Бесплатный фрагмент - Я дура

Я — дура

Глава первая

— Немедленно убери руку, — от грозного оклика родного и любимого голоса меня подбросило. Надо же, как Джоха умеет орать! Никогда не подумала бы. И повода-то никакого нет. Подумаешь, мужика, у которого уши пухнут без курева, сигареткой угостила! Ну, протянула эту самую сигаретку сквозь решетку! Мужик-то хоть и по ту сторону свободы, вполне мирный, только слегка помятый, да пьяненький чуть-чуть. Не преступник- душегуб какой-нибудь. Да и вокруг полицейских туча. Чего орать! Бедный мужичишка, зажав в кулачок сигаретку, забился от страха в самый дальний угол помещения, гордо именуемого в вытрезвителе — комнатой отдыха, а на мой взгляд — камерой предварительно заключения. Джоха же, как грозный муж при исполнении сразу двух ответственных заданий — охраны чести и достоинства супруги и командира спецбата, выговаривал мне в соответствующей тональности:

— Руки никуда не суй, нос тоже. Сказал же, что можно покажу. Остальное не положено. Скажи спасибо, что вообще сюда пустили. Не согласись я сопровождать, сидела бы дома, да про бабушек — божиих одуванчиков писала…

Вот-Вот! В этом он весь — подполковник полиции, бравый командир, гроза братков и всякой прочей нечисти. Без его сопровождения я ну ни куда! Это он так думает. Да, кто он вообще такой! Еще даже не муж! Подумаешь, спим в одной постели, да и то только по выходным, которых у него, да и у меня тоже, бывает не более трех дней в месяц! До ЗАГСа не добежали, штампа нет, значит не муж и точка! Но гневу в моей душе не суждено было разгореться. Обшарпанная дверка распахнулась, и перед нами предстал майор, начальник городского медвытрезвителя. Его внешность очень органично вписывалась в местный интерьер. Пуговицы на фирменной когда-то белой рубашке расстегнуты до пупка, на щеках двухдневная щетина. И слегка хмельной взгляд узеньких глаз-щелочек дополнял картину.

— Он что, пьяный? — шепчу я милому.

— Ты что! — басит тот в ответ — Он десятый год в вытрезвителе! Надышался, пропитался!

Майор уже расплылся в улыбке. Глаз от этого совсем не стало:

— Тэя Серафимова! Не верю глазам своим! Что привело, красавицу, в наши пенаты? Интервью брать будете? Записать в трех экземплярах?

Пробу на степень опьянения, а не интервью у него надо брать! Но под пристальным взглядом родного и любимого, не решаюсь на колкость. А тот уже и Джоху разглядел.

— Товарищ, то бишь господин подполковник, — физиономия майора превратилась в блин. И без того узкие глаза- щелочки утонули в широченной до ушей улыбке, обнажив два ряда давно не чищеных пожелтевших зубов.

— И вы пришли! Честь-то, какая! Чего изволите показать журналистке?

Ну вот, началось! Сейчас возьмут в плотное кольцо, и ничегошеньки не увижу, не услышу, зачем, скажите, пожалуйста, надо было выбивать разрешение на посещение этого заведения, да еще в ночное время, которое как было, так и останется закрытым для свободы слова на семь замков! Какая уж тут сенсация, если все в строго дозированной форме — туда не ходи, сюда не смотри! Следующий раз лучше палец себе откушу, чем Джоху просить буду о разрешении! Сама одна все сделаю, и в изолятор, и в управлении, и в тюрьму, и даже в ночной рейд по притонам и проституткам! Впрочем, к последним его вполне взять можно. Он большой в них знаток. Помниться, когда следователем в ГСК служил, досье на всех городских дам легкого поведения составлял. В такие аккуратненькие альбомчики фото вклеивал, фас, профиль, особые приметы, которые всегда были то на попе, то на груди. Родинки там всякие, шрамики приметные. Темное у тебя прошлое, господин подполковник. Вот и подозреваешь меня черте в чем! Пока подобные мысли роем носились в голове, вокруг происходило действо ни как от меня не зависящее. Джоха что-то шепнул майору, тот злорадно ухмыльнулся в мою сторону, и ласково-ядовито произнес:

— Что смотреть изволите, госпожа журналистка?

Отвечать не имело смысла. И без того ясно, покажут лишь то, что сочтут нужным. Вернее безопасным, для себя. На гласность, свободу слова и Конституционное право граждан на достоверную информацию им наплевать!

Нужным сочли позволить мне пробежаться по слабо освещенным коридорам вытрезвителя в сопровождении себя любимых и еще двух полицейских ниже чином, но гораздо выше ростом. Последние вышагивали двумя метрами впереди и цыкали на и без того притихший контингент заведения, которое по официальным данным числилось, как лечебно-оздоровительное. На самом деле выглядело, как тюрьма краткосрочного пребывания.

— Почему в камерах нет матрацев, — спрашиваю единственное, что успела рассмотреть в забеге по коридорам.

— Не в камерах, а в палатах- вносит ясность майор, физические данные, которого с трудом выдерживали забег. Он достал видавший виды носовой платок из кармана обшарпанных штанов и тщательно вытер пот, катившийся градом по его лицу.

— Пусть в палатах — высказываю полное согласие под пристальным взглядом Джохи.

— Так лето же, жарко! — изумляется майор моей недогадливости.

— Но у заключенных же и простыней и подушек нет! — пытаюсь уточнить «спальный» вопрос.

— Тебе же объяснили — лето, жарко — ласково-приказным тоном останавливает дальнейшее любопытство милый.

Приехали, называется. Пиши тут сенсацию, когда на простой вопрос получаешь идиотский ответ — в связи с летом и жарой на юге отменены матрасы, а заодно и простыни с подушками. Спите, граждане, на голых досках, станете все поголовно йогами! Новый опыт успешно опробован в вытрезвителе, лично господином майором! Честь и слава ему за открытие мирового значения.

Сделали из вытрезвителя объект повышенной секретности, идиоты! Как выяснилось из дальнейшего разговора, я как в воду глядела!

— Врач у вас есть? — невинный вопрос, правда.

— Да — прекрасный ответ, верно!

— Можно с ним побеседовать? — нормальное желание, так?

— Нет — начинается идиотизм и далее по восходящей!

— Почему?

— Он вышел.

— Когда вернется?

— Скоро.

— А медпункт можно посмотреть?

— Нет.

— Почему?

— Ключ у врача.

— А душ у вас есть?

— Да.

— Можно посмотреть?

— Нет.

— Почему?

— Там мужики пьяные моются.

— А женщины пьяные, где моются?

— Нигде.

— Почему?

— Их у нас нет.

— Пьяных женщин нет?

— Нет.

— Так женщины, что спиртное не пьют?

— Пьют, еще больше мужиков, а дерутся, как здорово!

— Так почему их у вас не моют?

— Их у нас нет.

— А где они?

— Откуда мне знать…

Этот бестолковый разговор можно было продолжать еще долго, но вмешался милый:

— Пьяных женщин в вытрезвитель не доставляют. Нет для них санитарных условий здесь. Старый у нас вытрезвитель. Постройки еще довоенной. Вот новой откроют, там и будут пьяные женщины в души мыться — и добавил — Все, посмотрела, по домам?

Ну, уж нет!

— Побеседовать с заключенными хочу. Иначе не уйду! — излагаю в форме ультиматума.

— У нас заключенных нет — вставляет слово майор — у нас контингент.

Контингент, так контингент, но от сюда не уйду не побеседовав с ним. Мой решительный настрой заставил Джоху пойти на встречу.

— Значит так — произнес он любимое изречение, обращаясь к майору — веди парочку тихих и спокойных в свой кабинет.

У майора отвисла челюсть. В его кабинет, святая святых для контингента и пьяных мужиков! Но ослушаться подполковника, да еще и спецназовца не решился. Вышел и возвратился минут через пять с парнем лет двадцати восьми опрятным и прилично одетым. Только слегка помятым.

— Много с вас денег взяли за услуги — задаю вопрос. Протрезвевший «контингент», оглядел весь собравшийся бомонд в лице подполковника, майора, трех сержантов, стоящих за моей спиной и решил, что откровенничать себе дороже.

— Заплатил, как положено, по квитанции. — опустив глаза в пол, изрек парень.

— Сколько не помните?

— Нет, пьяный был.

— Может у вас вещи, какие ценные, пропали? — все еще надеясь на откровенность, спрашиваю. Хотя ясно, пропади у него хоть весь золотой запас страны, будет молчать.

— А нельзя поговорить с постоянными обитателями вытрезвителя? — потеряв интерес к молодому человеку, обращаюсь к Джохе.

— Значит так, — подводит он резюме — ты хотела увидеть все своими глазами. Увидела? А теперь пора домой. Два часа ночи уже. Людям покой нужен. Да и мне выспаться надо. Завтра на дежурство. Что не ясно, проконсультирую в домашней обстановке. Все!

Судя то тому, каким тоном это было сказано, спорить не имело смысла.

— Ни за что, — клялась я себе уже в который раз — никогда не скажу Джохе о своих планах. Не нужны мне его консультации и сопровождения. Сама справлюсь. Вот пойду в тюрьму без него, такой репортаж сделаю! Тогда он поймет и оценит мой талант по достоинству. Примерно так рассуждала, пока милый рулил к родному проспекту. Вот сейчас приедем и я ему все выскажу, прямо в глаза и выскажу. Справедливости ради надо отметить, что высказывать прямо в глаза я попыталась, лишь мы остались наедине. Но милый, как всегда быстро поставил меня на место — Водителя за рулем не отвлекай! Не создавай аварийной ситуации. Ну почему он такой?! Рядом с ним я чувствую себя неполноценной какой-то, убогой с недоразвитыми мозгами!

Что ж, помолчу, скоро приедем. Поднявшись на четвертый этаж, где находилась моя квартира, изредка посещаемая Джохой, милый галантно отворил входную дверь, вежливо пропустил меня вперед, поцеловал и… изрек:

— Спокойной ночи, любимая. Мне до дежурства надо выспаться. — и упорхнул белым голубком в черный провал лестничных клеток, оставив меня с открытыми входными дверьми и отвисшей от удивления, и возмущения челюстью. Чертыхаясь, я пошла спать, пожелав родному и близкому, чтобы вовремя его дежурства все преступники покинули город, и он остался без работы!

Я — дура

Глава вторая

Я хлопнула дверью так, что стекла на балконной двери завизжали. И тут же об этом пожалела. Ну все, сейчас явится Саулешка, которая считает, что видеть, а главное слышать ее, для меня, а еще лучше моего милого, огромное счастье. У Сауле, соседки по балкону и лестничной площадки, необычное хобби. Она коллекционирует мужские комплементы. Особенно ценными экспонатами своей коллекции считает комплементы незнакомых мужчин. Это не мешает ей быть верной женой, отличной матерью и прекрасной хозяйкой. Муж Саулешки — полицейский. Но в отличие от Джохи он уходит на службу к девяти часам по утру, приходит домой пообедать с часу до трех и возвращается ежевечернее в двадцать ноль-ноль. Есть такая должность в дежурной части Главного УВД.

— Если театр начинается с вешалки, — неустанно повторяет Мурат, это муж Сауле — то полиция начинается с дежурной части. У нас должен быть идеальный порядок и по части трудового Кодекса.

На хобби жены Мурат смотрит сквозь пальцы. Хотя порой она себе позволяет рассказывать об очередном экземпляре своей коллекции в его присутствии с такими пикантными подробностями!

Саулешка просто не может уснуть, если кому-то не поведает о дневных приключениях. Меня с Джохой она считает лучшими слушателями. Я ей нравлюсь по той причине, что молчком выслушиваю всякую ерунду. Джоха, напротив, просит повторить, уточнить и советик непременно подбросит дельный. Затем он начинает во всеуслышание анализировать ситуацию, применительно ко мне. И выходит, Саулешка — умница и красавица, а я, пользуясь всякими женскими штучками и недозволенными приемами, заманила невинную жертву, Джоху, в любовные сети. И теперь он, Герой нашего времени, бравый подполковник спецназа, ночами не спит, толком работать не может, короче мучается по причине любовной горячки. И во всем виновата только я! У меня в ходе подобных размышлений милого уже сформировался устойчивый комплекс неполноценности. Скоро даже поцеловаться без ощущения, что соблазняю невинную жертву, не смогу. Это порождает бурные выяснения отношений. Почуяв очередную разборку, соседей Саулешка мигом убегает под каким-либо благовидным предлогом. Ну, а милый… милый, как только захлопнется за соседкой дверь, переходит к мирному течению беседы. Я так не могу! Я горю и пылаю праведным гневом, продолжаю приводить убедительные примеры того, что это он меня соблазняет и влюбляет в себя. Джоха же спокойно пьет чай и качая головой, с осуждением изрекает очередную истину:

— Отдохнуть тебе надо, а может профессию сменить. Шляешься по злачным местам в поисках сенсаций! А у самой нервишки ни к черту. Хорошо хоть я у тебя есть. Присматриваю, чтобы глупостей не наделала.

Как то однажды в пылу праведного гнева я спросила у Джохи:

— А что будет, если профессии поставят нас по разные стороны баррикад?

По телевизору, как раз транслировали кадры исторических декабрьских событий, где полицейские, вернее милиционеры, разгоняли молодежь, в рядах которой были и журналисты.

— Вот так встретимся, где ни будь на площади…

Лучше бы я этого не говорила. Милый так глянул, что мурашки пошли по коже, и зловеще так прошипел:

— Не надо.

Таким я его больше никогда не видела, усвоив раз и навсегда, что выбор между долгом и любовью ему не по силам. Странно, но этот наш разговор отразился и на Саулешке. Вернее, моем к ней отношение. Ее идиотские рассказы об уличных приставаниях, я больше не прерываю и свою точку зрения, весьма негативную, не высказываю. Та же, почувствовав вседозволенность, вполне может явиться за полночь, попить чайку, по- соседски, и поболтать. Вот и сегодня она возникла на пороге буквально через минуту после дверного хлопка.

