Бесплатный фрагмент - Я выбираю жить

От автора

Дорогой читатель,

Я приветствую тебя на страницах этой книги. Если ты держишь её в руках, значит, ты готов сделать шаг в сторону света. Возможно, ты переживаешь момент, когда всё вокруг кажется темным, а путь впереди неясен. Я была в этом месте. И я знаю, как тяжело выбраться, когда кажется, что нет выхода.

Каждая страница этой книги — мой личный опыт, мои боли и победы, мои разочарования и моменты озарений. Я прошла через страдания, через разрушение, и это было не просто. Но именно в этих самых тёмных местах я нашла свет, который смог зажечь мою душу. И я уверена, что ты тоже можешь это сделать.

Когда я столкнулась с тем, что на первый взгляд казалось безысходным — болезнями, утратами, абьюзивными отношениями, финансовыми проблемами — я думала, что не смогу выбраться. Но я нашла силу, чтобы выбрать жизнь, чтобы быть в потоке, чтобы стать той, кем я являюсь сейчас. И ты можешь.

Эта книга — не просто история. Это ключ, который откроет дверь к новым возможностям. В ней ты найдешь практики, упражнения, осознания, которые помогут тебе обрести свет внутри себя, выбрать путь исцеления и трансформации. Я хочу, чтобы ты почувствовал, что твоя жизнь — это не просто набор случайных событий. Ты сам можешь стать тем, кто создает свою реальность.

Благодарность

Эта книга родилась не только из моего опыта, но и благодаря тем, чьи любовь и поддержка стали тем светом, что освещал мой путь в самые тёмные времена.

Папе — моему вечному ангелу-хранителю. Тот, чей земной путь завершился слишком рано, но чей свет продолжает оберегать меня, направлять и вдохновлять. Эта книга — твоё наследие, продолжение той любви, что ты подарил мне. Ты научил меня видеть магию в обычном, находить силы в слабости и верить в чудо. Каждая страница этой книги пронизана твоим присутствием.

Маме — воину, сражавшемуся за мою жизнь с упорством, достойным легенд. Ты держала меня за руку, когда я уже не могла держаться сама. Твои молитвы, слёзы и бессонные ночи стали тем щитом, что защитил меня от тьмы. Ты — живое доказательство, что материнская любовь способна творить чудеса.

Моим близким друзьям — тем, кто шёл одной дорогой вместе со мной. Вы были рядом, когда я падала, поднимали, когда я сомневалась, и верили в меня, когда я сама теряла веру. Ваши сердца стали моим убежищем, ваша поддержка — моим фундаментом.

Моей близнецовой душе — той, чья поддержка и любовь стали тихой гаванью в бушующем океане жизни. Ты отражала мою суть, напоминая о том, кто я есть на самом деле, когда я забывала себя. Наша связь — драгоценный дар, который я проношу через все жизни.

Эта книга — не только моя история. Это наша общая история о том, как любовь, преданность и вера способны преодолеть любые испытания. Каждый из вас вложил в эти страницы частицу своей души, и я буду вечно благодарна за этот бесценный дар.

С любовью и бесконечной признательностью,

Альбина

P.S. Если вы читаете эти строки — знайте, что и вы стали частью этого путешествия. Возможно, именно сейчас моя душа говорит с вашей, напоминая: вы не одиноки, свет всегда рядом, а любовь — вечна.

Глава 1. Второй шанс

У вас девочка

Ещё до моего рождения мир знал обо мне.

Мама рассказывала, что однажды, за несколько лет до того, как я появилась на свет, она встретила одну целительницу. Это была старуха с глубокими, проницательными глазами, которые, казалось, видели сквозь время.

Целительница взяла маму за руку, вгляделась в неё, словно читая судьбу по линиям на ладони, и вдруг тихо произнесла: — У тебя родится необычная девочка. Таких, как она, я встречала лишь однажды. Она соберёт в себе всю силу твоего рода. Она будет очень могущественной.

