Бесплатный фрагмент - ВВ

Добрые рассказы,
или Сериал на бумаге. 
ВВ

                       Дорогие читатели!

В хорошие времена хочется приумножить счастье, в плохие — подзарядиться им.

Серия добрых рассказов «ВВ» как раз нам в этом поможет. Здесь не про хорошее, прекрасное и чудесное. Вы почувствуете разное: и радость, и печаль, они же как сестры… По-доброму будет потому, что книга каждой своей частью дает надежду, чтобы идти и идти…

И, следуя к своей мечте, под взором говорящих молчунов, можно найти не только родственную душу, но и сосчастливца. А кто такой сосчастливец? Об этом вы сможете прочитать в книге.

Серия 1.
После

«Эх, Валек», — щурясь от солнца, вздыхал Вася. Он сидел на крыльце бани, недалеко от большого двухэтажного деревянного дома.

Весеннее солнышко светило в глаза, словно хотело вытащить Ваську из себя, отвлечь, поиграв с ним в жмурки.

«Кто бы мог подумать, что я буду сидеть на твоем месте, жить в твоем доме с твоей…» — продолжал размышлять Васька так же, как продолжал безуспешно бороться с лучами света и всматриваться вдаль.

А солнце никак не унималось. Дневное светило не давало разглядеть страдальцу выцарапанную на зеленом деревянном заборе надпись. А когда-то ограждение было бордовым. Это их рук, Васьки и Валерия Николаевича, дело. Теперь Васька прищурился от нахлынувших приятных воспоминаний.

На самом деле он хорошо помнил эти буквы и мог даже на них не смотреть. Достаточно было просто закрыть глаза — образы появлялись сами. Он помнил каждый штрих, каждую стремившуюся сбежать извилистую линию, которую мальчишки пытались вернуть на место. Он бы и в кромешной темноте нашел это место и эти «милые каракули», как нежно называл их Валерий Николаевич.

Часть доски, на которой жила надпись, отсутствовала.

«Осталось только ВВ», — думал Васька. Краска на досках немного облупилась, а уходя, так цеплялась за жизнь, что вырвала «+», который был выведен между буквами.

«Да так даже лучше. Теперь они совсем близко друг к другу. Или это бессовестное облезлое пятно словно пропасть? — Васька мучительно прикрыл глаза. — Нет, не пропасть, просто стерлось все лишнее, чтоб ничего нам не мешало быть вместе… хотя бы тут», — отвечал себе он.

Вдалеке показалась знакомая машина. Васька открыл глаза.

«Коля…» — улыбнулся Васька.

Вот уже заборные часовые расступились, приветствуя и пропуская «ауди» серебристого цвета. Машина протиснулась. А вместе с ней зашла радость. Вася всегда любил Колю, даже когда он, Вася, не был частью этой семьи.

Маргарита тоже услышала шорох шин и выглянула из-за двери. Коля вышел из машины, махнул рукой Маргарите и быстрыми шагами подошел к Ваське. Потискал его, такого тепленького от солнышка.

— Ну как ты, Василек? — ласково произнес он, затем перевел взгляд на Маргариту и уже стремительно направился к ней.

Через пару секунд Николай стоял возле жены.

— Теперь твоя очередь. — Коля нежно обнял Маргариту и поцеловал.

Они всегда мило приветствовали друг друга и еще теплее прощались. Затем Коля проскользнул в дом.

«Сейчас и меня пригласят», — прикидывал в голове Васька.

— Ва-а-ася! Пойдем кушать! — позвала Марго, кутаясь в теплую серую кофточку.

«Тепло стало, сегодня без куртки вышла», — обратил внимание Васька. Жизнь на улице научила его наблюдательности. В зависимости от погоды Маргарита меняла только накидки. На ногах в любой обстановке — зимой, весной, осенью — были прозрачные резиновые тапочки с цветочками. Но если было очень холодно, то, чтобы не заболеть, она заботливо утепляла ножки носками по сезону: в стужу — толстенькие, при легкой прохладе — тоненькие хэбэшки. Только летом она выгуливала босые ножки.

«Меня зовет… наша Марго. А ведь были времена… даже злилась на меня она. А теперь мы вместе».

Стоит Маргарита на крыльце. Терпеливо ждет. Знает, что Вася пойдет медленно, рана в теле заставляет замедлять движения. А та, что на сердце, заставляет и само время идти медленнее.

— Да иду я, иду, — бормотал Васька, пока подходил к крыльцу, где встречала его Маргарита. Он поднялся по ступенькам и остановился в нескольких шагах от нее. Она стояла и никуда не торопилась, нежно и печально смотрела то на Ваську, то на банное крыльцо. Вася тоже обернулся.

«Да, вчера мы там сидели вдвоем с Валерием Николаевичем», — вновь загрустил он.

Васька вспомнил, что вчера был такой же солнечный день. Он предложил Валерию Николаевичу поиграть:

— Валек, пойдем ловить солнечных зайчиков.

— А я, Васька, ловлю. Спиной только. Это медленная охота на живца. Придет время, и заяц, да такой упитанный, сам на меня напрыгнет. И тут уж я его не отпущу. Будем вместе с ним сидеть.

— Да ты не Валек, ты Валенок! — засмеялся Василий.

— Не Валенок. А Валерий Николаевич так-то, — с фальшивой обидой ответил Валерий. — Так меня величают домашние. Ты же знаешь, что я Визард по паспорту, — важно, но мягко продолжал Валерий Николаевич.

— Да это все Коля. Я помню. Из-за него ты стал Валерием.

— Так и было. Но мне так больше нравится.

Это было до, а сегодня — после.

Маргарита, глядя, куда был направлен Васькин взор, тяжело вздохнула:

— Ну пойдем, Вась.

Рядом с Марго было тяжело и легко одновременно.

«Нужно держаться рядом», — подумал Васька.

Васька, поворачиваясь к Маргарите, коснулся взглядом номера отдыхавшей с дороги машины.

«Три „В“. Где же ты маленькая беленькая „В“?» — размышлял Вася.

---

— Ва-а-ась, — вывела его из раздумий Маргарита. — Пойдем?

Васька подошел к двери, куда уже отступила Маргарита. В это время выглянул Николай:

— Где там наш Василий Николаевич? (При этих словах Марго печально улыбнулась.) — Заходи, Василек, заходи, сынок. Пошли обедать.

И Васька подошел к своим. Потерся им о ноги. Марго присела и протянула к Ваське руки. А он, накрутивши хвостом положенное число оборотов, скользнул в ее объятия.

«Люблю ее, Марго. Нашу с тобой Марго», — промурлыкал Васька.

Серия 2.
Время для любимых

В этот день после обеда Николай остался работать дома. Мог себе позволить и пользовался этим довольно часто. Николай, как считали некоторые эксперты жизни, а по совместительству соседи неподалеку, вообще любил прохлаждаться дома, то есть был писателем. А писать — дело непыльное.