— Ох, Тэечка! Мой сегодня пришел усталый, расстроенный. По оперативным сводкам в области три убийства. Девочку пятнадцати лет на железнодорожной станции изнасиловали пятеро парней и зверски убили. В районном городке старуху сосед, молодой парень, прибил до смерти практически не за что, не так посмотрела. И еще, ты не представляешь, только послушай. Жена мужа задушила, здесь у нас в микрорайоне новом. Ну, тот, что самые богатые осваивают. Особняки и громадные заборы. Прямо Отелло наоборот! И богатство не помогло, и глухой забор не уберег! Богатые тоже плачут.

— Если задушила, значит, повод веский был, — бурчу себе под нос, ставя чайник на плиту. Перед глазами все стоит милый, вернее его широкая спина, когда он бросил меня на произвол судьбы на пороге моей квартиры! Придушила бы! Осуществить расправу над Джохой не представлялось возможным по причине отсутствия последнего. То бишь, милого. Изливать гнев на соседку было себе дороже. Потом не выпроводишь, пока всю подноготную не выведает и три десятка подобных примеров в утешение не приведет. Хорошо, что Саулешка не услышала моего ворчания. Она устроилась с удобствами на деревянной лавке, что стоит у стола, продолжая свой монолог. Я, похоже, ей нужна была просто, как элемент интерьера.

— Ой, Тэечка, какой мне сегодня комплемент сделали! Парень молодой, симпатичный, лапочка прямо. — сменив кровавую тему, почти без паузы продолжает соседка, — Иду я мимо парка, ну тот знаешь, что рядом с театром нашим.

Сауле работает в театре актрисой. При чем, ей всегда без особого труда достаются главные роли. Актриса она талантливая. Может сыграть и старуху — столетнюю апайку, и молоденькую красавицу. Одно ее имя на афише собирает аншлаги. А в последнее время, с приходом нового режиссера, билеты в наш областной театр можно достать только по блату, если не купишь за месяц вперед.

— А там у самого входа молодежь стоит. — продолжает соседка, — ну из тех, что в театр не ходят и меня не знают. Один парень, самый красивый, высокий такой увидел меня и говорит: «Девушка у вас глаза цвета полевого цветка, завораживают и притягивают!» Представляешь мои глаза, как полевой цветок — чистые, девственные и прекрасные в своей природной дикости!

— Ну и что? — произношу почти автоматически. Саулешка в такие минуты слышит только себя, но полное молчание и равнодушие все, же неприлично для хозяйки.

— А я ему: «С чего вы взяли?» А от мне: «Вы не идете, а парите над землей, богиня, фея, нимфа!».

Господи, когда она закончит нести чушь! Не мудрено, что ее Мурат пораньше ложиться спать. Подобный лепет ежедневно не выдержит ни кто. Но воспитание не позволяет выставит соседку за дверь даже в три часа ночи. И если честно, то уж лучше слушать ее невинную чушь, чем сидеть одной в пустой квартире и мучится всякими подозрениями в адрес милого, умчавшегося на ночь глядя, в неизвестном направлении. Пока мы были в рейде «по пьяницам», по рации ни разу не прозвучал позывной милого. Значит, срочных дел нет. Усиления по области не объявляли, генерал в отпуске, зам. генерала укатил в столицу. По моему разумению, ну никак у милого не могло быть ночной работы. А повод «Выспаться надо» лишь предлог улизнуть от меня. Выспаться можно было и на моем диване.

— Хотя это весьма проблематично. — подумалось мне, глядя на чрезмерно активную соседку.

И все же со мной он должен был быть, со мной. А если не со мной, то с кем? Догадка была такой неожиданной, что я пролила горячий чай себе на колени. Взвизгнув, не столько от физической, сколько от душевной боли, соскочила со стула.

Саулешка тут же забыла о поклоннике и бросилась меня спасать, промокая полотенцем уже впитавшуюся в брюки влагу.

— Снимай быстро штаны, помажем растительным маслом, — командует она. Когда переодевшись в махровый халат, я затихаю в уголке, соседка, наконец, замечает мой расстроенный вид.

— Ты чего, Тея?

— Мурат ничего не говорил про усиление или еще чего там? Через дежурку полная информация проходит. Он у тебя там начальник.

— Нет, наоборот сказал, пока тихо, начальство поразъехалось, можно выспаться от души. А что? Кстати, а где Джоха? Я его голос слышала. Вы вместе приехали?

— Сауле, он, наверное, к жене вернулся, — высказываю страшную догадку.

— К какой жене? Он же на тебе собирался жениться? — таращит глаза соседка, — вы нас даже три раза на свадьбу приглашали. Первый раз учения по террористам неожиданно объявили, поэтому свадьбу перенесли. Второй раз, какой-то псих заложницу в магазине «Айсулу» захватил. Деньги и самолет до Америки требовал. Третий раз уже и не помню, что было.

— Полугодовой отчет Джоха сдавал, и его срочно в столицу в Главное управление вызвали к самому, — напомнила я всхлипывая

— Вот-вот! А ты, жена, говоришь! А у него действительно жена есть?! — Саулешка таращит глаза. — Так он, он нас обманывал! Всех?! Тебя обманывал? Голову морочил, а жениться не собирался! Да мы его, да мы его! Я все Мурату расскажу, генералу доложим, мало не покажется! Тэечка, ты только не плачь!

Но слезы наворачивались на глаза, сквозь рыдания говорю Саулешке, что не надо генералу и Мурату, жена бывшая. Он мне о ней в первый день знакомства рассказал. У них еще ребенок есть — мальчик. Джоха с сыном гуляет по выходным, иногда. Правда, тому уже пятнадцать лет и на прогулки с папой парень не стремиться.

— Так, что же ты ревешь?

— Да он, когда о сыне вспоминает, всегда ее женой называет!

— А, как надо? — опешила от моей логики соседка.

— Да хоть как! По имени, например, — начинаю злиться я.

— А женой чем плохо?

— А я кто по твоему, тогда? — уже ору на ни в чем не повинную Саулешку.

— Ты жена, — отвечает она и добавляет, — будущая или настоящая, не знаю.

— Так что, у него две жены?! Гарем! И он по очереди посещает жен, как фараон египетский! — уже почти кричу. — Я получается вторая, и моя очередь вчера была!

— Почему египетский? Тэечка, ты только успокойся, сейчас придет Джоха и мы все у него спросим, — Сауле пытается усадить меня на стул. Но все напрасно. Во мне уже проснулся бес ревности. Богатое воображение рисует страшные картины, как милый целует другую женщину, молодую и прекрасную. Его влажные губы коснулись ее лица. Женщина закрыла глаза от счастья. Руки милого нежно обнимают тонкую талию… Еще чуть, чуть и я сойду с ума, начну кидать тарелки в обалдевшую в конец Саулешку, которая то пытается напоить меня валерьянкой, то увести в спальню и уложить на кровать. Спальня, кровать! В моем воспаленном воображении там уже барахтается Джоха с той, другой женщиной! А я? Кто я? Любовница мента? Мало того, что любовница женатого мужика, так еще мужик — мент! Докатилась! А Саулешка все повторяет и повторяет, как заведенная:

— Вот приедет Джоха и спросим, Мурат говорит, все в Главном УВД рады за него и на вашу свадьбу все собираются.

Какая к черту свадьба, когда он с другой милуется! И перед глазами встает наша спальня, где на моей кровати он с ней, с другой!

А я? Кто я? Бьется тупой болью в мозгу. Любовница мента, которой он поиграл и бросил на пороге собственной квартиры. Моей собственной квартиры, или его собственной? Какая разница! Главное бросил! Даже спальню мою, гад, отобрал! Ничего не замечая перед собой, я рванула дверь спальни в отчаянной попытке вывести милого на чистую воду! И… на пороге замерла. Уютная комнатка радовала глаз порядком и пышным убранством кровати с горой подушек и подушечек, которые я обожала. Дверь на балкон распахнута, ветер колышет занавеску. Что со мной происходит? Но разобраться в чувствах не успеваю. В дверь кто-то стучит. Почему стучат? Есть же звонок? И тут сознание подсказывает, что это Джоха! Только он стучит, а не звонит в мою дверь, тем самым, как бы заранее предупреждая меня, что это он и только он! В радостном порыве чуть не сбиваю с ног спешащую на стук Саулешку. Та, увидев, как я кинулась на шею милому, деликатно отступает вглубь коридора и пропадает в кухонном дверном проеме. Тут же с той стороны раздается шум льющейся в чайник воды, что-то шипит на сковороде. Ах, какая хорошая у меня соседка! Джоха снимает мои руки со своей могучей шеи, неспешна целует каждый пальчик и хитро-хитро улыбается.

— Кормить мужа собираешься? — басит он.

— Ага! — с детской радостной наивностью, что Джоха мне не изменяет, киваю я.

И тут же вспоминая о море пролитых совсем недавно слез. При ярком электрическом свете Джоха заметит опухшие глаза и начнет расспрашивать. Лгать я не умею, а говорить правду стыдно.

— Иди на кухню, я сейчас, — меняю маршрут и иду на балкон проветриться, подкраситься. На кухне Сауле справиться и без меня. Готовит она значительно лучше, разговором милого займет так, что тот и не только обо мне, но и о службе, забудет.

В лицо бьет теплый ветерок. Он ласкает волосы, осторожно и бережно перебирает их в своих невидимых огромных лапах. Хорошо! Осень в нашем городе прекрасная пора! Наш двор-колодец освещен единственным фонарем, под которым милый всегда оставляет машину. Вот и сейчас белые Жигули сиротливо стоят в ярком пятне света. Частенько на них меняются номера в зависимости от оперативной необходимости. Чаще всего они бывают серии АС, но не чужды и МММ в английском исполнении. Сегодня на «жигуленке» Энский номер. Ни уж-то Джоха в Энск ездил? Там буквально вчера произошло сенсационное убийство! В одной из войсковых частей солдата до смерти избили. А по сводкам прошло, как укус змеи. Военно-следственный отдел выехал на место происшествия, а командиры, которые в избиении принимали непосредственное участие, даже следы преступления не потрудились скрыть. Да и как их скроешь?! Бедный солдат аж опух от синяков и кровоподтеков. И вскрытия никакого не надо, и так все ясно. Небольшая войсковая часть пропитана водкой и самогоном так, что выветрить запах даже постоянные энские ветра не могут. По пьянке и забили парня. А потом, видно, тоже с пьяну, стали все вместе змею искать. Вещьдок! Дескать, вот она, гадина, во всем и виновата! А мы хорошие, выловили ее и придушила, Вы уж извините господа, военные следователи, не доглядели. Да вот беда, змеи не нашлось. Всю округу облазили, а ее, гадины, нет! Вчера знакомый следователь забегал в редакцию за справочкой о плановом выступлении в СМИ, по секрету и рассказал. Полчаса рассказывал в подробностях, как пьяные солдаты выполняли команду хмельных командиров «Змея». Кто первый найдет гадину, увольнительную получит. Потом ставки повысились, дошло до недельного отпуска домой. Смех и грех! А пацана жалко. Но милый то здесь причем? Он же не военный! Он мент! Извините, полицейский. Чего ему там делать? Впрочем, о змее он скорее всего не знает. Отрабатывали, наверное, в энский степях оперативно-следственное мероприятие, по какому-нибудь наркотрафику, или еще что- нибудь подобное. О своей службе Джоха не любит говорить. Все новости я узнаю от соседки Саулешки. Я даже толком не знаю, как его должность называется. Командир и все! Какого батальона понятия не имею. В прошлом году у нас в области республиканские учения проходили по захвату террористов. Бандиты заложников держали в трех этажном недостроенном здании. Тогда много спецслужб понаехало, свое умение Главнокомандующему продемонстрировать. Милый тоже там был. Правда, я его не видела, хотя и была в числе аккредитованных журналистов. Уже потом, когда заложников освободили, на второй день в горах, куда их террористы на автобусе вывезли, знакомый полицейский обмолвился: «А твой Джоха молодец. Грамоту от Самого точно заработал!» За что? Ответа на этот вопрос получить не удалось. Знакомый хоть и хороший, но тоже мент, весь совершенно секретный! Сказал: «Сама спроси». Ну, я и спросила, и что!:

— Зачем такую хорошенькую головку забивать ненужной информацией. Пресс-служба дала информацию? Я там был? Ну, значит, ничего и не было!

Никакие ссылки на то, что я журналист, что у нас демократия и читатель имеет право на достоверную полную, исчерпывающую информацию на милого не действуют.

— Пиши исчерпывающую информацию о бабушках и дедушках, там тайн нет. Да и им самим о себе читать будет приятно, — обычно советует Джоха.

От размышлений отвлекает какой-то мужик, нетрезвой походкой шествующий по двору. В тщетной попытке пересечь двор по прямой, мужика заносит то в право, то влево. Похоже, при такой траектории «полета» мужику будет не просто обойти машину милого. Вот он ступает нетвердой походкой в круг света, еще мгновение и будет лобовая атака с «жигуленком». Набираю в легкие воздуха, чтобы окликнуть несчастное существо, и замираю с открытым ртом. Мужик поднял голову к фонарю. Бен Ладан собственной персоной. Только без чалмы! Но кто же забудет физиономию террориста номер один, сотни раз показанную в новостях, сопровождаемую душераздирающими историями. Пока прихожу в себя, мужик-Ладан пару раз, и откуда резвость взялась, обежал вокруг лошадки милого. И куда делась его нетвердая походка! Остановился и стал откручивать с машины зеркало заднего вида.

— Зачем Ладану грошовое зеркало? Он же миллионер или миллиардер, — когда эта мысль оформилась в мозгу, понимаю всю ее чушь. Но глаза, глаза-то видят, как «Усам» крадет зеркало с «жигуленка» милого. С криком «а-а-а-а» бросаюсь на кухню. Влетаю, как раз в тот момент, когда Саулешка ставит перед милым огромную сковороду жаренной колбасы залитой яйцами Вернее пытается поставить. Я как раз и влетаю в ужин милого. Аппетитное блюдо продолжает траекторию моего полета. Два кусочка колбасы, как в насмешку, плюхаются на колени милого. Глада на них, Джоха произносит весьма спокойно:

— А парой секунд позже ты подлететь не могла? Или приземлиться чуть левее?

— Там «Усам» с зеркалом, — пытаюсь объяснить ситуацию в двух словах. При этом энергично машу руками в сторону спальни.

