Бесплатный фрагмент - Я сердце потерял среди пути

От автора

Пришелец с далекой планеты Наолина оказался на Терре и в первые же дни перенес глубокое потрясение, когда по необъяснимой причине покончила с собой юная Ли, второй член экипажа. Не имея возможности вернуться на Наолину, Нао остается на чужой планете, где попадает в водоворот событий эпохи и знакомится с удивительной девушкой, которая становится его женой.

В третьей книге судьба Нао пересекается с удивительными людьми — великими воинами, знаменитым лекарем и одной загадочной старухой из древних легенд, тайна которой раскрылась самым невероятным образом.

Песни, которые поют герои повествования, можно услышать в плейлисте автора https://vk.com/audios74666899.

Глава 1

— Что это?

— Где?

— На твоей спине, чуть выше талии. Какие-то пятна.

— Не знаю. Я никогда не видела свою спину, — засмеялась Ника.

— Больно? — Нао надавил ладонью на талию девушки.

— Нет.

— Ты что-нибудь чувствуешь?

— Да. Твоё ласковое прикосновение.

— Да ну тебя…

Нао достал из укромного места скетчбук с микрофотокамерой. Через секунду изображение проступило на пластике. Они вдвоём уставились на экран.

Ника уже привыкла к тому, что у Нао есть куча каких-то непонятных, но очень полезных инструментов. Раньше чудеса происходили в маминых сказках, когда мама была ещё жива. Теперь чудеса окружали Нику в реальности. Но ведь сказки для ребёнка — тоже реальность, так что ничего не изменилось. Просто два года назад началась новая сказка.

— Похоже на буквы. Вот посмотри.

CUM

SIVI

— Какие-то слова… я не знаю, что это значит, — Ника начала одеваться. Нао задумчиво спрятал скетчбук.

Два года в Салерно были для Нао самыми счастливыми из прожитых на Терре. С Никой наступила полная гармония, душевная и телесная. Нао уже думал об эксперименте межзвездного зачатия ребёнка, но пока ещё не решался. По традициям Наолины подготовка к рождению потомка должна была длиться не один месяц. Ника ничего не говорила на этот счёт, но Нао слышал её мысли и понимал, что она ждёт его решения.

Занятия с принцессой не отнимали много сил. Сишельгайте едва исполнилось четыре, и почти все время она проводила с няней. Уроки Нао для неё были любимой игрой. Когда он учил малышку фехтовать деревянным мечом, на занятие собирали мальчишек-ровесников, и Сишельгайта забавно кричала «Умри, проклятый ромей!», пытаясь в решительном выпаде дотянуться до одного из них своей деревяшкой.

Потом, усталая, она с нетерпением ждала Нику, которая рассказывала ей старинные волшебные сказки, показывала буквы и учила их произносить.

— А знаешь, как Длиннобородых зовут другие народы?

— Как?

— «Лангобарды».

— Я слышала. Гизульф говорил, он уже большой, ему четырнадцать лет, — Ника с трудом выговорило длинное числительное. — А почему?

— Это просто перевод на другой язык. Разные народы говорят на разных языках.

— И не понимают друг друга?

— Плохо понимают.

— И поэтому убивают друг друга?

— Может быть, и поэтому тоже… — задумчиво сказала Ника.

— Если все выучат один язык, люди больше не будут воевать и станет не интересно, — задумчиво сказала принцесса. — Что тогда делать? Я не буду учить чужие языки!

Ника ответила не сразу.

— Ты знаешь, а я тоже наполовину лангобардка. Когда нас так называют, никто не думает про длинные бороды, — улыбнулась Ника.

— Как здорово, а на вторую половину ты кто?

— Ромейка.

Теперь замолчала Гайта.

— Ты не «проклятая ромейка», — она обняла девушку, — я теперь стану жалеть ромеев. Но кого же мне тогда убивать?..

Гайта снова задумалась.

— А как на других языках называют Северных людей?

— Норманны.

— Умри проклятый норманн! — она сделала выпад невооруженной рукой, — Правда здорово?

— Здорово, — подтвердила Ника, — а вдруг ты, когда вырастешь, полюбишь норманна, выйдешь за него замуж и ваши дети буду наполовину лангобарды, наполовину норманны?

— Никогда!

— Никогда не говори никогда, — тихо сказал подошедший сзади Нао.

— Лучше расскажи мне сказку про мага, который превратился в мышонка-тополино, — вздохнув, попросила Гайта.

* * *

На следующее утро Нао снова рассматривал спину Ники. Пятна напоминали устойчивую подкожную пигментацию, и Нао казалось, что семью буквами текст не исчерпан. Или это были не буквы?

Днём он принёс откуда-то потертый кусок старого пергамента и перерисовал пятна. После обеденной трапезы в замке князя Нао нашёл Атенульфа, того самого советника Гвемара, который привёз его когда-то из Неаполиса, выдав за повара из Руси. Достав замызганный пергамент, Нао спросил советника:

— Ты не знаешь, что это такое?

Атенульф посмотрел внимательно на пергамент, приблизил рисунок к глазам, потом снова отдалил.

— Где ты это взял?

— Старьё разбирал на чердаке, вот попалось.

— Хороший старинный пергамент, на таком Библию записывают.

— А надпись что-то значит?

— Так ты про надпись спрашивал?

— Ну да.

— Это, наверное, по латыни.

— И что это значит?

— «Cum sivi» — «Если дозволено»

— Что дозволено? Кому?

— Откуда я знаю кому? Здесь всего семь букв.

Нао забрал папирус и поплёлся домой.

Кому адресовано это послание? Любому мужчине, которому дозволено увидеть обнаженную спину Ники? Или кому-то конкретно? И почему «если»? И кто и как мог сделать такую несмываемую надпись?

Вопросов стало только больше, и на душе Нао было как-то неспокойно. Поздно вечером из соседнего дома зазвучали мелодичные звуки.

— Ты не знаешь, кто это поёт? — спросил Нао.

— К девушке в том доме из Неаполиса приехал гость. Симпатичный юноша, поёт колыбельную любимой, — улыбнулась Ника. «Нонна-нонна» — так он называет колыбельную, правда красиво? Мне мама так же пела, когда укачивала — «нонна-нонна, нонна-нуннарелла».

Новость про симпатичного соседа почему-то не добавила Нао спокойствия. Но песня была красивой.

Вот солнце покидает Неаполис,

И небо стало цвета золотого.

И колокол Кармины звонит томно,

Он шепчет «нонна».

И «нонна -нонна»,

любовь моя проснулась

Когда весь мир спокойно засыпает

Проснись, родная,

И нонна-нунарелла

В вечернем сумраке

Прекрасен Неаполис.1

…

— А ты любишь меня? — тихо спросила Ника, прижимаясь к мужу.

— Конечно. Ты же моя жена, я должен тебя любить.

— А не потому что должен, а потому что просто любишь?

— А в чём разница?

Глава 2

— Гайте скоро пять. Ты ещё помнишь, что должен учить её медицине, а не только размахивать оружием? — спросила Ника.

Нао помнил, но как-то всё откладывал этот вопрос. Медицина не была его специальностью, но в глубине души он надеялся почерпнуть знания из мнемовизоров, которые оставались в космолёте. Надеялся, но не был уверен.

Пора было это проверить, и Нао попросил у князя двухдневный отпуск «для улаживания личных дел».

— Ника, завтра едем в Неаполис. Ты увидишь много странного, ничему не удивляйся и сохрани всё в тайне.