«Можешь отвлечься и подремать или кино посмотреть», — особенно часто так думала о Николаевом труде добропорядочная и сердечная гражданка, дама в годах и за стенкой — баба Тома.

Окна кабинета у Шубских выходили на кухню бабы Томы. Рабочий стол Николая и Маргариты был вплотную приставлен к окну. И участливой бабе Томе приходилось видеть, как неправильно они живут.

«Да еще и яблоня эта, будь она неладна!» — частенько переживала соседка. Сколько же неудобств бабушке доставляла эта кучерявая красавица летом. Все пыталась своими веточками закрыть милые хозяйские окна.

«Я встала, а он уже сидит, яйца пожарила — еще сидит, суп сварила — до сих пор на стуле, в магазин сбегала, а он и поныне… Интересно, обедал хоть, нет? И так не может, видимо, физически работать, только сидя кое-что делает. Бедненький, еще же хилее будет», — мысли подобного рода не раз крутились в голове у бабы Томы.

«Вот жена досталась ему. Не беспокоится о нем, не заставляет вставать да ноги разминать. Я вот своего Генку берегу. Увижу, например, что спит без подушки, дак обязательно разбужу, неудобно же ему. Или газету сидит читает. А я смотрю на него и чувствую, что ноги у него затекли. Заставляю встать и ноги размять. Охилел бы без меня Геннадий. Повезло ему со мной, не то что Николаю…» — не переставала выражать сочувствие заботливая соседка.

Если бы баба Тома в этот момент выглянула в кухонное окно, то она бы обрадовалась — Николай перестал печатать. Васька, сладко дремавший под тихое постукивание клавиш, проснулся, не смог спать — мечтательно-зевательный ритм сбился. Николай встал, задумчиво походил по комнате, затем подошел к зеркалу.

На этого «хиляка» можно было долго смотреть. Он был высокий, стройный, при этом мускулистый, с широкими плечами, за которыми прятались все те, кому он помогал. Глаза его были небесно-голубые. Ничем не разбавленные, никаких других оттенков и штрихов они принять не могли. В этом был весь Николай — он и сам был «одного цвета»: любил ясность и определенность во всем и сказочную честность. И этого же ждал от других.

Эти чистые глаза оформляли черные красиво изогнутые брови. Даже его борода была очень красива. У него не было времени ее постоянно оформлять, а она это чувствовала и сама росла аккуратно, стараясь лишний раз его не тревожить. А вот волосы его, густые и темные, были жестковатыми — ну хоть какая-то колючесть присутствовать должна. Он же Коля, да и вообще человек.

С минуту посмотрев на себя в зеркало, Николай повернулся к Ваське. Хотел что-то сказать, но не стал. Васька это заметил.

«Наверное, у него было желание…» — подумал Васька.

Николай подошел обратно к столу и сел. Снова взялся за ноутбук и стал отбивать ритм.

Сейчас Вася уже не хотел спать. Он смотрел на Колю и думал, что он вновь лежал… на мягком и теплом. Так же, как еще недавно у Антонины Сергеевны. У нее, кстати, тоже был ноутбук. И тут Васька вспомнил, как недавно он и Валерий Николаевич пробирались в Колин кабинет.

— Может, не надо? — уговаривал тогда Васька Валерия Николаевича.

— Конечно, не надо, но необходимо. Хочу тебе кое-что показать. Вот мы с тобой часто говорим о стихах. Я тебе рассказываю, что помню из Колиного или из Заречного. Давай же покажу, куда их Коля складывает. М?

— Что складывает? — не понял Васька.

— Ну стихи. Хочешь? — настаивал Валерий Николаевич.

— Очень хочу, Валек. Но я боюсь.

— Не бойся. Ты же бывший хулиган. Да и это ради искусства. Мы должны разбираться во всех тонкостях дела.

И они пошли на вылазку.

— Дак это же ноутбук! — заметил Васька.

— Да, а откуда ты знаешь? — удивленно спросил Валерий Николаевич.

— У Антонины Сергеевны дома такой. Она по нему звонит.

— По такой гигантской раскладушке? Кому? Великанам? — спросил Валерий Николаевич и улыбнулся.

— Нет, — обиженно ответил Васька. — Детям и внукам.

— Да знаю я. Шучу, не обижайся. Коля тоже так звонит по делам. Да и бабушка с дедушкой еще нам звонят часто, хотят на меня посмотреть да на Макса с Сашкой. А кстати… Ты же говорил, что родные у Антонины Сергеевны живут недалеко?

— Да, так и есть, Валек, — грустно заметил Васька. — Здесь рядом. Да у них и машина есть. Но почему-то звонят только, а приезжают очень-очень редко. Я видел их только два раза за все время, которое я с ней живу. Каково вот моей сосчастливице? Я хоть и не сильный любитель объятий, но даюсь. Ей необходимо внимание. Да и уважаю я ее.

— Во-о-от, Василек. В этом все люди. Я вот при всей своей занятости всегда нахожу время и позволяю мальчишкам, Коле и Марго себя погладить. Это же четверых надо обойти! А если еще бабушка с дедушкой приезжают… Понимаешь, для любимых всегда должно найтись время. Всегда… Ты же еще помимо Антонины Сергеевны находишь время для Шустрика! А… ты не такой простой, Василий, — заметил Валерий Николаевич. — Продвинутый — в технике разбираешься.

— Да, — смущенно и кротко промолвил Васька. — Почти за два года с Антониной Сергеевной я многому научился. А потом и ты, конечно, меня учишь.

Валерий Николаевич засиял и добавил:

— Спасибо. Я немного отвлекся. Вот в этом ноутбуке, Василек, стихи и живут. Коля пишет, затем мне читает. Люблю стихи… — мечтательно заметил он.

Вспомнив этот случай, Васька улыбнулся.

Жаль, нет Валерия Николаевича сейчас рядом. Коля раньше все время читал Валерию Николаевичу то, что сочинил. Он бы оценил. А Васька? Нет, он не тонкая натура, он только тянется к прекрасному. Он привык к холодным улицам. А на улице на стихи не выделить много времени. Это сейчас Васька уже кое-что понимает. А пару лет назад он знал только про поэта Заречного, хотя при этом так мало слышал из его творчества. Только Валерий Николаевич основательно познакомил Ваську с произведениями этого известного поэта, а до этого были в основном отрывки и пересказы.

Несмотря на то, что теплые руки и слова грели Ваську уже почти два года, не считая последнего месяца, год на улице оставил рубец на его сердце. Это с дедом Павлом он поменял улицу на дом, но длилось это недолго. А за пару лет тепла Васька был обязан уже своей сосчастливице Антонине Сергеевне. Ее он вспоминал с нежностью, благодарностью и грустью. Это она положила конец скитаниям маявшейся душе — взяла его, годовалого малыша, к себе.

