его слово.

— Я остался там на ночь. В особняке, — начал Герман. — Всё началось со звука. В доме был кто-то… или что-то. Я не мог заснуть и пошел на звук, спустившись по лестнице на первый этаж, миновав холл, кабинет, я спустился в подвал… Но это был не просто подвал. это была система катакомб. Переходы, комнаты. В одной из них стояли зеркала, но они не отражали ничего. Они показывали… воспоминания. Или то, что я должен был забыть.

— Что ты видел? — спросила Сибилла, не отрывая взгляда от тумана.

— Себя. Я был Ребёнком. Потом Мартина, но почему-то мёртвого. А потом… я увидел стену. На ней был символ. Такой же, как на ампулах. Он начал пульсировать. И я… я чувствовал, что он живёт. Еще днем в своей комнате, в столе, я нашёл карту. Там была схема катакомб. Но один маршрут был выделен особым цветом. Красным.

— А ты можешь начертить этот символ? — спросила она

— Попробую, — сказал Герман и взяв веточку, лежащую возле лавочке, начал чертить символ прямо на песке.

Сибилла кивнула.

— Я знаю этот символ. Я нашла его в старом отчёте из Св. Альбуса. Пациенты рисовали его на собственной коже. Один писал: «Это не метка. Это вход».

Погода ухудшалась, ветер усиливался и Сибилла предложила перебраться в заброшенную библиотеку рядом с маяком. Внутри пахло мхом и разложением. Везде стояли столы и стеллажи, заваленные книгами и бумагами. Герман очистив от бумаг один из столов, разложил на нем ту самую карту, которую захватили из дома Дрейков. Клайв ткнул в точку:

— Вот здесь был круг. Внутри — ампула. Она не была стеклянной. Она… билась, как сердце. Когда я приблизился, я услышал голос. Он сказал, что я ещё не сломан. Что я — ключ.

Сибилла подняла голову. Её лицо стало напряжённым.

— Герман. Всё, что ты описал — часть ритуала. Я нашла в архивах мэрии цикл. Каждые 27 лет в городе происходят исчезновения. Пять. Всегда пять. И всегда исчезали те, кто… был связан с зеркалами. Последняя серия была в 1974-м. Тогда и закрыли лечебницу, а особняк снова за бесценок выкупили Дрейки…

Она достала вырезку. В ней был написан список исчезнувших. Один из них — Грегори Клайв.

— Это… мой отец, — сказал Герман.

— Ты уверен? — спросила Сибилла

— Да, ответил Герман

Ночью Герман сидел в номере. Он не мог заснуть, чувствуя какой-то внутренний дискомфорт и зуд по всему телу. Клайв подошел к зеркалу и снял рубашку. То что он увидел на теле, поразила его, он увидел метку. Маленький знак на ключице, похожий на ожог. Через час он стал красным. Кожа покалывала, как от внутреннего огня. Еще через час появилась вторая. Но. уже на левой лопатке.

Утром он набрал Сибилле, она сразу же приехал. Они встретились в кафе неподалеку от мотеля…

— Я расшифровала часть надписей с карты. Эта линия, — она провела пальцем, — она ведёт к центру. Место, называемое в латинских текстах «Umbilicus Noctis», переводится, как пуповина ночи. Это своеобразный алтарь. И, по одной из легенд, именно там… рождались зеркальные тела.

— Что это значит? Кто это такие? — спросил Клайв.

— Они были безликими. Но могли принять любую внешность. Их называли «Пустыми». Их душа не отражалась, но тело — да. Ты смотришь в зеркало — и думаешь, что это ты. А на самом деле…

— Интересно, знаешь я видел сон о том, как я стоял в городе, в котором были дома, у. которых не было ни окон, ни дверей. А небо было глазом, и этот глаз вдруг мигнул. И в эту минуту город начал разрушаться. Сначала здания, потом улицы, потом… и я сам. И я начал исчезать, начиная с пальцев. Но почему то отражение — осталось.

Сибилла сказала только:

— Это не сон. Это инструкция. Знаешь я хочу тебе кое-что показать… Пойдем. Они расплатись и выйдя из кафе, направились к старой церкви на окраине. Сибилла уверенно вошла внутрь и направилась к алтарю. Под ним был люк. Сибилла взялась за металлическое кольцу и без особых усилий приподняла крышку. Вниз спускались ступени. Их окружил сразу мрак.