Мама тогда не знала, как реагировать. Ведь рождение второго ребёнка не входило в планы, у неё уже подрастал здоровый и жизнерадостный мальчик.

— Что вы имеете в виду? — спросила мама.

Женщина вздохнула. — Она пройдёт через тьму, но выйдет к Свету. Её ждут испытания, и очень тяжёлые. Она побывает на грани, но вернётся… и тогда её Дар раскроется.

Эти слова пронзили маму, но она не придала им большого значения. Тогда казалось, что это просто красивые слова, а жизнь пойдёт своим чередом.

25 лет назад на свет появилась я.

Для всех это стало неожиданностью — тяжёлая беременность, постоянная угроза выкидыша, тревоги и страхи. Врачи говорили, что шансы малы. Но мама держалась, словно знала: этот ребёнок должен родиться.

И вот, когда я появилась на свет, боль и страх отступили.

Мама до сих пор рассказывает, как ей хотелось кричать от счастья, как слёзы текли по щекам, когда акушерка произнесла: — Девочка! У вас девочка!

Это был самый счастливый момент в её жизни.

Но счастье оказалось недолгим.

Когда мир рухнул

Я отчётливо помню тот день — как мама с дрожащими руками и лицом, исцарапанным от бессонной тревоги, судорожно искала градусник. Вся комната наполнилась паникой, словно тонкий лёд под ногами начал трескаться и вот-вот рухнет. Всё вокруг было в движении: чьи-то быстрые шаги, приглушённые голоса, тревожные взгляды, сменяющиеся друг другом с пугающей скоростью. Внутри меня пульсировала кровь — тяжёлая и густая, будто что-то ломалось изнутри, словно сама жизнь начала распадаться на части. В одно мгновение я почувствовала, как мир вокруг рассыпается, и затем меня словно потянуло вниз — в непроглядную бездну, в которой свет терялся навсегда.

Когда я открыла глаза, меня ослепил свет — белый и резкий, словно разрывающий бескрайнюю тьму на куски. Я не могла понять, где нахожусь. Вокруг толпились чужие лица — холодные, безразличные, словно маски, через которые пробивался лишь сухой свет ламп. В ушах звенело, голова раскалывалась от боли, а внутри распирала какая-то бесконечная усталость, как будто весь мир лежал на моих плечах и давил до предела. Я хотела закрыть глаза и исчезнуть, мне хотелось вернуться домой — туда, где всё было знакомо, где пахло мамиными пирогами и запахом дождя за окном. Хотелось забыть всё это, словно дурной сон, который я не посмела рассказать никому.

Вдалеке я услышала голоса — тихие, но отчётливые. Голос мамы дрожал, словно её сердце рвалось наружу. Голос врача был сухим и отстранённым, как будто он произносил слова, которые не имели никакого отношения к живому человеку.

— Вам лучше сесть, — сказал он медленно, с тяжёлой паузой, словно каждая фраза была осколком стекла. — Новости неутешительные… У вашей дочери рак. Острый лимфобластный лейкоз.

Эти слова повисли в воздухе, холодные и тяжёлые, словно камень, который внезапно упал в тихую воду, разбив всю поверхность. Я не понимала их смысла — они казались далёкими и чужими, как будто принадлежали не мне, а кому-то другому. В голове крутились вопросы без ответов, а вокруг всё медленно растворялось в темноте.

Затем я посмотрела на маму — её глаза отражали всё, что невозможно было выразить словами: боль, безмерный ужас, растерянность и страх. В её взгляде было столько слёз, что их не унесла бы ни одна река. Она держала меня за руку так крепко, что я чувствовала её пульс, её беззащитность, её отчаяние.

А после наступила тьма — глубокая и безжалостная.

На этом моменте мои воспоминания обрываются, будто за дверью закрылась тяжёлая завеса. Следующие четыре года я провела в больнице — между стенами, где время словно застыло, а надежда то светила тускло, то угасала совсем. Эти годы были наполнены бесконечными капельницами, холодным белым светом ламп, шёпотом и слезами, борьбой за каждый вдох и каждый новый день.

