Бесплатный фрагмент - Всё есть процесс

Посвящается

Трусовой Тарьяне Юрьевне,

Романову Сергею Владимировичу.

Наверное, это отчёт.

Д. Черняк

— —

Бойцовой Елене Геннадьевне

с благодарностью за долготерпение и моральную поддержку.

А. Бойцов

Благодарности

Авторы книги благодарят за помощь при проведении изысканий и подготовке книги:

Герасимову Л. П., Бочкова В. В. — за жизненную мудрость и спонсорское участие;

Денисова А. А., Арзамасцеву Е. А., Рейли М. В. — за эмоциональную и техническую поддержку;

Смирнова С. Б., Давыдову У. А. — за интеллектуальную поддержку и критическое мышление;

Кныша В. П., Баринова В. Б. — за неоценимую помощь в трудную минуту и за информационно-аналитическую поддержку.

Введение

Путь развития цивилизации учит нас, что окружающий мир становится всё более сложным и требует всё более узкой специализации и профессионализма, иначе в нём не разобраться. Всё больше предметных областей сегодня требуют не просто общего понимания, но и детальных точных знаний о поведении своего предмета в предельных условиях. Это поведение описывается зубодробительными закономерностями, выраженными через дифференциальные уравнения, тензорные операторы и прочие сложные математические механизмы. В противоположность, Наука складности — это учение для широкого круга слушателей, оно описывает универсальные схемы, имеющие место в любых конструкциях, ситуациях, построениях, как в замкнутых, так и в открытых системах. Учит их видеть, различать, понимать и использовать. Наука складности — это описание новой картины мира, которой необходимо владеть человеку, претендующему на будущее. Она немного сложнее существующей субъект-объектной картины происходящего, которой оперирует философия, но это, по прежнему, даже не «бином Ньютона», а простая, объяснимая «на пальцах» схема отношений некоторых обобщённых компонентов окружающего мира, которые мы можем надёжно отличать друг от друга.

Новый мир требует нового понимания. В опубликованном почти 3 года назад первом томе Науки складности была показана новая картина мира. Эта картина соответствует вызовам времени, которые сегодня проявляются и в социальных системах, в виде невозможности управления без последствий для самого себя и в квантовой механике, в виде невозможности осуществления наблюдений без оказания влияния на наблюдаемый объект. За это время, совсем небольшое по меркам даже жизни одного человека, очень многое изменилось в судьбе всего человечества. Ещё пару десятилетий назад можно было позволить себе управлять коллективом, предприятием, страной так, чтобы получать гарантированный результат и, одновременно, не зависеть от результатов своего воздействия на управляемую систему. Сегодня ещё остаются такие разделённые конструкции, но всё возрастающие требования к эффективности, гибкости и иновационности всё меньше прощают подобное попустительство. Работа в новых условиях требует не просто новых методик, а новой методологии, которая позволит нам видеть новые уровни противоречий. Наука складности даёт подняться над узкой специализацией отдельных направлений, увидеть в них общие принципы и взаимосвязи, получить ключ к управлению нового типа — через объективацию межпредметного взаимодействия и создание конвергентных систем. И в этом томе мы решили обнародовать не только новые знания, но и новый подход к науке.

Уникальной особенностью Науки складности, как нового учения является то, что она не вводит для объяснения происходящего никаких новых базовых сущностей, а опирается на широко известные научные и философские знания, целиком лежащие в рамках мейнстрима. Наука складности не подвергает сомнению результаты естественнонаучных исследований, а предлагает лишь по новому посмотреть на давно известные факты и закономерности, а также показывает новый способ их формальной и объективной систематизации.

Поэтому, после выхода первого тома, адресуясь к широкой аудитории, мы запустили «Школу складности «РУСЛО» и выпустили несколько потоков слушателей Теории социальной специализации (ТСС). Будучи основана на фундаментальном теоретическом базисе Науки складности, ТСС является инструментом полностью прикладного использования четверичного подхода к жизни каждого человека. Мы используем Теорию социальной специализации для введения в понимание четверичной структуры мира, поскольку социальное поле даёт неограниченное количество живой, проверяемой практики.

Запуск школы был для нас интересным вызовом: при помощи собственных же методических разработок и схем, касающихся структурного построения научной и учебной деятельности, реализовать эту самую деятельность. Есть многие элементы и атрибуты, которые часто очень хочется приспособить к делу, но которые не имеют прямой стыковки с учебной деятельностью, хотя они отлично вписались бы, например, в схему общественной организации, или коммерческой фирмы. Но одно дело, когда рисуешь разработанную по формальным принципам карту учебного процесса, а совсем другое — это когда сам идёшь по собственной же карте, получая подтверждения верности выработанной методики.

И хотя всё, что мы получили было теоретически предсказано и расписано, затем рассказано на курсе, каждый выпуск удивительно видеть, как ученики обнаруживают в себе «самих себя», как они затем начинают узнавать других, меняться этой информацией друг с другом, как полученные знания начинают помогать им в жизни.

Одновременно с учебной деятельностью в нашей исследовательской группе шли и новые теоретические изыскания. Основы, заложенные в финальных главах первого тома позволили нам незадолго до начала Специальной военной операции предсказать ряд общественных и культурных перемен, которые фактически начались на четыре года раньше, приблизительно с 2018г, но стали проявленными и публичными только после февраля 2022г. Этот прогноз мы затем использовали на практике для корректировки своих финансовых стратегий. Анализ выявленных закономерностей привел к созданию новой концепции времяисчисления — «фазового времени», изложение которой и является предметом настоящей работы.

От времён минувших, до наших дней

В народных кругах Наука складности воспринимается на основе представленных в ней рациональных размышлений, которые легко трансформируются в личный эмпирический опыт. В академических же кругах подача теоретического материала без предварительного обзора работ предшественников и формулировки нерешённой ими задачи не воспринимается как материал, заслуживающий внимания. О таком подходе к оценке нового знания учёными («жрецами» в терминах Теории социальной специализации), а также о том, что этот подход является для них обусловленной стратегией, мы сами пишем в первом томе Науки складности. Поэтому начнём наше нынешнее повествование именно с такого обзора.

Если же тебя, уважаемый читатель, (пока) не интересует место излагаемого материала в структуре научного познания, то эту главу можно с любого места пропустить без ущерба для целостности общего изложения.

Адресуясь же к тем научным деятелям, которые не обнаружат здесь авторитетной руки действующих академиков и научных руководителей, нам ничего не остаётся, как напомнить, что до открытия М. В. Ломоносова никто не знал, что на Венере есть атмофсера.

На самом деле, с академическими предшественниками в Науке складности довольно непросто. Мысли, которые мы развили в рамках этого учения, ранее в научных кругах высказывались неоднократно, достаточно вспомнить Вернадского, Гумилёва, Базарова и то, как они, поразив общество глубиной идей, тем не менее, так и не получили своего теоретического развития. Вслед за ними, предметом Науки складности являются качественные величины, или «смыслы» (формальное определение понятия «смысл» в четверичной парадигме дано в первом томе). Дело в том, что современная наука, сколько времени она известна по письменным источникам, традиционно занимается количественными измерениями, а измерение качественных величин в научной парадигме не производится. Вместо этого, отдельные кластеры качеств выделяются в самостоятельные предметные области. Каждая из этих предметных областей подлежит своему количественному исследованию, не связанному с другими областями.

