Бесплатный фрагмент - Вырубаемое

Молчание, Игнат!

Землянин, житель поселка «Закат Восхода» Сумрайской области Игнат Паганельулы Котенбасов инопланетян никогда не видел. Инопланетяне Котенбасова тоже никогда не видели. Поэтому встреча была потрясающей.

Встретились они ночью, на областной трассе Афигенский — Жаксыбись. Игнат топил на ретро-«Опеле» с фарами от «Мазды» в Афигенский, чтобы снять тугрики в банкомате, которых там оставалось лишь на бензин, хватающий только на обратную дорогу. Зачем он это делал? Да просто дурак.

— Ну давай, есьже, тойёт твою в попель! — рычал землянин, подбадривая старчески похрюкивающий на затяжных подъемах движок активным его педалированием.

Вдруг на одном из долгожданных спусков, когда машина с радостным мазохизмом взвизгнула как троян, раздавленный антивирусом, в свет раскосых фар попал инопланетянин. Затем ещё один. А потом — их дымящееся средство передвижения и нисходящая череда скошенных при падении придорожных столбов. Что до Котенбасова не сразу дошло, поэтому тормозил он долго. Впрочем, тормозил как всегда. Тем не менее инопланетяне «Опель» догнали.

— Мратишка, — сунув хобот в окно, промычал первый, — подмрось в Жаксымись, 200 тугриков с носа.

— Аральский сайгак тебе мратишка, есьже, не видишь, я в другую сторону еду, — опешил Котенбасов.

— Ну так развернись, зёма… за пятихатку… мудь другом, — засопел второй.

— Каспийский олень тебе мруг… тьфу! Альпийский тюлень тебе мудь… — запутался Котенбасов, — И вообще, «подбрось» туда штуку стоит! С носа.

— С носа?! Ты чё, мратан, гонишь?! Нет здесь таких цен! Думаешь, типа чужие, так можно кидать на мамлос?!

— Ну а типа какие вы?! Незаконные мигранты вы. Есьже. И вас тут все будут кидать на мамлос! А я поехал…

— Стой, чувашка — машляем, разворачивай тачку!

Когда на заднее сидение с трудом забрались две кенгуруподобные туши и «Опель» с ржавым стоном подвески глубоко просел, Котенбасов впервые понял, что он дурак. Захотелось сказать: «Что вы меня лечите своим «типа мы не чужие», есьже?! Человечьим языком же говорю: «Мне в другую сторону…». Но вместо этого он машинально нажал на газ и сломанные столбы (а далее несломанные) побежали в свете фар назад — в провинциально-паскудный, но такой вдруг родной Афигенский, а он — совсем один на планете землянин Сумрайской области — тупо затрясся в дико темный Жаксыбись с двумя инопланетянами за спиной.

— Дурак человек, — прервал его мысли один из них. — Куда едет, зачем — сам, мля, не ведает.

— А штука с носа? — возразил второй. — Мамлос как амстрагированная мотивация — основа земляной цивилизации. Послушайте, — он тронул хоботом плечо Котенбасова, — Игнат Паганельулы, а вы нас часом не мздите?

— Мздю, — честно признался Игнат Паганельулы.

— Потрясающе! Вы слышали, коллега?! Амориген жжот! — сзади смешно забулькали.

— А чего вы хотели, милейший, он же — тормоз! Как впрочем и вся эта демильная планетка, — булькание перешло в бурное кипение…

Котенбасов, как ржавый гвоздь в трухлявую доску, вбил педаль тормоза в пол! Машина завизжала тремя девушками в бане при виде ввалившегося вдруг волосатого сантехника и встала так резко, что сзади о спинки передних сидений мощно хлопнулись две туши.

— Мля, забыл, у меня же это… — сказал он виновато, — бензин на подсосе, есьже. Короче, нифига не получится.

— Амалдел что ли… Ой, как мольно!

— Млин, ты чё творишь, мратан?! Какой ещё мензин?

— АИ-99, — соврал Игнат Паганелулы. — В Афигенский ехать надо — на заправку.

— А по дороге…

— Нет, — отрезал Котенбасов. — 99-й есьже только в Афигенском.

— А нафига ты есьже таксуешь без мензина?! — заорал один, но другой перебил:

— Ладно, разворачивайся, малван, но запомни: не доставишь в Жаксымись, машку оторвём!

— Тогда две штуки… с носа, — как бы невзначай сказал Котенбасов, выворачивая руль.

— Чё на?! — из-за плеча высунулся хобот и угрожающе помахал перед носом, — Давай, кати скорее, долмоёп.

Однако едва машина поравнялась с местом падения тарелки, как на дороге прямо из воздуха возник шлагбаум. Так внезапно, что «три девушки в бане» едва не сорвали голоса!

К окну водителя подошел инопланетянин, туша которого была усеяна сверкающими полосками.

— Млагодарим вас, мратишка, что вернули галактических аферюг, — промычал он. — Какое вознаграждение мудет вам приятно?

— Две штуки с носа мудет, командир… — сказал Игнат Паганельулы, — Минус штуку за разворот на сплошной. Есьже. Но плюс одну за молчание!

Высадив покорно обмякших при виде власти пассажиров, Котенбасов сделал еще один разворот на сплошной и помчался обратно в Жаксыбись. Бензина уже не хватало ни туда, ни сюда, но он об этом не думал. Почему? Да просто потому, что дурак, вдруг понявший, что он — дурак, моментально попадает в перпендикулярную вселенную. То есть к нам. А у нас о такой милимерде не думают. Есьже.

Цена приметы

В общем, пробил я кредит и открыл кафешку. Пусть небольшую, но уютную, недорогую, в людном месте — около рынка. Однако Фортуна, как известно, баба скучная и перед свой не сразу и не всем показывает. Особенно мне. Потому что нет посетителей, и все тут! За целый день человек пять, не больше. Пища пропадает, деньги тают — короче, пролетаю. Слышно даже, как муха случайная летает. И официантка Гуля, позевывая, салфеткой ее по столикам гоняет…

И как-то догонялась: «бзинь!» — вилку на пол смахнула. «Женщина придет», — неприязненно сообщила она. Как все нормальные женщины, женщин она не любила. А по мне хоть ведьма на метле, лишь бы аппетит был, как у коровы. Хотел я Гуле сказать пару ласковых насчет роняния приборов на пол, как в кафе зашла худенькая девушка. «Какие у вас есть салаты?» — сев за столик, скромно поинтересовалась она. И вскоре умяла полную порцию борща, бифштекс с гарниром, салат оливье и два пирожка с чаем. Глядя сбоку на ее мерно работающие челюсти, я погрузился в какой-то транс. Какая-то идея жевалась вместе с этим «оливье» и проталкивалась мне в голову пирожком с капустой. И тут где-то снова бзыкнула муха-сволочь. И ответ был найден, вернее, подсказан этим врагом пищевых заведений!