— «Усам» это кличка кота? — сохраняя завидное спокойствие, спрашивает милый, — И он смотреться в зеркало в твоей спальне?

— Нет, он террорист номер один, и откручивает зеркало с твоего «жигуленка», — перехожу на более внятную речь.

— Ясно, — и многозначительный взгляд в сторону Саулешки. Дескать, умом от ночных рейдов тронулась баба. Взгляд на меня, как на больную, — тебе бы ночами не в рейды ходить, а другим делом заняться.

И все это ласково и предупредительно, как с больной.

— Он зеркало с твоей машины украл, — делаю еще попытку, но не очень уверенно.

— Зачем ему мое зеркало? — в голосе появились железные нотки недовольства. Всякому терпению приходит конец. Особенно если за окном глубокая ночь и ужин провалился в тартарары!

— Не знаю, — окончательно теряюсь я. Вот так всегда. Посмотрит, скажет, и я начинаю сомневаться даже в том, что несколькими минутами назад видела собственными глазами.

— Тогда продолжим ужин, — вполне миролюбиво предлагает милый и тут же превращается в командира — Тея, берись за уборку полов. Сауле, на тебе стол. На все две минуты. А я в ванную.

Через десять минут мы мирно пьем чай. А милый уминает за обе щеки жаренную колбасу с яйцами. Меня не покидает мысль о «Усаме Бен Ладане» и зеркалах заднего вида. Не уже ли привиделось? Но почему? Я не курю, не пью, вообще не употребляю спиртное даже слабенькое, даже по праздникам, держусь на огромном расстоянии от наркотиков и прочей дребедени. Откуда тогда глюки? Улучив момент, когда Саулешка уже в третий раз уточняет по просьбе Джохи комплементы, сказанные ей уличным парнем, выхожу на балкон. Тот же двор колодец, Тот же фонарь. А под фонарем — «жигули». Вглядываюсь, точно одного зеркала нет. А может просто невидно? Но сомнениям не суждено было родиться. Вновь из-за угла появляется все тот же мужик, но уже в белой чалме и стеганном халате. Почему я решила, что тот же, не знаю. Но когда он поднял глаза к фонарю, то мои самые худшие догадки подтвердились — «Усам!» Усам обошел машину милого и… начал откручивать дворники. Сунув один в небольшой пакет, огляделся — нет ли кого. Фонарь вновь осветил лицо. Ошибиться было просто невозможно — «Бен Ладан», собственной персоной.

— Точно, Усам!

С криком «а-а-а-а, дворники» несусь на кухню. Налетаю на Саулешку, которая наливает горячий чай милому. Чашка плюхается на Сковороду, жир фонтанчиком взмывает вверх, струя приземляется на форменных брюках Джохи.

— Тебя, где носило? — в голосе лед и пламень.

— На балконе, — лепечу, отступая в коридор.

— Свежий воздух действует на тебя возбуждающе, — делает вывод милый, подставляя колени под заботливые руки соседки, — воздержись от прогулок на балкон. Хотя бы на время ужина.

И обращаясь уже к Саулешки:

— Вот, как ее одну можно отпускать в рейды! Дома, под присмотром и то сама ведешь, что вытворяет.

Саулешка согласно кивает и делает свой по ее мнению единственно правильный вывод:

— Пожениться вам надо, ребеночка родить, про рейды забудет.

Прямо, как старая бабка!

— Но там, — бормочу, показывая в сторону спальни.

— Кот «Усам» все ходит по цепи кругом. Налево — сказки, что там на право-то? Зеркала откручивает?

— Дворники, — уточняю я.

— Для дворников еще рано, наши дворники раньше десяти на улицу ни ногой. Им раньше просыпаться противопоказано. Это мы, полицейские, ни дня, ни ночи не знаем. Стережем покой граждан, — завел свою любимую песню на тему «Ах!. Как хороша наша полиция!» милый. — Ну, пойдем вместе посмотрим на твоего «Усама».

Через несколько минут мы стоим во дворе-колодце под фонарем. Жигули красуются чисто вымытыми боками. На машине нет ни зеркал, ни дворников.

— Вот, — торжествую я, чувствуя себя героем, то есть героиней дня. Враг, вернее милый, повержен и отступает. Хотя, конечно, его жаль. Джоха любит свою машину, как женщину. Но милый, расстраиваться не спешит. Он открывает заднюю дверцу… И там на заднем сиденье лежат дворники и зеркала.

— Все, теперь угомонишься, наконец, — спрашивает он. Ни слова упрека, ни намека на мою, мягко говоря, неадекватность. Настоящий, благородный мужчина, офицер полиции, подполковник. Железная выдержка, мертвая хватка. Аж, зубы свело. Во взгляде — как тебе повезло с таким мужчиной! Цени, дорогая мое благородство. Комплекс неполноценности стал расцветать во мне не по часам, а по секундам. Какая-то я ущербная, то «Усам» мерещится, то благородство милого не могу оценить!

— Поверь, дорогая, «Усаму» нет никакого дела до моих Жигулей, да и до нашего города тоже!

Как же никакого! Вчера ребята операторы делали в горах съемки, рассказывали, что вокруг бывшей турбазы охрану выставили. Форма не наша, речь чужая. По всему военный госпиталь, а где госпиталь, там и сами понимаете. Может «Ладан» там отсиживается. Он же великий конспиратор. Кто его в наших горах искать будет? А в наш двор наведался поправить свое материальное положение. Глупость, какая! Прав Джоха, не все в порядке у меня с мозгами. Но видела, же, видела!

Я — дура

Глава третья

Вторник у нас в редакции день особенный. Шеф считает его очень удобным для различного рода разгонов и разносов. Обычная ежедневная планерка превращается в полуторачасовую «баню». Шеф ругает всех подряд направо и налево, распаляя себя до предела, вернее беспредела. Делает это он исключительно в благих целях, чтобы поднять работоспособность трудового коллектива. У него есть «любимчики», которым достается шефской «заботы» чуток побольше. В списке первая я.

Сегодня был вторник и, конечно, же в первую очередь досталось мне. Особо торжественно, как драгоценную реликвию, шеф взял в руки белый лист, на котором было выведено: Приказ, выговор за отсутствие в рабочее время на рабочем месте.

Как вы думаете, где рабочее место журналиста? Там, где горячие новости? Ошибаетесь. По мнению нашего шефа, рабочее место журналиста- здание редакции, а точнее кабинет. Как, не выходя из редакционного здания, узнавать новости и писать репортажи, не знает даже шеф. Однажды я задала ему этот вопрос. Разумеется на планерке. И стала номером первым в черном списке.

Шеф с удовольствием огласил трудовому коллективу приказ. То, что я в указанное там время «выбивала» из мэра города видеомагнитофон — приз для песенного конкурса, очередной гениальной идеи шефа, в расчет не бралось. Впрочем, в подобное идиотское положение периодически попадали все без исключения работники редакции. На днях «Замша» шефа, гениальная журналистка, рыдала в секретариате. Тот ее отчитал по полной программе за чрезмерное трудолюбие. Слишком много пишет интересных материалов. Заместителю это не к лицу. В других редакциях таких работников на руках носят. У нас же они помеха, претендент на начальственное кресло. Шефу до пенсии осталось всего ничего. Боится, что уйдет на заслуженный отдых, не с кресла главного редактора. Вот он и старается во всю всех сделать одинаково серенькими, незаметными для высокого начальственного ока из областного акимата. Но мы не тужим. Во-первых, профессия наша вторая древняя, газета — четвертая власть, а шефы приходят и уходят. Наш к тому же еще и ущербный. Он болен, чем — никто не знает, диагноз скрывает. Суть заболевания почти как у «Марии Лопас» — героини популярной некогда мыльной оперы. Тут помню, тут не помню.

Дает шеф задание. Говорит, срочно в номер. И забыл, пока журналист факты собирал и материал писал. Приносит готовый к шефу, а тот в крик — «Чего самодеятельностью занимаешься». Доказать, что выполнял его же личное распоряжении, невозможно. Шеф не любит напоминаний о своем недуге.

Вот так и со мной в очередной раз получилось.

— Тэя Серафимова, — голос шефа дрожит от значительности момента и удовольствия, — вы слышите вам выговор?!

Размышляя об особенностях его характера, я и забыла, что по неписанному редакционному этикету следовало потупить глазки, вздохнуть и покаяться. Я же выводила на листке каракули, забыв о покаянии.

— Серафимова, я могу и по настоящему рассердиться! — прозвучало на тон выше.

Интересно, что же он тогда выкинет? Проездные билеты у журналистов отобрал. Один на десять человек оставил. И тот всегда забирает завхоз вместе со служебной машиной. Поговаривают, для сынишки, тому далеко в школу добираться. Должности начальников отделов сократил, чтобы все равны были. Он один начальник. Выговора строго по очередности выдает, независимо от заслуг. Но что самое интересно, с шефом никто связываться не хочет. Коллектив молча переносит все оскорбления и издевательства. И я в том числе, поэтому все же откликнулась на начальственный зов как положено:

— Да, конечно.

— Что, конечно, — рявкает, поощренный моей покладистостью шеф. Он у нас по гороскопу лев и рык у него царственный.

— Конечно, исправлюсь.

— В 10 часов генерал дает пресс-конференцию. Материал в номер, ясно?

Как прекрасно на улице. Поздняя осень, теплый солнечный день. Милый с утра обещал пообедать со мной. Хорошо! Но что же с зеркалами? Видела же, как «Бен Ладан» откручивал их с вездехода Джохи! Или я, как шеф, здесь вижу, там нет. Может быть Джоха прав, откуда у нас взяться террористу номер один? Корректный и обязательный милый даже вырезку из столичной газеты с раненького утречка не поленился мне принести. Там большими буквами, как он выразился — для особо умных, напечатано «Бен Ладан прячется в Сахаре».

— А у нас, дорогая, не Сахара — с этим не поспоришь.

Читала, перечитывала я эту заметку, в которой очень доходчиво сообщалось всему цивилизованному миру, что «Усам» шлет весточку по интернету. Дескать, жив, здоров, чего и вам желаю. Из остатков своих сторонников создаю мощную оппозицию. Ждите в гости. А пока в Чаде на сафари развлекаюсь. Не обессудьте, надо отдохнуть. А надоумили меня сюда забраться члены алжирской исламской фундаменталистской группировки. Судя по точному адресу, указанному в заметке, ФБР балду бьет. И намеренно не ищет террориста номер один.

Но видела же я его, видела у нас во дворе. Он с Джохиной машины зеркала откручивал. А может, его поймали, конвоировали куда-то, он сбежал, как раз в нашем городе, и теперь временно промышляет мелким воровством? Вот чушь несусветная в голову лезет!

Малый зал заседаний Главного УВД, как всегда перед пресс-конференцией генерала, гудел от возбужденных голосов журналистов, пытающихся выудить друг у друга информацию.

— Надо, же в пятый раз уголовное дело на Никитенко заводят. И сдался он кому-то!

— Прикроют в очередной раз, помяни мое слово, — мэтры камеры и пера выносят очередной вердикт. Здороваюсь и прохожу в самый дальний угол, откуда все видно и всех слышно. Такая уж особенность у этого зала, чем дальше от трибуны, тем лучше разберешься в сути дела. Лавируя между рядами, ловлю обрывки разговоров:

— Наши операторы вчера в горах были.

— С девочками гудели?

— Какое там. Возле лагеря террористов пытались заснять.

Замираю с поднятой ногой: террористы, «Бен Ладан», вот оно!

— Володенька, солнышко, расскажи про горы и «Усама», — развернувшись на 180 градусов, нападаю на звезду местных теленовостей.

— Какого «Усама»? Кота что ли? — опешил тот.

Сдурели мужики. Если усам, то обязательно кот. Сами коты мартовские! Но сейчас эмоциям не место.

— Нет, — медовым голосом продолжаю, — «Бен Ладан», террорист номер один.

— Не видел его, не знаю, — лицо звезды сохраняет признаки недоумения.

— Ваши операторы в горах, — освежаю звезде память.

— А, это, — звезда расплывается в улыбке, и становиться похожим на полную луну, — Ты даешь, Серафимова. Это, что модный прикол, про «Усама»? Клевый!

— Не отвлекайся, про горы расскажи.

— Про горы. Ну, там санаторий есть, знаешь? Лагерь еще там пионерский был, когда я в октябрятах ходил. Ты салагой тогда была. Хотели мы с девочками Чин-Чином отдохнуть. Осень — то какая, прямо для любви создана! А девочки знаешь какие!

Глаза звезды закатились к потолку. Приехали, это надолго.

— Знаю, Ирка, Айгулька, Сонька и Салтанат, — возвращаю звезду на землю.

— А так ты в курсе, чего тогда спрашиваешь, — обалдела звезда по имени Володя.

— Ты давай ближе к терроризму, — давлю на него.

— Чего, давать! Не пустили нас, весь кайф поломали. Это меня и не пустили!

Все завелся. О себе, дорогом, он точно три часа вещать будет.

— Володенька, солнышко. Мне террористы нужны. А не ты! Все твои прелести могу хоть сейчас по пальчикам пересчитать: умный, красивый, и прочее, прочее.

— Эх, Тэйка! — Звезда закатила глаза к потолку, — ты главного преимущества не знаешь! Сколько времени я потратил на ухаживания за тобой. И как ухаживал! Серенады под окнами пел!

Про серенады это он, конечно переборщил. Под окнами выл магнитофон, да так, что Саулешка вылила на Звезду ведро холодной воды. Потом сама же и отпаивала Звезду горячим чаем, пока тот жаловался на мою неблагодарность.

— А ты мента предпочла! Это меня, творческую личность на мента променять, — Звезда вновь заговорил о себе любимом.

— Иди ты знаешь куда, — мое терпение подошло к концу.

— Все понял. Не маленький, дважды повторять не надо. У тебя милый при погонах и любовь до гроба, а террористы, пожалуйста. Я тыркнулся выяснять, чего не пускают, а там два амбала в камуфляжах при автоматах. Я что, ничего, мне дважды объяснять не надо. Все понял с полуслова и убрался подальше. Оператор, правда, заснял кое-что, но сама понимаешь в эфир это нельзя пускать

— А «Бен Ладан»?