Мамины сны: любовь сильнее смерти

Каждую ночь, когда я засыпала, мама молилась. Она не знала, кому. Она просто просила, чтобы я выжила.

А потом начались сны.

Однажды мама увидела себя, идущей по тёмному коридору. Вокруг — только чернота, густая, живая, липкая. Она сковывала движения, словно пыталась затянуть её в себя.

Страх бился внутри, холодной рукой сжимая сердце.

И вдруг впереди появилась бабушка. Та, которой уже не было в живых. Она подошла к маме и, не говоря ни слова, протянула ей шар света.

— Повторяй за мной, — строго сказала бабушка.

И они начали молиться.

Они шли сквозь тьму, а слова молитвы были их единственной защитой. И чем сильнее мама вкладывала в них любовь, тем ярче становился свет. Тьма не могла их тронуть. Она отступала назад, словно отступая перед самой великой силой во Вселенной.

Любовь

Это было первое послание. Мама тогда и не подозревала, что это было лишь первое послание. Затем сны начали сниться всё чаще. На этот раз мама искала меня.

Внутри — паника, отчаяние. Она не знала, где я, она бежала по каким-то улицам, заглядывала в дома, но меня не было нигде. Страх парализовал, руки дрожали, голос срывался на крик. Ей часто снился один и тот же сценарий.

А потом она видела меня.

Я стояла рядом с бабушкой, той самой, что приходила к ней в снах.

— Забирай её отсюда, — говорит бабушка. — Здесь ей не место.

И мама просыпалась, срываясь на крик.

Только потом она поймёт — это был знак. Среди мёртвых мне не место. Я должна была жить.

Когда тьма пыталась забрать меня

Мне вводили новый препарат — холодный и резкий, словно яд, который жёстко обжигал каждую клеточку моего тела. После каждой инъекции во рту оставался горький, химический привкус, который прочно въедался в сознание, словно нестерпимый отпечаток химии. Это послевкусие было будто едкая пелена, покрывающая всё вокруг, и я чувствовала, как оно проникает глубже — в лёгкие, горло, даже в сердце. Иногда мне казалось, что я не смогу больше дышать этим воздухом, этим ядом, что внутри меня больше нет ни капли света, и хочется просто убежать — далеко, куда глаза не глядят, в место, где нет боли, страха и ожидания.

Внутри меня рвалось всё. Гнев поднимался, как буря в океане, разрывая на части, сметая остатки спокойствия и надежды. Я кричала на маму — мои слова были резкими и колкими, как острые камни, брошенные в её сердце. «Я ненавижу тебя!» — сорвалось с губ в порыве отчаяния. «Уходи! Я не хочу тебя видеть!» Но это не была я — это болезнь заполонила меня, как чёрная туча, затмила всё живое, вытеснила мою суть. Это была смерть, которая жаждала забрать мою душу и растворить её в бесконечной тьме.

Каждый день казался бесконечной битвой — внутри меня одновременно бушевали ярость и безысходность, слёзы и крик. Было ощущение, будто меня разрывают на части, и каждую из них тащит в разные стороны.

Когда я засыпала, мама тихо молилась рядом. Её слова были тихими, но полными силы — молитвы, словно невидимые нити, связывали меня с жизнью, не давая окончательно утонуть в бездне.

И в один день всё изменилось. Мне приснился сон. Я стояла в чистом, бескрайнем пространстве. Свет вокруг был тёплым и мягким, но одновременно мощным, проникающим глубоко внутрь. Я чувствовала, как этот свет растворяет боль, наполняет меня спокойствием и силой, словно возвращая меня к жизни.

Я не знаю, сколько длился этот миг — минуту, час или вечность. Время перестало существовать.

Но я проснулась и поняла — я больше не боюсь.

Второй шанс

Я получила его — дар, который изменил всю мою жизнь. В тот самый момент, когда я переступила порог больницы, я вышла не просто выздоровевшей — я вышла другой. Той, кто видел тьму и прикоснулся к грани между жизнью и смертью, и осталась здесь, в этом мире, наполненном светом и возможностями.