Девушка кивнула, её глаза засверкали любопытством.

Наутро они оседлали лошадей, но уже через полчаса спешились в пустынном месте у хижины, в которой жил Оресте, отец одного из слуг Гвемара.

— Старик, посмотри за лошадьми до завтра. Покорми хорошенько, — Нао протянул ему несколько монет. Оресте почтительно поклонился.

— Дальше пойдём пешком? — удивилась Ника, — До Неаполиса ещё далеко.

— Ничему не удивляйся, — улыбнулся Нао.

Они подошли к берегу моря и с трудом спустились по скользким от прибоя скалам. Нао достал пульт, и субмарина послушно вынырнула из своего подводного гнёздышка. За последние три года Нао пользовался лодкой лишь однажды — когда перегонял её от Неаполиса. Так что пришлось подождать, пока подзарядятся солнечные батареи.

Наконец, Нао открыл люк, запрыгнул в него со скалы и поймал прыгнувшую следом Нику.

Девушка изо всех сил пыталась скрыть изумление, разглядывая внутренности большой блестящей рыбы. Когда лодка поплыла под водой, огибая мыс у посёлка Сорренто, а затем направилась мимо огнедышащей горы в сторону Неаполиса, Ника все-таки спросила:

— Ты приплыл в этой скорлупе из своего мира? Он там, внизу?

— Нет, он там, вверху, туда нужно лететь, а эта скорлупа умеет только плавать…

* * *

Ника была в Неаполисе впервые. Их впустили в ворота, и Нао повернул к месту захоронения Ли. Горожане чтили её память, устроили надгробие из большого камня, а рядом стояло несколько мужчин и женщин, желающих спеть новую песню.

К камню подошла женщина с грустными глазами и запела нежным голосом.

Если слеза вдруг скатится

От поцелуя твоего,

Если к тебе прильну сильнее я,

Чем раньше, знаешь это отчего?

Вижу — тебя теряю я,

И твои мысли не со мной,

Знаю, уйдёшь до наступленья дня,

Не возвратишься больше, ты чужой.

И слёз я не могу сдержать

вновь прижимаюсь я к тебе

Сильней, чем даже эллера…2

…

Ника взяла Нао за руку и замерла, слушая песню. Нао шепнул:

— Что такое «эллера», не знаешь?

— Знаю, — тоже шёпотом ответила Ника, — такое растение с тонким гибким стеблем, которое может выжить, только если обовьётся о чей-то ствол. По-другому — плющ.

Песня дозвучала. В последнем куплете женщина снова назвала себя плющом и сообщила, что хотела бы умереть вместе с тем, кого любит. Нао взяла досада. Мелодия песни была прекрасна, но её смысл от него ускользал.

Они поднимались на холм Воммеро, шагая под сводом переплетённых ветвей. Каждый думал о своём. Наконец, Нао спросил:

— А почему они должны расстаться?

— Кто?

— Ну те, из песни?

— Потому что люди могут жить вместе, если оба любят. Или если оба не любят. А у них это уже не так.

Ещё несколько минут неторопливого подъёма, и теперь уже Ника задала свой вопрос.

— А кто там лежал, под камнем?

— Ли. Мы прилетели вместе, но она умерла.

— От чего?

— От любви.

— Она так любила тебя?

— Не меня…

Нао продолжил, не скрывая охватившую его досаду:

— Когда её хоронили, один человек сказал мне, что если слушать песни Партенопы, то можно найти своё сердце и понять, где оно нужнее всего. Но я не понял, почему где-то кому-то нужно моё сердце, а не мои знания и умения?

— А сейчас ты понял?

Нао покрутил головой.

— Сейчас мне показалось, что это пела сама Ли, но слова песня были адресованы не мне.

Они снова замолчали.

— А кто такая Партенопа? — спросила Ника.

— Так в Неаполисе называют Ли. А себя они зовут партенопейцами, в память о ней. Хотя они видели только её тело, выброшенное морем. Я совсем тут запутался.

* * *

Закончив длинный подъём на Воммеро, они подошли к домику Джанни. Тут, казалось, ничего не изменилось. Нао постучал.

— Кто это? — прозвучал женский голос.

— Джанни дома?

Дверь распахнулась, и вышел Джанни, а за ним молодая женщина.

— Оп-па! Вот кого мы не ждали! Знакомься — Наннина. Точно не принцесса! — захохотал Джанни. — А ты нашёл свою принцессу на горошине?

— Он её нашёл! — неожиданно вступила в разговор Ника.

Джанни перевёл на неё взгляд, будто она только что материализовалась прямо из воздуха.

— Ты, что ли, принцесса?

— Нет, нет. Это — Ника, моя жена. А принцесса живёт в Салерно.

— Вот как? Здорово! А у меня свадьба с Нанниной через месяц.

— Её мама дала-таки согласие?

— Старуха померла в прошлом году, теперь нам никто не помешает.

Наннина стояла, молча разглядывая гостей.

— Слушайте, а приезжайте к нам на свадьбу. Ровно через двадцать дней, — он два раза махнул в воздухе ладонями с растопыренными пальцами. Поедем по Аппиевой дороге к большому озеру и песчаным морским пляжам. Устроим пир прямо на траве и купание весь день и всю ночь, до самого утра. Карло приедет. Ты хочешь поболтать с Карло?

Нао хотел поговорить с Карло. Очень хотел.

— Хорошо, мы приедем. А сейчас нам пора. — Нао взял Нику за руку.

— Через двадцать дней. Запомнили?

— Да.

— Ухóдите уже? А что приезжал-то?

— На тебя посмотреть, — Нао улыбнулся и быстрым шагом стал спускаться с холма, таща Нику за собой.

* * *

Вскоре субмарина уже плыла под поверхностью спокойного моря в сторону островов Энания и Прохита, на дне между которыми был спрятан вновь обретённый космолёт. Через пару часов лодка уже заплывала в шлюзовую камеру. Волшебная сказка Ники продолжалась, и она восторженно впитывала всё увиденное. Нао пытался что-то объяснить, Ника кивала с умным видом, но не понимала ровным счётом ничего.

Нао сразу бросился к центру связи, но на экране светились всё те же фразы, полученные восемь лет назад. Со вздохом он обмяк в кресле пилота, указав девушке на соседнее кресло, которое когда-то занимала Ли.

— В этой колеснице ты прилетел из твоего мира?

Нао кивнул.

— И ты не можешь вернуться?

— Не могу. Нет сообщений уже восемь лет, значит дверь в небе закрыта. Видишь? — Нао ткнул пальцем в экран.

Ника внимательно рассматривала неведомое устройство с непонятными знаками.

— А что это за три закорючки? — она показала на символы, которыми заканчивалось каждое сообщение, — и тут тоже, — теперь её пальчик постукивал по пластиковой обшивке прибора.

— «Наолина» — символ моего мира.

— Я их где-то видела…

— Этого не может быть, ты могла видеть что-то похожее.

— Они что-то означают?

— Связь человека с твердью под его ногами и с миром над его головой — с планетой и с космосом.

— Рядом с богами небес и богами преисподней человек должен стоять на коленях, — возразила Ника.

— У нас нет богов.

— Я определённо где-то видела эти знаки…

В ответ Нао лишь с сомнением покачал головой. Затем он встал и пошёл к отсеку, где хранились мнемовизоры. Он отобрал всё, что имело отношение к медицине. Некоторые обручи одевал на голову и включал воспроизведение мыслей. Потом упаковал всё нужное в холщовый мешок.