А что было до? Васька был предоставлен сам себе. Он не помнил многого из своего детства, но при этом многое само автоматически врезалось ему в душу. Так, он смутно помнил маму. Вернее, только ощущения тепла, любви и спокойствия. А потом он остался один. Почему? Он вспомнить не мог.

Затем он, малыш, встретил их. Сколько их было, Васька точно не знал.

Серия 3.
Бесхвостые и огонек для ноября и жизни

Некоторые члены «Неуловимых», как называл их Том, менялись. Постоянных проказников, включая Ваську, было две передние лапки — десять.

Валерий Николаевич как-то отметил:

— Понимаешь, Василек, вот у нас на каждой передней лапке по пять пальцев. Четыре из них расположены рядом — мы ими пользуемся постоянно, а один палец… вот этот, который чуть выше остальных, — тут он встал на задние лапки и показал свой пальчик на правой передней лапке, — мы бережем. Он для особых случаев. Ну ты и так это прекрасно знаешь.

Валерий Николаевич сделал паузу. Затем, с минуту помолчав, он продолжил:

— Это все так похоже на тех хулиганов, про которых ты рассказывал. Эти два пальчика, стоящие особняком на левой и правой передних лапках, как Том с Хвостом — для лазанья по деревьям, заборам, спуска с высоких построек, то есть хождения по наклонной. А в остальное время эти пальчики бездействуют. А эти товарищи, надо сказать, морально сильно опустились, — закончил Валерий Николаевич свою мысль и тяжело вздохнул. — И жизнь на улице не оправдание. Ты же знаешь Тимофея, Потапыча — не в ласке они воспитывались, много бед в жизни повидали, но не обозлились.

Васька тогда в очередной раз поблагодарил судьбу за встречу с другом. Какой мудрой и чуткой была его родственная душа.

Валерий Николаевич был прав. Том и Хвост всегда были словно поодаль от остальных. И это понимал каждый член банды, маленький и взрослый, с большим числом болячек и с маленьким. Даже он, малыш Васька, которому на тот момент, когда он встретил Тома, было шесть месяцев, сразу понял, что к чему.

Васька до сих пор помнил эту встречу. Именно с этого знакомства продолжались его воспоминания, которые обрывались на мгновениях жизни с мамой.

Малыш Васька спешил к Зинаиде Павловне — одной из добрых подкармливающих его бабушек. У него так сильно урчал и ныл живот. Он ни о чем думать не мог: «Лишь бы успеть. Поскорей бы закончился этот парк». Баба Зина наверняка оставила ему что-нибудь поесть, но на съедобное на улице большая очередь. Обед не ждет, он исчезает через минуту после появления.

Подбегая к очередной скамейке, Васька заметил женщину, кормившую светло-серого кота. Через секунду его настиг он — божественный запах счастья, то есть сосисок! Васька устоять не смог.

«Вот же она, еда! А до бабы Зины еще бежать и бежать. Да я быстро…» — подумал рыжий комочек и подбежал к манящей лавочке.

Васька посмотрел на женщину и кота. Женщина улыбнулась, а светло-серый пушистик испуганно взглянул на Ваську, а затем быстро перевел взгляд куда-то в сторону деревьев.

«Странно», — мелькнуло в голове у Васьки. Но живот гудел. Не до чужих взоров ему. Голодное урчание заглушило все мысли и опасения.

Женщина положила половину сосиски и рядом с Васькой. Он ее жадно проглотил. Затем оприходовал еще одну щедро выданную половинку. Наскоро засунув в себя сосиску, Васька подошел к доброй душе поближе и дал себя погладить.

Когда Васька терся женщине о ноги, он заметил, что светлый пушистик съел только четвертинку сосиски, а другую оставил, хотя было видно, что он хочет есть. Добрая женщина успела провести по мягкой рыжей шерстке пару раз, как ее окликнули. Она быстро встала, взяла пакеты с сосисками и хлебом, положила их в сумку, надела перчатки и пошла навстречу к девочке и мужчине. Кормилица хвостиков сделала пару шагов, затем всплеснула руками и вернулась — положила еще по сосиске для каждого мурлыки. Затем добавила и немного батона. Теперь она ушла уже насовсем.

Пока Васька смотрел на уходящую благодетельницу, сзади подошли двое. Вот на него уже смотрели трое: рыжий, черный и светло-серый хвосты.

Рыжий подошел ближе остальных и медленно спросил:

— Как относишься к бесхвостым?

— К кому? — не понял Васька.

— К людям! — злобно фыркнул рыжий. — Сколько бесхвостых можешь обходить за день?

Васька долго смотрел на рыжего и черного котов. Их глаза не выражали ничего, но воздух при этом был наполнен тревогой, а лапки подкашивались. Затем Васька перевел взгляд на светло-серого — тот опустил глаза.

Как потом узнал Васька, в банде было принято ненавидеть людей и за этим тщательно следилось. Основной закон «Неуловимых» гласил, что у бесхвостых можно только брать.

Сердце Васьки сжалось, и он едва слышно произнес:

— Троих.

Рыжего кота звали Том, как в мультфильме «Том и Джерри». Лариса в детстве была без ума от игривого и озорного бело-серого мультяшного кота. Свое восхищение ее любимым котом она передала и дочке — Катенька постоянно смотрела на проделки Тома по телевизору и мечтала завести такого же хулигана.

Катюша долго просила у родителей котенка и очень огорчилась, когда мама принесла рыжий, да еще и не слишком пушистый комочек. Но что ж было делать — Катеньке очень хотелось играть с каким-нибудь малышом, а рыжик был хоть и не таким, как надо, но очень милым. Пришлось тискать солнечного котейку. А когда Том подрос, то у Кати он уже не вызывал нежных чувств — он же был уже большой. Тома оставили на улице и взяли для Катеньки нового мурлыку — правильного, то есть маленького, пушистенького и серенького.

Том, уже будучи взрослым, в отличие от многих других котов не стал менять себе имя — это бы означало достать часть занозы и, возможно, со временем немного утихомирить свое сердце. Он выбрал другое — наказывать людей и только брать, ничего не давая взамен.

Валерий Николаевич потом показал Ваське настоящего Тома — у Шубских в кладовке была картинка с изображением серого озорного, но неудачливого ловителя мышки. «Неуловимый» Том оказался совсем не похож на кота из мультфильма. И не потому, что был рыжим. Просто или совсем сложно, но Том из «Неуловимых» сильно и безнадежно осерчал на жизнь.

Когда «неуловимый» Том вместе со своим подлапным Хвостом сидел в кустах и следил за выполнением задания Тишкой, он видел, что маленький Васька, как и малыш Тишка, вызвал умиление у женщины.

«Такая же, как та бесхвостая», — со злостью подумал он тогда. На Ваську он не злился — им с Тишкой оставили еще по одной сосиске. Значит, с ним можно поработать — будет для них умилять коварных бесхвостых.

