Бесплатный фрагмент - «Ёлки-палки» и другие рассказы

Ответственное задание

Все выходные Григория Викторовича прошли в трудах: он ставил новый забор на даче. Приехав в пятницу вечером после работы, он наскоро поужинал и, пока не стемнело, принялся делать разметку под столбы. Его сыновья, близнецы Юрик и Шурик, с удовольствием помогали ему. Григорию Викторовичу повезло — в этот вечер он успел не только сделать разметку, но и, пробурив несколько отверстий в земле, поставить первые столбы.

— Утром я встану пораньше и до завтрака ещё пробурю отверстия: эта работа тихая, я никому не помешаю, — обратился Григорий Викторович к сыновьям. — А когда проснётесь, мы с вами позавтракаем и установим в них столбы. Хорошо?

— Хорошо, — ответил Юрик за себя и за брата, — только ты, пап, разбуди нас, когда сам встанешь. Мы тебе сразу помогать начнём!

— Нет, ребята, не надо вам подскакивать ни свет ни заря. Я с этой работой и сам справлюсь, — остановил отец их трудовой порыв. — Мне ваши силы ещё днём понадобятся.

На том и порешили. Утром, буквально с рассветом, Григорий Викторович, умывшись, взялся за бур. И к тому времени как с кухни донеслись аппетитные запахи только что пожаренной яичницы с колбасой, а его неугомонные сыновья закончили умываться, брызгая друг друга холодной водой, все отверстия были пробурены и между углами будущего забора натянут шнурок для установки столбов. После завтрака работа закипела с новой силой: Григорий Викторович подтаскивал столбы, опускал их в отверстия, равнял по шнурку, а Юрик и Шурик с двух сторон обсыпали гравием и утрамбовывали. Потом, когда столб уже стоял, Григорий Викторович сам брал тяжёлую трамбовку и с её помощью окончательно уплотнял землю вокруг него. А когда все столбы встали на своё место, их соединили продольными жердями, на которые Григорий Викторович привинтил вертикальные, чисто оструганные доски. Так они втроём работали до самого воскресного вечера и хоть и устали, но были довольны собой! Забор получился просто на загляденье: высокий, идеально ровный, светлый и чистый, как лист бумаги. Доски без единой щелочки были плотно пригнаны одна к другой и выстроились широкой лентой вдоль дороги.

Григорий Викторович спешил. Завтра ему на работу, а на даче оставалось ещё одно важное дело: нужно было приготовить краску, чтобы покрасить новый забор. Цвет хотелось подобрать какой-нибудь красивый, чтобы он был под стать такому чудесному сооружению и радовал бы глаз каждого проходящего по дороге. Почему-то Григорий Викторович решил, что красить непременно нужно в салатовый. По его мнению, это был самый подходящий цвет: яркий, светлый, весёлый, летний. И вот теперь в сарае при свете мощной электрической лампочки он аккуратно, буквально по одной капельке, смешивал зелёную и белую краски, скрупулёзно стараясь подогнать желаемый колер. В конце концов ему это удалось. Перед отъездом Григорий Викторович позвал сыновей и, показав им банку с краской, сказал:

— Ребята, вы у меня уже взрослые и вот вам ответственное задание на неделю: нужно покрасить забор. Справитесь без меня?

— Ага! — радостно подтвердил Шурик.

— Тогда смотрите: вот в этой жестяной банке — краска. Её немного, но вам хватит. Это кисточки, — и Григорий Викторович положил сверху на банку две новые малярные кисти. — Это на всякий случай растворитель. Аккуратно откроете банку, помешаете краску вот этой палочкой и начнёте красить. Кисточки сильно не окунайте, берите по чуть-чуть, а чтобы с них не капало, обтирайте о бортик, как я вас учил. Помните?

— Помним, — подтвердил Юрик и кивнул головой.

— Ну вот и молодцы! Давайте, ребята, чтоб к моему приезду наш забор был лучше, чем у всех! Я на вас надеюсь, — и он ласково потрепал сыновей по их взъерошенным волосам.

Утром Юрик проснулся первым и сразу толкнул в бок Шурика:

— Вставай, соня, хватит дрыхнуть!

Шурик был несколько обижен таким пробуждением и, выдернув подушку из-под головы у брата, что есть силы огрел его. Но возни, ссоры и драки в этот раз не получилось, потому что впереди их ждала большая интересная работа и они спешили скорее приступить к ней. За завтраком они не болтали и не отвлекались как обычно, а ели быстро и вели себя словно взрослые серьёзные люди, на которых вполне можно положиться. После завтрака близнецы направились в сарай, вдвоём вытащили тяжёлую банку с краской и, открыв крышку, заглянули внутрь.

— Надо перемешать, — заметил Юрик. — Помнишь, как папа велел?

Не отвечая, Шурик бросился за палкой, и уже через секунду братья, вцепившись в неё руками, яростно орудовали ей. Закончив с перемешиванием, они также, как это делал отец, аккуратно обтёрли палку кисточками и, ухватившись за ручки, потащили жестянку с краской к забору. На дворе стояло раннее утро, дачный посёлок ещё не проснулся, а близнецы уже приступили к работе. Начав от угла, они красили по одной доске снизу верх, как заправские маляры. Выходило очень хорошо и красиво. Краска совсем не капала и ровно ложилась на струганные доски, а яркое солнышко отражалось в свежевыкрашенной части забора и делало его ещё более блестящим и нарядным.

Сначала Юрик и Шурик работали с большим энтузиазмом и радовались каждой покрашенной доске. И чем больше они красили, тем красивей становился забор. Это было здорово и приятно! Но потом работа пошла уже не так весело. Руки постепенно стали уставать, солнышко припекать, а каждая следующая выкрашенная доска не сильно меняла картину в лучшую сторону и была незаметна в общей массе. Работа оказалась достаточно нудной и не такой уж интересной, как показалось в начале. Кончилось тем, что Юрик, решив немного передохнуть, отложил кисточку, прошёл вдоль забора и посчитал оставшиеся доски. Получилось гораздо больше, чем они уже покрасили. Это его не расстроило, но и не порадовало.

Пока Юрик считал доски, Шурик нарисовал на чистой половине забора забавного слонёнка, справедливо решив, что они всё равно сейчас закрасят эти доски и слонёнка будет не видно. Закончив с подсчётами, Юрик вернулся к брату и увидел слонёнка. Он ему очень понравился. Развеселившись, Юрик нарисовал рядом жирафа, правда, он у него получился не такой красивый, как слонёнок. Тогда Шурик, чтобы не стоять без дела и спасти картину, добавил высокую раскидистую пальму и горы. Такие художества пришлись братьям по душе — они переглянулись и звонко рассмеялись. Это было гораздо интересней, чем красить по одной доске. А самое главное, не каждый день на совершенно законных основаниях можно рисовать на заборах. Может получалось и не очень красиво, зато весело. К слонёнку и пальме с горами добавились город, автомобили, потом водопад и яркое солнышко над полем с цветами. Чуть позже на светлом деревянном заборе появился космодром, раскинулось салатовое море, корабль, чайки с облаками и вдалеке маяк, показывающий путь кораблю. Фантазия у юных художников разыгралась ни на шутку. Они уже готовы были изобразить грандиозное танковое сражение с большим количеством орудий и самолётов, но забор неожиданно кончился. Юрик внимательно осмотрел его и, найдя небольшой свободный квадратик, нарисовал там ромашку, а Шурик, чтобы не отставать от брата, втиснул туда ещё и крохотный пенёк.

— Ладно, хватит дурака валять! — вдруг совсем по-взрослому сказал Юрик. — Пора дело делать! — и с напускной суровостью добавил:

— Что мы тут расшалились, как дети!

— Надо краску ещё раз помешать, — в тон ему заметил Шурик.

Братья сбегали за палкой, перемешали краску и опять, словно взрослые, взялись за работу. Сначала под их кистями исчезли слонёнок, жираф и пальма, затем горы. А когда близнецы закрашивали город, их кисточки стали неприятно тыкаться в дно банки, и с каждым разом цеплять всё меньше и меньше краски. Уже и банка была поставлена на бок, и стенки её идеально вычищены, и на дне уже почти ничего не осталось, а город так ещё и не закрасился.

— Да, дела… — задумчиво протянул Юрик. — Куда же у нас краска-то делась?

— Как это — куда? На забор! — пояснил Шурик. — Смотри, он у нас почти весь покрашен, только неравномерно: где-то густо, а между рисунками пусто. А сейчас мы его считай второй раз красим!

— И что теперь делать? — спросил Юрик.

— Не знаю, — честно ответил Шурик.

Какое-то время братья молчали, переводя взгляд то с забора на пустую банку, то с банки на забор, то друг на друга.

— Плохо! — вдруг сказал Юрик.

Шурик вопросительно посмотрел на него.

— Слон с пальмой были гораздо красивее, а мы их закрасили! Осталась галиматья какая-то, а нам её закрашивать нечем!

— Почему это галиматья?! — возмутился Шурик. — Мой космодром очень неплох!

— Вот его ты и покажешь отцу, когда он приедет в пятницу! — огрызнулся Юрик и швырнул кисть в пустую банку из-под краски.

Братья опять надолго замолчали. В этот момент на дороге появился пожилой мужчина с удочками. Он заинтересованно и с явным удовольствием рассматривал новый забор, такой аккуратный, яркий, блестящий свежей салатовой краской. Но, подойдя ближе и заметив рисунки на неокрашенной части забора, разочарованно покачал головой.

— Я надеюсь, это не вы тут напакостили? — обратился он к ребятам.

— Нет, что вы! — воскликнул Шурик и быстро спрятал за спину испачканные краской руки.

Мужчина ещё раз покачал головой, сразу как-то поник и медленно, шаркающей походкой, пошёл дальше.

— Спасать надо забор, — безапелляционно заявил Юрик. — И чем скорее, тем лучше!

Теперь брат был с ним полностью согласен.

— Как спасать-то будем? — спросил он.

— Надо в сарае ещё краски поискать, — предложил Юрик, — и закрасить то, что осталось.

Братья стремглав бросились в сарай. Сначала они нашли банку с белой краской, но её явно было мало. Порывшись ещё, они нашли банку с тёмно-зелёной краской, но её тоже оказалось немного. Но потом им повезло: в самом углу стоял небольшой бочонок, доверху наполненный чёрной краской.