— В твоём мире мужчины носят украшения?

— Это не украшения. Тут записаны знания по медицине. Я могу их воспринимать. Ты пока не поймёшь.

Ника не обиделась. Она тут вообще ничего не понимала.

Глава 3

День за днём всё свободное время Нао прослушивал медицинские мнемовизоры. Чем дольше он это делал, тем мрачнее становился. На Терре знания Наолины были абсолютно бесполезны. Там всё давно было заключено в гибкие формализованные процедуры диагностики и лечения, которые на 99 процентов выполняли автоматы. Вот, например:

Каждый человек должен 10 раз за цикл проходить процедуру полной диагностики. Для этого необходимо явиться в центр медицины в удобное время и воспользоваться камерой диагностики. Необходимо лечь в камеру без одежды и нажать кнопку начала процедуры (зеленого цвета). В течение двух минут Вы заснёте, а примерно через полчаса будете разбужены. После этого можно одеться и покинуть медицинский центр. Результаты диагностики будут записаны на мини-мнемовизор, который можно получить у выхода из центра.

В целях проведения диагностики

— ваше тело будет приподнято силовым полем;

— четыре раза перевёрнуто без соприкосновения с обшивкой камеры;

— будут замерена электропроводимости вдоль сорока основных меридианов организма;

— аналогичные замеры будут проведены вдоль меридианов на ушах;

— показатели сердцебиения, кровяного давления, состава крови будут получены бесконтактно (путём сканирования лица, груди, спины и конечностей в инфракрасном диапазоне);

— …

Всё это не имело никакого смысла. Если начать применять средства экстренного воздействия — таблетки, инъекции, то их запас скоро закончится, и тебя назовут колдуном. И будут правы, потому что если у тебя есть панацея от всех болезней, но ты не понимаешь, как она действует, то ты и есть колдун.

Нужно было найти другой путь.

* * *

— Князь, нам нужна школа медицины.

— У нас в городе есть несколько хороших лекарей, — ответил Гвемар. — И ещё всякие знахари для народа.

— Нам нужна лучшая школа медицины, чтобы к нам приезжали учиться со всего мира, а врача, выучившегося в Салерно, уважали бы повсюду. Тогда твоя дочь будет великолепно знать врачевание, а о тебе, князь, пойдёт слава покровителя наук. У нас есть несколько лет на это.

Гвемар задумался. Похоже, воспитатель говорил дело.

— Что нужно сделать за эти несколько лет?

— Нужны лучшие врачи. Кто они и где практикуют? — спросил Нао в ответ.

Гвемар наморщил лоб.

— Арабы. На востоке и в Африке. До Африки ближе.

— Я спрашивал у Атенульфа. Он ещё назвал греков и евреев. Сказал, что все лечат по-разному, и у каждого свои достоинства и недостатки.

— Нужно пригласить по одному отовсюду, открыть школу и пусть работают вместе и учат друг друга.

— Где живут греки, я знаю. А где искать евреев?

— Эти есть повсюду, нужно только найти среди них настоящих врачей.

— И ещё нужно опросить знахарей, составить список рецептов снадобий на разные случаи. А у пациентов узнать, что кому помогло. Этим я займусь сам.

Гвемар снова задумался.

Да, он умён. Лучшая медицинская школа Салерно — ещё при моей жизни. Слава по всем странам. Слава не воина, а покровителя наук, именно такая слава остаётся в сердцах. И обучение дочери тут даже не главное.

— Хорошо, так и сделаем. Сколько нужно денег?

— Пока нисколько. Найду настоящих врачей — тогда нужно будет платить жалование. Буду искать таких лекарей, которые не станут задирать нос перед коллегами, а слушать их, делиться своим опытом и впитывать самое ценное.

— Как ты их будешь искать?

— У меня есть один знакомый-всезнайка, хочу для начала посоветоваться с ним. Он через неделю приезжает в Неаполис. Я съезжу, поговорю с ним.

— Ты поедешь с женой?

— Да.

— А как же занятия с Гайтой?

— Я объявляю пятидневные каникулы.

* * *

— Ника, мы начинаем писать книгу рецептов.

— Книгу чего?

— Описания снадобий, которые помогают от разных недугов.

— Я знаю один рецепт бальзама. Он лечит головную боль, боль бровей, ангину и удерживает слёзы. Его добавляют в разные отвары. Нужно смешать бобровую струю, белену, опиум. Добавить корицу, ладан, ревень…

— Постой, постой… Какую струю?!

— Бобровую.

— А откуда её берут?

— Из зада убитого бобра.

— Убитого? А из живого нельзя?

— Не знаю. Их всегда сначала убивают.

— Ну ладно. А по сколько нужно взять всего этого?

— Ну, понемножку. Вот по столько, — Ника показала пальцами, — а корицы поменьше. Ещё пион, перец. Их ещё поменьше. А ещё…

— Стой, стой, стой. — Нао ласково прикрыл ей лот ладонью, — так не пойдёт. Нам нужны точные рецепты. Какая самая маленькая мера веса?

— Гран. Это зернышко пшеницы.

— Зернышки тоже разные бывают. Но сойдёт для первого приближения. А побольше?

— Скрупул. В нем, наверное, гранов двадцать или двадцать пять. Мама давала один скрупул лекарств за раз, когда я болела. А за день три скрупула — это драхм.

— Хорошо, хоть какая-то система. А дальше?

— Когда болеешь долго, лекарь давал порцию на неделю — восемь драхм, это унция.

— Почему восемь, а не семь?

— Не знаю, наверное он давал с запасом, да и восемь удобнее делить на части…

— Отлично. Гран, скрупул, драхм и унция. Думаю, нам хватит. Когда будем записывать рецепты, обязательно уточнять вес, как часто принимать, и с чем. И давай собираться на свадьбу Джанни. Завтра поедем.

— Опять в подводной скорлупе?

— Нет, на этот раз верхом. Скорлупа не сможет скакать по Аппиевой дороге.

Глава 4

Выехали рано утром. Поездка до Неаполиса занимала часа три неторопливой рысью. Миновали огнедышащую гору, которая сегодня дремала под безоблачным голубым небом. Нао уже знал, что её называли Везувий.

— Нашей книге препаратов, которые будут давать против разных болезней, нужно название, — сказал Нао задумчиво. — Ведь как книгу назовёшь, так она и поплывёт… по реке времени.

— Думаешь, ею будут пользоваться даже после нашей смерти?

— Это зависит от трёх вещей — насколько хорошо мы её составим, сколько проживешь ты и сколько — я.

— Я младше тебя. Но кто из нас умрёт раньше?

— Этого никто не знает… — уклончиво пробормотал Нао.

Они молчали некоторое время. Первой заговорила Ника.

— Как назвать книгу… снадобья… будут давать-против… а давай так и назовём: давать-против — дота-анти… Нет, некрасиво. А если переставить? Антидотос?

— Почему ты добавила «-ос» на конце?

— Потому что мой отец был греком. Так положено в их языке. Но можно и без «ос».

— Антидот. Хорошо. Но так можно назвать одно снадобье. А если это целый справочник?

— Антидотариум?

— Почему ты добавила -ум на конце?

— Так положено в латыни. Все важные бумаги пишут на этом языке.

— Латынь нам не указ. Антидотарий! Кому надо, пусть сам добавляет всё, что захочет.

* * *

Взмыленные лошади забрались на вершину Воммеро.

— Наконец-то! — закричал Джанни, — Мы уж думали, что вы не приедете.