Когда Васька рассказал Тому про тех, кто его кормит, главарь банды произнес:

— Пойдешь с нами? Будешь сыт — будешь по десять бесхвостых оббегать. Тебя как зовут?

— Баба Зина зовет Мишкой, баба Катя — Мурзиком, а Настя — Тишкой, — ответил Васька.

— Тишка у нас уже есть. Будешь Прошкой. Пошли.

И Васька-Прошка пошел, сам не зная почему. Том шел впереди, Тишка рядом, а позади — черный Хвост.

Тишка, увидев, что Васька-Прошка теперь рассматривает его, на ходу сказал:

— Я за тобой пригляжу.

И побежал вперед, все так же смотря на маленького рыжика. И так увлекся разглядыванием нового члена банды, что врезался в очередную скамейку. Васька-Прошка подбежал очень быстро. Увидев, что с Тишкой все хорошо, рыжий хвостик немного отступил назад и, улыбаясь, ответил:

— Это за тобой нужно приглядеть.

Малыши улыбнулись друг другу. Тишке никогда не требовалось время, чтобы прийти в себя. Он переключался мгновенно — вот он уже был готов бежать и играть.

— Смотри, как я могу! — воскликнул Тишка.

Он был озорным, любил крутиться и вертеться. Он встал на передние лапки.

— Не выпадет сосиска? — пошутил Васька-Прошка.

— Нет.

И они засмеялись.

— Знаешь, Прошка, я всегда укачиваю сосиски после еды — кручусь, встаю на передние лапки. Том говорит, что бесхвостые нас кормят только самыми вредными сосисками. Вот я с ними и играю — качаю. Они становятся добрыми и не вредничают у меня в животе.

Васька-Прошка посмотрел на Тишку — сейчас он не шутил. Какой же он был милый и непосредственный. Да, он был маленький, почти такой же, как и сам Васька-Прошка. Но тот свет, который жил в Тишке, просто не смог и не сможет погаснуть от условий жизни на улице. Его душа вмещала столько тепла, что казалось, и Том мог оттаять. Том это чувствовал и держал Тишку на расстоянии — общался только по делу. Рыжий «неуловимый» не мог допустить, чтобы его израненное сердце обнажилось снова.

Вот так Тишкино тепло начало греть и Ваську-Прошку. Это напоминало запуск людьми отопления в холода. Для маленького рыжего хвостика отопительный сезон начался поздно. Но он начался. А это было крайне необходимо — на дворе стояла промозглая, снежно-сырая ноябрьская осень.

Серия 4.
Согревающие песнопения

Вот уже почти месяц Васька-Прошка жил с «Неуловимыми». Первую неделю вливания в уличную команду он ходил на задания с Тишкой. Два малыша так сильно умиляли своих кормильцев, что вдвоем за день могли собрать недельную норму запасов на один хвост. Следующую неделю Васька-Прошка выходил либо с Тишкой, либо с Мишкой — братом своего личного огонька. Однако Том и Хвост всегда были где-то неподалеку.

Затем маленькому рыжему хвостику доверили совершать обход без Тишки и Мишки. Часть собранной провизии доставалась малышу, а часть в виде похвостного налога — банде. Такая повинность не только поощряла «двух отдельно стоящих пальцев», но и позволяла приглядывать за теми хвостами, которые не могли позаботиться о себе сами.

Вот Васька-Прошка обходил за день уже по пять бесхвостых: за хорошие результаты ему оставили бабу Зину и Настю, а от бабы Кати пришлось отказаться — она была на территории другого хвоста. Зато ему вручили еще троих продовольстводателей.

Да, рыжий хвостик обходил сейчас немало бесхвостых, но и на улице уже царила зима — красивое и опасное время года. Зимой было сложно, и не только из-за холода. Хвостикам нужно было собрать привычное количество еды за меньший промежуток времени. А люди меньше бывали на улице, и даже когда появлялись, то, укутанные до самого кончика носа, быстро шагали по улице и ничего не видели вокруг — о себе бы позаботиться, не до других в такое время.

Начиная с этого времени Том и Хвост уже не сопровождали маленького рыжего хвостика при каждой вылазке. Лидеры банды не хотели лишний раз выходить на улицу, тем более у них было трое работающих малышей — дела шли куда лучше обычного.

Лишь изредка Хвост, правая лапа Тома, сопровождал Ваську-Прошку — обычно в самые сильные морозы. Руководящие хвосты боялись, что малыш попросту замерзнет и не донесет собранных запасов до дома, поэтому и страховали их. Эти «наклонисты жизни» всегда в жуткие холода отправляли работать именно малышей, оставляя в тепле большинство взрослых хвостов — бесхвостые в стужу реже отказывали именно маленьким беззащитным комочкам.

Хвост вроде и не был плохим. Но он так боялся Тома, что страх заставлял его делать дурные вещи. На самом деле хвоста не было, вернее, был маленький обрубок: зеленоглазый черныш потерял его в драке с собакой. Просто гладкошерстный уголек, пытаясь выслужиться перед главарем банды, все время ходил за ним по пятам, поэтому черныша и стали называть Хвостом.

А вечером уставшие хвостики грелись и слушали рассказы Аристотеля — все свободное время лежащего, то есть думающего, хвоста-мыслителя. Вообще-то изначально Аристотель был обычным Барсиком. На одной из вылазок кот-философ встретил того, кто определил его судьбу.

Жарким летним деньком Барсик возвращался с полезной прогулки и встретил волнообразно идущего мужчину. Этот джентльмен остановился, внимательно посмотрел на Барсика, поприветствовал его и отметил:

— Умный ты. Прямо Аристотель, — а затем пошел дальше.

Даже трофейная сосиска выпала изо рта у Барсика.

Тот дальновидный капитан пошел по волнам жизни дальше, а Аристотель начал размышлять о зигзагах бытия с еще более умным видом. И это тот случай, когда имя выбрало себе хозяина. За счет имени, словно прослойки клея, произошло образование очень прочной связи между соединяемыми поверхностями — жизнью и котом. На всю жизнь, как говорится. Барсик был умным котом и знал о мудром бесхвостом философе. А через пять минут и вся округа знала, что Барсик теперь Аристотель.

Аристотель столько размышлял о том, что есть и будет, что казалось, именно от большого количества мыслей и рос его живот. Это было странно для уличного кота, но мысли же не остановить! Сам котик был кареглазый и серенький — всю яркость мира он узнавал из стихов. Он очень любил стихотворения Заречного. Однажды серому хвостику удалось повстречать неизвестного, но талантливого юнца, а теперь уже выдающегося зрелого поэта, и послушать его песнопения. Аристотель тогда остался под впечатлением, и у всех незнакомых котов он спрашивал о новых творениях одаренного автора.

