Бесплатный фрагмент - Языком времени

ЯЗЫКОМ ВРЕМЕНИ

Поэма

Посвящается А. П.

Как странен нам пафос минувших эпох…

Над ним потешаемся мы,

Скользя по просторам отменных дорог,

В коробках металла цветных.

Комфортен вещей повседневный уют,

И жизнь чудесно долга,

И новые смартфоны в «Эпл» дают,

Там функций сто тридцать одна,

И жизнь, и судьба — будто рынок труда,

Тут лузером важно не быть,

Тот беден, кто глуп, ну а мудрость проста —

Успешно и счастливо жить…

Прогресс налицо, нам привычно глядеть

Вокруг, видя чудо одно,

И кажется нам, будто жизнь — это смерть

В одном голливудском кино.

Бывает, случайно рассеется мреть,

И страшная правда видна,

И вдруг понимаем, что смерть — это смерть,

Всегда и во все времена.

Печальною мудростью бывших веков

Людские умы не томи,

В эпоху чувствительных к пальцам табло —

Чего могут стоить они?

Чему научить и о чем рассказать

Нам могут, глаголом трубя,

Пророки, которым не вышло держать

«Андроид» в неловких руках?

К чему нам Сенека, Монтень и Толстой?

Другие у нас мудрецы!

Незыблем души ожиревшей покой,

И учат нас жить подлецы,

И благостно тошные сны нам смотреть,

В забвении пьяном ума…

Но жизнь — это жизнь, а смерть — это смерть,

Всегда и во все времена.

Куда им до нас! Очевиден прогресс,

Наука все знает за нас!

Но жизнь — это жизнь, а смерть — это смерть,

Особенно — в нынешний час.

Уверенны в том, что несемся вперед,

Загадки у звезд отбирать,

Не ведаем даже, что очень давно,

Безудержно движемся вспять.

Мы вещи, комфорт научились ценить,

Без устали приумножать,

О том же, о чем свято помнить должны —

Приучены не вспоминать.

Мы глянцем сверкающим будней пустых

Весь смысл подменили давно,

И вещи ценя, обесценили жизнь,

Ее превратили в «ничто».

Судьба нам — арена, а жизнь — кино,

И вечно его нам смотреть…

И редко нам разум напомнит о том,

Что жизнь, увы — это смерть,

Не спорт, не кино, не крутой марафон,

Где лучше бы первым прийти,

Что будет конец, и к нему мы идем

По скользкому очень пути.

Мы знание взвесим мильонами тонн,

Но то умудрились забветь,

Что знали надежно и очень давно:

Что жизнь всегда — это смерть.

Мы сложные вещи научены знать,

Нам атомов тайна ясна,

При этом простое не можем понять —

Какая у жизни цена.

Среди небоскребов, рекламных щитов,

И праздника будней взахлеб,

Бесчисленных полок, что полны томов,

Шампунем отмытых дорог,

Прогресса и разных статистик о нем,

Падений и роста кривых,

Летящих быстрее стрелы поездов,

Бесплатного «ва́йфая» в них —

Вещей изначальных не можем понять,

Забыли простейшее мы,

И жизнью живем так, как будто она,

Последней лишилась цены.

Мы тратим на вещи минуты ее,

На «счастье», поездки и «кайф».

Нам смерть безразлична и жизнь — «ничто»,

В страстях протекающий «лайф».

Мы многое знаем, но разум — увы —

Нам чужд, ненавистен, ведь он

Покажет, что с жизнью сделали мы,

Осудит за то, как живем.

Мы смерти подвластны и попросту ждем

Слепого прихода ее,

Пока же «идем» — наслаждаясь живем,

Используя то, что дано.

Ведь бездна пока еще там, вдалеке,

И есть еще это «еще»,

Живи — не горюй о далекой судьбе,

Бери, то что жизнью дано.

Безумцы, над пропастью мы временим,

Как будто не видя ее.

«Ничто» впереди, и «ничто» позади,

Бесследно исчезнуть — и все.