— Мы из Салерно, выехали на рассвете.

Из дома вышел Карло. Они с Нао обнялись, потом отстранились, разглядывая друг друга. С их последней встречи прошло больше пяти лет, и было заметно, что Карло начал стареть.

— А ты совсем не изменился! — сказал он, — где побывал?

— Жил в Салерно, потом война на Тринакрии, сейчас снова в Салерно, — сообщил Нао, не желая вдаваться в детали.

— На Тринакрии? С Маниаком? Интересно…

— Скорее с братьями Отвилями. И немножко с Маниаком, — по лицу Нао пробежала тень при воспоминании о последней встрече с великаном-военачальником.

— Рассказывали мне, — задумчиво сказал Карло, — про этот поход, и про какого-то лангобарда с севера, Адройн, что ли…

— Ардуйн, — Ника неожиданно вступила в разговор, — кстати, он перед тобой.

Сказала и прикусила язык, испуганно взглянув на мужа. Может, не следовало раскрывать? Но Нао не сердился.

— Ты?? — изумлённо воскликнул Карло, — А почему Ардуйн?

— Я так представился Гвемару, и ему понравилось.

— Получается, и в Мельфи — тоже ты?

— Да. Вот и жену там нашёл, в Мельфи. Это — Ника, знакомься.

Карло недоверчиво покачал головой, потом перевёл взгляд на Нику и долго её рассматривал. Девушку это не смутило, она тоже изучала Карло.

— Красивая, умная, верная. Тебе повезло.

— В обратном порядке, — улыбнулась девушка.

— Тогда просто умная. — ответил Карло, и взаимная симпатия заблестела в их глазах.

* * *

Кавалькада двинулась вниз по склону Воммеро. Спускаться лошадям было легче, но их нагрузили поклажей для пикника.

— Пьереротта, — сказал Карло, — когда они закончили спуск и повернули на запад, — ты бывал тут раньше?

Нао отрицательно покрутил головой.

— Это слово что-то означает? — спросила Ника.

— Да, «основание грота», — пояснил Карло, — Северяне говорят пьеди-гротта, но у нас тут свой язык, — он улыбнулся девушке.

— А где же грот? — спросил Нао.

— Скоро увидишь.

Они подъехали к невзрачной церквушке.

— Святую Мадонну из Пьереротты почитают за то, что по ночам в шторм она спускается к морю и помогает рыбакам, терпящим бедствие. Говорят, настоятель как-то в бурю не застал её на месте и страшно перепугался. Но вскоре она вернулась с мокрым подолом и в одном башмаке. Если зайдёте в эту церковь, вам обязательно предложат купить один башмак. Зайдём?

— Нет, зачем мне третий башмак? — засмеялась Ника, — ой, а там море!

— Набережная Марджеллины. Там красиво, — сказал Карло, — но мы туда не поедем, лучше срежем.

За церковью ожидала группа друзей, приглашённых на свадьбу.

— Привет, Миммо, — воскликнул Джанни, увидев, одного из друзей. Как дела?

— Да всё так же. Ловлю рыбу и продаю на рынке. Верчусь, как угорь на сковородке…

Миммо вздохнул и уставился на Наннину, которая тоже украдкой бросила ему взгляд, но ничего не сказала.

Компания свернул направо и въехала в узкий тоннель, прорубленный в скале. Внутри было темно, и пришлось зажечь факелы. Карло продолжил свою экскурсию.

— Вот это и есть грот.

— Какой же это грот? — удивился Нао. Голубой грот на Капри совсем не такой.

— Мы называем этот туннель гротом. Говорят, его прорубил один маг силой своего взгляда за одну ночь.

— Он тоже был святым? — скептически спросил Нао, уже привыкший к непоколебимой вере этого народа в посмертные чудеса.

— Нет, он был магом и поэтом, его звали Вирджил.

— Давно он жил?

— Я не знаю. Одни говорят сто лет назад, другие — тысячу.

— А я тоже знаю про Вирджила, — вдруг вмешалась Ника, — мне мама рассказывала. Чтобы писать стихи он забирался на Гору Девственниц и брал с собой чёрный череп. Этот череп давал ему вдохновение, без него стихи совсем не получались.

— Гора Монтеверджине, — уточнил Карло, — недалеко отсюда, возле Авеллино.

Все повернулись к Нике, чувствуя, что рассказ не окончен.

— Это был череп старухи, которая предсказала, что Вирджил погибнет, если только выйдет в море. Но ему было так любопытно, сбудется ли предсказание, что однажды он нанял лодку с гребцами и отплыл от Неаполиса. Во время прогулки он пел сочиненные им песни одну за другой. И вот когда он запел «Я хочу превратиться в золотую рыбку…», солнце так сильно напекло ему голову, что он упал прямо в воду и утонул. И книга его, где были записаны все песни, тоже утонула. Но рыбаки из Неаполиса научились слушать эти песни. Они прикладывают к ушам большие раковины и слушают!

Рассказ понравился, хотя многие и раньше слышали разные легенды про мага и поэта Вирджила. Вдруг Наннина сказала:

— А я знаю эту песню! — и запела низким голосом, подражая мужчине и повторяя каждую строку по два раза:

Хочу я превратиться в золотую рыбку

Плескаться в море, плавать днём и ночью.

И молодой рыбак меня поймает,

В свою корзину он меня положит.

И в тот же день трактирщик меня купит,

На сковородке он меня изжарит.

Моя любимая придёт обедать,

Положит в ротик свой и вмиг проглотит.

Не важно мне, что я умру так рано,

Мне лишь бы к сердцу быть её поближе…3

Нао приблизился к Нике и тихо спросил:

— Зачем он хочет, чтобы его изжарили и съели?

— Чтобы приблизиться к сердцу любимой.

— Но его же не станет, он умрёт. А то, что от него осталось, через несколько часов приблизится не к сердцу, а к …, в общем, наоборот.

— Но это же сказка, как ты не понимаешь? Иносказание о том, что если любишь кого-то, то готов к любым страданиям. Понимаешь?

Нао отрицательно затряс головой.

— Я с самого начала ничего не понимаю. Как может человек превратиться в рыбу? Такие трансформации даже на Наолине невозможны. Слишком разные генотипы…

— Слушай, я же не прошу объяснить, как можно сложить мысли в коробочку или мгновенно перенести картинку с моей спины на плоскую дощечку. Для меня это тоже сказка.

Нао ехал, задумавшись. Его конь оказался между Эрнесто и новобрачными, так близко, что он слышал их мысли. Но не понимал! Между Нанниной и Эрнесто бушевал такой поток сознания, что вычленить из него смысл не было никакой возможности. А вот Джанни не думал ни о чём, кроме предстоящей выпивки и купания.

Через полмили грот закончился. Нао уже привык к местным мерам пути — в миле было около восьмисот наолинских альтов. А альт ранялся шести футам Терры или росту Нао.

Теперь они ехали по местности, которую Карло назвал Фуоригротта — «снаружи грота», и Нао решил, что пора заняться делом.

— Послушай, Карло. Мне нужно найти самых лучших врачей. Ты не поможешь с этим?

— Ты болен? Нет? Ника нездорова? Тоже нет? Тогда зачем тебе врач?

— Для медицинской школы. В Салерно будет лучшая медицинская школа!

— Гвемар так решил? Интересно… мне нравится идея. А кто там будет преподавать? Греки или арабы? Сами-то лангобарды во врачевании не очень сильны.

— Все вместе.