Они спускались медленно и осторожно, святя себе под ноги фонарями, которые Сибилла захватила с собой. Внизу они обнаружили круглый зал. На стенах — десятки символов. Все — те же. Один в центре — больше других. Герман подошёл ближе. Он протянул руку, и вдруг символ засветился. В его голове возник шёпот:

«Ты был. Ты будешь. Ты есть.»

И тут Сибилла закричала. Он обернулся. Её не было. только на другой стороне в зеркале что сверкнуло и пропало…

Он искал её час. Потом вернулся в город. Ни в гостинице, ни на ее рабочем месте её не было. Телефон молчал. В ее номере Герман обнаружил лишь чемодан забитый вещами, да старый дневник на столе…

Из дневника Сибиллы Варнер (последняя запись)

«Он не видит. Но я вижу. Его кожа — карта. Его сон — повтор. Его отец не исчез — он стал зеркалом. Леофан говорит с ним изнутри. А я? Я — наблюдатель. Но больше не могу оставаться в стороне. Если он ключ — кто-то должен быть дверью. Я иду.»

Герман сидел у себя в номере и смотрел в зеркало.

На его груди уже было семь символов. Один новый появился недавно. Он сам не помнил, как это произошло. Он потрогал его — кожа была холодной. Но внутри — тепло. Символ будто шевелился.

В отражении он увидел себя. И рядом — Сибиллу.

И еще рядом с ней — ещё один силуэт. Высокий. Чёрный. Лицо — гладкое, как поверхность воды.

Он написал на зеркале пальцем:

Где ты?

Оттуда медленно проступило:

внутри

Он зажмурил глаза, а когда открыл, он снова оказался у себя в постели, а через закрытое занавесками окно пробивался одиноко солнечный луч.

Глава 10, Психоз

Герман сел на кровати, все тело болело. Он вдохнул. Воздух в комнате был густым, как простокваша. Клайв подошел к окну и распахнул его. Свежий ветер ворвался в комнату.

Он помнил все, но это все казалось не реальным. Как будто это был сон. Страшный. Непонятный сон…..

Немного придя в себя, Герман Пошёл в ванную.

Первое что бросилось в глаза было Зеркало.

Он остановился у порога. Его отражение не двигалось сразу. Оно опаздывало. В глазах отражения была не просто усталость. Там был интерес.

«Чёрт…» — он хлопнул себя по щекам. Надо прийти в себя.

После контрастного душа стало легче. Герман оделся и спустился вниз. Позавтракав, Клайв отправился в управление.

Он снова набрал номер Сибиллы, но трубку, так никто и не взял… Она пропала…

Целый день его преследовало чувство, что за ним тоже следят. Что Сибиллу похитили… Это всего лишь усталость и напряжение, -решил Герман. Шеф изрядно нервничал. По делу о таинственных убийствах особо не было продвижения…

Вечером Клайв снова зашел в бар. Алкоголь немного помог. Снял накопившийся стресс.

Ночью он снова и снова слышал странные шаги и шелест. А иногда и шепот, который нашептывал ему довольно странные слова смысл которых он не улавливал….

Ампула. Он вспомнил про нее однажды вечером. Как-то вдруг, случайно. Он открыл ящик, куда ее положил. Ее не было видно с первого взгляда. Но Герман почувствовал ее. Она словно пульсировала под ворохом рубашек. Нащупав маленькую стекляшку, Клайв вынул ее на свет. Внутри бултыхнулась жидкость тёмного цвета. И — что-то ещё. Маленькое. Сжатое в комочек. Он увидел это. Он почувствовал это…

В этот момент Герман вдруг отшатнулся. Положил ампулу на место и закрыл ящик. Нет он не принимал ничего запрещенного. Никакой химии. Никакой травы. Только пиво. Иногда чуть покрепче. Он всегда осознает что делает.

Но сейчас то, что лежало в ампуле, действительно двигалось и дышало.