Плевать нам на смерть, и на времени власть,

Плевать, что настанет тот час,

Когда нас не будет… айда пировать,

Живем-то мы «здесь» и «сейчас»!

Бездумность нам истиной стала, а сон —

Нам жизнь саму подменил,

Камнями ли, смехом — мы гоним все то,

Что может нас вдруг пробудить.

В проклятое время прожить нам дано,

Горька, современник, судьба —

Безумием сходу оно назовет

Остатки былого ума.

Трагический пафос — зачем он, о чем?

Где ж повод найти горевать?

Прекрасно живем — будто в новом кино

Нам выпало роль отыграть.

И в век виртуальных сетей и людей,

Смартфонов «Самсунг» и «Айпод»,

И купленных будто услуга детей,

И башен на метров пятьсот,

Нам кажется — не о чем больше скорбеть,

И счастья дорога светла…

Но жизнь — это жизнь, и смерть — это смерть…

В любые — увы — времена…

Когда же из дымки ушедших эпох

Вдруг что-то к нам речь обратит —

То нас не смутит, не застанет врасплох,

А пафос лишь смех породит…

И вот даже ты говоришь, старый друг,

Что чары у слова мертвы,

Что «экшн» — наш бог, ну, а Спилберг — гуру,

Кино развратило умы,

И не достучаться, и не пробудить,

И лгал обольститель-святой,

Когда златоустно он нам говорил,

Что слово — в начале всего,

Что словом господним был мир сотворен,

И им же творим навсегда,

И словом наш истинный путь озарен,

Как будто бы слово — звезда,

Что слово нам — кладезь премудрый навек,

В нем свет, и надежда, и меч,

И в слове обязан суметь человек

Расслышать господнюю речь…

Совсем не смущаясь, ты мне говоришь —

Да кто это будет читать!

Кому откровенья свои ты востришь?

Ведь всем и на все наплевать,

И дети забыли вес книги в руке,

И взрослые — дети порой,

Как сукины дети — живут налегке,

Свой скотский лелеют покой,

Табло — уж давно Евангелия текст,

Экранным умом мы умны,

И пафосный ямб, и души анапест,

Как прошлого тени — смешны.

Вопросы, задумия — в прошлом, увы,

И пафоса нам не понять,

Чем проще умом мы, тем проще нам жить,

И некогда нам «догонять»…

Чем проще язык наш — тем проще в уме,

Тем легче наш суетный ум,

Тем меньше в уме, как в пустой скорлупе,

Проносится горестных дум.

Пойми, мол — нам некогда думать, грустить,

Хоть выжить бы день ото дня.

Толстой смел вопросы свои городить —

На ум не давила сума,

И жизнь ценить было время ему,

И то, что живешь — понимать.

Про смерть озаренья потянут ко дну

Того, чей удел выживать.

А смей лишь вопросы задать, заострить —

Как низостной жизни ладью

Ты пустишь ко дну… Так зачем же топить

Напрасную жизнь свою?

Попробуй и только посмей осознать —

Как жизнь, что с трудом ты склепал,

Как камень Сизифов — попятится вспять,

Рассыпется в пепел и прах.

Поэтому просто — идти и влачить

Уж что там судьбою дано,

И думать поменьше, и что-то «ловить»,

И жизнь просмотреть, как кино.

И жить нас так учат, всегда объяснят —

От века и все так живут,

И те, кто сомнения сеют — зазря

С пути нас сбивают и лгут.

И жизнь для кайфа, успеха дана,

Для счастья, инстинктов, страстей.

И будто бы мыльная сага длинна,

А смерть… так не думай о ней…

И так мы живем — все ты мне говоришь,

И все лишь на этом стоит,

И не достучишься, и не раздробишь

Забвения крепкий гранит…

О нет, старый друг, ты не прав, ты не прав!

Я часто в глазах нахожу

Поверх наслаждений, безумных забав —

Тоски и отчаянья тьму,

И часто я вижу во взгляде слепых,

Что очень уж тонко бельмо.