— А не перессорятся?

— Это уж моя забота.

Карло задумался.

— Пожалуй, я могу поискать. Гвемар — щедрый правитель. Поспрашиваю среди греков и евреев. Но лучшие врачи — арабы. С ними я вряд ли тебе помогу, в Неаполисе их не любят. Под каждой чалмой может скрываться сарацин. С арабами уж ты сам.

— Но мне нужны только самые знающие.

— Я понял. Дай мне месяц. Куда их прислать?

— В Салерно. Пусть спросят Никколо, воспитателя принцессы Сишельгайты.

Карло удивлённо поднял глаза на Нао, но ничего не сказал.

* * *

Слева вдали показалось большое озеро.

— Что там? — спросил Нао.

— Озеро Аверно, а рядом старинный городок Кума. Даже старше Неаполиса!

— Как ты сказал? Кума?..

— И ещё рассказывают, — добавил Карло, — что у этого озера — вход в преисподнюю.

— Вход куда?!

— В ад, в подземное царство умерших грешников.

Нао в очередной раз ничего не понял и промолчал.

Глава 5

Старинная Аппиевая дорога вела на север. Проехав по ней несколько миль, кавалькада съехала налево, к песчаному берегу моря. Выбрали место, прямо на песке расстелили полотнища. Порезали овощи, приготовили рыбу и, пожелав новобрачным долгих лет совместной жизни и кучу детишек, приступили к трапезе, обильно запивая пищу вином из бурдюков.

Каким бы легким вино не было, градус настроения оно поднимало. Мужчины, сбросив почти всю одежду, бросились в море. Джаннина, Ника и ещё три девушки из числа гостей отошли в сторону и, укрывшись за одинокой скалой, тоже разделись и стали купаться.

Нао не оставляла навязчивая мысль. Не выдержав, он подошёл к Карло.

— У меня есть к тебе важный вопрос.

— Важный? Прямо сейчас? Среди празднества и на нетрезвую голову?

— Да.

— Ну хорошо. В чём дело?

Нао взял Карло за руку и повёл его к утёсу, за которым купалась прекрасная половина компании.

— Будем подглядывать за девчонками? –шутливым голосом спросил Карло. — Я уже стар для этого.

Нао не ответил.

— Ника, выйди сюда, — крикнул он из-за скалы.

Девушки завизжали, неожиданно услышав мужской голос, и присели в воде по шею. Ника, накинув влажное покрывало, приблизилась к мужу.

— Разденься.

Девушка подняла на него удивлённый взгляд.

— Только до пояса. Я хочу показать Карло твою спину.

Ника смущенно повернулась спиной и спустила покрывало с плеч. В ярком солнечном свете на пояснице виднелись всё те же буквы.

CUM…

SIVI…

Карло озадаченно смотрел на них. Потом провёл ладонью. Ника вздрогнула.

— Никаких неровностей. Удивительно… родимые пятна? Странно. Большие, ровные, похожие на буквы…

Карло присел и приблизил взгляд вплотную к обнаженной спине. Ника смущенно переступила ногами.

— Мне говорили, что по-латыни «Cum Sivi» означает «Если позволено». Но что позволено и кому?

Карло поднялся.

— Латынь? Может быть, а может и нет. Тут всего семь букв. Да и какой маг сможет нанести такую надпись на живом человеке? Это давно у неё?

Нао пожал плечами.

— Мы только теперь заметили эти знаки.

Карло сново провёл рукой по буквам, снова присел, разглядывая. Встал.

— Мне кажется, там ещё что-то есть. Давай посмотрим вечером.

— В темноте?

— Сегодня полнолуние. Ясный лунный свет раскрывает многие тайны.

* * *

Пикник продолжался допоздна, захмелели все — и мужчины и женщины. По обычаю, жениху предложили рассказать, какой дом он построит для новой семьи. Приврать в этом рассказе не возбранялось, но обязательно нужно было напевать.

Я прямо среди моря дом построю — запел Джанни.

Я прямо среди моря дом построю — вторили ему мужчины.

Из павлиньего пуха будут стены в нём — продолжил Джанни.

Из павлиньего пуха будут стены в нём — повторили хором девушки.

Тра-ля-ля-ле-ро, Тра-ля-ля-ле-ро,

Тра-ля-ля, тра-ля-ля, тра-ля-ля-ля — хохоча и дурачась, запели все.

Дальше продолжалось в том же духе:

Из злата-серебра ступени будут — Джанни.

Из злата-серебра ступени будут — друзья.

Из камней драгоценных все балконы — Джанни.

Из камней драгоценных все балконы — подруги.

Тра-ля-ля-ле-ро…

Как милая из дома утром выйдет,

Как милая из дома утром выйдет,

Тогда всякий скажет, тогда всякий скажет:

«Вот солнце восходит!»

Тра-ля-ля-ле-ро…4

Даже Карло присоединился к веселью молодёжи, подпевая «Тра-ля-ля-ле-ро…» приятным баритоном. Но не Нао. Его мучила мысль о знаках, он почему-то был уверен, что всё это неспроста.

При белом свете полной луны Нао отвёл Нику и Карло в сторону. Мужчины снова уставились на спину девушки. Действительно, при лунном свете на тёмном теле пятна будто бы светились, и можно было разобрать ещё по одному знаку в каждой строчке:

CUMA

SIVIL

Карло молча морщил лоб, Нао ждал. Наконец, он не выдержал.

— Мы проезжали город Кума. Может, это о нём? Но что такое SIVIL?

— Конечно! Сивилла! — воскликнул Карло.

— Кто это?

— Старуха, которая живёт в Куме уже тысячу лет и предсказывает будущее.

Нао и Ника изумлённо смотрели на него.

— Я слышала про сивилл, — сказала Ника. — Их было несколько. Одна из них, говорят, до сих пор живёт в Куме.

— Разве может человек жить тысячу лет? — спросил Нао, прекрасно зная, что это возможно.

— На Терре есть многое, мой друг, что неведомо никакому мудрецу…

— Что вы ещё знаете про Сивиллу?

— Родом она, говорят, была из Греции, — начал Карло. — Рассказывают, что Сивилла написала девять книг с предсказаниями и отправилась к императору, — Карло махнул рукой в ту сторону, куда уходила Аппиева дорога. — Она предложила ему купить книги, но цену заломила такую, что император отказался столько платить за свитки исписанного пергамента. Тогда Сивилла у всех на глазах сожгла три книги, а остальные опять предложила императору — за ту же цену. Но император стоял на своём, и ещё три книги превратились в пепел, а цена трёх последних была всё той же. Тогда император собрал мудрецов и спросил у них совета. В конце концов он заплатил Сивилле столько, сколько она просила, а свитки упрятал в секретное место и доставал только при особой нужде узнать будущее.

— А мне мама говорила, — вмешалась Ника, — что в книгах Сивиллы были записаны все песни, которые сочинили и ещё сочинят.

Нао чувствовал, что мысли об информационном потоке из будущего в настоящее заводят его рациональное мироощущение в тупик. Но рассказ произвёл на него впечатление.

— И ещё я слышала, — продолжила Ника, — что когда Сивилла была молода, в неё влюбился бог Аполлон, и так она ему нравилась, что он пообещал исполнить любое её желание. Сивилла не мелочилась — сразу попросила у бога бессмертие. И Аполлон сдержал слово! Но с одним условием — Сивилле было запрещено видеть родную землю.

— Почему? — спросил заинтригованный Нао.

