Бесплатный фрагмент - Ярость одиночества

Книга первая: Девятый трутень

Выстрел

Сегодня Ольга разрешила себе не ходить на работу в адвокатскую контору — объявила выходной. Утром она проводила мужа на службу, дочь в школу и собралась с книжкой посидеть в кресле-качалке, обжить новую, недавно пристроенную к дому открытую веранду, понежиться на солнышке. Она запретила себе думать об анализе дрязг и склок в неудавшихся браках, разбитых при делёжке имущества фужерах, о нерадивых автомобилистах и прочих неурядицах, которыми занимается уже более пятнадцати лет. Занимается успешно и считается лучшим в Сартове адвокатом по гражданским делам. Ольга переключила сотовый телефон на работу без звука, положила его рядом и иногда, когда он вдруг начинал дрожать и недовольно кряхтеть, поглядывала на дисплей, решая, брать трубку или подождут. Все, кто сегодня звонил Ольге, отправлялись на «подождут». Она почти задремала, когда услышала из глубины дома звонок городского телефона. Звонок был неожиданный, резкий, почти забытый, поскольку последние несколько месяцев молчал. Все, кто хотел дозвониться, обычно пользовались сотовым, а здесь вдруг…

— Боже мой! — вздрогнула Ольга. — Пожар, что ли!

Шла уже десятая посылка вызова, когда Ольга, наконец, добралась до возбуждённого, орущего аппарата.

— Да, слушаю! — запыхавшись, крикнула она в трубку.

— Оля, это вы? — прохрипел непохожий ни на мужской, ни на женский голос.

— Да, — прислушиваясь и пытаясь узнать абонента, ответила Ольга. — Не понимаю — кто?

— Я Кира Сибукова — дочь товарища вашей мамы Владимира Григорьевича. Помните? — На другом конце соединения послышался кашель, и Ольге показалось, будто говорившего вырвало.

— Говорите! — ещё громче, прижимая трубку к губам, закричала Ольга. — Что случилось?

— Она не может говорить, — ответил более спокойный, но тоже взволнованный мужской голос. — Меня зовут Игорь. Сейчас на моих глазах её пытались убить из оружия с лазерным целеуказателем. Она позвонила отцу, получила приказ немедленно сообщить Исайчеву, но через вас. Он сказал, вы подскажете, что делать.

У Ольги дрогнули колени, и она, уцепившись за спинку дивана, села на подлокотник, выдохнула:

— Киллер? Кира сейчас в безопасности? Надеюсь, вы звоните не с её телефона и сидите не в своей машине? — Ольгу немного потрясывало. — Говорите адрес и номер вашей машины. Ключи от неё бросьте под днище. Можете?

— Да, конечно! Мы в аптеке на углу Кирова и Вольской. Аптека дежурная и работает до утра, но вы всё же поторопитесь… Очень страшно…

— Постараюсь! Звоните отцу Киры, остановите его. Он ни в коем случае не должен приближаться к месту происшествия. Вас заберут другие люди… Скажите, чтобы ехал ко мне…

Нажав на кнопку «Отбой», Ольга набрала номер мужа — Михаила Юрьевича Исайчева, старшего следователя Следственного комитета.

В начале этого года Михаил получил очередное звание — подполковника юстиции — и заменил на посту начальника следственного отдела СК своего предшественника, отправившегося на пенсию. Рабочие дни новоиспечённого начальника отдела плавно перетекали в рабочие ночи, и только рассветы удавалось встретить рядом со своей спящей семьёй. Теперь Михаил общался с женой чаще по телефону, чем воочию, но и это было радостью.

— Да, Копилка, слушаю тебя! — откликнулся Исайчев.

Копилкой Михаил прозвал свою супругу из-за её страсти к собирательству монет, старинных и разных. Нумизматическая коллекция Ольги была едва ли не самой полной в Сартове. В её карманах всегда позвякивали монетки на случай подвернувшегося обмена. Отсюда и Копилка. Надо заметить, Ольга не осталась в долгу и одарила мужа прозвищем Мцыри — и не потому, что его имя и отчество созвучно с именем и отчеством автора поэмы, а потому, что он сразу проявил себя как непреклонный и принципиальный товарищ.

— Миша, в Киру Сибукову час назад стреляли из ружья с лазерным прицелом. Она спаслась случайно. Вернее, её каким-то образом уберёг прохожий. Их надо оттуда забрать… или как? — взволнованно спросила Ольга.

— Кира Сибукова — дочь Владимира Григорьевича, начальника курса в военном училище?

— Да, да, что делать, Миша? Они в аптеке на углу улиц Кирова и Вольской. Я приказала парню к его машине не приближаться, чтобы не засветить номера и с телефона Киры не звонить… правильно?

— Молодец! Я поехал за ними, кофейку погрей!

Владимир Григорьевич Сибуков, старинный друг мамы Ольги, дослуживал службу в чине подполковника в Сартовском военном училище. Семью Сибуков создал поздно, уже ближе к сорока годам. Создал в ускоренном темпе, и теперь у него имелось четыре сына-погодка и младшая дочка Кира, которую Сибуков звал не иначе как «мизинчик». Дочка получилась только с пятой попытки, и сейчас, меряя шагами гостиную в доме Ольги и Михаила, Сибуков, не веря в Бога, повторял: «Господи, спаси и сохрани мою доченьку!»

Михаил, доставив бедолаг, высадил их, но сам в дом не пошёл. Решил переждать волну ахов и охов в саду, неспешно прикурил сигарету.

Кира, едва пересекла порог, бросилась к отцу:

— Папа, я цела! — И, кивнув в сторону возникшего за её спиной парня, представила: — Это Игорь. Он меня спас!

Исайчев почти докурил сигарету, когда услышал стук входной двери. Он обернулся. На крыльце, кутаясь в шерстяную шаль, стояла Ольга. Она, настороженно поглядывая на мужа, спросила:

— Ты считаешь, плохо дело?! Если стрелял киллер, как она спаслась? Они рассказали тебе?

Исайчев огляделся вокруг, подыскивая, куда выкинуть окурок, и, не найдя подходящего места, зажал его в кулаке. Ольга протянула мужу руку с открытой ладонью:

— Давай сюда! Наверняка сунешь в карман. Ты не ответил, как они спаслись?

Михаил завиноватился, но окурок в руку жены вложил.

— Случайно, Копилка. Парень оказался сметливым. Он рассказал, что забегал в спортивный магазин, купил целый рюкзак протеинового питания в банках. На выходе заметил симпатичную девушку, пошёл за ней и вдруг увидел светящуюся точку, рыскающую по её спине. Сначала подумал, мальчишки балуются с лазерными указками, а потом, когда точка замерла у девушки в районе левой лопатки, понял — это не указка. Времени на размышление не было, и он просто кинул в неё свой тяжеленный рюкзак. Успел! Девушка, получив удар, упала ровно в тот миг, когда пуля была уже выпущена. Парень уверен, что слышал, как она просвистела над её головой и пробила раскладной рекламный баннер у аптеки. Роман Васенко, когда забирал машину, проезжал рядом и разглядел в нём дырку. Сейчас там работает группа. Это заказ, Оля! Полагаю, что Игорь не засветился, они его вряд ли вычислят, а вот Киру будут добивать. Роман предположил, что стреляли с крыши гостиницы «Волга». Перекрёсток оттуда хорошо просматривается. Киру, пока не разберёмся, придётся оставить у нас.

— Конечно, — сразу согласилась Ольга, — дом большой, всем места хватит. А как быть с её работой?

Михаил удивлённо взглянул на жену:

— Оль, с какой работой? Её чуть не убили — и будут продолжать убивать!

Ольга вздохнула, обернулась на дверь:

— Идём, Мцыри. Пора с ней поговорить. Хотя не думаю, что она в данный момент сможет разумно мыслить. Очень напугана. Я только сейчас поняла, что за звук слышался в трубке, когда говорила с Игорем. Это рядом Киркины зубы стучали от страха. Может, ей укольчик поставить успокоительный? Раздробит себе всю челюсть в крошку…

Михаил, поднимаясь по ступеням, невесело бросил:

— Застучишь тут, когда костлявая над головой косой машет…

2

Сибуков с дочкой сидели на диване, притулившись друг к другу, Игорь пристроился в кресле напротив. Михаил с Ольгой присели на другой угол дивана.

— Всё, что касается счастливого спасения Киры, мне Игорь рассказал по дороге, — начал Михаил, внимательно вглядываясь в Киру. — Игорь, вне сомнения, заслуживает всяких похвал. Я думаю, ему нечего опасаться. Он может спокойно вернуться в обычную жизнь, а тебе, девочка, придётся задержаться, осмыслить и рассказать всё, что думаешь по этому поводу. Где и когда ты могла так сильно вляпаться?

— Не знаю… — Киру начало потряхивать, беспокойные глаза наполнились слезами. — Правда не знаю… Может быть, стреляли вовсе не в меня?

Михаил перевёл взгляд на Игоря:

— Как ты считаешь?

— Я, как обыватель, полагаю, невозможно перепутать мишень, глядя в прицел снайперского оружия, а как спортсмен-снайпингист, совершенно уверен в этом. В том, что оружие убийцы помимо лазерного целеуказателя было снабжено ещё и оптическим прицелом, уверен.

— Ну да, конечно, — усмехнулся Исайчев, — я о тебе приблизительно так и думал. Будь по-другому, ты бы вряд ли среагировал молниеносно. Предлагаю взять паузу до утра. Кира успокоится и постарается вспомнить, кому она могла помешать настолько, чтобы спровоцировать своё устранение. Владимир Григорьевич, вашей дочери придётся остаться у нас на неопределённое время.

— Насколько неопределённое? — уточнил Сибуков.

— Пока не разберёмся. Мои ребята во главе с майором Васенко в данный момент осматривают место преступления и место лёжки снайпера. Результаты завтра. Думаю, и у Киры появятся предположения.

— Это не снайпер, не профессионал, — неожиданно заметил Игорь. — Вероятно, всё же это стрелок-любитель, который специально приобрёл ружьё с лазерным целеуказателем, чтобы, во-первых, хорошо прицелиться, во-вторых, поразить цель наверняка. Профессионал не станет выкидывать такие понты. Он бы сделал всё тихо, без кинематографических трюков, ему не надо красоваться.

— Ты полагаешь, он красовался?

— Нет. Он оснастился именно потому, что не уверен в себе. Точка прицела была нетвёрдой, рыскающей. Цель видел хорошо, перепутать не мог. Причиндалы к оружию приобрёл, чтобы свести к минимуму своё неумение стрелять.

— Уже кое-что-о-о… — задумчиво произнёс Исайчев. — То бишь у убийцы есть возможность купить оружие с лазерным целеуказателем и оптикой, но нет возможности нанять профессионала?

— Или нет человека, которому можно дать поручение нанять профессионала, — закончила мысль мужа Ольга.

Михаил, соглашаясь, кивнул:

— Что-то личное? Некому довериться? Боялся или боялась испортить репутацию?

— Фу-у! Ты допускаешь, это могла быть женщина? — брезгливо хмыкнула Ольга. — Будет тебе баба бегать с ружьём по пыльным чердакам, она лучше яд подкинет…

— Яд? Да, более вероятно… — согласился Михаил.

3

В эту ночь все, кто остался в доме Исайчевых, до утра спали плохо. Уже под утро едва задремав, Ольга услышала, как в дверь спальни кто-то негромко поскрёбся. Тихонько, чтобы не разбудить мужа, Ольга встала и, подойдя к двери, приоткрыла её. В щёлочке увидела испуганное лицо Киры с натруженными бессонной ночью и страхом глазами. Та приложила указательный палец к губам, свободной рукой поманила Ольгу к себе. Ольга, поглядывая на мужа, бочком вышла, тихонько затворив дверь. Так же, как и Кира, пошла короткими шажками, на цыпочках в направлении кухни и уже там шёпотом спросила:

— Чего? Приснилось что?

— Давай попьём кофе, — попросила гостья.

— Ты что-нибудь вспомнила? — спросила Ольга, наливая в турку воду из графина.

— Ничего! — Кира отчаянно замотала головой. — Всю башку сломала. Я никогда никого не предавала. Моя трудовая деятельность не предусматривает наличие секретов. Ты знаешь, я работаю в поликлинике обычным хирургом. От моего ножа никто не умер и не стал инвалидом. Я не уводила чужих мужей и не разбивала ничьих семей. У меня даже возлюбленного на данный момент нет. Я никого не обворовала. Живу по средствам. Папа купил мне квартиру, а если бы не купил, так и жила бы с родителями. За что, Оля, вот так из ружья, настоящими пулями?

Пока кофе закипал, обе женщины сидели за столом молча, сложив перед собой руки. Первой безмолвие прервала Ольга:

— Давай, девочка, так: перечисляй всех твоих знакомых, с которыми тесно общалась, друзей бывших и настоящих с коротенькой справочкой о каждом. Может, на кого-нибудь наткнёмся? Начнём с закадычных.

— С закадычных? — Кира растерянно посмотрела в окно и вдруг резко повернулась к Ольге, зрачки её больших глаз были расширены, а лицо на глазах белело, будто его вытирали меловой тряпкой. — Та-а-ак… они все умерли в этом году. Все трое… погибли… Я последняя…

— Миша! — закричала Ольга срывающимся голосом. — Миша-а-а, иди сюда-а-а!

4

Кира долго не могла сосредоточиться. Она начинала говорить, но сбивалась, плакала, опять начинала говорить и опять плакала. Ольга с Михаилом терпеливо ждали. Только после третьей чашки кофе Кира немного успокоилась.

— Мы учились в одном классе — Ксения, Ленка, я и Светка. Дружили. Ксюха была очень музыкальной. Играла на гитаре, фортепьяно, сочиняла песни, но голос у неё был слабый, зато хорошего звучания. Светка тоже пела. Однажды собрались у кого-то на дне рождения, у кого — не помню, весь вечер пели вчетвером. Ребята слушали, а потом один из них предложил создать группу вокально-инструментальную, и даже придумали название из первых букв наших имён — КЕКС: Ксения — Елена — Кира — Светлана. Вокально-инструментальный ансамбль КЕКС в школе был очень популярен. Девчонки завидовали, парни ходили по пятам. А мы дружили и увлечённо занимались музыкой. По окончании школы КЕКС развалился, девчонки разбрелись по разным вузам, но не расстались, встречались каждую неделю в нашем кафе. Получили профессии: Ксюха окончила консерваторию, стала писать серьёзную музыку. Её заметили, послали на музыкальный фестиваль в Аделаиду.

— Куда? — встрепенулся Михаил.

— Аделаида в Австралии, — поспешила пояснить Ольга.

Она испугалась, что нечаянный вопрос мужа может отвлечь Киру. Но Кира будто не слышала, она продолжала:

— Ксюха взяла там главный приз, осталась преподавать в университете Квинсленда на музыкальном факультете. Вышла замуж. Каждый год на праздник святого Валентина приезжала в Сартов навещать родителей. Мы тоже подтягивались и три-четыре дня проводили вместе. Это стало привычкой и традицией. КЕКС собирался на такие встречи ежегодно, несмотря ни на что. Девчонки ехали отовсюду, где бы ни были. В начале этого года Ксюха погибла под колёсами автомобиля там, в Австралии, когда переходила дорогу, направляясь в университет. Её родителям сообщили, что машина, которая убила Ксюху, была в угоне и у полиции нет ни одной зацепки, чтобы найти убийцу.

Ксения (история жизни)

— Кексики, давайте договоримся не ссориться! — белокурая шустрая девчонка бегала вокруг подруг, тормоша их и дёргая за носы и уши. — Разве стоит какой-то Вовка Краснов нашей дружбы? Да тьфу на него! Давайте репетировать!

— Он красивый… — куксилась Лена, распуская иссиня-чёрные косы и искоса поглядывая на Ксению крупными, с монгольским разрезом глазами. — Вовка целуется классно!

— Вот! Вот! — зашипела в микрофон Кира. — А целуется он действительно здорово. Ленка, ты с Красновым встречалась в мае, а я в июне. Значит, в июне он тебя уже бросил. Отстань!

Ленка выпрыгнула на середину сцены школьного актового зала и, закрутившись как юла, подбежала к Кире, выхватила из её рук микрофон и гаркнула:

— Он меня не бросил! Это ты его увела! Ты… ты… ты… чувырла!

— Что?! — задохнулась Кира.

— Брысь!

Слово прозвучало как гром среди ясного неба, потому что произнесено было не кем-нибудь, а именно тихой, незаметной Светкой, дочкой генерала, приучившего своё чадо к фразе: «Пока живёшь под моей крышей, ты рядовая! Упала, отжалась и отползла…» Светка настолько боялась отца, что незримая тень его следовала за ней повсюду и повсюду она была рядовая, не имеющая слова. В КЕКСе Светка являлась главным певческим голосом. Перед каждым выступлением подруги напутствовали её: «Ты стоишь впереди, и попробуй только спрячься за наши спины». И вдруг это «Брысь!» — звонкое, рычащее, угрожающее. Даже струна на гитаре Ксении, всегда живущая сама по себе, жалобно дзинькнула и замерла, не смея нарушить лавиной

обрушившуюся на девчонок тишину.

— Слушайте меня, — хорошо поставленным командирским голосом сказала Светка. — Наша дружба дорогого стоит. Не надо загаживать её мелкими дрязгами. Впредь всё сугубо личное оставляем за скобками, как то: мужиков, мужиков и ещё раз мужиков. Говорить о личных переживаниях по поводу двуногих отличного от нас пола запрещается! — И, взглянув на подруг горящим суровым взглядом, Светка умолкла, превратившись в тихую, незлобивую прежнюю Светку.

— Давайте репетировать… — тихонько мяукнула Ксения.