— Отстань, а! Не вышел твой Бен меня поприветствовать.

Последние слова уже толком не слышу, уносясь из зала. Пресс-конференция и без меня пройдет. Возьму у Лизки, пресс-секретаря, информацию. Нашлепаю по пресс-релизу, а в горы надо ехать немедленно. Ну, конечно, «Бен Ладан» у нас в горах скрывается. Чем наши горы хуже Гималаев? Ведь никому и в голову не придет его здесь искать. Я докажу это Джохе, и он, наконец-то, поймет, что я не маленькая благовоспитанная домашняя девочка, далекая от прозы жизни. А очень умная и зрелая женщина, журналист с большой буквы и помощница для него. С такой и в разведку не страшно!

Сердце радостно забилось. Голова закружилась от предвкушения счастья. Услужливое воображение стало выдавать одну фантастическую картинку за другой. То мы с милым обезвреживаем террористов, берем в плен «Бен Ладана» и спасаем человечество от террориста номер один. То я одна привожу закованного в наручники «Усама» прямо на пресс-конференцию генерала, и восторженные коллеги по перу и камере мне аплодируют, а милый на заднем фоне стоит пристыжено. Где бы найти машину для поездки в горы? Хорошо бы у Джохи выпросить. Его советского производства внедорожник — шестерка «жигулей» — по любому бездорожью пройдет Но нет! Он поедет со мной и все испортит. Опять скажет, что у меня галлюцинации. Сама, так сама! Возьму такси. Благо их сейчас хоть отбавляй, на любой вкус. Водитель «копейки», припаркованной на стоянке охотно объясняет, что в горы поедут лишь машины, что паркуются у железнодорожного вокзала. Что ж, поедем на вокзал. Машин, как и предполагалось, море. Но желающих ехать в горы, увы. У всех одна причина, не осилят их кони железные каменистых дорог. Один водитель, признавший во мне журналиста, посоветовал:

— Вы, девушка, чуток погодите. Сейчас Сержан подъедет. У него «Нива».

Чтобы скоротать время решила побродить по округе. Железнодорожный вокзал в последнее время сильно изменился. Старое здание отремонтировали, подстроили новое. Приятно пройтись по светлым и просторным залам. Они полупусты, оттого кажутся еще больше. Всего несколько человек, видимо, одна семья разместились в зале ожидания. Куда-то уезжают. Неугомонный ребенок бегает, подражая индейцам дикого запада. Его никто не останавливает, не одергивает. Вот он протягивает вперед руку и все в той же тональности боевого клика аппачей орет:

— Дяденька из Африки! Ура! Вперед! Смерть бледнолицым!

Боже мой! Так это же «Усам» собственной персоной! В чалме, халате и с черным чемоданчиком в руке спешной походкой пересекает зал ожидания. Быстрее за ним. На сей раз он не сбежит от меня. Надо позвать полицейских мелькает мысль. Но тут же угасает при воспоминании, как милый отреагировал на мои слова о террористе номер один. Нет уж! Чтобы потом весь город считал меня сумасшедшей. Сама справлюсь. Но «Бен Ладан» как сквозь землю провалился. Вышел из зала и пропал. Пробегав без толку часа полтора по полупустым залам вокзала, опускаюсь передохнуть на скамейку в пресквернейшем настроении.

Террориста упустила, в горы не поехала, с пресс-конференции сбежала. И светит мне второй выговор от шефа. Надо возвращаться в редакцию, И хоть к концу рабочего дня предстать перед светлые начальственные очи, да отчет «от генерала» настрочить.

В редакции меня ждал сюрприз. Вернее Лялька-подружка сердечная. Знаю я ее сто лет. Вообще-то ее зовут ЛЯЛЯ. Но с детства все величают Лялькой. Белокурая, голубоглазая, кудрявенькая с наивным взглядом и пухленькими розовыми щечками в ямочках, она вызывает у всех не зависимо от возраста и пола одно чувство — умиление. Лялька может влюбить в себя любого мужчину, достаточно ей улыбнуться. Но и сама влюбляется при этом, как кошка. Первый муж, за которого Лялька выскочила в семнадцать лет, носил ее на руках и в прямом, и в переносном смысле слова. Он был старше юной жены на двадцать лет. В начале девяностых, когда народ еще не до конца осознал неизбежность капитализма и частной собственности, он приватизировал небольшой магазин в центре города. Потом еще и еще. Короче, перед кончиной от инфаркта, я так подозреваю, что болезнь случилась не без помощи моей лучшей подруги, он оставил безутешной вдове сеть супермаркетов. За пять лет, что прошло с того времени, Лялька дважды выходила замуж. И столько же разводилась, уверовав, что последующие мужья любили не столько ее, сколько ее денежки. Денежки, кстати, вопреки прогнозам знакомых, Лялька после смерти мужа умудрилась значительно приумножить. Ее прелестная головка оказалась весьма сообразительной и предприимчивой.

Совсем недавно, после продолжительного одиночества, что не свойственно подруге, она вновь собралась замуж. Ее избранник Максим, как и мой Джоха, подполковник полиции, почти голодранец и дважды был женат. Или один раз официально с ЗАГСом, а второй брак по мусульманским традициям. От обоих браков у него шестеро детей, а может и семеро, точно не знаю. В возрастном исчислении дети идут примерно так: первый от первой жены, второй — от второй, третий снова от первой жены, четвертый — от второй и так далее. В момент знакомства с Лялькой он был разведен, исправно платил обеим бывшим женам алименты, и, я так подозреваю, жил по очереди с каждой из них. Я пыталась втолковать подруги, что Максим еще тот фрукт — Жигало, но было поздно. Лялька вцепилась в него мертвой хваткой. Взял он ее, смешно сказать, честным признанием о наличии двух бывших жен, алиментов на шестерых — семерых детей и тем, что вхож в обо дома с целью воспитания брошенных им же детей. Чушь какая-то! Но очень романтично! Необычно! Короче с подругой мы чуть не разругались, а в лице Максима я нажила смертельного врага. В конце концов, я махнула на их отношения рукой. Взрослые люди, сами разберутся. Подруга же теперь при случае изливает мне душу примерно так:

— Там дети! Он их не бросает! Это так благородно!

Откуда у бездетной Ляльки такая любовь к чужим чадам, не знаю. Но факт остается фактом. Она не ревнует Максима. И это притом, что два предыдущих ее брака распались лишь при подозрении на измену.

— У него, знаешь, какие бывшие жены? — как-то спросила она и сунула мне фотографии двух растрепанных теток необъятных размеров.

После просмотра этих фото, мне все хотелось спросить у Максима, как после ухоженной, благоухающей, стройной, как тополек, Ляльки, он ложиться в постель к потным и патлатым необъятных размеров теткам. Ради детей? Но задать вопрос я все же не решилась. Ради подруги. Трех ее мужей перетерпела, переживу и этого ухажёра — многоженца — алиментщика.

С тех пор мы живем сравнительно дружно. Лялька бегает ко мне, когда ее Максим пропадает на пару — тройку дней, спросить он ее уже бросил, или еще только собирается. Поплакаться по этому поводу или терпеливо ждать в моей компании его возвращения. Помогаю я подруге всегда одним и тем же способом. Звоню к его женам или на службу. В зависимости от времени суток. И он, что удивительно, всегда находиться. Вешает Ляльки лапшу на уши, и та счастлива — по настоящему счастлива. Об этом говорят ее сияющие глаза. Господи, ну что она в нем нашла?! Да ее ни один мужик на улице не пропустит, если Лялька соберется вдруг совершить пеший променад — слетаются, как мухи на мед, а она! Впрочем, у меня та же ситуация, в смысле не то, что ни один мужик не пропустит, а то, что я нашла в Джохе? По большому счету Джоха мало чем отличается от Максима. Разве, что количеством жен и детей. Ну, еще, на что я очень надеюсь, в постель к бывшей жене не ныряет. Этого я вынести не смогу. Для меня лебединая верность не пустые слова, а в остальном он точная копия Максима. Не внешним видом, конечно, а внутренним содержанием. Одним словом — менты!

— Тэечка, как хорошо, что ты пришла, — в глазах подруги печаль. Пропал, подлец, Максим. Жаль, что не навсегда!

— Гони ты его поганой метлой! — советую с порога зареванной подруге.

— Позвони, а — не слышит та меня.

— Почему сама не позвонишь? — вечный вопрос.

— Не могу я ему неприятности доставлять, а к тебе даже распоследняя дура ревновать не станет.

Это уж точно! Даже бывшая жена Джохи не ревнует. Когда тому некогда сына на воскресные прогулки выводить, делаю это я. И еще ни разу по этому поводу не было скандалов. Весь город в курсе, что сама не изменю и близкому измены не прощу.

— А почему бы, твоему Максиму не переехать жить к тебе? — продолжаю вредничать.

У Ляльки отличная квартира на центральной площади города, полный достаток.

— Ну, ты же знаешь, он очень скромный и гордый. Все в одном пиджаке ходит. Хотя я ему целый гардероб надарила. А ты, переехать!

Спорить с Лялькой бесполезно. Максим — это как хроническое заболевание. Делать нечего, звоню, придумывая на ходу предлог более, менее приличный. И попадаю на семейный скандал.

— Нет его дома, — рычит первая, а может вторая бывшая или настоящая жена. Хотя в трубке ясно слышаться голос Максима, уговаривающего кого-то из детей не плакать. Затем в трубке раздаются короткие гудки. Ну и, слава богу.

— Тэечка, еще раз попробуй, — вымаливает подруга, — Места себе не нахожу.

Елы-палы! Ну что за мужик пошел! Мечется между бабами, все ему неймется!

— Лялечка, — умоляю подруженьку — Брось ты его поганца. От него даже клока шерсти нет, как от поганой овцы.

— Не могу! Люблю! — рыдает та. -Позвони, а?

Звоню, а что прикажете делать?! Хотя знаю, что Максим ничего хорошего подруге не скажет. А ночью тихонько, как вор, придет к ней, чтобы успокоиться, отдохнуть от очередного семейного скандала. Переждать, пока все уляжется, утрясётся. Отмоется, отъесться за недельку. Только новый костюм не наденет. Как же! Он гордый и независимый. До чего же мы бабы, дуры!

Как и предполагалось, трубку снова сняла жена и рявкнула:

— Я ему уже сказала, уехал.

Что-то новенькое! Неужели Максим стал смелее и решительнее! Чудеса! Со словами, побегу домой, надо по дороге еще продуктов подкупить, Лялька умчалась радостно-счастливая.

А я тут же забыло о ней и мысли вновь начали вертеться вокруг террориста номер один. Существует, блин, этот Бен или нет? Что за чушь! Конечно, существует, а значит видеть его я вполне могла. В смысле в нашем городе живьем, а не по телеку. Когда я запуталась окончательно, на пороге кабинета, как всегда неожиданно, появилась секретарь шефа.

— На ковер, — скомандовала она.

До чего же зловредная баба! Костлявая, с длинным носом, в который, кажется, вросли очки, она обожает сообщать неприятные новости лично, а не по внутреннему телефону. Не полениться дойти до кабинета несчастного. Хорошую же новость частенько просто забывает сообщить даже по телефону.

Шеф, как и предполагалось, прочел мне получасовую лекцию о трудовой дисциплине, залоге успеха и спокойной жизни. Сунул под нос какой-то старый мой репортаж, исчерканный красной пастой. Как был школьным учителем, так и остался. Читать правку шефа без смеха нельзя. До читателей доносить в чистом виде не приведи Господь! Мы приспособились во время «перекачки» материала в секретариат вносить собственную дополнительную правку в опусы шефа. Но шефу об этом знать не полагалось. Он же у нас самый главный, значит и самый умный. В редакции по этому поводу даже анекдоты ходят. Кто-то из стажеров, впервые ознакомившись с правкой шефа, пришел в шоковое состояние. В статье речь шла о безобразиях, творящихся в одной из воинских частей. Приписка, сделанная рукой шефа, звучала так: «Когда же демократическая партия наведет должный порядок в своих рядах?» Стажеру почерк шефа был незнаком, он вычеркнул всю эту чушь. Через пару дней, когда материал был опубликован, шеф потрясая на планерки газетой изрекал:

— Вот учитесь, как надо с молодежью работать! Я практически весь материал переписал, но фамилию автора оставил!

Стажер получил двойной гонорар и легкий шок, а в редакции родился еще один анекдот их жизни «замечательных» людей.

Прогрессирующая болезнь укорачивает память шефа. Он забывает не только о правке, но и о данных нам поручениях, и на всякий случай ближе к концу дня кого-нибудь за что-нибудь ругает. Доведет до истерики одного журналиста, потом другого. Строго по очереди! Но моя очередь чаще всего наступала вне очереди. Не любит меня шеф и все тут! Слишком самостоятельной и независимой я ему кажусь. Почтения должного начальству не выказываю. Репортажи пишу по своему, без учета мнения начальства. Шеф уже несколько раз открыто говорил, что уволит меня. Да все не решается. Но, видно, час настал;

— Вон из моего кабинета, вон из редакции. На улицу, без выходного пособия! — львиный рык шефа вывел меня из задумчивости. Оказывается, под воспитательные речи шефа, я незаметно для себя задремала. Сказалась бессонная ночь и нервное напряжение. Какое непочтение к начальству!

Шефа увезла «скорая», а я пошла собирать вещички. Но не до собирала. Вспомнила, что мы договаривались с милым пообедать в «Эдеме», самом популярном ресторане города. Как я могла забыть! Джоха еще хотел мне за обедом что-то важное сказать или рассказать, а может он хотел мне предложение «замуж» сделать? Колечко с изумрудом подарить в знак обручения и верности! Изумруд единственный драгоценный камень, вызывающий у меня желание владеть им. Как романтично! Да какая теперь разница. Дома наговоримся. Я теперь безработная, а свадьбу трижды откладывали. Заявление в ЗАГСе лежит. В любой день брак зарегистрируют. А может быть, Джоха хотел сказать, что возвращается к бывшей жене? У них же сын! Я не пришла в «Эдем», а он даже не позвонил, не спросил?! Почему? Точно, бросил! Теперь я без работы и без жениха! Надо что-то делать? С таким настроением я выскочила из редакции и понеслась… на железнодорожный вокзал. Зачем понятия не имею! Ноги сами привели меня туда. Уже темнело. Зажглись фонари. Просторные с мраморными полами залы освещались слабо. Это создавало иллюзию таинственности. Такое освещение больше подходит ресторану, чем вокзалу, подумалось мне. И тут я вновь увидела его! Несчастье моих последних дней — «Усама Бен Ладана» собственной персоной, но в европейском костюме. Переоделся, думает, не узнаю. «Усам» был все так же деловит, как и утром, с тем же черным чемоданчиком в руках. Теперь-то ты от меня никуда не денешься!