— О, этого хватит! — удовлетворённо заметил Шурик.

— А можно чёрной краской-то забор красить? — усомнился Юрик.

Братья посмотрели друг на друга.

— А чего нет? — возразил Шурик. — Вон у соседа напротив забор чёрным покрашен и ничего!

Мальчики выглянули из сарая наружу, чтобы получше рассмотреть соседский забор. Напротив их участка тянулась длинная металлическая ограда с затейливыми вензелями, выкрашенная в чёрный цвет. Это смотрелось очень солидно и богато.

— Во, видишь, как хорошо! — воскликнул Шурик.

— Ага, — одобрил Юрик. — Потащили!

Уже через минуту бочонок был доставлен к забору и братья, вооружившись палками, мешали в нём густую чёрную краску. Работа пошла быстро: уж очень не терпелось им закрасить свои художества и спасти ситуацию. Первые несколько досок смотрелись просто шикарно. Они отливали буквально зеркальной поверхностью и выглядели гораздо более монументально, чем лёгкий салатовый цвет до этого.

— По-моему, папа ошибся, когда выбирал цвет! — авторитетно заявил Шурик, отступив назад и любуясь их работой. — Только посмотри, как здорово!

Брат был с ним полностью согласен и ещё усерднее замахал кисточкой. Доска за доской братья продвигались к концу забора. Под непроницаемой чёрной краской постепенно исчезали все их рисунки, что не могло не радовать, а краска даже и не думала кончаться.

— Вот папа обрадуется! — воскликнул Шурик, заканчивая очередную доску.

— Ты знаешь что? — в тон ему заметил Юрик. — Надо и ту, зелёную часть забора тоже перекрасить, ну чего позориться-то!

— Ясное дело надо, — согласился с ним Шурик, — вот только эту закончим. Давай, братан, навались!

Кисточки ещё быстрее задвигались по доскам: вверх-вниз, вверх-вниз.

— Ох, что же это? — вдруг услышали братья громкий удивлённый возглас у себя за спиной.

Оглянувшись назад, они увидели полную женщину с большой сумкой на колёсиках.

— Где? — не понял Юрик.

— Да вот это что за страх? — и женщина показала на их забор.

Близнецы несколько опешили от такой оценки их работы и прямо не знали, что сказать. Однако это и не требовалось. Женщина махнула рукой, перекрестилась и быстро пошла прочь.

— Ненормальная, какая-то, — пожал плечами Юрик.

В этот момент Шурик отошёл назад, чтобы ещё раз полюбоваться плодами их труда, и онемел. Левая часть забора светилась нежно-салатовым, середина отливала могильно-чёрным, а правая часть была небрежно размалёвана беспорядочными, неуклюжими рисунками.

— О-о-о-о… — только и смог сказать Шурик.

Подошедший Юрик не смог сказать даже этого.

Когда братья пришли в себя, то, не сговариваясь, направились в сарай. Им уже было без разницы, какой краской закрашивать забор, лишь бы не чёрной. И главное, поскорее сделать это. Перевернув весь сарай вверх дном, они не нашли больше никакой краски, кроме зелёной и белой, которую обнаружили ещё в самом начале.

— Что будем делать? — спросил Шурик.

— Давай смешаем белую и зелёную, — предложил Юрик. — Тогда краски получится больше, и она будет светло-зелёной, как та, что была вначале.

— А я слышал, что некоторые краски нельзя смешивать. Они от этого портятся, — усомнился Шурик.

— Но папа-то смешивал, — возразил Юрик.

— А ты уверен, что он именно эти смешивал?

Братья помолчали.

— Нет, не будем рисковать, — заявил Шурик, — а то вообще без всякой краски останемся. Бери эту.

— А какую: белую или зелёную? — спросил Юрик.

— Возьмём белую — её больше, — решил Шурик.

Отработанным маршрутом ребята перетащили банку к забору и привычными движениями тщательно перемешали в ней краску. Окунув кисти в банку, они принялись красить забор дальше. Но тут их подстерегала коварная неудача: кисти, сильно пропитанные чёрной краской, портили белую, превращая её в какую-то грязно-серую массу с чернильными разводами и потёками.

— Плохо! — опустив кисть, уныло пробормотал Юрик.

— Сам вижу, что плохо! — набросился на него Шурик. — Давай, мажь скорее! Сейчас кисточки отмоются и лучше пойдёт! Нам бы скорее эту ракету замазать…

Юрик, оставив разговоры, присоединился к брату. Постепенно чёрная краска действительно перестала пачкать белую, и вроде бы даже стало получаться неплохо. Вот только она катастрофически быстро заканчивалась. Очень скоро кисти братьев вновь стали тыкаться в дно.

— Растягивай, растягивай! — умоляюще уговаривал Шурик то ли себя, то ли брата, то ли кисточку.

Но конец оказался неизбежным — краска кончилась. Запихнув кисти в банку, близнецы отошли от забора, чтобы оценить свою работу со стороны. Увиденное зрелище проняло их до глубины души! Если раньше после салатового и чёрного следовали неаккуратные детские рисунки, то сейчас к этому добавился ещё и белый цвет. Причём сначала он был жутковато-грязного оттенка, а потом, где белая краска уже начала заканчиваться, сквозь него всё явственней проступали каракули ракеты и прочие пейзажи. В общем, картина не только не улучшилась, а превратилась в ещё более страшную и безобразную. Не спасла ситуацию и зелёная краска, которая тоже была извлечена из сарая, тщательно перемешана и нанесена на забор. Только сначала она была тёмно-зелёной с сильными белыми разводами от кисточек, а потом постепенно переходила просто в тёмно-зелёную, из-под которой в самом конце выглядывали так и не закрашенные (поскольку её тоже не хватило) фрагменты рисунков.

Братья готовы были расплакаться от досады. С последней надеждой, какая бывает только у утопающего, они ещё раз перерыли весь сарай в поисках хоть какой-нибудь краски и, не найдя ничего, окончательно отчаявшись, обессиленные, уселись на пороге. А в это самое время у забора начали собираться люди. Они смотрели, качали головами, возмущались, удивлялись, охали-ахали и расходились. Близнецы видели всё это и искренне радовались, что в данный момент оказались не рядом с ними, но совершенно не знали, что им делать и как теперь исправить ситуацию.

— Если папа это увидит, он нас убьёт! — произнёс Юрик.

— Не убьёт, — возразил Шурик. — Боюсь, увидев нашу работу, раньше сам помрёт.

Братья долго молчали.

— Что будем делать? — наконец спросил Юрик.

— Папу спасать! — громко ответил Шурик и уверенно поднялся. — Пошли, я знаю, что делать!

В следующую пятницу Григорий Викторович, как никогда, спешил на дачу. Во-первых, он соскучился по своим сыновьям, а во-вторых, помня о данном им поручении, очень хотел посмотреть, что у них в итоге получилось с забором и как тот теперь выглядит. Ещё его волновало, насколько хорошо подошёл колер. «Может, надо было побольше зелёной краски добавить? — размышлял по дороге на дачу Григорий Викторович. — Ведь доски свежие, будут сильно впитывать краску. Да, пожалуй, она и выгорит немного… Хотя, с другой стороны, вроде и неплохо я зелёной намешал — должно хватить. Да и краска была густая… Но ничего, приеду — посмотрим. А если что, на будущий год немного подновим». Даже самая мельчайшая задержка в пути нервировала его и заставляла волноваться, уж очень хотелось сегодня поскорее попасть на дачу. И чем меньше оставалось расстояние до его участка, тем больше нарастало нетерпение.

Свернув на свою улицу, Григорий Викторович остановился, как вкопанный: забора перед его участком не было! Только столбы и тонкие жерди между ними, голо и сиротливо стояли вдоль дороги. Потрясённый этим зрелищем, Григорий Викторович, наверное, не меньше минуты стоял и смотрел на то место, где раньше был забор. Потом постепенно пришёл в себя и, осознав, что их замечательный забор просто-напросто украли, весь расстроенный, побрёл на участок. Близнецы не выбежали встречать его, как обычно, а тихо и молчаливо сидели в доме за накрытым к ужину столом. Юрик и Шурик, ничего не скрывая, подталкивая друг друга локтями и делая длинные паузы, кое-как рассказали отцу о всех своих перипетиях с краской.

— Ну и вот, в конце концов, когда соседи перестали спокойно ходить по улице и целой толпой пришли к нашей бабушке, — закончил их рассказ Шурик, — мы решили хоть как-то спасти положение и, отвинтив от забора доски, сложили их вон там под навесом…

После ужина Григорий Викторович сходил под навес и посмотрел на сложенные доски. Те, что были покрашены нежно-салатовым цветом, оказались очень даже ничего. «А хороший я колер подобрал! — похвалил себя Григорий Викторович. — И ребята аккуратно покрасили, без потёков. Молодцы!». На остальные же лучше было не смотреть, хотя каждая по отдельности выглядела не так уж и плохо.

Все выходные Григорий Викторович, вооружившись электрорубанком, строгал эти доски. В конце концов, они вновь оказались белыми и чистыми. В воскресенье, съездив в магазин и купив белую и зелёную краски, он снова смешал их, получив задуманный колер. Прощаясь с сыновьями, он сказал:

— Ну, что делать — вы знаете, опыта у вас теперь — хоть отбавляй. Вот вам краска, вот вам кисти, и давайте не торопясь, не за один день, но закончите наконец к следующим выходным с этим забором. Только имейте в виду: краски больше нет, это последняя и у нас, и в магазине!

В наступивший понедельник Юрик и Шурик, как и неделю назад, встали рано. Работа шла быстро, а забор получался не хуже, чем в прошлый раз. До обеда им удалось сделать даже больше, чем они предполагали. Бабушка уже позвала их кушать, когда к ним сзади неожиданно подошёл Петька — их приятель с соседней улицы. Он долго и даже с завистью смотрел на работу близнецов, а когда те положили кисточки, готовые идти на обед, начал упрашивать их разрешить ему тоже покрасить. Юрик и Шурик переглянулись.

— Ну, покрась, — согласился Шурик, — нам не жалко.