Едва посетительница вышла, как я подкараулил Гулю, несшую на мойку грязную посуду, и… поставил ей подножку. Она с воплем грохнулась на пол! Пусть простят меня поэты, воспевающие слабый пол, но когда ежесуточный расход превышает приход, а величина спроса обратно пропорциональна предложению, что при калькуляции дает прогрессирующую процентовку дебиторской задолженности, о какой, блин, этике может идти речь?

Повар-посудомойщица Аня вылетела на шум, и вдвоем мы помогли Гуле встать и собрать посуду. На счастье ничего из фарфора не разбилось. А что коленку официантка расшибла, это ерунда. Зато в зале — это было слышно — появились клиенты. Не глядя туда, я уже знал, что их должно быть непременно трое: — нож — мужик, вилка — баба и ложка… А кто же ложка?

Ложкой оказалась старушка, севшая за угловой столик. Мужик — точно, мужик! — сразу же заказал себе водки, а своей бабе пива. И очень плотный обед. Бабулька же чавкала блинчики — и на том спасибо.

Когда они ушли, я созвал свой персонал. Все мужицкие чаевые щедро оставил прихрамывающей Гуле, угостил Аню сигаретой и, попросив внимания, взял с кухонного стола топорик для рубки мяса. Обе женщины сильно побледнели. «Я же нечаянно», — пролепетала Гуля. «Вот именно, нечаянно. Вот так, да? — сказал я и, резко замахнувшись, ударил по рубочной доске. Нарочно неправильно ударил: топорик соскользнул с жирной поверхности и отлетел к Аниным ногам. Переждав железный звон и полуобморочный визг, скомандовал: «А теперь все в зал!». Мы встали втроем у стойки — я впереди, две трясущиеся женщины за мной. Я ждал. Тихо жужжала муха…

И открылась дверь! И вошел Он! И сел за стол! Крутой мэн с крутым мобильником и электронным ключиком от джипа. Недоуменно взглянул на нас и потребовал: «Чиво-нибудь рибного и бутилку минералки». Я отвел своих на кухню и показал им на валяющийся топорик. И до них дошло!

Пока Аня тайно бегала в соседний ресторанчик за готовой рыбой, Гуля — молодец, схватила на лету! — умудрилась «нечаянно» зацепить локтем сушилку для ложек-вилок. Тарарам, конечно, был еще тот, но народ пошел! Пошел народ!

К вечеру зал был полон. Базарными торгашами и покупателями, стояночниками и гаишниками, студентами и работягами, менеджерами и бизнесменами, кришнаитами и бродягами, уличными художниками и артистами, проститутками и журналистами… И мы носились, как три Джекки Чана, едва успевая обслуживать эту жрущую и нажирающуюся ораву. Попутно Аня наловчилась ронять под мойку ложки и на плиту поварешки. С вилками же у нее почему-то получалось хуже. Зато у Гули буквально все валилось из рук — особенно ножи: мужиков она любила. Я даже почувствовал что-то вроде спортивной зависти. Нет, вилки-ложки шли у меня неплохо, но топорик, как я ни старался снова его уронить нечаянно, уже фальшивил. Единственный стоящей удачей, личным моим рекордом стал огромный кухонный нож, которым я по-настоящему нечаянно порезался, спешно нарезая хлеб. От боли я рефлекторно отбросил его… — и к нам забрел вдрызг пьяный депутат!

Финалом всей этой вакханалии стало то, что не на шутку разошедшаяся Гуля мимолетом смахнула с микроволновки мой любимый японский сервиз. И я тут словно отрезвел.

Со всей злости звучно шлепнув ее по заднице, я выгреб из раздувшихся карманов передника деньги и отправил рассчитываться и закрываться. Но не тут-то было! Сервиз накликал банкет. Какие-то бандюки закатились орущей толпой, составили в ряд столики, перетащили к себе всех проституток и стали отмечать праздник под названием «Мы их кинули!» Почти до четырех ночи «они кидали их», а потом, кинув весомую пачку денег — на счастье, гля, посуда бьется! — уехали восвояси.

Мы же там и заночевали. Просто упали на единственный диванчик и провалились в сон. Утром меня и Аню разбудил гулькин визг. Радостный визг! Да, было от чего… Весь кухонный стол был завален деньгой. Деньжищей, блин!!!

Мы откупорили шампанское и, сев вокруг стола, стали складывать и пересчитывать навар. Эх, нет приятнее дела на свете, чем монету добавить к монете! Вот когда во мне проснулся поэт и я понял, что ничего не видел эротичнее, чем фиолетовый синяк на коленке у Гули-гулены. И в ее глазищах мне в ответ согласно искрилось шампанское и многократно отражались дензнаки…

Но вдруг они исчезли!

И что-то шлепнулось на пол.

Мы заглянули под стол. На полу веером лежала пачка денег. Почему-то сразу стало так тихо, что было слышно как в неубранном зале сыто жужжит в грязной тарелке та долбаная муха. И тут в дверь сильно постучали!

В этот день нас один за другим посетили санитарный, пожарный, налоговый и финансовый инспекторы, проверяющие из рай– и горакиматов, представители администрации рынка и прочие шакалы капитализма с нечеловеческим лицом. Даже приезжали сыскари — допрашивать о «моей» ночной мафии, которая, как оказалось, кинула какого-то уважаемого ментами человека. Но они тоже, как и прочие, набрав продуктов, алкоголя и денег, посчитали, что я честен перед законом. А потом заявились местные братки и за такой же взнос оформили мне «крышу». Последней каплей стал какой-то хмырь из союза потребителей, указавший мне на муху, отдыхающую в тарелке. В сердцах я швырнул в нее последней пачкой денег и… прихлопнул!