И мысли ли, слова ли свет поверни —

И просто иссохнет оно.

И часто душою я тех узнаю,

Кто прячет вопросы в себе,

Готовы проснуться и попросту ждут,

Чтоб к ним обратились извне.

Увы, в нашем мире, прогнившем дотла,

Опоры вовне не найти,

И неразделенная, стонет душа,

И трусость сбивает с пути.

И тот, кто умом и судьбою лишь ждет

Будящий услышать призыв,

Не слышит, и тьмой поглощенный живет

В бетонных стенах немоты.

Так кто же тут трус? Кто боится сказать,

В трагичном признаться себе?

Кто слова не слышит, не смеет решать,

Порывы губя в немоте?

Быть может, что больший здесь грешник и трус,

Кто видя забвенья гранит,

Бессильным, напрасным речения труд

Считает, и просто молчит.

Крушенье, обломки… зачем, для чего?

Но бездну познав пустоты,

Мы вдруг открываем — творить нам дано,

Любовью воспрянуть из мглы.

Проснувшись однажды, осмелившись «знать»,

Мы ад пустоты познаем,

Привычную жизнь вдруг начнем отвергать,

Не можем уж жить, как живем,

И муторно станет нам вдруг от того,

Чем годы мы жили впотьмах,

И то, за чем гнались в забвенье своем

Предстанет как глупость и прах,

И вдруг тосковать начинает душа,

Отчаянно, будто на смерть,

И то отрицать, чем ты жил не спеша

Безумное множество лет.

Привычное станет как ад, а за ним —

Незнание, мрак, пустота.

Как жил — жить не можешь, но что изменить,

Чтоб жизнь была смыслом полна?

Путь разума горек, но только на нем

Как чудо дано нам открыть,

Пылая отчаянья адским огнем,

Способность любить и творить.

Проснувшись, познав пустоту и за край

У бездны вцепившись рукой —

О тайна, поди ты ее разгадай —

Тогда только станешь собой.

Как тайну вселенной познаешь себя,

Способность творить — как борьбу

За то, чтоб любовью живя и горя,

Суметь победить пустоту.

Поэтому знания горек урок.

Но только с печалью познав,

Пропитанный мудростью библейских строк —

Ты стал человеком, не ждав.

Какие бы вдруг не пришли времена,

Какой бы комфорт и уют

Нас не обволакивал кольцами сна,

От взора скрывая судьбу —

Но силою слова добраться суметь

До тех, в чьей душе пустота.

Ведь жизнь — это жизнь, и смерть — это смерть,

Всегда и во все времена.

Какою бы силой иллюзий наш мир

В забвеньи людей не топил,

Как властно б сверкающий, шумный кумир

Над ними — увы — не царил,

Как рабски бы ни были наши умы

Бездумны, счастливы, пусты,

Как к долу б не гнули покорные лбы,

Чтоб только не видеть судьбы —

Закончится сон и рассеется мреть,

Растает забвенья туман,

Ведь правда о том, что трагедия — смерть,

Подходит ко всем временам.

Чем раньше растает — тем лучше для нас,

Когда еще жизнь впереди —

Есть время, чтоб в смертный и гибельный час,

Навеки оставшись, войти.

Так вот, я скажу — наплевать на «прогресс»,

Он вовсе не так уж велик,

Поверх всех его тошнотворных чудес

Мерцает бессмыслицы лик.

«Прогресс налицо»! — прокричат из толпы,

Отвечу я — как посмотреть…

Господствуют над человеком, увы,

Забвение, время и смерть.

Давно превращен человек им в «ничто»,

А жизнь в нем — бессмыслицы смрад,

Веселье над бездной одно суждено…

Комфортный, сверкающий ад.

«Прогресс налицо»!! — кто-то мне возразит,

Неправда — решусь я сказать,

Приходим мы в мир, чтобы повременить,

Бесследно навек исчезать,

Как будто бы жизнь и судьба нам даны

Единожды и навсегда,

Чтоб миру вещей и комфорта служить,

Как будто бы смерть — не беда,

Как будто ни муки, ни ужаса в том,

Чтоб побыв — исчезнуть, не быть,

Покорно ее ожидая топор,

Бессмысленно жизнь влачить.