Позже, сидя в кресле, он снова и снова размышлял про ампулу и про странное движение внутри нее, про Сибиллу и ее внезапное исчезновение, про психлечебницу, которая находилась в доме Дрейков. Его мучал вопрос, как все это могло быть друг с другом связано… А еще он размышлял о снах… Что это все такое? Неужели мне кажется? -думал Герман.

По Телевизору показывали новости, но звук был выключен. Он зажёг сигарету. И закурил, смотря в окно. Его отражение в окне смотрело на него с презрением и укором. Он знал: это не он. Это снова иллюзия.

Он пытался связать всё воедино. Трупы. Убийства. Символы. Артефакт. Поезд. Ритуал. И теперь — вещь в стекле, что дышит и шевелиться.

«Ты не должен был брать это с собой», — промелькнула мысль.

А может, он не взял.

Может, оно — выбрало его?

Утром непременно надо съездить в лабораторию, должен быть готов анализ вещества, тот который в этих ампулах, решил Герман.

Часы пробили полночь. Мотель погрузился в безмятежный сон. Только Герман не спал. Он смотрел на ящик и ему казалось что из него исходит свечение.

Холодок закрался в душу. Он подошел к ящику и снова распахнул его -ничего. Только ворох рубашек.

Герман открыл бутылку пива, выпил и лег спать.

Его разбудил скрип двери. Он открыл глаза, комната была погружена в полумрак. Дверь шкафа, где хранилась одежда, действительно была открыта. А за ней были слышны тихие шаркающие шаги. Еще мгновение и оттуда вышел силуэт. Медленно. Почти Беззвучно. Его шаги были, как тени. Его кожа была гладкой, не человеческой. Почти Чернильной. И у него не было лица. Лишь — зеркальная поверхность, отражавшая Германа в позе страха.

Существо, увидев Клайва, наклонило голову и внимательно посмотрело…

«Ты меня позвал……»

Герман хотел крикнуть, но голос вдруг резко пропал…. Сущность подходила все ближе и ближе….

Клайв проснулся в холодном поту. За окном медленно начинало рассветать. В зеркале напротив появилась небольшая едва заметная трещина….

Глава 11, Новая жертва

В управление, всегда было шумно. Но сегодня случился переполох.] Едва Клайв переступить порог, как услышал разговор двух офицеров, поспешно собирающихся на вызов.

«Нашли ещё одну жертву. Уже десятую. В подвале „Синего ангела“».

Не успел Герман ничего разузнать, как его позвал шеф.

— Клайв бери своего напарника, двух офицеров и едь в «Синий ангел», там еще один труп, очень похожий на наши.

«Синим ангелом» называлось бар на окраине города. Держал его мистер Смит. Он же работал в нем и барменом и официантом и уборщиком. Именно он и обнаружил возле своего заведения убитую молодую женщину.

Когда Герман вместе со своими сотрудниками подъехали к месту происшествия, бар был уже оцеплен патрулем. Недалеко стояла толпа зевак.

Клайв выйдя из машины, сразу направился туда.

На земле рядом с входом лежала Молодая женщина. Примерно двадцати пяти лет. Блондинка. Волосы собраны в пучок. Ее опознали. Это была Холли Уайт, по прозвищу «Веселая Долли». Работала она уже давно местной проституткой. При осмотре тела, кроме знакомых символов и знаков, на ее шее были обнаружены ожоги, в виде спиралей, как будто кто-то прижег чем-то. Криминалист подтвердил быструю смерть от удушья. При этом никаких следов борьбы не было обнаружено. Жертва сдалась сразу. Скорей всего смерть произошла еще ночью, где-то между двумя и тремя часами ночи, констатировал судмедэксперт. Земля была еще влажной, но других следов, кроме следов Холли не было. На стене бара было выцарапанно гвоздём: «X».

— Десять, — прошептал Уилл.

Это была единственная найденная зацепка..,

Позже, разбираясь в делах и сравнивая их, вместе со своими коллегами. Клайв увидел, что у каждой жертвы помимо всего прочего были незначительные отличительные отметины.

У одной — мелкий камень под кожей. У другой — металлическая нить, вплетенная в волосы. У третьей — выжженный символ, похожий на алхимическую печать.

Но у всех один и тот же день недели, все они были убиты во вторник.