Ксения в выпускных классах не считалась выдающейся ученицей: не двоечница, конечно, но тройки, иногда четвёрки плотно жили в её дневниках. Любимыми предметами были литература и пение. В них Ксения Звягинцева преуспевала. Все до единого ученика в школе знали школьного барда, руководителя квартета КЕКС, девочку с вечным атрибутом — гитарой за спиной. Гитара во время уроков лежала в классах на задней парте, зато в перемены она и Ксюха собирали вокруг себя большую часть школы. Учителя поощряли Звягинцеву и не препятствовали её увлечению. Они предпочитали хоровое пение на переменах, чем коллективное беганье по коридорам школы. Характер у Ксении был озорной, весёлый, необидчивый. Правда, в последнем классе она неожиданно резко изменилась. Поблёкла. Ксения так же, как и всегда, пела на переменах песни своего сочинения, только сейчас вместо весёлого озорства в текстах и музыке больше было печали. КЕКСы пытались выяснить, но Ксения с полными глазами слёз проронила: «Уговор дороже денег, ни к чему вам эта срань. Решу сама». И вероятно, решила, потому что на выпускном вечере отыграла концерт как настоящая звезда. С горящими глазами, с драйвом, чем привела в восторг выпускников, особенно мальчиков. Только Ленка, самая наблюдательная, заметила: «Этот табун пускающих слюни пацанов — лучшее доказательство тому козлу, что он козёл! Молодец, Ксю!»

После школы КЕКСы разбежались кто куда, но из виду друг друга не теряли. Ксения уехала в Москву, окончила Российскую академию музыки имени Гнесиных и после конкурса в Австралии осталась преподавать теорию музыки в университете города Брисбена, столицы штата Квинсленд. Вышла замуж за Джошуа и через три года нелепо погибла на пешеходном переходе, сбитая неостановившейся машиной.

6

В кабинете Михаил Исайчев раскладывал на рабочем столе перед майором Васенко фотографии из дела о гибели гражданки России Звягинцевой Ксении Владимировны. Фотографии были получены по запросу Исайчева в полицию австралийского штата Квинсленд. Фотографий было много. Васенко схватил первую попавшуюся, но Исайчев остановил его:

— Роман, давай сначала посмотрим видео.

Васенко недоумённо пожал плечами, поинтересовался:

— Михал Юрич, откуда это дело Ксении Звягинцевой? Я что-то не припомню, чтобы в комитете кто-то возбуждался по поводу гибели некой Звягинцевой в Австралии. — Васенко поднял указательный палец в сторону потолка. — Мы чё, теперь и их дела берём? Своих мало? Австралия, она у нас над головой, страна наоборот.

— Почему наоборот? — усмехнулся Исайчев, вставляя флешку в компьютер.

— У нас сейчас ноябрь, начало зимы. А у них ноябрь — начало лета. Хочу в Австралию, — мечтательно произнёс Васенко. — У нас снег идёт, а там тёплый дождь, у нас сугробы, а там цветы, у нас люди белые и бледные, как поганки, а там загорелые, как шоколадки.

— Звягинцева тоже хотела… Она ближайшая подруга Киры Сибуковой. Их было четверо. Лучшие подруги. Три из них погибли в течение этого года по разным обстоятельствам. Кира последняя, — буркнул Михаил, нажимая на кнопку «Воспроизведение». — Смотри внимательно, майор. Это момент гибели Ксении Звягинцевой. Запись с камер наблюдения.

На экране молодая женщина в длинном, до щиколоток, жёлто-зелёном платье беззаботно ступила на пешеходный переход. Она двигалась легко, помахивая малиновой сумочкой, и дошла почти до самой середины, когда все приближающиеся к зебре машины, пропуская её, замерли, и только одна, та, что была ближе к противоположному краю, не остановилась, а, подцепив её на капот, протащила несколько метров и скинула на проезжую часть, при этом не тормозя и не снижая скорости.

Васенко поморщился и отвёл взгляд.

— Что скажешь? — спросил Исайчев. Сам он уже несколько раз пересмотрел видеозапись.

— Говнюк обдолбанный! Что ещё можно сказать?

Михаил усмехнулся, взглянул на сослуживца. Уже много лет они объединяются в группу, когда возникают сложные, заковыристые дела или дела конфиденциальные, не терпящие огласки и ограниченные во времени. Они совсем разные: Михаил старается не принимать опрометчивых и поспешных решений, он выдержан и рассудителен, в экстремальных ситуациях берёт паузу и тщательно обдумывает предстоящие действия. Это происходит у него без каких-либо усилий — он такой от природы. Роман же не терпит медлительности. Он энергичный, работоспособный, с богатой мимикой болтун. Но среди своей поспешности Роман выдаёт иногда такие наблюдения, которые удивляют Михаила и часто становятся ключом к разгадке неординарного дела.

— Смотри ещё раз. — Михаил включил запись, вынул пачку сигарет из ящика стола, отошёл к окну.

Три дня назад по приказу нового начальника Следственного комитета завхоз под предлогом сильного затенения кабинетов спилил большую часть деревьев по тыльной стороне здания и покушался на любимый тополь Исайчева. Но Михаил вовремя успел выскочить и, обхватив дерево руками, сообщил древорубу: он отдаст дерево только через его, древоруба труп. После чего завхоз прибил к тополю табличку «Не подходи, Исайчев убьёт!». Михаил с таким постулатом согласился. Дерево помогало думать. Оно медленно покачивало могучими ветвями и переводило похожие на бурную, метущуюся реку мысли Михаила в спокойное русло. Исайчев поискал глазами табличку, усмехнулся и прижал окурок в обитающую на подоконнике пепельницу, обернулся.

— Что увидел? — спросил Исайчев, воткнувшись недовольным взглядом в Романа.

— Увидел, — спокойно ответил Васенко и положил на столешницу раскрытую ладонь с растопыренными пальцами. — Первое, — загнул мизинец Роман, — войдя в поле обзора камеры наблюдения, водитель машины, пренебрегая знаком «Пешеходный переход», не сбросил скорость, что не характерно для австралийских водителей…

— Да. — Согласился Исайчев. — У них там с этим строго. Встала нога на зебру — всё движущееся замерло.

— Так вот, — продолжил майор, — не только не затормозил, а, наоборот, увеличил скорость. Второе, — Роман загнул безымянный палец, — он даже не пытался отвернуть в сторону, хотя там было свободно. Третье, — согнулся в поклоне средний палец, — после столкновения неподготовленный водитель инстинктивно начнёт тормозить, а этот вновь набирает скорость. Четвёртое, — примеру собратьев по ладони последовал указательный палец, — фигура водителя. В ней присутствуют элементы камуфляжа: низко надвинутая на глаза бейсболка, тёмные очки…

— Почему тёмные? — решил уточнить Исайчев. — Ни на записи, ни на фотографиях мы не видим отчётливого фаса. Голова слишком низко опущена.

— Вот именно: голова низко опущена. Он готовился к столкновению и отдаче от удара, поэтому вцепился в руль и голову наклонил вперёд и вниз. По поводу очков так. Я, конечно, не очкарик, но заметил, что очкарики предпочитают не слишком громоздкий атрибут у себя на носу. Вот, например, ты. Но солнечные очки ты надеваешь более массивные, с широкими дужками. Примерно как этот, который в машине. И пятое, — Васенко загнул большой палец, сжав ладонь в кулак, — смотри, как он лихо развернулся на перекрёстке и попёр назад, демонстрируя на камеры номера машины спереди и сзади. Не боится, потому что знает: полиция водителя не найдёт.

Роман саданул сформированным кулаком по столу, заставив подпрыгнуть лежащий рядом сотовый телефон:

— Убийство! Лысым буду, если это не так! Что говорят австралийские джеки? Никогда не поверю, что ты с ними не связывался.

Исайчев, соглашаясь, кивнул:

— Поль Риди, следователь из Брисбена, сообщил: машина принадлежит недавнему эмигранту из России, некоему Борису Эздрину. Правда, вначале он уехал в Израиль и только три года назад перебрался в Австралию. Здесь, в России, он окончил Первый медицинский и вроде стал неплохим хирургом. Но! — Исайчев выкинул вверх указательный палец. — Год назад он перенёс инсульт, и его парализовало. За рулём автомобиля его не могло быть. Опросили соседей: они утверждают, что машиной пользуется его жена Регина Эздрина. Она иногда выезжает за покупками в супермаркет. Но в тот день Регина вывозила мужа подышать воздухом на водопады и заказывала спецавтомобиль. Семья отсутствовала три дня. Кто и как пользовался их средством передвижения, Регина объяснить не может.

Роман не стал дожидаться вывода Исайчева, он и так знал:

— Дело ушло в архив с формулировкой «несчастный случай». Что известно о Регине Эздриной?

Михаил вынул из нижнего ящика стола пакет кофе в зёрнах, подошёл к кофемашине и, засыпав зёрна в контейнер, нажал кнопку «Варка на две чашки». Машина, отработав циклы, выдала горячий, пахнувший свежемолотыми зёрнами кофе.

— До чего дошёл прогресс! Вах! Вах! — съязвил Роман. — Начальникам отделов поставили в кабинеты кофемашины. Мы, вассалы, ещё не удостоились… Так что удалось выяснить по Регине? Не томи!

Исайчев с довольным выражением на лице сделал глоток и победно произнёс:

— Регина родилась в Сартове, окончила наш медицинский университет. Родители её до сих пор живут в Сартове.

Роман щёлкнул пальцами и пропел хорошим, густым баритоном:

— Потел, потел; но, наконец, устал,

От Ларчика отстал

И, как открыть его, никак не догадался:

А Ларчик просто открывался.

Светлана (история жизни)

Сегодня Ольга решила побаловать домочадцев и квартирующую у них Киру самодельными пельменями и сейчас раскатывала пятый лист теста. Ольга всегда делала два вида пельменей: большие — мужские, она вырезала их кругляши металлическим фужером для шампанского, и маленькие — женские, эти резались стеклянным винным бокалом. Фарш — начинку для мужских пельменей Ольга готовила из свинины, добавляла в него чеснок и репчатый лук. Фарш для женских обходился без чеснока, но, уменьшая калорийность блюда, Ольга клала в него жаренную с репчатым луком капусту. Михаил обычно, обнаружив в своей тарелке мелкий пельмень, быстро перекидывал его в посудину жены и, наоборот, выуживал из её тарелки крупные.

— Капуста для мужика не пища, — говорил он, подмигивая прибегавшему на пельменный дух другу-сослуживцу майору Васенко.

Тот уплетал за обе щеки всё, что обнаруживал у себя в тарелке, и просил добавки.

— Мужские, Ромка, вы уже съели, — виновато отвечала хозяйка.

— Кидай, Олюшка, женские, — вздыхал вечно голодный майор.

В ожидании прихода Михаила и Романа Кира молча сидела у окна. Сидела давно. Смотрела вдаль и время от времени маленькими глотками отпивала из чашки остывший кофе. За окном плясала резными листьями рябина. Солнце будто капнуло на верхушку дерева красной краской, и теперь она, стекая вниз, обагрила верхние ветки; нижние оставались ещё зелёными, и дерево походило на девицу в русском пёстром сарафане.

— Иди-ка сюда, барышня, помоги лепить, — позвала Ольга Киру. — Скоро Зоська придёт из школы, Михал Юрич явится, вероятно, Романа приведёт. Что-то я не успеваю…

В эти дни Васенко каждый день после работы приходил в дом к Исайчевым и скрупулёзно расспрашивал Киру о её прошлой жизни.

Услышав призыв Ольги, Кира встрепенулась, резко метнулась к столу, едва не перевернула кресло:

— Извините, Оля, что-то притормаживаю…

Ольга понимающе кивнула:

— Говори вслух то, о чём думаешь. Тебе нужно выговориться, а нам — получить информацию.

— Кому «нам»? — уточнила Кира. — Я поняла, Михал Юрич передал моё дело майору Васенко.

— Это так, но «нам» расшифровывается несколько по-другому: майор Васенко, подполковник Исайчев и я — консультант-психолог. Мы втроём пытаемся решить твою задачу. Васенко в этом деле главный. Так решил Исайчев.

— Я боюсь вашего майора, — шмыгнула носом и нахмурилась Кира. — Он смотрит так, будто не в меня стреляли, а я в кого-то… Мне у вас ещё долго обретаться?

— Это не только от нас зависит, но и от твоей памяти. Напрягайся, вспоминай каждую мелочь. Вчера в поликлинику кто-то звонил, уточняли, где тебя можно увидеть.

Кира застыла:

— И что?

— Сослуживцы ответили, как было велено: хирург Сибукова взяла отпуск за свой счёт и уехала в неизвестном им направлении. Давай вопрос о твоём вынужденном затворничестве больше не поднимать. Сколько нужно, столько и просидишь. Майор Васенко очень хороший следователь, старательный и сметливый. Сейчас у него трудный период: жена к заморскому другу на берега турецкие сбежала. Роман холостякует. Исайчев его держит рядом, подкармливает, загружает работой. Никогда не думала, что железный майор Васенко будет так переживать. Хотя с предательством нелегко смириться.

Кира взяла кругляшок из теста, отщипнула из миски мясного фарша и, принявшись запечатывать пельмень, спросила заинтересованно:

— Они долго жили? Я имею в виду майора Васенко. Дети есть?

— Есть, — кивнула Ольга. — Девочку забрала к себе мама Романа, мальчика — мама его бывшей супруги. Удивительно, я всегда думала, что с крючка первым может сорваться Ромка. Он каждую юбку взглядом провожал. Ан нет! Его вечно ревнующая супруга первый раз одна в отпуск поехала — и сразу утекла, даже дети её не остановили.

— Светку нашу именно дети останавливали. Всё терпела, терпела — и вот дотерпелась до смерти. — Кира положила пельмень, закрыла ладонями глаза. — Не могу поверить, что Ксюху убили. За что? Она безобидная была. Только музыка… только музыка… — Кира открыла мокрое от слёз лицо и растерянно посмотрела на Ольгу: — Может, Светка тоже повесилась не сама?

8

Светка была третьей попыткой генерал-лейтенанта Кобзаря родить себе наследника. Когда и эта попытка не удалась, жена генерала заявила твёрдое «хватит» и приказала тогда ещё полковнику больше в их супружескую постель без предохранения не залезать. Кобзарь бунтовал, но его половинка оказалась твердокаменной. Тогда супруг решил воспитывать последнюю дочку как первого сыночка: холить, лелеять, но спуску не давать. Подъём в 6:00, зарядка с гантелями, бег в любую погоду, секция по вольной борьбе пять раз в неделю. Когда тренер Светки возмутился и попытался втолковать строптивому вояке: дочь его — девочка и конструкция её хрупкого тела больше подходит для балета, а не для борьбы, — генерал, тогда уже генерал, плюнул и навсегда прекратил обращать внимание на дочек, а на Светку, как не оправдавшую его надежд, особенно. Любой начавшийся разговор между родителем и девчонками заканчивался всегда одной фразой: «Отставить!» — и затем уже следовала обязательная в таких случаях команда: «Упали, отжались и отползли».

Светка стала прятаться от отца ещё в младшей группе детского сада, а уж в школе вообще пыталась как можно реже обретаться дома. Ночевала у подружек. Чтобы быть незаметной, одевалась как серая мышка. Голос не повышала, боялась. Училась хорошо. Со временем у неё развился насыщенный, светлой окраски грудной тембр. И очень редкий для женщины голос — контральто — низкий, бархатный, с сильным звуком и грудными нотами. Школьный зал замирал, когда Светка выводила:

— Кровь — железу, крылья — рукам,

Сердцу — хмель и горечь — губам…

Где-то за полгода до выпускных экзаменов Светка объявила КЕКСикам о своей бесконечной влюблённости в одного потрясающего парня, но уговор дороже денег, и информация носила заявительный характер, без подробностей и разъяснений. Ко всему Светка вскрыла многолетнюю копилку и обновила гардероб. Модная асимметричная стрижка, заменившая две тощие, непонятного цвета косички, выдвинула её в первые ряды школьных модниц. Её превращение из Золушки в принцессу коснулось школьного сообщества в полном объёме. Преображение Светки поразило учащихся с пятых по десятые классы, преподавателей как начальной, так и средней школы. Не только внешность — у Светки изменился голос. Голос ещё больше набрал мощи и уверенности. Теперь КЕКС путешествовал не только по областным конкурсам, но и вышел на всероссийский уровень. Директор школы кусала локти и жалела, что Светлану Кобзарь с её успеваемостью невозможно оставить на второй год.

Когда Светка после выпускных экзаменов раздала пригласительные билеты на её с Костой Тодуа свадьбу, все, кто коснулся красочной открытки с изображением двух обручальных колец, от неожиданности и удивления впадали в ступор. Ступор — это не просто удивление, ступор в психиатрии — один из видов двигательного расстройства, представляющий собой полную обездвиженность с мутизмом и ослабленными реакциями на раздражение, в том числе болевое. Мутизм — это тоже не просто слово — это молчание, невозможность речи при отсутствии органических нарушений центральной нервной системы и сохранности речевого аппарата. Вот так действовал пригласительный билет и Светкин счастливый колокольчиковый смех. И ведь было отчего…

Константин Тодуа! Или просто Коста. С таким именем он появился в третьем классе школы, где учились КЕКСы. Они в это время ещё не объединились в квартет, а только пришли учиться в первый класс.

Коста Тодуа, или, как называл его дед, Константин, — мальчик, родившийся в семье, где дед был грузин, а бабушка русская. Следовательно, отец Константина был грузин наполовину, а мама Косты русская. Посему Коста большей частью русский, но всё же на четверть грузин. Имя мальчику дал дед в честь грузинского царя Константина.

— Тебе до Константина ещё расти и расти, — говорил дед, усаживая внука себе на колени, — так что пока побудешь Костой.