С тех пор что бы мы ни роняли, такого чуда больше не происходило. И я закрыл это дело. И в приметы боле не верю!

Игра на грани фола

Ночью меня разбудил звонок в дверь. Мой лучший в жизни порносон был прерван на самом безумном месте. Яростно щурясь, я рывком распахнул дверь, готовый просто убивать — все равно, кого: вооруженных до зубов бандитов или ненормальных домоуправов с неоплаченными счетами наперевес. Но насилию не суждено было свершиться. На пороге стояла… Женщина! Под облегающими шортиками и просторной футболкой вырисовывались формы, достойные кисти трезвого Рембрандта. А губы! Это не губы, а просто праздник какой-то! Они раскрылись и я услышал:

— Простите, ради Бога… Я ваша новая соседка и… Дело в том, что грузчики повредили телевизор, а я… я… обожаю футбол! А сегодня такая игра! Чемпионат мира!!! Ну, вы же меня понимаете, вы же мужчина.

Последнее можно было и не произносить. Сейчас я настолько чувствовал себя Мужчиной, что лучше и не смотреть. А тут сам идет — футбол в одни ворота. Моя головенка приглашающе дернулась, и, бормоча нечленораздельные извинения про неубранную постель, я случайным далматинцем поскакал в свой однокомнатный холостяцкий бордель. Но убрать всю эту порнуху не успел. Она распаренной кенгурихой влетела следом и шлепнувшись на мой расхристанный диван, простонала:

— Ну скорее же… умоляю, давайте!

Ее глазищи, достойные пера раскаявшегося де Сада, буквально терзали мой пошарпанный «Шарп». Я бросился к ее ногам, ища в измятых ночными поллюциями простынях пульт дистанционного управления. О, эти ножки! Но она не дала мне насладиться Эдемом, жарко прошептав:

— Да вот же он лежит, глупенький…

Действительно, проклятый пульт предательски торчал из кипы захватанных журналов с видами на Анфису Чехову. Она ловко схватила его жадными руками и умело, кончиками пальцев, пробежала по трубке. Экран вспыхнул, показав какого-то придурка, в три часа ночи медленно летящего головой на мяч. Тут я вспомнил, что на мне кроме африканских портков, морщинистых, как слоновый зад, ничего приличного нет, и напялил футболку. Благо, гостья буквально дышала на телевизор и не видела моего SOSтояния. Я незаметно подсел рядом и тоже задышал, стараясь потактичнее попадать в такт.

Игра началась! Как бы невзначай мой локоть прижался к ее локотку, и сердца наши помчались наперегонки. Казалось, я был близок к прорыву защиты… Но вдруг партнерша так резко дернулась, что мою правую руку пронзила дикая боль и она повисла плетью.

— Не было нарушения! — возопила она. — Руни же корпусом играл! А этот черт подсуживает!

Я понимающе сморщился: действительно, какого черта. Хотя, между нами, с одной стороны было явное нарушение правил игры. Не в бирюльки же играем. Пришлось изменить тактику: начать атаку от своих ворот. В порыве болельщицкой страсти (и вправду уже болит!) я стал волнующе раскачиваться на скрипучем диване, посекундно прикасаясь к ее знойному телу своим жгучим аргентинским корпусом. Она не прессинговала и я уже считал, что нашел свою игру… как внезапно мои ноги оторвались от пола!

— Г-о-оо-л! — заорала она, с хрустом ломая своими хрупкими руками мою еще более хрупкую шею.

О. как она извергалась! Гормоны ударили мне в голову, и я, обхватив это трепещущее тело, едва не последовал примеру футболистов, густой толпой покрывавших своего парнишу — противного! — забившего этот чертов гол. Едва! Ибо в тот же момент она снесла меня в угол дивана и моментально ушла в созерцание повтора.

Разбив второй локоть об деревянную ручку дивана, я некоторое время катался там, как какой-нибудь Самуэль Этоо, пытаясь привлечь внимание к своей травмированной персоне. Куда там! Она в упор не замечала Этоо. Глядя из-за угловой отметки на эти высокомерные бомбардирские груди, я пришел в неистовство.

Я покажу тебе камерунский напор! — думал я, медленно, но верно разворачиваясь по левому флангу. — Ты у меня испытаешь на себе немецкую машину! — мысленно обещал я, делая замену покалеченных рук на свои неотразимые марадоновские ноги волосатые. Но едва я — по сантиметру! — дошел большим пальцем правой ноги до ее «шипов», как весь этот педикюр вонзился в меня. С предсмертным криком она упала навзничь, и я понял: счет сравнялся!

Подобно взрывному Насри я бросился вперед! Вокруг грохотали вскочившие трибуны! И я… я промазал. Промазал с близкого расстояния, почти войдя во вратарскую площадку. Как юркий Месси, эта баба выскользнула из моих клещей, и я уперся шнобелем в взлохмаченный газон постылого дивана. На Насри я был похож теперь только фамилией. А вокруг возмущенно грохотали в стены проснувшиеся соседи. Мне же было отнюдь не легче.

— Ах, так ты за них болеешь, да?! — рвала на мне футболку и цеплялась за трусы эта фурия. — Думаешь, мяч отквитали — можно бегать и обниматься?! Предатель! Су… судью на мыло!

Я не сопротивлялся такому чисто бразильскому насилию. Я был уже изнасилован — своим промахом. И безразлично лежал Грином, пропустившим мяч в свои ворота, пока эта подлюка прыгала по мне. Но вдруг она успокоилась и протянула руку:

— Ладно, вставай, игра есть игра.

О, спорт — ты мир! Мы сели рядышком и как гондурасский боров с юноафриканской буренкой умиротворенно проорали все дополнительное время. Я уже тянул время (впереди-то еще полночи!) и даже сбегал к холодильнику за соком для нее. Однако спортивное счастье переменчиво. Вопреки моим подспудным желаниям послематчевое пенальти выиграла «моя» — вот же сволочи! — команда. И вместо ласки победительницы я получил ярость проигравшей: она вылила мне на голову апельсиновый сок и я стал похож на выжатого Бербатова. Но потом она печально встала и — оле-оле-оле!!! — со вздохом сняла футболку.