В глубине души я знала: у меня есть миссия. Не просто существовать, а служить свету — быть тем маяком, который ведёт потерянные души сквозь мрак и страх. Я видела смерть слишком близко, почти чувствовала её дыхание на себе, но она не забрала меня. Вместо этого она оставила мне ключ — ключ к жизни, к новой реальности, в которой я была призвана стать проводником между мирами.

С каждым днём сила внутри меня обретала мощь, словно тихий огонь, который ещё не разгорелся в пламя, но уже не мог быть погашен. Я начала вспоминать, кто я на самом деле, откуда пришла и почему отличаюсь от окружающих. Это было тихое, глубокое знание — как будто частицы памяти пробуждались, открывая дорогу к чему-то большему.

Я должна была выжить. Не просто ради себя, а ради тех, кто однажды придёт ко мне за светом и поддержкой. Я должна была стать мостом между земным и тонким мирами — тем, кто помогает найти ответы, исцелить душу и обрести смысл там, где казалось, что надежды больше нет.

Я должна была жить. Жить осознанно, с открытым сердцем и ясной целью, несмотря ни на что.

Глава 2. Соловей

Папа

Тучи всё чаще сгущались над нашим домом. Словно незримая сила опускала серую вуаль на окна, затягивая реальность в вязкую тревогу. Заболел папа. Его жизнь раскололась на «до» и «после» страшного диагноза — эпилепсия. Позже врачи озвучили ещё одно слово, которое эхом ударило по нашей семье — неоперабельная аневризма. Опухоль, затаившаяся в глубине мозга, не поддавалась лечению; лишь медикаменты могли глушить симптомы, и то — временно.

Каждый его приступ превращал всё вокруг в хаос. Я видела, как папа падает — вдруг, без предупреждения, будто земля уходит из-под ног. Синяки под глазами, разбитые локти, колени в крови. Он мог упасть где угодно: на улице, среди чужих людей, в транспорте, дома, даже просто на кухне, поднося чай. Люди пугались — отшатывались, отворачивались, кто-то хватался за телефон, кто-то просто смотрел с жалостью. А он вставал. Каждый раз. Шатаясь, с болью в глазах, но с каким-то упрямым светом внутри.

Он возвращался ко мне. Мой самый родной, мой любимый папа. Болезнь не позволяла ему быть «как все», но он был для меня целым миром. И этот мир был наполнен тихим светом — странной смесью боли и невероятной нежности.

Несмотря ни на что, моё детство оставалось светлым. Оно не было безоблачным, но в нём было то, что делает воспоминания по-настоящему тёплыми — присутствие. Присутствие человека, который не просто рядом, а глубоко внутри твоей жизни.

Мы с папой были связаны тонкой, почти незримой нитью. Он не мог работать, а я не ходила в школу. Это сделало нас напарниками. Мы не говорили друг другу громких слов о любви — в нашей семье это не было принято. Но любовь жила в жестах, в мелочах, в одном только взгляде.

Помню, как однажды мне безумно хотелось выиграть ключ к новой компьютерной игре. Это был конкурс с заданиями, и мне казалось, что победа — это всё, что имеет значение. Мы вместе сидели над каждым шифром, искали разгадки, выстраивали стратегии. Он возвращался с улицы с новыми идеями, с распечатками, с каракулями на листке бумаги — «а если вот так?», «давай попробуем ещё раз». Он играл вместе со мной, будто сам хотел выиграть, но на самом деле — хотел сделать подарок мне. Чтобы я радовалась. Чтобы почувствовала, что могу добиться своего.

Это были наши маленькие победы. Наши моменты, которые остались в сердце навсегда.

Счастливые дни

Папа был моим лучшим другом.

Он умел быть ребёнком рядом с детьми и взрослым — когда нужно было защитить. Он играл с моими друзьями в мяч во дворе, бегал вместе с нами, шутил, будто сам только что вернулся из школы.

— Ну что, чемпионы, погоняем мяч? Я сегодня — на воротах! — смеялся он, закатывая рукава.