Поставленные сегодня перед наукой задачи конвергенции предметных областей адресуются к необходимости сочетать их при решении задач, однако эта деятельность до сих пор не получила своей методологической базы. Вся практика в этом направлении сводится к творческому (т.е., основанному на озарениях) сочетанию предметных областей в голове исследователя, компетентного в двух и более областях (физика, химия, математика, биология, сопромат и др.), изученных по раздельности. При этом для проецирования данного сочетания из головы исследователя на бумагу не существует никакой формы записи, которая увязывала бы эти предметные области вместе в виде формул. Такие формулы должны были бы преодолеть предметные барьеры, т.е., соединить между собой не потоки субстанции, а смыслы происходящего.

Однако, ни логика, ни «царица наук» математика не имеют исчислимого понятия «качества», или «смысла». Это обстоятельство породило распространённое среди деятелей науки утверждение о том, что на уровне природы мы имеем лишь физические и химические процессы, а «смыслы» в них видит только воспалённое сознание человека. По этой причине большинство метафизических учений (т.е., учений, оперирующих качествами), начиная с китайской натурфилософии и заканчивая астрологией и каббалой считаются антинаучными. Это суждение вполне объективно в виду того, что сущности, которыми оперируют метафизики, не поддаются арифметическому исчислению, а значит непонятно, как к ним применить инструменты научного метода. Методы классификации используемые метафизиками, адресуются к столь странному обращению с числами, что их использование внесло бы изрядную путаницу в относительно стройную научную картину. В то же время, никаких убедительных критериев, которые позволили бы отличать метафизические числа от арифметических метафизическими учениями представлено не было.

Вследствие такой несовместимости, системное осмысление и развитие метафизических учений выпало из научного мейнстрима и затормозилось на донаучном этапе. Наивные материалистические теории, о корпускулах, о теплороде, о евгенике и т. п. видятся сегодня гораздо более оторванными от жизни и фантазийными, чем системы И-цзин, каббалы, или даже карточных гаданий, однако материализму, в силу количественной измеримости повезло больше и сегодня научная мысль уже отбросила ненужное, верифицировала реальное и постепенно добралась и до астрофизики и до субатомных явлений. Если же говорить о метафизических учениях, то их закономерности, будучи сформулированными ещё в терминах мистического сознания, за последние столетия были отодвинуты официальной наукой на задворки знаний и поэтому не развили собственного языка современного уровня. Поэтому сегодня, с позиций научного мировоззрения, довольно трудно понять, что в этих древних учениях заслуживает внимания, что является искажением интерпретации, вносимым научной парадигмой, а что — попросту нашими собственными наивными домыслами и предрассудками.

Создаёт ли это проблемы для нас, как для цивилизации? Очевидно — да, только мы их не склонны замечать.

В отношении исследования качеств мы сегодня уподобляемся персонажам известного детского анекдота про Вовочку, который, выгнанный из класса, ходит и бормочет «не могу понять, как же так: жопа есть, а слова нет?» Т.е., качества вокруг нас объективно есть, мы видим и признаём случаи перехода количества в качество, но исчислять качества мы по прежнему не в состоянии и даже не пытаемся.

Эта слепота, в частности, стала причиной того, что в 1960х японцы самонадеянно заявили, что через 10 лет, на основе технологий языка «Пролог» создадут искусственный интеллект и, также, того, что из этого у них ничего не вышло. Эта наша наивность никуда не исчезла и говорит о том, что озвученная выше проблема не только актуальна, но и мало кем до сих пор осознаётся. Поэтому когда современный искусственный интеллект изобразил нечто, похожее на мышление, для нас это оказалось как гром среди ясного неба: вроде бы мышление у него есть, а теории на это как не было, так и нет.

Технически подкованный читатель, конечно, может возразить, что это не мышление, а лишь имитация. На что заметим, что у нас этой имитацией занимается 90% населения планеты. И как нам тогда их различать? Как нам, опираясь на научное знание, решать вопрос, имеет ли права наше отражение в зеркале, если это знание не способно для начала отличить нас от нашего отражения?

Продолжая исторический обзор, замечу, что в современном мире повезло только двум метафизическим дисциплинам: это китайской рефлексотерапии (медики, после серии экспериментов честно сказали «мы не знаем как это работает, но это работает и мы хотим это применять») и Диалектике, использовать которую нам, рождённым ещё в СССР, завещал великий Ленин и вменила Коммунистическая партия.

Диалектика, введённая Гегелем представляет собой первое переосмысление проблемы качеств, сформулированное, не смотря на его идеализм, на современном языке, понятном для людей, смотрящих на мир через научную парадигму. «Первое» — в том смысле, что сформулировав корневой тезис о единстве и борьбе противоположностей, он заложил корректную базу для дальнейшей формальной работы в этом направлении.

Далее К. Маркс и Ф. Энгельс переосмыслили Диалектику на материалистический лад и убедительно продемонстрировали методы её применения для анализа общества и исторических процессов. Примечательно, что, хотя западные политизированные науки отрицают наследие Марксизма, все они (как и мы вместе с ними) используем концепцию общественно-экономических формаций, обоснованных К. Марксом. В то время, как Гегель ввёл общий философский принцип, основанный на объективации таких абстракций, как «противоположности» и пр., работы К. Маркса и Ф. Энгельса показали путь к их практическому применению.

Более поздним исследованиями этого вопроса можно считать системно-мыследеятельностную методологию Г. П. Щедровицкого, которая, в свою очередь, стоит на трудах А. А. Богданова (Малиновского). Впрочем, у самого Богданова метафизический аспект довольно основательно скрыт за повествовательным стилем рассуждений. Московский методологический кружок Щедровицкого (ММК), частично опираясь на идеи Богданова, в т.ч., на идею о том, что человека и человечество можно полностью определять через его деятельность, выходит на проблему принципиального различия методов деятельностного мышления и формулирует определённые практики их схематизации. Всё это, по прежнему, не исчисляется и причина введения схематизации была именно в невозможности применения в данном контексте линейных логических выкладок.

Идеи ММК были подлинно прорывными с точки зрения возможности академического осмысления метафизических учений. К сожалению, этого не случилось, поскольку методологи, будучи в большей мере философами, чем естественниками, не смогли перекинуть мостик от человекоцентричной философии к общему естествознанию.

Другой веткой наследия Диалектики, как модели мышления, можно считать Теорию решения изобретательских задач (ТРИЗ) Г. С. Альтшуллера. Примечательно, что становление ТРИЗ охватывает приблизительно тот же период, что и деятельность ММК. Генрих Саулович провёл титаническую работу по классификации тысяч изобретений и вывел относительно их формул ряд закономерностей, которые легли в основу его теории. Одной из таких закономерностей является «Закон полноты технической системы»:

Любая техническая система с необходимостью имеет в своём составе источник энергии, преобразователь, действующий орган и регулятор.

Что это, если не метафизика? Чем это отличается от иных метафизических описаний, таких, например, как колода ТАРО, за тем исключением, что это наблюдение сделано в предельно приземлённой, материалистической сфере инженерных изобретений и выражено сухим современным языком, без лишних эпических метафор?