О, пресвятая дева Сименович! Я все-таки выиграл! И я мигом сорвал свои лохмотья и мужественно подошел к ней. И тут… она повесила мне на плечо свою футболку и, взяв мою, побрела к двери. Вытирая пот этой пахнувшей женщиной тканью, я устало смотрел ей вслед. А на экране гонялась друг за другом и счастливо обнималась толпа полуголых, как я, мужиков. И я вдруг подумал: а может, пора менять ориентацию?..

Дописка изможденного редактора

P.S. Но медленно закрывающаяся дверь вдруг качнулась в обратную сторону и рука из проема многообещающе поманила пальчиком…

Типа тренинг по Карнеги

Короче, я не сразу понял, что сказал мне патрон. А он сказал типа:

— Времена, Баха, новые. Вежливым пора быть. Работай, как прежде, но не кулаками. Словом, больше…

И задание дал. Такое же, как всегда: с лоха одного «зеленки» надыбать.

Ну, я за себя говорить не буду, но пацаны, если что, ответят. Я же шесть кирпичей ломал — не китайских пластилиновых, а наших бурундайских, железобетонных. И как-то поставил себе задачу — семь кирпичей ушатать. И ушатал! Как всегда — головой. А тут, типа вежливость какая-то. Да, нефиг делать! Голова-то у меня на месте.

Короче, поставил на уши девчонок своих. Ну и Гулька с медицинского первая мне книжонку притащила. Остальные опоздали и пролетели — в кабак я Гульку сводил. Ну и ушатал я книжонку эту. Отвечаю! Карнеги какого-то ушатал от корки до корки. Потренировался по его стилю конкретно. Ох и тяжелый стиль, ёп! Как маваши-гери в прыжке с поворотом на 180, который мне когда-то не сразу дался.

И пошел к лоху тому в офис.

«Если вы хотите расположить к себе людей, улыбайтесь», — учил сэнсэй. Надо — сделаем! Я налепил улыбку, кровью и потом натренированную… Не, пацаны, хорошая улыбка получилась — бодрая. Как у Тайсона, когда он Холлифилду ухо откусил. И вдруг лох тот, мужичок в крутом прикиде, тоже мне типа улыбнулся! Прикиньте, первый раз кто-то мне улыбнулся!!!

Ладно. «Помните, что для человека звук его имени является самым сладким звуком в человеческой речи», — учил дальше Карнеги. Базару нет! И я так чисто сладко ему баю:

— Салам, Лох!

И дальше, как по писанному: «Ведите разговор в круге интересов вашего собеседника»:

— Слышь, Лох, короче, я знаю круг твоих интересов. Я, короче, все про тебя знаю.

Он бледнеет — явно получает удовольствие от общения.

И тогда я перехожу к пункту, который у Карнеги называется «Если вы хотите склонить людей к своей точке зрения». Где говорится: «вначале покажите свое дружеское отношение».

Показываю, ёп! Беру так его ладошку и от всей души пожимаю. И запомните, пацаны, ничего крутить не надо. Просто, как кистевой эспандер жмешь.

«Пусть ваш собеседник почувствует, что идея принадлежит ему», — учит дальше сэнсэй.

— Мужик, ты сам этого хотел, — говорю, — Ты же в этот пизнес сам полез. Капусты много захотел, идею придумывал, ночей не спал. Чувствуешь, что идея принадлежит тебе?.. (и руку жму) … Хотя остальное — не тебе.

«Придавайте своим действиям наглядность, инсценируйте их». Ну, это просто! Беру какую-то китайскую вазу со стола и наглядно так ему ин… ссыц… енирую. Типа, смотри сюда: это твоя голова бедовая, а это моя — семь кирпичей: ёп! И он понял сразу: закивал, затрясся. Раньше приходилось столы пополам рубить, базары наводить, стрелки забивать, секретарш раздевать, а тут — во, эффект!

«Пусть ваш собеседник с самого начала будет вынужден отвечать вам «да», — сказал гуру. Надо — ответит, куда он нах денется! Вынудю.

— Ну, так я не понял, любезный Лох, ты за себя отвечаешь? Отвечаешь, пизнесмен, или нет?

Даже, жалко, вынуждать не пришлось. Он сразу сказал: «Да-да-да» и сел, где стоял.

И тут я перешел к следующей серии ударов, подсказанных Карнеги-саном: «Как изменить человека, не нанося ему обиды и не вызывая негодования». Я уже видел, что обиды нет. Ведь он сам понимает, что негодование ему дорого обойдется. В общем можно уже менять его — из лоха в человека. Хаджиме!

«Начинайте с похвалы и искреннего признания достоинств человека», — сказал Учитель. Кстати, пацаны, это был самый трудный прием в моей каратистской практике. Искреннее признание достоинств! Кого?! Этого лоха?!! Какие у него, ёп, достоинства?!! Даже Махабатка с Тулебайки с таким не поедет! О чем это я? Да, о похвале.

— Мужик, ты типа хороший, да. Я бы тоже был лохом, если б не умел делать маваши-гери в прыжке с поворотом на 180. Ну, не повезло тебе. Ты бы тренировался что ли…

Начал его учить. Поотжимался у меня от пола, растяжку сделал — от факса до двери, как я хотел. Поработал и кулаками «с тенью», пока я ему не засветил с левой. И лежал там, пока я вспомнил: «Обращая внимание людей на их ошибки, делайте это в косвенной форме».

— Ладно, Лох, не переживай — не буду говорить, что ошибся ты по жизни. Просто понял не правильно. И принял тоже. Капусту сразу не приготовил. Мордой лица не вышел. Драться даже не умеешь… В косвенной форме тебе говорю: мудак ты на букву «ч».

И сходу перешел к следующему: «Задавайте вопросы вместо того, чтобы отдавать приказания».

— Деньги есть? Да, вставай, мужичок, я против тебя ничего не имею. И даже не приказываю встать, а чисто прошу. Просто поднимись и скажи, у тебя капуста-то есть? Ну, какого ёпа ты лез в этот пизнес?

«Дайте человеку возможность спасти свое лицо», — вдруг вспомнил я. А там уже не лицо, а… Но я дал — нехай спасает:

— Колбась меня, мужик, разрешаю. Только в пах не смей — убью, ёп!