— Не знаю, может опасался, что она уедет на родину предков. Но, оказалось, что к вечной жизни не прилагается вечная молодость. Так и жила Сивилла век за веком — становясь все старее, сморщиваясь и усыхая.

— Едем к Сивилле! — воскликнул Нао.

— Прямо сейчас, ночью? — усмехнулся Карло, –Да она, наверное, спит. Остынь, подумай. Зачем тебе вообще эта загадочная старуха? У тебя есть отличная служба у Гвемара, прекрасная жена и куча забот в Салерно.

Нао не ответил. Он лишь час назад узнал о существовании Сивиллы, но уже был уверен, что должен встретиться с ней, и что эта встреча может многое изменить в его жизни.

* * *

Веселье на берегу продолжалось. Вино сделало своё дело, и все потайные мысли оказывались на языке. Среди общего шума вдруг зазвучал высокий приятный голос. Нао подошёл, и увидел, что поёт Миммо.

Ты живешь на Воммеро,

А я — у Марджеллины.

Ты спишь среди деревьев,

Я — средь прибрежной тины.

Ты из плюща с лианами

Постель себе сплела.

Мне ложе — камни пляжа,

Подушкою — скала.

Давай скорей поженимся.

Ведь эта наша свадьба

Любовью закрепится.

Вижу тебя на Воммеро

Я даже с Марджеллины.5

…

Наннина замерла, опустив глаза в песок. Кулаки Джанни сжались, и он двинулся в сторону Миммо. Остальные разделились на две группы, и началась потасовка. Дослушать песню не получилось.

Нао с Никой повернулись и пошли к своей палатке. Им было совсем не интересно, кто победит…

Глава 6

Утром, когда компания ещё спала, Нао и Ника, нацарапав на песке «увидимся»,

отправились в обратный путь. Когда слева от дороги показался городок Путеоли, а вдалеке по правую руку — гладь озера Аверно, они свернули на дорогу, ведущую к Куме.

Ехали молча, и Нао думал о Нике. Уже несколько дней ему казалось, что она пытается молча донести до него какие-то мысли, но у неё не получается. Как у ребёнка, который только начал лепетать первые членораздельные звуки, но они ещё не складываются в слова и не доносят смысл.

«Ты что-то хочешь мне сказать?» — спрашивал он её.

«Нет, с чего ты взял? Хотела — сказала бы» — отвечала Ника и опускала глаза.

* * *

Они въехали в Куму. На вопрос, где обитает Сивилла, местные жители смотрели кто удивлённо, кто испуганно, и указывали куда-то неопределённо вперёд.

Миновали озеро. Людей кругом не осталось, но тропинка была одна, и кони двигались по ней шагом — Нао впереди, Ника за ним. Проехали развалины древней постройки без признаков жизни. Тропинка вела всё время прямо, а потом свернула налево. Нао ожидал найти пещеру загадочной старухи. Но они подъехали к каменной галерее, пятиугольной в сечении, с острым сводом. Привязав коней, Нао взял Нику за руку и вошёл в галерею. С каждым шагом он всё сильнее чувствовал, что неспроста оказался в этом место на Терре.

Наконец галерея привела их в овальную чистую комнату. Окон в помещении не было, но откуда-то сверху струился красноватый свет. В сумраке можно было различить, что на маленьком низеньком кресле сидело согбенное существо, отдалённо похожее на человека. С одной стороны от старухи стоял невысокий столик с остатками еды, а с другой — ряд деревянных ящиков.

И тут мозг Нао накрыла волна мыслей.

«Ну вот, ты и пришёл. Теперь я могу умереть.»

«Почему умереть?» — Нао с трудом восстанавливал навык мысленного общения.

«Потому что я вижу песчинки родной наолинской земли на твоём перешитом на местный манер комбинезоне.»

Пауза.

— Ладно. Не уподобляйся местным, что горазды придумывать всякие небылицы. Мне позволено умереть, потому что я уже слишком стара, и потому что теперь есть кому передать знания о Терре, накопленные нами за пять сотен лет.

Старуха подняла слабую руку и указала на стоящие слева от неё коробки. Нао открыл одну из них и, не веря своим глазам, достал большой невзрачный контейнер, в котором он сразу распознал мнемобанк допотопной конструкции. Он застыл в полном недоумении.

— Что ты хочешь ещё узнать?

И пока Нао думал, как сформулировать миллион вопросов, крутившихся в его голове, раздался вопль:

— А кто же я?!!

Этот вопль не нарушил тишину жилища, но был оглушающим для тех, кто наделён пониманием. Вопль был потоком мыслей, с которым в беседу вступила Ника.

Тогда впервые акустическую тишину комнаты нарушил хриплый голос Сивиллы.

— Подойди сюда, девочка.

Ника приблизилась. Слабеющая рука старухи ухватила за подол платья и с неожиданной силой дернула его вниз. Материя затрещала и спала с плеч девушки. Она осталась стоять обнаженной между мужем и старухой, рефлекторно прикрывая наготу. При инфракрасном освещении надпись проступила целиком — CUMA SIVILLA.

— Повернись.

Ника встала к старухе спиной. Её глаза встретились с глазами Нао, и трудно было сказать, чего в них отражалось больше — изумления, растерянности или страха.

— Да, — проскрипел старушечий голос, — это ты. Всё получилось, ты привела его. Я нанесла эту надпись почти двадцать лет назад. Теперь она больше не нужна.

Старческая рука поднялась, вытащила из-под стола какой-то предмет, сжала его на полминуты и бросила обратно. Потом морщинистая ладонь прикоснулась к спине Ники ниже лопаток и, плотно прижимаясь, заскользила в сторону ягодиц. Вот рука снова рухнула на колени старухи.

Надпись исчезла.

— Послушай, Нао. Всё, что ты здесь найдёшь — твоё. Бесценные сведения от семи сивилл. Не верь, если скажут, что были другие. Настоящих нас было только семь. Я — последняя. Отвези это домой.

Старуха замолчала, собираясь с силами. Теперь она обратилась к Нике.

— Ты красивая, девочка. Роди ему детей. Хотя бы одного. Первого потомка нашего рода На Терре. Я не смогла.

— Аполлон? — осмелился спросить Нао.

— Его так называли люди… он был красив, как бог. А я была как твоя Ли… Пятьсот лет назад… Но я осталась жить, чтобы выполнить долг. Теперь от тебя зависит, не было ли это напрасным.

Она закрыла глаза.

Нао хотел задать огромное количество вопросов — про семь сивилл, про Аполлона, про Нику, про надпись и про древние мнемобанки, про Ли. Откуда она узнала про Ли?! Он открыл уже было рот, но Сивилла остановила его жестом руки, которая указывала в сторону ящиков с мнемобанками, и тихо прошептала:

— Все ответы найдёшь там… если сможешь… Nunc dimittis…

Больше она не двигалась. Когда Нао и Ника приблизились к креслу, Сивилла уже не дышала.

* * *

Они возвращались в Салерно. На купленной в Куме повозке тряслись по неровной дороге ящики с тысячами мнемобанков. Детали последних суток запомнились плохо — погребение Сивиллы, подготовка бесценного груза к транспортировке, бессонная ночь в каменной галерее.

Нао выбрал мнемобанк наугад, чтобы прослушать записанные мысли, но его ожидало разочарование. Мнемобанк питался от одноразовой батареи, рассчитанной в точности на длительность записи полной емкости — около недели мыслей. Батарейки давно разрядились, и нужно было придумать, как его теперь включить.