— Только смотри, аккуратней и не капай! — вставил Юрик строгим голосом.

Они немного постояли и посмотрели, как у Петьки идёт работа. Убедившись, что у него получается не хуже, чем у них, братья вполне довольные радостно пошли обедать, тем более что бабушка уже очень настойчиво звала их, выйдя на крыльцо. Близнецы ели с аппетитом и с хорошим настроением. Весело болтая, они обсуждали свои дела, смеялись и шутили. Когда с обедом было покончено, они, поблагодарив бабушку, по-деловому, неспешной походкой направились к забору. Выйдя за калитку, Юрик и Шурик замерли, не в силах сдвинуться с места. На улице стояло человек шесть ребят — их общих друзей, их одежда и особенно руки, были изрядно перепачканы краской, а непокрашенная часть забора была густо покрыта всевозможными рисунками.

— У нас краска кончилась! — задорно крикнул Петька. — Несите ещё, мы сейчас это всё в миг закрасим!

Стукалочка

Однажды вечером, когда мы с Коляном уже собирались спать, к нам в окно забралась Наташка — местная девчонка, наша ровесница. Она частенько захаживала к нам с разными бредовыми идеями, после которых нам всегда влетало по первое число. В этот раз у неё созрел план беззлобной, но душераздирающей шутки над председателем нашего колхоза — Анатолием Трифоновичем Дроздом (фамилия у него такая). Идея заключалась в том, чтобы повесить ему стукалочку.

Стукалочка — это очень хитрое приспособление. На нитку, приколотую к раме канцелярской кнопкой, к окну прикрепляется какой-нибудь грузик, например, небольшая гайка. С помощью другой нитки этим грузиком стучат по стеклу. «Достать» стуком можно кого угодно — это уже проверено. А самое главное, поймать злоумышленников очень сложно: незаметная в темноте чёрная нитка может тянуться на десятки метров в удобное укрытие.

Я с самого начала был против этой идеи (мне ещё хорошо помнилось, как нам попало за историю с зубной пастой), но Наташка так настаивала, что я, в конце концов, согласился. Ну, а Коляну всегда было все равно, что делать. Он так и сказал, что может хоть стукалочки вешать, хоть сейчас спать пойти. В общем, после недолгих споров решение было принято, и наша группа начала сбор всего необходимого.

В районе двенадцати ночи мы услышали под окном знакомое мяуканье, больше напоминающее предсмертные всхлипы — это был условный сигнал, издаваемый Наташкой. Мы почти бесшумно (если не считать Колины вопли, крики и ругань, когда он зацепил мягким местом кактус, стоящий на подоконнике) выбрались из дома. Наталья была одета в чёрную куртку и тёмные джинсы, прекрасно маскирующие её в темноте. В ней сразу угадывался профессионал по части проделок, чего не скажешь обо мне, поскольку ночью в своей белой ветровке я очень напоминал одноимённую ворону. После критического осмотра моей внешности меня заставили снять ветровку, а за ней и белую футболку с броской надписью «Теннис» на груди.

— Ну ты даёшь! — прошептал Николай, забрасывая обратно в окно мою одежду. — Ты бы ещё в простыню обернулся!

Оставшись полураздетым, я чувствовал себя не очень уютно, но моего мнения никто особо не спрашивал, и мы направились к усадьбе председателя.

Добравшись до места назначения, мы с Коляном засели в каких-то кустах, а Наташка с ловкостью ниндзя поползла на разведку. Мы долго ждали, притаившись в кустах, и старались не очень шуметь, шлёпая комаров на моей голой спине. Когда Наталья вернулась, Коля чесал мне между лопаток.

— Всё нормально, лёг спать, — сообщила она, — можно вешать.

И мы направились к еле видневшемуся в темноте дому. Подкравшись к окну, я остался на «шухере», а мои друзья, подтащив козлы для распилки дров и взобравшись на них, принялись подвешивать стукалочку.

Через несколько минут мы опять забрались в свои кусты и, предвкушая предстоящее веселье, потянули за нитку, постучав в окно привязанной гайкой. Стук был отчётливо слышен даже нам. Наверняка его услышал и председатель, поскольку вскоре в окне вспыхнул свет и знакомое нам лицо прижалось к стеклу. Никого не увидев, председатель выключил свет и, вернувшись к окну, вновь стал всматриваться в темноту. Так ничего и не увидев, Дрозд задёрнул штору и улёгся в постель, но в тишине опять раздался настойчивый стук. В ответ на это почти сразу в окнах дома загорелся яркий свет и открылась входная дверь. Озадаченный председатель вышел на крыльцо и негромко спросил:

— Кто здесь?

Ответа не последовало. Настроение у нас резко улучшилось. Мы поняли, что являемся участниками крутого прикола, а бессонная ночь председателя только начинается. Вернувшись в дом, Анатолий Трифонович в задумчивости почесал затылок и, ничего пока не понимая, направился к кровати. Но, не дойдя до неё двух шагов, вновь услышал громкий, настойчивый стук.

— Ах, чтоб тебя! — воскликнул он и кинулся к окну.

Ничего, кроме темноты ночи, он там не увидел. Понимая, что ничего не понимает, Анатолий Трифонович стал тихонечко пятиться задом к кровати, боясь повернуться спиной к окну и вызвать тем самым этот загадочный стук. В тот момент, когда он уже был готов поверить, что странные стуки в окно — плод его усталого воображения и больше они не повторятся, несчастный опять услышал звонкое тук-тук-тук… Председатель снова ринулся к двери.

Периодический стук в окно никак не давал ему добраться до постели. Четыре раза подряд председатель выскакивал на крыльцо с бессменным вопросом: «Кто здесь?», но, не получая ответа, возвращался в дом, чтобы через минуту вновь оказаться на крыльце.

В самый разгар веселья я из своего укрытия заметил, что по тропинке, ведущей к реке, бесшумно скользят души умерших. Удивлённый подобным зрелищем, я толкнул Коляна в бок и указал на тропинку. Тот долго приглядывался и опознал в безмятежных покойных душах нашего соседа Вальку и его друга, которые прямо в ночных рубахах, босиком, явно направлялись на реку за раками. Оставив на некоторое время председателя в покое, мы выбрались из своего укрытия и тихонько передислоцировались к тропинке. Когда от нас до Вальки оставалось несколько шагов, мы внезапно вышли из кустов прямо у него перед носом. От неожиданности он отпрянул назад и налетел на своего друга, который шёл за ним по пятам. Бедолаги так побледнели от страха, что стали белее своих ночнушек, но, узнав нас, они перетрусили ещё больше, потому что Валькина мать запретила ему одному ходить на реку: Вальке ведь только пять лет исполнилось. Конечно, он испугался, что мы всё расскажем его родителям.

— Ну-с, куда идём, молодые люди? Никак раков промышлять? — не спеша начал я свою воспитательную беседу.

Валька звучно шмыгнул носом и низко опустил голову…

Когда моя длинная, нудная речь о вреде ночных прогулок на реку достигла апогея, со стороны председательского дома раздались громкие крики, в которых мы узнали голоса местного участкового Зотова Петра Сергеевича, по прозвищу «Анискин», и его помощника. Мы сразу смекнули, что это председатель позвонил ему по телефону и сообщил о нашем хулиганстве. Старый и мудрый Анискин бесшумно подкрался к дому и устроил неожиданную облаву, надеясь захватить нас врасплох. Могу представить, что было бы с нами, если бы не Валька со своим другом!

У нашего доблестного Анискина был молодой и неопытный помощник-стажёр Павел Лызин, который являл собой пример полной бестолковости и несобранности. Вот и сейчас он сделал что-то не так, это и послужило причиной шума.

— Опять Паша куда-нибудь попал! — заметила Наталья, прислушиваясь к шуму во дворе председателя. — С ним вечно так. Ну и достался же помощничек Анискину!

Позже выяснилось, что он напал на самого Анискина, приняв его за злоумышленника. Понимая, что Валька невольно спас нас от облавы, мы не стали сильно ругать его за ночной поход и отправили домой спать, пообещав ничего не говорить его матери.

Когда всё успокоилось, и Анискин, ругая на чём свет стоит своего помощника, удалился домой, мы снова подобрались к дому Дрозда.

— Пошли спать! — прошептал я. — Хватит судьбу испытывать, а то как бы нам сегодня в кутузку не угодить!

— Ты что, с ума сошёл? Самое интересное только начинается! Ща мы вместо гайки пружину повесим! — воскликнула Наталья и достала из кармана небольшую кроватную пружину.

От неожиданности я аж присел, больно уколов спину об острый сучок.

— А стекло не вышибет? — с опаской спросил Николай.

— А это как дёргать станете. Я вот в запрошлый месяц тётке Марье стекло высадила. Но там пружина поздоровше была и стекло треснутое. Я стучала, стучала, а она — глухая, как пень. Чуть посильнее стукнула, и хлобысь — нет стекла. Правда, мне кажется, что она и после этого ничего не услышала… А этой пружинкой тоже можно, — и она взвесила её на руке, — если без ума дёргать, но мы же с умом! — успокоила нас Наталья.

Мы опять подкрались к окну председательского дома, и Наташка, взобравшись на козлы, отработанными движениями заменила гайку пружиной. Когда всё было готово, тишину ночи прорезал громкий стук, сопровождавшийся сильным дребезжанием оконного стекла. Бедный Дрозд так и подскочил в своей кровати. Его одеяло слетело на пол, а на лице был написан такой испуг, будто он в ответе за все грехи человечества. Уже через три секунды, немного успокоившись, он в очередной раз появился на крыльце. Его полная фигура, в одних трусах, картинно вырисовывалась на фоне белой двери.

— Господи, что ж это такое деется-то, а? Никак всю хату собрались развалить, ироды проклятые?! Я вот щас поймаю, все руки-ноги повыдёргиваю, штаны спущу, и по всей деревне в одних трусах побежите! — пригрозил он, забыв о том, что в данный момент сам стоит в одних трусах. Анатолий Трифонович ещё немного для порядка поорал в темноту и, не услышав ответа, пошёл спать. Но как только он уютно укутался в одеяло и закрыл глаза, за окном вновь раздались знакомые звуки. Отшвырнув подушку в угол, председатель вновь направился к телефону и набрал номер Анискина.