И вот сегодня, понимая в чём отличие всех этих учений от академической науки, мы с Вами можем легко ответить на вопрос, почему ни Диалектика, ни СМД-методология, ни ТРИЗ, даже показав великолепные практические результаты, так и не нашли широкой научной поддержки, а существуют самостоятельно, представляя собой, по сути, околонаучный андеграунд. Это было попросту невозможно.

Перефразируя известное:

«Этрусское не читается»,

можем сказать:

«Метафизическое не исчисляется».

Понимали ли это сами авторы учений? Г. П. Щедровицкий понимал и очень по этому поводу распалялся, но его изысканиям для реального диалога с наукой не хватило естественнонаучного приземления, а что до остальных, то мне (Д.Ч.) так и вовсе сдаётся, что навряд ли они этот вопрос ставили.

Как уже было отмечено выше, с одной стороны, это игнорирование метафизики наукой было неизбежно — наука не в состоянии её описать из-за невозможности посчитать. С другой стороны, выходит, что у нас огромная по своему охвату предметная область оказалась вне поля зрения естествознания.

Долгое время это положение дел не ставило жёстких рамок — углубление в каждую предметную область по отдельности давало достаточно открытий и изобретений, продвигавших нашу цивилизацию. Но сегодня всё выглядит так, что этот этап пройден: ресурс самостоятельного исследования научных дисциплин практически исчерпан. Об этом свидетельствует резкое снижение количества открытий в последние десятилетия. Чтобы перешагнуть за этот предел, разным предметным областям стало необходимо обращаться друг к другу. Однако схема их конвергенции, т.е. общие принципы по которым они могут совмещаться друг с другом и принцип построения межпредметных интерфейсов до сих пор не открыты. Математическое число, выходя из одной предметной области, для того, чтобы оно могло зайти в другую, разотождествляется со своей смысловой нагрузкой и неизвестность того, что с ним происходит в этот момент, формирует сегодня в научной картине мира огромные когнитивные разрывы.

Насколько глубоко в истории коренится причина разделения научных учений на нестыкуемые друг с другом отрасли? Был ли в истории момент, когда дело ещё могло пойти иначе? В поисках ответа на этот вопрос мы решили обратиться к трудам Аристотеля, как родоначальника современного научного подхода. Быть может, он прояснит историческую суть рассматриваемой проблематики.

Внимательное изучение трудов Аристотеля показывает, что он не только исследовал вопрос метафизического исчисления, но и обнаружил его закономерности.

С другой стороны, если существуют многие науки о причинах, одна — об одном начале, другая — о другом, то какую из них надо признать искомой нами наукой и кого из тех, кто владеет этими науками, считать наилучшим знатоком искомого предмета? Ведь вполне возможно, что для одного и того же имеются все виды причин; например, у дома то, откуда движение, — строительное искусство и строитель; «то, ради чего» — сооружение; материя — земля и камни; форма — замысел дома (logos). И если исходить из того, что было раньше определено по вопросу, какую из наук следует называть мудростью, то имеется основание называть каждую из этих наук. Действительно, как самую главную и главенствующую науку, которой все другие науки, словно рабыни, не смеют прекословить, следовало бы называть мудростью науку о цели и о благе (ибо ради них существует другое). А поскольку мудрость была определена как наука о первых причинах и о том, что наиболее достойно познания, мудростью надо бы признать науку о сущности.

— 996b

Здесь и далее в главе цитаты по «Аристотель — Сочинения в четырех томах.» Том 1 / Ред. В.Ф.Асмус, 1976.

Примечателен здесь тот факт, что великий мыслитель древности, по сути, определивший облик современной науки, прямо декларирует отсутствие общей непротиворечивой картины мира и обращает наше внимание на параллельное существование нескольких начал, находящихся в отношении множественной антиномии, равно определяющих одно и то же «движение».

Но являются ли эти начала истинными, или надуманными так, что ими можно пренебречь?

Впрочем, те, кто облекает свои мудрствования в форму мифов, не достойны серьезного внимания у тех же, кто рассуждает, прибегая к доказательствам, надлежит путем вопросов выяснить, почему, происходя из одних и тех же начал, одни вещи по своей природе вечны, а другие преходящи. А так как причины этого они не указывают, да и не правдоподобно, чтобы дело обстояло так, то ясно, что у этих двух родов вещей не одни и те же начала и причины.

— 1000a

Следуя за этой мыслью философа, мы обнаруживаем, что для него нет ничего удивительного в наличии у природы нескольких начал и в том, что они порождают определённые рода феноменов, которые друг с другом не пересекаются. Таким образом, тезисы Науки складности о существовании в любом процессе нескольких (согласно Науке складности — четырёх) составляющих, качества которых взаимоисключают друг друга, для Аристотеля были бы приемлемы, поскольку повторяют его собственные тезисы.

Но Аристотель не останавливается на этом, а идёт дальше, анализируя системы исчисления, возникающие при различном понимании чисел:

После того как мы выяснили относительно идей, уместно вновь рассмотреть выводы, которые делают о числах те, кто объявляет их отдельно существующими сущностями и первыми причинами вещей. Если число есть нечто самосущее (physis) и его сущность, как утверждают некоторые, не что иное, как число, то необходимо, чтобы одно из них было первым, другое — последующим и чтобы каждое отличалось от другого по виду, так что либо [а] это свойственно прямо всем единицам и ни одна единица не сопоставима ни с какой другой, либо [б] все единицы непосредственно следуют друг за другом и любая сопоставима с любой, — таково, говорят они, математическое число (ведь в этом числе ни одна единица ничем не отличается от другой), либо [в] одни единицы сопоставимы, а другие нет (например, если за «одним» первой следует двойка, затем тройка и так остальные числа, а единицы сопоставимы в каждом числе, например: единицы в первой двойке — с самими собой, и единицы в первой тройке — с самими собой, и так в остальных числах; но единицы в самой-по-себе-двойке несопоставимы с единицами в самой-по-себе-тройке, и точно так же в остальных числах, следующих одно за другим.

> Поэтому и математическое число счисляется так: за «одним» следует «два» через прибавление к предыдущему «одному» другого «одного», затем «три» через прибавление еще «одного», и остальные числа таким же образом. Число же, [принадлежащее к эйдосам], счисляется так: за «одним» следуют другие «два» без первого «одного», а тройка — без двойки, и остальные числа таким же образом).

— 1080a

Здесь мы видим много интересного. Во-первых, Аристотель недвусмысленно относит метафизический подход к описанию мира идей («эйдос», «смысл», мы также называем это «качеством», в противоположность «свойству»: качество либо есть, либо нет, а свойство может быть измерено по его силе, более подробно см. первый том Науки складности, с.74).

Во-вторых, он кристально ясно и корректно описывает как правила математического исчисления (б), так и правила метафизического (принадлежащего к эйдосам) исчисления (в).

Необходимо отметить, что с бытовой точки зрения здесь нет ничего удивительного. Нам-то с вами ясно, что «помидоры» не нужно складывать с «яблоками». А вот для математики (б), той самой, на которой стоит сегодняшняя физика, это не просто «неочевидно», а «ложно». Математика может. Собственно, одно из первых, чему учат в школе на уроках физики — это не делать так, как предлагает математика и различать размерность величин, не подводя, впрочем, под это никакого иного обоснования, кроме здравого смысла.