Я — дура

Глава четвертая

Я спряталась за мраморной колонной, одной из тех, что утыкали изнутри весь вокзал. «Усам» неспешно, совершенно спокойно (ну и выдержка!) пересек зал ожидания и направился в сектор, именуемый «автоматические камеры хранения». Соответствующее табло ярко горело над аркой, которую солидно и достойно пересек «Усам». Из-за колонны мне хорошо была видна его твердая поступь. Это почему-то злило. Я, честный труженик пера, изгнана с позором из родной редакции. Безработная, униженно прячусь за монументальными колоннами! А он! Преступник, террорист мирового масштаба, разыскиваемый всеми службами безопасности мира, спокойно и уверенно разгуливает по вокзалу моего города! Что за мир, в котором мы живем! Но придаваться долгой скорби и распускать сопли, не было времени. Если не всему миру, то хоть милому докажу, что я чего-то стою! Преодолев рысью небольшое расстояние до зала камер хранения, я замерла за очередной колонной. «Усам» возился у одной из ячеек. Вот дверца широко распахнулась и он суну в черную пасть модный кожаный дипломат. Послышались характерные щелчки набора кода. Раз, вжик, два, вжик, вжик, три. Стоп, раз, два, стоп, раз, два, три, четыре пять, шесть стоп. Раз, стоп, Три, два, шесть, один — 3261, надо запомнить. Пригодилась наука милого, который как-то раз решил показать мне свою небывалую грамотность, а мою, соответственно, бестолковость.

— Все гениальное, просто, — вещал он тогда, развалившись после сытного ужина на моем диване, — будь ты повнимательнее, много интересных вещей знала бы.

И привел пример, предварительно сунув меня мордой в простой с его точки зрения факт. В пустых ячейках автоматических камер хранения код автоматически выставляется на нули. А при наборе каждая цифра издает один характерный щелчок. Стоя неподалеку, вполне можно безошибочно определить код любой запертой ячейки.

— Надумаешь хранить вещи в автоматической камере хранения, — поучал меня милый, — предварительно хаотично перепутай номера и лишь после этого кодируй, иначе сопрут твои вещички.

У «Усама», видно, такого предусмотрительного наставника не было. Он набрал номера, начиная с ноля, а значит, вещички вполне можно стащить, но не они меня интересовали. Мне нужен был «Усам», который бессовестно скрутил дворники с машины Джохи и зачем то сунул их на заднее сиденье! Мало того, что выставил меня в глазах милого полной дурехой, так еще и на мою бедную голову кучу неприятностей накликал. Если все разведки мира такие беспомощные, что не в состоянии разыскать спокойно разгуливающего по улицам мирного города террориста номер один, то это сделаю я. Надо же чем то заняться безработной девице. Утру нос милому, прославлюсь на весь мир и, глядишь, шеф вернет меня в родную редакцию. Сладостные мечты прервал «Усам», который продолжил свое шествие теперь уже без чемоданчика в сторону стоянки такси. Сейчас он сядет в машину и тю-тю! Ищи ветра в поле! Я рванула к кучке таксистов, зазывающих пассажиров.

— Вперед. Вон за той машиной!

Водитель, привыкший к причудам пассажиров, послушно тронул с места. Мы не мчались на бешеной скорости по улицам оживленного города, не проскакивали на красный свет, боясь упустить беглеца. Мы даже особенно не скрывали, что едим следом. Мы просто плелись за «Усамом» на скорости 30 км в час! Вот машина «Усама» свернула налево и замерла. Открылась дверца и «Усам» прошествовал в… областную прокуратуру. Мне хорошо было знакомо это здание. Год назад здесь размещалась наша редакция, а до этого райком партии. Потом какому-то чиновнику пришла в голову идея провести лакировку. С какой целью неясно. Редакция переехала в здание прокуратуры, поближе к медвытрезвителю и центральному рынку. А прокуратура в трехэтажный особняк, бывшего райкома партии. В этом-то особняке и скрылся «Усам»! Я едва удержалась, чтобы не броситься ему наперерез с криком: Не смей сдаваться сам! Это я тебя арестовала еще на вокзале!

Крик замер на губах, когда увидела лицо водителя такси. На нем был написан неописуемый испуг.

— Человек умирает! Врача! — уставившись на меня безумным взглядом, орал таксист непонятно почему. Умирающих или желающих это сделать в окрестности не наблюдалось, а таксист все трендел, как заведенный:

— Врача, скорую, умирает…

Шедшая по тротуару группа подростков с интересом уставилась на нас с водителем. Пожилая женщина стала поспешно рыться в сумочке, приговаривая:

— Я сейчас, сейчас. Да куда же оно запропастилось?

И тут какой-то мужик дал водителю совет:

— Ты на колесах, быстрее сам отвезешь, чем «Скорую» дождешься! Надо же такая молодая, красивая, а сердечко никуда не годится. Вези, а то помрет!

Я все никак не могла уразуметь, кто же помирает? Легкий туман поволокой закрывал глаза, в ушах шумело. Так кто же помирает? Мысли стали проясняться в тот миг, когда за «Усамом» захлопнулась пластиковая дверь прокуратуры. Как на экране я увидела толпу и водителя, который осторожно, но настойчиво пытался запихнуть меня в салон машины. Да идите вы все! Обрушившиеся в последние несколько суток на меня беды, вылились в потоки слез. Я рыдала, захлебываясь в них. Грудь разрывала обида, я размазывала воду по щекам и даже не пыталась остановить ливший из моих глаз соленый поток.

— Вот и хорошо, вот и хорошо, — приговаривала пожилая женщина, промокая мои слезы, — поплачь милая, поплачь, легче станет.

Мне действительно стало легче. На место обиды пришла злость. Полная решимости бросить вызов всему миру. Я поудобнее уселась на заднее сиденье такси и приказала водителю: Трогай!

— Расплачивайся и вылась, — зло сказал он. — Достала уже! То она умирает, то у нее истерика! Да мне своей бабы выше крыши хватает!

Видно словарный запас таксиста был гораздо беднее обуревавших его чувств, поэтому он смачно сплюнул на землю и в сердцах пробормотал какое-то ругательство. Везти меня он явно никуда не собирался.

— Вылась, сказал, же!

— Как же сейчас! — не менее решительно ответила я, — или везешь или не получишь денег, а вот умереть в твоей зачуханной машине я могу прямо сейчас.

— На умирающую что-то не похожа, — не преминул огрызнуться водитель и под взглядом все не расходящейся толпы полез за руль, — куда везти?

— На вокзал!

— Куда, куда? Только что оттуда! Так и будешь кататься вокзал -прокуратура и обратно. Плати, тогда поеду.

Перестраховщик, несчастный! Назад до вокзала мы доехали быстренько. Получив деньги, водитель поспешил избавиться от истеричной пассажирки. Для него было более чем достаточно и одного моего нервного припадка.

За время нашего отсутствия вокзал не изменился. Все тот же полупустой зал ожидания и безлюдное помещение автоматических камер хранения. Я решительно подошла к ячейке, у которой час назад стоял «Бен Ладан». Набрала код, руки, как не странно не дрожали. Испуга, что поймают с чужими вещами, не было, а ведь я совершаю кражу — мелькнула мысль. Да еще со взломом! Отягчающее обстоятельство, но и это не вызвало страха. Интересно, откуда это у меня? Может быть, я не правильно выбрала профессию, и у меня криминальный талант? Не каждый с первого раза без шума и пыли вскроет ячейку, хоть и не банковскую, но все же! Нереализованный криминальный талант возможно и заставляет меня до утра зачитываться детективами, которые у Джохи вызывают недвусмысленные замечания о моих невысоких вкусах и интеллекте. Он же, талант, бросает меня в бездну полицейских криминальных сводок, из которых я обязательно вылавливаю именно те, которые, по мнению высокого полицейского начальства, ни в коем случае не должны появляться в печати.

— Тебя нельзя на пушечный выстрел подпускать к дежурной части, — любимое изречение милого, — обязательно вляпаешься во что ни надо. Писала бы лучше о бабушках-одуванчиках. У них столько проблем — пенсия маленькая, на свет, газ цены растут, на мясо и того больше. Дети неблагодарные, старикам не помогают. Вот тебе и молодежная тема. Так нет, тебе сводку свеженькую утречком к кофе подавай, чтобы в ней побольше крови, да вони было. Это по тебе!

Уверенной походкой, такой же как недавно «Усам», и с тем же чемоданчиком я вышла на улицу и прямиком к такси.

Квартира встретила меня полной тишиной, где-то в глубине теплилось затаенное желание, что двери откроет милый и участливо спросит о моих бедах, приласкает, успокоит, утешит. А я покаюсь, поплачу, и раненько утречком мы побежим в ЗАГС, где все лежит и лежит наше невостребованное заявление о создании новой счастливой семьи. Вздохнув печально в гулкую тишину, я подумала — ну и ладно. Хорошо, что его нет. Не успела я разуться, как услышала за дверью Саулешкино:

— Здорово, что ты пришла! А у нас сегодня было распределение ролей. Будем ставить Месье Амедея! Как думаешь, кто прима? — Саулешке не требовались мои ответы. Она была талантливой актрисой и играла без вспомогательных реплик.

— Конечно, я! Знала бы ты, Тэечка, сколько интриганок вокруг! Молоденькая девушка из студии и так и сяк вертелась вокруг режиссера. Все намеки делала. Даже домой приглашала. Ха, но на первых же пробах полный провал!

Сунув черный чемоданчик в угол за полку, где стоит зимняя обувью, которую я все не удосужусь упаковать в коробки. Да и зачем? Скоро все равно распаковывать. Я прошла на кухню, где уже во всю хозяйничала соседка. И как это у нее ловко получается без пауз тарахтеть и стол накрывать.

— А где Джоха? — спросила вдруг она. — Давненько я его не видела.

Мне самой хотелось бы знать, где милый и чем он занимается. Интересно, после того, как я не соизволила явиться на обеденное свидание, он меня бросит, или простит, прочитав очередную нотацию о моей необязательности, неумении жить по плану и прочее в том же духе. Это хорошо, что мы не поженились, а то пришлось бы разводиться. Мысль пришла в голову неожиданно и была такой революционной, что перепугала меня. Все, в том, числе и я, были уверены, что я как кошка влюблена в Джоху. Что я часа без него не могу прожить, да просто пропаду без его опеки и нотаций. Большой, успешный, красивый, он постоянно подчеркивает, что мне просто повезло с ним. Он мне и мама, и папа, и опекун и кормилец. Правда, почему кормилец не ясно. Я сама зарабатываю не меньше чем он. У него денег никогда не прошу и не беру. Да он и не предлагает. Рассказывает, что копит их для нашей совместной, счастливой жизни в будущем. Я же, транжира и растратчица, живу одним днем.

Испуг не остался незамеченным Саулешкой:

— Ты что уже знаешь!? Он там! — с еще большим, чем у меня ужасом в глазах то ли спросила, то ли поведала соседка.

— Где… там? — я закрыла рот ладонью, чтобы не завизжать от ужаса. Хотя не понимала, чего же надо бояться и что такого страшного произошло.

— Так ты не знаешь? — с разочарованием вздохнула Саулешка. Я отрицательно покачала головой, все еще прикрывая рот ладонью непонятно зачем.

— Мне мой под большим секретом рассказал, что через нашу область прошла большая, ну просто огромная партия наркотиков. На миллион долларов. Представляешь! Генерал рвал и метал. Поговаривают, что какой-то полицейский из непростых их прикрывал! А тут информация из надежного источника, что у наркобаронов, что-то не срослось и деньги с наркотиками зависли где-то в области. Вот и стали искать. А ничего — найти не могут. Представляешь! Факт есть, а наркотиков и денег нет! И наркодельцов нет! Все перешарили вдоль и поперек, всех агентов на ноги подняли. Нигде ничего! Известно только, что все это где-то у нас зависло!

— Как зависло? — речь соседки почему-то вызвала картину чего-то повисшего в воздухе. А вот чего?

— Ну, так и зависло. Заказчики с исполнителями должны вначале рассчитаться. Потом товар пойдет по назначению, а они не рассчитываются. То ли хитроумный план, то ли денег нет! То ли кто-то кого-то подставил!

— У кого денег нет? У наркодельцов? — обалдела я.

— Нет! У них деньги есть, — продолжает объяснять Саулешка, — У покупателей, может нет, а может и есть. Хитрят что-то.

— Кто хитрит? — еще больше запуталась я, — Генерал?

— Нет, генерал готовит секретную операцию. Сегодня ночью начнется. Брать будут. Про операцию никто не знает. Секретная! Твой там тоже!

Секретная операция, о которой никто не знает, обсуждается на кухне домохозяйками! Ну не домохозяйками, а просто женщинами! Здорово! Хотя я ничего толком из рассказа соседки и не поняла. Но при такой секретности неудивительно, что преступность растет. Бедный мой Джоха, сидит, наверное, в засаде, в холоде и голоде! Впервые при таких мыслях у меня не дрогнуло сердце от жалости к милому! Видно слишком много на меня свалилось в последнее время. Проблема за проблемой. Теперь вот безработная воровка. Умыкнула чужой чемоданчик с секретными материалами средь белого дня, и рука не дрогнула. Тюрьма по мне плачет. Мысль о тюрьме напомнила, что в прихожей все еще стоит злосчастный черный чемоданчик, который надо бы убрать подальше от любопытных глаз Саулешки. Под предлогом помыть руки перед ужином, который прекрасная кулинарка — соседка уже успела приготовить, я вышла из кухни.