«Хвалите человека за каждый, даже самый скромный, успех и будьте при этом щедры в похвалах», — учил Учитель. Я как мог хвалил. Особенно, когда этот цуцик по моим наставлениям пытался попасть мне в челюсть. Я даже челюсть подставлял — мимо, ёп! Но я был щедр в похвалах. Как мой наставник по тай-боксу — радостно бил по морде и приговаривал: «Так держать! А ну-ка еще! Еще!!!»

И так постепенно пришел… к тому, зачем пришел. А это звучало так: «Делайте так, чтобы людям было приятно исполнять то, что вы хотите».

Клянусь, пацаны, ему было приятно! Ему было приятно, когда я от него уходил! Хотя я уходил не пустой, конечно.

А патрон меня даже похвалил: «Вот видишь, Баха, можешь, когда хочешь. Так и меня догонишь скоро!»

А что и догоню. Махабатка мне сейчас другую книжку принесла — «Гипноз в предпринимательстве» называется. Уже, ёп, тренируюсь!

Две сотни на стр. 278

Чудеса случаются. Алик получил больше, чем ожидал. На целых две сотни! Он не стал спрашивать у бухгалтера, за что — дурак, что ли?! И дружкам не стал говорить. Даже когда от души отметил с ними День получки. Как всегда, приплелся домой невменяемый, сунул орущей жене горсть мятых дензнаков и, взяв из шкафа какую-то книжонку, поплелся в туалет — покурить перед сном…

Это он рано утром вспомнил. Когда ходил на кухню — воды из чайника хлебнуть. Смутно припомнилось и то, что две сотни он заначил в книгу. Но в какую?! Ни названия, ни цвета, ни содержания Алик не помнил. Обычный провал в памяти после зарплаты. «Похмелюсь, вспомню!», — хмыкнул он. Вывел гулять собачку и на оставшуюся мелочевку взял бутылку пива. Не помогло.

Библиотека у Алика была огромная, от отца покойного оставшаяся. Но поскольку отец всю жизнь сидел, упершись в книгу, и односложно отвечал на детские вопросы сынишки, то, повзрослев, в книги Алик заглядывал редко и неохотно. Только в туалет он иногда и наугад брал какое-нибудь чтиво — единственная отцовская привычка, которую он перенял. Открывал на любой странице и равнодушно курил от абзаца до абзаца. И вот докурился. Вернее, допился.

Вернувшись домой, Алик долго стоял у шкафа, вглядываясь в разноликие корешки книг. Хоть какая-нибудь знак подала бы — высунулась чуток: «Меня ты брал, я твоя сокровищница!» Вместо этого жена высунулась из-под одеяла. И начала пилить бензопилой «Ямаха». И впервые — японский городовой! — Алик не смог огрызнуться. Вместо этого вдруг перебил: «Ален, ты Гашека читала?» Пила ошарашенно стихла. И молчала до тех пор, пока Алик, забросив в сумку «Похождения бравого солдата Швейка», не открыл дверь. «Не смей из дому тащить, — взвизгнула она, — Алкаш!»

Мужики на работе уже похмелялись. Алик тоже выпил, но как-то без удовольствия, машинально. И первым, к молчаливому удивлению коллег, приступил к ремонту телевизоров. На обед он не пошел, чем, впрочем, не испортил настроения уже изрядно веселым дружкам: «Не хочет, ну и хрен с ним!» Едва они вышли, Алик вытащил книгу и полностью ее перелистал и перетряс. Фиг там — нет здесь денег! Но это занятие вдруг породило в голове какую-то смутную подсказку — из тяжелого подсознания на поверхность всплыли комбинации из трех цифр: двойки, семерки и восьмерки. «Страница! — обрадовался Алик. — Умница я, простые числа выбрал: семь и восемь! А двойка — день моего рождения!»

Он открыл книгу на 278 странице, и хотя она была пуста, нежно погладил ее: теперь-то он бабки точно найдет! Просмотрит дома все книги до единой и най-дет! Алик чувствовал, что полюбил все 278 страницы всех книг на свете, полюбил так, как не любил даже мило-развратную Женьку со второго этажа, недавно уехавшую на ПМЖ в Германию. Он восторженно всмотрелся в текст и, любуясь каждой буковкой, начал вслух читать, вкусно проговаривая каждое слово: «…Скорее вас может заинтересовать статья в „Комариенской вечерней газете“, в которой утверждается, что вы пытались изнасиловать госпожу Каконь прямо в столовой во время обеда в присутствии ее супруга, которого вы, угрожая саблей, принуждали заткнуть полотенцем рот своей жене, чтобы она не кричала. Это самое последнее известие о вас, поручик…»

Когда приятели заявились с весьма затянувшегося обеда — уже хорошие! — то едва не протрезвели. Алик ходил, уткнувшись в книгу, взад-вперед по цеху и выразительно размахивая свободной рукой, вдохновенно декламировал: «Вы меня знаете?! Вы меня не знаете! Может быть, вы знали меня с хорошей стороны, но теперь узнаете меня с плохой стороны! Я не такой добрый, как вам кажется! Я вас до слез доведу! Ослы!»

Очнувшись, Алик смущенно спрятал за спину книгу и сказал испуганно сбившимся в угол мужикам: «Да, вот… книжка тут нехреновая… уже страниц сто одолел…". И скоро отпросился домой, соврав, что приболел. Ему почему-то сразу поверили.

Жена была на работе, сын в школе, и Алик впервые почувствовал себя в этой двухкомнатной квартире, как Дома. Не боясь помешать сыну, делающему уроки, и жене, смотрящей сериалы, он врубил «Дип Перпл» и, пританцовывая с восторженно прыгающей собакой, подошел к книжному шкафу. За его стеклами таилось богатство! Оно притаилось за разноцветием переплетов, оно манило волшебным запахом испещренной желанными знаками бумаги, и ее заманчивым шуршанием меж пальцев…

Жена, входя в квартиру, с порога почуяла неладное и с воплем «Попался, кобель!» ринулась в комнату. И застала Алика за столом, заставленным книгами. Раскрытые книги валялись на диване и даже на полу. Валялись внаглую, распахнув напоказ страницы, как недавно валялась тут же эта пьяная, германская Женька со второго этажа. А Алик лишь поднял от книги какие-то отрешенные, непривычно мягкие глаза и сказал: «Гляди, Аленок, как Ницше на 298 классно сказал: «В душе каждой женщины лежит безличное презрение к женщине». И тут Алена вдруг бурно разревелась: «Сво-олочь, ты почему рано при-ишел? Ты почему тре-езвый? И без ба-абы… Ой, бли-ин, че я несу-у?»