— Да у тебя глюки, Трифоныч, — сонно зевая в трубку, отозвался Анискин, — иди спать. Ради бога, не морочь голову.

— Какие глюки? Они мне сейчас чуть стекло не выбили! — рассердился Дрозд. — Да сам послушай! — и он отслонил трубку от уха, чтобы милиционер убедился сам.

Сквозь шумы и трески Анискин и вправду услышал что-то похожее на стук в окно.

— Ты вот что, Трифоныч, ты там не паникуй, выйди на крыльцо, пройди круг дома, поспрошай, мож кто отзовётся, в общем, болвана из себя разыграй, потяни время, а мы сейчас с Пашкой вернёмся.

— Не, лучше без Пашки!

— Ну, добре, буду без Пашки. Ты, главное, время потяни, меня дождись…

А мы в это время продолжали «концерт для председателя с пружиной». Наталья разошлась не на шутку, и я уже серьёзно стал опасаться за окно.

— Пора заканчивать, — вдруг неожиданно сказала она.

— Почему? — не поняли мы.

— Вишь — долго не выходил? Значит, опять Анискину по телефону звонил. Сейчас как появится, так через две-три минуты жди Анискина.

— Голова! — одобрили мы.

И точно, очень скоро появился председатель и как-то наигранно, совсем не зло, стал ругаться и расхаживать вокруг дома. Мы ещё немного постучали для порядка и уже хотели по-тихому сматывать удочки, как Наталья вдруг метнулась в темноту и ящерицей поползла к дому.

— Куда она? — не понял я.

— Стукалочку снимать, — пояснил Колян, — чтобы врагу не досталась!

И точно, как только председатель завернул за угол, она кошкой вскарабкалась на козлы и сорвала стукалочку. Ей удалось вовремя скрыться в спасительных кустах, потому что очень скоро мы узрели Анискина, собственной персоной. Он неожиданно возник из темноты у крыльца и направился к председателю. Через некоторое время, светя вокруг карманным фонариком, они принялись обшаривать усадьбу.

— Ну, ты молодец! — бросились мы к Наталье, когда она вернулась к нам. — Круто! Прямо спецназ, честное слово!

— Да бросьте вы, ребята, сейчас главное не высовываться, сидите тихо!

Осмотрев весь двор, пошарив по кустам и постройкам, Анискин, никого не обнаружив, предложил идти спать, тем более, что он не очень верил в историю со стуком. Председатель немного поупрямился, но, сознавая, что ему ничего не угрожает, и у него во дворе никого нет, согласился, и тоже направился к своему дому.

— Ну, что теперь, и мы пойдём? — спросил Николай, когда фигура Анискина скрылась в темноте.

— Да ты чего?! Мы ему сейчас три пружины повесим — такой «вечерний звон» устроим — закачаешься! — Наташка порылась в карманах куртки и извлекла оттуда три одинаковых кроватных пружины. Мы с Коляном неуверенно переглянулись. Но наше мнение никого не интересовало — Наташка была убеждена в своей правоте, и поэтому, не глядя на нас, поползла к дому Анатолия Трифоновича.

На подвешивание трёх пружин ушло гораздо больше времени, но нам удалось сделать задуманное. Причём, по рекомендации Натальи, к каждой пружине была привязана своя нитка. Таким образом, они могли действовать автономно, независимо друг от друга.

— Это для мелодичности звона, — пояснила она.

Когда мы отползали назад, разматывая за собой катушки с нитками, Наталья показала глазами на трансформаторную будку, которая возвышалась за оградой председательской усадьбы. В эту ночь я как-то туго соображал и не сразу догадался, что она хочет.

— Что-что! На крышу лезем, если не хотите, чтобы Анискин нас поймал. И вообще, хватит здесь голой спиной отсвечивать! Прикройся вот и не маячь в темноте, — и Наталья протянула мне свою куртку.

Облачившись в неё, я сразу почувствовал себя уютней. Искусанные комарами и исцарапанные кустами плечи и спина перестали зудеть, и у меня появилась дикая тяга пошалить. Умела Наталья угадывать чужие мысли!

Через некоторое время мы взобрались на крышу трансформаторной будки по приделанной к её стене металлической лестнице. Нитки прямо от окна председательского дома, пересекая двор и дорогу, тянулись к нам в руки на высоте трёх-четырёх метров от земли, поэтому увидеть их на фоне ночного неба было просто невозможно. А заподозрить, что злоумышленники, то есть мы, сидят на крыше в ста метрах от председательского дома, не мог даже такой проницательный гений сыска, как Анискин.

И вот, совсем неожиданно, в окно Дрозду постучали. Он так успокоился после ухода участкового, что даже не сразу поверил своим ушам. Однако громкий и настойчивый стук повторился. Начавший было засыпать Дрозд откинул одеяло и, всё ещё надеясь, что это сон, прошлёпал босыми ногами к окну. Прижавшись носом к стеклу, он долго смотрел в темноту. Потом понял, что это ему приснилось, и облегчённо вздохнул. Как только Анатолий Трифонович расправил своё тёплое ватное одеяло и уже собрался нырнуть в мягкие объятия пуховой перины, в окно резко и требовательно постучали. Причём постучал не один человек, а как минимум двое.

— Вот же, чтоб тебя! — Дрозд кинулся к окну, но ничего, кроме звёзд и луны, там не увидел. Отслонившись от холодного стекла, он несколько минут в задумчивости постоял посреди комнаты. Затем, взяв фонарик и охотничье ружьё, вышел во двор. В свете луны нам хорошо была видна его крадущаяся фигура. Анатолий Трифонович обшарил лучом фонарика двор и постройки, а когда остановился возле дома, прямо напротив своего окна, Наталья вновь постучала. От неожиданности председатель даже подскочил! Он никак не думал, что стучать могут даже в то время, когда он находится снаружи. Дрозд выронил двустволку и стал неистово креститься на луну.

Новый громкий стук поверг его в неописуемый ужас. Председатель взвизгнул: «Нечистая!», бросился в дом, с грохотом захлопнул дверь и задвинул засов.

Поняв, что «враг» в панике, мы разошлись не на шутку. Дёргая каждый за свою нитку, наша компания устроила Дрозду такой «вечерний звон», что даже заправским колокольным звонарям до нас было далеко. И это совсем не значит, что мы долбили, кто во что горазд, у нас получалось что-то вроде мелодии, исполняемой пружинами на оконном стекле.

Перепуганный председатель забился в угол комнаты и дрожащими руками пытался набрать знакомый номер Анискина. Но руки его не слушались — то телефон, то трубка без конца выскальзывали на пол. Холодный пот крупными каплями стекал по лицу и падал на майку, и без того уже мокрую от волнения. В конце концов председателю удалось набрать номер, и после шестого гудка в трубке послышался сонный голос участкового:

— Н-да… Слушаю…

— Пётр Сергеевич, миленький, дорогой! Умоляю, спасите! Это я — Дрозд! Ко мне черти, сволочи, в хату лезут!!!

— Что-о? — не понял Анискин.

— Приходи, миленький! Христом богом прошу! — взмолился председатель.

— Да ну тебя, Трифоныч, в баню!!! Ночь на дворе! Какие черти в наше время?!

— Пётр Сергеевич, дорогой, я ж тебе врать не буду: ей-богу стучат, того и гляди окно разобьют!

Анискин вспомнил про стуки, которые он пытался услышать в телефон, и после небольшой паузы произнёс:

— Ну, пальни в воздух пару раз для острастки… Я разрешаю. Только в воздух, слышишь? — и Анискин, убедившись, что его поняли правильно, положил трубку.

Несколько успокоившись, Дрозд вышел во двор и, освещая себе дорогу карманным фонариком, направился к окну. Он помнил, что где-то здесь бросил своё ружьё, но сейчас не мог его найти. Ружьё исчезло самым таинственным образом прямо с тропинки. Это вызвало новую волну страха у председателя. Он снова задрожал и быстро вернулся в дом.

Откуда ему было знать, что ловкая Наталья, на всякий случай, умыкнула его двустволку и, давясь от смеха, сидела с ней в кустах. Когда Дрозд ушёл, она положила её на старое место. Боясь передвигаться по комнате в полный рост, Анатолий Трифонович на четвереньках дополз до телефона. Он вновь дрожащими руками схватился за аппарат и непослушными пальцами попытался набрать номер. Трубку сняли далеко не сразу.

— Да? — опять услышал председатель.

— Пётр Сергеевич, Пётр Сергеевич, ружьё, ружьё пропало!

— Ты чего?! — взбешённо заорал Анискин. — Ты мне поспать дашь сегодня?!

— Я говорю, ружьё пропало! Я на них с ружьём, а оно пропало!

— Как пропало? Чего ты городишь?

— Да вот так — было и пропало!

— А где оно сейчас?

— А я почём знаю? Да у них, у чертей у этих, наверное!

— Каких чертей?

— Которые мне в окно стучат!

— Так они отняли его у тебя что ли? — начал вроде что-то понимать Анискин.

— Да нет, ну, Пётр Сергеевич, приходи, разберись сам, выручи меня, Христом богом прошу, не оставь!

— Тьфу ты, чёрт! — выругался Анискин и пошёл одеваться.

Через несколько минут участковый был у дома председателя. Мы, притаившись на крыше, внимательно наблюдали за ним. Подойдя к крыльцу, Анискин увидел двустволку, лежащую на дорожке. Осмотрев её, он обошел вокруг дома и, не найдя больше ничего подозрительного, постучал председателю в окно. Ответом ему был дикий крик. Первый раз за всю бессонную ночь Дрозду удалось увидеть после стука силуэт человека в окне.

— Да не ори ты, дурья башка! Это я! — сказал слегка обалдевший Анискин.

— Кто — «я»? — не понял Дрозд.

— Кто-кто! Дверь давай открывай! Чего заперся-то? Ружьё твоё посреди двора валяется — никто его у тебя не брал, сам бросил! — проворчал Анискин. — Ты ещё хуже моего Пашки, честное слово!

Дверь со скрипом приоткрылась, и бледный Дрозд с опаской выглянул наружу.

— У тебя посветить есть чем? — спросил Анискин.

Председатель молча кивнул.

— Принеси, сейчас мы тебя от чертей спасать будем.