Ответ на загадку «Кто такие семь сивилл?» скрывался в этих мёртвых железках. Но даже не этот вопрос, а фраза «ты привела его» мучила Нао больше всего. Выходит, он не случайно встретил Нику в Мельфи? Эта встреча была частью замысла, цель которого — доставка знаний на Наолину?

Сивилла сказала, что надпись нанесена двадцать лет назад. Нике тогда было два года, а он сам только готовился к межзвёздной миссии, ещё не знал куда и когда полетит и даже не был знаком с Ли. Откуда старуха всё знала? Может, не зря говорят, что она умела видеть будущее?

Нао со злостью посмотрел на ящики мнемобанков. Как заставить их работать?! Нужно сплавать на космолёт. Там есть инструменты и материалы… попробовать сделать переходник от современных аккумуляторов к древнему разъёму. Может получится? Сегодня и поплыву.

Но сегодня не получилось. Стоило ему появиться в Салерно, как Нао был вызван к Гвемару. Во-первых, Гайта скучала и требовала продолжения занятий. Во-вторых, князь интересовался, как дела с медицинской школой. Нао ответил, что ждёт лучших докторов из Неаполиса в течение месяца, и что Ника будет заниматься сбором, проверкой и систематизацией рецептов для «Антидотария». И что он пока не знает, где найти врача-араба.

— Вот ты и поедешь за арабом на восток или в Африку, — распорядился герцог, — пока никуда не отлучайся из Салерно. Ты же говоришь по-арабски?

— Нет, только по-гречески.

— Тем более. Учи арабский, я пришлю тебе толмача.

— Хорошо. Выдай мне бумагу, что в медицинских вопросах я и Ника действуем по твоему приказу.

— Заберёшь завтра у Атенульфа.

Глава 7

— Ты слышишь мои мысли?

— Это как?

— Помнишь, в Куме? Ты захотела узнать о себе?

— Сивилла что-то бормотала, потом я вскрикнула.

— Нет, была полная тишина. Мы с ней общались мысленно, а потом вмешалась ты..

— Мы общались без слов??

— Да. На звуки мы перешли позже. Давай попробуем. Закрой глаза и ничего не говори.

Нао одними мыслями стал рассказывать, как прошёл его день.

— Теперь говори, что ты поняла.

— Кажется, ты был у князя, попросил какую-то важную бумагу. Ещё про школу, про врачей, про греков и арабов… Я плохо понимала. Как шорох какой-то.

— Ты можешь! Нужна практика. Каждый вечер будем тренироваться! Теперь ты попробуй сообщить мне что-нибудь. Только пойми, нужно не слова повторять в голове, а сразу мысли, образы. Если переводить мысли в слова, то теряешь структуру смысла.

— Я так не умею…

* * *

Работа началась. Ника, вооруженная бумагой Гвемара, обходила местных врачей и знахарей, записывала рецепты, спрашивала о точных мерах ингредиентов. Сопоставляла сведения из разных источников. Но без настоящих врачей школу открыть не получится. Вестей от Карло не было. Нао учил арабский и думал, где искать врача — в Багдаде, в Палермо или в Каире.

Груда древних мнемобанков, упрятанная в подвале, не давала ему покоя. Их следовало переправить на космолёт, подальше от чужих глаз. И их нужно было как-то включить.

Однажды, нарушив запрет Гвемара, Нао принялся за дело. Используя телегу и субмарину, ночью он отвёз мнемобанки на космолёт.

Целый день Нао промучился с мертвыми гаджетами. Оказалось, что они рассчитаны на более высокую мощность, чем современные. На космолёте нашлись инструменты и материалы, и Нао сумел соорудить трансформатор. Теперь нужно было подготовить переходник, аккуратно отсоединить древнюю батарею, за сотни лет намертво впечатавшуюся в корпус, и через трансформатор подключить мнемобанк к современному аккумулятору.

Но время поджимало. Нао собрал в холщовый мешок все заготовки, бросил туда несколько старых мнемобанков, добавил один современный для экспериментов. Захватил скальпель, которым он рассчитывал выковырять древнюю батарею. Потом он вывел субмарину из шлюзовой камеры и направил её мимо Прохиты в сторону Салерно. Когда Нао вылез из люка уже темнело, а с неба падали первые капли весеннего дождя.

И тут случилась неприятность. Нао прыгнул с корпуса субмарины на прибрежную скалу, но его нога скользнула по влажной поверхности утеса, и он стал падать навзничь. В долю секунды Нао понял, что если погибнет содержимое мешка, а он останется цел, то ему будет очень плохо, а если наоборот — то уже всё равно. Поэтому он изо всех сил швырнул мешок на берег, невольно придав своему падению дополнительное ускорение. Падая, Нао ударился головой об острую кромку скалы, с обильными брызгами плюхнулся в воду и потерял сознание.

* * *

Беспамятство длилось не менее четверти часа. Когда вернулись проблески сознания, Нао почувствовал, что плавает в воде и не может пошевельнуться. Жутко болела голова, правая нога и левая рука, но это было ещё не всё. Куртка зацепилась за транспортировочный крюк субмарины и крепко спеленала его, как младенца. Эта случайность спасла его.

Почти целый час ушёл, пока Нао, превозмогая боль и, рискуя захлебнуться, смог освободиться от пут и выбраться из воды. Наконец, он сидел возле драгоценного мешка и оценивал ущерб. Колено было вывихнуто, на правую ногу невозможно было наступить. На левой руке сильно кровоточила рана, которую, вдобавок, разъела соленая вода. Голова пострадала меньше — удар о скалу пришёлся по касательной. Кость черепа была цела, но на левой стороне головы вздулась огромная кровавая шишка. Дождь усиливался. Положение было невесёлым, но жизни в ближайшие часы ничего не угрожало. А главное — мешок был цел!

Оторвав лоскут от рубахи, используя зубы и правую руку, Нао перевязал рану. Тряпка тут же пропиталась кровью. Потом он отправил субмарину на дно и огляделся. Неподалёку стояло деревце, и Нао пополз к нему, переворачиваясь то на спину, то обратно на живот, волоча вывихнутую ногу. На это ушло более получаса. Достав из мешка так неожиданно пригодившийся скальпель, Нао отпилил от дерева рогатину и сделал подобие костыля.

Теперь можно было встать и поковылять по направлению к жилью. Но силы постепенно оставляли Нао, а дождь становился всё сильнее. В стороне от тропинки он увидел что-то, напоминавшее арку или навес. Поколебавшись, Нао повернул в ту сторону. Сооружение оказалось входом в заброшенный акведук — трубу почти двухметрового диаметра. Нао заполз в неё, закрыл глаза и сам не заметил, как впал в забытьё.

Он не видел, что из глубины акведука его кто-то с любопытством разглядывал.

* * *

Очнулся Нао от боли в повреждённой ноге. Кто-то щупал ногу, но даже от несильного прикосновения его всего передернуло, он открыл глаза и увидел смуглое лицо, наполовину закрытое тряпкой. Точь-в-точь такое, как у сарацин, напавших на Ли тогда, пятнадцать лет назад. В руках у сарацина блестел нож.

Ну вот и всё… Не зря я их так сразу возненавидел.

Нао закрыл глаза, пытаясь в последний раз вспомнить родную планету. Но ничего страшного не случилось. Сарацин заговорил миролюбиво, некоторые арабские слова Нао уже понимал. Он снова открыл глаза.