Алику пришлось прервать поиски, чтобы успокоить и, как следует, приласкать жену, а затем встретить из школы сына, покормить его и помочь сделать домашнее задание. С решением одной задачки пришлось попотеть, но когда Алик нашел в библиотеке отца специальное пособие по математике для умственно-отсталых детей и полчаса листал его, у него все получилось! Ночь он провел за чтением «Декамерона», время от времени бегая навестить сонную, но несказанно довольную жену. Какие уж тут поиски?

А днем пришлось идти на работу. Но Алик набрал в сумку книг и в перерывах листал их и запоем читал. Мужики, на всякий случай, обходили его стороной.

Так стало продолжаться изо дня в день. Вечерами притихшая и похорошевшая жена и довольный безскандальной жизнью родителей сынок старались не мешать, не отвлекать Алика от чтения. Каждую новую книгу он начинал читать с 278 страницы, а небольшие по объему — с 27 или 78 страниц, доходил до конца и только потом переходил на начало. И вдруг нашел!

Алик нашел в дешевой — относящейся к заполонившей в начале 90-х наши книжные рынки популярно-массовой литературе — невзрачной на вид книжонке под названием «Как стать гением, или принципы парадоксального мышления» какого-то трудновыговариваемого шведского автора — идею! Точнее, настроившись на такое мышление, разработал идею небольшого — чисто паяльного! — вмешательства в электронную схему телевизора, после чего тот начинал ловить спутниковые сигналы без всяких антенн-тарелок и кабелей.

Поколдовав в выходные над своим стареньким «Фунаем», Алик… потерял семью. Жена ушла в мир каналов «Фэшн мод» и «Дискавери», а сын — «Николодеона» и «Фокса». Скоро туда же ушли и родственники. Потом — соседи, но уже — с подачи жены — не бесплатно.

P.S. Алика все время отрывали от поисков двух сотен, а главное, от чтения. Число желающих поставить СПА (Спутниковую Перемычку Алика) беспрестанно росло, росла и цена услуги — Аленка круто взялась за дело! В конце концов ему пришлось уволиться с работы и ходить целыми днями по клиентам. Аленка тоже уволилась из уборщиц и не слазила с телефона, диспетчерствуя делом. Но когда кабельные телекомпании вышли на «гребаного новатора» и пригрозили разборками и судами, пришлось срочно запатентовать изобретение и зарегистрировать «SPA Kommunication».

P.P.S. Но Алик не потерял надежды найти эти злополучные две сотни. Правда, приезжает он в свой новый дом из офиса поздно вечером, усталый и раздраженный. И наскоро поругавшись по сотке с ген. директоршей «ЭсПиАй» Аленкой, снова зависшей с подругами в кабаке, быстро разогревает сыну пиццу и… выхватив из шкафа Новую Книгу, лезет в джакузи — ЧИТАТЬ!!!

P.P.P.S. И всегда односложно отвечает на детские вопросы сынишки.

Точно, как в аптеке!

Прихватило у меня сердечко прямо на улице. И таблетки, как на грех, кончились. Благо, аптек сейчас полным-полно. Сервис у нас теперь поставлен, что называется, капитально. Тут же завернул в ближайшую. Чистота, блеск, лекарств навалом: и пофиралганы, и пупса, и что попроще.

— Девушка, — говорю провизору, — пожалуйста, валидольчик за 50 тенге.

— Как за 50? — вдруг удивляется она. — Он вроде бы 55 стоит.

— Да нет же — 50. Вон на витрине ценник лежит, — пытаюсь улыбнуться я, одной рукой держась за сердце, другой протягивая десятку.

— Не может быть! — искренне изумляется она. — Вчера, кажется, за 55 я продавала. Может, кто-то перепутал, не тот ценник положил.

— Невелика разница, девушка, — успокаиваю ее. — Пусть будет 55.

— Ну что вы! Зачем переплачивать? — укоризненно смотрит она. — Сейчас уточним, и все.

Отворачивается и кричит в приоткрытую дверь:

— Валя! Валя!

— Д… девушка, — морщась от боли, говорю я в ее белую спину. — Дайте мне лекарство…

— Почем валидол, а, Валь?! — кричит она.

— 50, — наконец слышится оттуда, — с чем-то там…

— А точно не помнишь?

— Точно? Ну… 57… кажется. У тебя ведь все цены написаны.

— Не надо цену… — пытаюсь вставить я.

— Подождите, гражданин, — строго обрывает провизор. — Сейчас разберемся. Надо в журнале посмотреть.

— Но мне же плохо…

— А кому сейчас хорошо? — говорит она, выдвигая какие-то ящики под прилавком.

— Мне очень…

— А в аптеку, между прочим, только такие и ходят. Не ресторан все же.

— Вот вам деньги, без сдачи, — я почти ложусь грудью на прилавок.

— Гражданин! — выныривает она. — Сейчас же перестаньте. Обман, обсчет, обвес ищите в другом месте. Поймите же, любая неточность в фармакологии может стоить кому-то жизни!

— Понимаю…

— Вот и потерпите минутку, — она уходит за дверь.

До ближайшей аптеки уже не дойти, думаю я. Мелькает мысль разбить витрину, чтобы добыть таблетку.

Но тут она возвращается с журналом. И с победоносным видом:

— Вот видите, что я говорила! 55, а не 50!

— Давайте же… — хватаю я ртом воздух.

— А без сдачи у вас не будет? — вдруг снова озабоченно хмурится она, роясь в кассе.

— Н-не… не надо «без сдачи»…

— Как не надо? Мне чужого не надо.

— Дай мне лекарство, дура!

— Перестаньте хамить — вы не в автобусе.

И отвернувшись, кричит:

— Валь, а Валь! У тебя есть 45 тенге?