— Куда бы его запрятать, — я оглядела свое небольшое и не особенно роскошное жилище. Две комнаты в хрущевке. Главное преимущество — изолированные. В большой, именуемой залой, кресло необъятных размеров, горка, подарок папы-слесаря, телевизор и пианино-воспоминание о нелегком музыкальном детстве. Все усилия родителей привить мне музыкальную культуру оказались тщетны. Хотя я провела за инструментом немало часов.

— Стоп! Пианино! Вот самое надежное место. Никому и в голову не придет на нем играть. По крайней мере, до приезда моих родителей, его точно никто не откроет. Как-то однажды, вытирая пыль, я задела вертикальную крышку инструмента и она отвалилась. Вернее открылась. Но вначале я решила, что отвалилась начисто, такой был грохот. С учетом приобретенного опыта, я осторожненько открыла «музыкальную вертикаль». Черный чемоданчик легко уместился в музыкальном чреве. И со спокойной совестью вернулась к соседке. Саулешка ушла к себе во втором часу ночи, успев перемыть всю посуду, рассказать пару-тройку театральных сплетен и полицейских секретов. После ее ухода, я даже при большом желании не смогла бы вспомнить их, потому что думала только о своем. Что в черном чемоданчике? Как лучше преподнести милому факт моего воровства? Куда пойти работать? В государственное издание или частную газету? «Адилет», к примеру, или «Тамаша»? А может лучше стать свободным журналистом. Пиши себе и продавай материал. Ни планерок тебе, ни шефа полоумного. Над этим стоило хорошо подумать. Журналист я известный и популярный среди читателей. Но прежде надо разобраться с чемоданчиком. Лишь только за соседкой закрылась дверь, я вскрыла тайник и достала плод собственного преступления. Против ожидания дипломат оказался без секретов, открыть его не составило большого труда. Кто ж думал, что я прихвачу чужой чемоданчик домой и стану в нем рыться! Что я ожидала увидеть? Деньги, конечно, и документы, изобличающие «Усама». Мои ожидания сбылись наполовину. Я увидела столько денег, что ахнула! Тугие пачки долларов, упакованные в банковскую ленту и сложенные аккуратными рядами в стопки, создавали иллюзию нереальности происходящего. Я на автопилоте посчитала пачки, миллион долларов в полноценной американской валюте. Гораздо за меньшее людям шеи сворачивают! Доигралась! Прав был Джоха, надо о бабушках одуванчиках писать. А теперь за мою жизнь никто ломаного гроша не даст. Что делать? Срочно возвратить все на место. В два часа ночи?!

— Придется дожидаться утра, — ни с того ни с сего я стала разговаривать сама с собой. — Надеюсь, что чемоданчика хозяева еще не хватились.

Не знаю, сколько времени я тупо смотрела на зеленое изобилие денежных купюр, пока мое внимание не привлек обычный почтовый конверт. А вот и документы! Мы еще посмотрим, кто кого, непонятно почему радость вселилась в душу. Конверт оказался даже не заклеенным. Стоило взять его в руки, как оттуда выпало фото. Да это же! Это же! Да это же Лялька! Не веря своим глазам, я схватила фотографию и подошла к ночнику, при свете которого потрошила чемоданчик. Лялька смотрела на меня, улыбаясь во весь рот. На ней был ее любимый сарафан. Она кому-то за кадром посылала воздушный поцелуй. И зачем Лялька понадобилась террористам? В недоумении я взяла белые листки бумаги, развернула. На компьютере набранный текст вещал: «Убрать до 30 сентября. Несчастный случай. Аванс.» над смыслом текста ломать голову не приходилось. Лялька чем-то не угодила террористам. Ее просто, на просто заказали. Неужели аванс это миллион долларов? Нечего себе?! Но тут я увидела еще один белый конверт, развернула его. Там были деньги, доллары, десять купюр по сто. Одна тысяча долларов. Однако не дорого ценят террористы жизнь подружки. Но зачем она им? В политику не лезет. Занимается своими магазинами, купи-продай, да за многоженцем в погонах бегает! Может быть, что-то, где-то видела, чего нельзя знать? Надо ее по расспрашивать. Сегодня уже 15 сентября. Жить Ляльки осталось в лучшем случае две недели и знаю об этом только я! Где же милый? Куда запропастился? Надо бежать в полицию и писать заявление! Надо спасать подругу! Я заметалась по комнате, спотыкнулась о набитый деньгами чемодан и в недоумении уставилась на него. И как все это я объясню полиции? Про «Усама» расскажу, чтобы меня в психушку сдали, и никакой милый не поможет! Нет, бежать отпадает. Но что делать. Для начала надо успокоиться. О, если бы я тогда знала, что меня ждет, сломя голову бросилась бы в полицию. Уж лучше было тихонько отсидеться в психушки! Но знать будущее нам не надо, вот и творим глупости.

Руки у меня тряслись, я все никак не могла засунуть злосчастные листки в белый конверт. И тут одна из бумажек спланировала на пол, перевернулась и я увидела надпись, сделанную от руки. Ничего особенного, кто-то шариковой ручкой вывел фамилию, имя и отчество Ляльки. И тут во мне проснулся дух сыщика. Откуда появилась это злосчастная уверенность, но я решила, что сама все распутаю, спасу подругу, найду заказчиков и передам их в руки правосудия.

— Так, что мы имеем, — продолжила я разговор сама с собой, — дипломат с валютой в сторону. Оставим конверты с фото и записками. Почерк он о многом говорит. О, да здесь и подпись есть. Квинтэссенция почерка — подпись, по мнению графологов проливает самый яркий свет на потемки души человека. Так, конец подписи устремлен вниз. Ее автор склонен к пессимизму, не уверен в себе. Подпись длинная — писал зануда, дотошный тип. Первая буква огромна в сравнении с другими — тщеславен и капризен. У букв угловатые острые углы — раздражителен, вспыльчив, упрям, нетерпелив, все никак не может самоутвердиться. Вот, гад! Решил свое самолюбие за счет Ляльки вылечить. Почему-то сразу вспомнился возлюбленный подруги –Максим. Видение я отогнала. Он, конечно, не ангел, И я его терпеть не могу, но это неповод считать его убийцей. Он по-своему любит Ляльку, дорожит ею. И откуда у него такие деньги! Ходит все время в одной и той же рубахе. Шестеро, а может пятеро детей не шутка. Вот, к примеру, в подписи, завитки и виньетки — это симптомы творческого склада ума, художественного вкуса. А Лялькин ухажер очень далек от искусства. Вот подпись отчеркнута снизу. Что там по этому поводу наука говорит? Гордец и карьерист. Это больше подходит лялькиному ухажеру. Тьфу ты! Это как же я его ненавижу, что как только понадобился кандидат в убийцы, так я только о нем и думаю. Вот здесь подпись петляет, делает овал. Скрытый, своенравный, независимый тип, а здесь циферка стоит. Редчайший случай наличия цифр в подписи. Что же это? А вот — мстительный, осторожный, недоверчивый тип, склонный к нервно-психическим недугам. Все дошла до ручки. Только психа и не хватало! Да и откуда у психа такие деньжища? И что связывает психа с «Усамом»? А может «Усам» сам псих? С этим я провалилась в тревожный сон. Мне снились горы, террористы, психи и моя одинокая, несчастная фигурка, обдуваемая всеми ветрами, стоящая на краю бездонной пропасти. Вещий сон!

Я — дура

Глава пятая

Из ночных кошмаров меня выдернул звонок мобильного. Ну и какой дурак поставил будильник на семь утра! Никогда я не вставала и не научусь вставать в такую рань. «Дураком» был милый, который периодически пытался, надо сразу сказать — безуспешно, привить мне кое-какие правильные с его точки зрения привычки. При этом Джоха приводил в пример, как считал, весьма убедительный факт выработки условных рефлексов у «собаки Павлова». Но милый, видно, был не таким талантливым, как академик, да и я не такой послушной, как собака. Короче, мобильник трещал, я поглубже нырнула под одеяло в надежде подремать еще пару часиков. Безработной спешить некуда, рассудила, да и преступнице лишний раз появляться на улице не стоит. Поспать не удалось. Мобильник заверещал уже другой мелодией, извещая, что звонит человек, внесенный в базу данных.

— Ну, кто же в такую — то рань? — беру трубку и замираю в недоумении. На табло высвечивается редакционный номер. Прямой телефон самого шефа! Рука не поднялась нажать кнопку соединения. В семь утра, шеф, ко мне, домой? Вчера только он с позором изгнал меня из редакции, дав на сборы два часа. От чрезмерного удивления все более — менее толковые мысли покинули голову.

— Попью-ка я чайку с вареньицем, да печеньицем, раз полениться не удалось. Может чего дельного и надумаю! — провалявшись в постели минут десять в тщетной попытке заснуть, принимаю решение.

Пока хлебала витаминную жидкость, в голове появился просвет. Мысли закрутились вокруг черного чемоданчика, переметнулись на Лялькино фото, да там и остались.

— Лялька — вот, что самое главное, — надумала я, — подругу надо спасать.

И тут меня охватил ужас. Как же я забыла, что на новом железнодорожном вокзале везде понатыкано видеокамер. И меня уже, конечно, знают в лицо и разыскивают бандиты. Шлялась — то я по вокзалу ого сколько. Но и «Усам» тоже шастал! Надо идти в полицию, сдаваться. Да где же милый запропастился? Впрочем, ему-то как раз говорить ничего не стоит. Желание переложить проблему на чужие плечи поглотило меня. Но этих самых плеч как раз и не наблюдалось. Джоха займется нравоучениями и насмешками, а полиция та вообще посчитает меня чокнутой, лишь услышит имя «Усама». И эта Лялькина фотография! От волнения я стала выписывать круги по квартире.

— Так дело не пойдет, — ударившись о дверной косяк, принимаю я решение, — надо успокоиться и подумать.

Но подумать не удалось. Только, только стали появляться толковые мысли, как затрезвонил домашний телефон,

От неожиданности я вздрогнула.

— Да что же это такое. Еще восьми нет, а у меня уже филиал Смольного семнадцатого года!

Хватаю трубку и слышу ледяное шипение:

— Соединяю с шефом. Только посмей бросить телефон!

Как же, стану я швыряться телефонами! Они мне еще пригодиться, а вот рычажок отключения соединения нажму непременно. Хватит командовать. Я у вас больше не работаю! Стук в двери уже не был неожиданностью

— Спокойно, — сказала я себе и иду открывать двери. На пороге — водитель шефа

— Готова, поехали.

— Куда? — от удивления у меня все же отвисла челюсть

— Тебе разве шеф не сказал? На работу, Тебя обратно взяли.

Я уже так привыкла к мысли, что я безработная и не надо ходить на планерки. А тут! Но воспитание не позволило выставить незваного гостя вон. В конце концов, водитель ни в чем не виноват. У него работа подневольная, куда пошлют. Сама еще недавно было в его шкуре.

— Погоди, я сейчас.

Через пять минут я была готова, а еще через десять предстала перед светлые очи шефа.

— Серафимова, возьми стул, наконец-то и сядь, — совсем не ласковый прием. Впрочем, я не рассчитывала даже на такой.

— Погорячился я вчера, — голос медовый, а глаза!. Что-то здесь не так?! По доброй воле не стал бы шеф со мной нянькаться.

— Ты хотела курировать ГУВД. С сегодняшнего дня и приступай.

Опа! Приехали! Это что же должно было случиться, чтобы шеф позволил мне писать о полицейских?! Два года его уговариваю. Даже милого подключала. Все без толку. И вдруг сам предлагает! Еще совсем недавно шеф назидательно говорил:

— В ГУВД не лезь, Там Эльмира работает. Мне нравиться ее материалы. Выдержанно, продуманно. Никаких сенсаций и скоропалительных выводов! А ты занимайся экономикой.

И лишь иногда в порядке большущего одолжения шеф позволял написать что-нибудь на полицейскую тему. Чаще всего тогда, когда проваливалась подписная компания, и срочно требовалось чем-то завлечь потенциальных читателей.

— Вы не заболели? — спрашиваю участливо, настолько аномальным было поведение шефа.

— Ты тут не умничай, — тон повыше, голос построже — Иди и работай. К десяти тебя ждет первый заместитель генерала полковник Никитенко. Ему твой отчет с пресс-конференции понравился и он решил в эксклюзивном порядке дать тебе еще пару материалов.

Вот оно что! На шефа надавило вышестоящее начальство, и он… Но отчет-то выйдет в сегодняшнем номере. Как мог Никитенко прочитать его вчера? Что-то тут не так. Ладно, разберемся потом.

В приемной мне пришлось еще раз подивиться на то, как трепетно шеф относиться к пожеланиям начальства. Его личный водитель ждал меня, чтобы целой и невредимой доставить до места встречи с высоким начальством. Половина редакции вывалилось в коридор, чтобы поглазеть на мое возвращение в родные стены. Под пристальными взглядами коллег бодренько прошествовала на улицу, и театрально хлопнув дверью, отбыла в тревожную неизвестность. Если бы я только могла чуток подглядеть будущее, то ни к Никитенко поехала, а без оглядки куда подальше сбежала бы! Но у меня дара предвидения нет.

Никитенко встретил радостно и вежливо. Его глаза и голос были одной тональности. Я быстро успокоилась под его плавную и размеренную доброжелательную речь. Полковник вещал о моем высоком профессионализме, который позволит поднять престиж полицейских служб в глазах народных. Послушал бы Джоха своего начальника. А то! Тебе нельзя к сводкам подпускать!

— Прежде чем направить вас к начальнику следственного отдела, где вы получите все необходимые для сенсационных публикаций материалы, я хотел бы попросить вас о небольшом одолжении.

— С удовольствием, в рамках моих скромных возможностей.

— Да так чепуха. Мелочь. Скажите, вы вчера на вокзале не случайно оказались…

Вот и приехали. Откуда он знает про вокзал? А черный чемоданчик! Он и про него знает? Видеозапись! Они следили за «Усамом»! Но почему меня не остановили с чемоданчиком?! Да я же за чемоданчиком позже приехала, после Усама! Я было уже открыла рот, чтобы во всем покаяться и переложить заботу о жизни подруги на мужественные плечи симпатичного полковника, как услышала.