Стихи Заречного и правда были прекрасны. Их любили и уважали многие члены банды. Даже Том, делая вид, что спит, наслаждался той частью творчества известного поэта, которую помнил Аристотель. Аристотель слышал так много, но рассказать наизусть мог так мало. Он иногда просто по-своему рассказывал о том, что ему удалось когда-то уловить.

Кот-философ баловал публику и стихами собственного сочинения. Под его мурчание всегда сладко спалось. А что еще делать зимой? Слушать песнопения и ждать весну.

Так, на днях серенький мыслитель поделился стихами собственного сочинения о «неуловимых» малышах:

У Тишки, Мишки, Прошки

Пуговки-ладошки

Да маленькие ножки,

Но больше всех кормежки —

Сосисок да лепешек —

Приносят наши крошки.

Не шедевр, конечно, но красивая и трогательная забота, которая была так нужна малышам с большими и добрыми сердцами. Тем более Мишке отдавили лапку, и нужно было утихомирить боль — немного его отвлечь.

Тонкая и ранимая душа пузатого хвостатого поэта каждый прожитый вечер заканчивала стихами Заречного о весне. Это были те самые единственные стихи, которые он знал на память:

Будет лучше, знаю, будет,

Зима придет и боль остудит,

От зла округу обезлюдит.

Весною птицы нас разбудят,

Цветы дыханием окрутят,

И тьма уйдет, и свет пребудет,

Надежда силы раздобудет,

Кормильца милого добудет.

Аристотель, конечно, схитрил и заменил одну из строк усатого поэта. Но так было нужно. Иначе бы он не смог познакомить хвостов с творчеством для жизни.

И как же в свое время обрадовался Валерий Николаевич, когда узнал, что именно эти стихи зажигали надежду в сердцах покинутых, но не сдающихся!

В свободное от заданий время Васька-Прошка гулял с Тишкой. Иногда они брали с собой Мишку. Когда маленький рыжий хвостик впервые увидел Мишку, то подумал, что тот «пахнет» Тишкой. Два брата были очень похожи: с желтыми глазками-огоньками — доброго озорства и тепла души у них было не отнять. Но также имели и существенные отличия: Тишка жил сердцем, а Мишка — по большей части умом, он умел переключаться с холодного на горячее и обратно. Только у Мишки была черненькая шерстка. Два маленьких родных комочка, светлый и темный, были двумя противоположностями, дополняющими друг друга.

Однажды в теплую зимнюю погоду три маленьких хвостика сидели на крыльце дома под козырьком и смотрели на медленно спускающиеся с неба снежинки.

— Проша, Миша, надо загадать желание, — тихо и задумчиво сказал Тишка.

— Какое желание? — спросил Васька-Прошка.

— Скоро Новый год. Говорят, что Новый год — это волшебный праздник. Можно попросить все самое заветное. Хоть что… — ответил Тишка.

— А что обычно просят? — поинтересовался рыжий комочек.

— Знаешь, Прошенька, я… еще не просил, — замялся Тишка. — Я только об этом слышал от Аристотеля, когда мы были на улице. От бесхвостых тоже. Нельзя об этом говорить при всех… Я хочу найти добрых бесхвостых для Мишеньки, тебя и себя, чтобы нас гладили теплыми ручками, кормили почаще.

— А еще… ты же понимаешь, Тиша, что с каждым месяцем у нас все меньше шансов найти добрых бесхвостых, — добавил Мишка. — Так что просите поскорее, ребята. Чтобы нам хватило!

— Знаю, Миша, — ответил его брат. — Вот уже и попросил.

— И я еще добавлю, — тут желтоглазый черныш загадочно улыбнулся, — двадцать сосисок! Всем по две! Наелись бы до отвала!

В такую теплую зимнюю погоду малышам стало еще теплее от их улыбок друг другу.

— А когда это желание исполнится? — поспешно уточнил Васька-Прошка.

— Может быть, даже в самый Новый год, — ответил Тишка.

— А когда он придет? — продолжал расспросы рыжий хвостик.

— Аристотель говорит, — медленно начал Мишка, — что Новый год наступит, когда время от появления и до ухода Солнышка уменьшится примерно на двадцать бесхвостовых минут. — Затем он сделал паузу и продолжил: — То есть на время нашего спокойного вечернего умывания.

Васька-Прошка посмотрел на милых друзей, а потом на небо. Он закрыл глаза. И представил… большой дом, добрых женщину и мужчину, милых мальчишек. И всех голубоглазых, чтоб глаза были, как у красавицы Рыськи. Ну и друга рядом.

Серия 5.
Приветливые огоньки и четырехцветный джентльмен

Глаза Рыськи были произведением искусства. В эту голубую бездну душа погружалась без остатка и, сладко качаясь на игривых, но ласковых волнах, забывала обо всем на свете.

Это малыши звали черную и озорную кошечку Рыськой, делая звучание ее имени милее для своих ласковых сердец. Руководящие хвосты называли ее Рысью. Хвостатая красавица была очень бойкой и прыткой: она могла за секунду залезть высоко на дерево и также быстро спуститься вниз, ни разу не издав звука. А лапой от нее ребятам попадало как? Хвосты даже не успевали мяукнуть. Но все было по делу. Шаловливая девчушка была строгая, но справедливая.

Именно поэтому у нее никогда не было мира с Хвостом и Тихоном. Но она была нужна банде по той же причине, что и малыши — свое восхищение ею бесхвостые выражали в большой порции кормежки.

Тихон, с кем не ладила умная красавица, был еще одним подлапным Тома. Тихон и Том сначала долго выживали одни. Но «третий кот» банды был очень больным созданием, поэтому, будучи приверженцем идей главаря «Неуловимых», он не мог быть его первым заместителем по состоянию здоровья.

Тихон был даже внешне похож на организатора зла и доставки продовольствия. Он был черно-рыжим с желтыми, как у Тома, глазами — словно отливал воззрениями своего единомышленника. А ходил двухцветный хвост бесшумнее остальных — не мог наступать на лапу, которую ему специально отдавил бесхвостый. И с этой отдавленной лапой из него выдавилось все доброе и светлое, остались только боль и желание навредить.

Обязанностью Тихона было следить за хвостами дома. Хоть черно-рыжий участник банды и был непривередливым уличным котом, желудок которого мог многое переварить, но его нутро никак не принимало врожденное чувство справедливости Рыси.

Рыська также обладала даром — могла лечить. Непонятно, как ей это удавалось, но она своим мурчанием и теплыми лапками облегчала страдания мающимся хвостикам, а иногда и вылечивала их, причем даже тяжелых. Так, Мишкина лапка зажила, стоило только Рыське несколько вечеров подряд пообнимать малыша.

Малыши помимо работы по-прежнему успевали развлекаться на улице. В предпраздничный новогодний период они обычно играли больше: им удавалось собрать дневную норму продовольствия раньше — бесхвостые были счастливы в ожидании скорого чуда и охотно делились своим счастьем с другими.