— Нет, — слышится через некоторое время. — 50 вот есть. Дать?

— Давайте, — сиплю я, сползая с прилавка.

— Гражданин, держите себя в руках, — укоризненно бросает она через плечо. — Вам пятак, тому, другому. А возмещать потом мне из своего кармана?

— Пожалей, бессердечная…

— Пожалей… Вы же не нищий в переходе. Вот у него точно денег нет на лекарство. Помрет, если никто не пожалеет… Может, у вас самого 5 тенге найдется, а? Я вам 50 сдачи дам.

— Валя… — шепчу я. — Займи 5 тенге, я паспорт оставлю.

— Кто там, Гуль? — слышится голос. — Алкаш мой, что ли?

— Да нет, все тот же. Подождите, я у себя в сумочке посмотрю.

Кажется, полжизни пролетает перед глазами. Наконец появляется она. И сияет, как нимб на челе Богородицы!

— Вот ваше лекарство и вот ваша сдача! Благодарите уборщицу, время свое не пожалела, чтобы сходить в своем пальто поискать.

— Господи, да я ей свечку поставлю… за здравие! — мычу я, принимая таблетки. — И тебе тоже… только от геморроя.

Фу-у, вроде отпустило. Вышел из аптеки и, спускаясь в подземный переход, сунул синюшному мужику с протянутой рукой эти 45 злополучных тенежек.

— Дай Бог здоровья, — прохрипел он. — Как раз их недоставало подлечиться. Точно, бля, как в аптеке!

Братанов

Братанов печально сидел в своей квартире и думал, как найти работу. В дверь позвонили. Открыв, он увидел двух плечистых ребят в спортивках.

— Мужик, — напористо сказал один, — убери «мерс» с дороги.

— «Мерс»? — изумился Братанов. — К-который «мерс»?

— Нам без разницы, который он у тебя. Убери, и все. Или взорвем на хрен.

— Взрывайте, — пожал плечами Братанов и закрыл дверь.

Через минуту под окнами грянул взрыв, аж стекла чуть не вылетели. Подбежав к окну, Братанов увидел развороченный «Мерседес» у подъезда и нагло объезжающий его по детской площадке джип.

На следующий день в дверь позвонили еще двое. Похожие на первых шириной плеч и ежиками, но в других спортивках.

— «Мерс» ты взорвал? — в упор спросили они.

— Н-нет.

— Не гони. Центровские на тебя показали — ты им заказывал. Так что колись: ты, братан?

— Да, Братанов…

— Так вот, ты велел своим «мерс» взорвать, а его хозяин нанял нас — тебя замочить. Но если по-хорошему, можешь откупиться.

— ???

— Не прикидывайся! Твои центровские на днях банк кинули. Так что капусты у вас должно быть валом.

— Ну так и возьмите ее, — все, что мог сказать в ответ Братанов.

— Ну смотри, братан. Если че не так, вернемся.

Они вернулись. На следующий день Братанов собрался идти на поиски работы и, открыв дверь, едва не упал: убивать пришли! Но один из киллеров с перевязанной головой сунул ему в руки чемоданчик:

— Держи, Братан. Нам чужого не надо.

— Что это?

— Касса центровских. Мы их ночью перемочили. Правда, они и наших положили в перестрелке… За все это, за работу и за потери, мы отсюда вычли. Хозяин тачки тоже доволен. Остальное возвращаем. Надо будет кого замочить, Братан, обращайся.

Назвав номер мобильника, они круто повернулись и вышли. Не успел Братанов закрыть дверь, как на пороге возникли трое — в клубных пиджаках.

— Ты Братан? — строго спросили они.

— Я…

— Мы западные. Центровские были должны нам за кайф. Ты их хлопнул. Значит, спрос с тебя. Как будешь расплачиваться?

— Нате, — Братанов протянул кейс.

Один из пиджаков открыл его и, сунув руку, пошуршал бумагой.

— Годится, — кивнул он. — Здесь даже больше. Значит, ты в доле, Братан. Увидимся.

Следующим утром в дверь опять позвонили. Братанов обреченно пошел открывать. На площадке стояла парочка: он в хорошем костюме и с крутым мобильником, она — дорогая шлюха.

— Братан, — уважительно пожимая руку Братанова, заговорил мужик, — я Мазик, меня в городе все знают. И тебя, Братан, сейчас все знают. Круто ты центры взял — я рад, знаешь как! Только не сердись, я должок центровским потому и не возвращал, что дерьмо они были, так себе — мелочевка. А как только узнал, что ты теперь тут рулишь, сразу приехал… Хочешь, в сауны поедем — вот телочка свежая, а?

— Н-не…

— Ну, не сердись Братан! Я долг завтра же верну. Так что киллеров своих отзови, а?

— ???

— Ну я же не слепой, Братан! Вчера же в кабаке какая-то горилла на меня пялилась. Ты отзови его, очень тебя прошу. Клянусь, завтра же рассчитаюсь — со всеми процентами!

Уходя, он сделал попытку оставить девку: «На, подарок тебе!», но Братанов вытолкнул ее следом и захлопнул дверь. Потом позвонил в полицию:

— Бандиты сделали меня бандитом.

— Ты че, паришся, братан, или накидался? — спросила трубка.

— Я Братанов, я нормальный, но я, получается, заказал центровским взорвать «мерс», а потом наслал на них же киллеров, и те постреляли тех, а банковскую кассу, которую они взяли, мне вернули, ну я и заплатил за кайф, а тут еще один аферист вместо долга мне бабу подкладывает…

— В психушку звони, это по их части! — хмыкнула трубка, но затем приглушенно добавила. — Но если ты заместо центровских, обратись лучше к их человеку. Соединить?

Братанов выронил трубку…

На другой день приехал человек с юго-востока:

— Братан, нам, короче, известно, что это ты подогрел западных на бабки. И они теперь клевый кайф в город завезли. Но цену крутую держат. Давай, ты от своей доли за кайф десятую часть нам отстегнешь, а мы тебе двадцать процентов от водяры подгонять будем?

— Давай, — согласился Братан.

— Тогда это первый взнос, — человек сунул хрустящую пачку денег и уехал.

Через час нарисовался Мазик:

— Братан, Мазик слово держит! Выгляни в окно, а!