Дед любил внука, баловал его. Каждый год на зимних каникулах мальчишка с отцом и дедом ездил в горы кататься на лыжах. К третьему классу Константин стал заправским горнолыжником. Отец мальчика служил в армии и имел немалый чин. Часто случалось так, что его переводили в другую часть, в другой город. В третьем классе Коста, наконец, появился в Сартове, в школе, где начинали учиться будущие КЕКСы. Учебное заведение мальчику понравилось, а уж как он понравился заведению — не передать! Отличник, спортсмен, музыкант. Коста Тодуа прекрасно играл на гитаре, одевался с шиком. В школу приходил в идеально выглаженной тройке и непременно в атласном чёрном или синем галстуке, накрахмаленной до хруста белой рубашке. Одноклассники сразу заметили новенького. Девочки — потому что Константин красив и общителен. Мальчики — потому что силён и ловок. Учителя — потому что умён. Константин Тодуа мог защитить честь школы не только на спортивных соревнованиях, но и на олимпиадах. К десятому классу о Тодуа знали все окрестные школы. Мальчики говорили о Косте с почтением, девочки — с придыханием. Пройти рядом с Костой значило прибавить к своему образу ещё пять-шесть баллов. Но Тодуа девчонок не баловал, он слыл аскетом. И тут как гром среди ясного неба: Света Кобзарь сочетается законным браком с Константином Тодуа. Никто и подумать не мог, что Константин женится так рано. На свадьбе Света искрилась счастьем. Был ещё один человек, который не скрывал удовольствия от происходящего события, — генерал-лейтенант Кобзарь, он в каждом свадебном тосте подчёркивал, что наконец, в лице Косты, обрёл сына!

Константин Тодуа легко поступил в юридический институт, легко его окончил и при помощи тестя, единственного от Твери до Астрахани генерал-лейтенанта, начал быстро продвигаться по карьерной лестнице. Любимая фраза Константина звучала так: «Президентом не буду, там нет никакого карьерного роста, а премьер-министром обязательно!» Теперь уже никто не вспоминал уменьшительно-ласкательное имя Коста — только Константин.

Константин ударил Свету первый раз через месяц после свадьбы. Ударил бесстрастно, походя, просто пнул, как ненужную вещь. Светка возмутилась и запустила в мужа смятыми в комок колготками, попала в лицо. Коста поймал падающий на пол снаряд, встряхнул, рассмотрел, повесил на спинку стула. Вынул из брюк ремень и бил Светку по ногам. На следующий день её ноги превратились в сплошной сине-фиолетовый синяк. Тесть, увидев результат экзекуции, прорычал: «Ещё раз, и ты у меня головку держать перестанешь…» Константин при этом глаз от сурового, дробящего стены взгляда генерал-лейтенанта не отвёл, только, чуть скривив рот, ответил: «Есть, товарищ генерал, в следующий раз буду умнее». Генерал ответа не понял, но кивнул.

Через три года Константин Тодуа вышел на широкую карьерную дорогу. Зарегистрировал нотариальную контору. Его фирма не без помощи знакомых тестя подмяла под себя все мелкие нотариальные конторки и стала в Сартове царить и властвовать. Обслуживала солидных чиновников и крупных уголовников, хотя и мелкими тоже не гнушалась. Обычные жители наравне со всеми пользовались услугами фирмы «Коста Тодуа», официальный офис которой был украшен медным изображением герба старинного дворянского грузинского рода. Контора работала как часы: без проволочек, откатов, в строгом соответствии с законами РФ. Добившись безграничного авторитета в своей сфере, Константин Тодуа, как бандит Фокс в известном фильме «Место встречи изменить нельзя», уходя от погони, рвался на грузовике в Сокольники, начал на бешеной скорости рваться в депутаты. По Сартову были установлены рекламные щиты в два раза большего размера, чем у его конкурентов, Их украшали фотографии Константина в позах, производящих впечатление. На них Тодуа демонстрировал потрясающе дорогие костюмы и очки в золотой оправе с дужками из цельного балтийского янтаря.

Света к тому времени стала матерью двух его детей — мальчиков. После рождения наследников Константин, как и обещал, стал умнее. Он продолжал поднимать руку на жену. Делал это нечасто, но изощрённо. Сворачивал в тугую скатку банное полотенце и бил Светку по ногам, не оставляя следов. Нотариус Константин Тодуа вёл здоровый образ жизни: пил хорошее грузинское вино, не курил, по утрам в любую погоду бегал по дорожкам парка, любил русскую баню и женщин. Куда делся его школьный аскетизм в отношении женщин — большой вопрос. Напротив, в отношении слабого пола Константин оказался всеяден. Его «вуалехвостая рыбка», так он называл объекты влечения, могла иметь любые размеры и формы, но неизменно в ней должны были присутствовать шик и кураж. Как раз этой внутренней свободы и внешнего великолепия в его жене не было. Светка изводила себя ревностью. Она помнила о былой неземной любви и если раньше её ждала, то теперь выпрашивала, плача и унижаясь. Однажды он грубо оттолкнул её, прорычал: «Отвянь, сука, надоела!» На вопрос: «Почему? За что?» — бросил: «За кандалы!»

Тогда, проводив взглядом выезжающую из ворот машину мужа, Светка, сжимая кулаки до белых косточек, прошипела:

— Скоро ты о них будешь мечтать!

Примерно через год поздно вечером, после ужина в нужной сугубо мужской компании Константин Тодуа подъехал к воротам особняка, пультом открыл створки и увидел босоногую Светку, слегка покачивающуюся на ветру, в верёвке, привязанной к перилам балкона на втором этаже их дома.

Брезгливо морщась и матерно ругаясь, Константин набрал телефон полиции.

Елена (история жизни)

— Спасибо, Роман Валерьевич, сжалились, вывезли подышать. Грибник из меня тот ещё, а вот свежий воздушок — это здорово!

Васенко по просьбе Михаила в свой личный выходной день решил отвезти проветриться вынужденную узницу, да и самому сменить кабинетный интерьер на природный пейзаж.

Лес за городом надел на себя осенний наряд. Островки чистого ельника утопали в море вскинувших в небо золотые купола берёз и краснеющих листьями и ягодами рябин, иногда встречались дикие яблони и торон. Яблони уже сбросили кислые, никому не нужные плоды, а терновник стоял усыпанный тёмными сизо-фиолетовыми бусинами.

Кира попробовала одну, собрала губы и нос в кучку и выплюнула раздавленную во рту ягоду. Бусина оказалась горькой.

«Бедная Светка, — подумала Кира, — такая нестерпимо тяжкая судьба».

Из зарослей кленового подроста вышел Роман. В каждой руке он нёс громадные, в волнистых шляпках, червивые лисички:

— Смотрите, Кира, какие грибки славные. Правда, таковыми они были ещё два-три дня назад, а сегодня уже черви подъели. Опоздали мы. — Роман осёкся, увидев несчастное лицо девушки, спросил — Сейчас вы думали о подругах, так? У вас рожица прокисла… Неверно себя ведёте. То, о чём думаете, ушло в минувшее, а его поправить нельзя. Берегите свои эмоции для грядущего. Прошлое, даже дурное, нужно вспоминать только для созидательного будущего, чтобы вся та срань, извините, что была, не повторилась. Во как сказал, даже самому понравилось!

Роман подкинул гриб и точным ударом ноги разбил его в труху, со вторым сделал то же самое, улыбнулся:

— Похвалите меня!

— За что? — удивилась Кира. — За то, что мусорите в лесу?

— Эх вы! — Роман ухватил девушку за плечи и тихонько потряс. — Во-первых, за точный удар. Во-вторых, за то, что не мусорю, а рассеиваю грибные споры. Из них на следующий год новые грибы образуются людям на радость. Ну-ка, веточку сломайте, голову нагните и идите, идите хорошие грибочки собирать… Нас Ольга домой без них не пустит. Она солянку грибную намылилась делать.

Кира улыбнулась, но улыбка получилась грустной и виноватой.

— Скажите, — не унимался Роман, — почему вы не замужем?

Кира задумалась, поправила выбившийся из-под косынки локон.

— Сначала много училась — как вы говорите, это во-первых. Во-вторых, понимала, что парни из моего вуза если в будущем станут хорошими врачами, то наверняка при этом будут скверными мужьями. Медицина не терпит соперниц. А если окажутся никудышными врачами, то зачем мне такие мужья? Других парней я не видела, потому как никуда, кроме университета, не ходила. Ну и в-третьих, я из нашей четвёрки была наиболее близка со Светкой. Она, дурында, выскочила замуж сразу после школы, и её семейный опыт, даже тот, о котором я знала, не способствовал моему желанию обременять себя мужем. И это, вероятно, даже не в-третьих, а во-первых.

— Она с вами не делилась? — Роман присел на корточки рядом со стволом берёзы и принялся осторожно разгребать кучку прелых листьев.

— Светка была скрытной. Мы с девчонками и сотой доли того, что происходит в её жизни, не знали. Наша мышка забилась в норку и там терпела, а мы думали, она во дворце принцессой живёт. В школьные годы мы совершили, как я сейчас понимаю, большую ошибку. Утвердили правило: о личном ничего! Дуры, конечно. Но тогда думали, что квартет — это главное. Всё остальное побоку. Считали, не стоит нижним бельём трясти. Когда школу окончили, оказалось, при встречах говорить не о чём. И чтобы совсем не потеряться, стали чуть-чуть приоткрывать личные занавески. Светка тогда кое-что рассказала, но и этого было достаточно. Коста относился к жене как к надоевшей вещи. Светке изменял. Земля слухами полнится, и до нас доносилось, но мы не верили. Считали, завистники выдают желаемое за действительное. Коста шикарный мужик. За ним любая вприпрыжку побежит, пусть только поманит.

— И ты? — не удержался от вопроса Роман.

Кира чуть более внимательно глянула на майора. Тот нашёл гриб и теперь с осторожностью отделял его тело от грибницы.

— Если честно, то в школе, особенно в классе десятом, да. Он многим девчонкам снился по ночам. Сейчас? Боже меня упаси! Хотя Коста стал ещё роскошнее. Прямо Ричард Гир в лучшие времена. Эдакий чернобурый лис с хор…

— Продолжай про Свету, — торопливо прервал Киру Васенко.

«Ему неприятно, когда я говорю о других мужчинах, — отметила Кира и призналась себе: — Я тоже не хочу слышать от него о других женщинах. Ай-я-яй! Ай-я-яй!»

Продолжила:

— О том, что Коста пренебрегает Светкой, не знали. Она перед свадьбой говорила о неземной любви — оказалось, только о своей. Узнали примерно за полтора года до гибели. Встретились в очередной раз на каждогодние посиделки, заметили её опухшие, исплаканные глаза в затемнённых очках. Ксюха сказала: «Всё, Светка! Или колись, что происходит, или мы все вместе прямо сейчас пойдём бить рожу твоему Константину!» Светка тогда впервые рассказала, как будто исповедовалась. Больше всех неистовствовала Ленка. Она Косту прямо загрызть хотела. Ленка у нас вообще по жизни всадник с копьём.

10

Елена Строганова соответствовала своей фамилии. Хотя то, в какой семье она родилась и выросла, в каких условиях существовала, к особой строгости не располагало. Ленка жила вопреки обстоятельствам. Отца она не знала, в свидетельстве о рождении в графе «Отец» стоял чёткий прочерк.

Мать Елены работала буфетчицей на дебаркадере. Варьку-веселушку знало всё Волжское пароходство. Она, по рассказам матросов, бросающих швартовы на пристани, лихо закладывала за воротник и так же лихо расстёгивала пуговицы на своей блузке. Как выразился боцман одного из судов: «Варька, зачем тебе одёжка? Ходила бы голой, тебя и так знают вдоль и поперёк. Замёрзнуть не успеешь!»

Лена не стыдилась своей матери. Она её любила. Все беды Варьки-веселушки были от её доброты и большого сладострастного сердца. По ночам Лена старалась дома не бывать. Она кочевала от одной подруги к другой. Родители КЕКСов принимали её с радостью. Елена Строганова была круглой отличницей и совершенно бескорыстно натаскивала подружек по всем школьным предметам.

Строганова с малолетства поняла: помочь ей выпрыгнуть из домашнего омута некому, посему тащила себя сама. В третьем классе стала старостой и так до последнего школьного дня должность эту из рук не выпустила. Класс Строгановой в параллели отличался от других. Они под нажимом деспотичной старосты больше всех сдавали металлолома, макулатуры, участвовали в школьных праздниках, олимпиадах и конкурсах КВН.

В один из дней, накануне завершающих экзаменов Ленка влетела на репетицию квартета, села за барабанную установку, отбила маршевую дробь и бодро воскликнула:

— Завтра иду делать аборт! Кто из вас заберёт меня из медзаведения? На первый-второй рассчитайсь! Ксюха освобождается.

— Почему? — по инерции спросила Светка.

— Потому что она там уже была. Правда, Ксюха?

Ксюха вздрогнула и, глядя на Ленку полными ужаса глазами, окаменела.

— Откуда ты знаешь? — икнула Светка.

Ленка озорно подмигнула подруге и опять отбила маршевую дробь:

— Ксюха, не дрейфь! Больше ничего не скажу, потому как ни фига не знаю. Просто наблюдательная. Ухо по жизни держу востро, иначе сожрут и не поперхнутся. Это у вас, закадычные мои подруженции, папеньки и маменьки с вилами и кольями на стрёме стоят, а я сама за себя воин с копьём. Так-то…

— Ленка, а этот твой знает? — нерешительно спросила Кира.

— Знает! — стукнула Строганова по одной из тарелок в барабанной установке.

— И что-о-о? — мяукнула Ксюха.

— Что? Обматерил. А когда я гордо повернулась и пошла, бросил вслед: «Говорил отец, одевай гондон… чтоб ещё… когда-нибудь… без резинки… да ни в жизнь!»

— Ты его ненавидишь? — с недоверием спросила Ксения.

— Люблю! Но он гад. И болт ему в задницу с нашего завода «Серп и молот», а не мои страдания. Всё! Пресс-конференция закончена, пошла в абортарий. Завтра в двенадцать ноль-ноль жду с такси. Чао!

Вывозили Лену из абортария всем квартетом. Она, с жёлто-зелёным лицом, окинула измученным взглядом три напряжённые от страха рожицы подруг, сгрудившихся на заднем сиденье такси, плюхнулась на переднее и, не стыдясь водителя, рыкнула:

— Чтоб ещё когда-нибудь без резинки — да ни в жизнь!

Получив на выпускном вечере в ладошку пластмассовую коробочку с позолоченным кругляшом на бархатной подушке, Елена Строганова без труда поступила на факультет журналистики Сартовского университета и, окончив его, была принята на работу в областную газету. Статьи Лена писала о злых людях злые, о добрых — добрые, на компромиссы с начальством не шла и вскоре была замечена в одном из ведущих печатных изданий Москвы, куда посылала свои работы. Её пригласили, и она уехала. Через год взяла ипотеку, выстроила в Балашихе квартиру, забрала к себе мать. Варьку-веселушку определила на работу в метро — дежурной. Родительница жизнь в столичном городе оценила и неожиданно для Елены превратилась из «веселушки» в степенную Варвару Егоровну.

В этом году приехать на День святого Валентина у Строгановой не получилось, но она всё же появилась в Сартове за три недели до выстрела в Киру. Они молча посидели в кафе, а потом Ленка сказала фразу, которую Кира по сей день не может вспомнить без вины: «Это мы убили Светку. Загадочных из себя строили. Только все загадки надо было вовремя разгадывать…» Встала и, не прощаясь, пошла на выход.

Где Строганова провела весь следующий после их встречи день, Кира не знает. Больше она её не видела и не увидит: на следующую ночь Лена погибла — вылетела на машине в реку, пробив заграждение моста.

11

— Знаешь, Копилка, — озорно взглянув на Ольгу, изрёк посвежевший после душа Исайчев. Он с удовольствием поедал из глубокой тарелки грибную солянку. — Мне кажется, майору Васенко всё больше и больше нравится копаться в деле Киры Сибуковой. А? Как думаешь?

Ольга, прежде чем ответить, поставила перед мужем блюдце с охапкой свежего укропа:

— Ешь, дорогой, эта трава полезна дяденькам. — Она стрельнула взглядом на обескураженную физиономию благоверного, который застыл, не донеся ложку до рта:

— Не понял?!

Ольга неспешно взяла веточку укропа и, пожевав её, так же неторопливо, голосом лектора из научного общества сообщила:

— Укроп обладает успокаивающими свойствами. Помогает мужчине снять напряжение от проблем будничных дней. — Ольга выделила голосом слово «напряжение» и, подмигнув мужу, заметила:

— Нашему майору не столько дело интересно, сколько сама Кира.

— Снять напряжение? Ты про укроп в этом смысле? — успокоился Исайчев. — А про Романа серьёзно? То-то я смотрю, из майора деловитость так и прёт. Он запросил дела о гибели подруг Киры и теперь роет их, связывая воедино. Я не уверен, что он прав. Может быть, девицы начудили не все разом, а каждая отдельно. Тогда Роман не по той дорожке идёт.

Ольга присела на краешек стула по другую сторону стола от мужа.

— Я недавно смотрела свою коллекцию и нашла одну замечательную монету. Знаешь, Мишка, монетки — это не просто застывшая история, это учебник истории. Они опыт и подсказка. Так вот эта замечательная монета была выпущена в честь юбилея Ленина. Советское правительство решило сделать необыкновенные денежки, с секретом. В каждую стотысячную деньгу закладывался изумруд весом пять карат. Тайник прятали в бороду вождя. Чтобы его раскрыть, нужно было нажать на профиль Ильича. Если денежка счастливая, то товарищ Ленин отмыкал рот и в зубах появлялся изумруд. Вот так.

— Ну-у-у, — прекратил есть Исайчев. — Шутишь?

— Не-а! Исторический факт! Что же делали нумизматы? — Ольга пододвинула ближе к мужу стакан с компотом: — Ешь, ешь… Нумизматы скупали такие юбилейные рубли вёдрами и давили на профиль. История длится и по сей день, но без первоначального ажиотажа. Пока известно пять удачных случаев. Если в монете искомого нет, то она уже ничего не стоит и коллекционеры продают их за бесценок. Обрати внимание: ни один нумизмат никогда не купит рубль с Лениным у другого нумизмата. Зачем? Они оба знают этот секрет. В вёдрах пустая порода.

— Ну-у-у, — продолжал вопрошать Исайчев. — И что?

