Бесплатный фрагмент - Всё случилось очень кстати…

Всё случилось очень кстати

Книга стихов

Посвящается спутнице моей жизни :)

Предисловие

Когда я составлял этот сборник, поймал себя на мысли, что, возможно, лучше, чем эти стихи, я уже не напишу. Так невольно задумываешься о скоротечности существования. Ведь нам свойственно надеяться, что всё лучшее — впереди. Но потом оглядываешься и понимаешь, что это просто иллюзия. Что никакого светлого будущего не существует. Что жизнь абсолютно равнодушна к нашим стремлениям. Но это не пессимизм. Это реализм, взгляд на жизнь не затуманенными глазами. И так рождается смирение, не привязанность ни к прошлому, ни к будущему, а примирение с той жизнью, какая есть.

И я верю в то, что лучшие стихи рождаются именно тогда, когда в голове нет иллюзий, когда твой ум не впадает в крайности типа: я добро или я зло? Мы ни добро, ни зло. Мы просто есть. И стихи — это никакая не декламация разумного, доброго и вечного. Стихи — это просто отражение нашего существования, такого, какое оно на самом деле есть: бесстрастное, бесцельное и прекрасное.

Многие считают, что красота цветка лишь в его распускании. Но мало кто видит красоту в увядании цветка. Но я считаю, что для полноценного здорового взгляда на мир надо устранить в уме эту дуальность, и видеть мир прекрасным во всех его проявлениях.

Так многие инкриминируют мне удручённость взглядов, считая это чем-то непрекрасным, и даже патологическим. Но патология — это лишь социальная концепция. Во вселенной же нет никаких патологий. Во вселенной всё — норма. И я — это просто странный цветок, редкий, отличный от других. И чтобы распознать эту красоту, нужно взглянуть на меня без дуальных предрассудков.

Желаю вам приятного чтения и доброго времени суток :)

***

Всё случилось, дорогая, очень кстати.

Все напасти наши, горести и беды

были выдуманы нами же отчасти,

проходили вместе с болью до обеда.

Проходили мимо нас чужие гимны.

На руинах чьих-то снов мы жгли трофеи.

С палачами отмечали именины

неродившихся вовеки корифеев.

Мы с тобою слишком выросли из пепла,

слишком видимы мы стали для системы.

Раздражаем глаз её, дразним нелепо.

Может быть, пока не поздно, сменим тему?

Но в глазах твоих я вижу — слишком поздно.

Опоздали мы, примерно, на эпоху.

Что ж, кровать застелим и, богам угодно

принесём вчерашних фруктов и гороха.

С нищих спрос какой? За пазухой у сброда

лишь душа, да государственная тайна.

Их вживили в нас до временного года,

позже вырвут — без известий и случайно.

Нам всего-лишь нужно, милая, до срока

потерпеть немного да скрестить все пальцы,

чтобы какая-нибудь наглая сорока

нашу смерть не спёрла. Ведь тогда — скитальцы

будем мы бродить, как призраки без плоти,

собирать своё прощение по крохам,

люд пугая, доводя их до икоты,

сочинять про смысл бессмысленные строки.

Вот ведь жизнь, что даже в смерти не уверен!

Что уж там про наши грёзы и кредиты.

Всех делов то — закатаем их в пельмени,

и устроим пир на радость троглодитов.

И под шум беснующихся скроемся за лесом.

Я уже одну тропинку там приметил.

Дом построим на костях былых протестов.

Революциям всем — пламенный приветик!

С красным лозунгом по замкнутому кругу —

вон бежит остервенелая орава:

«Всем и каждому погибель по заслугам!»

Нам — с лесным, черничным запахом. По праву.

Нам по праву — тихий шелест крон дубравных,

шум ручья да скрип домашнего порога.

Между чёрных скал, среди могил бесправных —

наш очаг горит за пазухой у бога.

Жизнь, любимая, проста. Смерть — беспристрастна.

Знай — молись, да в печь подкидывай дровишек.

Будем кушать жизнь. А если станет страшно —

на погоду свалим всё и на воришек,

что орудовали в нашем огороде,

да следы свои посеяли на глине.

Всем простили всё, долги вернули, вроде.

Есть минутка — чай попьём, да с ностальгией.

И пошла ведь масть! Аж смерть мы обыграли!

Ту мухлёвщицу ещё с тузом в манжете!

В мрачных дебрях наших душ огни мерцали —

страшных снов, клеймённых солнцем на рассвете.

На рассвете, вот увидишь, будет время.

Верным знамением будут птичьи песни.

По углам, где здравой мысли было семя,

там останутся лишь пауки да плесень.

И несметно поползут все эти слухи, —

для кого-то болью, а для нас — наградой.

Там, где были мы — лишь кривизна разрухи.

Там, где был очаг — лишь дождь, лишённый взгляда.

После ссоры

Недолюбленный день. Недоетый пирог.

Недосказанных слов тишина гробовая.

Я как будто бы в ливень ушёл за порог,

а не я на кровати остался у края.

И не ты крепко спишь на другой стороне.

А во сне твоём ты. Но туда нет дороги.

Этот дождь проливной равен полной цене

за неправильное ударение в слоге.

Недопонятый смысл зреет на потолке,

нависает над нами бессмысленной тенью.

Ты во сне под зонтом в злой безликой толпе,

нагло руки тянущей к горячим коленям.

И не в силах уже ты противиться ей —

многорукой толпе — этой похоти смертной.

Вдруг — ты в доме одна стоишь без дверей

и без окон. И воздух горячий и спертый.

Ты пытаешься выкрикнуть имя моё,

только звук рикошетит о голые стены

и вонзается медленно, как остриё,

разрывая твои напряжённые вены.

Это кровь. Это дождь. Всё смешалось во сне.

Я лежу на краю и не слышу убийства.

Это я щекучусь волоском по спине.

То над ухом жужду как комар кровопийца.

Ты прощаешь меня. Как исправный вдовец

в твоём сне не женюсь на другой и моложе.

Ты лежишь у меня на руках, как птенец,

выпавший из гнезда в человеческой коже.

Но и мёртвая ты всё же веришь и ждёшь, —

мокрый грязный ворвусь я а твой мир сноведений.

И тебе невдомёк то, что я и есть дождь,

за порогом идущий, моля о прощенье.

***

Куда прийти исхоженным стихам?

Где им найти приют, таким дождливым?

Свалившимся зачем-то с потолка

в мою то не расчёсанную гриву.

Поставить в ряд с поэтами времён?

Как будто слишком смело — средь маститых

на полках продаваемых имён

тесниться им в порядке алфавитном.

Им больше в пору просто погулять

на броуновском ветреном просторе.

Эпитетом неброским просиять.

Глаголом в беспредметном разговоре.

Стихам лежать на полках не к лицу.

Не свойственно. Не очень как-то кстати.

Всё то же, что и самому творцу

среди замысловатых эпитафий.

***

И эту осень мы, видать, переживём.

Иных, по крайней мере, нету предпосылок.

А про судьбу то оказалось — все враньё, —