Больше всего маленькие хвостики любили ловить хвостами снежинки. В снегопад они обычно сидели на крыльце дома, высовывали из-под козырька подъезда на пару секунд свои хвостики, делали ими один полукруг, а потом быстро прятали их обратно под крышу. Затем проверяли «добычу»: чья снежная кучка была меньше, тот и более ловкий, а значит, победил.

Конечно, если с маленькими комочками шла прогуляться Рыська, то победителя знали заранее. Но на нее никто не злился. Как можно было обижаться на победителя, честно заслужившего первое место и при этом еще устраивающего «звенящие» танцы? Когда красавица с черной шерсткой побеждала, то она радовалась так звонко, что лапки всех участников соревнований бросались в пляс от такой чистосердечной музыки.

На улице не бывает много радости. Но предновогоднее настроение вытаскивало радость из всех. Надо сказать, что праздник ощущался в каждой живой душе. Этот особый день в году нельзя пропускать, даже тем, кто живет на улице — надежда на светлое будущее нужна всем.

И вот, когда до нового старта жизни оставался всего один день, руководители банды объявили о ночном задании. Последняя вылазка, по словам Валерия Николаевича, впоследствии узнавшего о ней со слов Васьки-Прошки, была вторым крупным злом «двух пальцев». А первым злом была, конечно, работа малышей в мороз.

На последнюю в уходящем году ночную вылазку пошли Том, Хвост и Васька-Прошка как самый маленький, способный пролезть куда угодно, или тот, кого наверняка не стали бы наказывать бесхвостые. Остальных малышей не взяли. Совести много было брать нельзя, поэтому самые отъявленные хулиганы позволили себе только треть.

На улице не было ни одной живой души. Три хвоста дошли до нужного места быстро.

«Холодно, наверное, им — спешат», — подумал еще тогда Васька-Прошка. Деталей операции малыш не знал.

Ночных посетителей встретил большой деревянный дом с огромной территорией, обнесенный высоким металлическим забором. Ворота вокруг дома были приоткрыты.

— Прошка, — сказал Том, — слушай внимательно. Смотри, здесь есть щель. Зайдешь, подойдешь к тому дому. Вход в него через подвал. Одно из подвальных окон, вон то, разбито и прикрыто металлическим листом. Зайти в дом можно именно там. Поднимешься по лестнице. Протиснешься в дверь — она не будет заперта. И поищешь там мешки… От них будет очень вкусно пахнуть. Тебе нужно найти неполный мешок, один… или два — мы их возьмем с собой, они не должны быть тяжелые. Убедись, что в нужном нам мешке есть корм — такие небольшие ароматные шарики. Ты же его уже несколько раз пробовал. Как только его найдешь, то беги назад тем же путем. Вылезешь — махнешь хвостом влево и вправо по два раза. И жди нас с Хвостом. Не найдешь — сразу к нам. Дальше мы сами. Ты нас потом просто жди… И смотри, чтоб тебя никто не заметил. Если увидишь бесхвостого, то мяукай как можно жалобнее. Не бойся, тебя никто не тронет — ты маленький. Ты понял? — закончил Том.

Васька-Прошка ничего не понял. Особенно страшно ему стало при словах, что пугаться не нужно. Зачем ему ночью лезть за шариками? И в какой-то непонятный дом… Песнопения уже были, ему спать пора. Маленький рыжий хвостик чувствовал что-то неладное — гнусное дело и пахнет дурно.

— Ты меня понял? — уже злобно фыркнул главарь банды.

Ваське-Прошке было не по себе. Чудовищные мысли носились у него в голове. Последние слова Тома, сказанные довольно резко, так испугали маленького рыжика, что тревожные образы в его голове быстро сгинули прочь — кто куда, оставив в ней только страх. Но маленький рыжий комочек был один наедине с теми, от кого бессмысленно просить не то что помощи, а объяснения и поддержки. И малыш пошел на дело.

Васька-Прошка сделал все, как велел Том: он нашел большие мешки, от которых пахло радостью и текли слюнки. Большой удачей было то, что один из мешочков был не до конца заполнен вкусными «кругляшками». Васька-Прошка не мог налюбоваться на это сокровище. Но через минуту он опомнился. Вот он уже выбежал и подал знак хвостом. Теперь зашли его подельники. Вскоре они появились вместе с заветным мешком, таща его в зубах. Большие хвосты так и тащили трофей до самого дома вдвоем, а маленькое «большое сердце» просто бежало рядом.

Это не была удача. Это было хорошо спланированное преступление. У Тома был кот-осведомитель, и он знал, что с приходом зимы новые, поменянные только осенью автоматические откатные ворота тех, кого они хотели ограбить, стали плохо закрываться до конца. Обычно тем, кто обслуживал это здание, помогало закрывание ворот вручную, но не в этот раз — им пришлось сдаться и оставить полотно ворот мерзнуть в одиночестве — без объятий с приемным коробом. Страдающие питомцы страдающей организации никуда бы не выбежали — в самом доме была двойная калитка, чтобы случайно не выпустить хвостиков. Свои бы не вышли, а вот чужие зайти могли, что они и сделали. Причем «наклонисты жизни» воспользовались этим обстоятельством уже не в первый раз.

Когда на следующий день Васька-Прошка возвращался с утренней вылазки, он отметил, что остальные хвосты на улице как-то странно на него смотрят. Но он торопился домой — сегодня же Новый год.

Ваську-Прошку дома встретил Тишка.

— Ты как, Проша? — мягко и тихо сказал светло-серый хвостик, искоса поглядывая на Тихона. Он старался, чтобы черно-рыжий хвост не слышал их разговора.

— Нормально, ну сегодня не такой хороший улов, но все-таки кое-что есть. Да и Новый год — значит, хорошо, — бодро, стараясь заглушить недоброе предчувствие, ответил маленький рыжий хвостик.

— Я не об этом. Как ты себя чувствуешь после ночной вылазки? Аристотель нам все рассказал, — продолжал Тишка.

— Мы принесли ароматные шарики, Тиша… Наверное… это нам подарки… на Новый год, — сбивчиво ответил маленький рыжик с уже тревожно стучащим сердцем. Он ничего не спрашивал. Он все видел по беспокоящимся глазам друга.

— Возможно, Прошенька. Но ты знаешь, откуда вы их взяли? — спросил Тишка.

Рыжий комочек молчал, его сердце сжалось. Казалось, он и сам от этого стал еще меньше.

Тишка немного подождал, сглотнул и закончил:

— Вы ограбили… приют для кошек.

Васька-Прошка не мог поверить ушам. Он сделал плохо тем, кто и так уже достаточно пострадал — он же знал, что среди жильцов приюта бывает много глухих, слепых и даже тех, кто не может пошевелиться. Маленький рыжик причинил вред таким же искалеченным душам, как и он сам. И лапки малыша подкосились. Он сел — грусть на него давила с такой силой, что он не мог некоторое время стоять.