Однако, как только мы, используя метафизический подход, научаемся не только различать между собой идеи, но и упорядочивать их, описанный Аристотелем принцип мгновенно укладывается в систему отдельного, метафизического исчисления (принцип упорядочивании смыслов-качеств-эйдосов представлен в настоящей работе в главе «Арифметика складности»).

Для справки:

Происхождение термина «метафизика» случайно. В I в. до н. э. греческий ученый Андроник из Родоса решил привести в порядок и «переиздать», т.е. исправить и заново переписать, рукописи Аристотеля. В своем издании Андроник вслед за группой сочинений, относящихся к физике (ta physika), поместил группу трактатов, в которых Аристотель рассматривал вопросы, относящиеся к проблемам бытия и познания. Андроник объединил эти сочинения под названием «То, что [идет] после физики» (ta meta ta physika). Со временем термин этот («метафизика») приобрел особое философское значение. Им стали обозначать вообще все философские учения о началах (принципах) бытия вещей и о началах их познания, иначе говоря, высшие вопросы онтологии и гносеологии (теории познания).

Источник тот же, вступительная статья.

Однако, почему, если Аристотель так глубоко понимал природу этого вопроса, мы сегодня не пользуемся этим наследием. Ответ мы находим в его последующих размышлениях.

И кроме того, эти числа должны либо существовать отдельно от вещей, либо не существовать отдельно, а находиться в чувственно воспринимаемых вещах (однако не так, как мы рассматривали вначале, а так, что чувственно воспринимаемые вещи состоят из чисел как из составных частей), либо один род чисел должен существовать отдельно, а другой нет.

— 1080b

Мы видим, что мэтр фактически гадает. Аристотель, размышляя о сути того, что для него представляет кристально чистую логическую картину, не находит для неё «приземления», не находит того, к чему она может быть приложена на практике. Числа, как феномен, их ряды и некоторые свойства во времена Аристотеля уже известны, но что они означают, как феномен всё ещё представляет большой фундаментальный вопрос и именно этот вопрос, в первую очередь, занимает блистательный ум философа:

Если же единицы отличаются друг от друга в разных числах и лишь единицы в одном и том же числе не различаются между собой, то и в этом случае трудностей возникает нисколько не меньше. В самом деле, взять, например, самое-по-себе- десятку. В ней содержится десять единиц, и десятка состоит и из них, и из двух пятерок. А так как сама-по-себе-десятка не случайное число и состоит не из случайных пятерок так же как не из случайных единиц, то необходимо, чтобы единицы, содержащиеся в этой десятке, различались между собой. Ведь если между ними нет различия, то не будут различаться между собой и пятерки, из которых состоит десятка; а так как они различаются между собой, то будут различаться между собой и единицы. Если же они различаются, то могут ли быть [в десятке] другие пятерки кроме этих двух или же не могут? Если не могут, то это нелепо; если же могут, то какая именно десятка ю будет состоять из них? Ведь в десятке нет другой десятки, кроме нее самой. Но вместе с тем [для них] необходимо и то, чтобы четверка слагалась не из случайных двоек, ибо неопределенная двоица, по их мнению, восприняв определенную двойку, создала две двойки, так как она была удвоительницей того, что восприняла.

— 1082a

Понимая сегодня, как именно упорядочиваются метафизические величины, и согласовывая это с предыдущими высказываниями самого Аристотеля, по данному фрагменту видно, что принципы эти так и не были найдены, что в данных рассуждениях уже наблюдается смешение принципов счёта математического и метафизического. Однако, поскольку принципы метафизического счёта ещё только будут нами изложены в последующих главах, пока что просто запомним этот момент и обратим внимание на то, что метафизический счёт признаётся далее самим Аристотелем, как не имеющий практического смысла.

Почему же так произошло? Почему в какой-то ключевой момент времени идея математического исчисления получила развитие, а идея метафизического исчисления — нет? Нам представляется, что для метафизической идеи в то время ещё не открылось окно возможностей.

В своих работах Аристотель часто упоминает Эмпедокла, который излагал идею четырёх первоэлементов — Огня, Земли, Воды и Воздуха. Это складная четверица, которую вполне можно самостоятельно узреть в Природе. Вполне может быть так, что Эмпедокл (490—430гг до н.э.) вывел эти элементы методом наблюдения и рассуждений. Однако тот подход к анализу этой доктрины, который использует Аристотель говорит об отсутствии у него понимания, чем являются перечисленные первоэлементы («предметный» род его рассуждений об этой классификации точно такой же, какой может быть у современного учёного). Если бы Аристотель на момент его рассуждений понимал саму природу метафизики, то он обнаружил бы родство данной классификации с его собственной классификацией начал на «форму», «материю», «причину» и «перводвижитель» (и не напоминает ли это нам упомянутый выше Закон полноты технической системы ТРИЗ?). Если бы у него было формальное понимание общего образующего принципа метафизики, его блистательный ум наверняка смог бы провести аналогию. Мы же обнаруживаем в его текстах лишь частные умственные классификации, т. е., он видел лишь отдельные четверицы, но не видел всей четверичности в целом, как всеобщего принципа классификации.

Было ли в то время вообще возможным вывести метафизический принцип?

Наука складности гипотезно относит начало знаний о четверице к периоду анимизма, т.е., так или иначе, к каменному веку. Это самый простой вид классификации, основанный лишь на способности различения друг от друга встречаемых предметов и явлений. При попытках человека системно описать картину окружающего мира ему суждено появиться первым (генезис религий рассмотрен нами в разделе «Примеры жизненных циклов»). Поскольку Эмпедокл был не только философом, но и греческим жрецом и имел, таким образом, дело не только с размышлениями, но и с деятельностью по хранению и передаче сакральных знаний, до него вполне могли дойти какие-либо обрывочные сведения о древней концепции четверицы. Возможно даже, что эти сведения сопровождались конкретными религиозными практиками, однако смысл их был уже давно утрачен. По крайней мере, в этой ситуации не было бы ничего необычного: примерно так же, когда сегодня европеец берётся рассуждать о религии, то в пантеоне древнегреческих богов он видит исключительно «устаревшую беллетристику» и «набор болванов для наивного поклонения». При внимательном же отношении к предмету, обнаруживается, что боги эти представляют собой классификатор человеческих чувств, желаний и отношений, представленный в мистической форме, а эпос наглядно демонстрирует эти самые отношения в их разнообразии. Сами древние греки походя используют религиозные метафоры именно в этом качестве:

Можно предположить, что Гесиод первый стал искать нечто в этом роде или еще кто считал любовь или вожделение началом, например Парменид: ведь и он, описывая возникновение Вселенной, замечает:

Всех богов первее Эрот был ею замышлен.

А по словам Гесиода:

Прежде всего во Вселенной Хаос зародился, а следом широкогрудая Гея.

Также — Эрот, что меж всех бессмертных богов отличается.

— 984b

Из приведённого фрагмента видно, что имена богов используются именно как инструмент описания картины мира сообразно назначенной для каждого из них роли. Хаос, Гея, Эрот — это всё не что иное, как наблюдаемые людьми потенции и принципы действия, приводящие в движения окружающий мир. И если бы Ньютону было суждено сделать своё открытие в те времена, то мы бы увидели в античном пантеоне ещё и Бога Всемирного Тяготения.