Араб указывал на кровоточащую рану на руке. С трудом подбирая слова, Нао пытался растолковать, что рука — аллах с ней, а вот с коленом — беда, тут аллах вряд ли поможет. Ножом араб разрезал штанину Нао и осмотрел ногу. Колено деформировалось и вздулось, на щиколотке тоже росла опухоль.

— Закрой глаза, — тихо сказал сарацин, и Нао почему-то послушался. Араб крепко взял за голень и сильно дернул. От резкой боли Нао снова лишился сознания.

Очнулся он от осторожных прикосновений к больной стопе и к раненой руке. Приоткрыв глаза, он увидел, что в акведуке их уже было трое. Колено было плотно забинтовано, араб принёс смоченную дождевой водой тряпку с улицы, начал бинтовать стопу, нанося какую-то мазь.

— Встань, — сказал араб. Нао удивлённо посмотрел на него, сомневаясь, что правильно понял чужую речь. Но араб протянул ему руку и помог подняться. Колено ныло, но нога держала. Подвернутая стопа болела даже больше.

— Теперь снова ложись, — эти слова прозвучали по-гречески. Нао снова подчинился. Второй мужчина осмотрел рану на руке, поцокал языком и забормотал на греческом, который Нао знал гораздо лучше:

— Так, перетянуть, чтобы кровь не уходила, а чтобы быстрее заживало, сделаем вот так…

Он достал склянку с зеленоватой жидкостью, намочил в ней ветошь и прижал к руке. Рана защипала, но по сравнению с предыдущими испытаниями это было ерундой. Грек стал плотно бинтовать руку. Араб с любопытством наблюдал за его манипуляциями.

— Что это? — спросил он.

— Отвар листьев лопуха в молоке.

— А я просто кладу разрезанный лист алоэ или свежесрезанную кору ясеня.

Увидев, что Нао очнулся и переводит взгляд с одного на другого, грек представился:

— Понтус, — и почтительно наклонил голову.

— Абдела, — сказал араб и сложил руки на груди.

— Я — Никколо из Салерно, — прохрипел Нао, подчеркнув своё место обитания.

— Больному нужно подкрепиться, — сказал грек, доставая сыр и бутыль вина. Араб вытащил большую лепёшку и разломил её пополам и ещё раз пополам. Дождь превратился в настоящий ливень, раздался удар грома. Но под аркой акведука было сухо и довольно тепло.

— А кому четвёртый кусок? — спросил грек, жуя лепёшку с сыром.

— Удивительно как мы оказались тут втроём в такую погоду, — пробормотал Нао, бросая в рот несколько крошек.

И тут все разом повернулись к входу в акведук, потому что там в сумраке появилась чья-то фигура. Ещё один человек, тоже в поисках укрытия от грозы, вошёл и замер, явно не ожидая встретить столь тёплую компанию. Но он быстро сориентировался:

— Я Хелинус, врач из Афраголы. Направляюсь в Салерно с рекомендациями, — поклонился он компании.

Он смешно выговаривал «Салегно», «Афгагола». Грассирующее произношение, аккуратно подстриженная борода и пейсы не оставляли сомнений в его происхождении. Хелинус достал из котомки небольшой факел и зажег его у входа в акведук. Под сводом стало светло, и Хелинус сразу увидел больного. Он деловито осмотрел ушиб на голове.

— Кость цела, но рана требует обработки. Голова не кружится?

Нао отрицательно покрутил головой и тут же понял, что голова кружится. Ему стало нехорошо, и он откинулся навзничь и закрыл глаза. Тем временем врач-еврей хмыкнул и приступил к работе — ножом обрезал волосы вокруг раны, обмыл её дождевой водой и смазал какой-то жидкостью с резким запахом. Обмотал голову повязкой. Потом разжег небольшой костёр из сухих веток, которые нашлись в акведуке, добавил в дождевую воду какое-то снадобье и разогрел на огне. Протянул Нао.

— На, выпей.

После нескольких обжигающих глотков тело наполнила теплота и сонливость. Нао снова впал в забытье.

* * *

Когда он проснулся, на улице уже рассвело. Под сводом акведука догорал костёр, вокруг которого сидели три медика — араб, грек и еврей. На смеси разных языков они ожесточённо спорили на медицинские темы. Нао поднялся. Боль заметно утихла. Он подошёл к костру.

— Синьоры! Первый семинар ученого совета медицинской школы Салерно объявляю закрытым. Идёмте в город, я представлю вас князю.

Глава 8

Работы прибавилось — занятия с Гайтой, обустройство медицинской школы, поиск новых рецептов. По вечерам Нао возился с древними мнемобанками, но ничего не получалось. Он даже сплавал к космолёту, чтобы приборами проверить трансформатор и переходник. Не помогло. Мнемобанки оставались мёртвыми, а история семи сивилл — неразгаданной.

Слова умиравшей старухи «роди ему первого потомка нашего рода на Терре» глубоко врезались в память Нао, но он никогда не обсуждал этого с Никой. Она хотела детей, Нао слышал это в отголосках её мыслей, однако он твёрдо решил сначала разгадать тайну рождения жены.

* * *

Шли месяцы, годы. Нао продолжал вести им счёт «по эре Ли». Как-то, в 51-м году по этому летоисчислению, князь вызвал Нао в свой замок.

— Твоя жена родом из Мельфи?

— Не знаю откуда родом, но встретил я её там, ещё до прихода норманн.

— Она может сопровождать тебя.

— Мы едем в Мельфи? Зачем?

— Я выдаю сестру замуж за знатного норманна. Гайтельгриме уже двадцать один, пора послужить своему народу. За норманнами сила, и родственная связь с ними — это то, что мне сейчас нужно.

— А кто жених?

— Дрого Отвиль, граф Апулии.

— Дрого?!

— Ах да, ты же знаком с ним.

— Ещё как знаком! Мы вместе воевали на Тринакрии…

Дрого встретил их сдержанно. В свои 35, он уже четыре года был графом Апулии и Калабрии. Положение обязывало. Онфруа, его младший брат, был намного приветливее. Нао не видел братьев уже девять лет, с тех пор, как увёз Нику в Салерно.

— Вы, ребята, совсем не меняетесь, — вздохнул Онфруа, — сколько твоей жене?

— Двадцать девять.

— А как будто двадцати ещё нет. И детей не завели. Почему? Не получается?

— Не время ещё… — буркнул Нао.

— Не время? Вы что, двести лет жить собрались?

Нао нахмурился, а Ника погрустнела.

Потом они долго вспоминали поход на Тринакрию, помянули Вильгельма, старшего из братьев, со смехом вспомнили, как Нао назвал его Железной Рукой, прозвищем, которое осталось за ним навечно.

Все погрустнели.

— Никколо, мне кажется, мы встречаемся в последний раз, — проговорил Онфруа.

— Почему?

— Не знаю, у меня такое чувство. Прими от меня один подарок.

Онфруа вышел в соседнюю комнату и принёс большой нательный крест, на котором была выгравирована какая-то надпись.

— Это фамильный крест Де Отвиль, — он назвал своё родовое имя на родном языке. — Танкред, наш отец, вручал такой крест каждому сыну, покидавшему родное поместье. Прощаясь, отец говорил: «Этот крест будет помогать тебе во всех делах на благо нашего рода, но он не должен уйти с тобой в могилу. Найди достойного человека, которому ты полностью доверяешь, но не из нашего рода. Передай ему твой крест. Так сила и слава Отвилей распространится по всему миру».

Никколо, я выбрал тебя!