— Дядя Илвир, вы опять всё время выигрываете! — кричали дети.

— Так не расслабляйтесь! — подмигивал он мне.

Он всегда знал, как отвлечь от грусти. Когда мне было плохо, он приносил коробку с бусинами, молча садился рядом и говорил:

— Хочешь, сделаем сегодня браслет для королевы?

— А кто она? — спрашивала я.

— Ну, ты, конечно. Кто же ещё?

И смотрел с такой серьёзностью, что я невольно улыбалась.

Он терпеливо искал мелкие детали, ковырялся в ящиках, разбирал старые мамины серёжки, чтобы я могла сотворить что-то новое. Наши пальцы соприкасались над разноцветными бисеринками, и время будто исчезало.

Музыка была его вторым дыханием. Старые кассеты, чёрные пластинки — они до сих пор развешаны на стене моей комнаты, будто охраняют наш мир. Он включал проигрыватель, откидывался на спинку дивана, прикрывал глаза и начинал напевать: — Ай, Сандугач, слушай, вот это настоящая музыка…

И пел. Тихо, с каким-то своим, особенным надрывом. Его голос был бархатным, тёплым, почти колыбельным. Мне казалось, что всё вокруг замирает, чтобы услышать. Музыка наполняла наш дом мягким светом, будто возвращала в него дыхание жизни. Даже когда за окном было серо и мрачно — внутри было светло.

Мы часто готовили вместе.

— Сегодня я — шеф, а ты — су-шеф, понятно? — говорил он, надевая фартук и глядя на меня с деланной строгостью.

— Так точно, капитан! — отвечала я и вставала на табуретку рядом с плитой.

Я до сих пор помню запах его особенных хлебцев. Они были хрустящие, чуть подгоревшие по краям, с пряностями, которые он подбирал на глаз. Я помогала ему нарезать овощи — он рассказывал истории, такие простые и глубокие одновременно:

— Вот мы в деревне играли… Зимой мы с ребятами на санках гоняли так, что однажды чуть в реку не улетели…

— И что было? — замирала я.

— Да ничего! Я тогда первый раз понял, что ангелы и правда существуют.

И вдруг, в какой-то момент приготовления, он будто вспоминал что-то важное, подмигивал мне и говорил шёпотом:

— Стой тут, не уходи… У меня для тебя кое-что есть.

Он шёл к старому серванту, открывал дверцу с едва слышным скрипом и доставал из самого дальнего угла… заветную коробку с печеньем. Ту самую, которую прятали «на случай гостей», но которую он хранил специально для меня.

— Только никому, поняла? — говорил он, разламывая хрустящее печенье пополам.

— Это наш секрет.

И мы ели это печенье, стоя прямо на кухне, среди муки, хлеба, овощей и запаха чая. Я чувствовала себя самой любимой девочкой в мире. Потому что кто ещё заслуживает секретное печенье из серванта, если не она?

Но тьма всегда ждёт удобного момента.

Первая трещина в реальности

Мне было шесть лет. Мы с папой остались дома вдвоём. Мама работала с утра до вечера, таща на себе всю тяжесть заботы о нас и о доме. Я чувствовала её усталость даже тогда, в детстве, хотя никто мне прямо об этом не говорил — просто по тому, как она возвращалась вечером, опускаясь на диван, как тяжело выдыхала, гладя мне волосы. Но в тот день её не было. Мы с папой остались вдвоём — и это было обычным делом. Он часто бывал не в себе, но я научилась быть рядом. Я была маленькой, но уже знала: иногда взрослые нуждаются в детях больше, чем дети в них.

День начинался спокойно — тёплое солнце просачивалось сквозь занавески, по телевизору шёл мультик, я играла с куклами на полу. Всё было привычно, знакомо. До тех пор, пока я не услышала, как щёлкнул замок входной двери.

Он вошёл. Папа. Но не совсем он.