— Прошенька, мы так и думали, что ты не знал…

Васька-Прошка больше ничего не слышал. Он резко встал на лапы и выбежал на улицу. Он бежал и бежал, слыша крики, издаваемые Тишкой, Рыськой и его собственным сердцем. Рыжий хвостик летел, не оглядываясь, отдаляясь от дома, как от прокаженного места. Он мчался так, что даже Рыська не смогла его догнать. Затем, когда устал, он пошел, но все так же не различая дороги и не останавливаясь, — при малейшей паузе вернулись бы мысли. Так продолжалось до тех пор, пока он не приблизился к ней — большой и сверкающей новогодней красавице, установленной на центральной площади города всем на радость. И только тут он осмотрелся.

На улице было оживленно — все и всё были в ожидании праздника. Счастье приветствовали огоньками разных цветов, голосами разных типов и тембров и салютами разного величия. Внутри Васьки-Прошки было так тускло и грязно, не было привычно искрящейся радости. Внутренний свет был приглушен. Глазки малыша поблескивали только от печали да искусственных искорок и звуков вокруг.

Рыжий комочек сел. Он любовался красотой приветливых огоньков и царящей здесь гармонией душ. Он не заметил, как к нему подошел седошерстный джентльмен. Этот кот с большим количеством лет за хвостом не был из числа особ голубых кровей, просто в нем чувствовалось благородство, почтение к окружающим, уравновешенность, спокойствие и жизнь по правилам души. Седой четырехцветный кот Яков уже издалека заприметил капельку печали в огромном океане радости. Когда он оказался рядом с маленьким рыжим хвостиком, то чуть слышно замурчал, чтобы завладеть вниманием малыша, но не напугать его, а затем спросил:

— Ты почему грустишь, малыш? Сегодня Новый год. И это праздник для всех: и для людей, и для нас. Как тебя зовут, пушистый огонек?

— Прошей… И я очень плохой, — ответил маленький комочек.

Кот почтенного возраста едва заметно улыбнулся и положил свою большую белую лапу на маленькую рыженькую. Затем старец посмотрел на маленькое чудо внимательнее.

Рыжий хвостик, встретив взгляд, полный заботы и сочувствия, не смог сдержаться. Он без расспросов рассказал о том, что случилось сегодня. И добавил:

— Уйду я от них. Не хочу быть больше с такими котами.

— Для начала успокойся, Проша. Ты не сделал ничего плохого. Вернее, ты не знал… А то, что ты мучаешься, говорит о том, что ты на самом деле хороший. Очень хороший, — нежно мурчал четырехцветный кот. — Ты прав, тебе не место в этой банде, как и твоим друзьям. Но сердцу не обойтись без помощи головы. Сейчас зима, милый. Хочешь уйти — уйди весной. Если уйдешь сейчас, то сделаешь плохо только себе. Главари вашей банды просто найдут другого малыша. А ты, — тут он посмотрел на Ваську-Прошку и остановился. Немного выждав, Яков добавил: — А ты можешь только замерзнуть… и не сможешь искупить свою вину.

Васька-Прошка вопросительно на него посмотрел.

«Подействовало», — подумал заботливый и внимательный кот. И почтенный хвост Яша, чтобы утешить малыша, рассказал свою историю:

— Проша, еще раз скажу тебе, что ты не знал, что поступаешь плохо. Подожди, сынок, не перебивай, дослушай. Если ты чувствуешь, что виноват, то судьба предоставит тебе шанс заслужить перед собой прощение. Так было у меня.

Серия 6.
Суд над Яковом

— Однажды, когда я был еще молодым… ох и давно это было, мой милый дружок, — Яша поудобнее расставил лапки, — и не здесь, а много-много дней пути отсюда. Я не помог одному котенку. Я видел, что его окружили взрослые сердитые хвосты. Они на него шипели, пугали «колючками» из взъерошенной шерсти, волнами возмущения, изгибавшими их спины, выставляли напоказ парящие трубы-хвосты и вдавливали в землю злобою в глазах.

У малыша во рту была сосиска, и он не хотел ею делиться. Кольцо вокруг котенка сжималось — он пытался сжаться тоже. А многохвостная ярость, чувствуя страх мальца и свою силу, подходила все ближе и ближе. И я… струсил и убежал… Эх… Котов было много, и жестокости в их глазах — тоже. Они не видели ничего… кроме еды и их маленького обидчика.

Не знаю, что стало с этим бедным котенком. Я… его больше не видел. И больше никогда не возвращался туда. А когда проходил недалеко от того места, опускал глаза, боясь увидеть следы преступления. Но следы были, милый. С того момента они всегда были со мной. Хотя вроде уже прошло столько лет, сколько некоторые коты и не живут.

И я, в отличие от тебя, знал… Я жил, ел, гулял, играл, но каждый день думал о своем преступлении. Спас ли я тогда себя?

Конечно, на улице бывает много драк. Со временем ты даже перестаешь бояться ссориться. А как иначе можно выжить? Я был свидетелем и участником многих столкновений. Но только два из них остались глубоко со мной. Возможно, потому, что обижали котят, а может, потому, что я никогда не видел так много злобных искр, что уличные морды менялись до неузнаваемости. Но, скорее всего, потому, что именно в этих случаях я совершенно точно знал, правильно поступаю или нет…

Маленький рыжий хвостик взглянул на большого четырехцветного, и Яков это почувствовал.

— Сейчас, милый. Хочешь узнать про второй случай? — ласково улыбнулся кот-мудрец. — Наберись терпения. Я старый, мне торопиться некуда, да и кормилец с Машенькой отпустили меня посмотреть на праздник. Машенька — это милая моя, мы с ней уже пятнадцать людских лет вместе. — При этих словах почтенный кот засиял. — Не бойся, Прошенька. Второй случай куда приятнее первого…

Так вот. Чувство вины, Прошенька, не проходит само по себе — чтобы оно прошло, вину надо искупить. Судьба предоставила мне шанс утешить свое сердце — сгладить на нем рубцы. Примерно год назад я возвращался домой к моей милой хвостатой. Ох, как много повидали мы, наскитались… А было это в трех днях пути от этого места. Услышал я жалобный писк. И бегом навстречу этому зову. Старые лапы тащили меня сами, причем так быстро, что молодые коты бы позавидовали. Улавливая ухом источник отчаяния, я быстро оказался на месте суда… над собой: маленький комочек был окружен двумя огромными голодными до крови… псами. И в этот раз я убегать не стал.