Анатолий Трифонович растворился в темноте комнаты и вскоре появился снова с фонариком в руке. Вдвоём они принялись осматривать дом и очень быстро подошли к окну, где висела стукалочка. Осветив её фонариком, Анискин сразу понял, в чём заключался весь фокус. Взобравшись на стоявшие рядом козлы, он снял наши пружины и, обнаружив на них нитки, уходящие в темноту, попытался понять, где мы засели. Но это было напрасно, потому что мы по команде Наташки отбросили катушки с нитками далеко в темноту, и найти теперь нас стало просто невозможно.

— Давай козлы в сарай занесём, — посоветовал Анискин, — а то тебе так и будут всю ночь пружины на окно вешать.

Они оттащили козлы в сарай и закрыли дверь на большой висячий замок.

— Иди спокойно спать и ничего не бойся. Я к тебе сейчас Пашу пришлю, чтоб он присмотрел тут, — распорядился Анискин, вручая председателю ключ от запертого сарая.

В это время на крыше трансформаторной будки состоялся короткий военный совет. Боевой запас пружин кончился, и на повестке дня стоял один вопрос: что делать? Наталья выступала за то, чтобы продолжить начатую акцию, предлагая использовать вместо пружины тракторный подшипник (гайка, оставшаяся от первой «стукалочки» казалась ей маловата). Я считал, что уже пора спать, а Колян придерживался нейтралитета. Прийти к единому мнению мы не могли. Наш спор решился только тогда, когда на тропинке, ведущей к дому, появился Паша. Вот теперь ни у кого не оставалось сомнений, что большое ночное шоу только начинается. Даже я, застегнув повыше молнию Наташкиной куртки, почувствовал очередной прилив энергии.

Паша и председатель заперлись в доме. А мы, подождав немного, подкрались к окну и прислушались. Внутри всё было тихо.

— Давай! — скомандовал я Коляну.

— Чего «давай»?! — осадила меня Наташка. — Они козлы спрятали, как ты на окно полезешь?

Не найдя ответа, мы задумчиво переглянулись.

— Лестницу бы какую… — пробормотал я нерешительно.

— Лестницу, лестницу! Где мы тебе лестницу среди ночи найдём? — раздражённо прошептала Наташка. — Ну-ка, быстренько, пошарьте по двору — может найдёте чего, — скомандовала она вполголоса.

Завернув за угол дома, я наступил левой ногой на что-то мягкое. «Что бы это могло быть?» — пронеслось у меня в голове. Я приподнял ногу и пошарил рукой по земле. Пальцы нащупали аккуратной формы лепёшку, лежащую на траве. Верхняя её часть уже подсохла и образовала твёрдую корочку. А вот внутри, куда провалилась моя нога, она была ещё свежая и издавала характерный запах.

— Тьфу ты, в коровяк влетел! — выругался я шёпотом и стал судорожно оттирать руки о траву. В этот момент до моего слуха донёсся слабый свист. Вытираться дальше уже не было времени, и я пошёл обратно к друзьям. Наталья стояла у большой бочки, предлагая использовать её в качестве лестницы. Бочка до половины была наполнена водой, и они с Коляном решали, вылить её или тащить прямо так.

— Ну да, водищи тут ещё не хватало развести! — прекратил я ненужные, на мой взгляд, дебаты. — Так потащим.

— А вообще, стоит ли городиться? — спросил Николай. — Пускай он ко мне на плечи залезет, может, достанет?

Эту мысль решили проверить, тем более что залезть на плечи казалось проще, чем тащить бочку. Колян присел на корточки, а я, держась за стену, попытался встать ему на плечи. Мы долго кряхтели и ругались, и в конце концов мне удалось залезть на него. Николай стал медленно приподниматься, а я, перебирая руками по дому, пытался удержать равновесие. В самый ответственный момент, как это часто бывает, нас начал разбирать смех.

— Ты чего часы не снял? — в шутку начал Колян. — Мне и так тяжело, а ты ещё в часах!

— Молчи лучше! А то я сейчас влечу к ним в окно, они точно со страху копыта отбросят! — урезонил я его.

— Слушай, а чем это воняет здесь? Прямо никакого спасу нет, как на скотном дворе, даже ещё хуже! — спросил мой друг уже серьёзно.

— А это он носки месяцами не стирает, — подала свой голос Наталья.

— Нет, это я за домом в коровяк наступил, — успокоил я их.

— У, ёлки-моталки! — дернулся Колян всем телом, сбрасывая меня со своих плеч. — Чего же ты раньше молчал?

— А ты меня раньше спрашивал? — отпарировал я.

— О таких вещах предупреждать надо!

— А чё предупреждать? Тебя колышет, во что я наступаю? Сам предложил, чтобы я к тебе на плечи залез, я не возражал!

Наталья покатывалась со смеху.

— Да ну вас! — проворчал Колян. — Пошли лучше бочку тащить!

Через минуту, облепив бочку с трёх сторон и стараясь не очень шуметь, мы поволокли её к окну. Пока я устанавливал её поустойчивей, Наталья послала Коляна найти какую-нибудь доску покрепче, чтобы закрыть бочку сверху и встать на неё. Через полминуты, после несильного, но продолжительного грохота, появился Колян со здоровенной доской в руках.

— Выдержит? — по-деловому спросил я.

— Посмотрим, — уклончиво ответил он.

Положив доску поверх бочки, Николай с нашей помощью забрался на неё, и когда я был готов протянуть ему подшипник, он обернулся и с досадой прошептал:

— Чего суёшь-то? Я тебе что — дядя Стёпа, что ли? Не видишь — не достаю!

— Залезай и ты, а он тебе на спину встанет, — скомандовала находчивая Наташка.

Потолкавшись на узкой доске и два раза чуть не свалившись с неё, нам удалось провести рокировку, в ходе которой я оказался на четвереньках, а мой лучший друг у меня на спине. Каблуки его сандалий больно впились мне в лопатки и в поясницу. Ругая на чём свет стоит Наталью и её затею, я умолял Коляна, который вдруг стал тяжелее стопудовой гири, не шевелиться на мне лишний раз.

— Да ты сам не дёргайся, — прошипел он в ответ, — я и так тут еле стою! — и он притопнул по мне ногой.

Я дёрнулся и почувствовал, как доска подо мной предательски хрустнула. Поскольку мне всё равно некуда было деваться, и, желая хоть немножко отвлечься от боли, вызванной непосильной ношей, я решил предупредить своего напарника издалека:

— Ты знаешь, у меня почему-то складывается такое впечатление, что ты выбрал не самую надёжную доску. Скажу тебе больше, она, по-моему, с гнильцой, и в любой момент наша цирковая пирамида может рассыпаться, — прохрипел я из-под Коляна.

— Чего ты там ещё бормочешь? — не понял мой друг и привстал на носки.

От неожиданно сместившегося центра тяжести, не успев ответить, я ойкнул и дёрнулся всем телом. Ответом Коляну был дикий хруст и грохот. Мне удалось ловко увернуться от зияющего чрева бочки, и я попал в неё только одной ногой. Зато Колян, как стоял, так и вошёл в неё солдатиком, выплеснув огромный фонтан воды, который окатил меня с ног до головы. Краем глаза я заметил, как в комнате опять загорелся свет, и Наталью, бежавшую к нам с огромной дубиной. Я уже было решил, что она сейчас прибьёт меня за срыв удачно спланированной акции. Но, пробежав мимо, она подпёрла палкой дверь. Надо сказать, сделала она это очень вовремя, потому что в ту же секунду дверь попытались открыть изнутри. (Могу представить, как Паша и председатель подпрыгнули в своих постелях после нашего падения!)

— Давай быстрее, чего ты тут разлёгся? — прошипела подоспевшая Наталья. — Коляна из бочки доставай!

Бедный Коля никак не мог выбраться самостоятельно из узкой бочки. Тем более, что он спешил и вообще плохо понимал, как там оказался. У нас с Натальей не хватило сил вытащить его, поэтому я принял радикальное решение: опрокинув бочку, я вытряхнул оттуда своего друга. Не обращая внимание на сильные удары в дверь, мы бросились к трансформаторной будке. Нам интересно было наблюдать, как Паша и Дрозд ломятся наружу. Это было захватывающее зрелище, ведь окна в доме председателя не открывались.

Отдышавшись немного, Наталья повела носом и спросила:

— От кого воняет, ребята?

— Да это же я за домом в коровяк наступил, — в очередной раз пояснил я.

— А я думала, ты шутишь, — пробормотала она, скептически осматривая меня и мой испачканный ботинок. — Лучше бы ты этой ногой в бочку попал! — в заключение констатировала она.

Я не мог с этим не согласиться.

В этот момент я вновь увидел уже знакомые мне безмятежные «души умерших». Они по-прежнему скользили по тропинке вниз к реке.

— Вот так и проводи воспитательную работу с подрастающим поколением. Учишь их, учишь — никакой благодарности! — прошептал Колян, когда я показал ему на тропинку. — Теперь придётся слезать и повторять прописные истины, что дети должны спать по ночам, а не шляться где ни попадя!

Уже через минуту мы неожиданно возникли из предутреннего тумана прямо перед носом у Вальки и его друга. Бедные дети были так напуганы, что, казалось, сейчас упадут в обморок. Они ожидали встретить здесь кого угодно, вплоть до привидения (маленьких зелёных человечков, инопланетянина), но только не нас. Действительно, увидеть нашу троицу второй раз на одном и том же месте да ещё с таким разбросом во времени — нужны крепкие нервы, ведь не сидим же мы всю ночь под одними и теми же кустами, в самом деле!

— Вы нас здесь нарочно стережёте? — выдавил из себя Валька, когда немного оправился от первого шока.

— А ты как думал?! — ответил я. — Ведь тебе нельзя верить. Обещал больше не ходить на реку, а сам — опять за своё?

— А что это с вами? — спросил Валькин друг, разглядев нашу мокрую одежду.

— Чего, чего! В росе вымокли, пока вас сторожили! — нашлась Наталья. — А ну, брысь домой! И помните: только вы подумаете на реку пойти, а мы — тут как тут, уже ждём вас. Так что лучше и не пытайтесь! — и она, развернув Вальку кругом, слегка подтолкнула его к дому.