— Вы чемоданчик, конечно же, случайно взяли. Та небольшая сумма, которую вы там увидели это деньги от продажи моего скромного дома. Я попросил одного нашего сотрудника положить их в камеру хранения. Не доверяю банкам. Да и эти все налоговые декларации. Вы меня понимаете. Возвратите чемоданчик, и мы забудем про инцидент.

Ничего себе! Сотрудник ГУВД «Усам»! Миллион долларов небольшая сумма за скромный домик! А Лялька?! Получается, ее Никитенко заказал?! Или нет Никитенко — киллер!? Чушь какая-то! А полковник продолжал медовым голосом:

— Мы очень ценим вас. У вас острое перо, быстрая мысль. Мне очень понравился ваш отчет с последней пресс-конференции. Генерал попросил главного редактора назначить вас нашим куратором.

Так вот оно что! С шефом понятно. А Никитенко темная личность. Надо молчать и соглашаться, пока не разберусь что к чему.

— Думаю, мы будем дружить. Поработайте со следователем. Закончите, и мой водитель отвезет вас домой. С ним передадите чемоданчик, договорились?

В один день два личных водителя — это явный перебор.

— А чемоданчика дома нет, — прикидываюсь наивной дурочкой.

— Где же он? Надеюсь, вы его не потеряли?

— Нет, нет. Что вы, как можно Я даже его не открывала. Просто мне удобнее будет положить его назад в камеру.

Полковник поморщился, но решил, что лучше со мной согласиться.

— Хорошо, — в голосе лед.

Распрощайся дорогая Тэечка, со спокойной жизнью. Никитенко это ни шеф, он орать не будет. Он, молча, загрызет до смерти. Мои глаза расширились от ужаса, когда представила перспективу. Верну чемоданчик — подруге конец. Не верну — мне. Выбор не богат! Мои мысли крупными буквами были написаны на лице. Не прочитать их Никитенко не мог. Он же профессионал.

— Тэечка! Простите меня, но не могу не воспользоваться моментом, — стал профессионально исправлять ситуацию полковник, — что вы нашли в Джохе. Это же солдафон, простите, что оскорбляю вас такой откровенностью. Но вы достойны гораздо большего. С вашей внешностью, умом, общественным положением.

Пауза и сокровенный шепот над самым ухом. Боится, что его подслушают в собственном кабинете? Нет, оказывается, хочет придать моменту больше значимости и театральщины.

— Вы мне давно нравитесь. Я холост. И вы могли бы сделать меня счастливым…

Думала, что сегодня меня уже ничем больше не удивишь. Но тут по неволи глаза полезли на лоб!

Я и Никитенко?! Первый бабник на всю страну!? Счастливой на сколько? На ночь, неделю? О похождениях полковника, который овдовел пару лет назад, среди журналистов ходили легенды. Практически после каждой пресс конференции он «снимал» одну из одиноких и жаждущих особого положения богинь пера. Его чувств хватало от силы на месяц. Но девушки не обижались. Месяц богатой и беспечной жизни, полной обожания, дорогих подарков, доступа к эксклюзиву. А перед расставанием на вечную и долгую память особый подарок — квартирку, машинку, бриллиантики. Кому что по вкусу. Своих пристрастий Никитенко никогда не скрывал. Появлялся с очередной пассией публично и так же публично ее обожал. В последнее время по причине небольшого количества в области неженатых журналисток полковник пошел по второму кругу. Принцип прост — старая любовь, как хорошо выдержанное вино. Я не попала в поле его обольщения лишь потому, что была невестой товарища по оружию. Какими же должны быть вескими основания, чтобы полковник отступил от незыблемого правила и стал соблазнять невесту полицейского.

— Тэечка, я знаю, что обо мне говорят.

— Да уж бабник вы известный, — не удержалась я и испугалась. Хожу ведь по лезвию ножа.

— Все от того, что не встретил единственной.

Молчу, хотя так и тянет сказать гадость — и вот встретил с чемоданом набитым долларами. Оттого и любовь великая родилась.

— Я вас не тороплю с ответом. Три дня, думаю, хватит, чтобы принять мое предложение.

Какое предложение? Какие три дня? Глаза снова полезли на лоб.

— Я только что сделал вам предложение выйти за меня замуж, — продолжал между тем полковник, — Через три дня Джоха возвращается. Хотелось бы к его приезду определиться.

— Откуда возвращается? Он же в засаде сидит!

Никитенко смотрит на меня в недоумении. В его взгляде прямой вопрос — не рехнулась ли я от счастья заполучить такого мужа. И, решив проверить состояние моего здоровья, спрашивает:

— Ты хорошо себя чувствуешь, дорогая?

Дорогая! В другое время я здорово бы над этим потешалась. Но сейчас мне было не до смеха.

— Джоха уехал? — вполне искренне спрашиваю я.

— Ну, да. Он на учениях в столице. Вчера спецрейсом отбыл. Знаете, как у нас бывает. Мы же себе не принадлежим… — полковник пустился в рассуждения об офицерском долге, чести, героической профессии полицейского. Равных ему в этом не было. Заслушаешься! Но я не слушала. Меня занимали другие вопросы.

Так вот куда милый пропал! Ну и хорошо, что его нет. За три дня все может и утрясется. Спасу подругу, верну чемоданчик. Господи, в моем же чемоданчике, тьфу ты! В чемоданчике от «Усама» миллион долларов, а Никитенко говорит о ста тысячах?!

Что-то он напутал в суммах. Надо бы уточнить. Вопрос замер на кончике языка. И хорошо, что замер. А то точно бы мне головы не сносить. К этому месту моих невеселых рассуждений бравый полковник завершил поэтическую лекцию и перешел на личное:

— Дорогая (надо же как быстро вошел в роль!) мой водитель тебя домой доставит, на вокзал отвезет и вообще поступает в твое распоряжение. Если моя невеста пешком ходить станет, что обо мне люди подумают!

Только этого мне и не хватало! Куда бы подальше спрятаться от такой заботы. То ли услуга, то ли конвой. К счастью ни водителя, ни авто Никитенко не оказалось на стоянке. Полковник вспомнил, что отослал того в автосервис, посмотреть мотор. Что-то стучит в нем. Меня «конвоировали» в редакцию на дежурной машине с мигалкой. Последнюю, правда, не включали. Заверила лейтенанта, сидевшего за рулем, что до обеда не встану из-за стола — работы много! И он может заняться своими делами, а я если что перезвоню ему по «02». Избавившись таким нехитрым образом от почетного конвоя, я стала решать задачу номер один –Лялька. Подруга трубку сняла при первом же звонке.

— Ты чего у телефона дежуришь?

— А это ты, — разочарование в голосе. — Я думала Максим.

— Ты дома, — не даю ей возможности развить тему.

— Нет! Я в зоопарке зверей смотрю! Звонишь на домашний! — рассвирепела подруга. — Совсем со своей журналистикой ума лишилась!

— Я еду к тебе! — бодро кричу в трубку от радости, что Лялька жива и здорова.

Через десять минут я уже сижу в просторной обставленной дорого и со вкусом Лялькиной кухни.

— И чего ты притащилась? — стенает та, — а вдруг Максим возвратится. А тут ты! Вы ж как кошка с собакой! А он и так бледнее мела от меня ушел!

— Поссорились? Наконец-то ты прозрела!

— Тебе бы только скандалы, чем больше, тем лучше! С погоней за сенсациями о простых человеческих чувствах забыла уже! — негодует подруга. — Человек расстроился! У человека может проблемы! Ему на «сотку» позвонили, бедный, в лице изменился, руки затряслись. Не знаю, как за руль сел.

— Какой руль? У него же машины нет.

— У меня есть!

Приехали! Что в мире творится! Лялька, придурочная, все готова Максиму отдать, но он же ничего брать не хочет. Вернее не хотел до сегодняшнего дня! Что же такое должно было произойти, что он отступил от принципов и забрал Лялькин «мерс»? Ну и дела!

Все это я высказала подруге без промедления, добавив, что общение с кем попало не доведет ее до добра.

— Это кто же «кем попало»? — встала горой за любимого подруга. -Это кто бы говорил? Не за мента ли сама замуж собралась?

Здесь я немного подрастерлась. События последний дней настолько все перепутали в моих планах, что я уже и не знала за кого же я замуж выхожу. Замужество, вообще-то в мои ближайшие планы не входило. Но кое у кого было другое мнение. Я тяжко вздохнула, вспомнив визит к Никитенко:

— Мне предложение замуж сделали, — выдала я подруге информацию. Та замерла на мгновении:

— О твоем предложении весь город знает! Я свадебные подарки замучилась покупать! Три подарочных комплекта полгода под ногами болтаются.

— Что мне твои подарки! У меня жених миллионер, — перед глазами возник черный чемоданчик.

— Это Джоха богатый жених?

— Никитенко замуж зовет.

Лялька помолчала, прикидывая в своем ли я уме, и уточнила для верности:

— В любовницы пригласил?

— В том -то и вся проблема, что в жены. В ЗАГС идем через три дня.

Подруга от изумления ахнула:

— И ты согласилась?

— Пригласил, как приказал. А приказы вначале выполняются, а потом обжалуются.

— А почему через три дня?

— Хочет до приезда соратника по борьбе с преступностью его невесту умыкнуть.

— Глупость, какая, — ворчит Лялька, решив, что я шучу, — чего прискакала, говори?

— Ты с «Усамом» случайно не дружишь? — спрашиваю без дипломатии.

— Котом что ли? — обалдела подруга, — неудачные у тебя сегодня шутки.

— Каким котом? С ума вы все восходили! Ты телик смотришь?

— Ну?

— И что там? Главная новость какая?

— В Кривом Зеркале Петросян кондукторшу сыграл. Роль у своей жены отобрал.

— Я тебя о политике спрашиваю!

— Иди ты со своей политикой! Бесконечный кровавый боевик твоя Программа Новости! Убили, застрелили, взорвался, сгорел! Насмотришься и одно желание — повеситься, как можно скорее.

Вовремя этого монолога в мозгах у Ляльки что-то, видно, щелкнуло:

— Так ты про «Усама» говоришь? Который «Бен Ладан»?

— Ну?

— Сдурела! Как я с ним дружить должна по-твоему?!

— Товар, к примеру, у него покупаешь, или ему что продаешь.

— И что я могу ему продавать? — как на больную смотрит на меня подруга. — Капусту или картошку? Может тушенку? Заявляю тебе официально ни взрывчаткой, ни оружием, ни тем более наркотиками я не торгую!

Если бы мы с Лялькой тогда знали, какую злую штуку сыграет с нами жизнь! Верно, говорят в народе: от сумы, да от тюрьмы не зарекайся! Но нам не дано предвидеть будущее в целях собственного самосохранения. И глупцы те, кто ходит к гадалкам, да ворожеям, чтобы узнать, что там впереди.

Праведный гнев Ляльки успокоил меня. Однако задача оставалась нерешенной. Где и когда пересеклись дорожки подруги и террориста? Как я ни пытала Ляльку, она вспомнить не могла, хотя я достала ее изрядно. В концов концов, пришлось согласиться с тем, что подруга и «Усам» никогда не виделись, ни дружили, не служили вместе, не имели общих дел и интересов. Данный вывод поверг меня в глубокую печаль. Но предаваться ей не было времени. Было еще одно дело, требующее моего срочного участия. Здесь речь уже шла о моей собственной безопасности. Как бы Никитенко не обнаружил моего отсутствия на рабочем месте. Его гнев мог оказаться гораздо страшнее шефского. Надо вернуть чемоданчик на место в камеру хранения… с деньгами, но без фото подруги. Это даст выигрыш во времени.

Убедившись, что возле камер хранения никого нет, привычным движением я набрала код ячейки. Она открылась мгновенно и тут… В камере лежал черный чемоданчик двойник моего. С разинутым ртом, не понимая, что творю, я вынула чемоданчик из ячейки, захлопнула дверцу и… села в такси.

— Вам куда, девушка? — вопрос таксиста вернул меня к действительности. Действительно куда мне?

— Домой, наверное, — буркнула я. Машина покатила по знакомым улицам. Минут через десять я начала нормально соображать. И тут я чуть умом не тронулась. Я же не сказала водителю адрес! Куда он меня везет? На расправу к террористам? К Никитенко на экзекуцию? Боже мой? Что делать-то! Не выпрыгивать же, в самом деле, на ходу из машины! А может треснуть водителя по башке чемоданчиком, да сбежать. Пока я решала бить или не бить, водитель заговорил:

— Вы все по вокзалам материал собираете или провожали кого? Вы меня не помните? Я вас несколько раз домой подвозил. Извините, что рассердился на вас. Ну, тогда, у прокуратуры. Я же не знал, что вы журналист. Известный! Мне ребята все объяснили. Если еще за кем последить надо, так вы только скажите.

И тут до меня дошло. Это был тот самый водитель, с которым я колесила за «Усамом». От сердца отлегло. А чемоданчики? Ладно, приеду домой и разберусь, что делать с этими размножающимися, как тараканы, черными дипломатами.

Я –дура

Глава шестая

Голова пуста. Ни одной мысли. Чистый девственный лист, извилины разгладились, серое вещество испарилось. В висках бьется единственный вопрос, скрипит, дребезжит, как заезженная виниловая пластинка — откуда появился второй чемоданчик? На автопилоте щелкаю замками первого, подвернувшегося под руку, злосчастного дипломата. Он доверху забит американской зелененькой валютой, поверх которой белеют два конверта. Пересчитывать деньги, вскрывать конверты, нет надобности. Я и так знаю — в одном Лялькино фото и зловещая записка. В другом — гонорар для киллера. Ну, а долларов ровнехонько один миллион!

— Вот так люди и сходят с ума, — появляется в голове первая разумная мысль. Открывать, не открывать второй чемоданчик? Руки на мгновение дрогнули, замки неестественно громко щелкнули. Я зажмурилась в страхе от второй разумной мысли, рожденной этим звуком:

— Бомба! Бомба целенаправленного взрыва. О таких Джоха рассказывал. Какой-то умник делает их. Схема проста досмешного. Детонатор, еще чего-то там и точно — помню, много гвоздей, чтобы ранения были глубокие и охватывали большую площадь. До смерти не убьет, но покалечит здорово. Этот умелец, если судить по рассказу Саулешки, сейчас как раз в изоляторе временного содержания суда дожидается. Никитенко вполне мог воспользоваться его услугами. Я же сама сказала, что положу дипломат в ячейку!