— Надо забыть все старые наработки и начать сначала. После прекращения следствия по любому признаку следак, завершивший дело, при открытии его вновь скидывает идущему за ним пустую породу. Это моё мнение. Вам решать, ошибочное оно или нет. Выстрел в Киру был не просто выстрел. Злодей мог убить её другим, более лёгким способом. Но не убил. Почему?

— ?

— Потому что он утверждал себя в своих глазах. Все мертвы, некому что-то доказывать. Выстрел — красивая точка.

— Или она! — заключил Михаил. — Я бы не сбрасывал со счетов женщину. Где-то, когда-то КЕКСики могли её сильно обидеть. Они в школьные годы звездили. Может быть, зависть?

— Или так, — согласилась Ольга. — И ещё один совет: многие ошибочно полагают, что чем больше монета блестит, тем она сильнее нравится коллекционерам. Сразу предупреждаю, это не так. Попробуйте выставить на нумизматический сайт надраенную монету — вас в лучшем случае забанят и обматерят, мол, иди лучше коту яйца до блеска наводи. Собирателям нравятся монеты в «родной одежде», то есть в патине, придающей ей особый шик, подтверждающей подлинность. Обычно патина — это верхний слой, в нашем деле может быть всё наоборот — до патины придётся дорыться. Каждый следак наводил свой лоск…

— Ты с чего начала бы?

— С начала, дорогой! С первой жертвы. С Ксении Звягинцевой.

Михаил нахмурил лоб:

— Мы просеяли её жизнь здесь, в России. Я убеждён, что смерть пришла к ней отсюда. Ни-че-го примечательного не нашли. Не за что зацепиться.

— А Борис Эздрин? Чую, это не проходная фигура, и Регина его тоже здесь при чём.

— Наверное, ты права, Копилка. — Исайчев встал и с любопытством заглянул в кастрюлю с солянкой: — Добавки дашь? Это Кира с Романом грибов набрали? Долго ходили?

Ольге нечасто удавалось самой кормить мужа, поэтому сейчас она делала это с удовольствием.

— Ходили долго, а грибы купили в магазине. Хотя врут, что сами набрали, вымыли и упаковали.

— Ты Киру предупреди, — усмехнулся Исайчев, — Ромка в лес заводит девушку, а выводит беременную женщину. Он мастак.

Ольга положила обе руки на плечи мужа, чмокнула в макушку:

— Никого я предупреждать не буду. Сами разберутся…

12

Старший эксперт подполковник юстиции Галина Николаевна Долженко сидела в своём кабинете и задумчиво смотрела в одну точку. Колени ломило сил нет как больно. На правой ступне воспалилась косточка.

— Всё! — говорила себе Галина Николаевна. — Пора драпать, пока ноги ещё носят. А то, как Вовку Корячка, увезут на «скоряке» в больничку и там поселят на ПМЖ.

Владимир Львович Корячок, полковник юстиции в отставке, бывший начальник Следственного комитета, учился с Галиной Николаевной, тогда просто Галкой, в одном юридическом институте. Она на следственно-криминалистическом факультете, а он на судебно-прокурорском. Она на курс младше.

В студенческие годы, да и сейчас, Галку знали во всех убойных райотделах Сартова. Со временем её имя претерпело изменения: из Галки в Галину, из Галины в Галину Николаевну, из Галины Николаевны в подполковника Долженко. Не менялась только Галкина сущность. Она всегда оставалась человеком въедливым, высокопрофессиональным, любопытным и бесстрашным. Именно она в любом возрасте вместе с операми лазила по коммунальным колодцам и выковыривала полуразложившиеся трупы, снимала с высоковольтных проводов сгоревшие тела воришек, собирала в единое целое расчленённые тела. Такую работу Галина проделывала без брезгливой гримасы на лице и почти без эмоций. Ко всему прочему, Галина Николаевна была хороша собой, умна и с немалым чувством юмора. На сей момент за плечами эксперта было сорок лет выслуги, два ордена и несчётное количество медалей, а вот семьи у подполковника Долженко не было. Не успела. Заработалась.

Сейчас Долженко хотела покоя, но страх за своих мальчишек останавливал её от написания рапорта об отставке. Мальчишками подполковник Долженко считала следователей комитета. А они не просто любили Галю — они её обожали. Сотрудники называли её «бабушкой русской экспертизы». Бабушка часто защищала проштрафившихся молодых следователей от гневливого начальника. Она придумывала такие причины, обеляющие провинившихся, что души не чаявший в ней полковник Корячок забирал свои грозные слова обратно. Когда-то давно, лет тридцать назад, Владимир Львович был в неё влюблён, но добиться расположения не хватило силёнок, о чём он продолжал жалеть до сей поры. Защищала Галина Николаевна, конечно, не всех, а только тех, кого считала богом поцелованным трудоголиком. Любимая поговорка подполковника Долженко звучала так: «Кто в работе впереди, у тех орден на груди». Михаил Исайчев и Роман Васенко как раз относились к той группе людей, которую, по словам Галины Николаевны, ожидал орден, а то и два.

Никак не думала эксперт Долженко, что давний друг полковник Корячок раньше её сойдёт с дистанции. Галина Николаевна, услышав настойчивый стук в дверь, встрепенулась. Пошарила ногой под столом и принялась нехотя натягивать на отёкшие ступни туфли, крикнув:

— Заходите! Я тут.

Дверь приоткрылась, и в щели показалась улыбающаяся физиономия майора Васенко.

— Это ты, Рома? — облегчённо вздохнула Долженко и скинула уже надетую туфлю. — Что хотел, майор?

— Галина Николаевна, пришёл спросить. Вы проводили экспертизу по делу Елены Строгановой?

— Входи весь! — поманила рукой Галина Николаевна. — С половинкой разговаривать не буду…

Роман вошёл, и Долженко, осмотрев его с ног до головы, изрекла:

— Потёртый ты какой-то, майор. Что твоя перелётная птица, не вернулась?

Роман отрицательно покачал головой и пошёл утиной походкой, по его мнению, выражающей особое смирение, в угол кабинета, где стояло большое рыхлое кресло.

— Ты что, надолго ко мне? — спросила Долженко, видя, как майор усаживается в её любимом уголке.

— Вопросы есть, — согласился Роман. — Дело закрыли как несчастный случай, но я видел там записку с твоим особым мнением. Так?!

— Ну-у-у? Ты её читал?

— Ну-у-у?

— Там что, не на русском написано?

Васенко, видя раздражение эксперта, виновато поёрзал в кресле, не зная, как начать. Начал осторожно:

— Галина Николаевна, пожалуйста, поговори со мной по-человечески, это важно. Ты ведь не согласилась с выводами следователя?

— Садись ближе, чё я в угол ору?! — рявкнула Долженко и, открыв верхний ящик стола, выудила зелёную папку. Надпись на папке гласила: «Особое мнение».

— Вот! Едрит твою картошка! — потрясла папкой эксперт. — За десять лет набрала! Килограмм бумаги исписала. Этим недоумкам, которые дознания ведут, не поднимая жопы с кресла, моё мнение было ни к чему. А как потом выходило? А выходило, что я права! — Долженко раздражённо постучала кулаком по столу. — Сколько людей безвинно по тюрьмам шаляются? Я тут прямо перед твоим приходом решила в отставку податься. Уговаривала себя, что пришло время успокоиться и всем всё простить. А как простить после этого? — Долженко опять потрясла папкой и с силой шмякнула её на стол. — Хорошо, пацан, что ты сейчас зашёл. Простить, вероятно, не получится. Пусть бог прощает, я погожу! Пахать придётся до берёзки… — Галина Николаевна откинулась на спинку офисного кресла, громко подышала и изрекла: — Никакой это, майор, не несчастный случай, а убийство в чистом виде. Едрит твою картошка! И убили её ещё до того, как она в реку упала.

Роман неохотно поднялся с удобного кресла и нехотя поплёлся к стулу, на ходу пробубнив:

— Отравили, что ли? Яда в организме не нашли!

— Нет, Роман Валерьевич, её камнем по голове убили. Причём сделал это тот, кого она хорошо знала. Она для него стекло на дверце своей машины опустила…

Роман недоверчиво хмыкнул:

— Давай, Галина Николаевна, с этого места поподробнее…

— Нет, майор, начнём мы с тобой не с этого места, а с самого 1977 года. Ты историю родного города знаешь?

Долженко уловила растерянность в лице Васенко и в сердцах стукнула ладонью по столешнице, поморщилась:

— Растим Иванов, родства не помнящих! Куда катимся? Едрит твою картошка!

— Галина Николаевна! — взмолился Васенко. — Зато я знаю, что Иван Грозный своего сына не убивал, и могу перечислить свод законов Хаммурапи.

Долженко внимательно посмотрела на майора, вынула из ящика стола пачку сигарет, закурила.

— Тебе не предлагаю. У себя в кабинете дымить будешь. Так вот… Это хорошо, что ты знаешь свод законов Вавилонской династии. Давай про родной город повспоминаем. Сартов испокон веков купеческий городище. Улицы в нём мостили булыжником. Природным камнем. Клался тот камень на песчаную подушку, сносу ему не было. В семидесятых одному вороватому партийному деятелю захотелось таким камнем себе дворик замостить, и понеслось! Последней улицу Астраханскую в 77-м году разобрали и хреновым асфальтом закатали. Насколько я помню, разбирали её солдатики-стройбатовцы, а высокие чины из обкомов по своим дворам растаскивали. Вот таким булыжником Елену Строганову и убили.

— Как?! — против воли подался вперёд Васенко. — Она в машине была одна! Доказано.

— Одна! — подтвердила Долженко. — За ней следили. Кто? Ваше дело разбираться. Я только предполагаю, что следили. Почему Строганова поехала ночью, не знаю. Но поехала! Убийца её нагнал, поравнялся и просигналил. Она его узнала, опустила стекло. Душегуб бросил камень и попал ей в голову. Этот камень я держала в руках. Его нашли у неё в ногах — угодил под педаль. После удара жертва завалилась на правый бок и потянула за собой руль, машина пошла за рулём и свалилась в реку.

— Галя, — недоверчиво поглядывая на эксперта, произнёс Васенко, — это похоже на фантастику, так не бывает. Как ты себе представляешь этот бросок? Где пространство для замаха? Траектория движения камня? Так не бывает! Даже если предположить, что в машине убийцы было двое, всё равно нет пространства для размаха — водитель мешает!

— Ты прав, майор, водитель действительно мешает. Но его там не было. Не было, потому что машина злодея праворульная и большая. Вероятно, японский джип. Посему и водитель и пассажир в этом случае два в одном. Как тебе такой выверт?

— Ух ты! — изумился Васенко. — Ты об этом предыдущему следователю говорила?

Галина Николаевна свела брови к переносице и сердито, будто выплюнула, заявила:

— А то! Этот стервец камень вообще из дела вывел — под предлогом, что при ударе разбилось лобовое стекло и в салон попал донный камень. Машину отнесло течением на семь метров от места падения. Камень мог попасть, если бы она плыла против течения. Но ты-то понимаешь, что этого не могло быть?! Плохо, на нём крови не было. Вот что! Едрит твою картошка!

— Если это так, почему крови на камне не было? Понимаю — вода! Но на уровне микроскопических частиц должна была быть…

Долженко спесиво вскинула подбородок:

— Косынка на ней шёлковая была, подвязанная по типу банданы узлом назад. Её нашли в салоне. Посмотри, как расколота лобная кость. — Галина Николаевна вынула из папки фото. — Видишь? Это камень, хоть повесься, камень! Причём ударил убийца скруглённым концом. Плюсуй сюда ещё скорость автомобиля жертвы. Представляешь, какой силы был удар?!

— Галина Николаевна, а что, если бы он не попал? Камень пролетел мимо, а Строганова газанула и ушла? Покушение на убийство? Стопроцентно тюрьма. Преступник сильно рисковал.

Долженко встала из-за стола и пошла босая по кабинету, разминая круговыми движениями таза затёкшую поясницу.

— Во-первых, убийца попал! Во-вторых, если бы не попал, то этим своим действием сильно изумил жертву и, воспользовавшись замешательством, столкнул в реку всё равно. Я повторяю, машина у него была больше и мощнее, не наш автопром. Убийца шёл наверняка. Едрит твою картошка!

— Хорошо, — согласился Роман, следя глазами за передвижениями эксперта, — допустим, ты права…

Галина Николаевна кивнула:

— Поймаешь убийцу — поймёшь, что права. Слушай, что меня ещё смущает. — Долженко остановилась и указательным пальцем потыкала себе в переносицу: — Очки!

— Очки?! — переспросил Роман. — Какие очки?

— У неё в бардачке нашли очки с диоптрией плюс единица, а за ручку левой задней дверцы машины жертвы зацепились очки с диоптрией плюс четыре. Разницу чуешь?

Роман в своей жизни очков никогда не носил и разницу, конечно, не чуял, поэтому высказал предположение:

— Может, она для езды эти очки надевала?

Галина Николаевна мелкими шажками подбежала к майору, замахнулась ладонью, чтобы влепить Роману подзатыльник, и он, ожидая, зажмурился, но Долженко передумала и резко опустила руку.

— Так и дала бы! — в сердцах воскликнула Галина Николаевна. — Олухи царя небесного! Встряхнись! Чем ты думаешь, майор? Если человек в своём бардачке имеет очки плюс единица, то в плюс четыре он ни черта вдаль не увидит. Если было бы наоборот, без вопросов! Это не её очки. Это очки убийцы. Он смотрел вниз: не выплыла ли жертва? Нервничал, головой вертел по сторонам. Ему свидетели не нужны были. Очки с носа и сорвались. Сходи в хранилище вещдоков, посмотри на них. Очень оригинальные очки. Витиеватые. Тяжёлые. Могу фото показать.

Долженко покопалась в конверте и, выудив фотографию, положила перед Романом.

— Женские, что ли? — на всякий случай спросил Васенко.

— Может, и женские, но я бы такие не надела.

— Галина Николаевна, как вы поняли, что убийца возвращался к месту падения? По следу протектора? Я могу его увидеть? В деле Строгановой вообще о второй машине ничего. О ней только в вашем «Особом мнении».

— Повторяю тебе, если хочешь разобраться, официальное дело Строгановой верни тому, кто его сляпал, и начни сначала. Когда Строганова упала, мост первый день как поставили на ремонт. Все камеры наблюдения отключили. На входе и выходе установили предупреждающие знаки. Было ещё объявление по местным радио- и телеканалам. Только вот в чём фокус: Строганова уже три года не местная. Она этого не знала и оповещения не слышала, поэтому поехала не по новому мосту — путь через него на двадцать километров длиннее, — а по привычке по старому. Я же твержу тебе: убийца её хорошо знал, а знаки он просто убрал. Видать, хлипко поставили. Всё, майор, аудиенция закончена, устала. Домой поплетусь…

Роман резко вскочил со стула и заискивающе попросил:

— Давайте я вас, товарищ подполковник, домой на своей машине доставлю, а вы по дороге ещё чего-нибудь расскажете…

Галина Николаевна села за свой стол и, пошарив ногами, надела туфли.

— Доставишь? Это замечательно! По поводу «расскажете чего-нибудь» у своей бабушки проси. У меня только факты. Пальто даме подай!

Уже в машине, откинувшись на спинку сиденья, Долженко спросила:

— Я покурю? — и, не дожидаясь ответа, открыла замок сумки. — Покурю! Спрашивай, чего хотел.

— Про протектор шин с машины убийцы. Определённое что-нибудь есть?

Галина Николаевна закурила и, блаженно выдыхая дым в щель открытого окна, загадочно произнесла:

— Осень на дворе, Роман Валерьевич. Листья жёлтые над городом кружатся и в лужи падают. Земля воду перестала впитывать, и дожди, дожди…

— Понял, — хмыкнул Васенко, — следов от протектора нет.

Долженко выкинула в окно недокуренную сигарету, положила голову на подголовник, закрыла глаза:

— Ищи, майор, двор, где булыжник выковыривали. Ищи большой дорогой праворульный джип. Ищи очки. Показывай их фото там, где богатенькие ошиваются. Такие очки денег стоят…

— Почему дорогой джип? — живо отозвался Васенко. — У нас на праворульных только нищеброды ездят, это же сплошное старьё, дришпаки.

— Ошибаешься, дружок, — почти засыпая, медленно проговорила Галина Николаевна, — убивец, вероятно, часто бывает за границами, например в Англии, Австралии, Новой Зеландии и других праворульных странах. Кататься предпочитает на своей машине, поэтому и приобрёл. Нихондзины для себя хорошие машинки делают. В праворульных японках много толку. Подозреваю, что автомобиль у убийцы не единственный.

— В Австралии! — воскликнул Роман.

Долженко приоткрыла один глаз и с интересом посмотрела на майора:

— Чёй-то тебя как иголкой кольнуло?

— В Австралии? Первое убийство из квартета КЕКС, Ксении Звягинцевой, произошло в Австралии!

Долженко недоверчиво повела плечами, но открыла второй глаз:

— Ну и что? Ой, не лепи бумагу к холодильнику, всё равно упадёт. Глупость!

— Да! — твёрдо заявил Роман. — Представляешь, там, в Австралии, за рулём мужик был, ихние джеки зуб дают! И если это тот же мужик, то пол убийцы мы установили. — Васенко игриво скосил глаза на эксперта, хихикнул: — Шучу, конечно! Зачем ему за тридевять земель таскать свой самовар? Но помечтать-то можно. Вдруг, когда убийца там был, ему понравились праворульные машины. Он вернулся и купил себе такую же. Сказочное предположение, но помечтать-то можно? Мотив? Может, ему ещё в школе не нравилось, как девчонки поют. Он вырос и всех перебил.

— Ну помечтай, помечтай! — совсем засыпая, промолвила Галина Николаевна. — Тогда и я помечтаю: убийцу вы никогда не найдёте, потому как психа ловить трудно. Они нелогичны и непредсказуемы. А из твоих мечтаний выходит, что он псих. Квартет, говоришь? А если у них каждому индивидуальные убийцы достались? Чего вы всех в один котёл суёте? — Долженко повернула голову к окну и напоследок вытянула из сморившего её сна фразу: — Хо-о-тя… Нет! Мало-о-вероятно…

Васенко нахмурился.