Это был шанс… не для него, для меня, моей души. Силы были не равны, комочек полностью спрятался за меня: две горы мускулов против троих… И у нас получилось. Как? Я не знаю. Чудеса случаются. И слабый физически может победить более сильного соперника, если его дух силен. Мы воевали втроем: я, мой дух и моя совесть. И мы победили. — Почтенный хвост закончил свой рассказ и посмотрел на Ваську-Прошку.

Что только ни отражалось в глазах маленького хвостика за время проживания исповеди большого: ужас, боль, сочувствие, поддержка и, наконец, желание все исправить и стать лучше.

В глазах Васьки-Прошки Яков увидел себя, затем растянулся в улыбке и добавил:

— До сих пор помню этот комочек: сам дымчатый, а ушко рыжее. И глазки такие добрые… медовые. Красивый такой, и душа у него красивая. Вы, кстати, похожи — ты тоже добрый малый, да и ушко у тебя серенькое — отличается от цвета остальной шерстки, рыженькой. Три лапки, правда, у тебя, малыш, беленькие… Один сапожок потерял, как сказали бы люди, — кот-мудрец улыбнулся. — Только тот малец тогда был чуть младше тебя — ему было шесть людских месяцев. Я почему это знаю? Он, тот маленький хвостик, мне многое рассказал. А чуть позже он мне помог, вернее, еще раз помог… — и почтенный хвост снова опустился в воспоминания:

— Мы с тем малышом стали часто видеться. Он всегда угощал нас с Машенькой чем-нибудь вкусным. Вот однажды заболели у меня глазки, ходил я по поселку, а найти ничего не мог. У душеньки моей лапка с молодости еще больная была, поэтому я много лет добывал еду сам. Ходит она, конечно, тихонько, только вот добытчик из нее никакой. Так тот котенок увидел меня через щель под забором, позвал свою хозяйку. Там полечили глазки-то мои, дали с собой еды. И так много дней подряд: мой маленький помощник, когда я приходил, всегда звал меня лечиться и забрать еду. Ни разу я с пустым ртом оттуда не ушел — всегда уносил пропитание. А ели мы с Машенькой уже вместе. И так было, пока я не поправился.

Потом мы с милой моей ушли в другое место. Мы не привыкли в одном уголке долго сидеть… Причем… я тебе еще не сказал, породистый был тот малыш. А не всегда от благородных можно помощи дождаться. Как он, интересно, поживает?

— Породистый? — переспросил Васька-Прошка. — Нам с такими не разрешают водиться. Том говорит… — тут он замялся, вспомнив случившееся, — что они порой хуже бесхвостых: смотрят на нас свысока, на своих же сородичей внимания не обращают или даже относятся к нам с презрением, — закончил рыжий хвостик и опустил глаза.

Теперь он понимал, как не прав был Том. Во многих вещах не прав. Рыжий хвостик всегда это чувствовал, а теперь он знал это наверняка. Том был не знаком с историей кота-старца. А ведь даже одна история может изменить чью-то жизнь.

— Ты зря, Проша. Ты же слышал, как тот котенок себя повел. Хотя он был совсем маленький. Видимо… любят его. Хороший кот. Тебе бы он понравился.

— Наверное, — задумчиво произнес рыжий хвостик. Он закрыл глаза и вспомнил о своем новогоднем желании… о доме, добрых хозяевах и их милых детях. И всех голубоглазых, с глазами, как у милой Рыськи. А образ друга… стал более ясным… Он был дымчатым и с рыжим ушком. Васька-Прошка очень любил Тишку, Мишку и Рыську. Но… ничего не мог с собой поделать — на него в его мечте смотрели ласковые медовые глазки.

— Да имя у него еще такое чудное было… Визард. Правда, по паспорту только. Мы называли его… — не успел закончить четырехцветный хвост.

А Васька-Прошка так сладко грезил, что ничего дальше уже не слышал. Лишь крики толпы заставили его вздрогнуть. Он немного растерялся, а затем уже четко услышал: «Семь, шесть, пять, четыре, три, два, один! Ура-а-а!»

— Ты успел загадать желание, Прошенька? — ласково спросил Яша.

— Да, еще много солнышек назад… Я загадал найти добрых кормильцев и… а ребята сосиски. Не сбылось. Ничего не сбылось, — грустно ответил Васька-Прошка.

— Не все желания сбываются сразу. Ты верь, как у нас котов говорят: «Будет лучше, знаю, будет…»

— Про-о-ошенька-а-а! — рыжий хвостик услышал знакомый голос светло-серого друга. — Ты здесь! Как мы рады, что нашли тебя. — И Тишка запрыгнул на Ваську-Прошку, затем подбежали Мишка и Рыська. — Представляешь, желание сбылось!

— Что именно? — со стучащим от волнения сердцем воскликнул рыжий комочек.

— Нам подложили двадцать сосисок! — ответили в один голос Тишка и Мишка.

Рыська сияла.

— И все, — грустно сказал Васька-Прошка.

— Начните с малого, ребята. И остальное сбудется. Видишь, Прошенька, все меняется к лучшему.

Серия 7.
Печальное счастье

Вот так Новый год для малышей и Рыськи начался со знакомства с Яковом. И жизнь добрых хвостиков заиграла четырьмя новыми красками.

Надо сказать, что хвостам-старожилам Яше и Машеньке после многолетних скитаний наконец-то повезло. Еще прошлой осенью нашли они своего кормильца — доброго и почтенного старца, как они сами.

Дед Митя сначала долго кормил одного Яшу, а однажды вслед уходящему хвосту сказал: «В следующий раз, дружок, и друга своего приводи. Вижу же, что таскаешь кому-то еду. Пригрею обоих». Так и стали они неспешно жить втроем: кошачья семейная пара и дед Митя, даривший хвостам накопленную им за долгие годы любовь. Добрый дедушка жил недалеко от банды «Неуловимых», поэтому хвостатые друзья часто навещали милую возрастную семью.

Васька-Прошка стал все меньше задумываться о том, чтобы уйти из банды, и все больше о том, чтобы обосноваться в этих местах навсегда. Все потихоньку налаживалось. Никуда не хотелось уходить не из-за холода на улице, а от добавившегося тепла двух больших хвостов, закрывавших собой маленькие в трудную минуту.

Малыши уже подросли и из «комочков» превратились в самые настоящие «комки» добра и счастья. Юный рыжий хвостик за один раз обходил уже по восемь бесхвостых. Да и хорошее настроение позволяло усатым работать лучше: весна была уже на пути. Правда, она еще не имела силы, но все-таки ею пахло.

Однажды «неуловимые» хвосты один за другим возвращались с утренней вылазки. Тишка в тот день работал с Мишкой. Васька-Прошка раньше всех принес добычу домой, оставил ее Тихону и вскоре уже был на месте сбора друзей-хвостиков. Два хвостатых брата задерживались. Вдруг рыжий юнец увидел, как навстречу ему несется Ушик. Рыжик почувствовал неладное и вмиг бросился сокращать расстояние до гонца.