Тем временем в доме председателя Паша набирал номер Анискина. После продолжительных гудков он услышал мрачный голос начальника:

— Да?

— Товарищ капитан, докладывает Павел Лызин. Нас тут заперли, товарищ капитан!

— Чего-о-о? — который раз за эту ночь переспросил Анискин.

— Заперли, товарищ капитан. Блокировали входную дверь подручными средствами.

— Какими средствами? — переспросил, свирепея, Анискин.

— Не могу знать, товарищ капитан.

— Ты что, в самом деле?! — взорвался Анискин. — Я тебя для чего туда посылал, чтобы тебя запирали или чтобы ты службу нёс?!

— Так точно, товарищ капитан!

— Что «так точно»?

— Чтобы я оказал помощь гражданскому населению.

— Так вот и оказывай её… до утра! — и, вконец осатаневший, Анискин бросил трубку.

Обиженный и злой, Паша, отойдя подальше, со всего разгона саданул в дверь плечом. Он не знал, что Наталья уже убрала бревно, чтобы они не сидели там до утра.

…Поскольку этот рассказ могут прочитать и девочки, я не буду приводить здесь то, что сказал Анискин, когда в его комнате вновь зазвонил телефон и взволнованный голос Анатолия Трифоновича сообщил, что его помощник слегка расшибся, выйдя в открытую дверь и открыв закрытую калитку…

Важный урок

Шум в раздевалке стоял невообразимый! Только что закончился матч по футболу между двумя школьными командами «Реалисты» и «Барсы», причём первые проиграли с обидным счётом 0:1.

— Олежка-сыроежка, тоже мне — одноклассничек! Друг называется! Свинью-то какую подложил! Мы-то думали: свой человек судит, уж никак засуживать не будет. А он взял и чистый гол в ворота этих «барсов» облезлых не засчитал! — громко кричал Гришка, размахивая руками и едва не задевая сидевших рядом ребят.

— Да-а-а, проиграть в своей родной школе, со своим судьёй! Это ж умудриться надо было! И ладно б проиграть, всякое в футболе бывает. Но гол-то ведь мы им забили, и все это видели! — возмущённо проорал кто-то, и ребята зашумели ещё больше, соглашаясь с этим.

«Реалисты» и «Барсы» были давними соперниками. Уже не впервые они встречались на футбольном поле и каждый раз с большим трудом вырывали друг у друга победу. В обе команды входили ученики седьмых классов двух соседних школ. Сегодня очередная встреча по футболу состоялась на поле «Реалистов», и судил её ученик седьмого класса этой же школы Гришкин друг Олег. Долгое время счёт оставался ничейным, и нешуточные страсти только накалялись. Но в начале второго тайма «Барсы» забивают гол в ворота «Реалистов». А уже на последней минуте матча «Реалисты» в ходе красивой и отчаянной атаки мощным, точным ударом всё-таки посылают мяч в ворота соперника, и кажется — ситуация спасена: счёт становится 1:1. «Реалисты» ликуют, но Олег отменяет гол, не засчитывая его. В результате счёт остался 1:0 в пользу «Барсов», которые гордо удалились со своей победой, а удручённые «Реалисты», понурив головы, отправились к себе в раздевалку, куда набилась ещё и куча возмущённых болельщиков. И вот теперь они все вместе выражали своё негодование, обращаясь не столько к Олегу, сколько друг к другу.

— Нет, ну представляете: так была бы ничья, 1:1, а сейчас из-за этого отменённого гола проиграли! И теперь прощай финал, прощай кубок, и мимо городского турнира пролетаем, а там, между прочим, и призы нешуточные!

— Да не было гола! — надрывался Олег, пытаясь перекричать общий шум. — Я точно видел: мяч ленточку не пересёк, вратарь его раньше зафиксировал!

— Да что ты там видел! — кричал Гришка. — Я тоже своими глазами видел: был гол! Он его поймал, не спорю, но уже за ленточкой!

— Не мог ты видеть, ты играл, на поле был, а я у самых ворот, — оправдывался Олег, как только мог.

— Что я, один что ли видел?! Вон сколько народу видело! — и Гришка широким жестом обвёл раздевалку. — Видели?

— Да, да! — загалдели ребята со всех сторон. — Был гол, сто процентов!

— Ну вот, — обрадовался Гришка такой поддержке. — Все тебе говорят, а ты упёрся! А мы из-за тебя проиграли!

— Ребята, но я тоже «Реалист» и выиграть хотел не меньше вашего! — упорно защищался Олег. — Но не мог я засчитать гол, которого не было.

— Да как «не было»?! — опять вскипел Гришка. — Все ему говорят, что был, а он талдычит своё, хоть ты тресни! Ты хоть и друг мне, но я тебе вот что скажу: чем матч судить, ты бы лучше сходил своё зрение проверить!

— Знаешь что?! — обиделся Олег. — У меня со зрением всё нормально! Своё иди лучше проверь!

Ребята опять зашумели, но тут же затихли, потому что из задних рядов в центр раздевалки вышел их тренер и учитель физкультуры Алексей Григорьевич.

— На сегодня всё! — строго сказал он. — Матч окончен, разбор полётов будем проводить завтра после уроков. Я вас специально для этого соберу, и обещаю, что справедливость будет восстановлена. А сейчас все по домам!

На следующее утро Гришка бежал в школу в крайнем нетерпении. Ему очень хотелось, чтобы побыстрее прошли уроки, наступил конец дня и Алексей Григорьевич восстановил бы обещанную справедливость. Наверное, он бы умер от нетерпения в ожидании конца уроков, но уже на первой перемене произошло событие, которое, пожалуй, затмило собой даже вчерашний проигрыш. После первого урока, когда Гришка, как обычно, сложил учебник, тетрадь и прочие вещи в сумку и вышел из кабинета, он оказался свидетелем странного зрелища: в коридоре стояло несколько ребят из его класса и несколько старшеклассников, заинтересованно смотревших на белый потолок. Они чего-то высматривали там и даже показывали пальцами. Подойдя поближе, Гришка тоже задрал голову и уставился вверх.

— Смотри, смотри, смотри! — закричал высокий белобрысый парень из десятого класса и, резко выбросив руку вверх, показал пальцем чуть правее плафона освещения.

Все дружно ахнули и подались вперёд. Гришка тоже, не отрывая взгляда от потолочной плиты, вместе со всеми сделал несколько шагов.

— Видишь, видишь?! — удивлённо и с некоторым испугом спросил кто-то рядом.

— Ага! — отозвалась какая-то толстая девчонка, стоявшая рядом с Гришкой, и тут же бесцеремонно отодвинула его в сторону, чтобы самой занять более удобное место.

Толпа в коридоре быстро увеличивалась.

— Что у вас тут? — строго спросила Софья Аркадьевна, появившаяся как всегда неожиданно, и быстро окинула взглядом собравшихся.

— Смотрите, Софья Аркадьевна! — тут же ответили ей и вверх взметнулось сразу несколько детских рук.

— Ой! — непроизвольно вырвалось у неё, и она даже отступила на шаг. — Надо директору сообщить!

В коридоре появились ученики младших классов. Они организованно шли из столовой и в руках у многих были несъеденные яблоки и булочки.

— Вы только посмотрите, что творится! — закричала какая-то невысокая девчонка в очках. — Вон, вон, там, где трещина, смотрите!

— Где? — не понял кто-то.

— Да вон, левее трещины смотри! — закричало сразу несколько голосов.

В толпе кто-то взвизгнул, а малыши, задрав голову, словно оцепенели и, не моргая, уставились в потолок, позабыв о своих яблоках и булочках.

— Ты видишь? — дёрнул кто-то из одноклассников Гришку за рукав.

— Ага, — не отрывая взгляда от потолка, еле выдавил он. — А ты? — и он обернулся на голос.

— Ещё бы!

В этот момент раздался всем хорошо знакомый баритон директора:

— Что за цирк вы тут устроили?! — и директор явно хотел сказать что-то ещё, потому что набрал полную грудь воздуха, но тут же осёкся, подняв глаза к потолку. — Ничего себе! — выдохнул он и одним движением сдёрнул очки с носа.

Гришка, отвлёкшись было на директора, вновь уставился вверх.

— Так, а ну-ка, быстро все по кабинетам! — отдал команду директор. — Нечего тут стоять! Все посмотрели, все увидели, а теперь расходимся!

Ученики топтались на месте, не желая уходить, и продолжали пялиться в потолок. Однако учителя стали быстро разводить их по классам, чуть не силой отрывая от увиденного. В классах до звонка ребята бурно обсуждали это происшествие и упрашивали учителей выпустить их в коридор, чтобы ещё раз поглазеть на потолок.

В седьмом классе уже начался урок биологии, но страсти продолжали кипеть. Вдруг дверь открылась, и в кабинет в своём неизменном спортивном костюме вошёл Алексей Григорьевич. Он пытался казаться невозмутимым, но было видно, что учитель сильно взволнован и думает совсем не о том, с чем пришёл. Алексей Григорьевич даже не извинился перед биологичкой, а просто встал у доски прямо перед Гришкой и рассеянно уставился на него.

— Вы видели? — вполголоса спросил Гришка у учителя физкультуры, чтобы хоть как-то разрядить ситуацию.

— Да, конечно! — небрежно отмахнулся Алексей Григорьевич. — Вся школа видела. А ты?

— Ещё бы! — воскликнул Гришка и нервно заёрзал на стуле.

— Ребята, — обратился Алексей Григорьевич к классу, — вообще-то я хотел вам напомнить про сегодняшнее собрание после уроков. Собираемся в актовом зале, приходите, не опаздывайте. Ну а про сегодняшнее происшествие в коридоре я думаю надо «молнию» выпустить, причём срочно! Как вы думаете, Эльмира Рашитовна? — обратился он к биологичке.

— Конечно! — поддержала та физкультурника. — Я ради такого дела даже со своего урока ребят отпущу. Да вот того же Гришу, например. Напишешь, Гриш?

— Да я… — замялся Гришка.

— Не надо красиво, — поддержал биологичку физкультурник. — Пусть всего несколько абзацев, зато от себя. Ведь ты же был там, видел?

— Да, — с готовностью ответил Гришка.

— Ну, вот и напиши! Ребята, доверим Грише написать? — обратилась Эльмира Рашитовна к классу.