— Псих — это совсем нехорошо… — сам себе сказал Роман. — Пусть злодеев лучше будет четверо, на каждую по одному, чем один псих на всех…

13

Ольга стояла у окна и смотрела, как в свете уличного фонаря летят, чуть взвихряясь, крупные снежинки.

— Мишка, оторвись на минутку, пойди посмотри, какие хлопья. Первый снег! Как ты думаешь, он ляжет или растает?

Михаил, не поднимая головы от бумаг, ответил вопросом на вопрос:

— Ты колёса переобула или опять не успела?

— Записалась на завтра. — Ольга подошла к столу, положила ладонь на документ, занимавший внимание Исайчева. Михаил вскинул голову. — Кира вчера помогала укрывать клематисы. Меня, как назло, вызвал клиент, попал в ДТП. Я уехала в срочном порядке, она осталась копаться в саду до самого вечера. Простыла. Температура. Ей бы врача.

Исайчев поморщился:

— Какого врача, Копилка? У медиков, как и у ментов, все друг друга знают. Сейчас медицинская общественность уверена — хирург Сибукова в отъезде. А после? Кирка сама врач, пусть самолечится, какая-никакая практика…

Ольга с грустью посмотрела на Михаила и уныло вымолвила:

— Она тоскует здесь. Хорошо хоть бояться перестала. Загрустила. Отец навещает редко — ты не позволяешь. Звонить ему сюда тоже запрещаешь. Киру надо чем-то занять.

Исайчев положил карандаш на стол, зацепил Ольгу за руку, подтянул ближе и, развернувшись, усадил к себе на колени.

— Оль, мне кажется или у Кирки действительно с Романом шуры-муры?

Ольга стряхнула со лба Михаила непослушную прядь волос, осторожно сняла очки, поцеловала во вдруг ставшие беззащитными дальнозоркие глаза мужа и тихонько сказала:

— Шуры-муры идут полным ходом.

Михаил зажмурился и, как давно его учила Копилка, втянул обеими ноздрями воздух — так он нюхал эмоции. Вокруг Ольги витал и сгущался запах новорождённого ребёнка. Распознавать по запаху эмоции была их семейная затея. Началось это однажды: Ольга для Михаила была неожиданной находкой. Она возникла в его жизни случайно, во время расследования одного необычного дела. Появилась не как известный в городе адвокат, а как свидетель. Ему исполнилось тридцать, а свою половинку Исайчев к тому времени ещё не встретил. Михаил, конечно, знакомился с девушками — среди них были красавицы разных мастей. Чаще длинноволосые блондинки, попадались брюнетки и рыжие солнышки. Они радовали глаз, но не трогали сердце, а уж про душу и говорить нечего. Всё было мимо, мимо. Исайчев почти смирился со своей холостяцкой жизнью. Потихоньку начал вымерзать душой — и тут встретил Ольгу. Встретил и понял: именно её он ждал все эти годы. Михаил не мог объяснить, что за тихие радостные чувства бродили в нём тогда, но был уверен: нашёл, наконец нашёл давным-давно ожидаемое, без чего жизнь кособочилась и её надо было удерживать, как оползень.

Тогда Михаил больше не отпустил Ольгу. Она, к счастью, не противилась. Из них получилась хорошая, крепкая пара, но главное — они любили и доверяли друг другу. Обычно говорят, хорошая семья — это когда на место влюблённости с годами встаёт уважение. В их семье любовь и уважение сразу стояли рядом. Ольга не лезла в дела мужа, но, если Исайчев посвящал её в возникшие сложности, помогала с удовольствием. Её подсказки всегда были разумны, обдуманны и чаще всего попадали в цель.

Однажды, когда Михаил, расслабившись, лежал на диване и обдумывал неприятный поворот в очередном деле, Ольга присела рядом на краешек дивана. По её лицу Исайчев понял: она хочет что-то сказать, но не решается.

— Выкладывай, не томи. Чистосердечное признание облегчит вину. Ну-у-у…

Ольга погладила мужа по щеке и начала исподволь:

— Хочу поведать тебе, муж, о своём давнем увлечении… Дай слово, что не будешь смеяться.

Исайчев встревоженно взглянул на жену.

— Ой, да не бойся! — засмеялась Ольга. — Ничего преступного! Я всего лишь, помимо монет, стала коллекционировать запахи… И не просто запахи, а запахи эмоций…

Михаил привстал и уже с интересом спросил:

— Ну и?! Ну и?!

— Я заметила, то есть учуяла, что в момент эмоционального взрыва человек начинает выделять запахи…

Михаил хохотнул:

— Не только запахи… иногда и кое-что более неприятное…

— Фу, балбес! — нахмурилась Ольга. — Я серьёзно.

— Хорошо, — всё ещё улыбаясь, согласился Исайчев, — предположим. Тогда как, по-твоему, пахнет злость?

— Злость пахнет болотом и металлической стружкой.

Исайчев задумался, переваривая полученную информацию.

— Мне казалось, злость пахнет сероводородом, как в преисподней!

Ольга легонько отмахнулась:

— Ну уж, сероводородом! Сероводородом пахнет мужской грех.

Исайчев от неожиданного сравнения рассмеялся и даже чуть хрюкнул:

— Ну да, конечно! Изменить — всё равно что пукнуть прилюдно, такой же стыд и позор. А женский? С чем сравнишь женский грех?

Ольга ответила сразу, не раздумывая:

— С запахом домашней фиалки. Он такой вкрадчивый, фиолетово-розовый, игриво-глазастый…

Исайчев вспомнил, как однажды ему пришлось выезжать на труп известной распутницы, и действительно, в её жилище пахло фиалками. Потягивало густо, навязчиво. Михаил осмотрел все подоконники в квартире — фиалок не было, а запах был. Поинтересовался у прислуги, какими освежителями воздуха пользовалась их хозяйка. Оказалось, никакими. У неё была аллергия на химические дезодоранты.

Этот эпизод из их жизни Исайчев вспомнил ещё и потому, что сейчас, сидя на коленях Михаила, Ольга пахла по-другому, чем раньше. Исайчев потянул носом и ощутил запах новорождённого ребёнка. «Соскучился, — подумал Исайчев, — я по ней соскучился. Вот закончу это паскудное дело и возьму отпуск. Сломаю телефон… куплю палатку — и на Алтай, в родные места…»

— Мцыри, — встревоженно произнесла Ольга, прерывая благостные мысли Исайчева, — Кира вспомнила Регину Эздрину. Я слышала, как они сегодня с Романом болтали об этом. Сначала решила, пусть сам доложит, и вот не удержалась. Ты ему не говори, что я вперёд паровоза забежала. Ладно?

— Ну? Что разведала, выкладывай. Всё равно уже сболтнула.

— Роман показал фотографию, которую вам прислали из Австралии, и она вспомнила Регину, а Бориса Эздрина Кира не знает. Девушки учились в одном медицинском вузе. Только Регина на три курса старше, и тогда она была не Эздрина, а Гроссман — Регина Леонидовна Гроссман.

— Боже мой, даже отчество вспомнила, — повторил Исайчев, задумавшись. — Регина Леонидовна Гроссман, что-то очень знакомое. Что?

Ольга легонько стукнула мужа ладонью по лбу, улыбнулась:

— Ты, дорогой, каждый день мимо клиники её отца на работу ездишь. Видишь четырёхэтажное здание из тёмного стекла с вывеской «Клиника доктора Леонида Гроссмана».

Исайчев обрадованно присвистнул:

— Ну вот мы и привязали гибель Ксении Звягинцевой к Сартову! Как говорит наша бабушка русской экспертизы: «Ищите, господа следователи, ищите злодея, но на ум мотайте, он ведь мог и свою могилу на имя жены записать». Что Кира о Регине вспоминала?

— Ничего. Они не общались. Лицо знакомо, и всё. Регина заметная: огненно-рыжая и конопатая. Миш, можно я сама к Гроссману поеду поговорю? Не любят медики мужиков с удостоверениями, побаиваются.

Исайчев уткнулся носом в тёплую грудь жены:

— Поезжай поуди. Может, что и выудишь.

Ольга резво спрыгнула с колен мужа, пригласила:

— Пойдём ужинать. Есть не хочу. Жрать хочу! Позови Киру.

Уже на выходе Исайчев обернулся:

— Киру надо занять работой. Пусть полазит в интернете по сетям, поищет что-нибудь о своих бывших одноклассниках. Кто часто за границу ездит? Кто карьеру сделал, разбогател? Особое внимание на тех, кто в школе КЕКСов не любил, завидовал их успеху.

— Про институтских товарищей тоже посмотреть? — спросила Ольга, ложкой перемешивая салат.

— Тормозишь, Копилка?! КЕКСы учились в одной школе, но в разных институтах. Так что институты здесь ни при чём. Съешь «Сникерс»!

— Иди уже! — махнула ложкой в сторону мужа Ольга. — Юморист-самоучка…

14

В регистратурном зале клиники доктора Леонида Гроссмана звучала музыка арфы. Ольга огляделась и в углу рядом с окном увидела молодую арфистку в голубом концертном платье, перебирающую струны инструмента. Ольга узнала музыку, это была песня «Среди долины ровныя». «Надо же, — подумала она, — как встречают! Интересно, здесь тех, кто первый раз пришёл, шампусиком не угощают?»

Девушка в зоне информирования посетителей, заметив ироническую усмешку Ольги, поспешила объяснить:

— Музыка арфы настраивает потенциальных клиентов на доброжелательный лад. Создаёт ауру обоюдной заинтересованности.

Ольга согласно кивала, рассматривая прейскурант на услуги клиники, дойдя до последней страницы, подумала: «Да-а-а, доброжелательность при таких ценах необходима. Классная, между прочим, идея. Нужно взять на вооружение и в своей адвокатской конторе поставить музыканта со скрипочкой, пусть „Полёт шмеля“ Римского-Корсакова играет. Зверская музыка, сразу наших клиентов на нужный лад настроит».

К Гроссману Ольгу допустили не сразу, а только после предъявления вишнёвого удостоверения сотрудника Следственного комитета. Она давно являлась внештатным сотрудником и имела статус консультанта-психолога, но удостоверением козырять не любила, а здесь пришлось.

Кабинет Леонида Лазаревича показался ей таким же огромным, как и регистратурный зал, только без арфы, зато здесь царствовал массивный стол для конференций человек на сорок. Он стоял в середине комнаты в окружении развешанных по стенам портретов выдающихся медиков. В самой большой, витиеватой раме красовался лик «отца мировой медицины» Гиппократа. Венчало кабинетную композицию рабочее место профессора Гроссмана. Хозяин, увидев Ольгу, указал ей рукой на кресло с противоположной стороны стола. Однако Ольга несогласно покачала головой и двинулась ближе к месту, где в кресле, больше похожем на трон, сидел совершенно рыжий, рыхлый, с жёлтой суточной щетиной на лице владелец клиники профессор Гроссман. Его руки с закатанными до локтей рукавами белого халата тоже были рыжими от конопушек и золотисто-седых волос. От профессора пахло алкоголем.

— Ночь выдалась тяжёлой, — будто оправдываясь, сказал Леонид Лазаревич и, взяв с блюдечка ломтик лимона, сунул его в рот, — с автокатастрофы доставили четырёх человек. Резали до утра.

— Отчего к вам? — полюбопытствовала Ольга. — Есть же клиники скорой помощи?

— Мы оказались ближе всех. А они пребывали слишком близко к смерти. Трёх удалось спасти… — Профессор слегка прищурил глаза и игриво поинтересовался: — Какими ветрами вас занесло ко мне, красавица из Следственного комитета? Где мы провинились? Что нарушили?

— Австралийскими ветрами, Леонид Лазаревич, — вздохнула, чуть улыбнувшись, Ольга.

Гроссман, резко подавшись вперёд, рявкнул:

— Что с Региной?!

— Всё нормально, — поспешила успокоить профессора Ольга, — она жива-здорова.

— У неё неприятности с законом? — всё ещё волнуясь, вопросил Леонид Лазаревич.

— Я здесь, чтобы в этом разобраться.

— Значит, всё-таки влипла во что-то, рыжая бестия, — выдохнул профессор, откидываясь на спинку кресла. — Ну правильно! Отца рядом нет — твори что хочешь!

Ольга дала Гроссману минутную паузу, чтобы успокоиться, затем попросила:

— Леонид Лазаревич, расскажите о здешних знакомых Регины. Меня интересуют те из них, которые по каким-либо причинам могли посещать её в Австралии.

— Её? — удивился Гроссман. — Или его?

— И его, — поспешила ухватиться за фразу профессора Ольга. — Вы имеете в виду Бориса Эздрина? Он разве бывал в Сартове? У меня имеются данные, что Эздрин подал документы на выезд в Израиль, когда работал в пермской больнице. Сразу после этого уволился и из города исчез. Нигде более не регистрировался. Выехал из страны через два года из Петербурга. Эти два года убытие откладывал. Хотя получил в консульстве Израиля визу на въезд. Сообщал о задержке лично. Причины указывал разные, но все убедительные. Вы в курсе, где он обретался всё это время?

— Да в курсе! — равнодушно махнул рукой Гроссман. — Здесь он пребывал, в Сартове. Борис с Регинкой жил у меня в доме, без прописки и регистрации. Работал в моей клинике — тоже без оформления. Жадный был, скотина! На вольготное жильё в Израиле копил. Всё, что зарабатывал, перечислял матери. При этом пользовался моей платёжной картой. Его матушка там давно. Полностью до копейки перечислял, даже на здешнее проживание не оставлял. За счёт нас с женой кормились…

Ольга удивилась и спросила:

— Вас его предпринимательская деятельность устраивала?

Гроссман вздохнул:

— Моё еврейское сердце слишком мягко к чадам своим. Потом я всё ждал, когда это закончится. И закончилось… закончилось… Подцепил-таки мой зять жирную рыбу в виде очередного пациента. Выехать-то выехал, а икру из рыбины доил везде, где жил. Расстояния ему, стервецу, не помеха, а может быть, и по сей день доит. К нему за этим делом мужики и в преисподнюю пожаловали бы…

— Фамилия, имя, отчество у рыбы есть? — У Ольги от волнения высохло во рту.

«Эта рыба, побывавшая в Австралии, может быть фигурантом в деле, и не второстепенным. Если, конечно, повезёт», — подумала Ольга, а вслух спросила:

— Списки пациентов доктора Эздрина можете представить?

Гроссман с удивлением посмотрел на гостью:

— Я лиц-то их не видел! Вернее, видел наверняка, но не знаю, что это именно они. Какие в этом случае документы? Каждый пациент имел свой код. Могу представить их медицинские карты. Пациент ХХ1, ХХ2, ХХ3 и так далее… Вы в курсе, чем занимался Борис Эздрин?

Ольга отрицательно покачала головой, разочарованно подумала: «Размечталась, повезёт!»

Гроссман продолжал:

— Он андролог, ко всему прочему филигранный хирург, занимающийся пенэктомией и фаллопластикой. Вы знакомы с такой специализацией или требуются разъяснения?

— У меня было дело об отсечении ревнивой женой детородного органа у неверного мужа, так что приходилось разбираться.

— Ну и славно, — обрадовался профессор, — приятно иметь дело с осведомлённым человеком. Я так понимаю, теперь вам не надо объяснять, какого качества были у моего зятя пациенты. Не все, конечно, некоторые…

— Не поняла?

Гроссман вскинул обе руки вверх и рассмеялся громко, с хрипотцой:

— Вы, женщины, приходите к пластическому хирургу увеличивать грудь, а богатые, облечённые властью мужики тоже кое-что приумножают. Им льстит приятная тяжесть в штанах, и чем больше и тяжелее долото, тем лучше. Но делают они это секретно, без объявлений и за очень-очень хорошие деньги. Такие операции проходят в несколько этапов и растянуты во времени. Есть незаконченные, поэтому своего хирурга они и на краю света найдут.

Ольга понимающе кивнула и поинтересовалась:

— Леонид Лазаревич, Регина ваша единственная дочь?

Гроссман насупился.

— Во что она вляпалась, Ольга Анатольевна? — с мольбой в голосе спросил Гроссман. — Я уже похудел от переживаний…

— Минуточку. — Ольга набрала номер на сотовом телефоне, спросила: — Могу сказать профессору причину нашего интереса?

Получив ответ, продолжила:

— То, что я скажу, дальше этого кабинета выйти не может. Это вы понимаете, Леонид Лазаревич?

Гроссман приложил указательный палец к губам и прошептал:

— А Иде можно? Это моя жена. Она тоже ни-ни.

— Нет! — резко отрезала Ольга, но потом смягчилась: — Пока нет. Дело в том, что их с Борисом автомобиль был использован как орудие убийства. Правда, ни Регины, ни её мужа в это время в городе не было. Они на три дня уезжали на водопады. Вернее, Регина вывозила Бориса подышать воздухом.

Лицо профессора выразило крайнее удивление:

— Она его вывозила? Почему? Регинка садится за руль под дулом пистолета, боится. Он что, сам не в состоянии?

Теперь удивилась Ольга:

— Вы не в курсе? У Бориса инсульт, он парализован.

Гроссман сжал кулаки и закрыл ими глаза, застонав громко, со слезами:

— Ой, дура! Ой, я идиот! — Он качался из стороны в сторону и повторял: — Ой, дура! Ой, я идиот!

Слёзы текли у него из-под огромных рыжих кулаков.

— Я прогнал её от себя. Она не хотела ехать с Борисом. — Гроссман отнял руки от красных, опухших глаз и, вынув из тумбы стола початую бутылку коньяка, налил стакан, выпил его тремя большими глотками. — Я прогнал её потому, что она нарушила врачебную этику. Она рассказала одному из своих пациентов о проделках его жены, тоже нашей клиентки. Регина была любовницей этого стервеца. Он узнал и убил жену. Тогда я выгнал дочь к чёртовой матери. Она никакой не врач, но она всё равно моя дочь…

Гроссман вылил остатки коньяка в стакан, выдохнул:

— Регинка там пропадёт, пропадёт!