У подъезда стоял новый «Мерседес».

— Кстати, Братан, северные просят стрелку назначить. Центровские в их районе долю с киосков имели — видно, хотят теперь скидку просить.

— А чего разводить, — сказал Братан. — Пусть долю себе оставят. Но водку мою в своих точках поставят.

— Передам, Братан, передам, — суетился Мазик. — Давай, я твоим посредником буду — ты пахан крутой!

Едва он уехал, как в дверь снова позвонили. На пороге стояли двое в спортивках.

— Мужик, убери «мерс» или взорвем на хрен.

— Братан, я Братан, — напористо сказал Братан.

Ежики сразу поникли:

— Блин… извини Братан! Пригородные мы, торопимся на разборку с лохом-должником, вот и ошиблись. Не в обиду, а?

— Не в обиду, — простил их Братан. — Но завтра от меня Мазик к вам подъедет — есть клевый кайф…

— Базару нет, Братан! — обрадовались пригородные. — То что надо!

Закрыв дверь, Братан подошел к окну. Джип аккуратно объехал его «мерс», трамбуя детскую песочницу.

Волшебные слова

Дорожный инспектор Донгелеков влюбился… в водителя! В природе с дорожными инспекторами Донгелековыми такое происходит с периодичностью в 200—250 лет, как и миграция скунсов из Алабамы в Алматы, вспышка Сверхновой в "Superstar.kz" и вспышка слева на учениях Казбата.

Стоял апрель, и какой-то психованный ангелок-купидон с особым цинизмом дважды бабахнул в Донгелекова из-за светофора на пересечении Фурманова и Курмангазы. Любовный дартц пробил нагрудную бляху, а контрольный дротик попал под козырек фуражки. Ноги подкосились, как у пьяного народного избранника, когда тот выходит из-за руля своего «брабуса», а в глазах все поплыло: алматинские горы, которых уже не видно, многоэтажные офисы, которые эти горы же и загородили, сплющенные лица в окнах автобуса и неземной лик водителя «хонды», выворачивающей с Курмангазы…

Инспектор сомнамбулой шагнул на проезжую часть и фаллически вздыбил жезл. «Японка», игриво подмигнув поворотником, сексуально вильнула вправо и изящно, как топ-модель, остановилась. Прошло целых восемь секунд, а из «хонды» никто не выходил! Нормальные гаишники в такой ситуации могут вообще забрать права — за оскорбление чести и выудить долларов сто — за унижение достоинства. Но Донгелеков был уже ненормальный. Поэтому он сам подбежал к машине. И даже наклонился к окну! И даже отдал честь!! А затем… затем… представился!!!

По городу прошла незримая волна, затряслись устои общества, где-то в кресле вздрогнул и проснулся аким, а неземное создание хлопнуло ресницами и пропело:

— Ой, я что, не туда повернула?

— Туда, — выдохнул Донгелеков.

— А! Буковку «У» прилепила не туда?

— Буда! То есть… — замотал он фуражкой, — туда!

— И «туфельку» тоже туда?

— Туфда… Все туфда!

— Так чего же вы хотите?

— Я хочу вас…

— Оштрафовать?

— Я вас хочу…

— Проверить на трезвость?

— Хочу я вас…

И тут Донгелеков зажмурился в поисках неведомых ему волшебных слов и, с невероятной скоростью отрыв в памяти, забитой правилами дорожного движения и должностными инструкциями, какой-то шлак из песен и школьных сочинений, произнес:

— …нести на край земли…

— Но я выпила всего одну кружку пива!

— …мы будем рядом и в жизни, и…

— Ну хорошо, пять кружек! И что из этого?

— …любовь и смерть — таков удел…

— Но подрезала я того придурка не специально!

— …апрель, налить чернил и плакать…

— Ну отпустите меня! Я хоть права из дома привезу!

— …я вспомнил вас, и все былое…

— Ах, вспомнили! Это вы тогда права у меня отобрали?

— …сто шагов назад, тихо на пальцах…

— Вы меня обыщете? Думаете, я что-то курила!

— …цветы мне говорят: прощай…

— Ладно, ладно, я дам вам сто баксов!

Старые волшебные слова «Дам сто баксов» чуть притупили сладкую боль от дротиков амура, и Донгелеков смог выразиться более внятно:

— Женщина, я вас ни в чем не обвиняю, я вас… того… — он опять ушел в поиск чудо-слова, но в ПДД оно не значилось.

— Ах, ни в чем! Тогда какого чупа-чупса вы меня останавливаете?!

— Чупа-чупс здесь тоже ни при чем…

— А что причем? Правый руль мой причем?!

— Нет, он прекрасен! Он даже возбуждает!

— Да, у меня много недостатков! А у кого их меньше?

— У вас…

— У меня одни недостатки! Правый руль, домик в районе барахолки, профессия — «незанятые»! Блондинка, наконец!

— У вас…

— У меня куча кредитов по грабительским процентам наших банков! И наконец… блондинка-то я ненастоящая!

— У вас…

— Ну что вы все «у вас» да «у вас»?! Скажите же что-нибудь… ободряющее.

— У вас мужчина есть, женщина?

— Мужчина, ну откуда у меня мужчина?! У меня же нет будущего!

— Есть, — скромно сказал Донгелеков. — Я.

— Вы?.. Мужчина, вы надо мной издеваетесь?! Я дам вам сто баксов…

— Это уже не те волшебные слова.

— Ну хорошо! Признаюсь, пива я не пила! Так, дерзила…

— Верю.

— И ничего не курила, и никого не подрезала, и права не купила, и они у меня с собой!

— Они мне не нужны.

— Я просто попала в какую-то прострацию, когда вы вдруг сказали, что хотите меня…

— Да.

— …нести на край земли…

— Да.

— А потом, что мы будем рядом и в жизни, и в смерти…

— Да.

— А вы правда… вот вы, целый дорожный инспектор, правда хотите налить чернил и плакать?..

— Да, дорогая, да, милая моя женщина.

— Ох, мужчина, это слишком волшебные слова…

И эти волшебные слова исчезли за долгим-долгим поцелуем. А мимо обнявшихся влюбленных тихо топоча лапами пробежало по Фурманова стадо алабамских скунсов…

Йогическая сила