— Доверим! — чуть ли не хором закричал весь класс.

— Давайте дадим ему ещё кого-нибудь в помощь, — предложил Алексей Григорьевич. — Кто хочет?

Ребята начали переглядываться.

— Да вы не бойтесь, я с урока отпущу, — подтвердила Эльмира Рашитовна. — Миш, ты ведь тоже видел?

— Да, — подтвердил тот. — И Танька видела, — тут же кивнул он на одну из девочек. — Она мне и показала.

— Вот и отлично! — одобрила Эльмира Рашитовна. — Вот, если хотите, и идите втроём.

Алексей Григорьевич помог им собрать вещи и проводил в учительскую, где вручил ребятам лист белой бумаги, линейку, фломастеры и карандаши.

Как только прозвенел звонок с урока, весь седьмой класс бросился сначала в коридор второго этажа — посмотреть на потолок. Но там уже всё было как обычно: никто не стоял, задрав голову, и не тыкал пальцем вверх. Потом всем классом они понеслись наверх к стенду, где обычно вешалась «Молния». Прочитав её от первой до последней строчки, семиклассники ещё долго обменивались впечатлениями и хвалили Гришку со всей его редколлегией за прекрасный слог.

Так незаметно пролетел учебный день. После уроков весь Гришкин класс, а также команда «Реалистов» в полном составе и её многочисленные болельщики собрались в актовом зале. Все с нетерпением ждали Алексея Григорьевича, который не замедлил появиться.

— Итак, дорогие мои футболисты и болельщики, — обратился он к ребятам без особого вступления, — на повестке дня один очень важный вопрос: был ли вчера забит гол командой нашей школы «Барсам»? Согласен, что от этого гола зависит очень многое, и нам всем очень хотелось, чтобы он был. Давайте же разберёмся. Вот сидит наш ученик и вчерашний судья Олег Семёнов, человек, который был призван внимательно следить за ходом игры, находившийся вчера в момент удара у самых ворот противника и, надо полагать, отлично видевший, что произошло и пересёк ли мяч ленточку. Уверен, что Олег желал нам победы не меньше, чем вы, но всё-таки гол не засчитал. Значит у него были веские основания так поступить…

— Да был же гол! — закричал Гришка, который демонстративно отсел от Олега подальше. — Я видел и все видели!

В зале сразу же зашумели.

— Так вы сегодня на потолке тоже все что-то видели и целый день обсуждали это. Даже вон «Молнию» выпустили об этом событии, — хитро прищурившись, парировал Алексей Григорьевич.

В зале притихли.

— Никто не хочет сообщить, что конкретно на потолке было? А то парадокс получается: все видели, а что именно — сказать не могут! Гриш, скажи нам, вот ты что видел?

— Я? — испугался Гришка.

— Ну да, лично ты?

— Я как все!

— А не надо, как все. Скажи, что именно ты видел?

Гришка пожал плечами.

— Очень часто мы выдаём желаемое за действительное, даже сами не осознавая этого, — продолжил Алексей Григорьевич, оставив Гришку в покое. — Вот, например, вчера кто из вас точно видел, что гол был? Поднимите руки. Не додумал, не представил, не поверил на слово окружающим, а реально видел, как мяч пересёк ленточку?

Дёрнувшиеся было вверх руки тут же опустились, и в зале воцарилась мёртвая тишина.

— Вот то-то и оно! Никто не видел, хотя всем и очень хотелось это увидеть. А ещё очень сложно сказать «нет», когда все вокруг говорят «да», — продолжил учитель физкультуры. — Знаете, почему вы не можете сказать, что видели сегодня на потолке? Потому что там ничего не было! Да, да — не было, и вы ничего не видели, — для большей убедительности повысил голос Алексей Григорьевич. — А вслух признаться в этом не можете.

Учитель сделал небольшую паузу, а потом, оглядев притихших ребят, заговорил вновь:

— Я попросил свой десятый класс, директора и нескольких учителей немного подыграть мне. Перед звонком с урока мои десятиклассники встали в коридоре и, когда из кабинетов начали выходить ученики, принялись восклицать и показывать на абсолютно чистый белый потолок. Очень быстро образовалась целая толпа, которая легко убеждала вновь подходивших, что на потолке что-то есть. И вы искренне верили в это, потому что каждому из вас казалось странным и невозможным: «Как это — все видят, а я нет!». Так же, как и вчера на футболе: легко крикнуть «Гол был!», если тебе очень хочется, чтобы он был, и все вокруг кричат то же самое. А я вам скажу: Олег прав — гола не было! Я сам стоял с другой стороны ворот и, как и Олег, отчётливо видел это.

Учитель умолк, а тишина в зале стояла такая, что было слышно тиканье больших настенных часов, висящих над дверью.

— А я ведь и правда не видел гола! — вдруг негромко сказал Гришка, но в гробовой тишине актового зала его голос прозвучал особенно резко и отчётливо. — И на потолке сегодня тоже ничего не видел, — после небольшой паузы продолжил он. — И в «Молнии» мы написали хоть и много, да ни о чём! Прав ты, Олег: это мне надо пойти и зрение проверить! — и Гришка, подхватив сумку, направился к своему другу, виновато улыбаясь.

Олег тоже поднялся ему навстречу.

— А у «Барсов» мы ещё выиграем, в этом я не сомневаюсь, — уверенно произнёс Алексей Григорьевич и тут же, оборвав себя, громко крикнул:

— Смотрите! — и показал на потолок.

Все инстинктивно задрали головы вверх и тут же рассмеялись: потолок был абсолютно чист!

Смельчаки

Было это, когда я ещё учился в школе, классе в седьмом. И история-то вроде пустячная, но врезалась она мне в память на всю жизнь, потому что до сих пор как вспоминаю, так мороз по коже пробирает…

Жил я тогда с родителями в небольшом городке, недалеко от Москвы. На дворе стоял конец декабря, дело шло к зимним каникулам и Новогодним праздникам. Настроение у всех, само собой, было приподнятое, и учиться становилось лень. Впереди маячили выходные, а ещё через два-три дня уже и каникулы, со всеми вытекающими отсюда приятными последствиями. И вот в такой замечательный день на перемене между пацанами совершенно случайно возник спор. Кто-то кого-то обвинил в трусости, а этот кто-то не согласился с этим утверждением и понеслось… Шум, как водится, стоял на весь коридор, и очень скоро в спор оказались вовлечены не только ребята из нашего класса, но ещё и добрая половина школы, не считая малышей, которые ещё не доросли до таких серьёзных дел, и старшеклассников, у которых были дела поважнее, чем выяснять кто из нас трус, а кто нет.

Неизвестно, чем бы кончилось дело, если бы не звонок. Он прервал словесные баталии, грозящие перерасти в физическое противостояние, и разогнал всех по своим урокам. В классах мы ещё для порядка пошумели, но настрой уже, сами понимаете, был не тот, потому что, хоть дело и шло к каникулам, учителя по-прежнему оставались строгими и требовательными к дисциплине. Урок охладил страсти спорщиков, и, когда после звонка все вновь встретились в коридоре, на смену пустому сотрясанию воздуха и взаимным оскорблениям пришло простое как мир и конструктивное решение. Для того чтобы снять с себя все обвинения в трусости, надо было совершить что-то такое, что могло претендовать на очень смелый поступок в высшей степени волевых и мужественных людей. Идея поступка тоже родилась очень быстро — кто-то предложил отправиться ночью на заброшенный молокозавод.

Этот завод построили ещё до войны. Он перерабатывал молоко и выпускал различную молочную продукцию. Но потом его оборудование устарело, да и мощности стало явно недостаточно, и где-то недалеко возвели новый молочный комбинат, а старый оказался нерентабельным, и его закрыли. Сначала были идеи переоборудовать корпуса старого молокозавода подо что-то ещё, но подо что — никто не знал. Время шло, а решение не принималось. Брошенные строения постепенно разрушались, и с каждым годом их ценность становилась всё меньше. В конце концов, завод превратился в отдельные полуразрушенные строения и постепенно оброс различными жуткими историями и легендами, которых в городе ходило предостаточно. Вот на этот завод и было предложено сходить тем, кто не считал себя трусом.

Идти решили вечером, потому что в конце декабря в восемь-девять вечера всё равно, что ночью, а отпрашиваться на ночь и что-то врать родителям, чтобы отпустили, было значительно труднее. Я тоже не хотел, чтобы меня считали трусом, и решил пойти. Родителям я сказал, что иду к другу. А так поздно, потому что его мамы нет дома, и она не хочет, чтобы мы были в квартире одни без неё, поэтому я должен дождаться, пока она не вернётся с работы. Такой веский аргумент подействовал безотказно, и меня отпустили. Что врали остальные — не знаю, но в итоге нас набралось довольно много. Правда, большая часть никуда идти не собиралась и пришла просто поглазеть на это мероприятие, но были и такие, кто серьёзно настроился доказать свою смелость.

Собирались на конечной остановке автобуса, где он делал круг и уезжал обратно в город. Когда все, кто хотел, пришли, а остальных ждать уже не имело смысла, было принято решение трогаться в путь. И сразу наша толпа разделилась на две части. Большую, которая осталась на остановке и намеревалась вернуться в город, и меньшую, готовую отправиться в неизвестность. Те, кто собирался вернуться, объявили, что они присутствовали только в роли наблюдателей и судей и свою роль выполнили: зафиксировали тех, кто пришёл и отравляется в эту опасную экспедицию. А уж дальше мы должны действовать сами. И сами рассказать потом в школе, кто как себя вёл и кто трус, а кто нет. Выбор перед нами, действительно, стоял очень сложный: по одну сторону тёплые, приветливые городские огни, по другую — тёмное шоссе, уходящее в ночь… В результате нас, смельчаков, набралось человек пятнадцать, и мы тронулись в путь.