— Леонид Лазаревич, я пришлю вам её адрес, позвоните, поговорите.

Гроссман отставил стакан и спросил с надеждой:

— Вы думаете, это возможно?

— Сейчас всё возможно. Сотовая связь доступна на каждом континенте.

— Вы мне советуете?

Ольга кивнула.

15

Звонок городского телефона разбудил задремавшего на диване Исайчева. Ночь была суматошной, попасть домой не получилось, и теперь, заказав в буфете Следственного комитета два бутерброда, он решил, дожидаясь доставки, прилечь на диван и уснул. Звонок был требовательный, резкий, по внутренней связи.

— Да, — дотянувшись до трубки, прохрипел непроснувшимся голосом Исайчев. Закашлялся и повторил уже звонче:

— Исайчев. Слушаю вас.

— Разбудила, что ли? — услышал Михаил вопрос эксперта Галины Николаевны Долженко. — Ночь была карнавальная или домой не пускают?

— Галя, ты? Когда меня моя Копилка домой не пускала? Бог с тобой… Что хотела?

— Я-а-а… — растягивая местоимение, проговорила Долженко. — Вчера ко мне забегал майор Васенко, мы пообщались, и я кое-что вспомнила. А именно: он упомянул дело, где женщина над входом в свой дом повесилась. Роман назвал необычную для нашего слуха фамилию, с подвыпердом, — Тодуа. Она в мозгу засела и пошевеливалась. Я и так и этак свою голову мучила и все же решила: не проходила никакая Тодуа в экспертизах. Зуб даю! Почему? Как так? Самоубивица ведь? Недовольство во мне возникло и всю меня разволновало. Решила память свою заплесневелую освежить и в это дело нос сунуть.

— Там самоубийство без отягчающих, чистое, — уточнил Исайчев.

— Ты впереди бабушки козлом не скачи. Дослушай и не перебивай! Едрит твою картошка! У меня по этому поводу другое мнение, — резко оборвала Михаила эксперт. — Зайди, кое-что покажу…

— Галь, можно я поем? — жалобно пискнул Исайчев. — Вчера с обеда не жравши. Заказал два бутерброда в буфете, жду, когда принесут. Через полчасика заскочу, пойдёт?

— Нет! — гаркнула в трубку Галина Николаевна. — Иди сейчас, через буфет, и мне пару бутербродов захвати. Я пока кофею погрею!

— Хорошо! — согласился Исайчев.

В кабинете эксперта вкусно пахло миндальным кофе. Долженко приняла из рук Исайчева тарелку с бутербродами, приподняла покрывавшую их салфетку, вставила в щёлочку нос, вдохнула:

— Чур, мои с рыбой, твои с котлетами!

— Чёй-то! — удивился Исайчев. — Каждому по одному брал…

— Не перечь, — нахмурилась Галина Николаевна. — Для моих старых костей фосфор нужен, а мясной белок при подагре вовсе не гуд.

— Где ты в котлетах мясо унюхала? Там его отродясь не было, — попытался воспротивиться Исайчев.

— Тогда тем более тебе с котлетами. Давай уже садись. Кофей стынет.

Выпив горячего напитка и съев бутерброды, Галина Николаевна кокетливо промокнула салфеткой губы и, как в прошлый раз с Васенко, вынула из ящика стола уже не зелёную, а красную папку с надписью: «Копии экспертиз».

— Может, тебе это что-то даст. — Долженко нажала пальцами на увлажняющую подушечку, перебрала листочки, извлекла один. — Давай с начала… Майор Васенко доложил, будто у вас в производстве дело неких КЕКСов. Фамилию назвал — Тодуа. Она-то меня и торкнула. Майор мне историю её рассказал. Оказалось, историю помню, а фамилию нет. Как так? Вроде склероз меня пока не посещал. Подтянула я это дело, листочки послюнявила и поняла почему. Фамилия Тодуа никогда не проходила ни по экспертизе, ни по ориентировкам. Это всё я тебе в телефонном разговоре уже доложила, главного, правда, не сказала. А главное: Тодуа нет, а Светлана Кобзарь есть. По Светлане Кобзарь в деле лежит заключение патологоанатома. Вывод: чистый, не отягощённый чьим-либо вмешательством суицид. Я это заключение тогда ещё читала. Сразу после самоубийства. Меня оно не устроило. Приказала экспертной службе провести контрольное сканирование трупа. Его сделали и положили результаты в архив. Почему? Кто такая Светлана Кобзарь? Папа-генерал? Так когда это было? Да и помер он, кажись, года три назад. По-моему, следаки заключение врача лучевой диагностики даже не смотрели — посчитали проформой. У меня в тот момент на работе завал был, и заключение легло в архив, мною не читанное. Каюсь, мой грех! В общем, следователи отписались и успокоились. После разговора с Романом Васенко я, старая грымза, откопала заключение и ой-ё-ёй как много любопытного увидела…

— Например? — заинтересовался Исайчев.

— Например, — с явным вызовом бросила Долженко, — рёбра у неё в пяти местах поломаны. Поломаны в разное время. Селезёнка, печень, почки травмированы. Нос сломан. Малые кости ступней перебиты во многих местах. На ногах сильнейший травматический варикоз. Её последние полгода били! Причём регулярно и жестоко. Миша, она повесилась потому, что не могла этого терпеть. Её довели до этого. Здесь явная статья 110 УК РФ. Едрит твою картошка!

— Галя, давай ещё по кофейку, — попросил Исайчев, содрогнувшись, будто замёрз. — Что-то жутко стало…

Ставя перед Михаилом новую чашку с напитком, Долженко вздохнула:

— Возвращай, начальник, дело на доследование.

— Её по желанию мужа кремировали! — ощерился Исайчев. — В деле лежит заключение патологоанатома, а там всё чики-пуки. Интересно, сколько этому анатому деньжат отвалили? Прямо сейчас поеду и морду набью стервецу…

— Ты своим мерзавцам морды бей! — разозлилась Долженко. — Моим сама исполню… Я, Миша, всё это сказала не для того, чтобы ты ручищи распускал, а для того, чтобы по новой возбуждался. Я справочки навела, у неё муж знаешь кто? Константин Тодуа! Без пяти минут депутат Федерального собрания. Кабы не ускользнул!

— Ты думаешь, это муж? Погоди… Кира рассказывала, что последний год он с женой не жил. Лечился за границей. Вроде у мужика онкология предстательной железы. Если так, то ему не до жены было. У тебя заключение врача лучевой диагностики здесь?

Долженко согласно кивнула.

— Давай! — рявкнул Исайчев. — Буду навещать без пяти минут депутата Федерального собрания. Пусть прояснит ситуацию. Он, полагаю, не всё время отсутствовал. Выходит, его супругу кто-то регулярно избивал, а муженёк вроде не в курсе? Во всяком случае, во время следствия Тодуа об этом ни разу не обмолвился. Странно!

Галина Николаевна покопалась в красной папке, но прежде чем протянуть подполковнику бумагу, добавила:

— Твоя жиличка Кира Светлане Кобзарь близкой подругой была. Так?

— Так!

— Прежде поговори с ней и с Ольгой. Жена у тебя психолог, а психолог в этом деле значимая фигура. Не гони коней, Михаил, потихонечку… потихонечку… поспешай не торопясь… Едрит твою картошка!

Михаил в раздумье снял очки и, как всегда в эти минуты, машинально вынул из кармана носовой платок, протёр им стёкла, водрузил на место.

— Вся предварительная версия летит к чёртовой матери. Самоубийство Светланы в неё никак не лезет. Мы полагали, это месть. Звягинцеву, Строганову убивали, Киру тоже пытались убить, причём не являя лица, а тут вон чего! Если Светлану избивали долго, получается, она знала своего мучителя. Хотя погоди… Васенко считает, что Строганова тоже знала своего убийцу.

Долженко усмехнулась:

— Считает? Дошло, наконец… Если тебе, Михал Юрич, интересно моё мнение, тогда скажу так: в этом деле хозяйничает один человек, и вы правильно завязали их в общую версию.

— Завязать-то завязали, — вздохнул Исайчев, — да только за какой узелок ни потянешь, новый появляется…

— Ничего, Мишаня, — ласково промурлыкала Галина Николаевна, — наступит тот день, когда и ты поймёшь, что всё это совершил дворецкий! Едрит твою картошка!

16

Кира услышала, как кто-то тихонько поскрёбся в дверь её комнаты. Она предполагала кто и очень не хотела, чтобы именно он увидел её больной, с опухшим от бесконечных соплей носом, с красными веками. Хотя она ждала, скучала, поэтому кое-как, расчесав пятернёй волосы, прохрипела: «Войдите!» — и быстро натянула одеяло до самых глаз.

— Привет, Мышка-норушка! Болеешь? — Роман присел на край кровати, попытался стянуть с лица Киры одеяло. — Не упирайся, задохнёшься…

— А ты заразишься. — Кира изо всех сил обеими руками держалась за одеяло. — Я больная, с температурой и некрасивая.

Роман наклонился, прикоснулся губами к её лбу. Кира зажмурилась, а он усмехнулся и с ещё большим усилием потянул одеяло на себя:

— Гюльчатай, покажи личико? Должен же я увидеть девушку в натуральном виде. Пусть больную, а то как на тебе жениться?

Кира резко открыла глаза и отпустила одеяло:

— А ты собираешься?

— Я столько времени гроблю на вас, барышня, — даром, что ли? — Роман, собрав счастливые морщинки вокруг глаз и обхватив голову Киры ладонями, поцеловал её в губы. — Ты не устала хворать здесь? Может, поедешь недужиться ко мне?

— А можно? — взволновалась Кира.

— Можно? Нужно! Иначе арестую!

За спиной Романа кто-то тихонько крякнул, и майор, обернувшись, увидел дочь Ольги — Зосю. Она с подносом и изумлённым лицом стояла подле кровати. На подносе парила чашка с ромашковым отваром.

— Дядя Рома, вы целуетесь? У вас любоф-ф-ф?

Кира вновь потянула одеяло на себя, а Васенко, хитро подмигнув девочке, спросил:

— Зоська, тебе сколько лет?

— Скоро четырнадцать!

— Чего тогда спрашиваешь? Конечно, любоф-ф-ф!

За окном, во дворе дома, послышался шелест колёс. Зося поставила отвар на тумбочку и пошла на выход, у двери обернулась и иронично заметила:

— Чуете? Мама приехала на обед, сейчас войдёт сюда, прячьтесь… Кира, ты ему не верь. Роман Валерьевич обещал, как вырасту, жениться на мне. — Она окинула майора насмешливым взглядом. — Я тогда согласилась, хотя точно знала — за лысого замуж не пойду! Вот!

Зося едва успела заслониться створкой двери от летящей в неё подушки.

— Я тебе задам, маленький чертёнок! — воскликнул Роман и, обращаясь к Кире, спросил: — Может, ты тоже лысых не любишь?

Кира присела на кровати:

— Как раз наоборот. Лысые не будут терять волосы на чужих подушках. Банально, но это так! Иди, Роман, встречай хозяйку. Я пока приведу себя в порядок. Сегодня у меня появилось, что вам рассказать. Копалась в интернете и вспомнила. Была у нас в школе неприятная история…

В кухне царила суматоха: Зося расставляла глубокие тарелки, Роман внимательно наблюдал за закипающей кастрюлей с борщом — было велено не перегреть. Сама хозяйка строгала помидорно-огуречный салат. Увидев Киру, поинтересовалась:

— Ну, ты как? Выглядишь неплохо, температура есть?

Кира махнула рукой:

— Оля, не беспокойтесь! Всё нормально. Чем помочь?

Ольга окинула взглядом стол, скомандовала:

— Нарежь хлеба. Роман любит чёрный. Он говорит, ты что-то вспомнила?

— Вспомнила, — согласилась Кира. — Давайте пообедаем, и я расскажу. — Она указала головой в сторону гостиной: — Там, у камина…

— Кстати, на второе у нас суси. Купила сегодня в баре рядом с конторой. Кто будет?

Все, кроме Романа, подняли руки. Майор, поморщился, изрёк:

— Мне лучше вторую тарелку борща. Вы знаете, почему японцы не едят борщ? Они думают, что на запах русского борща придут медведи. А вы не боитесь, что на запах суси придут японцы? Зачем нам тут японцы?

Ольга, которая с удовольствием поглощала суси, вдруг остановилась и с удивлением воззрилась на Васенко:

— Действительно, зачем нам здесь японцы? Я как-то об этом раньше не задумывалась. Успокаивает одно: в России японцами притворяются корейцы. Хотя хрен редьки не слаще. — Ольга решительно встала из-за стола: — Зося, пожалуйста, помой посуду, а мы пойдём в гостиную пошушукаемся. Пора.

Сергей (история жизни)

Гостиная в доме Ольги была особым местом. Хозяйка гордилась ею и называла «комнатой для тёплых бесед». Здесь всё было миниатюрным, кроме огромного окна — шириной в полную стену и высотой в два этажа. Окно выходило в сад. В правом углу рядом с окном рос жасминовый куст. Весной, когда куст зацветал, дом наполнялся дивным запахом земляники, смешанной с запахом раздавленной пальцами вишни и дедовским табаком из заветной жестяной коробочки. Особой любовью хозяйки был удостоен камин. Он, выложенный диким камнем, в радость хозяйке пылал яростным огнём. Кормился очаг исключительно дубовыми дровами с добавлением вишнёвых для запаха и красивого пламени. Дровами в доме занимался Михаил. Низкие полукруглые диваны, пара бескаркасных мягких кресел-груш и в середине низкий журнальный столик создавали славную атмосферу, в ней хотелось делиться приятными впечатлениями, вести, не повышая голос, душевные беседы. Сейчас случай был иной. Но что поделать? В доме Исайчевых не было мест для неприятных разговоров.

Кира с Ольгой расположились рядом с огнём, вытянули ноги, а Роман извлёк из кармана записную книжку, простой карандаш, сел на диван, приготовился слушать и делать пометки.

— Ну? — спросил он нетерпеливо.

— Я вспомнила вот что: в нашей школе в старших классах было два коллектива — КЕКСы и трое гитаристов — пацанов из параллельного класса. У них тоже было что-то вроде трио бардов. Сами писали тексты, сочиняли музыку. Руководил этой группой некто Сергей Иванников. То, что Серёжка завидовал нам, было очевидно. Особенно Иванников испытывал зависть к Ксюхе. Именно она была предводителем КЕКСов. Завидовал всему. Тому, что у Ксюхи пальцы длинные и тонкие — лучше обхватывают гриф гитары. И тому, что гармония её музыки более совершенная. Тому, что в стихах её песен больше смысла и инструменты у коллектива качественнее. А откуда качество? Школа нас не спонсировала. Это Ксюха однажды растрясла свою многолетнюю копилку. Ей родители давали денежку на завтраки, мороженое, кино, а она монетки в бутылку из-под пепси-колы складывала. Мы, конечно, от каждого бутерброда половину отдавали голодающей подруге. А как по-другому? Она не только для себя старалась. Для всех! Для КЕКСов. Знаете, мы когда в музыкальный магазин за заказанными гитарами пришли и Ксюха свою бутылку с монетами на прилавок выставила, продавщицу чуть удар не хватил. Как она орала, боже мой: «Ты чего, девонька, на паперти стояла?! Я ж их полдня считать буду!» Ксюха никогда за словом в карман не лезла — и тут не сплоховала, ответила: «Если бы я на паперти стояла, я с такой деньгой за колбасой бы пошла, а не за гитарами!» Подошла заведующая, выслушала, вошла в положение, позвонила в соседние магазины. Оттуда прибежали продавцы, им оказалась мелочь на сдачу нужна. Они Ксюхину бутылку вмиг пересчитали и растащили, да ещё спасибо сказали. Так вот… Сергей где-то узнал о конкурсе на лучшую бардовскую песню. Пошёл с этим к директору школы денежек на билеты поклянчить, а директор вместе с педсоветом приняли решение послать не его группу, а нашу, и не только билеты оплатить, но и проживание. Мы об этом ничего не знали. Узнали, когда накануне в перерыве между репетициями пришли обратно в зал и увидели перекусанные кусачками струны, разбитые молотком гитары и Серёжку с серым, будто заплесневелым, лицом и глазами, взгляд которых был не здесь… На Ксюхин вой в актовый зал прибежал не кто-нибудь, а Коста Тодуа. Увидев картину разгрома, он, недолго думая, надел Серёге на голову мусорную урну, похожую на металлическую юбочку с рюшкой на поясе. Надеть-то надел, а снимал железяку уже трудовик: резал ножницами по металлу. Освобождали Иванникова часа три. Когда освободили, он сказал тихо, будто для себя: «Я вас всех убью! Запомните, убью!» Больше в школу бедолага не вернулся, перевёлся в другую. Так вот… Вчера, копаясь в интернете, наткнулась на знакомое лицо — Сергея Николаевича Иванникова, большущего московского чиновника, женатого на дочке владельца золотоносного прииска на реке Бодайбо в центральной части Патомского нагорья. Эдакий франт в очках единичной серии «Майбах». Их в мире всего штук пятьдесят выпущено. Оказалось, он часто бывает в Сартове, навещает родителей. — Кира окинула взглядом присутствующих и виновато улыбнулась. — Вот как-то так… извините.

— Откуда знаешь про очки серии «Майбах»? — Роман пересел ближе к Кире

— Это просто. Увеличиваешь, вырезаешь, гуглишь, и он тебе выдаёт картинку. Это точно серия «Майбах».

— Можешь показать?

Кира вынула из кармана комбинезона сотовый телефон и, поводив по дисплею пальцем, передала аппарат Роману.

— Нет! — разочарованно воскликнул Роман. — Это не те очки, которые я видел в хранилище вещдоков. Те были тоже ничего себе! Но не эти. Значит, это не он.