Четверица, которую мы сегодня транслируем в Науке складности сродственна той, древней, о которой Аристотель узнаёт у Эмпедокла, но представляет собой новый уровень её осмысления. Древняя четверица была основой для последующих размышлений и была оставлена в прошлом, когда человек научился видеть большую сложность вещей (формальная концепция сложности представлена в разделе «Основания этики складности»). Современная четверица знаменует начало следующего витка познания, собирая для своего объяснения все этапы построения картины мира, пройденные человечеством с того времени. Более предметно мы коснёмся этого вопроса в самом конце данной работы.

Таким образом, во времена Эмпедокла и Аристотеля ключи от знания древней четверицы (т. е., практическое понимание того, как и для чего на самом деле использовались четыре выделенных сущности) уже должны были быть потеряны, время же для современной четверицы на тот момент не настало, поскольку далеко не все компоненты, необходимые для её возникновения были на тот момент сформулированы и изучены. Более подробно этот вопрос разбирается далее, в разделе «Примеры жизненных циклов».

Что могло помешать в то время «приземлению» метафизического исчисления на природу вещей?

В рассуждениях Аристотеля ставится вопрос, который, вполне возможно, был в те времена центральным местом рассуждения многих философов: вопрос о причине движения. Для учёных Древней Греции было эмпирически очевидно, что одни вещи, такие как камень, покоятся, а другие, такие как дерево, человек, огонь — изменяются. Разгадать это различие их природной сущности считалось делом наивысшей важности.

Только сегодня, когда учёные проникли в тайны света и элементарных частиц, мы можем видеть, что данный вопрос, в его древней постановке не имеет смысла: движение присуще Природе от её начала, ибо и свет и элементарные частицы никогда не находятся в покое и не устают колебаться со временем.

…свободное движение не имеет никакой видимой причины. Почему предметы способны вечно лететь по прямой линии мы не знаем, происхождение закона инерции до сих пор остаётся загадкой.

— Р. Фейнман, Первая лекция серии «Характер физического закона», Корнелльский университет, 1964г.

…[вследствие некоммутативности эрмитовых операторов] в квантовой механике запрещён покой.

— А. М. Семихатов «Непредставимый мир внутри нашего»

Поэтому, говоря о природе вещей (а точнее, о природе сложных вещей) необходимо ставить вопрос не о причине движения, как такового, а о скоординированности этого движения, о приобретении им того или иного характера.

А. А. Богданов проложил для решения этого вопроса правильные рельсы, когда сформулировал идею «деятельности», как метода описания мира. А наша скромная панк-научная группа поставила на эти рельсы поезд, сформулировав идею «процесса», как качества, присущего всем без исключения явлениям природы и рассмотрев деятельность, как частный случай процесса, а сам процесс — как явление, существующее в иной системе координат.

С этого тезиса мы и начнём изложение материала. По ходу дела, покажем, что означают все подчёркнутые Аристотелем и затем им же отметённые обстоятельства, а также как их на самом деле можно использовать на практике.

Процесс

Всё есть процесс

Рано или поздно, системные противоречия усиливаются до того, что перевешивают организационную связь (системы); тогда должен наступить кризис, ведущий либо к её преобразованию, либо к распадению, крушению

А. А. Богданов

Мы не только не знаем, что такое деятельность, но также не знаем, как это узнать. Дело здесь не в том, что мы не применили какую-то сумму операций, уже известных нам, не вложили некоторый труд и не выяснили, что это такое. Дело в том, что у нас, по видимому, нет необходимых средств и процедур, нет того аппарата понятий и методов анализа, с помощью которого это можно было бы выяснить.

Г. П. Щедровицкий

Деятельность есть процесс, протекающий под водительством сознания.

Д. Л. Черняк, А. А. Бойцов

В 2021 году вышла книга «Наука складности», которая вводит читателя в мир процессов и учит смотреть на все явления в совершенно новом, динамическом ключе. Сегодня мы предлагаем читателю второй том, с дальнейшим развитием теории. В нём будет раскрыт темпоральный аспект процессов и фазовый закон, который его описывает. Мы покажем, как фазовый закон проявляется в нашей жизни — от индивидуальной жизни каждого человека, до смены технологических укладов и до фаз эволюции сознания. Настало время обсуждать новую картину мира — ту, которая будет у человечества после эволюционного перехода, который сейчас идёт.

Обо всём этом вы узнаете из дальнейших глав книги, но давайте снова начнём с самых простых вещей.

Отправной точкой Науки складности является утверждение, что

«Всё есть ПРОЦЕСС».

Эту сентенцию не нужно рассматривать как закон, который говорит, что всё есть процесс, а не, скажем, субъект, объект, или что-то ещё. Это «всего лишь» утверждение о том, что мы на абсолютно любое явление, будь оно субъектом, объектом, взаимодействием, или чем-то ещё, имеем право посмотреть так, как будто оно является процессом. Наука складности занимается разработкой методологии этого подхода.

Определение: Процесс — это постоянное преобразование чего-то одного, во что-то другое за счёт совместного действия составляющих Процесс элементов.

В ракурсе этого определения вполне логично, что мы всегда имеем дело с процессами. Если бы некое явление не совершало упомянутого преобразования, то мы бы его просто не могли обнаружить. Оно было бы для нас полностью прозрачным.

Преобразование определяет сущность процесса.

Хорошим примером процесса для нас может послужить обычный стул. Его делает стулом то, что он преобразует четверть квадратных метра пола в одно удобное сиденье.

Это преобразование он делает постоянно в течение своего жизненного цикла. Камень, лежащий на дороге — это тоже процесс, который поглощает и отражает свет, действует тяжестью на грунт и будет отклонять (преобразовывать) наше прямолинейное движение на автомобиле в руление, когда мы, даже без прямого с ним контакта, просто обнаружим, что едем прямо на него.

Поскольку процесс — это постоянное явление, которое формируется повторяющимся действием или множеством действий составляющих его элементов, то мы вправе сделать далеко идущий вывод о том, что это действие должно быть связано с колебаниями. Т.е., чтобы элементы процесса могли действовать повторно, им необходимо осуществлять колебание между состоянием внешнего действия и состоянием восполнения энергии для этого действия. Именно колебательная природа процесса оправдывает то обстоятельство, что процесс, постоянно действуя, способен определённое длительное время сохранять целостность, не разлететься, отдав без восполнения всё вещество и не замереть, отдав без восполнения всю энергию.

Это наблюдение о колебательной природе процесса даёт нам общее представление о месте процессов в описании окружающего мира: они описывают его волновую природу.

Мир объектов описан Аристотелем и с тех пор хорошо изучен. Современная наука, однако, уже давно столкнулась с недостаточностью этого описания и сформулировала теорию квантовой механики — корпускулярно-волнового дуализма. Но если про мир корпускул мы знаем почти всё, то что такое мир волн? Казалось бы, сегодня, зная уравнения Максвелла и Дирака, мы знаем про волны более чем достаточно, однако это не совсем так. Волновые математические модели настолько сложны, что не могут являться непосредственным описанием элементарных процессов в то время, как корпускулярные модели подчиняются правилам обычной арифметики. Эта невозможность, в свою очередь, нарушает дуалистический паритет, не позволяет ставить знак равенства между волной и частицей, как минимум, по показателю их сложности.