Хорошо рассуждать о своей смелости в светлом классе за партой или в коридоре, где полно народу, а здесь, на пустынной остановке и полутёмном шоссе, вокруг которого вставал дремучий лес, настроение резко менялось. Мы шли гуськом, не разговаривая, поминутно оглядываясь назад, где всё дальше и дальше оставались уютные городские огоньки и товарищи, махавшие нам с автобусной остановки. Машины по шоссе не ездили, потому что оно вело в отдалённую деревню и ехать куда-то на ночь глядя желающих не было. Поэтому впереди были лишь редкие фонари, чернота ночи, холодный зимний ветер и неизвестность, которая втягивала нас в себя, как воронка. Отойдя от города примерно с полкилометра, мы достигли последней точки цивилизации — бензозаправки. Дальше вдоль шоссе не было даже фонарей, и дорога от этого становилась ещё страшней, потому что лес подступал к ней почти вплотную. Здесь несколько человек из нашей группы, не выдержав испытания, повернули назад. Кто-то вспомнил, что у него дома есть важные дела, а кто-то честно признался, что лучше быть трусом, чем покойником. Мы с грустью посмотрели вслед удаляющимся фигурам, которые почти бегом припустили назад и уже через несколько минут окажутся во власти света и тепла. Чем меньше нас оставалось, тем страшнее было продолжать путь дальше.

Ветер дул несильный и даже не холодный, но он гулял по лесу, как-то странно подвывая и порождая непонятные звуки, которыми наполнялась зимняя ночь. Облака рассеялись, и на небе открылась огромная белая луна. Она заливала снег своим светом, отчего сугробы приобретали мертвенно-бледный оттенок с резкими чёрными тенями. И каждый раз было непонятно, что это: тень или что-то другое, притаившееся впереди. Шоссе делало плавный поворот, и уже давно за ним скрылись и город, и бензозаправочная станция. Мы оказались одни посреди ночи и леса, окружённые тьмой и страхом.

— Говорят, там, в подвалах, какой-то маньяк скрывается… — прошептал кто-то из моих одноклассников.

— До этих подвалов ещё дойти надо, — отозвался другой, — по этому лесу тоже нечисти всякой бродит предостаточно…

Вдруг идущие впереди остановились и стали пристально вглядываться вдаль.

— Что там?

— Да вон, смотрите: на обочине стоит кто-то…

— Вроде собака…

— Да не собака — волк! Видишь, как уши навострил.

— Волки стаей охотятся… значит, остальные нас по лесу и сзади окружают…

Группа попятилась назад.

— Да нет, какой сейчас волк в подмосковном-то лесу… Это собака…

— Да, я слышал, что здесь по лесу полно диких собак бродит…

— Они, небось, голодные и опасные… такие собаки пострашнее волков будут…

Группа опять сделала несколько шагов назад.

— А что она не шевелится?

— Боится нас спугнуть. Ишь, притаилась. Думает, мы её не видим.

— Надо в неё бросить что-нибудь.

— Не надо. Ещё хуже разозлишь!

— Да нет, говорят, если собаке не показать своего страха, действовать смело и решительно, они не нападают.

Кто-то из нас подобрал с земли снежный комок и швырнул его в собаку. Та даже не пошевелилась.

— Во, даёт!

— А может это не собака?

— А кто?

— Да оборотень какой-нибудь…

Мы стали пристально вглядываться в ночь. Кто-то опять чем-то бросил в собаку.

— Слушайте, а, по-моему, это просто тень…

— Тень?

— Ну да, тень…

Мы переглянулись, некоторое время постояли и неуверенно пошли вперёд, готовые в любую секунду броситься на попятный. Но это действительно оказался корявый куст, торчащий из-под снега, заретушированный ночью и причудливыми тенями.

Мы продвигались дальше, и с каждым шагом становилось всё страшнее. Лес отступил от дороги, но от этого легче не стало, потому что наша группа стала хорошо заметна издалека, и это вселяло дополнительный страх. На открытых пространствах чистый снег искрился в лунном свете, и было непонятно: то ли это снег, то ли чьи-то глаза смотрят на нас из темноты. Каждую секунду ожидая нападения, мы едва продвигались вперёд. Никому не хотелось идти первому. И передние постоянно останавливались, чтобы пропустить идущих сзади, а задние не хотели становиться передними и тоже останавливались. И часто мы довольно долго так стояли, пропуская друг друга и толкаясь на одном месте…

В конце концов наша группа дошла до того места, где шоссе делало крутой поворот влево, а вправо отходила дорога на молокозавод. Сейчас эта дорога оказалась полностью завалена снегом, и перед нами лежало небольшое снежное поле, окаймлённое редким лесом. Вот за этим-то лесом и угадывались строения молокозавода. Ветер усилился, и временами из-за леса до нас долетал какой-то странный гул, а иногда там что-то потрескивало, постанывало и подвывало. Кому-то из нас показалось, что между деревьями по ту сторону поляны бродит одинокий огонёк, происхождение которого было неясно…

— Ну, что? — спросил кто-то.

— Что… пришли.

— Как дальше пойдём?

— Как? Прямо так по полю и пойдём. Вон он за деревьями этот молокозавод…

— Кто первый?

— Да какая разница, кто?

— Ну, раз тебе без разницы, то ты и иди…

— А чего я-то сразу? Пойдём все вместе!

— Пойдём вместе, — согласился кто-то, но все остались стоять, не шелохнувшись.

Так, шёпотом переговариваясь и ругаясь, мы простояли довольно долго. Наверное, я бы замёрз, но страх так клокотал во мне, что холода я не чувствовал. Несколько раз, когда в лесу что-то ухало, я в ужасе приседал на корточки и не побежал назад только потому, что бежать назад одному было не менее страшно, чем стоять здесь всем вместе. Решили бросить жребий, кому идти первому. Но даже после этого те, кому выпало быть первыми, не сдвинулись с места. Их долго уговаривали, ругали, убеждали, стыдили, позорили, но они отговаривались и продолжали стоять, как вкопанные. И тут мне в голову пришла шальная мысль, за которую я неоднократно проклинал себя в дальнейшем. Решив, что все настолько напуганы, что всё равно не двинутся дальше и даже не будут этого стыдиться, поскольку оказались в равном положении, я решил разыграть из себя храбреца. Смело шагнув вперёд на снежную целину, я громко сказал:

— Ну, хорошо, я пойду! Кто со мной?

Расчёт был очень прост. Дураков, кроме меня, больше не найдётся. И тогда я скажу: «Ну, один я тоже не пойду. Что мне там одному делать». Или, в крайнем случае, (если уж совсем расхрабрюсь), дойду до ближайших кустов, отсижусь там, не выпуская ребят из поля зрения, а потом выйду к ним и скажу: «Да ерунда этот молокозавод! Ну, походил я там, ничего страшного нет! Только из подвалов кто-то повыл немного, но я прошёл мимо и всё». Зато после такого поступка я уж наверняка буду считаться самым смелым в школе. Да что там — в школе! Во всём городе! Но случилось непредвиденное: один из моих друзей, некто Алик (их два брата было — Алик и Славик), тоже шагнул ко мне и тоже сказал:

— Тогда и я пойду!

Я чуть в сугроб от неожиданности не сел. Ничего себе, разворот — все карты мне спутал! Но потом подумал: ладно, ничего страшного — вместе в кустах пересидим. Вдвоём оно даже и не так страшно. Но в этот момент к нам шагнул и Славик.

— Я брата одного не оставлю! — заявил он и громко шмыгнул носом.

Вот это уже совсем не входило в мои планы! И пока я прикидывал, что можно сделать в такой ситуации и получится ли уговорить братьев тихо посидеть в кустах, а потом молчать об этом, к нам шагнула Маринка (я уже давно замечал, что где Славик, там и она).

— Ну что ж, тогда и я пойду, — спокойно сказала она и встала рядом с нами.

Это был провал. Четыре человека — это уже целая группа! Две парты в классе! Их незаметно в кусты не спрячешь и молчать не заставишь! Я тут же стал думать, как бы мне переметнуться обратно, но к нам присоединилось ещё несколько ребят (видимо, задетые нашей решимостью), и на дороге осталось почти столько же, сколько решило пойти. И я, если честно, никак не мог сообразить, где мне будет безопасней: в этой группе или в той. Пока я хлопал глазами и думал, что предпринять, Маринка, развернувшись, пошла в сторону молокозавода.

— Пойдёмте скорее, раз уж решили, а то меня дома хватятся!

Славик направился за ней. Алик тоже потянулся за братом. В такой ситуации оставаться было очень стыдно, и я тоже пристроился за ними. Всего нас набралось человек шесть-семь, и примерно столько же осталось стоять на дороге, так и не решившись на последний шаг. Мы пересекли поляну, зашли в лесок и оглянулись. На дороге толпилась небольшая кучка ребят, выглядевшая отсюда очень одиноко.

— Зря мы разделились! — сказал Алик. — Все беды начинаются с разделения. Если уж мы дошли досюда вместе, так и на завод надо было вместе идти.

Ему никто не ответил. Ситуация не располагала к разговорам. Перед нами открывались строения молокозавода. Его территория когда-то огораживалась высоким забором, теперь сильно разрушенным. Прямо перед нами возвышались ворота (вернее то, что от них осталось), а в их проём виднелось здание гаража, трёхэтажное здание заводоуправления и полуразрушенный корпус одного из цехов. Посредине завода раскинулась большая площадка, где когда-то стояли машины, привозившие молоко или забиравшие готовую продукцию. Ветер выл в выбитых окнах и носился по пустым комнатам и помещениям, подвывая и хлопая чем-то. Картина была унылая и жутковатая…

Мы в нерешительности стояли перед воротами.

— Вы как хотите, а я подстрахуюсь, — сказал Алик и направился к куче металлолома, наваленной у забора. — Бережённого, как говорится, Бог бережёт…

С этими словами он выковырял из-под снега какую-то железку. Мне показалось это весьма разумным, и, утопая по колено в снегу, я последовал его примеру, облюбовав ржавую трубу, уродливо торчавшую из-под снега. Вооружившись кто чем смог, мы двинулись дальше.

Ближе всего к нам находился гараж — длинное одноэтажное строение, в обоих концах которого находились огромные ворота, соединённые широким проездом. Раньше справа и слева от него стояли машины, а сейчас вместо них осталось лишь несколько покорёженных металлических остовов, в которых смутно угадывались бывшие молоковозки и какая-то другая техника. Только у дальних ворот стоял более-менее целый автомобиль, правда без колёс. Но его кабина и цистерна с надписью «Молоко» сохранились весьма неплохо.