Дверь из прихожей открылась, и в её проёме показался Михаил Исайчев:

— Я, пока раздевался, слышал ваш разговор. Очки, возможно, не те, но появился человек, который может иметь и любит дорогие эксклюзивные очки. Это немало.

Ольга подошла к мужу, чмокнула в щёку и спросила:

— Есть хочешь? Пойдём, накормлю.

Михаил отрицательно покачал головой, присел на место Ольги в кресло-грушу, вытянул длинные ноги к огню.

— Ноги замёрзли. На улице снег выпал, а я в форменных ботинках. Пора обувку менять. Есть не хочу. Сейчас гостевал у Долженко, она бутербродами с кофе накормила и не очень хорошую новость преподнесла…

Роман недовольно крякнул:

— Что бабушка русской экспертизы ещё накопала? Я по её наущению вновь возбудил дело Елены Строгановой.

— А теперь мы будем снова возбуждаться по делу Светланы Тодуа.

— Как! — воскликнула Кира. — Света покончила с собой! Разве это не так?

Роман положил на плечо девушки ладонь, стараясь успокоить, спросил:

— Михал Юрич, ты хочешь сказать, её подтолкнули? И у Долженко есть доказательства?

— Есть, — горько усмехнулся Исайчев, — и моя жена, как всегда, оказалась права. Она месяц назад предупреждала: все наработки предыдущих товарищей надо выкинуть в корзину и начать вновь. — Михаил послал Ольге воздушный поцелуй. — Кира, расскажи-ка подробнее о Константине Тодуа и Свете. В общем, по твоим прежним воспоминаниям их портреты нарисованы достаточно чётко, посему меня интересует последний год их жизни. Год перед трагедией. Ты в курсе, что у них происходило? Она делилась?

— Ты думаешь, это Коста? — совсем поникшим голосом спросила Кира. — Не хочу в это верить. Не-хо-чу…

Ольга почувствовала, как от Киры запахло пеплом и вулканической лавой. «Она злится», — решила Ольга.

Михаил мельком взглянул на жену и едва уловимо кивнул.

«Он тоже чувствует! — обрадовалась Ольга. — Научился, наконец, улавливать запах эмоций… Странно реагирует девушка: на лице растерянность, а внутри злость».

Михаил поднялся с кресла и на ходу, прикуривая сигарету, направился к окну. Подойдя, открыл форточку.

— Я вползатяжки, в форточку, — виновато прокомментировал он, — уши без курева опухают. Ты говорила, муж бил Свету?

— Бил! — тряхнула головой Кира. — Она изводила Косту ревностью! У Светки на эту тему была паранойя. Она на женщин смотрела, причём на любых, с точки зрения, спал её муж с ней или нет. Коста для Светки был равен жизни. В последний год у них что-то происходило, но подруга замкнулась, на контакты ни с кем из нас не выходила. Естественно, что у них там было, мы не знали. У Косты обнаружили неполадки с предстательной железой. Его полгода в Сартове не было. Мотался между Москвой и Израилем. Светка детей по бабушкам растащила и зависала на телефонах. Косту вылавливала. Он вернулся и домой почему-то не поехал. Жил в офисе. Пристроил рядом что-то вроде личных апартаментов. Светка истерила. На работу ходить перестала. Коста сам почти не приезжал, присылал нарочного с продуктами.

— Она разве работала? — удивлённо спросил Роман.

Кира кивнула:

— Это мы её уговорили. Дети в школах, а Светка одна как сыч по своему замку болтается, прислугу по углам гоняет.

— В какой организации она работала? — выдохнув в форточку струйку дыма, спросил Михаил.

— Где она без образования могла работать? Горничной в ведомственной железнодорожной гостинице. Сутки дежурит, двое дома. Работа не ахти какая, но в коллективе.

Михаил, докурив сигарету, вернулся, сел на диван рядом с женой, спросил:

— Как Константин Тодуа относился к столь непафосному статусу своей второй половины? Горничная в гостинице? Его жена! Для Косты это катастрофа, как он терпел?

— Светка не говорила, а он не интересовался. Подруга не носила его фамилию. Как была Кобзарь, так и осталась. И это вовсе не её идея. Константин до свадьбы уведомил будущую супругу, что фамилию Тодуа нужно заслужить. Получается, она так и не заслужила.

— Когда вы с ней последний раз встречались или говорили? — уточнил Михаил.

— Ой! — Кира взмахнула рукой. — На последних ежегодных посиделках в День святого Валентина. Это почти полтора года назад, а разговаривали по телефону за три дня до трагедии. — Кира замолчала, задумалась, вспоминая. Затем суетливо застрекотала: — Нет… нет… ничего особенного она не говорила. Сообщила о выписке из больницы. Вроде с лестницы упала, ребро сломала. Голос у неё был спокойный, но какой-то тусклый. Я попеняла: почему не сообщила? Светка вдруг вскрикнула, сказала, будто молоко на плите убежало, трубку отключила. Мне тогда показалось, она специально разговор прервала — вероятно, устала.

За окнами потемнело, усилился ветер. На улице зажглись фонари, их свет выбелил половину сада. Вторая половина погрузилась во мглу, и каждый сидящий в гостиной видел в этом сумраке оживавших ночных призраков. Ольга поспешно встала с дивана, быстро подошла к окну, резкими движениями задёрнула тяжёлые занавеси — не любила она темноты, особенно во время тяжёлого и неприятного разговора. Михаил тоже поднялся, пошёл по залу, включил дополнительный свет; стало спокойнее.

— Кира, почему вы злитесь? — неожиданно спросила Ольга.

— Да, да, — согласно покивал Михаил, — мне тоже показалось, что вы злитесь.

Роман удивлённо посмотрел на супругов, потом на Киру.

— Нет-нет, — поспешила заверить Кира, — всё нормально. Хотя… — Девушка виновато посмотрела на Романа. — Я виню себя за то, что не перезвонила, надо было… Может быть, если бы не оставила тогда её одну, разговорила, вызвала на откровенность, то…

— Перестань, — раздражённо бросил Роман, — она сама отключила трубку!

— Если она была одна, — твёрдо, почти озлобленно сказала Кира, — она не могла кипятить молоко. Сыновья давно жили у бабушек. У Светки с детства непереносимость молочного белка. Мы все это знали и никогда не предлагали ей ничего молочного. Полагаю, во время разговора кто-то появился…

— И что в этом такого? — взъерошился Роман.

— В начале разговора я спросила, может ли она говорить. Светка ответила утвердительно. Сказала, что одна, и вдруг так резко обрубила разговор.

— Вы по времени долго говорили? — поинтересовался Роман.

— Минут двадцать…

— Тогда её молоко давно убежало, можно было и не беспокоиться, — с иронией заметил Васенко.

У Киры в глазах закипали злые слёзы. Михаил, чтобы разрядить атмосферу, попросил:

— Копилка, организуй кофейку. Киру тоже забирай, пусть помогает.

Дождавшись, когда женщины уйдут, Исайчев озадачил Романа:

— Прикажи операм из убойного отдела распечатать фото Светланы Кобзарь и пробежаться по больницам. Пусть поищут, где залечивала раны жена нашего нотариуса. Мне нужна её история болезни, можно в устном изложении. В общем, ищем человека, который её лечил. И ещё… пусть не называют фамилии. Я сделал запрос на Светлану Кобзарь или Тодуа, выяснил: предыдущие пять лет такой пациентки в наших городских и ведомственных больницах не значилось.

— Госпиталь запрашивал? — уточнил Роман.

— Что? — больше растерянно, чем удивлённо, спросил Исайчев. — При чём тут госпиталь?

Васенко победно вскинул вверх указательный палец:

— Вот! Акела промахнулся! У неё папа был генерал. Забыл?

— Мать честная! Забыл! — в сердцах воскликнул Михаил.

18

— Какими судьбами, господин подполковник? — Константин Тодуа энергично протянул руку вошедшему в его кабинет Михаилу Исайчеву. — Что-то случилось в моём ведомстве?

Поприветствовав гостя, хозяин взглядом указал ему на мягкий уголок в глубине комнаты. Дождался, когда Исайчев разместится, достанет бумаги из портфеля. Тодуа, бесшумно ступая по длинношерстному ковру, подошёл и присел рядом. Михаил протянул Константину лист, в заголовке которого значилось: «Постановление о повторном возбуждении дела». Тодуа прочёл, удивлённо вскинул брови:

— По вновь открывшимся обстоятельствам?

— Да, Константин Андреевич, по вновь открывшимся обстоятельствам. По каким конкретно, объясню позже. А сейчас разрешите задать ряд вопросов? Вы знакомы с Сергеем Иванниковым?

Тодуа опешил. Он, прочтя постановление, ожидал вопросов о гибели жены, но никак не о Сергее Иванникове.

— Да-а… — нерешительно, будто ступая по незнакомой почве, ответил Константин. — Мы были знакомы в школе, а в данный момент этот господин является моим главным соперником на выборах. Иванников постоянно проживает в Москве, но из провинции легче избираться, по этой причине он здесь. Почему именно Иванников вам интересен? Какое отношение Сергей имеет к моей жене? Это и есть новые обстоятельства?

Исайчев внимательно посмотрел в глаза собеседника:

— Пожалуйста, давайте договоримся сразу — вопросы буду задавать я. Иначе мы с вами здесь заночуем.

— Мне не привыкать, — иронично хмыкнул Тодуа, — последние годы это место моего ночлега. Даже апартаменты к кабинету пристроил. И вас размещу, если потребуется.

Исайчев изобразил на лице благодарную улыбку:

— Боюсь, жена не одобрит. Да и не люблю ночевать вне дома. Итак, вопрос: вы женились по любви?

Тодуа чуть присвистнул, с грустью посмотрел на посетителя:

— Эко вас кидает! Дайте подумать, вспомнить! У меня к ней в разные периоды были неодинаковые чувства, извините. Наверное, как и у всех. Столько в итоге наворочено за долгую нашу с ней жизнь.

Тодуа делал вид, что пытается сформулировать ответ, сам же беспокойно думал, как отвечать. Как себе или как надо? Себе он тоже иногда врал, но по мелочам. Значит сейчас надо отвечать как надо, тогда так — начал резко, категорично:

— Думаю, если бы не любил, не женился. Выбор у меня всегда был большой. Заметил её ещё в школе. Скромную, с голубыми глазами, с русалочьими волосами и милой, слегка застенчивой улыбкой. Поперву Светка показалась глиной, из которой можно слепить идеальную жену. Жаль, мало что удалось в этом плане…

Исайчев, получив ответ на первый вопрос, отметил для себя: на всех фотографиях Светлана кареглазая и с короткой стрижкой.

Тодуа по тому, как дрогнули веки Исайчева, понял: он, вероятно, сказал что-то не то. Но что? Чтобы осознать, решил взять паузу, предложил:

— Кофе? Моя помощница варит царский кофе.

— С удовольствием, — отозвался Михаил.

Константин ретиво подбежал к рабочему столу, нажал кнопку вызова. Появившаяся в лёгких летних тапочках и длинном, почти вечернем платье длинноногая помощница, получила словесное распоряжение хозяина, удалилась. Тодуа поймал вопросительный взгляд Исайчева, пояснил:

— Терпеть не могу стук каблуков, мешает работать. В тапочках они расторопнее… — И, уловив ироничную усмешку Михаила, добавил: — Красивые, модные, ласкающие глаз одежды — наш дресс-код. На домашние халаты, плохо выполненный макияж мы дома насмотрелись… Хотя, полагаю, ваша Ольга Анатольевна и дома не позволяет себе расслабиться. Она потрясающая женщина, завидую.

— Вы смелый человек, — резко заметил Исайчев, — признаться в зависти может не каждый.

Константин Андреевич состроил на лице добродушную гримасу, рассмеялся:

— Я ни в коем случае не посягаю, что вы! Я…

Исайчев резко поднял руку, прервал хозяина кабинета:

— Давайте все же продолжим разговор о вашей жене.

Дверь неслышно растворилась, и на пороге появилась помощница с изящным подносом, на котором было всё для кофепития.

— Конечно, продолжим, — засуетился нотариус, жестом приглашая Исайчева пересесть к журнальному столику.

Пока пили кофе, Константин с грустью смотрел на следователя, думал: «Ты, конечно, солдафон, господин хороший, но не простак… Твоя жена Ольга Ленина никогда бы не вышла замуж за простака. Уж я-то знаю! Несколько раз пытался к ней пристроиться — куда там! И сейчас ты отлично понимаешь, что Светка Кобзарь имела перед всеми остальными одно неоспоримое преимущество — она была дочерью генерал-лейтенанта, единственного от истоков Волги до устья. Мой отец тоже военный и давно озвучил избитую истину: „Никогда тебе, сынок, не быть маршалом, потому как у маршала свои дети и внуки“. Я понял его и тогда решил стать зятем пусть не маршала — генерала. Тоже неплохо! Захотелось прыгнуть сразу на десятую ступень лестницы, а там посмотрим… Но не удалось… Моя жена, тётенька с лицом недовольной мыши, бросила аркан и остановила взлёт. Остановила! До сих пор чувствую боль от её броска. Боль физическая и нравственная… Она уничтожила мечту! В мире есть одно беспроигрышное вложение — ты сам. Тот, кто вкладывает в себя, никогда не прогорает. Женитьба на Светке оказалась вирусным вложением. Она испортила заложенную мной программу жизни. Выдернула из неё важные фрагменты и превратила в безвкусную жвачку. У тётки было мышиное лицо? Мышиное лицо! Ха! Но и мышка попала в мышеловку. Да, попала! Но сначала она съела мой сыр… Вот так! А ты, следак, получишь придуманную сказку». Коста тоскливо улыбнулся своим горьким мыслям: «Ты хочешь сказку, Михаил Юрич? Получишь…»

Исайчев поставил на столик пустую чашку, Константин, увидев это, спросил:

— Ещё или могу продолжать отвечать на вопрос о своей супружеской жизни?

— Спасибо за кофе. Продолжайте, пожалуйста.

— Света оказалась не глиной, а кремнём. Жить с ней было трудно. Она ревновала, и это отравляло не только моё, но и её существование. Я не мог изолировать себя от женщин вообще. Женщины-секретари, курьеры, юристы, как ни выкручивайся, необходимость для фирмы. Старался, конечно, набирать мужчин, но возникали вопросы, которые могла решить только женщина. Вскоре ревность Светы перешла в болезнь. Знаете, Михаил Юрьевич, она однажды обнаружила в ящике стола папин наградной пистолет и долго его разглядывала, о чем-то думая. Я тогда удивился, как она могла открыть ящик, закрытый на ключ с секретом. Но ведь как-то смогла! Ревность изобретательна… Мне силой пришлось отнимать. Светка щерилась, как собака перед палкой, и шипела: «Боишься, гадёныш… бойся… бойся…» Я часто в жизни сталкивался с ревностью, но чтобы с такой? Никогда! Пистолет пришлось из дома унести. Думаю, именно ревность толкнула её в петлю. Я страшно виноват, не сразу понял. Понял уже тогда, когда было поздно. После смерти Светланки прошло больше двух лет, но я до сих пор не знаю других женщин. Значит, всё-таки любил её. Завожу знакомства, но стоит только подумать о Светке, сразу закругляюсь! Не-мо-гу забыть!

Исайчев кивнул. Перед встречей с главой нотариальной фирмы «Коста Тодуа» он прочёл короткую справку, где сообщалось, что после смерти жены Константин остепенился. Он не замечался на светских тусовках и не фигурировал в амурных сплетнях. Может быть, всё ещё болен? По виду не скажешь: подтянут, ухожен, спортивен, румян.

— Какие отношения связывали вас последние полгода жизни Светланы? — спросил Исайчев и тут же благодарно вспомнил жену, как она учила его распознавать тайные эмоции по едва уловимому запаху.

Михаил глубоко вздохнул и замер — почувствовал сладкий запах пачулей, напоминающий запах старого, видавшего виды сундука восточного торговца. Он проступал сквозь терпкий запах модного мужского одеколона Burberry London. Исайчев недавно узнал его: флакон подарила Ольга и расшифровала подарок как «запах для уверенного мужчины средних лет, находящегося в постоянном движении». Запах сочетал в себе нотки мускуса и древесной группы, нотки бергамота, лаванды, табака и крапивы.

«Дух пачулей не напрасен, — подумал Исайчев, — это запах норадреналина. Гормона ярости, ненависти и вседозволенности. Ольга подтрунивает, говорит, что я превращаюсь в собаку. Только они чуют запах адреналина и прочие недоступные человеку духи. Дослужусь до полковника, буду двортерьером по кличке Мцыри. Какие, однако, эмоции бушуют внутри Косты. Почему? Ведь вопрос простецкий, несложный. А как его попёрло! Он же утверждал, что в этот период не жил со Светланой, — так, во всяком случае, написано в следственном деле».

На лице Константина нарисовалось разочарование:

— Если я скажу, что в этот период не жил дома, вас это не удовлетворит?

Михаил согласно кивнул:

— Меня мало интересует, жили вы или нет. Меня интересуют ваши человеческие взаимоотношения.

— Взаимоотношения? — Тодуа задумался. — Они были короткими по времени: раз в неделю взаимообмен чистого белья на продукты — вот все наши взаимоотношения. Я вернулся из-за границы не совсем здоровым и предпочёл покой своих апартаментов. Питался в ресторане — здесь недалеко есть местечко с хорошей кухней. Стирался дома. Вернее, Светлана стирала мне бельё. Она была затворницей и не любила выходить, продукты и некоторую сумму привозил ей я.

— Она в это время не работала?

— Она никогда не работала, — отчеканил Константин, — я достаточно обеспечивал семью. Моя жена была обеспечена всем необходимым, и даже более чем.

Исайчев нехотя открыл папку и не спеша вытащил лист бумаги, протянул его Константину:

— Это справка с места работы вашей жены. Она служила горничной в ведомственной железнодорожной гостинице. Приблизительный период — год до вашего отъезда на лечение.

Тодуа с силой откинулся на спинку дивана, его лицо приобрело красноватый оттенок.