Прогресс — это мир, где среди колдовства

Комфорта, безликих вещей,

Над жизнью людскою царит пустота,

И смерть торжествует над ней.

Кино, Голливуд, дефиле без одежд,

Инстинкты, успех, кутерьма…

Но жизнь — это жизнь, и смерть — это смерть,

Всегда и во все времена…

Ты скажешь мне, друг — пробудись, оглянись:

Кому правда слова важна?

Но смерть — это смерть, а жизнь — это жизнь,

Для всех и во все времена.

И вечно нас слово способно задеть,

И значит — надежда жива…

И все потому лишь, что жизнь — это смерть.

Всегда. И во все времена.

10 мая 2016 года

DIXI ET ANIMAM SALVAVI

Поэма

Посвящается В. Я.

Стихи ты не пишешь, чтоб их напечатать,

В подобном — обман, святотатство.

Ты пишешь их, чтобы беззвучно заплакать

Над жизнью, бегущей напрасно.

Чтоб в чем-то признаться себе потаенном.

Чтоб путь твой под пристальным взглядом

Раскрыл суть событий и метров пройденных,

И ям — тех, в которые падал,

И чтобы итоги его, проступая

В огне сна не знающей мысли,

Судом над тобою в строках застывали

Как в свитках пути летописных.

Чтоб мысли, в тебе заблестевшей вдруг светом,

Судьбу подарить и свободу.

Чтоб тьму вопрошав и дождавшись ответа,

Хоть часть его выразить словом.

Ты пишешь, чтоб выразить властное то,

Что бездной в тебе раскрываясь,

Тебя поглотит, заберет и сожжет,

Во вне сквозь тебя прорываясь.

Раскрывшись в тебе — оно через тебя,

Тобой безраздельно владея,

Рождается в мир, своих требуя прав,

Всегда их добиться умея.

Ты в жертву приносишь себя целиком

Тому, что раскрылось и льется

Как будто бурлящий, бескрайний поток,

Ты просто ему отдаешься,

В слова облекаешь несущийся вихрь

Из мыслей, прозрений, признаний,

Из чувств и смыслов, таящихся в них,

Из страхов, молитв, упований,

Молчавших, но будто решившихся вдруг

Сказать про себя неприкрыто…

Вертит тебя этот пылающий круг,

Как смерч по долине забытой —

И вьется, и льется, куда-то несет…

Во власть его отданный рабски,

Рождаешь ты строки… Их дерзкий полет —

Подобный и муке, и ласке,

И чуду, и аду, и жертве живой —

По сути своей безразличен

К тому, чтоб на гранках застыло строфой

Пришедшее тайно и свыше.

Ты пишешь, влекомый желаньем одним —

Сказать то, что требует властно

Быть сказанным в слове, стать в слове живым,

Навечно в нем жить оставаться.

Есть святость в желании этом сказать

Про то, что никак ты не сможешь

В себе утаить, задушить, умолчать,

Ведь спалишь себя этим, сгложешь.

Ведь то, что тебя побуждает сказать,

В тебе погребенным оставшись,

Не сказанным став, начинает сжигать,

Грозит погубить, разорвавши.

Ты пишешь, стремясь до конца исчерпать

И выразить то, что предела

Как будто не знает. Не выйдет в печать?

Какое ж до этого дело?!

Когда б не писал ты — но пишешь затем,

Чтоб выразить ясно и честно

В вопросах и муках рожденный ответ,

И мыслей бурлящую бездну.

Пускай не «печатный» ты вовсе поэт —

Своим «не печати» протестом,

Как будто даешь перед миром обет:

Остаться правдивым и честным.

Совсем не молчания это обет!