Уже одно это обстоятельство должно наводить нас на мысли о том, что волновые математические модели выражают не суть описываемых явлений, а лишь их проекцию на инородный им (в конкретном случае — корпускулярный) метод моделирования. Собственно, дифференциальное и интегральное исчисления — это и есть ни что иное, как доведённая до предела (т.е., выраженная в пределе дискретных бесконечно малых) корпускулярная модель. Достаточно ожидаемо то, что на своём пределе корпускулярная модель соприкасается с волновыми свойствами и позволяет их отражать. Но так же достаточно очевидно, что она от этого не перестаёт быть корпускулярной и не становится волновой. Это заставляет нас поставить вопрос о существовании принципиально иной модели, построенной на ином исчислении, при помощи которого волновые процессы будут описываться более естественным для них способом, по своей простоте сопоставимым с корпускулярной арифметикой.

Описанный Наукой складности взгляд на Мир, как на процесс является новым способом оценки явлений природы через их сущностную (качественную) характеристику и волновую природу. Способом, для которого «корпускулярно-волновое» описание является естественным, а не парадоксальным. В частности, в первом томе Науки складности мы уже касались вопроса интерпретации квантовой запутанности:

«Видя, что квантовая запутанность тесно связана с неопределённостью состояний частиц, мы можем сразу предположить, что этот эффект принадлежит к механизму Случайности, т. е., происходит не в Пространстве, а во Времени. Т.е., формально, это не „две частицы синхронизируют состояния“, это мы приходим в тут точку Буди, где „состояние частиц синхронно“…»

— Наука складности, с.64

Одновременное применение двух методологий для познания окружающего мира позволяет достигать более глубоких результатов. Так, например, в наших повседневных рассуждениях мы легко объективируем явление «сознания», т.е. мы его называем, рефлексируем, обсуждаем. Но, одновременно, мы не можем его определить, потому что сознание — это процесс и его действие не может быть описано через объекты. Объективация позволяет нам ставить вопросы относительно него и держать в поле внимания, но постигать его гораздо удобнее через парадигму процессов.

Поскольку эти два описания мира — объектное и процессное, комплементарны, нам следует ожидать, что законы этих описаний и методология их применения будут разительно отличаться. В противном случае не было бы никакой причины для того, чтобы они разделялись — чего-то одного было бы вполне достаточно.

Всякий раз, когда учёным удаётся найти ракурс, в котором некоторые сложные процессы начинают выглядеть просто, это сулит серьёзное упрощение каких-либо вычислений и новые открытия. Вводя в научный дискурс методологию складности мы ожидаем именно этого эффекта.

Одним из отличий волнового способа описания Мира от объектного является то, что волновая часть — сущностная, т.е. корректный вопрос в отношении неё будет не «что видим?», а «что происходит?».

Например, по описанию всадника, который скачет по полю с шашкой наголо и громко кричит, мы можем решить, что это «казак на войне», а задав вопрос относительно того, что происходит, узнаем, что, на деле, это крестьянин гонит воров со своих посевов, а шашку он ранее рачительно припас при неизвестных обстоятельствах.

В чём польза Науки складности? Парадигма складности, требует задавать именно сущностный вопрос и, фактически, учит нас смотреть на предметы, как на волновые сущности. Этому взгляду нас должна учить квантовая механика, но она этого не будет делать, пока не оторвёт своё внимание от частиц, не справится с вопросами масштаба и не научится видеть квантовые явления в макромире. Мы предвидим, что через некоторое время это случится — немного быстрее с нашей помощью, или немного медленнее, своим, трудным академическим чередом.

Четверица

Если мы нарисуем процесс, который что-то во что-то преобразует (мы здесь намеренно воздерживаемся от терминологической объективации), то нам будет понятно, что на его входе что-то уменьшается, а на выходе прибавляется. Поскольку Вселенная, в целом, стремится к равновесию (в том плане, что она не любит никаких недостатков и переизбытков), а также, поскольку у нас есть диалектический закон единства и борьбы противоположностей, то обязан существовать процесс, который делает обратное преобразование. Причём, этот обратный процесс будет отличаться от первого.

Если у нас есть эти два процесса и мы их закоротим, то получается взрыв. Мы во Вселенной взрывы видим, но не слишком часто. Когда, глядя на соединение противоположных процессов, мы видим, что «взрыва» не происходит, а идёт некоторая медленная реакция, то, по привычке дуального мышления, нам будет хотеться думать, что это нам попались такие особенно мирные противоположные процессы, или что эти процессы имеют особые согласующие переходные зоны.

Чтобы перейти к процессному мышлению, нам необходимо задаться вопросом «а что такого в этих процессах особенного?». Мысленно, а затем и натурно исследуя этот вопрос мы обнаружим между такими процессами некие демпферы, замедляющие взаимодействие. Когда таких демпферов нет, перенос энергии и ресурса между противоположными процессами происходит весь и одномоментно, накачивая эти же процессы новым ресурсом для трансформации, что и вызывает эскалирующую бурную реакцию. Демпферы замедляют этот перенос и эскалации не происходит.

Процессный подход требует выделять эти демпферы и рассматривать их, как отдельную пару сущностей, а не как структурные части процессов первой пары. Это выделение правомерно в силу того, что эти демпфирующие части существуют всегда, с той же неумолимой неизбежностью, что и два элемента первой пары.

Возникновение этой второй пары полностью соответствует развёртыванию диалектического принципа, поскольку если мы имеем одну дуальную пару, обязательно должны иметь к ней вторую, т.е., дуальную «дуальную пару».

Причём, эти пары, очевидно, друг от друга дуально отличаются: одна из них в Науке складности известна как «агрессивная», между элементами которой возникает «коротыш». А вторая известна, как «пассивная,» элементы которой друг с другом почти не взаимодействуют и этим же качеством они демпфируют агрессивную пару. Видится вероятным, что именно взаимная пассивность этой второй пары процессов долгое время делала её незаметной для естествознания.

За примерами таких четвериц мы отошлём пытливого читателя к первому тому Науки складности, где они подробно рассмотрены в различных проявлениях, включая четыре фундаментальных физических взаимодействия и четыре взаимоисключающих (т.е., чистых и не смешиваемых) стратегии социального поведения.

Аналогия

Если мы обратимся к определению сформулированного Ф. Энгельсом закона единства и борьбы противоположностей, то прочтём:

Движение и развитие в природе, обществе и мышлении обусловлено раздвоением единого на взаимопроникающие противоположности и разрешением возникающих противоречий между ними через борьбу.

И это звучит слишком «философски», поскольку определения понятий «движения», «развития», и «взаимопроникающих противоположностей» вынесены за скобки. Гегель, давший основу этим рассуждениям, говорит о двух «началах», которые тоже неизвестно чем являются. Но если мы, в нашей новой парадигме, скажем, что «начало» — это процесс, если, обсуждая диалектический закон, мы скажем, что «есть два процесса…", то дело прояснится и многое начнёт вставать на свои места. В частности, предельно прозрачными становятся механизмы закона перехода количественных изменений в качественные, которые обсуждаются в первом томе Науки складности и закона отрицания отрицания, подробному исследованию которого, по сути, и посвящёна настоящая работа.