«А вот и запах страха, — подумал Исайчев, — чистый адреналин и гулкое сердцебиение. Прямо из рубашки выскакивает мужик!»

Константин встал, переместился в рабочее кресло, нажал кнопку вызова секретаря. Дверь едва начала отворяться, а Коста уже крикнул:

— Коньяк! — и вопрошающе взглянул на Исайчева.

— Я пас! — ответил Михаил.

Выпив подряд две рюмки коньяку, Тодуа выплеснулся:

— Медуза! Она медуза. Не ухватишь, так между пальцев и вытекала. Получается, я ничего о ней не знал! Думал, что она общается только со своими школьными подружками. А она в социуме шлялась, вероятно, и обо мне разговоры вела… Вы хотели услышать о наших взаимоотношениях правду? — Константин выпил ещё рюмку коньяка. — Не было у нас никаких отношений после рождения последнего сына. Неинтересна она была мне. Разводиться собирался! Мешал статус кандидата в Федеральное собрание. Моё участие в кампании исключало развод. Да! Выборы были важнее. Избирался и, если бы не болезнь, избрался наверняка, но… — Тодуа развёл руки в разные стороны. — Тогда, видимо, судьба решила вильнуть хвостом. Пробую сейчас.

— Получается?

— Вроде…

Михаил поднялся с дивана, подошёл к окну. Дом, в котором размещался офис Тодуа, имел небольшой палисадник. Исайчева поразила чистота и продуманность посадок. Ничего лишнего, ни одного нарушающего композицию цветка или травины. В углу зелёного островка росла изумительной красоты и ухоженности липа. Она была здесь королевой! Дерево готовилось к зиме и большую часть листьев сбросило. Но даже в таком скромном одеянии было величавым. «Его здесь любят и холят, — подумал Исайчев, — не каждый человек удостаивается такого внимания… Жена Косты не имела даже десятой его части…» Михаил отвернулся и произнёс:

— Она мешала вам. И вы её убили, так?!

Константин, с изумлением посмотрев на Исайчева, выдохнул:

— Кого?

— Жену свою! Кого! — раздражённо бросил Исайчев. — Трамплин в виде генерал-лейтенанта стал не нужен, а с ним и его дочка. Так что?!

— Ты чего, следак, умом тронулся? Она сама повесилась!

— Са-ама-а! — Михаил с невероятным усилием утрамбовывал свою злость. — Сама-то сама. Только подвёл её к этой верёвке ты. Только тебе она позволяла творить с собой такое. Только тебя выгораживала и прощала…

Исайчев вернулся к дивану, медленно, будто нехотя, вынул из лежащей на нём папки лист бумаги и, обернувшись, протянул его хозяину кабинета:

— Это экспертное заключение о причинах гибели Кобзарь Светланы Андреевны, почитайте…

Константин читал заключение, серея лицом. Закончив, умоляюще посмотрел на Исайчева:

— Что это?

— Это статья 110 УК РФ «Доведение до самоубийства». — Михаил быстро, без пауз выставлял частокол вопросов: — Вы истязали её? За что? В какой стране проходили лечение? Диагноз? Фамилия ведущего врача? Почему кремировали тело? Вы были в Австралии? Отвечайте!

Тодуа отбросил от себя листок и процедил сквозь зубы:

— Убирайся отсюда вон! Вызывай на допрос в контору…

Михаил взял со стола заключение эксперта, аккуратно положил в папку и извлёк из неё следующие два листа, бухнул их перед Тодуа:

— Распишись здесь и здесь.

— Что это?

— Подписка о невыезде и повестка. Вызову вас, Константин Андреевич, когда потребуетесь.

— Уточните! У меня работа! — недовольно выкрикнул Тодуа.

— Когда потребуетесь, — процедил слова Исайчев неторопливо и спокойно. — Работу придётся планировать как-то иначе. Командировки отменяются. Уверен, в вашей фирме незаменимых нет.

— Есть! Я! — взорвался Константин.

— Постарайтесь не опаздывать. — Исайчев положил в папку подписанные Тодуа бумаги. — Не люблю ждать! Не явитесь — арестую на семьдесят два часа.

Михаил пошёл на выход. Покидая кабинет, звонко грохнул дверью.

Стук заставил Тодуа вздрогнуть.

«А вот это нехорошо-о… а вот это полный ебздец! — Константин лихорадочно растирал мгновенно заледеневший подбородок. — Как же я жёнку проглядел? Думал, варится норушка в своей кастрюле, а она вона — мышиную мордочку в форточку вытаскивала. Горничная! Горничная! Зелень подкильная! Наверняка все кости мне перемыла с такими же, как она, чувырлами…»

19

Васенко наблюдал, как Исайчев, стоя у его стола, покачивается с пятки на носок, погрызывает кончик карандаша.

— Ты голодный, что ли, Михал Юрич? — усмехнувшись, спросил Роман, стараясь прервать затянувшуюся паузу.

Исайчев пропустил вопрос, бросил на майора отстранённый взгляд и сказал, подведя итог собственным мыслям:

— Иванников Светлану Кобзарь не убивал.

— Думаешь кто?

— Думаю, муж. Надоела она ему, обрыдла…

— Ты разделяешь самоубийство Светланы и девчонок окончательно? Уверен?

— Да, их истории сложились из других обстоятельств. У трёх последних вероятным действующим лицом может быть Иванников. Мотив? Старое школьное унижение. Светлана Кобзарь свела счёты с жизнью раньше, чем он решил исполнить задуманный план мести, поэтому очередь свою в его плане пропустила. У московского варяга надо проверить реакцию на Косту Тодуа, немедленно! Коста, кроме Киры, остался единственным лицом, в отношении которого не приведён в исполнение приговор мстителя. Если вся эта вакханалия с убийством КЕКСов дело его рук, он должен среагировать на внезапное появление Косты там, где не ждёт. Где сейчас Иванников, выяснили?

— Катается на горе у «пельменного короля» Серёжки Миронова.

— Кто из наших хорошо знает Миронова?

— Я!

— Ты?! — удивился Исайчев. — Каким образом? Где ты, а где «пельменный король»?

— Я учился с ним в одном кулинарном техникуме.

— Да ты что-о-о? — слегка обмяк Исайчев. — Ты учился в кулинарном техникуме?

На лице Васенко промелькнула блаженная улыбка, зарумянились щёки:

— Два года перед юридическим институтом. Потом понял, что кухарить не моё, и ушёл. Серёжка Миронов доучился. Уехал на родину в Хвалынск, организовал пельменное производство на собственной кухне. Помнишь, на всех каналах выскакивала реклама: «Если вы хвалите пельмени, то они „Хвалынские“»? Реклама приглашала съесть штучек тридцать-сорок. Миронов начал с одной розничной точки. Приезжал туда вместе с женой и кастрюлей варёных пельменей — угощал прохожих. Дело пошло. Сейчас он в списке самых богатых людей России. Ты, вероятно, знаешь, помимо пельменей Сергей классную горнолыжку построил. Трассы такие заделал — не хуже австрийских…

Роман сглотнул не ко времени набежавшую голодную слюну:

— Извини, жрать захотелось…

Исайчев присел на стул у стола Васенко. Извлёк из папки фотографию, но прежде чем показать её Роману, спросил:

— Он как? Очень важный человек? К нему с просьбой подкатиться можно?

— Серёга-то? — хохотнул Васенко. — Я на его гору ездил несколько раз. Правда, давно. Семья его тогда в старой трёшке обреталась. Деньги целиком в производство и горнолыжку вкладывали. На всём экономили. Но и тогда он мне в гостинице остановиться не позволял, комнату выделял. По квартире ходил в шортах, любимой футболке и простецких резиновых тапочках. Сейчас, говорят, особняк отстроил. Беседует со всеми тихо, но его слышат. Сам худой, как сушёный лещ. Горнолыжку построил после того, как его дочь на лыжне ногу сломала. Теперь туда дочки многих наших богатеев ездят. Классный курорт с термальными бассейнами! А чё от него нужно-то? Ты, Михал Юрич, отчего такой взвинченный явился?

Исайчев поднял на уровень глаз Васенко фотографию, спросил:

— Знаешь его?

— А то! Коста Тодуа — муж Светланы Кобзарь. Известный красавчик. Представляю, как его бабы жаловали. Глаза увеличиваются диоптрией очков, взгляд получается как у Сатаны из преисподней. Хорош! Такой взгляд не забудешь. Хорош!

Исайчев поморщился:

— Довелось мне вчера эту сволочь без очков увидеть. Глаз, конечно, поменьше, но тоже выразительный. Я думаю, он, не ведая, помог устранить одну из КЕКСов. Подсобил, так сказать, убийце. Да, пока не забыл. Попроси Копилку поговорить с горничной. С той, кто работала со Светланой в ведомственной железнодорожной гостинице. Пусть разузнает, о чём они говорили. Я сам могу, но… — Михаил на секунду замешкался. — Она сейчас на своей работе загружена под завязку, мне неловко. А ты ветошью прикинься, попроси жалостливо, Ольга не откажет. Всё же женщина женщине может многое сказать, тем более Копилка разговорить умеет.

Васенко потряс фотографией, спросил:

— Ты не сказал, что делать с этим?

— Отдашь экспертам. Пусть отфотошопят. Сюжет таков: два закадычных друга в горнолыжном снаряжении стоят в обнимку, естественно, с непокрытой головой на склоне Хвалынской горы. В роли друзей Сергей Миронов и Коста Тодуа. Ты можешь попросить Миронова пригласить Иванникова к себе в особняк, например на пельмени?

Васенко утвердительно кивнул:

— Если объясню зачем, думаю не откажет.

— Объясни. Только предупреди: без дальнейшего трёпа…

— Это лишнее. Миронов порядочный и догадливый человек…

— Фото в красивой рамке поместите на каминную полку в особняке Миронова.

Исайчев извлёк из кармана брюк телефон и, поводив пальцем по дисплею, нашёл нужный номер:

— Ник Ник, у тебя ближайшие рейсы в Хвалынск когда? Когда?! Отлично! Моего человечка захватишь? Очень нужно! Буду должен… — подержав ещё несколько секунд трубку у уха, Исайчев нажал на горящий красным цветом кружок на экране телефона, сообщил:

— Ты сегодня вылетишь на гору с МЧСниками. У них вроде в 18=00 туда оказия. Тебя подкинут. Установишь скрытно за фотографией камеру. Хочу посмотреть реакцию Иванникова на Косту. И вообще, пора нам с ним познакомится поближе. Постарайся прощупать из чего он сделан, что за человек… Ты позвони сейчас Миронову, предупреди о визите и изложи просьбу. Вкратце… вкратце… Подробно на месте расскажешь. — Исайчев задумался. — Есть одна закавыка, не знаю, как тебя оттуда быстро вернуть?

— Не бери в голову, — поспешил успокоить сослуживца Васенко, — Миронов каждый день отправляет утренними шестичасовыми рейсами рефрижераторы в Сартов. Думаю, местечко отыщет.

— Вот и славно! Пойду к себе. Оперативники из убойного дожидаются. Они нашли старикана, который видел, как машина Елены Строгановой в реку слетела. А ты беги собирайся.

20

Кира жила в квартире Васенко уже вторую неделю и сейчас, стоя у окна, смотрела вслед удаляющемуся Роману. Вынужденное затворничество становилось слишком тягостным. Мысли, с которыми она провожала возлюбленного в Хвалынск, были горькими: «Неужели весь этот кошмар дело рук Серёжки Иванникова!» Она попыталась вспомнить тот случай в школе. В памяти возникало опрокинутое, жалкое лицо мальчишки. Стало стыдно и страшно. Кира отошла от окна, открыла верхний боковой ящик письменного стола Романа и вынула блок сигарет, извлекла из него пачку, блок вернула на место. Когда-то давно она курила, но потом бросила в одночасье, решив, что не будет отдавать дань тогдашней молодёжной моде. Во-первых, потому, что с сигаретой во рту она себе не нравилась; во-вторых, Кира понимала, что здоровья это не прибавит. Бросила легко, без лишних мучений. Сейчас в кухне, прикурив сигарету от огня газовой горелки, Кира глубоко вдохнула едкий, щиплющий нутро дым. Почувствовала, как сильно сжатая внутренняя пружина начала медленно разжиматься. Она сделала ещё несколько хороших затяжек, смяла сигарету в мойке и, прежде чем выкинуть, задержала взгляд на окурке, затем открыла форточку, щелчком отправила его прочь. Проследила путь, задумала: «Если сейчас плюхнется в лужу, позвоню… если нет — дождусь Романа».

Окурок плюхнулся в небольшую лужу на асфальте, спугнул пьющего из неё воробья.

«Они вообще могут его не предупредить. Им важно найти убийцу. Ромка в первую очередь будет спасать меня. А я? Как я буду жить дальше? Если он и его убьёт? Наверное, главное — буду жить… Хотя…»

Кира села на диван, вынула из кармана домашних брюк телефон, набрала номер:

— Коста? Здравствуй! Это Кира Сибукова, узнал?

Трубка загудела удивлённым и радостным голосом абонента:

— Боже мой, Кирка! Сколько лет, сколько зим! Рад услышать! Куда пропала? Как девчонки? После похорон Светланки вы все пропали. Бросили меня. Ты где?

— Это неважно. Я не в Сартове. Коста, помнишь Серёжку Иванникова, парня, которому ты надел на голову мусорную корзину?

— Ну-у-у, стыдобища. Чувствую себя последней сволочью…

Кира вздохнула, превозмогая нерешительность и сомнения, и сказала:

— В течение этого года произошли события, о которых хочу тебе рассказать и предупредить… В Австралии…

21

Вертолёт МЧС сел прямо на административную площадь Хвалынска. Командир, не гася винтов, прокричал:

— Майор, обойдёшь мэрию и поднимайся по тропинке на гору. Внизу увидишь новую деревянную усадьбу — тебе туда!

Роман в знак благодарности постучал по плечу пилота и поднял большой палец. Свободной рукой вынул из кармана кожаной куртки бутылку коньяка.

Хвалынск севернее Сартова, поэтому зима здесь уже хозяйничала. Васенко пожалел, что не сменил осеннюю куртку на более тёплую, зябко поёжился. Тропинка, ведущая в гору, была узкой, но хорошо утоптанной. Она, петляя, огибала замершие, а потому похожие на пластмассовые, в иголочках инея, кусты дикой смородины. Достигнув вершины, Роман увидел перед собой панораму небольшой, похожей на тарелку для пирожков, равнины. Вся она была огорожена ровным, высотой не менее двух метров частоколом из калиброванных брёвен. Венчали забор массивные деревянные ворота, по обеим их сторонам стояли фигуры средневековых рыцарей в медных, до блеска начищенных доспехах.

С высоты бугра хорошо просматривалась вся усадьба. Её территория делилась на три отсека. Первый — детский, с фигурами героев из русских народных сказок. Второй — спортивный, с волейбольной площадкой. Третий — гостевой, с длинным, чёрного дерева столом и стоящими подле него такими же чёрными, с резными спинками стульями.

«Широко размахнулся Серёга — повар пятого разряда! Молодец! — с лёгкой завистью подумал Роман. — Вот что значит хорошо поставленная голова на плечах. Учись, майор!»

Васенко ещё немного постоял на пригорке, поёживаясь, стараясь глубоко в себя запрятать неожиданно приподнявшую голову зависть. Бодрым шагом он сбежал вниз, остановился у ворот, поискал, где можно нажать, звякнуть или стукнуть, чтобы хозяева увидели или услышали появившегося в их владениях гостя.

Ждать пришлось недолго, поверх головы Романа зазвучал металлический голос: «Сергей Владимирович приветствует вас и просит назвать фамилию, имя и отчество».

Роман неожиданно, срываясь на петушиный крик, взвизгнул:

— Вас… вас… Васенко Роман Валерьевич!

Проявившаяся на полотне ворот, словно на фотобумаге, калитка мягко открылась, и тот же, только тоном мягче, голос пригласил: «Милости просим!»

Роман, оглядываясь по сторонам, преодолел двор и подошёл к деревянной двери, украшенной коваными застёжками, ручками и колокольчиком. Звякнув язычком по куполу, Васенко услышал знакомый голос давнего друга: «Да заходи уже. Открыто!» Роман толкнул оказавшуюся лёгкой дверь терема и, миновав раздевальню, сразу попал в гостиную. Помещение, в котором его ожидал хозяин, трудно было назвать парадными апартаментами. Это была горница с красными окнами и наличниками. В центре привлекала к себе внимание четырёхугольная изразцовая печь. Ювелирно выполненные жёлто-зелёные плитки в свете массивной кованой люстры, подвешенной к потолку тремя цепями, завораживали. Они играли прыгающими огоньками и не давали возможности оторвать от себя взгляд. В середине гостиной, тулясь друг к другу боками, стояли здоровущий диван с изогнутыми ножками и несколько кресел такого же вида. В центре царствовал большой продолговатый стол.

— Где камин? Камин нужен! — только и смог произнести Васенко, разглядывая печные изразцы.

— Зачем тебе камин? — удивился Миронов. — Во-первых, здравствуй! — Миронов шлёпнул Романа ладонью по плечу. — Во-вторых, сто лет тебя не видел. Почему в прошлом году на гору не приезжал? В Куршавелях катался?

— В каких Куршавелях? Я даже не знаю, где это. — Васенко наконец посмотрел на хозяина. — Привет! На мою сыщицкую зарплату только по Куршавелям мотаться. Дела, дела… друг… Слушай, три года назад у тебя этой красоты не было, — качнул головой в сторону печи Васенко.

— Так у меня и усадьбы не было. Только летом этого года отстроился. — Миронов ухватил Романа за куртку и потащил к диванам.

Пока майор раздевался, Миронов нажал белую кнопку на подлокотнике кресла. Возникшего в проёме двери молодого парня попросил:

— Забери одежду и организуй чай. И ещё предупреди на кухне: приедет следующий гость — пусть начинают варить пельмени и пива доставят из пивоварни.

Переведя взгляд на Романа, спросил:

— Так зачем тебе камин?