— Так тебе и надо, — прошипело мое внутреннее «я», но взрыва не последовало.

— Лучше бы взорвалось, — невольно подумала, увидев содержимое второго дипломата.

В черном чемоданчике лежали перетянутые банковской лентой зелененькие американские доллары. Я закрыла глаза в надежде, что валюта мне просто мерещится. Какой же дурак будет оставлять в автоматической камере хранения под тем же кодом второй дипломат, набитый долларами, если за сутки до этого сперли первый! Мои бедные мозги, перегруженные событиями последних суток, отказывались что либо понимать. Они соглашались, что бомбу Никитенко еще мог подсунуть по подлости своей ментовской натуры. Но та — же ментовская натура не позволит полковнику отдать два дипломата набитых валютой за просто так неизвестно кому! Я открывала, закрывала глаза, вновь закрывала и открывала. Деньги не исчезали. Пачки лежали ровными рядами. Их было не так много, как в первом дипломате. Но и не мало.

— Сто тысяч, — вздохнула я, пересчитав пачки, -Сто тысяч, сто тысяч…

Так это ж деньги Никитенко! Что он там говорил? Домик, наследство, продал! Так домики и стоят сейчас тысяч сто! Вздох облегчения вырвался из груди. Вот оно везение, наконец, и пришло ко мне! Отдам полковнику деньги, чтоб отстал. И нет проблем! Я схватила чемоданчик и бросилась к входной двери. Но замерла на пороге — а второй, вернее первый с миллионом чей? Там в нем заказ на Ляльку! Желание бежать с повинной испарилось. Появилось желание спрятать голову, как страус, поглубже в песок. А может плюнуть на все и махнуть куда-нибудь подальше в дальнее придальнее зарубежье. И жить там припеваючи! Уставший от нервного перенапряжения последних дней мозг услужливо нарисовал картину: пальмы, море, солнце, шоколадные полуголые тела.

— Мечтать, конечно, не вредно, — я стала сама с собой разговаривать, чего раньше за мной не наблюдалось, — но я ж сама себя под этими пальмами и похороню заживо, умру от угрызения совести.

— Совесть замучает — раз, — начинаю загибать пальцы, — бандиты за такими деньжищами и в дальнюю заграницу не поленятся наведаться — два. И Лялька! Это большое, просто громадное три! Я на солнышке буду нежиться, а ее здесь пристрелят!

За границу нельзя, к Никитенко нельзя, деньги возвращать нельзя. Как там в детективах — пока деньги у нас, мы живы! Чушь, конечно. А два дипломата набитых деньгами в одной камере хранения день в день — не чушь! Ну и гад, этот Никитенко! Мог бы сразу потребовать с меня два дипломата, отнесла бы их ему, вымолила прощение для Ляльки и жила бы спокойно. Шефа бы на планерках слушала, статейки писала. А теперь ломай голову, что с этими миллионами делать! Инстинкт самосохранения заставил меня спрятать дипломаты в тайник. Звонок входной двери раздался неожиданно. Сердце заколотилось, желая немедленно выпрыгнуть на волю,

— Так это же наверняка Саулешка, — стала я успокаивать себя — Давненько ее не было.

Я распахнула дверь и… в прихожую ввалились два амбала. «Братки» было написано аршинными буквами на их физиономиях. Один их них, что покрупнее и пострашнее, оттеснил меня от дверного проема в глубь квартиры. Навис скалой и просипел: «Дождалась, красавица, звездного часа.»

Последовало радостное хихиканье, тонкое, противное.

— Чего надо! Выметайтесь отсюда! — получилось похоже на жалобное поскуливание.

Еще бы мне не бояться, когда за душой столько грехов. Амбал, похожий на орангутанга, издал новое хихиканье и с энтузиазмом шлепнул меня по заднему месту.

— Знатная задница!

Ну почему все мужики такие дебилы! Их только попки и сиськи интересуют! Отскочив вглубь комнаты, прихожу в себя и гневаюсь:

— Кто вы такие? Я вас не звала!

— Отдай то, что тебе не принадлежит, — игриво изрек Амбал.

За чемоданчиками пожаловали! Быстро они меня нашли! Никитенко, гад, подставил, наверняка! Ну и как теперь найти киллера и подругу спасти! Тут и второй браток появился во всей красе. Спокойный и уверенный. Одного взгляда достаточно, чтобы понять, кто главный и кто будет заказывать музыку.

— Присядем? — предложил он.

Пока непрошенные гости рассаживались, я успеваю разглядеть второго. Он значительно выше Амбала и стройнее его. В одежде чувствуется вкус. Дорогой парфюм больше подходит к официальному костюму, чем наряду из футболки и джинсов. Образ портят прилизанные волосы. Набриолинил что ли?

— Сама отдашь, или нам поискать? — задал он вопрос.

— Я у вас ничего не брала, чтобы возвращать, — природная вредность взяла верх над благоразумием. Чего бояться. За окном разгар дня, соседи дома. Стоит громче заорать, сбежится весь подъезд.

— Ты уверена? — усмехнулся Прилизанный.

— Если найдете что свое, забирайте, — решила все же не играть с огнем я.

— Хочешь, чтобы мы поискали? — это подал голос Амбал.

— Хочу, чтобы вы убирались вон, а то полицию вызову!

— Может мы ее того? — весьма откровенным жестом Амбал предлагал надо мной надругаться.

— С ума посходили! — соскочила я со стула, намереваясь бежать из квартиры. Братки не ожидали такой прыти. И я успела добежать до входной двери, откуда в охапке была доставлена на исходные позиции. Плюхнувшись на стул, разрыдалась. Мои слезы подействовали на захватчиков весьма своеобразно. Прилизанный отвел глаза, а Амбал стал рыться в ящиках горки. Извлек оттуда бобину скотча и примотал меня к стулу.

— Рот заклеивать? — обратился он к Прилизанному.

— Оставь пока. Где деньги? В последний раз спрашиваю?

— На карточке, — спешу признаться я от страха.

— На какой карточке, — опешил бандит.

— Народного банка, — поясняю, и увидев недоумение в глазах братков, спешу разъяснить. — Нам зарплату на карточки народного банка перечисляют. Я снимаю понемногу, когда надо. Дома деньги не держу. Мало ли чего, вдруг грабителя заявятся.

Мое искреннее признание обрывает отменная брань Амбала. Таких изысканных матерных выражений мне не приходилось еще слышать. Но Прилизанный не дал Амбалу показать в полной мере всю виртуозность владения нелитературной лексикой.

— У тебя три минуты. Или добровольно отдаешь, или…

— Или утюжком тебя, потом иголочками, затем ножничками, -услужливо перечислил Амбал, выслуживаясь перед шефом.

Три минуты пролетели, как мгновение. По крайнее мере для меня. Правильным было бы отдать дипломат, и не подвергать свою жизнь опасности. Но какой?! У меня же их два! Да если бы и знала какой, все равно не смогла бы отдать. В одном тайнике лежали эти злосчастные дипломаты. Не известно, как поведут себя братки, увидев два дипломата, забитых деньгами. Короче, куда не кинь, везде клин! Меня сдерживал еще и факт наличия в одном из дипломатов Лялькиного фото. Подругу нельзя подставлять. Пока киллер не получил денег, он не станет выполнять заказ. По крайней мере, так в кино показывают.

Эти двое очень походили на киллеров. Значит, их чемоданчик с миллионом? А второй со ста тысячами — Никитенко. Мысль о полковнике вызвала гнев. И где носит этого негодяя, когда я в опасности! Где машина с мигалками, где лейтинантик?! И зачем я от него сбежала! Сидела бы себе в редакции, строчила бы материалы о бабушках-одуванчиках! Помечтать не дало грубое напоминание о действительности.

— Послушай, что тут написано! Готовенькая инструкция по убиению!

Горилообразное чудище оказалось умело читать. И три минуты, отпущенные мне на размышление, оно потратило на рытье в книжных полках, заставленных исключительно детективами.

— «Он зачистил шнур электрочайника, как можно ближе к вилке. Стоило хозяйке воткнуть ее в розетку, как произошло короткое замыкание, и смертельные двести двадцать вольт убили ее. Эксперты констатировали смерть от несчастного случая». Предлагаю попросить хозяюшку чайку согреть!

Дебил несчастный! Как у мертвой деньги потребуете!?

— Меня убивать нельзя, — подаю голос.

— Это что же нам помешает? — заинтересовался Прилизанный.

Я прикусила язык. Ну, надо же, проговорилась. Теперь не отвертишься. Горилла — тупой. Но Прилизанный все схватывает на лету.

— Так говоришь, тебя убивать нельзя. Не выгодно, пока денежки не отдашь. Но помочь-то тебе вспомнить мы вполне можем. Что там, в детективах, советуют? Утюжок горячий на прекрасную девичью грудь? Есть в доме утюг?

Ну, все, смерть моя пришла. Надо отдавать по-быстрее эти чертовы дипломаты и пусть катятся. При виде Гориллы, который держал в руке утюг, я завизжала, как резанная.

— Заклей ей рот, — было последнее, что услышала, перед тем как потерять сознание.

В себя пришла от хлопка входной двери. Медленно открыла глаза, нигде ничего не болело. Комната пуста. В дверь звонили. Открывать ее не было никакого желания. Надо бежать! Я вскочила на ноги и только тут поняла, что все еще прикручена скотчем к стулу. Однако передвигаться по комнате вполне можно было. Я метнулась к окну и замерла. На любимом Джохином месте под фонарем, который не горел по причине разгара солнечного дня, стояла полицейская машина с мигалкой. Так этих двоих подослал ко мне Никитенко? Ну и сволочь! Среди дня на дежурной машине с мигалками бандиты разъезжают и бедных, не в чем не повинных девушек, убивают! Тут я немного перегнула, конечно. Я была жива, здорова, только до смерти напугана. Бандиты в квартире отсутствовали. Машина мирно стояла под фонарем. Дверной звонок верещал. Да кому же там неймется? А вдруг это братки возвратились? И зачем им в дверь звонить? Как закрывали, так и откроют! Я металась по квартире со стулом за спиной. Звонок верещал не преставая. Братки вполне могли быть связаны с «Усамом», или с Никитенко. Так за каким же дипломатом они приходили? А может за двумя? Нет, они сказали — отдай дипломат! Ни дипломаты, а дипломат! Или — отдай деньги?! Получается, что «Усам» и Никитенко одной вокзальной ячейкой в камере хранения пользуются, и код один и тот же у них! Одна банда?! Международная! Господи, Боже мой! Куда я вляпалась! Входной звонок не умолкал. Страх и недоумение все гоняли меня по квартире. Трезвон сменился глухими ударами по двери. Видно с той стороны решили штурмом брать квартиру. Только выломанных дверей мне и не хватало. Пришлось открыть. Лейтенантик, лишь дверь приоткрылась, повторил маневр братков, но не так успешно. Оттеснить меня вглубь квартиры мешал стул, к которому я была накрепко прикручена. Недоумения мой внешний вид у стража порядка не вызвал. И не такое приходилось видеть, наверное.

— Вы обещали, что в редакции будете, — выпалил лейтенантик, отдышавшись.

— От стула открути, идиот, — ору, почувствовал, что беда миновала. Этот-то утюги на грудь ставить не станет.

У лейтенантика трещит мобильник и он, начисто забыв обо мне, вытягивается в стойку смирно.

— Так точно, разыскал. Дома. Что делает? На стуле стоит, нет, сидит на стуле, то есть стул на ней сидит или стоит. Или нет, она сидит стоя на стуле, то есть ходит сидя со стулом. Никак нет! Я не пьющий! Это она скотчем к стулу промоталась и так ходит по квартире примотанная со стулом сидя, или стоя.

Ну не идиот ли?! Понятно, почему у нас такая низкая раскрываемость преступлений! С такими-то кадрами! Вместо того, чтобы меня бедную, испуганную спасать, да бандитов догонять, страж порядка по мобильнику болтает. Перед начальством выслуживается.

— Так точно! Все понял! Доставлю немедленно, живой и невредимой, — только после этого лейтенантик заинтересовался моим бедственным положением:

— Зачем вы себя к стулу примотали?

— А как ты думаешь, зачем? — ехидно спрашиваю я.

— Для фигуры тренируетесь? — высказывает предположение лейтенантик и добавляет, — ну надо же, как крепко прилепились, не отодрать. Ножницами надо.

Короче, когда он, наконец, отмотал меня от стула, ехать куда либо я категорически отказалась. На что лейтенантик вначале побагровел, затем позеленел и в конце концов заканючил:

— Вам то что! А я крайний останусь. Приказ не выполнил, в отпуск не отпустят. Да Никитенко меня в порошок сотрет. Очень вы ему зачем-то нужны. Очень прошу, поедемте. Просто умоляю…

Если бы лейтинантик орал, угрожал, применял силу, то я бы стояла насмерть. Но он был таким маленьким, тощеньким и несчастненьким. Пришлось ехать. Предварительно приняв душ и наложив боевой раскрас на лицо. На все ушло около часа, время, которое лейтенантик метался по квартире со вздохами и ахами. А я, вымещая на нем моральный ущерб, нанесенный братками, отвечала, что не могу ехать к жениху неприбранная. На всякий случай лейтенантик не перечил. А вдруг и правда стану женой босса.

Никитенко кипел от гнева, когда я свеженькая и красивенькая впорхнула в его кабинет.

— Где тебя черти носят? И что за идиотский стул?

— Твои ребятишки отрабатывали профессиональные бандитские навыки, — с беззаботным видом говорю я. А что прикажете делать, когда все так запуталось! От кого и какой гадости ждать уже и не знаешь! Одна надежда, что Никитенко не станет учинять расправу прямо в своем рабочем кабинете.

— Какие ребятишки? — обалдел бравый полковник.

— Такие, которых ты подослал ко мне, — все в том же духе продолжаю я.

— Сдурела! От счастья последнего ума лишилась?! Никого я к тебе не посылал!