Итак, мы обнаружили то простое обстоятельство, что любая дуальная пара — это пара противоположно направленных процессов и она всегда сопровождается комплементарной ей парой двух других процессов. Таким образом, в составе любого явления мы всегда сможем обнаружить 4 процесса, которые будут отличны друг от друга, причём два из них будут агрессивными, т.е., вызывать при взаимном соприкосновении значимое увеличение энтропии, а два — пассивными, т.е. не будут при соприкосновении вызывать значимого увеличения энтропии. Вместе эти четыре процесса образуют циклическую конструкцию, в которой трансформируется и передаётся некая субстанция.

Каждый из этих процессов не равен своему парному и, уж естественно, не равен обоим процессам другой пары. Иными словами, все эти процессы не взаимозаменяемы. Если же мы рассмотрим каждый из них в отдельности, в своей области действия, то обнаружим, что они также друг друга взаимоисключают. Т.е., в рамках одного из этих процессов, мы не обнаружим других трёх процессов того же уровня. Если бы они не исключали друг друга, если были бы взаимозаменяемы, то не было бы смысла им быть в таком количестве, однако диалектика говорит нам о том, что они обязаны быть.

Тезис о взаимоисключении — важная часть картины, на восприятие которой мы внутренне настраиваемся при процессном подходе и о нём необходимо постоянно помнить при анализе реальных явлений окружающего мира.

Если, рассуждая логически, мы видим, что эти процессы будут различаться, то следующим закономерным для нас вопросом будет «чем?» — в чём заключается их различие?

В первом томе мы показали, что это различие носит качественный (а не количественный) характер. Анализируя качества четвёрки процессов одного уровня, мы обнаружим, что в ней обязательно найдутся процессы, которым мы сможем приписать выполнение «консолидации», «хранения», «поиска» и «переноса». И хотя, на первый взгляд, это выглядит как плохая эзотерика, во-первых, это методически проверяемое обстоятельство, а во-вторых, для описанной конструкции из активной и пассивной дуальных пар, способных сформировать замкнутый цикл, это сочетание — единственное корректное решение и оно носит название «складность».

Тот процесс, что консолидирует, будет отбрасывать лишнее, чтобы оставлять нужное. Это всегда сопровождается выжиманием из вещества дестабилизирующей его энергии и сплочением остатка. Хорошим примером такого процесса в природе является горение, а в физике — кулоновское взаимодействие.

Тот процесс, что занимается хранением будет принимать и удерживать всё, что попадёт в область его действия и всё это будет ложиться в него пластами. Хорошим примером такого процесса является Земля, которая с готовностью принимает всё, что на неё само падает. Вообще всё. А в физике примером является сильное взаимодействие.

Тот процесс, что всё перемешивает, будет способен извлекать из разных мест, в первую очередь, из недр сохраняющего процесса, активные вещества и массово приводить их в движение и соприкосновение, рождая какие-то новые формы. Этот процесс хорошо иллюстрируют всевозможные течения — родники, реки и иные водные формы. В физике примером такого дестабилизирующего процесса является слабое взаимодействие.

А тот процесс, что занимается переносом будет всегда максимально и хаотично распространяться, перенося всё, что в него попадёт во все стороны на далёкие расстояния и там обменивая на что-то другое. Броуновское движение воздуха, казалось бы, хаотичное, но приводящее к заполнению всего доступного пространства и удивительно быстрому распространению любых запахов и аэрозолей — пример такого процесса. А в физике его аналогом является гравитация, действующая на бесконечно большие расстояния.

Важно, однако понимать неполноту терминологии приведённых описаний. Иными словами, один из четырёх процессов всегда будет демонстрировать качество консолидации, но качество консолидации не является исчерпывающе полной характеристикой этого процесса.

Поэтому, одной из задач личного расширения картины мира, равно как и одним из методов анализа в практике Науки складности является метод аналогий. Рассматривая какое-либо явление, нам необходимо не сужать его архетип до тех аспектов, что мы видим (например, все процессы консолидации до образа огня, или любое горение ограничивать образом консолидации), а расширять то, что мы наблюдаем до диапазона, который даёт нам понимание всего многообразия известных нам аналогичных процессов и того общего, что их объединяет.

Это позволяет предполагать в изучаемом предмете качества, которые функционально являются обязательными для подобных процессов, но ранее просто не попадали в наше внимание.

Например, наблюдение за огнём даст нам много информации о процессах консолидации, но и анализ иных процессов «консолидации» даст нам немало дополнительного понимания о природе и качествах огня. Мало кто обращает внимание на кромку огня — границу, на которой происходит высушивание, прогрев и предподготовка вещества к воспламенению. Между тем, это фундаментальная схема, присущая всем процессам консолидации — мы можем её обнаружить и в политике, в форме прогрева общественного мнения и «испарения» неугодных лидеров мнения, и в военных манёврах в форме обязательной артподготовки перед наступлением. Но кто-то обнаружит эту кромку, наблюдая за огнём и затем начнёт подмечать её в остальных процессах, а кто-то выведет её необходимость из анализа формальной природы процесса консолидации и затем, зная на что смотрит обнаружит её и у огня и в военном деле.

Например, наблюдая за процессами переноса, не стоит замыкаться только лишь на броуновском движении, полезно принимать во внимание также и способность гравитационного взаимодействия создавать сгущения и даже вызывать коллапс. Тогда для нас не станет неожиданностью наличие в природе мест, в которых скапливаются запахи, существование торнадо, а также принципы конкуренции и монополизации в экономике.

В скобках отметим, что метод аналогии считается в науке довольно ненадёжным, поскольку люди очень любят проводить аналогии по принципу «я так вижу». Однако существует научный метод, позволяющий определять формальные правила для проведения аналогий. Наука складности использует именно этот формальный подход, беря за основу топологическую однозначность рассмотренной четверицы и не приемлет волюнтаристского подхода к проведению аналогий. В первом томе Науки складности, на с.74 подробно рассматривается подход к проверке корректности четверичных аналогий.

По причинам, которые будут рассмотрены далее, процессные образы Науки складности не имеют в современных языках своих устоявшихся терминов. Поэтому в дальнейшем, апеллируя к методу аналогии, мы будем использовать различные, подходящие к контексту термины для четырёх взаимосвязанных процессов. Всякий раз это следует интерпретировать, расширяя диапазон аналогии, т. е., как «процесс, имеющий в том числе и названное качество». В первом томе мы показываем, что (в отличие от свойств) наборы качеств взаимоисключающих процессов не пересекаются, в т.ч., рассматриваются правила интерпретации сходных фазовых состояний различных процессов.

Топология

Заметим, что четыре отмеченных процесса не просто будут иметь указанные характеристики, но и будут находиться в строго определённой топологии. Разделение и перемешивание составляют агрессивную пару, а хранение и перенос — пассивную. Круговой порядок их расстановки подробно описан в первом томе.

Четыре процесса, составляющие любое явление, т.е., любой более обширный процесс, называются «четверица», а топологичечкое соотношение их качеств называется «складность». Использованные термины введены ранее в главе «Аналогия».