Он зашёл в дом медленно, почти крадучись, будто оказался в чужом пространстве и боялся, что его вот-вот заметят. Его глаза метались по углам, словно за шторами или за дверями пряталось что-то опасное. Он оглядывался, будто что-то преследовало его или затаилось в тени.

Я застыла. Моя спина выпрямилась, игрушки выпали из рук. Я инстинктивно отступила назад, будто что-то во мне — древнее, животное, первобытное — поняло: в этом теле сейчас не папа.

Он медленно повернул ко мне голову. Его лицо было напряжённым, будто он решал какую-то внутреннюю задачу. Лоб в морщинах, губы сжаты, глаза — настороженные, незнакомые. И вдруг он произнёс:

— Девочка, а где твои родители?

Мир в ту же секунду перестал существовать таким, каким я его знала. Моё сердце сжалось в точку. Воздух стал вязким, как мёд. Я смотрела на него и не могла поверить. Это был мой отец. Тот, кто учил меня завязывать шнурки, кто доставал печенье из серванта, кто называл меня Сандугач.

Но он не узнал меня.

Его взгляд скользил по моему лицу, не задерживаясь, будто я была просто частью интерьера — девочка, соседская, чужая. Он искал кого-то, ждал кого-то. Но не меня. Он не помнил.

— Папа… — прошептала я, и голос дрогнул. Он нахмурился.

— Папа, а да… это я — в его голосе не было враждебности, но было что-то ещё страшнее — пустота.

Я затаилась. Моё тело напряглось, как у дикого зверя, почуявшего ловушку. Я не знала, что делать. Бежать? Кричать? Прятаться?

Как объяснить себе в шесть лет, что твой самый родной человек вдруг стал чужим? Что его сознание предательски выключилось, а за добрыми глазами больше нет того, кто знал тебя с рождения?

В ту минуту я узнала, что дом — это не стены. Что безопасность — это не замок на двери. Что можно быть в собственной квартире и чувствовать себя потерянной в огромном, незнакомом лесу, полном теней.

И я поняла: если даже дома больше нет опоры, где же теперь искать защиту?

Тьма длиною в 14 лет

С этого дня что-то во мне сломалось. Я всегда знала, что однажды могу снова увидеть в его глазах пустоту. Что в любой момент он может посмотреть на меня как на незнакомку. Пишу это — и на глазах слёзы. Это именно та рана, которую невозможно залечить ни временем, ни лекарствами. Она всегда как маяк, возвращающий меня к тому, что счастье быстротечно.

И так длилось 14 лет.

Я любила его.

Но я боялась этого взгляда.

21 декабря 2014 года

Это был канун Нового года. Мы с мамой вернулись домой с шопинга — помню, как выбирали платье: яркое, с блёстками, лёгкое, будто обещание, что впереди только радость. Я надела его сразу же, стояла перед зеркалом, крутилась, ловила своё отражение и с замиранием сердца ждала, когда он меня увидит. Я хотела быть красивой для папы. Хотела, чтобы он снова стал как раньше — живым, включённым, светлым.

Он сидел на диване, смотрел любимую передачу по телевизору и ждал, когда я выйду в зал продемонстрировать новый наряд.

Мы с мамой принесли ёлку — она пахла хвоей и морозом, и я с горящими глазами просила:

— Пап, ну давай поставим её, ну пожалуйста! Сейчас! Ну давай же!

Он посмотрел на меня с какой-то несвойственной ему отстранённостью и устало сказал:

— Потом, доча… Завтра поставим, хорошо? Сегодня — не хочу. Что-то не по себе…

Но мне было мало. Мне нужно было здесь и сейчас. Мне казалось, если мы поставим ёлку — праздник случится, мы станем нормальной семьёй, забудем все проблемы и окунёмся в атмосферу детства. Я не понимала, что он чувствует: может, знал, предчувствовал, что завтра может не наступить. А я злилась, как может ребёнок, которому не дают волшебства.

— Почему ты всегда всё откладываешь? Ты вообще ничего не хочешь делать! — крикнула я, топая ногами.

— Альбина… — тихо вмешалась мама, пытаясь остановить ссору.