В «молчании» этом печатном,

Такие ключи раскрываешь в себе,

Такую стихов своих правду,

Такие источники строчек своих,

Что молишь — «заткнул бы хоть кто-то!»,

Но пишешь взахлеб, расстворяешься в них,

И льешь их бескрайним потоком.

Лишь правда — для строк неизбывный исток,

Лишь ей строчки дышат и живы,

Она их рождает бурлящий поток,

Он в тех иссыхает, кто лживы.

Родят они строфку… ну, две или три,

Ну пять, чтоб бессильно иссякнуть,

В награду за «подвиг», за все их «труды»,

Возможность найдут напечатать.

И что же? Здесь все, что хотел ты сказать?

Здесь все, что в душе твоей было?

Здесь все, что в ней есть и зовет написать,

Что жгло, и томило, и ныло,

Что в таинстве ночи, как свет среди мглы —

Душевной, твоей, не вселенской —

Рождало звенящие ритмом ряды,

Слова водружало на место?

Что жгло тебя сладостно-адским огнем

Раскрывшихся мыслей, прозрений,

Огнем этим в сердце несчастном твоем

Дарило вдруг счастье мгновений?

Здесь все, что ты хочешь и можешь сказать?

Здесь все, чем душа твоя полна?

Вот все, что сумели «бурля», раскачать

Души твоей дремлющей «волны»?

Вот все, чем живешь ты, и мыслишь о чем?

Вот все, что волнует и гложет?

Вот все, что ты понял о том и о сем,

Вот все, что пугает, тревожит?

Вот все, что стремишься осмыслить, понять,

Что мыслить тебя побуждает,

И понятым став, обращает писать,

И требует, и заставляет?

Вот вся твоя жизнь, и мука твоя,

И все твои духа боренья,

И все, для чего ты решал и страдал,

Судьбы принимая гоненья?

Вот все, что в тебе? Пустовато, мой друг,

И бедно, и тускло, и мало.

Душа твоя «мала», и глух ее звук,

И мало в строках твоих встало.

Вот все, что есть «ты»? Да, немного… Душа

Немного твоя пережила,

Не многое знала, дремна и пуста,

Немного же и «наплодила».

Не «емкость» и «краткость» здесь, нет — пустота

Души, пустотой дребезжащей.

Написано мало, ведь малым полна,

Не «много», а «мало» в ней чаще.

Не заповедь в том, чтобы кратко писать,

Ведь «кратко» — не значит, что «емко»,

Что хочешь сказать — говори, и сказать

Позволь себе длинно и много,

И громко, и сдержанно, эдак и так —

Как хочется в миг этот странный,

Как нужно, ведь что-то сказать — не пустяк,

Экстаз будто тайный, сакральный.

Лишь малое можешь сказать ты, увы,

И очень в душе твоей мало.

От этого строки скупы и скудны,

И мало рука написала.

А что же поделать страдальцу тому,

Которого «многое» полнит?

Язычнику, в жертву святому огню,

Несущему строфы и строки?

А что же скажите поделать, когда

Так много в душе пережито,

О многом так нужно суметь прокричать,

И много так в мыслях разлито,

Что он бы писал, и горел, и писал,

Пока не сгорел бы до праха,

Над строчек листом без остатка пропал,

Как будто бы лист — это плаха?

Ему что поделать, скажите же, что?

Ведь пишет он для выраженья

Того, чем он полон, а не для «ничто» —

Издательств, похвал, одобренья —

Для счастья, которое в праве сказать,

В возможности этой сокрыто,

Чтоб будто в магическом танце рождать

Слова для того, чем горит он!

В возможности ясно, до точки сказать

Про то, чем душа твоя полна —

В ней счастье и то, что заставит писать

Размашисто, много и долго.

В ней чудо и тайна… Разверзнется вдруг

В душе твоей будто бы бездна,

И строки родятся, потоком текут,

Пощады проси — бесполезно.

И если я длинно и много пишу,

И если бесчисленны строфы,

То лишь потому этим часто грешу,

Что высказать нужно мне много,

Что много бурлит и таится во мне,

И многое просится в строчки,