Поскольку мы имеем дело с универсальным принципом, аналогично мы можем сопоставить этим процессам четыре фундаментальных взаимодействия, четыре стихии и очень много чего ещё. И это не должно нас удивлять.

Точно также, как мы привыкли везде обнаруживать диалектические пары, антиподы, мы можем научиться везде обнаруживать и четверицы. Это немного более сложная задача, чем привычное выявление субъекта и объекта, но она формально решается, потому что,

— во-первых, мы знаем, что имеем дело с процессами,

— во-вторых, мы знаем, что процессов одного уровня всего четыре,

— в-третьих, мы заранее знаем, чем эти процессы занимаются и в каком порядке.

По сути, мы вводим в рассуждение новые формальные сущности, которые имеют не количественное, а качественное различие. Этот выход за пределы исчисления величин с лингвистической точки зрения можно назвать «метафизикой», в той же мере, в которой метафизикой является и Диалектика (подробнее вопрос о термине «метафизика» рассмотрен во вступительной главе). Однако, в отличие от любой другой метафизики, оперирующей более чем тремя началами (5 элементов у-син, 10 сефирот и др.), складность формально однозначно проецируется на реальные ситуации окружающего нас мира — физического, биологического, социального и т.д.: за счёт использования формализованного метода аналогий нам не нужно гадать, какое начало что означает в конкретной ситуации, а тренировка насмотренности, ускоряющая процесс анализа, легко доступна каждому человеку. При использовании других метафизических учений нам пришлось бы обязательно прибегнуть к услугам специалистов, натасканных интуитивно чувствовать что-то, ещё гораздо менее определимое в терминах современного языка.

Иными словами, рассматривая любое явление с точки зрения Науки складности, мы всегда можем выявить в нём четыре процесса и определить их качества. Эта задача не всегда является тривиальной, но её решение (даже если оно ошибочное в силу, например, недостатка информации) всегда приведёт нас к однозначному результату, а это свойство — обязательная основа для системы вычислений. Иными словами, мы можем перепутать зону войны с зоной торговли (как это часто случается у нынешних «диванных» политических экспертов), но никогда их не смешаем их в одно неотличимое целое.

Переход от логики к складности

Описываемая в этой книге новая картина всего сущего требует от нас перейти от логики к какому-то другому механизму и этим механизмом является принцип складности. Давайте разберёмся, что такое логика и что такое складность.

Логика позволяет нам составлять цепочки из «действий» — причинно-следственные связи.

Когда мы эти причинно-следственные связи выстраиваем и начинаем интерпретировать, мы через них видим потоки. Для этих потоков можно определить количества «перетекающей» материи, скорости потока, коэффициенты и так далее. Можно установить функцию преобразования этих количеств между потоками. Но в этой картине невозможно ответить на вопрос «для чего существует данный поток?». Мы просто знаем, что он что-то переносит из точки А в точку Б вследствие разности потенциалов между этими точками. На этом основана современная картина мира — и научная, и культурная.

Когда мы рассматриваем природу как «деятельность», а не как набор действий, то мы смотрим на сущностный аспект картины, задаём себе вопрос «для чего?» и используем те инструменты, которые позволяют нам на этот вопрос ответить. Деятельность, в отличие от действий, всегда «для чего-то». В деятельности уже имеет место не одно действие, а множество, а это значит, что каждое конкретное действие «зарыто» где-то внутри, среди множества причинно-следственных цепочек, а мы на происходящее смотрим на другом, более интегральном уровне.

Поскольку деятельность у нас всегда «для чего-то», то достаточно логично, что она и станет, сама по себе, нашим основным инструментом анализа. Пытаясь докопаться до сути, мы будем видеть, что большая деятельность составлена из взаимосвязанных более локальных деятельностей и так бесконечно «вверх» и «вниз» по уровням сложности. И мы из этого пространства никогда не выскочим обратно в действия. Так же как из пространства действий никогда не вскочим в деятельность.

На уровне деятельности мы видим совокупный результат всех отдельных действий, вписанный в общую картину мира. В этот момент мы уже априори имеем сложно замкнутую систему, в которой все соединяется со всем, всё влияет на всё. Эта система не просчитывается формулами существующего математического аппарата. Мы сегодня можем просчитывать такую систему только численными методами. Альтернативой являются квантовые вычисления, но про уровень зрелости квантовой механики для универсального описания процессов мы уже высказались выше.

Это обстоятельство важно для понимания того, с чем мы имеем дело, потому если мы вынуждены вводить перебор, как при решении задач через численное моделирование, значит мы априори имеем дело с более слабым математическим аппаратом чем моделируемая система.

Как деятельность соотносится с процессами?

Наука складности даёт такое определение:

Деятельность — это процесс, происходящий под водительством сознания.

«Сознание» в этом контексте также является сущностью, формально определённой нами через процессный подход, однако это определение требует более подробного рассмотрения механизма действия времени с точки зрения складности. Данные вопросы подробно рассматриваются в первом томе и, также, будет упомянуты в настоящей работе в разделе, посвящённом времени.

Таким образом, поскольку деятельность — это процесс, то, хотя нам и было удобнее объяснить переход от логики к складности на примере человеческой деятельности, мы можем распространить данный принцип описания явлений на любые процессы.

Складная система описывается через топологию.

Об этом говорил Аристотель, который описывал «топики», об этом говорил А. А. Богданов, об этом говорил Г. П. Щедровицкий, цитируя их обоих. Собственно, Наука складности здесь не придумывает ничего нового, а лишь укладывает это давно известное наблюдение в общую картину.

Особенностью складности является то, что в ней нет количественных значений, а есть только значения качественные. Мы разделяем вещи друг от друга не по тому, сколько чего у в них запасено, а потому какое качество их процессов мы наблюдаем. Иными словами — какой в этих процессах смысл.

И когда мы говорим о четырёх первоэлементах, надо понимать то, чего не понимали те, кто сегодня интерпретирует алхимиков, то, чего не понимал даже Аристотель (что хорошо заметно по характеру его рассуждений, частично приведённым в начале книги):

Мы говорим не о свойствах вещей, мы говорим об их качествах, и, соответственно, вынуждены перейти к математике качеств.

Эта математика качеств будет основана на решении задач топологии, соединений, влияний, соответствий и поиске доступных путей приведения элементов системы в соответствие, а не на решении задач причинно-следственных связей.

Структура складности, которую мы с вами вывели выше из общего диалектического закона, является постоянной для нашего участка Вселенной и она является основой для логики нового типа. Эта конструкция получила название «логики складности».

На все, что происходит в нашем мире, мы можем смотреть как на процессы, а на все, что мы можем назвать процессом, мы можем наложить схему складности, в которой процесс будет, с одной стороны, одной из частей чего-то большего, с с другой стороны — вместилищем для четырёх процессов, его составляющих.

Логика процессов

Чем отличается логика действий от логики процессов?

Логика действий даёт нам картину атомарных действий. Когда мы говорим «из А следует Б», то мы не говорим, в течение какого времени следует: просто следует, и всё. Пока есть А, будет Б.

В противоположность логике, процесс, состоящий из множества таких действий, имеет также временную протяжённость, которая ограничивается его жизненным циклом — временем, начинающимся, когда процесс появился и заканчивающимся вместе с существованием процесса. Жизненный цикл присущ всем процессам и является их неотъемлемым атрибутом.